Глава 18

Вильгельмсхафен – Нордкап

Северное море лодки прошли относительно спокойно – всего лишь три раза пришлось играть «срочное погружение», чтобы спрятаться от английских самолетов. Лодки проваливались в глубину, экипаж чутко прислушивался – не раздадутся ли взрывы на поверхности означающие, что лодку засекли, но все обходилось спокойно. Через некоторое время Видман по гидрофону передавал на другие лодки разрешение на всплытие и сам поднимался на мостик. Свежий воздух пьянил голову после вони лодочных отсеков. Только спускаясь в центральный пост с мостика лодки, можно оценить преимущества работы сигнальщика, или вахтенного, находящихся наверху. Запахи солярки, потных тел, хлора, подгнивающей пищи создавали в лодке такой аромат, что непривычного человека начинало тошнить. На поверхности шел дождь, Видман застегнул прорезиненный плащ под горло. Лодка ныряла в волнах тяжело, будто раненный дельфин. Волны разбивались о форштевень, катились по палубе и ударяли в рубку, окатывая всех находящихся в ней солеными брызгами.

– Видно что-нибудь? – спросил Видман у вахтенного.

– Справа за кормой, пятнадцать градусов, U-47. С нее только что передали, что у них все в порядке. Лодку капитан-лейтенанта Розе ни видно.

– Хорошо, – кивнул Видман, – внимательнее за небом.

– Есть.

Видман поднес к глазам бинокль, направив его на лодку Дана. U-47 то почти совсем скрывалась в волнах, и над водой торчала только рубка, то выныривала на несколько мгновений, обнажая крышки торпедных аппаратов. Замигал прожектор. Видман прочитал сообщение и усмехнулся – Дан жаловался, что утопил зажигалку и теперь, чтобы прикурить, приходится спускаться в центральный пост и просить огонька у старпома.

– Сигнальщик, передайте на сорок седьмую: немедленно прекратить демаскировать корабль.

Сигнальщик застучал шторками прожектора.

Кто-то торопливо поднимался из центрального поста, Видман посторонился. Из люка показалось довольное лицо Ридмайера.

– Только что передали по радио: в Датском проливе «Принц Ойген» и «Бисмарк» вступили в бой с английской эскадрой. Англичане потеряли линкор «Худ» – «Бисмарк» потопил его первым залпом, «Принс оф Уэльс» получил повреждения и оставил поле боя.

– И чему ты радуешься? – Видман скептически поджал губы.

– Если «Бисмарк» и «Ойген» прорвутся в Атлантику, они просто разметут все английские конвои, а нам будет куда как проще – англичане бросят на них все силы.

– «Хоум Флит» не допустит прорыва, попомни мои слова, Эрих. Дай бог, чтобы наши «утюги» успели вернуться если не в Готенхафен, то хотя бы в Брест.

– У тебя просто плохое настроение, – махнул рукой Ридмайер, – давай, сменю?

Видман спустился в центральный пост, окунувшись в удушливую влажную атмосферу лодки. Свободные от вахты дремали в койках, кто-то читал при свете тусклых ламп. Он давно перестал слышать постоянный шум, издаваемый бесчисленными механизмами корабля – по сути, подводная лодка представляла собой плавающий мини-завод со своей электростанцией, кое-каким оборудованием для ремонта, но, все же главной задачей ее было уничтожение боевых и вспомогательных кораблей противника. Может, именно поэтому Видману так не нравился этот поход.

Норвежское море встретило лодки ясной погодой. Лодки шли в кильватере на перископной глубине, когда акустик попросил Видмана подойти к нему.

– Что-то странное происходит с одной из лодок, господин корветен-капитан.

– Что именно?

– Лодка быстро погружается.

– На какой они сейчас глубине?

– Около ста метров и продолжают погружение.

– Попробуй вызвать по гидрофону, – приказал Видман.

– Один момент! Продувают цистерны, аварийное всплытие.

Видман вернулся в центральный пост, приказал поднять перископ. Через несколько минут он увидел, как лодка Гюнтера Дана выскочила из воды почти на полкорпуса и закачалась с борта на борт. Видман выругался – до берегов Норвегии было немногим больше десяти миль, а погода – лучше не придумаешь для самолетов-разведчиков.

