Золотой воин

5

В этот день гребцов не кормили, по верхней палубе кто-то ходил, велись разговоры на непонятном языке, эти голоса, скорее всего, принадлежали молоканам. Пару раз они заглядывали на нижнюю палубу через пролом, и тогда гребцы замирали. Под вечер пришел незнакомый кузнец, перепуганный, с исцарапанным лицом, и молча оставил молот и обечайку, с помощью которой можно было расковаться.

– Это чтобы сами в отхожее место ходили, – догадался один из гребцов и принялся себя расковывать. Освободившись, отдал инструменты другому, а сам побежал по нужде.

Один за другим вскоре освободились все гребцы, однако они понимали, что это никакая не свобода, просто присматривать за ними было некому.

На воду решили установить строгую норму, ведь никто не знал, скоро ли пополнят запас новые хозяева. А выйти наверх и спросить молоканов никто не решался, уже то, что гребцы еще дышали, было большой удачей.

У Питера появилась возможность поговорить с Крафтом, и они общались вполголоса, то и дело посматривая на дверь «колодца» и в пролом в верхней палубе.

– Что, думаешь, с нами будет? – спросил Питер.

– Наверное, загонят до смерти, – со вздохом сказал Крафт. – В порт нас не повезут, им куда-то плыть надо.

Спать легли, едва спустились сумерки, постелью стал настил, забрызганный кровью барабанщика, да своя рука под головой. Другой рукой Питер придерживал цепь, что опоясывала его, снять ее он не решался, ведь Рыжий, Бычок и другие тоже ходили перепоясанными, опасаясь показаться новым хозяевам излишне дерзкими.

На другой день с самого утра на палубе началось какое-то движение.

– Должно, перегружают чего-то, – предположил Рыжий, поглядывая на пролом. Галера, с которой вчера атаковали судно Эрваста, находилась совсем рядом, было слышно, как поскрипывают наведенные с нее мостки.

Причина этого шума вскоре стала понятна – пара незнакомых матросов, столь же перепуганных и немногословных, что и вчерашний кузнец, спустила на нижнюю палубу бочку со скверно посоленной рыбой и два джутовых мешка с земляными орехами.

После голодных суток эта еда была принята с благодарностью, гребцы разобрали рыбу, но много не ели и вскоре половину вернули обратно в бочку – рыба воняла. А вот орехи пришлись кстати, должны быть, их сняли с какого-нибудь «купца».

Целый день галера дрейфовала на солнцепеке в сцепке с другой галерой. На нижней палубе дремали, здесь было прохладней, чем наверху. Питер поспал с полчаса, потом сходил в нужник и, вернувшись на скамью, принялся вспоминать, как жил с дядей в Гудбурге, как учился в малкуде. Теперь это казалось ему жизнью другого человека, настолько сильно все переменилось.

«Для чего я живу, если все так плохо? Наверное, по привычке. Я привык жить и выживать».

Очередная ночь прошла в дрейфе вместе с сорокавесельной галерой, наутро опять принесли рыбу и орехи, хотя вчерашние еще не кончились, но отказываться никто не стал, невольники лучше других знали, что запас никогда не помешает.

Еще до обеда стали поднимать парус, было слышно, как рычит на малочисленных матросов какой-то молокан. Скрипнув, заработал руль, галера качнулась и пошла поперек волн.

– Наконец-то, – с облегчением выдохнул Бычок. И он, и остальные гребцы с охотой приняли бы прежние порядки с кормежкой по часам и понятными действиями охраны. Сейчас все пребывали в состоянии неопределенности, и это было самое тяжелое.