25

Когда все туристы днем уходили, мы, бывало, мочились на Бларнейский камень. У нас появлялось странное чувство превосходства, когда мы видели, как туристы целуют то самое место, в которое стекала наша собственная моча, такая прекрасная и желтая.

Стивен Броудер

Это была картина из доисторических времен: озеро, совершенно нетронутое ветром, черное и плоское под покровом утреннего тумана, который парил примерно в метре над его поверхностью. Зеленеющая гора, самая вершина которой была позолочена лучами солнца, была связующим фоном для озера и пелены тумана.

Джон съежился, прислушиваясь, среди кучки шотландских сосен у западного берега. Он слышал доносящийся откуда-то из тумана слабый плеск, ритмичный и зловещий. Дрожа от холода, он потер рукава грубого желтого свитера. Шесть недель он не видел ни одного человека, хотя ему казалось, что он ощущает, как люди наблюдают за ним из каждой тени, издали, а ночью подбираются ближе, чтобы убить его.

Что означал этот ритмичный всплеск?

Он провел три недели в небольшой хижине, сложенной из хорошо пригнанных камней, раздумывая в нерешительности, пока не вышел весь хранившийся здесь запас еды. Хижина гнездилась в долине к западу от озера, никакого другого жилья поблизости не было видно. На двери была приколочена доска с обращением:

«Это помещение, которое когда-то видело жизнь и любовь, покинуто. В кладовой есть еда, постельное белье на постели, скатерть в шкафу, а посуда в кухне. Я оставил все чистым и аккуратным. Пожалуйста, сделайте точно так же. Может быть, когда-нибудь здесь снова будет любовь».

Подписи не было.

Джон нашел хижину в конце узкой, заросшей травой тропинки. Ее крытая тростником крыша была загорожена густой стеной хвойных деревьев. Он был поражен, видя хижину нетронутой, после всего этого пути, усеянного пепелищами и руинами. Тростник на крыше недавно подправляли, и хижина, аккуратно стоящая на поляне, покрытой папоротником и травой и расцвеченной розовыми цветочками, являла собой картину спокойствия. Рядом с тропинкой встречалась спелая куманика на стелющихся ростках. Измученный голодом и жаждой, он собирал и ел ягоды, пока его пальцы и губы не окрасились соком.

Приблизившись ко входу в хижину, он остановился перед посланием – потускневшей доской с аккуратно выжженными буквами. Он перечитал слова несколько раз, почувствовав какую-то необъяснимую тревогу. Шевеление дремлющего внутри О'Нейла вывело его из равновесия, и его чуть не поглотила злоба. Его захватило желание сорвать доску с двери. Он даже протянул руку, однако его пальцы остановились, не дойдя до нее, схватив вместо этого задвижку. Задвижка щелкнула под его рукой, и дверь со скрипом отворилась.

Внутри пахнуло плесенью, запахами потухшего очага и табака, смешанных с запахом давней стряпни. Эти запахи пропитали небольшую гостиную с овальном, вязаным крючком ковриком на кафельном полу между двумя креслами-качалками, стоящими лицом к небольшому камину. По одну сторону очага находились сложенные стопкой брикеты торфа и миска со спичками. Он заметил шерстяные покрывала на спинках кресел: связано крючком. Рядом с одним из кресел стояла корзинка с вязаньем, из которой выглядывала зеленая грудка вязаной ткани, по-видимому, незаконченной, а две длинные красные спицы торчали из работы, как маркеры места, к которому кто-то вернется и продолжит позвякивающее продвижение нити.

Джон закрыл дверь. Есть ли здесь кто-нибудь? Наверняка они появятся, чтобы посмотреть, почему скрипнула дверь.

Он обогнул кресла-качалки и сквозь узкий дверной проем прошел в маленькую кухоньку с побелевшей сушильной доской вокруг миниатюрной раковины. Кухонька напоминала кукольный домик: чистые тарелки были аккуратно сложены стопкой рядом с раковиной. Где-то жужжали мухи. За одной из дверец шкафа аккуратными рядами лежали консервы. В открытой банке муки он обнаружил плесень.

