Звереныш

Глава 1

В башне оккупационных войск, в комнате со стенами из оникса, Хьюланн, наоли, оборвал все связи своего сверхразума с органическим мозгом. Отрезав себя от всяких раздражителей, включая клетки памяти, он унесся туда, где нет даже снов. Он спал мертвым сном, каким спят только наоли. На всех бесконечных мирах Галактики еще никому не удавалось достичь подобного.

Наоли? Ящероподобные? Те, кто умирает каждую ночь?

До Хьюланна в спящем состоянии не доносился ни единый звук. Там, где он находился, отсутствовали свет, цвет, тепло или холод. Даже если бы его тонкий, длинный язык ощутил какой-либо вкус, то сверхразум не узнал бы об этом. Он не улавливал даже темноту. Темнота, в конце концов, представляла собой небытие.

Он мог проснуться тремя путями, и существовала определенная последовательность этих методов по степени их предпочтения. Первый способ, и самый неприятный, представлял собой встроенную в тело систему оповещения об опасности. Если регулирующий жизнедеятельность наоли мозг, густо опутанный извилинами и являющийся органической частью его сознания, заметит в своей мирской оболочке какие-то губительные изменения, он немедленно свяжется со сверхразумом и вернет его к жизни через предохранительную систему малоиспользуемого нервного узла третьего порядка. Такое действие подобно шоку встряхивает серую кору головного мозга и выдергивает наоли из состояния небытия, где и спит его бесплотный сверхразум.

По этому поводу можно вспомнить пару анекдотов. Где только в Галактике не рассказывают истории о наоли и жутком влиянии алкогольных напитков на их встроенную систему предупреждения об опасности, при помощи которой они пробуждаются. Об этом с удовольствием рассуждают в портовых барах огромных городов, в подземных притонах домов с сомнительной репутацией, которые предоставляют свои комнаты бизнесменам с еще более сомнительной репутацией, или местах, где можно побаловаться сладким наркотиком. Хотя на первый взгляд вид этих улиц и вызывает какое-то доверие, но репутация оставляет желать лучшего. Так вот, если сладкий наркотик придает наоли состояние эйфории, то алкоголь попросту превращает их в дергающихся, подпрыгивающих клоунов с чешуйчатым хвостом. В течение получаса наоли представляет собой полного идиота, после чего впадает в свой мертвый сон. Они в полном оцепенении растягиваются прямо на полу. В наименее почтенных заведениях (которых, нужно признать, огромное множество в подобных местах) некоторые завсегдатаи устраивают из этого большую потеху. Они могут затащить невменяемого ящероподобного куда-нибудь вроде мусорного бака или в женский туалет и оставить там до того, как он проснется. Вреда от этого никакого. Разве что больно ранит чье-то самолюбие. Гораздо более гадко становится, когда этим забулдыгам вздумается включить систему сигнализации об опасности у пьяного наоли. Ведь их чувствительная система притуплена алкоголем и плохо работает. Любому с удовольствием поведают, как тело наоли обжигают чем-нибудь, а он при этом даже не дергается. Или расскажут, как в ноги наоли втыкают с полсотни булавок, а он продолжает мирно спать, пока на грубой коже не появляется кровь. Наоли редко принимают алкоголь. Но если и делают это, то почти всегда в одиночестве. Наоли – неглупая раса.

Менее неприятно, но более нежелаемо для наоли просыпаться, если ему пожелала что-нибудь сообщить Фазисная система. Это может быть что-то важное, но может оказаться и очередным потоком пропаганды из центрального правительства. Чаще всего бывает последнее.

И наконец, лучше всего, когда сверхразум возвращается к жизни по своему собственному волеизъявлению. Перед тем как отбыть в небытие, сверхразум может устанавливать своеобразный будильник. И после восьми, пятнадцати или двадцати часов – как заблагорассудится – он вернется в сознание так же быстро и четко, как включается трехмерный экран компьютера.

Этим утром Хьюланна, наоли – археолога, как и тысячи других наоли из оккупационных подразделений, вернули в реальный мир вторым из этих трех способов. Его разбудила Фазисная система.

Сначала: Небытие.

Затем: Цвета. Темно-красный. Значит, он полностью проснулся. Ярко-алый говорил о том, что сейчас будет проведен сеанс психологической настройки (то есть пропаганда). И тепло-янтарный успокаивал взбудораженные нервы.

Конец пробуждения: Трехмерные, полностью осязаемые видения Фазисной системы внедрялись непосредственно в органический мозг и пересылались им сверхразуму.

Под воздействием Фазисной системы Хьюланн видел, как он находится в глухом лесу со страшными, темными деревьями, чьи переплетающиеся ветки и черные с прожилками листья образовывали плотную крышу, которая закрывала солнечный свет. Только редкие нежно-оранжевые лучи чудом просачивались сквозь листву и падали на влажный, шуршащий, затхлый настил почвы. Там они и исчезали, потому как им не от чего было отражаться. Скрывавшаяся во мраке кора каждого растения была покрыта слизистой субстанцией защитного цвета.

Хьюланн шел по узкой, извилистой тропе. Каждый шаг отдалял его от того места, откуда он начал свое путешествие, так как густая масса буйной растительности смыкалась за его спиной по мере продвижения. Назад дороги не было.

Ему казалось, будто на деревьях кто-то прячется.

Он продолжал идти.

Внезапно тропинка начала сужаться. Виноградные лозы, стебли, длинные, как веревки, корни наступали все сильнее и сильнее, пока он уже не мог идти без ощущения прохладных прикосновений этих холодных, скользких жизнеформ.

