ОАЗИС Адам Вишневский-Снерг

Когда-то Землю населяло 60 миллиардов человек, а всю поверхность покрывала искусственная среда. В реках плавали стерильные промышленные отходы, а океаны были покрыты толстым слоем неиспорченной нефти. Растения тогда существовали лишь в парниках и с ними экспериментировали ученые, пока не случилась катастрофа.

А теперь лес наступает со всех сторон. Люди живут в оазисах, окружающих бывшие промышленные центры. Только там еще можно дышать и находить пищу для еды. Но заводы постепенно выходят из строя…

* * *

Затянутое черным дымом солнце уже склонялось к стоку у Западной Свалки, когда мальчик нашел вторую бутылку. Над первой он не долго раздумывал: тут же выпил до дна, хотя и обещал себе, что половину оставит для младшей сестренки. Однако при виде скрещенных костей и черепа, который скалился с грязной наклейки, он забыл обо всем на свете.

Вторая посудина выглядела еще внушительней, ее заполняла густая буро-зеленая жидкость с одуряюще резким запахом, и малыш оставил в бутылке добрую половину, чтобы сестра могла оценить его доброе сердце. Особенно придется по вкусу этой строптивой задаваке солидный возраст находки: бутылка провалялась на мусорнике Восточной Свалки по меньшей мере несколько десятков лет, пока малыш ее не обнаружил под кучей сопревших тряпок, банок из-под кока-колы и выцветшей на солнце макулатуры.

Обрывками рыжих от старости газет мальчик залатал дыры в своем видавшем виды наряде, а перед тем как съехать со шлакового террикона, он обезопасил уязвимое место, подложив под себя двухтомный доклад «Об охране естественной среды». В среднем на каждом метре пути сдирался один лист «Охраны», так что у семейного очага под горой малышу оставалось прочесть лишь последние две страницы этого прославленного произведения.

Мать еще ждала его к обеду — правда, довольно позднему.

— Ты где пропадал?

— Бил баклуши на куче.

— Я тут кричу целый час, надрываюсь, а этот щенок как в помои канул!

Обычно так начиналась долгая нотация, и малыш, чтобы хоть немного улестить мать, раскурил найденный по дороге «бычок». Но только он выпустил изо рта облачко табачного дыма, как мать нашла ему другое занятие.

— Сбегай к канаве за Южным Мусорником, принеси полведра промышленных стоков.

— Сейчас, мамочка. А может, лучше после обеда?

— Нет, сынок. Беги, милый, сейчас, а то мне нечем разбавить суп. Дедушка у нас совсем плох. Врач велел в его порцию добавлять немного чистых промышленных стоков. Старику вредно есть чересчур калорийную пищу.

— А я что-то знаю, а не скажу! — пропела писклявым голоском семилетняя сестренка.

Она покосилась в сторону разрушенного энергобункера: там, на металлической крышке, лежал девяностолетний старик. Малыш поднял ржавое ведро, оттащил сестренку от костра и потянул за собой по дорожке, петлявшей между горами ржавого лома, через древнее кладбище автомобилей к Южному Мусорнику.

— Ну, выкладывай, что ты знаешь? — потребовал он, погрузив ведро в сточную канаву.

— Знаю, а не скажу, и все! — заупрямилась сестренка.

— А я тебе что-то дам, если скажешь.

— А что?

— Что-то очень вкусное.

— Покажи!

— Закрой глаза, открой рот.

Девчушка присела на корточки, и малыш вытащил из кармана бутылку, липкую от буро-зеленой жижи. Пришлось поковырять в бутылке пальцем, чтобы вытряхнуть густую массу в ее широко раскрытый рот.

Она открыла глаза.

— Дай еще.

— Больше нет. Ты что так торопилась — вкусно было?

— Еще как! — Она сглотнула слюнки.

— Ну, давай говори, что ты там знаешь.

— Знаю, почему дедушка так долго живет.

— Ну?

— Подсмотрела сегодня утром. Когда все спали, он слез с бункера и пошлепал к сборнику сухих атмосферных осадков.

— Так это он!

