Зов Уршада

12 Воин и гроза

Огромный драккар с разгневанной богиней на носу несся на нас, и Одноглазый Нгао не мог ничего поделать. Он мог только бессильно рычать и стрелять по тем молодцам из его команды, кто пытался спастись вплавь.

Вплавь спасались немногие. Следует отдать должное знаменитому пирату — он дал залп из пушек. И даже нанес бронзовому чудовищу некоторый урон. Несколько шипов на носу драккара погнулись.

Одноглазый в последнем порыве ярости выхватил саблю и замахнулся. Как будто кто-то собирался вести с ним поединок. Я видела его кривые ноги снизу, из-под лодки, он в ярости колотил по палубе каблуками. Я могла бы вылезти, но бежать было некуда. Рядом с моим убежищем столпились преданные подручные Нгао, они собрались дать последний бой.

Посланец ада в последний момент сменил курс и ударил нас в бок. Вода хлынула в трюмы с оглушающим ревом. Я была уверена, что джонка мгновенно затонет, однако таинственный враг не спешил выдернуть таран. Страшный лик богини нависал над нашей палубой на высоте в двадцать локтей. Оттуда, сверху, протянулись мостки, клыки воронов воткнулись в палубу, по ним, лязгая доспехами, начали спускаться… тяжеловооруженные пехотинцы.

Я не могла поверить своим глазам!

Эти загадочные солдаты, без штандартов и флагов, принадлежащие неизвестной армии, шли неколебимо и решительно. Они наступали, как войско каменных истуканов!

Никто из команды Нгао не спасся. Сам атаман и еще полдюжины его верных псов дрались, как черти, но их перебили. Нгао и еще троих ближних помощников скрутили живьем. Их связали и поставили раскаленные клейма на щеках. Кто-то прыгал в воду, но плыть ловцам удачи стало некуда. Пиратская деревня и порт оказались сожжены дотла. В акватории кружили лодки с фонарями, с них добивали плывущих и подбирали всплывающие тюки с добром.

Когда Корона осветила бухту, скалы вздрогнули от ужаса, стало видно, что натворил беспощадный враг. Убитых пиратов, мужчин, женщин, стариков развесили на берегу. Могильщики кружили над ними ленивыми серебристыми тучами. Городок сровняли с землей. Враг сохранил в целости лишь два маяка, но их сожгли позже, когда драккар покинул владения пиратов.

Бывшие владения бывших пиратов.

Много позже в обители Хрустального ручья я узнала, что в пиратской деревне повесили и сожгли сотню женщин и больше сотни беспомощных мужчин — раненых, увечных и стариков. И почти три сотни взрослых, крепких ловцов удачи, отдыхавших на берегу, смоливших суда и точивших ножи для следующих походов. У причалов затопили две джонки.

Моряки с драккара высадились на рассвете, когда пиратская деревня еще спала. Конечно же, Одноглазый Нгао назначал караулы, но за время его двухмесячного отсутствия караульные расслабились. Никому из бандитов, зимовавших в тайной гавани, не могло прийти в голову, что появится достойный противник. Пираты основали базу девятнадцать лет назад, и за эти годы ни один имперский военный корабль не отыскал входа в бухту…

Драккар вылетел из тумана бесшумно и дал несколько залпов из пушек. Когда на берегу загорелось все, что могло гореть, по сходням спустились закованные в броню, вооруженные пистолями и топорами молчаливые бойцы и устроили бойню. Уцелевших пиратов пытали, заставляя откапывать зарытые драгоценности. Им обещали сохранить жизнь в обмен на награбленное золото, но всех обманули. Пиратское добро грузили на страшный драккар почти целый день, и наверняка приспешники Нгао не открыли всех своих тайн.

Меня не взволновали эти смерти. На месте капитана сказочного корабля я поступила бы так же. Только я пытала бы не мужчин, а женщин. Это действует на мужчин гораздо сильнее. Уверена, я добыла бы из тайников поселка гораздо больше богатств…

А с капитаном я познакомилась очень скоро.

На палубу спрыгнул молодой мужчина, практически моих лет. В полумраке я не видела его лица, только кудри. А еще — свет падал на носки сафьяновых сапог прекрасной выделки. Я не видела его лица, однако сразу ощутила… нечто. Я слышала, как ровно бьется его сердце, я вдыхала аромат его ярости, его жажду к жизни и к подвигам…

Вероятно, сегодня я уже перевалила свою срединную вершину, а может быть, прошла только треть пути. Никому не ведом его срок. Так или иначе, я набралась мудрости, но до сих пор не могу объяснить то, что произошло далеким утром на палубе.

