Звезда Ада

Глава сорок девятая Бой над облаками

Всю ночь Дракон летел на север. За час он покрывал расстояние, на преодоление которого всаднику потребовалось бы несколько дней. Его полет был настолько плавным, что движение не ощущалось, а звук не разбудил бы даже младенца.

Какое-то время Люгер находился в прежде неведомом ему состоянии совершенной безмятежности. Раньше даже в теле стервятника он не чувствовал себя вполне свободным — а теперь над ним было не властно земное тяготение. Сила не опьяняла, разум оставался кристально ясным.

Облака проносились внизу, сливаясь в мутную пелену, которая скрывала ландшафты. Вверху сияли звезды, подобные остриям кинжалов. Колючий, леденящий блеск. Знакомые северные созвездия казались искаженными…

Но безмятежности как не бывало, стоило Стервятнику подумать о том, что он, возможно, опоздал, и Сегейла уже мертва. Он странствовал чересчур долго и потерял много времени. Вряд ли ему испортила бы сон мысль о напрасных жертвах, но смерть Сегейлы лишила бы Люгера смысла существования.

Тоска уже поджидала его, готовая сдавить сердце стальным капканом.

Чтобы не поддаться ей, он сосредоточился на управлении Драконом. Тот подчинялся движениям его рук, как слушается руля хороший корабль, а незримая команда призраков выполняла мысленные приказы и следовала намерениям, которые не требовалось облекать в слова. Люгер сам выбирал направление полета, при этом ему оказались не нужны ориентиры и карты. Исчерпывающие сведения о навигации содержались в едином сознании узников Дракона. Вооруженный их знанием, Слот испытывал спокойную уверенность, присущую разве что новообращенным, которые обретают высшее покровительство, преодолев болота ереси и стеклянные стены отверженности.

Когда ему наскучило однообразие небес, он закрыл глаза и погрузился в прошлое. И снова столетия потекли, как песок из разбитой колбы песочных часов. За считанные минуты он прожил целые жизни — и это не были ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ жизни…

Открыв глаза, он увидел, что небо уже светлеет на востоке. Облачный покров, словно ветхая ткань, расползался на отдельные гряды. Голубые отсветы летящего Дракона скользили по ним, а в разрывах застоялась тьма: первые лучи зари еще не касались поверхности земли.

Восход солнца был стремительным. Внизу отступающей тенью промелькнула граница ночи и дня. Ослепительная корона засияла над горизонтом, и мир сразу же изменился. В синем бархате небес растаяли звезды, но зато отчетливее сделались рельефы плывших с севера причудливых облаков. Стервятник не видел среди них ничего похожего на девственно-белые дворцы небожителей, изображаемые на религиозных картинах и фресках. Обители ангелов оставались недоступными…

На коричнево-желтом фоне пустыни были разбросаны зеленые пятна оазисов. Люгер без труда определил, что Дракон находится вблизи южных границ Морморы. Он заметил какое-то темное пятнышко, двигавшееся под облаками. Вскоре оно увеличилось и приобрело знакомые очертания. Стервятник улыбался, глядя на крылатый силуэт. Эта улыбка не сулила барону Ховелу и команде «Бройндзага» ничего хорошего.

Теперь Слот сам искал встречи с бароном, от которого когда-то скрывался и который был олицетворением едва ли не худшего из зол, свидетелем унижения и бессилия Люгера. Неутоленная жажда мщения снова напомнила о себе: Стервятник предвкушал схватку со смертельным врагом, как иной гурман ждет обеда, зная, что для него приготовлено изысканное и редкое блюдо. Ради таких мгновений стоило рисковать жизнью в южной пустыне.

Он направил Дракона прямо на летающий корабль, моля провидение лишь об одном: чтобы барон Ховел оказался на борту «Бройндзага».

Диниц Ховел тоже был не прочь увидеть Стервятника еще раз. Поиски валидийца и аббата из Тегины, с которыми сбежала эта проклятая самка, графиня Норгус, ни к чему не привели. Барон слишком поздно сообразил, что опасная троица могла прятаться и на юге. Вряд ли им удалось там выжить, но все же…

Ховел осознавал: не будет ему покоя, пока он не поймает заговорщиков или не найдет их трупы. Он не сомневался в том, что речь идет именно о заговоре. После исчезновения Сферга среди его бывших приближенных разгорелась жесточайшая борьба за власть. Барон со своим неповоротливым умом и непреодолимым отвращением ко всякого рода интригам мог опираться только на военную силу, что он и делал — пока небезуспешно. Его главным козырем оставался летающий корабль. Но тем не менее Ховел постоянно ощущал угрозу и нигде не чувствовал себя в полной безопасности.

Смута, начавшаяся в Скел-Моргосе, быстро распространилась по всей территории Морморы. Среди дворян зрело недовольство полувоенным образом жизни, который они вели уже длительное время, не получая ни титулов, ни денег, ни новых земель; несмотря на разорительные налоги, казна была истощена; ослаблением тирании воспользовались сторонники свергнутого короля, опиравшиеся на щедрую поддержку извне. За ними наверняка стояла весомая и значительная фигура, матерый враг узурпатора, знавший Мормору как свои пять пальцев, — и даже Ховел догадывался, что министр Гедалл больше кого бы то ни было соответствовал этой роли. Однажды барон имел возможность проверить, какого цвета кровь у Гедалла и вообще насколько она жидкая. В тот раз дело не дошло до дуэли, а жаль… Диниц изредка позволял себе помечтать о том, какое получит удовольствие, когда бывший министр свергнутого короля Атессы окажется в его руках. Жалкие остатки выводка Ястребов не заслуживали бы внимания, если бы не опасность, что кто-нибудь тайно занялся их воссозданием. И еще Тенес. Ховел дорого дал бы за то, чтобы узнать, где скрывается принцесса. Убив ее, он положил бы конец трехсотлетней династии.

Барон и сам метил на освободившийся трон, но до сих пор не испытывал никакой уверенности в том, что узурпатор исчез окончательно. За поспешность и чрезмерные амбиции можно дорого поплатиться — например, угодить прямиком на виселицу. Или в лабораторию в качестве живого материала для опытов — что, пожалуй, еще хуже. Кроме того, барон видел себя скорее военачальником, чем политиком. Он не имел понятия об утонченных способах переубеждения и действовал с тупой прямолинейностью. Ховел часто оказывался бы в числе проигравших, если бы его противники не умирали в нужный момент. Одних находили с удавкой на шее, других — с раскроенным черепом или с перерезанным горлом. Яд, удар стилетом, «несчастный случай» на охоте — для барона это было уже слишком изысканно. Одно плохо: он не мог передушить всех! И сейчас у него возникли опасения, что, пока он рыщет по Морморе, Круах-Ан-Сиуру и Алькобе в поисках беглых преступников и графини, кто-то проводит время в Скел-Моргосе с гораздо большей пользой.

Хотя барон втайне ненавидел Сферга, он вынужден был признать, что узурпатор умел править беспощадно и умно. Власть была крепка, пока удавалось держать в страхе свору придворных, готовых растерзать любого, кто ошибется первым…

Подобные мысли не улучшали настроения Диница Ховела, и слуги трепетали перед ним — ведь он жестоко карал за малейшую провинность, даже когда находился в прекрасном расположении духа.

Команду «Бройндзага» на три четверти составляли твари, выращенные в лабораториях Сферга. Они были гораздо выносливее людей, нечувствительны к боли и разумны ровно настолько, чтобы выполнять приказы. Любые приказы — вплоть до самоубийства. Идеальные солдаты. Но даже они в последнее время раздражали Ховела. Его утомили многодневные перелеты. У него давно закончилось доброе старое вино из дворцовых погребов, а захваченных под Этраном загорелых крестьянок барон не считал полноценными женщинами, питая склонность к аристократкам: он получал истинное наслаждение, подвергая их всевозможным унижениям и втаптывая в грязь потомков древних гордых родов…

Порой Диница охватывало почти непреодолимое желание разорить какой-нибудь замок или напасть на великолепный Вормарг, по слухам, утопавший в роскоши и погрязший в пороке, — но всякий раз барон останавливался, понимая, что его время еще не наступило. Все было впереди: упоение битвами, молниеносные победы, поверженные короли, обращенные в прах дворцы, прекрасное, волнующее душу зарево над горящими городами, разрушенные до основания замки, презренное золото и драгоценные камни в грязи под солдатскими сапогами. И он, барон Ховел, во главе бесчисленных армий, попирающих чужие знамена. А там недалеко и до власти над всеми обитаемыми землями…

Но сейчас будущий владыка мира был занят поисками ничтожнейших людишек, захваченных им на архипелаге Шенда и затем исчезнувших вместе с графиней Норгус. Побеседовать со всеми троими, в особенности с жирным аббатом, в пыточной камере Диниц хотел бы не меньше, чем заполучить в свою коллекцию трофеев голову министра Гедалла.

Дул слабый западный ветер, и на «Бройндзаге» были подняты все паруса, отчего он напоминал уродливую птицу, несущую на спине огромную гроздь фиолетовых пузырей. Его тень переползала с облака на облако, иногда проваливаясь до самой земли. Размеренные взмахи крыльев сопровождались неописуемым звуком, похожим на одновременный выдох из сотен пробитых глоток. В темноте этот звук, доносящийся с небес, показался бы эхом кошмара…

Люгер поднял Дракона выше, продолжая сближаться с «Бройндзагом».

Слот расчитывал застать барона врасплох, но неожиданной атаки не получилось.

Ховел почуял неладное, как только ему доложили о появлении справа по курсу светящегося шара, двигавшегося с огромной скоростью. Барон поднялся на палубу. Несомненно, загадочное тело могло представлять угрозу для корабля.

Шар находился над облаками и выделялся на фоне неба ярким белым пятном. Его видимый размер стремительно увеличивался. Барон приказал готовить оружие «Бройндзага» к бою и убирать паруса.

Вряд ли Ховел совершил роковую ошибку — в любом случае Дракон имел многократное преимущество в скорости. Стервятник, который оказался свидетелем того, как за считанные минуты была уничтожена эскадра на рейде Эмбраха и дотла сожжена гавань, не собирался давать барону ни малейшего шанса. Молния ударила в грот-мачту летающего корабля, и горящие обломки посыпались вниз.

Ховел, стоявший на корме, видел, как вспыхнул такелаж; четверо матросов сгорели заживо. В груди Диница тоже пылал пожар. Впервые барона опередили, и впервые его кораблю был нанесен серьезный урон. Он испытывал веселую ярость. Азарту, который охватывал его в настоящем бою, позавидовала бы гончая, преследующая зверя. А этот бой обещал стать смертельным для одного из противников.

Барон отдал команде соответствующие распоряжения. <Бройндзаг» задрал нос и начал набирать высоту, одновременно ускоряя полет.

Люгер ждал этого: враг проглотил наживку. Дракону понадобилось всего несколько секунд, чтобы изменить форму и превратиться из шара в сплющенный диск. При этом его нижняя вогнутая поверхность затвердела и покрылась слоем блестящего вещества. В сравнении с этим гигантским зеркалом даже «Бройндзаг» показался бы с земли летучей мышью под куполом собора.

Ховел привел в действие оружие летающего корабля. Ослепительный луч ударил в середину диска, который почти полностью отразил чудовищный заряд. Люгер почувствовал только что-то вроде мгновенно схлынувшей волны жара. Находясь под надежной защитой Дракона, он мог покончить с «Бройндзагом» сразу, но растягивал удовольствиие…

Отраженный луч прожег корпус корабля насквозь. В образовавшуюся дыру падали обугленные тела. На некоторое время «Бройндзаг» потерял управление, и Ховелу, в распоряжении которого осталось всего полтора десятка уцелевших матросов, стоило немалого труда удержать его от падения. Он сумел вывести корабль из нисходящей спирали, после чего немедленно начал готовиться к новой атаке. Движения гигантских крыльев сделались судорожными, и со стороны барона было бы благоразумнее уклониться от продолжения боя. Но Ховел, чуждый подобному благоразумию, даже не думал об отступлении. Кроме того, Люгер все равно не дал бы ему уйти.