– Всплываем, – скомандовал он.

По узкому трапу он поднялся к рубочному люку. Снизу его поджимали сигнальщик и вахтенный. Лодка всплыла, Видман отдраил люк и выскочил наверх. U-47 малым ходом приблизилась, и застопорила метрах в тридцати. Дан стоял на мостике без фуражки, сжимая в зубах свой вечный мундштук.

– В чем дело? – рявкнул в мегафон Видман.

– Рулевой спятил, – прикурив, флегматично ответил Дан, – переложил рули на погружение. Еле оттащили. Кричал, что хочет покоя и только там, на дне может его найти. Связали, вкололи успокоительное.

– Он что, новенький у тебя?

– Пятый поход, хороший моряк был. – Дан посмотрел за корму, – Смотри, похоже Розе разрешил команде принимать морские ванны.

Видман оглянулся и не поверил глазам – с лодки капитан-лейтенанта Розе кто-то прыгнул в море с козырька рубки и теперь размашисто плыл прочь от корабля. Вслед ему что-то кричали, кто-то, похоже, собирался прыгнуть следом, но его оттащили от борта.

– Задний ход, – скомандовал Видман.

U-61, подрабатывая дизелями, разворачивалась в сторону плывущего от нее человека. Тот оглянулся, словно проверяя, нет ли погони, и ушел под воду. Видман, затаив дыхание, обшаривал море в бинокль, ожидая, где вынырнет голова беглеца. На поверхности так никто и не появился.

Лодки поравнялись.

– Кто это был? – спросил в мегафон Видман.

– Сигнальщик, – невнятно ответил Розе, прижимая ко рту платок, – сначала просил, чтобы его выпустили через торпедный аппарат. Тишины хотел, покоя. Потом, вроде, успокоился, а когда всплыли, раскидал всех в центральном посту и прыгнул в море.

– Коллективное помешательство? – спросил появившийся на мостике Ридмайер.

– На двух разных кораблях? С одними и теми же симптомами? – Видман помолчал, еще раз оглядел море, – после разберемся. Сколько до точки рандеву?

– Около двухсот миль.

Видман поднял мегафон.

– Внимание, следуем прежним курсом на перископной глубине. Все вниз, срочное погружение.

Ночью всплывали заряжать аккумуляторы, к исходу вторых суток после инцидента вышли на траверз Нордкапа, и акустик доложил, что слышит шум винтов.

– Слева пятнадцать, похоже, транспорт. Идет малым ходом.

Видман приник к перископу. Видимость была не десяти кабельтовых – над морем низко висели тяжелые тучи, дул норд-ост, силой около пяти баллов. Танкер под шведским флагом двигался на пересечку курса.

– Всплываем. Передать на лодки Дана и Розе: пусть держатся на перископной глубине. Если это наш визави – я заправляюсь первым, затем Розе, последним – Дан.

На танкере, увидев всплывающую подлодку, застопорили ход. Замигал синеватый сигнальный прожектор.

– Наши, – кивнул Видман, опуская бинокль, – Эрих, подводи лодку поближе, будем принимать горючее.

Он спустился в центральный пост, прошел по отсекам. Матросы, предупрежденные в день выхода в море о переходе на другое судно, собирали вещи. Остающиеся провожали их тоскливыми взглядами – теперь предстояло вести вахты почти без подмены. Радист в наушниках что-то ловил в эфире.

Капитан танкера оказался отличным моряком – развернув корабль, он прикрыл лодку бортом от ветра и волн. С танкера уже спускали две шлюпки. Ридмайер руководил приемом топлива. Отправив шлюпки почти с половиной экипажа на танкер, Видман взял мегафон.

– Двадцать человек и командир десанта. Остальные – на другие лодки.

Солдаты в серо-зеленой форме сноровисто спускались в шлюпки по талям, и Видман одобрительно кивнул – ловкие ребята.

Шлюпки ткнулись в борт, первым на палубу перепрыгнул высокий офицер с ранцем за спиной и автоматом через плечо.