Он спрыгнул, как голодный пардус. И как голодный пардус, он моментально увидел и услышал все, что происходит вокруг. Он отдавал команды своим бородатым бронзоволицым воинам, а сам не делал лишних движений. Мимо него тащили мешки с жемчугом и золотыми кубками, но этот странный человек равнодушно отворачивался.

Недалеко дрались и стреляли, а мне стало все равно. Я изо всех сил налегла на борт лодки и выкатилась наружу.

Нет, конечно же, я вру. Я всегда вру себе, когда думаю о нем. Потому что иначе невозможно оставаться в трезвом рассудке.

Я выкатилась наружу, поскольку страшно испугалась, что с ним что-то произойдет в мое отсутствие. Я испугалась, что этого совершенно незнакомого мужчину убьют, и я не сумею защитить его. Или он сбежит обратно на свой огромный корабль и улетит к звездам…

Кто-то бежал на него сбоку, целясь из ружья, а удивительный незнакомец стоял и смотрел на меня. А мне почему-то было спокойно и радостно от того, что можно просто лежать ничком и слушать, как заполняются водой трюмы. Почему-то я не сомневалась, что этот отчаянный воин спасет меня и успеет уклониться от выстрела, который вот-вот разнесет ему голову…

Он успел.

Тогда я впервые увидела, как пляшет брат-огонь. И увидела лицо воина. Нет, скорее — лицо печального бога.

Ломаные молнии сорвались с его пальцев, ружье взорвалось в руках хинца, он упал и стал кататься, схватившись за горящее лицо.

— Кто ты такой, воин?

Я спросила почти беззвучно, во мне не осталось сил на крик. Он снова улыбнулся и тряхнул светлыми кудрями, удивительно светлыми для обветренной смуглой кожи. Сама того не ожидая, я назвала его именем, которое осталось с ним навсегда. Отец и наставники подарили ему несколько имен, но в минуты, когда человек забывает отцов и наставников, я называла его — воин. Жестко, больно и сладко.

Именно так, как он умеет любить.

Еще четверо набросились на него, они вылезли с ножами в зубах из кормового люка. Один навел арбалет и успел выстрелить. Я слышала, как прозвенела тетива, я слышала, как с сухим щелчком освободился ударник, но ничего не могла поделать. Если бы стреляли в меня, я станцевала бы танец «аиста», заставила бы их опустошить колчаны, а потом мы поговорили бы на языке стали.

Короткая стрела проткнула незнакомца насквозь, почти сразу его ударили ножами. Кудрявый юноша стоял и улыбался, глядя мне в глаза. Двое его солдат, белоголовые, дикие, закованные в латы, уже спешили. Они выстрелили трижды, со страшным грохотом и вспышкой. У ближайшего хинца оторвало руку, второму разорвало живот.

Второй кудрявый юноша дрался на ножах с уцелевшими пиратами. Третий юноша, точная копия второго, появился из-за мачты и выплюнул вверх сгусток пламени.

В «вороньем гнезде» истошно завопили: там прятался кто-то из команды Нгао.

— Ты умеешь творить миражи?

— Меня учили этому с детства.

— Где же учат такому колдовству?

— Это не колдовство. Это сила разума.

— Кто ты такой, воин?

Он поднял меня и понес наверх, навстречу жерлам пушек и распахнутой пасти деревянной девы. Его закованные в сталь рыцари стреляли в пиратов из многоствольных аркебуз. Разбойников даже не подпускали для ближнего боя. Многие плакали, становились на колени и молили о пощаде.

Наверху, при свете факелов, меня изумила его кожа. Я сразу догадалась, что этот человек родился смуглым, почти как я, но после его переиначили. Его жесткие кудри стали светло-русыми, а глаза обрели обманчивую пустоту бутылочного стекла.

Я спрашивала его на разных языках, а юный капитан молча купался в звуках моего голоса. Мне стало страшно, когда я разглядела глубину пропасти, куда нам вместе предстояло падать.

— Ты слышала о народе парсов?

— Да, я слышала, что огнепоклонников на Хибре боится трогать даже султан.

Он с трудом скрыл удивление.

— Ты слышала о Плавучих островах?

— Про них слышали многие, но никто там не бывал.

— Я там был, — просто сообщил он, любуясь моим жадным любопытством.