— Ага! Слизал с фольги всю радиоактивную пыль, которую мама уже шесть недель собирала для больного папочки.

— Я вот скажу про это маме.

— Ябеда!

Небо закрывала пелена сизого дыма. Свинцовое облако ползло над расщелиной между горами шлака, лома и кучами промышленных и бытовых отходов. Лопнувшие трубы и забитые грязью канавы направляли ядовитые стоки к центру котловины, откуда ветер разносил зловоние по всей округе. Дымовой заслон поддерживали над оазисом несколько десятков труб — старых, но все еще выбрасывавших клубы дыма из недр земли, где уже больше века работали неотключенные фабричные автоматы.

Вернувшись в лагерь, дети с невинным видом уселись у огня.

— Сейчас будем обедать, — сказала мать. — Только затянитесь еще разок перед едой, натощак — это полезно для здоровья.

Мать поставила перед ними домашнюю аптечку, заполненную собранными на мусорнике окурками. Дети подчинились с явной неохотой. Женщина погладила их по грязным волосам и повернулась в сторону бункера, где лежал старик.

— Папаша, пора бы уж слезть с разряженного излучателя! — раздраженно крикнула она. — Самое лучшее — соляная кислота, она полезнее всего при ревматизме. Ну сколько можно вам это повторять? Уже весь язык отбила, а вы все греетесь и греетесь.

— Как? Чего сею?

— Я говорю, эта старая калоша уже давно не излучает гамма-лучей! А вы облучаетесь и облучаетесь!

— Какого чаю!

— Глухая тетеря! Обед на столе!

Дедушка сполз с разрушенного бункера и поплелся к доске, на которой стояла консервная банка с горячим супом. В это лето старик не снимал зимней одежды. Выглядел он как кочан капусты: несколько килограммов увязанной в пачки полусгнившей макулатуры было прикручено к телу кусками ржавой проволоки. В этом наряде он едва ковылял. Возле кучи битых бутылок старик потерял направление, остановился, принюхался и долго топтался на месте.

Перед обедом у него всегда поднималось настроение. Тогда он любил пошутить, только это ему выходило боком, потому что невестка вечно была не в настроении. Старик стоял в облаке пыли, летевшей с кучи черной грязи, улыбаясь собственным мыслям.

— Чем смолить по шестьдесят сигарет в день, — проворчал он, покосившись на куривших детей, — лучше бы выйти за оазис, хлебнуть кислорода…

— Отец, ну что вы плетете? — опешила женщина.

Дети испуганно повернулись к старику.

— Да так, вырвалось… — Он закашлялся.

— Затягивайтесь поглубже, глупышки мои. У дедушки, видите ли, снова вырвалось, хотя каждый образованный человек знает, что без никотина молодой организм развиваться не может.

Старик доплелся наконец до угасающего огня и присел возле кучи разбитых компьютеров на торчавший из грязи телевизор.

Женщина потрясла над кастрюлей солонкой с цианистым калием. Она любила острые приправы, но запас специй таял с каждым днем.

— Вы, отец, портите мне детей, — нахмурилась она. — Вроде бы повидали мир, разбираетесь в ломе, макулатуру читать умеете, а при внуках как ляпнете что-нибудь.

— Все равно за ними не уследишь… — Старик печально вздохнул. — Молодежь сейчас рано тянется к наркотикам. Сегодня сам им не скажешь, так завтра они от лоботрясов из соседней канавы узнают, что из всех наркотических средств — после инъекции чистых витаминов и солнечного облучения, конечно, — самые яркие галлюцинации вызывает порция свежего воздуха.

— О господи! — Женщина заткнула детям уши. — Замолчите, иначе за ужином не видать вам, папаша, своего денатурата!

— Знаешь, чем грозить…

— Да никто вам ничего не жалеет, особенно когда раскопаем на куче пару бутылок хорошего растворителя. Но в воспитание детей вы, уж пожалуйста, не лезьте!

Старика обидели колкости невестки; он насупился и замолчал. Безопасней помалкивать да глазеть по сторонам, чтобы не злить эту угрюмую бабу.

