Звёзды в ладонях

1

Земля неумолимо приближалась. Внизу проплыли продолговатые корпуса гидропонного комплекса, сверкнула на солнце извилистая лента реки и потянулись полосы свежей пашни. А впереди по курсу, у самой кромки горизонта, уже виднелись строения аэропорта.

Не дожидаясь предупреждения диспетчера, я выпустил шасси. С технической точки зрения это было совершенно бессмысленно, однако правила есть правила — их надо выполнять. Чиновникам из Управления по безопасности полётов не втолкуешь, что гружённый под завязку суборбитальный лайнер весом в двадцать тысяч тонн способен лишь стоять на своих колёсах. Ну и ещё — медленно передвигаться по лётному полю. Но уж никак не садиться со скоростью пятисот километров в час. В том невероятном случае, если одновременно откажут антигравы лайнера и взлётно-посадочной полосы, ни одно шасси не спасёт от катастрофы. Слишком уж велика вертикальная составляющая импульса — скорости, умноженной на массу.

— Центр Управления — восемьсот тридцать второму, — послышался из динамика насыщенный женский альт. — Последняя проверка перед касанием. Доложите о состоянии бортовых систем.

— Все бортовые системы функционируют нормально, — отрапортовал я. — Расчётное время до касания — пятьдесят секунд. Подтвердите окончательную готовность полосы.

— Готовность подтверждаю. Мягкой посадки, восемьсот тридцать второй.

— Спасибо, Центр. Приземляюсь.

Достигнув границы лётного поля, лайнер с ощутимым толчком вошёл в область отрицательной гравитации и стремительно заскользил над ровным бетонным покрытием посадочной полосы.

— Есть касание! — произнёс я. — Начинаем торможение.

Заработали на полную мощность бортовые антигравы, отклонив суммарный вектор силы тяжести в противоположную от направления движения сторону. Теперь лайнер как бы взбирался в гору, быстро сбрасывая скорость, а его кинетическая энергия, преобразованная в потенциальную, поглощалась полем искусственного тяготения.

— Скорость четыреста километров в час, — сообщила диспетчер. — Триста… двести… сто пятьдесят… сто… семьдесят… пятьдесят… Последний километр пробега.

Я начал сбавлять мощность антигравов, замедляя торможение, а метров через пятьсот и вовсе отключил их. Инерции хватило ровно настолько, чтобы с черепашьей скоростью доползти до конца полосы и выехать на рулёжную дорожку.

Дальше от меня уже ничего не зависело. Наземная служба аэропорта перехватила контроль над лайнером и направила его к свободному грузовому терминалу.

— Отличная посадка, восемьсот тридцать второй, — сказала напоследок диспетчер. — Работать с вами одно удовольствие.

— Взаимно, Центр, — ответил я и протянул руку к контрольной панели. — Восемьсот тридцать второй связь закончил.

— Центр Управления связь закончил. Счастливо отдохнуть, Стефан.

— До встречи, Мадри.

Выключив переговорное устройство, я откинулся на спинку пилотского кресла и стал разминать затёкшие мышцы шеи. Мой напарник, Ахмад Раман, достал сигарету, торопливо раскурил её и сделал глубокую затяжку. На его смуглом лице было написано наслаждение. Во время полёта он воздерживался от курения, зато после посадки дымил как паровоз, с лихвой компенсируя полтора-два часа вынужденного «никотинового голодания».

— Знаешь, Стас, — задумчиво произнёс он, — я тебе не завидую. А порой мне тебя искренне жаль.

Я удивлённо взглянул на него:

— С какой стати?

Ахмад заметно смутился. По всему было видно, что эти слова вырвались у него непроизвольно, под влиянием импульса.

— Ты замечательный пилот, дружище, — неохотно ответил он. — Лучший из всех, кого я знаю. Может быть, лучший на всей планете. Другие ребята, с которыми я летал, были просто хорошими, знающими своё дело профессионалами. Ты же — пилот от Бога. Ты не работаешь в небе — ты им дышишь, ты им живёшь. Оно для тебя роднее и ближе земли.

Ахмад умолк и засмотрелся на тонкую, подрагивающую струйку сигаретного дыма. Ему явно не хотелось продолжать этот разговор.

Тем временем лайнер уже доставили на стоянку и теперь состыковывали с терминалом. Пора было собираться на выход.

— Ну и? — спросил я, вставая со своего места. — К чему ты ведёшь?

— Да к тому, что в нашем небе тебе слишком тесно. Ты похож на птицу, замкнутую в просторном вольере. Там вроде бы и летать можно, но всё равно — это неволя. Я же вижу, как жадно ты смотришь на звёзды, когда мы летим над стратосферой. Твои глаза прямо полыхают огнём. Иногда я боюсь… боюсь, что ты совершишь глупость.

Я молча надел лётный китель, старательно избегая встречаться взглядом с напарником. Его слова стали для меня неприятным сюрпризом. Очень неприятным и очень тревожным. Если эти рассуждения достигнут ушей начальства, если оно только заподозрит, какие мысли бродят в моей голове, пока лайнер несётся над планетой по баллистической траектории, то мои дни на суборбитальных маршрутах будут сочтены. Меня немедленно переведут от греха подальше на какую-нибудь тихоходную посудину, не поднимающуюся выше тридцати километров над уровнем моря, и я больше никогда не увижу звёзд во всём их многоцветном великолепии, больше никогда не почувствую себя хоть чуть-чуть, хоть самую малость — но всё же в космическом полёте…

Наверное, мои чувства были явственно написаны у меня на лице, потому что Ахмад добавил:

— Не переживай, Стас, я никому об этом не говорил. И не собираюсь говорить.

— Спасибо, — сказал я, застёгивая сверкающие пуговицы кителя. — Ты тоже можешь успокоиться: я не стану совершать глупостей. Ведь ты это хотел услышать?

— В частности это. Но прежде всего я хочу быть уверенным, что ты осознаёшь свои проблемы.

Я утвердительно кивнул:

— Осознаю, Ахмад. Прекрасно осознаю. — С этими словами я нахлобучил форменную фуражку. — Ну ладно, пойдём. Рейс окончен.

2

Аэропорт города Нью-Калькутты был крупнейшим на Махаварше. Когда-то он назывался космопортом, однако лет девяносто назад его тихо, без лишнего шума переименовали. Такая же судьба постигла и все остальные космопорты планеты, с которых уже более столетия не стартовал ни один космический корабль. Астровокзалы превратились в аэровокзалы, таможни и карантинные сектора были ликвидированы по ненадобности, огромные ангары для межзвёздных судов постепенно демонтировали, и в напоминание об ушедших временах человеческого владычества над космосом остались только длинные взлётно-посадочные полосы с мощными антигравами, рассчитанными на нагрузку до пятисот килотонн. Большинство этих полос давно были выведены из эксплуатации, а те немногие, что ещё продолжали функционировать, использовались едва ли на пять процентов своей рабочей мощности, обслуживая полёты трансконтинентальных сверхтяжеловозов вроде моего лайнера.

Неспешным шагом я пересёк запруженный людьми центральный вестибюль аэровокзала и спустился по пандусу на второй подземный уровень, где располагались магазины, видео- и игровые салоны, парикмахерские, бары, кафе и рестораны.

Пассажиров здесь было ещё больше, чем наверху. В ожидании своих рейсов они тратили время и деньги на разные, зачастую бесполезные покупки, новые причёски, еду, выпивку и развлечения. Я любил окунаться в атмосферу этого небольшого, но шумного городка, где всегда царило немного нервозное оживление. Порой у меня возникала иллюзия, что я перенёсся на сотню лет назад и нахожусь среди людей, которым предстоит не короткое путешествие всего на несколько тысяч километров, а длительный межзвёздный перелёт…

Побродив с полчаса среди пёстрой толпы, я почувствовал, что уже достаточно нагулял себе аппетит, и направился в небольшой ресторанчик, скромно приютившийся в самом конце одного из боковых тоннелей подземного комплекса. Я частенько заходил сюда перекусить после работы, мне очень нравилась здешняя кухня. Тут всё готовили вручную, исключительно из натуральных продуктов, и каждый раз одно и то же блюдо имело свой особенный, неповторимый вкус. Для меня это было приятным разнообразием после той питательной, но несколько пресноватой пищи автоматического приготовления, которую я ел дома и в перерывах между рейсами.

Пока официант выполнял мой заказ, я неторопливо пил минеральную воду и от нечего делать наблюдал за декоративными рыбками, которые плавали туда-сюда в огромном, встроенном в стену аквариуме. Но вскоре моё внимание привлекла сидевшая за соседним столиком худенькая светловолосая девочка лет одиннадцати или двенадцати в лёгкой цветастой курточке и брюках тёмно-синего цвета. Она уже пообедала и теперь лениво ковыряла ложкой в десерте, то и дело поглядывая в мою сторону. Я вопросительно посмотрел на неё, девочка почему-то покраснела и смущённо уставилась на свой десерт.

