Лилит. Звездный плащ Казановы

Глава третья Два лика несравненной Лукреции

Он родился в Венеции на Пасху 2 апреля 1725 года в районе Сан-Марко на улице Комедии в семье двух актеров. Его отец, Гаэтано Казанова, довольно рано ушел из жизни, матушка, Дзанетта Фарузи, танцовщица и певица, обольстительная красавица, жила только сценой и бо́льшую часть времени проводила на гастролях, разъезжая по Европе, поэтому старшего сыночка Джакомо воспитывала ее мать, заботливая бабушка Марция.

Джакомо рос молчаливым брошенным ребенком. В восемь с половиной лет он заболел – у него носом пошла кровь. Кровотечения были такими частыми и обильными, а врачи не помогали, что бабушке посоветовали отправиться на остров Мурано, где жила самая настоящая колдунья. Сказали: только она и сможет спасти твоего внука.

Колдунья, страшная видом старуха, вокруг которой ходили черные кошки, прочитала заклинания и засунула малыша в сундук. Но предварительно предупредила его, чтобы он ничего не боялся. Измученный недугом Джакомо был готов на все. Он просто устал жить в мучениях, и ему хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Там, в сундуке, закрытый ведьмой, свернувшись калачиком, он и услышал тот ужасный гвалт, который поднялся снаружи. Одна ведьма такого устроить не могла даже при помощи кошек. Там словно разгулялись сто демонов одновременно! Старуха вызвала конец света! Но и на это ему было наплевать, так он устал и ослаб. Только бабушку Марцию было жалко. А потом все стихло, и сундук открылся. На него хитро смотрела старая ведьма. «Теперь ты здоров, малыш», – сказала она.

Уже скоро, натертый мазями и угощенный сладкими пилюлями, Джакомо плыл с бабушкой обратно в Венецию. Лечение обошлось Марции Фарузи в один серебряный дукат. На прощание ведьма ему сказала, что этой ночью к нему придет Прекрасная Дама и вот она-то, великая хозяйка, и решит его судьбу. «Если ты понравишься ей, то вся жизнь твоя изменится», – сказала старуха. Но говорить ни о лечении, ни о ночной гостье он не должен никому, она погрозила у самого его носа крючковатым пальцем, иначе болезнь вернется и он умрет.

Скоро они были дома. Потом пришел вечер. Его позвали ужинать. Но аппетита не было, и он отказался, только попил молока. Мать пела в театре, младшие дети галдели и плакали.

Потом все стало затихать.

Джакомо все чаще подходил к окну – расцветающая луна была именно на этой стороне. Ночь, скоро ночь, только туда летели его мысли! По городу и над каналами певучей разноголосицей стали перекликаться песни лодочников и крики и смех ночных гуляк. Но как же манило его ночное светило, будто обещало ему столь многое! С яркой луной, осветившей Венецию за окном, сейчас было его детское сердечко, которое всего за один день неожиданно повзрослело.

«Если ты понравишься ей, то вся жизнь твоя изменится», – звучали в голове Джакомо слова колдуньи.

Надо ждать, надо! И верить тоже надо – должна прийти!..

Джакомо с таким трепетом ожидал ночную гостью, так переволновался, что ближе к полуночи его просто оставили силы и он уснул. А когда пробудился, то понял, это и было то самое мгновение, о котором говорила старуха-ведьма с Мурано…

От каминной трубы к нему спустилась по воздуху ослепительная Дама. Это было чудо, о котором его предупреждали! Да, она вышла из камина, где еще тлели угли, и направилась к нему. Покачивая платьем-колоколом на панье, поднимавшимся от бедер волной и нисходившим до пят, в седом высоком парике, она подошла к нему, села на краешек его кровати. Пальцы ее точеных алебастровых рук, обнаженных почти по локоть и там охваченных кружевами, были унизаны перстнями.

Она взяла его мальчишескую ручку и нежно и призывно сжала:

– Ну, здравствуй, Джакомо.

– Здравствуй, – едва пролепетал он в ответ.

– Ты ждал меня?

– Очень ждал.

Она глаз не могла оторвать от него – так ему казалось. Но и он не мог оторвать от нее глаз! И сразу назвал ее про себя: «Прекрасная Дама».

– Какой ты милый, таким я тебя и представляла. Немного растерянный, но это пройдет очень скоро.

Ее грудь открывало широкое декольте, тут не было ничего необычного, такие платья носила и мать Джакомо, но вот украшение гостьи было очень странным и привлекающим внимание – золотой ключ, по которому сползала змея.

– Кто ты? – спросил Джакомо.

– А сам как думаешь?

– Я не знаю.

– Что подсказывает тебе сердце?

Джакомо задумался.

– Ты – фея?

Она улыбнулась ему.

