Враг у порога


Пролог
ГЕНЕРАЛ УИЛЬЯМ ТИКАМСИ ШЕРМАН

Война — моя жизнь. В юности я и не догадывался об этом специфическом обстоятельстве. Я не осознавал своей диковинной склонности перед поступлением в Вест-Пойнт, да и после оного. Можно сказать, что мои таланты еще лежали под спудом, даже когда я покинул стены училища и служил в действующей армии во время Индейских войн, а затем во время Мексиканской войны. Ни одна из этих войн не задела меня за живое, не бросила мне вызова: в обеих больше приходилось выжидать, нежели сражаться. Я ни разу не ощутил, что они испытывают меня, ни разу не почувствовал, что бой — мое призвание. Быть может, познай я это упоение битвой раньше, я бы нипочем не стал пробовать силы в банковском деле — и не совершил бы величайшей ошибки в жизни. Поначалу дело пошло неплохо, и в результате я оказался совершенно не готов к краху и банкротству. Собственная жизнь показалась мне такой же несостоятельной, как и мой банк. Вереница черных лет, последовавших за этой катастрофой, почти не отпечаталась в моей памяти.

И лишь когда вспыхнула Гражданская война, я вдруг нашел собственное призвание. Я обрел себя в смертельном чаду битвы при Шайло. Подо мной убили не одного коня, сам я был ранен, но все же не терял спокойствия и полнейшего самообладания. Я чувствовал, что в силах выиграть бой. Да еще оказался способен вселить уверенность и силу в свои войска, противостоявшие более многочисленному противнику, — и мы выстояли, отразив все удары, обрушившиеся на нас. Мы удержали линию фронта в первый день битвы, дав врагу отпор и разгромив его на второй день.

За два дня этой схватки сложили головы более двадцати двух тысяч отважных воинов... Такова страшная цена победы. Мой давний друг генерал Улисс Грант был тогда моим командиром, и мне нипочем не забыть слова, которые он сказал, когда мы одержали победу: «Перед лицом битвы некоторые люди цепенеют и теряют волю. Зато другие собираются и мобилизуют все свои способности. Такие редки, и ты один из них».

Во время той войны — краткой, но взявшей ужасающую дань — я заботился лишь о благополучии своих людей и уничтожении врага. У меня почти не было времени на чтение газет и раздумья о прочих событиях, назревавших в то самое время. О деле «Трента» я узнал лишь тогда, когда оно дошло до кровавой развязки.

Оказывается, британцы очень трепетно относятся к своим кораблям в открытом море, хотя с прочими державами вовсе не церемонятся. Их ничуть не волновало, когда британский флот брал американские корабли на абордаж и запугивал американских моряков, тем самым спровоцировав войну 1812 года. А в деле «Трента» роли переменились, и это пришлось им весьма не по нраву. Когда один из их пакетботов остановили в открытом море и сняли с него двух конфедератских сановников, британское правительство обуял безмерный гнев. Чувствуя презрение к тем, кого считали ниже себя, гордясь могуществом Британской империи, они ухитрились раздуть этот ничтожный конфликт до международного масштаба. Когда же президент Авраам Линкольн отказался выдать двух предателей, то ли гордыня, то ли тупость заставила их очертя голову ринуться в безрассудства.

В конце концов дошло до того, что Британия объявила Соединенным Штатам самую настоящую войну. Пока моя страна старалась совладать с мятежными конфедератами, британцы вероломно напали из Канады на севере и высадились на побережье Мексиканского залива на юге.

По законам военного искусства они должны были выиграть. Но по законам человеческой глупости они допустили промашку при десанте на Миссисипи, изменившую ход войны. Вместо того чтобы атаковать нашу базу, они захватили и разрушили морской порт южан Билокси. Убийства мирных граждан и надругательство над женщинами городка воспламенили Юг. Впервые я услышал об этом инциденте, когда генерал Борегар из армии Конфедерации обратился ко мне как командиру войск, окопавшихся на Питтсбургском плацдарме в штате Миссисипи. Он пришел ко мне под белым флагом парламентера. Рассказал о случившемся на побережье Мексиканского залива и попросил о приостановке боевых действий между Севером и Югом. Попросил о перемирии, чтобы бросить войска против британских агрессоров.

Шанс переменить ход войны выпадает человеку воистину редко. Но в тот миг я понял, что судьба предлагает мне именно такую возможность. Слова Борегара убедили меня, что можно по крайней мере попытаться. Он назвал британцев «нашим общим врагом», ни на йоту не погрешив против истины. Надо было принимать решение — и помочь мне в этом не мог никто. Заблуждался ли я, могла рассудить лишь история. Быть может, я ставил крест на собственной карьере. Меня могли выдворить из армии, а то и расстрелять как предателя. И все же я осознавал, что выбора у меня нет. И я не только согласился на перемирие, я пошел куда дальше. Я объединил его войско конфедератов со своим войском северян — для атаки на общего врага.

Решение оказалось верным. Совместно мы одолели британцев на юге. Благодаря этой победе янки и конфедераты объединились, чтобы дать захватчикам бой и на севере. Наша гражданская война завершилась, Север и Юг воссоединились во имя общего дела.

Честь и привилегия встать во главе воссоединенной армии Соединенных Штатов, выступившей на разгром британских захватчиков, досталась мне. Немало добрых воинов сложили головы, пока мы не выдворили британцев с нашей земли. Погнали на север через свободную Канаду — а та тоже вышвырнула их прочь.

С преогромным удовольствием принял я капитуляцию у их главнокомандующего герцога Кембриджского.

Тем вроде бы все и закончилось. Но человек предполагает, а жизнь располагает. Англичане — гордая и чрезвычайно настырная нация. Они проиграли немало кровавых сражений, но зато чертовски хорошо умеют выигрывать войны. За ними нужен глаз да глаз, потому что они никогда не мирятся с поражением. И посему предупреждаю вас, соотечественники, будьте бдительны. И не выпускайте оружие из рук. Не позволяйте своей армии в мирное время рассеяться во прах. Мы живем в мире вражды.

Лишь неусыпное бдение оградит свободу земли сей.


Салина-Крус, Мексика 1863

Сидя за столиком на веранде, двое британских офицеров усердно пилили ножами лежащие на тарелках жесткие бифштексы. Их лоснящиеся от пота, багровые лица цветом почти не уступали красным кителям. Бифштексы в столь влажном тропическом климате — трапеза совершенно неподходящая, но ни о какой другой они бы и слушать не стали. Им и дела не было, что столбик термометра уже перевалил за девяносто и можно заказать куда более легкие, да к тому же холодные блюда. Красное мясо, отварной картофель и разваренные овощи — иная пища англичанину не пристала. Оба упорно вгрызались в жилистую говядину, приостанавливаясь лишь затем, чтобы большущими платками промокнуть пот со лба, когда тот начинал заливать глаза.

— А ведь еще только апрель, — проворчал офицер с капитанскими петлицами, запил глоток нежующегося мяса жидким красным вином, поперхнулся и кашлянул. Потом без удовольствия откусил кусок маисовой лепешки; даже хлеба приличного, и того нет. — Пища дрянь, а погода и того хуже. По-моему, хуже, чем в Индии. Каково же тут летом?

— Жарко, старина, чертовски жарко. Мы ведь в тропиках, понимаешь ли, — отозвался майор, глядя на бурлящие толпы, заполонившие крохотную рыбачью деревушку Салина-Крус, расположенную на тихоокеанском берегу Мексики. Прибытие транспортных кораблей, теперь стоявших на якоре неподалеку от берега, изменило здешнюю жизнь до неузнаваемости. Поля вытоптали, чтобы расставить палатки. Местные жители в белых одеждах и широкополых шляпах совершенно затерялись среди массы английских солдат в разнообразнейших мундирах. Многих выгнали из домов, чтобы офицеры могли устроиться с удобствами. Лишившиеся крова индейцы построили тростниковые хижины на берегу, с невозмутимым спокойствием дожидаясь ухода рослых чужестранцев, а до той поры зарабатывая столь нужные деньги продажей свежей рыбы захватчикам.

— Мадрасские саперы и минеры, — указал майор вилкой, — должны работать в этом климате куда лучше, чем шервудские егеря и гвардейские драгуны.

— Жара... — кивнул в знак согласия капитан. — И болезни, нигде от них не скроешься. Под этим солнцем люди выдыхаются, едва приступив к работе. И хиреют. Что ни день, кто-нибудь да подхватит лихорадку и помрет. Надо думать, постройка этой дороги обходится нам в десяток человек на каждую милю.

— Я бы сказал, ближе к двадцати. Погляди-ка на новое кладбище на берегу.

— Чересчур гнетущее зрелище. Итак, скажем, от Тихого океана по прибрежной равнине до Атлантического миль сто. Такими темпами мы положим на это целый полк.

— Да еще столько же до Веракруса, если не больше.

— Да, но там местность ровная, как стол. Как только дорога дойдет до равнины, нужно будет лишь ровнять уже проложенную там ослиную тропу.

— Дай бог, чтобы ты оказался прав. Англия чересчур далеко от этой вонючей дыры. Боюсь я, что тоже помру здесь и меня похоронят в этой заплесневелой земле. Я уже отчаялся когда-нибудь узреть благословенно прохладные, окутанные туманом родные берега снова.

Сидевший за соседним столиком смуглолицый мужчина вроде бы и не замечал их. Его тонкая рубашка куда больше подходила для подобного климата, чем их суконные мундиры, а трапеза из guacamole[22] и juevos rancheros[23] не в пример легче и приятнее для желудка. Собрав остатки блюда с тарелки половинкой свежей тортильи, он запил трапезу черным кофе, перевел дух и негромко отрыгнул. Стоило ему вальяжно поманить рукой, как трактирщик ринулся к нему.

A sus о ’rdenes, Don Ambrosio.

— Un puro.

— Ahorititita[24].

Толстый владелец cantina[25] поспешил прочь, чтобы через секунду вернуться с открытой коробкой длинных сигар, представив их для осмотра. Дон Амбросио, не торопясь, выбрал одну, затем поднес к уху и покатал между пальцами, проверяя, хорошо ли она свернута. Потом открыл большой складной нож и осторожно отрезал кончик черной орисавской[26] сигары. Трактирщик Чучо чиркнул серной спичкой и дал посетителю прикурить.

— Эй ты, еще вина! — крикнул капитан. Чучо даже бровью не повел, пока сигара не разгорелась как следует. Лишь после этого он неторопливо сходил в кладовую, чтобы минуты через три вернуться с глиняным кувшином.

— Обслуживают тут только местных, а? — капитан устремил хмурый взгляд на смуглолицего, неспешно испускавшего в воздух клубы густого ароматного дыма.

— Наверное, это оттого, что он говорит на местном наречии.

Чучо небрежно поставил кувшин, вино плеснулось, немного пролилось на стол, и трактирщик лениво вытер лужицу своим грязным фартуком. Отхлебнув вина, майор Чалмерс с праздным любопытством поглядел на мужчину за соседним столиком, теперь тем же складным ножом точившего карандаш. Отложив нож, тот раскрыл небольшую книжечку в кожаном переплете и принялся что-то записывать. Увидев это, охваченный подозрениями майор сурово сдвинул брови.

— Послушай-ка... это что за олух?

Monde?[27]

— Вон тот человек, который пишет. Кто таков?

— А... Это дон Амбросио. Большой плантатор из Санто-Доминго-Теуантепек[28]. Много земля, много деревья с фрукты.

— Ближайший городишко вдоль по дороге, — проворчал капитан. — Чего он там строчит в этой дерьмовой книжонке? Он что, подслушивал нас? Мне это совершенно не по душе.

— Как и мне, — угрюмо поддержал подозрительный Чалмерс. — Если он говорит по-английски, то мог без труда подслушать наш разговор. Понимает ли он по-английски?

Пожав плечами, трактирщик почтительно обратился к благородному посетителю:

Mil perdones, Don Ambrosio. Habla listed ingles?[29]

Solamente espanol, Chucho.[30]

— Он говорит, что только испанский. Ни один не говорит тут английский, кроме меня, потому что я работай с гринго на norte[31]. Большинство не говорит даже испанский, имеет свой собственный язык...

— Мне на это глубоко наплевать. Единственное, что я хочу знать, что он пишет в своей дьявольской книжонке?

Чучо возвел очи к небесам, будто искал там поддержки и вдохновения.

— Дон Амбросио очень великий человек, он также великий, как это вы говорите, он poeta.

Услышав свое имя, дон с улыбкой обернулся к офицерам.

Poesia, six.[32] — Перелистав книжечку, он отыскал нужную страницу и принялся читать с пылом истинного южанина:


— Mas si osare un extrano enemigo

profanar con su planta tu suelo,

pensa, oh Patna querida!, que el cielo

un soldado en cada hijo te dio.

Mexicanos al grita de guerra

el acero aprestad у el bridon,

у retiemble en sus centres la Tierra

al sonoro rugir del canon[33].


Заслышав стихи, заскучавшие офицеры снова сосредоточили внимание на своих жестких бифштексах. Чучо выслушал декламацию стоя, широко распахнув глаза от восторга, и неохотно повернулся лишь после того, как офицеры громогласно потребовали счет. Как всегда, при виде цифр они принялись костерить его, обзывая ворюгой. Он скрепя сердце уступил и все равно содрал с них втридорога.

Лишь когда англичане расплатились и ушли, дон снова перелистал страницы книжки, чтобы проверить свою память. Совершенно верно, гвардейские драгуны и бенгальская кавалерия. А еще бомбейская пехота. И сколько человек умирает ежедневно. Просматривая исписанные страницы, он довольно кивал. Хорошо, весьма и весьма хорошо. Более чем достаточно. Пребывание в этой деревне подходит к концу.

— А ты быстро соображаешь, Чучо, — заметил он, когда трактирщик подошел, чтобы забрать грязную тарелку. — Мне следовало бы вести себя осмотрительнее, но хотелось записать все эти заморские названия, пока не забыл. Ни разу не видал ни одного из мест, что они поминали, но уверен, найдутся и такие, кто там бывал. Твоя идея сказать им, что я поэт, просто гениальна. Ты заслужил все обещанные песо до последнего — и даже сверх того. — Он двинул через стол звякнувший кошель, мгновенно скрывшийся под фартуком Чучо.

— Ну, ваша книжка смахивала на книжку со стихами. К тому же я оказался прав, это прекраснейшее стихотворение о сражениях нашей страны...

— И написанное прекраснейшим поэтом, но, увы, не мной. Не смею приписать себе чужие заслуги. Его написал Франсиско Гонсалес Боканегра, величайший поэт Мексики. Он отдал жизнь за родную страну всего два года назад. Ладно, свяжись-ка с Мигелем и сообщи, что мы уходим на рассвете.


* * *

Едва забрезжил рассвет, как дон Амбросио уже дожидался перед полуразвалившейся хижиной, служившей ему пристанищем в последнее время. Индианка из соседнего дома, готовившая пищу и обстирывавшая его, была более чем благодарна за несколько монет, полученных от дона. Мигель ухаживал за его лошадью на одной из окрестных ферм. Увидев хозяина, она заржала, и дон любовно потрепал кобылу, от избытка любви к классике названную им Росинантой в честь коня великого идальго.

— Выглядит она чудесно.

— Там добрая трава. Она паслась вместе с ослами.

Ослик Мигеля был так мал, что ноги седока едва не волочились по пыльной тропе. Следом шагал еще один ослик, навьюченный их пожитками, а дон Амбросио на великолепной гнедой замыкал процессию. Едва они покинули тесные улочки деревни, как вставшее солнце засияло во всю свою мощь. Дон тотчас же надел свое широкополое, изящно изукрашенное сомбреро, до той поры висевшее на тесьме у него за спиной.

Вскоре деревушка осталась далеко позади, и узкая тропа запетляла по джунглям. Царившая под деревьями тень отнюдь не спасала от удушливой, сырой жары. Какое-то время тропа шла параллельно новой дороге, просекой протянувшейся через лес. Проезжая время от времени какую-нибудь прогалину, путники видели солдат, старательно прорубавших путь через джунгли и ровнявших землю. Законченная дорога протянется от Салина-Крус на тихоокеанском берегу через весь узкий перешеек Теуантепек к Веракрусу на берегу Атлантики. Так утверждали офицеры, и дон слышал это собственными ушами не раз и не два. Стоит им выпить, и у них развязываются языки; они плетут все подряд, даже не помышляя, что их болтовню могут подслушать. Все офицеры единодушно сходятся в том, что проект воистину грандиозен. С ними трудно не согласиться. Тем более что подобный проект весьма необычен для бедной, захолустной страны, — потому что по завершении этот тракт будет единственным во всей Мексике. Британцы — первые захватчики, давшие себе труд выстроить дорогу. Уж во всяком случае, испанцам за много веков оккупации подобное даже не пришло в голову. Еще одни недавние оккупанты — французы и австрияки — следовали примеру предшественников. Они были чересчур заняты разграблением страны, и на то, чтобы принести на эти берега цивилизацию, у них просто-напросто недоставало времени. В краях, где письма и товары возят только на мулах, почта тащится черепашьим шагом, а торговля пребывает в зачаточном состоянии.

Притронувшись к карману сюртука, где покоилась книжечка в кожаном переплете, дон Амбросио улыбнулся. Время в деревне проведено с пользой. Он проследил за прибытием парусников и высадкой солдат на берег. Пересчитал людей и аккуратно записал цифры. Учел пушки и кавалерию и оценил темпы продвижения строительства дороги. И, главное, записал от слова и до слова все, что было сказано в его присутствии. Но если же не удастся в ближайшие дни добраться вместе с книжкой в Веракрус, все его усилия пропадут даром.

Извивающаяся тропа взбиралась на перевал Мариас-Ромеро, после чего полого сбегала к заливу Кампече. Добравшись до верхней точки пути, путники остановились, чтобы дать передохнуть утомленным животным.

— Скажи-ка, Мигель, поспеем ли мы в город до сумерек?

— Обещать не могу. Но как только выберемся из предгорий, ехать будет куда легче, потому как земля у берега совсем ровнехонькая.

— Весьма надеюсь. Я не привык к джунглям, и, боюсь, мне они совсем не по душе.

— Джунгли щедры и милостивы к тому, кто умеет жить с ними в ладу.

— От всей души желаю им успеха, но мне куда уютнее в городе.

— А ведомо ли вам, сеньор, зачем рослые гринго пришли сюда строить эту дорогу?

— Они говорят друг другу, для того, чтобы она пересекала Мексику от одного океана до другого.

— А когда с этим будет покончено, что они с ней будут делать?

— Должен признаться, я и сам ломаю голову над этой загадкой. Но сна из-за нее не лишился. Может, ответ известен более проницательным умам. Ну, как по-твоему, не пора ли нам трогаться?

— Животные отдохнули. Теперь поедем поскорее.

В волглом жарком воздухе звенели насекомые, птицы громко перекликались в кронах деревьев. Усталый дон Амбросио поймал себя на том, что клюет носом в седле. И вдруг, вздрогнув, пробудился, когда Мигель шепотом выдохнул предостережение, одновременно осадив ослика и вскинув ладонь в воздух, чтобы указать на троицу мужчин, вынырнувших из-за деревьев в дальнем конце поляны, которую как раз пересекали путники. Двое незнакомцев были вооружены длинными острыми мачете, а третий держал архаичный мушкет. Пришпорив лошадь, дон Амбросио обогнал замерших осликов и натянул вожжи, чтобы остановить ее. И негромко проронил:

— Мы пришли с миром.

Отхаркнувшись, обладатель ружья сплюнул, приподнял оружие и хрипло поинтересовался:

— Золото есть?

— Только свинец, — невозмутимо отозвался дон Амбросио, берясь левой рукой за карабин в притороченной к седлу кобуре, но даже не шелохнув правой, покоившейся на луке. В ответ бандит вскинул ружье.

Молниеносным, неуловимым движением выхватив из-за пояса «кольт» сорок четвертого калибра, дон выпустил три пули одну за другой.

Вооруженный бандит рухнул, за ним второй. Третий, раненный, пошатнулся и ринулся бежать, но четвертый выстрел уложил его рядом с товарищами.

— Теперь надобно побыстрее убираться, — Мигель пришпорил своего осла. — Если поблизости есть другие, они непременно услыхали выстрелы.

— Кто они такие? Вернее, пожалуй, кто это был?

— Не важно. В этих бедных краях шагу не ступишь, чтобы не

наткнуться на голодных людей с ружьями. Мы пережили чересчур много революций и бунтов, чересчур много кровопролитий. А теперь, пожалуйста, поедемте.

— Возьми-ка, — вытащив карабин, дон Амбросио развернулся в седле и бросил оружие спутнику. — Я поеду вперед. — Он на ходу перезарядил пистолет. — Я буду следить за тропой впереди, а ты присматривай за джунглями по бокам.

Но если другие бандиты и скрывались в подлеске, то были достаточно благоразумны, чтобы не высовываться. А мили через две-три лес наконец кончился, и тропа потянулась вдоль кукурузных полей крохотной деревушки. Дон Амбросио убрал пистолет, и Мигель снова возглавил процессию. Но карабин из рук не выпустил. Годы войн, революций и вторжений наводнили страну бандитами. А теперь пришли и другие, куда более опасные, чем бандиты. Дон Амбросио с высоты лошади видел гораздо дальше, чем его спутник.

— Пыль! — окликнул он. — Тучи пыли впереди.

Натянув поводья, путники принялись озираться в поисках укрытия. Но спрятаться на прибрежной равнине было попросту негде.

— Возвращаться нельзя — значит, придется ехать вперед. Вон к тем деревьям, — дон Амбросио указал на небольшую рощицу сбоку от тропы. — Надо успеть туда прежде них.

И галопом припустил вперед. Ослы последовали за ним, громкими криками выражая протест, когда Мигель принялся грубо охаживать их палкой, чтобы они прибавили ходу. Издали уже отчетливо доносился топот марширующего войска, продиравшегося через кусты между деревьями. Едва путники успели укрыться, как показались первые шеренги солдат в голубых мундирах.

Пыльные, потные и усталые, они все-таки продолжали упорно шагать вперед. Во главе колонны ехал офицер на коне. Мушкеты на плечах, тяжелые ранцы за плечами. Захватчики. Французы.

Спрятавшись за деревьями, двое путников смотрели, как длинная колонна тянется мимо. Но даже когда войско прошло, они не покинули убежища на случай, если будут отставшие от основных сил. И такие действительно обнаружились — ковыляющая команда, понукаемая охрипшим сержантом. Лишь когда тропа освободилась окончательно, путники выбрались из зарослей и продолжили свой путь.


* * *

Уже смеркалось, когда копыта животных наконец зацокали по булыжным мостовым Веракруса. Теперь процессию возглавил дон Амбросио, выбиравший окольный путь по глухим переулкам, избегая широких улиц и людных площадей. Единственные встретившиеся им французы — несколько подгулявших солдат, пьянствовавших перед pulqueria, — были настолько пьяны, что даже не разглядели их. Миновали оживленный, запруженный толпами рынок, над которым витали насыщенные ароматы только что смолотых специй и перца-чили. Большинство лавок уже закрывалось на ночь, хотя некоторые индианки все еще сидели рядком вдоль стен, выставив на продажу пригоршни свежих лаймов[34]. Когда же путники выбрались из переулков в район порта, уже совсем стемнело. Но при ярком свете полной луны дон Амбросио как-то ухитрился отыскать путь во двор, заваленный сетями и разнообразными снастями. Стоявший на лестнице толстяк как раз тянулся к фонарю, чтобы зажечь его, кряхтя от натуги и шатко балансируя на деревянном протезе. В конце концов фитиль занялся, толстяк задул спичку и обернулся на приветственный оклик дона.

— Добрый вечер, Паблосито. Мы одолели долгий путь и очень устали.

— Дон Амбросио! — Спустившись с лестницы, Пабло протопал через двор и по-медвежьи сжал его в объятиях, потому что оба издавна дружили. — Заходите же, выпьем малость мескаля, самого наилучшего из города Текила. Оставьте своих животных тут, мои люди о них позаботятся.

— Я останусь при них, — отозвался Мигель.

— Хорошенько пекись о Росинанте, пока меня не будет, — сказал дон Амбросио, отвязывая от седла свою скатанную постель.

— Как всегда. Вам известно, когда вы вернетесь?

— Пока нет. Если смогу, дам знать Пабло, и он найдет способ переслать весточку к тебе в деревню.

Взяв у дона скатку, Пабло направился к дому первым.

В ярко освещенной кухне он открыл шкафчик, извлек оттуда бутылку, со стуком поставил на стол, пододвинул гостю нарезанные лаймы и миску с солью. Кивнув в радостном предвкушении, дон Амбросио взялся за стаканчик. Насыпал соли на перепонку между большим и указательным пальцем, затем лизнул соль и одним глотком осушил стаканчик мескаля. Впился зубами в лайм, высасывая сок, чтобы все три ингредиента образовали во рту восхитительную смесь. Derechox[35]. Только так и не иначе можно пить огненный спирт maguey[36].

Смачно облизнув губы, дон Амбросио утер их тыльной стороной ладони.

— Восхитительно. А теперь скажи самое главное: корабль уже пришел?

— Не только пришел, но и дожидается уже три дня. Я толковал с ними, но они и слушать не хотят. Говорят, что торчать в порту больше не могут. Капитан хочет уйти на рассвете.

Дон Амбросио подскочил, непроизвольно схватившись за карман с книжкой, чтобы убедиться, на месте ли она.

— Тогда мне надо идти сию же минуту.

— А вы разве не покушаете перед уходом?

— Ты уверен, что они не отплывут до рассвета?

— Капитан дал мне слово.

— Тогда я принимаю твое любезное предложение. По пути мы перекусили только холодными тортильями.

— Мы покушаем came asada[37]. Это вас подкрепит. Вы можете оставить свою лошадь у меня, коли хотите.

— Спасибо за любезное предложение. Но Мигель возьмет ее с собой в деревню. Ему уже доводилось это делать. Он верный человек.

Кивнув, Пабло вогнал пробку в горлышко бутылки с мескалем и передал ее дону:

— Возьмите и вот это. Там, куда вы едете, ее тепло вам пригодится.

Они быстро поели. Покончив с едой, вышли, и Пабло, заперев за собой дверь, повел дона вдоль причалов. У последней пристани стоял закопченный пароходик с гребными колесами по бокам. Быстро распрощавшись с Пабло, дон Амбросио вскарабкался по сходням на пустынную палубу. Но она только казалась пустой; через пару секунд он разглядел рдеющий во мраке ходовой рубки кончик сигары. Выйдя оттуда, человек в мундире подозрительно оглядел пришельца.

— Что вы делаете на корабле? Говорите. Habla listed ingle's?[38]

— Совершенно верно, сэр, я и вправду говорю по-английски. А теперь не будете ли вы любезны поведать мне, не с благородным ли капитаном сего замечательного судна я имею честь говорить?

— Так точно.

— Тогда я тот человек, какого вы ожидали.

— Мистер О’Хиггинс?

— Собственной персоной. Благодарю, что ждали меня столь долго, но теперь ваше ожидание окончилось. Если у вас нет иных оснований пребывать в этом порту, позвольте мне порекомендовать вам отчалить при первой же возможности. Я располагаю сведениями величайшей важности.

Не успел дон Амбросио О’Хиггинс договорить, как капитан уже принялся рявкать команды. В машинном отделении кочегары щедрой рукой подкинули угля в теплившиеся топки. Матрос спрыгнул на берег, чтобы отдать швартовы, и тотчас же метнулся на корабль, медленно отваливший от причала. Большущие гребные колеса медленно провернулись, потом быстрей, еще быстрей — и забили воду, увлекая пароход из гавани. Как только корабль вышел в открытое море и удалился от земли, на корме подняли флаг.

Полная луна бросила ясный свет на звездно-полосатое полотнище, гордо заполоскавшееся на ветру.


Угроза с юга

От Белого дома до военного министерства было рукой подать, и Авраам Линкольн решил прогуляться пешком, чтобы хоть на пару минут забыть о бремени на его плечах. В Вашингтоне стояли считаные благоуханные дни, отделяющие снега зимы от летней духоты, когда в воздухе веяло весной — вперемешку с неизменным зловонием конюшен. Проходя мимо зацветающего кизилового дерева, Линкольн остановился, чтобы полюбоваться, но не мог предаться наслаждению всей душой, потому что тень заботы омрачала даже самые светлые мысли, многочисленные проблемы застилали красоту цветов дымной пеленой. Он никак не мог позабыть о проблемах Юга, как и об участи бывших рабов. Попыткам сделать негров полноправными членами общества противостоят изрядные силы. Опять же британцы, куда от них денешься, вечно эти британцы! Все никак не смирятся с поражением. Останавливают американские корабли в открытом море и досматривают, пробуждая отголоски войны 1812 года[39]. А теперь, видимо, пришли вести и похуже. В коротенькой докладной записке из военного министерства сквозил намек на более серьезную угрозу хрупкому миру и звучало весьма настойчивое предложение прийти незамедлительно.

Линкольн со вздохом зашагал дальше. При его приближении двое солдат, охранявших вход в министерство, вытянулись в струнку и взяли «на караул». Эта демонстрация выправки была малость подпорчена младшим из них — должно быть, новобранцем.

— Чудесное утро, господин президент.

— Несомненно, мой мальчик, несомненно.

Когда Линкольн, поднявшись по лестнице, приблизился к двери комнаты номер 313, его взору была явлена более безупречная демонстрация военной выручки. Двое ветеранов — капрал и сержант — вытянулись по стойке «смирно», но не отступили от двери.

— Минуточку, сэр, — проговорил сержант и постучал в дверь. Она приоткрылась лишь самую малость, и сержант вполголоса сказал что-то человеку в комнате. Дверь тут же распахнулась пошире, и вышедший оттуда майор, совершенно незнакомый Линкольну, отдал честь.

— Заходите, пожалуйста, господин президент.

Воспользовавшись приглашением, Линкольн вошел в тесную комнатушку с голыми стенами, единственную обстановку которой составлял письменный стол со стулом. Затем майор запер наружную дверь и лишь после этого пересек комнату, чтобы отпереть дверь в дальнем ее конце. Линкольн, посетивший комнату 313 впервые, нашел все это весьма интригующим. Переступив порог последней двери, он оказался в довольно просторном помещении. Навстречу ему поспешил облаченный в мундир военного моряка Густав Фокс, по-воински отдав президенту честь, после чего принял его протянутую для пожатия руку.

— Со времени нашей последней встречи вы переделали массу дел, Гус, — заметил Линкольн. — Пора бы вам рассказать мне обо всем.

— Давным-давно пора, мистер Линкольн. Но со времени окончания войны дела не давали нам передышки ни на секунду. Теперь, когда война не подхлестывает нас, мы смогли взглянуть попристальнее на то, чем занимаемся, и поняли, что давным-давно пора рационализировать свою работу. Все мы новички в этой игре и как бы создавали правила прямо по ходу. Это привело к чудовищному дублированию функций. Я по-прежнему заместитель министра военного флота, но это лишь моя официальная ипостась. Вам, конечно, известно, в чем состоит моя работа на самом деле. Нам приходится расширяться, подключать новых людей. Первым делом мы должны слить РЛШС и КВИ в единое оперативное подразделение...

— Тпру, молодой человек. Как я уже говорил в прошлом, не торопитесь и хорошенько обдумывайте свои слова. Вы никуда не опоздаете и не потеряете ничего важного, если не будете торопиться. Так что попридержите коней, прошу вас, чтобы растолковать мне, что означают сии буквы.

— Извините, сэр. Вы правы. Мы лишь сбережем время, если не будем торопиться. Разумеется, РЛШС — разведчики, лазутчики, шпионы и сыщики. Их дела вела канцелярия генерального шерифа военной полиции. У них собрана вся корреспонденция, личные дела, донесения и сопроводительные сведения по всем военным разведчикам и лазутчикам. Кроме того, имеется масса донесений от шпионов и сыщиков. Огромная масса бумаг, позвольте признаться. Когда же мы принялись разбирать бумаги, то выяснилось, что во многих случаях донесения либо попросту так и не попали к нам в руки, либо из-за отсутствия единого контроля и управления одна и та же работа была проделана дважды. Вот почему мы организовали КВИ — канцелярию военной информации. Мы намерены объединить все разведывательные службы под одной крышей. Все донесения любого рода в конечном счете должны поступать в комнату 313. Здесь ежевечерне на их основе будет готовиться единая сводка, и один экземпляр этой сводки каждое утро будет ложиться к вам на стол.

— Претенциозная и преоригинальная мысль. По-вашему, подобное вам по силам? Что-то я не припоминаю в армии ни единого человека, которому пришлось бы по душе, чтобы за ним подглядывали через плечо.

— Разумеется, вы правы, добиться подобного нелегко — слишком много народу в войсках привыкло приберегать сведения для себя, особенно генералитет. Простите за откровенность, но это напыщенная шайка, чересчур привыкшая принимать решения без чьего-либо ведома. Но мы создаем могущественное оружие, способное убедить их в собственной неправоте.

— В самом деле?

— Вдобавок мы сделаем на основе ежедневных сводок краткие резюме, каковые в зашифрованном виде будем ежедневно рассылать по телеграфу офицерам разведки их штабов. И когда они увидят сведения, имеющие непосредственную ценность для их собственных войск, они позволят, чтобы донесения поступали и в другие ведомства.

— Могу лишь пожелать вам всяческих успехов, мой мальчик. Но, как вы сами сказали, они лишь напыщенная шайка.

— Спасибо. Во всяком случае, попытаться-то можно. В настоящее время о нашем существовании известно лишь военачальникам самого верхнего эшелона, и мы намерены постараться, чтобы существующее положение сохранялось и дальше. Для всех остальных мы... ну, просто комната 313.

Фокс проводил Линкольна к креслу напротив кожаного дивана. Вытянувшись в кресле, долговязый, угловатый президент оглядел комнату. Изрядную часть стены между исполинскими картотечными шкафами занимали карты. Окна были задернуты тюлевыми шторами, так что с улицы ни одна живая душа не разглядела бы, что творится внутри. В дальней стене виднелось две двери, и одна из них распахнулась, впустив в комнату стук телеграфных ключей. Вышедший оттуда солдат протянул Густаву Фоксу листок бумаги, не проронив ни слова. Пробежав телеграмму взглядом, тот отложил ее в сторону и произнес:

— В настоящее время более всего нас тревожит Мексика.

— Меня тоже. Общеизвестно, что мексиканское правительство позаимствовало у Британии и Франции миллионы долларов и то ли не хочет, то ли не может вернуть долг. Вообще-то мне бы следовало считать, что у нас и без того забот полон рот, чтобы тратить время на тревоги о наших южных соседях. Но мне совершенно не по душе, что император Наполеон и английская королева тысячными армиями посылают военных сборщиков налогов, готовых наложить лапу на мексиканскую казну.

— Вы совершенно правы, господин президент. Они пришли в роли мытарей — но остались в роли оккупационных армий. Французы даже умудрились провести марионеточные выборы, требующие, чтобы императорский трон занял эрцгерцог Максимилиан Австрийский. И хотя всему свету ведомо, что результаты

голосования подтасованы от начала и до конца, Максимилиан ухитрился убедить себя вопреки всем свидетельствам, что народ взывает к нему. Он уже прибыл вместе с женой, бельгийской принцессой Карлоттой, и при поддержке французской армии правит от ее имени. Но это еще не самое страшное.

Поставив согнутые в коленях ноги на стул перед собой и охватив их руками, Линкольн покачал головой.

— И теперь, боюсь, вы собираетесь поведать мне дурные вести.

— Не я, а человек, знающий о событиях в Мексике из первых рук. Имя Амбросио О’Хиггинс вам что-нибудь говорит?

— Что-то смутное брезжит в памяти. Ах да, был такой политик! Если мне не изменяет память — чилийский губернатор?

— Совершенно верно. Ирландец, выдвинувшийся в Новом Свете. Его сын Бернардо О’Хиггинс помог вышвырнуть испанцев из Чили, после чего тоже правил страной. Семейство О’Хиггинс оставило в южноамериканской истории неизгладимый след. Теперь названный в честь первого О’Хиггинса Амбросио О’Хиггинс идет по стопам отца и деда, но только на сей раз он делает политическую карьеру в Мексике, а не в Чили. Я хочу, чтобы вы познакомились с этим человеком, — с этими словами Фокс нажал на кнопку, укрепленную на столе возле его локтя; мгновение спустя приоткрылась вторая дверь, и оттуда выглянул клерк.

— Пригласите Лобо, — распорядился Фокс. И, как только дверь закрылась, добавил: — Мы стараемся называть агентов только кодовыми именами, чтобы сохранять их личность в тайне.

— Мудрая предосторожность. А эта пуговица у вас на столе, наверное, волшебная, — заметил Линкольн.

— Вообще-то нет. Она работает от электричества, как телеграф. Когда я нажимаю на нее, в другой комнате звенит звонок.

— Пожалуй, надо бы и мне завести такую же. Я могу давить на нее день-деньской, чтобы мои секретари скакали, как кузнечики, а не сидели сложа руки.

Тут оба встали навстречу вошедшему О’Хиггинсу — молодому брюнету лет двадцати с небольшим. Его загорелая кожа была такой же смуглой, как у всякого латиноамериканца, но ни одному из них не дано быть обладателем таких пронзительно-голубых кельтских глаз.

— Президент Линкольн, — с чисто ирландской разговорчивостью первым начал он, — я ни капельки не погрешу против истины, сказав, что встреча с вами знаменует один из памятнейших моментов в моей жизни. Сражаясь за свободу народа, я взираю на вас, вождя величайшей в мире демократической державы, как на светоч во тьме, указующий путь всем, кто сражается за справедливость и демократию в собственных странах. — Приняв протянутую Линкольном руку, он крепко пожал ее, глядя президенту прямо в глаза.

— Если вы изъясняетесь по-испански ничуть не хуже, — улыбнулся Линкольн, — что ж, молодой человек, вам уготовано великое будущее на политическом поприще.

— Быть может, когда-нибудь, когда народ сбросит иго. Да, тогда вполне может статься, что я попробую свои силы на ниве служения обществу. Ибо если уроки истории верны, то прискорбная истина заключается в том, что многие мятежи обречены на поражение после победы. Судя по всему, полководцы редко становятся хорошими политиками. Однако в данный момент моя задача — позаботиться, чтобы черная орда захватчиков была разбита и изгнана за пределы страны. Лишь когда сия цель будет достигнута и состоятся свободные выборы, тогда и только тогда я буду волен поразмыслить, стоит ли мне пробовать силы на политическом поприще.

— Цель ваша вполне понятна. Но в данный момент вы...

— Шпион, тайный агент — назовите как вам угодно. Мистер Фокс дал мне кодовое имя Лобо, сиречь одинокий волк[40], разнюхивающий для него обстановку.

— И вы только что вернулись из Мексики?

— Да, вчера ночью. Вам следует понять, что это не сиюминутная идея. Я отправился туда по велению присутствующего здесь мистера Фокса, джентльмена, которому я с радостью оказывал услуги и в прошлом. Я ни разу не бывал в Мексике, пока он не направил меня туда. Теперь же я могу с чистым сердцем заявить, что проникся огромной привязанностью к терпящим уничижения и притеснения мексиканцам. И я должен поблагодарить мистера Фокса за то, что он дал мне возможность познакомиться с этим угнетенным народом и постичь его душу. Я научился понимать его и преклоняться перед ним. Но в данный момент я лишь ничтожный слуга мистера Фокса.

— Ну, не такой уж и ничтожный, — возразил Фокс. — Лингвистические таланты мистера О’Хиггинса в сочетании с природным даром к подобной работе сделали его одним из надежнейших наших агентов. К нам уже довольно давно начали поступать донесения о передвижениях иностранных войск в Мексике. Вести довольно тревожные, и нам нужно было разузнать об этом как можно больше. Тогда-то я и попросил его покинуть Испанию, где он приносил немалую пользу, и отправиться в Мексику, чтобы выяснить, что там творится. Извольте взглянуть...

Слушатели последовали за Фоксом через комнату к большим картам.

— Мексика, — он постучал пальцем по зеленому участку суши, напоминающему треугольник вершиной книзу. — В прошлом году французы произвели массированный десант вот здесь, в порту Веракрус на побережье Мексиканского залива. В прошлом же году они потерпели крупное поражение пятого мая в битве при Пуэбле. Погибло свыше тысячи их солдат. Но к тому времени император Наполеон был уже чересчур одержим идеей завоевания Мексики и отправил туда свежее войско численностью в тридцать тысяч под командованием генерала Форе, полководца более даровитого, нежели его предшественник. По прибытии он сумел разбить все мексиканские армии, которые ему удалось вовлечь в бой под предлогом «освобождения» Мексики — от своей же собственной армии! Вдобавок он знает толк в политике. Поставив своих солдат на часах у избирательных урн, провел пародию на выборы. Это чистейшей воды жульничество, но Форе воспользовался результатами выборов, чтобы убедить французское правительство, равно как эрцгерцога Максимилиана Австрийского, что тот и в самом деле народный избранник. И вот теперь император Максимилиан правит из своего дворца в Чапультепеке.

— И все это вам донес этот молодой человек?

— Частично. Мы начали проявлять пристальное внимание к французам уже давно, еще до конца войны. Поскольку агенты в Мексике у нас уже были, Лобо отправили расследовать совершенно другой вопрос. Весьма тихую агрессию вот здесь, на перешейке Теуантепек. Тут разыгрываются события посерьезнее.

Линкольн подался вперед, а Густав Фокс провел пальцем по карте, постучав по узкой перемычке, соединяющей Мексику с Центральной Америкой.

— Весьма знакомое название, — проронил Линкольн. — Ах да, помню, это было как раз перед последними выборами. Запрос на пару миллионов долларов, насколько припоминаю. Он почти прошел через конгресс.

— Почти. Договор Маклейна — Окампо 1859 года. Эта страна хотела открыть торговый путь в Калифорнию. Два миллиона долларов дали бы Соединенным Штатам постоянное право пересекать перешеек. К сожалению, договор так и не был заключен, хотя уже казалось, что все в порядке. Судя по всему, кто-то другой тоже изучает уроки истории и пришел к тем же выводам. Как вы видите, на юге Мексика сильно сужается, так что Атлантический океан от Тихого отделяет узенькая полоска земли, едва ли более сотни миль шириной. Здесь, на тихоокеанском побережье, наблюдается необычайно оживленная деятельность. Предыдущие донесения были весьма путаными и невразумительными. Вот почему я отправил туда О’Хиггинса, чтобы он выяснил что удастся. Он доставил крайне детальный и точный рапорт. Здесь наблюдается скопление войск, весьма массовое скопление, целые полки. И это вовсе не французы или австрияки.

Линкольн вздрогнул.

— Британцы, — угрюмо закончил Фокс. — Похоже, наш недавний враг снова подумывает о войне и вторжении.

— Дорога, — подхватил О’Хиггинс. — Поверите ли, они вторглись в Мексику вот здесь и теперь заняты постройкой тракта через перешеек от одного океана до другого. Я наблюдал, как они усердно прорубают просеку через джунгли, до сей поры считавшиеся непролазными. И все это в удушающий зной, им не позавидуешь. Этот неблагодарный труд подрывает здоровье и отнимает жизнь у многих из них. Но транспорты с войсками пересекают Тихий океан то и дело, и численность их растет. Я доложил все это мистеру Фоксу, а также названия и номера прибывших полков.

— Все это войска из самых разных доминионов Британской империи, — продолжал Фокс. — По большей части индийские, но частью и английские полки из дальних уголков империи. Полагаю, их замысел виден невооруженным взором, хотя однозначными доказательствами на сей счет я не располагаю. Не сомневаюсь, что когда прибудут донесения от наших агентов в Британии, они подтвердят мнение, до сих пор остающееся лишь гипотезой.

— То есть? — осведомился Линкольн.

— Вторжение, — подойдя к карте Соединенных Штатов, Фокс постучал по линии берега Мексиканского залива близ Нового Орлеана. — В самом уязвимом месте нашей страны. Они могут выбрать плацдарм на любом участке от Техаса до Флориды и высадить десант. Побережье вытянулось здесь на тысячи миль, и просто невозможно оборонять его сразу на всей протяженности.

Войсковые транспорты могут покинуть Англию и стремительно пересечь Атлантику под защитой военных кораблей. Не зная заранее их курс, местонахождение и силу, мы почти ничем не можем им помешать. И как только они доберутся до Мексики, то смогут принять на борт солдат на востоке, прямо в порту Веракрус на Атлантическом побережье. А новая дорога идет прямо в этот порт.

— Вы уверены? — уточнил Линкольн.

— Я слышал собственными ушами, — подал голос О’Хиггинс, — как двое их офицеров в беседе назвали этот город конечном пунктом дороги. Мне доводилось и прежде слышать, как об этом упоминают вскользь, но эти двое были совершенно уверены в своих словах. Конечно, они не догадывались, что я понимаю их речь.

— Вот уж воистину скверные новости, — покачал головой президент. — Я надеялся, что поражение образумит наших родственничков из Британии, но выходит, что оно только распалило их еще более.

Фокс сумрачно кивнул, соглашаясь.

— План их хорош. Они могут скопить в Веракрусе чудовищную группировку, доставить транспорты — и нанести молниеносный удар! Как только солдаты погрузятся и выйдут в море под защитой броненосцев, то смогут атаковать в любой момент — и в любом месте по собственному выбору. Если они сумеют нанести удар достаточно быстро, прежде чем к нам поступят донесения, то уж тогда мы не сможем помешать им высадиться.

— Ужасно. Это просто катастрофа, — произнес Линкольн. — Что же тогда делать?

— Ответ весьма прост. Но постичь его, быть может, крайне нелегко.

— Пожалуйста, просветите меня, — озадаченно приподнял брови Линкольн.

Фокс снова притронулся к карте Мексики. Нет, не притронулся, а припечатал ее кулаком.

— Мы остановим их здесь. Мы остановим постройку дороги. Мы будем изводить их войска, мы попросту не позволим им дотянуть дорогу до Атлантического океана. А без этих войск не будет и вторжения.

— Задача не из легких, молодой человек, — подойдя к карте, Линкольн ткнул пальцем в Техас, после чего провел через Мексику к перешейку. — Это чудовищно далекий марш для наших людей. И чудовищно трудно будет сладить с французами, вооруженными пушками, засевшими на всем этом пути.

— Это вовсе не обязательно, — возразил О’Хиггинс. — В испанском языке есть слово, для которого нет аналога в английском. Это слово guerrillero[41]. Оно означает тех, кто ведет _guerrilla_ — малую войну.

— Я по-прежнему блуждаю во мраке, мистер О’Хиггинс. Будьте добры, просветите меня. Осмелюсь поинтересоваться, каким образом те, кто ведет малую войну, могут помочь выиграть большую?

— Дабы найти ответ на этот вопрос, вам следует рассмотреть историю войны первого императора Наполеона с Испанией. Его мощная военная машина, покорившая всю Европу, без труда одолела и разбила испанскую и португальскую армии. Но одолеть испанский и португальский народ, населяющий Иберийский полуостров, ей так и не удалось. Перед его нападением люди бежали в горы и вели малую войну из своих неприступных твердынь, укрытых среди скал. Они совершали набеги на пути снабжения, жизненно необходимые для любой оккупационной армии. Они наносили удары в уязвимые места, снова скрываясь в горах до того, как противник успевал опомниться. Мексиканцы тоже прекрасно умеют вести подобную войну. Здесь, в Оахаке, Гверьеро и даже в долине Мехико скрываются guerrillero. K и не покорившиеся оккупантам и продолжающие боевые действия. Это благородная традиция сего народа. А здесь, в джунглях Юкатана, нашел убежище народ майя, не покоренный никем — ни испанскими конкистадорами, ни кем-либо другим. Они по сей день говорят на языке майя, отказываясь учить испанский. Если подобные люди будут на нашей стороне, англичанам нипочем не построить сей тракт. Следовательно, им нипочем не вторгнуться в Соединенные Штаты, по крайней мере этим путем.

— Осуществимо ли подобное? — обернулся Линкольн к Густаву Фоксу.

— Почему бы и нет? Эти партизанские армии уже сражаются против французов, хотя снабжаются весьма и весьма скверно. Если нам удастся обеспечить их современным оружием, помочь им провизией и боеприпасами — тогда, пожалуй, подобное вполне осуществимо.

— Дайте мне знать, что именно вам понадобится, и сообщите военному министерству в точности то же самое. Если у вас с ним возникнут проблемы — что ж, отправьте их с этим ко мне. С точки зрения стратегии все это предприятие весьма разумно. — Он было направился к двери, но на полпути обернулся, задумчиво потирая подбородок. — Если нам удастся таким образом наподдать англичанам, так почему бы нашим союзникам — солдатам малой войны не поступить точно так же с французами?

— Вполне возможно, — подтвердил Фокс. — Дельное замечание, господин президент. Мы уже осуществляем планы именно такого рода. Мексиканцы, сражающиеся против захватчиков, вооружены очень скверно. Одалживая деньги Мексике впервые, французы удержали изрядную часть займа в счет поставок оружия для мексиканской армии. А будучи грандиозными скупердяями на латинский лад, сэкономили, поставив чуть ли не одни мушкеты, многие из которых использовались еще в битве при Ватерлоо! Так что когда _guerrillero_ захватили трофейное оружие, оно им практически ничем не помогло. Теперь мы изменим ситуацию. Наша армия оставила тайники с современным оружием и боеприпасами поблизости от мексиканской границы. Сведения об этом передали партизанским отрядам. Скоро французам придется так жарко, что им недосуг будет даже помыслить о помощи своим союзникам-англичанам.

— Но будут ли мексиканцы сражаться против французов, мистер Фокс?

— Они и не прекращали сражаться, господин президент. Хотя их президенту Бенито Хуаресу пришлось ради спасения бежать в Соединенные Штаты. Перед возвращением в нашу страну, а вернее, сразу по прибытии в Новый Орлеан О’Хиггинс отправил мне шифрованную телеграмму. Едва получив ее, я связался с мексиканским послом в Вашингтоне. Он телеграфировал Хуаресу в Техас. Если поезд придет вовремя, президент Хуарес прибудет сюда нынче пополудни.

Вскочив на ноги, Линкольн врезал кулаком по ладони.

— Грандиозно! Теперь мы должны согласовать наши действия. — Он принялся вышагивать из угла в угол. — Во-первых, встречать его следует отправить солдат — почетный караул. Под предводительством генерала, который официально поприветствует президента. После чего пусть его везут сюда, в военное министерство. Генерал Шерман здесь?

— У него кабинет на этом этаже, — отозвался Фокс, стремительно делая пометки в блокноте.

— Позаботьтесь, чтобы он присоединился к нам, а также военный министр Стэнтон. Так, а что у нас слышно насчет генералов Гранта и Ли?

— Боюсь, оба в войсках.

— Их мудрые оценки очень нам пригодились бы. К сожалению, придется обойтись без них. Кого я еще забыл?

— Поскольку предполагаемое вторжение должно произойти по морю, пожалуй, было бы разумно пригласить для совещания и министра военного флота.

— Прекрасно. Позаботьтесь, чтобы Уэллс присоединился к нам. Дайте мне знать, когда все соберутся. А до того у меня еще масса работы.


* * *

Хей просунул голову в дверь, и Линкольн поднял взгляд от груды бумаг.

— Вы хотели, чтоб вас уведомили, как только прибудет мексиканская делегация.

— Совершенно верно, — Линкольн с радостью отодвинул бумаги. — Что ж, пойдем.

Когда президент вошел в украшенный флагами зал совещаний, все остальные уже дожидались его. Министр Стэнтон представил собравшихся, первым делом послу Матиасу Ромеро — худому, смуглому, темноволосому мужчине с седыми висками.

— Президент Хуарес, к сожалению, по-английски не говорит. Если позволите, я буду его переводчиком.

Ромеро поднял руку, и Бенито Хуарес выступил вперед, оказавшись мелким невзрачным человечком в черном костюме с черным галстуком, очень темнокожим, с характерными широкими скулами и квадратным носом индейца-сапотека из Оахаки. Словом, облик самый заурядный, но этот человек во время последних выборов привел либералов к победе, объединив всю Мексику.

— Рад приветствовать вас, — сказал Линкольн, — как предводителя нашей южной сестры-республики. Буду рад также помочь вам, буде таковое возможно, в вашей неутихающей схватке с узурпаторами, оккупировавшими вашу страну.

— Я, все мы благодарны за вашу помощь, — перевел Ромеро ответные слова Хуареса. — Этот так называемый император, этот иностранный принц, силком навязанный нам французскими войсками, покушается на исконные права других людей. Он захватил наше добро, отнимает жизни сынов нации, защищающих ее независимость, он называет их доблесть и добродетель преступлением, а свои пороки — добродетелями. Но одна вещь недоступна для подобных посягательств — непогрешимый суд истории.

— Отлично сказано, господин президент, — утвердительно кивнул Линкольн. — Но я бы хотел протянуть истории руку помощи, если только подобное в человеческих силах. — Он огляделся. — Ну как, у кого-нибудь есть идеи, как это лучше сделать?

— Перед вашим приходом мы обсуждали этот вопрос довольно основательно, — отозвался Стэнтон. — Полагаю, генерал Шерман наиболее сведущ в подобных материях.

Шерман вглядывался в карту Мексики, подвешенную на штативе, своим холодным орлиным взором прозревая грядущее. Видел передвижения людей и орудий. Видел смерть.

— Все эти крупные города оккупированы французскими, бельгийскими и австрийскими войсками. Здесь, здесь и здесь. Как и все города поменьше, имеющие хоть какое-то стратегическое значение. И хотя мексиканская армия разбита окончательно, отряды гверильеро по-прежнему ведут боевые действия в горах и джунглях. Эти люди прекрасно знают местность и умеют с выгодой использовать особенности ландшафта при ведении боевых действий. Я предлагаю снабдить их современными винтовками и боеприпасами, а также всеми пушками, какие нам удастся переправить к ним через Техас. Вооружившись, они двинутся на юг. Не вижу причины для сомнений, что они сумеют одолеть французов в открытом бою. Если враг закрепится в городах, лежащих на их пути, пушки помогут выжать его на открытую местность. По мере продвижения на юг новая армия будет набираться сил за счет присоединения все новых отрядов гверильеро. Так что для нее ситуация в точности противоположна той, что складывается для обычной наступающей армии — по мере продвижения вперед она не только не ослабевает из-за истощения материальных и людских ресурсов, но и становится могущественнее.

Хуарес что-то сказал Ромеро, тот кивнул и сказал:

— Президент говорит, что напишет письма ряду командиров, встреченных им по пути, чтобы они знали, что сражаются и за его дело, и за свободу Мексики. Он также говорит, что люди в горах бедны — они голодают. Если они получат не только оружие, но и какие-нибудь деньги, то смогут повести войну с врагом.

— Это, несомненно, осуществимо, — согласился Линкольн. — Но как быть с британскими войсками на юге? Как нам добраться до них?

— Я беседовал с мистером О’Хиггинсом, — ответил Шерман. — Он заверяет меня, что о них смогут позаботиться люди в Оахакских горах. Он добровольно вызвался связаться с их предводителем Порфирио Диасом. Я от всей души надеюсь, что он сумеет осуществить эту миссию.

— Диас справится, — подтвердил Хуарес. — Если это по силам хоть одному человеку на свете, то именно ему.

— Хорошо, — одобрил Линкольн. — Но чем будет занята наша армия, пока будут идти эти сражения? Несомненно, наши старания по снабжению мексиканцев на севере страны помогут им изгнать французов. Но как быть с югом, в Оахаке? Мне кажется, это смахивает на то, что мы хотим загребать жар руками этих бойцов. Полагаю, это британское вторжение в настоящее время не причиняет им особого ущерба. А когда британцы уйдут — или будут изгнаны, — они оставят после себя отличную дорогу. Наша армия наверняка может каким-либо образом поспособствовать отражению агрессии.

— Несомненно, господин президент, — отозвался генерал Шерман. — Я порядком поразмыслил об этом. Как только текущая операция будет организована и приведена в исполнение, я передам соответствующий план в ваши собственные руки.

— С нетерпением буду ждать возможности ознакомиться с ним, генерал. Но покамест все силы должны быть брошены на организацию помощи мексиканским бойцам. И начало выдворения оккупантов.


Стальной завоеватель

Недвижность блеклых небес Белфаста нарушали лишь два-три кудрявых облачка. Воздух все еще дышал зимой, но был чрезвычайно легок, и солнце уже начало пригревать. Чайки кружили над трубами, домами и верфями Харланда и Вулфа. Изрядная толпа, собравшаяся у слипа, казалась сборищем лилипутов рядом с циклопическим судном, готовым к спуску на воду. На платформе между толпой и новым кораблем стоял кораблестроитель Эдуард Харланд в безупречном костюме черного сукна и высоком сверкающем шелковом цилиндре.

— И в заключение... — произнес он, и это замечание встретили вздохом облегчения, потому что говорил он уже добрых полчаса. — В заключение я хотел бы поблагодарить всех здесь присутствующих, построивших сего левиафана глубин. Именно благодаря вашим трудам и вашему мастерству узрели мы это могучее судно, каковое весьма скоро войдет в Королевский военно-морской флот. И те, кому суждено ходить на нем, благословят вас за мастерство и стойкость. Ибо вы, трудившиеся над созданием сего стража Британии, гордости нашего флота, самого могучего военного корабля, какой видел свет, вы должны испытывать безмерную гордость, глядя на дело рук своих. Ни один другой корабль не обладает столь крепкой броней, столь грозными орудиями или столь могучими машинами, чтобы тягаться с ним. Это не просто корабль, не просто бесстрастное изделие из железа. Это гордость и могущество Великобритании и империи. Этот корабль будет стоять на страже наших бастионов. Корабль, который продемонстрирует наш флаг в самых отдаленных уголках мира. Вы создали не просто судно. Вы создали историю. Гордитесь плодами трудов своих, ибо трудились усердно и славно. — Он перевел дух и поклонился в сторону королевской ложи. — И ныне вверяю сей корабль в искусные, благородные руки Ее Величества королевы.

При окончании речи по толпе прокатился ропот голосов, со стороны трибуны, где сидела знать в шелковых цилиндрах и капорах, донеслись жидкие аплодисменты. С обеих сторон от трибуны раскинулась толпа рабочих в кепках, выстроивших этого исполина. К перилам шагнула миниатюрная женщина в черном облачении, и аплодисменты стали громче, послышались одобрительные возгласы.

Поглядев на чудовищный стальной нос корабля, королева Виктория одобрительно кивнула. Рядом с ней встал главнокомандующий британской армии герцог Кембриджский, блистательный в своем мундире с увешанной медалями грудью, в великолепной треуголке, украшенной страусовыми перьями. Один из адъютантов передал ему бутыль шампанского, крепко привязанную к гюйс-штоку высящегося над ними носа судна. Тут же послышался перестук киянок, выбивающих первые стопорные балки, удерживающие корабль на слипе.

— Пора, — проговорил герцог, передавая шампанское королеве. Взяв ее в свои крохотные ладони, затянутые в перчатки, королева подняла бутылку над головой, и ее тонкий голосок пронзил внезапно воцарившееся молчание.

— Нарекаю тебя «Завоевателем». Господь, благослови сей корабль и всех, кто будет ходить на нем!

— Давайте же! — поспешно шепнул герцог. Королева приходилась ему двоюродной сестрой, так что он не утруждал себя излишними церемониями и поиском выражений поделикатнее. Последние упоры с тарахтением вылетели, циклопический стальной корабль содрогнулся, тронулся и заскользил по слипу, набирая скорость.

Виктория толкнула бутылку. Пролетев по плавной дуге, та ударилась о нос.

И отскочила, не разбившись. Зрители охнули в один голос.

Такое случалось и прежде, и меры на случай подобного инцидента были приняты: к веревке, на которой висела бутылка, была привязана тонкая бечева, чтобы вернуть ее обратно. Один из директоров кораблестроительной фирмы торопливо вытянул ее обратно, когда «Завоеватель» уже ехал по смазанным рельсам. С громовым лязгом потащилась за кораблем грандиозная масса цепей, прикрепленных к носу, чтобы замедлить его величественное продвижение.

Чертыхнувшись под нос, герцог Кембриджский схватился за бутылку сам и метнул ее изо всех сил, размахнувшись из-за головы — в тот самый миг, когда ее вырвало из его рук. На сей раз она разлетелась вдребезги, и вино пенными струями хлынуло по стали. Толпа единодушно одобрительно взревела, а «Завоеватель» скользнул в спокойные воды канала Виктория, вспенив их, и величественно закачался среди мутных бурунов.

Королева Виктория отвернулась задолго до того, как судно покинуло слип.

— Мы озябли, — проговорила она. Стоявшие позади сановники поспешно расступались, освобождая ей дорогу. Герцог Кембриджский шагал рядом, затем вместе с ней забрался в дожидавшуюся карету.

— Дело сделано на славу, — сказал он, как только дверца захлопнулась, ни словом не упомянув о едва не окончившейся фиаско эпопее с бутылкой; совершенно ни к чему провоцировать очередную вспышку гнева со стороны королевы. — И это лишь первый из множества. Идет постройка еще шести кораблей, хотя ни один из них с этим не сравнится. В Ливерпуле и Глазго уже сейчас оснащают эти корабли для нового военного флота. Наша сила все растет и растет...

— Подтяните-ка эту полость. Нам холодно. — Крохотные ручки Ее Величества, унизанные перстнями, ухватились за край теплой полости, подтянув ее до подбородка. — А что это за вторжение, о котором вы все твердите нам? Что это за удар в самое сердце янки, который поставит их на колени? — капризно пропищала королева.

— Рим не сразу строился, дорогая кузина. Мы собираем армию, а на это нужно время. Наш десант на тихоокеанском побережье Мексики не встретил сопротивления и прошел успешно. Войска высадились, армия формируется. Прямо сию секунду в тамошних непролазных джунглях прокладывают дорогу. Нам следует проявлять терпение. Чтобы подготовить все, что нужно для войны, требуется время, знаете ли. А в краю девственном и диком на это потребно даже больше времени. Но вам следует понимать, что это лишь начало. Собирается и боевой флот, и транспортный, производится разнообразное военное имущество. Да вдобавок нам приходится проявлять осмотрительность и аккуратно планировать все перемещения войск. Забирая из Индии и с Востока местные войска, мы вынуждены одновременно присылать им на смену английских йоменов. Конечно, вы признаете необходимость подобной меры. Кабинет министров согласился по самым очевидным причинам, что со времени Индийского мятежа определенный контингент британских войск должен находиться там неотлучно. Отправив индийские войска в Мексику, мы можем немного ослабить бдительность, пожалуй, сократить контингент наших собственных войск, но все равно мы постоянно должны быть начеку. Итак, учитывая все это, я могу искренне сказать, что сделано все возможное.

— Нам не по душе ожидание, — капризно, с нотками недовольства проговорила королева. — Вы утверждали, что ни одна страна не смеет насмехаться над Британской империей — и не сумеет выстоять перед ее мощью. Мы хотим, чтобы так и было, слышите?! У нас возникает впечатление, что мой дражайший Альберт никогда не упокоится с миром, доколе это не свершится. — Она комкала свой черный платок, даже не замечая, как скручивает и раскручивает его, устремив невидящий взор куда-то вдаль, еще сильнее сдвинув нахмуренные брови. — Он снится мне, почитай, каждую ночь. Выглядит в точности как раньше... как много лет назад. Как красив и статен он был! Но в снах он меня будто не замечает. Это так ужасно. Я пытаюсь заговорить с ним, но не нахожу слов. Он выглядит таким несчастным: взор потуплен, с лица не сходит сумрачная бледность. Это все американцы, я знаю! Они убили его, а теперь потешаются над нами. — Ее голос возвысился до злобного визга: — Они смеются, мня, что могут одолеть могущество Британской империи. Надо что-то сделать, чтобы поставить их на колени!

Ответа не последовало. Пробормотав какие-то любезности, герцог отвернулся к окну. И в этот миг услышал, как в нагрудном кармане что-то зашуршало. Ах да, верно, вспомнил он, перед самой церемонией адъютант дал ему депешу. Выудив послание, герцог быстро пробежал его глазами. И, не сдержавшись, буркнул:

— Три тысячи чертей!

— Что там? — нахмурилась Виктория, питавшая антипатию к сильным выражениям.

— Да этот клерк из министерства внутренних дел, которого арестовали, — помахал герцог бумагой, — у которого ни с того ни с сего вдруг завелись деньги. По фамилии Уикс.

— И что он?

— Заговорил. Сознался. Полагаю, пришлось применить меры убеждения, каковые, несомненно, он с лихвой заслужил. Оказывается, он в самом деле предатель, шпион чертов, продавал самые сокровенные секреты Британии этим янки. Одному богу ведомо, что он им наговорил. Предатель. И ведь даже не ирландец. Такому я бы еще поверил, право.

— Англичанин? Нам прямо не верится. И что с ним сделают? Будет суд?

— Ни к чему вытаскивать грязное белье на всеобщее обозрение. Правду говоря, с ним уже покончили. Сознавшегося шпиона ждет скорый суд. Обвинительное заключение. Повешение за измену. Погребение в Тауэре. А следовало бы сперва выпустить ему кишки и четвертовать. — Скомкав листок, герцог швырнул его на пол.

Улицы были запружены толпами желающих увидеть проезжающую королеву, поскольку Ирландию она посещала нечасто. Сорванцы, бежавшие рядом с каретой, бурно ликовали, как и зрители.

Карета вместе с эскадроном караула свернула за угол, на более убогие, тесные улочки. Разбитую мостовую здесь усеивал мусор, забивший сточные канавы. Здесь не слышны были приветственные возгласы, а некоторые из кутающихся в платки женщин даже поворачивались спиной и шагали прочь от кареты и эскорта. Королева была чересчур переполнена скорбью о почившем Альберте, чтобы обращать внимание на такие пустяки, в отличие от герцога, не выносившего Ирландию и ее народ, как и многие представители его класса.

— Католики вонючие, — проворчал он под нос, надвинув на лоб свою шляпу и сердито воззрившись на спину кучера.


* * *

По ту сторону просторов Атлантического океана находился Вашингтон, снова ставший столицей страны, где воцарился мир — по крайней мере, на время. Тучи уже сгущались на горизонте, и будущее представлялось не радужным, отнюдь не радужным.

— Вид у вас весьма горестный, — заметил Авраам Линкольн, когда в его кабинет проводили Иуду П. Бенджамина. Дородный южанин молча кивнул, колыхнув своими брылястыми щеками, и тяжело опустился в кресло, но не раскрыл рта, пока секретарь Линкольна Джон Николай не удалился, закрыв за собой дверь.

— Беды осаждают меня со всех сторон, сэр, горести ложатся на мои плечи тяжким бременем. Кажется, стоит мне справиться с одной из них, и на ее месте вырастают две новые. Изменить все общество и образ его мышления — дело не из легких. Этот процесс перемен... как бы его назвать?

— Перестройка? — предложил Линкольн.

— Не совсем, потому что мы ничего не разбираем, чтобы отстроить заново. По-моему, «реформация» будет точнее. Мы реформируем все общество, и никому-то это не по душе. Фрид-меновское бюро — по-прежнему мыльный пузырь, набитый доброхотами, желающими всяческого блага бывшим рабам. Освобожденные рабы недовольны, потому что свобода вроде бы и не изменила их положения. Но на всякого, кто желает им добра, находится дюжина желающих всячески сдерживать прогресс. Плантаторы Миссисипи все еще стремятся получить щедрую компенсацию за освобождение рабов. А когда освобожденные рабы пытаются получить работу на плантациях, то им предлагают нищенское жалованье, которого едва хватает, чтобы они не протянули ноги от голода. Единственный лучик надежды во всем этом предприятии — трудящиеся классы. Солдаты, вернувшиеся с войны, находят работу на восстановлении железных дорог, а также на новых предприятиях создаваемой нами промышленности. Им платят за труд звонкой монетой, что весьма помогает становлению экономики. Но даже тут мы сталкиваемся с раздорами. Когда освобожденные негры стремятся получить работу на этих заводах и фабриках, белые рабочие зачастую отказываются работать бок о бок с ними. Плантаторы недовольны всем подряд и противятся всему, что мы ни предпринимаем. Даже мелкие фермеры приходят в ярость, когда узнают, что земля приобретена для освобожденных рабов... Я не решаюсь продолжать.

— Неужели ни единого лучика света в этом непроглядном мраке?

— Да нет, конечно, кое-что брезжит. Я отвлек часть средств Фридменовского бюро на финансирование негритянских церквей и обществ взаимного согласия. Они — наше спасение. Они уже завоевали уважение негритянских общин и оказывают реальную помощь нуждающимся. Но при том, что все эти организации помогают нам, я вижу, как собираются и темные силы. Нам ни на миг не следует забывать, что рабство всегда было основой южной жизни. Оно одновременно являло собой и систему труда, и форму расовых взаимоотношений, и основание для формирования местного правящего класса. Люди, считающие себя столпами общества, полагают, что их положение пошатнулось. Считают, что на новом Юге они оказались в изоляции — и совершенно правы. По мере того как деньги перетекают из сельского хозяйства в промышленность, формируется новая элита. А плантаторам это не по вкусу. Посему неудивительно, что появляются сторонники насилия, противящиеся любым переменам на Юге. А также и другие, обвиняющие нас в том, что мы отдаем черным предпочтение перед белыми. Великий страх поселился в моей душе.

— Крепитесь, Иуда. Всем нам надо найти в себе силы. Но вам прежде всех, ибо вы несете чудовищное бремя. Еще никто на свете не осуществлял ничего подобного, ни одно общество не прикладывало таких трудов, чтобы изменить свой уклад. И нельзя позволить, чтобы мы отреклись от своего долга из-за клеветнических обвинений, угроз свержения правительства или заточения нас в темницы. Давайте верить, что правое дело восторжествует, и эта вера позволит нам пренебречь опасностью и исполнить наш долг по своему разумению.

— Мне остается лишь молиться, чтобы найти в себе силы, господин президент, ибо порой я чувствую ужасную усталость. И более всего ранит меня ненависть собратьев-южан — людей, которых я знаю не один год и которые за глаза называют меня предателем.

Тут уж Линкольну возразить было нечего. Он просмотрел документы, принесенные Бенджамином, и на бумаге прогресс выглядел весьма гладко. Рабы получают свободу, выплаты ведутся — и бывшим рабовладельцам, и демобилизованным солдатам.

— Вы справляетесь недурно, весьма недурно, — сказал Линкольн, укладывая бумаги аккуратной стопкой. Послышался негромкий стук в дверь, и вошел Николай.

— Господин президент, вы хотели знать, когда прибудет мистер Милл. Он уже здесь, и вместе с ним его дочь.

— Что ж, еще лучше. Он много о ней рассказывал. Пригласите. — Линкольн обернулся к Бенджамину. — Я чрезвычайно рад, что вы здесь. В минуту душевной невзгоды Милл способен поддержать пошатнувшуюся решимость.

Оба встали навстречу вошедшим Джону Стюарту Миллу с дочерью.

— Президент Линкольн и мистер Бенджамин, позвольте представить вам мою дочь Элен.

Элен оказалась симпатичной девушкой с такими же сверкающими живым умом глазами, как и у отца. Она с теплой улыбкой сделала реверанс.

— Отец описывал вас в самых восторженных выражениях, — заметил Линкольн. — И как музу, и как помощницу в работе.

— Отец чересчур добр ко мне, господин президент. В нашей семье гений — он.

— Которому нипочем бы не дотянуть до гения, — запротестовал Милл, — если бы не неустанная поддержка — твоя и твоей дорогой матушки.

— Должен поблагодарить вас обоих, — произнес Бенджамин, — за помощь и совет в час, когда наша страна в них остро нуждается. Если следовать вашему плану, мы получим совершенно новую страну — и особенно новый Юг, которому суждено взрасти на останках старого.

— Это не мой план, мистер Бенджамин. Я лишь указал и растолковал кое-какие экономические реалии. Наука развивается вместе с человечеством. Мы должны опираться на прошлое. Рикардо был великими человеком, и его экономические теории вывели философов, в том числе и меня, на тропу более глубокого познания.

— Отец чересчур скромен, — подала голос Элен. — Последователи Рикардо догматизировали его объективные выводы, превратив их в смирительную рубашку для общества. Написав свою знаменитую книгу «Принципы политической экономии и налогообложения», он сформулировал определенные правила, которые его последователи чтут почти как святые заповеди. Они не подвергают ни малейшим сомнениям сформулированные им законы, управляющие распределением, отношениями между классами землевладельцев, капиталистов и рабочих, объемом промышленного производства. Мой отец один из немногих, кто не считает законы Рикардо святым писанием. Сказанное моим отцом понятно любому, но лишь после того, как это сказано. Он сказал, что совершенно не важно, что называют естественным поведением общества — снижение уровня зарплаты, уравнивание доходов или даже повышение ренты. Оно естественно только тогда, когда люди верят, что оно естественно.

— Боюсь, что моя дочь, как всегда, зрит в самый корень проблемы, — с улыбкой кивнул Милл в знак согласия. — Хотя я выгляжу не столь уж значительным в тени этого великого человека. Без Рикардо в качестве фундамента я ни за что не увидел бы верный путь, по которому сейчас иду. Если обществу не по душе «естественные» результаты его деятельности, ему остается только измениться. На самом деле общество может делать все, что пожелает, — облагать налогами и субсидировать, а может отдать все свои богатства президенту, чтобы тот тратил их по собственному разумению. Или устроить грандиозную благотворительную акцию. Но как бы оно ни поступило, распределение не будет надлежащим, по крайней мере не на всех ярусах экономики. Вот как раз это и происходит на Юге. Почти полностью аграрное общество превращается в современное индустриальное. Железные дороги нуждаются в заводах, нуждающихся в угле и железе, — и все они нуждаются в рабочих. Эти рабочие получают плату, которую, в свою очередь, отдают за продукты, за счет чего экономика и процветает. В том, как развивается общество, нет ничего обязательного или неизбежного. Смена моральных ценностей может привести общество к новым успехам.

Криво усмехнувшись, Иуда П. Бенджамин покачал головой.

— Вот тут-то, как сказал Шекспир, и есть камень преткновения. Слишком многие на Юге не хотят менять свои моральные ценности и вожделеют старых незамысловатых ценностей, когда правят избранные единицы, а негры находятся у самого дна, бесправные и беспомощные.

— Вы совершенно правы, сэр, — со вздохом кивнул Милл. — Но по мере смены физических ценностей вы обнаружите, что с ними меняются и ценности моральные. Человек, освобожденный от рабства, будет сражаться, чтобы сохранить эту свободу. Человек, получающий приличную зарплату, не вернется к нищенскому существованию без боя. Сейчас у вас переходный период, и я не завидую вашим трудам, равно как и трудам Фридменовского бюро. Ваша реформация для некоторых — процесс болезненный. Но по мере того, как большинство получающих от нее выгоды будет разрастаться, вы убедитесь, что меньшинству волей-неволей придется присоединиться к остальным.

— Молюсь, чтобы вы оказались правы, сэр. Возношу молитвы Господу, чтобы наша страна пережила распри и перемены, выйдя из них победоносной, сильной и единой.

— И все мы вторим вашей молитве, — звучно, убежденно произнес Линкольн.

Вскоре Милл, принеся извинения, удалился вместе с дочерью. Бенджамин встал и собрал свои бумаги.

— Я отнял у вас чересчур много времени.

— Как раз напротив, — возразил Линкольн. — Мы участвуем в этой битве единым фронтом и должны держаться вместе. Но скажите-ка мне, как там Джефферсон Дэвис?

— Пулевая рана почти затянулась, доктор говорит, что худшее уже позади. Конечно, он сильно похудел и очень слаб. Но доктор уверен, что он поправляется с каждым днем. Теперь он уже самостоятельно переходит из спальни в гостиную, где просиживает часть дня. Да и духом он весьма воспрял. Надеется, что, когда погода станет получше, он снова сможет совершать прогулки верхом. Дэвис всегда был страстным поклонником верховой езды и очень скучает по этому занятию.

— Великолепнейшие новости! Когда свидитесь с ним, передайте ему мой сердечнейший поклон и искреннюю надежду на его скорое выздоровление.

— Непременно, сэр, непременно.

— Вдобавок расскажите ему, как хорошо идет ваша работа. Что вы творите новый Юг, и что все мы рады расширению и успехам новых Соединенных Штатов, ради созидания которых он не жалел ни сил, ни здоровья.

Немного приободренный похвалой президента, Иуда П. Бенджамин прошагал несколько кварталов, отделявших его от дома, арендованного на время пребывания в Вашингтоне. Смеркалось, уже начали зажигать первые фонари. Свернув за угол, на свою улицу, он увидел небольшую толпу — причем собравшуюся вроде бы перед его домом. Один из них держал то ли мерцающий факел, то ли что-то похожее. Протолкнувшись сквозь толпу зевак, Бенджамин остановился. Никакой это не факел.

В газоне перед воротами торчал деревянный крест — наверное, сперва пропитанный керосином, потому что полыхал он во всю мощь.

Горящий крест? Что бы это могло означать?


* * *

Генерал Уильям Тикамси Шерман явился в свой кабинет в военном министерстве, едва рассвело. Еще стояли предрассветные сумерки, когда изумленный часовой поспешил за дежурным офицером, чтобы тот отпер парадную дверь. Последние дни вы

дались очень хлопотливыми — сперва надо было организовать сбор ружей и боеприпасов, затем их доставку на запад. В то же самое время надо было позаботиться о сборе всех полевых орудий, какие удастся, чтобы те отправились вслед за ружьями. Батареи Севера и Юга начали объединять; ни та ни другая сторона не жаловались, работая вместе душа в душу. Пока Шерман занимался всем этим, остальные его дела в качестве командующего армии лежали в небрежении. В результате на столе скопилась невероятная уйма бумаг, каждая из которых требовала его внимания, и все усилия немного поубавить эту груду были тщетны.

В семь часов, весело насвистывая, в дверь ввалился адъютант Шермана полковник Робертс. Увидев, что начальник уже трудится, он застыл как вкопанный.

— Извините, сэр. Я не знал, что вы здесь.

— Это я должен извиниться перед вами, Сэм. Проснулся посреди ночи, думая о списке приобретений, который мы отправили комитету Конгресса, и никак не мог уснуть. Вот и решил, что лучше поработаю здесь, чем ворочаться с боку на бок. И о пушках думал. Я изымаю из нашей артиллерии все гладкоствольные, ненарезные орудия, какие только найдутся. Они будут отправлены в Мексику, где на славу послужат в армии, не обученной управляться с более современными нарезными пушками. Да и боеприпасами их снабжать легче. Но и мы не можем остаться безоружными. Пэррот и остальные должны нарастить производство. Пусть хоть круглые сутки работают, мне плевать. Нам нужны пушки.

— Займусь этим вопросом незамедлительно. Но сперва не принести ли кофе, генерал?

— Если не принесете, я отдам вас под трибунал. А если принесете, разжалую в подполковники.

— Лечу, сэр!

Вытянув ноги, Шерман с наслаждением отхлебнул горячего кофе и подвинул адъютанту через стол лист бумаги.

— Теряем еще полк. Четырнадцатый Нью-йоркский добровольческий вот-вот будет распущен. Такими темпами скоро от армии не останется почти ничего.