Наконец официант принёс мне обед, пожелал приятного аппетита и отошёл к моей юной соседке. Приступая к еде, я краем глаза увидел, как девочка протянула ему банкноту в сто рупий. В ответ официант отрицательно покачал головой и тихо ей что-то сказал. Его слов я не разобрал, однако суть происходящего была для меня очевидна: девочка пыталась расплатиться за обед наличными, а официант отказывался их принимать и требовал карточку социального обеспечения.

На хорошеньком личике девочки отразилась растерянность. Она бессильно пожала плечами и сбивчиво принялась объяснять, что забыла карточку в сумке, которая с остальными вещами лежит сейчас в камере хранения. Её акцент (вернее, почти полное его отсутствие) окончательно прояснил ситуацию: как и я, она была родом с Полуденных островов, жители которых, преимущественно потомки британских и североамериканских первопоселенцев, упорно не желали интегрироваться в чересчур социалистическое, на их взгляд, общество остальной Махаварши. Полуденные обладали широкой автономией в рамках федерации и жили по своим, более либеральным законам. Так, например, воспитание детей считалось у нас исключительной прерогативой родителей, а обществу в этом процессе отводилась второстепенная роль. Судя по всему, девочка впервые прибыла на материк сама, без сопровождения взрослых, и совсем не учла того обстоятельства, что здесь все её расходы контролируют не папа с мамой, а государство.

Выяснив, что соцкарточки у клиентки нет, а её родители остались дома, официант с явной неохотой достал свой телефон, чтобы вызвать дежурного инспектора из детской комнаты полиции. Ему совсем не улыбалась перспектива устраивать в ресторане скандал, однако ничего поделать он не мог — по закону все расчёты с несовершеннолетними должны были производиться только через фонд соцобеспечения, а брать у них «живые» деньги, будь то наличные или электронные, строжайше воспрещалось.

Взгляд девочки отчаянно заметался по залу в поисках спасения и почти сразу остановился на мне. Я понял, что сейчас она совершит какую-нибудь глупость — бросится бежать или, чего доброго, попытается всучить официанту взятку. Самое худшее, что ожидало её из-за отсутствия карточки, это бесплатная лекция по основам социального государства и возвращение домой. А вот за злостный антиобщественный проступок она могла на месяц-другой угодить в специнтернат для трудных подростков. Но дети зачастую неадекватно реагируют на создавшуюся ситуацию и, убегая от мелких неприятностей, вполне способны вляпаться в крупные…

Эти мысли молнией промелькнули в моей голове. Повинуясь безотчётному порыву, я немного приподнялся со своего места и жестом подозвал официанта. Поскольку я был постоянным клиентом заведения, он сейчас же оставил девочку и подошёл ко мне.

— Да, сэр?

— Извините, что вмешиваюсь не в своё дело, — произнёс я достаточно громко, чтобы меня слышала и девочка, — но, кажется, я могу решить возникшую проблему.

Официант посмотрел на меня с лёгким недоумением, а девочка — с робкой надеждой. — Да, сэр? — вежливо повторил он.

— Насколько я знаю, никто не запрещает мне угостить юную леди обедом. Так ведь?

— Ну… безусловно, сэр. Это ваше право.

Я достал из кармана свою кредитку.

— Сколько она вам должна?

Будь я случайным посетителем ресторана, официант наверняка отверг бы моё предложение, заподозрив меня в нечистых намерениях относительно девочки. Однако я здесь часто обедал, на мне была форма лётчика, к тому же моя внешность и чистая английская речь выдавали выходца с Полуденных, поэтому он решил, что я просто хочу выручить землячку из неприятностей.

— Восемьдесят пять рупий, сэр.

— Отсчитайте.

Официант торопливо произвёл расчёт, словно боясь, как бы я не передумал. Возвращая мне кредитку, он сказал:

— Благодарю вас, сэр. Нам ни к чему лишние проблемы с полицией. — Затем он повернулся к девочке: — А вы, мисс, спрячьте деньги. Когда выйдете отсюда, немедленно отправляйтесь в камеру хранения и возьмите там свою карточку. Всегда держите её при себе. Понятно?

Девочка молча кивнула, не в силах произнести ни слова от охватившего её облегчения. По всему было видно, что она сильно перенервничала — и то гораздо сильнее, чем следовало.

Неприятный инцидент был исчерпан. Откланявшись, официант ушёл обслуживать других клиентов, а я ободрительно улыбнулся всё ещё сидевшей в оцепенении соседке и вернулся к прерванному обеду.

Через минуту девочка поднялась со своего места и несмело подошла ко мне.

— Большое вам спасибо, — сказала она смущённо. — Вы меня здорово выручили.

— Пустяки, — ответил я. — В следующий раз будь внимательнее, не оставляй свою карточку в багаже. Здесь, на материке, она понадобится тебе не только при посещении доктора.

— Да, конечно. Я буду внимательной… — Девочка замялась. — Я… я так понимаю, что мне нельзя оплатить ваши расходы?

Я кивнул:

— Правильно понимаешь. Но не беспокойся — восемьдесят пять рупий меня не разорят. Если же совесть не позволит тебе жить в долгу передо мной, то попросишь родителей перечислить эту сумму в фонд профсоюза лётчиков — и мы будем в расчёте.

Девочка наконец улыбнулась. От её улыбки вокруг стало светлее, словно солнышко взошло. Я невольно подумал, что с такой пленительной, с такой лучезарной улыбкой она уже года через два или три начнёт разбивать мужские сердцá.

— Безусловно, мистер… — она сделала паузу, чтобы прочесть надпись на именной планке с правой стороны моего кителя, — …э-э, капитан Матусивикз.

— Матусевич, — поправил я. — Сочетание букв «c» и «z» обозначает звук «ч». Впрочем, я ещё не встречал человека, который с первого раза произнёс бы мою фамилию правильно. Да и со второго тоже. А тебя как зовут?

— Рашель… то есть Рейчел.

— И всё-таки — Рашель или Рейчел?

— Рашель. Но пишется так же, как Рейчел.

Только сейчас я уловил в речи девочки некую странность. Жители Полуденных разговаривали на чистом английском языке, но это, впрочем, не значило, что произношение на всех островах было одинаковым. В каждом регионе был свой акцент — очень слабый, почти неуловимый, — но был. У Рашели акцент был сильнее обычного, и я никак не мог привязать его к географии архипелага. Слова её лились мягко, мелодично, будто она не говорила, а напевала.

— Кстати, ты откуда?

В больших серых глазах Рашели мелькнуло немного растерянное выражение. Казалось, она не сразу поняла смысл вопроса, а потом, когда наконец поняла, ещё несколько секунд собиралась с ответом.

— Спрингфилд, остров Джерси.

— Гм, никогда там не был. Однако слышал, что у вас отличный курортный комплекс.

— Ага, — подтвердила девочка без особого энтузиазма. — Это единственное, что есть на Джерси. Если захотите отдохнуть, приезжайте к нам.

— Обязательно приеду.

На этом наш разговор увял. Рашель ещё немного постояла возле моего столика, переминаясь с ноги на ногу, затем как-то неуверенно произнесла:

— Ну, я пошла…

— Счастливо, — ответил я. — Не забудь о карточке.

— Не забуду. Ещё раз спасибо.

Одарив меня на прощанье улыбкой, Рашель направилась к выходу. Я провёл девочку долгим взглядом, с завистью думая о том, как крупно повезло её отцу. Человек, у которого есть такая дочь, должен считать себя счастливчиком…

3

Когда через полчаса, сытно пообедав, я вышел из ресторана, то почему-то совсем не удивился, обнаружив, что в тоннеле меня поджидает Рашель. Нельзя сказать, что я рассчитывал её снова увидеть, но что хотел — да.

— Уже взяла карточку? — спросил я.

Она мотнула головой:

— Нет.

— Почему?

— Я оставила её дома.

Я мысленно обозвал себя недотёпой. Мне следовало сразу догадаться, что Рашель солгала официанту насчёт камеры хранения. Она никак не могла забыть свою соцкарточку в багаже — ведь в противном случае ей нечем было бы заплатить за пользование автоматической ячейкой. Следовательно, багажа у неё совсем не было, она прилетела налегке — лишь с тем, что на ней надето.

— Неприятная история, — сказал я. — Чем я могу помочь? Взять обратный билет? Думаю, тебе лучше вернуться на Джерси.

Девочка явно не рассчитывала на такую щедрость с моей стороны и на секунду даже замерла от изумления.

— Ох, благодарю вас, не стоит. Я приехала сюда в гости к дяде, он обо мне позаботится. Вот только… — она засмущалась, — всё дело в том, как к нему добраться. Мой джерсийский проездной на метро здесь не действует.

— Понятно. Ну что ж, пошли я куплю тебе жетоны.

Мы направились в другой конец тоннеля, где располагался вход на станцию подземки.

— А дядя хоть знает о твоём приезде? — поинтересовался я.

— Конечно, знает.

— Почему же он не встретил тебя?