Он пропустил хвост между ногами, обхватил им левое бедро, это была реакция на опасность перед неизвестным. Хьюланн почувствовал, как складки кожи на черепе болезненно напряглись.

"Для наоли, – монотонно напевал голос из ниоткуда, – человеческий разум необъясним".

А лес неумолимо смыкался вокруг него. Хьюланн почти видел, как он надвигается на тропу.

Существа среди покачивающихся деревьев начали перешептываться между собой.

Они перешептывались о нем.

"Для людей, – продолжал тот же голос, – разум наоли тоже остался загадкой".

Да, что-то явно мелькало среди деревьев. Одновременно в нескольких местах. Хьюланн уловил какое-то мерцание, подрагивание. Он не был уверен, видит ли он чуть ли не десяток этих существ по бокам от себя или там прячется всего один, наблюдая за ним из-за стволов и листьев деревьев.

"Конфронтация, – голос стал еще напевнее, – была неизбежной. Наоли пришлось действовать первыми, чтобы защитить свое будущее".

Теперь дорога исчезла совсем. Впереди – только темные заросли, которые, казалось, корчились от боли.

Он оглянулся. Лес сомкнулся за спиной.

"Наоли встретили чужаков…"

Хьюланн понял, что стоит в маленьком пустом пространстве, а его оплетают губчатые лозы дикого винограда. Он вздрогнул от неожиданности, когда зеленое щупальце скользнуло по ноге.

"Наоли увидели опасность…"

Лес вздыбился, опутывая его своими хлорофилловыми веревками. Хьюланн обнаружил, что руки его связаны, их поймали в плен листья деревьев. Корни, на глазах выраставшие из земли, опутали его ноги со всех сторон и снова исчезли в земле. Он больше не мог двигаться.

Он почувствовал, как кто-то среди деревьев приближается к нему.

Он попытался закричать.

"Если бы наоли не начали действовать…" – вещал голос.

Какие-то огромные темные существа обрушились на Хьюланна с деревьев, стремясь поглотить его. Холодные, влажные, с пустыми глазницами. Их пальцы проникали в его сверхразум, вытесняя оттуда тепло.

"…наоли погибли бы".

Голос пропал.

И Хьюланн умер. Темные чудовища высосали его тепло и навсегда выскользнули из его тела.

Момент полного мрака. Затем Фазисная система снова послала в его восприятие ощущение цвета. То же происходило почти со всеми наоли оккупационных сил. Янтарно-желтый цвет снимал нервное напряжение. Синий порождал чувство гордости и уверенности в себе.

Наступила последняя стадия психологической настройки. Опрос на пригодность.

"Почему наоли выступили первыми?"

Сверхразум Хьюланна дал ответ, который тут же унесся в главный компьютер Фазисной системы:

– Чтобы сохранить расу.

"Почему наоли вели войну до полного уничтожения землян?"

– Человеческая раса проявила упорство и изобретательность. Если бы наоли не были твердыми, люди снова поднялись бы, соединились и уничтожили бы наоли.

"Должен ли наоли чувствовать себя виновным в истреблении человеческой расы?"

– Нет ничьей вины в том, что происходит. Нельзя чувствовать себя виноватым, когда выполняешь великую миссию. Природа предопределила встречу наших народов. До этого мы встретились с другими одиннадцатью расами, и у нас не появлялось проблем, значит, это была проверка на пригодность перед выступлением против людей. Мы не хотели войны. Это было естественной необходимостью. У меня нет чувства вины.

В опросе Оазисной системы наступила пауза, после чего голос продолжил свою речь, хотя его тон несколько изменился. Хьюланн знал, что он ответил на вопросы общей программы, и сейчас ему уделялось особое внимание отделом компьютерного "мозга".

"Вы показали восемнадцать пунктов по стобалльной шкале чувства вины".

Хьюланн был удивлен.

"Это осознанная вина? – спросил компьютер. – Пожалуйста, будьте искренны. Вы находитесь под наблюдением моего системного детектора лжи".

– Это не сознательная вина, – ответил сверхразум Хьюланна.

Наступила пауза. Фазисная система анализировала, насколько ответ Хьюланна был искренним.

"Вы ответили честно, – сообщил компьютер. – Но если ваш индекс вины поднимется, даже несознательно, до тридцати пунктов, вас отстранят от занимаемой должности и вы вернетесь домой для восстановления и терапии".

– Разумеется, – ответил сверхразум Хьюланна, хотя он и почувствовал себя подавленным от такой перспективы. Ему нравилась работа, и он считал ее весьма ценной. Ведь он пытался сохранить фрагменты наследия цивилизованной расы, которую никто больше никогда не увидит.

Фазисная система продолжала ощупывать его на психическом уровне в поисках каких-то отклонений, чтобы потом проглотить его.

"Где-то, Хьюланн, до сих пор сохранились люди. Сообщают, что время от времени их представитель выходит на контакт с другими расами в поисках поддержки для контратаки. Мы все еще не можем найти, где они прячутся. Люди называют это место Убежищем. Что вы чувствуете, когда осознаете, что где-то существует эта маленькая группа людей?"

– Страх, – ответил он. И он говорил правду. "Если вам удастся обнаружить местонахождение этих существ, сообщите ли вы в центральное правительство?"

– Да.

"А если вас выберут для участия в карательной экспедиции, сможете ли вы убивать их?"

– Да.

Фазисная система помолчала.

Затем последовало:

"Сознательно вы говорите правду. Но при ответе на оба последних вопроса ваш индекс вины поднялся до двадцати трех пунктов. Вам следует договориться о встрече с травматологом в ближайшее время, когда ему будет удобно".