– Командир десанта, майор Нойберг, – на мгновение приложив руку к кепи с эмблемой в виде белого цветка, представился он.

– Корветен-капитан Видман. Сколько всего человек?

– Пятьдесят два.

– Так, с вами двадцать, на U-61 пятнадцать человек, на U-47 – семнадцать. Направляйте людей вниз, их разместят. А это еще кто? – Видман с недоумением смотрел, как из шлюпки неуклюже выбираются двое мужчин. Один коротышка в толстых очках и бородатый молодой человек.

Форма висела на них мешками и они были явно не из состава элитных спецчастей.

– О-о, – протянул Нойберг, – это очень важные ученые господа. Мне сказали, что я могу положить весь десант, включая и себя лично, но они должны остаться в живых. Сотрудники какого-то секретного института. Кстати, еще двое пойдут на других лодках.

Видман скептически смотрел, как «важные господа», поддерживаемые под руки, ковыляют по палубе.

– Ладно, мое дело – доставить вас на место.

– И поддержать огнем, – добавил майор, – до непосредственной высадки на берег десант весьма уязвим.

– Что смогу, сделаю, – сухо сказал Видман.

Лодка приняла десант и, уступив место U-61, погрузилась. Нойберг с интересом оглядывал тесное помещение центрального поста.

– Тесновато у вас, Видман. Скажите, здесь всегда такой запах.

– О-о, господин майор, сейчас еще свежо, как в сосновом бору после дождя!

– Н-да, – поежился майор. – Вы не могли бы показать мне вши карты?

– Пожалуйста, – Видман расстелил на штурманском столике карту с маршрутом.

Нойберг достал из ранца планшет, вынул из него несколько снимков.

– Это фотографии побережья, сделанные нашими самолетами. Давайте сверим курс, исходя из конечного маршрута.

Видман склонился над фотографиями. На снимках были отчетливо видны здания в нескольких десятков метров от берега.

– Вот наша цель, – Нойберг ткнул пальцем в карту, – засекреченный лагерь русских. Готовят то ли новое оружие, то ли проводят какие-то научные опыты. Больше меня знают эти господа, – он кивнул в сторону жилых отсеков, куда проводили толстяка и бородатого парня. – Ваша задача подойти как можно ближе к берегу и поддержать высадку огнем, если понадобится.

– Глубины известны?

– Нет.

– Плохо. Не хватало сесть на камни у русских берегов.

– На войне без риска не бывает, господин корветен-капитан.

– Но войны с русскими еще нет.

– Поверьте, это дело недалекого будущего.

– Даже так?

К Видману подошел радист, протянул листок бумаги.

– Передали по УКВ с U-61.

Видман пробежал глазами по листку, передал его майору.

– Вы что-нибудь понимаете?

– На лодке обнаружена психоэнергетическая аномалия, проверьте ваш корабль. Вассерман, – прочитал вслух Нойберг.

– Кто это – Вассерман? И что такое «психоэнергетическая аномалия»?

– Я знаю не больше вашего. Вассерман – один из ученых. Что ж, пойду, позову пассажиров.

Толстяк явился, что-то дожевывая, молодой человек, наоборот, был почти зеленого света. Обстановка подводной лодки его явно угнетала. В руках он держал плоскую коробку с кольцевой антенной.

– Господин капитан, на борту не было необъяснимых явлений? – обратился к Видману толстяк.

– Пока нет. Хотя, постойте. Сутки назад один из экипажа U-61 бросился в море. На другой лодке сошел с ума рулевой. Симптомы были схожие – им внезапно потребовалась тишина и покой, который они полагали найти на дне моря.

– Угу, – пробормотал толстяк, – очень хорошо! Герхард, приступим, – кивнул он молодому коллеге.

За полчаса, под недоуменными взглядами команды, они обшарили лодку с носа до кормы. Бородатый парень шел впереди, держа свой прибор на вытянутых руках, а толстяк руководил им, указывая, какие места стоит проверить более тщательно.

– Все в порядке, господин капитан, – сказал толстяк, закончив обход, – с вашим кораблем все в порядке.

– Благодарю вас, – иронически склонил голову Видман, – стало быть, мы можем продолжать движение?