— У него лекции в университете. Мы договорились, что я доберусь сама. В конце концов, я уже не маленькая и могу обойтись без няньки.

Я иронично усмехнулся, однако не стал оспаривать её последнее утверждение.

— Твой дядя преподаватель?

— Ага. Профессор физики.

Мы вошли в вестибюль метро, я вставил свою кредитку в ближайший автомат и получил пять проездных жетонов.

— Этого хватит?

— Вообще-то мне достаточно и одного, — ответила Рашель, но тем не менее взяла у меня все жетоны, четыре из них сунула в боковой карман брюк, а последний зажала в руке. Скороговоркой пробормотав слова благодарности, она сделала было шаг в сторону эскалатора, как вдруг замерла и резко повернулась ко мне. Лицо её стало бледным, а в глазах застыл ужас.

— Что с тобой? — озадаченно спросил я. — Тебе плохо?

— Молчите! — напряжённо прошептала девочка. — Не говорите ничего… Не оглядывайтесь.

Мимо нас прошёл высокий чернокожий мужчина в пёстром наряде и остановился возле соседнего автомата. Рашель усиленно старалась не смотреть на него, но всё же, вопреки своей воле, искоса следила за ним.

Мужчина, не обращая на нас никакого внимания, купил жетоны и уверенно направился к турникетам. Когда он отошёл на достаточное расстояние, Рашель встрепенулась, крепко схватила меня за руку и увлекла к выходу из метро.

— Пойдёмте. Быстрее!

Совершенно сбитый с толку, я без возражений последовал за ней.

Оказавшись снаружи, Рашель отпустила мою руку и бессильно прислонилась к стене рядом со стеклянной дверью. Её била мелкая дрожь, а на лбу выступил капли пота. Она была не просто напугана — она была в панике.

— Ты объяснишь мне, что случилось? — строго осведомился я. — Кто был тот человек? Ты его знаешь?

— Это… — Она судорожно сглотнула. — Это не человек. Он — пятидесятник.

Мне понадобилось не менее десяти секунд, чтобы понять, о чём идёт речь. Как и все жители Махаварши, я подсознательно избегал любых мыслей об Иных, поэтому первое, что пришло мне на ум в связи с этим словом, была древняя религиозная секта, упоминание о которой я однажды встречал в какой-то исторической книге. И лишь потом до меня дошло, что Рашель имеет в виду разумную гуманоидную расу, чьи представители были известны своими метаморфными способностями. Нет, конечно, превращаться в лошадей или кроликов они не могли, однако скопировать человеческую внешность было вполне им под силу. Особенно негроидную — поскольку естественный цвет их кожи варьировался от угольно-чёрного до светло-коричневого, и не было необходимости искусственно менять её пигментацию.

Пятидесятниками их прозвали из-за того, что генный набор у них состоял из двадцати пяти пар хромосом против двадцати трёх у людей, и этими четырьмя лишними хромосомами многие биологи объясняли гибкость и изменчивость их облика. Впрочем, официально их раса называлась нереями — по имени мифологического персонажа, способного менять свою внешность; но в просторечии к ним как-то накрепко прилипло прозвище «пятидесятник».

В своё время нереи-пятидесятники, наряду с альвами и дварками, были самыми верными соратниками землян в их космической экспансии, но позже именно они, в союзе с ещё одной гуманоидной расой — габбарами, возглавили античеловеческую коалицию и развязали галактическую войну. Эта война завершилась сокрушительным поражением людей…

— Не говори глупостей, — убеждённо произнёс я. — Ты видела просто чернокожего мужчину. Человека, а не пятидесятника. Никаких Иных на Махаварше нет. Они там, — я кивнул вверх, — а мы здесь. Это предусмотрено договором, который мы строго соблюдаем.

— Нет, — стояла на своём Рашель. — То был пятидесятник. Я узнала его по походке. Они двигаются по-особенному, это нельзя спутать ни с чем.

Я тяжело вздохнул и задумался, что делать дальше. Мимо нас проходили люди, некоторые из них с любопытством поглядывали в нашу сторону, привлечённые странным поведением Рашели. Ещё немного — и какой-нибудь слишком бдительный гражданин заподозрит, что я пристаю к девочке. А тогда хлопот не оберёшься…

— Значит так, — сказал я. — Пойдём со мной. Я отвезу тебя к дяде на флайере.

Вопреки моим опасениям, Рашель не стала возражать и сразу согласилась. Очевидно, родители не предостерегали её от излишней доверчивости при общении с незнакомыми мужчинами. Или, может, в своём теперешнем состоянии она напрочь позабыла об осторожности. Как бы то ни было, в душе я порадовался, что ей встретился порядочный человек (то есть я), а не один из тех извращенцев, о которых часто рассказывают в криминальной хронике.

Мы прошли на служебную стоянку и сели в мой флайер. Рашель расположилась в переднем кресле для пассажиров, стянула с себя курточку и рукавом рубашки вытерла покрытый испариной лоб.

— Извините, я такая дура! Сама не понимаю, что на меня нашло. Даже если это был чужак, какое мне до него дело. Не за мной же он пришёл.

Её слова прозвучали неубедительно. Она явно пыталась обратить случившееся в шутку, однако я видел, что её до сих пор трясёт. Тот человек, кем бы он ни оказался на самом деле, внушал ей панический страх.

Дежурный по стоянке дал мне сигнал, что путь свободен. Я тотчас запустил двигатель флайера, взлетел и направился к ближайшей транспортной развязке.

— Итак, куда летим? Где живёт твой дядя?

— В университетском городке. Бозе-драйв, сто восемнадцать.

Это было почти в противоположном конце города.

— Ясно. Минут через сорок будем на месте.

Достигнув развязки, я поднялся на третий скоростной горизонт и влился в поток машин, следующих в юго-западном направлении. Час пик ещё не настал, воздушная трасса была достаточно свободной, и управлять в таких условиях флайером было сплошным удовольствием. Хотя, конечно, это не сравнить с полётом на суборбитальном лайнере…

— Кстати, — спустя минуту отозвался я. — Как его зовут?

— Кого?… А-а, дядю? Свами Агаттияр.

— Знакомое имя. Где-то я его слышал. Только не помню, где.

— Несколько лет назад ему присудили Всепланетную премию по физике. А он от неё отказался.

— Ах да, теперь вспомнил. Громкий был скандал. Если не ошибаюсь, он протестовал против недостаточного финансирования своих исследований.

Рашель утвердительно кивнула:

— Совершенно верно. И с тех пор положение не улучшилось. Средств, которые сейчас выделяет ему правительство, едва хватает на содержание лаборатории и заработную плату сотрудников.

— С фундаментальной наукой всегда так, — заметил я. — Она редко даёт немедленный эффект, поэтому обычно ей достаются лишь жалкие крохи. Вся история свидетельствует о том, что важнейшие научные открытия делались скорее на энтузиазме самих учёных, чем благодаря щедрым бюджетным вливаниям.

— Наверное, вы правы, — согласилась Рашель. — Однако для дяди это слабое утешение.

Некоторое время мы летели молча. Девочка удобнее устроилась в кресле и, склонив голову набок, закрыла глаза. Шок от встречи с незнакомцем в метро у неё уже прошёл, и теперь, как реакция на нервное напряжение, наступила расслабленность.

— А знаешь, — в конце концов произнёс я, — никогда бы не подумал, что у тебя может быть дядя по имени Свами Агаттияр.

Она распахнула глаза и сонно посмотрела на меня:

— Почему?

— У тебя слишком светлые волосы и слишком белая кожа. Вот моя бабушка была с материка, и это по мне заметно.

— Гм, совсем не заметно. А что касается дяди, то мы с ним не кровные родственники. Просто он был женат на старшей сестре моего отца. Она умерла.

— Извини.

— Да нет, ничего. Это было давно. — Рашель сладко зевнула и снова закрыла глаза. — Я её совсем не помню.

Когда мы подлетели к Бозе-драйв, она уже крепко спала. Я без труда нашёл нужный адрес и посадил флайер перед небольшим опрятным особняком с номером 118. На вид это было типичное жилище университетского преподавателя, приблизительно так я и представлял себе дом профессора Агаттияра.

Заглушив двигатель, я повернулся к Рашели и попытался разбудить её. Но безуспешно — на мои лёгкие похлопыванья по плечу она отвечала лишь невнятным бормотанием сквозь сон, а хорошенько встряхнуть её у меня как-то рука не поднималась.

После недолгих раздумий я выбрался из кабины и подошёл к дому. На мой звонок дверь открыла невысокая смуглая девушка лет двадцати пяти в длинном зелёном сари. У неё были чёрные как смоль волосы, собранные на затылке в узел, и немного резковатые, но в целом приятные черты лица.

— Здравствуйте, — сказал я, отвечая на её приветствие. — Профессор Агаттияр дома?

— Да, офицер. Пожалуйста, проходите. Он только что вернулся из университета, сейчас я его позову.

