– Мордиган – бог города Зуль Бха Сейра, – возвестил хозяин постоялого двора с подобострастной торжественностью. – Он был богом с тех незапамятных времен, что теряются в памяти людей во тьме более глубокой, чем подземелья его черного храма. В Зуль Бха Сейре нет другого бога. И все умершие в стенах города уходят к Мордигиану. Даже короли и знать после смерти попадают в руки его жрецов. Таков наш закон и обычай. А очень скоро жрецы придут и за твоей нареченной.
– Но Илейт не умерла, – с жалобным отчаянием уже в третий или четвертый раз возразил юный Фариом. – Ее недуг – лишь мнимое подобие смерти. Уже два раза до этого она утрачивала все чувства, а ее щеки покрывала мраморная бледность, и кровь останавливалась так, что девушку почти нельзя было отличить от тех, кто покинул наш мир, но дважды она просыпалась вновь через несколько дней.
Хозяин с выражением полного недоверия взглянул на девушку, бледную и недвижную, точно сорванная лилия, лежавшую на убогом ложе в бедно обставленной чердачной комнате.
– Тогда тебе не следовало привозить ее в Зуль Бха Сейр, – заявил он с иронией. – Врач подтвердил ее смерть, и об этом уже объявлено жрецам. Она должна отправиться в храм Мордигиана.
– Но мы чужеземцы, и здесь ненадолго. Мы приехали из Ксилака, что на далеком севере, и этим утром должны были отправиться через Тасуун к Фарааду, столице Йороса, который лежит на берегу южного моря. Должно быть, вашему богу не нужна Илейт, даже если бы она была действительно мертва.
– Все, кто умирает в Зуль Бха Сейре, принадлежат Мордигиану, – нравоучительно сказал старик. – И чужеземцы тоже. Мрачная утроба его храма вечно разверста, и никто – ни мужчина, ни женщина, ни ребенок за все эти годы не ускользнул от нее. Вся плоть смертных должна, когда суждено, превратиться в пищу бога.
От этого елейного и напыщенного заявления Фариома затрясло.