Монстр поневоле. Книга 2. Зверь выходит на охоту

Глава 20. Сын

Утро застало троих путников далеко в горах. Поднимающееся солнце окрасило небо ярко-голубым цветом, обещая ясный день.

Сейчас все трое застыли на небольшой площадке, с которой можно было различить почти весь полуостров, на котором расположился Ошакати.

Западный берег, вдоль которого они плыли ночью, виднелся, точно на раскрытой ладони. Море сверкало под лучами поднимающегося солнца. Восточное побережье пряталось в дымке – путники находились далеко от него. Но и в той стороне можно было различить голубоватый блеск воды, окружавшей полуостров. Суша пестрела оттенками зеленого и желтоватого, бурого – как и все равнины Желтого юга. А вдали раскинулся Ошакати – огромный, желтовато-серый.

Открывающееся издалека зрелище повергало в оторопь. Город расползался громадным бесформенным пятном возле побережья, стекал в море портовыми постройками и причалами.

А недалеко от припортовых кварталов высилась башня колдунов, сделавшаяся видимой: зрелище совершенно неземное, а самые величественные храмы и дворцы владык в сравнении с нею непоправимо блекли. Храмы и дворцы украшали медью, серебром и золотом, мрамором и малахитом, янтарем и жемчугом. Но самый изукрашенный храм не мог так светиться изнутри полупрозрачно-золотистым светом. Казалось, невиданное строение насквозь пронизывают солнечные лучи.

Башня оказалась не просто высокой: она тянулась с земли до самого неба. Вершина терялась далеко в вышине, так что и видно не было.

Высоко-высоко, у самого небосвода, ее окутывали густеющие клубы светящегося тумана. Верх терялся в них, а они, в свою очередь, уходили в небесную синеву и терялись в ней, расползаясь редеющими облачками по всему небу, насколько хватало глаз. И непонятно было – есть ли верх у башни вообще, или она так и тянется вверх, никогда не заканчиваясь.

- Одна, - задумчиво протянула Накато. – Послушник говорил – у башни несколько крыльев, - она смолкла.

Та тянулась снизу вверх, связывая небо и землю. Возможно, из-за расстояния, возможно – из-за высоты она казалась хрупкой и очень-очень тонкой. Того гляди переломится пополам и обвалится прямо на распростертый у подножия город! Обломков хватит, чтобы засыпать половину – если не больше.

- Неужели рухнет? – подала голос молчавшая до сих пор Адвар.

Она застыла рядом, тоже глядя на открывшийся с высоты вид.

- Навряд ли, - хмыкнул Амади. – Магистр Энистан ни за что этого не допустит! Правда, ему придется обратиться за помощью к могущественной Нефер, - он хихикнул.

- Да помилуют нас боги и духи! Одной степной тупице удалось то, чего безуспешно пятый год пытаются добиться правитель Мвенай и жрица Саалиндж.

- Потому что она следовала голосу сердца и порыву души. А Мвенай и Саалиндж читали трактаты, и теперь поступают по написанному в мудрых свитках. А ум порою пасует перед стихийным порывом, не сдержанным оковами разума, - протянул Амади. – Я много раз наблюдал такое… правда, настолько явственно и с таким чудовищным размахом – впервые. Мало того, что в одиночку призвать богиню своей волей и стремлением. Еще и поставить самого магистра Энистана в положение, когда он вынужден будет добавить лепту к уже совершенному! – он негромко рассмеялся, качая головой.

- Тебе это кажется смешным, мастер? – недоверчиво протянула Адвар.

- Как минимум, весьма занятным. Давно магистру Энистану не подкидывали эдаких задачек!

Накато вслушивалась в обмен фразами. Она – степная тупица. Это – пусть! Но колдун, кажется, настроен благодушно. И позволил ей задавать вопросы. Даже отвечает на них.

А она, хоть и тупица, способна кое-что связать между собою. Скажем, слова Адвар о правителе Мальтахёэ Мвенае и жрице Саалиндж.

- Правитель Мвенай и Саалиндж пытались призвать великую Нефер, дать ей плоть? – подала она голос. – И попытки их длились последние пять лет?

Она припомнила давно слышанные разговоры Амади с его приятелем. Тогда она не связывала их слов ни с чем. Она и не пыталась понять, о чем говорит хозяин – не ее ума дело. Но то – тогда, несколько лет назад. А теперь – совсем иное. Теперь она совсем не та наивная степнячка, ничего не знающая о жизни на равнине. Пусть и видела куда меньше, чем та же Адвар.

