Золотое время

Глава 1. Странное пробуждение

Тьма. Ничто. Пустота и голос, который говорит ему из невидимых глубин:

— Вспомни, кто ты…

Тяжело и больно, когда тебя так будят. Все же он пытался ответить. И не мог. Он сказал:

— Я не знаю…

— Нет, ты знаешь. Ты сможешь вспомнить, если постараешься. Кто ты?

Голос все мучил его холодно и настойчиво, и, чтобы это прекратилось, он в отчаянии пытался вспомнить. Казалось, он должен знать… Он знал когда-то…

— Я…

Пауза. Нащупывание чего-то рядом, и затем:

— Я Феннвей.

— Ага, — сказал голос — Хорошо. Вот видишь, ты знаешь, ты можешь вспомнить… Ну, а теперь, где ты, Феннвей? Где?

Он опять ответил:

— Я не знаю.

Туманы были густы, и он начал уставать.

Но голос продолжал:

— Ты идешь, Феннвей. Кругом — улица, дома, люди. Куда ты идешь?

И вдруг он понял, что знает. Конечно, знает. Он, должно быть, уснул, и ему пригрезилось, что он не знает. Он шел по Американской авеню. Он только что покинул свою контору в Центре Рокфеллера. Сгущались сумерки, падал мелкий снег. Ему видны были громадные башни города, устремленные в небо, на их выступах белел снег, они сияли мириадами окон, а выше, в дыму, мелькали огоньки самолетов.

Он сказал, отвечая голосу:

— Я в Нью-Йорке. Сейчас зима, и я иду домой.

— Хорошо. А теперь — год. Какой сейчас год, Феннвей?

— Я устал, — сказал он. — Я хочу спать.

— Назови мне год, Феннвей. Год.

Он неуверенно сказал:

— Год, когда я родился, год, когда я женился, год, когда у меня родился сын. Тот год, этот год… Я не… Да, 1987.

Он устал. Голос начал ослабевать, спасительная тьма усиливалась.

— Феннвей, — ему показалось, что голос задрожал от сильного возбуждения. — Феннвей, а Цитадель. Ты знаешь о Цитадели?

— Цитадель? — Какая-то струна внутри дрогнула от прикосновения этого слова, струна страха, обреченности и отчаяния.

— Может быть, этого не случится, — пробормотал он. — Может быть, они ошиблись. Цитадель… Я не могу думать о Цитадели. Дайте поспать!

И он дал себе упасть в объятия тьмы. Откуда-то издали он услышал голос, называющий его имя, и другой голос, который предупредил:

— Осторожнее, не принуждай его. Ты же знаешь, как это опасно…

На мгновение ему почудилось, будто он видит их лица, громадные, колеблющиеся в пустоте, что была над ним. Бородатые, светлые и ненавистные лица мучителей. Ему показалось, будто он слышит голос, который сказал со сдерживаемым торжеством:

— Еще раз. Еще раз — и он вспомнит.

Затем все пропало: и видение, и звук, и любое другое ощущение. Был только сон, глубокий-глубокий, была ночь безмолвия и забвения.

Дневной свет. Узкий луч света, красный, скорее ржаво-красный, на каменном полу. Он долго лежал, глядя на свет, не понимая, откуда он, не понимая ничего. Голова у него была тяжелая, будто тележка с железным ломом.

Он был заперт в крохотной каменной каморке. Было очень тихо. И, если не считать одного-единственного луча света, — темно. Он не мог вспомнить, видел ли он это место когда-либо раньше. Он взглянул на светлый луч и принялся размышлять, и размышления эти были долгими и туманными.

Он думал, кто он, где он и почему.

Когда-то он знал. Когда-то он помнил имя, место и причину.

Но они ушли за пределы воспоминаний. Он подумал, что это должно было испугать его. Но нет, ничуть, он был растерян, обеспокоен, но не испуган. Не сильно испуган.

И вдруг он что-то вспомнил, дрожа и покрываясь холодным потом. Смутные, разбитые образы закружились в его мозгу, слишком бесформенные, чтобы их ухватить. И он закричал:

— Я не могу вспомнить!

Крик этот был всего лишь негромким стоном. Он глухо отразился от камня, эхо было тяжелым, похожим на смех.

Он оглядел себя. Он увидел свои ноги, обутые в сандалии из сыромятной кожи. Длинные, загорелые, мускулистые ноги, отмеченные старыми шрамами. Полоска белой ткани тесно охватывала узкие бедра, а выше шел плоский загорелый живот.

Он принялся изучать свои руки. Они были сильными, но особого значения это не имело. Он поднял их и ощупал лицо. Твердые, выдающиеся вперед скулы, глубокие впадины. Он пробежал пальцами по коротко остриженным волосам и не узнал, какого они цвета, как он не знал, какого цвета его глаза. Не знал и своего имени.

Это скверно, когда ты заперт в каменном мешке, да еще и без имени. Он стоял неподвижно, пока не прошел спазм.

Его потянуло к лучу света. Три медленных, неуверенных, шага, и он приник лицом к узкому окошечку, глядя наружу — наружу и вниз, и далеко вперед. И снова на коже выступил холодный пот и возникла дрожь от тревожного чувства, что воспоминания его прячутся буквально за порогом разума.

Медное солнце висело в небе, и небо тоже было медным и густым, пересеченным облаками красной пыли, сгущавшимися до пурпура там, где пыль касалась далеких холмов. Он поглядел в небо, и что-то сказало внутри него: «Небо не такое», — но не сказало, почему.

Внизу, у подножия гранитных скал, которые, казалось, бесконечно падали оттуда, где он стоял, раскинулся город. Огромный город. В нем было множество зданий, некоторые — большие, построенные из камня, некоторые — из дерева, некоторые — из кирпича, и кроме них — бесчисленные скопления крохотных хижин, похожих на земляные наросты. Великолепный город под медным небом, окрашенный в мрачные тона. Богатый город. С высоты виднелись заполненные людьми и животными рыночные площади, линии улиц, переулков и переплетающихся аллей, стойла, загоны, дороги, которые вели из города и в город. Городской шум долетал до него, приглушенный расстоянием, — гул множества голосов и отзвук большого движения.

Огромный, богатый, оживленный город. Но опять что-то сказало внутри: «Все не так». И почудилось вдруг: точно по воле богов выросли белые башни до самого неба, наполненные светом и звуками, а кругом — шуршанье колес, рев моторов и мельтешение крыльев в закатном небе. Все это промелькнуло, точно клок дыма, уносимый ветром, и тут же исчезло, нерассмотренное и непостигнутое, словно ничего никогда и не было.

Он стоял все там же, уныло глядя на город и на просторы, раскинувшиеся за ним, с зеленеющими кое-где лесами, ухоженными лугами и крышами деревень. Были там и речушки, и три широкие дороги, которые вели вдаль, к холмам. Над дорогами клубилась пыль, поднятая всадниками и пешеходами.

Тени не изменялись. Солнце неподвижно висело в небе. Он не знал, как долго оно так стоит. Время отсутствовало, в этом тоже было что-то не то, в этом красном неподвижном солнце и пыльном небе.