Где-то внизу дважды грохнуло, небо озарилось вспышкой, силуэт драккара отразился на скале. В его восхищенных глазах я увидела волны моих волос, отливающих булатной синевой. Мои губы вздрагивали от близости его щетинистого подбородка, как вздрагивают нежные кораллы под неспешными тропическими приливами.

— Я был на Плавучих островах по поручению императора Кансю.

— Так ты наемник? — сокрушенно выдохнула я. — Ты воровал чудесных нюхачей для императора страны Бамбука?

— Нет-нет, Кансю нанял меня на военную службу, — улыбнулся юный капитан. — Пиратские флотилии наносят империи серьезный урон, никто не мог выследить их тайные гавани и ремонтные доки.

— И как же ты сумел, воин?

— Это мой секрет.

— Позволь, я разгадаю твой секрет?

— Я буду рад признать твое превосходство, но вначале скажи — ты жена капитана Нгао?

Я захохотала, запрокинув голову. Обычно мужчины растекаются воском, когда слышат такой смех. Он скрипнул зубами, но сдержался.

— Я не успела стать его женой, герой. Нгао украл меня вместе с двадцатью шестью мешками пряностей. Но я успела стать женой многим, если это гложет твою душу.

— Я счастлив, что тебя не придется повесить вместе с Одноглазым. — Он разжал губы, и на песчинку я увидела ухмылку пардуса. — Теперь разгадывай мой секрет.

— Такие корабли не строят в известных мне портах.

— Да… Этот драккар построили на норвежских верфях Зеленой улыбки.

— Твои моряки подобны львам, они отращивают белые гривы и белые бороды, а лица их подобны коре дуба. Они рассыпают порох, как песок, воду они тоже не ценят, они перекликаются на незнакомом наречии…

— Да, богиня. Я собирал команду из самых отчаянных рубак. Это младшие сыновья ютландских и норвежских ярлов, им нечего терять в своих фортах, кроме чести. Их закон — война, их постель — кольчуга, их бог — далекий Тор…

На пару песчинок я задохнулась от восхищения.

— Тогда я знаю твой секрет. Такие, как ты, умеют создавать Янтарные каналы. Потому что нет устойчивого канала, способного пропустить с одной тверди на другую столь огромное судно с командой, — пришла очередь юной Женщины-грозы наблюдать за удивлением Саади. — Я слышала о поклонниках огня, мне рассказали… Матери…

— А я знаю твой секрет. — Его улыбка была подобна внезапно расцветшей розе. Меня неудержимо повлекло в омут этой улыбки. Так в детстве мне случалось застывать на веревочном мосту, подвешенном над порогами Леопардовой реки. Глубина пугает, чарует и манит, и, чем дольше ты смотришься в нее, тем неотвратимее кажется следующий шаг вниз. — Я знаю, ты одна из тех, кого называют Красными волчицами.

Он снова улыбнулся и снова поразил меня прямо в сердце.

— Отчего так получается, что нам не скрыть друг от друга тайны? — засмеялась я.

— На твоих руках следы веревок. — Он нежно потрогал мое запястье.

— Ты подоспел вовремя, воин… — неожиданно для себя мне захотелось поведать ему о своих мытарствах. — Это ведь твой корабль?

— Не только мой. Он построен на деньги Слепых старцев. Я еще должен общине шесть тысяч полновесных мискалей золотом.

— Никто не видел Слепых старцев… Но это неважно. Значит, у меня появится большая удобная клетка?

Он не засмеялся. Вместо этого он трижды поцеловал мое запястье, и, клянусь Смеющейся луной, я готова была отдаться ему в тот же миг!

— Мне кажется, что клетка появилась у меня, — очень серьезно произнес он. — Почему ты так упорно хочешь меня покинуть?

— Потому что меня ждут в стране Бамбука.

— Мы все равно направляемся в страну Бамбука. Я отвезу тебя…

— Не продолжай, воин. Меня уже три года ждут в обители Хрустального ручья.

— Вот как… Это серьезная и знаменитая школа. Однако у тебя будет время подумать, — уклонился он от дальнейшей перепалки.

Мне выделили поистине царскую каюту и ничем не сдерживали мое любопытство. Мне разрешили среди груды награбленного выбрать мои вещи, и никто не проверял, что я выбрала. Я бродила по скрипящим переходам драккара, а белогривые богатыри в шрамах и гнутых доспехах поглядывали на меня косо и жадно. От них несло мужским голодом, но никто не посмел даже коснуться меня. Позже, когда джонку Нгао затопили и драккар беззвучно заскользил над водой, команда собралась для общей молитвы. Угрюмые парни склонили колена, хором пропели несколько гимнов в честь павших.