Она провела меня в холл и, попросив немного подождать, легко взбежала на второй этаж.

— Папа, — послышался сверху её голос. — Там к тебе пришли из полиции. Я ухмыльнулся. Моя лётная форма ни капельки не походила на полицейский мундир, но меня уже не впервые принимали за блюстителя порядка. Не знаю, в чём тут дело. Мой напарник Ахмад шутил, что у меня слишком суровое и неподкупное лицо, точно сошедшее с рекламного ролика полицейской академии.

Вскоре ко мне спустился профессор Агаттияр. Он оказался пожилым мужчиной, уже давно перешагнувшим шестидесятилетний рубеж, но по-прежнему сохранявшим хорошую физическую форму. Был он среднего роста, коренастого телосложения, с такими же чёрными, как у дочери, волосами и густой с проседью бородой.

— Моя дочь обозналась, — сказал он, когда мы поздоровались. — Вы не из полиции, вы лётчик. Чем могу быть полезен?

— У меня в флайере ваша племянница Рашель, — объяснил я. — Вернее, племянница вашей покойной жены.

Агаттияр недоуменно приподнял свои кустистые брови.

— Прошу прощения, сэр, но здесь какая-то ошибка. Во-первых, моя жена жива-здорова, просто мы с ней в разводе. А во-вторых, у неё нет племянницы по имени Рашель.

Интересно, почему я совсем не удивился?…

4

Через четверть часа мы с Агаттияром сидели в холле за чаем, и я рассказывал ему о своём знакомстве с Рашелью. Спящую девочку мы перенесли из флайера в комнату для гостей, и сейчас над ней хлопотала дочь профессора, Амрита, которую отец называл просто Ритой. Она заверила нас, что крепкий сон Рашели вызван обычным переутомлением, поэтому причин для беспокойства нет.

Выслушав меня, Агаттияр задумчиво нахмурился.

— Странно, очень странно. Я вижу эту девочку впервые, и понятия не имею, что ей от меня понадобилось. Она точно не моя родственница и не может ею быть. У меня нет никаких родственников на Полуденных — и я, и моя бывшая жена родом из Ранжистана. Кстати, вы уверены, что Рашель ваша землячка?

— Судя по её речи, да. Правда, у неё своеобразный акцент, но всё равно она говорит слишком чисто для жителя материка… гм, я имею в виду чисто с нашей, островной точки зрения. — Я немного помолчал. — Хотя теперь я уже ни в чём не уверен. Она лгала о соцкарточке, лгала, что вы её дядя, могла солгать и о том, что прилетела с Джерси. И вообще, она с самого начала вела себя подозрительно. Чего только стоила её истерика в метро, эти нелепые бредни насчёт пятидесятника.

Профессор неторопливо отпил глоток горячего чая.

— А это, между прочим, самый любопытный момент в вашей истории. Если допустить, что Рашель солгала вам, то сразу возникает резонный вопрос: зачем ей понадобилась такая откровенная ложь. Чтобы обмануть вас? Нет, не похоже. Ведь заведомо было ясно, что вы не поверите ей. В остальном она лгала вам достаточно правдоподобно — а тут взяла и ляпнула такую чепуху.

— Может, она просто растерялась, — предположил я. — Увидела кого-то знакомого, испугалась, что он может испортить её легенду, и в панике сболтнула первое, что пришло ей в голову.

— О пятидесятнике? — Агаттияр с сомнением хмыкнул. — Вряд ли это первое, что могло прийти в голову двенадцатилетней девочке. Да и её объяснения нельзя назвать бреднями, тут она ничего не выдумала. Нереев-пятидесятников действительно можно опознать по походке — если, конечно, специально всмотреться. Человеческую внешность они копируют безукоризненно, мимику и речь тоже, а вот с телодвижениями у них возникают проблемы, обусловленные некоторой спецификой строения суставов. При быстрой, энергичной ходьбе их ноги плохо сгибаются в коленях. Уловить это трудновато, но в принципе возможно. Всё дело лишь в практике: если по какой-то неведомой нам причине Рашель часто смотрела старую хронику, где фигурировали чужаки, и внимательно наблюдала за поведением пятидесятников, то нет ничего удивительного в том, что она опознала одного из них. Другой вопрос — почему она так испугалась. Судя по вашему рассказу, это не было похоже ни на абстрактный страх за всех людей в целом, ни на инстинктивную ксенофобическую реакцию; она боялась чего-то конкретного, направленного против неё лично.

Я вопросительно взглянул на Агаттияра:

— Вы всерьёз считаете, что мы повстречали пятидесятника?

— Вполне может быть. Вполне.

— Но ведь… это против правил! Иные обязались оставить нас в покое и не ступать на Махаваршу, пока мы соблюдаем условия мирного договора.

На лице моего собеседника мелькнуло какое-то странное выражение — то ли снисходительности, то ли разочарования.

— Вы действительно в это верите, мистер Матусевич? Неужели вы такой наивный? Хотя нет. Просто вы, как и подавляющее большинство наших соотечественников, предпочитаете сладкий самообман суровой и неприглядной правде. Неукоснительное выполнение договорённостей — удел проигравшей стороны, а победители делают то, что считают нужным, руководствуясь лишь соображениями целесообразности. По моим грубым прикидкам, сейчас на планете находится несколько тысяч пятидесятников, которые маскируются под людей. Их задача как раз и состоит в том, чтобы контролировать соблюдение нами всех условий мирного договора… или, если называть вещи своими именами, условий капитуляции.

— А как же наше правительство? Оно о них знает?

— Разумеется, знает. И всячески содействует им. У него просто нет выбора. Мы не в том положении, чтобы диктовать свои правила игры.

Я только угрюмо покачал головой. Нельзя сказать, что я не подозревал об этом. Конечно, подозревал. Как и все здравомыслящие люди, я в глубине души понимал, что чужаки не могли предоставить нас самим себе, ограничившись лишь орбитальной блокадой и контролем дром-зоны. Это было бы глупо и опрометчиво с их стороны — а в недостатке ума и осмотрительности их нельзя обвинить, иначе им не удалось бы победить человечество, которое ещё полтора столетия назад считалось самой могущественной расой в Галактике. Однако я старался не задумываться об этом, так как ни к чему хорошему подобные мысли привести не могли. Я предпочитал тешить себя иллюзией, что Махаварша целиком и полностью принадлежит людям, и никто посторонний не смеет вмешиваться в наши внутренние дела…

Из комнаты для гостей вышла Рита. В руках она держала рубашку и брюки Рашели, а также носки и нижнее бельё — наверняка тоже принадлежащие девочке.

— Пока малышка спит, брошу её одежду в чистку. Терпеть не могу, когда дети ходят в грязном.

Лично я не считал, что Рашель была одета в грязное, но женщинам, как говорится, виднее.

— Карманы проверила? — спросил её отец.

— Да, конечно. Я положила всё на тумбочку возле кровати.

— Что у неё было?

— Жетоны на метро, бумажные деньги, лазерный мини-диск и дистанционный пульт. Ни каких-либо документов, ни карточки соцобеспечения я не нашла.

— Гм… А денег много?

— Многовато для двенадцатилетней девочки, но не очень. Чуть более шести тысяч. Принести?

— Будь так добра, дочка. И всё остальное тоже.

Рита бросила на диван одежду и вновь скрылась за дверью гостевой комнаты. Вскоре она вернулась оттуда и выложила на журнальный столик перед отцом тонкую пачку денежных купюр, пять жетонов, которые я купил для Рашели в аэропорту, миниатюрный оптический диск в прозрачном футляре без какой-либо маркировки и небольшой дистанционный пульт управления — скорее всего, от какой-то игрушки.

Первым делом Агаттияр пересчитал деньги. Их оказалось шесть тысяч триста сорок рупий — пять тысячных банкнот, тринадцать сотенных и две двадцатки. Тем временем Рита подхватила с дивана одежду девочки и вышла из холла.

— Банк она вроде не ограбила, слишком мелкий улов, — произнёс профессор, продолжая внимательно разглядывать лежащие перед ним деньги. — Н-да, занятно, занятно. С сотками и двадцатками всё нормально, зато тысячные… — Он протянул мне все пять купюр. — Вот, посмотрите на год выпуска.

Я посмотрел. С правой стороны каждой банкноты, под личной подписью председателя Федерального Банка, красовались крохотные циферки «3451». Сами банкноты выглядели совсем неизношенными, однако в них чувствовался какой-то неуловимый налёт старины.

— Они выпущены сто тридцать пять лет назад, — сосчитал я. — А с виду не отличишь от современных.

— Дизайн бумажных денег не менялся свыше двух столетий, — объяснил Агаттияр. — Теоретически они ещё в ходу, но на практике давно уже выведены из обращения. Тем более странно встретить пять таких банкнот вместе. Кстати, обратите внимание: все они из одной серии.

— Да, действительно. И что это может значить?