– Какой же ты милый, – вместо ответа повторила она.

– Я угадал?

– Да, я твоя фея. Твоя госпожа. Твоя королева. Отныне и до последней твоей минуты.

Как же он был счастлив услышать этот ответ!

– А как зовут тебя? – спросил он.

– Однажды я открою тебе свое имя, но не теперь. Наберись терпения, Джакомо. А сейчас будет посвящение, – сказала она. – Приготовься.

Из складок платья она вытащила хитрую коробочку, открыла ее и зачерпнула оттуда сверкающую алмазно-золотую пыль. Аккуратно посыпала ею его голову, закрыла коробочку и вновь спрятала ее.

– А чем ты посыпала мне голову?

– Это звездная пыль, – сказала Прекрасная Дама.

– Звездная? С самого неба?

– Разумеется. Золотая пыль времен, небесных светил, вечного света…

Он должен был это сказать – слова рвались сами собой.

– Ты не простая фея и королева, – вдруг выпалил он. – Ты – богиня. Самая главная!..

– Вот теперь ты угадал, – просто ответила она. – И я пришла помочь тебе, потому что ты приглянулся мне. А я прихожу только к тем, в ком вижу толк. Только к тем, кому стоит помочь. Все считают тебя недотепой, но я-то знаю, какой огонь уже зародился в твоем сердце! И уже скоро ты изменишься.

– Изменюсь – как?

Она сжала его пальцы и потянулась к нему.

– Это называется преображением. – В ее изумрудно-зеленых глазах вспыхивали золотые искры. – Из куколки вылетает роскошная бабочка. Из гадкого утенка вырастает прекрасный лебедь. Из яйца, спрятанного в глубокой пещере, рождается грозный дракон. Так было и так будет. Из маленького мальчика, если я подержу его за руку вот так, как держу тебя сейчас, вырастет удивительный кавалер, страстный сердцеед, который предпочтет всем богатствам мира только одно – земную любовь. А я и есть хозяйка этой любви! Земной любви! Она подчиняется мне, и только мне. Бог за эту любовь изгнал человека из своего дома, но я приняла его. И ты, Джакомо, будешь одним из первых кавалеров этой любви. Мой вечный любовник и паж…

Он слушал ее и хмурился. Просто он не мог всего этого понять. Наконец Прекрасная Дама отпустила его руку и совсем по-матерински легонько похлопала по груди.

– Как жаль, что когда ты проснешься завтра, то не вспомнишь ни одного моего слова. Они будут приходить к тебе отголосками эха. Но меня ты уже не забудешь никогда. – Она приложила ладонь к его горящей щеке. – Я не прощаюсь с тобой надолго, Джакомо. Но, заглядывая в глаза женщин, ты всегда будешь видеть меня – свою богиню…

Ключи к ее словам он будет подбирать всю жизнь, поначалу не догадываясь, что каждый его шаг и станет поворотом ключа в этом хитром замке, что ему открывать – и для себя, и для целых поколений, которые последуют за ним.

Что же было дальше? Чем закончилась эта встреча?

Она склонилась к нему, нежно поцеловала и исчезла тем же путем, каким и явилась, – через каминную трубу.

«Но разве ходят в гости через каминные трубы? – спрашивал себя Джакомо, а голову его уже клонило к подушке. – Да в таких красивых платьях? Да с такими коробочками и золотой пылью в них? Так бывает только в сказке, только во сне…»

Хворь больше не вернулась к нему. Джакомо рос крепким и здоровым мальчишкой, сильным, храбрым, самоуверенным, в котором сразу можно было отличить хорошую мужскую природу. В девять лет его отдали на воспитание к падуанскому священнику и педагогу доктору Гоцци, в сестру которого мальчишка влюбился без памяти. Беттина была старше его на четыре года, и это она пробудила в нем первые порывы чувственности. Годы, которые они провели под одной крышей, стали для него незабываемыми.