Откуда-то сверху, похоже, с крыши здания, где он находился, послышался удар гонга. От этого удара содрогнулись каменные стены, эхо прокатилось над землей, торжественное и грозное, и он подумал, что это, наверное, должен быть здоровенный гонг, изготовленный гигантами. Когда звенящие раскаты угасли, мир, казалось, наполнился молчанием.

Внизу успокоился город. Затихли голоса, опустели улицы и рыночные площади. За городом, на равнине, караваны свернули с дорог и расположились на отдых под кронами деревьев. Деревни тоже стали безмолвны. Мир уснул.

А солнце так и не стронулось с места.

Он опять испугался. Город и равнина лежали под остановившимся солнцем неправдоподобно тихие, будто мертвые. Он отвернулся от узкого, как щель, окна. В одной из стен была железная дверь, низкая и тяжелая. Он забарабанил в дверь кулаками. Он закричал. Он повторял это снова и снова, пока не охрип и не разбил в кровь руки. Ответа не было. Ни звука не раздавалось снаружи. Он возвратился обратно, к скамье, на которой проснулся. На полочке, близ скамьи, он увидел кувшин с водой и глиняную тарелку с мясом и черным хлебом. Он не был голоден. Он отпил из кувшина, а затем уселся и, обхватив голову руками, заставил себя вспоминать, догадываться. И это было так же бесполезно, как и колотить в дверь.

На глаза ему опять попались вода и пища. И тут его осенило.

— Кто-то придет, — прошептал он. — Рано или поздно кто-то придет с едой. А они знают. Они скажут мне, кто я.

Он их заставит сказать, кто он, где он и почему. Он снова задрожал, но теперь уже не от страха, а от надежды. Он ждал, сложив свои загорелые руки, жилистые и грубые.

Он ждал.

Стена и железная дверь были, по-видимому, очень толстыми, потому что он ничего не слышал, пока не раздался звук осторожно отодвигаемого засова. Он лег на скамейку и притворился, что крепко спит. Второй засов. Третий. Дверь распахнулась внутрь.

Послышались легкие шаги по камню. Подглядывая сквозь ресницы, он сумел рассмотреть в полутьме только неясную маленькую фигурку, которая подошла и склонилась над ним.

Он протянул руки и схватил ее.

Глава 2. Арика

Тот, кого он держал, вел себя как маленькая пантера. Он одной рукой зажал неизвестному рот, чтобы тот не закричал, затем поднялся и, преодолевая сопротивление, поволок того ближе к свету. И увидел, что поймал девушку.

Волосы у нее были черные, глаза — два темных огонька, сверкающие над краем его ладони. Так он держал ее с минуту, глядя в дверной проем и прислушиваясь. Затем прошептал:

— Перестань брыкаться, и я уберу руку. Но один звук — и я тебя убью.

Она кивнула. Он осторожно отвел руку от ее лица. Он увидел острый подбородок, алый рот, оскаленные зубы — кошачье лицо, хищное, испуганное, смышленое. Но видел он это лицо лишь одно мгновение. Черты его тут же смягчились, кошачий взгляд пропал, пропала резкость, он подумал, что ему это всего лишь померещилось. Теперь глаза ее стали ласковыми и печальными, как и голос, который прошептал:

— Почему ты со мной так обращаешься? Разве ты меня не помнишь? Я же Арика.

— Арика, — медленно повторил он. И снова: — Арика? — Его пальцы сжали ее руку. — Нет, я тебя не помню, Арика. — Он начал трясти ее непонятно зачем, туго соображая, что он делает. — Я тебя не помню. Я ничего не помню. Кто я? Скажи мне, кто я?

Темные глаза наполнились жалостью.

— Так уже было. Но я думала, что ты меня вспомнишь. Всего четыре ночи назад я приходила, чтобы сказать тебе, что для побега все готово. — Она умоляюще дотронулась до него. — Не тряси меня так. Я не знаю, кто ты и откуда, и даже — почему ты здесь. Я знаю только, что ты — человек, что ты — в плену, а я ненавижу новчей.

Он полуосознанно услышал это и ощутил сокрушительное разочарование. Но, сдвинув брови, он поглядел на девушку и спросил:

— Так сейчас ночь? Разве это — ночь?

— Ты должен был слышать гонг.

— Ночь! — Взгляд его переместился на луч света. И, словно что-то нащупывая, он выговорил: — Темнота.

И почувствовал, как девушка задрожала.

— Не говори это слово. Оно такое же злое, как и новчи. Пусти меня, мы потом поговорим, когда будет безопасно. Ну, идем, нам далеко надо уйти, пока гонг не возвестит день.

Он медленно отпустил ее. Все, что она сказала насчет побега, дошло до него. Возникло страстное желание выбраться из этого каменного мешка, и все-таки он боялся того мира, который видел через окно, мира, казавшегося до странного неправильным.

— Ночь, — опять сказал он.

Закат, сумерки и тьма. Человек, идущий в сумерках. Куда-то направляющийся…

Перед глазами у него все поплыло, и он подумал на мгновение, что завеса приподнимается. Он хрипло выкрикнул:

— Фенн!.. Меня зовут Фенн!.. — и тут же закрыл лицо руками и прошептал: — Я не знаю, я не могу вспомнить, все исчезло.

Она тут же подхватила первый слог его имени.

— Ты вспомнишь, Фенн. Но сейчас надо идти. Я всего лишь храмовая рабыня. Если меня поймают… — Она вздрогнула и добавила: — У тебя не будет другого случая.

Она потянула его за руку, и он позволил вывести себя за железную дверь в коридор, погруженный в глухую тьму. Мысленно он все повторял это слово: «Фенн», — но по-прежнему ничего не мог понять. В какой-то мере это было похуже, чем оставаться безымянным, — называться именем, которое ничего не значит.

Девушка Арика уверенно вела его вперед. Коридор был коротким, чуть длиннее лестничной площадки. Дальше оказались вырубленные в толще камня ступени, которые круто вели вниз. У самых ступеней Арика сделала знак остановиться.

— Ни звука, — прошептала она. — Здесь опасно.

Она осторожно спустилась на несколько шагов по каменной лестнице. Фенн ничего не мог увидеть в сплошной черноте. Затем показалась полоска неясного света, расширилась, и Фенн увидел, что каменный блок беззвучно повернулся вокруг оси и образовалось отверстие, достаточно большое, чтобы прошел человек.

Арика опять настойчивым жестом призвала его к молчанию. Она шагнула в проход, Фенн — следом за ней. Каменный блок позади вернулся на место и вновь стал частью стены.

Арика бросила на Фенна скорый взгляд, словно ожидая похвалы за свою находчивость, и Фенн сообразил, что каменный блок, коридор и камера были настолько великой тайной, что она вообще не должна была знать об их существовании.

Они стояли теперь в закутке не более трех футов шириной. Позади была стена. Впереди — завеса из какой-то тяжелой черной материи. Высоко над головой и стена, и завеса исчезали в густой тени. Девушка опять сделала знак рукой, держась поближе к стене, чтобы не коснуться завесы и не произвести шума. Фенн повторял каждое ее движение с величайшей осторожностью.