Пытаясь использовать хотя бы призрачный шанс на спасение, барон тщательно выбирал позицию и момент удара. Превосходство невесть откуда взявшегося врага было очевидным, и Диниц осознавал, что может лишиться всего, чем владел, а также того, о чем смел мечтать…

Магическая сила, заключенная в оружии «Бройндзага», была полностью использована в течение краткого промежутка времени. Ее хватило бы на то, чтобы разрушить целый город. После выстрела Ховел сразу же совершил резкий маневр, уводя корабль из-под отраженного луча.

Однако Дракон мгновенно изменил способ ведения боя. Зеркальный диск утратил блеск и превратился в расширяющееся облако с темной поверхностью и множеством полостей, представлявших собой пространственные лабиринты. Попавший в него заряд был полностью поглощен. За счет этого Дракон лишь увеличил собственную мощь и напоминал теперь висящий в небе огненный остров. Его окружала сверкающая корона молний.

Но для Люгера мало что изменилось. На фоне бурлящего пламени старинная мебель выглядела абсурдно. И тишина, которая царила внутри его прозрачной каюты, казалась противоестественной. Тем не менее потоки силы пронизывали Стервятника, и в этих незримых потоках «Бройндзаг» швыряло, как щепку.

Дракон исторг из своего чрева огненную волну. От крыльев осталась лишь завеса пепла, и окутанный ею корабль начал падать. При его беспорядочном вращении бьющий с кормы луч кромсал воздух и вспарывал приближавшуюся землю. Это уже была агония.

Сверху Люгеру виделась дымящаяся идеограмма — будто магический символ на алтаре для жертвоприношений демонам, печать над закрытой пропастью ада, в которую должен быть брошен обреченный корабль…

Барон потерял сознание от удара. Сместившиеся переборки едва не раздавили его. Прежде чем черная подушка облепила лицо, он запомнил тошнотворный запах горелого мяса, удушливый дым и нарастающий свист, с которым воздушный поток врывался в щели. Затем все исчезло.

Спасения не было даже в зыбком лабиринте «Бройндзага». Что-то необратимо нарушилось в тонких магических связях, которые поддерживали существование этого извращенного порождения древнего знания и черного колдовства. То, что раньше принадлежало смерти и было отнято у нее, теперь возвращалось в мир мертвых, освобождаясь из плена: словно призрачная бабочка обнаруживала свое потустороннее присутствие в распадающемся коконе…

Дракон снижался к земле вслед за «Бройндзагом». Корабль развалился на части еще в воздухе. Подчиняясь приказу спрятанного внутри крошечного мозга, Дракон протянул мерцающее щупальце и схватил бесчувственное тело Ховела, падавшее среди обломков. Затем, когда жертва зависла в неподвижности, легчайшее прикосновение потока силы привело барона в сознание.

Диниц был по меньшей мере ошеломлен. Все, что ему оставалось, это ожидать пыток и расправы. Он скорчился внутри каплевидного мешка, будто плод в прозрачной утробе. Бесформенное чудовище втянуло его в себя, и ему показалось, что он очутился в преисподней, но из огненного хаоса вдруг возникла почти дворцовая обстановка, а потом рядом появился человек, которого Ховел сразу же узнал.

Когда их взгляды встретились, барон зарычал от бессильного бешенства. Подтверждались худшие из его опасений. Сферг совершил роковую ошибку, оставив в живых валидийского выродка.

Барон почувствовал себя ничтожным насекомым, посаженным под стеклянный колпак. Победитель рассматривал его с презрительной ухмылкой. Собрав последние силы, Ховел дернулся, однако из-за вязкого вещества, которое обволакивало его подобно тончайшей коже, любые попытки сопротивляться становились бессмысленными. Ховел узнал, что испытывает человек, по горло погрузившись в трясину. Он мог только дышать и совершать медленные движения, будто в кошмарном сне…

Откуда-то донесся тяжелый грохот, приглушенный расстоянием. Сквозь прозрачный «пол» нелепой комнаты было видно, что над местом падения обломков «Бройндзага» поднимается столб дыма. Именно в эти секунды барон понял, что все кончено. У него не будет ни побед, ни армий, ни славы, ни даже могилы. Вдобавок он лишился возможности умереть в бою, как подобает воину. Не потому ли на лице Стервятника было написано жестокое удовлетворение?

В отличие от Сферга, Люгер оказался не настолько самонадеян, чтобы оставить в живых одного из своих злейших врагов. Щупальце развернулось, утащило пленника наружу — и Слот проводил взглядом устремившееся к земле тело Ховела, пока оно не исчезло в дыму.

Глава пятидесятая На пути в королевство оборотней

После победы над «Бройндзагом» Люгер мог выбирать, что делать дальше. Перед ним были открыты все пути — и теперь любое странствие не показалось бы ему слишком долгим.

Велико было искушение разрушить Скел-Моргос и остров Лигом. Стервятника также неудержимо тянуло на родину, в старое поместье рода Люгеров под Элизенваром: сны и видения порождали необъяснимую уверенность в том, что гнездо разорено и духи предков взывают к мщению. С некоторых пор этот настойчивый зов преследовал его, как проклятие.

И все же он повернул на северо-восток, рассудив, что наибольшая угроза исходит из Земмура. Черные маги с Лигома пока оставались для него безликой силой; к ним, в отличие от оборотней, он не имел личного счета. Люгер стремился освободить Сегейлу, но Сегейла не ждала его. Если она была жива, то спала в подземелье Фруат-Гойма — и время проходило для нее бесследно в любовных играх с призраками. Она будет такой же, какой он ее запомнил, спустя десятки лет, когда сам Стервятник превратится в дряхлого старца. Заколдованная красота, украденная любовь, искалеченная жизнь… Кто-то должен заплатить за это.

К вечеру того же дня Дракон достиг южных провинций Круах-Ан-Сиура. Разоренные земли Морморы остались позади. Нетронутые войной и набегами владения сиурских дворян выглядели вполне благополучно, хотя сверху было трудно различить мелкие детали. Стада и табуны казались пестрыми пятнами на зеленом фоне обильных пастбищ, реки — темно-синими лентами, которые пересекала едва заметная тень Дракона; отдельные всадники напоминали муравьев, ползущих по веточкам дорог.

На закате внизу проплыл гигантский город, залитый светом тысяч огней. Его башни и дворцы были прекрасны, как миражи, сотканные из розовых лучей заходящего солнца. Воплощенная в них гармония ускользала от понимания и дразнила своей неповторимостью. Не иначе, это был Вормарг, о котором говорили, что видевший его может спокойно умереть — все равно нет и не будет в целом мире ничего столь же великолепного. Как грезы или чудесные видения, обреченные на забвение, город вскоре скрылся за горизонтом: наступавшая с востока тьма поглотила его. И даже загрубевшее сердце Стервятника сжалось на миг от тоски по несбыточному…

Солнце закатилось; его сменил в небесах Глаз Дьявола. В ту ночь он имел вид узкого серпа. Дракон летел над малонаселенной восточной провинцией Круах-Ан-Сиура, и, как ни однообразен был пейзаж внизу — каменное плато, озаренное бледным сиянием, — Люгер все же не смыкал глаз и дождался той минуты, когда впереди заблестело зеркало большой воды, казавшееся слегка вогнутым. Стоял мертвый штиль — редкий случай для бурного моря Уртаб.

Казалось, целая вечность минула с тех пор, как Слот в последний раз был на этих берегах, и, покидая их, он, конечно, не думал, что снова вернется сюда. Он видел тусклые огоньки рыбацких селений, далекий свет маяка и глубокие, темные, окруженные скалами гавани, любая из которых могла стать убежищем контрабандистов. Некогда Люгер и сам провел немало тревожных ночей в подобных каменных мешках, скрываясь от белфурских кораблей или сиурских патрулей. Было бы неправильно утверждать, что он не получал удовольствия от своих рискованных похождений, однако теперь они казались ему глупыми детскими играми.

Впервые за многие годы Стервятник задумался о времени, растраченном впустую. Впрочем, он и сейчас не знал бы, на что его с толком употребить, если бы не одно неотложное дело в Земмуре, касавшееся женщины с серыми глазами и нежной оливковой кожей… Люгер невольно вспомнил, как у него на глазах ее ласкали темные пальцы без ногтей, и исступленно затряс головой, будто прогоняя омерзительное видение.

Тем временем берег слился с линией горизонта; Дракон уже летел над открытым морем. Золотистая дорожка раздробленных отражений пролегла под сияющим в небе серпом, теряясь в неразличимой дали.

Люгер не ощущал усталости; вместо того, чтобы погрузиться в привычные сны, его дух странствовал с призраками по бесконечной галерее исчезнувших миров, и это странствие было таинственнее и волшебнее любой человеческой мечты…

Он «вернулся» из прошлого в настоящее лишь утром, когда уже взошло солнце. Ничто не напоминало о море. Внизу тянулись заснеженные горы. Перевалы были затянуты седым туманом, и горная страна выглядела неприступной, крайне суровой, враждебной всему живому. Такой она и считалась повсюду в западных королевствах.

Малочисленные племена горцев, селившиеся здесь, были надежно защищены от внешнего влияния самой природой. Хребты Гарбийских гор, протянувшиеся от Вечных Льдов на севере до Великой Южной пустыни, навсегда остались бы труднопреодолимым препятствием, разделившим обитаемый мир, если бы не туннели, проложенные еще до Катастрофы. Лет двести назад на них случайно наткнулись миссионеры, посланные гарбийским епископом в приграничные земли с благой целью: пролить в головы и сердца темных дикарей свет истинной веры. Вряд ли миссия увенчалась полным успехом, зато святые отцы обнаружили то, что поначалу приняли за пещеры. И неудивительно — длина туннелей достигала сотен лиг. Создать что-либо подобное за века, минувшие после Катастрофы, было не под силу никому.

Два туннеля из восьми оказались заваленными, остальные сохранились очень хорошо. Горцы называли их дорогами в ад и отправляли по ним обреченных на смерть изгоев. Вероятно, кое-кто из миссионеров тоже нашел под горами голодную смерть, но уцелевшие вернулись и поведали о сделанных открытиях. Тогдашний гарбийский король начал готовиться к походу на восток, однако, как вскоре выяснилось, его опередили: армии Земмура уже захватили туннели и вторглись в Гарбию и соседнюю Валидию. После заключения унизительного союза с оборотнями нескольким валидийским подданным довелось посетить Земмур, и едва ли не самое сильное впечатление произвели на них именно туннели. Не сохранилось сведений о том, какой древней расе принадлежали эти более чем убедительные свидетельства былого величия.

Впрочем, кроме туннелей, cуществовали и другие пути — известные разве что горцам тропы через горные перевалы, — но далеко не каждый решился бы воспользоваться ими, не составив предварительно завещания. Во всяком случае, Люгер никогда не слышал о подобном безрассудстве. Да и куда было стремиться? Чтобы попасть в лапы к оборотням, не требовалось совершать смертельно опасный переход.

Пленникам Дракона была известна еще одна дорога в Земмур — бессмысленно длинная и потому не пройденная никем в обозримом прошлом. Стоило всего лишь подумать об этом, и перед внутренним взором Люгера возникла карта, отличавшаяся исключительной четкостью. Пересекая пустыню в восточном направлении, можно было рано или поздно достичь южной оконечности горной гряды, а затем и западного берега Океана Забвения. Если бы на том берегу воображаемого странника ждал корабль, то, отправившись далее морским путем, он мог бы попасть в Земмур. В случае отсутствия корабля путешественнику оставалось только пробираться на север вдоль берега океана — учитывая рельеф местности, обилие диких зверей и огромное количество стекавших в гор рек, дело почти безнадежное.