— Чего нам не хватает, так это еще одной доброй войны.

— Не исключено, что мы ее получим. Вы читали рапорт комнаты 313?

— Нет. А следовало?

— Неофициально, но я хочу, чтобы моим подчиненным было известно то же, что и мне. Пока еще не совсем ясно, однако дело идет к тому. Британские войска высадились в Мексике, но вроде бы никуда не трогаются. Хотя и гнут спины, прокладывая дорогу сквозь джунгли. Однако есть и кое-что сверх того. Вопрос о мексиканских нерегулярных формированиях. Секретный рапорт о наших с Хуаресом планах позволить его войскам в горах Оахаки позаботиться о британцах самостоятельно.

— Такого я не видел, — признался Робертс.

— И не должны были: имелся только один экземпляр, адресованный лично мне, только для моего сведения. Так что пока никому об этом не говорите. Деятельность комнаты 313 окружена жуткой секретностью, и я уверен, что не без причины. Но я хочу, чтобы моему штабу было известно то же, что и мне, как бы ни относилась к этому комната 313. Если мне придется утаивать от вас важнейшие факты, то о результативной работе не может быть и речи.

Раздался стук в дверь. Робертс открыл, принял у сержанта депешу и принес ее генералу.

— По-моему, этого вы и ждали, генерал. Весточка с нашего стрельбища в Сьютланде. Сегодня там проводят испытание пулемета и спрашивают, не желаете ли вы присутствовать.

— Еще бы, черт возьми! Вдобавок я с огромным удовольствием удеру на время от бумажной работы. — Отодвинув кресло, Шерман поднялся. — Велите седлать лошадей. На дворе весна, и сегодня самый подходящий денек, чтобы выбраться из кабинета.

Они проехали на рысях по Пенсильвания-авеню, залитой ярким светом утреннего солнца. Генерал Шерман отсалютовал в ответ на приветствие встречного кавалерийского отряда. Весна выдалась славная, и он чувствовал себя почти счастливым.

Но поездка до артиллерийского полигона в Сьютланде оказалась чересчур короткой. Часовые у ворот взяли «на караул», пропуская их. Генерал Рамси, должно быть дожидавшийся их, вышел из конторы и встретил подъехавших у коновязи.

— Надеюсь, у вас хорошие новости, — сказал Шерман.

— Лучше и быть не может, сами увидите. Полагаю, вы помните те демонстрации пулемета Гатлинга?

— Так точно. Но у меня сложилось впечатление, что его час еще не пробил. Всем нам пришлось бы по душе оружие, стреляющее непрерывно и в приличном темпе. Но насколько я помню, этот пулемет то и дело заклинивало. Стрелки больше времени тратили на выковыривание дефективных патронов, чем на саму стрельбу.

— Совершенно верно. Но артиллерийское управление взяло пулемет Гатлинга образца 1862 года пятьдесят восьмого калибра и невероятно усовершенствовало его.

— Каким образом?

— Во-первых, пулемет был чересчур тяжел и неповоротлив, а темп стрельбы был чересчур низок. И не только это, а еще и, как вы сказали, бумажные патроны то и дело заклинивало в стальных стволах. Отказавшись от такого подхода, конструкторы радикально пересмотрели устройство пулемета. Теперь в нем используются патроны с медной гильзой и смещенным капсюлем. Они легко входят в патронники и без труда выбрасываются, так что заклинивает пулемет весьма редко. Еще одним недостатком было то, что каналы стволов исходного образца были коническими. Из-за этого стволы и патронники не всегда совмещались точно, что вызывало осечки, выстрелы при открытом барабане и всяческие другие неприятности. Снижение производственных допусков сняло эту проблему. Вот, сэр, поглядите сами.

Они подошли к огневому рубежу, присоединившись к группке уже собравшихся там офицеров. Шерман почти не заметил их, потому что и его, и их внимание было целиком поглощено установленным там оружием, грозным даже с виду.

Пулемет Гатлинга образца 1863 года являл собой впечатляющее зрелище — от сверкающего медного барабана до шести длинных вороненых стволов. Рамси указал на воронкообразный контейнер в верхней части пулемета.

— Патроны загружаются в этот бункер и поступают вниз под собственным весом. Когда рукоятка поворачивается, патроны заряжаются в патронники по одному за раз. Шесть кулачковых затворов поочередно закрывают стволы, стреляют и опускают патронники для выброса отработанных гильз.

— А темп стрельбы?

— Его определяет скорость, с которой крутится рукоятка и патроны поступают в бункер. Скажем, пять патронов в секунду, триста в минуту.

Кивнув, Шерман оглядел пулемет со всех сторон, любуясь им.

— Чрезвычайно хорошие цифры. Насколько он мобилен?

— Эта модель весит вдвое меньше первой. Его может везти одна лошадь, без труда поспевая за пехотой. Добавьте сюда еще двух лошадей для боеприпасов, и это замечательное оружие при вас.

— Давайте посмотрим его в действии.

Ожидавший стрелковый расчет по команде сержанта бросился вперед. Бункер заполнили, рукоятку взвода закрепили в рабочем положении, и на этом с подготовкой было покончено.

— Огонь! — гаркнул сержант.

Раздался оглушительный грохот. Стрелок медленно повел пулемет из стороны в сторону, а его заряжающий яростно дергал за рукоятку. От ряда бумажных мишеней на деревянных рамах в двухстах ярдах от пулемета полетели лохмотья бумаги и щепки. Будь на их месте вражеские солдаты, в живых не остался бы ни один.

— Прекратить огонь!

Дым понемногу рассеивался. Громовой рев пулемета сменился звенящей тишиной. Клочья бумаги изодранных мишеней трепетали на ветру. Оглядев разрушения, причиной которых послужил единственный пулемет, Шерман кивнул.

— Весьма впечатляет. Весьма и весьма. Я уже вижу их на поле боя. Окопайте их, и никакое войско — ни пехота, ни кавалерия — не сможет взять охраняемые ими позиции. Это изменит нашу тактику до неузнаваемости, уж поверьте мне на слово. Сейчас же запускайте их в производство, чтобы, когда пулеметы понадобятся, они были под рукой. Я хочу как можно раньше увидеть тысячу пулеметов, готовых к применению.

Генерал Шерман уже поворачивался, когда его взгляд упал на группу офицеров, пришедших посмотреть испытания пулемета Гатлинга. Один из них показался ему знакомым, чрезвычайно знакомым. Откуда?.. Ну конечно!

— Капитан Мигер из Шестидесятого Нью-йоркского. — Поглядев на плечи офицера, он улыбнулся. — Вернее, следует сказать, полковник Мигер. Как ваша рана?

— Я здоров! Не родился еще англичанин, способный прикончить этого ирландца, генерал.

— Это воистину хорошо, — Шерман нахмурился, вспомнив сражение, когда чудовищно превосходящие силы британцев перебили почти весь ирландский полк. — Они уничтожили ваш полк, не так ли?

— Попытались, генерал, определенно попытались. Но убить ирландца — это вроде как в той древней греческой байке, когда один человек порублен на мелкие кусочки и на его месте вырастает сотня.

— Это верно, теперь у вас Ирландская бригада...

— Служить в которой для меня — истинное счастье. Ежели хотите увидеть профессиональных солдат, вам следует поглядеть на нас на параде! Почти вся бригада — ветераны, доблестные воины, переведенные к нам чуть не из каждого полка в армии, и из северных, и из южных. Вдобавок у нас масса юных добровольцев, и все они горят желанием быть вместе с остальными ирландцами. А мы учили их на совесть, так что, думаю, новобранцы теперь ничуть не уступят ветеранам. Эта чудная компания только и ждет, чтоб добраться до англичан. И расквартированы мы рядышком, теперь мы входим в Потомакскую армию. Вам бы наведаться как-нибудь на днях к нам в столовую да выпить доброго ирландского виски. Все мы сыны Эрина[42], но теперь все до единого — добрые американцы.

— Пожалуй, что и можно, полковник Мигер, пожалуй, что и можно. — Шерман пошел было прочь, но тут же обернулся. — Вы видели рапорты — ну, насчет проблем с британцами?

— Видел ли я их, сэр?! Да я их выучил наизусть! Когда снова пробьет час палить в англичан, вам нипочем не следует забывать, что в вашем распоряжении целая бригада добровольцев, готовых идти под вашим началом хоть на край света.

— Весьма похвально, полковник, — улыбнулся Шерман. — Этого я не забуду, даю слово.


Не забудем

— Так ты идешь, Том? А то я помираю от невыносимой жажды.

Слова были прекрасно слышны сквозь тонкий брезент армейской палатки. Закончив натягивать сапоги, полковник Томас Фрэнсис Мигер откликнулся:

— Иду, Пэдди, можешь не сомневаться!

Он вышел и вместе с приятелем зашагал к офицерской столовой. Капитан П. Ф. Клуни, как и многие офицеры Ирландской бригады, был закаленным в боях ветераном еще до того, как вступил в американскую армию. Служил в бывшем ирландском подразделении, Ирландской бригаде святого Патрика, сражавшейся против Гарибальди на стороне папистов. Когда же боевые действия завершились, Клуни, разрывавшийся между верностью папскому правительству и сочувствием призыву Гарибальди к свободе, повернулся спиной и к тем и к другим и эмигрировал в Соединенные Штаты, где и вступил в американскую армию.

Офицерская столовая разместилась в приземистом здании фермы, находившейся на том месте, где сейчас раскинула свои шатры Ирландская бригада. Переступив через порог столовой, Мигер и Клуни обнаружили, что собрание офицеров уже идет полным ходом. Утро первого воскресенья каждого месяца отводилось под общий сбор членов офицерского кружка фениев, местного представительства тайного революционного общества, поддерживающего движение фениев в Ирландии — людей, посвятивших свою жизнь освобождению Ирландии от британского ига. Но сегодня у них нашлась для обсуждения другая тема. Едва новоприбывшие вошли, как их окликнул капитан О’Рили:

— Скажи-ка, Фрэнсис, правдивы ли слухи, что у нас вводят новую форму?

— Это не слухи, а факты, сынок, — ответил Мигер. — Можете полюбоваться на новобранцев. Во время войны мы были полком северян и с гордостью носили синие мундиры нашей страны. Но теперь война позади, и мы уже не просто полк, а разрослись до бригады. К нам пришло множество добрых вояк из бывшей армии южан, и разнобой в обмундировании резал глаз. Военное министерство в своей безграничной мудрости давненько подумывало о смене формы. При боевых действиях нового толка, из-за новых, более метких ружей давно пора найти какой-нибудь цвет понейтральнее. Все мы знаем, что красные английские мундиры — мишени лучше не придумаешь!

Аудитория разразилась возгласами «Верно, верно!» и оглушительным свистом. Мигер поднял руки, призывая слушателей к молчанию.

— Выбрали хаки, эдакий серо-коричневый. Конечно, смахивает на грязь, но это очень даже недурно, когда в ней валяешься. Лично я — за. Что угодно пойдет, лишь бы солдат не выделялся на фоне поля боя. Разумеется, парадные мундиры для церемоний, танцев и всякого такого у нас останутся.

— А когда нам дадут грязные лохмотья? — крикнул кто-то.

— Через недельку-другую. Нас известят.

Тут дверь с грохотом распахнулась. Лицо появившегося на пороге капитана Джона Госсена было темнее тучи. Он в сердцах швырнул шинель на стул и буркнул:

— Предательство! — озирая собравшихся. Во взгляде его пылал праведный гнев.

Обычного благодушия и дружелюбия как не бывало.

— Что стряслось? — осведомился Мигер.

— Смерть и предательство, — с горечью бросил капитан Джон Госсен. Этого жизнерадостного человека будто подменили. Прежде он служил в Австрии, в лихом Седьмом полку венгерских гусар. — Этот ничтожный учителишка Нэйгл на содержании у британцев. Луби, О’Лири и Росса арестованы. «Ирландский народ» запрещен. — Он говорил о фениях, оставшихся в Ирландии, и их официальной газете.

— Не смеют! — не сдержавшись, воскликнул Мигер.

— Посмели, — угрюмо возразил У. Л. Д. ОТрэйди. — Я и сам слыхал то же самое, но не мог поверить. Насчет англичан я поверю чему угодно. Знаю я этих ублюдков. Проведут пародию на суд — и расстреляют их. — Он знал англичан, потому что раньше служил в Королевской морской пехоте.

— Неужели мы ничего не можем поделать? — поинтересовался Клуни.

— Очень немногое, — проронил Мигер, раздумывая над скверными новостями. — Послать им денег: если будет суд, деньги понадобятся на адвокатов. И придется отыскать способ реорганизоваться снизу доверху. Наша газета под запретом; полагаю, все до единого арестованы — или в бегах. Если в организацию затесался один доносчик, то наверняка есть и другие. В воздухе пахнет предательством.

— Так точно, и даже прямо здесь, в Америке, в Нью-Йорке, — подхватил ОТрэйди. — Рыжий Джим Макдермот, тот, с огненной бородой. Есть веские основания считать его тоже доносчиком. А Джон О’Махони, заправляющий организацией, и слушать о нем не хочет. Но я получил письмо от надежного человека, и тот пишет, что видел его выходящим из британского консульства.

— Верю, — отозвался Мигер, — но О’Махони этого не втолкуешь. Откуда следует, что до тех пор, пока организацией фениев в Нью-Йорке управляет он, британцам будет известно все, что мы делаем. Отсюда, в свою очередь, следует, что мы должны найти другой способ послужить правому делу. И в качестве первой предосторожности следует изолировать наш офицерский кружок фениев от общества в Ирландии. Иного пути нет. Теперь, когда все вожди схвачены, у нас есть обезглавленное тело. Мне кажется, мы опять должны начать с чистого листа. Забыть о них напрочь. Организуем сбор средств в ирландско-американской диаспоре. В Ирландии больше никого вербовать не будем, потому что, судя по всему, мы завербовали ничуть не меньше доносчиков, чем преданных ирландцев.

— А что потом? — поинтересовался Клуни.

— Потом придется пошевелить мозгами, — ответил Мигер. — И подыскать какой-нибудь иной способ. Впрочем, довольно об этом! А сейчас давайте утопим свои печали. Готов ли молочный пунш?

— Еще бы!

Отложив серьезные дела на потом, они обратили взоры к своему смертоносному напитку. Фенийский молочный пунш готовят из виски и сгущенного молока, приправляя его мускатным орехом и лимоном, а затем добавляя капельку горячей воды. Как только они подняли свои стаканы и кружки, бард бригады — военврач Фрэнсис Рейнольдс — возгласил приветственный гимн.


Посмотри, кто средь вереска гордо идет,

Горный ветер полощет зелень знамен.

Головы выше! Гляди вперед!

Дорогу бравым фенийским бойцам!


Его приняли с таким восторгом, что военврач Рейнольдс пустил в ход все остальные стихи, воспевающие славу доблестных фениев. Посреди разгула этого веселья никто вроде бы поначалу и не заметил двух человек, вошедших в столовую и безмолвно замерших у порога, слушая пение. Лишь отправившись к пуншевой чаше за добавкой, Мигер заметил новоприбывших и радостно вскричал:

— Да никак это Гус Фокс собственной персоной явился принять участие в нашей пирушке?! Пожалуйте, милости прошу! Господа члены кружка фениев, позвольте представить достопочтенного Густава Фокса, заместителя министра военного флота.

Он прибег к этому титулу, а не к какому-либо другому, способному объяснить, что же их связывает. Правду говоря, благодаря своим связям в кругах фениев и прочих ирландцев Мигер давным-давно стал членом разведывательной организации Фокса.

— Ну-ка, стаканчик пунша, живо, это наш человек. Нет, давайте два, для Гуса и его друга.

Они приняли стаканы, но прежде чем выпить, Фокс поднял руку, призывая к тишине, после чего извлек из кармана какой-то казенный конверт.

— Я сюда прямиком из военного министерства, где, как всем вам наверняка известно, сложа руки не сидят и даже не спят.

Публика засвистела и со смехом заулюлюкала. Фокс подождал, пока воцарится тишина, после чего протянул конверт.

— Полковнику Мигеру. Поскольку я и без того направлялся сюда, то добровольно вызвался сыграть роль курьера. Прошу вас, сэр.

Без спешки прочитав письмо, Мигер поднялся во весь рост и призвал офицеров к тишине.

— Ребята, я хочу, чтобы это услышали все. Вам известно, что я командовал вами в ожидании, пока генерал Джеймс Шилдс прибудет, чтобы принять командование над всей бригадой. В его жилах течет ирландская кровь, он отличный офицер — во всяком случае, так мне говорили. К несчастью для нас, генерал отказался командовать Ирландской бригадой. Вот уж прискорбное известие. — Правда, выражение лица Мигера говорило как раз об обратном, ибо он ухмылялся во весь рот. — А теперь вас ждет еще более скверная весть. Этот никудышный пустомеля и лоботряс полковник Мигер произведен в бригадные генералы и приступает к командованию безотлагательно.

Новость вызвала бурю ликования, река молочного пунша излилась в алчущие рты, и Мигера пронесли на плечах по всей комнате. Когда шум немного поутих, Фокс принес поздравления, после чего увлек Мигера в сторонку, к молодому человеку, безмолвно дожидавшемуся у дверей со стаканом в руках.

— Том, хочу познакомить вас с моим коллегой, только что вернувшимся из разведывательной вылазки в Мексику. Томас Фрэнсис Мигер — Амбросио О’Хиггинс.

— Чертовски странное имя для доброго ирландского парня. Добро пожаловать, Амбросио, милости прошу в кружок фениев.

— Рад познакомиться со столь прославленным офицером, — произнес О’Хиггинс.

Они обменялись рукопожатием. Мигер поглядел прямо в светлые ирландские глаза, резко контрастирующие с загорелым лицом молодого человека, но воздержался от каких-либо вопросов. Остальные офицеры, заинтригованные этим таинственным незнакомцем, притихли. Молчание нарушил Фокс — да таким манером, что мгновенно завоевал их внимание:

— Помимо всего прочего, О’Хиггинс недавно выяснил тот факт, что английские захватчики снова вступили на американскую землю.

Воцарилась мертвая тишина, улыбки на лицах воинов угасли, сменившись весьма недвусмысленным выражением.

— Я был на юге Мексики, — поведал О’Хиггинс. — В мексиканских штатах Веракрус и Оахака. И на месте выяснил, что на тихоокеанском берегу высадилось множество британских дивизий, якобы призванных в страну императором Максимилианом, каковой сам по себе — узурпатор, опирающийся на силу войск французских захватчиков, изгнавших законное правительство Бенито Хуареса и вынудивших его даже бежать из страны.

— Но... что там делают британские войска? — высказал Мигер вопрос, волновавший всех присутствующих.

Первым ответил Фокс:

— Говорят, что строят дорогу через джунгли, ничего более. О’Хиггинс расскажет вам о ней.

— Это чудовищная работа. Для нее привлекли войска множества племен и народов. Там есть индийские полки с престранными названиями. Догра, и сипаи, и лилипуты из Непала по прозванию гуркхи — свирепейшие воины на свете; по меньшей мере, так мне сказывали. И все они, да вдобавок кое-какие из английских войск, гнут спины в джунглях на строительстве дороги от океана до океана — от Тихого до Атлантического.

Сделав изрядный глоток пунша, Мигер озадаченно тряхнул головой.

— Господи, с какой это нежданной радости им понадобилась дорога через Мексику?

О’Хиггинс развел руками совершенно по-латиноамерикански:

— Говорят, чтобы помочь французам собрать деньги, которые им задолжали мексиканцы.

— Заливай больше! — крикнул кто-то из слушателей, и все хором его поддержали. О’Хиггинс поглядел на них с недоумением.

— Англичане заливают, втирают вам очки, — растолковал Мигер. — То бишь врут про эту дорогу напропалую.

— В этом вы абсолютно правы, — согласился Фокс. — Мы знаем, что эта дорога строится, потому что присутствующий здесь О’Хиггинс побывал в Мексике и видел это собственными глазами. Здесь, в Вашингтоне, мы считаем, что строительство затеяли вовсе не за тем. Все свидетельства наводят на мысль, что британцы готовятся к очередному вторжению в нашу страну.

Эта весть исторгла из глоток собрания рев ярости, за которым последовал ряд проклятий и на английском, и на ирландском. «Энди» О’Хиггинса — произнести столь заковыристое иноземное имя, как Амбросио, у них язык не поворачивался в самом буквальном смысле — ринулись снова угощать пуншем, умоляя о подробностях. О’Хиггинс рассказал о виденном и слышанном, а Фокс оживил факты своими выводами о предназначении тракта.

— Я открыл вам совершенно секретные сведения, за стенами этой комнаты известные весьма немногим. Я доверился вам потому, что вы хорошие солдаты, хорошие американцы — да притом ирландцы, а это крайне важно. Мы, военные, знаем, что вы по-прежнему поддерживаете контакты с Ирландией и Англией, потому-то нам и нужна ваша помощь. Сейчас ведется строительство военных кораблей — в Ирландии, Англии и Шотландии. Если я не ошибаюсь, скоро будет собрана великая армада. Я прошу вашей помощи в раскрытии планов британцев...

— Можете рассчитывать на нас на всех до последнего! — воскликнул Мигер, и остальные утвердительно взревели, поддержав его.

— Хорошо. Мы совместно обдумаем, что следует сделать и как к этому подойти. А еще я прошу вас торжественно поклясться, что ничего из услышанного здесь вы не вынесете за порог этой комнаты.

— Даю вам слово и наше ручательство, — ответил Мигер за всех, и аудитория нестройным хором присоединилась к нему. — С прискорбием вынужден сообщить, что в ряды фениев затесались доносчики — и здесь, и за рубежом. Перед вашим приходом, Гус, мы как раз подумывали о новых путях организации нашего движения сопротивления, хотели составить план, как отплатить всем, кто готов запродать родину за британское золото. Думаю, вы можете направить нас на путь истинный в наших исканиях.

— Определенно. Полагаю, мы с вами обсудим детали сразу после вашего собрания.

Потом последовало немало пылких речей, к пуншевой чаше был совершен не один поход. Когда же пунш кончился и офицеры собрались уходить, военврач Рейнольдс призвал собрание к тишине.

— Я написал стихотворение в честь матушки-Ирландии и собирался посвятить его движению фениев. Но вместо этого посвящаю его нашему новому командиру и нашему новому товарищу Энди О’Хиггинсу.

В наступившей тишине он извлек из кармана лист бумаги, развернул его и зачитал:


О, Эрина сыны, не прячьте в ножны меч,

Когда союз окрепнет и сплотится

И мир благой повсюду воцарится,

Вам надлежит союз и мир беречь.


На эти слова отозвались криками, угрюмо кивая в знак одобрения. Пусть война с Югом окончена. Но для этих самоотверженных офицеров война с Британией не окончится до тех пор, пока Ирландия не станет суверенной и независимой. Наконец все разошлись, и Мигер, Фокс и О’Хиггинс остались одни. Как только все ушли, Мигер запер дверь.

— На мой вкус, этот пунш чересчур сладок, — заметил он. — Надо чуток тяпнуть чего-нибудь более стоящего. — Он отпер буфет и извлек оттуда каменный кувшин. — Ирландское. Я не могу открыть, каким образом оно попало в мои руки, но клянусь честью офицера и джентльмена, а ныне еще и генерала, что этот напиток самый что ни на есть настоящий.

Наполнив две жестяные кружки, он подвинул их Фоксу и О’Хиггинсу, осторожно понюхавшим почти неразбавленный спирт.

— _Slainte!_[43] — Мигер отработанным жестом поставил кувшин в сгиб локтя и надолго припал к нему. Наконец оторвавшись, он испустил блаженный вздох. — Дивное питье!

Двое других его мнения, похоже, не разделяли. Выпив, О’Хиггинс вытаращил глаза и осторожно поставил кружку на стол. Фокс закашлялся и не мог остановиться, пока Мигер не хлопнул его между лопаток.

— К нему надо малость попривыкнуть, — заметил он. — Ну, Гус, чем наш фенийский кружок может вам помочь?

— Сведениями, как я уже сказал. Это плоть и кровь военной разведки. Насколько я понимаю, многие ирландцы работают в Англии и Шотландии?

— Се печальная истина, — покивал Мигер. — Край наш беден, и правители разоряют его еще больше. Ирландцы всегда пересекали воды, дабы заработать на хлеб, — и отправляли деньги своим семьям, вынужденным оставаться дома. В сороковых, когда пришел голод, было еще хуже. О, мучительная голодная смерть унесла тысячи! У кого были средства — те уехали за рубеж. Многие двинулись сюда, в страну свободы, но еще больше прибыло в Англию да там и осталось. Среди чернорабочих ирландцы попадаются на каждом шагу. Поначалу они перерыли Англию каналами вдоль и поперек, а ныне трудятся на железных дорогах, на строительствах и верфях — словом, повсюду, где человек может заработать несколько монет в поте лица своего.

— И они по-прежнему поддерживают связь со своими семьями? — поинтересовался О’Хиггинс. — Боюсь, после того, как мой дед отправился в Южную Америку, мы утратили связь с Ирландией.

— Вы пересекли грандиозную водную гладь, так что это вполне можно понять. Но ирландцы в Англии и Шотландии — да, они поддерживают связь с родиной. Когда молодые парни пересекают воды в поисках счастья, их ждет теплый прием со стороны тех, кто уже обосновался там.

— Значит, кто-то постоянно прибывает и убывает? — уточнил Фокс.

— Воистину так.

— Тогда мы должны воспользоваться этими отношениями к своей выгоде. Мы должны завербовать людей в Ирландии на службу делу фениев. Но не наобум и не на открытых политических митингах. В прошлом подобный подход уже привел к провалам. В будущем всю работу следует строить на основе сугубо личных контактов. Если кто-нибудь из ваших офицеров рискнет отправиться в Ирландию, мы смеем довериться только членам его семьи. Они, в свою очередь, свяжутся с членами семьи, работающими в Англии. Если потребуется, средства на путешествие будут предоставлены. Таким образом мы сможем разузнать о кораблестроении...

— А также о всех передвижениях войск и транспорта, — с энтузиазмом подхватил Мигер. — Ибо даже у смиренного чернорабочего есть глаза и разум, и он видит, что творится вокруг. Вы выдвинули грандиозный план, Гус Фокс, и все мы до последнего на вашей стороне. Мы будем вашими глазами и ушами, и я жду не дождусь возможности послужить этим Америке, нашей новой родине.

Когда они вышли и уже Мигер запирал дверь, Фокс как бы между прочим поинтересовался:

— А что это за офицер с седыми волосами и шрамом на правой щеке?

— А, вы о лейтенанте Рили! Добрый вояка.

— Отлично. Вас не затруднит привести его ко мне завтра утром?

— Несомненно. Обязательно.

Он хотел спросить у Фокса, с чего это вдруг ему понадобился Рили, но военный моряк уже повернулся и зашагал прочь. Ну и ладно. Завтра утром все и выяснится.


Ньюпорт-Ньюс, штат Виргиния

Заглянув в циклопических размеров сухой док, Джон Эрикссон одобрительно закивал. Массивные ворота шлюза были закрыты, отрезав док от гавани, и насосы уже откачивали остатки воды. Бригада негров по колено в жидкой грязи под руководством

белого бригадира устанавливала массивные бревна, подпирая ими киль нового броненосца «Виргиния» на время постройки. Название пришлось Эрикссону не по душе. Но ни военное министерство, ни флот не поддержали его куда более остроумные предложения наподобие «Ас»[44] или «Разрушитель». Власти настаивали, что новый крейсер надо назвать в честь штата, в котором он строится.

Allt gar I alia fall mycket, mycket bra,[45] — пробормотал инженер под нос по-шведски, поскольку, не считая истории с названием корабля, был доволен тем, что исхитрился провернуть такую уйму дел за столь короткий срок. Да, эта верфь воистину весьма и весьма хороша. Впрочем, иначе и быть не могло, ведь он проектировал ее самолично. Он никогда не сомневался, что он гений, а теперь это начал понимать и весь мир. Разве не он изобрел первый гребной винт, теперь повсюду вытесняющий неуклюжие колеса? А затем разве не он сконструировал и построил «Монитор» за сто дней? И тут же перешел к постройке «Мстителя», разгромившего британцев, когда те напали на Вашингтон. А теперь построит даже более могущественную «Виргинию», названную просто-напросто в честь штата, где она строится. Он возражал, что так же назывался броненосец конфедератов, еще не списанный с флота. Это наводит на тревожное предположение, что северяне никогда не признают такое название, данное конфедератскими властями. В военно-морском реестре судно по-прежнему числится как «Мерримак» — затопленный корпус федерального корабля, который южане переделали в броненосец. В ответ власти сняли с судна слабосильную машину и списали его — и на Севере, и на Юге. И все равно, «Виргиния» — чересчур ходульное название для корабля, которому суждено неузнаваемо преобразить искусство морского боя. Эрикссон твердо пообещал себе, что будет биться за название следующего корабля, пусть будет «Асом» — боевым кораблем богов.

— Мистер Эрикссон, — окликнули его сзади. Оглянувшись, он увидел, что по лестнице взбирается Гаррет Дэвис. Управляющий верфи утирал потное лицо большим платком, хотя воздух был еще напоен утренней прохладой. — Мы получили ответ из «Сталелитейных мастерских Тредегар». Они начинают отгрузку проката сегодня.

— Уж пусть постараются, а не то... — зловещим тоном буркнул Эрикссон, не уточняя, что произойдет в противном случае. — Очень скоро мы сможем обходиться и без них.

Оглядевшись, он едва не расплылся в довольной улыбке. Пришлось выдержать целую череду баталий с министерством военного флота, но в конце концов он своего добился. Они сетовали на цену, но в конце концов уступили. Теперь он окончательно завершил постройку верфи, каждый цех которой спроектировал лично. От этого огромного сухого дока с каменными стенами до литейных, прокатных и механических цехов, паровых молотов, сверлильных станков и паровых машин. Словом, все оборудование, необходимое для работы с огромной массой железа, нужного для постройки этого нового левиафана.

Само собой разумеется, радикально новой конструкции. Вдвое больше «Мстителя», с двумя башнями, в каждой по два 12-дюймовых орудия, — одна на носу, одна на корме. Броня опоясывает судно вдоль ватерлинии, бронированные палубы прикрывают машины, котлы и артиллерийские склады. Основания башен тоже окружены броней. А кроме двух главных батарей еще ряд орудий помельче вдоль обоих бортов. Этот океанский корабль сможет ходить дозором по морям всей планеты, не боясь никаких военных кораблей. Особенно британских. В сейфе Эрикссона лежало донесение, присланное министерством военного флота. И хотя он даже не догадывался, каким образом эти сведения добыты, но не подвергал их достоверность сомнению. В донесении приводились подробности касательно строительства трех новых британских броненосцев. Все то же самое, сплошные компромиссы, все основано на модифицированной конструкции «Воителя». Они и в подметки не годятся его «Виргинии», тут он не сомневался. Он также получил сведения о корабле, уже спущенном на воду, — судне Королевского флота «Завоеватель». Этот будет получше прочих, но все едино недостаточно хорош. Стоит ему схлестнуться с «Виргинией», и исход поединка предрешен.

— Это еще не все, — подал голос Дэвис. — В конторе двое джентльменов. Они хотят вас видеть.

— Я чересчур занят.

— Они из правительства, сэр. Говорят, это важно.

Недовольно ворча, что ему мешают работать, Эрикссон спустился в контору. Одного из пришедших он признал, да и как не признать, когда знакомы даже чересчур хорошо. Литвак его фамилия, представитель казначейства. Через него Эрикссон и получал фонды на свои работы. Каждая их встреча превращалась в настоящее сражение из-за денег.

— Мистер Эрикссон, — начал Литвак, выступая вперед, — это мистер Фредерик Дуглас из Фридменовского бюро.

Эрикссон небрежно кивнул высокому негру — человеку впечатляющей наружности, с длинной бородой и высокой копной волос. Обменялся с ним кратким рукопожатием, поскольку не питал расовых предрассудков; если он и испытывал ненависть к кому-то или чему-то, то лишь к глупости людей, с которыми ему приходилось иметь дело. И снова обернулся к Литваку.

— Что на сей раз? Снова насчет финансирования?

— Нет, на сей раз нет. Это у мистера Дугласа из Фридменовского бюро есть к вам вопросы.

— Я ничего не знаю об этом бюро. Я инженер...

— Тогда самое время узнать, — раздраженно рыкнул Дуглас. Эрикссон сердито развернулся к нему, но Дуглас заговорил первым.

— Фридменовское бюро основано для надзора за тем, чтобы законы, принятые Конгрессом, выполнялись. Одно дело освободить рабов, и совсем другое — позаботиться, чтобы они получили после освобождения полноценную работу. Сколько именно негров занято в вашей программе ремесленного обучения?

— О чем таком этот человек толкует?! — возмущенно крикнул Эрикссон. — Меня работа ждет! Я не разбираюсь в политике, мне нет до нее дела.

— Уверяю вас, здесь не тот случай. — Дуглас возвысил голос еще больше, заглушив разъяренного шведа. — Одна война закончилась — война между штатами. Но новая война только-только начинается. По закону рабов следовало освободить. Это сделано. Рабовладельцы получили компенсацию за то, что столь недостойно считали собственностью. Но это лишь первый шаг на пути к свободе. Если бывшие рабы смогут трудиться только на хлопковых плантациях, как в прошлом, они не получат экономической свободы, гарантированной им как свободным людям. Они нуждаются в образовании, в обучении ремеслам, до которых их не допускали так долго. Юг ныне претерпевает индустриальную революцию. Сейчас на Юге строят механические мастерские, заводы и верфи, а также паровозные депо. Югу они сулят процветание, а своим работникам — независимость. Негр, еженедельно приносящий домой жалованье, не зависит от других людей. Это правильно, это справедливо. Освобожденные негры должны принять участие в этом процессе. Таков закон! Федеральное правительство вложило средства, необходимые для постройки этой новой верфи. Она здесь не только для того, чтобы строить военные корабли, но и для воплощения новой политики промышленного развития Юга. Опытные машинисты и сборщики прибыли сюда с верфей Севера, чтобы передать свое искусство подмастерьям. Известно ли вам, сколько этих подмастерьев занято в вашей программе?

Раздосадованный до крайности Эрикссон вскинул руки над головой:

— Да говорю же, ко мне это не имеет никакого отношения! Я инженер, мое дело строить машины. Я ни разу не слыхал об этих новых законах, и мне нет до них ни малейшего дела. — Он обернулся к управляющему: — Дэвис, вам что-нибудь известно об этом?

— Да, сэр. Цифры у меня с собой. — Он вытащил из кармана замусоленный листочек. — Покамест к этой программе присоединилось только сорок три человека. Но когда вербовка закончится, будет в общей сложности сто восемьдесят человек.

— А сколько из них будут неграми? — прогрохотал вопрос во внезапно наступившей тишине. Дэвис утер залитое потом лицо и беспомощно огляделся. — Говорите! — настаивал Дуглас.

Управляющий верфи снова поглядел на листочек, потом смял его в потной ладони. И наконец чуть ли не шепотом вымолвил:

— Полагаю... в настоящее время ни одного. Хотя чернорабочие...

— Так я и думал! — громом раскатились по конторе слова Дугласа. — Когда эта верфь согласилась принять федеральные средства, она заодно согласилась, что четверть всех подмастерьев будет негритянской расы. Это означает, что вы должны тотчас же принять подмастерьями сорок пять негров. — Вынув из внутреннего кармана сюртука пухлый конверт, он передал его злополучному управляющему. — Перед приходом сюда я принял меры, заглянув в местное представительство Фридменовского бюро. Его адрес на конверте. Внутри список пригодных и даровитых людей, имеющихся в наличии и горящих желанием получить работу. Проведите с ними собеседование. У вас неделя, чтобы предоставить список этих сорока пяти человек присутствующему здесь мистеру Литваку. Если к тому времени список не будет лежать у него на столе, всякое финансирование верфи будет при

остановлено до той поры, пока нужные сведения не будут предоставлены.

— Он может так поступить?! — рявкнул Эрикссон на трепещущего Дэвиса.

— Д-да...

— Тогда не вижу проблем. Приступайте сию секунду. Моя программа строительства не должна останавливаться ни на миг.

— Но, мистер Эрикссон, проблемы... есть.

— Проблемы?! Мне не нужны никакие проблемы. Наймите этих людей, как было уговорено.

— Но, сэр, есть ведь и другие подмастерья. Они отказываются работать бок о бок с черномазыми.

— Это не проблема, — отрезал Эрикссон. — Пусть тогда все подмастерья будут чернокожими. Слесаря с Севера наверняка с радостью научат их всему, что умеют сами.

— Я посмотрю... что смогу сделать.

— Неделя, — угрожающим тоном повторил Дуглас. Затем его суровые черты озарились мимолетной улыбкой. — Мне нравится ваш стиль, мистер Эрикссон. Вы необычайно здравомыслящий человек.

— Прежде всего я кораблестроитель, мистер Дуглас. Я никогда не понимал, с какой стати американцы придают цвету кожи такое значение. Если рабочий делает свое дело, мне наплевать, даже если он... — Он замялся, подыскивая уместное сравнение. — Даже если он норвежец — я все равно приму его на работу. — Тут его прервал рев паровозного гудка. — О-о, прошу простить!

Он развернулся и стремительно вышел, поспешив навстречу пыхтящему локомотиву. В свое время он настоял, чтобы от линии Чесапик — Огайо сделали ответвление, доходящее прямо до верфи. Оно уже доказало свою полезность — стальной лист подвозят прямо к воротам дока.

Но на сей раз прибыл не обычный груз проката. Поезд состоял из единственного пассажирского вагона, прицепленного к паровозу, и замыкавшей цепочку тяжело груженной платформы. Когда Эрикссон подошел, оттуда спустился коренастый человек в сюртуке и высоченном черном цилиндре.

— Вы, случаем, не мистер Эрикссон? — осведомился он, протягивая руку. — Моя фамилия Пэррот, Уильям Паркер Пэр-рот.

— Оружейник! Чрезвычайно рад. Я и сам конструировал оружие, так что знаю, о чем толкую. А это 12-дюймовое орудие, о котором вы писали?

— Верно.

— Какое красивое, — Эрикссон отошел подальше, чтобы полюбоваться громадиной длинного вороненого орудия, ибо эта затаившаяся черная машина смерти радовала взор совершенством пропорций. — Где этот ваш затвор, вот его я должен осмотреть сию же минуту.

Оба вскарабкались на платформу, перепачкавшись сажей и даже не заметив этого.

— Газовый затвор, — пояснил Пэррот, — сердце орудия, заряжающегося с казенной части. Я тщательно изучил британскую пушку Армстронга, даже изготовил одну сам. Затвор у нее сложный, а когда начинается стрельба, он вскоре становится непригодным для исполнения своей функции. Отодвигающаяся стальная плита фиксируется на месте большими запорными болтами. Но она запирает камору не до конца. После нескольких выстрелов нагретый металл расширяется, начинается утечка пороховых газов, что просто-таки угрожает жизни орудийного расчета, ежели камору разорвет, — что случалось отнюдь не единожды. Но я, полагаю, нашел решение этой проблемы.

— Вы должны рассказать, нет, показать мне!

— Всенепременно. Принцип прост. Вообразите, пожалуйста, массивную нарезную камору, в которую ввинчивают нарезной затвор.

— Тогда выход газов полностью перекрыт. Но это ж дьявольский труд, да вдобавок долгий, выворачивать и заворачивать болт после каждого выстрела!

— Разумеется. Так позвольте же мне показать...

Подойдя к казеннику пушки, Пэррот изо всех сил налег на длинный рычаг. Он и дотянулся-то до рычага с трудом, а уж потянуть его к низу так и не смог. Более рослый швед, несмотря на преклонный возраст сохранивший невероятную силу, протянул руку над головой у коротышки-оружейника и опустил рычаг могучим рывком. Затворный механизм провернулся — и откинулся на большой шарнирной петле. Эрикссон провел кончиками пальцев по резьбе на затворе и в каморе.

— Это разорванная сцепка, — гордо провозгласил Пэррот. — Идея проста, но добиться правильной машинной обработки было очень трудно. Как видите, после того как резьба в каморе и на затворе нарезана, и там, и там делаются продольные проточки. Теперь затвор можно просто вдвинуть на место. А с поворотом он фиксируется. Идеально запирая газ благодаря резьбе. После выстрела процесс повторяется в обратном порядке.

— Вы и вправду гений, — промолвил Эрикссон, поглаживая кончиками пальцев крупную резьбу. Пожалуй, он впервые в жизни похвалил коллегу.

— Если вы будете любезны показать мне корабль, на котором оно будет установлено...

— Трудновато, — Эрикссон с улыбкой постучал себя пальцем по лбу. — Изрядная его часть вот тут, внутри. Но я могу показать вам свои чертежи. Прошу ко мне в кабинет.

Проектируя свое рабочее место, Эрикссон не скупился на правительственные деньги — уж больно много ему пришлось проработать на своем веку в продуваемых всеми сквозняками комнатах, порой скудно освещенных лишь чадящими лампами. Теперь на его элегантную чертежную доску с бордюром из красного дерева свет лился через широкие окна, в том числе и потолочные. На стеллаже у стены стояли модели построенных им разнообразных кораблей и прочих изобретений. А к доске был прикреплен чертеж «Виргинии». Эрикссон горделиво постучал по нему пальцем.

— Башня будет здесь, на носу, а на корме вторая. И в каждой по два ваших орудия.

Пэррот ловил каждое слово шведского инженера, гордо демонстрировавшего новшества своей последней конструкции. Но помимо воли оружейник то и дело обращал взгляд к массивному металлическому устройству, стоявшему на полу, утыканному трубами и с торчавшим сбоку валом. В конце концов, не в силах больше сдерживать любопытство, он попытался вставить слово, но Эрикссон только-только разошелся.

— Башни будут намного меньше, чем те, что я строил раньше, потому что теперь после выстрела нет нужды откатывать пушку, чтобы зарядить ее через жерло. А будучи меньше, башня будет и легче, сиречь и повернуть ее будет не в пример проще. А еще без нужды катать пушки туда-сюда после каждого выстрела темп стрельбы возрастет. — Рассмеявшись, он хлопнул гостя по спине, отчего тот пошатнулся. — Итого две башни, четыре орудия. А я построю быстроходнейший броненосец в мире, который понесет их в бой. Ни одному кораблю на свете не выстоять против него!

Он отступил на шаг, с улыбкой разглядывая чертеж, и Пэр-роту наконец выпал шанс вклиниться с репликой.

— Великолепно, просто великолепно. Как только вернусь, приступлю к изготовлению остальных трех без малейшего промедления. Но, простите за любопытство, не могли бы вы сказать мне, что это за машина? — похлопал он по вороненой поверхности, и Эрикссон обернулся.

— Этот прототип все еще дорабатывается. — Он снова указал на чертеж стального судна. — Новый корабль будет огромный, а с размером приходят и проблемы. Вот, поглядите.

Взяв модель «Монитора» в разрезе, он указал на паровой котел.

— Единственный источник пара вот здесь, этого более чем достаточно для корабля такого размера. Башня, как видите, почти прямо над котлом. Так что было достаточно просто протянуть паропровод к небольшой машине, вращающей башню. А теперь поглядите-ка на чертеж «Виргинии». Ее машина стоит на самой нижней палубе, а башни намного выше и дальше, одна впереди, другая сзади. Отсюда следует, что мне понадобились бы теплоизолированные паропроводы, тянущиеся через весь корабль. Но даже изолированные, они будут очень горячие. А еще есть опасность, что труба разорвется — либо сама по себе, либо от вражеского огня. В перегретый пар лучше не соваться. Мне что, ставить отдельный котел под каждой башней? Не очень-то практично. Всерьез поразмыслив на эту тему, я в конце концов решил пойти таким путем.

— А об электрических моторах вы не думали?

— Думал. Но достаточно больших, чтобы повернуть башню, не существует. Да и генераторы велики, нескладны и неэффективны. Так что мне пришел в голову механический ответ. — Он оглянулся на коллегу. — Вы слыхали о цикле Карно?

— Конечно. Это приложение второго закона термодинамики.

— Совершенно верно. Идеальный цикл из четырех обратимых изменений в физическом состоянии вещества. Паровой двигатель работает по циклу Карно, но поскольку источник энергии находится вовне, то и цикл не идеальный. В своем двигателе Карно я пытаюсь добиться полного цикла в одной машине. Поначалу я применял в качестве топлива угольную пыль, подаваемую в цилиндр достаточно быстро, чтобы происходило изотермическое расширение, когда она загорается.

— И каков же результат? — с энтузиазмом поинтересовался Пэррот.

— Увы, в лучшем случае сомнительный. Трудно было поддерживать достаточно высокую температуру цилиндра, чтобы шло самовозгорание. Опять же характер самого топлива. Ежели не измолоть его в тончайший порошок, а процесс сей как минимум утомительный и дорогостоящий, оно слипается в комья и забивает трубки. Дабы обойти эту проблему, я сейчас работаю с керосином и прочими легковоспламеняющимися жидкостями, что сулит более успешный результат.

— Замечательно! Значит, под каждой башней у вас будет отдельный двигатель. Вы не могли бы сообщать мне, как продвигается дело?

— Разумеется.

Пэррот думал о патенте на самоходную сухопутную батарею, висящем на стене его кабинета уже много лет. Весьма практичная идея. Недоставало только достаточно компактного двигателя, способного привести ее в движение.

Не сгодится ли на эту роль машина Эрикссона?


* * *

Когда двое ирландских офицеров вошли в кабинет, Густав Фокс, сидя за столом, подписывал какие-то бумаги. Он жестом пригласил пришедших сесть в приготовленные кресла, покончил с бумагами и отложил перо в сторону.

— Генерал Мигер, вы позволите задать лейтенанту Рили пару вопросов?

— Спрашивайте, ваша честь.

— Спасибо. Лейтенант, я заметил шрам у вас на правой щеке.

— Сэр? — встревожившийся Рили хотел было потрогать шрам, но тут же одернул себя.

— Не мог ли этот шрам быть некогда... буквой «Д»?

— Да, сэр, но... — запинаясь, пролепетал Рили, а его бледное лицо налилось пунцовым румянцем.

— Вы из числа San Patricio?

Жалкий Рили медленно кивнул, совсем съежившись в кресле.

— Мистер Фокс, — встрепенулся Мигер. — Вы не могли бы мне растолковать, о чем речь?

— Непременно. Это случилось в не столь отдаленном прошлом, когда наша страна воевала с Мексикой. Сорок лет назад. Ирландские солдаты были в американской армии даже тогда. Добрые, преданные воины. Не считая тех, кто дезертировал и вступил в мексиканскую армию, чтобы биться на стороне мексиканцев.

— Как?! — вскричал Мигер, вскакивая и сжимая кулаки.

— Я не дезертировал, генерал, честное слово. Позвольте мне объяснить...

— Да уж будьте любезны, и побыстрей, парниша!

— Это была рота святого Патрика, вот нас и прозвали San Patricio по-испански. Изрядную часть роты составляли дезертиры из американской армии. Но я не дезертировал, сэр! Я только-только приехал из Ирландии и прибыл в Техас с караваном переселенцев. Я вовсе не служил в американской армии, а в мексиканскую поступил из-за денег и прочего. Затем, когда мы попали в плен, генерал Уинфилд Скотт хотел всех перевешать. Некоторых и повесили, а остальные отделались поркой и тавром «Д» на щеке — то бишь «дезертир». Я клялся, что никогда не служил в армии, и они не смогли отыскать в архивах вообще никаких записей обо мне. Мне поверили, поэтому я отделался легко, без причитающихся пятидесяти ударов кнутом. Но сказали, что я все равно воевал против этой страны, поэтому меня заклеймили и отпустили. Я разъярял клеймо, разодрал струп и все такое, так что буква теперь не видна, — подняв голову, Рили выпрямился, не вставая из кресла. — Вот и все, генерал Мигер. Присягаю на Святой Библии. Я был простым парнишкой из Керри, только-только сошедшим с корабля на берег, и совершил ошибку. С тех пор не прошло и дня, чтобы я не раскаивался в содеянном. Я вступил в эту армию и бился за эту страну. И только об этом и мечтал всю жизнь.

Мигер задумчиво наморщил лоб, а Фокс прервал воцарившееся молчание:

— Ваше мнение, генерал? Вы ему верите? Предоставляю решение вам.

Мигер кивнул. Лейтенант Рили, бледный как смерть, вытянулся в струнку. Наконец, несколько бесконечных секунд спустя, Мигер заговорил:

— Я верю ему, мистер Фокс. Он добрый солдат, у него отличный послужной список, и, по-моему, он с лихвой отплатил за то, что совершил в давнем прошлом. Я оставлю его, если вы не против.

— Конечно. Полагаю, теперь, когда прошлое открылось, лейтенант будет сражаться еще лучше. Быть может, он наконец-то сумеет избавиться от горьких воспоминаний.


* * *

Проехав мимо Уайтхолла, кеб свернул на Даунинг-стрит и остановился перед домом номер 10. Возница спустился с козел и распахнул дверцу. Ему пришлось поддержать выбравшегося из кеба изможденного офицера с явными симптомами перенесенной лихорадки — ввалившимися глазами и изжелта-бледным

лицом. Отправляя его домой в отпуск по болезни, ему вверили последние рапорты. И хотя путешествие верхом на муле до Веракруса едва не прикончило его, теперь он уже понемногу оправлялся. Дрожа и щурясь на негреющем блеклом весеннем солнце, он сунул пачку бумаг под мышку и поспешил войти в дом, как только дверь открылась.

— Это майор Чалмерс, — сообщил лорд Пальмерстон, когда офицера ввели в зал заседаний кабинета министров. — Кресло для него, будьте любезны. A-а, да, рапорты, я возьму их, если позволите. Джентльмены, несмотря на свое явное нездоровье, майор был достаточно великодушен, чтобы предстать сегодня перед нами и лично рапортовать о продвижении строительства дороги. Правильно я говорю, сэр?

— Так точно. Должен со всей откровенностью признаться, что на первых порах дело продвигалось туго, поскольку вначале у нас было слишком мало индийских полков. Первые изыскания я проводил лично. Самой тяжелой частью строительства были прибрежные болота. В конце концов нам пришлось проложить дорогу по дамбе на голландский манер, с дренажными трубами под ней, чтобы воды прилива могли сливаться обратно в море...

Глухо, мокротно закашлявшись, Чалмерс вынул из-за обшлага платок, чтобы утереть лицо. Лорд Рассел, видя его явное недомогание, налил воды и принес стакан офицеру. Вяло улыбнувшись, майор кивнул в знак благодарности и продолжал:

— После болот мы снова углубились в джунгли. Вдобавок вдоль перешейка Теуантепек, который надлежит пересечь, проходит гряда невысоких холмов. Там никаких серьезных трудностей, хотя и придется построить несколько мостов. Леса там не занимать, так что проблем с этим не предвидится. Затем, как только мы перевалим через холмы, перед нами раскинется атлантическая прибрежная равнина, не в пример более пологая.

— Полагаю, у вас имеется график работ, — произнес лорд Пальмерстон.

— Так точно, и я считаю, что мы пойдем с опережением графика. Прибывают все новые и новые полки, и все они с ходу подключаются к работе. Теперь у нас довольно людей, так что на самых тяжелых работах солдаты теперь трудятся посменно. Я могу твердо обещать вам, джентльмены, что когда дорога понадобится вам, она будет готова.

— Браво! — воскликнул лорд Рассел. — Вот это истинно британский дух! Мы все желаем вам скорейшего выздоровления и искренне надеемся, что вы сможете от души насладиться побывкой в Лондоне.


Опасное путешествие

Дон Амбросио О’Хиггинс покинул колесный пароход в сумерках. С борта ему передали небольшой саквояж и длинный промасленный брезентовый сверток. Закинув сверток за спину и взяв саквояж, О’Хиггинс двинулся было вперед — но тут же снова отступил в тень. На берег вышел французский патруль, освещая себе дорогу фонарями. Солдаты продвигались вперед осторожно, держа мушкеты наготове и поглядывая во все стороны, слишком уж хорошо им было известно, что в этой треклятой Мексике против них настроены все поголовно. Присев на корточки за бочками, О’Хиггинс не выходил, пока патруль не прошел, и лишь после этого пересек пустынный порт и нырнул под защиту уже знакомых улочек Веракруса. Город патрулировало еще немало французских солдат, но они не совались в эти темные, опасные закоулки. Слишком уж много патрулей попало в засады, слишком много солдат не вернулось, а их оружие теперь обратилось против самих захватчиков. О’Хиггинс осторожно огляделся, ибо эти мрачные переулки опасны не только для французов. И, не удержавшись, испустил негромкий вздох облегчения, наконец добравшись до трактира, в этот поздний час запертого и безмолвного. На ощупь пробравшись к заднему крыльцу, О’Хиггинс тихонько постучал. Потом погромче, пока изнутри брюзгливо не отозвались:

— Ступайте прочь, у нас закрыто!

— Холодно же ты встречаешь старого друга, Паблосито. Я ранен в самое сердце.

— Дон Амбросио! Неужто вы?!

Лязгнул отодвигаемый засов. Комнату озаряла единственная свеча; Пабло снова запер дверь, после чего сходил за бутылкой особого мескаля из города Текила. Провозгласив тост, они выпили.

— Не было ли интересных новостей из Салина-Крус со времени моего отъезда? — осведомился О’Хиггинс.

— Все то же самое. Просачиваются вести, что английские войска прибывают по-прежнему. Строительство дороги идет медленно — но все-таки продвигается вперед. Когда этих захватчиков — дай-то бог! — вышвырнут, нам после них хотя бы останется дорога. Все остальное они разворовали. Но дорогу им не утащить! — Пабло легонько пнул брезентовый сверток. — Очередное задание?

О’Хиггинс утвердительно склонил голову.

— Как и ты, я сражаюсь за свободу Мексики. И, как и ты, я не распространяюсь о том, что делаю.

Пабло понимающе покивал и осушил стакан.

— До прихода французов мексиканцы завсегда были готовы сразиться с мексиканцами. Когда французов погонят прочь, они наверняка снова будут биться друг с другом. Кое-кто, оставшись не у дел, лишь выжидает своего часа, когда французы уйдут.

— С прискорбием признаю, что бурное прошлое Мексики мне почти неведомо.

— Подходящее слово. До прихода конкистадоров различные индейские племена воевали между собой. Потом воевали с испанцами. Потерпев поражение, они были обращены в рабство. Должен вам сказать, что я хожу к мессе и весьма набожен. Но Мексика не освободится, пока власть церкви не будет сломлена.

— Она настолько сильна?

— Да. По-моему, у нас более шести тысяч священников и больше восьми тысяч членов религиозных орденов. Все они недосягаемы для закона благодаря fuero — своим собственным синедрионам, — если это так называется. Они владеют обширнейшими землями, где братия купается в роскоши, в то время как бедняки голодают. Епископы Пуэблы, Вальядолида и Гвадалахары — миллионеры.

— Неужели ничего нельзя поделать?

— Делается помаленьку. В 1814 году мы провели избирательную реформу, где голосовать могли все, выбрали конгресс, все было замечательно. Потом пришли французы. Впрочем, довольно о прошлом. Теперь мы должны сражаться. По крайней мере, мы оба на стороне либералов и правительства Бенито Хуареса. Я слыхал, он бежал на север, когда французы перешли в наступление.

— Насколько я понимаю, сейчас он в Техасе, только и ждет, когда будет можно вернуться, — кивнул О’Хиггинс.

— Да придет сей день поскорей! Не послать ли за Мигелем?

— Утром. Как там ослы?

— Жирели на его пастбищах, когда я по пути заглядывал к нему в гости. Я даже прокатился на вашей Росинанте пару раз. Она бьет копытами от желания тронуться в путь.

— Спасибо. А ослы быстро порастрясут жирок, не бойся.

Они засиделись, беседуя, пока свеча не догорела, а бутылка не опустела. Встав, Пабло широко зевнул.

— Будете спать в доме? Я велю постелить вам.

— Спасибо, но вынужден отказаться. Обойдусь своим одеялом в клети. Чем меньше людей будет знать, что я здесь, тем лучше.

Мигель явился на рассвете. Утром они собрали скудные припасы, в полдень вместе с Пабло поели фасоли и тортильи и вскоре тронулись в путь. Французы охотно переняли мексиканский обычай сиесты, так что в жаркие часы улицы пустели. О’Хиггинс направился через город к тропам, петляющим по джунглям на восток.

— Мы возвращаемся в Салина-Крус? — спросил Мигель.

— Не в этот раз. По тропе дойдем только до Сан-Лукас-Охитлана. Затем свернем на юг, в горы Оахака. Тебе известны эти тропы?

Мигель кивнул, после чего горестно тряхнул головой.

— Знать-то знаю, да только там опасно, если только вы не дружите с Порфирио Диасом. В горах правят он да его последователи.

— Я ни разу не встречался с этим добрым генералом, но не сомневаюсь, что он будет рад встрече со мной. Как нам его отыскать?

— Это не проблема. Он сам нас найдет, — с угрюмой обреченностью проронил Мигель.

Они продолжали путь под палящими лучами послеполуденного солнца, задержавшись лишь затем, чтобы напоить животных. Французские войска им на сей раз не встречались. Ближе к вечеру ветер пригнал с моря тучи, стало немного прохладнее. Заморосил дождик, но путники не обратили на него никакого внимания.

У подножия гор Оахака плоская как стол прибрежная равнина Теуантепека внезапно окончилась. По мере восхождения в горы деревни встречались все реже и реже, поскольку отыскать среди скал местечко, пригодное для земледелия, становилось все сложнее. Да и полвека революций, сменявших одна другую, тоже оставили свой след. Путники миновали безымянную деревню, от которой осталось лишь пепелище да обугленная земля. Тропа вела все выше, неспешно петляя среди деревьев. На этой высоте стало прохладнее, равнинные кусты уступили место исполинским соснам. Стук копыт животных заглушала хвоя, устилавшая землю толстым ковром, и тишину нарушал лишь посвист ветра среди ветвей высоко над головой. Наконец, выйдя на поляну, они обнаружили, что дальнейший путь им преграждает вооруженный всадник.

О’Хиггинс осадил лошадь и хотел было схватиться за винтовку, но тут же одумался. Это не случайная встреча. За ними наверняка следили, взяли в кольцо и отрезали путь назад. Всадник не притронулся к винтовке, висевшей у него за плечами, но трепет листвы по обе стороны от тропы недвусмысленно говорил, что он здесь не одинок. Черные глаза этого обладателя бесстрастного индейского лица холодно взирали на О’Хиггинса из-под широких полей сомбреро. Едва завидев незнакомца, Мигель остановил ослов. О’Хиггинс медленно спешился, старательно избегая даже подносить руки к оружию. Передал поводья Мигелю и неспешно зашагал к всаднику.

— Ближе не подходи, — распорядился тот. — Нечасто мы видим незнакомцев в этих горах. Что тебе надо?

— Меня зовут Амбросио О’Хиггинс, я прибыл сюда по делу. Я хочу видеть Порфирио Диаса.

— Что тебе надо? — повторяя это, всадник сделал короткий жест ладонью, и из подлеска по обе стороны тропы появилась группа людей, поголовно вооруженных винтовками. О’Хиггинс даже не поглядел на них, обращаясь только к всаднику.

— Я могу открыться только Диасу, и уверяю вас, это дело величайшей важности. Могу лишь сказать, что он сочтет его крайне насущным, когда узнает, зачем я искал встречи с ним. Он наверняка пожелает побеседовать со мной, когда поймет, почему я пришел в его горы.

— С какой стати мы должны верить тебе? Не проще ли расстрелять вас обоих на месте?

Мигель так затрясся от ужаса, что вынужден был ухватиться за седло, чтобы не упасть. Однако О’Хиггинс не выказал даже тени эмоций; взгляд его был так же холоден, как взгляд собеседника.

— Если вы просто бандиты, я ничем не смогу вам помешать. Но если вы воины и хуаристы, то отведете меня к своему предводителю. Я сражаюсь за свободу Мексики — как и вы.

— Откуда вы прибыли?

— Мы сегодня вышли из Веракруса.

— А до того?

— Я с радостью поведаю это Порфирио Диасу.

— С какой стати я должен верить твоим словам?

— Тут уж вам придется рискнуть. Да и подумайте сами, какая еще причина могла заставить меня отправиться в ваши горы? Если бы у меня не было законных оснований для разговора с Диасом, это было бы сущим самоубийством.

Пораскинув умом над всем сказанным, всадник принял решение. Снова махнул рукой, и его приспешники опустили винтовки. Мигель тут же исторг вздох облегчения, перекрестившись дрожащей рукой. О’Хиггинс снова вскочил в седло и проехал вперед, поравнявшись с собеседником.

— Что слыхать о войне? — спросил гверильеро.

— Скверные дела. Французы одерживают победы повсюду. Хуареса разбили, но он сумел бежать в Техас. Французы держат все города. Последним пал Монтеррей. Но сама Мексика не побеждена — и никогда не будет побеждена. Воины вроде вас удерживают горы, куда французы не осмеливаются даже носа сунуть. Регулес укрепился с вооруженными сторонниками в Мичоакане, Альварес следует его примеру в Гверьеро. И ни в одном из этих мест французы даже не показываются. А есть и другие.

Тропа сузилась, и всадник поехал впереди. Они не торопили лошадей, чтобы пешие спутники поспевали за ними. Тропа петляла между деревьев, порой раздваиваясь, а порой исчезая напрочь. Миновав каменистую осыпь, они снова вошли в сосновый лес; копыта лошадей беззвучно погружались в толстый ковер хвои, источавший пьянящее благоухание. Затем сквозь аромат смолы пробился запах костра. Вскоре они вышли на поляну, по которой там и тут были разбросаны шалаши из хвороста. А перед самым большим из них сидел на бревне молодой человек в мундире с генеральскими звездами на погонах.

«Как он молод!» — удивился О’Хиггинс, спрыгивая на землю. Двадцать три года — по большей части отданных борьбе за свободу Мексики. Трижды он попадал в плен и трижды бежал. Этот молодой адвокат из Оахаки ступил на трудную стезю и прошел по ней долгий путь.

— Дон Амбросио О’Хиггинс к вашим услугам, генерал.

Холодно кивнув, Диас смерил пришельца взглядом с головы до ног.

— Не очень-то мексиканское имя.

— Это потому, что я не мексиканец. Я из Чили. Мой дед прибыл из Ирландии.

— Слыхал я о вашем деде. Он был великим бойцом за освобождение от гнета Испании. И еще более великим политиком, как и ваш отец. Итак, что же одному из О’Хиггинсов могло понадобиться от меня настолько сильно, что он решился рискнуть жизнью в этих горах?

— Я хочу помочь вам. И надеюсь, что в ответ вы поможете мне.

— И каким же это образом вы рассчитываете мне помочь? Хотите стать одним из моих guerrilleros?

— Помощь, которую я вам принес, стоит куда большего, чем всего лишь один человек, сражающийся на вашей стороне. Я хочу помочь вам тем, что принес из Америки. — Он начал разворачивать брезент. — Я видел ружья ваших людей — гладкоствольные мушкеты, заряжающиеся со ствола.

— Они убивают французов, — холодно отозвался Диас.

— А с такими ружьями ваши люди смогут убивать их куда лучше. — Он извлек из брезента винтовку и приподнял ее, чтобы продемонстрировать. — Это спенсеровская винтовка. Заряжается с казенной части, вот так.

Взяв металлическую трубку, он сунул ее в отверстие в деревянном ложе и щелкнул рычагом взвода.

— Теперь она заряжена. В этой трубке двадцать патронов. Скорость стрельбы зависит только от того, насколько быстро они поступают в патронник, а стрелок нажимает на спусковой крючок. — Он передал винтовку Диасу, и тот принялся вертеть ее так и эдак.

— Слыхал я о таких. Значит, так вы ее заряжаете?

Он дернул за рукоятку, и выброшенный патрон упал на землю.

— Так. Затем, после выстрела, надо снова проделать то же самое. Пустая гильза будет выброшена, а вместо нее будет заряжен новый патрон.

Оглядевшись, Диас указал на высохшее дерево ярдах в десяти от себя и жестом приказал всем отойти подальше. Потом вскинул винтовку и нажал на спусковой крючок; от дерева во все стороны полетели щепки. Он перезаряжал и стрелял, перезаряжал и стрелял, пока магазин не опустел. На дереве остался ощетинившийся щепками круг, над землей облаком стелился пороховой дым. Потом тишину прервал одобрительный рев гверильеро. Еще раз оглядев винтовку, Диас впервые улыбнулся.

— Чудесное оружие. Но мне не выиграть сражение при помощи одной-единственной винтовки.

— В Соединенных Штатах сейчас грузится корабль, который привезет еще тысячу таких, да боеприпасы в придачу. Он отплывает в Мексику со дня на день. — Вынув из свертка тяжелый кожаный кошель, О’Хиггинс передал Диасу и его. — Тут серебряные доллары, которые вы можете потратить на еду и припасы. С кораблем доставят еще.

Аккуратно прислонив винтовку к бревну, Диас взвесил кошель на ладони.

— Соединенные Штаты весьма щедры, дон Амбросио. Но сей мир жесток и беспощаден, и лишь святые проявляют щедрость, не рассчитывая на воздаяние. Неужто ваша страна ни с того ни с сего обратилась в нацию святых? Или в обмен на эти богатые дары она рассчитывает заполучить нечто от меня? Не так уж давно я спускался с гор, дабы присоединиться к остальным в битве за мою страну — против ваших захватчиков-гринго с севера. Стереть эту войну из памяти будет трудно. Немало мексиканцев полегло от американского оружия.

— Те дни давно прошли, как и война между штатами. Ныне в Америке воцарился мир между Севером и Югом, равно как и мир между американским правительством и вашими хуаристами. Оружие и боеприпасы, подобные этим, переправляют через границу в огромных количествах. Америка ведет против Максимилиана и французов дипломатическую войну. И повела бы войну настоящую, если бы французы не согласились на ее требования. В это самое время, пока мы тут сидим, хуаристы на севере наступают на французов, а заодно на австрийские и бельгийские войска, воюющие под их началом.

— А ваши американцы хотят поступить точно так же? Пойти маршем на Мехико?

— Нет. Они хотят, чтобы вы двинулись на юг. До вас доходили вести о тамошних плацдармах?

— Какие-то путаные донесения. Диковинные солдаты в странных мундирах. Какое-то строительство дороги. Трудновато понять, с какой стати они вдруг занялись этим здесь. Люди, с которыми я толковал, считают, что они просто безумцы.

— Это британские солдаты. И они вовсе не безумцы, как раз напротив, они разработали планы тщательно и весьма разумно. Вы позволите вам показать?

Диас жестом предложил ему продолжать, и О’Хиггинс развернул карту, вынутую из седельной сумки, сел на бревно рядом с Диасом и указал на юг Мексики.

— Плацдарм устроен вот здесь, на тихоокеанском побережье, в районе рыбачьей деревушки Салина-Крус. Солдаты родом из многих стран Востока, но в основном из Индии. Командуют ими англичане, намеревающиеся выстроить дорогу через перешеек вот здесь, до атлантического порта Веракрус.

— Зачем?

— Затем, что эти войска прибыли из многих уголков Британской империи. Из Китая и Индии. А североамериканцы по-прежнему воюют с англичанами, хоть сами и не желают этого. Они полагают, что, как только дорога будет достроена, войска британцев вторгнутся в Соединенные Штаты.

— Теперь все совершенно прояснилось, — в голосе Диаса внезапно не осталось ни единой теплой нотки. — Ваши американцы хотят загребать жар моими руками. Но я патриот, а не наемник.

— По-моему, было бы вернее сказать, что враг моего врага — мой друг. Эти британские войска вдобавок союзники французов. Их надлежит изгнать с мексиканской земли. И в подтверждение своих слов я привез вам еще кое-что. — Вынув из-за борта сюртука конверт, О’Хиггинс передал его собеседнику. — Адресовано лично вам. От Бенито Хуареса.

Взяв конверт обеими руками, Диас задумчиво воззрился на него. Хуарес — президент Мексики. Человек и страна, во имя которых Диас сражался столько долгих лет. Вскрыл конверт и приступил к чтению — неторопливо и основательно. А дочитав, поднял глаза на О’Хиггинса.

— Ведомо ли вам, о чем тут речь?

— Нет. Я знаю лишь одно: мне было велено отдать его вам только после беседы об оружии и англичанах.

— Он сообщает, что подписал с американцами договор. Что возвращается из Техаса со множеством винтовок и боеприпасов. И ведет американских солдат с пушками. Они соединятся с гве-рильеро на севере. Атакуют Монтеррей, а затем двинутся на Мехико. Захватчиков погонят обратно за море. И просит, чтобы я и гверильеро на юге сражались, дабы помешать англичанам построить эту дорогу. Пишет, что таким путем я послужу Мексике лучше всего.

— Вы согласны?

Диас колебался, вертя письмо в руках так и эдак. Потом выразительно развел руками — и улыбнулся.

— Что ж, почему бы и нет? Как ни крути, они тоже захватчики. Да и враг моего врага, как вы говорите. Так что я сделаю все, что полагается делать для доброго друга, — сражаться. Но первым делом встает вопрос об оружии. Как он будет разрешен?

Вытащив из кармана многократно свернутую карту, О’Хиггинс разложил ее на коленях и указал на побережье Мексиканского залива.

— Американский пароход берет на борт винтовки и амуницию вот здесь, в Новом Орлеане. Через неделю он прибудет сюда, к этой рыбачьей деревушке Салтабарранка. Чтобы встретить его, мы должны прибыть туда.

Поглядев на карту, Диас нахмурился.

— Эти места мне не знакомы. А чтобы добраться туда, мы должны пересечь главный тракт, ведущий в Веракрус. А выставлять себя на обозрение на открытой равнине крайне опасно. Мы горцы, в горах мы можем атаковать врага и постоять за себя. Если же французы обнаружат нас на открытой местности, нас попросту перебьют.

— Человек, пришедший со мной — Мигель, — прекрасно знает дорогу. Он проводит вас туда. Вам потребуется раздобыть как можно больше вьючных животных. Мигель и остальные будут постоянно следить за французами. Он говорит, что сейчас поблизости нет крупных скоплений французских войск. Мы сможем добраться до берега ночью совершенно незаметно. Как только оружие будет у вас, вы сможете дать отпор любым мелким подразделениям противника, какие встретятся нам на обратном пути. Это вполне осуществимо.

— Да, пожалуй, этот план может удаться. Мы получим оружие и пустим его в ход против англичан. Но не ради вас или ваших друзей-гринго. Мы сражаемся за Хуареса и Мексику — да еще за тот день, когда наша страна будет свободна от иноземных захватчиков.

— Я тоже бьюсь за этот день, — откликнулся О’Хиггинс. — И мы победим.


Вероломный Альбион

Бригадир Сомервилл дожидался на пристани, придерживая шляпу, чтобы ее не унесло ветром. Крепкий норд сек его лицо брызгами прибоя и дождем; май в Портсмуте больше напоминал декабрь. Стоящий на рейде флот рисовался во мгле лишь неясными силуэтами. Пелена дождя почти застилала от взора темные корпуса с нок-реями. Мачт не было лишь на одном корабле, над палубой возвышалась только одинокая дымовая труба.

— «Отважный», сэр, — сказал сопровождавший его военный моряк. — Брат «Смелого», который прибудет завтра. Как я понимаю, его импровизированный круиз оказался весьма успешным. Возникли мелкие проблемы с течами в районе орудийных портов, но с ними быстро разобрались.

— Уродина, а? Мне как-то не хватает мачт.

— А мне — нет, — с грубоватой прямотой заявил моряк. — У меня были друзья на «Воителе», затонувшем со всем экипажем. И мы уж позаботимся, чтобы такое больше не повторилось.

«Отважный» не уступит, а то и даст фору судам янки. Мы кое-чему научились с тех пор, как «Монитор» с «Виргинией» бились, пока не разошлись ни с чем. Я был свидетелем этого сражения. Мой корабль тогда стоял близ Хэмптон-Роудс как раз с этой целью. С той поры будто целый век пролетел. То была первая битва между стальными кораблями. В тот день искусство морского боя преобразилось — необратимо и навсегда. Я моряк чуть не с пеленок и люблю жизнь под парусом. Но вдобавок я еще и реалист. Нам нужен боевой флот, флот современный. А сие означает, что парусу пришел конец. Военный корабль должен стать боевой машиной, с более мощными орудиями и куда более крепкой броней. Вот в том-то и беда «Воителя». Он был ни то, ни се, ни посередке — не парусник и не пароход, а всего помаленьку. Эти новые военные корабли построены по тому же принципу, но с серьезными усовершенствованиями. Теперь, когда парус и мачты приказали долго жить, а вместе с ними и такелаж, и парусные рундуки, стало больше места для угольных бункеров. А это значит, что мы можем оставаться в море гораздо дольше. Но куда важнее тот факт, что теперь мы можем сократить экипаж вдвое.

— Боюсь, я не улавливаю связи.

— Все достаточно просто. Без парусов нам не нужны и бывалые матросы, которые должны карабкаться на мачты, чтобы ставить паруса. Добавьте сюда и тот прискорбный факт, что на борту «Воителя» паруса и якорь поднимали вручную, в силу каких-то архаичных соображений адмиралтейства. Теперь паровые лебедки делают эту работу быстрее и лучше.

Кроме того — хоть это и слабое утешение для погибших на борту «Воителя», — мы изменили конструкцию цитадели, бронированного корпуса, который должен был защитить батареи. Но не защитил. С той поры мы кое-чему научились. Снаряды янки пробивали вертикальный броневой лист насквозь. Теперь броня стала толще, да вдобавок конструкция «Виргинии» тоже нам кое-что подсказала. Как вы помните, ее броня была наклонена под углом сорок пять градусов, так что болванки попросту рикошетировали от нее. Так что теперь наша цитадель тоже имеет наклонные стенки. Кроме того, в отличие от «Воителя» мы обшили броней и нос, и корму. Это воистину лучшие боевые корабли на свете.

— Искренне надеюсь, что вы правы, капитан. Как и вы, я считаю, что мы, военные, должны изменить стиль мышления. Как говорится, приспосабливайся или погибай.

— В каком отношении?

— Ну, взять хотя бы стрелковое оружие. Во время последнего конфликта я наблюдал, как американцы расстреливают наши ряды в пух и прах снова и снова. Я уверен, что наши солдаты лучше всех на свете, уж по дисциплине-то наверняка. И все же мы проиграли сражение. Просто американцы стреляли из своих ружей, заряжающихся с казенной части, быстрее. Если... когда мы снова пойдем на войну, мы должны иметь оружие вроде того.

— Да, я слыхал о таком, — отозвался моряк, — но ставлю дисциплину куда выше. На судне без нее определенно нельзя. Только дисциплинированный и хорошо обученный орудийный расчет не дрогнет под огнем. Такие люди будут вести огонь, что бы вокруг ни творилось. Морские пехотинцы тоже. Я видел, как их обучают; я видел их в бою. Они — как машины. Заряди, прицелься, выстрели. Заряди, прицелься, выстрели. Если им дать эти хитроумные штуковины с зарядкой с казенника, они смогут палить, когда вздумается. Никакой дисциплины. Наверняка будут растрачивать боеприпасы попусту.

— Я согласен с вашим подходом к выучке орудийных расчетов. Дисциплина видна под огнем. Но, увы, никак не могу согласиться с вашим отношением к самовзводным винтовкам. Когда солдаты выходят против солдат, побеждают те, кто успеет обрушить на противника больше свинца. Уверяю вас, сэр, я видел такое собственными глазами.

Подходя к пристани, паровой катер гудком дал сигнал дожидающимся его офицерам, чтобы приготовились подняться на борт. Спустили трап, и Сомервилл вслед за военным моряком направился в тесную каюту, смердевшую табачным перегаром, но зато хотя бы защищавшую от дождя. Катерок с пыхтением вышел в гавань и минут пять спустя причалил к дебаркадеру. Поспешно прошагав по дощатому помосту, они вскарабкались по трапу, ведущему на новый военный корабль. Окликнув одного из вахтенных матросов, капитан третьего ранга велел отвести Сомервилла в капитанскую каюту.

Просторная, роскошная капитанская каюта на борту «Отважного» являла собой разительный контраст по сравнению с каюткой доставившего их сюда катера. Керосиновые лампы с шарнирной подвеской озаряли теплым светом темные деревянные панели и кожаные кресла. Как только сухопутный офицер вошел, моряки, изучавшие карты, обернулись к нему.

— А, Сомервилл, добро пожаловать на борт, — сказал адмирал Нейпир — высокий мужчина с роскошными бакенбардами, едва не упиравшийся макушкой в потолок. — По-моему, вы еще не знакомы с капитаном Фосбери, командующим этим судном. Бригадир Сомервилл.

Сбоку от карт стоял графинчик с портвейном, и Сомервиллу протянули бокал с вином. Адмирал постучал пальцем по карте.

— Лэндс-Энд, вот где мы будем через два дня. Это точка нашего рандеву. Некоторые грузовые суда — парусники из числа тихоходов — в настоящее время уже следуют туда. Мы отплываем завтра, по прибытии «Смелого». Моим флагманом станет он, поскольку я хочу взглянуть, как он маневрирует в открытом море.

Изучавший карту Сомервилл кивнул.

— Всем ли судам известно место назначения?

— Всем, — утвердительно склонил голову адмирал. — Каждое судно получило отдельный приказ. В скверную погоду удержать суда в строю невозможно. А эти суда тяжело нагружены артиллерийскими орудиями, так что кто-нибудь неминуемо отобьется. — Отодвинув одну карту в сторону, он перешел к следующей. — Мы встретимся вот здесь, вне поля зрения сухопутных наблюдателей и вдали от обычных торговых маршрутов. И уж наверняка подальше от штата Флорида. Шестьдесят шесть градусов западной долготы, двадцать четыре северной широты.

— В операции участвует масса судов, им известно о месте назначения... давно ли?

— Уже не меньше трех недель.

— Отлично, просто великолепно!

При этом оба улыбнулись, а адмирал Нейпир даже хмыкнул под нос. Заметивший это капитан Фосбери был озадачен этими улыбками, но тут же с пожатием плеч выбросил все это из головы. Мало ли какие причуды бывают у главнокомандования; у него хватает ума не интересоваться, что тут смешного.

— Еще портвейна, сэр? — спросил вместо этого Фосбери, заметив, что бокал сухопутного военного пуст.

— Непременно. Может, скажем тост, а, адмирал?

— От всей души поддерживаю. Так давайте выпьем за безопасное плавание — и замешательство врага.

На сей раз оба рассмеялись вслух, после чего осушили свои бокалы. А капитан Фосбери снова напомнил себе, что по своему рангу недостоин справляться у них, в чем тут юмор.