Убитых в бою оказалось шестеро, их завернули в саваны вместе с оружием, каждому подсыпали серебра и медленно опустили за борт. Молитвой руководили двое старцев, молодежь слушалась их беспрекословно. Между старцами на палубе поставили корзину с… нюхачом. Точнее, там находились сразу два нюхача. Затаив дыхание, я следила за тем, как мой кудрявый капитан кормит малюток фруктами прямо из рук. Вспыхнули факелы, и седобородые старцы оказались совсем не старыми, крепкими, широкоплечими мужчинами. Они сели с кудрявым юношей за один длинный стол, они сдвигали кубки и обращались к нему с большим почтением.

Пока они неспешно обсуждали итоги похода, я незаметно проскользнула вниз. Мне не давала покоя тайна, заставляющая дивный корабль двигаться. Мы не поднимали парусов, но шли со скоростью, недоступной лучшим пятимачтовым баркам. Перегнувшись через поручень, я дважды с изумлением наблюдала, как мы пролетели в локте над торчащими из воды коралловыми уступами. Я никак не могла разглядеть рулевого. Кормовая надстройка на этом удивительном судне обходилась без люков, трапов и дверей.

По каким признакам рулевые меняли курс в шхерах? Как ухитрялись на такой скорости уклоняться от выплывающих из тумана каменных пальцев? Как вообще драккар поворачивал, если, судя по всему, его руль не доставал до воды?..

Но главная загадка заключалась в ином. На верхней палубе продолжалось шумное застолье, звенели кубки, слышались заздравные речи и взаимные восхваления. Свистел ветер, раскачивая на мачтах неведомые вымпела, по реям бесновались голубые огни, кряхтел дубовый рангоут, далеко внизу океан с рычанием кидался на обломки островов…

Никто не торопился поднимать паруса, никто не травил лини, не разматывал канаты, не таскал балласт. Наверху вообще не было команды, только вооруженные сыновья ярлов…

Здесь пахло чуждым, черным колдовством. Даже чайки не садились отдохнуть на реи, словно чувствовали опасность. Игривые дельфины уплывали подальше в море. А за кормой драккара надолго повисал невидимый, но для Красной волчицы вполне осязаемый след. Мелкая морская живность, попадая к нам в фарватер, всплывала кверху брюхом…

Я осмотрела направляющие для подачи ядер из погребов, о таком новшестве я раньше даже не слышала. Я трогала красивые и сильные механизмы, которые позволяли класть и снова поднимать мачты. Наконец я встретила матросов… Я побывала возле пушек, где наготове стояли канониры и горели факелы. На верхней палубе меня потрясли баллисты. Несомненно, их дальнобойность была вдвое выше, чем у сухопутных машин, которые таскали за собой армии Искандера. Рядом с баллистами, укрытые мокрой тканью, лежали бочки, набитые порохом с железными осколками и смолой. Я представила себе, какие разрушения может нанести такой снаряд, и ужаснулась. Я сказала себе, что если из одной такой баллисты выстрелить по городу, то сгорит целый квартал…

Ниже артиллерийских палуб мне встретились беловолосые люди возле насосов. Не расслабляясь, положив сильные руки на коромысла, они ожидали приказа качать воду. К счастью, драккар вовсе не был поврежден. Я встретила особых матросов, которым вменялось в случае течи перекрывать проходы между частями корабля. Капитан назвал эти части переборками. Каждый матрос стоял навытяжку у своего люка и готовился наглухо его запереть.

Однако, чем дольше я бродила по этой громадине, тем больше убеждалась, что главных тайн мне не откроют. Многие двери оставались крепко запертыми, а ниже матросских кают хода не нашлось совсем. Я прошла оба длинных коридора дважды, от кормы до носа, заглядывая в склады и кубрики. Марта Ивачич с детства отличалась упрямым любопытством, особенно если задевали ее самолюбие. Итак, я прошла оба длинных коридора, соединенных короткими, я встретила четыре трапа, ведущих наверх, и — ни одного вниз. Я старательно прислушивалась, что происходит внизу, а, по моим расчетам, внизу еще оставалось на двадцать локтей пустого трюма.