Воздух был тяжелым и тихим, и было в здешнем молчании нечто такое, из-за чего напрягались нервы. Стена все изгибалась и изгибалась, и казалось, этому не будет конца. И они, как мыши, крались в узком пространстве позади черного занавеса, такого же бесконечного, как и стена. Фенна снедало величайшее любопытство, столь же сильное, сколь и чувство неловкости. Наконец Арика остановилась, и он, прижавшись ртом к самому ее уху, шепнул, указывая на занавес:

— Что там?

Она поколебалась. Затем улыбнулась — недоброй улыбкой. Не касаясь занавеса, она изучала его, пока не нашла места, где он разделялся надвое. Очень медленно, очень осторожно она раздвинула края, так, чтобы образовалась щелочка, через которую он мог посмотреть.

Он увидел большой сводчатый зал, утопающий во тьме. Как обширен был зал, как высок, трудно было сказать, но казалось, высотою он был до неба, а шириною — в полземли. И опять где-то в глубине мозга зашевелились мучительные воспоминания.

Он знал, что все это обман. Черная завеса прикрывала обычные стены из камня, и свод наверху был точно так же окутан темной тканью. Но в черном небе сияли крохотные бриллиантовые огоньки, яркие, великолепные, и оно было ими усеяно так густо, что все пространство внизу полно было бледным свечением, свет отражался еще и от белых гор и долин. Фенн знал, что горы всего лишь нарисованы на черной ткани, а белое вещество внизу было просто-напросто камнем. Но холод благоговения и узнавания пробежал по спине, и голова его закружилась.

Где-то, когда-то прежде он уже видел эти огни в ночном небе и знал, что это такое белое на земле.

Голос Арики едва слышно прошептал ему в ухо: «Это храм Вечной Ночи. Видишь, вон они спят, новчи-жрецы, пытаясь умилостивить своих темных богов».

Он увидел их, и чувство узнавания тут же пропало. Какую бы ночь, какую бы зиму он ни помнил, у них ничего общего не было с этими. А те спали на подстилках из белого меха, ряд за рядом, — те, кого она назвала новчами-жрецами. И они не были людьми.

Или — были? Тела у них были как у Фенна, разве что с виду неправдоподобно мускулистые и сильные, как у львов. И, подобно львам, они обросли шерстью. Видно было, как мягко поблескивают их шкуры, длинные волосы и шелковистые бороды. Пожалуй, они даже были красивы. Были среди них и светлые, и темные, и рыжеватые, и пепельные, — всех тех оттенков, каких у людей бывают волосы. И несмотря на их силу, несмотря на этот блестящий мех, в них не было ничего звериного. Они скорее показались Фенну существами выше его самого, подобно тому, как сам он был выше животных.

«Это все их лица, — подумал он. — Их холодные, мудрые, жестокие, прекрасные лица, даже во сне полные знания и силы».

Внезапно его охватил дикий страх: подобные лица он уже видел раньше. Где именно, его затуманенный разум не мог вспомнить, но он знал — лица эти связаны были с чувством муки, боли, утраты.

Затем он поднял глаза к испещренному огнями своду, глянул во тьму и на блестящие холмы. Он увидел ужасающую дикость этого хитро выполненного пейзажа с далеким равнодушным небом и белыми пиками, острыми, будто клыки хищников, — пейзажа, полного ненависти к людям. Внезапная неприязнь и страх поразили его. Он шагнул назад, отвернув лицо, и Арика тут же опустила край занавеса. Он увидел, что она все еще улыбается этой своей непонятной, загадочной улыбкой. Она повернулась к стене, и пальцы ее уверенно заскользили по камням. И вдруг бесшумно отворилась еще одна дверь, и Фенн вышел следом за девушкой еще на одну темную лестницу, ведущую вниз. Спуск был очень долгим. Арика с величайшей тщательностью считала ступени. Несколько раз она проводила его мимо ловушек, незакрепленных камней, готовых провалиться под ним, вздумай он ступить хотя бы на один. Однажды ему почудилось, будто она уронила на ступень что-то мягкое, как бы случайно, но он промолчал, чтобы не сбить ее со счета.

Когда они наконец оказались вновь на площадке, она засмеялась, чуть дрожа, и сказала:

— Новчи выстроили свой храм руками рабов, а потом позаботились, чтобы все рабы были убиты и никто не знал здешних ходов. Но мы, обычные люди, тоже по-своему умны.

Она гордилась собой. Фенн благодарно положил ладонь ей на плечо. Но мысли его сосредоточились на другом.

— Арика, — спросил он. — Кто такие новчи?

Он почувствовал на себе ее взгляд, когда она заговорила. В голосе ее звучало недоверие.

— Но уж их-то ты, наверное, не забыл?

— Нет, забыл, — сказал он. — Я забыл их, и мир, и себя самого. Я живу, но жил ли я прежде? Где, когда и как я жил прежде?

Его рука сжала плечо девушки. Казалось, она все понимает и не обижена на него.

— Новч означает на их языке новый человек, — спокойно объяснила она. — Это племя, которое вышло из Великой Тьмы, чтобы завоевать нас. И ты, и я сейчас не свободны от них.

Они дошли до конца короткого коридора. Арика остановилась, и он услышал, как она испустила глубокий вздох.

— Осторожнее, Фенн, — прошептала она. — Если нам удастся миновать гробницу новчей-королей, мы — в безопасности.

И она открыла третью потайную дверь.

Фенн ступил за ней в низкий квадратный зал, освещенный золотой лампой, горевшей на треножнике. Тщательно обработанная каменная стена была увешана золотыми венками и вся исписана какими-то именами Сперва Фенн подумал, что это и есть гробница, о которой упоминала Арика. Затем он взглянул в сторону арки, проем которой заслоняла полуоткрытая дверь. До него донесся шепот Арики:

— Тут, внутри, имена выдающихся людей и королевских фаворитов. Гробница королей — там.

Фенн скользнул вперед, чтобы осторожно выглянуть наружу. Пространство позади арки наполнено было сонным молчанием и смутным красно-золотым светом, проникавшим туда через какие-то скрытые от взгляда отверстия Пространство это было велико. При своей обширности и грандиозности, оно, пожалуй, несколько раздражало отсутствием какого-либо убранства, как если бы новчам ничего не требовалось, кроме их самих. Вдоль стен из темного камня высились ряд за рядом короли новчей, набальзамированные и одетые в пурпурные платья. Они были заключены в вертикально стоящие колонны из чистейшего хрусталя, почтенное общество, слишком гордое, чтобы гнуть шеи даже перед Повелителем Смерти.

Фенну показалось, будто бородатые короли взглянули на него из своих стоящих стоймя хрустальных гробов и божественные уста их улыбнулись холодной и таинственной улыбкой. Он услышал, как глубоко вздохнула рядом Арика.

— Боги с нами, Фенн. Идем.

У него не было желания задерживаться здесь. Человеческие — и нечеловеческие лица мертвых вызвали в нем непонятный ужас. Он прошел за Арикой более половины пути до большой арки в конце зала, когда снаружи послышались стук копыт, позвякиванье сбруи и гул голосов. Оба они застыли на мгновение, похолодев от ужаса. Голосов было множество, множество ног стучало по земле, а лошади били копытами и фыркали. Фенн поглядел на Арику, в ее темных глазах был страх смерти, но губы ее не дрогнули.