* * *

В Англии зябкий, дождливый день клонился к вечеру. Зато в Мексике, отделенной от туманного Альбиона обширными просторами Атлантического океана, утро только-только занималось — и уже стояла жара. Впрочем, стрелок Бикрам Хайдар из 2-го Гуркхского стрелкового полка жары почти и не замечал. В Непале летом бывает и пожарче. А уж в Бомбее, где полк стоял до отправки сюда, было и того хуже. Нет, донимала его отнюдь не тропическая жара, а бесконечное рытье. Ежели б он хотел остаться дома и заняться крестьянским трудом, он всю жизнь копался бы в земле эдаким-то манером — с мотыгой и лопатой. Но Бикрам никогда и не думал подаваться в крестьяне. Чуть ли не с пеленок он знал, что будет солдатом, как отец, а до того — отец отца. Он помнил, как дед сидел по вечерам у огня, покуривая трубку, — с прямой спиной, стройный и подтянутый, как за полтора десятка лет до того. А послушать его рассказы! О дальних странах и диковинных людях. О выигранных и проигранных сражениях. О хитроумных уловках и развеселых деньках в полку. Замечательно! Бикрам ни разу, ни на кратчайший миг не усомнился, что станет солдатом королевы. Да и теперь в его душе не шевельнулся даже червячок сомнения — просто уж очень он не любил копать землю.

Так что он обрадовался, когда джемадар[46] окликнул его и трудившихся по соседству:

— Хватит копать, надо вырубить кусты и мелкую поросль, мешающие лесорубам подступиться к деревьям.

С радостью выхватив свой кукри, Бикрам вместе с остальными гуркхами трусцой припустил вдоль рядов землекопов. Пыльная дорога позади огибала склон холма, пересекая овраг по деревянному мосту, только что выстроенному командой саперов. Впереди подлесок был уже вырублен, и солдаты Бомбейского стрелкового рубили деревья, преграждающие путь. А еще дальше впереди раскинулись непролазные джунгли.

Бикрам только-только начал рубить стелющуюся по земле лиану, как сзади донесся какой-то отдаленный треск.

— Джемадар, не ружейная ли это пальба? — встрепенулся он.

Джемадар, слышавший ружейную стрельбу не раз и не два, что-то буркнул в знак согласия, озираясь на дорогу и взглядом отыскивая место, где аккуратными пирамидами стояли их мушкеты. И мгновенно принял решение.

— К оружи...

Договорить он не успел. В глубине джунглей прямо перед ними прогремел нестройный залп, и джемадар рухнул, щедро орошая почву кровью из разорванного горла. Бросившись на землю, Бикрам по-пластунски пополз вперед, прячась в подлеске и держа кукри наготове. Еще один залп прошил листву у него над головой, послышался топот бегущих ног — и наступила тишина. Потом сзади поднялся крик. Мгновение Бикрам лежал неподвижно. Надо ли преследовать нападавших? В одиночку, почти без оружия — не считая острого клинка. Вряд ли подобное разумно. Но ведь он гуркх и боец. Бикрам уже был готов устремиться вслед за сидевшими в засаде стрелками, когда позади прокричали новые команды и пропел горн.

Трубят сбор. Неохотно, по-прежнему пригибаясь, Бикрам двинулся обратно, к своей роте, — резко метнувшись в сторону, чтобы не попасть под копыта вздыбившейся офицерской лошади. За всадником, пыхтя и отдуваясь, спешили солдаты Йоркширского — 33-го пехотного — полка. По команде офицера они остановились и развернулись в боевую цепь. Направили ружья на безмолвный лес.

И в тот же миг сзади по дороге снова послышалась стрельба. Офицер громко и без запинок начал изрыгать проклятия.

Пока гуркхи вернулись к своим мушкетам и построились, огонь стих окончательно. Раненых и убитых понесли в лагерь. Потери были незначительные, однако дорожные работы были прерваны на добрый час. Но постепенно строительство возобновилось. Несмотря ни на что — ни на вооруженные нападения, ни на жару, ни на насекомых и змей, — дорога мало-помалу продвигалась все дальше и дальше.


* * *

В распоряжении Густава Фокса было вдоволь намеков и слухов, но ни единого надежного свидетельства. Да, британцы собирают какую-то военную флотилию. Об этом рапортовали многие из его оперативных работников на Британских островах. Что-то готовилось — но никто не знал, что же именно. До сегодняшнего дня. Развернув телеграмму на столе, Фокс перечитал ее, наверное, в сотый раз.


ПРИБЫЛ БАЛТИМОР ВЕЗУ ГАЗЕТУ РОБИН

«Робин» — кодовое имя одного из наиболее хитроумных агентов на Британских островах, обедневшего ирландского графа, окончившего самые престижные учебные заведения и говорившего по-английски куда лучше, чем сами англичане, да притом не стыдившегося брать деньги за работу во имя Америки. Он всегда был надежным источником, его сведения всегда подтверждались. А «газета» — кодовое обозначение документа. Что же это за документ, чтобы ради него покидать Англию в такой момент?

— Кто-то хочет видеть вас, сэр.

— Пусть войдет! — подскочил Фокс на ноги.

Вошедший выглядел худощавым, чуть ли не тощим, но пользовался репутацией великолепного фехтовальщика, и поговаривали, будто Ирландию ему пришлось покинуть при каких-то темных обстоятельствах — после дуэли, что ли.

— Рад видеть вас, Робин.

— И я вас, старина. Чертовски долгонько мы не виделись. Надеюсь, что вы наполнили свои сундуки до верху, чтобы дорого заплатить мне вот за это. — Вытащив из кармана сложенный листок, гость протянул его Фоксу. — Собственноручно переписал с оригинала, каковой, заверяю вас, был совершенно подлинным. На бланке адмиралтейства и все такое прочее.

— Замечательно, — пробормотал Фокс, пробегая документ взглядом. — Замечательно. Подождите здесь, я сейчас, — и выскочил за дверь, не дожидаясь ответа.

Заседание кабинета министров было в самом разгаре, когда в дверь, постучав, протиснулся первый секретарь Линкольна — Джон Николай, тут же смутившийся, потому что в комнате воцарилось молчание и все головы обернулись к нему.

— Джентльмены, господин президент, прошу прощения за вторжение, но пришел мистер Фокс. Говорит, дело весьма спешное.

— Если Гус говорит, что дело спешное, пожалуй, так оно и есть, — кивнул Линкольн. — Пригласите его.

Не успел президент договорить, как Фокс — должно быть, стоявший за спиной секретаря — переступил порог. Таким угрюмым и решительным Линкольн не видел его еще ни разу.

— Что-то спешное, Гус? — осведомился президент, как только дверь закрылась.

— Да, сэр, иначе я не посмел бы являться сюда в такое время и мешать вашему совещанию.

— Тогда не тяните, покончим с ним разом, как сказал пациент дантисту.

— Ко мне только что поступило донесение от человека в Англии, пользующегося моим безоговорочным доверием. В прошлом его сведения всегда оказывались точными и надежными. Донесение подтверждает кое-какие другие сведения, полученные на прошлой неделе, но весьма смутные и неоднозначные. На сей раз никаких сомнений быть не может.

— Наши друзья англичане?

— Так точно, сэр. Из Англии отплыл конвой. Грузовые и военно-транспортные суда под охраной как минимум двух броненосцев. Мне известно об этом уже относительно давно, но только сейчас я узнал место их назначения. — Он извлек копию британского приказа по военному флоту. — Судя по всему, они направляются в Вест-Индию.

— Океан широк, и островов там хватает, — заметил министр военного флота Гидеон Уэллс. — Откуда у вас такая уверенность?

— Это нельзя сбрасывать со счетов, господин министр. Но природа груза, судя по всему, говорит о месте назначения. Это пушки, джентльмены. Все эти корабли загружены тяжелыми орудиями, которые можно установить только на суше, для обороны...

— Багамы! — воскликнул Уэллс, вскакивая со стула. — Британцы хотят отбить базы, которые мы у них отобрали. Для предполагаемых боевых действий в Мексиканском заливе Багамы понадобятся им в качестве угольных портов.

— Я тоже так считаю, — кивнул Фокс. — И следует добавить, причем сказанное должно остаться строго между нами, что я располагаю и реальными доказательствами. Скажем так, что некоторые английские капитаны менее щепетильны, нежели остальные. Один из моих представителей собственными глазами видел приказ, отданный кораблю, и переписал его. Копия при мне. Место сбора назначено неподалеку от Багамских островов.

— Какими силами мы там располагаем? — осведомился Линкольн. Все взоры обратились к военному министру.

— Острова почти не обороняются, — сообщил Стэнтон. — Захватив их у врага, мы уничтожили практически все оборонительные сооружения.

— «Мститель»! — встрепенулся Уэллс. — Он стоит на якоре у крепости Монро. Может, мне следует связаться с ним?

— Непременно. Отправьте его в Вест-Индию сейчас же, послав копию приказа о месте сбора англичан, — распорядился Линкольн. — А мы тем временем решим, как защититься от новой угрозы. Вот уж действительно мрачные вести. Не будет ли кто-нибудь любезен найти карту этого региона?

Отыскав нужную карту, министр военного флота развернул ее на столе. Все сгрудились вокруг, глядя поверх его плеча, пока Уэллс давал объяснения.

— Пушки были убраны с огневых позиций и из фортов на островах, вот здесь и здесь. Британские войска ушли, и мы заменили их небольшими гарнизонами. У нас и в мыслях не было, что они вернутся...

— А что будет, если они снова захватят острова? — спросил Линкольн.

— Плацдарм в Америке, — угрюмо проронил Уэллс. — Если они хорошо окопаются, в такое время выбить их будет не так-то просто. Сейчас они знают, чего ждать. Если их орудия достаточно велики, нам достанется чертовски трудная работенка. А угольные порты дадут им возможность без труда добираться до Мексики. И угля в бункерах будет оставаться более чем достаточно для вторжения на наше побережье Мексиканского залива.

— Постарайтесь довести до «Мстителя» важность этой миссии, — подытожил Линкольн. — Пусть идет на всех парах, держа заряженные пушки наготове. Одному богу ведомо, что его ждет, когда он туда доберется.


Гром перед бурей

После долгих раздумий Иуда П. Бенджамин наконец решил, что должен все сделать сам. Еще не покончив с завтраком, велел оседлать коня. Но направился не в свой кабинет в Вашингтоне, а свернул на Лонг-Бридж и поехал в Виргинию. Он мысленно взвесил все возможности, все открытые пути. Легче всего было бы написать письмо. Легче, но отнюдь не эффективнее. А можно было отправить одного из своих клерков — или даже кого-нибудь из Фридменовского бюро. Но хватит ли у них красноречия, чтобы добиться помощи, в которой он так отчаянно нуждается? Сомнительно. Эту работу он должен сделать лично. Годы трудов в деловом мире, а потом в политике научили его умению убеждать людей в час нужды. И сейчас как раз такой час и настал.

День выдался приятный, а до Фоллз-Черч было рукой подать. По обе стороны от дороги раскинулись пышно зеленеющие поля, луга, на которых паслись тучные, здоровые коровы. Уже показались первые побеги кукурузы. И хотя он приехал в город довольно рано, перед лавкой уже сидели седобородые старцы, покуривая трубки.

— Доброе утро, — приблизившись к ним, сказал Бенджамин и прикоснулся к полям шляпы.

Старики кивнули, и ближайший отозвался:

— Здрась, — после чего выплюнул струю табачной жвачки на пыльную улицу.

— Я ищу стоянку Техасской бригады и буду искренне благодарен, если вы подскажете мне дорогу.

Старики молча переглянулись, будто взвешивая важность вопроса. Наконец один, самый старый с виду из троицы, извлек трубку изо рта и указал чубуком:

— Держитесь той дороги, что допреж. Потом, как минуете рощицу осокорей, высматривайте ихние палатки. Малек правее. Навряд вы их прозеваете.

Снова коснувшись полей шляпы, Бенджамин поехал дальше. Примерно четверть мили подальше по дороге он миновал осокори. И действительно увидел палатки, аккуратными рядами выстроившиеся на поле. Перед самым большим шатром высилось два флагштока. На одном развевался флаг Союза, а на другом — флаг Конфедерации. Страна уже воссоединилась, но с символами прошлого распроститься пока не сумела.

Часовые отправили его к дежурному офицеру, а тот догадался отсалютовать, как только услышал имя посетителя.

— Чрезвычайно рад чести познакомиться с вами, cap. Не сомневаюсь, что генерал Брэгг с радостью переговорит с вами.

С радостью или нет, но Брэгг — крупный мужчина, загорелый дочерна, как и большинство техасцев, — пригласил его в свою палатку, с кряхтением поднялся на ноги и протянул гостю руку. Он уже обул сапоги и надел форменные галифе, но сверху на нем была только красная нижняя сорочка с длинными рукавами. Усаживаясь, он так и не снял свою широкополую шляпу.

— Составьте мне компанию за чашечкой свежесваренного кофе, мистер Бенджамин, и поведайте, как нынче идут дела в Вашингтоне.

— Хорошо, почти как и следовало ожидать. Южане помаленьку возвращаются, и там куда оживленнее, чем сразу по окончании войны. Проводятся всяческие вечеринки, балы и все такое чуть ли не каждый день. Весьма увлекательно, если вам по душе подобное.

— Нам всем по душе подобное, и навряд ли вы не согласитесь со мной.

— Совершенно верно. Если у вас выпадет свободная минутка, не пожелаете ли вы посетить одно из подобных мероприятий? Мой дом открыт для гостей как раз на этой неделе. Конечно, по большей части они политики, но я с радостью увидел бы в их числе военных, чтобы они напомнили всем, что спасла эту нацию армия, а не разглагольствования политиканов.

— Вы весьма добры, сочту себя обязанным. Приду и буду держаться весьма по-военному. А раз уж буду в городе, я бы хотел сам повидать, какой ущерб нанес этот британский рейд.

— От него почти не осталось и следа. Капитолий, подожженный британцами, отремонтирован, и сейчас об их вторжении почти ничего не напоминает.

Они еще немного поболтали в неспешной южной манере. Бенджамин выпил уже полчашки кофе, прежде чем исподволь подошел к цели своего визита.

— Вы и ваш личный состав хорошо тут устроились?

— Блаженствуем, как майский жук на клумбе. Разве что малек заскучали. Некоторые поговаривают, что вступили в армию, чтобы воевать, а не просиживать штаны.

— A-а, это чудесно... чудесно. Когда у них кончается контракт?

— Большинству осталось служить еще с полгода. С тех пор как война закончилась, они вроде как рвутся снова повидать Техас. Тут я их вполне понимаю.

— Еще бы, их вполне можно понять. Но они могли бы сделать еще кое-что. В таком случае мне хотелось бы знать, не хотят ли ваши люди, и вы в том числе, снова послужить родной стране?

— Воевать? — в голосе генерала Брэгга внезапно прозвучали ледяные нотки. — А я-то думал, война закончилась.

— Закончилась, конечно, закончилась. Но теперь надо позаботиться, чтобы она не разгорелась снова. Мы должны поберечь мир. Вам известно о Фридменовском бюро?

— Сомневаюсь.

— Это бюро, занимающееся бывшими рабами, выплачивающее их владельцам компенсацию за освобождение, а также помогающее бывшим рабам найти свое место в новой жизни. Получить работу, землю для возделывания и все такое.

— Пожалуй, недурная мысль. Наверно, вы имеете к ним какое-то отношение.

— Рад слышать, потому что, как вы без труда догадаетесь, некоторым людям подобная работа не по вкусу. Людям, которые не согласны с тем, что неграм надо давать образование.

— Ну, могу честно сказать, что я и сам двоякого мнения на сей счет. Не то чтобы у меня когда-нибудь были свои рабы, учтите. Но, видите ли, они могут зазнаться не в меру.

Бенджамин добыл из кармана платок, чтобы утереть лицо. Солнце раскалило брезент, в палатке стало жарко.

— Ну, можно сказать, на этот счет есть закон. Но, к несчастью, некоторые люди ставят себя выше закона. Рабы свободны, их бывшим владельцам заплатили за их свободу, значит, должно быть посему.

— Но это не так, — подхватил генерал Брэгг. — И я это понимаю. Человек всю жизнь смотрел на цветных как на предмет собственности, так с какой стати он должен менять свое отношение лишь потому, что получил маленько деньжат? За одну ночь мир не обустроишь заново, это уж наверняка.

— Вы весьма и весьма правы. Но закон есть закон, и его надо выполнять. Так или иначе, уже возникла угроза вспышки насилия, и дошло до того, что некоторые из Фридменовских бюро сожжены. Мы не желаем, чтобы ситуация усугубилась. Поэтому мы хотим прикрепить к Фридменовским бюро солдат, чтобы сохранить мир на Юге. Вот почему я приехал поговорить с вами, попросить вас о помощи в сохранении мира.

— Но разве это не входит в обязанности местных блюстителей порядка?

— Должно входить, но они нередко оказываются несговорчивыми.

— Я их не виню.

— Я тоже, но закон есть закон. Вдобавок и мне, и вам ясно, что есть вещь, которую мы не можем допустить, — чтобы подобную работу сюда приехали выполнять солдаты с Севера. Охранять мир.

Громко фыркнув, генерал крикнул, чтобы принесли еще кофе, после чего поглядел на Бенджамина, склонив голову к плечу.

— По-моему, это верный способ затеять войну снова. И даже быстрей, если вы пустите в ход черные войска янки.

— Но мы можем прибегнуть к помощи солдат-южан, предпочтительно техасцев. Люди вашей бригады бились за Юг отважно и умело, и в их лояльности никто не усомнится. Но в вашем штате очень мало рабов, а уж хлопковых плантаций и того меньше. Я надеюсь, что техасцы будут более, скажем так, непредвзятыми блюстителями закона. И уж наверняка никто на Юге не станет роптать по поводу их присутствия.

— Да, это мысль. Но я предвижу массу попутных проблем, уймищу проблем. Пожалуй, мне сперва надо переговорить со своими офицерами, прежде чем я приду к какому-либо решению. Может быть, даже поговорить с рядовыми.

— Конечно. Людей нельзя посылать на такое дело против их воли. А когда будете говорить с ними, пожалуйста, скажите им, что, кроме армейского жалованья, будет отдельная доплата и от бюро. Этим людям скоро возвращаться домой, и они наверняка будут не против привезти с собой как можно больше серебряных долларов.

— А вот это весьма веский аргумент.

— Рад слышать, генерал. Вы не против, если я пошлю вам завтра телеграмму, дабы осведомиться о вашем решении?

— Так и поступайте. К тому времени я уже сориентируюсь.

На пути в столицу Иуду Бенджамина окрыляла надежда.


* * *

Джефферсон Дэвис, в отличие от Бенджамина, не был оптимистом. Он благородно потратил немало усилий, чтобы положить конец войне между штатами. Кровопролитие было прекращено — хотя бы это удалось, — но его сменил как минимум шаткий мир. В такой ситуации Дэвис не мог сидеть сложа руки.

Рана заживала хорошо, но левая рука оставалась довольно слабой: хирургу пришлось вырезать изрядную часть мышечной ткани, чтобы достать пистолетную пулю и материю. Но лихорадка осталась в прошлом, и силы с каждым днем прибавлялись. Но все-таки дорога поездом в Арлингтон была крайне утомительна. Однако Роберт Э. Ли лично встретил Дэвиса на станции, сидя на козлах пролетки. Правительство Соединенных Штатов, отнявшее у Ли дом за неуплату налогов, вернуло его законному владельцу, хотя и немного потрепанным, в конце войны. Теперь дом был отремонтирован и стал ничуть не хуже, чем прежде.

Джефферсон Дэвис отдыхал три дня, прежде чем снова почувствовал тягу к верховой езде. Он всегда был страстным наездником и во время болезни больше всего жалел о невозможности совершать ежедневные прогулки верхом. Теперь же он смог сесть на лошадь снова. Хозяева радовались, видя, как он идет на поправку, и он чувствовал это. Но не хотел злоупотреблять гостеприимством. Тут наконец-то он почувствовал, что стал достаточно крепок, чтобы доехать от Арлингтона до Белого дома. Он как раз завтракал, когда вошел Ли.

— Я велел оседлать серую кобылу, — сообщил Ли. — Это спокойное, разумное животное, и поездка на ней смахивает на отдых в кресле-качалке.

— Сердечно вас благодарю, я еще недостаточно оправился, дабы ехать на горячем коне вроде вашего Трейвелера. Пожалуй, тронусь-ка я в путь, пока не жарко.

Погода была отличной, солнце теплым, и, несмотря на волны боли, время от времени идущие от раны, его силы умножало осознание важности собственной миссии. Да и аллюр кобылы был неспешным и ровным. Дэвис пересек Потомак и свернул на Пенсильвания-авеню. Очевидно, его заметили, когда он сворачивал к подъезду, потому что, когда он подъезжал к особняку администрации, Линкольн лично вышел на крыльцо, чтобы приветствовать его.

— Вы глядите молодцом, Джефферсон. Видеть вас таким — лучшая на свете новость.

— Я поправляюсь с каждым днем, с каждым днем.

Повинуясь взмаху руки Линкольна, один из часовых поспешил помочь Джефферсону Дэвису спешиться.

— Пойдемте в Зеленую комнату, и таким образом избежим необходимости подниматься по лестнице, — предложил Линкольн. — Не желаете ли чего-нибудь освежающего?

— По-моему, в это время суток я бы получил огромное удовольствие от чашки чая.

— Вы слыхали, Николай? — окликнул Линкольн секретаря, дожидавшегося в холле. — И позаботьтесь, чтобы после этого нас никто не беспокоил.

Напившись чаю, Джефферсон Дэвис перешел к делу.

— Как идет это британское вторжение в Мексику? Я читал сообщения в газетах, но там сплошь домыслы и никаких фактов. Бумагомараки заворачиваются во флаг и принимаются вещать о доктрине Монро и прорицать. Но на факты света почти не проливают.

— Это лишь потому, что фактами они и не располагают. Враг притаился в сердце джунглей, и новости затерялись где-то в чаще. Но в общем и целом я бы сказал, что пока что все идет не так уж плохо. Публика еще не знает об этом, но орудия и боеприпасы мексиканской армии и их нерегулярным войсковым формированиям уже доставлены. На дипломатическом фронте дела идут куда медленнее. Император Наполеон упорно твердит, что его войска находятся в Мексике по приглашению народа, то и дело упоминая о деньгах, которые Мексика задолжала. Он хочет, чтобы весь мир поверил, будто император Максимилиан приглашен на трон народом Мексики. Сомневаюсь, что хоть кто-нибудь, кроме самого Максимилиана, верит в подобный вздор.

— А как идут дела здесь, дома? Как строительство мира? — бесстрастно осведомился гость, но за напускной небрежностью тона сквозил напряженный интерес.

Отставив чашку, Линкольн на мгновение замялся, прежде чем ответить:

— Хотелось бы мне сказать, что все идет отлично, но это не так. Хотя достигнут немалый прогресс по всей стране и особенно на Юге. Экономика расцветает благодаря новым заводам и фабрикам, восстановлению железных дорог, прибытию нового подвижного состава в железнодорожные депо. Спущены на воду только что построенные военные корабли, строятся новые. Но, как всегда, провести билль об ассигнованиях через конгресс крайне трудно. Громко звучат голоса в пользу отправки войск в Мексику, чтобы вышвырнуть британцев оттуда. А британцы, похоже, взялись за старое — отправили войска в Вест-Индию, планируя отбить острова.

— Это все политика. Я говорю не об этом. Я говорю о черномазых и Юге.

— Так я и думал, — вздохнул Линкольн.

— Люди приходят повидать меня. Рассказывают вещи, которые мне не по душе. Освобожденные рабы чересчур зазнались. Они теперь в своих церквях устраивают школы, а учителя с Севера учат их читать и писать.

— Это не противоречит закону.

— А должно бы. Кто же будет работать на полях, если они все в своих школах толкутся и вещают друг другу, какие они замечательные? А когда негритос не в школе, то отправляется возделывать пару собственных акров. А хлопок тем временем гниет на полях.

— Для этого и нужны Фридменовские бюро. Они могут помочь не только неграм, но и плантаторам, могут подыскать им батраков.

— Что-то я не видел, чтобы кто-нибудь из приличных южан ходил в эти заведения, выклянчивая милости у оборванцев-янки и черномазых.

— Все обстоит не совсем так. Вы могли бы помочь, Джефферсон. Поговорить с ними, они знают и уважают вас. Написать в газеты, пойти во главе других. Мы ведь и не думали, что добиться мира будет легко. Но мы его все-таки добились. И теперь должны еще крепче прижимать его к груди и не отбрасывать эту золотую возможность из-за древних раздоров... — Линкольн осекся, потому что Дэвис медленно встал.

— Это не для меня. Это вы с мистером Миллом должны найти выход из ситуации, которую вы же и породили. И найти его как можно скорее, в этом я решительно уверен.

На это Линкольн ответа не нашел. Проговорил пару вежливых слов, дойдя с бывшим президентом Конфедерации до порога и молча проводив его взглядом.


* * *

Генерал Эскобедо обычно не испытывал судьбу. Полководцы, ведущие малую войну, не могут позволить себе оставлять на произвол судьбы хоть что-нибудь. Врагов в десять раз больше, вооружены они в сто раз лучше. Потому-то и приходится избегать позиционной войны и планировать свои вылазки в малейших деталях. Остается только прибегать к кинжальным атакам, совершая набеги из своих оплотов в горах, нанося противнику удар и снова скрываясь.

Теперь Эскобедо рисковал, но у него просто не было выбора. Ослов, без труда одолевающих любое бездорожье, и почти таких же ценных, как оружие и припасы, которые они возят, всегда не хватало. Без их помощи жизнь в горах была бы попросту невозможна. Они возят продукты и воду, раненых и убитых. Но теперь Эскобеде пришлось делать то, чего он предпочел бы избежать, будь такое возможно. Он собрал всех имеющихся burros[47] и теперь вел их прочь от безопасных гор через равнину на север.

Шли они лишь по ночам, окольными путями, избегая торных троп, ведущих от Монтеррея к границе. Тропы регулярно патрулируются французами. Теперь же гверильеро спешили изо всех сил, пока люди и животные не начали шататься от усталости, то и дело спотыкаясь. И все равно шли вперед, опасаясь французских войск, и прибыли перед самым рассветом к броду через Рио-Гранде-дель-Норте, реки к югу от Ларедо. Дальше вперед пошли только лазутчики, а остальные задержались в сухом арройо[48]. Здесь ослы подкрепились сеном, которое сами же и везли. А люди уснули. Бодрствовали только часовые и генерал, глядевший на север.

— Я его вижу, генерал, — негромко сообщил один из часовых. — Это Викториано.

Появившийся на дальнем берегу разведчик помахал шляпой.

Эскобедо жестом подозвал его. Тот вброд пересек лениво струящуюся воду, спотыкаясь от усталости.

— Там они, — выдохнул он. — Множество фургонов, запряженных громадными мулами. И множество солдат gringo.

— Переправимся, как только вернутся лазутчики. На-ка, возьми, — генерал передал разведчику бутылочку саса — огненного спирта из сахарного тростника. Пробормотав слова благодарности, Викториано поднес ее к губам.

Вернувшиеся разведчики сообщили, что дорога чиста. Усталые животные громким ревом выражали свой протест, когда их тычками подымали на ноги. Считанные минуты спустя гверильеро переправились через реку и изо всех сил поспешили под защиту солдат-янки. Оружие и боеприпасы ждали их по ту сторону мексикано-американской границы в Ларедо, как и было обещано. Теперь генерал Эскобедо сидел перед pulque ria, держа в руке кружку с pulque, смешанной с апельсиновым соком, и прямо-таки лучился от радости, пока винтовки и боеприпасы перекладывали из фургонов во вьюки. Один из кавалеристов, капитан Роулингс, сопровождавший фургоны, был техасцем и довольно сносно говорил на техмексе. Как и большинство гринго, он на дух не переносил амбре перебродившей пульки, так что пил вместо нее дистиллированную версию напитка — mezcal.

— Ну что, генерал, заполучив все это оружие, вы двинетесь на Монтеррей? — поинтересовался Роулингс.

— Не сразу. Зато теперь мы сможем останавливать их обозы и истреблять тех, кто будет достаточно глуп, чтобы покинуть город. Теперь, когда у нас есть винтовки и боеприпасы к ним, нам легко будет устраивать засады на их патрули. И мы с огромным удовольствием убьем всякого глупца, который высунет голову за городские ворота. После этого они будут отсиживаться за толстыми стенами, думая, будто находятся в безопасности. Пока мы не ударим. — Он похлопал себя по карману: — В своем письме президент Хуарес пишет, что тяжелые орудия уже в пути. С их помощью мы разобьем стены и истребим этих паразитов.

Залпом осушив кружку, Роулингс надолго закашлялся.

— Ну и злое пойло, — проговорил он, когда голос наконец-то вернулся к нему. — Желаю вам удачи. Французам давно пора преподать урок.

— Да и австриякам тоже, тем, что в гарнизоне Монтеррея. А вы останетесь здесь, капитан?

— Смахивает на то. Мне и моему эскадрону приказано конвоировать пушки, когда они прибудут сюда и будут пересекать границу.

— Это хорошо. Вы можете поговорить с ними, потому что никто из моих солдат не говорит по-английски. Я оставлю двух своих людей в качестве провожатых.

— Это здорово.

Прошло целых две недели, прежде чем прибыла тяжелая артиллерия, с плеском пересекшая Рио-Гранде-дель-Норте через брод. Напоив лошадей, солдаты начали долгий жаркий поход через сухие равнины Нуэве-Лиона. Лошади из последних сил тащили тяжелые орудия и боеприпасы; продвижение шло медленно. Но проводники знали, где отыскать редкие деревушки, в которых можно напоить животных и накормить их сеном, так что обоз двигался хотя и медленно, но верно. Им оставался один дневной переход до Монтеррея, когда к ним присоединился генерал Эскобедо со своими гверильеро.

Дождавшись наступления ночи, они приблизились к городу. Стрелки пошли первыми, чтобы предотвратить любые возможные вылазки врага, затаившегося за городскими стенами; изредка вспыхивавшие перестрелки продолжались до самого утра. И до самого утра солдаты и гверильеро трудились не покладая рук. Так что на рассвете из города увидели лишь жерла орудий, а все остальное было скрыто за земляными валами, защитившими огневые позиции.

При первых лучах солнца был сделан пристрелочный выстрел, пробивший в городской стене громадную брешь. Гверильеро встретили этот выстрел громовым «ура!».

Осада Монтеррея началась.


Катастрофа!

Видавший виды колесный пароход «Паватук» — ветеран каботажного флота, частенько ходил вдоль побережья Мексиканского залива Соединенных Штатов и Мексики. За многие годы копоть напрочь перекрасила его трубу и оставила свои следы на палубе. Крыло одного из его колес было сильно помято о какой-то причал и отрихтовано на скорую руку. По большей части его груз состоял из горнорудных машин, доставляемых в порт Веракрус. Обычно он возвращался обратно с балластом, хотя порой удавалось найти фрахт в виде металлических чушек. Мексиканские таможенники редко заглядывали в его грузовой трюм, а уж в машинное отделение не наведывались и подавно. Им было куда уютнее в каюте капитана попивать виски и рассовывать по карманам серебряные монетки _mordida_ — «малые крохи», взятки, без которых в Мексике все дела застопорились бы.

Но если бы они спустились по захламленному трапу и открыли люк, ведущий в машинное отделение, то наверняка удивились бы царящим там чистоте и порядку. И определенно были бы потрясены видом современной мощной паровой машины. Но они были бы огорошены сверх всякой меры, если бы открыли, что капитан корабля Уивер — выпускник Аннаполиса и лейтенант. Потому что это нарочито затрапезное судно на самом деле было кораблем ВМФ США, а весь его экипаж составляли офицеры и матросы военного флота.

Экипаж устал, офицеры были измождены. Никто из них за последние сутки почти не сомкнул глаз. Корабль только-только вернулся с ночной встречи с войсками гверильеро в Салтабар-ранке, где они выгрузили боеприпасы и очередную партию винтовок, заряжающихся с казенника. А воды у берега изобиловали коварными отмелями, и киль судна задевал за них не раз и не два. Но их уже дожидался караван ослов и множество крепких мужчин, быстро разгрузивших боеприпасы. Отлив начался еще до окончания разгрузки, и отплыть, не сев на мель, «Паватук» сумел только благодаря тому, что судно стало легче и осадка уменьшилась.

Теперь пароход с пыхтением неторопливо шлепал к причалу в гавани Веракруса, и вахтенный офицер поднес к глазам бинокль, чтобы взглянуть на человека, сидящего на кнехте там, куда пароход должен был причалить.

— Капитан, это ирландец с забавным именем, тот самый, которого мы уже возили.

— Амбросио О’Хиггинс. Но мы ведь его не ждем, не так ли?

— Приказа не было, сэр.

Пока корабль подходил к причалу, О’Хиггинс нетерпеливо расхаживал взад и вперед и даже подхватил брошенный конец и обернул его вокруг кнехта. Едва сходни коснулись причала, он взбежал по ним и быстро вскарабкался на мостик.

— Капитан, — сказал он, — вы не могли бы как можно скорее отплыть к югу?

— Возможно, но маловероятно. Нам нужен уголь.

— Я не могу сообщить вам, насколько это важно, я получил весть от войск _guerrillero_ о каком-то строительстве дальше по берегу. Я толком не знаю, что происходит, но в послании сказано, что это крайне опасно. Что я должен отправиться туда не мешкая и увидеть все собственными глазами. Вы не позволите взглянуть на вашу карту побережья?

Капитан Уивер пересек штурманскую рубку и указал на карту, разложенную на столе. О’Хиггинс поспешно бросился к ней, ткнул пальцем в Веракрус и повел им на юг вдоль берега.

— Здесь! Рыбачья деревушка, как мне сообщили, под названием Коатсакоалькос. — Он забарабанил пальцами по карте. — Мы не могли бы отправиться туда и выяснить, что там происходит?

Взяв циркуль, капитан Уивер осторожно раздвинул его, чтобы измерить расстояние, потом пересчитал результат на масштаб карты.

— Да, это возможно. Всего около 125 морских миль. Даже при скорости в шесть узлов мы поспеем туда к утру. У нас достаточно угля, чтобы сходить туда и обратно. Но я бы предпочел идти тихим ходом.

— Как угодно, только бы попасть туда. Так вы согласны?

Капитан задумчиво потер подбородок.

— Ну, если это настолько важно...

— Важно, уверяю вас, важно. Крайне важно для тех, на кого я работаю, а ведь это именно они отправили сюда доставленный вами груз.

— Тогда ладно. Поищем эту деревню с непроизносимым названием.

— Коатсакоалькос.

— Как скажете.

Они отчалили. Кочегары бросали на горящий уголь листы смолы, чтобы побыстрей поднять давление. Огромные гребные колеса молотили по воде, унося корабль курсом на юго-восток. О’Хиггинс оставался на палубе, пока солнце не скрылось за погруженными во мрак горами, после чего спустился в кают-компанию. На обед, как всегда, подали свинину и галеты, которых он терпеть не мог, хотя и приучил себя к ним. Море за бортом изобилует рыбой, а эти янки все равно пичкают себя жирной дрянью. Единственное доброе слово, какое он мог сказать об этой пище, — она хотя бы сытная.

Попозже он пытался уснуть на койке вахтенного офицера, но не мог сомкнуть глаз. Желудок громким урчанием выражал протест против неудобоваримой трапезы. В конце концов он уснул, но в ту же секунду, как ему показалось, чья-то рука тряхнула его за плечо.

— Капитан говорит, что до рассвета двадцать минут.

— Иду.

О’Хиггинс поплескал воды на лицо из тазика, утерся насухо и поспешил на палубу.

Над морем впереди разливался призрачный свет. Звезды, усыпавшие безлунное небо со всех сторон, спускались к горизонту. Лицо капитана едва угадывалось в призрачном свете нактоуза. Он указал вперед, где на фоне звезд темным силуэтом обрисовался горный хребет.

— Здесь, насколько я понимаю. Как только станет чуть посветлее, свернем к берегу. Посмотрим, насколько близко нам удастся подойти к этой деревне.

Рассвет наступил стремительно, как всегда в тропиках, небо посветлело, звезды исчезли. Верхушки гор заалели, затем солнце оторвалось от горизонта, и стали видны поросшие джунглями зеленые склоны. Капитан сквозь бинокль вглядывался в сторону берега.

— Два корабля на рейде, едва-едва видны, но крупные, это я вижу.

Уже совсем рассвело, и стали видны побеленные домики деревни, все отчетливей и резче, а вместе с ними и холмы позади. У самого берега на якоре стояла целая группа парусников.

— Это военные корабли, я уже различаю их пушки. А на берегу позади деревни... Боже милостивый!

— Что там? Скажите! — взмолился О’Хиггинс.

Но капитан Уивер лишь покачал головой и передал ему бинокль.

— Взгляните сами. Позади деревни и по обе стороны от нее.

Воздух был прозрачен, как хрусталь. Взяв бинокль, О’Хиггинс посмотрел в указанном направлении.

— Не понимаю. Сырая земля. Отвалы...

— Поглядите повнимательнее и увидите жерла. Это артиллерийские позиции, хорошо укрепленные. Да и пушки крупнокалиберные. Береговые укрепления. При таком количестве орудий здесь никто не сможет высадиться да берег.

— Капитан, сэр, — крикнул впередсмотрящий с носа. — Один из этих кораблей разводит пары! Я вижу дым. Это броненосец!

— Крутой разворот! — гаркнул капитан. — Двадцать пять узлов. Обратно в Веракрус.

О’Хиггинс разглядывал огневые позиции в разгорающемся свете солнца. Тщательно подсчитал их. Потом перевел бинокль на холмы позади деревни. Мастерски ругаясь по-испански и по-английски одновременно, вернул капитану бинокль и бросился в штурманскую рубку. Провел пальцем по карте и выругался еще витиеватее.

Пару минут спустя капитан присоединился к нему.

— Корабль повернул обратно. Наверное, удовлетворился, что отпугнул нас, я так думаю. И слава богу. Судя по виду, он может развить скорость вдвое больше нашей.

— Они нас обвели вокруг пальца! — воскликнул О’Хиггинс, припечатав карту кулаком. — Провели нас по-королевски. Мне и в голову не приходило, что англичане способны на такое хитроумие.

— Что вы имеете в виду?

— Дорога... вам известно о дороге?

— Конечно. Для того мы и выгрузили все это оружие и боеприпасы. Для вооруженных банд мексиканцев, которые должны атаковать ее.

— Британские войска сперва высадились здесь, в Салина-Крус, — указал О’Хиггинс кружок на карте, — чтобы начать прокладывать дорогу через перешеек. К прибрежной равнине Атлантики. Чтобы британцы смогли промаршировать от Тихого океана до порта Веракрус на Атлантике. Я собственными ушами слышал, как они это говорят. Тупоумные британские офицеры. Они не могли притворяться, это было ясно по их тону, они искренне верили в то, что говорят. А вот их хозяева — нет. С самого начала они намеревались проложить дорогу именно сюда! Этот путь короче и проще.

Вернувшись на мостик, он устремил взгляд на деревню и укрепления, мало-помалу исчезающие позади.

— Очень скоро враг сможет двинуть войска через перешеек в этот основательно укрепленный порт. На суше будут батареи, а в гавани броненосцы. Пришедшие туда войска смогут погрузиться на свои транспорты, не понеся ни малейшего урона. И вторгнуться в американские порты на побережье Мексиканского залива. Хуже новости и не придумаешь.


* * *

Восходящее солнце озаряло деревню Коатсакоалькос, а заодно и новые артиллерийские позиции, окружающие ее. Когда оно поднялось повыше, его лучи упали на тракт, проложенный сквозь джунгли, которому вскоре суждено стать военной дорогой. Солдаты уже двигались по незаконченному тракту. Не расширяя и не выравнивая его — пока. Вместо этого они строили редуты. Пока только взводы и роты стрелков; траншеи и редуты ощетинились винтовками и пушками. Дальше к западу солнце осветило законченную часть дороги — и тамошние укрепления.

В военном деле лейтенант Кальес был новичком. Его семья входила в правящую элиту — _corregidores_, с помощью церкви заправлявшую Мексикой с непреклонной строгостью и суровостью в течение веков. Он никогда не задумывался об этом положении дел, просто принимая его как должное. Есть правители и есть подданные. Он, облагодетельствованный благородным происхождением, просто принял как факт, что мир устроен именно так. Он не протестовал против жестокого обращения с индейцами, пока не отправился учиться в Испанию. Но затем, получив образование в университете Саламанки, заодно усвоил новые веяния либерализма, начавшего победное шествие по планете. Лишь вернувшись в семейное имение в Оахаке, он начал подвергать сомнению устои, которые всегда считал незыблемыми. Теперь, получив образование историка, он взирал на свою родную страну глазами летописца — и это зрелище отнюдь не доставляло ему удовольствия. Но вторжение в штат Оахака британцев не оставило у него даже тени сомнений. Свою страну надо защитить любой ценой. Отыскав путь в горы, он присоединился к _guerrilleros_.

Теперь, став лейтенантом, он привык к тяготам партизанской войны. И то, что он до сих пор не погиб, доказывало, что он не только умен, но и отважен, и наделен сильным инстинктом выживания. Чувствуя это, темные крестьяне, ставшие солдатами, уважали его. Но главное — они шли за ним в бой.

Теперь они следовали за ним по почти невидимой тропе сквозь джунгли. Возглавлял отряд индеец-проводник, отыскивавший дорогу с безошибочным чутьем. Лейтенант Кальес сказал ему, куда хочет попасть, и не сомневался, что приказ будет выполнен с безупречной точностью. Они двигались параллельно укреплениям, вытянувшимся вдоль британской дороги, высматривая места, где ее можно атаковать.

День выдался изнурительным — и огорчительным. В последний раз, когда они ходили этой дорогой, здесь строился мост, и работающие солдаты были прекрасными мишенями, пока поспешно призванная охрана англичан не прогнала отряд гверильеро прочь. Теперь, подойдя к оврагу, они обнаружили, что деревянный мост скрыт мощным земляным валом. Любая попытка штурмовать его была бы самоубийственной.

Солнце уже клонилось к закату, когда они достигли своей цели — глубокой долины, лежащей между холмами. Склоны ее настолько круты, что перекинуть через нее мост попросту невозможно. Здесь дорога спускалась к стене долины, проходила по ее дну и снова взбиралась на холмы с другой стороны. Тут для гверильеро открывалась масса возможностей проскользнуть сквозь джунгли и нанести внезапный удар. Раньше — но не теперь.

— Бастионы... — проронил он вполголоса.

Mande?[49] — переспросил проводник.

— Ничего. Я говорил сам с собой. Погляди вперед. Видишь?

— Британцы очень постарались. Должно быть, они отчаянно хотят построить эту дорогу.

— Да. И они не боятся учиться на уроках своей собственной истории.

Проникнуть к врагу в тыл через долину больше невозможно. Ее заполнили щебнем, валунами, землей, целыми деревьями, выкорчеванными с корнями и поваленными на дно долины. Их наваливали все больше и больше, пока не заполнили всю долину, сделав ее непроходимой.

— Был такой великий британский генерал, — сказал Каль-ес, — сражавшийся против Наполеона во Франции и Португалии. Он построил укрепления в Торрес-Ведрас, остановившие французов и заставившие их обратиться в бегство. Им это не понравилось. Кто-то изучил историю генерала Веллингтона и применил эти знания на практике, чтобы построить укрепления здесь.

— Пойдем дальше, — предложил проводник. — Должна же быть какая-нибудь лазейка на ту сторону.

— Надеюсь... Но сомневаюсь. Как и Наполеон, боюсь, что путь нам отрезан.


* * *

Прибыв в бухту, которую ему указали как место встречи британской эскадры, корабль ВМФ США «Мститель» не обнаружил ни единого корабля. Время и место были правильными. Единственное, чего недоставало, — это кораблей. И ни малейшего признака присутствия оккупационных войск в Вест-Индии. Они пробыли на этом месте целый день, но горизонт оставался девственно-чистым. Утром пароход отправился к Ямайке и обнаружил там только американские и нейтральные суда. Прежде чем вернуться к месту встречи, крейсер обошел ближайшие острова. В полдень командор Голдсборо лично измерил координаты. Штурман не ошибся. Именно та широта и долгота, о которых сообщали шпионы из Англии. Голдсборо охватило тревожное ощущение, что дела складываются очень-очень неладно. Он обернулся к первому помощнику:

— Не нравится мне это, совсем не нравится. Мы находимся в нужном месте в нужное время, так ведь?

— Совершенно верно, сэр.

— Ну, и видите вы какой-нибудь грандиозный захватнический флот? Разрази меня гром, если я его вижу.

— Никакого, сэр.

— Не рискнете ли предположить, в чем же дело?

— Ну, все теперь кажется очевидным, сэр. Нашу разведку обвели вокруг пальца, по каким-то неизвестным мне причинам. Нас послали гоняться за призраками.

— Совершенно с вами согласен. Проложите курс к Флориде. Вашингтон должен знать, что мы выяснили.

«Мститель» развернулся и на всех парах устремился к Флориде. К ближайшей телеграфной станции.


* * *

— Значит, вас представят королеве? — спросил лорд Пальмерстон и тут же замычал от боли, когда карета заскакала по грубой булыжной мостовой. Приступ подагры почти прошел, но нога все-таки давала о себе знать.

— Я удостоен этого удовольствия, — ответил бригадир Сомервилл, немного покривив душой. Ему были не по душе ни двор, ни царедворцы. Он скорее предпочел бы стоять во весь рост на поле боя, среди свистящих со всех сторон пуль и картечи, чем пройти через сегодняшнее испытание.

— Вы умный человек, — с ноткой снисхождения в голосе сказал Пальмерстон. — Вы сможете объяснить ей все технические детали.

— А разве там не будет герцога Кембриджского? Уж наверняка главнокомандующий армии может прояснить эти материи куда лучше, чем я.

— Пожалуй, что так. Но это будет ни рыба ни мясо. Мы с герцогом обсудили этот вопрос в клубе вчера вечером. И пришли к полнейшему согласию.

«Да уж еще бы», — подумал Сомервилл, но не стал высказывать подозрения вслух. Ему оставалось только надеяться, что расстрелять гонца, принесшего дурные вести, теперь не так-то просто.

Слишком уж скоро колеса кареты затарахтели по двору Букингемского дворца, и лакей распахнул дверь, едва она остановилась. Войдя во дворец, они встретили герцога Кембриджского, уже прибывшего туда и с наслаждением покуривавшего трубку в передней.

— А, вот и вы, — проговорил он, вставая. — Во всеоружии, дабы поведать Ее Величеству интересные подробности о нашей великой победе.

— Как прикажете, сэр, хотя я не жажду славы. Если вы желаете высказаться...

— Глупости, Сомервилл. Шила в мешке не утаишь. В конце концов, идея целиком и полностью принадлежит вам. Надо воздать по заслугам тем, кто заслужил, и все такое.

Сомервилл, смирившись с неминуемым, вошел в аудиенц-залу, высоко подняв голову и развернув плечи, будто шел на эшафот.

Виктория была настроена плаксиво.

— Ну, что там с этими событиями в Мексике? Нас проинформировали, что флот был откомандирован в Вест-Индию. Но до нас доходят странные донесения...

— Не следует слушать досужие домыслы людей, сплетничающих только для того, чтобы помолоть языком, дорогая кузина. Давайте почерпнем из кладезя мудрости самого победоносного стратега. Бригадир Сомервилл просветит всех нас.

Она с подозрительным прищуром уставилась на неуклюже поклонившегося офицера.

— Мэм, я с огромным удовольствием поведаю вам о великом и победоносном британском подвиге в Мексике.

— Эй, а что насчет Вест-Индии?

— Там все прошло в точности согласно плану, мэм. Тамошний успех зависит от успеха в Мексике. Вашему Величеству, конечно, известно о дороге, ныне прокладываемой через перешеек Теуантепек, дабы войска Вашего Величества, прибывшие из Индии, могли пересечь Мексику от одного океана до другого без малейших помех. Поначалу мы намеревались проложить дорогу до крупного порта Веракрус. Путь от Тихого океана до него лежит неблизкий. Посему по тщательном размышлении было решено, что маленькая рыбачья деревушка куда более отвечает нашим нуждам. Дорога будет короче и, таким образом, оборонять ее куда легче. Но деревня Коатсакоалькос...

— Что вы сказали? — раздраженно возвысила она голос. — Мы не поспеваем за вами.

— Прошу прощения, мэм. — Сомервилл вдруг ощутил, что воротник душит его, и весь покрылся испариной. — Я выразился чересчур неловко. Позвольте мне лишь добавить, что наш военно-морской флот застал врага совершенно врасплох. Мы сумели выгрузить все тяжелые орудия конвоя, а враг даже не знал. Окопав их, мы сделали порт неприступным.

— Не тот ли это военный флот, о котором нам сообщили, что он атакует Вест-Индию?

— Так точно, мэм.

— Значит, лгали! — заверещала она, оборачиваясь к герцогу Кембриджскому. — Вы лично сказали нам о Вест-Индии. Разве это не ложь?!

Сомервилл, испытав немалое облегчение, отступил на пару шагов назад.

— Это не ложь, дорогая кузина, а то, что можно назвать ruse de guerre[50]. Шпионы янки роятся здесь в Лондоне на каждом шагу, как тараканы. Разве мы не обнаружили одного прямо в сердце Уайтхолла?

— В нашем дворе нет шпионов! — голос королевы звучал настолько пронзительно, что ранил слух. Но герцог даже бровью не повел.

— Шпионов нет. Но болтливые языки есть. Мелют, не думая, даже когда их слышат слуги. И эти сплетни идут на продажу газетенкам самого низкого пошиба, а то и, пожалуй, кое-кому из шпионов. Присутствующий здесь бригадный генерал предложил, чтобы эта деревушка — как там бишь ее — была нашим портом с самого начала. — Царственный взор обдал бригадира таким холодом, что он съежился. — Но в приказах в качестве порта назначения всегда упоминался Веракрус, чтобы отвлечь внимание от нашей настоящей цели. Я лично одобрил это. Настоящий же пункт назначения был известен очень немногим. Этот отвлекающий маневр сработал настолько великолепно, что уловка с конвоем напрашивалась сама собой, в его продолжение. Все эти корабли получили приказ встретиться в определенном пункте. Они считали, что приказ достоверен. Мы уверены, что у шпионов янки имелась не одна возможность взглянуть на копии этих приказов. Вероятно, военные корабли бдительно охраняли свои приказы, но торговцы наверняка пренебрегали подобными предосторожностями. Затем, перед самым отплытием, каждый капитан получил запечатанный пакет, каковой следовало распечатать только далеко в открытом море. Секретные приказы были вскрыты лишь тогда, когда корабли совершенно утратили связь с землей.

— Благодаря ruse de guerre были спасены многие британские жизни, мэм, — подхватил Пальмерстон. — Меня и самого известили лишь после того, как флот отплыл. — Что было неправдой, но для политика правда — всего лишь инструмент, которым он манипулирует по собственному усмотрению.

— То была великая победа в войне, дабы наказать тех, кто повлек смерть вашего супруга, — встрял герцог в откровенной попытке увести разговор в сторону.

Никогда не отличавшаяся умом и легко отвлекавшаяся Виктория попалась на крючок.

— Да, и что насчет этой войны? Что насчет ваших обещаний?

— Скоро будут выполнены. Десантные плацдармы подготовлены, порты обороняются, вторжение планируется. А янки удалось обвести вокруг пальца. Уверяю вас, вся страна на вашей стороне. Память об Альберте будет увековечена, а злодеи наказаны. Гнев империи поразит их.

— Как? — осведомилась Виктория, все еще толком не понимая, что произошло, окончательно запутавшись во всех этих изменениях во изменение. — Как мы поразим врага?

— Мы ударим прямо в беззащитное побережье Мексиканского залива. Армии империи собираются в Мексике. Они маршируют от побережья до побережья. Торговые корабли, доставившие пушки в Мексику, ожидают под защитой тех же самых орудий, чтобы принять на борт войска для вторжения. Когда прибудут наши линейные корабли, они будут охранять транспортные суда. Сопроводят их в целости и сохранности к американскому побережью. Единственным неудержимым ударом мы погоним врага прочь и двинемся к Вашингтону. Вскоре после того мы закуем Линкольна в кандалы, и Америка снова станет частью империи. Альберт будет отмщен!


Нация в затруднении

Соединенные Штаты были вовлечены в противостояние с Британией на таком количестве фронтов — и на суше, и на море, — что требовались постоянные консультации на самом высоком уровне. После ряда жарких дискуссий между армией и флотом по поводу приоритетов было принято решение, что армия уже по самой своей численности составляет основу вооруженных сил, и посему дискуссии проходили в военном министерстве. В здании наспех были сделаны необходимые перестройки по соседству с комнатой 313, и теперь ежедневные совещания проходили в только что открывшемся зале военного совета. Его круглосуточно охраняли вооруженные солдаты, поскольку находящиеся внутри папки и карты на стенах по новой классификации считались совершенно секретными.

Собравшиеся в зале офицеры и правительственные чиновники негромко переговаривались между собой, пока ровно в девять не вошел президент Линкольн. Как только дверь за ним заперли, он уселся, поставив локти на длинный стол и сложив пальцы домиком перед собой, после чего крайне мрачно кивнул собравшимся.

— Джентльмены, полагаю, наша страна пребывает в крайне затруднительном положении. Быть может, кое-кто из вас не видел последние донесения, поэтому я попрошу военного министра вкратце изложить их вам.

Кивнув, Стэнтон отхлебнул воды из стакана, стоявшего у его локтя, и похлопал по толстой стопке бумаг перед собой.

— В Мексике дела идут с переменным успехом. Есть удачи, есть провалы. Как всем прекрасно известно, к великому сожалению, мексиканскую регулярную армию разгромили французы и их союзники. Президент Бентон Хуарес ради спасения был вынужден бежать в нашу страну. Поскольку мексиканская армия разбита и рассеяна, нам оставалось надеяться только на различные группы сопротивления, разбросанные по всей стране. Мы снабжали эти нерегулярные войска стрелковым оружием и боеприпасами. А по возможности и пушками. В графу успехов можно отнести тот факт, что Монтеррей, Сан-Луис-Потоси и Гвадалахара пали под напором мексиканских войск севера и запада. На юге взята Пуэбла. Сейчас стальное кольцо смыкается вокруг Мехико. Французы впадают в отчаяние и через Максимилиана запросили о переговорах. Хуарес не внял их просьбам, потому что предпочел бы стереть французов с лица земли. Но поскольку мы снабжаем его армии изрядной частью оружия и всеми боеприпасами, он вынужден прислушиваться к нам. Поэтому переговоры с французами скоро начнутся.

В графу неприятностей следует внести тот факт, что через перешеек Теуантепек ныне строится дорога для войск агрессоров. Британцы возвели оборонительные укрепления вдоль всей ее длины и оказывают отчаянное сопротивление. Моральный дух мексиканцев на этом фронте крайне низок, потому что генерал Диас и его люди считают, что сражаются за наше дело, а не за свое собственное, и жаждут прекратить действия против британцев, чтобы присоединиться к наступлению на столицу. Их чувства можно понять — и в ближайшее время в этом отношении следует что-либо предпринять. Далее генерал Шерман поведает вам о предложении высадить наши войска в Веракрусе и атаковать дорогу в надежде перерезать ее. Ныне же контр-адмирал Портер сообщит вам последние новости о военно-морском аспекте мексиканского театра военных действий.

Контр-адмирал Дэвид Диксон Портер беспокойно заерзал в кресле. Ему было бы куда уютнее на мостике судна, чем один на один с политиками и офицерами, собравшимися вокруг этого стола.

— Все довольно просто, — начал он. — Британцам удалось всерьез провести нас. К нам поступило немалое число донесений, представлявшихся точными и достоверными, что крупный военный конвой с войсками и крупнокалиберными орудиями отплыл из Англии в Вест-Индию. Теперь же выяснилось, что это была лишь уловка, ставившая целью ввести нас в заблуждение. Вынужден сказать, что в этом они весьма и весьма преуспели. Они высадили оккупационный десант в Мексике, в пункте, являющемся, как нам теперь известно, атлантической оконечностью дороги. Деревня называется Коатсакоалькос. Они выгрузили на берег чудовищное количество войск и орудий и утвердили на берегу надежную цитадель. Согласно первым донесениям, взять ее с моря невозможно. Ныне отдан приказ о проведении более тщательной разведки, результаты которой будут изложены здесь сразу по поступлении. Кроме того, британские корабли по-прежнему останавливают наши суда в море, отбирая грузы, якобы являющиеся контрабандой.

— 1812 год сызнова, — проронил Гидеон Уэллс. Будучи министром военного флота, он воспринимал это как личное оскорбление. — Они пропускают наши протесты мимо ушей и не выказывают ни малейшего интереса к тому факту, пребываем ли мы в состоянии мира или войны с ними.

— Они предпочитают войну, — заметил Шерман. Сидевший рядом с ним Роберт Э. Ли угрюмо склонил голову в знак согласия. — С момента высадки в Мексике они пребывают в состоянии войны с Мексикой и явно имеют намерения расширить границы конфликта, дабы перенести его на нашу территорию. Тропические джунгли перешейка не представляют для них ни малейшего интереса — кроме возможности построить дорогу, чтобы атаковать нас. В конечном итоге мы не могли не понять истинного назначения этих плацдармов — вторжения в нашу страну. Не объявляя войны, они ввели нас в заблуждение, что дало возможность укрепить и вооружить восточную оконечность дороги. Я настоятельно предлагаю, чтобы — с объявлением войны или без оного — мы послали армию перерезать эту дорогу. Я телеграфировал генералу Гранту, чтобы он незамедлительно прибыл в Вашингтон. Я предлагаю поручить ему возглавить армию, которая должна атаковать и перерезать эту дорогу, прежде чем войска смогут пройти по ней маршем до Атлантики.

— Поддерживаю, — сказал Ли. — Существует множество способов вести военные действия, и способ генерала Гранта — самый подходящий для грядущей битвы. Он бульдожьей хваткой вцепляется в противника и не выпускает его, добиваясь победы, как бы ничтожны ни были шансы на успех и как бы надежны ни были бастионы противника.

— Предстоит долгая, изнурительная позиционная война, и Грант самый подходящий человек для этого, — добавил Шерман. Бесстрастно оглядел сидящих за столом, и взгляд его светлых глаз был холоден, как взор орла. — Грант удержит их войска, может быть, и не разобьет, но удержит уж наверняка. Британцы дорого заплатят за свое решение пересечь Мексику.

— Вы подразумеваете, что Грант лишь может разгромить врага, — заметил Линкольн. — Не могу поверить, что вы столь легко поддаетесь пораженческим настроениям, потому что знаю, это не в вашем характере.

— В этом вы совершенно правы, господин президент. Мы должны воспринимать мексиканское вторжение и посягательства на наши суда как помехи, призванные отвлечь нас от главной цели.

— То есть? — осведомился Стэнтон.

— Выиграть войну. Все упирается в войну, и британцы наверняка уже поняли это. Мы должны экспортировать войну к ним и диктовать им нашу волю. Они должны проиграть — и проиграть настолько безоглядно, чтобы им больше и в голову не приходило предпринимать военные авантюры подобного рода против нашей суверенной нации. Силой оружия их надо вынудить отбросить малейшее упование на грядущие завоевания.

Многие из сидящих за столом невольно охнули, осознав значение заявления Шермана. Общее мнение выразил Линкольн:

— Генерал Шерман, не предлагаете ли вы, чтобы мы экспортировали войну к врагу — то есть захватили Британию?

— Я не предлагаю этого, сэр, хотя такая возможность не исключена. На самом же деле я имел в виду, что мы должны перестать плясать под их дудку. Они уже вторгались в наше суверенное государство, и мы дали им отпор. Теперь они возобновят эту войну, угрожая вторжением во второй раз. И их надо остановить.

— Но как?

— Вот это мы и должны решить здесь, в зале военного совета. Здесь собрались лучшие стратеги нашей страны. Мы должны отыскать выход из этого тупика. Но пока решение не принято, я хотел бы переговорить с генералом Ли. Сегодня он присутствует здесь по моему личному приглашению. Думаю, я не погрешу против истины, сказав, что все мы признаем, что он умеет выигрывать сражения против превосходящих сил противника. Он знает, как перехитрить вражеских генералов, нанести удар там, где этого меньше всего ожидают, на несколько ходов опережая противника и разя в самые уязвимые места. Именно он может отыскать способ переправить войну к нашему врагу.

— Вы возьметесь за такое, генерал? — спросил Линкольн.

Ли выдержал — и выиграл — так много сражений, что утратил им счет. И до сих пор еще не оправился от серьезной болезни; морщины на лице и бледность были свидетельством тому. И, несмотря на это, он не колебался ни мгновения. И ответил президенту, как только вопрос прозвучал:

— Полагаю это своим долгом, господин президент.

— Хорошо. Вы творили чудеса, выигрывая сражения во время Конфедерации. Мы будем весьма обязаны вам, если вы приложите те же таланты, дабы ныне повергнуть в замешательство и разбить нашего общего врага.


* * *

Томас Мигер испытывал весьма смешанные чувства. Прошло уже больше двух десятков лет с той поры, когда он в последний раз глядел на зеленые холмы Ирландии. И вот теперь перед ним на фоне ослепительно-голубого неба впереди поднимались Дублинские горы. Уже два десятка лет назад он покинул Дублин на военном транспорте, скованный кандалами по рукам и ногам, как дикий зверь. Приговор ему был смягчен до пожизненной каторги в Тасмании, на другом конце света. Он и не думал, что ему доведется вернуться в Ирландию снова, даже когда бежал с каторги, покинув Тасманию, и добрался до Америки. Теперь он стал солдатом, генералом, командиром Ирландской бригады в американской армии. Недурная карьера для приговоренного революционера. Америка была добра к нему, но его ирландская кровь и земля предков все еще взывали к нему. И то, что он вернулся в страну праотцов, казалось ему восстановлением справедливости. Ирландия! Глядя через океанский простор на землю, где был рожден, он вдруг ощутил странное удовольствие, утолившее жажду души, которую он прежде даже не осознавал. Он вернулся. Он дома.

— Дивный вид, а, генерал? — заметил сержант Уильям Г. Тайрелл, стоявший рядом с ним у фальшборта пакетбота.

— Воистину. И, кроме того, для вас и вам подобных я мистер ОТрэйди, если не хотите увидеть меня на каторжном судне снова. — Он не осмелился вернуться под своим именем, поскольку — даже после стольких лет — оно могло пробудить в памяти властей нежелательные воспоминания. Вместо этого имевшиеся при нем письма и документы удостоверяли его как У. Л. Д. ОТрэйди, его сослуживца по Ирландской бригаде. Кроме того, в свое время ОТрэйди служил морским пехотинцем в Королевском флоте и имел безупречный послужной список.

Корабль издал гудок, проходя мимо бастиона и входя в Кингстонскую гавань. Им пришлось сделать сперва порядочный крюк, из Нью-Йорка они отравились в Гавр во Франции, где их встретил американский агент с билетами — билетами от Франции до самой Ирландии.

— Для нас нежелательно, чтобы кто-нибудь услышал ваш акцент, — сказал он. — Просто покажите билеты, буркните что-нибудь, не раскрывайте рта и платите всем подряд непомерные чаевые. Тогда все рядовые британцы будут стремиться услужить вам — и не будут задавать никаких вопросов.

Их безымянный провожатый оказался прав. Паром доставил их через Ла-Манш в Саутгемптон на южном побережье Англии, где они сели на поезд. По пути пришлось проскользнуть в массу лазеек, и множество серебряных шиллингов сменили хозяев. То же самое произошло, когда они поднялись на борт пакетбота в Холихеде. Этот окольный путь был необходим, поскольку всякий прибывший прямо из Соединенных Штатов в Ирландию пробудил бы подозрение, был бы допрошен, а то и обыскан.

— Еще раз доложите мне, где и когда мы встретимся, — потребовал Мигер.

— Через неделю в четверг, прямо вон там в зале ожидания первого класса на вокзале. Вокзале Кингстона. А перед этим... О, я буду дома с семьей. Я прямо как наяву чувствую вкус бекона с капустой. Свежеиспеченного пресного хлеба. Моя тетушка завсегда была чародейкой у плиты.

Тайрелла выбрали в спутники генералу во время первой поездки потому, что тот был дублинцем — причем подлинным; его послушать, так у него в Рингсенде столько родственников, что они населяют всю округу.

— Ешьте все, что пожелаете, — ответил Мигер, — но ни капли в рот, по крайней мере на публике, смотрите, с кем беседуете. Слишком уж часто фениев предавали прежде.

— Со мной такого не случится, присягаю, сэр. Мои дядюшки, родные и двоюродные братья — единственные, с кем я собираюсь поговорить.

Они разошлись, как только паром причалил, разлучившись, прежде чем влиться в поток пассажиров, сходящих по трапу. Мигер проигнорировал двух солдат у входа на верфь; после стольких лет ему вовсе незачем было опасаться, что власти все еще энергично разыскивают его. Покинув порт, он перешел через дорогу, к вокзалу. Издали донесся паровозный гудок, и вскоре на станцию с пыхтением вполз коротенький поезд. Генерал купил билет — уж тут-то его акцент определенно не помешает! — и сел в поезд. Поездка была короткой, поезд останавливался только в Сендикоув и Гленейджери, прежде чем подкатить к станции Далки. Подхватив саквояж, Мигер вместе с двумя другими пассажирами сошел на платформу. Тщательно изучал расписание поездов, вывешенное перед станцией, пока остальные пассажиры не скрылись из виду, затем огляделся и — да, вот он, всего в нескольких шагах вниз по холму — тот самый паб, о котором ему говорили. С саквояжем в руке он решительно приблизился к пабу и толчком распахнул дверь. Трактирщик в полосатом синем фартуке продавал бакалею покупательнице в лавчонке в дальнем конце стойки.

— Присаживайтесь! — крикнул он. — Я буду к вашенским услугам, как только окончу обслуживать миссис Рили.

Мигер оглядел сумрачный интерьер паба, керосиновые лампы и пивные краны, рассыпанные по полу опилки и улыбнулся: боже, сколько воды утекло!

— Были в отлучке, аюшки? — осведомился трактирщик, поднося кружку портера. — Ни разу не видел таковского покрою в Дублине.

— Разводил овец. В Новой Зеландии.

— Вы подумайте! Экое расстояние отмахали!

— Два месяца по морю, ежели ветер попутный.

— Вы не с Далки, — утверждение, а не вопрос. Ирландия, как всегда, так и осталась большой деревней, где все и всякий знают друг друга как облупленных.

— Нет. Зато мой двоюродный братец тутошний.

— Да бросьте вы!

— Правда. Зовут Фрэнсис Кирнан.

— Который женатый на Бриджит?

— Он самый. Он сюда заходит?

— Завсегда. Но сейчас вы его сыщете дома. Вниз по холму, первый поворот направо. Дом, который уже пора перекрывать.

— Благодарствуйте.

Еще немного поболтав о погоде, последнем урожае картофеля и прискорбных политических делах, трактирщик отправился обслуживать очередного покупателя в бакалею. Осушив кружку, Мигер отправился искать двоюродного брата.

Своего настоящего двоюродного брата по материнской линии. Когда кружок фениев принял решение перестроить революционное движение в Ирландии, все единодушно постановили, что в ближайшее время можно общаться только с родственниками. Самый верный способ избежать предательства. Политика — дело одно, зато семья связывает людей куда более прочными узами.

Отыскав нужный дом, он постучал и отступил на шаг. Изнутри послышались шаркающие шаги, и дверь распахнулась.

— Это ты, Фрэнсис? — спросил Мигер. Близоруко мигая, мужчина среднего возраста кивнул. Но сквозь морщины и седые волосы Мигер явственно разглядел черты мальчишки, которого знал как себя самого. — Все еще ходишь на баркасе, а?

— Чего? Вы кто будете?

Улица была пуста, но генерал все равно прошептал, подавшись вперед:

— Из рода Мигеров.

— Матерь божья! Томми, ты?!

— Он самый. Ну, долго ты собираешься держать меня на пороге?

Оба обрадовались встрече несказанно. Бриджит куда-то отлучилась, поэтому Кирнан приготовил чай сам, пошарил в шкафчике и отыскал бутылку славного ирландского виски, чтобы сдобрить напиток. Они потолковали о семье и прошедших годах, и Фрэнсис не раз наполнял чашки, прежде чем Мигер перешел к цели своего визита.

— Американские газеты пишут, что фении преданы, вожди арестованы...

— Их продали всех скопом! В уме не укладывается, как может человек, ирландец, предать своих соседей? Всякий, кто на такое способен, — просто дерьма кусок нижайшего пошиба, куда более мерзкого, чем англичане, которые его покупают.

— Тут я согласен. Но народ Ирландии не остановить. Освободительное движение восстанет из пепла, как феникс. Я прибыл, чтобы лично позаботиться об этом, — и если я не ошибаюсь в тебе, ты поможешь мне. — Он выудил стопку десяти шиллинговых и фунтовых банкнот и швырнул на стол. Увидев вытаращенные глаза Фрэнсиса, улыбнулся. — Я скажу тебе, что именно нужно сделать с ними.

— Иисусе, так это не мне?

— Но ты можешь потратить, сколько потребуется, на дело, к которому я хочу тебя приставить.

— Это будет опасно?

— Нет, если будешь держать свое ирландское хлебало закрытым, а не молоть языком направо и налево, с чего это ты вдруг разжился деньгами. Эти суммы для людей, которым ты доверяешь, — членов нашей семьи или семьи Бриджит. Ну, дай-ка я тебе расскажу, что надо делать.

Новый способ организовать движение фениев растолковал ему Гус Фокс. Офицеры кружка фениев будут навещать Ирландию поодиночке. Беседовать только с ближайшими родственниками, вербуя их в движение. Никаких контактов с чужаками и никаких старых друзей, как бы близки они ни были. Причиной краха фениев в прошлом послужила именно массовая вербовка, когда в организацию мог вступить всякий. Новая организация будет состоять из отдельных ячеек, втолковывал Фокс. Члены одной ячейки будут знать только друг друга — и офицера, завербовавшего их. Ни один из членов одной ячейки не будет знать никого из членов другой, даже в своем родном городе. Всех руководителей ячеек будет знать только Мигер. Он будет снабжать их деньгами, а они будут снабжать его сведениями. Опытных рабочих надо уговаривать — и помогать им деньгами, — чтобы они пересекали Ирландское море и получали работу в Британии. На верфях, железных дорогах, металлургических заводах. Они будут доносить обо всем, что сумеют узнать. Перемещение войск, судов, любую кроху информации, которая может принести Фоксу хоть какую-то пользу. Собрав вместе все крохи, он сумеет увидеть общую картину, которая им не видна. На ее основе он будет писать разведывательные сводки, играющие жизненно важную роль для военных, добывать данные военной разведки, играющие решающую роль в современной войне. А заодно — уже одно то, что он одновременно оживляет ирландское революционное движение, только поможет. Любая мелочь, способная выбить британцев из колеи, внесет свой вклад в победу.

Враг моего врага — сызнова...


Наступление начинается

Джон Эрикссон ни на миг не усомнился в надежности каждого из построенных им кораблей. В новых конструкциях не избежать мелких проблем — как, к примеру, с рулевыми тягами на его «Мониторе». Он заранее ожидал этого, и опыт доказывал, что будет довольно лишь краткого испытательного плавания. «Виргиния» не составила исключения. Она отплыла из новой верфи в Ньюпорт-Ньюс, вспенив спокойные воды Хэмптон-Роудз, и вышла на просторы Атлантики. Судно оправдало упования Эрикссона: были обнаружены лишь мелкие проблемы, но их быстро решили. Потребовалось усилить теплоизоляцию паропровода в том месте, где он проходил через отсеки под орудийными башнями. Местами изоляция лопнула, обнажив раскаленные трубы. Теперь на нее наложили заплаты и покрыли их толстыми досками. Эрикссон надеялся, что ему не придется вести пар из машинного отделения, расположенного в трюме, но, увы, ему еще не удалось завершить конструкцию своего двигателя Карно.

А пока устранялись эти мелкие недоработки, на борт были погружены запасы провианта для людей, порох и снаряды для орудий.

Эрикссон находился на мостике, бросив пальто в сторону, чтобы не мешало последней регулировке очередной машины его собственного изобретения — механического телеграфа, который будет передавать инструкции капитана в машинное отделение.

— Мистер Эрикссон, позвольте вас побеспокоить.

В ответ инженер, натягивая тонкую цепь на зубчатое колесо, подключенное к телеграфному механизму судна, лишь пробурчал какое-то ругательство. И только когда все заработало как надлежит, Эрикссон прикрутил крышку и поднялся на ноги, вытирая испачканные смазкой руки ветошью. Его распорядитель работ Гаррет Дэвис дожидался в стороне, нервничая, как всегда, а рядом с ним стоял военный моряк — весьма рослый, щеголявший элегантными усами.

— Это капитан Рафаэль Семмс, — сообщил Дэвис.

— Фамилия знакомая, — отозвался Эрикссон. Протянул было руку, но тут же отдернул ее, заметив, что она перепачкана в смазке.

— В пору вражды я имел честь командовать судном военного флота Конфедерации «Алабама». Быть может, это...

— Да, конечно. Помню. Отличное судно, и вы очень дельно воспользовались им во время последней войны. Как там его обзывали в газетах? Ja[51] — «Акула Конфедерации».

Во время войны между штатами этот рейдер британской постройки взял изрядную дань с торгового флота Союза.

— И где ж она теперь, ваша «акула»?

— Затаилась в логове, сэр. На нее ставят новую машину, дополнительные орудия, броню и все такое, полагаю. Но при всей моей любви к ней я куда более заинтересован новым броненосцем вашей постройки. Должен признаться, я нажал кое-какие рычаги, вплоть до Джефферсона Дэвиса. Упирал на то, что в новом военном флоте должны служить офицеры не только с Севера, но и с Юга.

— Сильный аргумент, — одобрил Эрикссон, оглядывая свои руки и отбрасывая грязную ветошь. — Ну и как, ваши старания увенчались успехом?

— Думаю, да. Мне поручено командовать кораблем ВМФ США «Виргиния».

— Воистину добрая весть! Позвольте поздравить вас с новым назначением — на самый могущественный броненосец на свете. Пойдемте со мной. Как только я помою руки, я смогу пожать вашу. А потом проведу вас по кораблю.

Эрикссон сдержал обещание, первым направившись в трюм, в машинное отделение, почти целиком заполненное громадной паровой машиной.

— Самый большой и самый мощный двигатель из сконструированных доныне, — с гордостью поведал Эрикссон. — Моей собственной конструкции, конечно. Четыре цилиндра — еще ни в одной машине не делали четырех цилиндров. Вы также должны отметить, что пар выпускается при более низком давлении. Моя конструкция; такого еще никогда не делали. А чего стоят орудийные башни! Вы должны их увидеть.

Они забрались в носовую башню через бронированный люк позади. Семмс с благоговением воззрился на орудия. Вот это размер! Прямо не верится, что они установлены на корабле!

— Задача была непроста, но я справился с ней. Это двенадцатидюймовые орудия, отправляющие разрывной снаряд за пять миль. Заряжаются с казенника, как видите. Заодно обратите внимание на пневматические амортизаторы у основания. Разумеется, тоже мое изобретение, — Эрикссон указал на цилиндры по обе стороны орудия. — При выстреле отдача орудия толкает эти поршни внутри этих цилиндров. Они сжимают воздух, замедляющий орудие, а сжатый воздух вырывается через вот эти отверстия. А теперь самое остроумное. Едва орудие дойдет до упора, вот эти клапаны закрываются, как только выйдет весь сжатый воздух, — и в цилиндры впускается пар. В каком-то смысле вы получаете вертикальную паровую машину. Так что пушка с чрезвычайной легкостью, без человеческих усилий, снова выталкивается вперед, в боевое положение.

Добрый час спустя Эрикссон и Семмс снова поднялись на палубу. Оба с головы до ног перемазались копотью и смазкой во время своей экскурсии по кораблю, но пребывали в блаженном неведении о своем состоянии. Семмс схватил руку шведа обеими руками.

— Сэр, вы гений, клянусь! Этот корабль — произведение искусства, невероятно чудесной конструкции, военный корабль неукротимой мощи, и я чувствую себя счастливейшим человеком на свете, потому что мне позволено стать его первым командиром. Спасибо вам, сэр, спасибо!

— Весьма рад, что вам он понравился, — проговорил Эрикссон с едва уловимым намеком на скромность. Но его смирения хватило ненадолго. — Вы правы, это творение великого гения, которое мог построить только я.


* * *

Менее двух недель спустя «Виргиния» бросила якорь в гавани Веракруса. Выйдя на летучий мостик, капитан Семмс вдохнул жаркий сырой воздух. Дымный и прелый. Смесь города и джунглей. Гавань буквально забита судами, на первый взгляд не меньше двадцати. И трехмачтовые, и пароходы. В самой гавани два бронированных колесных парохода, неподалеку от судов, пришвартовавшихся у верфи. Подальше в море на якоре еще группа судов. Услышав шаги позади, капитан обернулся и увидел, что на мостик поднимается госсекретарь.

— Доброе утро, мистер Сьюард.

— И вам доброе утро, капитан. Должен снова поблагодарить вас за то, что задержали это чудесное судно в порту, пока я не поднялся на борт. Я не только прибыл к месту назначения быстро и с комфортом, но и лично познакомился с нашим военным флотом. И теперь чрезвычайно горжусь этим.

— Ваше присутствие на борту — большая честь для меня, сэр.

— Для меня тоже. Теперь, повидав жизнь на борту броненосца, я еще больше ценю моряков, защищающих нашу страну. С вашим кораблем не сравнится ни один из тех, на которых я плавал прежде. Это скорее двигатель или мореходная машина, весьма несхожая с деревянными парусниками, которым она пришла на смену.

— Вам было неуютно?

— Отнюдь нет. Я пребываю под сильным впечатлением, ибо верю, что путешествие на этом корабле подобно путешествию в будущее. Признаюсь, поначалу рокот двигателя тревожил меня, но скоро я к нему привык. Это ничтожная цена за скорость и удобство путешествия. А в мирное время? Будут ли стальные корабли, подобные этому, в мирное время? Несущие пассажиров через океаны всего света?

— Непременно будут! — с энтузиазмом отозвался капитан. — Корабли, более неподвластные произволу стихий, быстрые — и даже роскошные. Скорее подобные гостиницам в море, нежели тихоходным скрипучим парусникам. Будущее за пароходами, уж вы мне поверьте.

— Искренне верю, — обернувшись к перилам, Сьюард увидел, что нос большого корабля огибает паровой катер, направляющийся к ним. На корме его развевался звездно-полосатый флаг, а на носу человек с двумя флажками передавал семафором какое-то сообщение.

— Прочтите, — распорядился Семмс. Сигнальщик на мостике стремительно набрасывал что-то на грифельной доске. Покончив с этим, он передал доску капитану, тот быстро просмотрел сообщение и передал его вахтенному офицеру.

— Мистер Сьюард, на борт прибывает генерал Улисс С. Грант.

— Весьма удачная встреча, ибо кому, как не ему, знать, что происходит у мексиканцев и французов.

— Спустить трап, — приказал капитан. — И приготовиться к церемонии встречи, подобающей рангу генерала. Мы встретим его здесь, на мостике. — Теперь, когда судно уже не двигалось, воздухозаборники на палубе больше не несли прохладу вниз, и капитанская каюта напоминала металлическую душегубку. Семмс мысленно отметил, что надо бы посмотреть в уставе, как подобает встречать на борту судна генерала. Он превратился в командира рейдера прямиком из владельцев торгового судна. К счастью, его первый офицер был выпускником Аннаполиса.