Затем появился новый цвет: сначала оранжевый, постепенно он рассыпался на все оттенки желтого. Потом все светлее и светлее. Фазисная система освободила его.

Хьюланн висел в своей энергетической паутине, которая держала его в четырех футах над голубым полом. Ему казалось, будто он парит в небе, как птица или облако, а не разумное существо. Он прозондировал свой мозг в поисках вины, о которой только что сообщил компьютер. Когда он подумал об Убежище, кожа на черепе снова болезненно натянулась. Хьюланн боялся. Не только за себя, но и за свою расу, за свою историю.

На какой-то краткий миг перед глазами возникли видения существ с пустыми глазницами, и он снова почувствовал, как они прячутся под покровом деревьев, наблюдая за ним.

Хьюланн зафыркал, раздувая вторичные ноздри, чтобы полностью открыть доступ воздуха в легкие. Когда легкие расправились, он встал.

Непонятно почему, он чувствовал себя разбитым, как будто накануне много работал (хотя на самом деле не очень) или как будто его измучили и выжали во время сна. Что было невозможно для наоли, который спал могильным сном. Хьюланну захотелось произвести самоочистку, но ему уже скоро следовало быть на раскопках, чтобы отдать распоряжения дневной смене.

Он заказал себе завтрак, который поглотил за несколько минут (аппетитная паста из рыбьих яиц и личинок, без чего войскам наоли приходилось обходиться еще каких-то пятьдесят лет назад; прогресс – это замечательно), и посмотрел на часы. Если он выйдет прямо сейчас, то придет на раскопки раньше остальных. А ему не хотелось этого делать.

Ну, в конце концов, он же директор. И если он опоздает, это входит в его прерогативу.

Хьюланн отправился в комнату для очистки и захлопнул за собой дверь. Он настроил систему так, как ему нравилось, и густая кремообразная жидкость начала выбрасываться из-под его ног из отверстий в полу.

Он поскрипел пальцами внутри этой массы. Это было приятно.

Когда густая паста поднялась до колен, он наклонился и окунулся в нее весь. Он чувствовал, как она промывает тысячи покрывавших его чешуек, удаляя накопившуюся грязь.

Когда очиститель заполнил кабину на четыре фута, он нырнул в него, как пловец, позволяя составу целиком поглотить его. Пришлось даже побороться с искушением вернуться в комнату настройки и установить еще один цикл, но ему нельзя быть безответственным. Постепенно грязевой крем становился все более жидким, пока не стал по консистенции почти как вода. Но бодрящий эффект сохранялся, как это было и вначале. Этот новый состав смыл очищающий крем. Затем из отверстий в полу появилась и совсем прозрачная жидкость.

Хьюланн стоял, ожидая, когда все закончится. Чешуйки быстро высохли. Он открыл дверь и вышел в гостиную. Собрал ленты со своими заметками и положил их в кейс. Потом перекинул ремень магнитофона через руку, захватил камеру другой рукой и отправился на раскопки.

За каждым рабочим был закреплен отдельный участок работы. Из-под груд камней и металла, предварительно просвечиваемых рентгеновскими лучами, на поверхность извлекалось все, что могло представлять собой интерес. Их группе вверили те части города, которые люди взорвали собственным оружием, стараясь сдержать натиск наоли.

Хьюланна мало волновала печальная картина разрушений вокруг. Он считал, что ему повезло. Ведь если бы он оказался среди тех, кто занимается уцелевшей частью города, то от однообразия он бы, пожалуй, расплакался. Наоли тоже умеют плакать. Какая скука собирать то, что лежит на поверхности! Настоящее удовольствие испытываешь лишь тогда, когда находишь что-то ценное после изнурительной работы и начинаешь обрабатывать свою находку, снимая с нее пыль и грязь.

Хьюланн кивком поприветствовал своих подчиненных и задержался возле Фиалы, которая занималась разбором каких-то газет. Вчера она обнаружила их целую кипу. Бумага порядком поднамокла, но что-то еще можно было разобрать.

– Ну как, есть что-нибудь новенькое? – поинтересовался Хьюланн.

– Вот новенького-то как раз и немного. Она соблазнительно облизала губы змейкой языка, затем высунула его еще немного и легонько щелкнула себя по щеке. Она была очаровательна. Хьюланн не понимал, как это он чуть было не прошел мимо.

– Нельзя же ожидать, что будешь находить что-нибудь стоящее каждый день, – возразил он.

– Тем более, что у этих людей была просто какая-то мания к повторениям. Это я знаю точно.

– Что ты имеешь в виду?

– Изо дня в день в прессе появляются одни и те же сообщения. Новые тоже, конечно, встречаются. Но если уж они опубликовали что-нибудь, то начинают обсасывать это со всех сторон. Вот! Посмотри! Семь дней подряд на первых страницах этой газеты сообщалось о крушении их станции-спутника возле Сатурна и об отступлении сил обороны.

– Но ведь тогда это было самым важным!

– Не до такой же степени… Через два-три дня они уже сами себя цитируют.

– Поработай над этим. Может, найдешь что-нибудь интересное.

Фиала вернулась к своим бумагам и совершенно забыла о его присутствии.

Хьюланн задержал на ней взгляд, не в силах уйти. За последние двести лет он встречал много женщин, но только ей одной захотелось рассказать о своих чувствах. Как было бы восхитительно уединиться с ней в его доме, там, на родной планете! Слиться воедино на шестнадцать дней и жить, питаясь собственным жиром и церемониальными водами, которые в таких случаях берут с собой.