– Конечно, – толстяк будто и не заметил издевки, – прошу вас.

Видман проводил его глазами и вернулся к картам.

– Когда будем на месте? – спросил Нойберг.

– Ночи здесь короткие, а скоро их и вовсе не будет, – задумчиво ответил Видман, – значит, большую часть придется идти в подводном положении. Полагаю, около пяти суток, майор. Вас это устраивает?

– А что от меня зависит, – пожал плечами Нойберг, – пять, так пять.



Дальний бомбардировщик-разведчик Fw-200 CONDOR стартовал с аэродрома Хебугтен на севере Норвегии в четыре часа утра. Через два часа, поднявшись к северу, он повернул на Восток, нарушив границу Советского Союза в районе семьдесят четвертой параллели. Еще через три часа полета на высоте четыре тысячи метров, он пересек архипелаг Новая Земля с запада на восток в районе Крестовой Губы. Развернувшись над заливом Медвежий, самолет снизился до пятисот метров и, пройдя вдоль восточного побережья архипелага до залива Литке, лег на обратный курс. В пятидесяти километрах от поселка Малые Кармакулы с самолета был выброшен десант в составе пяти человек.

Fw-200 был засечен постами воздушного наблюдения полуострова Рыбачий, но поскольку нарушения воздушных границ СССР немецкими самолетами стали в последнее время повсеместными, перехват разведчика осуществлен не был и цель его полета осталась неизвестной.

Парашютисты приземлились компактной группой. Определившись на местности, десант разделился: трое направились к поселку Малые Кармакулы, двое – в сторону спецлагеря. Обе группы имели радиопередатчики. В задачу первой группы входило обнаружение радиостанции на территории поселка и корректировка артиллерийского огня с подводной лодки. Вторая группа имела цель, заняв господствующую над территорией лагеря высоту, координировать действия высадившегося с подводных лодок десанта.

* * *

Новая Земля, спецлагерь «Бестиарий»

Барченко оглядел собравшихся поверх очков, ожидая, пока они рассядутся по местам. Собрались все, даже Бельский, последнее время игнорирующий общество и стремившийся к уединению, сидел, выпрямившись, и курил трубку короткими быстрыми затяжками. Лада и Назаров стояли возле двери, чуть касаясь плечами, и Барченко сразу понял, что они не видят его и, скорее всего, не услышат, что он будет говорить, поскольку всецело заняты друг другом и наслаждаются возникшей между ними близостью, если не телесной, то духовной, уж точно. Кривокрасов сидел рядом с Марией, что-то в полголоса ей рассказывая, а она внимала ему с легкой усмешкой уверенной в себе женщины. Встретив взгляд профессора, она вопросительно изогнула бровь: мол, сейчас-то вы чем недовольны? Шамшулов стоял в одиночестве возле окна, всем видом показывая, что хоть вы и считаете, что мое присутствие необязательно, у меня на этот счет собственное мнение.

– Товарищи, – призывая всех к вниманию, Барченко негромко хлопнул в ладоши, – у меня для вас весьма невеселые новости…

– К нам едет ревизор, – пробормотал Кривокрасов довольно громко, вызвав улыбку на лице Санджиевой.

– Михаил Терентьевич, прошу вас, не время для шуток. Итак, все вы знаете, что мы здесь работаем, или, вернее, готовим почву для эксперимента, имеющего непосредственное отношение к обороноспособности страны. Подготовка находится в завершающей стадии и, надеюсь, в скором времени, мы сможем реализовать наши планы. Однако, возникло э-э…, возникли обстоятельства, способные прервать эксперимент и ставящие под угрозу не только его проведение, но и существования лагеря, как научного центра, и представляющие опасность …

– Василич, в натуре, я ни хрена не понимаю. Ты можешь нормально сказать, че за дела? – подал голос Межевой, с комфортом развалившийся на койке.

Барченко досадливо крякнул, обежал всех взглядом. Недоумение было не только в глазах Межевого. Серафима Григорьевна Панова, близоруко прищурившись, шевелила губами, словно пробуя на вкус полузнакомые слова, произнесенные профессором, Собачников склонил голову к плечу, как делал всякий раз, когда между ним и Барченко возникало непонимание, Илья Данилов застыл с каменным лицом, но, судя по всему, тоже не понимал, о чем речь.