- Правитель Мвенай совместно с верховной жрицей Саалиндж, по ее наущению, пытался призвать в город великую Умм, - поправил Амади. – Владычицу и воплощение земной силы, покровительницу урожая и плодородия.

- Праздник плодородия, - протянула Накато. – В этот день все жители и приезжие выходят на улицы, чтобы почтить божественную Умм. Это жертвоприношение…

Она смолкла, изумленная услышанным. Она помнила восторг и благоговение, охватившие ее на площади перед храмом богини.

Помнила и жрецов на улицах, что разносили опьяняющие напитки. Помнила растерянные лица людей, что поутру брели к своим жилищам. И то, как отворачивались от них редкие прохожие, что уже успели привести себя в порядок, и вышли из дома снова, чтобы идти и заниматься привычными делами. Ночной ритуал был жертвоприношением, и в жертву приносили…

Что именно – Накато не могла бы выразить словами. Но смутно ощущала, что догадка ее верна. Странно – правитель Мальтахёэ пытался призвать Умм, а колдуны и их магистр назначили кару для того, кто поспособствует призыву кого-либо из богов в Ошакати.

- Идем! – окликнул Амади. – Пора.

Накато неохотно оторвала взгляд от башни. Та являла собою небывалое на земле зрелище – не в человеческих силах выстроить башню от земли до самого неба. Да и не найдешь на земле такого камня, который сам собою светился бы изнутри. Точнее – найти было бы можно: самоцветов самой разной окраски хватало. Как и стеклянных бус. Но то – бусы и другие побрякушки. А здесь – громадное строение, многократно больше любого храма или дворца.

- Идем-идем, - колдун ухмыльнулся – он стоял, ожидая, когда она отступит от края площадки, с которой открывался вид на город с башней. – Проходи, - кивнул на узкую тропку.

Накато послушно шагнула, пошла вперед. Понятно – больше Амади спиной к ней не повернется. Даже теперь, когда вернул печать на ее руку. После того, как она ослушалась и удрала от него в башне, веры ей не будет. Пусть он и говорит иное.

Следом шла Адвар – Накато безошибочно различила ее шаги прямо за спиной. А Амади, значит, идет следом – так, чтобы видеть их обеих.

К чему Адвар следовать за ним? Она-то свободна! На ней нет печати, и Амади даже речи об этом не заводил. Но женщина шагала – совершенно добровольно. Более того – предыдущие попытки Накато сбежать ее откровенно злили. Она и сейчас не пыталась скрыть раздражения. Точно это она чуть не потеряла рабыню.

А может, Амади запретил ей уходить? Или пригрозил.

Каменистая нехоженая тропа привычно стелилась под ноги, и мысли текли сами собою. Ее хозяин появился в башне вместе с Адвар.

Два года назад дух колдуна заточили в магическом кристалле. Кристалл этот остался в Мальтахёэ. Накато тогда пришлось бежать, так что забрать его она не смогла. О возвращении в город не могло идти и речи. Однако магистр Энистан, судя по всему, сумел как-то добраться до заточенного духа ее хозяина и даже вытащить его. И переместить в башню. Сделал он это при помощи следа от ее срезанной печати.

А дальше, видимо, Адвар каким-то образом пролезла и исхитрилась освободить его. А что – она ведь освободила Накато, усыпив бдительность магистра!

Зачем? Об этом лучше спросить у нее.

Она освободила колдуна, и теперь сама потеряла свободу. Но ее это, по всей видимости, устраивало. Боги и духи, это ведь нелепость! Что Амади мог ей пообещать? Адвар – не из тех, кто поверит пустым посулам и просто так последует за тем, кто обещал несметные дары и награды. Да и Амади не из тех, кто станет молотить языком и сулить пустое. Чего-то она, Накато, не знает. Быть может, она сама потребовала от колдуна что-то в награду за свою помощь?

Ответит ли Адвар, если спросить?

Или лучше молчать. Молчать, ждать и наблюдать. Как привыкла. Адвар слишком раздражительна, особенно, когда дело касалось Накато.

Не к спеху. Спросить можно потом. Да и нужно ли оно ей? В любом случае, сейчас они идут прочь от Ошакати, и будут идти еще не один день.

Что будет потом – Накато представляла смутно. Амади два года провел запертым в мире духов. Что он теперь предпримет? Его план – заслать ее в дом приближенного ко двору правителя Мвеная, чтобы она втерлась в доверие – провалился. Она бежала из Мальтахёэ, да и он сам едва освободился. О дальнейших своих планах колдун пока молчал. Впрочем, он и в былые времена никогда не рассказывал о них прежде времени.

*** ***

Миновало два дня, как они углубились в горы.