Люгеру было гораздо легче. Полет над горной страной занял всего несколько часов. Убийственный холод, горцы, обвалы, стаи волков, патрули оборотней — об этих и прочих опасностях Стервятник мог только догадываться и благодарить судьбу за то, что счастливо их избежал.

Вскоре впереди поднялся хребет Согрис, который также называли в Гарбии Колыбелью Солнца, — зрелище величественное и потрясающее своей грандиозностью. Тем не менее Дракону удалось поколебать казавшийся незыблемым многовековой покой. Он пронесся так низко над вершинами, что его огненный шлейф вызвал сход снежных лавин… По другую сторону хребта протянулись длинные параллельные цепи более низких гор; только некоторые одиночные пики были покрыты вечными снегами.

К полудню Гарбийские горы остались позади. Справа показалась темная полоса — это означало, что Люгер стал одним из немногих, кому удалось достичь Океана Забвения. На всех картах, которые он видел прежде, был нанесен только принадлежавший Земмуру северный берег, да и то весьма приблизительно. Но пленники Дракона обладали истинным знанием.

Поначалу Люгер не мог поверить, что Западный Океан и Океан Забвения — это одно и то же. Подобная мысль казалась нелепой, абсурдной, однако постепенно он привык к совершенно новой для него картине мира, которая непрерывно изменялась в его сознании, подтверждая неисповедимость высшего замысла, а также ничтожество и слепоту того, кто тщетно пытался понять устройство непостижимо сложного механизма, управлявшего в том числе и человеческой судьбой.

…Плоская Земля сворачивалась в цилиндр, затем цилиндр превращался в шар. На его поверхности, затянутой какой-то дымкой, Люгер узнавал очертания морей, русла рек, линии хребтов — все то же самое, что было на старых картах, — но теперь разум Стервятника с трудом удерживал равновесие на краю разверзшейся перед ним пропасти новых откровений.

И само существование сделалось пугающе неустойчивым; была утрачена опора; твердь обернулась зыбучими песками; мироздание казалось рассыпавшимися часами, шестеренки которых продолжают вращаться лишь по инерции…

Однажды Слоту уже снился бело-голубой шар, плывущий на фоне черноты и неподвижных звезд, но тогда Стервятник не понимал, что это видение могло бы означать.

До самого вечера Дракон летел на север над мрачными ландшафтами предгорья. Склоны были покрыты дикой растительностью и рассечены извилистыми ущельями, по дну которых стремительные реки сбегали к океану.

Земмур был уже близко. Люгер ощущал волны враждебности, обволакивающие мозг подобно тяжелому туману. Их липкие «прикосновения» омрачали сознание, порождали тревогу и страх. Возможно, пробуждение Дракона не осталось незамеченным оборотнями — как не являлись тайной для магистра Глана намерения Стервятника.

Но было кое-что еще. Неведомый источник, который находился где-то далеко на востоке, в открытом океане, также давал знать о себе мощными выбросами потоков силы…

Некоторое время Дракон летел над бескрайней пустыней воды, двигавшейся в извечном ритме приливов и отливов, сезонных ветров и течений. Стервятник не видел ни одного корабля, который бороздил бы великий океан, хотя Земмур как прибрежное государство наверняка имел торговый и военный флот.

Темная лента, возникшая на горизонте и похожая издали на застывший вал, оказалась высоким обрывистым берегом. Волны и ветры веками грызли скалы; следами их бесконечной неутомимой работы были рухнувшие в воду обломки.

Преодолевая возведенную оборотнями незримую защиту, Стервятник погрузился в удушливый кошмар, а пленники Дракона хоть и спасли его от безумия, но не избавили от опасностей, подстерегавших любого непрошеного гостя. Примерно то же самое Слот испытал когда-то в подземелье призраков, куда попал прямиком из могилы Гадамеса. Теперь он догадывался, что эта «могила» была на самом деле чем-то вроде тайной двери, скрывавшей вход в магическую машину перемещений, которая каким-то немыслимым образом во много раз сокращала долгий путь до Земмура. И если вообразить себе, что подобные двери находились во многих местах, разбросанных по всему миру, то становилось ясно, сколь велики и оправданны притязания Серой Стаи на господство и сколь близки властители Земмура к своей конечной цели…

Дракон повернул на восток и летел вдоль берега океана. Люгер не знал, что заставляло оборотней строить пещерные города — может быть, толчком к этому послужила Катастрофа, — во всяком случае, пока ему попадались на пути только руины. Частично затопленные, они являлись неоспоримым свидетельством того, что в конце концов всегда побеждает стихия.

Несмотря на древнее происхождение, среди развалин еще можно было различить остатки впечатляющих замков, крепостей, дворцов и башен. В них угадывался определенный архитектурный стиль, отличный от всего, что Люгеру приходилось видеть прежде. Этот стиль можно было описать одним словом — отталкивающий. Вместе с тем он отнюдь не был безобразным. Тут Люгер улавливал тонкую разницу. В иных местах ему хотелось остаться надолго — но не здесь. Заснуть в любом из этих заброшенных замков означало бы поддаться магическому влиянию оборотней, оказаться в плену ужасающих видений, принести свой рассудок в жертву демонам и проснуться жалким идиотом…

Кое-где даже сохранились лестницы, спиралями обвивавшие башни и не имевшие ограждений. Уцелевшие пролеты вызывали головокружение при одном только взгляде на них. Ступени были высечены из какого-то голубоватого камня, который напоминал растрескавшийся лед или стекло. Поваленные столбы и статуи лежали вдоль дорог; четырехгранные здания без единого окна были похожи на огромные склепы, а расколотые купола — на выпитые змеями яйца в разоренных птичьих гнездах. В прибрежных водах Люгер увидел остовы разбитых штормами и выброшенных на мели кораблей.

Солнце уже закатывалось за Гарбийские горы, когда Дракон оказался над полуостровом, глубоко врезавшимся в океан. Через узкий перешеек проходило несколько оживленных дорог, по которым в обе стороны двигались всадники и экипажи. С высоты это напоминало муравьиные полчища. Дальше к югу дороги упирались в скалы и исчезали под сводами туннелей. Колодцы зияли, словно разинутые рты. Пробитые в твердой породе, они должны были достигать огромной глубины. Самый большой из них, похожий на жерло вулкана, в которое мог бы целиком провалиться корабль, находился возле южной оконечности полуострова. Сплошная каменная стена защищала его от штормовых волн. Колодец был заполнен лиловым туманом.

Достигнув цели своего полета, Дракон начал медленно снижаться. Внизу был Фруат-Гойм — город, лежавший не только под поверхностью земли, но и частично под океанским дном.

На Стервятника снова обрушились мутные волны кошмара. Но еще в южной пустыне он научился справляться с этим, отделяя причины страха от миражей. Теперь видения содержали некие образы — возможно, не что иное, как зловещие тени своих творцов. Во всяком случае, Люгер ощущал близость тех, кто посылал наваждения. И среди них был Глан, магистр Лиги Нерожденных.

Глава пятьдесят первая Идеальный двойник

Дракон сжимался, превращаясь в плотный шар. Потоки силы устремлялись от периферии облака к его середине, где находился Люгер; он сам затеял это чудовищное слияние, но все еще принимал происходящее за очередную странную игру разума — причем не только собственного. Он осознавал, что сжатие Дракона привело к искажению пространства и замедлению течения времени. А жители Земмура, которые в тот день оказались за пределами Фруат-Гойма, наверное, увидели еще одно солнце, внезапно вспыхнувшее над полуостровом.

Все, что попадало в поле зрения Люгера, подвергалось головокружительным метаморфозам. Горизонт неравномерно вздымался, образуя волнообразный край прозрачной, заполненной воздухом линзы, в фокусе которой бешено вращалось жерло колодца. Ландшафт сворачивался, как бутон огромного цветка; в конце концов опрокинувшиеся скалы нависли над головой Стервятника, а океан, обнявший полоску суши, сделался подобен небосводу. Маленький синий диск настоящего неба был почти неразличим; миниатюрное светило напоминало старую тусклую монету, закатившуюся в тень. Волны подбирались к отвесным берегам медленно, будто крадущиеся убийцы; клочья пены опадали, как распластанные крылья мертвых птиц…

Люгер чувствовал себя средоточием смертоносной силы, способной уничтожить его самого, и в то же время он бездействовал, точно завороженный невероятным сном. Тело значило так мало — он отдал его во владение уродливому и чрезвычайно уязвимому карлику, привязанному к наконечнику гигантской стрелы. А тетива уже была натянута до предела…

Шар завис над колодцем, и призраки, метавшиеся в неистовой пляске разрушения, снова заставили Стервятника почувствовать приближение безумия. Их тысячелетнее заключение могло закончиться очень скоро. Освобождение из магической тюрьмы целиком зависело от того, окажется ли человек способным выполнить свое предназначение. Поэтому, несмотря на колоссальную силу, которой он теперь обладал, Люгер оставался всего лишь заложником тех, чья плоть давным-давно вернулась в прах.

Исчезли нелепые декорации, растворились стены. И если снаружи Дракон выглядел как ослепительно сияющий шар, то внутри него воцарился красноватый полумрак. Люгер готовился к очередному изменению. Призраки что-то шептали о «проникновении». Мерцающее вещество обволакивало его тело, но не мешало двигаться и дышать. Затем прозрачный кокон разделился, обнаружив свое подобие, будто карта, сдвинутая рукой шулера, или тень, отброшенная тенью. Люгер мог лично убедиться в том, с какой почти пугающей точностью воспроизведены его фигура, лицо, одежда и оружие. Внешне двойник отличался от оригинала только тем, что его «кожа» тускло светилась в темноте.

Стервятник испытывал непередаваемые ощущения: его сознание находилось в двух телах одновременно. Это повлияло и на восприятие: он одинаково хорошо видел себя глазами двойника, и наоборот. Люгер слышал об иллюзиях множественной личности; обычно это объяснялось «вселением бесов» и требовало вмешательства экзорциста (впрочем, долгий ритуал изгнания не всегда помогал), однако сейчас и речи не было об одержимости. Он оставался самим собой и при этом — полновластным хозяином обоих тел, связь между которыми не прерывалась ни на мгновение.

Двойник обладал ничтожной частью силы, но даже этого было бы достаточно, чтобы превратить в пепел большой океанский корабль. Таким образом, находясь в безопасности в чреве Дракона, Люгер впервые шел на смертельный риск, имея в запасе еще одну жизнь. Кроме того, уничтоженная копия человека могла быть воссоздана в любой момент. Как ни крути, а это уже попахивало бессмертием…

Двойник спускался в бездну колодца, окруженного неприступными скалами, — он преодолевал последнее препятствие на дороге в ад.

Его окружала стена, изъеденная сотами пещер. Горловина колодца постепенно сужалась. Вскоре двойник достиг глубины, на которую уже не проникали последние лучи заходящего солнца. Мертвенный свет, падавший из пещер, растворил в себе все цвета; остались только оттенки серого и лилового.

Множество глаз, человеческих и волчьих, наблюдали за незваным гостем, но ни один из оборотней не делал попытки напасть на него. Они были слишком уверены в себе. Кто посмел бы угрожать им в самом сердце их владений, внутри подземной цитадели? Судя по внешности, неизвестный принадлежал к валидийской знати; непонятно было, как он вообще сумел достичь Фруат-Гойма (если только не являлся тайным посланцем магистров). И хотя появились несомненные признаки опасности, разве что-нибудь могло противостоять объединенной магической силе Лиги?..