– Ну что ж, постараюсь выразить свою мысль коротко и ясно. Александр Владимирович, вы меня очень обяжете, если вернетесь на грешную землю.

– Да, – глаза Назарова приняли более осмысленное выражение, – слушаю вас, профессор.

– Благодарю вас, – чуть поклонился Барченко, – если суммировать все, что я хотел бы донести до всех, то коротко это прозвучит так: в ближайшие недели, возможно счет уже идет на дни, гитлеровская Германия осуществит нападение на Советский Союз… Александр Владимирович, дайте мне договорить! В преддверии начала войны силами войск специального назначения, при поддержке института «Аненербе» [16], будет нанесен удар по скоплению носителей эзотерических корней русского этноса, с целью нанесения фатального ранения России на уровне эгрегора…

– Опять по-китайски заговорил, – вздохнул Межевой.

– Короче, на остров будет высажен десант, – потеряв терпение, рявкнул профессор, – нас или захватят и отправят в Германию, или просто перестреляют! Теперь понятно?

– Так бы сказал, – кивнул головой Межевой, – значит, надо делать ноги, пока немец шухер не навел. А не то салазки загнут…

– Откуда сведения о начале войны, о десанте? – спросил Назаров.

– Сведения из надежных источников, поверьте, Александр Владимирович.

– Время нападения, численность десанта? – так же деловито осведомился Назаров.

– Я полагаю, человек сорок – пятьдесят. А времени у нас не более двух-трех дней. В последний раз мы засекли подводные лодки с десантом недалеко от побережья Норвегии.

– У вас есть какие-то соображения, профессор?

– Эксперимент необходимо провести, во что бы то ни стало. Вот все, что я могу сказать.

– Профессор, вы говорили, что можете связываться с вашими соратниками по своим каналам. Пришло время…

– Да, Александр Владимирович, я подумал об этом, – Барченко обернулся к сотрудникам, – Шота Георгиевич, можно вас на минутку.

Они отошли с Гагуа в сторону. Выслушав профессора, тот, жестикулируя, попытался ему что-то доказать, но Барченко только покачал головой и Гагуа, покосившись на Назарова, вышел из барака.

– Какие-то проблемы, профессор?

– Нет, проблем никаких. Шота Георгиевич предложил свернуть эксперимент и отходить в сопки прямо сейчас. К сожалению, отложить эксперимент невозможно – это не в моих силах. Остается только надеяться, что мы успеем. При поддержке с материка, или без нее. Вот так, уважаемый Александр Владимирович.

Назаров задумался, потом заговорил отрывисто, будто уже отдавал приказы:

– Прежде всего, следует известить Большую Землю, наладить оборону берега и лагеря, предупредить ненцев в стойбищах на побережье и население в поселках Малые Кармакулы и в Белушьей Губе. В Красино мы, скорее всего не успеем. Профессор, составьте план работ с учетом обстоятельств. Я организую оборону, – обернувшись к Ладе, он посмотрел ей в глаза, – все будет в порядке, Лада Алексеевна. Не беспокойтесь. Михаил, пойдем-ка со мной.

Кривокрасов поднялся с места, Санджиева с неприязнью на Назарова, но промолчала.

На улице царила настоящая весна: солнце уже чувствительно пригревало, что особенно ощущалось в безветрии укрытого в низине лагеря. У ворот прохаживался часовой, еще один бродил вдоль колючей проволоки по периметру лагеря. Возле казармы, на натянутых между врытых столбов веревках, сушилось нижнее белье бойцов взвода охраны. Трое солдат долбили за казармой мерзлую землю – Войтюк решил устроить там выгребную яму. Над берегом вились птицы, их крики доносились даже сюда. «Не иначе, хищник к гнездам подбирается», – решил Кривокрасов.

– Михаил, – обратился к нему Назаров, – я организую посты вдоль берега, а ты отойди от лагеря примерно на километр, определи возможные направления подхода с суши, наметь секреты. Конечно, скорее всего, атакуют с моря, но пренебрегать возможностью нападения из глубины острова тоже не стоит. Сможешь?