Он уже видел ее в экстазе.

А потом она вышла бы, изможденная и бестелесная, как женщина, которую любят и желают, с которой сочетались браком на установленный период спаривания.

Она была бы роскошна в ореоле своей женственности.

Но Фиалу мало занимало содержимое его сумки размножения. И правда, ведь он столько раз задавался вопросом: а были ли у нее хоть какие-нибудь порывы к сексу? Вполне возможно, что она не принадлежала ни к мужчинам, ни к женщинам, а к какому-то третьему полу: археологам.

Продолжая свой путь среди раскопок, он вышел за пределы расчистки и оказался на узкой улице, где чудом уцелели несколько полуразрушенных зданий. Хьюланн прошел еще около ста ярдов. Теперь он был на месте. Этот участок он облюбовал для себя. Кто-то, возможно, мог бы и осудить его. Однако Хьюланн считал, что располагает исключительным правом работать там, где ему хочется.

Он прошел сквозь дверной проем огромного здания из мрамора и бетона. Когда-то здесь стояла стеклянная дверь, но ее разбили при последних боях. Внутри он пробрался по заваленному хламом полу к ведущей вниз лестнице. Хьюланна охватило приятное волнение при мысли о том, что он спускается в катакомбы загадочных существ, владевших в свое время этой планетой. Внизу он включил освещение, которое установил еще три дня назад.

Яркая вспышка света залила все вокруг. Хьюланн собирался расчистить еще несколько подземелий. Подвалы и полуподвалы соединялись, образуя единую систему, которая служила хранилищем для того, что люди считали особенно ценным. В планы Хьюланна входило раскрыть и увидеть все это первым, до того как ему придется оторвать от работы остальных из его команды для тщательного изучения хранилища.

Он подошел к месту, куда свет уже не проникал, снял с плеча камеру и диктофон и уложил их в ящик с инструментами, который оставил здесь вчера. Подхватив фонарь, он направился к груде камней, над которой просел потолок. Там он заметил щель. Сквозь нее можно было пробраться в следующий подвал и протянуть туда свет.

Он начал карабкаться по камням, поднимая за собой клубы пыли.

Когда Хьюланн оказался наверху, он лег на живот и пополз в темный провал. И попал в какую-то комнату. Хьюланн включил фонарь и осветил большую ее часть. По-видимому, это была библиотека, заваленная бобинами с лентами книг. Если люди спрятали их так глубоко, то это означало, что в книгах находилось что-то весьма ценное.

Хьюланн пробрался к стеллажам и начал читать названия. Большинство этих книг он не знал. И среди них встречалась даже фантастика. Кто бы мог подумать! Люди, которых встречал он, встречали другие наоли, мало походили на тех, кто увлекается подобной литературой. Они были холодными и расчетливыми. На их лицах редко появлялась улыбка. К тому же они обладали слабым воображением.

И вот перед ним целый зал с такими книгами!

Ведь как надо дорожить ими, чтобы спрятать, заведомо зная о предстоящем поражении.

И вдруг, в тот момент, когда он в восхищении осматривал стеллажи, кто-то крикнул высоким и звонким голоском на чистом земном, без всякого акцента:

– Крыса! Над тобой!

Хьюланн резко развернулся и посмотрел вверх.

Огромная крыса свисала прямо над ним вниз головой, уцепившись задними лапками за балку. Ее красные глазки злобно поблескивали, отражая свет фонаря.

Какой же он дурак, что не захватил с собой оружия.

Хьюланн светил крысе прямо в глаза, гипнотизируя и ослепляя хищника. Теперь ее хорошо было видно, хотя то, что Хьюланн разглядел, радовало мало. Тварь весила добрых двадцать фунтов. У мутантки была огромная пасть и длинные острые зубы. Хьюланн слышал их омерзительный скрежет. Когти, на которых крыса повисла как на крюках, представляли опасность намного большую, чем у обычной крысы.

Горькая ирония заключалась в том, что эти крысы были оружием, которое изобрели сами наоли. И он сейчас мог стать его жертвой. Что не радовало.

Крыс-мутантов забросили на родную планету людей около шестидесяти лет назад. Это был подготовительный этап перед главной атакой. Крысы прекрасно плодились в сточных трубах и подвалах, да и вообще прекрасно прижились, принося огромный вред.

Белые зубы. Их скрежет…

Хьюланн продолжал гипнотизировать крысу светом фонаря. Оглядываясь по сторонам, он искал хоть что-нибудь, что могло бы послужить ему оружием. Выбирать средства было явно не время. Справа от него на полу валялся причудливо изогнутый обломок стальной трубы. Он оторвался в результате взрыва бомбы так, что на конце остался острый срез. Хьюланн осторожно повернулся, наклонился и подхватил рукой этот обломок.

Крыса злобно зашипела.

Хьюланн шагнул к ней, сжав трубу так крепко, что пальцы шестипалой руки пронзила боль.

Возможно, свет, который становился еще ярче и ярче, предупредил крысу о приближающейся опасности. На какое-то мгновение она оцепенела, затем молниеносно метнулась вдоль балки, избегая ослепляющего ее света.

Хьюланн направил фонарь туда, где она скрылась, подпрыгнул к нижней балке и колющим движением попал острым концом трубы мутантке прямо в бок. Брызнула кровь.

Крыса взвизгнула и побежала вдоль балки – ошарашенная и разъяренная. Из раскрытой пасти на бурый мех закапала пена. Когда Хьюланн посветил на нее снова, крыса, цепляясь когтями о балку, попыталась вернуться туда, откуда появилась.

Хьюланн снова вонзил в нее обломок трубы.