Между тем спуск продолжался. От неба, видневшегося в отверстии колодца, остался бледный кружок, едва различимое пятнышко, затем и оно исчезло. После того как двойник миновал два десятка подземных ярусов, он очутился в гигантской пещере. Над ним нависла чудовищная тяжесть невидимого свода, который был темнее провалов между звезд. Двойник двигался в кромешном мраке, ощущая лишь слабый ток воздуха. Он не нуждался в ориентирах, а его замедленное падение внутри каменного мешка длилось, длилось и длилось. Казалось, замерло само время…

Наконец где-то далеко внизу снова забрезжил лиловый свет. В этом мглистом сиянии, сочившемся как скудная влага, угадывалось знакомое Стервятнику место. Однажды он побывал здесь и с тех пор не раз чувствовал себя жалкой марионеткой, но теперь вернулся сюда по собственной воле.

Окруженный стеной город стоял на скале, которая нависла над бездной. Витки спиральной лестницы, похожей сверху на свернувшуюся змею, спускались к черной и гладкой, как стекло, равнине. Край багровой пропасти был прямым, будто лезвие ножа.

Магистр Глан уже знал о возвращении того, кого считал своим рабом, — Люгер понял это, когда увидел на шпилях города призраков человеческие фигуры, которые медленно вращались, напоминая дичь, насаженную на вертела. Несмотря на странный, даже извращенный способ, каким ему напоминали о принесенных жертвах, Слот решил, что сравнение с его собственным Залом Чучел вполне уместно. Фигур оказалось больше десятка. Кроме Сегейлы, здесь были Ралк, генерал Алфиос, два оборотня из Серой Стаи, убитых Люгером и Сегейлой в таверне «Кровь вепря», графиня Норгус, Кошачий Глаз и еще несколько муляжей (но только ли муляжей?!), лиц которых Стервятник не мог разглядеть.

Если речь шла о схватке, повторение одного и того же обманного приема считалось бессмысленным и опасным. Возможно, это было справедливо и тогда, когда дело касалось магии. Однако Люгер был далек от того, чтобы недооценивать могущество Лиги Нерожденных.

Двойник приближался к башне, на шпиле которой, будто огромный флюгер в потоке колдоовского ветра, вращался муляж Сегейлы. Рост фигуры превышал человеческий раза в четыре. Безволосая голова медленно повернулась в сторону двойника. Восковые веки поднялись, и в двух черных миндалевидных провалах блеснули далекие красные огни.

Это не было взглядом в обычном смысле слова. Так сама вечность могла бы взирать на эфемерных существ, созданных по чьему-то необъяснимому капризу. Даже находясь на огромном расстоянии от башни, Люгер почувствовал что-то вроде головокружения, когда ему открылась бездна — влекущая и пугающая одновременно. Обитель демонов, могила снов… А двойник уже скользил вдоль стены, которая расширялась книзу и напоминала дорогу между землей и небом, вымощенную грязно-розовым камнем.

Под низкой аркой перед входом в башню гостя встречал тот, кого Люгер и ожидал увидеть, — Шаркад Гадамес, вернее, его призрак. Спустившись на самое дно пещеры, двойник осмотрелся.

Ничего не изменилось в самом странном из городов: ноги утопали в толстом слое пепла и праха; воздух оставался неподвижным и затхлым, как в склепе; в рассеянном лиловом свете, будто в тумане, таяли зыбкие очертания башен, куполов и мостов. Кое-где двигались расплывчатые тени. Изредка ватную тишину нарушали гулкие звуки, отдаленно похожие на удары колокола…

Безгубый рот кладбищенского сторожа был растянут в уродливой улыбке; корявые пальцы медленно перебирали четки из лунного камня. Желтые глаза без зрачков тускло поблескивали в тени поднятого капюшона. Ни для двойника, ни тем более для Люгера призрак не представлял ни малейшей угрозы. Он был проводником — и только.

— Какое долгое и трудное странствие, не правда ли? — сказал слуга с издевкой. — Почему ты не воспользовался моей могилой?

— Я нашел кое-что получше, — ответил двойник. — Проводи меня к магистру Глану. И побыстрее.

— Торопишься? Я тебя понимаю. Ты прекрасно справился со своей работой и можешь рассчитывать на многое. Лига умеет вознаграждать за верную службу.

— Я вижу, КАК тебя наградили, — со смехом сказал двойник и протянул руку, в которой не было оружия, однако из нее начало расти мерцающее щупальце. Спустя несколько секунд оно коснулось призрака.

Люгер был далек от понимания магии, поддерживавшей существование Гадамеса. Не исключено, что главную роль тут играло его собственное представление о том, как должен выглядеть ночной сторож. Во всяком случае, до сих пор иллюзия получалась безукоризненной. Она была словно мутное пятно внутри прозрачного кристалла — пятно, которое нельзя стереть или смыть.

Но двойник принадлежал Дракону, гигантскому могильнику неуничтожимого сознания, его магической сущности, — и сила действовала: силуэт Шаркада съежился, подвергся искажению, начал распадаться, сделавшись похожим на множественные отражения в разбитом зеркале…

Однако Люгер не стал разрушать его полностью. В конце концов, Шаркад еще мог оказаться полезным… Щупальце втянулось, бесследно растворившись в плоти двойника, и постепенно Гадамес снова обрел прежнюю форму. Теперь он не улыбался и вел себя гораздо менее высокомерно.

— Ты не терял времени зря, — тихо и злобно сказал он. — Магистру это вряд ли понравится.

— Не заставляй меня ждать, — напомнил Люгер через двойника.

Гадамес резко повернулся и нырнул под арку. Тяжелая створка двери высотой с человеческий рост была приоткрыта, за ней начинался узкий коридор. Двойник двинулся по нему, не теряя из виду проводника. Их силуэты мерцали в сгустившейся темноте. Только это мерцание и выдавало подмену…

Шаркад миновал лестницу, ведущую вниз — туда, где, как догадывался Стервятник, находились подвалы и камеры пыток, — и стал подниматься по другой лестнице. Двойнику пришлось одолеть около полутора сотен ступеней и три поворота (очевидно, лестница шла вдоль внутренних стен башни), прежде чем он оказался в коротком коридоре, а затем в роскошно обставленном зале. Правда, эта роскошь была довольно своеобразной — кроме мебели из редких пород дерева, золотых и серебряных украшений и драгоценных камней, здесь были скульптуры из костей и кожи, причудливые фонтаны, в которых вместо журчащих водяных струй с сухим шорохом пересыпался пепел, подсвечники, сделанные из человеческих черепов, гобелены, изображавшие любовные игры волков и оборотней, амулеты из глины, корней и птичьих перьев, а также разные магические принадлежности, начиная от зейдовых жезлов и заканчивая покрытыми резьбой козлиными рогами. Однако назначение большинства предметов так и осталось для Люгера загадкой. Возможно, они были созданы еще до Катастрофы и сохранились каким-то чудом.

Несмотря на каменный свод пещеры, отделявший Слота от подземной башни, он ощущал то же самое, что и двойник, — неистовый натиск пока еще незримого врага. Но теперь Глану не удавалось подчинить себе чужеземца и превратить того в слепое орудие. И хотя кошмары стекались отовсюду, словно отравленный туман, магия Дракона оказалась действенным противоядием. Гадамес даже не пытался сопротивляться ей. Не имея выбора, он просто выполнял приказ.

Шаркад привел Люгера к черной двери, такой гладкой и скользкой на ощупь, будто она была покрыта слоем слизи, и отступил в сторону, пропуская вперед гостя. И прежде чем Люгер окончательно избавился от Гадамеса, ему показалось, что на тающем лице призрака промелькнула мстительная улыбка.

Дверь распахнулась, и двойник шагнул в разинутую пасть преисподней.

Глава пятьдесят вторая Один против лиги

За черной дверью был еще один зал, такой громадный, что его невозможно было охватить взглядом. Дальняя стена и потолок тонули во мраке. По человеческим меркам, зал был плохо освещен, зато здесь с избытком хватало запахов — диких, насыщенных, отталкивающих…

До Люгера начало доходить, куда попал двойник. Почти все пространство зала было заполнено многоярусным, невероятно сложным, поистине фантасмагорическим сооружением — ажурным, как бы парившим в воздухе и в то же самое время таившим некую угрозу, словно приготовленная западня. Оно состояло из бесчисленных лент, спиралей, колонн и арок, искусным образом воплощая в себе иерархию и магические связи внутри Лиги Нерожденных. Это могло быть также нечто большее — творение многих поколений, отразившее представления оборотней о мироздании, — но скорее всего — величайший и совершеннейший из магических инструментов, когда-либо созданных на Земле. Он сам по себе был ловушкой для непосвященных: разум, пытавшийся постичь его, увязал в нем, словно муха в липкой паутине или бабочка в бутоне плотоядного цветка — на вид прекрасного и манящего. А за всем этим великолепием ощущалась тайна — так законченная форма порой скрывает мрачную бесконечность хаоса.

И конечно, тут были те, кто умел извлекать зловещую «музыку» из единственного в своем роде инструмента. Люгер понял, что в некотором смысле удостоился великой чести — ради него здесь собрались многие, если не все адепты Лиги. Оборотни наблюдали за двойником из глубоких ниш, расположенных на разных ярусах. Каждый из магистров сам по себе являлся страшным противником, и вряд ли кто-нибудь прежде хоть раз противостоял их объединенной силе. В том, что они уже готовы к схватке с ним, Люгер не сомневался ни секунды…

Оборотни находились слишком далеко, чтобы двойник мог рассмотреть их лица. Он тщетно искал взглядом малиновую мантию магистра Глана. В конце концов тот заговорил первым. Многократное эхо вводило в заблуждение, и голос Глана, усиленный в несколько раз, казалось, раздавался одновременно с разных сторон:

— Ты отлично справился с порученным делом и получишь достойную награду. Я приказывал принести Звезду Ада, но ты нашел и Дракона. Тем лучше. Твоя самка жива. Как я обещал, она не постарела ни на один день…

Люгер догадывался, что на самом деле Глан недоволен таким оборотом событий. Магистр не только рисковал своим положением, но и ставил под угрозу существование всего пещерного города. Стервятнику, склонному к аферам, пришло в голову, что, если бы они встретились наедине, то еще могли бы договориться, однако Глан был не настолько глуп, чтобы зайти так далеко по дороге предательства интересов Стаи.

— …Возвращайся в Валидию, — продолжал монотонный голос. — Забудь обо всем, что видел. Если ты понадобишься снова, то узнаешь об этом от моего посланца. Не пытайся спрятаться. Может быть, мы не потревожим тебя до самой смерти. Ты оказался расторопнее любого из наших слуг и заслужил отдых, чего не скажешь о твоем никчемном отце… Бриллианты оставь себе. Кроме них, получишь деньги. Много денег. Больше, чем ты видел за всю свою жизнь. Уверен, они не будут лишними. Кажется твое поместье пришло в упадок? Поспеши! Карета уже ждет тебя.

Фраза о «никчемном отце» содержала и оскорбление, и намек — еще одно подтверждение того, что папаша не брезговал ничем и никем ради достижения своих сомнительных целей. Как, впрочем, и Стервятник. И лучше было не задумываться о каре, постигшей Люгера-старшего, тем более что Глан говорил о нем как о ЖИВОМ. Или речь все-таки шла о том, что душа отца не обрела покоя и после его смерти?!.

А вообще монолог магистра показался Слоту слишком длинным и оттого неестественным. На словах Глан предлагал перемирие. Однако Люгер не верил в то, что оборотни выполнят хотя бы одно из своих обещаний.

Оставалось только выяснить, каким способом они собирались его уничтожить. Выбор у них был огромный. Принцесса Тенес скорее всего тоже исчезнет бесследно. Магистры наверняка уже избавились бы от чужеземцев, если бы не Дракон, висевший над пещерным городом как знамение близкой, почти неотвратимой беды. Нерожденным приходилось считаться с тем, кто завладел легендарным оружием древних. Люгер понял, что они не станут рисковать. Значит, смерть ждет его где-то на обратном пути. Или даже в самой Валидии. Не случайно Глан упомянул о поместье, словно подталкивал Стервятника к возвращению.