— Ну, разных вариантов много. Например, что девочка обнаружила чей-то забытый тайник, где лежали эти деньги. Может, их спрятала одна из её прапрабабушек, которая к старости тронулась умом и решила хранить свои сбережения наличными. — Он ненадолго задумался. — А знаете, путь этих банкнот в принципе можно проследить. До войны рупия стоила почти в сто раз дороже, и такие крупные купюры использовались главным образом для межбанковских расчётов. При любых операциях их номера обязательно фиксировались. Давайте я проверю.

Агаттияр забрал у меня деньги, положил их в нагрудный карман своей рубашки, а затем взял со стола футлярчик с диском. Поглядев на него с сомнением, он сказал:

— Всё-таки стóит просмотреть его содержимое. Это, конечно, не очень тактично, ведь там может быть что-то сугубо личное, но… В конце концов, девочка сама напросилась. Я же не заставлял её называться моей племянницей. — Он поднялся с кресла. — Извините, я ненадолго покину вас. Я предпочитаю пользоваться профессиональным терминалом в своём кабинете, а не этим ширпотребом. — Кивок в сторону большого стереоэкрана в противоположной стене холла. — Сейчас должна прийти Рита, она составит вам компанию.

Агаттияр поднялся по лестнице на второй этаж, оставив меня одного. Разумеется, я сразу понял, что дело вовсе не в его пренебрежительном отношении к бытовым терминалам. Просто он решил подстраховаться на случай, если диск действительно содержит сугубо личные записи. В своей собственной порядочности он был уверен, а вот мне — совершенно незнакомому человеку — не доверял.

Некоторое время я сидел, размышляя над всем случившимся. У меня возникла довольно глуповатая теория, что Рашель потеряла всех родных и близких в какой-то жуткой катастрофе и теперь самостоятельно ищет себе опекунов, не полагаясь на заботу государства. Почему бы, в таком случае, мне не включиться в этот конкурс? Я гожусь на роль её отца и по возрасту, и по социальному положению, вдобавок я родом с Полуденных и принадлежу к той же культуре, что и она. Правда, я разведён — но и Агаттияр тоже, так что тут он не имеет передо мной преимущества. Зато я существенно моложе и смогу уделять больше времени её воспитанию…

Я отогнал эти нелепые мысли и, чтобы чем-нибудь отвлечь себя, взял с журнального столика дистанционный пульт. Лицевая панель его состояла из двадцати четырёх миниатюрных кнопок, десять из которых были обозначены цифрами, а остальные — непонятными значками или аббревиатурами. Над кнопками находился небольшой дисплей, а ещё выше виднелся ряд крошечных отверстий — очевидно, там был вмонтирован микрофон для приёма голосовых команд.

Повертев немного пульт в руках, я наугад нажал несколько кнопок, но никакой реакции не последовало. Наконец я добрался до расположенной в правом верхнему углу панели кнопки с надписью «APL». Дисплей тотчас ожил, и на нём появилось сообщение: «Conntxion. Attendez…» Оно продержалось секунд пять, затем сменилось другим: «Erreur! Le système de contrôle ne répond pas». А ещё секунд через пять дисплей погас.

Я недоуменно моргнул и снова нажал ту же кнопку. Результат был аналогичный. В общих чертах, смысл обоих сообщений был ясен: в первом речь шла об установлении контакта, во втором говорилось, что произошла ошибка, ответ не получен. Но как безбожно были исковерканы все слова!

В холл вернулась Рита с уже вычищенной одеждой Рашели. Оглядевшись вокруг, она спросила:

— А где отец?

— В своём кабинете. Обещал скоро вернуться, а вам просил передать, чтобы вы составили мне компанию.

Рита мило улыбнулась, подошла ко мне и села в соседнее кресло.

— Ну, что там у вас? — поинтересовалась она. — Что-нибудь выяснили?

— Пока только то, что тысячные банкноты очень старые, — ответил я. — Сейчас ваш отец проверяет их номера и заодно просматривает содержимое диска. А я вот изучаю пульт… гм, если это можно назвать изучением. По-моему он неисправен — выдаёт какие-то искажённые сообщения. — И я продемонстрировал его в работе.

Глаза Риты сверкнули.

— Минуточку! Ведь это… Позвольте-ка мне. — Она выхватила у меня из рук пульт и сама нажала кнопку «APL». — Да, точно! Это по-французски. «Установление связи. Ждите…», а потом: «Ошибка! Система управления не отвечает». Что же касается сокращения «apl», то оно, скорее всего, означает «appel», что переводится как «вызов». Вот уж не думала, что где-то на Махаварше пользуются этим языком!

— Вы его знаете?

— Да так, немного. Учила в своё время.

— Вы филолог?

— Нет, я врач, сейчас прохожу интернатуру. А иностранные языки моё хобби. Мне нравится их изучать, хотя многие мои знакомые считают, что я напрасно трачу своё время. Но они ошибаются. Каждый язык — это не просто набор слов и грамматических правил, а особый, неповторимый тип мышления. Например, художественные книги лучше читать в оригинале — никакой перевод, даже самый талантливый, не способен передать все нюансы авторской мысли. — Говоря это, Рита нажимала по очереди все кнопки на пульте. Ни на одну из них, кроме «APL», дисплей не реагировал. Наконец она подытожила: — Очевидно, устройство, которым управляет этот пульт, находится слишком далеко, и с ним нельзя установить связь. Что вполне естественно, если девочка не солгала и в самом деле прилетела с Полуденных. Так далеко никакая дистанционка не дотянется — ведь вряд ли она передаёт сигнал через спутник.

— Но зачем Рашели понадобился пульт с французским интерфейсом?

Рита пожала плечами:

— Может, это её родной язык. В некоторых отдалённых районах материка люди всё ещё разговаривают на хинди, бенгальском или тамильском. Возможно, где-то проживает и небольшая община франкофонов. Ведь во время войны Махаварша дала приют нескольким миллионам беженцев с других планет. Большинство их обосновалось на островах Полуденного архипелага.

— В том числе и мои предки по отцовской линии, — сказал я. — Однако потомки переселенцев ассимилировали уже в следующем поколении. Я никогда не слышал, чтобы у нас на островах существовали какие-то отдельные национальные группы.

— Я тоже не слышала. Но как бы то ни было, а пульт существует. И кроме того: имя Рашель — через «ш» и мягкое «ль» — это французское произношение привычного нам имени Рейчел.

На лестнице послышались шаги, и к нам спустился профессор Агаттияр. Он старался держаться спокойно и непринуждённо, однако лихорадочный блеск его глаз выдавал сильное волнение.

Рита тут же вскочила и бросилась ему навстречу.

— Папа, мы нашли кое-что интересное. Смотри, этот пульт использует французский язык. — Она продемонстрировала свои слова нажатием кнопки «APL», а потом вкратце повторила то, что перед тем говорила мне о возможном происхождении Рашели.

Выслушав дочку, Агаттияр рассеянно кивнул и торопливо забрал у неё пульт.

— Всё верно, Рита. На острове Джерси действительно проживает небольшая франкоязычная община. А Рашель — внучка одного моего друга молодости, мы с ним вместе учились в университете. На том диске, кроме всего прочего, я нашёл её семейный альбом. Я ещё не знаю, что привело её ко мне, но… Впрочем, поговорим об этом позже. — Нетерпеливым жестом он предупредил возможные расспросы дочери и повернулся ко мне: — Теперь всё прояснилось, мистер Матусевич. Большое спасибо, что позаботились о Рашели. Кстати, сколько она вам должна? Я компенсирую все ваши расходы.

Я, конечно, стал отнекиваться, для меня уплаченные в ресторане деньги были сущей мелочью, но профессор всё же настоял на своём и буквально силой вырвал у меня кредитку, чтобы перечислить на неё восемьдесят пять рупий. Пока он возился с моей карточкой у терминала, я немного собрался с мыслями и пришёл к выводу, что его история о друге молодости — сплошная ложь, причём ложь неубедительная, придуманная наспех. Во-первых, если бы Рашель действительно была внучкой его бывшего сокурсника, Агаттияр выглядел бы озадаченным и заинтригованным, но никак не взволнованным. Во-вторых, он прежде всего попытался бы связаться с родственниками девочки и выяснить, что случилось, — но вместо этого сразу бросился в холл с явным намерением поскорее выпроводить меня. И в-третьих, я не понимал, почему в таком случае Рашель потчевала меня сказками о своей покойной тётушке, а не сказала прямо: я еду в гости к старому другу моего деда…

Да уж, дело тут было нечисто. Но, по большому счёту, меня это не касалось. Рашель хотела встретиться с профессором Агаттияром, и я помог ей до него добраться — а дальше пусть они сами разбираются. Меня это не должно интересовать… А однако интересовало, очень интересовало. Я всегда был крайне любопытным человеком.

Агаттияр вернул мне кредитку и ещё раз поблагодарил за заботу о Рашели, откровенно давая понять, что нам уже пора прощаться. При всём своём любопытстве, я был человеком тактичным и ненавязчивым, поэтому принял его намёк к сведению и с сожалением заявил, что должен уходить.