Крыса свалилась на пол, пропав из луча фонаря. Через мгновение она уже была на ногах и смотрела на Хьюланна. Крыса приближалась, чтобы напасть. Это было больше, чем просто бешенство. Мутанты преднамеренно создавались с низкой сопротивляемостью к заразным болезням, чтобы впоследствии передавать их людям.

Он сделал шаг назад, но понял, что это было не лучшим движением.

Слышно было, как крыса семенит по цементному полу. Из-под ее лапок в разные стороны летели осколки стекла и куски цемента.

У Хьюланна было слишком мало времени, чтобы связаться с Фазисной системой и вызвать помощь. К тому времени, как прибегут его подчиненные, он уже будет мертв. Теперь Хьюланну приходилось рассчитывать только на собственную ловкость и быстроту. Он отступил в сторону и с размаху пригвоздил крысу к полу.

Ее пронзительный крик эхом прокатился от стены к стене. На какое-то мгновение в комнате как будто появилась чуть ли не сотня крыс. Но раненая мутантка, шатаясь, поднялась и, совершенно обезумев от ярости, снова набросилась на Хьюланна.

Хьюланн что есть силы размахнулся трубой, но попал совсем не туда, куда хотел. Удар пришелся по стальной балке. Раздался оглушительный звон. Отдача от удара пронзила все тело, рука онемела. Пальцы разжались, и труба с грохотом покатилась по полу.

Испугавшись шума, крыса метнулась в сторону и назад. Но как только все утихло, она тут же вновь перешла в атаку.

Рука Хьюланна все еще оставалась слишком слабой, чтобы схватить что-нибудь для защиты.

А крыса уже приготовилась к нападению. Один прыжок – и она вцепилась бы своими когтями в наоли, как вдруг откуда-то сверху прилетел кусок бетона и раздробил ей заднюю ногу. Послышался хруст. Следующий обломок не причинил вреда. Третий достиг цели. За ним последовал четвертый. Крыса перестала извиваться. Она была мертва.

В горячке Хьюланн напрочь забыл о голосе, предупредившем его об опасности на чистом земном. Потирая онемевшую руку, он начал осматриваться по сторонам, пока не увидел человека.

Это был детеныш лет одиннадцати, распластавшийся на выступе из валунов слева от него. Человечек поглядывал на Хьюланна с явным любопытством. Потом он перевел глаза на крысу:

– Ей конец?

– Да, – подтвердил Хьюланн.

– Ты в порядке?

– Да.

– Это был мутант.

– Знаю. Да. Мутант.

Мальчик посмотрел на наоли, затем в ту сторону, откуда он появился.

– Ты один? – спросил он. Хьюланн кивнул.

– Ты отведешь меня к своим?

Что-то нестерпимо жгло Хьюланна в груди. Это его сознание боролось со сверхразумом, тщетно пытаясь подавить хоть на немного чувство страха, которое его мозг посылал в высшие уровни мыслительного аппарата. Он встречался с людьми и раньше. Но ни разу один на один. И тогда им еще не за что было ненавидеть его так сильно, как должен ненавидеть его сейчас этот человеческий детеныш.

– Ты сдашь меня?

Хьюланн боялся. Отчаянно. До боли. Но вместе с этим в нем зашевелилось и что-то еще. Ему потребовалось некоторое время, чтобы понять: это было чувство вины.

Хотя вполне вероятно, что мальчику тоже хотелось многое высказать Хьюланну. Обвинения и проклятия могли бы литься непрерывным потоком, как полагал Хьюланн, не меньше часа. Сами наоли редко применяли по отношению друг к другу физическое насилие; чтобы избавиться от накопившегося недовольства, наоли высказывали свои обвинения вслух.) Мальчик сидел на куче булыжников и бетона, обломков дерева, пластика, алюминия и смотрел на своего врага. Он не казался испуганным или разгневанным. Любопытство – вот, пожалуй, единственное, что читалось в его глазах.

Что касается Хьюланна, в данной ситуации он чувствовал себя крайне неловко. Если бы его презирали и покрывали бранью, было бы легче. Это возбудило бы в нем ненависть, которая помогла бы действовать. Но затянувшееся молчание выстроило между ними подобие стены, и преодолеть ее он был не в силах.

Хьюланн подошел к крысе. Отшвырнув обломки камня, он пнул ее ногой, чтобы лишний раз убедиться в том, что она мертва. Мясистая тушка содрогнулась в последнем спазме и снова стала неподвижной. Он вернулся к мальчику и начал пристально его разглядывать. Тот сидел чуть выше уровня глаз Хьюланна.

Мальчик оглянулся, склонив голову набок. Хьюланн подумал, что по человеческим стандартам это был красивый экземпляр. Голова ребенка казалась несколько крупноватой, но черты лица были правильными: высокий и широкий лоб, голубые лучистые глаза под красиво изогнутыми белесыми бровями, прямая линия маленького носа, узкие, изящно очерченные губы. Шапка золотистых волос покрывала голову. Волосы сами по себе всегда изумляли чешуйчатых наоли, а золотистые и вовсе находились вне всякого понимания. Нежная кожа мальчика была усеяна то там, то тут мелкими пятнышками – люди называли их веснушками и, как ни странно, считали это украшением, – но наоли предпочитали рассматривать такое "украшение" как дефект пигмента, то есть проявление какой-то опасной болезни (хотя наоли никогда еще не удавалось близко изучить человека с веснушками).

– Что ты здесь делаешь? – спросил Хьюланн мальчика.

Тот пожал плечами.