Без сомнения, усилившееся влияние Глана внушало опасения другим магистрам, но неизмеримо возросла и цена ошибки, которая могла стоить ему жизни. Истинной же причиной того, что они собрались вместе, был страх. Ибо, как сказано в пророчестве, разрушитель Фруат-Гойма явится в блеске скатившегося с небес солнца. И померкнет слава Земмура…

Наступало время, когда предначертанное должно было исполниться.

Двойник оторвался от земли. Он взлетел, не прибегнув к Превращениям, — даже искушенным в магии Нерожденным это казалось невероятным. Он перемещался с абсолютной легкостью, словно демон воздушной стихии, облаченный в свою иллюзорную плоть. Он искал Глана среди десятков других магистров. Теперь ему не понадобилось много времени. Потоки силы увлекали его с собой, как запахи ведут хорошую ищейку.

Глан находился на одном их верхних ярусов. Он был облачен в малиновую мантию, отороченную по краю серым мехом. Красные зрачки сияли тускло, как планета войны, висящая низко над горизонтом. Под ними мерцало созвездие драгоценных камней, которыми была усыпана темная кожа ошейника…

Двойник приблизился к магистру вплотную. Глан, похоже, до сих пор не понимал, каким образом тот, кого он считал низшим существом, приобрел над ним стремительно растущее, даже пугающее превосходство. Оборотень знал кое-что о природе власти, и потому крылья черного приплюснутого носа обеспокоенно трепетали.

— Зачем мне твоя карета? — презрительно сказал двойник. — Ты отдашь мне женщину без всяких условий. Может быть, тогда это подземелье уцелеет. Нерожденные — еще не значит бессмертные, не так ли?

Стервятник блефовал. На самом деле он не собирался оставлять в живых никого из своих заклятых врагов — иначе не будет ему покоя до конца дней… а скорее всего и после. Слишком долго он существовал в тени постоянной угрозы и теперь мог избавить хотя бы Сегейлу от подобной участи. При этом он понимал, что стал хозяином положения ненадолго — до тех пор, пока тени, стремившиеся к освобождению, не разрушат Дракона.

У него было мало времени. Люгер уже сейчас ощущал близость смерти. Срок, предопределенный знаком на его правой ладони, исчислялся несколькими годами…

Через двойника он улавливал какое-то движение за границей света и тьмы, бесполезную суету обреченных, призывавших демонов Гангары. Где-то неподалеку оборотни колдовали над кровью валидийца, уничтожали всевозможными способами сотни изображений и фигурок Стервятника, но все их старания оказались тщетными.

Он сделался неуязвимой мишенью разбитых заклинаний. Разрушительные вихри хаоса бушевали вокруг острова непоколебимого покоя, надежно укрытого невидимым щитом, который отражал стрелы враждебных влияний, летящие из темноты…

Все внимание Люгера сосредоточилось на Глане. Между ними происходила жестокая схватка, несмотря на то, что оба противника оставались в полной неподвижности. В одиночку Стервятник не продержался бы и нескольких секунд. Но на его стороне были призраки Дракона, которые одолевали магию оборотней. Побеждая, он постигал природу силы, присущей Нерожденным. Эта сила оказалась настолько коварной, гибкой и всепоглощающей, что, дойдя до определенной черты, Слот понял: еще шаг — и он изменится необратимо, сам сделается оборотнем, станет одним из Стаи…

Внезапно всякое сопротивление исчезло. Магистр, который лишился значительной части своего арсенала, сдался. Но двойнику по-прежнему следовало опасаться ловушки — теперь гораздо более изощренной. Люгер убедился в этом, когда Глан впервые улыбнулся, обнажив два ряда крепких желтоватых зубов. Клыки были заметно длиннее остальных.

Мало кому доводилось видеть это жутковатое зрелище — оскал оборотня, как будто признавшего себя побежденным, однако живого и готового мстить при первом удобном случае. Кровавые угольки в глубине зрачков истлели, погасло даже призрачное мерцание роговицы, и тьма поглотила отражения…

Люгер не позволял себе расслабиться ни на секунду, хоть и находился на огромном расстоянии от двойника. Он понимал, что победа, одержанная над Лигой, далеко не окончательная. Оборотни никогда не простят ему этого унижения.

И существовал только один способ избежать их мести.

Магистр Лиги Нерожденных привел двойника в пещеру, где спала Сегейла. Здесь было дьявольски холодно, как в самую долгую ночь самой суровой зимы. Иней, покрывавший все вокруг, казался россыпями бриллиантов. На каменной плите лежала обнаженная женщина. Ее кожа была бледной, как у покойницы, а своей неподвижностью она напоминала мраморное изваяние. Несколько змей, превратившихся в смерзшиеся веревки, обвивали ее руки и ноги. Дыхание было незаметно.

Когда двойник подошел ближе, Люгер увидел, что на обескровленных губах Сегейлы застыла улыбка, будто ей снился прекрасный сон или душа ее уже обитала в раю. На опущенных веках лежали две маленькие мертвые жабы. В ноздри были вставлены скрученные почерневшие листья какого-то растения. За то время, пока она спала в подземелье, ее ногти отросли и стали такими же длинными, как пальцы, а волосы покрыли изголовье мрачного ложа искрящимся ледником…

Сердце Стервятника тоже превращалось в кусок льда, стоило ему подумать о том, что он опоздал. Не стареют одни лишь мертвецы. Шутка Глана окажется для магистра последней, но разве от этого легче? Люгер сделал почти невозможное и вернулся к той, которую любил больше жизни, однако не чувствовал радости. Только горечь. И еще — страх перед неизвестностью. В его мозгу рождались десятки вопросов. КТО лежал перед ним: Сегейла или… существо? Если существо, то узнает ли он об этом, когда ОНО проснется? Если Сегейла, то осталась ли она прежней, такой, какой он ее помнил? Сохранилась ли в ней искра разума? Он не хотел бы увезти с собой живую куклу… В КОГО ее превратили? В чем заключается изменение? Будет ли оно заметным сразу или только спустя годы? Где грань, за которой любовь обернется кошмаром?

Потом он заметил то, что поразило его еще сильнее. Женщина была беременна. ЧЕЙ ребенок рос в ее чреве? Теперь уже Стервятник испытывал не горечь — им овладевала слепая ярость, которая разгоралась подобно лесному пожару и грозила смести жалкие преграды, возводимые рассудком. Его сдерживала только нагая ледяная красота…

Но двойнику были неведомы человеческие чувства. Он должен был закончить то, за чем спустился в пещерный город. Он посмотрел на магистра и сказал безразличным голосом:

— Разбуди ее.

По неслышному приказу Глана в пещере появились его подручные — оборотни в серых рясах с поднятыми капюшонами, похожих на монашеские. Они живым кольцом выстроились вокруг спящей, и начался ритуал, в котором главная роль отводилась магии стихий или элементалов.

Уже через несколько минут в подземелье заметно потеплело. Растаял иней; под сапогами двойника зажурчала вода. Люгер наблюдал, как оживали змеи, как порозовело лицо и потемнели губы Сегейлы. Ее грудь поднималась и опускалась все чаще; изо рта вырвался еле слышный хриплый стон. Руки оборотней, будто голодные вороны, мелькали над ней, снимая заклятия и омерзительные печати, освобождая из змеиных пут, прогоняя многомесячный сон, похожий на смерть, отпирая каналы, по которым нисходит в тело жизненная сила…

Наконец женщина пошевелилась и открыла глаза. Поначалу ее взгляд был бессмысленным и долго беспорядочно блуждал по своду пещеры, пока не остановился на двойнике. Спустя несколько мгновений, показавшихся Стервятнику невыносимо долгими, в этом взгляде блеснул луч узнавания, а затем и нечто большее — нежность и любовь.

Сегейла улыбнулась и протянула руки к тому, кого приняла за Люгера. Она не обращала внимания на серые фигуры, все еще обступавшие ее, и на магистра в зловещей малиновой мантии, но вдруг отпрянула от двойника, словно заметила подделку.

Люгер почувствовал боль, как будто сам только что стал жертвой жестокого обмана. Он отдавал должное женскому чутью и при этом страдал от того, что для Сегейлы пытка неизвестностью продолжалась. Он не мог обнять свою женщину, ощутить тепло ее тела и биение сердца, сказать ей, что все кончено и худшее осталось позади. Надо было подождать еще немного, но сколько?..

Двойник даже не дотронулся до Сегейлы. Он вообще избегал прикосновений к человеческой плоти. Выходя из пещеры, он бросил Глану:

— Оденьте ее и приведите ко мне.

Глава пятьдесят третья Стервятник и волчица

Двойник удостоился сомнительной чести отобедать в обществе магистров Лиги, и Стервятник настолько уверовал в свою неуязвимость, что согласился продолжить затянувшуюся игру. В этом не было необходимости; им двигало только извращенное любопытство.

Сегейла находилась под защитой Дракона, еще не зная об этом, и сам

Люгер не мог бы обеспечить ей большую безопасность — ни до, ни после тех событий. Прежде, когда Стервятник позволял себе задумываться о вещах почти несбыточных, ему казалось, что он не станет испытывать судьбу, если каким-то чудом ему удастся спасти Сегейлу. И вот чудо произошло, но Люгеру этого было мало. Чем больше странного и непонятного видел он в городе-призраке, тем сильнее манил его таинственный и страшный Фруат-Гойм — так притягивает порочного человека отражение собственной, темной и непознанной, натуры.

Вскоре появилась и Сегейла — уже одетая, преобразившаяся не только внешне, но и внутренне, украшенная в соответствии со здешними обычаями, благоухающая земмурскими ароматами. Просторное платье, расшитое серебряными нитями, скрадывало изменения в ее фигуре.

Сегейла держалась настороженно и отчужденно. Она догадывалась, что мужчина, освободивший ее, — не тот Люгер, которого она знала и любила в Элизенваре, но не могла понять, как вести себя теперь, чего ждать от спасителя, не давшего ей ни единого намека или знака. Она имела дело с оборотнями, поэтому не верила никому и ничему и не задавала лишних вопросов. Хуже всего, если настоящий Люгер уже мертв и ее разбудили только для того, чтобы использовать в качестве приманки, вовлечь в очередную грязную интригу…

Пожалуй, со стороны Стервятника было чересчур жестоко подвергать

Сегейлу такому испытанию, но он утешал себя мыслью, что все делается ради ее же блага. Кроме того, ему была присуща извращенная, неосознанная потребность заставлять страдать тех, кого он любил.

Он не видел ее очень долго и уже начал забывать, как она красива. Ее образ, сотканный из нежности, доброты и тепла, всегда жил в его памяти, но теперь Люгер смотрел на Сегейлу глазами двойника, заново обретая утраченную яркость восприятия — будто очистилось или разбилось мутное стекло, доселе разделявшее любовников. Ее прозрачные серые глаза влажно блестели и, казалось, сами излучали свет. Сейчас Сегейла не принадлежала никому, и поэтому Стервятнику страстно хотелось поцеловать ее мягкие податливые губы, ощутить сладость дыхания, гладкость ее кожи, упругость груди и бедер…

Его эротические фантазии были прерваны, когда за чужеземцами явился оборотень в серой униформе Стаи, чтобы проводить их к назначенному месту. Принцесса пошла следом за ним, спиной ощущая неуловимо опасную близость существа, которое сопровождало ее с неизменным ледяным спокойствием. НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИМ спокойствием.

Конечно, Сегейле было чего бояться. К окружавшему кошмару добавился еще один — двойник бывшего любовника, оказавшийся своим среди ее злейших врагов…

За громадным столом, имевшим форму разомкнутого кольца, сидели те, кто безуспешно противостоял двойнику на поприще племенной магии. Если бы не сумеречный свет, в глазах рябило бы от многоцветия и блеска роскошных мантий. Впрочем, оборотни обладали зрением ночных хищников, а двойник мог при необходимости «видеть» теплокровных существ и в абсолютной темноте.