Они смотрели, как на палубу поднимается Грант — плотный бородатый мужчина в синем мундире рядового с единственным знаком ранга — звездами на погонах. Быстро взбежав на мостик, он приветливо кивнул госсекретарю.

— Очень рад вас видеть здесь, господин секретарь. Здешние политические махинации выходят далеко за рамки моего понимания. — Обернувшись, он протянул руку Семмсу. — Капитан, увидеть вас и ваш корабль воистину приятно.

— Так что ж тут происходит, генерал Грант? — поглядел в сторону берега Сьюард.

— Ну, сэр, вообще-то политики толковали не одну неделю, но сегодня наконец-то пришли к соглашению. Французы сдались. Их войска будут разоружены, после чего им позволят отбыть. Вон там их корабли, видите, — те, что стоят у причалов. Мексиканцы хотели расстрелять Максимилиана, но наша делегация вроде как отговорила их от этого. Но его и всех офицеров будут держать здесь под неусыпной охраной, пока не будут выполнены все условия сдачи. Похоже на то, что когда французы затевали эту войну, они отправили все разбитые мексиканские войска прямиком во Францию. Когда эти солдаты вернутся — ну, тогда и остальные французы смогут уехать.

Глядя на массивную башню с двумя орудиями перед мостиком и пушки помельче вдоль борта броненосца, Грант радостно кивнул.

— Я рад видеть эти орудия. Уж больно долго мои войска просидели на этих кораблях, стоящих на якоре. Я не хотел высаживать их без прикрытия на случай, если что-нибудь пойдет не так. Это местечко похоже на пороховой склад, поблизости от которого полыхает пожар. Если вы будете добры направить свои орудия в сторону берега, чтобы прикрыть высадку, буду вам весьма признателен.

— Почту за честь, генерал Грант. Заодно постараюсь подвести этот корабль как можно ближе к берегу. Позвольте предложить вам поставить сигнальщика на берегу в таком месте, где мы сможем его видеть. Тогда мы сможем поддерживать связь.

— Непременно так и сделаю. Господин секретарь, не желаете ли отправиться со мной?

— Непременно. Консул Хэнкок введет меня в курс дел с переговорами.

Как только паровой катер с пыхтением добрался до берега, высадка американских войск началась — в северной оконечности гавани, как можно дальше от французских кораблей, где стояли американские войсковые транспорты. Первым делом на берег высадили стрелковый полк. Быстро построившись, полк зашагал через порт к дальней верфи. Выйдя на позицию, он развернулся в линию лицом к французским судам. В то же самое время была выгружена батарея легких орудий Пэррота, поднятых лебедками из трюмов. Каждое орудие весит всего 899 фунтов, так что канониры и пехотинцы смогли вручную доставить их на позиции. В бою эти нарезные скорострельные орудия способны сеять смерть направо и налево.

На пехотинцах, высадившихся из соседнего транспорта, были серые мундиры. Даже в этой армии, объединившейся против британских захватчиков, полки трепетно берегли свою индивидуальность и командовали ими старые командиры.

Затем в городе пропели трубы, и послышался приглушенный рокот барабанов. Он становился все громче и громче, и наконец в порту показались первые шеренги французов. Они даже не пытались идти в ногу, а просто брели, олицетворяя собой картину поражения. Безоружные, растерявшие остатки боевого духа. Пока они грузились на собственные суда, американская армия продолжала высадку со своих.

— Да, такого зрелища вам больше не увидеть, — заметил Семмс, и вахтенный офицер закивал в знак согласия. — Для полноты картины не хватает только, чтобы пара-тройка мексиканцев размахивала своими новыми флагами.

— Да вон же они, сэр, — указал вахтенный офицер. — Вон те вооруженные конвоиры, марширующие позади французов, наверняка мексиканцы.

— Полагаю, вы правы, — подтвердил Семмс, поглядев через бинокль. — Ну, если это не исторический момент, то я и не знаю.

На балконе ayuntamiento[52] стояла небольшая группа чиновников. Именно здесь происходили переговоры, определившие условия капитуляции и мира. В их числе находился и госсекретарь Сьюард вместе с Джонсоном Хэнкоком, американским консулом в Веракрусе, — массивным (кое-кто назвал бы его толстым) человеком, совершенно взмокшим от пота. Он не лучший из консулов, зато его семья торговала в Мексике не один год, и его знание испанского давало ему немалые преимущества. Он высился над миниатюрным президентом Мексики Бенито Хуаресом, как башня.

— Сплошь убийцы, ускользнувшие от наказания, — с горечью проронил Хуарес.

— Это всего лишь рядовые солдаты, ваше превосходительство. Они здесь против своей воли, они пешки, подвластные воле тирана Наполеона. Не забывайте, их офицеры остаются здесь, равно как и узурпатор Максимилиан, в роли заложников до возвращения ваших мексиканских войск.

— Их следовало бы поставить к стенке и расстрелять.

Хуарес устремил полный мрачного негодования взгляд на соседний балкон, где стояли французские офицеры, окружившие низложенного императора. Зрители на обоих балконах смотрели на шагающую внизу вереницу разгромленных солдат, совершенно игнорируя друг друга. Одобрительно кивнув, Сьюард обернулся к Хэнкоку.

— Будьте добры, скажите президенту, что это великий момент в истории Мексики. Узурпатор лишен власти, и страной снова правит законно избранное правительство.

Хэнкок перевел, после чего снова повернулся к Сьюарду.

— Его превосходительство благодарит вас за добрые пожелания. И за щедрую помощь, сделавшую эту победу возможной.

— Хорошо. Значит, самое время напомнить ему, что в стране еще находятся захватчики — англичане. Мир не сможет воцариться в ней окончательно, пока и они не будут изгнаны с этих берегов.

Напоминание об англичанах отнюдь не обрадовало Хуареса. Они хорошо окопались и вооружены до зубов, а его войска отнюдь не рвутся в бой. Какое им дело до англичан? Пусть себе построят дорогу, воспользуются ею и уйдут. Пробормотав толстому янки какие-то смутные заверения, Хуарес снова устремил взгляд на уходящие войска. Это великий момент, и он желал насладиться каждой секундой унижения врага.

Войска шли все утро. Незадолго до полудня генерал Улисс С. Грант вновь поднялся на борт «Виргинии».

— Все идет гладко, как и надлежит, — сказал он, озирая гавань с высоты мостика. — Я хочу, чтобы мои войска побыли здесь, пока все французы не уйдут. Кроме того, им нужна передышка на берегу, после того как они парились на борту этих кораблей. А для этого мне потребуется ваша помощь, капитан.

— Все, что попросите, генерал.

— Пока я буду в отлучке, за делами может присмотреть генерал Джо Джонстон.

— Джозеф Э. Джонстон?

— Он самый. Мой заместитель. И я чрезвычайно рад, что он бьется бок о бок со мной — а не против меня. Но прежде чем повести людей на штурм британской дороги, я бы хотел разузнать о ней побольше. Особенно о порте, находящемся в ее противоположном конце. В том местечке Коатса-как-то-там.

— Мне бы и самому было весьма любопытно взглянуть на него.

— А взглянуть на него с вашего корабля, капитан Семмс, судя по всему, самый безопасный способ выполнить эту задачу.


* * *

Слуга разбудил капитана Фосбери, командира корабля Ее Величества «Отважный», вскоре после рассвета. «Отважный» и его близнец «Смелый» стояли на якоре в Мексиканском заливе у самого берега.

— Впередсмотрящий докладывает о дыме на горизонте, сэр. Направление восток — северо-восток.

— Принесите мне кофе, — капитан зевнул во весь рот, натягивая брюки. Спал-то всего пару часов. Но оставил приказ доложить, если что-нибудь покажется в море.

— Вон там, сэр, — доложил вахтенный офицер, как только капитан поднялся на мостик, передавая свой бинокль капитану.

— Броненосец, — отметил Фосбери. — Судя по обводам, определенно не наш. Известите «Смелого», если там его еще не заметили. И разведите пары.

Они подошли к берегу предельно близко, насколько удалось без риска сесть на мель; теперь под килем «Отважного» было не больше двух саженей, зато он находился под надежным прикрытием сухопутных батарей. Но все-таки на войне исход битвы заранее не угадаешь. Возможность, что враг втянет его в бой, когда судно не может даже толком развернуться, пришлась Фосбери отнюдь не по душе.

Тем временем на борту «Виргинии» генерал Грант неторопливо осматривал оборонительные сооружения через бинокль. Небольшая флотилия транспортов на якоре, два военных корабля разводят пары. Он не проронил ни слова, лишь сжал зубы, сурово нахмурившись.

— Самый малый вперед, — приказал капитан Семмс. Он не опасался более мелких броненосцев, но с большим уважением относился к батареям, затаившимся на холмах.

Их еще отделяли от берега добрых четыре тысячи ярдов, когда береговые батареи внезапно трижды полыхнули огнем и тотчас же скрылись за тучами черного дыма. Не далее двухсот ярдов от борта в воздух взмыли два фонтана воды, а еще один — чуть ли не прямо по носу.

— Руль круто на левый борт, — приказал Семмс. — Полный ход!

— Довольно хорошая стрельба, — заметил Грант.

— Слишком хорошая, — отозвался Семмс, когда фонтан взмыл возле носа по штирборту, на том самом месте, где был бы корабль, не измени они курс. — А мы не в состоянии вступить в единоборство с этими батареями, не получив серьезных повреждений, даже несмотря на броню.

— А нельзя ли атаковать порт с моря большими силами?

— Сомневаюсь. Может, броненосцы и уцелеют под огнем, но у деревянных транспортов нет ни единого шанса.

— Именно так я и думал. Поэтому, пожалуй, придется посмотреть, как все это выглядит с суши.

Судя по полученным донесениям, немногим лучше. «Что ж, — подумал Грант, — посмотрим, посмотрим».


Фронт расширяется

Густав Фокс был чересчур занят, чтобы предаваться утехам светской жизни. Да и обедал впопыхах, а то и вовсе не обедал, если вдуматься. Он всегда плотно завтракал, потому что не раз и не два случалось, что эта трапеза оказывалась для него единственной за день. Чаще всего ему приходилось ограничиваться бутербродами с сыром в комнате 313 или, в лучшем случае, холодной жареной курицей. Но отказаться от этого приглашения было свыше его сил, учитывая личность человека, от которого оно исходило.

Фокс еще ни разу не бывал в ресторане Уормли, хотя тот пользовался репутацией наилучшего ресторана в Капитолии, где отличных ресторанов и так не счесть. Фокс помедлил перед входом, глядя сквозь хрустальные стекла двери на ярко освещенный зал и хорошо одетых посетителей. Может быть, следовало надеть флотский мундир? Вообще-то на это просто не было времени. И вот он здесь, застенчивый, как юнец на первом свидании. Усмехнувшись собственной нерешительности, Фокс толкнул дверь.

— Чем могу служить, сэр? — осведомился метрдотель, облаченный в элегантный фрак, с набриолиненными усами, кончики которых загибались кверху почти согласно моде Старого Света. Однако акцент сводил все впечатление на нет.

— Пожалуйста, я приглашен на обед в шестой кабинет.

— Разумеется, сэр. Будьте любезны следовать за мной.

Они прошагали по коридору вдоль главного обеденного зала к неброской двери, наполовину скрытой бисерными занавесками. Тихонько постучав, провожатый Фокса отступил в сторону и распахнул дверь. Фокс вошел. Сидевший за столом седобородый мужчина встал, протягивая руку.

— Мистер Фокс, я чрезвычайно рад, что вы нашли возможным присоединиться ко мне, хотя я известил вас в последнюю минуту.

— Мне ваше приглашение доставило неподдельное удовольствие, генерал.

Несмотря на черный костюм и щегольской фуляровый галстук, спутать этого человека со штатским было почти невозможно. Строгая выправка, зоркий взгляд, да, пожалуй, кавалерийские сапоги. В погонах или без них — генерал Роберт Э. Ли не мог не внушать уважение.

— Мне сказывали, — начал Ли, — что лучшего мятного джулепа, чем у Уормли, во всем Вашингтоне не сыскать. Будучи виргинцем, я отношусь к этому напитку чрезвычайно патриотично. Составите ли вы мне компанию?

— С удовольствием, сэр.

Вообще-то особого выбора у Фокса не было; наполненные бокалы уже дожидались их на буфетном столике. Фокс поднял свой:

— За ваше доброе здоровье, генерал!

— Что ж, спасибо, и за ваше тоже.

С бокалами в руках они перешли к накрытому столу, сверкавшему хрусталем и серебром.

— Думаю, мне сказали истинную правду, — заметил Ли, когда оба уселись. — Это действительно замечательный мятный джулеп. Полагаю, что черепаховый суп великолепен, просто великолепен. Я взял на себя вольность заказать на нас обоих. — Откинувшись на спинку стула, он решительно дернул за шнурок звонка.

Считаные секунды спустя дверь распахнулась. Официант-негр в форменной куртке внес большую супницу, исходящую паром. Поставил перед гостями тарелки, наполнил их супом. Обслуживая их, он не проронил ни слова. После чего ушел, закрыв за собой дверь.

— Славно, — одобрил Ли, отведав суп. — На второе нырок, тоже традиционное местное блюдо.

Пробормотав что-то в знак согласия, Фокс принялся есть. Суп в самом деле весьма и весьма недурен. Попутно Фокса терзал вопрос, зачем это Ли пригласил его сюда, но он не мог отыскать способ спросить об этом.

За едой они немного поболтали — о рано наступившем лете и прочих несущественных предметах, никак не связанных между собой. Лишь после того, как со стола убрали, а бокалы наполнили портвейном, Ли перешел к сути дела. Запер дверь за официантом, сел, отхлебнул портвейна и поглядел на Фокса в упор.

— Я мог бы повидаться с вами и у вас в кабинете, но хотел, чтобы все осталось между нами, — потому что я хочу с вами обсудить вопрос величайшей важности.

— Это вполне можно понять, генерал.

— Знакомы ли вы с решениями военного совета?

— Отнюдь. Я просто передаю сведения наверх, своему начальству. Но почти ничего не получаю в ответ.

— Когда я спросил у военного министра, с кем мне следует переговорить по поводу всех дел, имеющих отношение к военной информации, а также к секретности, он без колебаний однозначно рекомендовал вас. А также сказал, что вы можете знать обо мне больше, чем я сам.

— Не больше, — улыбнулся в ответ Фокс, — но надеюсь, что достаточно. Позвольте вас заверить, что уследить за вами во время войны между штатами было чрезвычайно трудно.

— Что ж, к счастью, это дело прошлое, — улыбнулся Ли. —

Теперь мы объединились ради другой войны. И вот об этом я бы и хотел с вами потолковать. Об англичанах.

— Вы читали мои рапорты?

— Да. Они весьма детальны, но вы ни разу не указали источники своей информации.

— Это делается только для защиты моих агентов. Если у вас есть основания подвергать сомнению какие-либо факты или умозаключения, я могу удостоверить их точность.

— Ни в коем случае, — отмахнулся Ли. — Я уверен, что ваши источники надежны. На самом деле мне нужна информация более общего характера. Пожалуй, более стратегической природы. Скажем, наподобие дороги, которую прокладывают британцы в Мексике. Уверены ли вы, что она будет использована для вторжения в нашу страну?

— Не испытываю ни малейших сомнений. Просто она годится только для одного — позволить войскам промаршировать от Тихого океана до Атлантического. А эти войска могут преследовать только одну цель — погрузиться на суда, чтобы принять участие в агрессии на нашу страну. Побережье Мексиканского залива — наше самое уязвимое место. Если они закрепятся там, то выжать их будет отчаянно трудно. Поэтому мы должны попытаться остановить вторжение еще до того, как оно начнется. Буде таковое возможно, их корабли не должны выйти в море.

— Совершенно с вами согласен. В настоящее время генерал Грант ведет свои войска на юг из Веракруса, чтобы атаковать оборонительные укрепления дороги. Как нам обоим известно, он офицер даровитый. Если есть на свете хоть один человек, у которого хватит решимости и таланта перерезать дорогу, — что ж, это он.

— Мой профессиональный опыт по сравнению с вашим ничтожен, генерал, но уверяю вас, что в этом вопросе мы полностью разделяем ваше мнение.

— Тогда давайте рассмотрим другой вопрос. Можем ли мы что-нибудь сделать с портом на другом конце дороги? Вы моряк. Нет ли способа провести массированную атаку на тихоокеанский конец?

Отодвинувшись от стола, Фокс сделал изрядный глоток портвейна, прежде чем ответить.

— Вы не единственный, кому в голову пришла эта мысль. Как раз сейчас я готовлю рапорт на эту тему по запросу министра военного флота. Теоретически это возможно. Но на практике это потребует значительных усилий. Это не просто кинжальный удар, необходимо создание двух океанских флотов. Что, в свою очередь, означает удвоение выпуска судов. И если бы только это! Даже добраться туда будет очень трудно. На атлантическом побережье Южной Америки очень мало портов, где суда могут дозаправиться углем, а на тихоокеанском и вовсе ни одного. Значит, в тамошних морских портах придется разместить сухогрузы с углем. Затем атакующий флот должен будет совершить тяжелый поход на юг до оконечности Южной Америки и обогнуть мыс Горн. У британцев же уже имеется солидный азиатский флот, и к тому времени, когда наши суда доберутся до тихоокеанского побережья Мексики, враг уже будет нас там поджидать. Словом, дело это возможное, но трудное и дорогостоящее, и нет никакой гарантии, что в конечном итоге оно увенчается успехом.

— Понятно. А теперь давайте взглянем пошире, если можно. Если мы не будем атаковать этот тихоокеанский порт, нет ли каких-либо других частей Британской империи, где наши войска могли бы нанести удар настолько серьезный, чтобы отвлечь внимание англичан от мексиканской авантюры?

— Почти никаких. Со времени мятежа в Индии и заварушки в Китае они разместили в Азии значительные силы. Настолько значительные, что без труда могут забрать из них столько полков, сколько потребуется для скорого вторжения в Мексику.

Ли недовольно потер челюсть. Осушил и снова наполнил бокал.

— Как вы могли догадаться по тону моих вопросов, я получил боевой приказ. Разумеется, вы не будете об этом распространяться.

— Разумеется, генерал.

— Боюсь, моя репутация в конце концов подвела меня. Я известен тем, что давал сражения там, где меня не ожидали, и выигрывал их вопреки теории вероятностей. Теперь я должен отыскать способ сделать это снова — но против англичан. А эта задача чертовски трудна. У англичан наверняка должны быть враги. Не можем ли мы заключить союз с кем-либо из них?

— Боюсь, что нет. Они тесно сотрудничают с французами, и Виктория в восторге от французского императора. Ее любимый дядюшка — король Бельгии. Пруссаки, а фактически говоря, большинство немецких аристократов — ее родственники. Конечно, остается Россия, все еще таящая на них злобу по поводу Крыма, но военный флот у нее аховый, а армия ужасно далеко от Британских островов.

— А как насчет самой Англии? Мы совершали рейды на ее берега во время войны 1812 года — да и во время последней войны тоже; нельзя ли сделать это снова?

— Это возможно, но это будет булавочный укол. За последние годы возведена масса береговых укреплений. Это племя островитян, господствующее в Мировом океане. Если нападать на них, то нападать придется с моря. Посему на протяжении столетий они выстроили такие береговые укрепления, каких нет ни у одной другой страны.

— Вот проклятье! Если не рейды, то почему бы нам не врезать им покрепче по той точке, где они этого меньше всего ждут? Высадить войска в огромных количествах и вторгнуться на их остров? Уж такого-то они не смогут не заметить!

— Это было бы кошмаром, — горестно покачал головой Фокс, — я бы сказал, такое почти невозможно. Пришлось бы пересечь три тысячи миль по морю, прежде чем высаживать десант — на враждебный и хорошо укрепленный берег. Если бы, скажем, мы заключили союз с Францией, группировку войск можно было бы скопить там, подготовить транспорты и дозаправить наши боевые корабли, чтобы нанести внезапный удар через Английский канал. Но это чересчур призрачная перспектива. Франция никогда на такое не пойдет.

— И никаких других возможностей?

— Ничего не приходит в голову...

Еще не договорив, Фокс широко распахнул глаза, оттолкнул стул, вскочил на ноги и заходил из угла в угол. Ли затаил дыхание. Подойдя к двери, Фокс отпер ее, выглянул в пустой коридор, снова запер и обернулся.

— Есть! Дайте-ка подумать... Есть одна возможность. Я назову ее вам только раз. В данный момент никто не должен даже догадываться, что мы придумали. Я не сгущаю краски, таково реальное положение дел. — Он пересек комнату, сложил ладони рупором, наклонился к генералу и едва слышно выдохнул: — Ирландия.

— Я слышал, что вы сказали, но не постигаю значения ваших слов. Вы должны поосновательнее растолковать мне значение сего именно острова, название которого мы должны поминать только шепотом.

— Непременно! Вы наверняка слышали о недавних тамошних мятежах, о мятежниках, схваченных и брошенных за решетку, об их повешенных вождях. А далее вам следует учесть, что в нашей армии служит множество верных сынов этого острова. Под моим руководством они сейчас формируют новую организацию на старой родине, такую, в которую не смогли бы проникнуть шпионы и осведомители. Организацию, которая будет снабжать меня разведывательными данными о событиях на Британских островах. Я уверен, что вам известно о некой бригаде, имеющейся в нашей армии. Из той самой страны. Все они сейчас лояльные американцы и готовы отдать жизнь, если потребуется, за свою новую родину. И хотя они теперь американцы, это не мешает им все еще испытывать сильную привязанность к старой родине. Чувства эти у них весьма сильны, это национальное самосознание, если поверите. Я не знаю других, подобных им. Немецкие американцы все еще говорят о старой родине, испытывают ностальгию по ней, когда малость захмелеют. Но они даже не думают о прусской политике и не имеют ни малейшего желания возвращаться в Фатерлянд. Но люди, о которых мы говорим, не таковы. Их волнует покинутая родина, они думают о своих друзьях и родственниках, оставшихся там. — Фокс понизил голос до шепота: — Движение фениев, националистическое движение, в Ирландии пользуется серьезной поддержкой, и в каждом полку бригады есть его ячейки. Пожалуй, мы могли бы воспользоваться этим во время войны против англичан. С нашей помощью революционная организация быстро разрастется. Затем мы можем снабдить ее оружием, и очередной мятеж вполне может стать успешным.

Ли угрюмо тряхнул головой.

— Хотя я не специалист в политических материях, я хорошо разбираюсь в тактике и военном искусстве. Неужели англичане не расквартировали собственных солдат в этой стране?

— Да. У них там несколько гарнизонов.

— Тогда гражданское восстание обречено на крах. Особенно учитывая близость Англии и Шотландии.

— Да, — печально кивнул Фокс, — вижу, вы правы.

Взяв графин, Фокс принялся наполнять свой бокал. С головой уйдя в это занятие, он не заметил ни выражения сосредоточенного размышления на лице Ли, ни его внезапной улыбки.

— Не спешите признавать собственное поражение, мистер Фокс. Я никогда этого не делал вплоть до самого конца.

— Я что-то не улавливаю, о чем вы, генерал.

— Все очень просто. Восстание не может быть успешным. Но под руководством и при участии бывалых людей на местах, что ж, полагаю, весьма реальная возможность, что вторжение на этот остров, чье имя мы не осмеливаемся упоминать чересчур громко, дабы не быть услышанными, может оказаться вполне успешным, — увидев ошеломленное выражение лица Фокса, он улыбнулся. — Да, воистину так. Американское вторжение, оккупация данного острова наверняка отвлекут внимание противника от его мексиканской авантюры. При тщательном планировании это вполне может осуществиться. Вы говорите, местное население будет приветствовать наш приход?

— С распростертыми объятиями, генерал, с распростертыми объятиями.

— Тогда мы изучим возможность подобного вторжения. Я уверен, что если британцы, проснувшись однажды утром, увидят развевающийся у них под носом звездно-полосатый флаг по ту сторону узенького моря, не сомневаюсь, что они будут чудовищно огорчены. Пожалуй, настолько огорчены, что забудут о мексиканской авантюре, чтобы заняться защитой своей родины.


Заговор молчания

Генерал Улисс С. Грант вышел из своей палатки, попыхивая первой за день сигарой. Только-только рассвело, и туман все еще стелился по земле между деревьями; на траве блестели бусинки росы. Было довольно прохладно, но генерал знал, что стоит солнцу подняться, как жара возьмет свое. Здесь похуже, чем на Миссисипи летом, — если только такое возможно. Допив чашку утреннего кофе, он поглядел на этого странного латиноамериканца с ирландской фамилией. Вместо того чтобы спать в палатке, тот переночевал на голой земле, завернувшись в одеяло. Уже проснувшись, он беседовал со смуглым мужчиной в национальном костюме, сидя на корточках. Грант подошел к ним.

— Не предстоит ли нам сегодня небольшая прогулка по солнышку? — поинтересовался Грант.

— Непременно, генерал.

— А собираемся ли мы встретиться с кем-нибудь из местных бойцов — как там вы их называете?

Guerrilleros, — подсказал Амбросио О’Хиггинс. — Они с энтузиазмом дожидаются возможности поработать с нами. По-испански это означает тех, кто ведет маленькую войну — guerrilla. Они присоединятся к нам сегодня, только попозже. Они ведут эту войну в джунглях уже много лет. Нападают на врага там, где он этого не ждет, потом исчезают снова, прежде чем он успевает опомниться и дать отпор. Они весьма поднаторели в этом. Теперь, когда французы разбиты, большинство воинов вернулись на свои фермы, поскольку враг изгнан, основные силы этих

бойцов больше не заинтересованы в уничтожении англичан ради нас. Они думают, что выиграли свою собственную войну, и не видят смысла умирать за нас. Но денег в Мексике всегда недостает, и эти молодые люди с радостью подзаработают, помогая нам. У нас на службе осталась только молодежь, сыновья, любящие приключения и не желающие гнуть спину с мачете или _awdon_ — мотыгой. Вдобавок им нужны деньги, поскольку крестьяне в этой стране очень бедны. Идея получить плату американской монетой их восхитила.

— Еще бы! Вы сказали им, что я хочу взглянуть на вражеские укрепления вблизи, прежде чем приведу остаток своих войск?

— Да. Кроме того, я как раз беседовал с Игнасио, — он указал на молодого индейца, сидевшего на корточках, точа свой мачете напильником, — он говорит, что обнаружил отряд лазутчиков по нашу сторону сооружений, и хочет знать, не сможем ли мы их истребить по пути к вражеским позициям?

— Дельная идея. Но мне нужны и пленники — офицеры. Они смогут отличить офицеров от рядовых?

— Конечно.

— Плачу по пять долларов за каждого офицера, которого они захватят.

— Вы воистину щедрый человек, генерал Грант.

— Не забывайте об этом. Пошли.

Армия, вставшая лагерем на прибрежной равнине под вулканами-близнецами — Окотал-Чико и Окотал-Гранде, — осталась позади. Кроме отряда индейцев, с которым им предстояло встретиться, Грант взял с собой стрелковое отделение под командованием лейтенанта. Все они вызвались на эту миссию добровольцами, так что в команду попали солдаты и в серых, и в синих мундирах. А то и в двухцветных, поскольку новое обмундирование мало-помалу сменяло старое, истрепанное на войне. Не прошли они и пары миль, когда Игнасио рысцой припустил к густой рощице. Сложив ладони рупором, он издал весьма натуральный крик попугая. Безмолвная группа людей, вышедшая из-за деревьев, остановилась, поджидая их. О’Хиггинс растолковал им, чего от них хотят. Когда же он упомянул о вознаграждении, которое они получат за захват вражеских офицеров, на смуглых лицах заиграли улыбки.

Потом гверильеро рассыпались и скрылись из виду. А солдаты зашагали следом, вытянувшись в колонну вдоль неровной, петляющей тропки. Из-за зноя они шагали не спеша, опаляемые лучами солнца, почти физически ощутимыми в жарком воздухе.

Шли уже около часа, когда в джунглях впереди вдруг затрещали выстрелы.

— Шире шаг! — скомандовал лейтенант. Солдаты, взяв ружья на изготовку, поспешно затрусили вперед. Грант и О’Хиггинс вслед за ними выбежали на лужайку. Перестрелка уже закончилась. Там и тут на земле распростерлись темнокожие солдаты в окровавленных красно-коричневых мундирах. Английский офицер в таком же мундире, но с лейтенантскими нашивками, сидел на земле, поддерживая раненую руку. Позади него стоял улыбающийся мексиканец, занеся над ним окровавленный мачете.

— Лейтенант, — распорядился Грант, — пусть этого человека перевяжут. Назовите мне свое имя и звание.

— Катитесь вы ко всем чертям, — буркнул офицер, пытаясь встать на ноги, но стоявший позади индеец толкнул его на землю и прижал мачете к его горлу. — И вы позволите этому дикарю перерезать мне горло?

— Не исключено, — холодно отозвался Грант. — Имя и звание?

Несмотря на загар, офицер явственно побледнел, в тревоге воззрившись на острый как бритва клинок.

— Лейтенант Фиппс, 22-й Бомбейский.

— Вот так-то лучше, лейтенант Фиппс. Ладно, перевяжите его и отрядите двоих солдат с ним обратно в лагерь. И чтобы никаких инцидентов по пути! Я хочу потолковать с ним сегодня вечером. Ну, давайте посмотрим эту дорогу.

Но самой дороги они так и не увидели. Подойдя к опушке, они узрели стофутовую просеку, заваленную гниющей растительностью, а по ту сторону просеки высился земляной вал с редутами наверху. И стрелками, как выяснилось, когда сквозь листву над их головами просвистела пуля. Не сдержавшись, Грант недовольно замычал.

— И так везде? — поинтересовался он. — Вся дорога?

— Боюсь, что так, генерал, — совершенно по-латиноамерикански развел руками О’Хиггинс. — Сам-то я не видел, но толковал с людьми, прошедшими вдоль всех укреплений. Это весьма отважные люди, но они говорят, что не стали бы пытаться атаковать укрепления. Может быть, ночью, но при свете дня — ни в коем случае.

— Что ж, я хотел бы немного пройтись вдоль них сам, прежде чем мы повернем обратно.

Глядя на свежие земляные укрепления и жерла пушек, Грант понял, что, если атаковать врага здесь, сражение будет долгим и трудным. Нужны пушки, много пушек, чтобы пробить в этой стене брешь. И множество солдат, изрядное множество солдат.

Но как бы хорошо он ни спланировал атаку, когда бы ни решил двинуться в наступление — множество отличных американских парней наверняка уже никогда не покинет эти мексиканские джунгли. Эта мысль повергла Гранта в уныние. Но раз надо — значит, надо.

И все-таки как-то странно сражаться за Америку в чужом краю, так далеко от родины.


* * *

В кабинете президента Линкольна собралась небольшая, но весьма избранная компания. Кроме президента, присутствовали Густав Фокс, организовавший встречу, генерал Ли, а также госсекретарь Сьюард и военный министр Стэнтон. Они ожидали, озадаченно храня молчание, пока наконец Николай не распахнул дверь, впустив министра военного флота. Извинившись за опоздание, Гидеон Уэллс занял свое место за столом. Фокс поставил галочку на листке, который держал в руке.

— Вы последний по списку, министр Уэллс. Пожалуйста, заприте за собой дверь, когда уйдете, Джон, — обернулся Фокс к секретарю президента. — Я поставил у двери двух солдат, чтобы они не пускали сюда никого и даже близко не подпускали к двери.

Он подождал, пока не услышал лязг ключа, поворачивающегося в замке, после чего взял со стола стопку бумаг и передал ее генералу Ли. Приняв их, генерал заговорил:

— Нижайше прошу простить нас, джентльмены, за обстановку секретности, каковую вы можете счесть излишней. Но для этого имеются основания, и сейчас я их объясню. — Ли обошел вокруг стола, положив по листу бумаги перед каждым из присутствующих. — Я даю каждому из вас список присутствующих на этой встрече сегодня. Пожалуйста, держите этот список постоянно при себе, поскольку вопрос, поднимаемый сегодня, не должен упоминаться в разговоре ни с одним из лиц, не включенных в этот список. Исключений быть не может. Ради успеха наших планов мы должны поступить точно так же, как это сделал враг. Сохранить секрет.

— Какой секрет? — спросил Линкольн.

— Вот он. Вы наверняка припоминаете, что недавно ко мне поступила просьба разработать план потрепать противника, отыскать способ нанести ему удар. Завтра в зале военного совета я изложу подробности плана, как перенести боевые действия на территорию врага. После чего с одобрения всех присутствующих, членов кабинета и военных, мы перейдем к наступательной операции. Весьма важно, чтобы все ныне присутствующие поддержали предлагаемый мной план и не допустили, чтобы хоть что-нибудь встало на пути его осуществления. Хочу, чтобы вы помнили: это главный удар по англичанам, тот самый, который вы просили меня подготовить. — Помедлив, Ли одного за другим оглядел собравшихся, после чего продолжал: — Проще говоря, мы намерены атаковать тихоокеанский конец британской военной дороги в порту Салина-Крус. — Он спокойно подождал, пока утихнет ропот голосов. — Для этого нам потребуется как минимум половина ныне строящихся броненосцев. Далее, вдоль всей протяженности Южной Америки должны быть организованы пункты загрузки угля, а также оставлены угольные сухогрузы вдоль тихоокеанского берега Южной Америки, поскольку в данный момент угля там нет. Вдобавок потребуется порядочный транспортный флот для атакующих войск.

— Изложенное вами обойдется крайне дорого, — перебил его Гидеон Уэллс. — Мы должны удвоить наш флот, чтобы создать флоты на оба океана, а когда это будет сделано — ценой неимоверных затрат, должен добавить, — наш атлантический флот будет все того же размера, что и прежде.

— Если вы немного потерпите, мистер Уэллс, то скоро поймете, почему необходимо, чтобы сей план поддержали все присутствующие. При добровольной поддержке всех представленных здесь мы сумеем побороть противников плана, а то и разгромить их, если потребуется. Приготовления к этой атаке пойдут именно так, как я описал.

Этим людям, отвечающим за войну с врагом, подобный план пришелся совсем не по вкусу. Но прежде чем они смогли выразить свой протест, Ли поднял ладонь и улыбнулся чуть ли не лукаво.

— План, который я вам только что описал, будет выполняться и будет осуществлен, — он оглядел озадаченные лица собравшихся и добавил: — Но никто, кроме присутствующих здесь, не будет знать, что предлагаемая атака на британцев в Тихом океане только прикрытие, дабы убедить врага, что мы действительно будем атаковать тихоокеанский берег. Наша решимость должна быть очень убедительной. — Он снова оглядел озадаченных собравшихся. — Весьма убедительной, потому что на самом деле план атаки вовсе не таков, но это будет известно только тем из вас, кто ныне присутствует в этой комнате.

Он подождал, пока умолкнут недоуменные и вопросительные возгласы.

— Не забывайте, британцы поступили точно так же с нами — держали в секрете свои истинные планы вторжения от собственного флота и всей Великобритании. Даже капитаны кораблей, участвовавшие в британской операции, думали, что отправляются в Вест-Индию. И лишь выйдя в открытое море, потеряв всякую связь с землей, они вскрыли свои запечатанные приказы и узнали, что вместо этого направляются в Мексику. Точно так же все замешанные в запланированную атаку будут верить, что мы отправляемся в Тихий океан. По примеру англичан приказы будут вскрыты только после того, как экспедиционный корпус выйдет в море.

— Но, черт возьми, — гневно воскликнул Стэнтон, — если не на вражеский порт в Мексике, то куда же мы идем?!

Ли оглядел сидящих за столом, намеренно затягивая паузу. Затем подался вперед, опершись обеими ладонями о стол, и произнес одно-единственное слово:

— Ирландия. — Ли лучезарно улыбнулся ошеломленным слушателям. — Мы намерены вторгнуться в Ирландию и освободить эту страну от британского ига. Полагаю, англичане очень быстро забудут о Мексике, когда увидят, что наши пушки направлены на них через Ирландское море.

Наконец голос Линкольна нарушил воцарившееся в зале молчание:

— Теперь вы должны признать, как сказала девушка исповеднику, что о некоторых вещах ни в коем случае не стоить говорить вслух. Когда генерал Ли впервые изложил мне этот план, я чувствовал себя точно так же, как вы сейчас. Я был ошеломлен. Но чем пристальнее его изучаешь, тем этот план выглядит убедительнее. Он весьма дерзок. Но дабы он удался, даже шепоток о его существовании не должен покинуть стены этой комнаты. Я уверен, что вы, джентльмены, понимаете почему. Под предлогом одной атаки мы должны подготовить другую. Англичане скоро наверняка узнают о нашем предполагаемом мексиканском вторжении — уж угольные-то суда и прочие приготовления будут замечены. И чем больше они будут готовиться к этому сражению, тем менее будут готовы к вторжению в Ирландию. Секретность — наш девиз, дерзость — наш способ. Это осуществимо — это будет осуществлено. Генерал Ли с радостью поведает вам, как именно.


Секретный план

Генерал Томас Мигер устал до невозможности. Плавание из Франции через Атлантику выдалось очень неспокойным, а потом он всю ночь трясся без всяких удобств на поезде от Нью-Йорка до Вашингтона. Войдя в свою палатку, он рухнул в кресло и начал устало стаскивать сапоги. Рассудок его занимала одна-единственная проблема: стоит ли снимать штатское платье, прежде чем отправиться на боковую. Или, может, просто повалиться на койку и заснуть всласть. Однако от необходимости принимать решение его избавил капитан Госсен, просунувший голову сквозь клапаны входа.

— На твоем месте я бы не слишком предавался неге. У меня уже неделю лежит на столе депеша. Ты должен доложиться генералу Роберту Э. Ли в военном министерстве, как только покажешься. Или раньше.

Мигер застонал, потом крикнул, чтобы ему оседлали лошадь, вздохнул — и снова натянул сапоги. А чтобы получше приготовиться к визиту — да, пожалуй, и сбросить усталость хотя бы отчасти, — опрокинул полстопки кукурузной, прежде чем выйти из палатки.

В военном министерстве его действительно ждали и тут же вызвали к нему провожатого. Солдат довел его до комнаты 313. Последовала небольшая задержка с допуском, пока не вышел Фокс, чтобы лично удостовериться, что это именно он.

— Генерал Мигер! Вас-то я и хотел видеть. Входите же!

Генерал Роберт Э. Ли сидел за письменным столом, разбирая груду бумаг. Поглядев на вошедших снизу вверх, он встал и обменялся с ирландцем рукопожатием.

— Рад познакомиться, генерал Мигер. Входите, устраивайтесь на диване со всеми удобствами. Как ваша поездка в Ирландию, будет ли из нее толк?

Прежде чем ответить, Мигер поглядел на Фокса; тот кивнул:

— Генералу Ли известно все о работе кружка фениев в Ирландской бригаде. Кроме того, он знает все о ваших нынешних попытках возродить фенийское движение в Ирландии.

— В таком случае я могу сообщить вам, сэр, что все прошло великолепно. Еще двенадцать моих офицеров как раз сейчас направляются в Дублин. Очень скоро они будут там, и у нас появится сеть ячеек, раскинутая по всей стране. Да притом надежная и безопасная, без единого осведомителя.

— Очень рад слышать, — отозвался Ли. — В ближайшем будущем мне потребуется ваше тесное сотрудничество. Я с громадным удовольствием сделал бы вас членом моего штаба, но это привлекло бы к вам нежелательное внимание.

Мигер озадаченно потер челюсть, ощутив, как щетина хрустит под пальцами.

— Боюсь, я чего-то не улавливаю, о чем вы, генерал.

— Позвольте объяснить. В данный момент генерал Грант возглавляет экспедиционный корпус в Мексике, атакующий британцев, которые строят дорогу, внушающую нам серьезные опасения. Согласно его первым сообщениям враг основательно окопался и штурм его укреплений будет тяжелой и кровопролитной работой. Тем не менее мы должны увеличить давление на англичан. Вскоре вы получите приказы и официальные рапорты о планируемом наступлении с целью изгнать их из Мексики. Что будет осуществлено путем массированной атаки на тихоокеанский конец их дороги через перешеек.

— Это уж конечно, идея вроде бы хороша. Отрежьте пути подхода войск, и на вторжении можно ставить крест.

— Рад, что вы так думаете. Так и продолжайте говорить своим офицерам и рядовым. Но никогда не говорите на людях — и даже в частной беседе — о том, что я скажу вам сейчас, какое бы сильное искушение вы ни испытывали. Ясно?

— Я что-то не понимаю...

— Тогда я должен ввести вас в курс. Вы будете одним из немногих, кому известно, что мексиканская атака никогда не состоится. Такова военная хитрость, уловка, чтобы заставить врага смотреть именно туда, куда мы хотим. Конечно, будут осуществляться и реальные действия, переброска кораблей и сухопутных войск и тому подобное. Но мы планируем совершенно иное вторжение. Даете ли вы слово, что не станете разглашать ничего из услышанного в стенах этой комнаты?

— Даю, сэр. Я бы присягнул на Святой Библии, если бы она у вас тут была. Клянусь благословенной Девой Марией, кровавыми ранами Христа, и пусть дикие псы Брайяна Бору[53] перегрызут мне горло, если я произнесу хотя бы звук.

— Ну, будет довольно и вашего офицерского слова. Мистер Фокс, будьте любезны.

Встав, Фокс извлек из жилетного кармана ключ и пересек комнату, приблизившись к висевшему на стене шкафчику не меньше ярда шириной, но всего пару дюймов глубиной. Отперев висящий на нем замок, Фокс распахнул дверцы, открыв взорам скрытую внутри карту.

— Вот наша истинная мишень, — произнес Ли.

Мигер подскочил, вытаращив глаза, не в силах поверить увиденному.

— Святая Матерь Божия, — прошептал он. — Это Ирландия! Мы вторгнемся в Ирландию?

— Совершенно верно. Мы освободим этот край от оккупационных войск и принесем в Ирландию демократию, точь-в-точь как мы поступили в Канаде.

Впервые в жизни Мигер просто онемел. Это дело, ради которого он трудился всю свою сознательную жизнь, которое всегда ему казалось проигранным заранее. Неужели мечтания патриотов на протяжении веков... Неужели они сбудутся еще при его жизни?! Это просто невероятно, но он должен поверить в это. Ведь это сказал генерал, а перед его взором сверкал Изумрудный остров.

Голос Ли доносился до Мигера будто издалека, он тряхнул головой, внезапно ощутив, что глаза его полны слез, и смахнул их тыльной стороной ладони.

— Извините, генерал Ли, но это похоже на сбывшийся сон. Сон, который видел каждый ирландец на протяжении многих и многих сотен лет. Естественно, мое сердце разрывается от радости, и эти слезы — слезы благодарности. Благодарю вас за то, что вы делаете, благодарю от имени сотен тысяч мучеников, принесших жизнь в жертву родине, — и от лица всех ирландцев, ныне живущих под игом британской тирании. Это... это так неожиданно. Вам не понять...

— Пожалуй, я вас понимаю. Мы сражались за американскую независимость. Если, осуществив это, мы исполним мечты, которые ирландцы лелеяли веками, для нас это будет великая честь и повод для гордости. Ваша отчизна подарила Америке множество своих сынов. И нам приятно думать, что, защищая собственную страну, мы можем помочь преданному союзнику, подарившему нам так много солдат, отстаивавших суверенность этого края. Вы и ваши люди должны быть нашими глазами и ушами в Ирландии. И все-таки никто не должен даже заподозрить, что разведывательные данные, которые они собирают, потребуются армии Соединенных Штатов. Осуществимо ли это?

Слова генерала Ли были столь значительны, что Мигер не мог усидеть. Подскочив, он начал расхаживать по комнате. Мысли его неслись галопом. Он снова и снова ударял кулаком о ладонь, будто хотел вышибить ответ из собственной плоти. Да, да, это действительно возможно.

— Это осуществимо. В конце концов, организация фениев и существует для того, чтобы планировать восстания. Только эта надежда на успех когда-нибудь в будущем не дает движению заглохнуть. Люди, работающие ныне в Ирландии во имя дела фениев, — наши глаза и уши. Все они верят, что собранные сведения будут храниться до того счастливого дня, когда восстание будет возможно, когда можно будет подняться против поработителей. Но, как вы сказали, только я буду знать, что собранные сведения предназначены для более важного и куда более оперативного использования. Это более чем возможно, и по сути именно так мы и поступили бы в любом случае.

— Восхитительно! Мне надо знать очень многое, прежде чем я смогу запланировать нападение. Помните, это наступление ни в коем случае не должно провалиться. Вы должны понимать, насколько шатко наше положение столь далеко от этих берегов — и столь близко к Англии. Посему появление наших войск должно быть невидимым, об их существовании не должно быть известно — вплоть до момента, когда наступление начнется. Мы должны нанести удар быстро, точно — и своевременно. Если возможно, мы должны добиться победы до того, как о нашем присутствии станет известно в Англии. Ибо как только мы атакуем — и победим, — мы должны быть готовы к немедленной контратаке врага. Мы подвергаем себя грандиозному риску. Но если... когда мы добьемся успеха, это будет великая, историческая победа.

— Именно так, генерал. И каждый воин нашей Ирландской бригады с готовностью прольет свою кровь, дабы приблизить этот славный день.

— Если мы разработаем план достаточно хорошо, то проливаться будет только английская кровь. А теперь поведайте мне о своей стране. Все, что я вижу, это лишь карта острова передо мной. Я прошу населить эту карту людьми, рассказать об их городах и их истории. Мне же известно лишь то, что история эта была весьма бурной.

— Насилие! Нашествия! Откуда же мне начать, ведь вся история Ирландии — это история убийств и предательств. И прежде всего существования омерзительных плантаций в настоящем. Англичане всегда были бичом Ирландии, но это чудовище Кромвель обрушился на нашу страну, как вырвавшийся из ада дьявол. Ирландцев обчищали до нитки. Отбирали даже их собственные жилища. Срывали с домов соломенные кровли, его круглоголовые выгоняли женщин и детей на большую дорогу. В Ирландии нет цыган, но есть собственные бродячие жестянщики. Это наследники тех, кого Кромвель лишил крова, — ирландцы, обреченные скитаться по грязным проселкам до скончания веков. И не находить пристанища.

Кивая, Ли делал какие-то пометки в бумагах, лежащих перед ним.

— Вы упомянули о плантациях. Конечно, речь идет не о сахарных или хлопковых плантациях?

— Вовсе нет. Я имел в виду изгнание ирландцев-католиков из их домов в Ольстере и передаче опустевших жилищ протестантам из Шотландии. Это вражеское племя столь жестоко насаждено посреди нас. Посему и назвали сие плантациями. Можете перечесть по именам! В каждом городе Ирландии есть часть, район, которые называются ирландскими. Там живут истинные ирландцы, изгнанные из своих жилищ.

— Значит, запланированное вами восстание носит религиозный характер. Ирландские католики против англичан и их союзников-протестантов?

— Ничуть не бывало. Протестанты были в Ирландии всегда. Некоторые из ее величайших патриотов и сами были протестантами. Но вообще-то да, вот здесь, на севере, живут несгибаемые, упрямые люди — здесь, в Ольстере. Помню одну фразу, которую заставили нас заучить священники в школе. Это сказал англичанин, знаменитый сочинитель. «Ни разу не видел я более богатой страны или, откровенно говоря, более чудесного народа». Вот что он сказал. Но он продолжал: «И худшее в них — это горькая и ядовитая неприязнь, испытываемая ими друг к другу. Их клики испытывают столь давнюю ненависть, но притом сражаются на таком клочке суши, что напоминают людей, бьющихся на шпагах в бочке». Это сказал сэр Вальтер Скотт еще в 1825 году.

Подойдя к карте, Мигер притронулся в Белфасту и обвел вокруг него пальцем кружок.

— Они великие доки по части ненависти, вот так. Они ненавидят римского папу, но столь же сильно обожают толстую коротышку, сидящую на троне. Эта рознь тянется столетиями. Но не спрашивайте меня — сам я никогда не был на севере. С кем вам следует поговорить, так это с доктором из нашей Ирландской бригады — военврачом Фрэнсисом Рейнольдсом. Он родом из Портстюарта в Дерри, на самом северном побережье. Но он изучал медицину в Белфасте, а потом практиковал там несколько лет. Если вам хочется узнать побольше о делах в Ольстере, он как раз тот самый, кто вам нужен.

— А он надежен? — поинтересовался Ли.

— Это самый непоколебимый фений среди нас!

— Значит, надо уделить особое внимание Белфасту и северу, — проговорил Ли, быстро набрасывая что-то на бумаге. — Подумать о консультации с врачом Рейнольдсом. Итак, что вы можете сказать о британском военном присутствии в Ирландии?

— Обычно в стране находится от двадцати до тридцати тысяч британских солдат. Наиболее массированное скопление вот здесь, в Каррике, на высокогорье к югу от Дублина. Оккупационные войска стоят там испокон веков, а теперь они расквартированы в кирпичных зданиях и постоянно готовы перейти к действию.

— А в других местах?

— Конечно, в Белфасте. И в Дублине, и Касле, и в Корке на юге, а еще вот здесь и здесь.

Ли подошел к Мигеру, стоящему перед картой.

— А что вы можете сказать о дорогах и поездах?

— Почти все они идут из Дублина на север к Белфасту. Затем еще поезда на юг из Дублина вдоль побережья до Корка. На запад из Дублина через Шэннон до Голуэя и Керри. Ах, какое там замечательное побережье — цветущие заводи и синие реки!

Приглядевшись к карте поближе, Ли провел пальцем вдоль железнодорожных линий.

— Вы имеете в виду вот эту линию? Она не доходит до Дублина.

— Вообще-то нет. Это местная ветка, связывающая Лимерик с Корком. Точно такие же идут на севере между Дерри, Колрейном и Белфастом.

Мигер улыбнулся, полуприкрыв глаза; он видел не карту, а страну, из которой его изгнали столь жестоко.

Неужели мечта о свободе, на которую уповали ирландцы веками, наконец-то сбудется?


* * *

Бригадир Сомервилл пустил лошадь рысцой посреди дороги. Шкура животного лоснилась от пота, хотя оно почти всю дорогу шло шагом, лишь иногда переходя на рысь на ровных, утрамбованных участках. Черт бы побрал эту вечную жару! Бригадир миновая роту сипаев, копавших дренажную канаву вдоль дороги. Эти люди куда лучше приспособлены к подобному климату, чем он. Впереди показалась группа офицеров, сгрудившихся вокруг стола на козлах. Заслышав его приближение, они обернулись, и Сомервилл узнал их командира.

— Все идет по плану, Уолсли? — спросил он, спешившись. И козырнул, отвечая на приветствие офицера.

— Во время вашего отсутствия все было в порядке, генерал! — отрапортовал полковник Гарнет Уолсли из королевских инженерных войск, командующий постройкой дороги. — Выравниваем по миле в день с тех самых пор, когда сняли часть людей с укреплений, — указал он на груду свежевырытой земли и гладкую поверхность дороги позади нее. — Постройка бастионов заняла больше времени, чем мы рассчитывали. Теперь укрепления — лучше и не придумаешь. Кроме того, для их обороны нужно куда меньше солдат, чем для постройки. Располагая хорошей дорогой, мы можем быстро перебросить войска к обороняемым пунктам, подвергшимся атаке.

— Вот уж, право, воодушевляющая новость.

— Искренне надеюсь, что я не слишком много на себя возьму, если поинтересуюсь, как продвигается более обширный план? Я по уши зарылся в землю и почти ничего не знаю о том, что происходит в окружающем мире.

— Тогда радуйтесь — все идет, как задумано. Транспорты ныне собираются в портах вдоль побережья Британских островов. А из Индии уже отплывают последние войска. Когда все будет готово, мы нанесем удар... — Заслышав дальний рокот канонады, он замолк и наклонил голову, прислушиваясь. — Атака?

— Сомневаюсь, что крупная, — покачал головой Уолсли. — Судя по звуку, они снова нас прощупывают. Хотят посмотреть, хорошо ли мы обороняем определенный отрезок дороги.

Пропели трубы, и полк гуркхов рысцой побежал на звук перестрелки. Сомервилл пришпорил коня, направляя его следом за солдатами. Грохот орудий непрерывно нарастал, пока к нему не присоединился визг снарядов над головами. Сомервилл придержал коня рядом с ротой солдат в красных мундирах, стоявших по стойке «вольно». Капитан, командовавший ими, приказал одному из солдат подержать его лошадь под узцы, пока бригадир спешивался, и отдал ему честь.

— Пока что только одна пушка. Мы отвечаем на их огонь. Это уже не в первый раз. Но если они бросят на штурм войска, мы здесь. Этот генерал — упрямец. Пытается истерзать нас постоянными обстрелами. А если почувствует, что есть хоть малейшая возможность, бросит вперед войска.

— Ваш противник — настоящий бульдог. Американские газеты только об этом и трубят. Улисс С. Грант, не знающий поражений.

— Ну, здесь-то его ждет поражение, если это лучшее, на что он способен.

— Искренне надеюсь, что вы правы, капитан. Пожалуй, я бы хотел взглянуть лично, как развивается атака.

Капитан повел его по крутой дорожке к гребню укреплений. Пушки грохотали совсем близко по обе стороны.

— Лучше не высовываться, — заметил капитан. — Их снайперы знают свое дело. Но вы вполне можете все рассмотреть сквозь амбразуру.

Пушка в соседнем редуте выстрелила, и потные артиллеристы, обнаженные до пояса, откатили ее, чтобы перезарядить.

— Прекратить огонь, — приказал Сомервилл, проходя мимо пушки, чтобы выглянуть через щель между бревнами, сквозь которую она стреляла. Внизу почти ничего не было видно. Только кучка бурой мертвой растительности, а дальше джунгли. Пушка стреляла из укрытия, хотя облако дыма и выдавало ее позицию. Ядро, отскочив от наклонного земляного вала, с визгом пролетело над головой.

Сомервилл довольно улыбнулся. Все идет в точности по плану.


В тылу врага

До начала гражданской войны Аллистер Пейсли чересчур часто пребывал на грани голода. Он сошел на берег с эмигрантского корабля из Англии в 1855 году, меньше десяти лет назад, почувствовав громадное облегчение, как только вступил на американскую почву. Не то чтобы ему в самом деле нравилась новая родина — правду говоря, он скорее презирал ее. Он уж наверняка никогда бы добровольно не пересек океан, чтобы поселиться в этом голом и грязном краю. К незапланированной эмиграции из Британии его вынудили бейлифы, шедшие за ним по пятам. Примерно то же самое произошло несколькими годами ранее в Шотландии, которую его вынудили поспешно покинуть практически такие же обстоятельства, какие погнали его из Англии. Обвинения были известны только ему — да еще властям и полиции. У него не было друзей, которым он мог бы открыться, — да он и не хотел заводить друзей. Он был просто отчаявшимся, одиноким человеком, мелким воришкой и мошенником, не преуспевшим даже в этом неприглядном ремесле.

Первая удача в Америке ждала его, как только он сошел с корабля. Выкарабкавшись из каютки третьего класса в трюме навстречу холодному свету дня, он впервые почувствовал, что почти ничем не связан со столь же жалкими и зловонными попутчиками. В сутолоке на палубе он умудрился затесаться среди хорошо одетых пассажиров и даже подобраться к одному из них настолько близко, чтобы стащить его карманные часы. Позади раздался крик: «Вор!» — но к тому времени он уже давным-давно был на берегу. Повинуясь инстинкту, он пробрался в трущобы Манхэттена и отыскал там ломбард. Процентщик надул его при расчете, и все же он получил достаточно скомканных банкнот и диковинно выглядевших монет, чтобы упиться до бесчувствия; выпивка в то время была его единственной отрадой и пороком.

И снова благосклонное провидение улыбнулось ему. Прежде чем напиться до потери сознания, он сообразил, что мужчина, сидевший рядом с ним в баре, вышел через заднюю дверь, чтобы справить нужду. Пейсли смутно помнилось, что незнакомец засунул что-то под лавку, когда садился. Поерзав на сиденье, Пейсли сдвинулся и пощупал. Да, какой-то чемоданчик. Так уж получилось, что никто в этот момент в его сторону не смотрел. Он ухватил чемоданчик за ручку, поднялся и незамеченным выскользнул через переднюю дверь. Обогнув достаточное количество углов и удалившись от питейного заведения на приличное расстояние, он остановился на заваленном мусором пустыре и открыл чемоданчик.

Фортуна и вправду улыбнулась ему. Это оказался чемоданчик коммивояжера с образцами патентованных снадобий. Основным снадобьем была «Флетчеровская кастория» — универсальное лекарство от детских болезней и прочих недугов. Гордый девиз на каждой этикетке гласил: «Дети умоляют о ней». Вполне вероятно, поскольку внутри оказался алкоголь, сдобренный изрядным количеством опиума. Пейсли тут же пристрастился к снадобью, но у него хватило здравого смысла не выпивать все, поскольку этот чемоданчик должен был стать его пропуском в новую жизнь.

Путешествовать по этой дикой стране было легко и недорого, а личина разъездного фармацевта была идеальным прикрытием для его мелких преступлений. Он обворовывал коллег-коммивояжеров в дешевых гостиницах, что еще больше облегчалось американской практикой селить вместе по четыре-пять человек. Он всегда вставал до рассвета, забирая с собой все ценное. Эти мелкие кражи в магазинах и мелкие грабежи обеспечивали его средствами к существованию — пока приближение войны не дало ему идеальный шанс приложить свои исключительные дарования.

Все сводилось исключительно к деньгам и не имело ни малейшего отношения к рабству или правам южан. Так уж получилось, что он в тот момент был в Ричмонде, штат Виргиния, когда прочел об обстреле Форт-Самтера. Гражданская война в Америке началась 12 апреля, после того как Форт-Самтер на острове Чарлстон был обстрелян войсками генерала Борегара. Будь Пейсли в Нью-Йорке, он бы начал работать на правительство янки. Но при сложившихся обстоятельствах он отправился искать ближайшее военное учреждение конфедератов. Посреди неразберихи и замешательства первых дней войны ему потребовалось некоторое время обивать пороги, прежде чем удалось найти человека, готового его выслушать. Но он не сдавался и в конце концов нашел офицера, прислушавшегося к нему и распознавшего уникальную возможность, которую означал этот чужестранец, говоривший с сильным заморским акцентом.

С этого момента Аллистер Пейсли стал чуть ли не первым шпионом на службе южан.

Война была благосклонна к нему, он челноком мотался туда-сюда между воюющими сторонами. Его шотландский акцент и пузырьки с лекарствами служили идеальным прикрытием, никто ни разу не заподозрил его истинной специальности. Он выставлял свои образчики на обозрение маркитантов, сопровождавших каждый полк и военный лагерь. Вскоре он обнаружил, что солдаты-северяне разделяют его пристрастие к алкогольным напиткам. Поскольку денег у них было маловато, а то и вовсе не было, они были вынуждены пускаться на ухищрения, выделывая брагу и перегоняя ее в самогон низкого пошиба. Как только Пейсли узнал об этом, дрожжи, изюм и прочие сушеные фрукты стали непременным атрибутом его багажа. Деньгами ему платили редко; но выпивкой — всегда. За собранные сведения ему всегда приходилось расплачиваться головной болью, трясущимися руками и мучительной рвотой. Названия и номера полков, количество орудий и боевой распорядок — все эти военные сведения он терпеливо запоминал и записывал. Узенькие полоски бумаги в полнейшей безопасности путешествовали в запечатанной пробирке, скрытой внутри большой темной бутылки «Флетчеровской кастории». Его темный секрет так никогда и не был раскрыт.

Сверх того в пробирке находился пропуск, подписанный самим генералом Робертом Э. Ли. Когда Пейсли возвращался в тыл южан, пропуск обеспечивал ему быструю доставку к работодателям в Ричмонд. Получив плату, он пил более пристойные алкогольные напитки, пока бедность или военная надобность не отправляли его в дорогу снова.

А когда в газетах напечатали об афере «Трента» и ультиматуме Британии, Пейсли увидел шанс расширить диапазон своей деятельности. Он знал англичан просто великолепно, а еще знал, как выудить у них деньги. Добравшись до Вашингтона, он без труда отыскал резиденцию лорда Лайонса — британского посланника в американской столице. В соответствующий момент, когда его светлость наверняка был дома, Пейсли добился возможности повидаться с ним. Лайонс признал факт, что в случае войны весьма небесполезен будет шпион вроде Маклеода — под этим именем представился ему шотландец на тот случай, если он все еще числится в розыске.

К счастью для Пейсли, война пришла, и он без труда сменил привязанности и хозяев. Именно на этой новой службе он снова оказался в филадельфийском порту, возобновив старое знакомство.

Хорст Кречманн, как и его шотландский работодатель, не испытывал любви к своей новой родине. Он был владельцем весьма затрапезной пивной неподалеку от филадельфийской военно-морской верфи. Здесь он варил собственное пиво — очень крепкое и совершенно омерзительное на вкус. Но поскольку оно было весьма дешево, посетители не жаловались. Зато они толковали между собой, быстро пьянея от гадостного пойла. Хорст внимательно прислушивался к их словам, каждую ночь записывая услышанное в своем замусоленном дневнике в кожаном переплете. Записи он делал крохотными витиеватыми буковками на своем родном баварском диалекте. Теперь, когда гражданская война подошла к концу, он решил, что уже никогда не свидится со своим работодателем. И потому он весьма обрадовался, увидев _Schotte_, явившегося однажды утром, когда Кречманн надраивал полы в пивной.

— Не ждал тебя видеть тута, раз война кончилася.

Пейсли не ответил, пока владелец пивной не запер дверь за ним на засов.

— Мы все еще воюем, разве нет?

— Правда? — Кречманн принес бутылку шнапса и поставил ее на стол; ни тот ни другой не пили тошнотворного пива. — Разве мы не погнали британцев прочь с поджатыми хвостами?

— Пожалуй, что так, но они настырное племя. И хорошо платят за новости.

— Это очень приятно слышать. Prosit.

Облизнувшись, Хорст наполнил стаканы снова. Осушив свой, Пейсли громко рыгнул; немец одобрительно кивнул.

— Что поговаривают моряки? — осведомился Пейсли.

— Да мало чего. Со времени конца войны корабли плавают мало. Но они жалуются, моряки вечно жалуются. Теперь насчет угольной пыли на борту «Диктатора». Его бункеры набиты до отказа, да еще мешки в коридорах.

— Значит, долгое путешествие, — заинтересовался Пейсли. — Не знаешь куда?

— Да вроде бы никто из них не знает. Но сейчас в доках загружаются углем три корабля. Schwwarzen[54], которые грузят, они выпивают тута.

— Им что-нибудь известно?

— Да, но понять их трудновато. Один все ж поминал Южную Америку.

Кивнув, Пейсли выудил из кармана стопку засаленных долларов, свернутых в рулончик. С этими сведениями и сведениями о перемещениях войск, которые он уже записал, у него вполне довольно, чтобы рапортовать. Как раз вовремя, поскольку «Примавера» через три дня отплывает в Бельгию. Как раз столько ему понадобится, чтобы зашифровать послание, за неимением лучшего пользуясь в качестве шифровальной книги Библией.


* * *

Визит на родину для Патрика Джозефа Кондона был совершенно неожиданным. Он бежал из Дублина в 1848 году, преследуемый по пятам королевскими ирландскими констеблями и солдатами. Мятеж, затеянный Юными Островитянами, не удался. О’Брайен, как и Мигер, и Макманус, был схвачен и приговорен к пожизненной каторге на Тасмании. Но Кондона предупредили вовремя, он бежал через заднее окно в том, в чем был. С тех пор ему довелось немало пережить. Теперь он капитан армии Соединенных Штатов и прибыл с совершенно иным заданием.

Дублин не изменился. Направляясь в город из Кингстонского порта, он будто возвращался в прошлое. Сквозь трущобы Ирландского квартала, мимо Тринити-колледжа. Он там учился, но был вынужден оставить учебу, чтобы присоединиться к мятежу. Проходя по Нассау-стрит, он смотрел сквозь решетку ограды: все осталось точь-в-точь таким, как ему запомнилось. Они пересекли мост Ха’Пинни, уплатив причитающийся сбор, затем зашагали по набережной вдоль Лиффи. Память, память...

Но для Джеймса Галлахера, шагавшего рядом с ним, все это было в новинку. Он вырос в крохотной деревушке в Голуэе и помнил только голод и холодные зимние ветры, дующие с Атлантики. Ему было пятнадцать лет, когда семья эмигрировала в Америку, воспользовавшись билетами, присланными старшим братом, устроившимся в Бостоне. Теперь, когда ему едва-едва исполнилось двадцать, он был рядовым американской армии и никак не мог взять в толк, что же он делает здесь, в Ирландии. Он только и знал, что всех поголовно в Ирландской бригаде попросили написать, из какого места в Ирландии они приехали. Из Голуэя было добрых два десятка человек, но по каким-то неведомым ему причинам выбрали его. Хотя среди них хватало куда более сообразительных, чем он, даже более храбрых и желающих снова повидать Ирландию, вполне подходящих кандидатов. Но только у него есть дядя, работающий машинистом на железной дороге. Выбор его не обрадовал, даже напугал, и Джеймс старался не дрожать, когда они проходили мимо человека в мундире.

— Далеко еще, сэр? Иисусе, ну и дьявольский путь...

— Мы совсем рядом, Джимми. Впереди набережная Арран. Найти магазин будет довольно легко.

Над затрапезным заведением не было никакой вывески, но висевшая снаружи поношенная одежда вполне заменяла ее. Их элегантное платье не привлекло бы внимания в Дублине, но стоит им покинуть город — и на них начнут обращать внимание, запомнят — чего они не хотели ни в коем случае. Поднырнув под веревку с раскачивающимися на ней одеяниями, они вошли во тьму лавки. А выйдя несколько минут спустя, оба были одеты в потрепанную серую одежду, точь-в-точь такую же, как у прочих обнищавших граждан этого края. Кондон нес старый картонный чемодан, перевязанный веревкой. Галлахер уложил все свои пожитки в грязный картофельный мешок.

Они дошли до станции Кингсбридж, где Кондон купил билеты третьего класса до Голуэя. И хотя их вид не привлек особого внимания, оба испытали немалое облегчение, когда паровоз дал гудок и поезд медленно, постукивая на стыках, двинулся на восток.

Кондон читал грошовый бульварный листок, купленный на станции в Холихеде; а Галлахер поглядывал из окна на зеленые ирландские пейзажи, проплывающие мимо, от всей души желая снова оказаться в армии. Конечно, он жаловался на службу и ныл вместе с остальными солдатами, но теперь он присягнул в душе, что никогда-никогда в жизни больше не будет жаловаться, если вернется в целости и невредимости после этой ужасающей миссии.

Когда они въехали на станцию Голуэй, фонари только-только зажгли. Вслед за остальными пассажирами они сошли с поезда, радуясь анонимности, предоставленной сумерками.

— А ты уверен, что сможешь найти дорогу до деревни?

— Может быть, но не уверен. Мы никогда не ходили в город, не считая того раза, как уезжали.

— Ладно, тогда тебе придется спросить у кого-нибудь, — сказал Кондон, когда они вышли на улицу. Булочная перед ними как раз закрывалась, и пекарь собственноручно навешивал ставни. — Попробуй-ка выяснить у того человека, пока он не зашел.

— Я не уверен, капитан... сэр. Может быть, вы могли бы...

— Чушь, Галлахер, ты вполне справишься. Как только он услышит мой дублинский акцент, это пробудит его любопытство. Может быть, он даже запомнит нас. А ты местный парнишка с отличным голуэйским говорком. Так что действуй.

Благодарение господу за темноту, никто не увидит, как он дрожит.

— Извините, сэр, — промямлил Джеймс, когда пекарь уже хотел зайти. Тот обернулся, устало буркнув что-то. — Я ищу... своего кузена. То бишь не здесь, а в Дуалле.

Снова буркнув что-то себе под нос, пекарь очень строго посмотрел на парнишку и отвернулся.

— Пожалуйста, сэр! — безысходно проговорил он. Пекарь зашел в магазин, закрывая за собой дверь. В отчаянии Галлахер ухватился за край двери.

— Ну-ка отпусти, олух, или так съезжу тебе по уху, что полетишь до самого Керри, — Галлахер отпустил дверь, и пекарь немножко обмяк. — Прямо, потом сверни под мост, мили две.

Дверь с грохотом захлопнулась, и в замке лязгнул ключ.

Джеймс поспешил к капитану, чувствуя, как холодный пот заливает глаза.

— Вон туда, сэр, под мост.

— Отличная работа, парень. Ну, пошли искать твоего дядюшку Пэдди. А ты уверен, что он тебя узнает?

— Никаких сомнений, он узнает даже мою задницу. Он завсегда шлепал меня, когда папаши не было на месте, чтоб заняться этим. Перебрался к нам, когда тетушка Мари померла. Имел постоянную работу и все такое, так что еда на столе не переводилась.

Ночь выдалась безлунная, но при свете звезд они видели темную тропу достаточно четко. Чуть ли не час спустя они разглядели острые силуэты крыш Дуаллы на фоне звезд.

— Сможешь найти дом? — поинтересовался Кондон.

— С закрытыми глазами. Я родился там, никогда нигде не бывал больше, пока мы не сели на корабль.

— Хорошо. Слушай, я подожду здесь, пока ты не найдешь своего дядюшку и не поймешь, что все в порядке. Спрячусь в этой рощице у дороги. Приходи за мной, если он один. И помни: моя фамилия Келли. Тебе ясно?

— Да, сэр, — пробормотал Галлахер. Он слышал этот вопрос уже раз десять, если не больше. — Сперва повидаю дядю.

Он затрусил через деревню, угадывая дорогу инстинктивно и гадая, какой прием его ждет. Но когда он проходил мимо темной двери деревенской лавки, из тени донесся голос:

— И кто бы это мог разгуливать в этакое время ночи?

Заслонка фонаря с рефлектором открылась, и Галлахер оцепенел в луче света. Внезапная вспышка позволила ему различить ужасно знакомую фуражку королевского ирландского констебля. Джимми ощутил, как сердце уходит в пятки, и решил, что помрет на месте.

— Ну-ка выкладывай, парниша, — довольно добродушно произнес констебль. Джимми собрался с духом и сумел выдавить из себя несколько слов:

— Мой дядюшка, здесь, Патрик Галлахер...

— A-а, ты племяш Пэдди! Охотно верю, ты — вылитый он. Работал в чужих краях?

— Да, сэр.

— Ну, тогда ступай. Он тебя ждет не дождется.

Поворачиваясь, Джимми изо всех сил старался не споткнуться. Силком заставил себя идти, а не бежать от этого пугающего собеседника. А вон и его дом, чуть дальше по улице, и свет падает из щели у окна. Заперта ли дверь? На его памяти она никогда не запиралась. Подняв щеколду, он распахнул дверь.

— Уффф, — проговорил мужчина, сидевший в кресле перед камином. Он дремал, но скрип двери разбудил его. — Кто там?

— Это я, дядя! Джимми.

Тут Галлахер проснулся окончательно и разинул рот от изумления.

— Да хранят нас святые угодники, неужто это и вправду ты, малыш Джимми?! Видит бог, так оно и есть, эвон как вырос и поправился! Но ты ж в Америке, за океаном...

— Это долгий рассказ, дядя Пэдди, я щас тебе все расскажу. Но со мной друг, можно его привести?

— Конечно, парень.

— Я встретил тут по пути констебля, он меня остановил...

— Наверно, старина Берт. Завсегда дергает ручки дверей в этот поздний час.

— А как по-твоему, он еще там?

— Нет, теперь он, наверно, отправился на боковую, — Пэдди нахмурился. — У тебя что, нелады с законом, а?

— Нет, вовсе нет. Дай-ка я схожу за кап... мистером Келли. Он растолкует все куда лучше, чем я.

Джимми вышел чуть ли не насвистывая. Он дома и в полной безопасности. Все будет отлично.

Все в деревне отходили ко сну рано, потому что свет стоит денег, а их как раз вечно не хватает. Джимми не встретил никого, шагая между темными безмолвными коттеджами. И отыскал рощицу без особого труда.

— Капитан, — прошептал он, и Кондон тут же появился чуть ли не у самого его бока.

— Постарайся забыть о моем звании, Джимми, будь так добр. Ты должен забыть об армии, пока мы в Ирландии. Если не можешь звать меня Патриком — что ж, сгодится и «сэр». Ты нашел дядю?

— Да. Я сказал ему, что схожу за вами. Больше ничего.

— Молодец!

Когда они вернулись, дядя Джимми успел заварить чай и наливал его в толстостенные глиняные кружки. Они обменялись рукопожатием, и Пэдди с любознательным видом склонил голову к плечу.

— Значится, вы друг Джимми, а, мистер Келли?

— С радостью признаю, что это так.

— Оно верно, но вы порядком постарше его будете.

— Так оно и есть. Но все легко объяснить. Впервые я с ним познакомился в организации, к которой мы оба принадлежим, — патриотической группе, собирающей деньги во имя Ирландии.

— Пожалуй, они ей не повредят, — с чувством заметил Пэдди. — Это край бедных и голодных.

— Так и есть. И мы знаем, кто в этом повинен.

Пэдди резко вскинул голову; на лице его залегли угрюмые тени.

— Значится, деньги вы пускаете не против голода, а на политику. И скажу я вам, политика не по моей части.

— Политика по части каждого из нас, — угрюмо возразил Кондон, — когда речь заходит о свободе Ирландии.

— Я не приглашал вас в свой дом, мистер Келли, — холодно проронил Пэдди. — И могу попросить вас удалиться.

— Можете — и я подчинюсь. Но сперва выслушайте меня. Я член кружка фениев. Цель наша — освободить Ирландию. И чтобы осуществить это когда-нибудь, мы должны знать о враге все, что можно. Где стоят войска, сколько их, насколько они боеготовны. Но еще нам надо знать все об их железных дорогах, потому что войска ездят на поездах. Мы не ищем бойцов — пока, но нам нужны добрые ирландцы, которые могут поставлять нам столь необходимые сведения. Станете ли вы одним из них?

— Я ничего не знаю про военные дела, — отмахнулся Пэдди. — Я машинист паровоза, и только.

Подавшись вперед, Кондон навалился на стол и негромко, вкрадчиво проговорил:

— Мы живем в новое время, и военное искусство сейчас новое. Как я сказал, войска ездят на поездах. И чем больше мы будем знать, тем лучше подготовимся.

— Так вот оно что, а? Вы хотите, чтоб я шпионил на вас.

— Нам не нужны шпионы. Нам нужны верные ирландцы, которые могут записывать, что видят. Вам могут платить...

— Умолкни, человече! — вскинулся Галлахер. — Деньги нужны осведомителям, шпионам и доносчикам. Ежели я что и сделаю для вас, то во благо Ирландии, а не мое собственное.

— Значит, сделаете?

Машинист обернулся к племяннику.

— А ты работаешь на этих фениев, Джимми?

— Ага.

— Это опасно?

— Не знаю, — пожал плечами Джимми. — Может, и так. Но, вступамши, я ведал, на что иду. И я буду сражаться, — имел ли он в виду армию — или фениев? Или и то и другое сразу? Да, пожалуй, что так. Пэдди с улыбкой откинулся на спинку стула.

— Ну, ежели крохотному парнишке по плечу такое, то уж человек моих лет не может сказать «нет». Я никогда не путался в политику. Но ежели уж дело дошло до этого, я верный ирландец и с радостью умру за свободу Ирландии. Это вы хотели услышать, мистер Келли?

— Совершенно верно, и я не могу не преклоняться перед человеком, который ставит родину превыше собственных здоровья и благополучия.

Лед был сломлен. Пэдди заварил свежий чайник чаю, и они попивали чаек в полном согласии. Кондон растолковал все, что им необходимо знать, и просил запоминать все сведения, не доверяя их бумаге. А в конце извлек пятифунтовую банкноту и улыбнулся, заметив, как нахмурился Пэдди.

— Это не для вас, мой друг, а чтобы узнать еще кое-кого, кто тоже наш друг. — Разорвав купюру пополам, он передал железнодорожнику одну половину. — Тот, кто покажет вторую половину, — один из нас. Расскажите ему все, что знаете. Договорились?

— Договорились. Хотя поступать так с пятеркой — жуткое злодеяние.

— Очень скоро эти два куска воссоединятся, и купюра будет как новенькая. А теперь скажите-ка мне, когда мы сможем сесть на поезд обратно в Дублин?

— В семь есть поезд. Но ежели вы хотите пораньше, я веду товарняк в четыре. Вы можете поехать на площадке, ежели не будете путаться под ногами.

— Ваш кочегар увидит меня и запомнит.

— Старина Симус? — рассмеялся Пэдди. — Да ни в жисть! Он глух как колода, а любопытства у него не больше, чем у телеграфного столба. И потом, вы будете не первый, инспектора и навроде их ездют в будке. Симус не станет мараться, позабудет все напрочь.

— А где поедет Джимми?

— А он не поедет этим поездом. Констебль видал его вчера ночью и будет ломать голову, кудай-то он запропастился, ежели не увидит его. Пускай побудет тут денек-другой, а я уж позабочусь доставить его в Дублин. Да и воды уж немало утекло. Нам с парнишкой есть о чем потолковать.

— Меня это вполне устроит. Значит, даю тебе три дня, Джимми, до четверга. А в четверг езжай первым утренним поездом, я буду ждать тебя на станции в Дублине.


Ответный удар

Капитан Грин очень гордился собой, своим кораблем и своим экипажем. Корабль ВМФ США «Хартфорд» во время войны был порядком потрепан, крейсировал между Форт-Джексоном и фортом Святого Филиппа на Миссисипи. Однажды он сел на мель, но сумел с нее сняться и вернуться в реку, потом пережил пожар, но все равно возглавлял флот, захвативший Новый Орлеан. После битвы адмирал Фаррагут перенес свой флаг на другой корабль, сделав флагманом его, а «Хартфорд» вперевалку заковылял в вашингтонскую военно-морскую верфь для ремонта. Починка шла ни шатко ни валко, прежде всего потому, что большинство боеприпасов и орудий предназначались для новых броненосцев. И хотя у «Хартфорда» корпус был деревянный, он был прекрасно вооружен пушками, а поскольку ходил и на парусах, и на пару, то мог отправиться, куда только пожелает его капитан. Через два дня по окончании ремонта капитан находился в своей каюте, изучая свежие списки доставленных грузов, когда его первый помощник Лэзерс постучал в дверь.

— На борт поднимается офицер, сэр, мне только что доложили. Густав Фокс, заместитель министра военного флота.

— Какая честь! Как только он поднимется, ведите его ко мне.

Гус Фокс надел свой морской мундир, не так бросающийся в глаза на военной верфи. Капитан и первый помощник дожидались его, пытаясь скрыть любопытство по поводу причины его визита.

— Я доставил боевой приказ, капитан, — Фокс вручил Грину конверт с сургучной печатью. — И буду искренне благодарен, если вы прочтете его сию же минуту.

Вскрыв конверт, капитан Грин быстро пробежал глазами лежавшие в нем листки. Приказ был лаконичен и деловит. Капитан передал листок Лэзерсу. Прочитав, тот озадаченно тряхнул головой.