— Назад, в альков, Фенн! И будем молиться!

Глава 3. Ловушка

Они стояли тихо и неподвижно, как мертвые короли по сторонам арки, вжавшись каждый в свой угол. Немного повернув голову, Фенн мог частично видеть то, что происходило в склепе. Все, кто вошел, были новчами. На некоторых была воинская броня, и они остались у наружной двери. Двое прошли вперед, мужчина и женщина, и медленно прошествовали вдоль хрустальных колонн-саркофагов. Мужчина был с золотой бородой, в черных одеждах, отделанных серебром. Женщина держалась по-королевски и двигалась с неспешностью, подобающей ее возрасту. Одеяние и плащ на ней были пурпурные, волосы седые. Фенн заметил, что лицо у нее такое же утонченное, как у Арики. Оно было высокомерным и скорбным, а глаза — совершенно безумными. Ни мужчина, ни женщина не говорили. Они шли так долго, что Фенн стал опасаться, что они, чего доброго, не остановятся, а направятся в альков. Но вот мужчина — Фенн по его одеянию догадался, что это жрец, — наклонил голову и удалился, оставив женщину одну перед замурованным в хрусталь высоким чернобородым королем, даже после смерти не утратившим своего орлиного взгляда. Казалось, она стояла бесконечно долго, не сводя безумных глаз с лица мертвого короля. Затем она заговорила:

— А ты все не меняешься, мой супруг. Почему ты не Меняешься? Почему ты не стареешь, как я?

Король мрачно смотрел на нее своими агатовыми глазами и не отвечал.

— Что ж, — сказала она. — Неважно. Мне многое надо тебе поведать. В твоем королевстве беда, вечная беда, и никто меня не слушает. Эти скоты-люди все наглеют, а твой сын, которому нечего делать на твоем троне, слишком мягок и не наказывает их.

Ее монотонный голос полон был беспокойства. Чувство чего-то ирреального охватило Фенна. Ему стало казаться, что мертвый король прислушивается с любопытством. Жрец находился за пределами видимого Фенну пространства. Солдаты неподвижно стояли у наружной двери, утомленные, с тяжелым взглядом. Фенн покосился на Арику. Взгляд ее был такой же, что и недавно в камере, — взгляд разъяренной кошки, и теперь он не мог ошибиться. Пальцы ее шевелились, будто кошачьи когти, все тело было напряжено.

Фенн начал потеть.

Королева новчей все говорила. Она рассказывала о бесконечных обидах и оскорблениях, о дурных деяниях и пороках придворных. Она была тщеславной и вздорной старухой, безумной, как мартовский ветер, и могла болтать хоть целую вечность.

Губы Арики зашевелились. Она не издала ни звука, но Фенн без труда прочел движения ее губ.

— Да замолчи же ты, замолчи. О боги, что над нами, заставьте ее замолчать и уйти! Если мы не попадем в город до того, как гонг возвестит день, мы оба пропали, и все из-за того, что она никак не заткнется!

От молитв она перешла к проклятиям, а старая королева все говорила и говорила.

Временами Арика бросала взгляд на Фенна, и глаза ее выражали отчаяние. Фенн и сам начал чувствовать, как давит на него время. Он не очень-то понимал суть дела, но ярость Арики была достаточно убедительна. У Фенна заболели ноги от долгого стояния на одном месте. Пот струился по его спине и груди. Он осознал вдруг, что воздух горяч, а нескончаемые слова старой королевы наполняют его, как рой пчел. Неожиданно она сказала:

— Я устала. И я не думаю, что ты меня слушаешь. Я удаляюсь. Доброй ночи, мой господин.

Она повернулась и двинулась прочь, шурша пурпурными одеждами. Подошел жрец и деликатно взял ее под локоть. Стража выстроилась рядами. Фенн посмотрел на Арику, и она взглядом велела ему молчать. Он с удивлением подумал, что это может быть за девушка и с чего ей понадобилось ради него так рисковать.

Женщина, священнослужитель и стража вышли из усыпальницы.

У Фенна ослабли колени. Он оставался где был, прислушиваясь к звукам, доносившимся снаружи. Наконец он вздохнул:

— Они ускакали, Арика. Слышишь цокот?

Она кивнула:

— Старая свинья… Я слышала, что она часто приходит сюда ночью поговорить с ним. Но почему — именно сегодня…

— Но теперь-то все в порядке, — успокоил ее Фенн.

И пока он говорил, жрец один возвратился в храм.

Он двигался быстро, как человек, избавившийся от обременительной обязанности и спешащий заняться чем-то поинтереснее. Протянув руку, он ударил по одной из хрустальных колонн-саркофагов так, что она зазвенела, а прочие, уловив этот звук, возвратили его, будто дальний перезвон колокольчиков. Жрец засмеялся. Он пошел дальше, направляясь прямо к алькову, и на этот раз надежды никакой не было. Он собирался подняться в храм по лестнице в толще стены. Фенн почувствовал, что его мускулы непроизвольно напряглись. Он задержал дыхание, чтобы ни одним звуком не предупредить жреца.

Глаза Арики сверкнули двумя черными искорками, и он увидел, как рука ее коснулась матерчатой желтой повязки, которую она носила на груди. Жрец прошел сквозь арку, и Фенн прыгнул на него сзади. Он обхватил новча одной рукой за шею и сжал его бедра своими. Он оценивал силу жреца по человеческим меркам, а любой сильный человек был бы опрокинут его весом и натиском. Но Фенн позабыл, что новчи не были людьми. Он и не подозревал, что живое существо может быть таким сильным.

Фигура в черном одеянии была, казалось, не из плоти и крови, а из гранита, китовой кости и стали. Вместо того чтобы упасть, как следовало бы, жрец бросился назад и швырнул Фенна на каменный пол, подмяв его под себя. Фенн выдохнул воздух и глухо простонал, голова его ударилась о камни, и на мгновение он подумал, что все кончено.

Откуда-то сверху он услышал голос Арики и понял, что она говорит что-то очень важное и срочное, но не мог разобрать слов. Он понял вдруг, что ненавидит этого златобородого, в которого вцепился. То была ненависть без воспоминания и причины. Но она была такой испепеляющей, такой бешеной, что охваченный ею Фенн позабыл обо всем, кроме жажды убийства.

Наверное, невероятное возбуждение придало ему сил Он крепче стиснул бедра жреца, а рука его стала как железные клещи, готовые остановить и голос, и дыхание, и движение крови. Он уже не осознавал присутствия Арики. Он забыл о себе. В мире не существовало ничего, кроме этого огромного, мощного золотого животного, которое он должен был уничтожить.

Вдвоем они выкатились из алькова и покатились среди хрустальных гробов, откуда глядели на них, следя за схваткой, одетые в красное короли. Сила у новча-жреца была исключительная. Фенн подумал, что это похоже на попытку скрутить ураган или взнуздать гребень волны. Они стремительно катились по полу, ударяясь о звенящие саркофаги. Одеяния жреца окутали их обоих, и внезапно на черно-серебряном фоне выступили красные пятна. Фенн не ослаблял хватки, он не чувствовал боли. Он знал, что стоит ему отпустить жреца, и он пропал. И он ни за что бы его не отпустил. Жрец когтями вцепился ему в ноги и вот-вот мог разорвать ему в кровь руки. Тогда Фенн всадил зубы в золотую шкуру врага, ощутил вкус крови и все сдавливал, сдавливал, сдавливал жреца в объятиях.