Вероятно, обед был всего лишь данью традиции. Внимание Люгера сразу же оказалось прикованным к огромной белой волчице, которая возвышалась над головами магистров. Она сидела на каменном монолите, отдаленно напоминавшем скошенную пирамиду со срезанной вершиной и вырубленными в гранях ступенями. У волчицы были розовые глаза альбиноса. Единственным ее украшением (и скорее всего не только украшением) был камень, оправленный в блестящий металл многозвенного плоского ошейника, — невероятных размеров черный бриллиант, при виде которого у Стервятника захватило дух. Его огранка отличалась исключительной сложностью и совершенством. В мерцающем, как темная звезда, камне было нечто мистическое; он явно принадлежал иному миру. И при взгляде на него ощущалось чье-то незримое присутствие, словно камень был еще и глазом, вырванным и похищенным глазом потустороннего существа, которое теперь стремилось отыскать его в вечной ночи своей слепоты, вселяясь в души зрячих…

Люгер испытал немалое облегчение, когда двойник отвел взгляд от камня, — он почувствовал, что слишком долгое созерцание бриллианта может быть небезопасным для рассудка. Тем более что на обладательницу камня тоже стоило посмотреть.

Как ни странно, Люгер никогда прежде не видел своей королевы, хотя странным это могло показаться где угодно, только не в Валидии. Правда, он почти сразу же догадался, что перед ним — сама Ясельда, зловещая самка, чья тень угадывалась за самыми чудовищными преступлениями и мрачными тайнами валидийского двора.

И тут Стервятник понял, насколько ему повезло. Смелый и, на первый взгляд, безукоризненный план, достойный изощренного интригана Кравиуса, мгновенно сложился в его голове. Этот план позволял дать ответ на главный вопрос, который терзал Слота с недавних пор: вплоть до последнего момента он не представлял, каким образом сумеет вернуться в Валидию через владения Земмура после того как будет уничтожен Фруат-Гойм. Теперь Люгер вроде бы нашел способ обезопасить себя и свою женщину во время этого долгого и крайне рискованного путешествия.

Двойник, чье лицо оставалось непроницаемым, молча и с достоинством поклонился королеве, затем проводил Сегейлу к свободному креслу. Сам он занял место справа от принцессы. Возможно, в другое время Люгера позабавила бы мысль о том, как высоко он вознесся, обедая с особами королевских кровей.

Розовые глаза волчицы следили за двойником со злобой и ненавистью, которых тот вполне заслуживал. Ничтожнейший подданный — нищий по меркам земмурской аристократии, да еще валидиец, почти варвар, — преподнес Ясельде крайне неприятный сюрприз. Как только до нее дошла весть о появлении над Фруат-Гоймом Небесного Дракона, она покинула столицу и отправилась в пещерный город, использовав для быстрого перемещения одну из могил Гадамеса. Лишь железная воля и холодный расчет удержали ее от немедленной расправы над магистром, допустившим непоправимую ошибку. Звезда Ада была похищена из цитадели Ордена Святого Шуремии, считавшейся неприступной для оборотней, и доставлена в Земмур, но Лиге так и не удалось завладеть талисманом, хуже того: попытка обрести легендарное оружие древних и власть над обитаемой частью мира грозила обернуться самоубийством…

Перед каждым из сидевших за столом стояли зажженные черные свечи. Их свет был красноватым и тусклым. С определенного расстояния это выглядело как призрачный архипелаг, затерянный в океане мрака. Двойник оказался на одном острове, а Сегейла — на другом. Несмотря на близость, их разделяла тьма. Глан находился по правую руку от двойника. Люгер узнал его по мантии; магистр, попавший в немилость к Ясельде, предпочитал прятать лицо в тени.

Стервятник с отвращением отметил про себя, что еще не остывшее темное мясо, разложенное на блюде, имеет запах человечины. Это была трапеза людоедов. Двойник не нуждался в пище, он даже не дышал по-настоящему, однако роль свою играл безукоризненно. Пригубив вина из высокого бронзового кубка, он нашел его сносным, после чего пил медленно, растягивая каждый глоток и обнаруживая все новые непривычные вкусовые оттенки.

После пробуждения Сегейла испытывала сильнейший голод, но не притронулась к мясу. Причиной было не столько отвращение, сколько страх. Вскоре она почувствовала дурноту и головокружение; лишь надежда на спасение помогла ей выдержать это и не упасть в обоморок.

Неторопливо смакуя содержимое кубка, двойник наблюдал за происходящим. Перед королевой Ясельдой лежали куски парного мяса и стояло блюдо, наполненное кровью. Вполне возможно, кровь тоже была человеческой. Ясельда лакала из блюда, и на белоснежной шерсти волчицы появлялось все больше коричневых пятен.

Какое-то существо скрывалось в тени монолита, скорчившись на ступенях; оно было похоже на оборотня, застигнутого в момент превращения из человека в волка, но так и не ставшего ни тем, ни другим. Люгеру этот полузверь показался чрезвычайно уродливым. Покрытый шерстью горбун на четырех лапах с длинными пальцами, имевший сильно выдвинутые вперед челюсти и стоящие торчком остроконечные уши, соединял в своем облике все самые безобразные черты — и вряд ли виной тому была одна лишь слепая природа. В последнем Люгер не ошибся.

Когда он как следует рассмотрел урода глазами двойника, ему не пришлось долго напрягать память, чтобы вспомнить того, о ком в Валидии ходили хоть и смутные, но неизменно жуткие слухи. Без сомнения, рядом с Ясельдой находился Улгомб, всюду следовавший за ней, словно искаженная тень. После того как королева лишилась человеческого тела, ей понадобился посредник, с помощью которого она могла бы управлять многочисленными подданными. Ради этого Ясельда пожертвовала одним из своих сыновей, и чернокнижники Земмура сделали с ним то, чего нельзя было пожелать даже злейшему врагу.

…Слуга неслышно возник из темноты и заскользил вдоль стола, наполняя опустевшие кубки. Нетронутое двойником мясо успело остыть, прежде чем Ясельда наконец нарушила тишину. Ее глухое рычание предназначалось Улгомбу. Изуродованный принц заговорил скрипучим бесполым голосом, похожим на голоса лилипутов. Головы магистров повернулись в ту сторону, откуда донеслись режущие слух звуки.

— Чужеземец, королева оказывает тебе величайшую честь и предполагает сделать тебя своим доверенным лицом в Валидии для выполнения разного рода тайных поручений.

— Благодарю, но я предпочел бы, чтобы меня оставили в покое, — произнес двойник, нимало не заботясь о том, что это может быть расценено как оскорбление.

Улгомб не обратил внимания на его слова и продолжал:

— Ты получишь титул и станешь рыцарем Стаи. Многие из высокородных не смеют даже мечтать о подобной милости. Согласившись, ты приобретешь большое влияние у себя на родине, привилегии, деньги, и, кроме всего прочего, тебе будет подарена земля в Земмуре.

Стервятник был несколько удивлен прямолинейной настойчивостью оборотней. Те все еще пытались его купить, по-видимому, принимая за мелкого проходимца, которым он действительно был когда-то. Но не теперь. А может, они просто не знали, как избежать опасности.

Он выдержал паузу, словно взвешивал поистине королевское предложение Ясельды, хотя давно все решил.

— Почему бы нет? — сказал двойник и поймал на себе ненавидящий взгляд Сегейлы. Внезапно Люгера осенило: оборотни так и не узнали, что в их руках была сама принцесса Морморы, — иначе непременно воспользовались бы этим в своих целях. И тогда уж точно сделали бы все, чтобы возвести на трон в Скел-Моргосе Тенес, которая принадлежала бы им душой и телом. А Люгер навсегда потерял бы свою Сегейлу…

Между тем сделка с оборотнями показалась ему заманчивой — главным образом потому, что давала Стервятнику возможность покончить со всеми врагами в Валидии и даже за ее пределами. Амбиции Люгера теперь простирались так далеко, что он всерьез рассчитывал, получив титул, узаконить свои отношения с принцессой. Чем он хуже самодовольных напыщенных болванов, единственной заслугой которых было то, что они имели венценосных папаш и мамаш? Его мысли устремились в будущее: он подумал о том, какая судьба уготована ребенку (но, черт возьми, ЧЬЕМУ ребенку?!), которого Сегейла носила в своем чреве. Будет ли преодолено проклятие, висящее над родом? Расцветет ли он снова под солнцем славы или окончательно зачахнет во мгле упадка подобно дереву с перерубленными корнями? Станет ли сын Стервятника королем или отправится блуждать по кривым и смертельно опасным тропам, уже пройденным дедом и отцом, в вечных сумерках разбитых надежд, ненависти, страха и лишений?

— …Итак, ты согласен? — настаивал Улгомб.

В какой-то момент Слот заметил, что взгляды магистров устремлены на двойника, а не на Ясельду. Они пожирали его глазами. Глан смотрел на чужеземца как на воплощение демона, над которым не имел власти, но от решения которого зависело многое, если не все.

— Да, — сказал двойник, и то же слово произнес Люгер, отдавая себе отчет в том, что сделал самую высокую ставку в своей жизни. Стервятник и на этот раз не изменил семейным традициям.

Глава пятьдесят четвертая Похититель королевы

Обед продолжался в гробовом молчании. Магистры потеряли интерес к происходящему. Лиге был нанесен чувствительный удар, сравнимый с поражением, которое забудется не скоро, а кое-кому из Нерожденных королева никогда не простит своего унижения — и Глан, похоже, был не единственным виновником этого. Люгеру оставалось только догадываться, в чем заключалась тайна безраздельной власти белой волчицы.

Сегейле хотелось одного: оказаться подальше от этого места, пропахшего страхом, кровью, принуждением и человечиной. То, что она услышала несколько минут назад, было чудовищно; она все еще надеялась, что Стервятник блефует, хотя это был блеф за гранью предельного риска.

Постепенно к ней возвращалась память. Она вспоминала подробности того, что случилось в Элизенваре: схватку в таверне, бегство от оборотней, попытку найти укрытие на кладбище, появление сторожа и, наконец, самое странное — холодный склеп, запертую дверь, фальшивое надгробие, сладостное соитие в темноте, разбитую плиту, долгое падение в ожидании неминуемой смерти. Затем — какое-то преображение, ускользнувшее от сознания… После этого Сегейла видела сны. Они были завораживающими и жуткими одновременно.

Неопределенность порождала сомнения и тревогу. Если Сегейла не понимала до конца, что произошло с ней самой, то как она могла проникнуть в суть необъяснимого изменения, которому подвергся Стервятник? Теперь она была НЕ ВПОЛНЕ уверена в том, что носит под сердцем его ребенка. И даже в страшных пророческих снах она не видела себя женой рыцаря Стаи.

Люгер испытывал ее терпение в течение нескольких часов, показавшихся обоим вечностью. За это время двойник успел обзавестись титулом и пройти ритуал посвящения в рыцари.

Стоя перед рельефной картой Земмура, отделанной золотом, горным хрусталем, изумрудами и янтарем, двойник обозревал свои земли. Ему был пожалован баронский титул, звание Стража Северного предела, ошейник из человеческой кожи с тремя алмазами, обозначавшими три северные стаи и их пещерные святилища, почетная привилегия сидеть в обществе властителей королевства, пожизненное место в Круге магистров Лиги, а также личный слуга, которого новоиспеченный барон тут же отослал от себя подальше, заподозрив в нем соглядатая, приставленного оборотнями, чтобы следить за каждым шагом хозяина.