Но тут в наш разговор вмешалась Рита. Похоже, она не уловила всех скрытых нюансов ситуации, и, вопреки планам отца, принялась упрашивать меня остаться у них на ужин. Усилием воли профессор скрыл раздражение, мигом проявившееся на его лице, и из вежливости вынужден был присоединиться к предложению дочери, надеясь, что я всё-таки откажусь.

Я бы и впрямь отказался, тем более что совсем недавно обедал, однако любопытство в конце концов возобладало над соображениями такта, и я принял их приглашение. Агаттияр был заметно раздосадован, зато Рита наоборот — обрадовалась.

— Вот и отлично, — сказала она, стрельнув в меня своими блестящими чёрными глазами. — Сейчас я накрою стол. Только сначала посмотрю, как там девочка.

Заглянув в комнату для гостей и убедившись, что Рашель по-прежнему крепко спит, Рита отправилась на кухню. Когда дверь за ней закрылась, Агаттияр натянуто улыбнулся и произнёс:

— А вы явно приглянулись моей дочери. Обычно она не очень-то жалует молодых людей, которые заходят ко мне в гости. Правда, в основном это мои сотрудники или аспиранты — представители скучной, по её мнению, профессии. А вы совсем другое дело. Лётчик, человек действия… Вы женаты?

— Разведён, — сказал я. — Детей нет. — И тут же, без всякого перехода, спросил: — А как зовут деда Рашели?

Последовавшая затем длительная пауза была весьма красноречива. В данный момент профессор не ожидал от меня такого вопроса и потому растерялся. Придумав историю о друге молодости, он наверняка позаботился и об имени, однако сейчас, застигнутый врасплох, не смог сразу вспомнить его.

— Жан-Поль Лафонтен, — наконец ответил Агаттияр. — Но мы называли его просто Джоном, так привычнее… Кстати, а вас как зовут? В смысле, ваше личное имя.

Было ясно, что он хочет увести разговор от неудобной для себя темы. Я решил не давить на него — ведь, в конце концов, он был здесь хозяином, а я только гостем.

— Стефан, — сказал я. — Но чаще меня называют Стасом.

— Вот как? Почему? Ведь «Стас» — это сокращённое от «Станислас», а вы должны быть Стивом.

— По идее, да. Однако я с детства привык быть Стасом. Это наша давняя семейная традиция, возникшая ещё до того, как мои предки переселились на Махаваршу. Уже много поколений старшим сыновьям в нашем роду поочерёдно дают имена Стефан и Владимир, а сокращённо Стас и Влад. Моего отца зовут Владом, дед был Стасом — ну, и так далее.

— А откуда были ваши предки?

— С Вилии. Когда чужаки захватили планету, на ней оставалось в живых лишь около ста тысяч человек. Сначала их отправили в концентрационные лагеря на Калхале, а потом, вместе с жителями других аннексированных планет, депортировали на Махаваршу.

Агаттияр как-то виновато посмотрел на меня, затем быстро отвёл глаза.

— А вот мои предки не сопротивлялись захватчикам. Мы сдались практически без единого выстрела, капитулировали сразу, как только в наше локальное пространство вошёл флот Иных. Взамен за это нам оставили планету и даровали некое иллюзорное подобие свободы. — Он сделал короткую паузу. — Думаю, вы, как лётчик, особенно остро ощущаете эту иллюзорность.

Я помрачнел.

— Даже острее, чем вы думаете. Я работаю на суборбитальных маршрутах.

Мой собеседник понимающе кивнул.

5

Дальнейший наш разговор, в ожидании обещанного Ритой ужина, проходил довольно вяло. Агаттияр вежливо расспрашивал меня о работе, я так же вежливо отвечал ему, однако слушал он меня вполуха, то и дело нетерпеливо ёрзая в кресле. В данный момент его занимал только один вопрос — как долго я собираюсь досаждать ему своим присутствием.

В конце концов мне стало до того неловко, что я волевым усилием обуздал своё любопытство и решил уйти, не дожидаясь ужина. Я как раз размышлял о том, под каким бы благовидным предлогом мне откланяться, когда в холле раздался короткий мелодичный перезвон.

Агаттияр дёрнулся, словно его ударило током. Если раньше он был просто взволнован (ну, и ещё раздражён тем, что я никак не ухожу), то сейчас в его взгляде мелькнул настоящий страх. Страх панический — вроде того, который я видел в глазах Рашели, когда мы повстречали незнакомца в метро.

Резко повернувшись к терминалу, он отрывисто произнёс:

— Компьютер, внешний обзор! Покажи парадный вход.

— Слушаюсь, хозяин, — почтительно отозвался бесполый механический голос.

Сию же секунду на встроенном в стену стереоэкране возникло изображение широкоплечего молодого человека приблизительно моих лет, может, чуть младше — на вид ему было от тридцати до тридцати пяти. Профессор сразу расслабился и облегчённо вздохнул:

— Всё в порядке. Это Сайид Махдев, один из моих ассистентов на кафедре. Он живёт за несколько домов от нас и часто захаживает в гости без приглашения. Формально ко мне, но на самом деле — к Рите… Чёрт, как некстати! — В сердцах добавил Агаттияр и направился к входной двери.

Я так и не понял, вырвались ли последние слова у него невольно, или это был тонко рассчитанный намёк, что и моё присутствие здесь неуместно.

Вскоре из передней донесся немного хрипловатый голос:

— Добрый вечер, профессор. Перед вашим домом стоит чей-то флайер. Я пришёл не вовремя?

— Да нет, что вы, Сайид, — прозвучал ответ Агаттияра, однако в его любезном тоне всё же чувствовалась неискренность. — В нашем доме вы всегда желанный гость. Мы как раз собираемся ужинать. Надеюсь, вы не откажетесь? — Благодарю, сэр, но я к вам буквально на минутку. Проходил мимо, вот и решил заглянуть, поздороваться с Ритой. Давненько её не видел.

Они вошли в холл, и профессор познакомил нас, представив меня как сына своего старого университетского друга. Тем самым он фактически признавался мне в том, что солгал насчёт Рашели. Впрочем, я был далёк от того, чтобы обвинять Агаттияра в тугодумии или недостатке изобретательности. Просто сейчас он был до такой степени растерян и сбит с толку, что его мозг отказывался работать с должной быстротой и эффективностью.

«Ну и дела! — подумал я. — Интересно, что же такого он обнаружил на том диске?…»

Из кухни выглянула Рита и приветливо улыбнулась новому гостю:

— Здравствуйте, Сайид. Отец уже пригласил вас на ужин? Если нет, то приглашаю я.

— Очень жаль, но у меня дела, — ответил он вежливо. — Я хотел лишь повидать вас. В последний раз мы встречались дней десять назад, и я подумал, что будет нелишне напомнить вам о своём существовании.

Рита заметно смутилась, подошла к нам и протянула Махдеву руку. Но вместо того, чтобы пожать её, он вдруг отступил на два шага, выхватил из кармана пистолет и направил его на нас. Любезно-слащавая мина мигом слетела с его лица, сменившись выражением жёсткой решительности.

— Стойте на месте! Все трое. Пожалуйста, без глупостей. Любое резкое движение — и я буду стрелять.

Пистолет в его руке был не муляжом и не игрушкой, это я понял сразу. Я, конечно, не военный и не полицейский, а всего лишь пилот гражданской авиации, однако знакомство со всеми видами вооружения входило в программу подготовки лётного состава, поэтому я без труда опознал лучевик «RD- 28» — стандартное табельное оружие армейских офицеров. Кроме того, я моментально определил, что пистолет снят с предохранителя и переключён в режим полуавтоматического дискретного огня.

— В чём дело, Сайид? — произнесла Рита, моргая от растерянности глазами. — Что случилось?… — Она вопросительно взглянула на отца: — Папа, что здесь происходит?

У Агаттияра был жалкий, подавленный вид. Его плечи ссутулились, руки безвольно свисали вдоль туловища, а мигом постаревшее и осунувшееся лицо выражало полную обречённость.

— Это моя вина, дочка, — тихо промолвил он, беспомощно глядя на своего ассистента. — Я идиот. Законченный кретин. Я наивно полагал, что за четверть века ко мне уже утратили всякий интерес, я даже мысли не допускал, что за мной могут следить… А оказывается, меня до сих пор принимают всерьёз.

— Совершенно верно, профессор, — подтвердил Махдев, продолжая держать нас под прицелом. — Вас по-прежнему принимают всерьёз. Ещё восемь лет назад я докладывал начальству, что вы просто безобидный старый маразматик, который не стоит нашего внимания. К счастью, мои рекомендации снять с вас персональное наблюдение были отклонены. До сего дня я считал, что трачу своё время впустую, но теперь все годы, проведённые с вами, окупились сполна. Эта малышка — самая крупная дичь из тех, что попадали в наши силки на этой дрянной планетке. И поймал её я, именно я!