Хьюланн увидел в жесте мальчика проявление нерешительности, хотя и не был уверен в этом до конца. Возможно, ему дали тонкий и исчерпывающий ответ.

– Но должны же быть у тебя какие-то причины, чтобы сидеть в подземелье?

– Прячусь.

И снова Хьюланна охватило уже знакомое чувство вины. Он был напуган вдвойне. Находиться рядом с человеком после всего, что наоли натворили на их планете, – это вселяло в Хьюланна какой-то необъяснимый ужас. Но самым необъяснимым для Хьюланна было то, что ощущение вины перед этим ребенком не воспринималось как нечто необычное. Хотя должно было изрядно обеспокоить его. Нормальный наоли немедленно бы связался с Фазисной системой и попросил о помощи, а затем обязательно показался бы специалисту по подобным расстройствам в психике и отправился бы домой, на родную планету, для прохождения лечения. Где-то глубоко в подсознании Хьюланна таилось непреодолимое желание получить заслуженную кару за содеянное.

Он тщетно повторял про себя установки, которыми Фазисная система пичкала его каждое утро во время психологической настройки. Он пытался вспомнить тот холодный мрачный лес с хищными растениями и прячущимися на деревьях чудовищами. Однако сейчас все это казалось таким глупым и бессмысленным…

– Ты меня сдашь? – переспросил мальчик.

– Это мой долг.

– Да, понимаю. Твой долг. – Это было сказано без малейшей злобы.

– Или я буду сурово наказан. Мальчик ничего на это не ответил.

– Если ты, конечно, не убежишь до того, как я тебя обнаружу, – пробормотал Хьюланн.

И даже когда говорил, он не мог поверить, что его речевой аппарат сформулировал такие слова. Его всегда отмечали среди других за здравый смысл, холодный разум и обоснованность действий. Все происходившее с ним сейчас походило на чистое помешательство.

– Это нехорошо, – заметил мальчик, при этом мотнув головой, его волосы разметались по плечам. От этого зрелища у Хьюланна просто дух захватило. – Я не могу никуда выбраться. Мне казалось, что здесь безопасно, и поэтому я заполз сюда. Я собирался выйти отсюда, когда вы уйдете.

– Десять лет. Прошло бы не меньше десяти лет. Ребенок удивленно посмотрел на него.

– Столько будут продолжаться наши исследования, не говоря уже о времени, потребном на восстановление планеты для жизни людей.

– В любом случае, – прервал его мальчик, – деваться мне отсюда просто некуда. Здесь есть еда и вода. Я думал, что смогу отсидеться. Потом пришел ты. Посмотри на мою ногу.

Хьюланн придвинулся ближе. Его двойные веки широко открылись, и на мальчика устремились огромные овальные глаза.

– Что с ней?

– Меня ранили, – последовал ответ, – в последнем сражении.

– Ты участвовал в сражении?

– Я был среди тех, кто вел обстрел гранатами. Сам я, конечно, не стрелял, а только подавал снаряды. В нас чем-то попали. Не знаю чем. Видишь? Здесь. Тут много грязи, но ты увидишь.

Хьюланн находился от него на расстоянии какого-то фута и увидел на бедре мальчика рваную рану длиной пять дюймов. Ее покрывала корка грязи и запекшейся крови. Выглядела рана ужасно. Штанина от брюк оторвалась, и ничто не защищало ногу от проникновения грязи в пораженное место. Еще Хьюланн заметил огромный синяк вокруг раны.

– У тебя будет заражение крови, – сказал Хьюланн.

Мальчик снова пожал плечами.

– Точно будет.

Хьюланн развернулся и направился в соседний подвал.

– Куда ты? – спросил маленький человек.

– В соседней комнате у меня вещмешок. Сейчас я принесу его, и посмотрим, что можно будет сделать с твоей ногой.

Когда он вернулся с аптечкой, мальчик уже слез со своего наблюдательного пункта и сидел прямо на полу. Хьюланн увидел, что его лицо исказила гримаса боли. Когда ребенок заметил приближавшегося наоли, его черты разгладились.

– Некоторые наши лекарства могут причинить тебе вред. – Хьюланн говорил это больше для себя, чем для человека. – Но думаю, что вспомню, какие из них подойдут.

Он порылся в мешке и достал гиподермическую иглу, предназначенную для кожи наоли. Ему придется быть предельно осторожным, ведь человеческая кожа такая нежная. Он наполнил иглу зеленоватой жидкостью из бутылочки такого же цвета. Но когда собирался сделать инъекцию в бедро мальчика, остановился.

– Не мешало бы очистить рану, – объяснил он.

– Не обязательно. Она перестала кровоточить задолго до того, как на ней начала собираться грязь.

Хьюланн смочил стерильную губку и склонился над мальчиком. Но вдруг резко отпрянул при мысли, что ему придется коснуться человека.

– Не мог бы ты сам сделать это? – попросил он мальчика.

Тот взял губку, зачем-то понюхал ее и начал вытирать рану. Скоро стало очевидно, что для этой процедуры требуются три руки: две, чтобы раздвинуть края изорванной плоти, а третья – смазывать ее внутри.

– Здесь, – указал Хьюланн наконец, взяв губку. – Держи рукой здесь.

И он прикоснулся к человеку. Наоли придерживал рану с одной стороны, мальчик – с другой. Хьюланн обрабатывал антисептиком человеческую плоть, пока не удалил последние остатки запекшейся крови и грязи. Хлынула новая кровь, заструившись вниз по ноге.

Хьюланн впрыснул зеленоватую жидкость в нескольких местах вокруг раны, затем плотно обмотал бедро бинтом из легкого материала, который практически не образовывал складок. Кровотечение прекратилось.