Высоко в небе висел панцирь густого смога. Обломки труб гнали дым в атмосферу, лишь кое-где подсвеченную анемичными лучами солнца. От горы грязи дрейфовал пыльный смерч. Ветер рвал на полосы пожелтевшие газеты, листал сгнившие фолианты, сдирал с катушек и вытягивал в смерч магнитофонные пленки и киноленты.

Девочка выплеснула в огонь остатки супа. Пламя полыхнуло с новой силой.

— А скоро папа вернется? — шепнула она на ухо.

— Перед полуночью, грязнулька ты моя любимая…

— А почему он каждое воскресенье возвращается все позже и позже?

— Потому что по воскресеньям у него важная общественная работа. Я же говорила, три недели назад жители нашего оазиса выбрали его председателем Кружка Охраны естественной среды. Он радовался, как ребенок. А на первый воскресник собрал сорок добровольцев — они к ночи выкорчевали целый гектар молодой поросли! Жаль только, запал у них быстро иссяк, и работа потом пошла не так споро. Но к следующему воскресенью число добровольцев, сознающих грозящую нам опасность, сократилось до двадцати. Неделю назад на битву со стихией вызвалось уже только пятнадцать активистов, а сегодня утром наш папочка повел на джунгли всего полдюжины энтузиастов. Да, шестью топорами нескоро очистишь от растительности намеченную делянку…

Оптимизм в голосе женщины вывел из себя старика.

— В следующее воскресенье он один отправится на эту каторгу!

— Он не сдастся, — возразила женщина.

— Ему бы стеречь свою кучу мусора, а он попусту гробит здоровье.

— Что поделаешь! Кто-то же должен думать о будущем наших детей!

— Им еще не грозит зеленая опасность. Джунгли прорываются в глубь оазиса на сто метров в год, так что до центра доберутся только в начале следующего века. Лишь следующее поколение будет вынуждено искать убежища в заводских трубах.

— Наши дети могли бы перебраться в соседний оазис, — заметил мальчик.

— А, зар… — выхаркнул старик, борясь с приступом кашля.

— Сынок, — женщина показала на бездымное пламя, — подбрось в огонь рулончик толя, а то дедушке дышать нечем. А я пойду встретить вашего папочку.

— …заруби себе на носу, — закончил старик, когда ветер переменился, — джунгли удушат каждого путника. Сейчас, после гибели соседних заводов, от ближайшего оазиса нас отделяет четыреста километров. В руины городов лес врывается с удвоенной скоростью. Мы потеряли все. Теперь уже ничто не убережет нас. А ведь недавно, во времена моего деда, когда на планете было шестьдесят миллиардов людей, на всей Земле еще сохранялась естественная среда…

— А в воде? — заинтересовалась девочка.

— В руслах рек струились чистые промышленные стоки и свежие городские отходы, а поверхность океанов покрывал слой не испоганенной водорослями нефти.

— Так растений тогда вообще еще не было?

— Были в небольшом количестве. На них ставили опыты. Но они были известны лишь ученым. Росли под жестким контролем специалистов, которые синтезировали их из неорганических соединений и содержали в специальных лабораториях.

— Ага, слышал, — кивнул малыш. — В таких стеклянных камерах для уничтожения зеленых вредителей!

— Тебе бы следовало иногда покопаться в библиотеке, — упрекнул мальчика старик, показывая на мусорник. — В те беззаботные времена никто еще не называл растения вредителями и не помышлял о войне с животными — их тоже создавали в соответствии с законами генной инженерии и содержали в клетках. А первые экземпляры даже холили и лелеяли, ученые гордились ими — конечно, они никому не были нужны, но эксперименты, подтвердившие теоретическую возможность их создания, укрепляли веру в могущество человеческого разума… Я ведь вам говорил, что, пока не появились первые искусственные растения и животные, на Земле сохранялась естественная среда.

— Но если она была естественная, почему же во времена нашего прадеда за один год вымерло почти шестьдесят миллиардов жителей Земли?

— А вот это загадка! Никто ее до сих пор не разгадал, хотя для проверки фантастических домыслов удвоили расход макулатуры.