Послышалось тихое шуршание открываемой двери, и из гостевой комнаты вышла Рашель, закутанная в простынь. Одной рукой она придерживала своё импровизированное одеяние, а другой энергично протирала заспанные глаза.

Махдев слегка повернул голову в сторону девочки. Повернул чуть-чуть, лишь самую малость, но при этом его внимание всё-таки распределилось между нами и Рашелью. И я немедленно воспользовался этим.

Повторюсь: я не военный, а гражданский лётчик, но кое-какой подготовкой всё же располагаю. Чтобы иметь допуск к полётам, тем более на суборбитальных маршрутах, нужно постоянно держать себя в отличной физической форме, не менее пяти часов в неделю проводить в спортзалах за разными тренажёрами и ежедневно делать пробежки. К тому же в авиацию людей с замедленной реакцией не берут.

Действовал я без раздумий, подчиняясь инстинктам, а не разуму. Уверен, что одним из руководивших мной инстинктов, был отцовский. Я не понимал сути приходящего, но из речи Махдева твёрдо уяснил одно: ему нужна была Рашель. Его слова о «крупной дичи» звучали зловеще, а страх и обречённость Агаттияра заставляли предполагать наихудшее. Я не мог допустить, чтобы с девочкой случилось несчастье.

Махдев всё же успел выстрелить, но я точно просчитал свой рывок и, поднырнув под его руку, сумел уклониться. Лазерный импульс наверняка угодил бы в грудь Агаттияру, если бы не молниеносная реакция Риты. Словно прочитав мои мысли, она резко дёрнулась в сторону, потянув за собой отца, и тем самым спасла его от неминуемой смерти.

В следующее мгновение я выбил у противника пистолет и сжатой в кулак правой рукой что было силы врезал ему в челюсть. Будь это какой-нибудь фильм-боевик, Махдев без труда устоял бы на ногах, и мы с ним продолжили бы обмениваться ударами. Однако в жизни всё происходит иначе — человек весьма хрупкое и уязвимое существо, поэтому тот из противников, которому удаётся нанести точный и прицельный удар, обычно побеждает. После моего классического апперкота Махдев оказался в таком же классическом нокауте, а кисть моей руки пронзила острая, нестерпимая боль.

Кажется, я вскрикнул. Хотя не уверен, потому что в это же время закричала Рашель — громко и пронзительно. Своими большими, исполненными ужаса глазами она смотрела на Махдева, который, весь потемнев от натуги, безуспешно пытался подняться с пола.

Превозмогая боль, я собирался подойти к нему и пару раз пнуть его ногой в поддых, чтобы он угомонился, но тут меня опередил Агаттияр. Добравшись до пистолета, он схватил его и с угрюмой решимостью всадил в своего ассистента целую очередь лазерных импульсов, отпустив гашетку только тогда, когда спина Махдева превратилась в обожжённое месиво.

Рашель мигом перестала кричать. Бросившись ко мне, она зарылась лицом на моей груди и расплакалась. Левой рукой я поглаживал её всклокоченные волосы, а правую отвёл немного назад, чтобы девочка невзначай не задела её и не причинила мне дополнительную боль. Я и так уже до крови искусал себе губы, стараясь хоть немного отвлечь болевые рецепторы моего мозга от искалеченной кисти.

К счастью, долго страдать мне не пришлось. Как и в предыдущем случае, Рита проявила чудеса быстроты и сообразительности. Спустя несколько секунд она появилась рядом со мной с открытой аптечкой и первым делом раздавила у меня под носом какую-то капсулу.

Я вдохнул аэрозоль с лёгким, освежающим ароматом, и мне сразу полегчало. Между тем Рита, не теряя времени даром, прижала инъекционную ампулу к моему правому предплечью и сделала мне укол. Острая боль в кисти и запястье быстро прошла на убыль, а вскоре исчезла вовсе.

— Благодарю вас, — с облегчённым вздохом произнёс я. — Очень уж неловкий получился удар.

— У вас могут быть вывихи и переломы, — сказала Рита. — Нужно срочно…

— Нет, дочка, — вмешался Агаттияр, по-прежнему сжимая в руке пистолет. — Сейчас некогда этим заниматься. Травма не смертельная, мистер Матусевич переживёт. А нам нужно уходить. Немедленно! Вскоре за девочкой начнётся настоящая охота.

Рашель наконец отстранилась от меня, посмотрела на него и неуверенно промолвила:

— Профессор…

— Молчи, милая, — перебил её Агаттияр. — Потом поговорим. Мой дом прослушивается, и тебе лучше не выдавать своих секретов.

— Но вы… вы знаете?

— Да, знаю. Знаю самое главное, я уже смотрел твой диск. И об этом стало известно нашим врагам. — Он подошёл к бездыханному телу Махдева и ногой перевернул его лицом вверх. — Я был слеп и глуп. Целых двенадцать лет я изо дня в день видел этого чело… это существо, мы много работали бок о бок, он был частым гостем в моём доме, но я ни на миг не заподозрил, кто он на самом деле. И это при том, что я прекрасно знал, как можно опознать пятидесятника, а полчаса назад даже снисходительно поучал мистера Матусевича… Ты, детка, сделала очень неудачный выбор, явившись ко мне.

Пока он всё это говорил, я внимательно разглядывал лежащего на полу Махдева. Кожа у него была значительно темнее, чем при жизни, челюсть сильно выдалась вперёд, нос напротив — втянулся в лицо, глаза стали раскосыми, а уши оттопырились и заострились кверху. Но при всём том он мало чем напоминал тех пятидесятников, которых я изредка видел в старых фильмах. Скорее он был похож на просто уродливого человека.

Уловив моё недоумение, Агаттияр объяснил:

— Под воздействием болевого шока у него началась обратная трансформация. Я не позволил ей закончиться — в своём естественном облике пятидесятники очень живучи и проворны. — Он снова повернулся к Рашели: — Одевайся, детка, мы сейчас уходим. Нам крупно повезло, что Махдев действовал в одиночку — видимо, хотел сам пожать все лавры от твоей поимки. Если бы он сообщил о тебе своему начальству, сюда явился бы целый отряд его соплеменников, и никакое геройство мистера Матусевича нас бы не спасло. Тем не менее мы должны поторопиться. Рита, тебе тоже стоит переодеться — сари не лучший наряд для беглецов… Только поскорее. Ну же!

— Хорошо, папа. — Рита подхватила с дивана одежду Рашели, взяла девочку за руку, и они вместе выбежали из холла.

Когда мы с Агаттияром остались вдвоём, он сгрёб с журнального столика все пять жетонов на метро, сунул их себе в карман, туда же положил и пистолет Махдева, предварительно поставив его на предохранитель, а затем обратился ко мне:

— Мистер Матусевич, я очень сожалею, что вы впутались в эту историю. Вы стали жертвой рокового стечения обстоятельств. Я советую вам сейчас же уйти. Вас, разумеется, найдут и будут допрашивать. Вы переживёте несколько очень неприятных дней, но затем вас оставят в покое… Ну, конечно, я не могу гарантировать это на все сто процентов, но скорее всего так и будет. Мой дом прослушивается, а может, и просматривается, все операции с компьютером контролируются. Ознакомившись с записями, пятидесятники убедятся, что вы ни во что не замешаны. Единственно они могут вменить вам в вину нападение на их соплеменника, но слишком жестоко мстить за это не станут. В конце концов, Махдева убил я, а вы просто напали на человека, который угрожал вам оружием. Пятидесятники — не жестокая раса, у них есть твёрдые представления о справедливости.

Я отрицательно покачал головой:

— Нет, профессор, я никуда не уйду. Я не отстану от вас, пока Рашель не окажется в безопасности.

Он пристально посмотрел на меня.

— Ваша забота о девочке делает вам честь. Однако учтите: если мы покинем дом вместе, вы будете обречены. Наши власти не защитят вас, на это не стоит надеяться. Вместе с нами вы станете изгоем, за вами будут охотиться — как чужаки, так и люди. Возможно, пострадают ваши друзья и родственники, все, с кем вы часто контактировали. За ними будет вестись слежка, их делами заинтересуется полиция. Если за кем-нибудь из них водятся тайные грешки, они наверняка всплывут на поверхность. А сами вы, можно не сомневаться, будете объявлены во всепланетный розыск как особо опасный преступник. Я нисколько не преувеличиваю, мистер Матусевич. Ставки в этой игре очень высоки.

Не буду лукавить, последние слова профессора здорово поколебали мою решимость. Нарисованная им картина произвела на меня гнетущее впечатление, и я сильно подозревал, что он ничуть не сгустил краски. Однако на раздумья и сомнения времени уже не оставалось — через несколько секунд в холл вернулись Рита с Рашелью. Дочь Агаттияра была одета в брючный костюм свободного покроя, в руке она держала белого цвета кейс с красным крестом. На девочке же был её прежний наряд — брюки, рубашка и курточка.

— Ну что, уходим? — спросила Рита.