— Салина-Крус в Мексике? Ну... никогда не слыхал об этом месте!

Улыбнувшись, капитан Грин постучал пальцем по карте, развернутой на столе перед ним.

— Вы не следите за новостями. Раньше это был мелкий рыбачий порт в Мексике на берегу залива Теуантепек...

— Ну конечно! Это тихоокеанский порт, где британцы высадили все эти войска.

— Вот именно.

Оба моряка обернулись к Фоксу.

— Полагаю, вы доставили этот приказ лично не без причины, — заметил капитан.

— Определенно. Я хотел вам сказать, что надо сделать, когда вы доберетесь до этого порта. Вас посылают, чтобы вы напомнили там о нас, и из всех американских кораблей этой чести ваш корабль удостоен первым. Мы хотим, что вы осуществили это по собственному усмотрению. Там стоят британские корабли, и мы хотим, чтобы вы их уничтожили. Вы отправляетесь в Мексику, как только ваши угольные бункеры будут полны, а припасы погружены.

Оба офицера с улыбкой переглянулись. Лейтенант Лэзерс провел пальцем вдоль атлантического побережья Южной Америки до Огненной Земли и через пролив Дрейка, мимо мыса Горн.

— Чертовски длинный путь. И сплошь на юг, а потом обратно вдоль тихоокеанского побережья.

— Но нам это по силам, — заметил Грин. — Мы пойдем под парами только до Монтевидео. Затем наполним там угольные бункеры — и на всех парусах к Мысу. Пройдем через пролив Дрейка под парами, чтобы не торчать там неделями. Придется идти порядком медленнее, чем обычно, но мы справимся. А потом, как только достигнем Мексики... — Он припечатал карту кулаком: — Кошка окажется среди воробьев! — Он обернулся к Фоксу. — Вы хоть сколько-нибудь представляете, что ждет нас там?

— Согласно последним донесениям, — радостно ухмыльнулся Фокс, — там только транспортники. Некоторые из них вооружены, тут уж я не сомневаюсь. Но, согласно донесениям, ни одного линейного корабля. Определенно ни одного броненосца. Если малость повезет...

Ему не требовалось договаривать. Все они знали, какую огневую мощь может продемонстрировать этот корабль.

— Вы должны затопить все корабли в порту без исключения. Если сможете обстрелять огневые позиции, не подвергая опасности собственный корабль, — что ж, сделайте заодно и это. Когда покончите с этим, отправляйтесь в Сан-Франциско, где вас будет дожидаться новый приказ. Есть вопросы?

— Ни единого, сэр. Но я хочу поблагодарить вас за назначение. Все будет сделано в точности, как вы сказали.

Два дня спустя, в грозу, они отдали швартовы и на всех парах устремились на юг. После загрузки углем в Аргентине они даже близко не подойдут к земле, пока не достигнут тихоокеанского побережья.

У мыса Горн они столкнулись с обычными штормами, а на подходе к Огненной Земле их приветствовали западные ветры. Но вместо того чтобы торчать на месте в ожидании попутных ветров, они развели пары и устремились через пролив Дрейка вокруг Мыса. Затем, потушив топки, на всех парусах шли на север, пока не добрались до Эль-Сальвадора и высадились на берег в Акахутле. Там они вылили из бочек зловонную зеленую воду и наполнили их свежей родниковой, а кок купил свежих овощей и фруктов. После чего легли на курс на запад — северо-запад, ведущий их к заливу Теуантепек.

На рассвете по штирборту показалась узкая зеленая полоска джунглей на фоне зубчатых силуэтов гор Сьерра-Мадре. Западные ветры стремительно несли их вперед, и теперь не было нужды расходовать невосполнимый запас угля. Машина молчала, котел остыл, поскольку им не пользовались с тех самых пор, когда пробивались на запад вокруг мыса Горн против ветра. И лишь когда впереди показались горы Оахака, а на берегу белыми точками запестрели дома деревни, капитан приказал машинному отделению поднять пары. Он не знал, что ждет их впереди, — и предпочитал на всякий случай перестраховаться. Уже не в первый раз он благословил в душе паровую машину, способную вытащить парусник из беды.

— Паруса прямо по курсу! — крикнул впередсмотрящий.

— Три, четыре... может, пять, — прикинул капитан Грин, направив подзорную трубу в сторону берега. — Какое роскошное зрелище!

Спустив паруса и исторгая в воздух клубы черного дыма, «Хартфорд» устремился к вражеским кораблям. Его наверняка заметили, потому что на голых мачтах британских кораблей внезапно расцвели белые паруса. Но поздно, слишком поздно, потому что военный корабль уже мчался к ним на скорости в добрых одиннадцать узлов. А эти толстые индийцы, все до единого, не слишком-то привыкли поднимать паруса с такой поспешностью. Первые два судна стояли на якорях не более чем в ста футах друг от друга.

— Рулевой, — распорядился Грин, — пройти между ними! Канониры, стреляйте, как только прицелитесь. — И приказал машинному отделению сбавить ход.

«Хартфорд» скользил по зеленой прозрачной воде. На орудийных палубах пушки подкатили к амбразурам, и канониры схватили тлеющие фитили.

Первая пушка выстрелила, и корпус корабля содрогнулся. Потом следующие, одна за другой, пока «Хартфорд» проходил между кораблями.

Индиец по левому борту выпустил облачко желтого дыма — единственный знак сопротивления, но ядро с воем пролетело над палубой «Хартфорда», не нанеся ни малейшего ущерба.

Зато пушки американского крейсера даром боеприпасов не расходовали, с ревом стреляя в упор. Ядра крушили корпуса британских кораблей, раздирая переборки, сметая мачты, разжигая пожары. Когда «Хартфорд» устремился дальше, два исковерканных корпуса понемногу погружались в воду, пылая и дрейфуя в сторону берега. А нападающий снова поднял пары и повернул к остальным кораблям.

Через полчаса мирный пейзаж со стоявшими на якоре судами изменился до неузнаваемости. Одно изувеченное судно пылало, сев на мель. Три других, безжалостно изрешеченных снарядами, тонули, охваченные пожаром. Один из капитанов в отчаянии выбросил корабль на берег, но и это не спасло его. «Хартфорд» подошел как можно ближе, чуть ли не в полосу прибоя, и изрешетил его насквозь.

— Пушка на берегу, сэр, — доложил первый помощник. И тут капитан в первый раз осознал, что их обстреливают. Как минимум шесть орудий на берегу стреляли в них. Но стреляли ужасно неточно, всего пара снарядов подняла фонтаны воды неподалеку от «Хартфорда».

— Ладно, мы сделали, что могли, — с удовлетворением сказал капитан. — Поднять паруса! Остановим машину, как только ляжем на запад — северо-западный курс, чтобы обогнуть этот мыс. Потом на север к Калифорнии. Будем надеяться, что там для нас припасли угля. — Оглянувшись на уничтоженные корабли, он улыбнулся. — Ну, по крайней мере, мы сможем телеграфировать в Вашингтон добрые вести. Отличная работа, парни, просто великолепная.


* * *

Генерал Уильям Тикамси Шерман и генерал Роберт Э. Ли находились в комнате 313 вдвоем, строго-настрого приказав, чтобы их не беспокоили. Теперь у Шермана имелся собственный ключ от шкафчика с картой. Задвинув засов на двери комнаты, он отпер шкафчик и распахнул дверцы.

— Вот она, Роберт. Эту страну мы должны освободить.

Оба генерала стали не просто союзниками, работая на общее дело, их связали тесные узы дружбы. Оба имели одинаковый склад ума, оба были тактиками, безжалостно и решительно устремленными к победе. Оборона не доставляла удовольствия ни тому ни другому, оба предпочитали атаку. А теперь они работали ради общей цели.

— У тебя уже сложился какой-нибудь план? — поинтересовался Ли.

— Есть наметки. Потому-то я и позвал тебя сегодня сюда. Во-первых, давай взглянем на вражескую оборону. Британцев давно тревожила возможность нападения французов на этот остров, и потому они строили форты и береговые укрепления годами. Большинство расположено вдоль восточного побережья, в районе крупнейших населенных пунктов. Они идут от Лондондерри на северном побережье, прямиком до Белфаста и вниз к Ньюри, мимо Дублина, до Уотерфорда и Корка. Повсюду форты и бастионы, так что берег очень негостеприимный. Не вижу причины пытаться прошибить эту стену лбом.

— Совершенно согласен, Камп. Есть и еще одна важная причина — народ.

— Согласен. На юге у нас есть друзья, но все наши донесения уверяют нас, что северные протестанты возьмут сторону англичан. Знающие люди утверждают, что тамошнее население может восстать против любого вторжения.

— Искренне верю. Север будет для нас крепким орешком. — Шерман поглядел на стенные часы. — Я просил генерала Мигера привести сюда военврача Рейнольдса к трем часам. Это северный католик, который может поведать нам все, что необходимо знать о ситуации в Ольстере. Я всерьез подумываю о том, чтобы открыть ему наши планы. Возможно, это единственный способ получить необходимую информацию.

— Более чем разумное предложение, — кивнул Ли. — И вполне в духе кое-каких идей, которые я вертел в голове так и эдак. Думаю, мы сходимся в том, что атаку на юге Ирландии должна возглавить Ирландская бригада. Она нас просто съест живьем, если мы не позволим ей этого сделать. Но я не сомневаюсь, что ты согласишься и с тем, что к северу их подпускать нельзя. Это вернее верного приведет к мятежам гражданского населения.

— Ты прямо с языка у меня это похитил, — отозвался Шерман.

— Ну, тогда, если ты считаешь, что я гожусь для этого, я бы предпочел командовать на севере. Вести в бой свои южные полки. Все солдаты в них до единого — тоже протестанты!

— Что ж, если хочешь, работа твоя. Не представляю другого офицера, который бы справился с тамошними проблемами так же хорошо, как ты. Ну, пока Мигер со своим костоправом не пришел, давай-ка посмотрим, как у нас обстоят дела в общем. Каким способом лучше всего охватить юг? Давай мыслить в категории всей этой карты. Солдаты и оборонительные сооружения на востоке, меньше людей и меньше укреплений на западе. Там высадиться гораздо легче.

— Да, но нам придется пересечь всю страну, прежде чем мы сможем добраться до значительных скоплений противника.

Шерман упорно постукивал пальцем по западному побережью страны, центральной ее части вокруг Голуэя, затем провел им на восток. Затем обратно, снова и снова. Попутно его палец проходил через условные обозначения на карте. Заметив это, Ли сосредоточился, раздумывая над чем-то, и улыбнулся.

— Не знаю, что ты думаешь, — сказал Ли, — но у меня складывается впечатление, что мы думаем об одном...

— Железные дороги.

— Верно, железные дороги, — Ли тоже подошел к карте, взмахнув рукой от побережья до побережья. — Высаживаемся здесь, в Лимерике, а потом поездом прямиком до Корка.

— А здесь в Голуэе прямиком до Дублина. Но ситуация на севере отнюдь не ясна. Там стоит по возможности уклоняться от Лондондерри. Судя по всему, этот город крепко обороняется. Надо сперва спросить совета у ирландцев. Но в поездах наша сила. Во время последнего конфликта мы недурно воспользовались железными дорогами.

Ли кивнул с напускным недовольством.

— Железные дороги всегда тревожили меня. Я понукал свои войска изо всех сил, а ты все равно при помощи поездов успевал забросить свои ко мне во фланг.

— Ну, так давай применим этот опыт в добром деле. В Ирландии отлично развитая сеть железных дорог. У меня складывается впечатление, что мы должны строить план вторжения, учитывая их.

— Полностью согласен, — кивнул Ли. — В этом плане атаки есть одно серьезное преимущество. Мы высаживаемся там, где рассчитываем на минимальное сопротивление. Укрепив плацдарм, продвигаемся вперед на поезде. Откуда следует, что мы прибудем к этим бастионам на восточном побережье с суши, — в то время как все их укрепления ориентированы на море. Но мы должны воспользоваться преимуществами внезапной атаки. Мы не только должны захватить железные дороги и использовать их для своих нужд, но и перерезать линии связи, чтобы враг не знал о нашем появлении.

— И не просто перерезать, — встрепенулся Шерман; глаза его сияли от восторга перед вырисовывающимся планом. — Население здесь, на юге, будет на нашей стороне. Вместо того чтобы перерезать линии связи, что наверняка возбудит подозрения, — мы должны обратить их себе на пользу.

Ли устремил на карту невидящий взгляд, в задумчивости поглаживая свою седую бороду.

— Ты понимаешь, что мы говорим о совершенно новой войне?

— Понимаю. Мы просто используем на практике уроки, полученные во время нашей войны. Нанеси сильнейший удар там, где тебя не ожидают. Молниеносный удар по позициям неподготовленного противника. Плюс фальшивые донесения, не информация, а — как бы это назвать? — дезинформация. Донесения будут запутанными и противоречащими друг другу, связь между вражескими подразделениями будет разорвана, так что они не смогут узнать правду из рапортов, которые получат.

— Мы должны привлечь флот при первом же удобном случае. Он поможет нам при высадке десанта...

— ...и предпримет отвлекающие атаки там, где мы не собираемся высаживаться! — воскликнул Шерман, окончив предложение Ли, настолько в унисон они мыслили.

— Сплошной дым, тучи пыли и замешательство, — подхватил Ли. — Но когда дым рассеется, враг будет разбит. По-моему, костяк плана готов. Теперь надо нарастить на нем плоть.

К трем часам пополудни они договорились об общем плане вторжения окончательно. Бумаги были уже отложены в сторону, карта заперта, чтобы никто ее не увидел, когда в дверь деликатно постучали. Открыв, Ли пригласил внутрь двух пришедших офицеров. Прежде чем все уселись, Мигер представил всех друг другу. Рейнольдс принял присутствие всего этого генералитета с вальяжным ирландским апломбом.

— Вот генерал Мигер поговаривает, что вы всерьез интересуетесь движением фениев, в каковом, уверяю вас, я дока.

— Вы смотрите в самую суть дела, военврач Рейнольдс, — согласился генерал Шерман. — Но дело обстоит куда серьезнее. Можете ли вы заверить меня, что ничего из услышанного в этой комнате сегодня не прозвучит за ее стенами?

— Даю вам слово офицера и врача. А клятва эскулапа нерушима.

— Искренне верю. Итак, полагаю, слухи о грядущем ударе по врагу дошли и до вас.

— Разумеется, судя по всему, это секрет полишинеля. Собираемся атаковать британскую рокаду с тихоокеанского конца, пока генерал Грант треплет ее на суше. Похоже, план стоящий.

— А что, если я вам скажу, что слухи распущены намеренно, а на деле осуществляется совершенно иной план?

— Что ж, если сказанное вами правда, то это мастерски разыгранное надувательство. Нипочем бы не поверил, что главнокомандование настолько коварно. Если мы атакуем не Мексику, то что же? Прорвемся в Темзу и выпустим несколько снарядов по Букингемскому дворцу? — при этой мысли он улыбнулся, и Шерман улыбнулся ему в ответ.

— Не совсем. Но мы намерены атаковать Ирландию и вышвырнуть англичан.

Стул с грохотом повалился — Рейнольдс вскочил на ноги, разинув рот и выпучив глаза.

— Иисус, Мария и Иосиф! Скажите мне, что это не шутка!

— Я не могу быть серьезнее. Именно поэтому мы и обратились к вашей помощи.

Пальцы хирурга, всегда крепко сжимающие скальпель и не выходящие из-под его контроля ни при каких обстоятельствах, сейчас тряслись, пока он поднимал и устанавливал на место упавший стул, после чего тяжело плюхнулся на него. От переполнявших его душу чувств горло у врача перехватило, так что, когда он заговорил, слова прозвучали едва слышно:

— Мечта каждого ирландца, передаваемая из поколения в поколение, сбывается при моей жизни... Сердце у меня колотится так, что вот-вот вырвется из груди.

— Это правда, Фрэнсис, — заверил его Мигер. — Мы двинемся на Ирландию и дадим ей свободу.

— Просите у меня чего пожелаете. Чего угодно!

Сказано это было с такой убежденностью, что никто не посмел усомниться в его искренности.

— Мы хотим, чтобы вы поведали нам об Ольстере и северных провинциях, — сказал Ли.

— Конечно. Теперь я понимаю, зачем меня пригласили. Первым делом суровое предупреждение, — он поглядел прямиком на генерала Мигера. — Берите своих отважных парней Ирландской бригады и маршируйте в Ирландию, чтобы освободить ее. Но не позволяйте ни одному ирландцу-католику вступить в провинцию Ольстер, ибо иначе по улицам потекут реки крови. — Он обернулся к Шерману, от взгляда его веяло могильным холодом. — Там живут два племени, живут бок о бок на улицах и в деревнях провинции. Натравите их друг на друга, и последует жесточайшая, кровавейшая бойня.

— Мы уже решили этот вопрос, — спокойно отозвался Ли. — Атаку на север возглавлю я, и в бой пойдут мои южные войска. Сплошь протестанты.

— Мудрое, замечательное решение. Тогда американские войска будут сражаться только против британских войск. Это будет война между солдатами, и я сомневаюсь, что оранжевые[55] примут чью-либо сторону. По крайней мере, поначалу. По духу своему это высоконравственные люди, выросшие в атмосфере пресвитерианства. Но плантации на севере Ирландии возникли в 1605 году, когда сэр Артур Чичестер предложил поселить туда англичан и шотландцев, чтобы укрепить королевскую власть в провинции. Местных ирландских католиков изгнали из городов, заставив жить за воротами. С семнадцатого века обстановка ничуть не переменилась. Каждому в Ольстере с точностью до дюйма известно, где кончается земля его племени. Все эти века там господствовала весьма гнетущая атмосфера. Правили мифы, а не история. То, что ведомо обеим сторонам об их прошлом, было подправлено, дабы удовлетворить их нужды.

— И как же мне с этим быть? — поинтересовался Ли. — Что будет, когда мои войска войдут в Белфаст и разобьют врага?

— Очень хороший вопрос, — Рейнольдс в задумчивости ухватился за подбородок. — Прежде всего, вы не должны делать между ними никаких различий. Обращайтесь с протестантами и католиками на равных. Объявите военное положение и комендантский час и следите, чтобы все им подчинялись. Вы должны мерить всех единой меркой, — он потер лоб в напряженных раздумьях. — Скажите-ка, нет ли среди южан полков из Луизианы, Нового Орлеана?

— Совершенно верно, есть, — подтвердил Ли.

— Французские полки? Католики?

— Да.

— Вы должны включить в ударную группировку хотя бы один из этих полков. Вы должны показать, что вы выше религиозной розни. Крайне важно продемонстрировать это, когда вы встретитесь с гражданскими вождями — разумеется, порознь. Они откажутся находиться вместе в одной и той же комнате.

— По-моему, я улавливаю, что вы имеете в виду, — жестом отчаяния взмахнул ладонью Ли, — хотя и не могу этого толком уяснить. Во всем этом мне будет нужен совет, руководство. Во-первых, мы должны найти правильную точку для десанта. На юге, где есть дороги и железнодорожные линии от Голуэя до Дублина, путь довольно очевиден — как и от Лимерика до Корка. Но как быть с севером? Как, по-вашему, нам следует начать наступление с Лондондерри? — Ли стремительно пересек комнату, чтобы отпереть шкафчик с картой и распахнуть дверцы.

— Не рекомендую, — встав, врач подошел, чтобы взглянуть на карту. — Если вы отправитесь этой дорогой, ваши корабли должны будут пройти через Лох-Фойл и войти в устье реки Фойл. И только тут вас будут ждать бастионы и орудия. Если подымется тревога, сражение будет трудным. Но даже когда вы выиграете его и захватите поезда — они вынуждены будут делать крюк по единственному пути вдоль побережья. Нет, то, что нужно вам, находится здесь. Я вырос там, в Колрейне, и прекрасно знаю весь этот район. Я не бывал там с той поры, как отправился изучать медицину в Королевский колледж в Белфасте, но там ничего не переменилось. — Он постучал пальцем по карте. — В Портраше, вот где вы должны ударить. Там отличная гавань с железнодорожной веткой до Колрейна — дальше соединяющейся с линией Лондондерри, по которой ходит больше поездов.

— А как насчет дорог? — поинтересовался Ли.

— Там отличные дороги. Вернее, отличные, если сравнивать их с остальными ирландскими.

Ли пригляделся к карте повнимательней.

— Значит, у нас будут поезда и хорошие дороги, а до Белфаста, судя по всему, не больше пятидесяти миль. Хорошие войска пройдут этот путь за день, за полтора от силы. Мы отнесемся к вашему совету весьма внимательно. — Ли указал пальцем на хирурга. — С одобрения генерала Мигера вы сейчас получаете новое назначение. У военврача моего штаба возникли семейные проблемы, и он отправляется на побывку домой. Я бы хотел, чтобы до его возвращения вы заняли этот пост. А это очень надолго. Мне потребуется все ваше медицинское искусство, но заодно и ваша политическая осведомленность. Вы будете не только военным врачом, но и политическим советником. По силам ли вам это?

— С огромным удовольствием, генерал Ли.

— Берите его, — поддержал Мигер. — Держите у себя и верните в целости и сохранности по окончании войны.


Схватка

Лондон представлял собой жалкое зрелище уже больше недели. Нежданные для этого времени года штормы и крепкие ветра хлестали столицу, вымачивая ее жителей до нитки. Все это время Уильям Гладстон, ненавидевший сырость, не отходил от камина в собственном кабинете. Приказы Пальмерстона были весьма конкретными: армии нужны деньги — необходимо повысить налоги. Из камня, который представляет собой британский народ, снова нужно выжать соки. Выжать деньги, а не кровь.

В понедельник утром Гладстон проснулся с ощущением ужаса. День совещания кабинета министров. Премьер-министр наверняка будет недоволен новыми налогами. Ничего странного: он вечно недоволен. Но ужасало его не только совещание кабинета, но и визит к Ее Величеству после того. Последние дни она невероятно докучлива. Либо уходит в себя и горюет о своем дорогом Альберте, но это еще сносно, хотя и невероятно скучно, однако куда лучше, чем другая крайность: налившееся кровью лицо и пронзительный визг. Уже не в первый раз он припомнил, что, как ни крути, она дочь безумного Георга III.

И все-таки когда лакей распахнул шторы, дух Гладстона если и не воспарил, то порядком приподнялся. В комнату падали золотые лучи солнца; вдали распевал дрозд. А завтрак улучшил его настроение еще более того. Он оставит карету дома и отправится на встречу пешком, вот как он поступит. От его жилища на Бонд-стрит до Уайтхолла можно очень приятно прогуляться. Налив себе еще чашку чая, он отправил слугу за личным секретарем.

— A-а, Эдуард, у меня для вас небольшое дельце, — Гладстон кивнул секретарю, застывшему в безмолвном ожидании. — Насчет тех бюджетных бумаг, над которыми вы работали. Соберите их и отнесите в зал кабинета для меня. Оставьте у секретаря лорда Пальмерстона.

— Вы хотите, чтобы я прихватил и военно-морские предложения?

— Да, непременно. Соберите все.

Солнце лучезарно сияло сквозь полукруглое окно над парадной дверью. Надев шляпу, Гладстон подровнял ее, подхватил трость и вышел. День выдался и вправду великолепный. На улицах было полно народу, особенно на Пикадилли, но толпа была настроена дружелюбно, солнце развеселило всех и вся. Чуть подальше, близ Пикадилли-Серкас, какой-то человек взывал к прохожим. Судя по одежде, квакер — один из этой непокорной секты. Гладстону пришлось помимо воли слушать проповедника, поскольку люди на запруженной улице едва двигались.

— ...нарушают Господню волю. Чума падет на человечество, живущее неправедно, но чумы не избежать актом воли, ибо она не делает различия между классами и титулами. Говорю я вам, война есть мерзость и грех. Неужели же это лучшее, к чему мы можем приложить разум, данный нам Богом, деньги, заработанные в поте лица своего? Вместо того чтобы тратить их на пропитание и мир, мы растрачиваем свое достояние на пушки и войну. Граждане Америки — наши братья, наши друзья, плоды того же лона, каковое породило нас. Однако же те, кто мнит себя нашими хозяевами, понукают нас проливать кровь, нападая на них. Непристойные листки, которые мы называем газетами, брызжут ненавистью и клеветой, вещая голосами кривды и злодеяния. Посему призываю вас: отступитесь от зла, скажите своим хозяевам, что война — не выход. Неужели вы и вправду хотите видеть, как наши сыновья проливают кровь и умирают на далеких берегах? Воскликните же в один голос...

Что именно должен сказать этот голос, никто так и не узнал. Крепкие руки двух дюжих солдат стащили человека с ящика и под присмотром сержанта потащили прочь. Толпа добродушно разразилась приветственными возгласами и разошлась по своим делам. Встревоженный увиденным, Гладстон свернул в боковую улицу, прочь от толпы.

Неужели это действительно антивоенное движение? Уж насчет поднятых налогов недовольство наверняка возрастает. Но толпа любит цирк и с удовольствием читает о блистательной — хоть и преувеличенной — доблести британского оружия. Многие все еще не забыли поражения в Америке и жаждут победы силой оружия, чтобы избавиться от дурного привкуса поражения. Порой настроение толпы понять бывает трудновато. Уже поворачивая на Даунинг-стрит, он догнал лорда Джона Рассела, шагавшего в том же направлении.

— Готовы войти в клетку льва, а? — осведомился Гладстон.

— Поговаривают, что рявканье Пальмерстона похуже, чем укус кобры, — ответил министр иностранных дел, вальяжно взмахнув ладонью.

— Я бы сказал, что рявканье и укусы мучительны в равной степени. Кстати, по пути сюда я слышал, как уличный оратор возглашал о порочности нашей военной политики. И как вы думаете, он был одиночкой или в массах зреет тяга к миру?

— Весьма сомневаюсь. Парламент по-прежнему поддерживает военную партию, а газеты прямо-таки криком кричат, требуя побед. Может быть, отдельные индивидуумы думают иначе, но, клянусь святым Георгием, страна на нашей стороне.

— Хотелось бы мне разделить вашу уверенность, лорд Джон. И все же я нахожу это тревожным, весьма тревожным.

Vox populi не всегда _vox dei_[56] чтобы там ни говорили. На самом деле надо прислушиваться только к голосу Пальмерстона. Пока его партия у власти, последнее слово остается за ним.

Действительно, этот голос требовал уважения. Как только кабинет собрался вокруг длинного стола, лорд Пальмерстон хмуро оглядел министров и потер ладони. Он привык тиранить свой кабинет. В конце концов, он премьер-министр, это он назначил их всех до единого. Так что они должны хранить верность ему и только ему одному. С парламентом порой бывает трудновато, но его боевой дух высок, так что обычно парламентариев удается улестить, чтобы они поддержали его предложение. Но еще, конечно, всегда остается королева. Когда принц Альберт был жив, случались бурные сцены и трудности, если Пальмерстон принимал односторонние решения, не проконсультировавшись с королевской четой, как он поступил в деле дона Пасифико. Давид Пасифико был португальским евреем, рожденным в Гибралтаре. В Афинах он стал негоциантом. Во время атнисемитских мятежей его тамошний дом сожгли. Под весьма сомнительным предлогом он подал иск на греческое правительство, но практически безрезультатно. Не проконсультировавшись с королевой или ее супругом, Пальмерстон организовал нападение на Грецию во имя дона Пасифико. Сказать, что королева была раздосадована, было бы сильным преуменьшением. Но, к счастью, это дело прошлое. После смерти Альберта она все больше и больше уходит в себя. Хотя порой с ней все-таки приходится консультироваться, иначе она может выйти из себя из-за какого-нибудь вымышленного оскорбления или, что более реально, из-за серьезного решения, принятого без ее ведома. Но сейчас не тот случай. Проконсультироваться с ней надо до начала планируемой экспансии.

Встреча проходила как и большинство встреч кабинета министров в последнее время. Пальмерстон говорил министрам, каких дел он от них ждет. После чего следовала дискуссия о том, как это следует сделать, — и никогда никаких дискуссий о том, а делать ли это вообще. Сегодняшний день не стал исключением.

— Итак, как я заключаю, мы все пришли к полному согласию? — раздраженно осведомился Пальмерстон у своего кабинета, дав понять, что малейшее несогласие было бы воспринято им как личное оскорбление. И в семьдесят девять лет голос его ничуть не утратил язвительности, а глаза были так же холодны, как глаза змеи.

— Мне потребуется солидное финансирование, — чуть ли не с обидой заявил канцлер казначейства. Но Пальмерстон отмахнулся даже от этого незначительного возражения.

— Разумеется, — безапелляционным тоном отрезал Пальмерстон. — Вы ведь и есть тот индивидуум, который всегда добывает деньги. Именно поэтому вы мне нужны на сегодняшнем tete-a-tete, — добавил он, совершенно не по назначению употребив термин, разумеется, означающий встречу двух людей лицом к лицу. Гладстон предпочел не поправлять его, зная, что премьер-министр гордится своим невежеством во всех языках, кроме английского. Но мысль о визите к королеве темным облаком заволокла для Гладстона солнце.

— Вы же знаете мое мнение, — сказал он. — Я полагаю, Ее Величество одна из величайших живущих ура-патриоток. А если мы упомянем Альберта и американцев, то можем растянуть войну на столетия. Но вообще-то ее вмешательства в государственные дела достаточно, чтобы прикончить любого.

Пальмерстон не мог не улыбнуться, выслушав тираду Гладстона, потому что ненависть эта была взаимной. Однажды королева назвала его полубезумной головешкой. Оба друг друга стоили, оба были поглощены собой и невероятно упрямы.

— Пожалуй, вы правы, но мы должны хотя бы явиться, чтобы проконсультироваться с ней. Нам нужны деньги. И пока вы будете оперировать цифрами, присутствующий здесь адмирал Сойер введет ее в курс относящихся к делу военно-морских соображений.

Адмирала пригласили на заседание кабинета, чтобы он представил точку зрения королевского военного флота. Конечно, нужно больше кораблей и больше моряков для их экипажей. Новые броненосцы докажут, что они непобедимы, и посеют ужас в сердцах американцев. Теперь адмирал величественно кивнул, признавая свою ответственность, и кончик его мясистого носа качнулся вверх-вниз.

— Я с удовольствием проинформирую Ее Величество касательно всех военно-морских вопросов, дабы заверить ее, что этот род войск пребывает в добрых и умелых руках.

— Вот и хорошо, вот и договорились. Во дворец!

Когда их ввели в аудиенц-залу в Букингемском дворце, королева позировала для портрета, а ее фрейлины смотрели за продвижением работы, тихо переговариваясь между собой. Как только члены кабинета вошли, королева отослала художника, и тот поспешно удалился, всю дорогу пятясь и кланяясь.

— Это полотно для нашей дражайшей Викки, которой так одиноко в прусском дворе, — растолковала королева, объясняясь скорее с собой, чем с остальными присутствующими. — Малыш Вилли такой болезненный ребенок, и его больная рука — вечная докука. Она будет так счастлива получить это. — Едва уловимый намек на улыбку исчез с монаршего лица, когда она поглядела на трех пришедших мужчин. И тут же обиженно надула губы. — Это вторжение нам не по душе.

— Иначе и быть не могло, мэм, — произнес лорд Пальмерстон, изображая едва уловимый намек на поклон. — Военные нужды.

— Когда мы беседовали в последний раз, вы уверяли меня, что все хорошо.

— Так оно и есть. Когда войска будут стоять наготове в Мексике, флот отплывет. Но там враг оказался достаточно наглым, чтобы атаковать наш торговый флот, мирно стоявший в порту в Мексике, причинив серьезный ущерб.

— Пострадали торговые корабли?! Где же был наш военный флот?!

— Уместный вопрос, мэм. Как всегда, ваш проницательный ум смотрит в самую суть дела. У нас всего пара линейных кораблей в Тихом океане. Главным образом из-за того, что у врага вообще ни единого. Но теперь есть, и поэтому мы должны предусмотрительно принять меры, чтобы ситуация не усугубилась.

— О чем вы таком толкуете? Все это крайне невнятно.

Пальмерстон быстро кивнул, и адмирал выступил вперед.

— Позвольте мне объяснить, мэм. Нынешние обстоятельства вынуждают нас к формированию более мощного тихоокеанского флота. Мы получили информацию, что американцы не только наращивают свой флот, но и готовят пункты заправки углем, которые должны позволить им атаковать нас в Тихом океане.

— Вы повергли нас в полнейшее замешательство. Угольные порты, это что еще такое, в каком это смысле?!

— Это означает, мэм, что американцы расширяют линию фронта. Надо немедленно отрядить крупные корабли, дабы отразить эту атаку, — произнес Гладстон, неохотно выступая вперед. — Мы должны нарастить свой флот, чтобы ответить на их вызов. Больше кораблей — значит, больше денег. Каковые надо собрать незамедлительно. Я хочу представить вашему вниманию определенные предложения по поводу налогов...

— Снова! — заверещала она; лицо ее внезапно покрылось багровыми пятнами. — Я только и слышу, эти постоянные требования денег, денег, снова денег. Будет ли этому конец?!

— Когда враг будет разбит, — ответил Пальмерстон. — Люди поддерживают вас в этом, Ваше Величество, они последуют туда, куда вы их поведете, пожертвуют тем, чем вы скажете. А с победой придут и репарации — богатства Америки снова потекут в наши сундуки.

Но Виктория уже не слушала его, тяжело откинувшись в кресле. Фрейлины ринулись к ней, а делегация безмолвно попятилась. Проект новых налогов пройдет.


* * *

В Мексике бои шли не очень хорошо. Генерал Улисс С. Грант стоял перед своей палаткой, глядя на войска, медленно шагающие в первых лучах рассвета. Он жевал сигару, почти не замечая, что она погасла. Это добрые воины, ветераны, они сделают все, что потребуется. Даже здесь, в этих вонючих джунглях. Лихорадка уже косит людей, но это лишь первые жертвы. Перед его отъездом из Вашингтона Шерман отвел его в сторонку, чтобы растолковать, насколько важен мексиканский фронт. Давление его атак в сочетании с тихоокеанскими военно-морскими операциями заставит британцев сосредоточиться на этом театре военных действий. Но все это было Гранту по-прежнему не по нутру — бросать хороших солдат в мясорубку войны, выиграть которую невозможно. Он выплюнул размокшую сигару, закурил свежую и пошел к своему штабу.

Вскоре после рассвета три американских полка собрались неподалеку от опушки джунглей, скрытые пышной зеленью. Взмокшие изнуренные солдаты выдвинули пушки на позиции еще вчера, вручную. Ясный, чистый звук трубы дал им сигнал, что пора открыть огонь. Артиллерийский огонь был очень плотным, пушки стояли почти колесом к колесу. Фугас за фугасом разрывались на бастионах вверху. От пламенных разрывов поднимались черные облака дыма. Когда плотность огня достигла предела, солдаты ринулись в атаку. Они пересекли полоску мертвой растительности и начали взбираться по крутому склону к укреплениям. Как только они двинулись вверх, барражирование ослабло, а затем и вовсе прекратилось, когда атакующие поднялись повыше.

Генерал Улисс С. Грант стоял впереди, посылая войска в атаку взмахами сабли. Проходя мимо, солдаты оглашали воздух громким «ура», но вскоре смолкали, карабкаясь вверх по крутому склону в нескончаемой жаре. Вот они начали падать, потому что обороняющиеся, несмотря на град пушечных снарядов, выползали вперед, чтобы стрелять в атакующих. Когда первые ряды были на полпути вверх по склону, американские артиллеристы совсем прекратили огонь из страха попасть по своим. Теперь огонь британцев усилился, смешиваясь с рявканьем пушек, скрытых за земляными валами.

Люди падали со всех сторон — и все-таки шли вперед. Несмотря на то что губительный огонь проредил его цепи, 23-й Миссисипский полк ворвался на вершину с громовым «ура», началась рукопашная — штыки против кукри, потому что этот отрезок укреплений защищали отряды гуркхов — невысоких, яростных бойцов из Непала, никогда не просивших о жалости — и не знавших ее. Но к атакующим присоединялось все больше и больше американцев, и гуркхи вынуждены были отступить. Когда третья волна перевалила через внешнюю линию укреплений, генерал Грант был среди солдат. Он и его адъютант вынуждены были откатывать в сторону трупы атакующих, чтобы добраться до вершины.

— Проклятье, — сквозь зубы процедил Грант, яростно закусив свою дорогую сигару. — Дальше пути нет.

Точнее не скажешь. Внизу протянулась дорога — грунтовый тракт через джунгли, за обладание которым сейчас сражались две армии. И хотя на уходящем вниз склоне не было ни одного живого врага, с дальней стороной дороги все обстояло в точности наоборот. Скрытые в окопах англичане и пушки сеяли урон в рядах американцев. А внизу, по дороге, с обеих сторон галопом мчались лошади, везущие пушки. Да и с нынешней позиции американцы не могли двинуться ни вправо, ни влево, потому что оттуда их продолжали осыпать огнем обороняющиеся, с грехом пополам удержавшиеся на гребне благодаря хорошо укрепленным позициям.

Выплюнув сигару, Грант встал, хотя град свинца усилился.

— Тут мы долго не продержимся. Как только эти пушки выйдут на позиции, они сметут нас первым же залпом. Оставаться здесь равноценно самоубийству. А идти больше некуда — разве что назад. — Он обернулся к адъютанту. — Выводите миссисипцев первыми, им и так чертовски крепко досталось для одного дня. Когда они выйдут из-под огня, сигнальте отход, и пусть остальные бегут во весь дух.

Он не покидал позиций, пока первые солдаты не скрылись под защитой джунглей. Лишь после этого он неохотно присоединился к отступающим с боем войскам.

Что ж, сегодня они вкусили первой крови. Но зато он взглянул на вражескую работу и столкнулся лицом к лицу с их войсками. Сплошь цветные, но настоящие воины. Кроме того, он прорвал британские линии однажды, а что сделано однажды, можно повторить, если придется. Но в следующий раз они пробьют настоящую брешь, а потом расширят ее и рассекут дорогу надвое. Надо переговорить с инженерами. Быть может, удастся проложить тоннель под бастионами, чтобы заминировать их. Если мина будет достаточно крупной, она сможет разорвать и дорогу, и укрепления одним махом. А если удастся еще и удержать эту брешь, то уж с наплывом вражеских войск вниз по дороге он как-нибудь справится.

Но сделать это будет адски трудно.


Мексиканская папка

Густав Фокс уселся в приемной комнаты 313 за полчаса до полудня — запланированного времени начала встречи. Он уже отметил две фамилии в списке присутствующих. Генерала Шермана и генерала Ли, потребовавших провести это совещание. Когда он пришел в восемь утра, чтобы отпереть дверь, они уже дожидались его. Ли принес потрепанную кожаную седельную сумку и с тех пор не выпускал ее из рук. Фокс не интересовался ее содержимым — оно и так станет известно достаточно скоро. Но любопытство его было столь велико, что он не мог отвести от сумки глаза. Заметив это, Ли улыбнулся.

— Уже скоро, Гус, скоро. Потерпите.

Фокс как раз и пытался терпеть, но все равно то и дело бросал взгляды на часы. Без четверти двенадцать в дверь дробно постучали, и Фокс встал, чтобы отпереть. Двое часовых по бокам двери вытянулись по стойке «смирно»; Фокс и сам вытянулся, когда порог переступил долговязый, нескладный президент. Подождав, когда дверь снова запрут, Линкольн проговорил:

— Наконец-то мы заглянем внутрь, как сказал мальчик, вскрывая рождественский подарок.

— Искренне надеюсь, сэр. Генералы Шерман и Ли провели здесь все утро, а генерал Ли принес набитую до отказа седельную сумку.

— Что ж, мы уделим ему самое пристальное внимание, уверяю вас. Как идет наша вторая операция?

— Чрезвычайно хорошо. Все меры по поводу угля уже приняты. А мои агенты из Англии доносят, что наши приготовления не только замечены, но и подготовлен план контрмер. Шпионы противника очень быстро попались на крючок. Их агент в нашей стране действует очень результативно. Я с радостью узнаю, кто это.

— Но не сейчас.

— Ни в коем случае! Кто бы он — или она — ни был, сейчас он работает на меня.

— А платят ему англичане. Замечательное соглашение! А, вот и вы, Сьюард, — обернулся президент к вошедшему госсекретарю.

Члены избранного круга прибывали один за другим. Уэллс и Стэнтон прибыли вместе, на чем список был исчерпан.

— Не пора ли нам войти? — Линкольн указал на запертую внутреннюю дверь.

— Секундочку, джентльмены, — отозвался Фокс, и в этот момент во входную дверь постучали. Линкольн приподнял брови в невысказанном вопросе. — Со времени последней встречи нас стало на одного больше, — пояснил Фокс, отпирая.

Вошел подтянутый седовласый мужчина в мундире моряка. Заперев дверь, Фокс обернулся.

— Джентльмены, это адмирал Фаррагут, уже помогающий нам. Не войти ли нам внутрь? Прошу, джентльмены, — Фокс отпер дверь во внутреннюю комнату. Сам же вошел последним и запер за собой.

Шерман и Ли уже сидели за столом совещаний, положив седельную сумку на стол между собой. Как только все расселись, Ли открыл сумку, вытащил толстую стопку бумаг и передал ее Шерману. Легонько притронувшись к ней кончиками пальцев, тот оглядел присутствующих холодным, отстраненным взором своих прозрачных глаз.

— Я вижу, все вы знакомы с адмиралом Фаррагутом, оказавшим нам исключительно большую помощь при разработке планов, — сказал Шерман. — Его познания в военно-морском деле сыграли неоценимую роль в подготовке документа, названного нами «Мексиканской папкой». Так что если название операции будет случайно подслушано, оно наведет на мысль, что речь идет о нашей тихоокеанской операции. «Мексиканская папка» состоит из двух частей. — Он приподнял верхнюю стопку, перевязанную красной лентой. — Эти приказы относятся к предполагаемому нападению, о котором британцам уже известно. После этого совещания мы хотели бы проконсультироваться с министром военного флота, чтобы от общих передвижений флотов перейти к конкретным приказам для кораблей. Эта операция начнется, когда группа военных судов, включающая в себя четыре наших новых броненосца, проследует на юг вплоть до Ресифи в Бразилии. Там они пополнят запасы угля, после чего покинут порт и отплывут в южном направлении. Капитаны кораблей имеют приказ снова дозаправиться углем в порту Роусон в Аргентине. Аргентинцы извещены об их прибытии. У капитанов также имеются приказы следовать в Салина-Крус, дабы уничтожить все британские корабли, находящиеся там. — Открыв папку, он разгладил страницы. — Следующий этап наступает через две недели после отплытия броненосцев. К этому времени будет собрана флотилия военных транспортов. Они отплывут из ряда портов восточного побережья, чтобы собраться близ Джексонвилля, во Флориде. Там же к ним присоединятся броненосцы. В полдень первого сентября они построятся в походные порядки и отплывут на юг.

В тот же вечер, в девять часов, все они вскроют свои запечатанные приказы — направляющие их на новый курс.

Он кивнул Фоксу. Тот встал и подошел к шкафчику, отпер и распахнул его. К дверце изнутри была прикреплена карта Атлантического океана, а в самом шкафчике хранилась карта Ирландии. Провожаемый взглядами всех присутствующих Шерман пересек комнату и прикоснулся к карте Атлантики к западу от Иберийского полуострова.

— Вот место их встречи. Сомневаюсь, что вы можете разглядеть эту группу островов со своих мест, но уверяю вас, они здесь. Это Азоры. На самом северном из этих островов — Грасиозе — находится порт Санта-Круж-де-Грасиоза. Там корабли из Португалии и Испании заправляются углем по пути в Южную Америку. Здесь и будет новое место сбора наступательного флота. В тот же день туда прибудут и броненосцы, по мнению всего света направлявшиеся к мысу Горн. Как только земля скроется из виду, они тоже распечатают приказы, направляющие их в тот же порт. Адмирал Фаррагут, не будете ли вы любезны.

Он сел, а адмирал Фаррагут, приблизившись к карте, очертил пальцем кружок вокруг Азорских островов.

— Время в пути тщательно просчитано, внесены допуски на непредвиденные обстоятельства, наподобие штормов или несчастных случаев. Как только оба флота потеряют землю из виду, новые приказы направят их к этой секретной точке сбора на Азо-рах. Изменение курса не вызовет подозрений, потому что они должны быть в море вне пределов видимости с земли именно в течение этого тщательно рассчитанного периода. По прибытии на остров Грасиоза они получают двадцать четыре часа на дозаправку топливом — после чего снова отплывают. Прежде чем я перейду к описанию последнего этапа — есть ли вопросы?

— Когда в море выходит так много кораблей, — с сомнением посмотрел на него министр военного флота Гидеон Уэллс, — у них наверняка велик шанс встретиться с другими судами.

— Несомненно, сэр, — твердо ответил Фаррагут. — Но мы находимся в состоянии войны, нам грозит вторжение, и наши контрмеры по поводу этого планируемого вторжения — чистая самооборона. Встреченные британские корабли будут захвачены в качестве трофеев. Корабли прочих наций будут взяты под контроль и последуют за нашим флотом до Грасиозы. Там они будут оставаться еще трое суток по отплытии флота. Лишь после этого им будет позволено следовать дальше. Даже если один из них отправится прямиком в Испанию, где расположен ближайший телеграф, будет уже слишком поздно. Наше вторжение уже начнется.

Но Уэллс все еще не удовлетворился ответом.

— Так много кораблей, так много изменений планов, доза-правка топливом — может возникнуть масса неурядиц...

— В таком случае это будет не из-за недосмотров в наших планах. Все расстояния строго выверены, каждая тонна угля учтена. Случайности, без них маневры подобного масштаба не обходятся, но тут уж ничего не поделаешь. Это не изменит общий план и не помешает ему.

— Какой же это? — негромко спросил президент.

— Передаю слово генералу Шерману, — адмирал вернулся на свое место.

Встав рядом с картой Ирландии, Шерман указал на нее:

— Вот где мы высадимся. Вот где будет театр военных действий — и где будет поставлен крест на угрозе вторжения в нашу страну. Британия не посмеет отослать такое множество войск на заморскую авантюру, когда враг будет у ворот, угрожая самому сердцу ее империи.

А теперь я поведаю вам, как мы это осуществим.


* * *

Аллистер Пейсли был любопытен — и весьма подозрителен при этом. Он всегда был готов ухватиться за удобный случай, большинство своих мелких преступлений он совершил, повинуясь мгновенному импульсу. Порой ценные вещи оставались без присмотра или дверь была зазывно распахнута. А подозрительность заставляла его видеть в каждом человеке своего врага. Пожалуй, в этом он почти не заблуждался. Уже отправив через Бельгию свой рапорт о деятельности американцев в Англии, он все еще стремился собрать дополнительную информацию. Ему платят за то, что он доставляет, и чем больше он доставит, тем больше денег у него будет. В эти дни не столько на алкоголь, сколько на куда более приятный опиум. Сейчас Пейсли сидел в захламленной меблированной комнатенке в Александрии, штат Виргиния, разогревая черный шарик в дырчатой металлической чашечке своей трубки. Когда тот хорошенько забулькал, Пейсли глубоко затянулся через длинный чубук и улыбнулся, что доводилось видеть очень немногим. Возможно, будучи ребенком, он и улыбался, но все видевшие это давным-давно на том свете. Теперь же сладостный дым развеял все его заботы. Пока у него есть деньги, он может улыбаться; это чудесно, просто чудесно!

Но не таким было следующее утро, напоенное промозглой рассветной сыростью. Сквозь полураскрытое окно врывался дождь. Вскочив, чтобы захлопнуть окно, Пейсли наступил на лужу. Весь дым ночных удовольствий теперь развеялся. Сквозь пелену дождя Пейсли с трудом разглядел здания Вашингтона за рекой. Дрожа от холода, натянул рубашку и хлебнул виски, чтобы малость согреться.

К полудню дождь перестал и жиденький свет солнца время от времени прорывался из-за туч. В пять пополудни Пейсли перешел через реку в столицу и теперь стоял, облокотившись о стену на Пенсильвания-авеню, наблюдая за толпой клерков, выходящих из военного министерства. Глубоко затягиваясь своей дешевой сигаркой, он высматривал в толпе нужное лицо. Да, вот он. Серенький человечек в серой одежонке, суетливый, как крыса. Отделившись от стены, Аллистер пристроился бок о бок с ним и успел пройти шагов пять, прежде чем тот заметил его — и испуганно съежился.

— Привет, Джорджи! — бросил Пейсли.

— Мистер Маклеод, я вас не заметил, — настоящее имя Пейсли знали очень немногие, а то и вовсе никто.

— Как идет работа, Джорджи?

— Вы же знаете, нам не дают сидеть сложа руки. — Сын эмигрантов из Италии, Джорджио Весселла был несчастным человеком. Его родители, безграмотные крестьяне из Меццоджи-орно, гордились сыном — образованным, работающим в правительстве. Да, он образованный человек, работающий в правительстве, но кому, как не ему, знать, как мало он зарабатывает, насколько шатко его положение. Только в военное время могли нанять на работу иностранца, которым он останется с точки зрения англосаксонских властей до скончания веков; и от подозрений ему не избавиться никогда. Теперь, и уже не в первый раз, он пожалел, что вообще встретился с этим шотландцем.

— Давай-ка зайдем сюда, выпьем по маленькой.

— Я же говорил вам, мистер Маклеод, я не пью. Разве что изредка винца.

— Все свиньи пьют, — огрызнулся Пейсли, внезапно охваченный расовой нетерпимостью. — Если не хочешь, я выпью за тебя.

Они зашли в убогую маленькую пивную, в другие Пейсли и не хаживал, и уселись за столик в углу, вдали от остальных немногочисленных посетителей. Выпив добрую порцию неразбавленного скверного виски, Пейсли утер рот тыльной стороной ладони, одновременно другой рукой постукивая по заляпанному столу серебряным долларом. Джорджио старался не смотреть на монету, но просто не мог отвести от нее глаз.

— Значит, не дают сидеть без дела?

— Как всегда.

— Я ждал пару раз. Ты не выходил.

— Мы уже не первую неделю работаем допоздна. У военно-морского ведомства не хватает клерков для переписывания приказов. Оно рассылает массу приказов по кораблям, и мы переписываем их для него.

— Об этом я знаю, — Пейсли широко зевнул. — Корабли в Мексику.

— Совершенно верно. Огромное множество.

— Это старые новости. А я плачу только за новые. Есть у тебя такие?

— Нет, сэр. Я просто переписываю, что мне говорят. Все то же, что и всегда. Вот мистер Андертон и мистер Фойл, вот у них другая работа в запертой комнате.

— Что это за другая работа? — небрежно, чуть ли не скучающим тоном поинтересовался Пейсли, допивая виски. Похоже, наклевывается нечто важное.

— Еще какие-то военно-морские приказы, я слышал, как они разговаривали. Оба были в восторге. Потом поглядели на меня, засмеялись и больше ничего не сказали.

«Всем военным писарям доверяют, — подумал Пейсли. —

Но некоторым доверяют больше, чем другим. Писарям, работающим в запертой комнате внутри запертой комнаты. И с чего бы это они смеялись? Секрет внутри секрета? Чувство превосходства? Им известно что-то такое, чего не знают остальные клерки».

— Я бы хотел знать, над чем работают Андертон и Фойл. И ты можешь выяснить это для меня.

— Нет, пожалуйста, не просите об этом! — побледнел Джорджио. Его оливковое лицо приобрело землистый оттенок.

— Я не прошу, Джорджи, я велю.

— Я не могу, правда, вы не знаете...

— Нет, знаю, — Пейсли подался вперед, глядя собеседнику прямо в глаза, и в голосе его зарокотала угроза. — Я написал письмо, перечисляющее ряд любопытных фактов, о которых ты мне поведал. Не пора ли мне его отправить? Для тебя это будет означать тюрьму, унижение, а то и повешение. Разве не к повешению приговаривают за предательство в военное время?

Онемев от ужаса, Джорджио только ловил воздух, широко разевая рот, как выброшенная на берег рыба.

— Но я щедрый человек, — сложив десятидолларовую купюру пополам, Пейсли передал ее собеседнику. — И в следующий раз, когда узнаешь, тебя будет ждать еще столько же. Ну, недурно, а?

Пейсли широко ухмыльнулся, когда коротышка сграбастал купюру и, пошатываясь, вышел из пивной. А Пейсли постучал по столу, заказав еще выпивки. Денек, судя по всему, выдался удачный.


Схватка на море

Матрос Уэбб широко зевнул, потом описал полный круг, топая по металлической палубе. Выстоять ночную вахту, не засыпая, очень нелегко. Два часа на посту, четыре часа отдыха. Эти четыре часа пролетели, как единый миг, потому что он спал, — зато другие два на вахте тянутся целую вечность. Звезды над головой мерцали крохотными светлячками на фоне бездонной черноты небес, луна висела узеньким серпиком над западным горизонтом. А что это на востоке, уже посветлело? Он поднес к глазам ночной бинокль. Да, там уже светает. В тропиках рассвет настает быстро. Уэбб снова с прищуром всмотрелся через бинокль, потом оглядел горизонт в разгорающемся свете утра, повернувшись на юг вплоть до четких очертаний гор, встречающихся с морем. И вдруг замер... Что это за крохотное темное пятнышко? Непонятно. Он протер глаза, поглядел снова — да, определенно.

— Мостик! Вижу судно — юг — юго-восток!

Услышал, как крик его повторили, и вахтенный офицер вышел на летучий мостик. Подождал, пока небо посветлеет и изображение станет четче.

— Доложите капитану.

Корабль ВМФ США «Мститель» стоял на рейде порта Коат-сакоалькос именно по этой причине, чтобы перехватывать любые корабли, пытающиеся приблизиться к оккупированному врагом порту. Всегда остается шанс, что этот корабль может оказаться американским, но внезапное появление судна на рассвете у самого берега сводит такую вероятность практически на нет. Дружественный корабль пришел бы с востока при ярком свете дня. Зато британец мог подойти к земле южнее вчера ночью и проскользнуть на север вдоль берега, чтобы внезапно появиться на рассвете. Такое случалось уже не раз. В машинном отделении уже развели пары, и броненосец рассекал воду, когда капитан появился на палубе.

Новоприбывшего заметили не только они. Два британских броненосца «Завоеватель» и «Смелый», стоявшие на рейде перед самой гаванью, тоже сдвинулись с места. Теперь все три корабля устремились на юг параллельными курсами. Вернее, не совсем параллельными.

— Ближайший, — сказал вахтенный офицер капитану Голдсборо, появившемуся на палубе, — это «Завоеватель». Судя по всему, он идет нам наперерез.

— Пускай пытается. Я с радостью взгляну на него через орудийный прицел.

Они простояли на этом посту уже не одну неделю, не сделав ни единого выстрела. Всякий раз, когда Голдсборо приближался к двум британским сторожевикам, те отступали под защиту береговой артиллерии.

Уже окончательно рассвело, и приближающийся корабль стал ясно виден. Из-за его парусов вырывались тучи дыма.

— Брони нет! — с явным вожделением проговорил Голдсборо. — Один бы залп, больше я ни о чем не прошу!

На приближающемся британском броненосце тоже осознавали эту опасность. Так что он подходил все ближе и ближе, вклиниваясь между американским кораблем и пришедшим парусником, явно из английских.

— Он дорого заплатит за это, — яростно бросил Голдсборо, отрезанный от жертвы. — Рулевой, приготовиться, я хочу изменить курс, как только мы дадим залп.

Чудовищные семисотфунтовые орудия обеих башен выпалили почти в тот же миг. Несколько секунд спустя вражеский броненосец выстрелил в ответ. «Мститель», вздыбившийся от отдачи своих орудий, вздрогнул от раскатистого лязга, когда британские ядра врезались в его броню.

— Руль круто на штирборт! — рявкнул капитан. И корабль вздыбился снова, разворачивась прочь от противника — тоже поворачивавшего. Похоже, ни один из кораблей в стычке не пострадал.

— Проклятье! — крикнул капитан Голдсборо, когда дым рассеялся. Их жертва ускользнула, и сейчас второй броненосец прикрывал ее от врага. «Завоеватель» тоже повернул прочь от них и направлялся в порт. «Мститель» устремился за ними следом, но замедлил ход, как только первые снаряды береговых орудий подняли воду фонтаном неподалеку от его носа.

— Ладно, один корабль особой роли не сыграет, — проворчал Голдсборо. — Вернуться на исходную позицию.

На борту вновь прибывшего корабля майор в форме королевской гвардии нетерпеливо выхаживал взад-вперед по палубе, пока корабль медленно выруливал к берегу. Когда шлюпку с кормовых шлюпбалок спускали на воду, он дожидался у веревочной лестницы. Матросы спустились до него и только успели установить весла в уключины, как он уже скатился следом, чуть ли не рухнув посреди них.

— Ну-ка, дружно! — скомандовал рулевой, как только весла погрузились в гладкие воды бухты.

Их приближение заметили, и ожидавший на берегу дежурный офицер отдал майору честь, когда тот спрыгнул с носа шлюпки на песок.

— Где ваш командир?

— Еще спит, сэр.

— Тогда лучше разбудите его. Приказ. — Майор приподнял завернутый в брезент пакет, шагая вместе с офицером в здание. Поглядев на пакет, тот не мог сдержать любопытства.

— Вам известно?..

— Конечно, известно, — ответил майор. — Американцы готовят атаку на Салина-Крус, наш порт на другом конце дороги. Их ударная группировка уже вышла в море. Приказ подписан лично главнокомандующим. Он хочет, чтобы каждая третья пушка отсюда была отправлена на усиление Салина-Крус. И не только эти, но и каждая третья пушка, обороняющая дорогу, должна быть отправлена на усиление обороны гавани.

— Это просто-таки адская работа.

— Совершенно верно. Но у нас ведь нет выбора, не так ли? А теперь пойдем и поднимем вашего командира на ноги.


* * *

Джорджио Весселла проклял тот день, когда впервые встретил шотландца. Тот наплел ему, будто он газетчик, и поначалу Джорджио ему поверил. Якобы один из множества репортеров, работающих на Ричарда Гардинга Дэвиса, рыскающих по стране в поисках информации. Они поговорили о работе Джорджио в качестве военного писаря в министерстве, и шотландец проникся к нему уважением. Таким уважением, что купил обоим выпить, хотя Джорджио отказался от крепкого пойла и предпочел вместо него стаканчик вина. Затем все пошло еще лучше: Джорджио пересказал кое-какие безвредные служебные сплетни, и новый друг проникся к нему еще большим уважением, даже кое-что записал. Да еще и дал Джорджио серебряный доллар, всучив его чуть ли не силком, да сказал, что его сведения заслуживают внимания.

Так это все и началось. Пара стаканов вина, затем пара долларов за несущественные слухи. И все шло очень хорошо, пока шотландец не сбросил личину.

— Ты ведь не хочешь, чтобы я пошел к твоему боссу, так ведь? Что будет, если я скажу ему, что ты продал правительственные секреты? Потеряешь работу и отправишься в тюрьму, вот что. Вместо этого можешь заработать еще пару монет. А после тебе будет не о чем беспокоиться.

Не о чем! Да теперь Джорджио приходится беспокоиться обо всем. Назад пути нет. Эта трясина засасывает Джорджио все глубже с каждой новой встречей. Теперь, с этим требованием увидеть секретные приказы, она накрыла его с головой. К счастью, его работа настолько рутинна, что он может заниматься ею без напряжения, как бы встревожен ни был. Он переписывал письма, почти не осознавая, что делает, настолько был поглощен собственными несчастьями. Сегодня утром он поднял голову от стола и с удивлением обнаружил, что остался в комнате совершенно один. Дело уже шло к полудню, и все остальные пошли перекусить. Джорджио вытер перо, убрал его в ящик стола, закрыл пузырек с чернилами и натянул сюртук. А по пути к выходу миновал дверь внутренней комнаты, всегда стоявшую запертой.

Ключ торчал в скважине.

Джорджио оглянулся через плечо; он и в самом деле совершенно один. Сердце его бешено заколотилось о ребра. Может, не надо бы? Надо. Придется. Громко всхлипнув, он повернул ключ и открыл дверь. Конверты лежали ровными рядами на центральном столе. Наметанным взглядом Джорджио автоматически прикинул их число. Больше ста. На каждом название корабля, и на некоторых название тех самых кораблей, для которых он переписывал приказы. Он все еще был один...

На подгибающихся коленях Джорджио двинулся вперед, схватил конверт с центра стола, после чего передвинул остальные так, чтобы нехватку конверта не заметили. Спрятал документ в карман и вышел из комнаты. Запер дверь. Обернулся и увидел, как в комнату входит мистер Андертон.

— Джорджио, — вскинулся тот, — что это ты тут делаешь?!

— Дверь запираю. Вы же сказали, что она всегда должна быть заперта. Я направлялся на ленч и увидел, что она не заперта. — Затем в порыве вдохновения добавил: — Вы же не хотите попасть в беду, если кто-нибудь еще увидит ее открытой и доложит об этом? Вот, — он положил ключ в ладонь старшего клерка. — А я пошел.

Проскользнув мимо Андертона, он удалился. Андертон смотрел ему вслед, задумчиво поглаживая подбородок. Не побывал ли маленький проходимец в комнате? Конечно, он не видел, как тот заходит внутрь, просто застал его перед дверью, когда вошел из коридора. Но, может быть, тот все-таки побывал внутри. Любого другого клерка он ни в чем этаком не заподозрил бы. Но этот парнишка даже не отсюда родом. Андертон проверил: дверь заперта. Но если кто-нибудь узнает, что он оставил ключ в замке, он в беде по уши. Кто-нибудь мог заметить ключ и доложить об этом. А если до этого действительно дошло, то выбора просто нет.

Убрав ключ в карман, Андертон вышел. На первом этаже у входа в здание находилась дверь с табличкой «Пинкертон». Постучав, Андертон вошел. Мужчина, читавший за столом газету, вопросительно поднял на него глаза.

— Мистер Крейг, — начал Андертон, — помните, что вы говорили нам насчет того, что мы должны на работе держать ушки на макушке? Ну...

Прочитав письмо в туалете, Джорджио едва не сомлел от потрясения. Вытащив свои четки, он принялся перебирать их, мало-помалу осознавая масштабы содеянного. Нельзя ли пронести письмо обратно? Комната будет заперта. Что же тогда делать? Надо донести шотландцу. А что потом? План понемногу начал складываться у него в голове. Он дотянул до конца рабочего дня, почти не замечая, что делает. Внутренне он будто окоченел. Он был так поглощен собственными ужасными мыслями, что даже не заметил мужчину в кепке, увязавшегося за ним, когда Джорджио вечером покидал военное министерство. Он так и не заметил, что тот же человек вошел вслед за ним в бар, пристроившись у задней стены. Потягивая вино из стакана, Джорджио снова и снова мысленно повторял слова, которые скажет шотландцу, когда тот войдет.

— Я выяснил то, что вы хотели знать, мистер Маклеод. Это важно, как я и думал.

— Молодец, парниша. Ты получишь свои десять долларов, непременно.

— Нет, сэр. Я хочу пятьсот долларов, — он вздрогнул, сказав это, но не отвел взгляд.

— А с какой это стати мне платить такие деньжищи?

— Потому что у меня настоящий приказ кораблям, который следует распечатать лишь в открытом море. Корабли пойдут вовсе не туда, куда все думают. Первоначальные приказы — липа.

— Тогда скажи мне, куда они пойдут?

— Чтобы узнать это, вы должны выложить пять сотен, — расправив плечи, Джорджио уставился шпиону прямо в глаза.

«Наклевывается что-то крупное», — понял Пейсли. Если писарь говорит правду, дело стоит пять сотен и даже сверх того.

— Лады, парниша, — встав, Пейсли похлопал его по спине. — Но я не ношу с собой такие деньги. Вернусь через полчаса. А ты жди здесь.

Человек в кепке проводил новоприбывшего взглядом, когда тот встал и вышел. Подождал еще четверть часа, увидел, как Джорджио заказывает еще стакан вина. В желудке у Крейга заурчало, и он понял, что пропустил обеденный час. Допил свой бокал с пивом и вышел. Агентство Пинкертона платит ему за дневную работу и пусть не рассчитывает, что он будет пропускать из-за этого обед. Не более пяти минут спустя после его ухода вернулся Пейсли. Опасливо оглядевшись, он передал Джорджио конверт.

— Только поосторожнее пересчитывай, тут уйма народу, готового трахнуть тебя по башке за половину того, что внутри.

Сгорбившись над деньгами, Джорджио пересчитал их: двадцатидолларовые купюры, двадцать пять штук. Убрав деньги в карман сюртука, он извлек приказ и подвинул его через стол. Взяв листок бумаги, Пейсли поднес его к свету. Вытаращив глаза, забормотал под нос проклятья, когда понял всю значимость приказа. Спрятал его в карман и поспешно удалился без единого слова.

Проводив его взглядом, писарь почувствовал грандиозное облегчение. Все кончилось, наконец-то кончилось. Прошло и забыто. Покончено с работой, покончено с трудами — и с этой страной. Он просил эту невероятно большую сумму, потому что после содеянного конец и ему, и Америке. Теперь он может заплатить за билет на пароход до Италии — да притом денег останется довольно, чтобы купить себе в Неаполе небольшое дельце. Писарь — уважаемый человек среди безграмотных рабочих на юге. А уж тот, кто может писать еще и по-английски, — ну, такой-то уж непременно заработает себе на хлеб с маслом! Он даже начал подумывать о том, чтобы жениться. Вот будет здорово! Поскольку родители умерли, тревожиться ему не о ком. Он с радостью покинет свою меблированную комнатенку. А все его пожитки уместятся в одном чемодане.

Наконец-то свободен! Вечером, надо уехать сегодня же вечером. Его и след простынет, когда обнаружится, что письма недостает. Он доедет вечерним поездом до Нью-Йорка, а там будет скрываться в Маленькой Италии, пока не отойдет следующий корабль в Неаполь, этот грандиозный эмигрантский порт, где наверняка с распростертыми объятиями встретят итальянца, путешествующего в обратном направлении.

В какой-то сотне футов от доходного дома, где он снимал комнату, был переулок, тьму в котором дальний уличный фонарь разогнать был не в силах. Когда Джорджио уже шагал по переулку, послышался внезапный топот ног. Начав оборачиваться, он ощутил ужасную боль в груди. Попытался крикнуть, но сумел лишь негромко просипеть. Упал, и куда более бездонный мрак поглотил его.

Пейсли затащил труп в переулок. Вытер свой большой складной нож об одежду покойника, сложил и спрятал его в карман. Потом обшарил карманы убитого, пока не нащупал конверт; сжал его в кулаке и улыбнулся в темноте, после чего поспешил прочь, задержавшись лишь на момент под уличным фонарем, чтобы проверить содержимое конверта. И удовлетворенно хмыкнул.

— Это чересчур большие деньжищи для тебя, коротышка. Ты бы лишь истратил их впустую.

Шаги его стихли вдали, и на улице снова воцарилось безмолвие.


Реформация юга

Солнце уже клонилось к закату, когда все фрагменты головоломки встали для Густава Фокса на места. Пинкертоновский агент, приписанный к министерству, подал рапорт, согласно которому один из клерков был замечен при подозрительных обстоятельствах. В конце концов этот рапорт лег Фоксу на стол. Агент следовал за подозреваемым до пивной, где тот встретился с посторонним. На этом рапорт заканчивался. Рапорт был зарегистрирован и почти забыт, когда прибыли утренние выпуски газет, а архивариус привлек внимание Фокса к заголовку.

— Один из писарей военного министерства, Джорджио Вес-селла, найден мертвым при подозрительных обстоятельствах. Подозревают, что он убит, поскольку умер от ножевой раны, а оружия не нашли.

— Как его зовут? — внезапно насторожился Фокс. — И дайте-ка мне последний рапорт агента Крейга.

Имена совпадали. Клерк и жертва убийства. Фокс поспешно вызвал Крейга, чтобы тот дополнил свой рапорт.

— Да, сэр, я следовал за ним, потому что другой клерк питал на его счет подозрения. Как я и указал в рапорте, он встретился с посторонним — седовласым, массивного сложения незнакомцем.

— Видели ли вы его прежде?

— Ни разу, мистер Фокс. Но я могу сказать вам еще кое-что. Я проходил мимо и слышал, как они беседовали, а позже потолковал с барменом. Я был прав, у него сильный шотландский акцент.

До сих пор сплошные подозрения. Чересчур много подозрений, и Фоксу это пришлось не по душе. Убит клерк канцелярии переписки, имеющий дело с жизненно важными военными документами. При мысли об этом кровь в жилах у Фокса заледенела. Покинув кабинет, он попросил о неотложном разговоре с военным министром Стэнтоном. Ожидание было недолгим. Он все еще расхаживал из угла в угол, как зверь в клетке, когда его пригласили внутрь.

— Один из ваших писарей убит, зарезан.

— Это ужасно. Уже выяснили, кто это сделал?

— Есть подозреваемый, но мне потребуется ваша помощь, чтобы узнать больше. Я мог бы действовать в надлежащем порядке, но на это уйдет слишком много времени. Никто в канцелярии переписки не знает, кто я такой. А это расследование надо провести незамедлительно. Не соблаговолите ли вы пойти со мной сейчас же, чтобы мы выяснили, в чем дело?

— Конечно же, конечно.

Присутствие Стэнтона открыло все запертые двери, и в конце концов они проникли в самое сердце канцелярии переписки. Послали за клерком Андертоном, первым подавшим жалобу. Тот был явно расстроен.

— Это пинкертоновские агенты однажды приходили и толковали с нами. Велели быть бдительными и дать им знать, если мы заметим что-то подозрительное. Я сказал им насчет Джорджио — и теперь он покойник. Вы думаете, его убили, потому что я обратился к агенту?

— Пока не знаем. Но если у вас возникли подозрения, то вы поступили совершенно правильно, к чему бы это ни привело. Итак, что же вы заметили?

— Это было в комнате, где мы переписываем только приказы особой важности. Я пришел с ленча и застал Джорджио у двери: он держался за ключ. Сказал, что заметил, что дверь не заперта, и просто запер ее вместо меня. Но, как я сказал, я просто входил из коридора. Ну, и не исключено, что он был в комнате и выходил, когда я его застал.

Фокс заметил, что Андертон взмок, и это ему очень не понравилось.

— Кто отвечает за то, чтобы дверь была заперта?

— Я, но...

— Может быть, Джорджио говорил правду? Возможно, дверь не была заперта?

— Такая возможность не исключается, — проронил Андертон чуть слышно.

— Тогда давайте-ка пойдем и посмотрим, не пропало ли из комнаты что-нибудь.

— Я не уполномочен...

— Зато я уполномочен, молодой человек, — сурово отрезал Стэнтон. — Открывайте.

Их подозрения подтвердились самым ужасающим образом, когда тщательный подсчет выявил факт, что один из конвертов с секретными приказами в самом деле пропал из запертой комнаты. Цифры никак не сходились. Названия кораблей на всех конвертах сравнивали с основным списком, пока не отыскали похищенный.

— Это военный транспорт, мистер Фокс, — сообщил Андертон. — «Аргус».

— Сделайте еще один экземпляр приказа «Аргусу» и положите его к остальным, — распорядился Стэнтон. — Когда они должны быть доставлены?

— Через три дня.

Стэнтон и Фокс переглянулись в ошеломленном молчании. Неужели план вторжения провален, даже до того, как оно началось? После этого все завертелось, как в калейдоскопе. Послали за газетным художником, к услугам которого Фокс уже прибегал прежде, и тот нарисовал портрет таинственного шотландца по описанию Крейга. Быстро напечатали его копии и разослали пин-кертоновцам, полиции и прочим агентствам. Собственные агенты Фокса следили за железнодорожными вокзалами, а остальные отправились на пристани Балтимора, а также прочих окрестных портов, откуда корабли отплывают в Европу. Министру военного флота Фокс доложил о случившемся лично.

— Это ужасно, просто трагедия, — сказал Гидеон Уэллс. — Приказы надо сейчас же отозвать.

— Нет, — возразил Фокс. — Слишком поздно. Даже планы вторжения менять слишком поздно. А если бы мы и поменяли их, уже один тот факт, что враг знает о вторжении, помешал бы нам осуществить его. Вторжение должно идти как запланировано. А мы должны бросить все силы на то, чтобы разыскать и остановить этого человека.

— А если это не удастся?

— Тогда мы должны молиться, — собрав волю в кулак, безгранично угрюмо проронил Фокс, — чтобы вторжение уже началось, прежде чем враг раскроет наш обман. Добраться до Британии нелегко, а у этого шпиона мало времени, чтобы доложиться своим хозяевам.

— Молиться, мистер Фокс?! Меня всегда тревожит, когда успех или провал дела зависит от вмешательства Всемогущего. Вы должны отыскать этого человека — и остановить его. Вот что вы должны сделать.


* * *

Поезд въехал на станцию Джексон, штат Миссисипи, почти без опоздания. Во время войны опоздания поездов доходили до двенадцати часов из-за нехватки подвижного состава и жалкого состояния железнодорожных путей. Наступление мира поменяло ситуацию. Только что сданный в эксплуатацию вагоностроительный завод в Меридиане начал выпускать пассажирские и товарные вагоны взамен старых, потрепанных войной. Но, что важнее, федеральные ссуды железным дорогам на Юге обеспечили столь необходимое трудоустройство только что освобожденным рабам. Рабочие бригады выровняли пути, подправили полотно свежим балластом, расписание поездов стало более реалистичным, поездки почти комфортабельными.

Спрыгнув из последнего вагона поезда, Л. Д. Льюис — рослый человек, одетый в аккуратно залатанные брюки и такой же выцветший голубой китель без знаков различия, — аккуратно поправил на плече узел с вещами. Раньше его китель был сержантским: более темные полоски, некогда скрытые от солнца нашивками, четко выделялись на фоне поблекшей ткани. Очень многие в это время носили армейское обмундирование — оно долго не снашивается и достаточно дешево. Льюис не стремился упоминать, что это его собственный мундир, тот самый, в котором он провоевал всю войну. На левом бедре была залатанная прореха, где британская пуля прошила его во время боя в долине Гудзона, приходившаяся в точности напротив шрама на его коже. Свою широкополую, помятую шляпу Л. Д. надвинул на глаза. Бездонные черные глаза. Такие же черные, как и его кожа. Льюис подождал, пока остальные пассажиры — сплошь белые — разойдутся, и только после этого пошел на станцию. Белый кассир беседовал с белой четой через зарешеченное окошко. Пройдя через здание вокзала, Л. Д. вышел на улицу, где негр преклонных лет лениво подметал тротуар.

— Здрассь, — сказал Л. Д. Тот перестал мести и вопросительно поглядел на него.

— Вы не тутошний?

— Одно слово, и вы все про меня поняли, — улыбнулся Льюис. — Верно, старичок?

— Вы с янки?

— В точности.

— Ни разу допрежь не видал черного янки, — старик широ

ко осклабился беззубым ртом. — Правду сказать, я ваще не встречал допрежь янки. Чем-нить помочь?

— Непременно. Не скажете, где здесь Фридменовское бюро?

Улыбка старика угасла, он опасливо огляделся по сторонам, прежде чем сказать:

— Да ступайте, как шагали. Два-три квартала, а опосля сверните направо. — Он демонстративно отвернулся и снова принялся мести улицу.

Льюис поблагодарил его, но слова благодарности повисли в воздухе, не вызвав отклика. Ничего удивительного: старшее поколение на Юге видит в янки только источник бед и не хочет иметь ничего общего ни с ними, ни с законами. Пожав плечами, Л.Д. зашагал дальше.

Вход во Фридменовское бюро обнаружился сбоку от обветшалой церкви, далеко вниз от центра города по пыльной немощеной улице. Л. Д. толчком распахнул дверь и вошел. После ослепительного сверкания улицы ему показалось, что внутри царит мрак. За столом, уставленным картонными коробками, доверху наполненными бумагами, сидели две негритянки. Обе подняли на него глаза; та, что помоложе, улыбнулась и вернулась к работе. Из задней двери в комнату вошел человек в белом пасторском воротничке, кивнувший ему.

— Могу ли я помочь вам, сын мой?

— Еще бы, если вы преподобный Ломакс.

— Он самый и есть.

— Получили ли вы письмо, извещающее о моем приезде? Меня зовут Л.Д. Льюис.

— Разумеется, мистер Льюис, весьма рад вас видеть, — пастор с улыбкой двинулся вперед, протягивая руку для пожатия. — Леди, это мистер Льюис из Фридменовского бюро в Вашингтоне.

Как только знакомство состоялось, Л.Д. опустил свой узел и плюхнулся в кресло.

— Могу я предложить вам что-нибудь освежающее? — осведомился Ломакс.

— Просто стакан воды, если вам не трудно.

Он поболтал с женщинами, пока преподобный ходил за водой. Поблагодарив его, Л.Д. осушил сразу полстакана.

— Я хотел спросить, пришла ли посылка для меня?

— Всенепременно. Поначалу я думал, что она для меня, потому как написано: «Библии». Но она была адресована вам с просьбой не открывать. Все едино это было бы нелегко, поскольку она запечатана проклепанными кожаными ремнями. Она в задней комнате.

— Можно взглянуть? — встав, Льюис подхватил свой узел. Ломакс повел его из главной комнаты в церковь, а потом ввел в маленькую комнатку в глубине.

— Убрал сюда для безопасности, — пояснил он.

Ткнув длинную коробку носком сапога, Л.Д. извлек из узла длинный охотничий нож и перерезал ремни. Потом принялся вскрывать крышку ящика.

— Нас тут никто не услышит?

— Нет. Сегодня здесь только мы и дамы.

— Письмо, что вы написали во Фридменовское бюро, в конце концов попало ко мне.

Нахмурившись, Ломакс опустился на стул и рассеянно хрустнул костяшками пальцев.

— Значит, вам ведомо, что у нас тут беда. Налетчики подожгли церковь. К счастью, я увидел это и погасил огонь вовремя.

— А угрозы были?

— Не без того. Подсовывали записки под дверь. Безграмотные. Велели нам или закрываться, или нам достанется по заслугам.

— В некоторые бюро уже вламывались. Два из них сожгли. Один человек погиб.

— Я видел это в газетах. Вы можете нам помочь?

— Для того-то я и здесь, преподобный.

Снова обернувшись к ящику, Льюис принялся выламывать запечатавшие его доски.

— А могут ли помочь Библии? — поинтересовался Ломакс, глядя на Библии в красных переплетах, заполнившие ящик.

— Эта Библия может, — ответил Л.Д., извлекая верхний ряд книг и вытаскивая сверток в промасленной бумаге. Развернув бумагу, он вынул винтовку. — Это двадцатизарядная, заряжающаяся с казенника спенсеровская винтовка. Я не мог ехать сюда с ней на плече, поэтому послал ее вперед себя. — Он вынул из ящика коробку с патронами.

Сдвинув брови, Ломакс покачал головой.

— Я человек мирный, мистер Льюис, и чуждаюсь насилия.

— Как и я, сэр. Но мы должны защищаться против этих налетчиков. Они наглеют с каждым днем. Они смелые, когда избивают стариков, женщин и детей. В Южной Каролине они даже выпороли кнутами стотрехлетнюю старуху. Мы просто защища

емся против людей, стремящихся загнать нас обратно в рабство. Разве в Библии не сказано: «Око за око»?