– Сделаем, – кивнул Кривокрасов, – кого пошлешь на радиостанцию?

– Думаю, Собачникова.

– Толково. Ладно, пойду собираться.

– Давай.

Назаров направился к казарме, а Михаил пошел к домику коменданта.

После ухода Назарова и Кривокрасова в бараке повисло молчание. Барченко подождал, ожидая, что кто-нибудь выскажется, вздохнул.

– Ну, товарищи, какие будут предложения.

Все словно ждали этого и заговорили почти одновременно:

– Ноги делать…

– Накрою всех шапочкой – японец не сыскал, так и немец…

– Холера ясна…

– Вы – мужчины, вам воевать, а нам – очаг хранить…

– Вы уверены, что нас хотят убить?

– В тундру уходить, однако…

Барченко поднял руку, призывая к тишине.

– Давайте, все же, по очереди высказываться. Майя Геннадиевна, что вы хотели спросить?

– Я хотела узнать, откуда у вас такая уверенность, что нас хотят убить, или отправить в Германию?

– Исходя из того, что я говорил, по поводу носителей корней русского…

– Я это слышала, – Боровская нетерпеливо взмахнула рукой, – вы уверены, что цель готовящегося эксперимента не известна сотрудникам «Аненербе»? Что, если они намерены просто отстранить вас от участия в контактах с працивилизацией? Если, конечно, ваша теория «Золотых ворот"» верна.

– Исключено, – профессор отрицательно покачал головой, – это исключено. Я объясню почему: режим, установленный в фашистской Германии основан на подавлении свободной личности. Смещение понятий добра и зла, общечеловеческих ценностей…

– Вы говорите с точки зрения типичного представителя планетарного социума, Александр Васильевич. Вам не приходило в голову, что понятие добра и зла есть продукт эволюции исключительно человеческого сознания? Что вы знаете о працивилизации, об их понятиях что хорошо, и что плохо? Кто мы для них, в конце концов: насекомые, суетящиеся в своем муравейнике, или объект их собственного эксперимента, который может, продолжается, а может уже вышел из-под контроля? Что, если они давно махнули на нас рукой, предоставив нам развиваться вне их контроля и интересов? Где гарантии, что открыв ворота в их мир вы не пустите к нам чудовищ, с совершенно иным мышлением, системой ценностей, да просто с отличным от нашего социальным устройством. Что может быть хорошо для них – неприемлемо для человечества, как в глобальном, так и в индивидуальном масштабе! Что, если они начнут устанавливать свои порядки, не спросив нашего мнения, как мы не спрашиваем муравьев, прокладывая дорогу через муравейник?

– Ну, знаете, Майя Геннадиевна, от вас я такого не ожидал! – всплеснул руками Барченко. – В конце концов, наша цивилизация – плоть от плоти, кровь от крови…

– Но мы миллионы лет развивались самостоятельно!

– Откуда вы знаете?

Мария Санджиева решительно поднялась.

– Так, когда договоритесь до чего-то конкретного, тогда позовете.

Вызывающе покачивая бедрами, она вышла из барака. Лада растерянно смотрела то на Барченко, то на Боровскую. Межевой пускал кольца дыма от самокрутки и тщился пропустить сквозь них струйку дыма, Гагуа с интересом слушал возникший спор. Бельский выбил трубку в пустую консервную банку и встал с места.

– Господа! Вам не кажется, что сейчас не время для теоретических изысков? Я знаю, на что способны диверсионные подразделения вермахта – я с ними встречался…

– Не вермахт, уважаемый Стефан Дмитриевич, а вероятнее всего СС!

– Это еще хуже. С вашего позволения, я лучше предложу свои услуги капитану Назарову, а чем у вас тут все закончится – сообщите мне позднее.

– И я, пожалуй, пойду, – пробормотала Панова, – ты, Лександра, – сказала она, проходя мимо Барченко, – не горюй шибко. Я ж говорю: шапочкой накроемся и пересидим лихих людей.

Барченко растерянно проводил ее глазами, оглядел оставшихся.

– Так че делать будем, начальник?

Загрузка...