В хижине тянуло сыростью. Может ли он развести огонь? А вдруг кто-нибудь появится, увидев дым?

В спальне, по другую сторону гостиной, стояла кровать с отогнутым покрывалом, приглашающим незнакомца погрузиться в нее и уснуть. Простыни оказались на ощупь холодными и влажными. Он стащил шерстяные одеяла с постели и развесил их на креслах в гостиной, а затем нагнулся, чтобы развести огонь.

«Рискну», – решил Джон. Это место было предназначено для того, чтобы смущенный путник привел себя в порядок. Ирландия оказалась совсем не тем, что он ожидал.

Чего же он ожидал?

Он знал, что к этому вопросу будет возвращаться много раз, и сомневался, что сможет найти ответ на него. Этот вопрос не был обдуман в подробностях.

Покидая хижину три недели спустя, он взял с собой последние четыре банки рыбных консервов и закрыл за собой дверь, оставив за собой порядок, а послание – все еще на двери.

Ритмичный плеск на озере становился все громче.

Он смотрел в направлении, откуда доносился звук. Здесь, в тумане, виднелось что-то темное.

Из туманного покрова вынырнула лодка, длинная двухвесельная посудина с одним лишь гребцом, откидывающимся назад при каждом взмахе весел. Судно скользило сквозь странно неподвижный туман, весла слабо поскрипывали, легкий ритмичный всплеск сопровождал каждый удар весел. Под носом образовывалась концентрическая рябь, расходящаяся под острым углом, пока лодка приближалась к берегу ниже кучки шотландских сосен.

Джон замер, ошеломленный ощущением вечности, присутствующим в этой сцене. Лодка выглядела неким разрезающим гладь вод черным предметом, который, казалось, всегда здесь присутствовал.

Он разглядел в судне три фигуры – одна сидела, согнувшись на носу, и еще одна – на корме. Гребец был одет в черное, даже шляпа его была черной.

Джон раздумывал, может, ему выскочить из своего укрытия и убежать. Какую опасность сулила ему черная лодка? Он осмотрел человека, сидевшего на веслах. Руки, лежавшие на веслах, выглядели бледными на фоне всего черного. Некоторое время его внимание приковывало движение плеч: мускулистые колебания лопаток при каждом взмахе человека перед новым гребком.

Когда лодка приблизилась к берегу озера вблизи Джона, он увидел, что голубой объект на корме и крупное темно-зеленое пятно на носу также принимают человеческие формы. Из-под голубого пятна выглядывали одетые в серое ноги, рука придерживала капюшон куртки над головой для защиты от холодного тумана. Из-под голубого капюшона неожиданно появилась белокурая голова мальчика. Светло-золотистые глаза фавна взглянули прямо на Джона, стоящего среди сосен.

Убежать? Джон колебался. Он не понимал, что удерживает его.

Мальчик, сидящий на корме лодки, несомненно, видел его, однако ничего не сказал.

Лодка скользнула глубоко в полосу камыша у берега. Зеленое возвышение на носу поднялось, превратившись в мужчину без шляпы, с длинными космами светлых волос, узким, почти женственным лицом с курносым носом и острым подбородком, лицом, на котором резко выделялись светло-карие глаза. Взгляд карих глаз, когда он остановился на Джоне, ощущался как физический толчок. Джон замер на своем месте среди сосен. Не отрывая взгляда от Джона, человек извлек наверх зеленую шляпу и натянул ее поверх волос. Затем поднял потертый зеленый рюкзак, который он закинул на левое плечо одной лямкой.

Гребец встал и, достав весло из уключины, начал, отталкиваясь им как шестом от дна, прогонять лодку сквозь заросли камыша. Лодка выползла дном почти на полкорпуса на болотистый торф, который образовывал полосу между тростником и соснами, затем со скрежетом остановилась. Но знаку мужчины на носу, юноша с кормы встал, перешагнул через борт и стал рывками подтаскивать лодку к полосе гальки.