В двенадцать лет Джакомо Казанову отправили учиться в знаменитый Падуанский университет, а еще через четыре года, в полных шестнадцать лет, он окончил его со степенью доктора права по двум направлениям – религиозному и светскому. Попутно он научился драться, ведь падуанские студенты были отчаянными забияками, сражаться на шпагах, стрелять, красноречиво говорить, сочинять стихи и целые поэмы, ухлестывать за девицами, изучил греческий и латынь, довольно прилично французский, познал историю, философию и космологию, обладая абсолютным слухом, как и его мать, обучился великолепно играть на скрипке, не зная ни одной ноты, а еще, как и прочие студенты, он сутками напролет в кабаках играл в карты, напивался и часто проигрывался до нитки. Освоил шулерство, ведь карточные мошенники и учили его. И одно не мешало другому. Он совмещал в себе все стороны жизни. Более того, он смело влезал в страшные долги, что не так уж и трудно для молодого повесы, а потому научился хитрить и лукавить, врать напропалую, изворачиваться ужом, только бы уйти от ответственности. Все это у него отлично получалось, как-никак, а сын двух лицедеев! А еще он обучился азам медицины, потому что находил время посещать лекции в анатомическом театре Падуи, где преподавали лучшие по тем временам профессора. Правда, вся медицина того времени сводилась в первую очередь к кровопусканиям и слабительным порошкам, даже знахаркам доверяли больше, чем медикам; и тем не менее насколько Джакомо ненавидел юриспруденцию, потому что ненавидел любые правила, писаные и неписаные, настолько влюбился в медицину. Управлять здоровьем другого человека, подобно Богу, что может быть грандиознее? По сути, он оказался гением во всем, за что ни брался, на десять голов выше всех своих сверстников, и все ему давалось фантастически легко, но именно такие молодые люди, не желающие сконцентрироваться на чем-то одном, увы, быстро идут вразнос, отпускают поводья и катятся под горку, а то и просто стремительно летят вниз.

Сгореть такому гению – пара пустяков!

Чтоб не потерять внука, бабушка Марция сама приплыла за ним в Падую, оплатила все его карточные и кабацкие долги и забрала обратно в Венецию. На семейном совете, где присутствовали знатные патриции и благотворители Гримани, опекавшие семью Казановы, было вынесено общее строгое решение: юноша начнет благочестивую жизнь и станет аббатом[1]. Или очень скоро превратится в отброс общества и никому не будет нужен. Джакомо решил, что стоит схватиться за брошенный ему якорь и остепениться, и уже через полгода стал аббатом. Патриарх Венеции собственноручно выстриг ему на голове тонзуру. Попутно Джакомо начал легкомысленную жизнь соблазнителя, и первое до поры до времени никак не мешало второму.

В доме у настоятеля церкви Сан-Самуэле он познакомился с двумя сверстницами, сестрами Нанеттой и Мартон, и они стали его первой юношеской любовью. Они легко делили постель на троих и учились взрослой жизни, не обременяя себя ревностью и ссорами. Встречались у тетки сестер по ночам – для этого девушки заказали Джакомо запасной ключ, и он проникал к ним с черного входа, когда ему вздумается. На чердаке дома стояла огромная старая кровать, когда-то брачное ложе, которую жалели выбросить, ее трое молодых людей и превратили в свою райскую поляну. Тетка сюда все равно никогда не забредала. Они же сбрасывали одежды, задували свечи и сплетались так, что иногда казались друг другу одним целым.

Однажды ночью, когда девушки спали, Джакомо обратил внимание на старое зеркало в углу – ему показалось, что по его поверхности пробегает рябь. Что бы это могло быть? Он перебрался через мирно посапывающую Мартон, встал с кровати и подошел к большому вертикальному зеркалу, отставленному в угол за ненадобностью. Оно где-то треснуло, покрылось налетом, но было живым. Так ему показалось. И в этом зеркале сейчас что-то происходило.

Он потянулся к нему и увидел то, отчего разом отступил: в зеркале стояла во весь рост молодая женщина в серебристом платье на широком панье, в высоком седом парике, и она, сложив руки под грудью и сцепив пальцы в перстнях, также внимательно смотрела из зазеркалья на него. Джакомо в испуге оглянулся, но за его спиной никого не было. Там, на широком ложе, сбросив одеяло и во сне переплетясь ногами, спали ангельским сном Нанетта и Мартон. Он вновь посмотрел в зеркало – женщина все еще была там, во мраке зазеркалья, шагах в пяти от разделявшей их преграды. Но теперь она улыбалась ему – заговорщицки, как старый друг. Словно она знала его куда лучше, чем он сам. Но как же знакома она была ему! Где он видел ее? В каком театре? На каком приеме? И вдруг словно молния поразила его! Только теперь он увидел, что на ее голове корона со сверкающими камнями! Это была та самая Прекрасная Дама, что спасла его когда-то, мальчишкой, от тяжелой хвори и напророчила ему будущее.

О которой теперь он вспоминал все реже…

– Ты, – только и прошептал он. – Вы…

Вдруг она зачерпнула из складок платья что-то сверкающее, золотое и бросила в его сторону. Это была золотая пыль! Та самая звездная пыль, которой когда-то она посыпала ему голову! Но вот что интересно, некоторые горящие золотые и рдяные звездочки пролетели через незримую преграду и легкими искрами, подобно огонькам из-за каминной решетки, подкатились к его ногам. Он даже отступил, боясь обжечься. Они вспыхнули и растаяли без следа. А Прекрасная Дама в седом парике приложила руку с перстнями к губам и отправила ему воздушный поцелуй. Несомненно, так она посылала привет и прощалась, но лишь на время! А затем она величаво повернулась и стала уходить, и он провожал ее ошеломленным взглядом до тех пор, пока она не скрылась во тьме зеркала, а само оно не потухло, став просто старым потрескавшимся и пожелтевшим стеклом.