— Фенн!

Это был голос Арики. Арика взывала к нему откуда-то издали, искала его, о чем-то предупреждала. Он начал уставать. Он понял, что долго не выдержит. Почему она беспокоит его сейчас, пока новч еще жив? Он повернул голову, чтобы оскалиться на нее, и тут же осознал, что новч в его объятиях затих, что не ощущается никакого движения в его исполинском теле.

— Оставь его, Фенн. Он мертв. Уже несколько минут как мертв. О, Фенн, очнись же, оставь его!

Фенн медленно расслабился. Тело новча тяжело соскользнуло на пол. Он посмотрел на убитого. Немного спустя он попытался встать. Мышцы его были сведены судорогой, руки и ноги дрожали, как у старика. Темные ручейки крови стекали по расцарапанной груди и по бедрам, кости болели.

Арика поддержала его. Теперь она смотрела на него вроде бы с обожанием, и было в ее глазах что-то еще, что ему помешала прочесть усталость. Возможно, сомнение или даже страх — но что-то трезвое, расчетливое, что ему не понравилось. И это опять заставило его недоумевать, с чего бы ей вдруг понадобилось освобождать его из лап новчей. На убитом жреце под верхним одеянием была длинная белая рубаха. Действуя весьма проворно, Арика разорвала ее и перевязала Фенну самые большие раны.

— А не то останется след, по которому тебя и слепой найдет, — объяснила она. — Ну, а теперь идем.

Она вывела его из склепа на свет неподвижного мрачного медного солнца. Дул сильный ветер. Пахло горячей пылью, и края мира были запорошены красным. Высоко наверху можно было разглядеть венчающий скалу храм. Это, наверное, было страшное место для заключенного. Почему новчи держали его там? Чего они от него хотели?

А чего от него хочет Арика? Он рад был, что вырвался на свободу. Он заковылял за Арикой по склону, усеянному высокими деревьями, которые качались на ветру. Усыпальница вырублена была внутри скалы. Ниже ее начинался город. Наверное, была еще ночь, потому что на улицах не чувствовалось никакого движения.

И опять это слово — «ночь» — пробудило чувство, будто что-то не так, и, взглянув на пылающее небо, Фенн покачал головой. На середине спуска Арика остановилась и достала из какого-то потайного места в кустах узелок.

— Вот, — сказала она. — Завернись в это. Капюшон накинь на голову, чтобы закрыть лицо.

Он неумело сражался со странным одеянием, большим бесформенным полотнищем, изрядно выпачканным пылью и серой золой. Арика быстро задрапировалась в такое же и помогла завернуться ему, не в силах ждать.

— Что это? — спросил он.

— Траурные плащи. Людям дозволяется посещать кладбища только ночью, поэтому на нас не обратят внимания, если увидят на улице. — Она добавила с усмешкой: — Тут всегда у кого-нибудь траур.

— Но почему именно ночью?

— А ты бы согласился, чтобы они ходили днем и тратили время, в которое им положено работать? Новчи людей не для забавы держат.

Она опять повела его вниз по склону, теперь уже почти бегом. Фенн не мог поспевать за ней. Она не раз возвращалась и торопила его, ругая и проклиная, почти в панике. То и дело они оглядывались на храм. Когда храм стал виден чуть в ином ракурсе, Фенн догадался о причине ее беспокойства. Это был огромный гонг, в несколько раз больше человеческого роста, мрачно блестевший в солнечном свете на крыше храма.

Они вступили в город, замедлив шаг до обычного. Кругом раскинулись кварталы бедноты. Громадные скопления хижин походили на грязное море, окружавшее остров, где высились дворец и жилища новчей. Здесь были и мусор, и отбросы, в которых без опаски возились крысы. Были здесь и кривые переулочки, и древние запахи живущих в тесноте немытых людей. Фенн презрительно фыркнул, и Арика стрельнула в него своими черными глазами из-под вымазанного золой капюшона:

— В камере воздух был чище, Фенн. Но придется подышать и этим.

Больше они не разговаривали. Полуразвалившиеся саманные домики спали под пыльным ветром. Окна в домах были занавешены рваным тряпьем, или же их не было вовсе. То здесь, то там плакал ребенок или тявкала собака. Они не повстречали ни души в этом невообразимом лабиринте переулков, и если их кто-то и видел, то самого наблюдателя видно не было Лицо Арики выражало напряженное беспокойство, и Фенн знал, что она с трудом сдерживается, чтобы не припустить бегом. Тяжело вздыхая, она проклинала старую королеву.

На крыше храма появились два жреца в черном — крохотные, как куклы, на таком расстоянии. Арика свернула в совсем узенький переулок — ни дать ни взять щель между саманными стенами. Здесь она рискнула шагать быстрее, безжалостно волоча за собой Фенна. Жрецы вдалеке наклонились, гигантский молот качнулся, и гулкий низкий удар гонга, возвещая день, пронесся над землей, усиленный многократным эхом.

Справа возник низкий дверной проем с засаленной пестрой занавеской, заменяющей дверь. Арика втянула Фенна внутрь, в душный сумрак, казавшийся после дневного света глухой тьмой. Что-то крупное шевельнулось поблизости, и мужской голос прошептал:

— Все в порядке?

Арика сказала:

— Он убил жреца. — Затем обратилась к Фенну: — Оставайся здесь.

Занавеска поднялась и снова упала. Фенн обернулся, ища Арику, но та исчезла, только ее траурное одеяние валялось на земляном полу. И вновь какая-то громада задвигалась рядом, очень легко для своих размеров. Между Фенном и занавеской упала мужская тень. Мужчина медленно наклонился, чтобы поднять упавший плащ, и, когда он выпрямился, Фенн разглядел его лицо в пыльном сумраке. Это было лицо новча.

Глава 4. Воспоминания о жребии

Нечто вроде гнетущей ярости охватило Фенна. Все это время он смутно подозревал, что Арика может затевать какую-то измену, но такого не ожидал. Руки его потянулись и обхватили жилистое горло, и под гулкий звон гонга он только и произнес:

— Новч!

Голос мужчины резко сказал:

— Подожди!

Занавес приподнялся, чтобы пропустить один-единственный луч света. Задыхаясь в руках Фенна, мужчина сказал:

— Посмотри внимательнее.

Фенн посмотрел. И пальцы его непроизвольно разжались. Мужчина был без бороды, с тщательно выбритыми щеками. Волосы — коротко острижены. А на обнаженном теле — набедренная повязка не в счет — не было шелковистого меха, как у новых людей. И все же в глазах, в форме головы проступали хорошо знакомые приметы…

Мужчина, подняв руки, убрал со своего горла ладони Фенна.

— Я — Малех, брат Арики.