— В Библии сказано еще и о мире, и о том, что надо подставить другую щеку.

— Это не для меня, — тряхнул головой Л.Д. — Я сражался на войне. Люди думают, что я купил или украл этот старый китель, но его дал мне дядюшка Сэм. Я сражался за Союз, а теперь сражаюсь за свободу, ради которой умирали мои друзья. Так что скажите людям, чтобы не тревожились о церкви, скажите, что теперь они могут спать по ночам спокойно. Пожалуй, я поночую здесь пару дней, просто чтобы эти бандиты не заварили какую-нибудь кашу. Еще одно: как дела в вашей школе?

Понурившись, преподобный ссутулил плечи.

— Вообще никак, с прискорбием сообщаю. У нас была миссис Бернхардт, вдова из Бостона. Она трудилась не покладая рук, весь день с детьми, а по вечерам учила взрослых, желавших узнать грамоту. Но, видите ли, окрестным жителям не по вкусу, чтобы мы учились читать и писать. Сначала ей пришлось съехать из меблированных комнат, затем ей не позволили жить в гостинице, даже в той, что у вокзала. В конце концов с ней поговорили. Я так и не узнал, что ей сказали, но она проплакала всю ночь. А на следующий день села на поезд. Нам тут недостает миссис Бернхардт.

— Ну, может, с виду этого и не скажешь, но до начала войны я был учителем. Проработал в школе пару месяцев, прежде чем пошел в армию. Пожалуй, чтобы научить людей грамоте, сгожусь.

— Вы воистину дар божий! — чистосердечно воскликнул преподобный. — Если мы сумеем одолеть безграмотность среди нашего народа, то сможем сделать все на свете, все на свете!

— Надеюсь, что вы правы, — Л.Д. изо всех сил старался скрыть горечь своих слов. Слишком уж хорошо он знал мир белого человека, чтобы рассчитывать на внезапные чудеса.

Поездка по железной дороге была долгой и утомительной. Сиденье было слишком неудобным, чтобы толком поспать. Но одной из вещей, которым Л.Д. Льюис выучился в армии, была способность спать где угодно и когда угодно. Деревянный пол кладовки с узлом вместо подушки — вполне удобная постель.

Проснулся он несколько часов спустя под звуки гимнов, распеваемых в церкви, — притом чрезвычайно приятные. Льюис немного помычал в лад. Потом встал, вышел в тесную церковку,

чтобы принять участие в службе. Преподобный Ломакс увидел, как он вошел, и счел уместным упомянуть о нем после проповеди.

— Прежде чем я скажу «аминь», я хочу, чтобы все вы познакомились с мистером Л.Д. Льюисом, прибывшим сюда из Вашингтона по поручению Фридменовского бюро. Он учитель, именно так, и он научит всех вас читать и писать.

Паства встретила его аплодисментами и теплыми улыбками. После окончания службы Льюис получил далеко не одно приглашение на ужин и с радостью их принял. Позже, уже в сумерках, чувствуя в желудке приятную тяжесть овсянки, салата из одуванчиков, свиного рубца и красного соуса, он вернулся в церковь. Преподобный Ломакс дожидался его.

— На передней и задней двери есть засовы, так что вы можете запереть их изнутри. Ежели я понадоблюсь вам, мой дом чуть дальше по тропинке.

— Спите спокойно. Я вполне управлюсь.

Ночь выдалась очень тихая — и очень располагающая ко сну. Ее безмолвие нарушали только басовитые стоны паровозных гудков вдали да уханье совы, охотившейся среди деревьев у церкви. Когда веки его начали слипаться, Л. Д. беззвучно обошел церковь в темноте, держа спенсеровскую винтовку на плече. Выглянул по очереди из каждого окна. Но покой ночи не нарушался ни единым звуком. Настал рассвет, а церковь и Фридменовское бюро так никто и не потревожил.

Утром в школу пришли двенадцать только что вымытых и причесанных детей. Л. Д. отыскал хрестоматии Гаффи, к которым со времени отъезда миссис Бернхардт никто не прикасался. Сдув с них пыль, провел первый урок. После этого проспал от полудня до заката, пообедал в другой семье и провел еще ночь на часах. Но третья ночь, субботняя, была совершенно иной. Вскоре после полуночи раздался дробный топот копыт вниз по дороге, все ближе и ближе. Лошади остановились перед церковью. Л. Д., выглядывавший из окна в глубине церкви, быстро и беззвучно перебрался к окну в конторе. Притаившись в тени, он видел — и слышал — сквозь полуоткрытое окно все, что разыгрывалось на улице. Увидев при свете фонарей, что все всадники, кроме одного, в белых колпаках с прорезями для глаз, скрывающих их черты, Льюис загнал патрон в ствол спенсеровской винтовки.

Человек без маски был привязан к седлу — черный. Лицо его было искажено ужасом.

— Что-то ты сдрейфил, парнишка, — сказал один из всадников, наклонившись и ткнув того винтовкой в ребра. — А теперь наверняка думаешь, что, наверно, неправильно вел себя со своим массой.

— Я ничего не сделавши... — Ствол внезапно вонзился ему в живот, и негр застонал от боли.

— Вот тут ты говоришь правду. Ты ничего не сделал, это правда. Хлопок твоего массы гниет на полях, а ты и прочие ниггеры посиживаете в теньке...

— Нет, cap. Мы готовы работать. Но он хочет платить нам так, что нам не прожить. Мы оголодавши, нашим детям неча есть, cap.

— Может, вам следовало остаться рабами, — ответил всадник с невеселым, резким смешком, — по крайней мере, тогда вы ели от пуза. Но насчет этого не беспокойся, слышишь. Ты донесешь весть прочим черномазым. Ты скажешь им, чтобы они живо принимались за работу или кончат, как ты. Ну-ка, перекиньте веревку через брус!

Один из людей в масках дал лошади шенкеля, чтобы она прошла вперед, и перекинул веревку через стропила церковного портика.

А затем завязал на ее конце петлю.

— Ну-ка, плесните керосина на церковь — она осветит этому парнишке дорогу в ад.

Кто-то из всадников отвязал от луки запечатанный кувшин и передал его вперед. Петлю накинули на шею перепуганному мальчишке.

— А ну-ка прекратить! — крикнул Л. Д. Льюис из темноты церкви. — Здесь дюжина человек с винтовками. Отпустите этого человека и дуйте отсюда, слышите!

Один из всадников — судя по реакции, старый солдат — вскинул винтовку и выстрелил в церковь. Как и другой, а за ним и третий. Л. Д. ответил выстрелом на выстрел; первый стрелок вывалился из седла. Л. Д. загонял в ствол патрон за патроном, стреляя с такой скоростью, что его противники наверняка подумали, что в церкви и в самом деле не протолкнуться от стрелков.

Кувшин с керосином упал на землю и разбился. Один из фонарей тоже упал, стекло разбилось, но фонарь не погас. Всадники орали друг на друга; их лошади вздыбились от звуков стрельбы и едкого запаха пороха. А потом все скрылись, умчавшись галопом прочь. Двое всадников поддерживали раненого в седле.

Но один из людей в масках остался лежать на земле, все еще цепляясь за поводья своего коня. На плененном негре не было

ни царапины, но он сгорбился в седле, почти лишившись сознания от ужаса.

Бандиты скрылись. Льюис осторожно выскользнул из дверей, потом открыл складной нож и перерезал веревки на руках и ногах пленника. И подхватил его, не дав рухнуть на землю. Послышался топот бегущих ног, и Л. Д. стремительно обернулся. Это бежал преподобный, белая ночная сорочка с хлопаньем билась о его ноги. Он нес античное кремневое ружье.

— Я услышал выстрелы...

— Они собирались повесить этого человека и сжечь церковь. Я не мог позволить им сделать это.

— Вы застрелили одного из них! Он умер?

— Честно говоря, не знаю, — подойдя к распростертому телу, Л. Д. сдернул с его головы колпак. Остекленевшие глаза покойника уставились на него сквозь очки. — Смахивает на то, что он свое получил.

Подойдя к нему, преподобный Ломакс поглядел на покойника и застонал. Покачнулся и едва не упал.

— Вы это сделали... — с трудом выдавил он. — Вы выстрелили и убили его. Это мистер Джефферсон Дэвис. Вы застрелили его. Вы застрелили его насмерть.


Опасная погоня

Пинкертоновский агент Крейг был жутко недоволен собой. Да, время было позднее, он пропустил обед, но Аллан Пинкертон всегда говорит, что быть одним из его агентов — значит находиться на работе двадцать четыре часа в сутки. И Крейг всегда соглашался с этим. Но на этот раз подвел босса. О промахе не знает больше никто, но он-то сам знает! Если бы он только подождал капельку подольше, проследил бы за писарем... Может быть, даже предотвратил бы убийство. Что ж, нет смысла упрекать себя в том, что не сделано. Пора сделать нечто положительное. Например, найти убийцу. Он снова поглядел на рисунок; шотландец вышел довольно похоже. Крутнул барабан своего «кольта» 44-го калибра; все патроны на местах. Сунув его за пояс возле пряжки, Крейг натянул пиджак и вышел. Никаких конкретных приказов он не получал. Но сидя в четырех стенах, шотландца не найдешь. А его надо найти — и Крейг довольно хорошо представлял, где тот может находиться.

На железнодорожном вокзале Крейг узнал двух пинкертоновских агентов, но они проигнорировали его, как и он их. Высматривают беглеца, если тот еще в городе. С этой станции ему поездом не уехать. Агенты увидят его, узнают и схватят.

Но что, если он уже скрылся? Он может быть и в Нью-Йорке, но Крейг не сомневался, что это не так. К чему тратить время на дорогу туда, если он собирается покинуть страну, когда Балтиморский порт совсем под рукой? Балтиморские причалы, вот где его следует искать, догадывался Крейг. Если разыскиваемый в самом деле иностранный агент, он не добьется ровным счетом ничего, оставшись в столице. Если он получил от покойного клерка важную информацию, а все вроде бы идет к тому, то он наверняка везет ее или отправляет своим работодателям. Кораблем. Значит, Балтимор. Агент Крейг сел на поезд, когда тот уже трогался.

Добравшись до порта, он первым делом заглянул в контору начальника порта. Показал свой значок и вызвал клерка.

— Ни разу не видал такой, — сказал тот, вытаращившись на посеребренную бляху.

— Тогда взгляни на нее повнимательней и запомни. Всегда будешь знать, если беседуешь с пинкертоновским агентом. Я хочу показать тебе кое-что. — Развернув рисунок, он положил его на стол. — Ты видел этого человека?

— Навряд ли. Но я почти не выглядываю из конторы. На причалах, вот где вам надо поискать. А что он натворил?

— Я просто хочу потолковать с ним. Отплывает сегодня какой-нибудь корабль?

— С полуночи не отплывал ни один, насколько мне известно, — клерк перелистал стопку бумаг. — Нынче вечером два отбывают. Один, «Град Натчез», отправляется в Новый Орлеан, но он мог уже и уйти, по-моему.

Крейг подумал было, что надо бы дать телеграмму, чтобы корабль обыскали по прибытии, но тут же передумал. Это было не просто наитие: с бесценной информацией беглец должен направляться в противоположном направлении.

— А что за другой корабль? — спросил он.

Клерк провел пальцем по странице гроссбуха.

— Ага, вот он. Должен отплыть через пару часов. Испанский корабль под названием «Ксавьер Маргейс». Причал восемнадцать.

— Отплывает в Испанию?

— Наверно. Через Роттердам. Везет груз в этот порт.

Обернувшись, Крейг почесал подбородок и снова обернулся.

— Пассажирский?

— Нет, просто старый грузовик. Пришел под парусом для ремонта машины.

— А еще какие-нибудь корабли отплывают сегодня вечером?

— Только эти.

— Спасибо.

Не слишком-то многообещающе. Но Крейг хотел проверить пристани в любом случае. Проверить торговые корабли, потом пассажирские. Он зашагал к причалам, заметив, что у главных ворот стоит еще один агент. Остановившись, он прислонился к стене позади коллеги, кашлянул и проговорил в кулак:

— Есть что-нибудь?

— Ничего. Но я здесь всего час. Сменил Энди.

— А во сколько пришел он?

— Чуть позже полудня.

А клерка убили вчера ночью. А раз порт не охранялся, беглец вполне мог проскользнуть на один из здешних кораблей.

— Ладно. Я порыскаю по порту.

«Ксавьер Маргейс» с виду был не очень презентабелен, его давно следовало перекрасить, а то и переоснастить. На трубе было больше ржавчины, чем краски; его зарифленные паруса висели, как узлы с грязным бельем. Сходни были спущены на берег. Крейг нерешительно постоял возле них, потом заметил, что кто-то вышел на палубу. Почему бы и нет? Попытка не пытка. Крейг зашагал вверх по сходням. Услышав его приближение, матрос обернулся к нему.

— Я хочу задать вам пару вопросов.

No hablo ingles[57].

Вид этого небритого матроса с бегающими глазами пришелся Крейгу не по душе.

— Позови капитана, — повелительным тоном распорядился он, и матрос юркнул прочь. Послышался крикливый обмен репликами, и минуту спустя на палубу вышел офицер в грязной фуражке с длинным козырьком.

— Чего вы хотите? — буркнул он.

— Задать вам пару вопросов...

— Капитана сейчас тут нет. Вы приходить обратно. — Офицер был так же небрит, как и матрос с бегающими глазами. Крейг решил надавить на него.

— Вам известно, что это? — он извлек бляху и сунул офицеру под нос. Да, видит бог, тот съежился!

— Вы должны говорить капитан...

— А я сейчас говорю с тобой. Сколько пассажиров на этой посудине?

— Нет пассажиры... Не можно.

Сплошная фальшивка. С какой это стати его расстраивают простенькие вопросы? Ну, если им не позволено возить пассажиров, а у них один есть... Крейг очень неторопливо убрал бляху и, не сводя глаз с лица офицера, извлек и развернул рисунок, а потом поднял его.

— Ты видел этого человека?

— Нет, нет видеть!

— Тогда с какой стати ты так напуган, друг мой? Грязные секреты?

Пора немножко надавить. Крейг извлек револьвер и проговорил негромким, напряженным голосом:

— Ты не в беде — пока. Отведи меня к нему.

— Я не знаю, я нет при чем. Спросить капитан...

Все еще глядя перепуганному моряку прямо в глаза, Крейг с громким щелчком взвел курок револьвера. От этого звука офицер вздрогнул

— Ну, веди меня к нему, — прошептал Крейг. — И ни слова, делай, как я скажу.

Моряк был в ужасе, чему Крейг был чрезвычайно рад. Тот в отчаянии озирался, но не видел выхода. Затем поспешно кивнул и указал на люк. Крейг последовал за ним в трюм. По обе стороны коридора были двери. Указав на одну из них, моряк отпрянул, как только Крейг постучал.

— Чего еще? — прозвучал изнутри голос с гнусавым шотландским акцентом.

— Записка вам, мэстейр, от капитано, — ответил Крейг, как он надеялся, с испанским акцентом. Очевидно, его имитация была достаточно хороша, чтобы обмануть человека в каюте. Послышались шаги в сторону двери, лязгнул замок. Едва дверь приоткрылась на дюйм, Крейг мощным пинком распахнул ее.

Тот самый!

При виде пистолета подозреваемый отвернулся — и вновь обернулся мгновение спустя с раскрытым складным ножом.

Крейг ненавидел ножи. Однажды при аресте подозреваемого он был сильно изрезан. Выйдя из больницы, он поклялся, что подобное с ним больше никогда не повторится. Одного раза достаточно. И выстрелил не задумываясь.

Единственный выстрел прямо в сердце, наверняка смертельный. Шотландец рухнул на пол; Крейг пинком выбил нож из его обмякшей ладони. Потом потыкал лежащего носком ботинка, но тот не шевельнулся. Крейг улыбнулся: ну, по крайней мере, он расквитался за предыдущий промах. Склонившись над трупом, он быстро обшарил тело ладонями. В заднем кармане брюк что-то топорщилось. Грубо перевернув покойника, Крейг извлек нечто обернутое в клеенку.

— Ты, — бросил он через плечо, — бегом в контору. Вели прислать сюда полицию.

Как только шаги моряка стихли, Крейг осторожно развернул клеенку и обнаружил смятый конверт с синим штампом военно-морского флота Соединенных Штатов. И, не заглядывая внутрь, снова завернул его.

Неприятностей из-за убийства не предвидится, поскольку это была явная самооборона. А если властям нужен именно этот конверт, то он вообще на коне. Дожидаясь прибытия полиции, Крейг обшарил покойного более тщательно, а потом обыскал каюту.


* * *

А в противоположном конце Балтиморского порта личный состав Ирландской бригады садился на корабль. Пока солдаты 69-го полка взбирались по трапу, над ними подтрунивали солдаты в серой форме, стоявшие вдоль перил на палубе, — солдаты двух Миссисипских полков, поднявшиеся на судно еще утром.

— Ребята, там, куда вы едете, жуткая жарища!

— Вам бы скинуть свои шерстяные кафтаны, как змея сбрасывает кожу!

На суше молва прямо-таки гудела о цели их путешествия. Все были абсолютно уверены, что направляются в Мексику. Сбоку, глядя, как солдаты, увешанные ранцами и винтовками, взбираются по сходням на корабль, стоял генерал Мигер со своим штабом. Он изо всех сил крепился, дабы хранить на своем лице суровое выражение, подобающее происходящему; бригада, отплывающая на войну, — это вам не шуточки. Но если бы он дал себе волю, то ухмылялся бы, как деревенский дурачок. Потому что только он один из всех присутствующих знал об истинной цели путешествия. Работа с генералами Шерманом и Ли над планом вторжения была изнурительной и трудной, но доставляла ему массу удовольствия. Теперь с планами покончено, секретные приказы написаны, но как он хотел бы взглянуть на лица своих подчиненных, когда откроет им, что истинной их целью является Ирландия. Ему требовалось прикладывать немалые усилия, чтобы не расплыться в широкой ухмылке. С этим удовольствием придется обождать, пока корабль не выйдет в открытое море.

Вдоль всего атлантического побережья корабли готовились к отплытию. Более тихоходные еще вчера отправились в путь к точке сбора у побережья Флориды. Транспорты с войсками южан тоже выходили в путь из портов Мексиканского залива. В море вышла самая большая оккупационная армия из всех, какие видел свет, готовясь доставить войну к вражескому порогу.

А еще дальше к югу флот броненосцев в последний раз загрузил уголь в Южной Америке и вышел в море. Курс его лежал на юг, вдали от земли. Флот двигался этим курсом до полуночи, когда были вскрыты секретные приказы. И на каждом корабле разыгралась точь-в-точь такая же сцена, как на борту «Мстителя». Капитан, рядом с которым стоял его первый помощник, аккуратно взрезал конверт, извлек тоненькую стопку бумаг и развернул ее. Зачитал первую страницу только до половины, и челюсть у него отвисла.

— Ну, черт меня подери! Мы все-таки не будем огибать Горн.

— А что же тогда, капитан?

— Да мы пересекаем Атлантику для встречи с остальным ударным флотом.

— А по кому мы ударим, сэр? — умоляющим тоном спросил офицер.

— Мы вторгнемся в Ирландию, вот что! Мы отправимся туда и высадимся, пока британцы будут ловить ворон. Боже, с каким удовольствием я бы увидел их лица, когда они узнают, что мы сделали!

— А можно мне сказать экипажу?

— Несомненно! Теперь они все равно ничего никому не расскажут.

Недолгое ошеломленное молчание взорвалось криками радости и воинственными кличами.

Вахтенные, спавшие в матросском кубрике, проснувшись от крика, перепугались.

— Что случилось?!

— По нас попали?!

Тут дверь распахнулась, и матрос, просунув в нее голову, крикнул:

— Мы идем в Ирландию, ребята, Мексика была просто для отвода глаз! Мы врежем этим бриттам прямо у них на задворках!

Штурвалы повернулись, и корабли вздыбились, описывая в воде пенные дуги, сворачивая к востоку.


* * *

Но в Джексоне, штат Миссисипи, не думали о дальней войне между другими нациями. Здесь находились жертвы вековой расовой розни, все еще делившей эту нацию надвое. Три человека на крыльце церкви были все еще ошеломлены внезапностью происшедшего. Они подняли покойника с дороги и положили на голые, потрескавшиеся доски крыльца.

— Не понимаю, как такое могло случиться? — спросил преподобный Ломакс.

— Они выволокши меня из постели, — объяснил Брэдфорд. — Хотевши меня линчевать, потому как я не рвал хлопок. Накинули петлю, а опосля стрельба...

— Я услышал, как они подъезжают, — подхватил Л. Д. Льюис. — Они не таились. Думаю, хотели, чтобы вся округа знала, чем они занимаются. Ставят зарвавшихся негров на свое место — прямиком на самое дно. Если бы они только покричали или, скажем, сожгли крест, я бы и пальцем не шелохнул. Но они собирались повесить этого человека прямо перед церковью. А потом сжечь церковь и Фридменовское бюро. А когда я крикнул предостережение, они просто начали стрелять. Мне только и оставалось, что отстреливаться. Я опорожнил весь магазин. Должно быть, по такому количеству пуль они решили, что здесь целый взвод. Припустили отсюда так, что только пятки засверкали. Одно дело нападать на беззащитных, прячась под колпаками, — и совсем другое стоять под пулями. Теперь надо как-то разбираться с этим бардаком. Вы уверены насчет личности этого убитого бандита?

— Это он, никаких сомнений. Это мистер Джефферсон Дэвис. Тот, что был президентом Конфедерации. Пожалуй, надо бы отнести его в церковь, а не бросать здесь.

Не ощутив к покойному ни малейшего почтения, Л. Д. подхватил его под мышки и поволок внутрь. Потом вышел на улицу, отыскал белый колпак, приподнял голову трупа и натянул колпак на нее.

— Таким мы его нашли, таким он пусть и будет. Теперь он всего лишь безымянный покойник, и по праву, сам заслужил. И мы отправимся вслед за ним, если не поторопимся. Есть ли тут поблизости болото или река?

— Ручей в полумиле отсюда, впадает в реку Пирл.

— Брэдфорд, ты знаешь туда дорогу? Сможешь найти ее в темноте?

— Как не найтить, — пробормотал тот, все еще ошеломленный событиями этой ночи.

— Хорошо. Тогда мы с тобой отправимся туда, утопим эту винтовку и все боеприпасы в самом глубоком месте. У тебя большая семья здесь, Брэдфорд?

— Только я да папаня, с тех пор...

— Извини, ему придется обойтись пока без тебя. Это лучше, чем если бы тебя повесили. Преподобный простится с ним от твоего имени. Позже, может быть, ты сможешь послать за ним.

— Я чегой-то не пойму...

— Мы с тобой уходим сейчас же — и обратно ты не вернешься. В этом городе ты отправишься на тот свет в ту же секунду, как тебя увидят. Мы избавимся от ружья и патронов, а потом двинем дальше. Когда я шел с поезда, я видел сортировочную станцию за окраиной — там масса путей и поездов. Ты сможешь найти ее?

— Непременно.

— Тогда пошли. Дело за вами, преподобный, вы должны донести об этом в полицию. Вот что вам надо сказать. Вы услышали стрельбу у церкви, проснулись, взяли свое ружье и пришли посмотреть, что случилось. Все уже скрылись. Но вы нашли на дороге покойника. Это достаточно близко к истине, чтобы не слишком тревожить вашу совесть. Вы не солжете, а просто умолчите кое о чем, чтобы спасти Брэдфорду жизнь. Затем, увидев покойника, вы вошли внутрь и написали записку об убийстве. Пошли в ближайший дом, разбудили их, послали мальчика с запиской в город. Разве не так вы поступили бы?

— Да, именно так. Но...

— Никаких но, это все, что вам известно и что вы скажете. Но дайте нам хотя бы полчаса, прежде чем посылать записку. Я хочу успеть сесть на товарный поезд и убраться как можно дальше отсюда к восходу. Я сожалею о случившемся. Я не хотел, чтобы все так кончилось. Я прибыл сюда, чтобы защитить вас, но, боюсь, навлек еще худшие бедствия, нежели прежде. В этом я искренне раскаиваюсь. Но я предпочитаю видеть покойным этого бандита, кем бы он ни был, а не Брэдфорда. А теперь — пошли.

Топот бегущих ног скоро стих во тьме. Ломакс порывисто перевел дыхание. Грядут большие, огромные беды. Он помолился, чтобы убийства на этом закончились, помолился вслух, как будто звук его голоса мог заставить желание осуществиться.

Часы остались в доме, поэтому он не знал, который час. Когда прошло не менее получаса, он пошел по тропе до дома Бродериков и стучал в дверь, пока кто-то не крикнул изнутри:

— Кто там?

— Это я, преподобный Ломакс. Открой дверь, будь любезен, Франклин!

Он написал записку для шерифа, попутно рассказав Бродерику, что случилось. Но не сказал, кем был бандит. Дело и без того обстоит достаточно скверно. Потом подросток, сын Бродерика, убежал в город с запиской.

— Ступайте в постель, — сказал Ломакс. — И поспите. Скоро здесь будет довольно шумно.

Он медленно шагал обратно в церковь, погрузившись в раздумья. Ничего доброго из этого не выйдет, и он тревожился о своих прихожанах. Подходя, он увидел, что дверь церкви распахнута, хотя не сомневался, что закрыл ее. Когда он уже поднялся на крыльцо, из церкви вышел Л. Д. Льюис. По-прежнему с винтовкой.

— Не тревожьтесь за Брэдфорда, — сказал он. — Я посадил его на поезд, и он уже далеко. Я велел ему отправиться в ближайший крупный город и обратиться во Фридменовское бюро. Рассказать обо всем, что случилось. Там о нем позаботятся, тут сомневаться нечего.

— Но вы... вы вернулись!

— Верное дело, вернулся, — отозвался Л. Д. со смешком. — Никто не говорил, что я чересчур смекалист, но я не могу позволить вам испить горькую чашу в одиночку. И потом, мне было не по себе от того, что я просил вас лгать. У меня винтовка и все такое. Я отдам ее шерифу.

— Они убьют вас!

— Может, и нет. В этой стране вроде бы есть закон. Вот давайте подождем и посмотрим, как этот закон работает.

Ждать пришлось долго. Солнце поднялось уже довольно высоко, а шериф все не шел.

— Похоже, здесь не слишком-то тревожатся, когда людей убивают, — заметил Л. Д.

— О, господь всемилостивый! — встрепенулся преподобный Ломакс. — Это я виноват. В записке я просто написал, что был разбужен оружейной стрельбой у церкви, а потом нашел убитого. Я не написал, что он белый.

— Вот и хорошо, а то бы, наверное, сюда прибежала толпа линчевателей. Нельзя ли выпить кофе, пока мы ждем?

— Да, конечно. Я ужасно негостеприимен.

Обе женщины, работающие во Фридменовском бюро, пришли в восемь. Рассказав им о случившемся, преподобный отправил их по домам. Шериф Бубба Бойс пришел лишь после девяти. Л. Д. вынес из конторы стул и сидел на крыльце.

— Кто ты, парень? — спросил шериф, хмуро разглядывая его и его синий китель.

— Я сержант Льюис, 29-й Коннектикутский. Сейчас работаю во Фридменовском бюро.

— Я слыхал, тут у вас вчера ночью стреляли. Куда это Ломакс запропастился? — шериф с пыхтением выбрался из седла. Его крупный живот выпячивался, нависая над портупеей.

Услышав голоса, Ломакс вышел из церкви.

— Где этот труп? — осведомился шериф.

— Внутри. Я не хотел оставлять его на улице.

— Неглупо. Ты знаешь, кто это?

Но прежде чем преподобный успел ответить, его перебил Л. Д.

— Трудно узнать, кто это, шериф, когда он в колпаке.

— Негр в колпаке... — озадаченно буркнул шериф. И тут глаза его сузились, когда смысл сказанного дошел до сознания. Он протопал, склонился над трупом и сдернул колпак. — Ну, черт меня подери со всеми потрохами!

Секунду спустя он выскочил из церкви, расстегивая кобуру и вопя:

— Да вы знаете, кто там лежит на полу?! Это не кто иной, как мистер Джефферсон Дэвис собственной персоной, вот кто! Ну, черт возьми, что тут случилось вчера ночью?!

— Я услышал стрельбу... — начал Ломакс. Но Льюис остановил его, подняв ладонь.

— Я расскажу шерифу, преподобный, поскольку я был в церкви в это самое время. После полуночи я услышал топот лошадей. Шесть всадников остановились у церкви, все были в колпаках, вроде того, что лежит там. Они вели еще одну лошадь с негром в седле. Он был связан. Они сказали, что собираются повесить его и сжечь церковь. И уже приступили к этому, когда я крикнул, чтобы они перестали. Тогда они начали стрелять в меня. Я ответил на огонь для самозащиты. Этот упал с коня. Еще один всадник был ранен, но скрылся вместе с остальными. Негр убежал, я никогда не видел его прежде. Вот как все случилось, шериф.

Не снимая ладони с револьвера, шериф Бойс спросил:

— Где энто ружье, парень? — В тоне его не было даже намека на тепло.

— Внутри. Принести?

— Нет. Просто покажи его мне.

Он пропустил Л. Д. вперед и последовал за ним в заднюю комнатку. Льюис указал на винтовку, и Бойс поспешно сграбастал ее. Убедился, что она заряжена, и нацелил ее на Л. Д.

— Ступай со мной. В тюрьму.

— Вы не будете любезны пройти с нами, преподобный? — обернулся Л. Д. к Ломаксу. — После того как мы придем в тюрьму, я был бы очень благодарен, если бы вы послали телеграмму во Фридменовское бюро обо всем, что здесь случилось.

Они зашагали бок о бок по пыльной улице, а шериф следовал за ними верхом, нацелив на них винтовку.


Секрет раскрыт

Морской порт был окружен укреплениями со всех сторон. Дон Амбросио О’Хиггинс знал это в точности, потому что последние несколько недель упорно прокладывал путь вокруг Салина-Крус. Когда он и его проводник-индеец Игнасио обследовали артиллерийские стрелковые позиции к северу от рыбачьей деревушки, они не обнаружили в броне не единой бреши, ни единого слабого местечка, которое можно было бы атаковать. В отчаянии они отправились в индейскую рыбачью деревню на тихоокеанском берегу и заплатили серебром янки за одну из долбленок. Затем темной ночью выгребли в море подальше от устья гавани, в любую минуту рискуя перевернуться на громадных тихоокеанских валах. Им удалось успешно высадиться на берег к югу от порта, и ночная разведка показала, что здесь оборонительные сооружения ничуть не уступают — если не превосходят — бастионы к северу от порта. Усталый, подавленный О’Хиггинс замкнул кольцо, вернувшись к начальной точке пути. Они уже вытаскивали каноэ на берег, когда Игнасио прижал палец к губам О’Хиггинса и безмолвно повлек его в подлесок. И только там едва слышно прошептал:

— Враги за деревьями. Я их чую.

Теперь, чувствуя себя в безопасности, британцы совсем обнаглели и начали высылать по ночам патрули.

— Гуркхи? — в ответ выдохнул О’Хиггинс. И он, и его индейцы питали огромное уважение к этим малышам из Непала, чувствовавшим себя в джунглях ничуть не хуже, а то и лучше, чем они сами.

— Нет. Другие. Не blancos[58].

Значит, они из сипаев или еще какого-нибудь индийского полка.

— Что нам делать?

— Следуйте за мной. Мы их обогнем, опередим — и устроим засаду, когда они пойдут назад по тропе.

Оба они были вооружены скорострельными спенсеровскими винтовками. Двадцать выстрелов из темноты прикончат идущих во главе колонны. А остальные в панике убегут в джунгли. Им уже приходилось совершать подобное.

Джунгли были для Игнасио домом. Он вел О’Хиггинса по невидимым тропинкам, время от времени хватая его за руку, чтобы положить его ладонь на ветку, которую он отвел, чтобы можно было пройти.

— Тут хорошо, — наконец сказал он, вгоняя патрон в патронник, и положил винтовку в развилку дерева, толстый ствол которого защитит его тело от пуль. — Скоро они выйдут вон оттуда, — взмахнул он рукой, но О’Хиггинс во тьме не разглядел этого движения.

В темном воздухе стоял звон насекомых, и О’Хиггинс изо всех сил крепился, чтобы сохранять неподвижность под их неустанными атаками. Когда он уже было совсем отчаялся, решив, что засада не удалась, послышался приближающийся шум, издаваемый вражескими солдатами. Сломалась ветка; с шелестом раздвинули листву. О’Хиггинс не открывал огня, дожидаясь, чтобы Игнасио выстрелил первым. А потом и сам разглядел врагов по движущимся во тьме силуэтам со смутно белеющими обшлагами и лацканами.

Винтовка Игнасио прогремела у самого его уха, и О’Хиггинс открыл огонь, стараясь не делать ни малейших пауз. Перезарядить и выстрелить, перезарядить и выстрелить. Послышались крики боли, вопли ужаса. В ответ раздался только один выстрел, после чего враг шумно отступил через джунгли. Игнасио отдал О’Хиггинсу свою раскаленную винтовку, выхватил мачете и скользнул вперед. Пленников они не брали.

Через минуту он вернулся, неся эполет одного из солдат. Вытер свой мачете о него и отдал эполет О’Хиггинсу; по нему можно будет узнать, из какого солдаты полка.

— Пять убитых. Остальные скрылись, — с гордостью ремесленника, хорошо сделавшего свое дело, сказал индеец, после чего развернулся, и О’Хиггинс последовал за ним к стоянке у ручья. Солнце уже взошло, когда они подходили к ней; Игнасио остановился и вскинул голову, принюхиваясь к воздуху:

— Лошади. И мой народ.

Он быстро двинулся вперед, крича что-то на диалекте своей деревни. Ему дружелюбно откликнулись, и Игнасио прошел вперед, присоединившись к кружку мужчин, сидевших вокруг костра. Как и они, он присел на корточки и стал прихлебывать из тыквы aguardiente[59], которую они ему протянули. Оседланная лошадь спокойно пощипывала зелень, а всадник сидел на бревне неподалеку. Это был не кто иной, как Порфирио Диас.

— Все еще работаете на gringos, дон Амбросио?

— Да, небольшая разведка.

— Уж лучше вы, чем я. Я не слишком преуспел и потерял хороших людей, пытая здешних британцев на крепость. Я очень рад, что эта маленькая война для моих солдат окончена. Пусть янки с холодного севера и захватчики из-за моря сражаются между собой. Это уже не моя битва.

— Но они же вторглись в вашу страну и оккупируют мексиканскую землю?

— Меня это не тревожит. Мы должны позволить gringos сражаться за нас здесь, в джунглях. У них большие пушки и множество солдат. Я поощряю их энтузиазм. Но, по-моему, дела у них не очень-то идут. Разве не правда?

Правда это или нет, позволить себе согласиться О’Хиггинс не мог.

— Генерал Грант — великий воин. У него есть и пушки, и солдаты. Он еще не разу не потерпел поражения.

Небрежно пожав плечами, Диас сунул прутик в огонь и прикурил от него свою черную орисавскую сигару, прежде чем продолжать.

— Меня вызвали в Distrito Federal[60]. Президент Хуарес созывает новый кабинет и оказал мне честь, попросив помогать в этом великом предприятии. Мы должны отстроить эту разоренную войной страну. У него такие грандиозные планы! Скоро будут выборы, настоящие, а не порочное очковтирательство, которым занимались французы, когда выбирали Максимилиана.

— Да сбудутся ваши слова, — искренне отозвался О’Хиггинс. — От всей души молюсь об этом. — Он не стал упоминать о жестоких людях, которые наверняка снова захотят узурпировать власть, о могуществе землевладельцев и церкви, тяжким грузом висящих на усталой шее Мексики веками. Быть может, на этот раз все удастся начать с чистого листа. Только бы это произошло действительно так!

— Я отправляюсь, чтобы присоединиться к президенту Хуаресу, — сообщил Диас, вскакивая в седло. — Почему бы вам не отправиться со мной?

— Может быть, позже. Я бы с радостью принял участие в строительстве новой Мексики. Но покамест мне надо отнести рапорт к генералу.

Они собирались отправиться дальше еще утром, но сперва непременно надо передохнуть. Утром О’Хиггинс расплатился с Игнасио обещанным американским серебром и в последний раз проводил взглядом индейца, скрывшегося в джунглях вместе с соплеменниками. Больше нет смысла вести разведку, и он скажет Гранту об этом. Укрепления повсюду, и с практической точки зрения они неприступны. На какие теперь американцы пустятся ухищрения, даже представить трудно.

В полдень он дошел до первого из армейских лагерей и попросил встречи с командиром — одноглазым ветераном, полковником Рикером.

— Рассматривали их позиции, а, О’Хиггинс?

— Именно так, сэр, они весьма впечатляют.

— Вот уж действительно, — вздохнул Рикер. — Я велел рассыльному отвести вас к генералу.

На Мексиканской равнине встала могучая армия, палатки ряд за рядом и пушечные батареи. Непрекращающийся поток фургонов доставлял припасы, а в огромном лагере роились солдаты в синей и серой форме. Казалось бы, ни одно дело рук человеческих не может выстоять перед этими могучими воинами.

Но О’Хиггинс видел бастионы, на которые они идут. Даже самые решительные солдаты, самые мощные снаряды множества пушек не смогут возобладать над британскими твердынями. Такова прискорбная, огорчительная истина, но долг обязывает сказать об этом генералу Гранту. Однако до того, как О’Хиггинс успел подойти к большому штабному шатру, его остановил офицер.

— У генерала сейчас совещание штаба. Вам придется подождать.

— Но вы можете хотя бы сказать ему, что я здесь? Я доставил ему чрезвычайно важный рапорт.

Лейтенант задумчиво поскреб челюсть.

— Ну, можно и так.

— Я должен передать донесение его штабу.

— Я скажу, что вы здесь.

— Буду благодарен за помощь.

Долго ждать О’Хиггинсу не пришлось. Пару секунд спустя сержант высунул голову из палатки, огляделся — и махнул ему рукой.

— Сейчас генерал не может с вами поговорить. Но он хочет, чтобы вы были на совете. В глубине есть стул. Просто садитесь и не раскрывайте рта.

Усаживаясь на стул, О’Хиггинс понял, что в палатке царит полнейшая тишина. На столе перед генералом Грантом лежали его карманные часы, и он с прищуром смотрел на них из-за облака сигарного дыма.

— Без пяти, — сказал он, и эхом ему отозвался шепоток. О’Хиггинс хотел было спросить сидевшего рядом офицера, что происходит, но одумался. Очевидно, что-то важное.

Наконец генерал Грант раздавил свою сигару в металлической пепельнице, встал и взял часы.

— Вот оно! Час настал! — Эту весть встретил только ропот озадаченных голосов, и О’Хиггинс понял, что все остальные пребывают в таком же неведении о происходящем, как и он.

Кроме Гранта. Убирая часы в карман, он улыбался во весь рот, а потом радостно грохнул кулаком по столу.

— С этой минуты мы снимаем нашу осаду британских позиций. Больше не будет никаких атак, и больше ни один из наших солдат не должен будет умирать здесь, в богом забытом уголке Мексики. Но мы по-прежнему будем обстреливать укрепления, чтобы о нас не забывали. И хранить бдительность. Если они будут совершать какие-нибудь вылазки, их надо стирать в порошок, как только начнут. Но во всех остальных отношениях война на этом фронте окончилась.

— Почему... генерал?! Почему?! — крикнул один из офицеров, не в силах сдержать любопытство.

— А я вам скажу почему. Потому что в эту самую минуту открылся новый фронт, на котором нанесен удар по врагу. Я не могу сказать вам, где это происходит, — пока, но уверяю вас, что этот массированный, смертоносный удар наносят сию секунду. Чрезвычайно мощный и крепкий, это я вам могу сказать как человек знающий, так же уверенно, как и то, что здесь, в Мексике, война закончилась. Нам остается только ждать, когда британцы отступят и смотают удочки.

О’Хиггинс догадывался, что же могло произойти, но у него хватило ума не высказывать свои догадки вслух. Пришли в движение могучие силы. Грядут великие свершения. Соединенные Штаты Америки платят врагу его же монетой.


* * *

В штате Миссисипи, в городе Джексон, Л. Д. Льюис сидел в своей камере, прислушиваясь к шуму разрастающейся толпы на улице. Преподобный Ломакс всю долгую дорогу до тюрьмы оставался с ним и подождал, пока его зарегистрируют. Шериф отправил двух помощников в фургоне забрать тело Джефферсона Дэвиса, велев Ломаксу отправляться с ними в церковь. Тот не мог отказаться и потому неохотно сел в фургон.

Вот тут-то шериф и вошел в камеру к Л. Д. и избил его до потери сознания.

— Ни одному ниггеру-янки не дозволительно приезжать на юг и стрелять в людей вроде мистера Дэвиса! Ежели тебя сперва не линчуют, то тебя ждет справедливый суд и петля, уж в этом-то я тебе ручаюсь.

Возможность линчевания тревожила шерифа, но только потому, что при этом могли сжечь тюрьму и кого-нибудь убить. Когда фургон вернулся, шериф благоговейно уложил труп в лучшей камере и потребовал от помощников клятвы, что они будут держать язык за зубами. И лишь после этого отправился к судье Рейду и рассказал ему обо всем.

— Ежели народ прослышит про это, то спалит весь город, — высказал судья свой ученый вердикт. — Надобно быстренько его засудить и повесить. А покамест пошлю-ка я за этими техасскими солдатами, чей лагерь возле города. Пускай постоят на страже. Они не в меру чванливы, так что недурно было бы малость сбить с них спесь.

А Л. Д. Льюис сидел в камере. От жары кровь на его кителе высохла, один глаз совсем заплыл, да и другим он видел с трудом. Ну, по крайней мере, все еще жив.

Вот только надолго ли?


Могучая армада

Еще ни разу крохотный островов Грасиоза, входящий в Азорский архипелаг, не видел подобного зрелища. В прошлом в его гавани одновременно брали уголь два, от силы три корабля. Но на этот раз... Просто невозможно поверить. Черные стальные боевые корабли запрудили весь океан за крохотным портом, угрожающе нацелив орудия на город и море. На якоре у самого берега стоял парусник и два маленьких пароходика. Трехмачтовик, на котором развивался «Юнион Джек»[61], стал военным трофеем. Капитаны двух других кораблей — одного французского, а другого немецкого — бурно протестовали, когда американские морские пехотинцы взяли их на абордаж. Им вежливо, но твердо пообещали освободить после того, как флот уйдет.

Но в данный момент он не только не уходил, а все прибывал. Казалось, все население острова собралось на берегу, глазея с раскрытыми ртами на горизонт, где появлялось судно за судном, пока они не заслонили собой все море.

Но во всей этой толкотне и замешательстве наблюдалась четкая логика. Сигнальщики передавали приказы, два броненосца прошли сквозь стоящий на якоре флот и пристали к угольному причалу. В то же самое время паровой катер пробирался среди кораблей, останавливаясь у каждого ровно на такое время, сколько требовалось, чтобы капитан корабля перешел на катер. Наконец катер вернулся к крейсеру «Диктатор» — самому могучему из боевых кораблей, когда-либо бороздивших океаны. На нем адмирал Фаррагут поднял свой флаг. Оживленно переговариваясь, капитаны заполнили кают-компанию. Но гул голосов мгновенно стих, когда вошел адмирал, а за ним по пятам адъютант, несший целую стопку конвертов с сургучными печатями.

— Джентльмены, — провозгласил адмирал, — это наша последняя встреча. Завтра на рассвете мы отплываем в Ирландию. — Он с улыбкой подождал, пока стихнет взволнованный ропот. — Я знаю, что до сей поры до вас доходили лишь слухи о вторжении. Вам была известна лишь цель нашего следования. Поговаривали, что мы идем в Шотландию, атаковать саму Англию и, конечно, Мексику. Насколько мы можем судить, британцы заглотили наживку полностью, и их войска готовятся встречать нас в Мексике. Но это вовсе не означает, что ни одного боевого английского корабля сейчас в море не встретишь. Флаг империи сейчас наверняка на боевом посту. Это единственное, чего нам следует опасаться, — чтобы нас не заметили, пока наши войска не высадятся в Ирландии. Поэтому я хочу, чтобы вы шли заставами вокруг конвоя. Ни один другой корабль, ни дружественный, ни нейтральный, не должен проникнуть сквозь этот щит, дабы увидеть конвой, который вы охраняете. Нейтралов следует брать под контроль, а вражеские суда захватывать. Итак, вот каким курсом мы пойдем...

Началась небольшая суматоха, потому что капитаны встрепенулись и начали передвигаться так, чтобы увидеть карту, прикрепленную к переборке. Фаррагут остановился рядом с ней.

— Наш путь будет состоять из двух отрезков. Сначала мы будем следовать от Азоров в направлении на север — северо-запад, чтобы держаться вдали от суши, а также подальше от торговых маршрутов Испании и Франции. Но вы должны отметить, что это также означает, что мы при этом пересекаем их трансатлантические морские пути. Посему мы должны удвоить вахты, и впередсмотрящие должны быть начеку в любую секунду. Затем вот здесь, — он прикоснулся к карте, — когда мы пройдем Бискайский залив и выйдем на северную широту сорок восемь градусов шестьдесят минут, ту же широту, что и Брест во Франции, меняем курс на север — северо-восток. Вот тогда-то две десантные группы разделяются. Группа А идет западнее, заходя с атлантического побережья Ирландии, а группа Б направляется в Ирландское море. В самое сердце Британских островов. Это знаменательный момент, джентльмены, ибо мы наконец переносим военные действия на вражескую территорию...

В этот момент раздался отдаленный гул, который присутствующие не услышали, а скорее ощутили через стальную палубу.

— Что это? — насторожился адмирал.

— Выяснить, — приказал капитан Джонс своему первому помощнику, поспешившему прочь из кают-компании. Офицеры — сплошь командиры паровых судов — примолкли, понимая, что случилось нечто скверное.

Меньше чем через минуту лейтенант вернулся с матросом в перепачканной смазкой робе, явно одним из механиков машинного отделения.

— Этот старшина направлялся сюда, — доложил лейтенант.

— Говорите, — распорядился капитан.

— Взорвался главный котел, сэр. Два человека погибли.

— Сколько времени уйдет на ремонт?

— Главный инженер говорит, как минимум день. Это подающие трубы...

— Вы свободны, — сказал капитан Джонс. Теперь взгляды всех присутствующих были устремлены на адмирала Фаррагута. Он бросил взгляд на карту и снова обернулся к офицерам.

— Ничего не изменишь. Операция должна идти, как запланировано. «Диктатор» останется здесь, в порту, до окончания ремонта. Я переношу свой флаг на «Виргинию». Теперь мы должны пересмотреть боевые порядки, чтобы отсутствие «Диктатора» не сказалось на начальной стадии операции.

Офицеры в гробовом молчании вернулись к полученным бумагам. Моряки — народ суеверный. И никому из них это дурное предзнаменование в самом начале операции не пришлось по душе.


* * *

Совещание в зале кабинета министров в Белом доме шло не гладко — почти каждый член кабинета твердил, что его проблемы важнее прочих. Однако министр Сэмон П. Чейз просто-таки знал, что его проблемы являются первоочередными. Он редко возвышал голос, более полагаясь на силу аргументов и собственную мудрость, нежели на голосовые связки. Но сегодня он почти утратил невозмутимость.

— Джентльмены, я настаиваю, чтобы вы прекратили эту перепалку и взглянули фактам в лицо. Вы, мистер Стэнтон, не получите ни одной из новых пушек, которые, по вашим словам, так нужны армии, без фондов для их приобретения. Прежде всего мы должны обсудить необходимые налоги на покрытие расходов по этой войне.

— Я попрошу вас на минутку отвлечься, — произнес Иуда Б. Бенджамин, растягивая слова на луизианский манер. — Вопросы войны и налогообложения в этой стране следует на время отложить, пока мы не решим, единая у нас страна или нет. Вы должны посмотреть в лицо тому факту, что эти бандиты — враги Союза, враги Фридменовских бюро, враги хрупкого мира, воцарившегося ныне между Севером и Югом, совершенно распоясались. Я привез вам трагические вести и ждал лишь прибытия мистера Линкольна, дабы переложить это бремя на ваши плечи. Господин президент, — он встал и кивком указал на место во главе стола вошедшему Линкольну, после чего снова опустился на стул. Остальные голоса стихли, а Бенджамин устроился поудобнее и заговорил: — Вопреки нашим усилиям по укреплению мира, на Юге по-прежнему весьма неспокойно. Несмотря на наши выплаты за освобождение рабов, несмотря на создание фабрик, металлургических и даже оружейных заводов, все еще существуют элементы, не желающие принять новый Юг. Они истязают освобожденных рабов, осыпают угрозами и даже сжигают Фридме-новские бюро и выступают против образования негров. Уже начались суды Линча и поджоги, а теперь еще и вот это, — Бенджамин приподнял сложенный листок бумаги. — Я получил эту телеграмму по пути сюда. Я был ошеломлен — даже повергнут в ужас — и не знаю, чем это все закончится. Судя по всему, негры начали давать бандитам отпор, и винить их за это нельзя. Но результаты ужасны, трагичны сверх всякой меры, — голос его упал до шепота, кулаки сжались, смяв телеграмму. Но Бенджамин, тряхнув головой, тотчас же взял себя в руки. Выпрямившись, он оглядел членов кабинета. — В городе Джексон, Миссисипи, убит налетчик. Человек, известный всем нам. Бывший президент Конфедерации. Джефферсон Дэвис.

Эта ужасающая новость была встречена гробовым молчанием. Линкольн в отчаянии покачал головой и сказал, вернее, прошелестел смертельно усталым голосом:

— Он был великим государственным мужем, благодаря ему появилась возможность окончить гражданскую войну. И он пытался предупредить меня...

— Господин президент, — подал голос министр юстиции Эдуард Бэйтс, человек сугубо практичный, — вы должны ввести в Миссисипи чрезвычайное положение, пока страсти не разгорелись и не начались массовые убийства.

— Да, конечно, именно так мы и должны поступить, — кивнул Линкольн. — Известите губернатора незамедлительно. Выясните, какие войска там расквартированы, и телеграфируйте их командиру сию же минуту. Какое ужасное событие!.. Но вы же сказали... был убит налетчик?

Иуда Бенджамин кивнул и с безмерной горечью произнес:

— Мистер Дэвис был в числе налетчиков. Вероятно, он считал, что, участвуя в мероприятиях протеста, сумеет остудить горячие головы, сможет воззвать к их разуму. Но я не знаю...

Зато Сэмон Чейз знал, он часто беседовал с Джефферсоном Дэвисом, насколько твердо тот в глубине души был убежден, что негры — люди второго сорта и такими всегда и останутся. Но говорить об этом вслух Чейз не стал. О мертвых или хорошо, или ничего. Да к тому же Дэвис заплатил за свой фанатизм высшую цену. И вовсе незачем развенчивать его именно теперь. Старые раны надо врачевать, а не разъярять.

— Известно, кто стрелял? — вместо этого поинтересовался он.

Бенджамин снова заглянул в телеграмму.

— Молодой человек, ветеран войны, по имени Л. Д. Льюис, — вскинув глаза, он тяжело вздохнул. — Сейчас он арестован, и... он негр.

— В каком он служил подразделении? — осведомился военный министр Эдвин М. Стэнтон.

— Тут не сказано.

— Пожалуйста, приложите все усилия, чтобы выяснить это. Он ветеран, солдат, и военное министерство весьма озабочено его судьбой.

Все они единогласно сошлись во мнении, что необходимо ввести чрезвычайное положение, дабы воспрепятствовать распространению насилия. Стэнтон написал приказ, и тот был отправлен с нарочным. Теперь их дебаты лишились горячности, министры переговаривались вполголоса, пытаясь отыскать способ сохранить мир. Только Гидеон Уэллс, военно-морской министр, имевший другие неотложные дела, то и дело бросал взгляды на затейливо изукрашенные стенные часы и даже извлекал из жилетного кармана свои собственные, чтобы проверить их точность. В конце концов он кивнул, отложил часы и встал.

— Джентльмены, позвольте привлечь ваше внимание. Некоторые из ныне присутствующих уже знают, о чем я собираюсь вам поведать, перед остальными же я должен извиниться за то, что держал вас в неведении. Но единственный способ сохранить нечто в секрете — это никому не говорить. Однако мы полагали, что должны выступить не хуже британцев, а то и получше, если удастся. Вы наверняка припоминаете, как они высадились и захватили мексиканский морской порт, когда мы считали, что они на пути в Вест-Индию. Факт, поставивший всех нас в крайне затруднительное положение. Но теперь положение переменилось. В эту самую минуту, могу вам признаться, наш могучий флот наносит удар почти в самое сердце Британской империи. Флот, по мнению всего мира направляющийся к тихоокеанскому побережью Мексики, но на самом деле пришедший вовсе не туда. Это была военная хитрость, грандиозная попытка заставить врага ожидать нас в одном месте, когда на самом деле мы наносим удар совершенно в другом. Мы больше не собираемся сражаться с ними в Мексике, потому что они вскоре будут вынуждены отвести оттуда все свои войска. — Он улыбнулся при виде озадаченных лиц окружающих и кивков согласия тех членов кабинета, кому было известно о настоящем десанте. — Крейсеры и военные транспорты, отплывшие на юг несколько дней назад, проследовали вовсе не туда. Как только земля скрылась из виду, они поменяли курс и отправились к точке сбора в Северной Атлантике. Приняли топливо и сплоченным строем отплыли навстречу верной победе.

Снова оглядев озадаченных коллег, Уэллс не удержался от кривой усмешки.

— Ибо в эту самую минуту наши войска занимают остров Ирландия. Первые десанты были высажены сегодня в шесть часов утра по гринвичскому времени. Сейчас в Ирландии пять часов пополудни. Наступление идет полным ходом и с божьей помощью не может не увенчаться успехом. Вы только вообразите выражение лица королевы Виктории, когда кто-нибудь поведает ей эти новости!

— Только бы этот момент наступил попозже, — подхватил Авраам Линкольн. — До сей поры все наши усилия были направлены на то, чтобы держать эту царственную особу и ее вооруженные силы в полном неведении. Если все пойдет по плану, Ирландия будет взята под контроль задолго до того, как новости о завоевании долетят до Англии. Когда же они узнают о случившемся, будет слишком поздно что-либо предпринимать. Если они только не предпримут массированное контрнаступление, им почти не остается выбора.

— Да глаголет вашими устами истина, господин президент, — произнес Иуда П. Бенджамин. — Да осуществятся планы наших офицеров, да увенчаются эти труды армии успехом во всех отношениях. Да будет победа на нашей стороне.

Он не стал добавлять, что победа в войне никогда не гарантирована. Правду говоря, как раз напротив. Ну, что сделано, то сделано. Он не стал говорить вслух о своих предубеждениях и опасениях, не желая портить эти минуты торжества. Но заметил, что Линкольн смотрит на него с тем же сумрачным выражением глубокой озабоченности на лице. Дело сделано. Теперь остается только молиться, чтобы успех был на их стороне.


Воскресенье, 8 октября 1863 года, полночь

Над Ирландией простерла крылья холодная, ясная ночь. Только на западе в районе Мейо и Голуэя и на юге вплоть до Беррена бушевали шквалы. Впрочем, на западе всегда дождливо, и никто не обращал на это особого внимания. Страна спала. Не спали лишь военные, постовые на часах во множестве британских оккупационных воинских частей. Солдаты вышагивали перед кирпичными бараками Керра чуть южнее Дублина. Стояла стража и перед Дублинским замком, расхаживала по крепостным стенам башни Белвелли — одной из пяти, обороняющих гавань Корка. Выглядывали из амбразур сторожевых башен, охраняющих вход в залив Голуэй. Военные не дремали в этот темный полночный час.

Впрочем, только ли они? К востоку от Белфаста, где Белфастский Лох сливается с Ирландским морем, расположена крохотная рыбачья деревушка Грумспорт. Почти не отличающаяся от всякой другой деревни на берегах Ирландии, не считая разве что знаков на берегу к востоку от гавани. «ЯКОРЬ БРОСАТЬ ЗАПРЕЩЕНО», — гласили они громадными буквами; два человека, вынырнувшие из тьмы, прекрасно знали, что там написано.

— Подальше, Симус, малек подальше.

— Да здесь это, говорю тебе, я тащил его клещами как раз туточки...

Не договорив, он споткнулся обо что-то и с кряхтением повалился на песок.

— Ты прав, Симус, и больше я никогда не буду сомневаться в твоих словах.

— Споткнулся прямо об эту чертову штуковину. — Пошарив под ногами, он с трудом поднял на пару дюймов в воздух шестидюймовый телеграфный кабель. — Вот он. Никогда не забуду день, когда мы вытащили его на берег. Перережем тута?

— Нет. Подсунь трос под него. Перережем его в воде, а потом оттащим морской конец как можно дальше.

Обмотав кабель веревкой, каждый взялся за один из ее концов. Пыхтя от напряжения, они подняли кабель и, скользя веревкой вдоль него, заковыляли все глубже в море, пока холодная вода не поднялась выше колен.

— Достаточно... Божечки, я уже задубел.

— Ты можешь его придержать? Просто положи его на колено, чтобы не держать на весу.

— Сейчас, ага. Режь, пока я не дал дуба.

Симус вытащил из сумки, висевшей на его поясе, ножовку. Трудолюбиво перепилил наружную оболочку, потом изоляцию и медные провода. Перерезать стальной трос посередке было потруднее, и его компаньон кряхтел от натуги.

— Готово! — воскликнул он, когда последняя жила разорвалась и концы кабеля скрылись в темной воде. — Найди его, найди конец.

Промокнув до нитки, лязгая зубами от холода, они наконец-то отыскали отрезанный конец кабеля, уходившего в море. И снова сумели привязать к нему веревку. Но теперь не подняли, а поволокли его вдоль берега до тех пор, пока не могли идти дальше, погрузившись в воду по шею.

— Бросай, пока мы сами не утопли. В ближайшее время им будет не до ремонта проводов.

Они с плеском выбрались на берег и под покровом тьмы добрались до лодки, чтобы пересечь Лох. И всю дорогу боялись, что их могут увидеть и узнать. Лишь оказавшись на знакомых улицах района Католик-Паунд, ощутили себя поспокойнее. Там они разделились; Симус сквозь приоткрытую дверь проскользнул домой и запер ее за собой на засов. Нуала еще не спала, сидя в кухне у огня.

— Ну и видок у тебя, ты мокрый, как курица. Простудишься...

— Дай теплую одежду, женщина, — отозвался он, стаскивая мокрые вещи. — А эту брось в яму, что я вырыл в огороде среди картофельных грядок. Помоги бог всякому в Белфасте, у кого завтра утром найдут одежду, мокрую от морской воды. Шон не забегал?

— Забегал. Велел сказать тебе одно слово. Сделано. Сказал, ты знаешь, о чем это.

— Знаю.

— А я думала, что он живет со своей сестрой в Олдпарке с тех пор, как ушел из телеграфной компании, чтоб меньше тратить и все такое.

— А он и носу не высовывал из Олдпарка сегодня вечером, и ты его никогда не видела. Одно только слово о нем или об одежде — и мы все покойники.

— Не говори так, еще накличешь!

Муж похлопал ее по руке, сожалея, что напугал.

— Завари-ка чаю. Вот милашка! Просто забудь все насчет сегодняшней ночи, и все будет отлично, — а про себя безмолвно вознес молитву: «Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы это было правдой!»

Не один он вышел из дому в этот час, были и другие. От Дублина до Корка, от Голуэя до Лимерика. Некоторые из них сами были телеграфистами, работавшими на своих аппаратах в этот самый день. Но перед тем как закрыться на ночь, они отправили запросы насчет предыдущих сообщений, которые получили. Просили повторить некоторые из них. А теперь, покончив с работой, с громадным наслаждением перерезали провода. Они знали места, где провод можно перерезать так, что никто и не заметит. А где не удалось привлечь к этому делу телеграфистов, люди просто карабкались на столбы и деревья, перерезая провода, срезая их целыми ярдами. Работали они быстро, хорошо зная, что надо делать. К половине двенадцатого все линии телеграфной связи в Ирландии были перерезаны. Телеграммы нельзя было ни послать, ни получить на всем острове. А поскольку и подводный кабель до Порт-Логана в Шотландии был тоже перерезан — остров Ирландия оказался в полной изоляции.


* * *

Никто во всем огромном флоте не рассчитывал, что удастся добраться до Ирландии незамеченными. Чуть западнее островов Бласкет у Манстерского побережья британское таможенное судно «Оса» напоролось на головную заставу броненосцев. Капитан катера видел их дым уже в течение некоторого времени, но ему даже в голову не пришло, что это могут быть еще чьи-то военные корабли, а не британские. И лишь когда крейсеры свернули в его направлении, он переменил мнение. Свернул обратно к земле, но чересчур поздно. Выстрел перед носом, вид звездно-полосатого флага да плюс угроза громадных орудий заставили его остановиться, покачиваясь в воде. Катер быстро взяли на абордаж и захватили. Экипаж заперли в трюме под охраной, крейсеры развернулись и поспешили за атакующим флотом, а «Оса» медленно пошла следом. Ближе к вечеру атакующий флот разделился, образовав две ударные группировки. Первая перешла на малый ход невдалеке, но вне пределов видимости от мыса Керри и устья реки Шеннон, а вторая группировка поспешила на север.

К рассвету второй флот прибыл к месту назначения. Где-то рядом за линией горизонта скрывался берег округа Клэр, где они должны высадить десант на рассвете. Третий флот скрылся из виду уже несколько часов назад, потому что ему нужно было обогнуть Ирландию с севера и прийти к месту назначения в Лох-Фойл.

Все три главных города Ирландии расположены на восточном побережье. Белфаст на севере, почти в пределах видимости из Шотландии, отделенной от Ирландии всего лишь Северным проливом Ирландского моря. Дублин — в центре, через Ирландское море от Уэльса. А Корк — на юге, через Кельтское море от Уэльса. Это благоустроенный и густонаселенный восточный берег острова.

Но красивее всего дикий западный берег страны — и наименее населенный. На его кремнистой почве не так-то просто отыскать клочок земли, пригодной для обработки, или поймать рыбу в штормящем море. А поскольку все главные города находятся на востоке, это вроде бы самое подходящее место, чтобы начать вторжение.

Но генерал Уильям Тикамси Шерман и генерал Роберт Э. Ли никогда не шли легкими и очевидными путями. В прошлом, во время войны, они перевозили армии на поездах, снабжали их с помощью поездов. Они пользовались железными дорогами в боевых действиях, как никто до них. Поэтому, поглядев на карту Ирландии, они увидели замечательную, современную сеть железных дорог, будто специально сконструированную для военных нужд, — и не могли упустить такую возможность.

От Портраша на северном побережье всего шестьдесят миль железной дорогой до Белфаста. Примерно такое же расстояние на юге отделяет Лимерик от Корка.

А в центре страны Мидлендская великая железная дорога идет прямиком от Голуэя до вокзала Кингсбридж в Дублине. Несколько древних сторожевых башен в Голуэйском заливе, выстроенных во времена, когда сильно опасались французского вторжения, были единственным препятствием на пути американских войск, прибывающих с моря.

Три ударные группировки — три боевых генерала. Дублин — столица Ирландии, так что тут будто самой судьбой решено, чтобы генерал Шерман высадился со своими войсками в Голуэе, чтобы нанести удар на восток и взять этот город. Поскольку Грант все еще воюет с британцами в Мексике, для атаки на юге от Лимерика до Корка был выбран человек его калибра — генерал Томас Дж. Джексон, Твердыня Джексон, побеждавший в сражениях. Генералу Ли выпал кратчайший, а возможно, и самый легкий путь вторжения от Портраша до Белфаста. Но он же может оказаться и самым трудным, потому что наступающим войскам придется пробиваться сквозь самое сердце края протестантских лоялистов. Эти суровые люди не встретят американцев с распростертыми объятиями, как католические ирландцы на юге. Ольстер олицетворяет большой знак вопроса, вот почему Ли добровольно вызвался возглавить вторжение здесь. Будучи блестящим тактиком, он мог манипулировать целыми армиями и так и эдак. И если придется подавлять сопротивление и менять планы прямо на лету — он как раз тот человек, кто способен на это.

В общем и целом план весьма деликатный, и оставалось только надеяться, что он достаточно прост, чтобы привести к победе. Три молниеносных удара, чтобы захватить страну.

Но как быть с грандиозной морской мощью американского флота? Какова его роль в войне нового типа?

Во-первых, он должен позаботиться, чтобы транспорты в целости и сохранности пересекли океан. Как только эта задача будет выполнена, его роль меняется. Теперь корабли начинают блокаду — и превращаются в плавучие батареи. Выгрузка и переброска артиллерии стала бы серьезной помехой в планах молниеносной войны, выработанных Шерманом и Ли. Тяжелые орудия должна заменить скорость. Пулеметы Гатлинга заменят пушки во время десантов и атак на западе, потому что способны поспевать за пехотой. Если повезет, стремительность и натиск станут гарантией победы. Что будет, если быстро движущиеся атакующие войска натолкнутся на сильно укрепленные позиции, сдерживаемые пехотой при поддержке артиллерии? Следовало предусмотреть и подобную возможность. Теперь дело шло к тому, что этот новый род войны можно выиграть.

Во втором флоте машины на время остановили, пока сигнальщики не передали приказы на отдельные корабли семафором. На рассвете дюжина кораблей — и военных, и транспортных — направилась на восток, к ирландскому берегу.

В то же самое время Патрик Риордан столкнул свою лодку в воду залива Голуэй. Барна — крохотная рыбачья деревушка, расположенная в каких-то пяти милях к западу от города Голуэй. И все же она так патриархальна, что с равным успехом могла бы находиться и в пяти сотнях миль от него. Дюжина домишек сгрудилась вокруг единственного проселка, петляющего через поля. Брат Патрика Риордана Доминик, принесший охапку ловушек для омаров, вывалил их в лодку и молча забрался следом.

— Пожалуй, пора, — сказал Патрик.

Доминик поглядел на темные облака на западном горизонте и кивнул. При помощи рулевого весла оттолкнул лодку от берега и начал выгребать вперед, а его брат поднял парус на единственной мачте, и легкий ветерок наполнил его — дующий, как всегда, с запада. Они в молчании галсами заскользили вдоль залива.

— Ты взял фонари? — спросил Патрик. Доминик ткнул сумку носком ботинка. — Один тот самый?

— Пэдди, ты же знаешь все это и так, вовсе незачем спрашивать об этом то и дело. Мы ходили на мессу сегодня утром, значит, сегодня воскресенье, восьмой день октября, день, к которому мы готовились все эти долгие месяцы. Об этом нам сказал Шон, а своему собственному кузену ты не можешь не верить. И он же дал нам денег, чтоб мы купили лампы и все прочее. День тот самый, не волнуйся, и тебе следовало бы ликовать! — Он снова крепко налег на рулевое весло, и оба пригнули головы: лодка легла на противоположный галс, и гик прошел над ними.

С океана натянуло тучи, и сумерки сменились темной, беззвездной ночью. Ни один из братьев не обратил на это особого внимания, снова меняя галс. Всю жизнь прорыбачив в этих водах, они знали их как свои пять пальцев. Холмы Беррена по штирборту высились еще более темной массой на фоне затянутого тучами неба. На следующем галсе они мимоходом заметили, что обогнули мыс Финварра; волны, пенящиеся на камнях, были едва заметны сквозь тьму. Когда они достигли устья залива и островов Аран, было уже около полуночи. Время от времени мимо проплывали огоньки в редких фермерских домах, а лодка все скользила к самому внешнему острову и песчаному берегу мимо деревни Огхил. Патрик выпрыгнул и вытащил крохотную лодку на берег; песок захрустел под днищем; спустив парус, Доминик вытащил мешок с фонарями.

— Зажечь?

— Ага. Самое время.

Он достал фонарь и вытащил из кармана завернутые в вощеную бумагу спички, затем чиркнул спичкой о металлический хомут на мачте. Та вспыхнула, и фитиль фонаря занялся. Задув спичку, Доминик поправил фитиль. Снова зажег от него спичку, чтобы зажечь второй фонарь. Как и было велено, фонари повесили на мачту один под другим. Привязав веревку, тянущуюся от носа лодки, к стволу растущего на берегу дерева, Патрик выудил из-под кормовой скамьи каменный кувшин. Доминик присел рядом с ним на песок. Вытащил пробку и сделал изрядный глоток виски. Патрик последовал его примеру, удовлетворенно крякнув.

— Итак, теперь ждем, — подытожил он.

Прошло не больше часа, когда до их слуха из темноты залива Голуэй донеслось дальнее тарахтение паровой машины. Звук прервался, и они встали, пытаясь вглядеться в угольную тьму.

— Я что-то слышу...

— Весла — и скрипучие уключины!

Из тьмы показалась корабельная шлюпка, скользнувшая в круг света, отбрасываемого фонарями. Матросы подняли весла в воздух, с носа на берег спрыгнул человек в синем мундире.

— Шон, — приподнял брови Доминик, — значит, ты теперь солдат?!

— Да я всегда им и был. Но не думаю, чтобы было умно приезжать к вам погостить в мундире. — Увидев на земле кувшин, он мгновенно сграбастал его. — Живо в шлюпку, а об этом я позабочусь, — он сделал громаднейший глоток и восхищенно вздохнул.

— Но наша лодка?! — запротестовал Патрик. — Не можем же мы ее тут бросить!

— Почему бы и нет? Добрые люди Огхила поберегут ее. Ну, полезли. Война начинается сегодня же.

Братьям Риордан оставалось лишь слабо протестовать, когда их затолкали в шлюпку, быстро отвалившую от берега и вернувшуюся к транспорту. Потайной фонарь показал веревочную лестницу, свисающую у него с борта. Как только они поднялись, Шон направил их к корабельному офицеру, а тот отвел их на мостик в штурманскую рубку. Потайной фонарь отбрасывал слабый круг света на карту. Изучавший ее высокий мужчина выпрямился.

— Я капитан Траштон, командующий этой операцией. Добро пожаловать на борт.

Оба ирландца что-то смущенно забормотали в ответ; Пэдди сумел изобразить что-то вроде воинского приветствия. Им не часто доводилось общаться с джентри, а уж с капитаном корабля они говорили и вовсе впервые.

— Поглядите сюда, — тот постучал по карте, — насколько я могу судить, я нахожусь в проливе вот здесь, сориентировавшись по вашим огням на остров.

— Не совсем, ваша честь. Идет прилив, и вас снесло, так что корабль примерно туточки.

— А где первая сторожевая башня?

— Здесь, башня Россавил в бухте Кашула. Только одна пушка.

— Далеко ли до Голуэя?

— Миль двадцать.

— Хорошо. О ней позаботится рота с первого судна. А другие две башни?

— На южной стороне залива, вот здесь, на острове Огиниш, а вторая на мысе Финварра у Беррена. Шестнадцать миль от города. По три пушки в каждой.

— Отлично. Искренне надеюсь, что вы, джентльмены, будете в первых шлюпках, когда мы двинемся в атаку.

— Я человек мирный! — ужаснулся Доминик.

— Разумеется. Да я и не хочу, чтобы вы путались под ногами у морской и сухопутной пехоты, когда мы двинемся в атаку. Вы просто укажете нам места, где высадиться, а потом останетесь у шлюпок. Ваш кузен, рядовой Риордан, сделал очень точные карты района вокруг башен. А много ли других укреплений обороняет город? Не было ли за последний месяц передвижений войск?

— Ежели и были, так мы их не видели. Солдаты вот тут и вот тут. Вот тут казармы и вокруг гавани.

— О них мы знаем, и о них позаботятся. Мне поручено захватить эти башни, и я приложу к этому все силы.

Из трех башен взять стоявшую у залива Кашула оказалось легче всего. Морские пехотинцы дошли от пляжа, где высадились, до башни, где скрылись в крохотной рощице у массивной каменной стены перед рассветом. При первых лучах солнца единственная деревянная дверь в основании башни отворилась, и солдат в исподнем, с болтающимися подтяжками вышел, чтобы справить малую нужду. Сержант взмахом руки послал подчиненных вперед, и те молниеносным броском захватили вышедшего. Остальные все еще спали. Пушка была захвачена.

Взять мощные гранитные стены двух других башен оказалось потруднее. Атакующие ирландские войска в темноте отыскали укрытия вокруг них и залегли, держа винтовки наготове, в разгорающемся свете утра. Атаку на башню на мысе Финварра первый лейтенант Джеймс Бернс возглавил лично. Под покровом тьмы он подобрался к утопленной в каменной стене двери. Как только стало достаточно светло, чтобы не пришлось работать на ощупь, он уложил у стальной двери заряд черного пороха и завалил его камнями. Самолично отмерил бикфордов шнур, чтобы тот горел ровно две минуты. Зажег и подождал, пока не убедился, что шнур горит ровно. Потом покинул проем двери и, прижимаясь к стене, огибал круглое подножие башни, пока не отошел от взрывчатки на приличное расстояние.

Оглушительный грохот и туча черного дыма послужили сигналом к атаке.

Снайперы в кустах обрушили шквальный огонь на амбразуры. Атакующие отделения расшвыряли в стороны обломки двери и бросились внутрь, примкнув штыки.

Послышались вопли и выстрелы. Через три минуты башню отобрали у ее совершенно неподготовленных защитников. У британцев было трое раненых, один убитый. Рядовой Кэссиди получил ранение навылет в руку — ее прошила пистолетная пуля, выпущенная командиром, державшим оружие у постели.

Лейтенант Бернс вскарабкался на вершину башни, то и дело отступая в сторонку, чтобы дать дорогу закованным в кандалы пленным, которых выводили на улицу. Взбудораженные солдаты Ирландской бригады перекликались между собой, с ликованием обсуждая быстрые и успешные действия. Бернс поднялся на орудийную платформу и положил ладонь на безмолвную черную махину четырехсотфунтовой пушки.

Над заливом Голуэй разгорался рассвет. Золотистые облачка сияли на фоне чистого голубого неба. И перед ним ясно и четко прорисовывались черные грозные силуэты броненосцев, движущихся прямо посреди залива. А дальше виднелись белые паруса американских военных транспортов, везущих солдат и в синей, и в серой форме. Они шли не скрываясь, готовые силой оружия принести Ирландии освобождение. Бернс больше не мог сдерживаться.

— О, что за славный день для ирландцев! — крикнул он во весь голос.

Ликующие крики его людей поведали, что он задел за живые струны в их душах. Вторжение в Ирландию началось.

У причалов города Голуэй стояло несколько рыбачьих судов, а также пароход таможни — гроза контрабандистов, — вооруженный единственной поворотной пушкой на носу, совершенно бесполезной против броненосца «Защитник», подошедшего к нему вплотную. Да и только что проснувшийся экипаж парохода не смог бы противостоять закаленным в боях американским морским пехотинцам, соскользнувшим по веревкам на его палубу. Солнце только-только поднялось. Пароход таможни теперь отвалил от причала и вышел в гавань, как и рыбачьи суда, поспешно выведенные в море своими ликующими экипажами. А на их место причалили транспорты, и американские солдаты хлынули на берег. Немногочисленные оплоты британцев были уже атакованы десантами ирландских войск, высадившимися близ гавани под покровом тьмы. Они продержались недолго. Прекрасно справившись с этой задачей, десантники присоединились к атакующим, когда свежие войска хлынули вперед через их позиции.

Некоторые бастионы упорно противостояли атакам пехоты. Но командиры не тратили солдатские жизни попусту в самоубийственных атаках; ирландско-американские войска просто залегли, обстреливая противника, чтобы тот не высовывался.

Потому что с новоприбывших кораблей в гавани выкатили оружие, вытащив его из трюмов и спустив его на берег. Но это были не легкие орудия.

Это были пулеметы Гатлинга 23-го Миссисипского полка.

Генерал Уильям Тикамси Шерман со штабом высадился вслед за первой волной атакующих. Как только пришли первые донесения, он распределил остальные войска. Едва пулеметы Гатлинга были выгружены, он направил их в те немногие места, где враг оказывал сопротивление. Лошадей, чтобы вести тяжелое оружие, пока не было. Но от гавани до линии фронта было всего несколько ярдов. Взмокшие, подбадривающие себя криками солдаты обвязали веревками пулеметы и патронные ящики и бегом ринулись в бой. Установили их, поставили патронные лотки и обрушили на британские цепи ливень свинца, разорвавший их и отбросивший назад, сделав легкой добычей для атакующей пехоты. К девяти часам утра битва за Голуэй завершилась. Все враги погибли или были взяты в плен. Захваченных британцев отправили на опустевшие корабли, а солдаты потащили пулеметы на сортировочную станцию железной дороги, впрягшись в них и подталкивая сзади. На станции, казалось, были собраны все пассажирские и товарные вагоны всей железной дороги без исключения. Машинисты находились в будках своих паровозов, кочегары неутомимо подбрасывали в топки уголь.

Генерал Шерман одобрительно кивнул — прямо-таки образцово-показательная операция. Враг захвачен врасплох, дезорганизован, ошеломлен и разбит. Подбежавший офицер штаба отдал ему честь.

— Первый поезд погружен. И готов отправляться.

Позади них граждане Голуэя, вышедшие из домов, как только перестрелки прекратились, почти онемели от изумления.

— Ну же, что вы! — кричал на них обливающийся потом сержант, толкая колесо пулемета, который затаскивали на платформу. — Поприветствуйте нас! Вы что, не видите, это ж бриттам дали по шапке! Мы прибыли, чтобы освободить старушку Ирландию!

И тут они разразились громким «ура!». О, как они ликовали, кричали до хрипоты, с надеждой и верой, что новый день наконец-то настал.

Теперь вся деятельность сосредоточилась вокруг железнодорожной станции. Как только бои закончились, улицы заполнило восторженное население. Многие были настолько ошарашены, что даже не понимали, что же произошло. Но для остальных этот день олицетворял Рождество и день святого Патрика одновременно. Теперь величайшую важность приобрели помощники, завербованные фенийским кружком. Это именно они подготовили карты британских позиций и пересчитали численность их войск. Другие работали на железных дорогах и внесли малые и большие изменения в расписание пассажирских и товарных поездов. В результате почти весь подвижной состав железной дороги теперь скопился в депо Голуэя. Если прежде они работали в глубокой тайне, то теперь вышли на свет дневной, для опознания повязав на руки зеленые повязки. Они действовали в качестве проводников, направляя солдат к предназначенным им вагонам. А один из них, седовласый и хорошо одетый, подошел к группе офицеров, остановился, вытянулся в струнку и отдал довольно-таки приемлемый салют, ладонью наружу.

— Ричард Мур, отставной Ее Величества ирландский стрелок, сэр, — опустив руку, он стал «вольно». — А теперь здешний начальник станции. Добро пожаловать в Ирландию и Голуэй, генерал.

— Согласно рапортам вы прекрасно поработали, мистер Мур.

— Спасибо, сэр. Первый поезд уже готов к отправлению. Для вашего удобства я прицепил государственный вагон-салон. Как только вы сядете на поезд, завтрак будет подан.

— Отлично. В каком состоянии ваш телеграф?