Тропы стелились под ноги, и за спиной оставалось все большее и большее расстояние. Погоня не показывалась.

А Амади не спешил вновь начать разговор о том, что же на самом деле произошло с ее малышом. Забыл? Или, что вернее, рассчитывал, что Накато забудет. Ну, или предоставлял ей самой напомнить об обещании – поговорить о ее сыне более подробно. А что: ей нужно – ей, стало быть, и начинать разговор.

Очередная стоянка на небольшой поляне. Стемнело, похлебку путники доели.

Горел костер, и языки пламени плясали, отбрасывая причудливые тени. В отсветах окружавшие полянку кусты казались оголившимися, хотя стояло начало осени, и листья большей частью оставались еще на ветках. Даже желтеть они еще не всюду начали, не то, что опадать.

От котелка над костром поднимался ароматный пар – Амади заварил лесные травы. Давно не приходилось пить травяного отвара! Накато и запах успела позабыть.

Вот сейчас отвар настоится, и колдун разольет его по выдолбленным из дерева мискам. И они станут пить его горячим, дымящимся. Откуда, любопытно, такая привычка? В степи никто не пил травяных отваров – разве что занемогших им поили. Так же было и в горских селениях, и на равнине – в деревнях и во всех городах, где жила Накато.

Может, заваривать траву свойственно только колдунам? Раньше она об этом не задумывалась.

Накато встряхнула головой. Мысли скачут с одного бессмысленного предмета на другой. Но на деле она собиралась заговорить о сыне.

Только робость сковывала. Да, Амади сам сказал, что они вернутся к разговору. Да, он никогда не запрещал ей задавать вопросы – даже после ее попытки удрать. Вот только сейчас она боялась. Боялась, что услышит отказ. И потому тянула, мялась. Хотя рассудить – навряд ли она сумеет подгадать более удачный момент. Выжидать бессмысленно – едва ли она дождется от колдуна особого благодушия.

- Мастер Амади! – окликнула Накато. – Скажи, а ты действительно человек?

- А кто я, по-твоему?! – поразился тот.

Она помолчала. Ведь не с того начала! Зашла издалека. А колдун глядел с изумлением – явно не понимал.

- Я только у колдунов видела привычку пить заваренную траву вместо воды и напитков, а не как лекарство, когда болеешь. Может, это оттого, что все вы – на самом деле духи, когда-то вселившиеся в тела людей? Я в последнее время много думаю об этом.

- Много думаешь в последнее время? – переспросил колдун.

- Ты думать умеешь? – фыркнула Адвар почти одновременно с ним и смолкла, когда он метнул на нее раздраженный взгляд.

- Странные у тебя мысли, - проговорил Амади, глядя пристально на Накато. – Как ты вообще дошла до такого?

- Тело моего сына занял дух, - она опустила взгляд. – Я говорила с ним. Малыш, которому меньше года от роду, не может так рассуждать, не может знать таких слов. Он сказал, что я ему не нужна. Говорил, как взрослый – хоть язык и не желал повиноваться ему. Он одержим! И стал одержимым, когда его у меня забрали.

- Вон ты к чему, - он усмехнулся. – Эк подвела! – покачал головой. – Не хочешь, значит, оставлять мысль о возвращении, о том, чтобы забрать сына, - он помолчал. – И мне не веришь. А зря.

Накато хотела сказать, что и не могла бы оставить этой мысли. Но не сумела – робость сковала вновь. Да он и сам мог бы догадаться, что она ни за что не забудет о сыне! И что значит – зря не верит ему? Быть может, она не должна верить собственным глазам?!

- Мастер, - выдавила она, не в силах поднять на него глаза. – Я бы не стала противиться судьбе. Не стала бы рушить его будущего. Но только, если бы это было будущее моего сына. А не неведомого духа, что вселился в него. И не говори, будто это не так! У этого духа невиданный дар, я видела. Но дух – не мой малыш.

- Не такой уж и невиданный, - зафыркал Амади, качая головой. – Дар как дар. Немногим сильнее большинства прочих. Он в свое время взобрался наверх не благодаря дару, а благодаря уму и хитрости. Вот этого ему не занимать. Правда, кое-чего он все-таки не учел, - прибавил колдун, усмехнувшись задумчиво. – Скажи, неужели ты правда ничего не заподозрила? Не поняла, в чем дело? До последнего не понимала?

Накато нахмурилась, взглянула ему в лицо. Слова его вселили тревогу.

- Что я должна была заметить, мастер? О чем заподозрить?

И замерла, боясь услышать ответ. Внутри все сжалось - и откуда только взялось дурное предчувствие? Интонации в голосе Амади ей не понравились.