Я встретился взглядом с ясными глазами Рашели. Девочка смотрела на меня с надеждой и безграничным доверием, она видела во мне своего защитника и покровителя, для неё я был человеком, который уже дважды выручил её из беды и рядом с которым она чувствовала себя в безопасности. Я вспомнил, как всего лишь пару минут назад, она, завёрнутая в простыню, такая испуганная и беззащитная, бросилась ко мне и прижалась к моей груди, заливая китель слезами. Эти слёзы ещё не высохли…

— Уходим, — сказал я твёрдо. — Все вместе.

6

Для бегства мы воспользовались моим флайером, поскольку в машинах Агаттияра и Риты вполне могли стоять «жучки». Однако профессор попросил Рашель и дальше воздерживаться от каких-либо высказываний по существу дела — ведь флайер мы собирались бросить, а в нём был компьютер, у которого имелась память. И хотя производители утверждали, что он (то есть компьютер) предназначен исключительно для управления машиной и не регистрирует разговоров между пассажирами, всё равно стоило перестраховаться. В конце концов, это был материк с его чёртовым социализмом, допускающим вмешательство государства в частную жизнь граждан под предлогом заботы об общественном благе.

Флайер вёл Агаттияр. Рашель сидела рядом с ним в пассажирском кресле, а мы с Ритой расположились на заднем сидении, и девушка, воспользовавшись флюороскопом из весьма кстати прихваченного медицинского кейса, обследовала мою травмированную руку.

— Ничего серьёзного, — наконец заключила она. — Несколько свежих микротрещин, немного пострадали сухожилия, а в остальном полный порядок. Ни вывихов, ни переломов нет. А судя по тому, как вы побледнели, я было решила, что дела обстоят гораздо серьёзнее.

— У меня пониженный болевой порог, — объяснил я. — Короче, плохо переношу боль. Из-за этого медкомиссия едва не забраковала меня.

— Понятно. — Рита обмотала моё запястье эластичной лентой и закрепила её. — Думаю, этого хватит. Просто держите руку в покое и не нагружайте её ничем. Через пару часов действие лекарства пройдёт, вы снова почувствуете боль — но уже не такую сильную, и, надеюсь, перетерпите её.

— Перетерплю, — пообещал я. — Кстати, профессор, куда мы летим? Или это тоже секрет?

— Да нет, никакого секрета. Всё равно маршрут флайера рано или поздно проследят. Мы доберёмся до площади Дхавантари, а там пересядем на метро.

— Но ведь станция есть и рядом с нашим домом? — возразила Рита.

— Ха! Она одна и никогда не бывает перегруженной. А возле Дхавантари целых шесть станций с множеством пересадок. Сейчас час пик, во всех переходах люди плывут сплошным потоком, ежеминутно проходят десятки поездов, и чужакам придётся хорошенько потрудиться, чтобы просмотреть записи нескольких сотен камер, выловить нас среди толпы и определить, в каком направлении мы уехали. Благо у нас есть жетоны, так что кредитками пользоваться не придётся. Даже если предположить, что Махдева вот-вот хватятся, то у нас в запасе ещё как минимум час. Находись кто-нибудь из его соплеменников неподалёку, он бы, без сомнения, вызвал его на подмогу. Не объясняя сути дела, просто сказал бы, что предстоит небольшая операция. В этом я совершенно уверен. Я не сумел обнаружить в Махдеве пятидесятника, он играл роль человека блестяще, но за двенадцать лет я хорошо изучил его характер. Он был честолюбив, не упускал случая утереть нос старшим, стремился доказать, что он умнее других, его поступки порой отличались чрезмерной импульсивностью, однако в известной осмотрительности ему нельзя было отказать. То, что он решил действовать без какого-либо прикрытия… — Профессор умолк, а затем досадливо выругался: — Ах, проклятье! Нам стоило бы сперва сходить к нему домой и стереть с его компьютера все записи. Как я сразу до этого не додумался?! А теперь уже поздно. Слишком рискованно возвращаться.

— Да, рискованно, — поддержала его Рита, боясь, как бы отец не изменил своё решение. — И бессмысленно. Все записи могли автоматически копироваться куда-нибудь в другое место. Например, на главный сервер их… этой… ну, штаб-квартиры.

— Вряд ли. Я уверен, что сетевыми коммуникациями чужаки не злоупотребляют — ведь де-юре они находятся у нас нелегально, и им вовсе не хочется излишне «светиться», привлекая к себе внимание хакеров. Да и тогда бы Махдев не действовал в одиночку. Следовательно, записи из нашего дома получал только он.

Некоторое время мы летели молча. Наконец Рита нерешительно произнесла:

— Папа, я не совсем понимаю, что происходит. Вернее, совсем не понимаю. Но я полностью доверяю тебе, я знаю, что ты поступаешь правильно. И всё же… Насколько это серьёзно?

— Это очень серьёзно, дочка. Ты же сама видела, как вёл себя Махдев. И как быстро он появился! Он присматривал за мной двенадцать лет и, конечно же, не мог всё свободное время сидеть за терминалом, наблюдая за происходящим в нашем доме. Но, когда я вставил диск Рашели в считыватель, его следящая программа наверняка взвыла от содержащейся там информации. Едва взглянув на экран, он моментально сообразил, какая добыча идёт ему в руки.

— Диск вы забрали? — отозвалась Рашель.

— Да, он у меня, — Агаттияр похлопал по карману. — И твой дистанционный пульт тоже. Так что успокойся.

— Вы смотрели только фильм, или… — она замолчала.

Профессор покачал головой:

— Увы, милая, не только фильм. Также я заглянул и в файлы спецификации… Надеюсь, в них не указаны координаты?

— Нет, там только общие технические характеристики. Я специально проверяла.

— Это уже лучше, гораздо лучше, — облегчённо промолвил профессор. — Но ради Бога, детка! Зачем ты вообще взяла с собой диск? Зачем ты так рисковала?

— Чтобы у меня были доказательства. Я боялась, что вы не поверите мне.

Агаттияр вздохнул:

— Я бы поверил. Сразу поверил, без всяких доказательств. Ведь я так долго ждал этого дня. Мечтал, верил, надеялся… — Затем он на секунду повернул голову и виновато взглянул на Риту: — Я уже извинился перед мистером Матусевичем, а сейчас прошу прощения у тебя, доченька. Если бы я мог, то оставил бы тебя дома, положившись на милость чужаков. Но это было невозможно. Они ни за что не поверят, что Рашель обратилась ко мне из-за тех событий, которые произошли ещё до твоего рождения, теперь они утвердятся в мысли, что все эти годы я участвовал в Сопротивлении, а ты была моей соратницей. Твою мать никто не тронет, она давно ушла от нас, зато с тобой церемониться не стали бы.

Рита положила руку на его плечо.

— Не надо извинений, папа. Я всё равно не оставила бы тебя. Никогда, ни за что… А ты действительно был замешан в тех событиях?

— Да, был, хоть и опосредствованно. Меня не зря подозревали, но доказать ничего не смогли. А потом… Через несколько месяцев я узнал, что стану отцом. Я испугался — и за тебя, и за себя, и за твою мать. Я решил отказаться от борьбы, которую считал напрасной и безнадёжной. — Он немного помолчал, затем грустно подытожил: — Махдев назвал меня старым маразматиком. Но на самом же деле я просто старый трус.

Слушая их разговор, я наконец понял, о чём идёт речь. Это случилось немногим более четверти века назад, когда я был десятилетним мальчишкой. Группа учёных и инженеров из Ранжпурского Института физики втайне от всех построила пять ракет класса «земля-орбита», снабжённых позитронными боеголовками огромной разрушительной силы и обладающих необычайной манёвренностью, которая позволяла им преодолеть мощную противоракетную защиту. Однажды ночью они произвели их запуск и уничтожили две боевые станции Иных, а ещё одну основательно повредили. После этого вся планета с ужасом ожидала ответных актов возмездия, но чужаки ограничились лишь тем, что потребовали от властей казнить всех причастных к диверсии лиц и наложили на Махаваршу одноразовую продовольственную контрибуцию в размере трети годичного валового сельскохозяйственного продукта. Оба эти требования были выполнены, а второе из них нанесло ощутимый урон планетарной экономике — но тем не менее до сих пор на могилах всех сорока трёх казнённых заговорщиков круглый год лежат свежие цветы…

Мы долетели до площади Дхавантари, и Агаттияр посадил флайер на стоянку возле крупного торгового центра. Когда мы выбрались из машины, он сказал:

— Идём в супермаркет. Там есть вход в подземный пассаж, а дальше уже решим, к какой станции метро нам направиться.

Так мы и сделали. Двигаясь сквозь толпу людей, заполонивших в это вечернее время главный вестибюль торгового центра, я наклонился к Рашели, которая шла рядом, крепко вцепившись мне в руку, и тихо спросил:

— Так кто же ты?

Ни секунды не колеблясь, она прошептала мне на ухо:

— Меня действительно зовут Рашель. Я с планеты Терр-де-Голль. По-вашему, это Терра-Галлия.[1]