Пока Корона находилась в зените, северяне успели многое. Они подожгли маяки, они взорвали за собой проход в скалах, вытащили из трюмов пиратской джонки все, что смогли, и освободили рабов… Да-да, я не оговорилась, этих ленивых трусливых крыс освободили, а вот я немедленно приковала бы их к веслам. Но оказалось, что моему спасителю не нужны гребцы.

Признаюсь, у меня потемнело в глазах, когда капитан привел меня на нижнюю пушечную палубу драккара. Сюда притащили все, что нашли на берегу и в трюмах Одноглазого. Самого великого пирата привязали тут же, видимо, чтобы испортить ему пищеварение в последние часы перед казнью. Чаши из белого арабского золота, украшенные топазами, серебряные амфоры с росписью греков. Литые золотые слоны с изумрудами вместо глаз, украденные в стране Вед. Ткани, усыпанные аметистами и сердоликом, сундуки, набитые яшмой и кораллами. Короны неведомых императоров, купавшиеся в бриллиантах, золото в драхмах, лирах, динарах и данебах. Серебро в сиклях, сестерциях, флоринах и паундах. Груды черного и белого жемчуга, женские сапфировые ожерелья, кирасы, шлемы, щиты и кинжалы лучших мастеров…

Здесь хватило бы для покупки царства. Одноглазый Нгао грабил, не в силах остановиться. Он вел себя как тупое животное, которое погибает от обжорства, но продолжает заглатывать пищу.

— Теперь ты будешь богат, ты забрал себе все их ценности, — похвалила я.

— Да, теперь я богат. Я смогу выкупить заложенные фактории своего отца. Но изрядная доля добычи пойдет на уплату наемникам, — сказал парс. — Кроме этого красавца, я провел через Янтарный канал еще четыре вспомогательных корабля. Это почти восемьсот человек превосходных бойцов. Без них бы мы не справились. До того как ловить Нгао, мы нанимались ловцами дважды к разным монархам. Мы уничтожили пиратскую республику в Левантийских морях, а за Геркулановыми столбами мы поймали и передали маврам самого Рашида. За него мы получили столько золота, сколько он весил… Мы выслеживали Нгао почти пять месяцев, а затем нанесли удары одновременно по восьми его джонкам на воде, по двум недостроенным и по двум морским крепостям…

— Это так странно… Ведь у страны Бамбука намного больше солдат и кораблей. Отчего бы им самим не победить пиратов?

— Таких кораблей у них нет. — Воин слово «таких» произнес с нажимом. — Мы покрываем за день до двухсот морских миль, мы идем против ветра и без приборов. Никто не мог выследить Одноглазого Нгао, потому что раньше у него были лучшие мореходы. Кроме того, у нас два нюхача-кастрата, они нашли все джонки и порты Одноглазого за месяц. Таких нюхачей нет даже у императора.

— Ого… Ты богаче императора?

— Нет, я произвел честный обмен. Когда я ехал из Гипербореи через страну руссов, я предложил князю Василию парочку новорожденных трехголовых змеев. Это большая редкость…

— Впервые о таких слышу! А чем они хороши?

— Ничем. Они абсолютно бесполезны, особенно если учитывать, что у взрослых змеев головы постоянно бранятся между собой. Когда-то они водились на севере Зеленой улыбки в большом количестве, но у русских есть одна загадочная древняя традиция. Когда в деревне подрастал юноша, ему наливали полную чашку водки, затем вручали рогатину и посылали на болото драться с огнедышащими змеями. Так они перебили всех безобидных ящеров, и, когда князь Василий узнал, что у меня есть целых два, он согласился на время уступить взамен нюхачей.

— Зачем же тебе идти в страну Бамбука? Вы смогли сделать то, что не под силу флоту императора Кансю, вы разорили гнездо ядовитых скорпионов. Ты можешь забрать добычу и скрыться.

— Император не посягает на золото Одноглазого. С него довольно и того, что прекратят грабить караваны. Он может больше не посылать военные корабли для охраны купцов.

— Значит, ты ждешь от Кансю иного? Ах да, я догадываюсь… Ты ждешь, что он откроет тебе хранилища на горе Четырнадцати храмовых пагод?

— Ты снова права, моя прекрасная победительница… — В пляшущем свете факелов я не могла понять, насмехается он надо мной или грустит. — Ты так юна, но кажется, тебе знакомы тайны всего мира…

— Я… я встречала немало путешественников. Одиночество развязывает языки.