— Но тогда умерли не все, — возразил мальчик. — Почему же перед нападением джунглей, то есть во времена первого нашествия, уцелели лишь те, у кого организм был наиболее чувствителен к зеленой опасности? Это ведь обнаружилось, когда разбились камеры и началось вторжение растений…

— Точно! — выпалила девочка. — Ведь наш прадедушка был таким чувствительным к искусственной пыльце и запахам. Вечно его лишаи мучили, и он прятался в камеру с выхлопными газами или нырял в соляную кислоту при одном виде букета цветов! Выходит, наши предки были жуткими хиляками, но тогда почему же именно они дожили до конца того страшного года?

— Милая, я не могу тебе этого объяснить. У меня сердце заходится, когда я слышу лязг железной логики в твоем младенческом лепете. — Старик помрачнел, вышиб пробку из четвертинки денатурата, опрокинул ее в рот, поковырялся в мусоре под ногами, нашел крысиный яд, закусил и, втягивая в ноздри черный дым, покосился на Южную Свалку, откуда невестка вела группу мужчин с топорами. — Если бы я был мудр, то смог бы удовлетворить твое любопытство. Только тогда, деточка, я не задыхался бы тут под голым небом, где уже почти нечем дышать, а вместе со всей семьей отсиживался в роскошной дымовой трубе, как какой-нибудь богач…

До лагеря донеслось отраженное автомобильной свалкой эхо песни, которую звучным баритоном выводил председатель Кружка Охраны естественной среды, возвращавшийся с воскресника:

Пройдет лишь сотня миллионов лет,

И ветер, вольнокрылый и бездумный,

Развеет наш последний след.

Припев подхватил слаженный хор лесорубов:

Бескрайний лес уже был раз,

Потом окутал Землю черный газ,

Но вновь придет спокойный час…

— Песни складывать вы умеете, — похвалил сына старик, когда группа подошла к костру. — А так же ли споро у вас работа идет? Много сегодня очистили?

— К чертовой матери такую работу! — ругнулся при детях сын. — За каждую кучку отбросов приходится вести отчаянный бой. Возле канавы с огромным трудом выкорчевали рощу папоротника. Этим сразу воспользовались хвощи и, как танки, ворвались на свалку. Из последних сил вырубали их. Чтобы перевести дух, стали искать фабричные трубы, а эти громады рядом с плаунами — ровно карлики… еле сопят. Повыщербил весь топор, пока долбил толстенное бревно под обрывом. Вылез наверх, попросил товарищей, чтоб заменили мне инструмент. Они мне дали пилу и добрый совет, чтоб слезал скорей с этой горы, потому что у тираннозавров ноги как бревна и челюсти как экскаваторы; они хоть и не отличаются быстротой реакции, а все же не любят, когда им подолгу щекочут пятки. В прошлое воскресенье эти гады растоптали у меня двух активистов. Стегозавры — те куда добродушнее и не такие тупые: под ловким наездником превосходно вытаптывают луга. К сожалению, их эксплуатация технически затруднена: у них на хребтах острые роговые гребни. Наездник, сойдя на землю, еще неделю держится потом за больное место. Да, чуть не забыл! У меня есть для тебя подарок, доченька. Погляди, что я нашел на краю джунглей.

Он протянул девочке шнурок, к концу которого был привязан мешок из-под цемента. Девочка развязала шнурок. Из мешка выпало удивительное создание: не то крокодил, не то поросенок. Нисколько не опасаясь людей, зверек подбежал к груде мусора, покопался в останках цивилизации и вернулся к огню, радостно чмокая. Он держал в своей пасти детскую соску.

Девочка дернула за шнурок.

— Не делай ему больно! — пожурил ее дед. — Сейчас трудно, правда, сказать, есть ли что-нибудь необычное в этом жалком сосунке. Но кто знает, что принесет наступающая эра? Может, через сотни миллионов лет из этой твари вырастет человекообразная обезьяна…

Женщина посмотрела на старика с сожалением.

— Вы б, папаша, думали, что несете. И мир повидал, и в ломе разбирается, макулатуру читать умеет, а при детях такое ляпнет — ну уши вянут!

Загрузка...