- Сына твоего больше нет, - Амади внимательно поглядел в глаза Накато. – Давно уж нет. И не было, по большому счету. Он и не родился.

Девушка заморгала, не в силах понять его слова.

- Дух умершего покидает земную юдоль, уходит в мир потусторонний, - заговорил колдун. – Многие души рассеиваются вскоре после смерти. Некоторые остаются. Чаще всего колдуны – наши души более сильные, дисциплинированные. Дух Изубы отделился от тела, и ему лежала прямая дорога в мир духов. Ты ведь убила его. Но ему повезло зацепиться.

- Как?! – выдохнула сипло Накато, голос сел.

- Ты бежала из дома Изубы по водостоку, - Амади успокаивающе похлопал ее по руке. – Это – чрезмерное испытание даже для тебя. У тебя в какой-то момент не осталось воздуха. Нечем стало дышать. Ты умирала. И плод в чреве тоже умер. Задохнулся. Если бы Изуба не зацепился – ты даже не заподозрила бы, что должна была стать матерью. Зародыш был слишком мал.

- Он, - девушка запнулась, голоса по-прежнему не было. – Душа еще тогда покинула его тело?

- Зародыш, что должен был сделаться телом, - поправил колдун. – Да, плод остался в чреве. Но души в нем не осталось. И Изуба сумел зацепиться за это. Он занял место, что покинул дух будущего младенца. Для него удачно все совпало: это был его сын, а значит – имелось кровное родство. И душа ребенка покинула свое место, освободив его. Это случилось быстро, дух Изубы не успел далеко уйти. Место ему нашлось почти сразу. Вытеснить дух – даже дух младенца – он бы не сумел. Но тот испарился сам. Таких случаев – один на многие тысячи. Я о подобном и не слыхал.

- Ложь! – слово вырвалось прежде, чем она успела подумать.

Колдун не возмутился – лишь покачал головой, глядя на нее с жалостью. Не разозлился, не принялся метать громы и молнии.

- Не ложь, - проговорил он. – Подумай сама.

- Ты не можешь этого знать. Ты до недавнего времени был заперт там, откуда ничего не видно! Ты только что выдумал это, чтобы заставить меня отступиться!

Адвар зафыркала.

- Вот же упертая степнячка, - проговорила она. – Да, упертая тупая степнячка, - повторила громче, с вызовом глядя на Амади, с раздражением обернувшегося к ней.

Тот махнул рукой, отвернулся. Женщина нахохлилась.

- Упрямство, достойное лучшего применения, - протянул колдун. – Твой малыш наверняка и раньше вел себя не так, как все маленькие дети. И ты это замечала – только думала, что так и должно быть. Возможно, считала, что тебе показалось. Видишь ли, я провел в башне не так много времени. Но успел кое-что услышать. Сама подумай – его не просто так держат отдельно от других детей! Не может младенец, не доживший до года, иметь такой развитый дар. Мне Адвар рассказывала, как он ее зашвырнул тогда, в лесу, когда ее послали за ним. Да и Бабатанд не стал бы гоняться за просто каким-нибудь одержимым младенцем. Изуба – его давний недруг. И тут – такая возможность заполучить этого недруга в руки, маленьким и беспомощным.

- Ты слышал разговоры других колдунов? – Накато зацепилась за эти слова.

- Слышал. Если точнее – разговор магистра Энистана с двумя его ближайшими помощниками, что занимаются детьми. Он сетовал на докуку, которую подбросил ему Эну – личный ученик Изубы. И на то, что он теперь вынужден заботиться о не слишком благодарном выученике. И ему придется как-то иметь дело с другими выпускниками башни – например, с тем же Бабатандом.

Ошарашенная Накато зажмурилась. Ждала, что слезы вот-вот покатятся по щекам – но глаза оставались сухими. Грудь сдавило, дышать сделалось трудно.

Вспомнилось, как внимательно, пристально порою глядел на нее малыш. Через младенческие глаза за нею наблюдал колдун.

- Он, должно быть, не собирался подавать о себе никому вестей, пока не подрастет и не окрепнет. Да и трудно это было бы в его положении. Но Бабатанд как-то исхитрился прознать. Он отправил своих людей. Те столкнулись со стражами Ошакати, что регулярно обходят далекие города и селения в поисках детей, родившихся с искрой дара. Посланница Бабатанда не справилась, - он кинул мимолетный взгляд на Адвар. – И Изуба, поняв, что в покое его не оставят, отправил зов своему верному псу. Эну.