— Впрочем, ты права. Даже в далеких могольских степях наслышаны о знаменитой горе пагод. Правда, никто из чужестранцев не видел святилищ собственными глазами…

— Потому что чужестранцам отрубают головы, — рассмеялась я.

— Это верно, правители страны Бамбука не пропускают никого за горный хребет. Для факторий открыты всего три порта на главных островах. Однако моим наставникам стало известно, что император Кансю — увлеченный собиратель редкостей…

Молодой капитан хитро замолчал, давая мне самой возможность догадаться. От него пахло терпким вином, солью и жареным мясом. От него пахло так, что кружилась голова.

— Неужели… неужели ты хочешь заполучить волшебные Камни пути? — Внутри меня все оборвалось, когда он улыбнулся.

Потому что с этого момента восхитительный спаситель становился моим врагом. Всякий, кто посягает на мечту Красных волчиц, становится их врагом.

— Ходят слухи, что император любит не только отрыжку уршадов, он даже скупает подарки Тьмы, — уклончиво ответил парс. — Посланцы Кансю нарочно ездят на ярмарки Зеленой улыбки… Ходят слухи, что в хранилищах под горой Четырнадцати пагод спрятано испепеляющее оружие, к которому боятся прикоснуться. Там есть чудесные шкатулки, поющие на разные голоса, есть серые стекла, внутри которых хохочут бесы. Есть даже прибор, размером меньше секстанта, который за одну песчинку может сложить и умножить все монеты в сундуках…

— Воин, император обманет тебя, — заявила я, и время показало мою правоту. — Ты разорил пиратское царство, ты привезешь Нгао в клетке на Хонсю, ты даже можешь высыпать на берегу все сокровища. Но тебе не дадут живой Камень пути. Считай, что твой договор написан птичьим пером на облаке, а скреплен дождевой каплей.

— Возможно, ты права, моя прекрасная пленительница. — Его лицо ненадолго омрачилось. — Однако я обсуждал с волхвами и конунгом такой исход событий. Если император откажется соблюдать договор, мы обнажим топоры…

— Я видела твое оружие, воин. Огонь течет из тебя, как молоко из небесной коровы. Однако я слышала кое-что еще про страну Бамбука. Императорский дворец и святилища стерегут лучшие бойцы, рожденные на свет лишь с целью убийства. Когда им от роду два года, их подвешивают вверх ногами, чтобы они учились спать, как вампиры. Когда им от роду три года, они ночуют, укрывшись корягой, на дне реки. Когда им от роду четыре года, они одним ударом вырывают сердце из овцы. Когда им от роду шесть лет, они умеют убивать из всех видов оружия. Разве ты желаешь смерти всем своим наемникам?

— Те, кто указал мне путь, считают, что есть нечто более важное, чем жизнь солдата.

Усилием воли я захлопнула рот. Я так и не решилась спросить, зачем его таинственным Учителям нужен живой Камень. Зато я набралась смелости спросить о другом. Когда он в четвертый раз предложил мне остаться с ним, я сказала, что боюсь колдовства, окружающего драккар. Я почти не солгала. Те немногие формулы, которым меня в детстве научили Матери-волчицы, произносились на борту с огромным трудом. Я едва не потеряла сознание, пытаясь заглянуть за уровень нижней палубы. Я ничего не увидела, зато поплатилась фонтаном крови из носа…

— Еще год по исчислению Великой степи этот чудесный корабль будет обгонять тучи и даже акул. — Молодой капитан любовно погладил бронзовые проушины «единорога». — Затем он плюхнется в воду и превратится в обычный неповоротливый сундук. Пойдем, я покажу тебе…

Мы спускались вместе, все ниже и ниже, и мое сердечко стучало от страха. Хотя совсем недавно я была уверена, что разучилась испытывать страх. Снова я оказалась в полутемных коридорах матросской палубы. Тускло мерцали лампы, подрагивал корпус, пахло сырой тканью и немытыми телами. Юный капитан постучал в неприметную дверь. Я была уверена, что окажусь в матросском кубрике, но нам отворили два до зубов вооруженных воина. Этих двоих я узнала по описаниям и в первый миг отшатнулась.

Рыцари Плаща! Нелюдимый, закрытый орден, запрещающий своим адептам иметь семью, связывать себя любыми долговыми и имущественными обязательствами. Рыцари Плаща нанимались в охрану к любым правителям и монархам, и часто случалось, что вчерашним приятелям приходилось скрещивать клинки. Однако кодекс их ордена пресекал всякий намек на дружбу.