— Брат Арики? А кто такая Арика? Чего она от меня хочет? — Руки Фенна все еще были подняты и напряжены. — А ты от меня чего хочешь, Малех? И почему ты на вид совсем как новч, только раздетый и ощипанный?

— Я полукровка, — кисло ответил Малех. — Арика тоже. Уверяю тебя, мы не испытываем особой любви к нашим отцам, которые дали нам свою кровь и сами же нас за это презирают. Что до остального, то со всем этим надо подождать до вечера. Я раб. Тружусь в дворцовых садах. Если я сейчас же туда не помчусь, меня изобьют и дадут лишние десять ударов за то, что во мне есть хозяйская порода. То же самое и у Арики в храме. Притом она может вызвать подозрение своим отсутствием. Итак…

Он толкнул Фенна в соседнюю комнату. Комната была небольшая, но чистая. Тут имелся очаг, два деревянных ящика вместо кровати, наполненные соломой, стол и три — четыре грубые скамьи.

— Вот это наш дом, — сказал Малех. — Пока останешься здесь, и даже в окно не выглядывай. Пищу, воду, вино найдешь сам. Будь спокоен и доверься нам, насколько можешь. А если не можешь — ну, после всего, чем мы рисковали, освобождая тебя, — что же, священнослужители будут в восторге, если тебя опять заполучат.

Он круто повернулся, чтобы идти, но вдруг остановился и поглядел на Фенна через плечо так, как если бы вдруг обнаружил в нем что-то особенно интересное.

— Так ты убил жреца? — Глаза Малеха, которые были светлее, чем у сестры, почти золотистые, засветились злобной радостью. — Ножом? Удавкой? Чем?

Фенн медленно покачал головой:

— У меня не было оружия…

— Голыми руками? Так я и поверил, что голыми Руками. — Улыбка Малеха была похожа на оскал тигра. — Наверное, людские боги осенили тебя благодатью, Друг мой…

Уже стоя в дверях и опершись о косяк, он повернул голову и небрежно проронил:

— Будучи полукровками, моя сестренка и я, особенно сестренка, унаследовали кое-что из исключительных духовных возможностей наших сиятельных отцов. Вполне возможно, что если ты решишь нам довериться, мы сумеем восстановить твою память, которую ты, как сказала мне Арика, потерял.

И он ушел прежде, чем Фенн смог что-то ответить.

Некоторое время Фенн стоял неподвижно и взгляд его был сосредоточен на дверном проеме. Могучий голос гонга умолк, и вместо него стали раздаваться бесчисленные шумы пробуждающегося города — лязг, стук, дребезжание, переросшие наконец в гудение пчелиного улья, прерываемое порой пронзительными криками ребятишек.

Но Фенн не воспринимал ничего, кроме последних слов Малеха, все еще звеневших у него в ушах: «Мы сумеем восстановить твою память, которую ты, как сказала мне Арика, потерял…»

Он сел и попытался думать, но слишком устал для этого. Ныли раны, и все тело болело невыносимо. Ему не понравился Малех. Он не доверял Арике. Он ничего не понимал: почему он очутился в заточении, почему его освободили. Но что бы ни случилось, он не хотел, чтобы его опять вернули в храм. И если бы он мог все вспомнить, если бы у него было имя, о котором он знал бы, что имя это — его, а прошлое было бы дольше памяти о вчерашнем дне! Будь Малех рогатым демоном, будь Арика сестрой демона, Фенн и то не покинул бы их дом. Он промыл свои ссадины вином, а затем выпил добрую часть того, что осталось. Его охватило желание пойти за Малехом, приволочь его обратно и заставить прямо сейчас проделать все эти их магические штучки. Он почувствовал, что не может ждать до вечера. Но осознавал, что это глупо. Он лег на солому на одну из кроватей, но уснуть не мог.

Вспомнить. Стать вновь человеком с целостным разумом, с целостной жизнью.

Что у него могут быть за воспоминания? Каким он станет в собственных глазах, когда все вспомнит? Какие темные пятна выступят у него на душе? Даже дурные воспоминания лучше, чем никакие, лучше, чем это ужасное блуждание в темном Ничто. А если Малех солгал?

Было жарко, да и винные пары затуманили ему мозг. Тело его жаждало отдыха, даже если разум и не желал отдыхать. Мир начал ускользать от него. Он подумал, как это странно, что Арика — наполовину новч, такая красивая девушка, хотя он и не доверяет ей… Очень красивая…

Он уснул, и в его снах башни-призраки засверкали на фоне сумеречного неба, и слово «ночь» возвратилось, чтобы мучить его. Дважды он громко, вслух, произнес: «Я — Феннвей!»

Его разбудила Арика. Он не слышал гонга, возвестившего приход ночи, не слышал, как они вернулись. И все же они, вероятно, уже были дома какое-то время. Над кипящим на огне котелком поднимался ароматный пар, и стол был накрыт к ужину. Снаружи ветер выл в переулках, наполняя воздух пылью.

Он поднялся, чувствуя ломоту в теле. Но, в сущности, все остальное было в норме, и голод он ощущал зверский. И все же он едва ли думал о еде. Он весь дрожал от нетерпения и возбуждения и немного — от страха. Он повторил Арике слова Малеха и спросил:

— Это правда? Ты это можешь?

— Не все сразу, пожалуй. Но попробую. А теперь надо бы поесть, Фенн, иначе тело станет отвлекать ум.

Это показалось убедительным, и он сдержал свое нетерпение. Некоторое время он молча разглядывал их обоих, пытаясь в них разобраться, но было что-то в их странной породе, что выходило за пределы его понимания.

Внезапно Фенн спросил:

— Почему вы меня спасли?

— Я тебе уже говорила, — ответила Арика. — Ты — человек и пленник новчей. И это уже не первый случай, когда человек исчезает из темниц новчей… Хотя нет, если честно, из храма ты бежал первый. Это был блистательный трюк. Фенн, тебе бы его следовало оценить.

— Я все же хотел бы знать, почему.

— А разве тут должна быть причина? — спросила Арика. — Разве ты никогда ничего не делал без причины, а только потому, что это — хорошее дело?

Фенн бросил на нее тяжелый взгляд.

— Не надо мне напоминать, что я не знаю ответа на вопрос. Так или иначе, я не стану мешать вашим намерениям… Пока не стану. — Он опять повернулся к Арике. — Чего от меня хотели жрецы? Почему я был там?

Она покачала головой:

— Понятия не имею. Рам Син — так зовут твоего персонального тюремщика — исключительная личность. Он правит в храме, словно король во дворце, и между ними там серьезное соперничество. Какова бы ни была его цель, это было что-то невероятно важное для него. Нечто такое, что он хотел бы держать в тайне от короля и даже от других жрецов. Иначе бы тебя в эту камеру не упрятали. Новчи имеют право использовать людей как пожелают, вроде как мы используем скот, так что другой причины быть не может…

Ее глаза встретились с глазами Фенна.

— Возможно, поэтому я тебя и спасла, Фенн. Я ненавижу Рам Сина. Запомни, я стала храмовой рабыней тогда, когда уже достаточно выросла, чтобы проникать в те места, про которые знают лишь избранные. Возможно, я просто хотела его одурачить, чтобы он после всех успехов потерпел хоть раз поражение.