Когда он проснулся утром в объятиях девушек, двух любимых, то недавнее ночное видение – то ли явленное во сне, то ли наяву – показалось ему просто волшебной грезой, не более того.

Но тревожной, загадочной, волнующей грезой…

Джакомо старался вести примерную жизнь, но получалось плохо. Он то и дело срывался. Старый сенатор Малипьеро сделал его своим протеже, ввел в высший свет Венеции и был ему во всем порукой. Через него Джакомо стал завсегдатаем светских вечеров и даже долгих многодневных выездов на чью-нибудь роскошную виллу. Во время одной такой поездки он очень рисковал. Впрочем, как и некая молодая замужняя дама. Она подозревала мужа в измене и позволила молодому аббату соблазнить себя прямо в экипаже во время загородной поездки. Это придало немалой уверенности взрослеющему юнцу, он двинулся дальше и зашел слишком далеко. Легкомысленный Джакомо наставил старику Малипьеро рога, соблазнив его юную воспитанницу, которую безумно вожделел сам сенатор. Из высшего света его выгнали с треском. А тут еще он явился в церковь читать проповедь под мухой. Молодого аббата осмеяли, да так громогласно, что он свалился без сознания от волнения и стыда прямо у кафедры. Падуанская студенческая школа разгильдяйства, граничившего с хулиганством, давала о себе знать.

Тогда его матушка Дзанетта Фарузи, к тому времени солистка Дрезденской оперы, у которой были огромные связи, попросила знакомого иерарха церкви отца Бернардиса взять сына к себе. Путешествие в Калабрию, на самый юг Италии, вышло полным самых ужасных приключений, во время которых Джакомо в очередной раз проигрался до нитки. Его спасло только то, что по дороге он продал «секрет превращения ртути в золото» одному жадному греческому купцу, которому очень хотелось быстро разбогатеть. Это позволило Джакомо добраться до места назначения, в бедный и угрюмый край, откуда он сбежал уже через несколько дней, посоветовав монсеньору Бернардису сделать то же самое.

В Неаполе, куда он прибыл с рекомендательными письмами от отца Бернардиса, который был бесконечно рад избавиться от прыткого непоседы, Джакомо Казанова познакомился с молодым знатным синьором, который носил ту же фамилию. Обрадованный богатый однофамилец спросил: а знаменитый полководец Теодоро Казанова, десять лет назад отличившийся при Лепанто, не общий ли их предок? И тотчас получил ответ: конечно! После этого высший свет Неаполя принял Джакомо с распростертыми объятиями, наградил подарками и деньгами и со слезами на глазах, так не хотелось расставаться с очаровательным молодым человеком, эрудитом, умницей, стихотворцем, отправил с новыми рекомендательными письмами в Рим.

У него было все: молодость, смелость, привлекательность, сила и знания, сонм талантов и туго набитый кошелек, рекомендательные письма. Хотелось одного: закрутить роман с прекрасной незнакомкой, которая ошеломила и пленила бы его красотой и умом. И магнетическим, божественным притяжением.

Он мечтал об этом, садясь в большой пассажирский экипаж на четверых, который должен был с несколькими остановками доставить путешественников в Рим.

И вот он сидел напротив той самой, о которой мечтал. Справа от Джакомо разместился крупный мужчина лет пятидесяти, в дорогом камзоле, а напротив – две элегантные дамы, постарше и помладше. Первая из них, едва Джакомо разглядел ее, как раз и явилась доказательством того, что его молитвы услышаны. Словно сверкнула молния, прогремел гром, и велением свыше она оказалась напротив, чтобы смущать его взгляд и волновать воображение.

Все были неаполитанцами, мужчина и младшая из дам говорили почти непрерывно и очень музыкально. Их можно было слушать как веселую тарантеллу. Мужчина, синьор де Валатти, оказавшийся адвокатом, время от времени удачно шутил и смеялся, младшая из дам, юная девица, заливалась хохотом и закрывала при этом лицо ладонями. Мужчина был супругом красавицы постарше, ее звали Лукреция де Валатти, а юная дама, Анджелика, приходилась той младшей сестрой. Все они направлялись в Рим, и у каждого была своя забота. Они проехали уже изрядно, прежде чем Лукреция, едва заметно улыбавшаяся шуткам мужа, стала изредка поглядывать в сторону молодого спутника.

Во время первой ночевки в Капуе им предложили на постоялом дворе одну комнату и две кровати на всю компанию.

– Что ж, – развел руками мужчина, – мне выпала честь спать с господином аббатом. Да будет так!