– Все заживет дня через два-три, – пообещал он.

– У нас тоже были такие бинты. Но последние лет десять гражданскому населению их сильно не хватало.

Уже упаковывая свой мешок, Хьюланн спросил:

– Почему ты не дал крысе убить меня?

– Они гадкие. Никто не должен умирать такой смертью.

Хьюланн вздрогнул. Оба слоя его двойного желудка обожгло кислотой чувства тревоги. Должно быть, индекс вины поднялся выше восемнадцати пунктов. А может быть, его вина стала сознательной?

– Но я – наоли, – возразил он. – И мы ведем с вами войну.

Мальчик снова ничего не ответил. А когда Хьюланн застегнул аптечку, он услышал:

– Меня зовут Лео. А тебя как? У тебя есть имя?

– Хьюланн.

Мальчик подумал некоторое время, затем кивнул желтой головкой в знак одобрения.

– Мне одиннадцать лет. А тебе?

– Двести восемьдесят четыре года по вашему времяисчислению…

– Врешь!

А ведь ложь для Хьюланна казалась еще большим преступлением, чем война со всеми ее тяготами.

– Нет, нет! Мы действительно живем очень долго. Это вы умираете лет в сто пятьдесят. А наша жизнь длится пятьсот-шестьсот лет.

Какое-то время они сидели молча и слушали, как что-то шуршит в развалинах, как стонет ветер, непонятным образом попавший в эту подземную тюрьму. Наконец мальчик спросил:

– Ты меня сдашь?

– Думаю, да.

– А я думаю, что нет.

– Что?

Мальчик показал забинтованную ногу:

– Ведь ты же лечил меня. Зачем тогда отдавать меня на смерть?

Хьюланн пристально смотрел на своего врага и своего друга. Сверхразумом он пытался проанализировать свое поведение. Очевидно, он все-таки оказался слабым. Ведь отпустить этого звереныша означало совершить преступление против своей расы. Совершить тяжкий грех! Хотя у его народа не существовало такого понятия, как грех. И если предположить, что преступление раскроется… Что тогда? Его будут судить как предателя или отправят на родную планету, где из его памяти сотрут всю предыдущую жизнь, а затем воссоздадут его мозг заново.

Специалисты, занимающиеся функционированием органического мозга, разработали потрясающие технологии за период войны. Проводя опыты на военнопленных, они научились полностью стирать память людей и заполнять ее ложными целями и представлениями о своей личности. Попадая к своим после такой обработки, люди становились предателями, ничего не зная об изменениях в сознании. Это и стало одной из главных причин в повороте хода войны в пользу наоли. Впоследствии наольские доктора научились применять те же самые методики при лечении умственных и психических расстройств у представителей и своего вида.

Подвергнувшись такой процедуре, ему уже никогда не вспомнить первые двести восемьдесят четыре года своей жизни. Последующие столетия будут не чем иным, как фарсом без истории, и поэтому – без всякого смысла. Этого следовало избежать любой ценой.

А ведь сейчас он всерьез обдумывал, как позволить этому человечку бежать. Таким образом, он преднамеренно подвергал себя страшной опасности. Но ведь мальчик спас его от крысы! А в самых глубинах своей души Хьюланн всегда страдал, понимая, что принимает участие в истреблении целой человеческой расы.

– Нет, – решил он, – я не сдам тебя. Я не хочу, чтобы тебя убили. Но я очень хочу, чтобы ты бежал отсюда как можно скорее. Я вернусь сюда завтра, чтобы продолжить работу. Ты уйдешь?

– Разумеется, – отозвался мальчик. Хьюланн поймал себя на том, что думает о нем как о Лео, а не как о человеке или детеныше. И ему стало интересно, а думает ли Лео о наоли по имени.

– Я ухожу, – заявил он.

И ушел. Унося с собой знание того, что он теперь – преступник, предатель интересов своей расы, всех достижений и традиций наоли, родных миров и могущественного центрального правительства. Он предал Фиалу – и, возможно, себя самого.

Баналог, главный травматолог Второй Дивизии оккупационных сил, склонился, над экраном видеопроектора, устало просматривая историю жизни Хьюланна Понага. Сцены фильма сменялись в четыре раза быстрее, чем он мог нормально воспринять.

Фильм закончился, и экран снова стал белым. Баналог отодвинул проектор и откинулся в кресле, сложив руки на том месте, где уже были первые признаки растущего живота. Когда его сверхразум обработал всю информацию, он нажал на кнопку, находившуюся на столе, и хриплым командным тоном продиктовал:

– Предварительные рекомендации на основании полученной информации. Хьюланн должен быть возвращен на родную планету для прохождения лечения. В противном случае он превратится в безнадежного неврастеника. Он хорошее и спокойное существо, но война сказалась на нем более, чем на ком-либо другом. Кроме всего прочего, у него наблюдается ряд не ярко выраженных навязчивых идей. Лечение явно пойдет ему на пользу. Разумеется, окончательные рекомендации будут даны лишь после моей личной встречи с ним согласно распоряжению Фазиссистемы. Следует заметить, что Хьюланн не спешит связаться со мной, несмотря на предупреждения по Фазиссистеме. Это может служить признаком того, что он страдает и подсознательно понимает свою вину. Утром во время подготовительной процедуры Фазиссистема напомнит ему о необходимости встречи со мной.

Доктор выключил записывающее устройство.

Какое-то время он сидел в своем офисе, почти полностью погруженном во мрак. Через окна проникал серый свет позднего зимнего дня.