Владения Земмура оказались гораздо более обширными, чем принято было считать на западе. Они простирались далеко на север почти до самых Вечных Льдов. Восточные пределы вообще не были нанесены на карту, и, судя по всему, в этом направлении аппетиты оборотней ограничивались только возможностями освоения новых территорий.

Фруат-Гойм оказался не единственным и далеко не самым большим пещерным городом. Гораздо севернее на фоне темного плоскогорья сверкала россыпь алмазов с короной расходящихся от нее золотых нитей — таким образом карта давала представление о расположении столицы Земмура, Дарм-Пассарга, где находилась королевская резиденция.

Дарм-Пассарг был закрыт для чужеземцев. Люгер и не стремился туда попасть, понимая, что и так забрался слишком далеко. Требовать большего мог только самоубийца. Сама Ясельда, принцесса Земмура, снизошла до переговоров с ним, пытаясь сохранить Фруат-Гойм. Однако ей еще предстояло узнать, что вероломство Стервятника, одержимого местью, не уступает ее собственному.

Уже во время церемонии посвящения в рыцари Люгер усомнился в правильности сделанного выбора: как вскоре оказалось, игра, которую он затеял, таила в себе новую, непредвиденную и непонятую им сразу угрозу.

Двойника проводили в великолепный зал, где были собраны многочисленные трофеи, свидетельства воинской доблести оборотней и побед, одержанных как в самом Земмуре, так и за его пределами. В полном соответствии с обычаями тех жестоких времен, тут хранились чучела умерщвленных врагов, среди которых можно было узнать обитателей льдов, мятежных баронов Сорканы, нескольких знатных валидийцев, белфурских наемников, гарбийских пиратов, южных варваров и даже чудовищных тварей, созданных в лабораториях Сферга.

Поражало огромное количество разнообразного оружия, сбруи, пеших и конных доспехов — от древних и грубых до самых изысканных изделий лучших современных мастеров. Но главную ценность представляли, конечно, урны с вековым прахом умерших рыцарей. Вместе с прозрачными саркофагами они образовывали контур двенадцатилучевой звезды. Саркофаги казались на вид идеальными кристаллами с отполированными гранями, однако каждый заключал в себе меч — словно хищную мертвую рыбу, скованную магическим льдом.

К двойнику приблизился магистр в черной мантии, державший в руке ритуальный обсидиановый нож, и сделал ему длинный разрез на ладони. Похожая запахом, цветом и вязкостью на кровь жидкость брызнула в подставленный бронзовый сосуд, напоминавший зеркало в оправе. После того как жидкость полностью покрыла блестящий диск, магистр с поклоном поднес Ясельде это отвратительное питье, и она вылакала все до последней капли.

Тот, кто владел кровью, чаще всего получал власть и над телом. Люгер должен был стать далеко не первым рыцарем Стаи, готовым принять мучительную смерть ради своей королевы. Он еще не знал, какая роль в ритуале отводится урнам с прахом и клинкам, но приближался момент истины. Двойнику предстояло пройти последнее испытание — извлечение меча.

У Люгера было такое чувство, что и сам он находится в двух шагах от ада. Движение вспять невозможно. Нельзя ничего изменить или исправить. Когда откроется дверь преисподней, будет уже поздно. Но и сожалеть о чем-либо глупо. Ведь совсем скоро братство рыцарей, мертвых и живущих, примет его под свое покровительство.

И он открыл запретную дверь…

Двойник выбрал меч с длинным и узким клинком, сокрытый в кристалле под урной из розового мрамора, увенчанной головой воющего волка. Крышку урны покрывал узор, в котором было зашифровано тайное имя земмурского рыцаря. Когда-нибудь в будущем Люгеру предстояло услышать это имя от призрака мертвеца и осознать свой мистический путь, а с именем получить силу, сущность которой неизвестна никому, даже мудрецам Востока, постигшим универсальную связь символов, чисел и букв.

Двойник склонился над мечом, и Люгер увидел его глазами свое лицо, дважды отразившееся в кристалле. При этом он заметил, что клинок не отбрасывает тени. Внезапно кристалл утратил прозрачность, а затем из пелены снова появилось лицо, которое могло бы принадлежать Стервятнику, постаревшему лет на тридцать, — лицо человека, жалеющего, что прожил так долго. Оно было изборождено морщинами и шрамами, обрамлено редкими седыми волосами; глаза глубоко запали, а губы шевелились, произнося никому не слышные слова: то ли проклятия, то ли молитву. Наконец Люгер понял, что ошибся, отождествляя себя с незнакомцем.

Старик был в ярости. За ним сверкали молнии, раскалывая багровую мглу, в которой происходило что-то страшное, — но живым был дан лишь ужасный намек на неописуемое страдание. Люгер почувствовал это, будто до его ушей донеслись вопли мучеников и глумливый хохот бессмертных истязателей. И в тот момент он со всей ясностью осознал, какова будет неотвратимая расплата за годы могущества (быть может, мнимого), которые пролетят очень быстро…

Противодействие демонов, призванных оборотнями для завершения ритуала, стало бы непреодолимым препятствием для валидийца и, вероятно, погубило бы его, но двойник Стервятника не был человеком. Сила Дракона разрушила кристалл и разорвала сеть колдовства, скреплявшую древние охранительные заклятия. Осколки с шорохом посыпались на каменный пол. К ногам двойника упал меч, который был выкован не менее шести сотен лет назад, — совершенный и хищный клинок, омытый на своем долгом веку в крови многих жертв.

Двойник поднял его. Темная рукоять, лишенная всяких украшений, оказалась исключительно удобной и пришлась точно по руке. Раньше Люгер мог только мечтать о таком оружии. И наверное, в этом тоже была проявлена неотвратимость.

Белая волчица пристально следила за каждым движением двойника. Улгомб, державшийся в шаге позади нее, снова подал голос:

— Теперь ты рыцарь Стаи и обязан выполнить любой приказ своей королевы. Для тебя он станет первым и последним: умри, чужеземец!

Двойник знал о том, что происходит у него за спиной. Он угадывал чужие намерения с такой же легкостью, как звери чуют запах.

Обсидиановый нож уже был нацелен под его левую лопатку. Кроме всего прочего, это означало, что Нерожденные уже не полагаются всецело на свою магию.

Он сделал вид, что собирается упереть меч рукоятью в стену и пробить себе грудь…

Тут же последовал стремительный разворот; клинок с ласкающим слух свистом рассек воздух; безмерное удивление читается в глазах магистра — кисть его руки начисто отрублена, однако он все еще владеет собой и подавляет боль; слышен только стон оборотня, похожий на долгий приглушенный вой…

Двойник принимает боевую стойку — он готов отразить атаку. Волчица обнажает клыки, но что-то сдерживает ее. Ясельда еще помнит, что она — королева Валидии, а не зверь, участвующий в охоте Стаи. Помнит она и о Драконе.

Убедившись в том, что расчет оказался верным, двойник приближается к волчице. Кровь оборотня уже стекла с клинка, а демоны жаждут новой жертвы. Улгомб предпочитает держаться подальше от меча…

— Ваше Величество, нам придется совершить небольшое путешествие, — говорит двойник так, будто подобная развязка явилась и для него полнейшей неожиданностью, и в то же время не без иронии. — И только от вас зависит, закончится ли оно благополучно.

Улгомб повизгивает и рычит за спиной королевы, переводя человеческую речь, но Люгеру уже безразлично, что она думает по этому поводу. Двойника снова окутывает мерцающая субстанция, из которой появляется щупальце и медленно вытягивается в направлении Ясельды. Оно извивается, будто невесомая змея, готовая захватить добычу. Какие-то тени мечутся вокруг, пытаясь воспрепятствовать этому непостижимому всепроникающему орудию, но тщетно. Оно поглощает их, растворяет в себе, отбирает магическую силу…

Волчица готова спасаться бегством, забыв о своем королевском достоинстве, но раздувшееся, набухшее тенями щупальце настигает ее и накрывает плотным облаком, которое постепенно принимает форму волка. Улгомб с отчаянным визгом шарахается в темноту. Двойник выбрасывает еще одно щупальце. Раздается короткий и сдавленный предсмертный визг. Посредник уже не нужен: говорить с Ясельдой больше не о чем, ее судьба предрешена.

Волчице не вырваться из кокона, который начинает светиться. Так же, как некогда плененный барон Ховел, Ясельда не может сделать ни одного самостоятельного движения. Она ослеплена и целиком находится в чужой власти…

Ритаул окончен. Но для оборотней худшее еще впереди.

Двойник покидает пещеру. За ним как привязанный следует звероподобный светящийся силуэт. И только в полной темноте различима оболочка, которой оба накрыты будто плащом, сотканным из звездного сияния. Издали двойника можно принять за придворного, сопровождающего королеву.

Люгеру нужна Сегейла. Ни один волос не должен упасть с ее головы. А что делать с подарком судьбы или проклятием оборотней, растущим в ее чреве, он решит потом. Но один бесценный трофей он уже добыл — в руке двойника меч, который принадлежал когда-то рыцарю Земмура, обреченному провести вечность в аду.

Глава пятьдесят пятая Конец Фруат-Гойма

Час спустя карета Ясельды наконец появилась на поверхности земли. Внутри роскошного экипажа находились рыцарь Стаи, Сегейла и сама королева. Сегейла до последней минуты не верила, что им удастся с такой легкостью покинуть зловещее подземелье. Во время подъема по спиральному туннелю пещерного города оборотни могли сотни раз уничтожить экипаж, но благодаря заложнице путь оказался вполне безопасным. Кучер не доставлял двойнику лишних хлопот и беспрекословно выполнял его приказы.

Когда влекомая упряжкой карета взбиралась на перевал скалистой гряды, которая дугой огибала Фруат-Гойм с севера, Сегейла увидела нечто поразительное: ослепительный шар, висевший высоко в небе и блеском сравнимый с солнцем. Само же дневное светило опускалось за горизонт, и кровавый закат предвещал ветреный день. Темнело небо, высыпали дрожащие звезды, а на южной оконечности полуострова, залитой резким белым сиянием Дракона, было светло как днем.

Но для Люгера еще ничего не закончилось. Он тоже был заложником — и, в отличие от Ясельды, мог навеки остаться среди тех, кто обратился в прах тысячелетия назад. Призраки Дракона держали его в своей безвременной тюрьме, и он убедился в том, что существует единственный способ освободиться. Дракон не мог принадлежать никому. Думать иначе означало бы совершить самоубийственную ошибку. Слот едва не стал жертвой оружия, обрекающего на уничтожение даже последних из своих создателей. Стервятнику хватало и того, что его враги никогда не завладеют им.

Его населенное призраками сознание вместило больше, чем он мог постичь. Он видел феерические картины; он прикоснулся к истокам волшебства. В безднах чуждых пространств, откуда перетекали в его мир бесконечные потоки магической силы, по-прежнему тускло сияла Звезда Ада. Но там были и другие звезды, которые сталкивались, взрывались, поглощали друг друга. И то, что казалось ему, стороннему наблюдателю, всего лишь занятным фейерверком, на самом деле было вселенской катастрофой — с равной вероятностью видением прошлого или будущего…

Люгер повернул металлическое кольцо, служившее прежде оправой талисмана, — оно все еще висело над жерлом воронки и теперь начало вращаться. Стервятника хлестнул по глазам луч яркого света, ударивший из отверстия в кольце. Его источник оставался невидимым, словно находился по другую сторону зеркала. И по мере того как вращение ускорялось, ослепительная световая коса собирала урожай среди легионов тьмы.

Дракон содрогнулся.

Поначалу Стервятник не замечал последствий изменений, происходивших в огромном аморфном «теле». Затем он снова испытал непреодолимое притяжение Звезды Ада — это ощущение было незабываемым. Сама Звезда светилась все ярче, и вскоре Люгер понял, что она медленно приближается, поднимаясь из потусторонней бездны. Но теперь это был не талисман, который раньше помещался в его ладони, а гигантское средоточие силы — безликой и беспощадной…

Призраки существ, некогда обитавших на далеких звездах, освободили сознание Стервятника. Напоследок он ощутил нечто такое, для чего не было придумано названия в человеческом языке. У Люгера оставалось меньше получаса, чтобы убраться подальше от Фруат-Гойма, прежде чем ад наступит на земле.