Я слышала, что ежегодно тысячи обедневших дворянских семейств пытались сплавить туда своих отпрысков, они съезжались из дальних уделов Зеленой улыбки в Нормандию, где под покровительством местных герцогов процветало самое мрачное учебное заведение Европы. Далеко не каждому отцу удавалось пристроить своего мальчика, даже с учетом высокой платы за поступление. Странным образом, а может, вполне естественно, но отцы ордена предпочитали обнищавших дворян, которым нечего было терять.

В дальнейшем всякая связь с родными прерывалась, ученик надевал маску, выбирал псевдоним, герб и любимое оружие.

Старшая наставница Черной пагоды говорила мне, что и в провинции Чурья при дворе магараджи служат четверо рыцарей Плаща. Кровавый деспот не мог доверять даже сикхам, он покупал безлицых наемников на Зеленой тверди…

Рыцари Плаща, естественно, не участвовали в бою, они всегда находились здесь, охраняя главное сокровище — потайную лестницу, ведущую в нижний трюм. Капитан подал мне руку и повел еще ниже. Он взял с собой лишь слабую закрытую лампу и сделал мне знак, чтобы я держала рот на замке.

Меру песка я молча смотрела. Здесь полагалось хранить емкости с водой, мешки с балластом, запасной такелаж и многое другое. Но нижний трюм был абсолютно пуст.

Почти пуст.

К могучему килю серебряными нитями было пришито или, вернее сказать, прибито нечто, похожее на скелет рыбы Валь. Опустившись еще ниже, я поняла, что это вовсе не скелет и не рыба. Мои волосы встали дыбом и начали искрить. Между пальцами капитана тоже проскакивали молнии. Мне вдруг показалось, что кроме мощных шпангоутов и просмоленных настилов я различаю что-то еще, что-то совсем другое.

Словно в корпусе открылась трещина, и оттуда неудержимо перло вязкое, пористое тесто иного, вывернутого, Плоского мира…

— Что это? — одними губами спросила я.

— Это Трехбородый демон, я поймал его в Гиперборее.

Оболочка демона постоянно двоилась, троилась, то наливаясь цветом и плотью, — тогда он походил на распластанную рыбу, то практически растворяясь в небытии. Коварная тварь колебалась между двух миров, но сбежать ей мешали двое волхвов и серебряные заговоренные гвозди, вбитые в бороду.

Нельзя сказать, что демон обладал человеческими чертами лица, у него не было ни глаз, ни ушей. То, что иногда становилось головой, имело три подбородка и три полупрозрачные бороды. Нижняя борода, словно состоящая из сияющих зарниц, была накрепко прибита к килю. Песчинку спустя в бесе расплывались все знакомые черты, он плавился яростной волной, он метался, как детский воздушный змей мечется в облаках, он лязгал зубами и царапал когтями свои заколдованные путы. Тогда вокруг его верткого тела вспыхивали багровые молнии, ткань сущего с хрустом начинала рваться, расщелина росла…

Но ее тут же запирали.

Один из волхвов непрерывно творил заклятия, сидя в головах у связанного беса, другой — клал поклоны, сидя на пятках. Между ними стояла деревянная колода с грубо вырезанным бородатым, гневным лицом.

— Это их бог Сварг. Мы наняли руссов, — прошептал мне в ухо капитан. — Их волхвы надежнее и сильнее прочих. Это оказалось дьявольски непросто — найти настоящих волхвов, поклоняющихся Сваргу. Они помнят, как сделать, чтобы демон не ускользнул в Плоский мир. Ты спрашивала, зачем мне столько золота? Почти треть добычи увезут с собой они.

— Так он умрет? — Внезапно мне стало жалко дивное существо, силой магии способное держать в воздухе целый корабль.

— Они все умирают в неволе. Их существование похоже на пляску акул: пока Трехбородый летит — он жив.

— Ты… ты расскажешь мне, как ты его поймал? — спросила я, вдохнув соленый чистый воздух верхней палубы.

— А ты… — Он прочел в моих глазах мой ответ, беззвучно рассмеялся и спросил другое: — Что мне сделать, чтобы ты осталась со мной?

— Я не могу остаться с тобой, но… спустя три года ты можешь найти меня в стране народа раджпура. Я непременно вернусь туда.

— Я — тоже, — прошептал он.