Теперь гребец повернулся, и перед Джоном очутилось мертвенно-бледное лицо под черной фетровой шляпой. Из-под шляпы выглядывали пряди тронутых сединой черных волос. Электрически-голубые глаза над носом, похожим на нос корабля, тонкий, почти безгубый рот и тонкий стилет подбородка с едва заметным углублением над сплошным ошейником воротника.

«Священник!» – подумал Джон и вспомнил человека с ножом в хижине, где он получил одежду. Священник восстановил равновесие, упершись в скамейку, взглянул на Джона и спросил:

– И кто же это вы будете?

– Голос священника звучал разумно, но разумным казалось и поведение обезьяноподобной фигуры в рясе в той хижине с одеждой.

– Меня зовут Джон О'Доннел, – сказал Джон.

Человек на носу кивнул, как будто в этих словах содержалась важная информация. Священник просто поджал губы. Он сказал:

– Ты говоришь, как янки.

Джон оставил это замечание без комментариев.

Юноша вперевалку прошел к носу лодки и безуспешно дернул за него.

– Хватит, парень, – сказал священник.

– Кто вы? – спросил Джон.

Священник взглянул на своих спутников в лодке.

– Это – Джозеф Херити, бродяга, как и я сам. Этот парень… я не знаю его имени. Он не разговаривает. Те, кто дали его мне, сказали, что он дал обет молчания, пока не воссоединится со своей матерью.

Священник снова перевел взгляд на Джона.

– Что касается меня, то я отец Майкл Фланнери из Мейнута.

– Снимите вашу шляпу, отец Майкл, и покажите ему доказательство, – сказал Херити.

– Тихо, – произнес отец Фланнери. В голосе его послышался страх.

– Сделайте это! – приказал Херити.

Священник медленно снял свою шляпу, обнажив частично заживший шрам в виде обведенного кругом креста на своем лбу.

– Некоторые винят Церковь в наших несчастьях, – сказал Херити. – Они клеймят слуг Господа, тех, кого оставляют жить – крест в круге для католиков и простой крест для протестантов. Чтобы их различать, вы понимаете?

– Жестокие времена настали, – сказал отец Фланнери. – Но наш Спаситель страдал больше. – Он надел шляпу, поднял со дна лодки объемистый голубой рюкзак и шагнул в тростники. Взяв мальчика за руку, он добрел до берега через чавкающую болотистую почву и остановился всего в нескольких шагах от Джона.

Не оборачиваясь, священник спросил:

– Вы пойдете с нами, мистер Херити?

– Почему бы мне не пойти с вами? – спросил Херити. – Такая прекрасная компания. – Он вышел из лодки, прошлепал через болотистую почву и прошагал мимо священника с мальчиком. Остановившись прямо перед Джоном в тени сосен, Херити смерил Джона взглядом с головы до ног. Наконец, глядя прямо в глаза Джона, он спросил:

– Что же янки может поделывать здесь?

– Я пришел, чтобы помочь, – сказал Джон.

– Значит, у вас есть лекарство от чумы? – спросил Херити.

– Нет, но я молекулярный биолог. Должно же быть где-то в Ирландии место, где я смогу применить свои знания для помощи.

– Это Лаборатория в Киллале, – сказал Херити.

– Далеко отсюда? – спросил Джон.

– Долгий путь вам нужно пройти, чтобы попасть в Лабораторию, – сказал Херити.

Отец Фланнери встал рядом с Херити.

– Разговор окончен, мистер Херити! Этот человек уединился здесь из добрых побуждений. Неужели вы не можете оценить это?

– Оценить это, он просит меня оценить это! – хихикнул Херити.

Джон подумал, что это был неприятный звук. У этого Херити был вид и манеры хитрого, опасного человека.

Священник почти отвернулся от Джона. Указывая рукой в черном рукаве на север вдоль озера, сложив пальцы вместе по старой ирландской привычке, он сказал:

– Лаборатория довольно далеко в ту сторону, мистер О'Доннел.