Вокруг него все становилось зыбким и растворялось, превращаясь в дрожащий студень. Призраки отбирали у Стервятника память. Он забывал то, что знал об их далекой родине, о долгом странствии среди звезд и о планете, ставшей местом заточения, о великих империях прошлого, о катастрофах и разрушительных войнах, о пропавших для летописей веках истории и даже о легендарном оружии Дракона…

Приближалась разбуженная им, но уже неуправляемая смерть. Стервятника охватило тягостное предчувствие неминуемого уничтожения. И почему-то именно в эти секунды Люгер подумал о Дзурге, который, как и он сам, был узником древнего ковчега теней.

Кого же он выпустил из самой надежной в мире тюрьмы?

Окруженный мерцающей плотью Дракона, Люгер спускался на землю. Он преградил путь экипажу Ясельды, словно крылатый посланник Бога, который, по древней легенде, помог Спасителю в минуту слабости, когда скакун Нечистого увлекал мессию в преисподнюю. Только роль Стервятника была совершенно противоположной.

При его появлении на лице принцессы Тенес отразилось крайнее замешательство, а волчица жалобно заскулила. Он не обратил внимания на Ясельду. Его притягивал и завораживал взгляд широко открытых глаз Сегейлы. В них он прочел немой вопрос и все еще робкую надежду. Это была встреча, которой оба ждали так долго. И уже не надо было ничего объяснять — через несколько мгновений Сегейла оказалась в объятиях Люгера и ответила на его пцелуй…

Королевский экипаж несся по направлению к ближайшему могильнику, который находился примерно в десяти лигах от северной окраины Фруат-Гойма. Позади остался перешеек, соединявший полуостров с материком. Карета мчалась, не снижая скорости на оживленных перекрестках, и никтоо из подданных Ясельды не посмел встать на ее пути.

Могильник был частью святилища, принадлежавшего однй из южных стай, и представлял собой длинную подземную галерею, пробитую в твердой скальной породе. В стенах пещер были вырублены ниши, напоминавшие дверные проемы, — в соответствии со здешними обычаями, покойников замуровывали в вертикальном положении. Многие из этих мрачных келий для мертвецов оставались пустыми, хотя рядом с ними появились надписи, сделанные земмурскими иероглифами и обзначавшие имена еще живых оборотней. Но в глубине одной из пещер, самой дальней и неприметной, действительно находилась дверь, испещренная тускло сиявшими магическими знаками.

Двойнику пришлось прибегнуть к изощренной пытке, чтобы заставить волчицу снять заклятие. Липкие щупальца опутали голову Ясельды, и вскоре клейкое вещество затвердело, превратившись в подобие скорлупы. Впадины и выступы на ее поверхности лишь отдаленно напоминали волчью морду.

Люгер видел нечто подобное во время своих прошлых странствий — гарбийские колдуны называли это Маской кошмаров. Маска могла быть сделана из дерева, кожи или металла, слеплена из глины, смолы и птичьих перьев — но для того, на кого ее одевали, последствия были почти одинаковы.

Полная измена органов чувств. Сознание превращалось в выгребную яму. Жертва становилась собственным палачом — и кто же лучше знал свои тайные страхи? Палачу оставалось только выбрать орудие пытки. И тогда приходили демоны. Начинались кошмары. Возникала боль…

Немногие выдерживали такое. Еще меньше было тех, кто сумел рассказать об этом.

Ясельда сопротивлялась недолго. И Стервятник получил доступ к одной из магических машин перемещений. Он знал об их устройстве не больше, чем, например, о силах, поднимавших в воздух «Бройндзаг», и рисковал оказаться где-нибудь очень далеко от Элизенвара, но у него не было выбора. Внутренние часы, заведенные в тот момент, когда взрыв Звезды сделался неизбежным, подсказывали ему, что в его распоряжении остаются считанные минуты.

Двойник растворился в ослепительнй вспышке. Одновременно исчезла и Маска кошмаров. Вслед за тем мерцающий бесформенный сгусток устремился к Дракону, который висел над неприступными прибрежными скалами.

Без талисмана и покровительства укрощенных им призраков Слот снова стал простым смертным, и ему сразу же пришлось защищать Сегейлу — на этот раз не от земмурских магов, а от своей королевы.

Ясельда освободилась из-под его власти и мгновенно вспользовалась этим. Ее нападение было стремительным и бесшумным. И тут Люгеру пригодилось оружие, добытое варварами в Кзарне и доставшееся ему от Кошачьего Глаза. Двумя выстрелами он разнес волчице голову. Смерть застала ее в прыжке, и она умерла прежде, чем рухнула на каменный пол могильника.

Кровь убитой королевы попала на одежду Стервятника и рыцарский меч, клинок которого начал светиться. Это было ровное холодное сияние, напоминавшее о негреющем солнце севера над Вечными Льдами, но у Люгера не осталось времени, чтобы им любоваться.

Он взял Сегейлу за руку, и вдвоем они приблизились к распахнутой двери, на которой погасли знаки. В проеме был холодный засасывающий мрак могилы. Не хватало только запаха сырой земли. Воздух сделался тяжелым и липким; черный ветер подталкивал в спину. Откуда-то доносился низкий гул, опустошавший мозг.

Это становилось невыносимым, как ожидание в неизвестности на краю пустоты. Люгер шагнул в бездну и увлек за собой Сегейлу, готовую разделить с ним жизнь или смерть.

Их приняла в себя беззвездная колыбель, где зарождается жизнь, еще не облаченная в плоть, а совершенная магия пребывает вне времени, поддерживая существование зыбких миров и напоминая о себе лишь молчанием посвященных. Темная ладонь Праматери стерла мысли и ощущения, чтобы за тысячи лиг от того места воссоздать своих глупых мятежных детей.

Живых очевидцев разрушения Фруат-Гойма осталось совсем немного. Уцелели только те, кто находился на большом расстоянии от пещерного города. Таким образом, рассказать о последних мгновениях жизни Небесного Дракона было некому.

Дзургу так и не удалось овладеть ковчегом призраков, чтобы вернуться на свою далекую родину, затерянную среди звезд. Действие механизма самоуничтожения, запущенного не без помощи Стервятника, стало необратимым. И в один ужасный момент ослепительный шар, свет которого разогнал ночь над полуостровом, взорвался.

Казалось, само небо вспыхнуло, как тысячи солнц. Окружающий пейзаж сделался плоским; исчезла перспектива. Невероятной силы взрыв смел скалы с той же легкостью, с какой ураган сносит изваяния из мокрого песка, и земная твердь содрогнулась, словно раненый зверь.

Зарево от вспышки было видно даже в Дарм-Пассарге. Вызванное взрывом землетрясение уничтожило большинство прибрежных поселений и распространилось на восточные провинции Гарбии. В тот вечер были завалены туннели под хребтом Согрис, а в долинах между гарбийскими горами образовались новые озера.

Полуостров раскололся на части, и в разверзшиеся пропасти хлынули воды океана, заливая разбуженные вулканы и смешиваясь с потоками лавы. Под конец на берега Земмура обрушилась чудовищная волна, которая погребла развалины Фруат-Гойма в океанской пучине, как будто мстительная природа стремилась не только затопить пещерный город, столетиями противостоявший ее натиску, н и стереть всякий след, саму память о его существовании…

Когда улегся шторм, из глубины всплыло огромное количество изуродованных трупов и дохлых сварившихся рыб. Над гигантской текучей могилой долго кружил пепел, похожий на печальный серый снег. Плотное облако дыма скрыло, словно саван, лик искалеченного мира. Багровые звезды сверкали в разрывах туч, убегавших к горизонту, и ветер разносил незримую медленную смерть. Ее тень на целые века распростерла крылья над Океаном Забвения, поглотившим Фруат-Гойм. Свинцовые ледяные волны бились об опаленные огнем Небесного Дракона скалы, которые еще долго светились по ночам, — никому не нужные маяки на мрачных и безжизненных берегах…

Глава пятьдесят шестая Последняя

Люгер и Сегейла, на их счастье, ничего этого не видели. Единственный раз магия оборотней сослужила им добрую службу и помогла избежать гибели. К моменту взрыва Дракона они уже находились в Гарбии. Машина перемещений забросила их на старое кладбище в Эльмарзоре.

После неописуемого промежутка небытия, ставшего спасительным, Стервятник очнулся возле приоткрытого каменного саркофага. Сумеречный свет просачивался в склеп через оконце в двери, забранное частой решеткой, — а дверь, как успел заметить Люгер, запиралась ИЗНУТРИ.

Он почувствовал, как рядом с ним зашевелилась Сегейла, медленно приходившая в себя. Слот поднялся на ноги, оперся на стену склепа и осмотрелся.

Крышка саркофага была сдвинута в сторону; из треугольного отверстия тянуло сквозняком, пробиравшим до кстей. Люгер с трудом разобрал надпись, высеченную на крышке:

Он не стал заглядывать в саркофаг — ему не хотелось бы по неведению или по глупсти отправиться в обратный путь. Тем более что на другом конце черного коридора его скорее всего ждала еще не остывшая преисподняя. Он закрыл вход в нее — если не навсегда, то надолго. Затем взял Сегейлу на руки и вынес из склепа.

Очутившись снаружи, Стервятник с наслаждением вдохнул свежий вечерний воздух. В ту минуту он испытал всю полноту жизни и пьянящее чувство свободы, отвоеванной у безнадежности. Люгер еще не знал точно, куда судьба занесла его и Сегейлу на этот раз, но предполагал, что они оказались в одном из западных королевств. Судя по имени, выбитом на фальшивом надгробии, это была Гарбия. Что ж, в Эльмарзоре Слот мог бы ппытаться отыскать пару старых друзей, если те до сих пор живы. Впрочем, по сравнению с пережитыми испытаниями, предстоящие трудности возвращения домой выглядели сущими пустяками.

Сегейла сжала его руку, и Люгер помог ей утвердиться на ногах. Они стояли среди склепов и могил, полускрытых одичавшей, но не слишком густой в это время года растительностью. Стервятник первым делом невольно бросил взгляд на восток, в сторону Земмура.

Там розовели заснеженные вершины Гарбийских гор, над которыми разливалось сияние цвета кровоподтека, но не менее яркое, чем закат, догоравший на западе. В этом свечении было что-то противоестественное и пугающее. Он видел знамя своей ужасной и дорого доставшейся победы.

Стервятник ухмыльнулся и обнял Сегейлу. Он был по горло сыт войнами, тайнами, интригами, кознями, бегством от опасностей, погоней за призрачным могуществом и богатством. Сейчас он держал в объятиях свое истинное сокровище — такое трепетно уязвимое и наделенное ужасающе короткой жизнью… Он испытывал к Сегейле нежность, от которой щемило сердце. Однако он уже не чувствовал легкости — улетучилась радость, и нахлынула прежняя тоска.

Люгер задал вопрос, правдивый ответ на который он вряд ли хотел бы услышать, но такова уж была его неисправимая натура.

— Почему ты не говорила мне, что тебе принадлежит трон Морморы?

— Это что-нибудь меняет? — спросила Сегейла, едва прикоснувшись пальцами к его губам.

Он понял, что она права, — ее женская интуиция сопротивлялась его губительной склонности разрушать не только минутное счастье, но и саму веру в любовь.

— Нет, Ваше Высочество, — сказал он и поцеловал ее.

Их поцелуй длился долго. Впервые за много месяцев Люгер никуда не спешил.

Где-то вдали выли голодные волки. Стая готовилась к большой охоте.