Баналог думал о своем мире, где его семья теперь в безопасности. Угроза пропала; человечество прекратило свое существование. Впереди его ждало много приятных дней, которые он проведет в заботах об устройстве родного гнезда, о своих детях – выводке, насчитывающем более трехсот особей. Сколько точно, он не знал. Но гордился ими всеми.

Мысли травматолога не торопясь перескакивали с одного образа на другой, пока наконец не вернули его к действительности. Оккупированная планета. Мертвые города. Возвращенные с Земли больные наоли.

Доктора беспокоило наличие совести у Хьюланна. Геноцид – горькая пилюля, которую трудно проглотить.

Баналог повертел в руках микрофон диктофона, затем потушил свет. Казалось, в темноте комната уменьшилась до размеров чулана.

Он встал из-за стола и подошел к окну, чтобы взглянуть на павший город, который люди когда-то называли Бостоном. Он мало что мог увидеть из-за низко нависавших облаков и начавшегося снегопада.

За окном кружились восхитительные белые хлопья. Попадая на стекло, они таяли и скользили вниз, искажая вид города, в котором когда-то обитали люди.

И все-таки то, что происходило с Хьюланном, заставляло доктора волноваться. Да, это так.

Ведь были и другие наоли с такой же проблемой.

Позже, той же ночью, Фиала потянулась в своей постели, напичканной невидимыми проводами, наслаждаясь тем, как энергетическая паутина ласкает ее гибкое тело, – оно трепетало от удовольствия. Напряжение и усталость исчезли, и она чувствовала себя значительно лучше, хотя мозг ее ни на минуту не отключался. Она просто кипела от негодования. С каждой секундой ее ненависть к Хьюланну возрастала.

Не было никакой особой причины в том, чтобы на должность руководителя этой команды назначили именно его. Послужной список Хьюланна был ничем не лучше ее списка. Во всяком случае, если и был, то ненамного. А период службы был даже несколько меньше. Она не видела ни доли логики в его назначении на этот пост, за исключением лишь того, что он обладал умением дергать за нужные веревочки, в чем она была бессильна.

Сегодня Хьюланн выглядел очень уставшим и озабоченным, когда покинул раскопки раньше обычного. Его веки опускались, пока глаза не превратились в узкие щели. Губы плотно сжимались, прикрывая зубы, – он явно чего-то стыдился. Зная, что в таких случаях существует большая вероятность того, что его отправят домой для лечения, Фиала давно ожидала его отстранения от работы. Но этого не происходило.

Будь он проклят!

Она больше не могла позволить себе ждать его нервного срыва. Тот, кому удастся завершить эту работу, сможет сделать блестящую карьеру и, следовательно, упрочить свое служебное положение.

Их исследования на Земле были самым значительным событием не только за всю историю археологии, но и за все время существования этой науки у наоли. И именно в Бостоне вполне могло быть обнаружено что-нибудь стоящее, как в одном из немногих городов, не превратившихся в пыль. фиала размышляла о множестве способов, которые могли бы ускорить конец Хьюланна, но какой именно – она не знала. Тщательно перебирая в уме различные варианты, принимая их, а затем отвергая один за другим, она отложила это занятие до утра.

А где-то в мертвом городе…

Хьюланн спал мертвым сном, хотя его сверхразум пребывал в адском напряжении. Даже под бременем забот он таким образом умел расслабиться.

А Лео соорудил себе ложе из одежды, вывалившейся из разбитого шкафа. Он зарылся поглубже, чтобы защититься от холодной ночи Новой Англии. Сбоку лежал нож, до которого Лео мог легко дотянуться в случае необходимости. Перед самым сном в его сознании возник четкий образ. Он увидел своего мертвого отца, лежащего под руинами разрушенной станции. Он резко сел в куче тряпья, словно распрямившаяся пружина. Он же запретил себе думать об этом. И лишь когда решил, что сможет поспать без кошмаров, снова зарылся в свою теплую нору.

Двумя кварталами дальше, над землей, зимородок обустраивал себе дом – гнездо из мусора и травы, веревок и ленточек, поклевывая и пощипывая стены с лихорадочной и неприятной нервозностью. На некотором расстоянии от суетящейся птицы, где-то около ста футов, по водосточной трубе кралась больная, умирающая крыса-мутант – со всей осторожностью, на которую была еще способна. Она уже не могла держать прямо голову и поэтому подолгу останавливалась на месте, как в бреду. Лапы твари ослабели и были практически бесполезны, острая жгучая боль пронзала позвоночник. Она просто не могла знать о вирусе наоли, который выполнял свою карательную миссию внутри ее тела. Она лишь чувствовала голод. Остановившись в нескольких футах от гнезда, крыса попыталась подпрыгнуть. Каким-то образом птица услышала это и растворилась в темноте. Больная крыса сделала последнюю, безнадежную попытку, прыгнув и упустив улетающую добычу, и почувствовала, что скользит по краю водосточной трубы. Она лихорадочно пыталась зацепиться когтями за камни, но не могла найти ни единой точки опоры. Крыса упала из-под купола пустого собора на безмолвную улицу.

В здании, где был расположен главный административный центр оккупационных сил, программисты, обеспечивающие систему Фазисснов, усердно работали над трансляциями на следующее утро. Время от времени один из специалистов прерывал работу, выходил на улицу, принимал таблетку сладкого наркотика, уносящего в приятное забытье, и наблюдал, как снег кружится и падает вокруг его плоских ступней. Под воздействием препарата казалось, будто наоли становится частичкой дрейфующих по воздуху хлопьев снега, утрачивая всякую связь с естественными силами этого мира.