Я не подпустила его к себе, пока не приняла ванну. Затем я натерла тело маслами, выщипала лишние волосы и сотворила три молитвы. Я благодарила духов Леопардовой реки, я пела гимны трехглазому Шиве и его могучему сыну Ганеше, я поклялась Матерям-волчицам, что вернусь.

Только потом я отодвинула засов и встретила луноликого красавца в своем лучшем наряде, состоящем лишь из ножных и ручных браслетов. Мы сплелись в самом древнем танце вселенной, которому не надо учить, я пережила долгий миг блаженства и только потом спросила:

— Как назвали тебя родители, воин?

— Я — Рахмани из дома Саади. А как же назвали тебя?

Вместо ответа я взяла в плен его хвост, и воин забыл, чего хотел.

Я видела, Рахмани не слишком доверял тому, что я считала главным компасом. Впервые оглядев подступившие зеленые скалы страны Бамбука, я сразу сказала, что со здешними людьми не стала бы воевать.

— Уж лучше воевать с пигмеями Плавучих островов, — заявила я с таким видом, словно дралась хотя бы с одним пигмеем.

— Почему ты так думаешь? — Рахмани с тревогой следил, как множатся протоки между островами, как причудливо изгибаются скалы, на вершинах которых поблескивает черепица пагод, как мягкой неслышной лавой спускается навстречу, с гор, розовый туман.

— Разве ты не замечаешь — здешние императоры за шесть династий правления построили лишь два удобных порта! Если вражеский флот попробует пристать, морякам даже негде будет вытащить лодки на берег. Но если даже моряки справятся, им придется почти сразу взбираться в гору. Без дорог, им придется рубить лес, а вечером их поглотит туман. Пока враги доберутся до ближайшего города, их перебьют по одному. И бить их будут не так, как привыкли в западных странах.

— А как же их будут бить?

Я не ответила на его язвительную улыбку.

— Я слышала, что в обители Хрустального ручья обучают, как нападать верху и снизу. Я слышала также, что в обители Утренней росы учат, как убивать плащом, зонтом, веером и всем, что попадет под руку. Я слышала, что в школе Небесного серебра пользуются мечами, собранными из шестидесяти частей, и мечи эти разрезают воина вместе с кольчугой… Вы будете следить за норами, а защитники холма спустятся с неба.

Юный капитан открыл рот, восхищаясь моей военной смекалкой. Не проходило дня, чтобы он не открыл в своей загадочной красавице новые чудесные дали. Я делала все, чтобы привязать его тысячей нитей.

— Но если ты предвидишь там опасность, как же ты одна доберешься до школы Хрустального ручья? — позволил он маленькую хитрость. — Ведь тебе неизвестен их язык, и неизвестно, в какой из лесных крепостей спрятана школа?

— Я пойду одна, не как враг, а как смиренный пилигрим. — Я тряхнула буйной копной волос. — Отчего ты не сказал императору, что уже поймал Нгао?

— Пусть он считает, что мы снова опустили весла. Он не намерен честно выполнить сделку. Обе джонки мы завтра пригоним к берегу и бросим возле деревни сборщиков крабов, в стороне от порта. Их найдут и немедленно доложат военному министру. Император наверняка пожелает сам взглянуть на Одноглазого Нгао, прикованного к мачте. Пожалуй, здесь соберется вся их знать…

— А вы нападете на их Храмовую гору?

— Мы обойдем остров и высадимся ночью. Не на берегу, а в ущелье. Никто не верит, что Трехбородый понесет судно в гору, но он умеет и это.

— Как же ты найдешь Камни, воин, если никто из чужестранцев никогда не возвращался живым с горы Четырнадцати пагод?

— У меня есть нюхач.

— Ты обо всем подумал, воин… — Я прижалась к нему в темноте, и Рахмани на несколько песчинок забыл свое имя. — Так позволь мне подумать о себе. Ты высадишь меня на джонке Нгао, должен же кто-то приглядеть за ним. Первыми приплывут те, кто грабит корабли, так происходит всегда. Я спрошу у них дорогу к школе Хрустального ручья. Не спорь со мной, воин… — Я запечатала его рот лучшей печатью, какую мог создать Всевышний, своими жаркими губами.

— Ты не назвала свое имя… — напомнил он.

— Имена без смысла засыхают и опадают, как прошлогодние листья, — засмеялась я. — Лучше тебе знать имя, которое я заслужила. Зови меня Женщина-гроза.