Лицо ее исказилось выражением такой дьявольской ненависти, что Фенн убедился: она сказала хотя бы часть правды.

Неожиданно она улыбнулась:

— А если это так — тебя не удивляет, почему Рам Син из-за тебя не перетряхнул весь город?

— Возможно, проще сцапать кого-то другого.

— Возможно. Но я подстраховалась. Частично, разумеется, чтобы отвести подозрения от себя. Только жрецы, члены королевской семьи и еще кое-кто из благородных знакомы с храмовыми тайниками. Так я уронила на лестнице пояс, принадлежащий одному королевскому родственнику, который Малеху удалось для меня стащить. Стало быть, Рам Син подумает, что это королевский родственник выкрал тебя и забрал во дворец. Таким образом, и я, и, ты — в безопасности, хотя бы ненадолго.

— Ты умная девушка, — сказал Фенн с восхищением. — В самом деле, очень умная.

Арика заулыбалась еще шире, и Фенн подумал про себя: «А не слишком ли ты умна, Арика, чтобы тебе доверять?»

Но в одном он вынужден был довериться ей, хотелось ему того или нет.

Неожиданно он вскочил с места:

— Не могу больше ждать! За работу, чтоб вас разорвало! Колдуйте скорей, я не могу больше ждать!

— Спокойно, Фенн, — ответила Арика. — Все в порядке, — она указала на кровать. — Ложись. Постарайся расслабиться. Ты должен будешь мне помочь, Фенн. Я не похожа на новчей, которые делают что хотят с мозгом людей и животных. Ты должен открыть мне Дорогу, Фенн. Не сопротивляйся. Успокой свой разум.

Фенн вытянулся на кровати. Он попытался, как она просила, расслабиться и освободить разум. Лицо ее парило над ним, белое в неясном свете, льющемся из окон. Да, она была красива. В глазах у нее светились загадочные темные огоньки. Голос Арики мягко сказал:

— Ты должен мне довериться, Фенн, если хочешь все вспомнить. — Малех вручил ей чашу с питьем, и она поднесла чашу к губам Фенна. — В вине лекарство, оно тебе не повредит. Оно только сделает путь легче, а время — короче. Выпей, Фенн.

Он не хотел пить. Мускулы его вновь напряглись, и опять он покосился на нее с подозрением, почти готовый оттолкнуть ее и убежать. Она убрала чашу и сказала:

— Как хочешь, память потерял ты, а не я.

Минуту спустя он сказал:

— Дай мне чашу…

Он выпил. Потом снова лежал неподвижно, вслушиваясь в ее голос; расслабиться теперь было проще. Постепенно он утратил чувство времени. Глаза Арики были огромными, темными и полными маленьких пляшущих огоньков. Они притягивали его, они влекли его. В мягких волнах бесцветного тумана пропало лицо Малеха позади, саманные стены, крыша, сама Арика — все, кроме ее темных глаз.

Только в последний момент он осознал, какая в них таится сила, но было уже поздно. Они потянули его в кромешную тьму, и он уже не мог не идти туда… Глубокая-глубокая тьма. Тьма без времени. Голос… Повинуясь этому голосу, он приподнялся слегка, словно просыпаясь. Вот так с ним когда-то говорил другой голос — и все спрашивал, спрашивал. Но на этот раз отвечать было легче.

— Меня зовут Феннвей, — сказал он этому голосу. — Я в Нью-Йорке.

Да, отвечать было много легче. Он рассказал о Таймс-Сквер в летнюю ночь, о сиянии огней, о толпе. Он рассказал о Центральном парке утром, после дождя.

— И очень скоро всего этого не станет, — сказал он. — Ни зданий, ни метро, ни людей. Все исчезнет, пропадет и забудется. — Он засмеялся. — Они сооружают Цитадель, они делают ее глубоко в скале, над Палисадами. Они почти закончили. А зачем? Какой прок в Цитадели без людей? — Он опять зловеще рассмеялся. — Эй, покайтесь, ибо конец уже близок! Я каюсь, что у меня есть сын! Каюсь, каюсь, что произвел его на его же погибель!

— Феннвей! Феннвей! — голос встряхнул его и заставил очнуться. — Ты должен вспомнить себя, Нью-Йорк, Палисады, нарисуй все это, Феннвей, изобрази на бумаге, так, чтобы, проснувшись, ты вспомнил их!

Утомленный этим голосом, не дающим ему покоя, он начал рисовать. Были ли у него бумага и карандаш — он не знал и даже не думал об этом. Он рисовал, как рисуют во сне знакомые очертания, и занятие это вызывало в нем печаль и чувство потери. Он заплакал.

— Не буду я рисовать, — сказал он. — Какой в этом прок в канун Катастрофы!

Голос воззвал к нему. Он взывал снова и снова, и Фенн бежал от голоса. Он мчался берегом широкой серой реки. Приближалась ночь, и от темнеющей воды поднимался туман, густой и холодный, обволакивая его, унося прочь из этого мира, который был обречен…

Глава 5. Тайна веков

Рисунок был сделан углем на деревянной доске. Он был кривой, неумелый, незаконченный. Изображал он длинный узкий островок между двумя реками недалеко от моря. Фенн уставился на рисунок, и руки его задрожали. Арика ласково сказала:

— Ты мне говорил, это называется Нью-Йорк. Ты помнишь?

— Я? Я не знаю… — Во рту у него было сухо, и трудно было говорить. — У меня что-то неладное с головой… Она полна дыма. Временами я вижу какие-то вещи, а затем они пропадают… — Он перевел взгляд, почти умоляющий, с Арики на Малеха и обратно. — И где же это место, которое я назвал Нью-Йорк?

Малех покачал головой:

— Никогда о таком не слышал.

В голосе его был какой-то странный оттенок. Арика поднялась и выдвинула два кирпича из стены над кроватью. Из тайника, что за ними, она извлекла несколько свитков пергамента. Несмотря на свою подавленность, Фенн заметил, что проделывает она это в сильном волнении. Она расстелила свитки рядом с ним на кровати.

— Когда новчи двигались из Великой Тьмы в населенную людьми половину мира, они делали изображения тех земель, через которые проходили. Вот эти я давно уже утащила из храма. Давай-ка посмотрим, нету ли среди чертежей новчей твоего острова.

Фенн изучал карты. Странные карты странной земли. Новчи, похоже, изрядно попутешествовали. Названия и прочие надписи были на языке, которого он не знал. Арика указала ему пустыни, джунгли и горы, лесные края и море, и не было на картах ничего, напоминавшего остров, который он нарисовал в своем сверхъестественном сне.

— Нет, — сказал Фенн. — Его здесь нет.

Арика и Малех обменялись быстрыми взглядами. Арика развернула еще один свиток, последний.

— Вот, — сказала она. — Это место возникновения новчей. Ты помнишь в храме зал Вечной Ночи, Фенн? Их родина похожа на него, как я слышала, — такая же белая, такая же суровая и очень холодная. Это и есть то, что люди зовут Великой Тьмой.

— Я не понимаю, — сказал Фенн. — Что такое Великая Тьма?