– Почему бы нам не пойти с ним, чтобы показать доброту наших сердец и то, как мы ценим его добрые побуждения? – спросил Херити. – Наверняка ему нужна наша помощь, иначе он заблудится. – Херити скорбно потряс головой. – Мы должны быть уверены, что он не заколдован.

Отец Фланнери взглянул на сосны, затем на дорогу, бегущую по краю озера за деревьями, затем снова на озеро.

– Сейчас миром правят силы повыше наших, – сказал Херити с насмешливой серьезностью в голосе. – Вы сами сказали это, отец Майкл, прошлой ночью, когда мы нашли святилище. – Он взглянул на лодку. – Может быть, это волшебное святилище привело нас сюда, чтобы мы помогли американцу.

Джон слышал в голосе Херити интонации дедушки Мак-Карти, но в нем слышался и скрытый злорадный тон.

– Не беспокойтесь, – сказал Джон. – Я найду дорогу сам.

– Ага, но это опасно, быть здесь одному, – сказал Херити. – Вчетвером безопасней. Что вы скажете, отец Майкл? Разве не должны мы поступить как джентльмены-христиане и проводить этого янки безопасной дорогой до Лаборатории?

– Он сам должен знать, что это нелегкое путешествие, – сказал отец Майкл. – Скорей всего, займет месяцы. И все пешком, если я не ошибаюсь.

– Конечно-конечно, отец, на это уйдет время, и множество времени. Мы будем идти пешком через всю страну, наблюдая жалкие картины нашей бедной Ирландии. Да и американцу сейчас нужны дружелюбные местные проводники.

Джон чувствовал дух противоречия между этими двумя мужчинами, легкий оттенок мстительности в голосе Херити. Мальчик все это время стоял, опустив голову, равнодушный ко всему.

Когда отец Майкл не ответил, Херити сказал:

– Хорошо, тогда я сам проведу американца, если добрый пастырь неспособен выполнить свой христианский долг. – Херити повернулся слегка влево в направлении тропки, которая вела между деревьев на узкую дорогу, идущую вдоль озера. – Ну, идем, янки.

– Мое имя О'Доннел, Джон Гарреч О'Доннел, – сказал Джон.

С деланной учтивостью Херити сказал:

– Ах, ну вот, я не хотел вас обидеть, мистер О'Доннел. Конечно, и О'Доннел – великолепное имя. Я знал многих О'Доннелов, и, дай-то Бог, чтобы некоторые из них никогда не перерезали мне горло темной ночью. А янки – это просто такое выражение.

– Может, хватит уже, мистер Херити? – спросил отец Майкл.

– Да я просто объясняю мистеру О'Доннелу, – сказал Херити. – Мы не хотим обидеть его, правда ведь? – Он снова повернулся к Джону. – Мне говорили, что у нас есть и другие янки; есть французы и канадцы, пара-другая англичан и даже мексиканский контингент, они застряли, когда появились военные корабли. Но никто, я думаю, не был настолько глупым, чтобы приехать сюда после этого. Как вы пробрались мимо военных кораблей, мистер О'Доннел?

– Что они могут сделать, кроме как убить меня? – спросил Джон.

– Вот именно, – сказал Херити. – Вы подверглись большому риску.

– В Америке есть такие, которые хотят помочь, – сказал Джон. Этот Херити его удивлял. Чем этот человек занимается? Слишком многое оставалось здесь недосказанным.

– Помочь, – буркнул Херити. – Вернуть всех этих прекрасных дамочек к жизни. Ага, ну-ну.

– Если бы мы только могли, – сказал Джон. – И всех женщин и детей, убитых бомбами террористов тоже.

Выражение черной ярости появилось на лице Херити и исчезло. Он весело сказал:

– Что же вы можете знать об этих бомбах, мистер О'Доннел?

– То, что я читал в газетах, – солгал Джон.

– Газеты! – сказал Херити. – Это не то же самое, что побывать рядом с настоящей бомбой.

– Разговоры не помогут мистеру О'Доннелу попасть в Лабораторию, – сказал отец Майкл. – Может быть, мы уже тронемся в путь?