— Не работает. Как, полагаю, и вся телеграфная сеть в Ирландии. Но я посадил на первый поезд инженеров, которые будут восстанавливать связь на каждой станции. У вас связь будет работать все время.

— Искренне благодарен, мистер Мур.

Паровоз дал гудок.

— Платформа один, — сообщил Мур. — Все уже погрузились. Счастливого пути!

Они сели в поезд под приветственные возгласы солдат 69-го Нью-йоркского полка. Завтрак действительно дожидался их, а после утренних трудов они были голодны как волки. Лишь позже, покончив с чаем, яйцами, колбасками, беконом, черным пудингом и пресным хлебом, они приступили к работе. Официанты убрали посуду, и полковник Робертс, адъютант Шермана, развернул на столе карту. Шерман склонился над ней.

— Вероятно, мы доберемся быстро, — он постучал по карте. — До Атлона идем без остановок. Там расположены казармы Королевской Ирландской полиции. Там сойдет одна рота и нейтрализует их. То же самое в Маллингаре, где находится лагерь кавалеристов. После этого прямиком до Дублина.

— Который к тому времени будет пребывать в состоянии шока, — подхватил Робертс. — Наши морские пехотинцы должны были высадиться на рассвете.

— Совершенно верно. При первом свете утра они бомбардируют укрепления гавани. А также сторожевые башни в Кингстоне, здесь, на острове Далки, и все остальные вдоль побережья. Это привлечет внимание британских войск к морю. Без телеграфной связи они отрезаны от остальной страны, так что не будут знать об остальных военных действиях. Все эти оборонительные позиции, обращенные к морю, мы возьмем с тылу, когда наши войска прибудут. Хорошо. А наши проводники?

— Будут ждать на станции Кингсбридж — вот здесь, рядом с рекой Лиффи. Все они дублинцы, и каждому из них выделен свой участок. В Дублинском замке мощное скопление войск, также в казармах Королевской полиции, вот тут.

Напоследок они еще раз прошлись по знакомым планам, а затем Шерман отодвинул карты и достал сигару. Официант появился рядом с ним будто из-под земли, чтобы поднести огонь.

— Еще чаю, сэр? Может быть, крохотный стаканчик виски за здоровье?

Шерман попыхивал своей сигарой и прихлебывал крепкий черный чай. А за окном проносились зеленые ирландские пейзажи.

— Знаете, джентльмены, — сказал он, — пожалуй, лучшего дня для войны и не придумаешь.


* * *

А на юге корабли генерала Твердыни Джексона тоже подошли к берегу на рассвете. Пушки бастионов в эстуарии реки Шеннон были направлены на реку, а батареи Дунаха и мыса Килкре-дон были давным-давно покинуты. Самой западной из них теперь была батарея мыса Килкерин, в полных двадцати пяти милях от Лимерика. Она не могла дать предупреждение о вторжении, потому что тянущийся к ней телеграфный провод был ночью перерезан. Она пала от атаки с тыла вскоре после высадки американского десанта. Местные ирландские добровольцы приветствовали солдат Ирландской бригады счастливыми криками, но и Миссисипским войскам, шедшим следом, был оказан не менее радушный прием.

Твердыня Джексон прославился своими яростными и неожиданными атаками, своими фланговыми маневрами, нанося их противнику там, где тот меньше всего ожидал. Теперь же на его стороне был элемент внезапности, и его солдаты атаковали с угрюмой решимостью. В Лимерике завязался яростный бой, но последние очаги сопротивления были подавлены, как только в ход пустили пулеметы Гатлинга. Победа была кровавой, но стремительной, и к десяти утра город уже был в руках Джексона.

В городе им оказали самый теплый прием. Настолько теплый, что генералу Джексону пришлось приказать сержантам собрать все крепкие напитки, которые сунули в руки солдатам, иначе те были бы просто выведены из строя. Его войска сели в поезда ради короткого путешествия до Корка, где, если все идет согласно плану, флот как раз бомбардирует береговые укрепления. Укрепления против вторжения с моря там крепки, вероятно, это неприступнейший ирландский порт. О высадке под огнем там не может быть и речи, поэтому брать их надо с тыла. Именно это он и должен сделать — и чем раньше, тем лучше.

Здесь, как и в Голуэе, лояльные ирландские железнодорожники собрали большинство поездов ветки Лимерик — Корк на сортировочной станции Колберт. Войска быстро сели в вагоны, когда уже первый поезд готов был тронуться, к нему подбежал солдат, размахивая листком бумаги.

— Депеша, генерал! Только что пришла!

К северу от Лимерика не было ни британских войск, ни полиции, равно как между Эннисом и Голуэем. Разорванные телеграфные линии между двумя западными портами были быстро восстановлены, так что по крайней мере две из атакующих армий теперь могли поддерживать контакт.

— Голуэй взят, — прочитал он офицерам. — Шерман идет на Дублин. — Он опустил телеграмму. — Молюсь, чтобы генерал Ли на севере так же наслаждался плодами своих дел. А теперь следующая битва за нами. С божьей помощью и под его твердым руководством мы должны атаковать и захватить последний вражеский бастион.

Корк.


Вперед, на Белфаст!

— Уже почти рассвет, — сказал генерал Ли. В призрачном свете нактоуза его белая борода агрессивно ощетинилась, а на черты лица легла угрюмая тень.

— Боюсь, что так, — отозвался капитан Смит.

Его броненосец «Быстрый» шел во главе конвоя, сейчас совершенно невидимого во тьме. На корабле не было ходовых огней, только одинокая лампа на корме. У каждого следующего корабля был точно такой же огонь, каждый следовал за впереди идущим. Только разгорающийся свет утра покажет, удачным ли было такое построение. Ночь выдалась темная, время от времени налетали шквалы с дождем, и лишь изредка абрис следующего корабля можно было разглядеть на фоне чуть более светлой воды.

— Но ведь мы должны быть к этому времени куда ближе к месту назначения? — в голосе Ли прозвучали жесткие, безжалостные нотки. В ответ Смит пожал плечами, но этот жест не был виден во мраке.

— Пожалуй. Не забывайте, мы почти всю ночь шли против северного ветра. Но вы поглядите, это огонь Инишоуэн-Хед остался почти позади. А по штирборту виден маяк мыса Магилли-ган, отмечающий устье Лох-Фойла.

— Да, но мы направляемся не туда, а в Портраш. Далеко это?

— Не больше десяти миль. Почти прямиком на восток.

— Да, — подтвердил Ли, сверившись с компасом. — Я и так вижу это по посветлевшему небу. В это время нам следовало быть ближе к цели.

По мере приближения рассвета темный берег Лондондерри вырисовывался все четче и яснее. Низко стелющийся туман скрывал детали, но он уже рассеивался. Обернувшись, Ли с прищуром вгляделся во тьму позади и увидел белую пену в кильватере корабля, уже заметную в рассеивающемся мраке. Разгорающийся рассвет гасил звезды одну за другой, корабли конвоя уже стали видны. Ли пересчитал их — все до единого здесь!

Восемь транспортных пароходов и, замыкающим, броненосец «Верный» под командой капитана Ившоу, один из первых кораблей усовершенствованного класса «Монитора», но уже не идущего ни в какое сравнение с более новыми. Кроме конвоя, в море не было больше никого. Ли слегка успокоился: по крайней мере, десанту с моря никто не помешает. А если донесения насчет берега верны, то и там не будет британских войск, способных воспрепятствовать высадке.

— Портстюарт прямо по штирборту, — доложил впередсмотрящий. — Вон те два огня рядом. Это бакены в устье реки Банн.

Ли поднес к глазам бинокль, отыскал огни и темную полоску земли.

— Значит, пляж, как он там называется, Портстюарт-стрэнд, он между бакенами и городом?

— Так точно, сэр.

— Поднять сигнальные огни, — приказал Ли. Два желтых фонаря зажгли заранее и теперь сразу же подняли на задний салинг. Считаные мгновения спустя сигнал был замечен, передан, и последующие суда одно за другим повторили его. Увидев огни, «Верный» повернул налево, и четыре последних транспорта, один за другим поменяв курс, последовали за ним к берегу.

Генералу Роберту Э. Ли уже доводилось дробить свое войско в прошлом, когда возникала необходимость атаки с разных направлений. Он верил в своих заместителей, а генерал Джеймс Лонгстрит был лучшим из них. Он вполне успешно высадит десант на пляж. Сам Ли возглавит другую половину разделенного войска.

«Быстрый» — броненосец, несущий Ли и его штаб, — уже входил в гавань Портраша, вклиниваясь между гранитными челюстями стен гавани. Гавань была пуста, не считая одинокой рыбачьей лодки, поднимавшей парус. «Быстрый» повернул прочь от входа в гавань, чтобы позволить четырем транспортам пройти мимо, а потом бросил якорь; его башни с рокотом развернулись, направив орудия на сушу. Через считаные минуты транспортные корабли уже стояли у причалов и первые солдаты спрыгивали на берег. Пока никаких признаков сопротивления; судя по всему, о вторжении известно пока только ошеломленному рыбаку.

Ли знал, что Лонгстрит высадит своих людей на Портстюарт-стрэнд, доставив их на берег в шлюпках. Треск перестрелки с той стороны пока не доносился — должно быть, пляж тоже не охраняется. Высадка десанта со шлюпок займет немного больше времени, чем в гавани. Но зато пляж ближе к перекрестку у Колрейна, где обе атакующих группировки должны воссоединиться. Увидев, что высадка в гавани идет по плану, Ли последовал за своим штабом в ожидавшую шлюпку. Сигнальщик с корабля на носу был готов передать броненосцу любые приказы, если потребуется поддержать пехоту артиллерийским огнем.

Когда Лонгстрит увидел, что высадка на пляж идет гладко, как и предполагалось, он приказал, чтобы две шлюпки с морскими пехотинцами тоже высаживались. Они не присоединятся к армии на пляже, а вместо этого на веслах пройдут через устье реки Банн, чтобы высадиться в деревушке Каслрок по ту сторону. Немногие жители, вставшие до зари, смотрели на марширующее войско, вытаращив глаза, после чего поспешно закрывали и запирали двери на засовы. Констебль в форме вышел, чтобы поглядеть на причину такого топота, и тут же был схвачен.

— В участок вместе с ним, — приказал командир десанта лейтенант Бойк. — Заберите все оружие, какое найдете. Если там есть камеры, заприте его. — Он улыбнулся ошеломленному, вытаращившемуся констеблю. — Эта только что начавшаяся война уже закончилась для вас, cap.

— Какая война?! — выдохнул тот.

— Ну-у, вопрос серьезный. Насколько мне известно, названия у нее пока нет.

Вдали послышался гудок, и Бойк вместе с подчиненными трусцой припустил к станции. Там уже стоял товарный поезд, готовый к отправлению.

— Куда идет этот поезд? — спросил Бойк у ошарашенного дежурного.

— Это утренний товарный поезд Лондондерри — Белфаст...

— Идет на юг к Белфасту, — Бойк махнул своим людям рукой. — Забирайтесь, ребята! Этот идет в нужном направлении.

Морские пехотинцы быстро забрались в поезд, а лейтенант с «кольтом» 44-го калибра в руке поехал на площадке позади насмерть перепуганного машиниста.

В то же самое время в гавани Портраша генерал Ли с удовольствием следил за организованной высадкой своих войск. Образцово-показательная операция. Подошедший начальник штаба отдал честь.

— Сэр, на станции в Портраше мы нашли два поезда. Наши поездные бригады уже разводят пары. В числе первых с войсками высадились опытные железнодорожники.

— Были трудности?

— Нет, сэр. Они говорят, что если ты видел один паровоз, то видел их все.

— А в составе поезда есть платформы?

— Более чем достаточно для пулеметов Гатлинга, генерал.

— Отлично. Грузите их. Посадите на поезда как можно больше личного состава. Остальные пусть движутся пешим порядком до Колрейна. Это около четырех миль. Встретимся там. В каком состоянии телеграф?

— Неисправен. Где-то на пути к Белфасту линия оборвана.

Телеграфист только что пришел. Говорит, вчера, когда он уходил, все было в порядке.

— Что ж, а теперь наверняка не в порядке. И нас это вполне устраивает. Вероятно, о нем позаботились агенты со стороны Белфаста. Пока что все идет по плану. — Написав коротенькую записку, он отдал ее гонцу. — Капитану, командующему транспортами.

Как только армия высадилась и ситуация была взята под контроль, транспорты ушли, чтобы собраться в Лимерике для дозаправки топливом. Таков приказ. Два броненосца тоже отправились на юг — но только их путь лежал в Белфаст. В общий план входило восстановление телеграфной связи по мере наступления, но до той поры атакующим армиям придется пользоваться иными средствами связи. Его рапорт, доставленный транспортами в Лимерик, уверит Шермана, что пока все идет как задумано. Пешком и на поездах солдаты двинутся на юг, чтобы снова объединить силы близ Колрейна. Так как телеграфные провода перерезаны, об их присутствии в Ирландии известно только здесь. Теперь они выступают к Белфасту в полной уверенности, что противника удастся захватить врасплох.

Уже не в первый раз генерал Роберт Э. Ли, отрываясь от основных сил, вел свои войска против врага.

Ему это было по душе. На рассвете пешком и по железной дороге они вошли в Балимани, где Ли приказал остановиться. Выставили пикеты — и впереди, и позади, а также на обоих флангах. Его армия привыкла добывать пропитание прямо на месте — только на этот раз за эту привилегию они платили добрые американские зеленые в обмен на окорока, кур и прочую живность. Покупали и лошадей; хозяева уступали неохотно, но выбора у них не было. Теперь уже весь штаб ехал верхом, а сам Ли оседлал великолепного охотничьего жеребца. У него была лишь минутка, чтобы слегка перекусить, прежде чем офицеры снова собрались вокруг него.

— Мы здесь, а Белфаст здесь. Если мы продолжим марш теми же темпами, то доберемся до города около девяти часов утра... — Он поглядел на майора Крейка, спешившего к нему с рапортом.

— Наткнулись еще на один поезд на запасном пути, сэр. Если и дальше пойдет в том же духе, то все мы сможем шикарно доехать в вагонах.

Как и в большей части сельскохозяйственной Ирландии, на юг от северного побережья шла только одна колея. Когда поезд покидал побережье и сходил на одноколейный путь, он получал бронзовый «ключ» на металлическом кольце у начальника станции. Только поезду с ключом позволено было ехать по одноколейному отрезку дороги. На другом конце отрезка поезд входил в тупик, а ключ передавали поезду, дожидавшемуся на другом пути, пока южный пройдет. То есть он мог воспользоваться этой веткой в уверенности, что не будет столкновения с поездом, идущим в противоположном направлении.

Но не сегодня. Встречая дожидающиеся поезда, наступающие войска захватывали их, мобилизуя во имя Америки. Теперь за первым поездом, захваченным в Каслроке, неспешно следовали задним ходом еще три, загруженных войсками.

— Вот уж действительно добрые вести, — сказал Ли. — Чем свежее будет личный состав, тем легче достанется победа. — Он оглянулся на карту. — Сделаем еще одну остановку в Антриме. Похоже, оттуда до Белфаста миль десять. Отдохнем там, а потом снова в путь. Мы ударим по ним, и ударим крепко. Всем вам указаны объекты атаки, так что все вы знаете, что делать. Тем не менее пройдемся еще раз по подробностям атаки.

При первых лучах солнца поезд с лязгом въехал на железнодорожный вокзал столицы Северных Графств. Первые маршевые роты уже оцепили район вокруг станции, а солдаты тем временем с энтузиазмом скатывали пулеметы Гатлинга с платформ на улицы. Вдоль всей линии марша солдаты захватывали встреченных лошадей. За них расплачивались на месте, и теперь лошади дожидались, когда их впрягут в пулеметы. В городе время от времени вспыхивали перестрелки, но они быстро смолкали, пока действия не сосредоточились на казармах пехоты на Норт-Квин-стрит, где был расквартирован 83-й пехотный полк, оказавшийся в окружении, и артиллерийских казармах по соседству.

Битва за Белфаст началась.


* * *

А дальше к югу битва за Корк уже закончилась. Поезда из Голуэя доставили американские войска на станцию Корк. Войска Твердыни Джексона рассыпались веером, пока разгружались пулеметы Гатлинга. Атакующие растянулись вдоль Нижней Глэнморской дороги, по полям и вдоль территории больницы. Они пересекли Старую Югалскую дорогу и предприняли яростную атаку на располагавшиеся там казармы — окончившуюся чуть ли не до того, как первые хриплые сигналы горна протрубили тревогу. Солдаты еще спали, когда атака началась. Их мушкеты все еще были заперты в оружейной комнате.

Непоколебимые форты, охраняющие вход в гавань, были захвачены с тылу — в то самое время, когда артиллеристы только пристреливались по громадному черному силуэту броненосца, вынырнувшего из ночной тьмы. Атакующий корабль дал два залпа, прежде чем выйти из сектора обстрела. Артиллеристы поняли, что их атакуют с суши лишь тогда, когда им к горлу приставили штыки.

Вот уж воистину новая, молниеносная война.


Ирландия в осаде

Генерал Артур Тарбет был разбужен громогласным стуком в дверь спальни. Протерев глаза, он увидел, что сквозь шторы просачиваются бледные лучи рассвета.

— Что такое?! — крикнул он.

— Корабли, сэр! Военные корабли в Лохе!

Не успели эти слова прозвучать, как донесся отдаленный рокот артиллерийской стрельбы.

— Три тысячи чертей! — выругался он, отбрасывая одеяло и натягивая сапоги. Накинул плотный шерстяной халат и поспешно заковылял через комнату. Ему уже исполнилось семьдесят пять лет, он страдает от артрита, он старый, усталый человек, и командование войсками Ее Величества в Белфасте было вверено ему как синекура — необременительная служба в ожидании пенсии. Необременительная, как же! Его дожидался капитан Отфрид, дежурный офицер.

— Что случилось, капитан?

— Какая-то неразбериха, сэр. Что-то произошло с телеграфной линией, связывающей нас с артиллерийскими батареями в Лохе. Она не работает. Прислали гонца с рапортом. В Белфастском Лохе стоят два броненосца. Полагаю, мы слышим их стрельбу.

— Опознать удалось?

— Пока нет. Но мы можем предположить, не рискуя слишком ошибиться...

— Янки. Чертовы янки! Я об этом и сам догадался. Телеграфируйте в Дублин незамедлительно.

— Боюсь, эта линия тоже не функционирует.

— Мм, — Тарбет рухнул в кресло за письменным столом. — Это не случайное совпадение. Вы пробовали международный кабель до Шотландии?

— Нет, сэр.

— Сделайте это незамедлительно. Хотя, держу пари, это пустая трата времени. Тот, кто перерезал провода, не сделал бы исключения и здесь. Осмелюсь предположить, что в Белфаст пришла война.

— Разумное предположение, генерал.

— Прикажите подать мне кофе, — поставив локти на стол, он сложил пальцы домиком, обдумывая возможный курс действий. Он был разумным офицером, да притом боевым, и возраст не притупил его способностей. — Атака с моря... Не имеет никакого смысла, если не последует высадка десанта. Или он уже высадился? А почему Белфаст? Большинство наших войск на юге, именно там следует начать и выиграть сражение. Или Дублин тоже атакован? А, спасибо.

Отфрид открыл окно, и они расслышали треск отдаленной перестрелки. Отдельные выстрелы, потом дробная россыпь пальбы, будто одновременно палила целая рота.

— Полагаю, атака ведется и по суше, сэр.

— Полагаю, вы правы, — Тарбет с наслаждением отхлебнул горячего кофе и пристально взглянул на капитана Отфрида. — Вы любите верховую езду, а, Отфрид?

— Пожалуй. Дома я член охотничьего общества.

— Хорошо. Тогда велите седлать. Я уверен, что Ирландия в осаде, а уж атакована наверняка. Если это так, тогда пакетбот из Кингстона наверняка захвачен, чтобы новости об атаке на Дублин не попали в Лондон. Паром из Ларна в Шотландию тоже захвачен, бьюсь об заклад. Значит, отправлять вести этим путем безнадежно. Не сомневаюсь, что этот порт перекрыт и канонерской лодкой. Заблокировать ирландские порты на юге несложно. Здесь дело другое, нас отделяет от Шотландии лишь крохотная полоска моря. Если и посылать известие, то отсюда. Я уверен, что за маленьким рыбачьим портом в паре миль к северу от Ларна не следят... Как он там называется?

— Баллигалли.

— Он самый, — говоря это, генерал что-то писал. — Мчитесь, как сам дьявол, и доберитесь туда. Раздобудьте лодку, которая доставит вас в Шотландию. Я дам вам денег на случай, если воззвание к патриотизму моряков не сработает. Возьмите эту депешу, найдите телеграф, телеграфная контора есть в порту Логан, передайте это в Уайтхолл. Ступайте, мой мальчик, и да пребудет с вами удача!

За спиной капитана Отфрида, галопом выехавшего из Белфаста на прибрежную дорогу на север, грохотала артиллерийская стрельба. Проезжая через Ларн, он увидел, что догадка генерала верна. Пакетбот по-прежнему стоял там, а рядом с ним броненосец. Капитан поскакал дальше.

Его взмыленная лошадь уже спотыкалась от усталости, когда он галопом промчался по улицам Баллигалли к берегу. Рыбачий баркас только что спустил парус, и седовласый рыбак привязывал его к пристани. Соскочив с коня, Отфрид окликнул рыбаков.

— Эй, кто тут главный?

Седовласый, привязывавший веревку, поднял взгляд на него.

— Угу.

— Мне надо переправиться в Шотландию сейчас же.

— Ступайте в Ларн. Я не паром.

— Ларн перекрыт, я видел там вражескую канонерку.

— Да бросьте вы! И что ж там за враг?

— Американцы.

— Ну, это не мое дело, — рыбак наклонился и принял ящик с рыбой у матроса на палубе.

— Пожалуйста, я хорошо заплачу.

Опустив ящик, рыбак поднял голову.

— А хорошо — это сколько?

— Пятьдесят фунтов.

Рыбак задумчиво поскреб бороду.

— По рукам. Но нельзя ли мне сперва выгрузить улов?

— Нет. Нет времени. Кроме того, вы сейчас же вернетесь.

Поразмыслив над его словами, рыбак кивнул.

— Привязывайте свою лошадь и ступайте на борт, — он наклонился, чтобы отвязать швартовы. Налетел шквал, и дождь забарабанил по палубе в тот самый момент, когда парус наполнился и баркас вышел в море.

С запада налетали все новые шквалы, скрывая от глаз берег, когда они проносились над баркасом. В море не было ни единого корабля, и Отфрид искренне надеялся, что так пойдет и дальше.

Но удача изменила ему. По словам рыбака, они прошли уже полпути до Шотландии, когда тот показал на черную точку у горизонта.

— Вы видели, как раз перед тем, как начался дождь? В нашу сторону идет большой пароход.

— Нет. Вы уверены?

Рыбак кивнул.

— Через минуту сами увидите.

Что делать? Как избежать плена? И тут на Отфрида снизошло вдохновение.

— Разворачивайтесь, — распорядился он. — Направляйтесь обратно в Ирландию.

— Как?

— Делайте, как я сказал, поторапливайтесь!

Мгновение поколебавшись, рыбак повернул штурвал. А капитан Отфрид внезапно сообразил, что на нем мундир.

— Я спущусь в трюм. Если это корабль американцев, скажите, что вы из Шотландии и собираетесь продать свою рыбу в Ирландии. Ясно?!

Как только пелена дождя скрылась, показался военный корабль — с развевающимся на мачте американским флагом. Отфрид закрыл дверь и замер, напряженно прислушиваясь, у щели между дверью и притолокой.

— Лечь в дрейф! — крикнул кто-то. Рыбачий баркас привелся к ветру и закачался на волнах. — Куда направляетесь?

— В Каррикфергюс. Продавать рыбу.

Рыбак сказал это с сильным североирландским акцентом. Могут ли американцы отличить его от шотландского? Молчание затягивалось, затем прежний голос крикнул снова:

— Не сегодня, скотти! Разворачивайся и возвращайся в Шотландию.

Отфрид сдержал вопль радости, молотя кулаком в ладонь. Сработало! Простейшая уловка; американцы отрезают Ирландию от внешнего мира. Он почувствовал, как баркас снова разворачивается, но оставался внизу, пережидая опасность.

— Можете подняться на палубу! — крикнул рыбак. — Они ушли. Теперь самое время вам рассказать, что тут творится с янки и прочим.

— Мы воюем с Соединенными Штатами, война еще не кончилась, как вам наверняка известно. Полагаю, теперь она охватила и Ирландию.

— Ну, черт меня побери! А с какой это радости им понадобилось?

— Боюсь, я не принадлежу к числу их доверенных лиц. Но думаю, что они стремятся изгнать британцев.

Поглядев на парус, капитан судна подправил курс. Не сказав, лоялист он или республиканец. Отфрид хотел было спросить его, но передумал. Это не его дело. Ему надо позаботиться об одном — чтобы предупреждение дошло. Надо добраться до телеграфа. Надо уведомить Уайтхолл о вторжении.


* * *

В Джексоне, штат Миссисипи, никто и не догадывался, что в тысячах миль от них, по ту сторону Атлантического океана, началась новая война. Но даже если бы они и знали, весьма вероятно, что эта новость отошла бы на второй план перед драматическими событиями, разворачивающимися ныне в Джексоне. Вскоре после рассвета перед тюрьмой начала скапливаться толпа. По большей части молчаливая, хотя время от времени слышались насмешки в адрес солдат Техасской бригады, выстроившихся перед тюрьмой. Солдаты чувствовали себя неуютно, но встали по стойке «смирно», когда капитан и первый сержант вышли из здания. Пропуская вопросы и выкрики толпы мимо ушей, офицеры проложили свой путь к временным квартирам в соседней гостинице. Толпа начала волноваться.

Остановив пролетку на изрядном расстоянии от толпы, майор Комптон расплатился с возницей. Джексон ему был совершенно незнаком, поэтому на станции он нанял пролетку. Бреясь в поезде, он порезался и теперь то и дело потирал зудящий подбородок. Поправив галстук, смахнул со своего рыжевато-коричневого пиджака копоть, чувствуя себя в штатском одеянии как-то неуютно. Но нужно быть просто безумцем, чтобы заявиться сюда в синем мундире. Подхватив саквояж, он начал проталкиваться сквозь толпу к гостинице.

В набитом народом вестибюле царили шум и суматоха. Мальчонка с ворохом газет расторговался на славу: люди буквально лезли друг на друга, чтобы купить свежий номер. Зашедший с улицы армейский капитан в сером полевом мундире пробирался сквозь толпу к коридору в дальнем конце вестибюля. Комптон увязался за ним; в коридоре было куда тише и спокойнее. В конце коридора двое солдат в серой форме, охранявших дверь с табличкой «Бальный зал», с подозрением уставились на подошедшего Комптона.

— Я майор Комптон. Прибыл, чтобы повидаться с генералом Брэггом.

Один из солдат открыл дверь и окликнул кого-то внутри. Пару секунд спустя оттуда вышел капрал.

— Чем могу служить, сэр?

— Я майор Комптон из армии Соединенных Штатов. Прибыл к генералу Брэггу. Ему должны были телеграфировать о моем прибытии.

— Вон там есть стул, майор, — с сомнением поглядел на его галстук и пиджак капрал. — Посидите, пожалуйста, пока я попробую выяснить.

Комптон сел, поставив саквояж на пол рядом со стулом. Часовые смотрели в пространство. С улицы доносился гул толпы, будто прибой, разбивающийся о берег. Через пару минут капрал вернулся.

— Будьте любезны пройти со мной.

Генерал Брэгг чувствовал себя совсем несчастным. Жестом пригласив Комптона садиться, он принялся рыться в бумагах, пока не отыскал нужную. Извлек ее из груды и зачитал вслух:

— Из военного министерства... представится вам... офицер 29-го Коннектикутского полка. — Опустив листок, он поглядел на Комптона, склонив голову к плечу. — А я думал, 29-й Коннектикутский, э-э...

— Негритянский полк?

— Так мне говорили.

— Так и есть. Но все старшие офицеры вроде меня.

— A-а, тогда да, понимаю. Чем могу помочь, майор?

— Может быть, я смогу помочь вам, генерал. Вашему положению здесь не позавидуешь...

— Да уж, и не говорите, тут вы чертовски правы. Мы все в бригаде до единого — добрые техасские парни и бились за Юг. Но здешний народ глядит на нас, будто мы хуже енотового дерьма.

— Это можно понять. Они расстроены.

— Дьявольщина, да это мы расстроены! Надо ж, чтоб такое случилось со стариной Джеффом Дэвисом! Чтобы его застрелил какой-то ниггер...

— Когда он под колпаком, скрывающим его черты, участвовал в линчевании.

— Да, ну, так-то оно так. В его годы следовало быть умнее. Но, кстати, вы так и не сказали, зачем приехали.

— Я бы хотел, чтобы вы организовали мне свидание с заключенным в тюрьме.

— Тут я ничего не могу сделать. Насчет этого надо повидать судью, шерифа. Нас прислали сюда просто для поддержания мира, вот и все.

— Я повидаю шерифа, но на самом деле все решения насчет заключенного находятся в вашем ведении. Вы офицер армии, а это вопрос военный. Сержант Льюис военнослужащий...

— Ну, ни черта себе!

— Я вам говорю, и вы можете телеграфировать в военное министерство, если не верите мне. Он находился на гражданской службе, работая во Фридменовском бюро. Но когда он был арестован, он был в форме и подлежит военному суду.

— Я не ослышался? — У генерала отвисла челюсть. — Вы говорите, что он нужен армии?

— Да. Если он должен отвечать за эту смерть, его будет судить военный трибунал. По закону, миссисипский гражданский суд его судить не может.

Генерал Брэгг с шумом выдохнул и рассмеялся.

— Мне нравится ваша хватка, майор. Одинокий офицер-янки приехал сюда и пытается вывести из тюряги заключенного, которого весь Юг до смерти хочет линчевать.

— Я не одинок, генерал. За мной могущество всей армии. У меня есть вы и ваши подчиненные, которые помогут мне позаботиться, чтобы не допустить беззакония.

Поднявшись из кресла, генерал Брэгг начал молча расхаживать из угла в угол. Остановился, чтобы закурить черную сигару, и выдохнул облако едкого дыма. Нацелил сигару на Комптона, как пистолет.

— Вы знаете, о чем просите?

— Знаю. Мне было сказано, что, если у вас возникнут сомнения по поводу того, как вам следует поступить в данном случае, вы должны телеграфировать военному министру.

— Именно так я и поступлю. Ординарец!— последнее слово он выкрикнул, после чего схватил блокнот, как только из соседней комнаты вошел капрал. — Отправьте это в военное министерство. Ждите в телеграфной конторе и принесите мне ответ сразу же.

Генерал Брэгг рухнул обратно в кресло, выпустил облако дыма и уставился вдаль, погрузившись в раздумья. И наконец кивнул.

— Пожалуй, это выход из сложившейся ситуации. Если не сделать что-нибудь, беда грянет очень скоро. Может, так оно и надо. Забирайте этого человека отсюда, пока еще никого не убили. Хотите сигару?

— Спасибо, не сейчас.

— Виски?

— Рановато, но, черт меня подери, я с удовольствием выпью.

— Хорошо. Я составлю вам компанию.

В военном министерстве ждали телеграмму Брэгга. Ответ пришел незамедлительно, причем за подписью военного министра.

— Быть посему, — Брэгг сложил телеграмму и спрятал ее в карман кителя. — Возьмите свои вещи, майор, потому что сюда вы уже не вернетесь. — И крикнул: — Первый сержант!

Из гостиницы они вышли в сопровождении первого сержанта и взвода вооруженных солдат. На пути к тюрьме толпа встретила их свистом и улюлюканьем, разразившись еще более громкими криками, когда сержант постучал в дверь.

— Здесь генерал Брэгг. Он хочет видеть шерифа.

После долгой паузы дверь чуточку приоткрылась. Кто-то изнутри хотел что-то проговорить в щелку, но сержант толчком распахнул дверь, чтобы они могли войти. Толпа рвалась вперед и вопила, пока захлопнувшаяся дверь не скрыла вошедших.

— Что вам надо? — осведомился небритый шериф. Похоже, он был в подпитии.

— Мне нужен ваш заключенный, — генерал извлек сложенную телеграмму. — Вот удостоверение моих полномочий из военного министерства.

— У вас тут нет никаких прав! Я шериф и подчиняюсь судье и мэру, а не вам.

— Шериф, сейчас в этом штате объявлено чрезвычайное положение, так что, боюсь, вы будете вынуждены делать, как я скажу. Ваш заключенный — военнослужащий, демобилизованный офицер армии Соединенных Штатов и посему подлежит суду военного трибунала. Отведите нас к нему.

Шериф Бойк неловко выхватил пистолет, но сержант выбил оружие у него из руки.

— Не делайте глупостей, — предупредил генерал. — Сержант, заберите ключ. Разоружите этого человека и всех остальных, кто попытается оказывать сопротивление.

Но вид вооруженных солдат подействовал на стражников и помощников шерифа отрезвляюще. Майор Комптон и четверо вооруженных солдат последовали за тюремщиком через перегороженный железной решеткой коридор к камерам. Услышав их шаги, Л. Д. Льюис поднялся на ноги. Один глаз у него совсем заплыл, под ним налился громадный синяк; Л. Д. пришлось склонить голову, чтобы посмотреть на пришедших другим глазом.

— Майор Комптон... как?

— Открыть камеру, — приказал Комптон. — Мы забираем вас отсюда, сержант. В Вашингтон, где следственная комиссия рассмотрит это дело. Пошли.

Ноги у Л. Д. немного заплетались, и майор поддержал его за локоть, но тот стряхнул его руку.

— Я в порядке, сэр. Я могу выйти отсюда на своих двоих.

Генерал организовал все по-военному четко. Его войска перекрыли переулок, проходивший позади тюрьмы. У двери ждал фургон бакалейщика. Четверо верховых офицеров его бригады загородили от глаз толпы Льюиса и Комптона, пока те забирались в фургон, подталкиваемые первым сержантом, присоединившимся к ним. Солдат, правивший фургоном, тряхнул вожжами, и повозка покатила вперед. Когда они подъезжали к улице, началась суета и сутолока, но солдаты быстро расчистили им дорогу сквозь толпу. Еще мгновение, и фургон в сопровождении всадников на полной скорости покатил к железнодорожной станции.

— Генерал сформировал военный поезд, — доложил первый сержант. — Паровоз и два вагона. Для солдат, едущих на побывку. Он на запасном пути, дожидается вас. — Поглядев на Л. Д., он нахмурился. — Не валяй дурака, сержант. Держись подальше от Юга. У нас и без тебя бед хватает.

— Передайте мою благодарность генералу, — попросил майор Комптон. — Я позабочусь, чтобы обо всем этом было подробно доложено в военном министерстве.

— Мы просто выполняем свой долг, сэр, просто выполняем свой долг...


Битва за Дублин

— Нас вроде как встречает депутация, генерал, — сообщил полковник Сэм Робертс, высунувшись из окна поезда.

— Не британская, я надеюсь, — отозвался генерал Шерман, вставая и затягивая портупею.

— Не совсем, сэр. — Под шипение пара и визг тормозов поезд из Голуэя остановился на станции Кингсбридж. Через открытое окно доносился шум ликующих толп, ставший еще громче, когда Шерман ступил на платформу. Там их дожидалось не меньше сотни человек, все с зелеными повязками на рукавах. Крупный мужчина с окладистой белой бородой протолкался сквозь толпу и сделал жест, который можно было, вероятно, счесть за воинский салют.

— Добро пожаловать, ваше превосходительство, добро пожаловать в Дублин! — Толпа примолкла, прислушиваясь. — До нас доходили лишь слухи, ничего более. Не могли бы вы нам сказать...

— Я генерал Шерман из армии Соединенных Штатов. Солдаты, находящиеся в этом поезде, высадились сегодня утром и захватили город Голуэй. Британские войска, расквартированные там, ныне наши пленники. Операция по освобождению Ирландии началась. Теперь мы по плану должны совершить то же самое здесь, в Дублине. С вашей помощью.

Молчание взорвалось криками радости, вырвавшимися из легких слушателей. Некоторые рыдали от счастья, молотя друг друга кулаками по спинам. Бородатому пришлось податься вперед и кричать, чтобы его расслышали:

— Меня звать О’Брайен, генерал, я командир этих добровольцев.

— Тогда я попрошу завести ваших людей в здание вокзала, мистер О’Брайен, чтобы мои войска могли сойти с поезда.

Солдаты посыпались из вагонов, понукаемые окриками сержантов. Для выгрузки пулеметов Гатлинга с платформ спустили крепкие доски. Шерман и его штаб последовали за О’Брайеном в относительно тихий кабинет начальника станции. На столе была разложена карта Дублина. Шерман указал на нее.

— Ваши люди знают город?

— Иисусе, да им ли не знать? Все до единого — дублинцы до мозга костей, они здесь родились и выросли и знают старый грязный Дублин как свои пять пальцев.

— Хорошо. А лошади?

— Они у нас есть, сэр, вправду есть! Выпрошенные, одолженные или, прошу прощения, украденные. Полные две конюшни, — он ткнул большим пальцем куда-то через плечо. — Люди только и ждут, чтоб отвести вас туда.

— Возьмите роту и следуйте за проводниками, — сделал Шерман жест одному из помощников. Офицер поспешил прочь, а генерал вновь повернулся к карте. — Итак, где находится Дублинский замок? — спросил он, и О’Брайен ткнул толстым пальцем в карту. Затем по очереди указал казармы в Феникс-парке, таможню, штаб Королевской Ирландской полиции. Один за другим офицеры уходили, получив приказы. Атака была запланирована давным-давно, войска были распределены, каждому подразделению было указано, какое укрепление следует взять.

Битва за Дублин началась. Войска в серых и синих мундирах хлынули со станции в тот самый миг, когда второй поезд уже подкатил к следующей платформе. Каждый ударный отряд вел доброволец с зеленой повязкой. Взмокшие солдаты вручную скатывали тяжелые пулеметы Гатлинга с платформ. Вдали слышалось громкое ржание и цокот копыт.

— Боже милостивый! — вытаращился один ошарашенный офицер. — Ирландская кавалерия!

На станцию на рысях входил самый пестрый табун на свете. Большинство лошадей вели в поводу, но на некоторых ехали верхом без седел солдаты, недавние фермеры. Тут можно было отыскать лошадей всех мастей и пород. Тяжеловозы, косматые маленькие пони, статные хантеры, мул с бельмами на глазах, все время пытавшийся лягнуть незнакомцев, — и даже небольшая группка крохотных осликов. Всех их быстро пристроили к службе. Связали обрывки кожаных ремней и веревок, сделав грубую, но пригодную для работы упряжь. Очень быстро впрягли лошадей в пулеметы Гатлинга и повозки с боеприпасами, и четвероногие последовали за войсками в бой.

У целого ряда вражеских бастионов вокруг города слышался треск ружейных выстрелов — атакующие войска вошли в контакт с противником. Шерман и его штаб оставались в кабинете начальника станции, нетерпеливо дожидаясь прибытия первых рапортов.

— Нам оказывают сопротивление в казармах — вот здесь, прямо напротив памятника Веллингтону через реку Лиффи, — доложил офицер штаба.

— Гатлинги? — лаконично осведомился Шерман.

— Уже в пути.

— Еще есть проблемы?

— Дублинский замок. Он всегда будет оставаться центром мощного сопротивления. Крупнокалиберные орудия и гранитные стены. Мы пытались захватить их врасплох, но слишком поздно, ворота закрыли. Мы окружили их, но из-за огня наши войска не могут поднять головы.

— Вы там уже организовали наблюдательный пост?

— Да, сэр. На куполе церкви Христа, вот здесь. Полный обзор двора.

— Хорошо. Не снимайте окружения, но пусть солдаты держатся подальше от стен. Нам незачем терять добрых парней в головоломном штурме.

Рапорты все поступали. В общем и целом, для начала все шло очень даже недурно. Ничуть не хуже, чем любой уличный бой. Британские оплоты держались, их приходилось атаковать один за другим. Из верхних окон Тринити-колледжа стрелял снайпер, и надо было его выкурить. Как только все войска вступили в бой, Шерман сменил местонахождение штаба, в точности согласно плану перенеся его в здание таможни на берегу Лиффи. Отыскали седло, оседлали великолепного гнедого, которого какой-то джентльмен со средствами неумышленно пожертвовал на благо Ирландии, и Шерман проехал на нем через пустые улицы города. Вдали слышался шум перестрелки: треск отдельных винтовок, а затем стрекот пулемета Гатлинга.

Галопом проезжая вдоль набережной Эден, генерал миновал группу саперов. Они реквизировали повозку вместе со слепым мулом, тянувшим ее. Теперь крепко запряженное животное стало куда более покладистым, чем прежде. Саперы тянули к зданиям провода от катушки, лежащей на повозке. Когда Шерман спрыгивал с лошади у здания таможни на берегу Лиффи, он увидел в устье реки темный силуэт, все еще за пределами гавани, и кивнул, радуясь виду броненосца, медленно движущегося в его сторону.

На мостике корабля ВМФ США «Мститель» его капитан командор Голдсборо стоял сбоку, угрюмо глядя на невысокого, одетого в затрапезные одежды человека в измятой кепке. Тот посасывал глиняную трубку, давным-давно погасшую, но все равно крепко разившую табачным перегаром.

— Вот так, паренек, — сказал чужак рулевому. — Жутко медленно. Держись Пулбегского маяка по левому борту, Норт-Булл по штирборту и войдешь прямиком в середку канала.

Едва удерживаясь в фарватере, стальной корабль входил в гавань Дублина и устье Лиффи.

— Какая глубина? — не удержался Голдсборо от вопроса.

— Чертовски мелко, капитан, чертовски мелко, — покачал головой лоцман. — Но я доведу вас только до здания таможни. Вы можете причалить у Северной стены. Держись вот этого маяка по штирборту, вот молодец!

Мало-помалу чудовищный крейсер полз вперед.

А в здании таможни, как только начались атаки, восстановленный телеграф начал выстукивать свою дробь.

— От генерала Хукера, сэр, — доложил офицер, вручая сложенный листок Шерману. Это был жизненно важный рапорт, которого ожидали давным-давно. Генерал открыл его спокойно и без спешки. Прочел и кивнул.

— Бригада Хукера сошла с поезда в сборном пункте под Мон-стривином. Добровольцы с лошадьми ожидали их. Сейчас он идет на казармы в Кьюрра. Его разведчики доносят, что никакой вражеской активности не наблюдается и он надеется вступить в непосредственное соприкосновение с противником до рассвета.

Эти упования могли бы сбыться, если бы не лейтенант Найт из роты королевских гусаров. Он выезжал своего коня на дороге Килдейр, когда увидел, что подъехавший поезд остановился прямо в чистом поле. Лейтенант и не обратил бы на это внимания, если бы не увидел высаживающихся из него солдат в синей форме. Синяя? Что это за полк? Привязав коня к дереву у дороги, он перелез через изгородь, чтобы рассмотреть их получше. И тут его челюсть отвисла от изумления, но он взял себя в руки и снова юркнул за изгородь. Это не британские войска — это чертовы американцы! Он прекрасно изучил их во время долгого отступления из долины Гудзона.

Американцы?! Здесь?! Причина может быть только одна.

— Вторжение, — скрипнул он зубами, забираясь в седло. Чертовская наглость. Прямо под носом у Британии.

Он тронул с места трусцой, но как только скрылся из виду, пришпорил лошадь, погнав ее галопом. Надо сообщить генералу, надо предупредить солдат, поднять их в ружье. Во время последнего смотра в Кьюрра было почти десять тысяч человек — более чем достаточно, чтобы задать янки трепку, которую они давным-давно заслужили.


* * *

С высокой колокольни церкви Христа лейтенанту Бухнеру открывался отличный вид на город: весь Дублин лежал перед ним как на ладони. Слева поблескивала полоска воды — река Лиффи, едва проглядывающая между зданиями. Позади зелень Феникс-парка, а впереди ясно виднелись здания и квадрат двора Тринити-колледжа. Со всех сторон церковь окружали башни и крыши домов. И дым горящих зданий. Там люди сражаются и умирают. А он тут торчит на вершине колокольни за много миль от своих орудий и подчиненных 32-го Пенсильванского полка. Но ему еще предстоит работа.

— Ну что? — крикнул он солдату, скрючившемуся за стеной и старательно стучавшему телеграфным ключом.

— Почти, сэр, получил ответ, но тут связь опять оборвалась. Уже недолго... Погодите! Вот он.

— Спроси, причалил ли уже корабль и где.

Лейтенант Бухнер снова поглядел на карту, пришпиленную к доске. В который раз проверил показания компаса и азимуты. Во время репетиций все удавалось отлично. Но в пылу боя может случиться что угодно.

А на борту «Мстителя» командор Голдсборо испытал громадное облегчение, когда винт наконец остановился и корабль замер у гранитной набережной реки. На мостике рядом с командором сигнальщик вглядывался через бинокль на верхний этаж здания таможни.

— Вижу его, сэр! — доложил он. — Сигнальщик Поттер. — Он смотрел на движущиеся флаги. — Пошло сообщение — вы готовы принимать?

— Несомненно. Что он говорит?

— Дистанция... приблизительно девятьсот шестьдесят ярдов. Азимут...

Сведения передали первой орудийной башне, и она с рокотом развернулась налево, одновременно поднимая одну из пушек.

— Стрелять по азимуту, — приказал капитан.

Из пушки с грохотом вырвался столб огня и дыма; отдача всколыхнула корабль, и крепкие канаты, удерживающие его у берега, скрипнули.

— Перелет! — крикнул Бухнер, как только снаряд разорвался внизу на одной из улиц. — Ближе к нам, чем к замку. Передай, что перелет двести ярдов. Снизить прицел. Поменять азимут вправо на один градус. Передай, что они могут стрелять снова, но только одиночными, чтобы я видел, куда упадет снаряд.

Телеграфист передал сообщение по только что протянутому проводу в таможню. Как только оно было записано, его вручили сигнальщику «Мстителя», и тот быстро передал его семафором на корабль. Считаные секунды спустя взорвался второй снаряд.

— Намного лучше, — Бухнер с улыбкой потер ладони. Значит, дело таки пойдет на лад. — Скажи, что есть попадание и они могут стрелять по собственному произволу.

Пару минут спустя в Дублинском замке начал разрываться снаряд за снарядом. У генерала Шермана была артиллерия, хотя и установленная на борту броненосца. Такой войны свет еще не знал.


* * *

Генерал Нейпир проводил совещание штаба в Дюрране, когда к нему прорвался лейтенант Найт.

— Генерал, сэр, по-моему, американцы вторглись в страну! Я видел поезд, набитый американскими солдатами. Они высаживались. Направляются в эту сторону.

— В самом деле? — осведомился Нейпир, хороший полевой офицер, но не любивший, когда его дергают. — Покажите где. -Он сделал жест в сторону висящей на стене карты.

— Здесь, сэр, чертовски длинный эшелон. Синие мундиры, я помню их по долине Гудзона.

— Это объясняет, почему ни одна телеграфная линия не работает, — кивнул Нейпир. — Если это действительно вторжение, то не так уж сложно нанять кого-нибудь из местных, чтобы они провернули такой саботаж. Я уверен, что те получили громадное удовольствие, испортив нам связь. — Он оглядел собравшихся офицеров. — Джентльмены! Выступаем на войну.

Разведчики генерала Хукера доложили о контакте с противником. Массированная группировка — кавалерия. Половина его войска в это время пересекала вспаханные поля, а это никуда не годилось.

— Отступить к последнему ряду изгородей. И выкатить вперед Гатлинги. Они нам понадобятся.

Как только две армии сблизились, огонь стал яростнее. Британцы прятались от скорострельных американских винтовок. Генерал Нейпир, увидев, что наступление замедлилось вплоть до полной остановки, приказал кавалеристам обогнуть американцев с фланга. Ударить им в тыл и пригвоздить к месту. А потом двинуться вперед, истребляя одного за другим. Кавалеристы галопом понеслись вперед, перескакивая заборы по пути через зеленые поля. Американцы застряли на единственной дороге между высокими изгородями. Есть где разгуляться тяжелым кавалерийским шашкам. С грозным ревом они ринулись в атаку.

Пулеметы Гатлинга, поспешно выдвинутые вперед, ответили им оглушительным грохотом. Лошади с пронзительным ржанием валились друг на друга, увлекая за собой мертвых всадников, осыпаемых свинцовым ливнем. Через считаные секунды атака захлебнулась, а кавалеристы были поголовно изувечены и перебиты.

Генерал Нейпир еще не знал, что сражение в Кьюрра можно считать проигранным. Под его началом служили отважные солдаты, добрые рубаки. Но они просто не могли выстоять перед этим новым орудием смерти. Когда атака захлебнулась, люди генерала Джо Хукера снова двинулись вперед, и пулеметы Гатлинга были готовы сокрушить любую преграду, вставшую у них на пути.


Крайне шокирующая весть

Выбежавший из дверей конной гвардии офицер помчался через двор. Двое хорошо вымуштрованных кавалеристов, верхом несших вахту перед своими сторожевыми будками, даже не шелохнулись, как их учили. Но все-таки покосились на офицера уголками глаз, когда его сапоги зацокали по брусчатке в их сторону.

— Ты! — крикнул он. — Кавалерист Браун. Бери!

Он сунул в затянутую в перчатку ладонь часового листок бумаги.

— Доставь это в Букингемский дворец — премьер-министру. Он встречается с королевой. Убери эту чертову саблю, и ходу!

Приказ был чрезвычайно ясен, и не повиноваться Браун не мог. Схватив листок, он вогнал саблю в ножны, пришпорил коня и галопом помчался в Уайтхолл. Пешеходы оборачивались и долго глазели ему вслед при виде столь удивительного зрелища.

Часовой, неподвижно стоявший перед казармами конной гвардии, в стальном шлеме с плюмажем и сверкающих латах мчится прочь бешеным галопом. Пропетляв между кебами, он свернул на Молл. Скача по улице, всадник ухитрился мельком заглянуть в бумагу, которую вез, громко охнул и пришпорил коня еще крепче.

Пронесся сквозь дворцовые ворота и под дробную россыпь копыт проскакал через мощенный булыжником двор. Резко натянул поводья, отчего конь встал на дыбы, и спрыгнул на землю.

— Премьер-министру! — крикнул он, неуклюже пробегая в своих высоких ботфортах мимо ошеломленного привратника.

Лорд Пальмерстон был уверен, что королева не воспринимает почти ничего из того, что сейчас слышит. И все же она хотела лично видеть каждый приказ и выслушать каждое правительственное решение. Уже не в первый раз ему довелось пожалеть, что рядом нет принца Альберта, человека разумного и решительного. «Не то что эта пучеглазая, бестолковая толстушка», — с недобрым чувством подумал он. Вряд ли она понимает хотя бы одно слово из десяти. Лорд Рассел все долдонил об утомительных и скучных административных подробностях последнего повышения налогов. Но осекся, когда после короткого стука дверь широко распахнулась и в комнату вошел кавалерист, цокая подкованными сапогами.

— Экстренная телеграмма лорду Пальмерстону! — выкрикнул конюший.

Нарочный остановился, щелкнув каблуками и зазвенев шпорами. Королева Виктория только рот разинула. Пальмерстон поспешно протянул руку, схватил листок, прочел первые три слова и, не удержавшись, вслух выдохнул:

— Боже милостивый!

— И что все это означает?! — заверещала Виктория, начиная выходить из себя.

— Американцы... — только и сумел выдавить Пальмерстон. — Американцы... они вторглись в Ирландию.

Кавалерист неуклюже попятился из комнаты в наступившей тишине, шаркая подошвами и звеня шпорами.

— Что вы сказали?! — крикнул лорд Рассел. — От кого это?

— Генерал Тарбет, — вслух прочитал Пальмерстон подпись. — Он командует гарнизоном в Белфасте.

Пальмерстон побелел как смерть, руки у него тряслись.

— Стул лорду Пальмерстону! — крикнул Рассел лакеям, забирая телеграмму из обмякших пальцев премьер-министра. И прочел ее вслух:

— «Вынужден довести до вашего сведения, что американцы ныне предприняли попытку вторжения в Ирландию. В Белфастском Лохе находится военный корабль, обстреливающий наши оборонительные сооружения. Вся телеграфная связь нарушена. Я не могу связаться ни с Дублином, ни с Лондондерри. Телеграфная связь с Шотландией разорвана. По всему городу слышен звук ружейной стрельбы. Если вы получили это послание, сие указывает, что подчиненный мне капитан Отфрид успешно переправился в Шотландию. Запросите у него дальнейшие сведения в телеграфном пункте, отправившем это сообщение».

— Послать за моей каретой! — рявкнул немного оправившийся лорд Пальмерстон, с трудом поднимаясь на ноги. — Известите военное министерство, Королевский военный флот и мой кабинет. Экстренное совещание кабинета — незамедлительно!

— Что все это означает?! — визжала королева Виктория. — Что происходит?!

Пальмерстон уже взял себя в руки, хотя его бледное лицо покрылось пятнами и лоснилось от пота.

— Похоже, мэм, что американцы поймали нас на нашу же удочку. Очевидно, их атака на Мексику под стать нашей атаке на Багамы. Сиречь — мистификация. Их флот вовсе не отправлялся в Тихий океан, как докладывали нам с такой уверенностью. Вместо этого он отправился сюда и вторгся на Британские острова. Они атаковали Ирландию, а нам об этом ничего не известно! Только эти несколько слов!

Он поклонился и, запинаясь нога за ногу, попятился из комнаты. Услышал оклик королевы, но не отозвался.

Когда премьер-министр открыл дверь зала заседаний кабинета, его встретило возбужденное жужжание голосов. Политики, сухопутные и морские офицеры окликали друг друга в попытке узнать хоть что-нибудь, но не получали ответов.

— Молчать! — рявкнул Пальмерстон. — Я требую тишины!

— Что там за чушь насчет вторжения? — громогласно спросил герцог Кембриджский, распахивая дверь и входя с бригадиром Сомервиллом, следовавшим за ним по пятам.

— Вот это самое, — ответил Пальмерстон, передавая ему телеграмму. — Прочтите сами. Надо выяснить побольше. И сейчас же.

— Корабль Ее Величества «Завоеватель» находится в Портсмуте, — сообщил адмирал Сойер.

-- Сейчас же телеграфируйте в Портсмут, — распорядился Пальмерстон. — Сообщите им, что нам известно. Прикажите капитану сейчас же отплывать в Ирландию. Нам нужно выяснить, что там происходит.

Бригадир Сомервилл что-то негромко говорил герцогу Кембриджскому, и тот внимательно слушал, кивая головой.

— Нам нужно узнать побольше о враге, — говорил Сомервилл. — Местонахождение, численность...

— Нам нужно куда больше, черт побери! — лицо герцога стало совсем пунцовым от гнева. — Нам надо стереть их с лица земли!

— Но, ваша милость, не располагая сведениями, мы не будем знать, куда нанести удар. Я предлагаю разведку боем. Собственные Ее Величества Камеронские Горцы находятся в казармах в Глазго. Следует поднять в ружье как минимум роту. В Клайде есть переправа. Корабль можно реквизировать без промедления и переправить эти войска в Северную Ирландию. Рыбачий порт Карнлох в бухте Карнлох, пожалуй, подходящее место для высадки. Оно не видно из Ларна, где замечен вражеский крейсер. Но до Белфаста оттуда не более тридцати миль. Они могут выяснить...

— К черту выяснения! Я хочу, чтобы их остановили, истребили, стерли в порошок!

Герцог кричал так громко, что все в комнате примолкли, прислушиваясь. Герцог обернулся лицом к ним, сгорбившись, раздувая ноздри, как рвущийся в схватку бык.

— Они хотят войны? Они получат войну! Я хочу, чтобы все войска в гарнизоне Глазго отправились в Ирландию незамедлительно. После чего я требую полной мобилизации по всей стране. Всех под ружье! Воззвать к йоменам. А тот крейсер, что мы посылаем на разведку, — как там он называется?

— «Завоеватель», — ответил адмирал.

— Он не должен ограничиваться простым разнюхиванием. После того как он выяснит, что происходит в Ирландии и доложит нам, прикажите кораблю идти на север, в этот залив Карнлох. Американский флот находится в море. Я хочу, чтобы у наших войск была защита. Что бы там американцы ни навоображали себе насчет Ирландии, что бы они там ни делали, их надо остановить! — Он обернулся к Сомервиллу, нацелив в него палец, как шпагу. — Подготовьте приказы!

Выбора у Сомервилла не было.

— Есть, сэр, — вытянувшись в струнку, отчеканил он. Развернулся кругом и отправился в телеграфную контору лично, на ходу составляя в уме послание. Мобилизация всего гарнизона в Глазго. Оба полка. Раздать боеприпасы перед выходом из казарм. Полные фляги, паек на неделю. Полевые орудия? Нет, с ними слишком много возни, они задержат войска. Пойдут следующими кораблями. Первое подразделение отправляется на разведку боем. Тут важнее скорость. Написав приказы, он отдал их телеграфисту, после чего пододвинул к себе толстый справочник военных телеграфных станций. Составил список основных казарм и полков. Конная гвардия, Королевский полк фузилеров, Грин-Говардс, всех без исключения. Затем написал приказ о всеобщей мобилизации.

— Отправьте этот приказ указанным подразделениям незамедлительно, — он передал список главному телеграфисту. — Запросите подтверждение получения приказов от каждого.

В залитом дождем Глазго звонко пропели трубы, и тут же послышалось рявканье сержантов, топот бегущих ног. Командовал ими бывалый служака подполковник Мактэвиш, а подчиненные его были не менее опытными и профессиональными. Они привыкли действовать быстро, а соображать даже быстрее. Считаные минуты спустя послышался цокот копыт по булыжнику мостовой у казарм — офицер штаба галопом помчался к судовым конторам на берегах Клайда. Только благодаря своему профессионализму к сумеркам полностью вооруженные и экипированные солдаты строем вышли из бараков под завывание волынок и зашагали к порту. Поднимаясь на реквизированные пароходы, они слышали сердитые вопли насильно изгнанных пассажиров, пытавшихся отыскать свой багаж.

Два корабля начали долгую переправу в Ирландию через пролив Клайд и Ирландский канал. Долгую преднамеренно, поскольку, пока войска поднимались на борт, капитаны кораблей посоветовались и сошлись в том, что надо добраться до ирландского берега к рассвету. Ночной десант попросту невозможен. На рассвете, когда они вползли в залив Карнлох и бросили якорь, море было спокойным, никаких других кораблей поблизости не наблюдалось. Спущенные на воду шлюпки начали утомительную работу по перевозке солдат на сушу.

Первые солдаты в полощущихся на ходу килтах зашагали по прибрежной дороге на юг задолго до того, как последние добрались до берега.

— Вышлите вперед разведчиков, — приказал майор Белл, шагавший во главе колонны. Ему вовсе не хотелось напороться на какой-нибудь сюрприз. Главный сержант отправил вперед заставу почти бегом.

Неподалеку от деревни Сент-Каннинг марширующая колонна миновала крестьянина, копавшего в поле картошку. Двое солдат отконвоировали его к майору Беллу.

— Имя?

— О’Рирдон, ваша честь.

— Были ли здесь военные стычки?

— Не здесь, сэр. Но была слышна стрельба с Белфаста, а потом с Ларна. Началось на рассвете. Мы ясно слышали, вот оно как. Я послал парнишку Брайена бегом поглядеть, что стряслось. Он добрался только до Бэллирутера ниже по дороге. Но как шел через деревню, двое солдат вышли из лавки и схватили его. Напугали его до чертиков.

— Английские солдаты?

— Совсем нет, сказал он. Какие-то иноземцы. В каких-то коричневых мундирах, а уж говорили так чудно, что он, почитай, ничего и не мог разобрать по-ихнему. Они развернули его назад, не побив, ничего этакого. У него даже хватило духу спросить их, чего стряслось. Они посмеялись над этим, и один из них сказал, вот как Брайен мне сказал, — мы пришли вас освободить.

— Действительно. — Нацарапав записку в блокноте, майор Белл взмахом руки подозвал ординарца. — Для полковника.

Начертив новый маршрут на карте, он подозвал главного сержанта.

— Основные силы обойдут эту деревню. Но я хочу взять роту, чтобы выяснить, много ли здесь солдат противника. Попробовать взять пленных.

— Есть, сэр, — улыбнулся главный сержант. Они засиделись в казармах слишком долго. Пора бы и подраться.

Долго ждать им не пришлось. Как только они зашагали по дороге к деревне, из окон каменных зданий затрещали винтовочные выстрелы. Шотландцы бросились на землю, отыскивая убежище, и в этот самый момент последовал чудовищный шквал огня, пули срывали листья с деревьев, рикошетили от камней, поднимали пыль фонтанчиками.

— Отойти! — приказал майор. — Залечь вон за той каменной оградой!

Судя по звуку, ему противостояла целая рота.

Как и многие офицеры британской армии, он еще никогда не слыхал пулеметной стрельбы.


Тревога!

Капитан Фредерик Дарнфорд вкушал на берегу второй завтрак в компании адмирала Казинса, командовавшего Плимутской военно-морской верфью. Трапеза выдалась крайне приятная, и завершил ее выдержанный портвейн. Капитан Дарнфорд только-только налил себе добрую меру вина, когда в дверь постучали и вошедший офицер вручил адмиралу бланк телеграммы.

— Что? Что? — сказал адмирал, разворачивая листок; эта привычка и послужила источником его прозвища, известного всем до последнего матроса на флоте, кроме него самого. Он быстро прочел телеграмму, затем обернулся к Дарнфорду с совершенно очумевшим видом. — Они там что, сдурели в адмиралтействе, или это правда?

— Не представляю, сэр. А что там сказано?

— В общем, сказано, что американцы вторглись в Ирландию, — с трудом подбирая слова, сообщил Казинс. — Что они атакуют Белфаст. Все линии связи с Ирландией разорваны. Пакетботы не прибыли. Последняя часть адресована вам. Вам приказано взять «Завоеватель» и выяснить, что там происходит.

Дарнфорд подскочил на ноги, даже не заметив, что стул с грохотом повалился на пол.

— С вашего позволения, адмирал, и чем скорее...

— Да ступайте вы, ступайте. Доставьте нам рапорт как можно быстрее. Но чутье мне подсказывает, что все это какая-то жуткая ошибка.

Но капитан Дарнфорд не согласился. Сделать подобную ошибку адмиралтейство, несмотря на все свои недостатки, попросту не могло. В Ирландии стряслось что-то очень-очень серьезное, тут уж сомневаться нечего. Вернувшись, он обнаружил, что более подробный приказ был телеграфирован на корабль. Капитан прочел его весьма тщательно. Велел офицерам собраться на мостике, пока в машинном отделении разводили пары, затем раскатал карту и указал на пункт назначения:

— Вот. Мы обогнем Лизард и Лэндс-Энд после наступления сумерек. Держать курс на Ирландию с высадкой вот здесь, на Олд-Хед в Кинсейле. Вы должны понимать, что в данный момент никто в правительстве даже смутно не представляет, что происходит в Ирландии. Не считая этого единственного донесения из Белфаста, мы действуем совершенно в потемках. Как вы прекрасно представляете, в верхах царит грандиозный переполох. Однако кое-какие действия все-таки предприняты. Войска высадились в заливе Карнлох к северу от Белфаста. После проведения разведки мы должны доложить о том, что удастся выяснить, по телеграфу. Затем отплыть на север, чтобы помочь тамошнему десанту. — Он постучал по карте Ирландии в районе береговой линии к югу от Корка. — Далее, я хочу, чтобы там высадились морские пехотинцы под командованием хорошего офицера — вашим, Страттен. — Он кивнул первому помощнику. — Вы поведете их в глубь территории, в Кинсейл. Там есть казармы Королевской полиции. Выясните, не знает ли кто-нибудь, какого черта там творится. Подходите к делу с умом, потому что у вас будет только час после рассвета, чтобы вернуться на берег. — Он угрюмо смотрел в неведомое будущее. — Корабль будет у Корка на рассвете. Не представляю, что мы обнаружим. Но я знаю, что не поведу этот корабль в бой, какое бы искушение ни испытывал. Уайтхоллу нужна информация, а не стычки. То же самое относится и к вам, лейтенант. Это абсолютно ясно?

— Так точно, сэр.

— Постарайтесь довести эту мысль до всех членов своего десанта без исключения. Конечно, в случае атаки они должны обороняться. Предоставляю вам позаботиться, чтобы они не оказались в подобном положении. Мне нужны сведения, а не героизм.

— Приложу все силы, сэр.

Они направились на север в темноте. Если война в Ирландии и шла — судя по всему, на морской торговле она не сказалась. Маяк на Олд-Хед в Кинсейле исправно мигал. «Завоеватель» подошел к нему и замедлил ход в глубоких водах у мыса. Спустили катер — новейшей конструкции, с собственной паровой машиной. Приняв на борт два взвода Королевских морских пехотинцев, он с пыхтением устремился во тьму, к берегу. А броненосец, сдав назад, снова вышел в море, подгадывая время прибытия в устье к рассвету.

При первых лучах солнца громадный корабль медленно двинулся вперед, а находившиеся на мостике офицеры пристально вглядывались в сторону берега через бинокли и подзорные трубы.

— Вон там, по штирборту, сэр. Это Форт-Чарльз.

— И Форт-Джеймс, по ту сторону залива от него.

Оба форта четко обрисовывались на фоне западного неба отчетливыми черными силуэтами, пока солнце не поднялось над восточным горизонтом. Капитан Дарнфорд подкрутил фокусировочное колесико бинокля, разглядывая верхушку форта в тот самый миг, когда солнце озарило ее. Там висел флаг, развернувшийся, как только рассветный бриз тронул его.

— Разрази меня гром! — охнул один из офицеров. — Над фортом развевается звездно-полосатый флаг!

— Полагаю, все ясно, — Дарнфорд опустил бинокль. — Стоп, машина!

Корабль продолжал по инерции двигаться. Позади фортов река резко сворачивала налево. По мере продвижения корабля к ней в поле зрения начал понемногу вплывать массивный силуэт броненосца, стоявшего там на якоре.

— Полный назад! — приказал капитан, пристально вглядываясь в незнакомый черный силуэт. — Могу уверенно заявить, что это судно не входит в Королевский флот.

Завертевшийся винт вспенил воду за кормой, и через мгновение корабль двинулся прочь от грозного черного силуэта. Если гам их и заметили — что наверняка, — крейсер не тронулся в их направлении. Его якорная цепь была четко видна, а из трубы поднималась струйка дыма. Но его чудовищная двухпушечная башня на носу с рокотом развернулась в сторону «Завоевателя», доказывая, что он замечен. Затем поле зрения перекрыла полоска суши, и грозный вражеский корабль снова скрылся из виду.

— Капитан, — подал голос второй помощник. — Я определенно знаю этот корабль. Видел его у мексиканского побережья. Это корабль ВМФ США «Виргиния», две башни, в каждой по два орудия. Спущен на воду летом.

— Полагаю, вы правы, он был описан в недавних рапортах адмиралтейства. Проложите курс к Олд-Хеду у Кинсейла.

На мостике воцарилось молчание, но на палубе и в офицерской кают-компании все обстояло в точности наоборот.

— Корабль янки здесь, в ирландских водах. Что это может значить?

— Это значит, что чертовы янки вторглись сюда! Ты же видел их флаги. Они наверняка высадили десант, да небось еще и ирландцы восстали. Но они определенно здесь, да причем с войсками, раз они смогли штурмовать и взять эти форты.

— Страттен выяснит что-нибудь, он-то узнает, что стряслось.

Уже совсем рассвело, когда они вышли из устья и корабль свернул на юго-запад, направляясь к точке встречи у Кинсейла. Когда они подходили к мысу, впереди уже виднелся дожидающийся катер. С броненосца сбросили веревочную лестницу, и лейтенант Страттен вскочил на нее еще до того, как ее прицепили к катеру. Ничего не сказав ожидающим офицерам, он поспешил в каюту капитана.

— В устье стоит на якоре американский крейсер, — сообщил капитан. — Оба форта тоже захвачены.

— Все обстоит куда хуже, — едва слышным от переполнявших его чувств голосом сказал лейтенант. — Я говорил с капитаном полиции в Кинсейле. Казармы осаждала толпа, но, увидев наши ружья, атакующие бежали. Он был в Корке, говорил с людьми, бежавшими из города, потому что там был жаркий бой. Никаких подробностей, только бой и все такое, но он видел войска и флаги. Город взят. Войска повсюду, и проклятые американские флаги над воротами. Но десанта не было, он уверен. Говорит, пришли поезда от узловой в Лимерике в Дублин. Телеграфные линии перерезаны, так что надежных сведений у них нет, только домыслы и слухи.

— И факты. Мы знаем, что враг в Белфасте, а теперь и в Корке. Вполне логично предположить, что Дублин тоже атакован. Нападение, трусливое нападение исподтишка! Нашей суверенной нации нанесли удар ножом в спину! — В сердцах капитан Дарнфорд грохнул кулаком о раму иллюминатора, чтобы дать выход своему гневу. — Страна должна знать об этом. Ближайший порт с телеграфом — Милфорд-Хейвен в Уэльсе. Проложите курс, полный ход, как только катер будет поднят на борт. Англия должна знать о масштабах катастрофы! — Он угрюмо поглядел на север вдоль ирландского побережья. — А покончив с этим, мы отправимся посмотреть, что происходит с нашими войсками в бухте Карнлох.


Беда на севере

Во время атаки на Белфаст 83-й пехотный полк оказал сильное сопротивление, обороняя свои казармы на Норт-Квин-стрит — массивные, крепкие здания. И хотя генерал Роберт Э. Ли понимал, что пулеметы Гатлинга не знают себе равных при сражении в поле против пешего противника, он уже не в первый раз пожалел, что не может воспользоваться поддержкой артиллерии. Лишь после того как 33-й Миссисипский штурмовал артиллерийские казармы к северу от казарм пехоты, чаша весов начала склоняться в пользу американцев. Там обнаружился артиллерийский склад — старые гладкоствольные 12-фунтовые орудия, стрелявшие стальными ядрами. Генерал Лонгстрит приказал выкатить их на плац еще до того, как последние обороняющиеся сдались. Привели лошадей из конюшен и запрягли их в орудия, а тем временем солдаты с топорами взломали дверь порохового склада. Заглянув внутрь, Лонгстрит взмахом руки отослал своих людей подальше.

— Тут сплошь черный порох и каменные плиты. Снимайте сапоги, внутрь заходить только босиком. Если хотя бы один гвоздик сапога высечет искру на камне, все мы отправимся в лучший мир.

Бочки с порохом осторожно погрузили на орудийные повозки вместе с запасом ядер, запрягли лошадей, после чего Лонгстрит и его подчиненные последовали за орудиями к казармам пехоты. Стрельба позади них стихла — последние защитники казарм сдались; но впереди перестрелка была такой же ожесточенной, как и прежде. Прибытие трех пушек резко переменило ситуацию. Казармы были выстроены основательно, но на роль форта не тянули. Деревянные двери и кладка вокруг них были разбиты ядрами. Ли приказал идти в штыковую. Солдаты, с воинственным ревом ворвавшиеся в казармы, быстро одолели их немногочисленных защитников. Как только пленных увели, генерал Ли перенес свой штаб в эти казармы.

Рапорты прибывали один за другим, и он позволил себе едва заметно улыбнуться. Замок Керрикфергюс подвергся артиллерийскому обстрелу с моря и сдался.

— Последние обороняющиеся на Ольстерской железнодорожной станции окружены, генерал, — доложил капитан Грин. — Судя по всему, это последний оплот врага.

— Потери?

— Бывает и похуже, — Грин передал ему список. Но едва только Ли взял листок, как прибыл вестовой с донесением; Ли быстро просмотрел его.

— Проблемы на севере, — он склонился над картой. — Патруль, который мы направили на север вдоль прибрежной дороги мимо Ларна, был обстрелян, оказано сильное сопротивление в деревне под названием Бэллирутер. Говорят, шотландские войска, солдаты в килтах. Полковник Клебурн отправил донесение. Пишет, что ведет остаток своей дивизии вперед из Керрикфер-гюса им на подмогу.

Сдвинув брови, Ли разглядывал карту, выпущенную британским картографическим управлением.

— Насколько нам известно, на севере вражеских войск нет. И ни одного крупного города. Только эта дорога между берегом и горами в глубине территории. Вдоль побережья мелкие деревушки, никаких казарм или военных лагерей, о которых нам было бы известно.

— Тогда откуда же могли взяться шотландцы? — озадаченно поинтересовался майор Говард.

— Отсюда, — Ли указал на берег. — Мелкие порты, гавани, а до Шотландии рукой подать. Полагаю, мы можем уверенно предположить, что британцы уже знают, что мы здесь. Пошлите к Клебурну подкрепление — и эти гладкоствольные пушки в том числе. У них есть Гатлинги?

— Один, сэр.

— Придайте им в подкрепление еще четыре. Мы еще не наладили связь с югом?

— Связисты отправлены. Нашли один обрыв и доложили. Они движутся на юг вдоль линии. Говорят, наверняка есть еще разрывы.

— Дайте мне знать, как только будет налажена связь с Дублином. А как насчет «Верного»? Он все еще в гавани в Ларне?

— Да, сэр. Он захватил пакетбот, отправлявшийся в Шотландию, и запер его там.

— Для него есть дела поважнее. Там в гавани есть телеграф?

— Да, сэр. Там работает наш телеграфист.

— Тогда отправьте депешу на «Верный». Они должны вывести паром из строя, чтобы он не мог покинуть порт. Затем прикажите им отправляться на север вдоль побережья, чтобы выяснить, где высадились эти войска. Затем приготовьте моего коня и своего тоже, Грин. Я хочу лично посмотреть, что там происходит. Лонгстрит, до моего возвращения вы остаетесь за командира.


* * *

Генералу Шерману в Дублине телеграмму доставил полковник Робертсон.

— Генерал Джексон рапортует об окончании военных действий в Корке, — провозгласил он, держа только что прибывшую телеграмму. — Британцам известно, что в Ирландии что-то случилось. Один из их броненосцев заглянул туда, но «Виргиния» видела, как они отплывают.

Взяв телеграмму, Шерман прочел ее.

— Здесь мы справились, как и запланировано, а теперь и в Корке. Образцово-показательная кампания, победа на всех фронтах, но... Что происходит на севере? Я должен знать, как дела у генерала Ли.

Последние обрывы были ликвидированы, и телеграфная связь между Белфастом и Дублином под вечер заработала. Первое донесение спешно доставили Шерману, и тот быстро прочел принесенные листки, пока члены штаба выжидательно смотрели на него в молчании.

— Десант прошел отлично. Никакого сопротивления на северном побережье. Наша информация была верна. Там никаких войск. Прибыли в Белфаст по графику. Встретили сильное сопротивление, но наши войска одержали верх. Однако теперь их атакуют шотландские войска к северу от города. Ли придерживается мнения, что британцы высадили войска на берег севернее

Белфаста. Он отправил корабль нашего флота «Верный» расследовать этот вопрос, а сам следует к месту боевых действий. — Шерман бросил донесение на стол. Генерал Мигер взял его и прочитал, затем передал остальным офицерам штаба. Шерман устремил холодный, отсутствующий взгляд за окно, словно сквозь стены Дублина видел Ольстер и бьющиеся там войска.

— Не нравится мне все это. Север всегда был неизвестной величиной, что теперь и подтвердилось. На юге мы добились успеха. Все прибрежные укрепления захвачены и заняты нашими войсками, как запланировано. А раз береговые укрепления в наших руках, а в каждом крупном порту стоит по броненосцу, следовательно, британским войскам будет трудно высадить крупный десант вдоль восточного побережья. В море в данный момент господствует наш флот. Здесь мы сможем дать врагу отпор. — Развернув свой стул обратно, он обратился к офицерам штаба: — Мы должны действовать напрямую. Отправьте телеграмму генералу Джексону в Корк. Пусть он отправит не менее половины своих войск, чтобы они присоединились к нам здесь, в Дублине. Пусть заодно привезут все захваченные им пушки. Генерал Мигер, вы и личный состав Ирландской бригады должны держать оборону на укреплениях, которые мы заняли. Я отправляю 15-й Пенсильванский и 10-й Нью-йоркский полки в подкрепление Ли. — Он снова поглядел на карту. — Как только прибудут войска генерала Джексона, я их отправлю в Белфаст. Генерал Ли должен продержаться. — Он обернулся к капитану Грину. — Отправьте сообщение командору Голдсборо на «Мститель», введите его в курс. Сообщите, что он должен оставаться в Дублине, поскольку его орудия жизненно важны для нашей обороны. Но если я выясню, что его броненосец нужен на севере, он должен быть готов отплыть без промедления.

Воспользоваться же железнодорожной линией от Дублина до Белфаста для боевых действий предстояло впервые. Личный состав 15-го Пенсильванского медленно шагал через Дублин к станции. Солдаты не спали больше тридцати шести часов, причем половину этого времени сражались и были изнурены, но все еще готовы ринуться в бой. Квартирмейстер позаботился, чтобы их патронные сумки были полны. Перед тем как люди погрузились на поезд, им раздали горячую еду. Не прошло и пяти минут, как большинство солдат спало. «Они отличные солдаты, — думал генерал Шерман, шагая вдоль поезда и глядя через окошки на спящих. — Им нужен отдых».

Отдых нужен был и ему, но времени на это просто не осталось. Он сможет поспать лишь после того, как подкрепление будет отправлено на север. Дублинские докеры уже понесли пушки из Дублинского замка на станцию, за ними последуют порох, снаряды и пулеметы Гатлинга, а затем боеприпасы придется пополнять еще и еще. Поезда, которыми наступающие войска прибыли сюда из Голуэя, должны вернуться, чтобы взять боеприпасы, выгруженные с транспортных кораблей. Обо всем этом позаботится штаб. Это хорошие, опытные офицеры. Может быть, ему все-таки удастся отдохнуть.


* * *

Генералу Роберту Э. Ли достался крепкий длинноногий жеребец. С Трейвелером, конечно, ни в какое сравнение не идет, но вполне годится. Ровным галопом генерал обогнал запряженные лошадьми повозки с пулеметами Гатлинга, потом марширующих солдат. Капитан Грин на более медлительной лошади едва поспевал за ним.

— Поприветствуем славного старину Бобби Ли! — крикнул один из солдат, когда генерал проезжал мимо, и остальные ответили громовым «ура!». Помахав им шляпой, генерал направил коня на звук боя. Тот становился все громче и ближе, и когда послышался свист пуль, щелкающих по листве деревьев над головой, генерал спешился, и Грин последовал его примеру. Оба двинулись вперед, ведя лошадей под уздцы. За поворотом они увидели могучий дуб, под которым лежало двое солдат в серых мундирах. У одного, лежавшего без сознания, была забинтована голова. У второго, с сержантскими нашивками, рука висела на перевязи. Он коснулся полей шляпы здоровой левой рукой.

— Полковник отправил меня назад вместе с Калебом, генерал. Раз уж я не могу стрелять ни из винтовки, ни из чего. А Калеб...

— Что вам известно о ситуации?

— Было довольно скверно, пока он не подоспел со своими людьми. Мы залегли за каменной стеной, но эти скотти обходят нас с флангов. Их все больше и больше.