- Люди Эну и забрали его, - Накато кивнула. – Или сам Эну…

- Возможно, что и сам. Шутка ли – доверять такое дело кому бы то ни было! Он забрал своего господина и учителя, перевез его в башню Ошакати. Чтобы здесь его вырастили в безопасности. Позволили раскрыться дару – потому как дух, заточенный в теле младенца, не может проявить свою силу в полной мере. То, что сейчас Изубе под силу – лишь малая толика его истинных способностей.

- Значит, ребенка забрал Эну… почему же они меня-то оставили в живых?

- Ты ждала мести, - Амади хмыкнул, задумался на несколько мгновений. – Возможно, Изуба и хотел бы отомстить за свою смерть. Да молочное родство просто так не перешагнешь. Ты выносила его, выкормила своим молоком. Вас теперь связывают кровные узы. Он предпочел просто оставить тебя там, где его от тебя забрали.

- А моего ребенка, - Накато запнулась. – Его не было. Он… умер еще тогда, когда я даже не знала, что стану матерью? А его дух?

- Души детей легки и бесформенны. Они почти сразу рассеиваются. В них нет того, что придает духу прочность – рассудка, способности мыслить. Он ведь даже не родился.

- Он не родился, - прошептала девушка, невидяще глядя перед собой. – Я думала, что у меня есть сын. А он на самом деле даже не родился. Я не потеряла его – его просто никогда и не было на свете.

Она резко поднялась на подламывающиеся ноги. Свет костра казался чересчур ярким, тепло огня – неуместным. Да и сидеть на бревне сделалось невыносимо.

Кажется, Адвар возмущенно вскрикнула, кинулась было за ней. Амади ее удержал, мягко что-то принялся втолковывать. Накато была за это ему благодарна. Ей не хотелось, чтобы ее сейчас кто-то останавливал. Да и на что – на ней печать колдуна, которая не даст сбежать. И бежать ей больше некуда и незачем. Она отошла в темноту, туда, куда не добиралось тепло и яркие отсветы пламени. Ноги подгибались, и она кулем осела на землю. Сидеть так оказалось куда легче, чем на бревне – не было ощущения, что вот-вот свалишься, лишившись опоры.

Накато подогнула неловко ноги. Потом – улеглась, колени подтянув к подбородку, обхватила их руками.

Зажмурилась. Слез по-прежнему не было. Из горла вырвался тихий тоненький вой. Она так и лежала, еле слышно скуля, точно смертельно раненая гиена.

Да, ей хотелось бы верить в то, что Амади сейчас наспех выдумал ложь, чтобы отвратить ее от мыслей о возвращении в Ошакати, о побеге. А может, даже и не наспех – несколько дней раздумывал, что бы ей такое соврать. Только на деле это не так. Амади не лгал – он действительно слышал разговоры в башне. И ее малыш на деле был недругом, затаившимся до времени. Пригретым ею. Выжидающим момента, когда она, Накато, перестанет быть ему необходимой, и он сможет делать все, что захочет.

Да помилуют ее боги и духи – она ведь хотела когда-то оставить младенца!

Подбросить на порог храма или какого-нибудь богатого дома. Это ведь докука. Думала – оставит и забудет. А теперь от мысли, что ее сына никогда не было на свете, грызла тоска – злее, чем та, что охватывала, когда прощалась с родным кочевьем и семьей.

Воспоминания кружились стаей грифов над мертвым мамонтом.

Вот опухшие глазки жмурятся, взирая с недовольством впервые на солнечные лучи. А вот крохотные ручонки молотят по воздуху, не в силах совладать сами с собою.

Первый крик – сначала слабый и беспомощный, а потом – все громче. Первый осмысленный взгляд, который малыш сосредоточил на ее лице. А еще улыбка – неужели притворство?

Накато вспомнила, как ждала улыбок малыша. Как радовалась, когда беззубый ротик растягивался в радостной гримаске.

Вот солнечные лучи падают через соломенную занавеску, и младенец щурится, смеется. Могла ли она подумать, что это – обман, небыль? И на деле ее сына уже тогда не было в живых. В груди застыл тяжелый комок. Он мешал дышать, давил, распирал. Накато всхлипывала, пытаясь прогнать его, не понимая, откуда он взялся и отчего. Хотелось выть и бежать, не глядя, куда.

Только печать на руке жгла еле заметно, напоминая – бежать бесполезно. Да и куда теперь бежать, для чего? Ей никуда больше и не нужно.

Острая тоска рвала душу на кусочки, как оголодавший гриф – свежую падаль. И вой тянулся, тянулся в далекое и слепое черное небо. Может, и глядели с него вниз звезды – да что им за дело до человеческой букашки?