– Мы! – сказал Херити. – Добрый святой отец идет с нами! Как это будет благородно, мистер О'Доннел, идти пешком под охраной Божьего милосердия!

Не отвечая, отец Майкл обошел вокруг Джона и зашагал по узкой тропинке по направлению к дороге. Мальчик, придерживая спереди полы своей голубой куртки, бегом догнал священника и зашагал следом за ним в ногу.

– Идемте, мистер О'Доннел, – позвал отец Майкл, не оборачиваясь.

Джон повернулся спиной к Херити и последовал за священником. Он слышал, как Херити шагает следом сзади, настолько близко, что ему было не по себе. Однако священник пойдет к Лаборатории. В этом Джон был уверен. Его приведут прямо в сердце ирландской битвы с чумой!

Со своей стороны Херити чувствовал огромную неудовлетворенность обменом репликами между собой и этим О'Доннелом. Этот человек может быть тем, кем он представился. И что тогда? Лысый простофиля, к которому совершенно не подходило описание О'Нейла.

Отдуваясь, Херити шепотом выругался.

Это задание раздражало его, и самое худшее в нем было сознание того, что Кевин именно и намеревался уязвить его гордость. А то, что он взвалил ему на плечи в последнюю минуту отца Майкла! А потом священник отказался бросить этого слабоумного мальчишку! Бесполезный маленький дохляк! В этой миссии все было гнусным. Ну что ж, раньше начали, раньше кончим.

Херити, следуя за О'Доннелом, приблизился к тому вплотную, наблюдая за его движениями, перекатыванием плеч под толстым шерстяным свитером.

«Я расправлюсь с ним, как с луковицей», – думал Херити. Если он действительно О'Нейл… Херити начал созерцать план в несколько улучшившемся настроении – устно снимая защитные слои с О'Доннела, сдирая с луковицы сухую шкурку, чтобы найти под ней сладкую дрожащую плоть.

Отец Майкл дошел до дороги и помог мальчику перебраться через каменную изгородь. Они остановились и наблюдали, как О'Доннел и Херити поднимаются к ним.

«Этот Херити – плохой человек, – думал отец Майкл. – Каждую секунду на грани богохульства. Всегда выискивает слабые места в каждом, находящемся рядом. Что-то злобное в Херити радуется чужой боли. Янки не будет в безопасности наедине с Херити. Власти в Дублине поступили мудро, составив их команду таким вот образом».

О'Доннел достиг дороги, задыхаясь после подъема. Херити, прямо следом за ним, замешкался по другую сторону каменной изгороди, глядя назад на путь, который они прошли.

«Он всегда смотрит на свой след, этот Херити! – думал отец Майкл. – Дурные вещи оставляет он позади».

Отец Майкл слегка повернулся и встретился взглядом с О'Доннелом, в затуманившихся глазах которого застыло оценивающее выражение. Может ли этот человек действительно быть Безумцем? В нем есть что-то странное, несомненно. Ну что ж, начальство в Дублине ясно дало понять, что на этот вопрос должен ответить Херити. Они сказали, что отец Майкл должен только смотреть за тем, чтобы Херити не причинил вреда О'Доннелу. Отец Майкл не спросил: «Почему я?» Он знал ответ.

Потому что Херити спас мне жить. Мы связаны друг с другом, Херити и я, узами стыда. Начальство в Дублине знало, что произошло в Мейнуте.

Забросив свой рюкзак за спину, отец Майкл пустился по дороге на север. Ему было слышно, как Херити и О'Доннел следуют сзади. Рядом с отцом Майклом мальчик прибавил шаг и пошел вплотную со священником, как будто ища у того защиты.

«Это твоя жизнь, парень, – думал отец Майкл. – И желаю, чтобы она была у тебя радостной. И еще я желаю, чтобы ты заговорил».

Некоторое время спустя Херити начал петь «Зеленые одежды». Слова эхом отдавались в долине озера.

«У Херити красивый голос, – думал отец Майкл, – но песня, которую он выбрал для такого случая…»

Отец Майкл в унынии потряс головой.

Загрузка...