Ли медленно обернулся, взором окидывая ландшафт. Потом вытащил карту и подозвал Грина.

— Насколько я могу судить, бой идет примерно здесь. Теперь я хочу, чтобы была организована новая линия обороны здесь, у этих деревень Коркермейн и Карнкасл. От холмов до берега. Воспользуйтесь естественными укрытиями. — Вытащив из седельной сумки блокнот, он быстро набросал записку и передал ее капитану. — Подкрепление идет за нами по пятам. Передайте им этот приказ. Я хочу, чтобы они закрепились вот в этих полях, слева и справа, воспользовавшись теми каменными стенами, что мы миновали. Устройте на дороге баррикаду из поваленных деревьев и установите позади них Гатлинги. Я хочу, чтобы, как только это будет сделано, вперед отправили ординарца сообщить, что можно отступить на подготовленные позиции.

Адъютант галопом поскакал прочь, а Ли вверил своего коня сержанту, после чего пошел на звук боя.

Полковник Клебурн устроил штаб в полуразвалившемся амбаре, изрешеченном пулями.

— Вы их сдерживаете, Пэт? — спросил Ли, входя.

— Рад вас видеть, генерал. Едва-едва. Но боеприпасов уже в обрез, и навряд ли мы сможем остановить следующую штыковую атаку вроде последней.

Обороняющиеся растянулись редкой цепью вправо и влево. Большинство солдат нашло укрытие за изгородями или в низинках. Перестрелка была нерегулярной и хаотичной, пока не раздался горловой рев вражеских солдат, скрытых за холмом. Началась очередная атака. Грохот выстрелов теперь почти не смолкал.

— Сдерживайте их, сколько сможете, Пэт, подкрепление идет. Я разворачиваю линию обороны прямо у вас в тылу. Как только они займут позиции, вы сможете отвести своих людей.

Пулемет Гатлинга смолк: кончились боеприпасы, и пулеметчики вытащили затвор, выведя таким образом пулемет из строя. При отступлении взять его с собой они попросту не смогут. Теперь у обороняющихся остались только спенсеровские винтовки — да и у тех патроны были на исходе. Достаточно — едва-едва, — чтобы отбить атаку. А дюжина солдат в килтах прорвалась к обороняющимся, спрятавшимся за стеной. Началась рукопашная, но в конце концов их удалось отбросить. Генерал Ли как раз перезаряжал пистолет, когда прибежал ординарец.

— Майор велел сказать вам, сэр, что позиции готовы.

— Хорошо. Пэт, начинайте отводить своих людей.

Самое время. Атакующие хлынули на позиции в тот самый миг, когда солдаты в серых мундирах начали отступление. Но это было боевое отступление ко второму эшелону обороны. С неба заморосил дождик. Британское наступление было остановлено.

Покамест.


Смертельный поединок

Капитан Ившоу отрядил одного из морских пехотинцев, приписанных к кораблю, в телеграфную контору в порту Ларна. Как только армейский телеграфист записал телеграмму из Белфаста, пехотинец с ней в руках пронесся через порт, взбежал по сходням на корабль и поспешил на мостик. Ившоу быстро прочел написанное.

— Развести пары, — приказал капитан. — Отдать швартовы!

Как только они захватили паром Ларн — Стрэнрир, механики приняли меры, сняв на корабельной машине клапан безопасности, а также реверс. До возвращения «Верного» корабль никуда не денется. Из трубы боевого корабля, отходившего от причала, валил черный дым.

Никто не назвал бы этот корабль красавцем. Один из первых кораблей модифицированного класса «Монитор», построенный после успеха настоящего «Монитора», он был куда более пригоден для мореплавания, нежели предшественник. Оригинал, имевший очень низкую осадку, не мог выйти в море даже при небольшом волнении. А «Верный», изрядная часть бронированного корпуса которого находилась выше ватерлинии, больше смахивал на сырную коробку на толстой доске.

Однако, несмотря на уродство судна, его поворотная башня была вооружена двумя громадными орудиями, способными потопить практически любой корабль. Изрыгая тучи дыма, пеня воду носом, он направился на север вдоль побережья. Стоявший на мостике капитан Ившоу пристально разглядывал берег в бинокль.

— Если вражеские войска прибыли с севера, чтобы атаковать наши позиции, то наверняка высадились здесь с кораблей. Они могли добраться ночью из Шотландии, а мы их даже не видели. Не будь мы на привязи в гавани, они настолько далеко к югу не пробрались бы.

Они миновали мыс Баллигалли и двигались вдоль изрезанной береговой линии, когда впередсмотрящий заметил впереди дым.

— Вон там, сэр, пассажирское судно, только что обогнуло мыс! На северном курсе.

Поглядев по карте, капитан кивнул.

— Бухта Гленарм, к западу от мыса. Тут отмечена гавань.

— А как быть с кораблем, сэр? — спросил первый помощник. — Следовать ли нам за ним, остановить его?

— Это все равно что пытаться запереть дверь конюшни, когда лошадь уже украли. По-моему, раз уж это не военное судно, пусть себе мирно плывет своей дорогой. Давайте-ка посмотрим, где оно побывало.

Как только они обогнули Парк-Хед, показалась небольшая бухта. Там стояло на якоре еще одно пассажирское судно, и сквозь бинокли они разглядели войска, марширующие вверх по холму.

— Вот вам и ответ, — сказал капитан Ившоу. — Проложите курс обратно до Ларна, чтобы мы могли рапортовать об этом.

Пассажирский корабль, замеченный ими ранее, теперь почти скрылся за горизонтом, виднелась только труба. Затем впередсмотрящий начал оглядывать остальную часть горизонта. И вдруг еще корабль прямо по курсу. Подождав, пока удастся рассмотреть корабль ясно, он крикнул на мостик.

— С юга приближается судно! — сообщил лейтенант. — Под парусом, трехмачтовое, судя по всему, с машиной, поскольку от него валит дым.

— Вот это совсем другое дело, — повернув бинокль в указанном направлении, заметил Ившоу. — Вероятно, везет подкрепление. И не из Шотландии, а из Англии. Вероятно, при таком курсе со стороны Ливерпуля. Давайте-ка выясним.

— Если он везет войска, — встревожился лейтенант, — мы должны, ну, стрелять в него?

— Это придется решать, когда мы выясним, какой он везет груз, — с мрачной решимостью ответил капитан. — Если это подкрепление, мы определенно не можем позволить бросить его против наших войск.

Нос «Верного» был нацелен прямо на судно. Скорость нарастала. На том корабле их явно заметили, потому что несколько секунд спустя его изображение стало шире и вместо одного паруса стали видны три — корабль разворачивался.

— Поворачивает от нас, — отметил капитан. — Поворот оверштаг.

— Он не уйдет, — радостно отозвался лейтенант. — При таком оснащении не ему тягаться с нами в скорости.

И хотя следуя этим курсом убегающий корабль шел по ветру, несмотря на помощь его машины, уйти ему бы не удалось. Каждый оборот винта «Верного» сокращал разделяющее их расстояние. Все взгляды были устремлены на преследуемый корабль, пока впередсмотрящий не крикнул:

— Дым на горизонте! Десять румбов вправо по курсу.

Молчание затягивалось. Второе судно на всех парах шло вперед, уже показался его корпус.

— Броненосец! — сказал лейтенант. — Один из наших.

— Вряд ли, — отозвался Ившоу, разглядывая в бинокль растущий корабль. — К нам поступали донесения о нем. Броня десять дюймов. Четырнадцать орудий. Корабль Ее Величества «Завоеватель». Британец. Меняйте курс на Ларн, мы должны сообщить о его появлении нашим войскам в Белфасте. Прикажите канонирам заряжать фугасные снаряды и приготовить орудия.

— У него превосходство в огневой силе, сэр...

— Совершенно верно, лейтенант, совершенно верно. И тем не менее мы дадим бой.

На мостике «Завоевателя» все взгляды были устремлены на странное черное судно с единственной трубой, шедшее поперек их курса.

— Он поворачивает, сэр, — доложил первый помощник. — Идет на Ларн.

— Этого мы позволить не можем, — ответил капитан Дарнфорд. — Это американский корабль, клянусь Юпитером. Одна башня, два орудия. Свистать всех наверх!

Гонка шла на равных. Когда «Верный» вошел в гавань Ларна, его гигантский противник отставал на каких-то тысячу ярдов. Американский броненосец дал полный назад, но все-таки крепко врезался в причал. Стоявший наготове морской пехотинец схватил депешу капитана и спрыгнул, как только корабль столкнулся с причалом, прокатился по растрескавшимся доскам и растянулся во весь рост. Тут же вскочил и побежал к телеграфной станции. У него за спиной задраивали иллюминаторы — корабль готовился к бою.

«Верный» выстрелил первым, как только прицелы заполнил корпус «Завоевателя», входящего в устье Ларнского Лоха. Оба снаряда взорвались, врезавшись в борт британского корабля. Как только дым унесло ветром, стали видны две громадных вмятины в броне. Но, несмотря на силу удара и взрывов, снаряды не смогли пробить толстые слои стали и дерева. Потом семь орудийных портов «Завоевателя» дали полный бортовой залп, почти в унисон.

«Верный» развернул башню, как только был произведен выстрел, так что единственный снаряд, попавший по ней, отскочил от броневого тыла башни. Четыре вражеских орудия взяли прицел слишком высоко, и их снаряды пролетели над низкой палубой американца, разбив зал ожидания парома, находившийся позади него. Еще два снаряда ударили по палубе «Верного». Один из них с визгом отскочил от брони, но второй попал в стык брони и корпуса, проделав в борту рваную пробоину.

То была горькая, неравная, односторонняя битва. Местные жители и солдаты на берегу разбегались от пылающего зала ожидания. Пока «Верный» перезаряжал орудия, «Завоеватель» развернулся, и его батарея по штирборту с ревом изрыгнула пламя и снаряды. Американцы тотчас же отреагировали ответным огнем, не причинившим громадному кораблю видимого вреда.

Следующий бортовой залп расширил пробоину в корпусе американского корабля. Он начал оседать глубже. Его орудия выстрелили в последний раз, а потом башня скрылась под волнами. Вырывающийся из судна воздух забурлил, вспенив поверхность воды. Вскоре бурление прекратилось, воды успокоились... И ни малейшее движение не нарушало водной глади.

Ни одна живая душа не смогла спастись с затонувшего судна.

Матрос в развалинах телеграфной конторы обернулся к армейскому телеграфисту:

— Лучше допиши-ка к этому сообщению: «Верный» уничтожен вражеским огнем. Затонул со всем экипажем.


* * *

Герцог Кембриджский готов был изрыгать пламя. Чем больше он думал о наглости американцев, посмевших напасть на Британские острова, тем больше распалялся. Хотя рапорты пока не поступали — ни об успехе, ни о провале, — он требовал все новых и новых войск.

— Сомервилл! — ревел он. — Нет ли в Клайде еще кораблей, которыми мы могли бы воспользоваться?

— Возможно, сэр. Но поскольку Шотландские гвардейцы и Королевские Шотландские Серые погрузились на поезда и отправились туда, в данный момент у нас под рукой больше нет доступных войск. Однако я отправил приказ, запрещающий каким-либо кораблям выходить из Ливерпуля. Офицеры на месте решат, какие из них пригодны для доставки войск. — Он поднял глаза на настенные часы. — Грин-Говарды отбыли несколько часов назад и должны вот-вот прибыть в Ливерпуль. Королевский полк фузилеров следует за ними. Мы также собрали все имеющиеся в распоряжении батареи полевой артиллерии, так что они тоже в пути.

— Отличная работа, — признал герцог, хотя и ворчливо. — Теперь или никогда. Следует предположить, что наши десанты прошли хорошо и наши войска сейчас теснят врага в поле. Им следует послать подкрепление! Мы должны продолжать напор. Если сейчас мы не сможем возобладать над ними, вернуться и нанести удар в будущем будет дьявольски трудно.

— Вы совершенно правы, ваша милость. Враг бросил свои войска на завоевание Ирландии. Сражения ведут к потерям, нам неизвестно, в каком состоянии находится их связь. Но мы знаем, что у них недостаточно времени, чтобы наладить снабжение своих войск или послать подкрепление. Мы не можем потерпеть поражение на этот раз.


* * *

Отправив своих подчиненных по железной дороге на север из Корка, генерал Джексон по телеграфу попросил у генерала Шермана разрешения выступить во главе их. Шерман не колебался. Укрепления в Корке хорошо вооружены, людей на них предостаточно. Для успешной обороны вовсе не нужен боевой генерал ранга Джексона. Ответ Шермана был быстрым и лаконичным: «Командуйте своими войсками».

Когда войска Джексона прибыли в Дублин, их уже дожидались провожатые, чтобы провести через город на поезд до Белфаста. Сидевший верхом майор, держа под уздцы вторую оседланную лошадь, поприветствовал Джексона.

— Генерал Шерман желает вам здравствовать, сэр. Он хотел бы посовещаться с вами, пока ваши войска будут размещаться по вагонам.

Оседлав коня, Джексон последовал за адъютантом в штаб, расположенный в здании почтамта. Едва он вошел, Шерман взял его под руку.

— Поздравляю с успехом в сражении.

— Такова была господня воля. Итак, поведайте мне, что произошло на севере.

— Враг произвел массированный десант на побережье к северу отсюда. Мы должны первым делом остановить его на суше, а затем позаботиться, чтобы флот помешал высадке подкреплений, — генерал Шерман указал на карту Ирландии, приколотую к стене штаба. — На нашем северном фронте — Ли рапортует — мы держимся, но едва-едва. Вы должны поддержать его. Он бросил на оборону все свои резервы. Но фронт невелик и почти не пригоден к обороне. Дошло до рукопашной. Дальше так продолжаться не может. Сейчас генерал Ли организовал мощную линию обороны, чуть севернее Ларна. Как только стемнеет, войска отойдут на эти позиции, и вы усилите его. Там мы удержимся, но на море дело обстоит очень скверно. «Верный» потоплен.

— Об этом я не слыхал, — мрачно проронил Джексон.

— Просто у противника было превосходство в огневой мощи. Но он успел донести, что контратакующие британцы получили подкрепление в виде дополнительных кораблей с войсками.

С этим мы ничего не можем поделать — пока. Его противник «Завоеватель» сейчас защищает военные транспорты, продолжающие прибывать из Шотландии, а возможно, и из Англии.

— А как насчет «Мстителя»? Он наверняка может добраться до вражеских транспортов, но все еще стоит тут на приколе.

— По моему приказу. Как вам известно, «Виргиния» направляется сюда из Корка, как только она прибудет, они отплывут вместе. Тогда «Завоеватель» будет не в состоянии защищать себя и охранять военные транспорты в одно и то же время. Несомненно, следует ожидать прибытия дополнительных британских крейсеров. Мы должны воспользоваться случаем до того, как они прибудут.

— Нет ли вестей от «Диктатора»? — Остальные офицеры не решались произнести вслух этот вопрос, вертевшийся у всех на языке, но к Джексону это не относилось. Самый могучий броненосец не участвует в кампании из-за взорвавшегося котла. — От него вестей не было?

— Никаких. Я отправил один из транспортов на Азоры с указаниями, чтобы он направлялся в Белфаст, как только с ремонтом будет покончено. Нам остается лишь надеяться, что он уже отремонтирован. Мы должны помешать прибытию вражеского подкрепления. Как только наши войска прибудут на фронт, мы должны сделать все, что в наших силах. Как вам известно, мы удерживаем Дублин и Корк с абсолютным минимумом личного состава. Ваши полки — последние резервы, которые я могу отправить генералу Ли. Все остальные уже распределены. Если хоть один человек в силах удержать позиции, то это он.

— С милосердной помощью Господа, — твердо добавил Джексон, человек весьма набожный. — Мы пойдем туда, куда он велит нам идти, и в этом залог нашей победы.


Ва-банк

Главный механик корабля ВМФ США «Диктатор» стоял на судовом мостике, настолько изможденный, что покачивался от усталости. Его одежда почернела от смазки, как и его кожа. Сколько он ни пытался вытереть руки ветошью, все было тщетно. И только его налитые кровью глаза сохранили свой первоначальный цвет.

— Вопрос прост, — негромко произнес капитан Джонс. — И, полагаю, заслуживает простого ответа. Котел отремонтирован?

Скрутив ветошь жгутом, главный механик выпалил:

— Да, но...

— Никаких «но». Дотянет ли он нас до Ирландии?

С той самой поры, как корабль доставил послание от генерала Шермана сегодня днем, капитан метался на мостике из угла в угол. Уже стемнело, а его судно по-прежнему на приколе. В конце концов, больше не в силах сдерживать свое нетерпение, он послал за главным механиком. И теперь ждал его ответа.

— Он будет держать давление...

— Никаких «но», не забывайте. Дотянет он нас туда?

— Мне бы еще немного времени...

— У вас его нет. Мы отплываем сейчас же.

— Мне нужно хотя бы полчасика.

— Хорошо. После этого отплываем.


* * *

Капитан Фосбери сидел на корме катера, пересекавшего волнующиеся воды устья реки Мерси. Корабль флота Ее Величества «Смелый» неподвижно застыл впереди серым силуэтом на фоне серых небес под серым дождем. Похожи как две капли воды, подумал он. Как и должно быть. Корабли-близнецы. Сам Фосбери командует «Отважным», оставшимся позади. Конечно, его наметанный глаз не мог не заметить кое-какие отличия, но несущественные. Оба корабля построены в Клайде, спущены на воду в одном месяце и по-клайдовски сильны. Катер подвалил к борту броненосца, и послышался свисток боцмана.

— Фосбери, рад вас видеть, — сказал капитан Кокхэм, когда его коллега-капитан вскарабкался на палубу. — Пойдемте вниз, там суше и теплей. — Он утробно кашлянул. — Малость простудился, только ромом и спасаюсь. Составите мне компанию?

Усевшись в каюте капитана, они подняли бокалы в тосте.

— За посрамление врага! — провозгласил Кокхэм.

— И скорую победу. Что вы слышали?

— Да, наверно, то же, что и вы. Американцы вторглись в Ирландию — похоже, вполне успешно, хотя пока ни один из рапортов не заявляет об этом напрямую. Так или эдак, мы высадили войска на берег к северу от Белфаста, но они нуждаются в подкреплении. Мне приказано встретить вас здесь, затем оставаться на месте, пока мы не встретим корабли конвоя, идущего в Ирландию. Сегодня утром они пойдут вниз по реке из Ливерпуля.

— Именно это мне и говорили, — кивнул Фосбери. — С не большим добавлением, что «Завоеватель» опередил нас и уже затопил американский броненосец.

— Да неужто Юпитер-громовержец?! Отлично. Это научит янки не разевать рот на то, что им не по зубам.

Тут первый помощник негромко постучал в дверь и вошел.

— Вверх по реке видны три корабля, сэр. Все идут на пару и под парусом. Один похож на пакетбот.

— Пора мне на свой корабль, — встал Фосбери. — Насколько я помню, вы почти на год старше меня, так что подчиняюсь вашим приказаниям.

— Все просто, старина. Мы встаем между нашими подопечными и противником и заботимся, чтобы их не потопили.


* * *

«Мститель» вышел из Лиффи и встал на якоре в море с подветренной стороны от Минчского маяка. Идущая на всех парах на север «Виргиния» начала передавать сигналы, как только на ней смогли разглядеть сигнальщика на мостике второго корабля. Командор Голдсборо передал скорбную новость об утрате «Верного» вместе со всем экипажем. Обменявшись быстрыми репликами семафором, корабли развернулись и на всех парах устремились на север к Белфасту.


* * *

Миссисипский полк удерживал оборону всю долгую ночь. В часы тьмы ему пришлось отбить не одну вылазку противника. Они стреляли над самой землей, видя противника только во вспышках выстрелов. Потом схлестнулись штык к штыку и сабля к сабле, потому что многие шотландские офицеры были вооружены саблями — грозным оружием в рукопашной схватке под покровом темноты. В плен и той и другой стороной были захвачены очень немногие. Уже перед самым рассветом пришел приказ отступать. Пулеметы Гатлинга отводили последними, потому что их очереди не давали противнику поднять головы и напоминали, что американцы все еще здесь. Но в конце концов потащили прочь и их — по одному; солдаты толкали их колеса, налегали на веревки, пока не добрались до ждавших лошадей. К рассвету линия фронта была брошена, и обороняющиеся укрылись за новыми укреплениями.

Генерал Роберт Э. Ли стоял на высшей точке линии укреплений, где окопы подходили к подножию холмов. Его правый фланг вгрызся в берег залива Дрейне. Оттуда линия окопов тянулась через холмистую местность до основания холма Робин-Янгс. Солдаты окопались на совесть; этот урок обе стороны прекрасно усвоили во время войны между штатами. Пулеметы Гатлинга были установлены в пулеметных гнездах на линии обороны, а те несколько пушек, которые удалось привезти, расположили на склонах холма позади так, что они могли стрелять поверх окопов. Ли сделал все, что мог. Он предпочитал атаковать, но прекрасно умел строить и крепкую оборону.

Он сделал все возможное, чтобы подготовить позиции. Теперь оставалось только ждать атаки. Генерал спустился к подножию холма, где его дожидались помощники. Должно быть, они допрашивали пленного, потому что он заметил, как двое солдат уводят прочь человека в алом мундире.

— Вы узнали что-нибудь, Эндрюс?

— Так точно, сэр. Теперь там не только шотландские войска. Этот человек из королевского полка из Ливерпуля. Говорит, они приплыли оттуда.

— То есть не из Шотландии?

— Нет, сэр, это в Англии. Это означает, что после первых кораблей, высадивших шотландские войска, прибывали и другие.

Ли угрюмо поглядел в сторону моря.

— По ту сторону целая страна, битком набитая войсками, которые спят и видят, как бы пересечь это море, чтобы дать нам бой. Мы не можем оставаться в оборонительной позиции вечно. Мы должны контратаковать войска, которые уже здесь. Сбросить их в океан, пока к ним не прибыли свежие силы.

— У нас есть флот, сэр, — заметил капитан Эндрюс. — Уж он-то сможет не дать новым войскам высадиться.

— Я никогда не полагался на флот, отправляясь в бой, — холодно возразил Ли. — Сражения выигрывают сухопутные армии.

Со стороны врага, собравшегося вне досягаемости для американского оружия, донеслись отдаленные сигналы горнов. Британские орудия открыли барражирующий огонь, чтобы прикрыть пехоту, и вражеские цепи под барабанный бой двинулись вперед. Сражение началось. Британский командир не скупился на солдатские жизни. Волны атакующих накатывались одна за другой, угрожая захлестнуть узенькую полоску окопов. Но пулеметы Гатлинга и спенсеровские винтовки сеяли в рядах атакующих смерть и разрушение. Даже отважнейший солдат не может идти в атаку, зная, что в конце его ждет неминуемая смерть. Сперва один, затем другой подались назад, а потом атакующие батальоны в панике обратились в бегство.

Генерал Ли угрюмо смотрел вперед, а затем обернулся, услышав, как кто-то окликнул его по имени.

Генерал Твердыня Джексон соскочил с лошади. Обменявшись с ним рукопожатием, Ли взял его под руку.

— Моя крепкая десница! Мне очень вас не хватало.

— Я уже здесь, и мои полки идут следом за мной.

— Они понадобятся нам все до единого. Потому что мы должны атаковать и уничтожить британцев, пока у нас не кончились боеприпасы. С каждой атакой наши запасы тают. По-моему, это намеренно. Вражеский командир наверняка знает, что мы отрезаны от снабжения. Он обменивает жизни своих солдат на наши пули. Давайте-ка я покажу, что надо сделать.

На карте ситуация выглядела абсолютно ясной. Высокий холм, в который упирался их левый фланг, позади кончался скалистым обрывом. Под скалами находилась долина, охватывающая холм по кругу. Джексон сможет незаметно провести свои войска вокруг основания холма — и напасть на противника с тыла.

— Ударьте покрепче вот здесь, — сказал Ли. — Отрежьте их линии снабжения. Как только вы сделаете это, мы атакуем с фронта.

— Они будут зажаты между нами, и бежать им будет некуда. Бог даровал нам силу и волю. И во имя него мы добьемся успеха.

Полки Джексона даже близко не подошли к окопам. Вместо этого, не останавливаясь, они начали форсированный марш вокруг холма Робин-Янгс, чтобы атаковать противника с тыла. Успех или провал всей войны зависел от их выносливости. Джексону уже доводилось быть разящей десницей Ли, одерживающей верх. Теперь ему нужно было проделать это снова.


Победа — или поражение?

Капитан Джонс совершенно не сомневался, что его корабль сможет одолеть любое вражеское судно, встретившееся в море. Броня его не знает равных, с его орудиями не может сравниться ни одно из когда-либо установленных на кораблях. Обе его башни — одна на носу, а одна на корме, несут по две громаднейших пушки Пэррота. Стреляют они новыми закаленными остроконечными стальными болванками, на испытательном полигоне прекрасно пробивавшими любую броню. Капитан не сомневался, что они не подведут и в море. И теперь, вместо того чтобы избрать маршрут от Азорских островов до Ирландского моря, где он мог бы избежать встречи с прочими кораблями, он двигался напрямую к месту назначения.

Со скоростью двенадцать узлов. Он то и дело колотил кулаком по поручням мостика от отчаяния. Но главный механик не ручался за котлы, если еще поднять давление. Ну, по крайней мере корабль идет, а больше не стоит на якоре. Из штурманской рубки вышел первый помощник, и капитан жестом подозвал его.

— Как мы продвигаемся?

— Медленно, но верно, сэр. Поскольку мы идем к Белфасту по прямой, побережье Ирландии мы увидем лишь за островом Мэн. Сейчас мы, наверное, миновали Дублин...

— Дым на горизонте, прямо по курсу, — крикнул впередсмотрящий. — Несколько судов.

Как ни медлителен был «Диктатор», конвой впереди шел даже медленнее, равняясь на скорость самого тихоходного корабля — колесного пакетбота. На борту «Отважного» капитан Фосбери с трудом сдерживал гнев, глядя вперед на три воинских транспорта, плетущихся следом за «Смелым». Скоро покажется остров Мэн, потом Ирландия.

Эти воды бороздит немало судов, они уже разминулись с двумя кораблями сегодня, так что дыму на горизонте за кормой никто не придал значения. До тех пор, пока первый помощник, следивший за его продвижением, не опустил бинокль.

— Стальной корабль, сэр, мачт нету. По-моему, порядочных размеров.

Теперь за ним следил и Фосбери, чувствуя, как в душе растет ужас при виде его стремительного приближения.

— Я не узнаю его, сэр, — сказал первый помощник.

— Да вы и не можете. Он не из наших. Проклятье, вы поглядите на размеры орудий в передней башне!

«Смелый» прибавил ходу, обогнал транспортные корабли, оказавшись на расстоянии прямой видимости с «Отважным». Они обменялись сообщениями. Затем сбавили ход, пропуская конвой вперед. Они должны стоять стеной между подопечными и врагом. Они должны дать бой, что бы ни сулил его исход.

А на борту американского крейсера все взоры были устремлены на идущий впереди конвой.

— Боевого класса, — с громадным удовлетворением отметил капитан Джонс. — Броня и на носу, и на корме, а цитадель защищает наклонная броня. — Он видел рапорты, присланные из военного министерства: ирландские рабочие с верфей весьма детально сообщали об этих кораблях Фоксу в своих донесениях. —

Ну, посмотрим, как они выстоят против двенадцатидюймовых снарядов. Расстояние?

— Тысяча триста ярдов, — доложил наводчик.

— В пределах радиуса. Одиночным огонь!

Пару секунд спустя раздался оглушительный грохот, и стальной корабль содрогнулся от отдачи. Стоя прямо позади башни, Джонс отчетливо разглядел черную полоску снаряда, поднимающуюся на фоне синевы небес, чтобы затем устремиться вниз, к вражеским кораблям. Из моря поднялся громадный фонтан воды, почти окативший оба броненосца.

— Недолет! — крикнул капитан. — Следующий ляжет прямо в цель!

Следующий взрыв был слабее, глуше. Но орудия не стреляли. Капитан Джонс с ужасом ощутил, что корабль замедляет ход, теряя скорость, — винт остановился.

Снова котел...

Два британских броненосца, собиравшиеся биться насмерть в надежде, что смогут не подпустить этого монстра к своим подопечным, просто не могли поверить своей удаче. Американский голиаф потерял ход и остановился, покачиваясь на волнах. «Отважный» выпустил белый плюмаж пара в долгом гудке победы. Они набрали ход и поспешили за своими подопечными. А оставшийся позади «Диктатор» становился все меньше и меньше, пока окончательно не скрылся из виду.


* * *

А менее чем в сотне миль впереди «Мститель» и «Виргиния» разглядывали черную громаду британского броненосца, стоявшего неподалеку от ирландского побережья. Наверняка тот самый корабль, который потопил «Верного».

«Завоеватель» взял мористее, чтобы иметь пространство для маневра. Развернулся, нацелил пушки на несущиеся к нему американские броненосцы.

«Мститель», шедший первым, проскользнул менее чем в двадцати ярдах от британского корабля. Их залпы раздались почти одновременно; пелена, сотканная из огня и дыма, связала оба корабля. Но грохот металла о металл заглушил взрывы. Когда они разминулись, ни тот ни другой корабль не понес серьезного урона. Оба были ровней друг другу и по огневой мощи, и по броне.

Но к «Виргинии» это не относилось. Прежде чем «Завоеватель» успел перезарядить орудия по левому борту, американский броненосец настиг его. «Завоеватель» пытался развернуться, чтобы направить на цель орудия штирборта, но у него просто не хватило времени. Две пушки передней башни выстрелили. 12-дюй-мовые пушки Пэррота, заряжающиеся с казенника, остроконечные стальные бронебойные снаряды. Впервые эти орудия выстрелили во гневе.

Оба снаряда взорвались как один. Дым тут же развеялся, и когда кормовая башня «Виргинии» поравнялась с вражеским кораблем, в борту у него зияла чудовищная пробоина. Обе кормовых пушки выстрелили в разверстую рану.

Четыре фугасных снаряда смертельно ранили «Завоевателя». Из рваной дыры повалил дым, а потом прогрохотал еще один взрыв, из пробоины вырвалось пламя. Взорвались боеприпасы. Когда американские корабли поворачивали, британец уже оседал в воде, задрав нос. А затем огромный корабль под рев вырывающихся пузырей ушел под воду.

Оба броненосца сбавили ход, чтобы собрать немногих выживших. Гордости британского флота больше не существовало.


* * *

Со склонов поросшего лесом холма генерал Твердыня Джексон видел тыл вражеских позиций. Группа офицеров держала совет, а мимо проходило отделение солдат: раненых выносили на носилках.

— Пять минут, — приказал он, и его изнуренные солдаты повалились на землю под деревьями. Дисциплина на марше соблюдалась неукоснительно, до сих пор они даже не прикасались к своим флягам. И теперь пили взахлеб, утоляя жажду. Проверили, заряжены ли винтовки, затем примкнули штыки.

— И чтобы никакого крика, пока не ударим по ним, слышите, — велел главный сержант. — А потом орите во всю глотку, будто черти в аду. Попотчуйте их холодной сталью и горячим свинцом. Дайте им жару, тигры!

Сигнал был передан по цепи, и они встали, ожидая команды. Все взгляды были устремлены на генерала Джексона, вышедшего на солнце и медленно вытащившего саблю. Он поднял ее высоко над головой, а затем наотмашь рассек воздух сверху вниз. Цепи облаченных в серые мундиры солдат безмолвно вышли из-под деревьев, шагая вперед все быстрее и быстрее, — а затем устремились бегом вниз по склону.

Для врага это было полнейшей неожиданностью. Главный сержант протопал мимо Джексона и врезался в сбившихся в кучу офицеров — всадив штык в того, у кого было больше золоченой куриной требухи на головном уборе. Джексон не отставал от него. Его сабля разила направо и налево.

Атакующие врезались в тыл британцев, прокладывая себе путь штыками. Раздался выстрел, затем еще — и воинственный рев тысячи глоток слился в единый грозный клич.

Обороняющиеся четко расслышали гром стрельбы и пронзительные крики.

— Теперь наша очередь, — провозгласил генерал Роберт Э. Ли. — Мы сдерживались чересчур долго. Теперь давайте-ка отплатим им той же монетой!

Его солдаты, засидевшиеся в окопах, лавиной повалили через каменные и деревянные баррикады и набросились на врага.

Внезапность атаки, грубая сила штыков и ливень пуль из скорострельных спенсеровских винтовок очистили поле боя. Сбившиеся в кучи люди сражались и погибали. Британские солдаты пытались бежать, но бежать было некуда. Лишенные руководства — их офицеры были или захвачены в плен, или убиты, — оставшиеся без боеприпасов, цепенеющие от ужаса, они просто не видели иного выхода.

Бросив оружие, они сдались. А на море разыгрывалось последнее сражение.

Американский крейсер «Виргиния» и не отстающий от нее «Мститель» на всех парах шли к приближающемуся конвою. Стоя на мостике «Виргинии», капитан Рафаэль Семс разглядывал через бинокль два броненосца с развевающимися «Юнион Джеками» и изготовленными к бою орудиями. А позади них легли в дрейф три военных транспорта.

— Ну, судя по всему, они хотят дать нам бой, — заметил Семс, опуская бинокль и покачивая головой. — Какая самонадеянность! — Он обернулся к первому помощнику лейтенанту Сойеру. — Спустите катер. Возьмите скатерть и размахивайте ею. Скажите капитану, что, если он сложит оружие, мы пощадим его людей — и его корабль. В качестве веского аргумента можете рассказать ему, что случилось с «Завоевателем». — Те немногие, кто выжил в сражении, назвали свой корабль.

Капитан Фосбери смотрел на приближающийся катер со смешанным чувством. Он видел калибр орудий, направленных на него, и знал, что ему предложат. Жизнь — или смерть. Но есть ли у него выбор? Выслушав лейтенанта Сойера, он ужаснулся вести о «Завоевателе».

— Со всем экипажем, вы говорите?

— Выживших меньше дюжины. С одного залпа. Как по-вашему, долго ли выстоит ваш корабль?

— Я ценю вашу заботу, — Фосбери весь подобрался. — Но, видите ли, у меня нет выбора. Я никогда не смогу пережить бесчестья, если сдамся, не сделав ни единого выстрела, при первой же встрече с врагом. Бесчестье...

— Ваша смерть — смерть вашего экипажа. Есть вещи похуже бесчестья.

— Для колониста быть может, — огрызнулся Фосбери. — Но не для джентльмена. Покиньте мой корабль, сэр. Полагаю, ответ вам ясен.

— Значит, они весьма щепетильны в вопросах чести, а? — сказал капитан Семе, когда Сойер прибыл с докладом на мостик. — Дайте сигнал «Виргинии». От сдачи отказались. Стреляю высоко, чтобы вывести из строя орудия, но не затопить корабль. Удачи.

Три войсковых транспорта сдали назад, как только два американских броненосца устремились на их защитников.

Это было не сражение, а целенаправленное избиение. Британские ядра отскакивали от крепкой американской брони.

Зато американские орудия осыпали их снарядами, превращая в исковерканные остовы. При этом стреляли они высоко. Расстрелянные и изувеченные, но все еще остающиеся на плаву, британские броненосцы в конце концов выбросили белый флаг.

Честь капитана Фосбери не пострадала. Зато сам он погиб.

«Мститель» остался у изувеченных британских броненосцев, а «Виргиния» устремилась за транспортами, обратившимися в бегство, как только начался бой. Находящиеся в них войска будут высажены на берег и отправятся прямиком в лагерь военнопленных.

Все висело на волоске, но британская контратака не удалась. Ирландия больше не входила в Великобританию. Но и не стала еще полноценной державой. Ей предстояло пройти еще долгий путь, прежде чем настанет этот счастливый день.


Победа!

Для Генри, лорда Блессингтона, было совершенно очевидно, что в Ирландии происходит нечто очень тревожное. Три долгих дня он следил и выжидал, прислушиваясь к разговорам слуг и пытаясь отделить домыслы от фактов. Сделать это было очень трудно. Из верхних окон замка Трим он видел солдат, марширующих на север. На второй день мимо проскакал эскадрон кавалеристов, и в тот же день издали докатился грохот канонады.

На третий день он отправил своего управляющего верхом в Дрохеду, чтобы тот выяснил, что удастся. Управляющий — ирландец, но вполне благонадежный человек. По крайней мере, до сей поры. А вот теперь он вернулся и стоял перед лордом, дрожа от переполняющих душу чувств. Рили никогда не отличался избытком воображения, и Блессингтон еще ни разу не видел его таким, как сейчас, — стоя посреди кабинета, тот комкал свою шляпу, не находя слов.

— Да сядь же, человече, сядь и возьми себя в руки, — не вытерпел Блессингтон. — Выпей вот это. — Он подвинул через стол бокал с бренди и сам опустился в большое кресло спиной к окну. — А теперь поведай мне, что ты узнал.

Рили выпил залпом, поперхнулся и взахлеб закашлялся. Потом утер рот и лицо громадным платком, который извлек из рукава, после чего выудил из кармана сюртука маленькую книжечку в кожаном переплете, которую всегда носил с собой. Казалось, приступ кашля излечил его от немоты.

— Я делал записи, ваша светлость. Я пошел к секретарю городской корпорации и узнал у него. У него там были кое-какие телеграммы, и он дал мне их посмотреть. Похоже, американские солдаты захватили Дублин. Они повсюду.

— Захватили Дублин? Как... И как они сюда попали?

— Да кто знает? О, чего я только не понаслушался, разговоров хоть отбавляй. Одни говорят, что они пришли морем с огромадным флотом. Кто-то сказал, что видел собственными глазами, как они высаживались тысячами, на лодках и баржах вниз по каналу Ройял и Лиффи. Но одно наверняка, и все, что я слышал, сходится с этим: они тут, и их ужасно много. И раненые есть, и в больнице, где они находятся, говорят о большущем сражении в Кьюрра.

— Да, там без сражения не обойдется, — подтвердил Блессингтон и едва не сказал «у нас», но вовремя прикусил язык. — Там расквартировано не меньше десяти тысяч солдат. Наверное, речь об этом!

— И вправду, сэр, я уверен, так оно и есть. А еще масса народу, кто верит, будто американцы приехали поездом, и видели, как они сходят.

— Да, конечно, именно так они должны были поступить. Искренне верю. Я бывал в Америке. Они знают толк в железных дорогах. — Встав, он постучал по карте в рамке на стене. Она изображала замки и гербы, означающие поместья знати в Ирландии, и все же из-за этих щитов и доспехов проглядывала карта. — Они высадились здесь, в Голуэе, даю гарантию. Подавили местное сопротивление, где наткнулись на него, потом доехали поездами до Дублина. А как насчет остальной Ирландии? — Он снова повернулся к Рили. — Что слышно?

— Видно, ваша светлость. На воротах почты висит большущее объявление. Я списал его сюда, только самую суть, насколько мог, народ прямо-таки дрался, чтобы подобраться поближе и прочитать. Там сказано, Корк взят и весь юг Ирландии в руках Освободителей. Это так они теперь себя называют, Освободители.

— Еще бы, как же иначе? — с горечью бросил лорд. — Но что насчет Белфаста?

— Там яростные бои, вот что там сказано. Но Белфаст одолели, Ольстер сдался, а Ирландия едина, неделима и свободна. А военное положение, комендантский час от заката до рассвета будет снят, как только подавят очаги сопротивления. Это не мои слова, я списал, что видел.

— Да, Рили, спасибо. Отличная работа. — Блессингтон отослал управляющего взмахом руки и снова обернулся к карте, пробормотав под нос: — Поезда...

Как просто, если вдуматься! О войсках на западе и говорить-то смешно. Сам Блессингтон их даже и не видел. Захватчики могли высадиться, где им вздумается, да наверняка мятежники встречали их с распростертыми объятиями. От Лимерика до Корка. От Голуэя до Дублина. От Лондондерри до Белфаста... «А вот на севере им пришлось туго, ручаюсь. Тамошний народ лоялен. Не то что юг Ирландии. Гадючье гнездо фениев». Он отвернулся от карты, и в этот момент дверь кабинета распахнулась.

— Видела, как Рили выходил, — сказала леди Сара Блессингтон. — Он что-нибудь выяснил о... проблемах?

— А то как же! Проблемы, как вы сочли уместным назвать их, это дерьмовое вторжение и дерьмовая война! — Зная, что жене не по душе вульгарные выражения, на сей раз он употребил их с каким-то извращенным удовольствием. Она англичанка по рождению, приходится очень дальней родней королеве, о чем с гордостью то и дело ему напоминает. Она распахнула глаза, но не позволила втянуть себя в перепалку.

— Война?

— Похоже, новые хозяева Ирландии — американцы. Пока наши войска валандаются в Мексике, строя планы каких-то ерундовых атак, американцы явились сюда. Сейчас.

— А наши войска? — переспросила Сара, сделав упор на слове «наши».

Генри отвернулся, стискивая кулаки, устремив невидящий взгляд за окно. Он-то родом из насажденных джентри, один из капли титулованных протестантов в море католиков. Ирландец по рождению и воспитанию, не считая пары лет учебы в Кембридже, он ни то, ни это, ни посередке. У Сары таких проблем нет. Урожденная англичанка, она носит родину в сердце. Но как быть с ним? Куда податься? Что ждет его в будущем?

Патрик Рили, управляющий имением замка Трим, подобными проблемами не терзался. Покинув замок, он зашагал мимо ряда тесно выстроившихся, стена к стене, домиков. Входная дверь его дома открывалась прямо в кухню. Там его дожидались блессингтонский дворецкий Питер и старший конюх Симус. Кивнув им, Рили взял каменный кувшин и поставил стаканы для всех троих. После чего плеснул в них по изрядной порции виски.

— За Ирландию — наконец-то дождавшуюся свободы! — провозгласил он, поднимая стакан.

— Значится, правда, — догадался Питер.

— Такая ж правда, как то, что я сижу тут перед вами и пью из этого стакана.

— Так не только слухи? — переспросил недоверчивый, как всегда, Симус.

— Да прочти это в газете сам, — Рили извлек из кармана фрака экземпляр «Айриш тайме» и припечатал газету ладонью к столу. Черные буквы заголовка прямо-таки бросались в глаза:


ОСВОБОЖДЕНИЕ ИРЛАНДИИ

— Слава богу, — вполголоса проговорил Питер, погладив газету тыльной стороной ладони нежно, как щеку возлюбленной.

— Я закинул его светлости словечко-другое насчет того, что творится. Но эта газета моя, для моих детей и ихних детей и внуков, — молвил Рили. — Это исторический день.

— И вправду, — согласился Питер, наклоняясь, чтобы прочесть благословенные слова.


* * *

Генерал Уильям Тикамси Шерман тоже любовался жирным шрифтом заголовка в «Айриш таймс». Первый выпуск газеты, напечатанный с той поры, как его армия добралась до Дублина. Сквозь открытое окно доносился шум ликующей толпы на Сэквилл-стрит. Как только телеграфные линии были восстановлены, генерал перенес свой штаб в здание почтамта; в конце концов, все линии сходятся сюда. Один из его помощников повесил полотнище его боевого знамени на шесте рядом с главным входом. Теперь на улице негде яблоку упасть от людей, пришедших поглядеть на флаг и поприветствовать армию-освободительницу.

— Вы их кумир, генерал, — сказал Фрэнсис Мигер, переступая порог.

— Вы заслужили эту честь ничуть не меньше — вы и весь личный состав Ирландской бригады. Первые в бою, первые в мирной жизни. Нам бы следовало повесить ирландский флаг рядом со звездно-полосатым.

— Мы бы так и сделали, кабы могли. Да только у нас нет такого. Пока. По-моему, это надо решить первым делом. Ну, что-то я совсем потерял голову. Я чего пришел-то: телеграф до Лимерика снова заработал. Войсковой транспорт «Звезда Мемфиса» закончил погрузку и только ожидает пакета.

— Отлично. Вот он. Адресован президенту Линкольну. — Шерман вручил конверт ординарцу, поспешившему прочь. — «Звезда Мемфиса» — самый быстрый из наших кораблей. Везет в трюме партию британских пленных. Капитан заверил меня, что судно сможет делать двадцать один узел всю дорогу до Галифакса в Новой Шотландии — именно там заканчивается новый кабель до Соединенных Штатов. Сообщение ляжет президенту на стол, как только корабль причалит.

— Вот уж чудеса современной телеграфной связи! — покачал головой Мигер. — Мы живем в совершенно новом мире.


* * *

Хей вошел прямо посреди заседания кабинета министров с телеграммой в руке и положил ее на стол перед президентом.

— Депеша от генерала Шермана, которой вы дожидались, господин президент.

Беря очки, Линкольн заметил, что пальцы его слегка дрожат. Но голос его был тверд, когда он зачитывал текст телеграммы вслух.

— «С громадным удовольствием извещаю вас, что наши войска в Ирландии добились успеха на всех фронтах. Десанты в Лимерике и Голуэе практически не встретили сопротивления, так что атаки на Дублин и Корк прошли, как запланировано. Британские войска, оборонявшие Дублин, оказали яростное сопротивление, но их поражение было предрешено. То же самое можно сказать о Корке. Совместная операция с флотом увенчалась блестящим успехом во всех городах. Однако защитники Белфаста и контратаковавшие войска на севере оказали мощное сопротивление. Но в конце концов они были подавлены и разгромлены.

Я объявил военное положение вплоть до того времени, пока не будут нейтрализованы все гарнизоны и очаги сопротивления вражеских войск, которые мы обошли ради молниеносного нападения. Они не представляют реальной угрозы, поскольку крайне немногочисленны и дезорганизованы. И посему могу утверждать, что мощь нашей армии возобладала. Ирландия свободна». Подписано генералом Уильямом Тикамси Шерманом.

— Насколько я понимаю, пять суток от начала до конца, — произнес военный министр. — История видела Сорокалетнюю войну, равно как и прочие конфликты — и подольше, и покороче. Но, джентльмены, не думаю, чтоб история хоть раз прежде видела войну, начавшуюся и окончившуюся менее чем за одну неделю. Это война совершенно нового рода, точь-в-точь как говорил нам генерал Шерман. Молниеносная война, во время которой противника ошеломляют натиском, кончающаяся чуть ли не до того, как он обнаружит, что его атакуют. Ирландия взята, узурпатор поражен, дело сделано.

— За что мы весьма и весьма благодарны, — утомленно проронил Линкольн. — Лично я устал от войн, как бы молниеносно они ни проводились, как бы стремительно ни выигрывались. Быть может, наши британские собратья прочтут огненную надпись на стене и начнут что-то понимать. Довольно воевать. Мы ждем от будущего только мира. Мое заветное желание, чтобы они теперь вывели свои войска из этого полушария и вместе с нами устремились в мирное будущее.


* * *

— Это невозможно! — верещала королева Виктория. Ее лицо даже под белой маской пудры от гнева стало совершенно пунцовым. — Вы стоите перед нами и говорите, что мы больше не королева Ирландии.

Лорд Пальмерстон склонил голову в горестном поклоне.

— Похоже, Ваше Величество, это именно так. К нам пришло по телеграфу донесение «Завоевателя» о разведке Корка. В Северной Ирландии шотландские войска отступили с боями и вернулись с вестью, что Белфаст тоже взят. Кроме того, прибыла телеграмма из Холихеда, что пакетбот из Кингстона прибыл по графику, впервые за неделю. На борту только британские пассажиры, экипаж судна недоукомплектован, поскольку в нем остались только британские матросы. Однако он доставил ирландскую газету, каковая, от слова до слова, передается по телеграфу сюда в то самое время, пока мы говорим. — Выпрямившись, он

протянул королеве стопку телеграфных бланков. — Вот что прибыло первым. Тут довольно подробно сказано о поражении наших войск и ликовании местного населения по поводу того, что здесь упоминается как избавление от английского ига...

Тут Пальмерстон смолк, осознав, что королева больше не слушает. Она хныкала, едва не теряя сознания, проливала слезы в платок, который держала одна из фрейлин. Бормоча извинения, лорд Пальмерстон с поклоном удалился.

— Вот уж чертовски беспросветный день! — буркнул он, как только дверь закрылась за ним. Сунул бумаги в карман и развернулся, чтобы покинуть дворец.

— Проклятье! — рявкнул он на дрожащих королевских лакеев. — Это не конец, клянусь, а самое начало! И кончится это, лишь когда эти американцы будут уничтожены, уничтожены все до последнего! Нас застали врасплох, вот и все. Это зло не может восторжествовать.


Рождение новой Ирландии

Было воскресенье — первое воскресенье со времени краткой битвы за Ирландию, кончившейся победой американских войск. Колокола церквей звонили по всему краю, и во многих храмах возносились благодарственные молитвы, а пришедших на службу солдат ждал теплый прием. Улыбки и рукопожатия, и, что даже лучше, в пабах напитки для них лились рекой, и не могло быть и речи о том, чтобы эти отважные люди из-за моря платили за выпивку.

Это на юге.

А на севере Ирландии, в Белфасте, в городах, через которые прошли американцы, католики шли на мессу в молчании, они шагали по мокрым от дождя тротуарам, не поднимая глаз друг на друга. И лишь когда оказывались в церкви и двери ее были заперты, они осмеливались заговорить, возглашая вопросы, на которые не было ответов.

В Портстюарте католическая церковь стояла рядом с песчаными дюнами, неподалеку от пляжа, где высадились американцы. Священник стоял в дверях, когда длинная вереница солдат в серых мундирах пришла с пляжа и миновала его церковь. Некоторые по пути махали ему. А другие — к его изумлению — даже крестились[62], проходя мимо церкви. Улыбаясь во весь рот, он осенял их крестным знамением, благословляя снова и снова. Теперь настало время поведать об этом пастве. Как только он поднялся на кафедру, разговоры стихли.

— Мы должны хранить молчание — и не терять надежды. Эти две вещи мы должны сделать первым делом. Молчать, ибо участь Ирландии нам неведома. Мы видели американскую армию, двинувшуюся на юг. Нам остается уповать, что там она добилась полного успеха, как и в остальной Ирландии. Заняли ли они юг? Мы не знаем. Нам остается лишь надеяться — и молиться. Молиться, чтобы эти люди из-за моря пришли сюда объединить Ирландию, даровать ей свободу, которой она еще не знала прежде. Мы можем молиться, молиться от всей души за их успех. Но мы должны молиться в молчании до той поры, пока не узнаем об участи Ирландии. Склонить головы и молиться в надежде, которую они принесли на эти многострадальные берега.

В Белфасте в протестантских конгрегациях царил холод под стать зябкому ветру и хлесткому дождю, изливающемуся с низких октябрьских небес. Генерал Роберт Э. Ли и его офицеры выехали из ратуши, где они устроили свой штаб, в пресвитерианскую церковь на Мей-стрит, куда джентри собрались на воскресную службу. Мимо на рысях проехал кавалерийский эскадрон, и Ли ответил на приветствие солдат, попутно отметив, что перед правительственными зданиями стоят часовые. Чрезвычайного положения еще не отменяли.

Когда американские офицеры, пройдя между высокими колоннами, вошли в церковь, прихожане с шуршанием заерзали и начали негромко перешептываться. Преподобный Иан Крейг только что подошел к кафедре и, хотя был весьма велеречив во всякое другое время, в эту минуту не нашел слов. Военные спокойно прошли к переднему ряду сидений, поспешно покинутому теми немногими прихожанами, которые примостились там, и уселись. Сидя по-военному прямо, держа шляпы на коленях, офицеры выжидательно глядели на преподобного Крейга. Молчание затягивалось, но в конце концов он откашлялся и заговорил.

Он возгласил проповедь об искуплении грехов и братской любви, оказавшуюся неожиданно краткой для него. Он не встал у дверей, когда его паства выходила, как собирался, а вместо этого поспешил в ризницу.

— Как поживаете, мэм? — генерал Ли приподнял шляпу перед облаченной в черное пожилой женщиной, шедшей по проходу. Охнув, она с ужасом поглядела на него и поспешила прочь, как и остальные.

— Смахивает на то, что они считают, будто могут подцепить от нас что-нибудь этакое, — заметил Джеймс Лонгстрит.

— Может, так и есть, — Ли загадочно улыбнулся.

Когда он вернулся в штаб, дежурный офицер доложил:

— С вами просит встречи делегация местных, генерал.

— Сколько человек?

— Мэр, мистер Джон Литл, и десять членов муниципального совета Белфаста.

— Слишком много. Скажите, что я встречусь с мэром и еще одним из них, этого вполне достаточно. Но перед тем как впустить их, пошлите за военврачом Рейнольдсом.

Он просматривал скопившиеся на столе донесения, пока не вошел Рейнольдс.

— Садитесь, Фрэнсис, и глядите соколом. Местные наконец-то решились поговорить с нами.

— Что ж, весьма рад слышать. Любопытно, что они имеют сказать.

— Скорее всего жалобы, — предположил Ли и не ошибся.

— Мэр Литл, советник Мьюлан, — доложил сержант, впуская обоих.

Литл — толстяк в черном сюртуке — прямо-таки кипел от гнева.

— Я протестую, сэр, против исключения советников...

— Пожалуйста, присаживайтесь, джентльмены, — перебил его Ли. — Я генерал Ли, военный комендант этого города. А это военврач Рейнольдс, член моего штаба. В этом городе действует чрезвычайное положение, и только мне решать, каковы будут размеры всех собраний — как публичных, так и частных. Уверен, вы это понимаете. Итак, чем могу служить?

Тяжело плюхнувшись в кресло, Литл некоторое время перебирал звенья золотой часовой цепочки, прежде чем заговорить.

— Вы говорите, чрезвычайное положение, сэр? А с какой это стати и надолго ли?

— Я объявил чрезвычайное положение, потому что эта страна пребывает в состоянии войны между двумя противоборствующими военными группировками. Как только сопротивление врага будет подавлено и восстановится мир, чрезвычайное положение будет отменено.

— Я протестую. Вы стреляли по вооруженным силам нашей страны...

— Этого я не делал, сэр, — резко, ледяным тоном отрезал Ли. — Эта страна — Ирландия, а я воевал только с британскими войсками.

— Но мы британцы, мы протестуем против вашего присутствия здесь, против вашего вторжения...

— Если вы позволите мне высказаться, — невозмутимо проронил Рейнольдс, — я бы хотел указать на ряд неопровержимых истин.

— Вы не американец, — с упреком отозвался Мьюлан, услышав ирландский акцент Рейнольдса.

— A-а, как раз напротив, мистер Мьюлан. Я рожден в Дерри и получил образование здесь, в Белфасте, но я такой же американец, как и присутствующий здесь генерал. Мы — нация эмигрантов, как и вы.

— Ничего подобного!

— Я бы хотел напомнить вам, что вы националист и протестант и ваши предки эмигрировали из Шотландии несколько веков назад. Если вы желаете вернуться в эту страну, генерал Ли проинформировал меня, что вы вольны так и поступить. Если же вы останетесь здесь, с вами будут обращаться справедливо, как со всяким другим ирландцем.

— Вы католик до мозга костей, — буркнул Литл.

— Нет, сэр, — холодно возразил Рейнольдс. — Я ирландский католик, а ныне гражданин Америки. В нашей стране церковь полностью отделена от государства. У нас нет официальной государственной религии...

— Но вы выступите на стороне католиков против протестантов, вот что вы сделаете...

— Мистер Литл, — хлестко, как кнут, прозвучали слова Ли, заставив мэра прикусить язык, — если вы пришли сюда ради религиозных дебатов, можете удалиться прямо сейчас. Если же вы пришли как выборный представитель этого города, то назовите нам причины своего визита.

Литл тяжело дышал, не в силах говорить. Молчание нарушил советник Мьюлан.

— Генерал, протестанты на севере — народ, подвергавшийся множеству нападок и злостно оклеветанный, ныне живущий в мире и ладящий между собой. Мы народ тружеников, выстроивших Белфаст за считаные годы и сделавших его преуспевающим, растущим городом. Мы ткем лен и строим корабли. Но если мы объединимся с отсталым югом, тут уж без перемен не обойдется, я уверен. Наше прошлое было бурным, но, мне кажется, оно позади. Что же теперь будет с нами?

— С вами и всеми прочими жителями этой страны будут обращаться на равных. Я искренне надеюсь, что все вы последуете примеру народа Канады, где были проведены всенациональные выборы и демократически избрано правительство. Мы надеемся, что то же самое в ближайшем будущем произойдет и в Мексике, как только оккупационная армия будет изгнана из нее.

— Но если вы позволите им править нами, начнутся убийства на улицах...

— Мистер Литл, — негромко отозвался Рейнольдс, — больше нет никаких их. Теперь есть только демократия, при которой все люди равны. Один человек — один голос. Я-то думал, что, будучи выборным представителем, вы должны уважать этот факт. Ирландией больше не будут править сверху заморские монархи или самозваные аристократы. Вы свободный человек и должны быть благодарны за эту свободу.

— Свободу?! — крикнул тот. — Нами правят захватчики!

— Пока что, — невозмутимо молвил Ли. — Но когда у вас пройдут выборы, мы с огромной радостью удалимся. Тогда у вас будет собственная полиция для вашей защиты и собственная армия для защиты от грозящих вам иностранных вторжений. Мы предлагаем вам свободу от иностранного правления. С вашей стороны было бы глупо отказываться от нее.

Мэр источал открытую ненависть. Всем присутствующим было ясно, что его протестантское большинство в Северной Ирландии теперь станет меньшинством в католической Ирландии, хотя никто и не высказал этого вслух.

— С чего вы это взяли, что в новой Ирландии не найдется места для вас? — мягко продолжал военврач Рейнольдс. — Раз мы сражаемся за справедливость, мы сможем забыть прошлые раздоры. Неужели эта цель не стоит усилий? Вы видите, что на мне синий мундир, а на генерале Ли — серый. Вы знаете, что это означает? Мы прошли через ужасную гражданскую войну, где брат убивал брата, а теперь оставили это в прошлом и живем в мире. Неужели вы не можете забыть свои племенные разногласия и жить в мире со своим братьями, делящими с вами этот остров? Это ли не достойная цель?

Ответом ему послужило лишь угрюмое молчание. Но, судя по выражению лиц посетителей, обоих ничуть не увлекала перспектива нового мира. Наконец Ли нарушил молчание.

— Вы можете идти, джентльмены. Пожалуйста, обращайтесь ко мне в любой момент по вопросам, касающимся общественного блага. Мы все на одной стороне, как столь красноречиво поведал нам мистер Рейнольдс.

На стороне мира.


* * *

Несмотря на отказ генерала Шермана подпустить его хоть на пушечный выстрел к флоту, отправлявшемуся на бой, Джон Стюарт Милл все-таки ухитрился прибыть в Ирландию, как только военные действия окончились. Он обратился непосредственно к президенту Линкольну, тот переговорил с министром военного флота, который доверил дело адмиралу Фаррагуту, в свою очередь обратившемуся за помощью к командору Голдсборо. Голдсборо внес чрезвычайно практичное предложение, чтобы Милл увидел войну с палубы его корабля «Мститель». Поскольку у британцев не было броненосцев, которые могли хотя бы сравняться с «Мстителем» по силе, его безопасности совершенно ничто не угрожало. Миллу пришлись весьма по душе эти боевые действия, особенно когда громадный корабль стрелял по невидимой цели в Дублине, пользуясь самыми современными способами связи, и таким образом заставил британские войска в Дублинском замке сдаться. Сойти на берег Миллу позволили, лишь когда режим чрезвычайного положения был смягчен. И даже несмотря на это, от порта до Фиксуильям-сквайр его сопровождал эскадрон кавалеристов, а в карете с ним сидел адъютант генерала Шермана полковник Робертс.

— Это великолепный город, — сказал Милл, глядя на осененную листвой деревьев площадь и дома эпохи Георгов, обступившие ее.

— Вон там, номер десятый, — указал капитан. — Он безраздельно ваш. Мы пока не знаем, кто владелец, зато знаем, что он уехал с одним-единственным чемоданом на первом же пакетботе из Кингстона, когда боевые действия закончились. Так что дом в вашем полном распоряжении.

Когда они входили, двое солдат, стоявших перед домом на часах, отсалютовали им.

— Чудесно, чудесно, — приговаривал Милл, когда они шагали через элегантные комнаты, любуясь замечательным садом на заднем дворе. — Вполне подходящая обстановка для основания нового государства. Здесь встретятся люди, в чью задачу это и будет входить. Благодарение небесам, что у них есть такой великолепный образец перед глазами, которому еще не исполнилось и века.

— Боюсь, я что-то не улавливаю, сэр.

— Чепуха, мой дорогой друг, вам все известно об этом Союзе, за который вы сражались. Вы должны гордиться им. У вас есть свой собственный конгресс и своя собственная конституция. Ваши отцы-основатели взяли в качестве эталона власть закона и конституционную ответственность, как указал лорд Кок. Я весьма и весьма надеюсь, что Ирландия в свою очередь будет ориентироваться на этот образец. Первым делом конгресс, а затем и конституция. Не забывайте, что на протяжении всего революционного периода американцы упирали на свои права и на то, что ущемление этих прав нарушает конституцию и потому незаконно. Однако эти требования покоились на весьма шатком законодательном фундаменте, пока права американцев не были закреплены в письменном виде. Подобная защита пришла с принятием письменных конституции и биллей о правах в Штатах, как только независимость разорвала их связь с империей. Американская армия вполне преуспела в том, что порвала узы, связывавшие Ирландию с Великобританией. Теперь вы наверняка гадаете, каким образом блюсти права, гарантированные этими действиями?

Полковник Робертс ни о чем таком и не думал. На самом деле он скорее предпочел бы оказаться в жаркой сече, чем выслушивать невразумительные восторженные сентенции Джона Стюарта Милла.

— Гарантированные права... — в конце концов пробормотал он. — Блюсти?

— Конечно, их следует защищать. И американский гений проявился в приспособлении системы сдерживания и уравновешивания. Конечно же, ответом на этот вопрос, в высшем его проявлении, служит судебное рассмотрение. Это функция Верховного суда. Ирландия весьма нуждается в этом правлении закона. Ибо британцы никогда не считали Ирландию целостной частью Соединенного Королевства наподобие Шотландии, считая ее отдаленной и определенно отдельной частью. Отсталым краем, отличающимся ретроградским стилем жизни и мышления. Все это переменится. Ставшую новой демократией, наконец-то отделившуюся страну ждет лишь блистательное будущее.


17 марта 1864 года

Вероятно, этот солнечный рассвет, осиявший море золотыми лучами, призвала одна лишь сила молитв, возносившихся из каждой церкви всего края. Ибо более двух недель непрерывно, безжалостно, жестоко лил дождь, пока все не начали дивиться, как это Ирландию просто не смыло в океан. И уж конечно, все

без исключения молились, чтобы дождь окончился в этот важнейший из всех дней.

И все равно в среду от рассвета до заката лило ничуть не меньше, чем до того. Зато утром четверга, утром дня святого Патрика — утром рождения страны — на небе не было ни облачка.

Лучи солнца рассеяли туман, стелившийся над травой в дублинском Феникс-парке. В недвижном воздухе далеко разносился стук молотков по дереву: плотники спешно доделывали трибуны. Солдаты в новеньких, с иголочки, темно-зеленых мундирах четко печатали шаг и отдавали честь, сменяя друг друга на посту, но — ах! — в их шагах звучал новый ритм.

— Это великий день, — сказал командир старого караула.

— Да, и великий день для старушки Ирландии, — отозвался командир нового.

Город пробуждался, струйки дыма тянулись в небо из мириада труб. Слышалось цоканье копыт по булыжнику — это пекари в своих повозках объезжали клиентов. Над Сэквилл-стрит, через улицу от почтамта, у открытого окна отеля «Грэшем» стоял человек, наслаждаясь свежим утренним воздухом. Он погладил длинными пальцами длинную седеющую бороду, и напряженные морщинки на лбу и у глаз слегка разгладились.

— Отойди от окна, пока не отправился на тот свет, — окликнула его Мэри, утопавшая в пышной перине.

— Да, матушка, — отозвался Авраам Линкольн, закрывая окно. — Но это славный день, как раз под стать столь славному событию.

— Ты же сказал, церемония в полдень. Наверное, у нас еще есть время...

Присев на кровать, он похлопал жену по руке.

— В нашем распоряжении целая вечность. Карета приедет в одиннадцать. Это будет памятный день, воистину так.

Теперь он был рад, что настоял на ее приезде ради этой важнейшей церемонии. Советники хотели, чтобы он воспользовался этим временем для агитации перед президентскими выборами, предстоявшими осенью. Но тяготы войны изнурили его до предела. Да вдобавок он хотел уделить какое-то время и Мэри, все больше и больше страдавшей от меланхолии. Это было мудрое решение. Ее замкнутость, горестная задумчивость и внезапные приступы слез почти прошли. Океанский вояж сделал свое дело; она пришла в неописуемый восторг от роскошных кают на борту нового парового лайнера «Соединенные Штаты». В Дублине ее завертела вереница приемов, следовавших один за другим, — послы и сановники из десятков стран стремились перещеголять друг друга.

Побродив по номеру, Авраам Линкольн оказался в гостиной и дернул там за шнурок звонка. Казалось, он и глазом не успел моргнуть, как раздался стук в дверь; Линкольн заказал кофе. И присел, прихлебывая ароматный напиток, как только его принесли.

В своем энтузиазме по поводу новоприобретенной демократии ирландцы превзошли самих себя. Спешно созванный комитет из политиков и юристов под ненавязчивым руководством Джона Стюарта Милла сладил конституцию, основанную, как и мексиканская конституция 1823 года, на американской модели. Были избраны судьи нового Верховного суда, и вскоре подготовка к всенациональным выборам пошла полным ходом.

В то же самое время закрытые участки Королевской полиции реквизировали и наводили в них лоск, чтобы там могли обосноваться первые офицеры Национальной полиции. Ну и что с того, что многие из них — ветераны американской армии? Они сильны и горят желанием работать — да к тому же они ирландцы. Не то что прежние полицейские, прислужники иноземных хозяев, которых больше боялись, чем доверяли. Конечно, не секрет, что их старшие офицеры — сплошь добровольцы из американской армии, но поскольку они никогда не показывались на публике, никто не обращал на это внимания. Общественность заверили, что это временные командиры, пока сами полицейские не наберутся опыта.

В Белфасте и на севере воцарилось неспокойное перемирие. Когда последних британских солдат схватили и вывезли из страны, режим чрезвычайного положения был смягчен. Но американские солдаты остались в казармах и моментально реагировали на любые угрозы миру. Политические митинги поощрялись; политические демонстрации категорически возбранялись. Военврача Рейнольдса освободили от медицинских обязанностей, и он вошел в ольстерский полицейский комитет, отбиравший кандидатов в новую Национальную полицию. Дискриминацию по религиозному признаку строго-настрого запретили: ни у кого нельзя было спрашивать, какой веры он придерживается. Да и с адресом возникли проблемы, поскольку всем и каждому на севере клановые границы были известны с точностью до дюйма. Под бдительным присмотром Рейнольдса, быстро подавлявшего малейшие разногласия, набор в полицию мало-помалу продвигался. И отнюдь не случайно половина полицейских были протестантами, а половина — католиками.

Жалованье было хорошим, форма новой, а талантливые быстро продвигались по службе.

Но увольняли при малейшем намеке на религиозную вражду. Ряды полицейских редели, потом пополнялись снова, пока в конце концов не стабилизировались. По душе это было жителям Ирландии или нет, но их страна — и на севере, и на юге — стала страной закона и равенства; и для дискриминации в ней не осталось места.

Выборы прошли куда более гладко, чем кто-либо ожидал. Конечно, в некоторых округах избирательных урн было больше, чем избирателей, но, в конце концов, дело происходило в Ирландии и чего-то подобного ожидали. А в ночь перед выборами дошло даже до беспорядков, и кое-кого из смутьянов пришлось упрятать за решетку. Но протоколов никто не составлял, репрессии не планировались, и наутро двери камер распахнули.

Всего за пять коротких месяцев сладкий ветер свободы овеял всю страну. Суды открылись, председательствовали в них ирландские судьи. Новые суды справедливо решали давние споры, улаживали старинные претензии на землю, руководили делением гигантских английских поместий. Герцогу Лейнстерскому пришлось распроститься со своими 73 тысячами акров в Килдэре и Мите, и маркиз Даунширский тоже потерял 115 тысяч акров. Каждый суд вершил правосудие под бдительным взором офицера из администрации американского начальника военной полиции. Американцы сражались — и умирали, — чтобы выиграть эту войну. А уж в мирное время проигрывать они вовсе не собирались. Они хотели, чтобы давние свары были забыты, старые разногласия наконец-то остались позади. И пока что все удавалось.

Через неделю новоизбранный конгресс займет здание сената в Дублине.

А сегодня первый демократически избранный президент Ирландской Республики Джеремия О’Донован Росса примет присягу, официально вступая на пост. И присягать он будет перед лицом не архиепископа Кьюлена, а нового председателя Верховного суда, согласно закону, нерушимо связанного с новой конституцией и пользующегося мощной поддержкой армии-освободительницы. В бархатной рукавице затаился стальной кулак. Епископы, изо всех сил стремившиеся удержаться у власти, были просто-таки огорошены этим, как они выразились, пренебрежением к их авторитету.

Американцы были непреклонны. Церковь и государство должны быть отделены друг от друга. Религии не место в политике.

Новая конституция оговаривала это весьма недвусмысленно, и никто не смел бросить ей вызов. Если Джон Стюарт Милл и выступал здесь советником, то он оставался в тени за кулисами, никогда не выходя на сцену.

Ради этого великого события съехались послы со всего света. Не было лишь посла Великобритании, хотя эту страну и приглашали. Но приглашение осталось без ответа.

А в это время по ту сторону Ирландского моря, в Британии, бушевали яростные дебаты. Громче всего звучал голос партии войны. Это удар в спину, покушение на миролюбивую державу, вещали ее члены, взывая к возмездию за гибель солдат и попранную честь. Голос рассудка звучал куда глуше: но в конце концов ирландская проблема, долгие годы вызывавшая такие разногласия, решилась раз и навсегда. Однако к голосу рассудка прислушивались очень немногие. Парламент принимал новые билли, объявлявшие дополнительный призыв в армию, полки из Мексики и с Дальнего Востока были отозваны домой. Броненосцы совершали стремительные рейды вдоль Ирландского побережья, сжигая все здания, на которых развевался новый зеленый флаг с золотой арфой. Все больше американских крейсеров появлялось в ирландских портах, чтобы патрулировать многострадальный берег.

Но все это было забыто в самый исторический из всех дней святого Патрика. При первых лучах солнца в Феникс-парк потекли толпы народу. К одиннадцати утра в нем негде было яблоку упасть, и кареты с почетными гостями смогли проехать лишь после того, как солдаты расчистили для них проход. Трибуны стремительно заполнялись. Президент Линкольн и первая леди Америки сидели на помосте рядом с новоизбранным президентом.

— Должен поздравить вас с победой подавляющим числом голосов, — сказал Линкольн. — Насколько я понимаю, вы стали народным избранником уже не в первый раз.

— Совершенно верно. Я был избран в британский парламент добрым народом Типперери, — ответил Джеремия О’Донован Росса. — Хотя британцы и не позволили мне занять свое место в парламенте, арестовав меня как раз перед тем за принадлежность к фениям. В Ирландии чересчур много фанатиков и по ту, и по другую сторону баррикад. Вот почему я настаивал, чтобы моим вице-президентом стал Айзек Багг. Он протестантский адвокат, защищавший меня в суде. Для меня он символизирует объединение всех людей этого многострадального острова. Теперь я должен поблагодарить вас, господин президент. Спасибо вам и вашим отважным солдатам и офицерам за то, что вы сделали для этой страны. Благодарность нашу просто не выразить словами...

— Ну, думаю, сказанного хватит с лихвой.

— Тогда позвольте пожать вашу руку и сказать, что это важнейший миг в моей жизни. Ирландия свободна, вот-вот состоится моя инаугурация, а я сжимаю руку великого человека, сделавшего все это возможным. Я благословляю вас, президент Линкольн, и приношу вам благодарность и благословение всего ирландского народа.

Это был воистину памятный день. Речи были долгими и витиеватыми, но никто не сетовал. Зато церемония инаугурации была краткой, и речь президента, вступающего на пост, приняли очень тепло. На Мэри все эти треволнения сказались чересчур сильно. И Линкольн послал за каретой, но лишь после того, как отправил записку генералу Шерману с просьбой навестить его в отеле. Мэри отправилась отдыхать, а президент дожидался генерала в гостиной, просматривая кое-какие доклады и письма. Улыбнулся при виде письма юного Амбросио О’Хиггинса, занявшегося в Мексике политикой, — и правильно, он просто-та-ки создан для этого. Оказывается, тот побывал на британской дороге в Мексике, теперь пустынной и заброшенной. Местным жителям она оказалась ни к чему, и джунгли начали стремительно отвоевывать свое.

Пришедший Шерман увидел, что Линкольн стоит у окна, глядя на праздничные толпы на Саквилл-стрит.

— Входите, Камп, — сказал Линкольн, поспешив через комнату, чтобы пожать ему руку. — Для меня это первая реальная возможность поздравить вас с замечательной победой. И не только вас, но и Ли на севере, а Джексона на юге.

— Спасибо, сэр, вы очень добры. У нас отличные войска, высокий уровень морали — и самое грозное оружие на свете. Пулеметы Гатлинга решили исход сражения. Пленные говорили, что их повергал в ужас один лишь звук их стрельбы.

— Вы успешно выиграли войну.

— Мы выиграли и мир, — указал Шерман на заполненную народом улицу.

— Воистину так. Если только...

Оба поглядели вдоль улицы на реку Лиффи, но мысленным взором заглянули куда дальше, через Ирландское море, в лежащую по ту сторону державу.

— Интересно, признают ли они свое поражение? — вполголоса проронил Линкольн, раздумывая вслух.

— Их солдаты сражались отважно и умело. Но бояться мы должны не их, а политиков. Похоже, они не собираются предавать это дело забвению.

— Нам нужен мир. Не мир любой ценой, а долгий и справедливый. Берлинское совещание начинается на следующей неделе, и наши послы туда прибыли. Они уже переговорили с представителями Франции и Германии и нашли взаимопонимание. Скоро прибудет и британская делегация. С лордом Пальмерстоном во главе. Мир будет, — в голосе Линкольна прозвучало больше надежды, нежели уверенности.

— Теперь мир будет, — согласился Шерман. — Но мы должны быть готовы к войне. Только сила нашего флота и армии способна удержать врага в узде.

— Будь кроток в речах, но позаботься, чтобы ружье, висящее над камином, было заряжено, как сказал бы старый расхититель железнодорожных шпал.

— Правильней и не скажешь, господин президент. Правильней и не скажешь.


Послесловие

Говорят, историю пишут победители. Это и вправду так. Поэтому исследователь прошлого должен всегда сохранять беспристрастность. Но некоторыми фактами не в силах жонглировать даже победители. К числу таких достоверных фактов принадлежит и тот, что во время двухдневной битвы при Шилоахе, в первом конфликте Гражданской войны в Соединенных Штатах огромные войсковые соединения схлестнулись лицом к лицу. Север и Юг вместе потеряли 22 тысячи человек. Но тщетно, поскольку к исходу сражения их позиции оставались примерно теми же, что и до его начала. Однако худшее было еще впереди. Ко времени окончания войны в боях погибло 200 тысяч солдат. А еще 400 тысяч умерло от болезней и тягот войны. В то время население Соединенных Штатов составляло около 32 миллионов человек. Это означает, что война отняла жизнь примерно у двух процентов населения страны.

Эта война на деле была первой современной войной, во время которой крупные воинские формирования сражались между собой, достигая столь катастрофических результатов благодаря современной технике. Огромное число современных винтовок и артиллерийских орудий, железные дороги, снабжавшие армии, телеграф и наблюдательные воздушные шары для боевого управления, броненосные паровые корабли на море. 600 тысяч убитых. Гражданская война была первым механизированным конфликтом, и ужасающая цена, заплаченная за него, была лишь слабой тенью грядущих катаклизмов.

Конечно, по мере развития военной техники возрастала и кровавая дань. К началу Первой мировой войны совершенствование пулеметов, скорострельных винтовок, создание бездымного пороха, разработка новых типов орудий, заряжающихся с казенников, и видов транспорта сделали вооруженное противостояние куда более смертоносным. Германия потеряла 400 тысяч жизней в битве при Сомме; Франция потеряла 500 тысяч человек в Вердене. В сражении при Сомме британцы потеряли 20 тысяч человек за один день — столько же солдат было убито за всю Англо-бурскую войну. Машины изменили грозный лик войны. Впрочем, генералы этого и не заметили. Не отличаясь живостью воображения, они никогда толком не знали, как обращаться с новым оружием. Они всегда готовились к новой войне, опираясь на тактику прошлых сражений.

В кровавой мясорубке Гражданской войны американцы на опыте научились пользоваться новой тактикой и новым оружием. Поскольку все воюющие стороны во время Первой мировой войны без колебаний бросали солдат в самоубийственные атаки на укрепленные пулеметные позиции, я счел вполне допустимым, чтобы в этой книге они поступали точно так же в 1863 году. Трудно забыть, как в 1939 году польская кавалерия шла в сабельную атаку на немецкие танки. Глубоко укоренившиеся предрассудки военного ума почти не подвластны веяниям времени, логике или рассудку.

Непререкаемые факты истории говорят сами за себя. Если мое отношение к британцам в Ирландии в девятнадцатом столетии кажется предвзятым, приношу свои извинения. Я изо всех сил старался подходить ко всем с единой меркой. Вкладывал в уста персонажей исторические цитаты, когда это было возможно. Когда мог, избегал провоцирующих заявлений. Например, тот исторический факт, что католикам не позволяли покупать землю, отдавать ее в заклад или хотя бы даже наследовать по общепринятым нормам. На переломе восемнадцатого столетия католики владели какими-то пятнадцатью процентами всей территории, причем по большей части болотами и горами. И все это потому, что по британскому закону они не могли владеть своими землями безраздельно. Когда владелец умирал, его землю делили поровну между всеми сыновьями. Однако если один из сыновей обращался в протестантство, все доставалось ему. Поэтому к середине восемнадцатого столетия католики, составлявшие около 90% населения, владели лишь 7% земли. Так удивительно ли, что они умирали от голода на своих крохотных клочках земли, а позднее поднимали бунты?

Молниеносная война — или blitzkrieg, как называли ее немцы, — естественное порождение применения военной техники. Но когда Антанта впервые применила танки на полях сражений Первой мировой войны, ее военачальники даже не представляли, к чему они пригодны. Так что танки выходили на поля сражений поштучно, в результате чего их исправно уничтожали. К моменту начала Испанской гражданской войны уже появились самоходные артиллерийские установки и бронетранспортеры. А также воздушная поддержка. Поэкспериментировав с их совместным применением, немцы изобрели искусство blitzkrieg. Ни Франция, ни Британия не придали этим достижениям особого значения и спохватились лишь тогда, когда было слишком поздно.

Мои американцы в 1863 году сделали то же самое, что немцы сделали в 1936-м. Они применили все уроки, полученные в боях, ценой солдатских жизней, чтобы изобрести новый, более успешный вид военного искусства.

Загрузка...