— Другая сторона планеты, — объяснила она. — Та, что всегда повернута от солнца к черным ночным богам, которые, как говорят, сотворили новчей.

Фенн сосредоточился на последней карте. Бесконечные белые пространства, прерываемые то здесь, то там неясными очертаниями континентов. Вспоминая зал в храме, он представлял себе островерхие горы, которые, извергая пламя, вздымались в черное небо, а у подножия их — океаны, покрытые ледяными торосами.

Зоркий глаз Малеха первый заметил сходство.

— Вот тут, — сказал он, — посмотрите сюда. — Мощным пальцем он прочертил по карте. — В стороне от солнца и даже позади страны Теней, в самом сердце Великой Тьмы, вот берег моря, а вот здесь — две реки и остров.

Он рассмеялся коротко и резко, веселясь от души, а затем стало тихо. Арика прошептала:

— Это диковинная вещь. Это чудо, посланное нам богами…

А Фенн сказал то же самое, что и всегда:

— Я не понимаю…

— Я тоже. Слушай меня внимательно, Фенн, слушай и попытайся вспомнить. — Она поймала его руку и почти с остервенением сжала Фенну ладонь, словно бы вместе с рукой хотела ухватить его разум.

— Я пыталась пробудить твои воспоминания. Я дала тебе лекарство, чтобы смести все барьеры в сознании, и пыталась отпереть засовы, на которые заперта твоя память. Я взывала к тебе, и ты мне отвечал. Ты назвал себя Феннвей и разговаривал довольно охотно. Но то, о чем ты говорил, было не о мире, в котором ты находишься. Ты говорил об огромных зданиях и о каких-то рычащих штуковинах в небе, на улице и под землей. Ты говорил о дне и ночи и о вещах, которых мы никогда не видели, — о луне, о звездах, о восходе и о закате, — пальцы ее сжались так, что почти оцарапали ему руку до крови. — Фенн, это — воспоминания о мире, каким он был до прихода темной звезды, о мире до Катастрофы.

Он рад был, что она держит его за руку. Потому что земная твердь вдруг разверзлась под ним, и он начал падать, кружиться и кричать, будто из омута.

Он шептал:

— Я помню, я помню…

Он закрыл лицо ладонями, все его тело охватила мелкая дрожь, и внезапно его ладони покрылись соленой влагой.

— Я помню…

Но так ли это было? Ведь он еще не помнил свою прошедшую жизнь всю полностью. Его воспоминания были подобны вспышкам, случайны, разрозненны, незавершенны, болезненны и в то же время далеки от него, словно бы они ему и не принадлежали.

Он хрипло спросил:

— Если я вспоминаю такое далекое прошлое, это что, означает, что я принадлежу к этому прошлому? Что Рам Син меня как-то оттуда вытянул?

Арика покачала головой:

— Это, кажется, невозможно. И все же могущество новчей-жрецов велико…

Малех прервал ее, спросив в нетерпении:

— Так где же эти самые Палисады?

Фенн оцепенел от ужаса и не смог ответить. Он почувствовал, что висит над пропастью, разверзшейся между двумя мирами, равно чуждый любому из них. Малех в раздражении взмахнул руками. Арика сказала властным голосом, которому Фенн отвечал во сне:

— Фенн, покажи мне Палисады…

Не задумываясь и не напрягая воли, он ткнул пальцем куда-то в середину карты. Глаза Малеха вспыхнули, и он торжествующе прошептал:

— Так вот что пытался вытянуть из него Рам Син — местонахождение Цитадели. И это знание теперь у нас. Потому что Фенн — у нас.

Фенн заговорил. Он говорил медленно, точно дух умершего.

— Темная звезда, — сказал он неизвестно кому. — Они глядели в телескопы. Они наблюдали, как она подлетает все ближе, и они нам объявили, что мир, который мы знаем, умрет. Темная звезда, явившаяся из космоса, чтобы погубить мир.

Арика прошептала:

— Ты помнишь Катастрофу?

— Нет, ее не должно было быть… Не сразу… Темная звезда еще должна миновать Солнце. Они все это на карте начертили и знали, что и как будет. Звезда должна была утащить с собой некоторые из планет — другие, не нашу. А те миры, которые остались бы, должны были перевернуться и стать иными. — Он медленно добавил: — Весь мир охватил чудовищный страх. Не за нас, за наших детей. И все же мы тогда не верили, что это случится. Мы смотрели на большие города, на горы, на зеленые равнины, мы смотрели на море, и мы не верили, что все это вообще может перемениться…

— Но переменилось, — мрачно сказала Арика. — Легенды рассказывают, как это произошло, как пролетела мимо черная звезда, и Земля дрогнула и затряслась, а потом вращение ее замедлилось и не стало более дня и ночи. Как рухнули города. Как горы зашевелились, а моря нахлынули на сушу. И погибли миллионы людей.

— Они знали, что это будет, — сказал Фенн странным замогильным голосом. — Они для того и построили Цитадель, чтобы сохранить человеческие знания и могущество для тех, кто сумеет выжить.

Малех затрясся от горького смеха.

— А новчи все гоняются за этой легендарной Цитаделью, понятия не имея, что она — в самой глубине Великой Тьмы, из которой они вышли. Они обозначили на карте этот самый Нью-Йорк, и не знали, что Цитадель там и есть. А теперь с помощью Фенна мы отыщем ее!

Фенн взглянул на него и на Арику без всякой надежды.

— А какая мне разница, кто захватит Цитадель? Единственный мир, который я могу вспомнить, погиб. И как много тысячелетий назад?

Лицо Арики вспыхнуло, и она тепло и с уверенностью взяла Фенна за руки:

— Фенн, ты разве не понимаешь, что ты мог бы совершить? Ты — человек. Полностью человек. Ты знаешь, как мало людей живет в этом мире. Рабы новчей в городах и племена изгнанников в пустыне. И началось это с тех пор, как новчи впервые вышли из тьмы, которая их породила. Но ты все это можешь изменить, Фенн. Ты сможешь освободить нас от новчей. Ты сможешь сделать мир таким, каким он был до Катастрофы, — добрый мир Для людей, которые в нем будут жить. Ты сможешь вернуть людям их потерянное знание…

— Или ты предпочел бы, — сказал Малех, — отдать Цитадель новчам? Чтобы они, воспользовавшись новым знанием, заковали нас в цепи навсегда?

Вспышка гнева озарила мозг Фенна.

— Нет, Цитадель выстроена людьми, подобными нам, для людей, подобных нам.

И опять он стал вспоминать эту последнюю трагическую надежду людей обреченного мира. Надежду, заключенную в Цитадели, которая была ответом людей наступающей тьме.

— Так помоги нам найти ее, чтобы тайны ее принадлежали людям! — потребовала Арика. — Мы можем вывести тебя из города, а там, в пустыне, изгнанники помогут нам в этих поисках. Ты идешь?

Фенн почувствовал, как решение его созревает и тут же делается твердым, как железо, и решение это порождено как его ярой ненавистью к новчам, так и сочувствием к его собственному племени.

Он процедил сквозь зубы:

— Я иду. И если в Цитадели заключена мощь, она будет использована для того, чтобы истребить новчей или изгнать их обратно во тьму. — Он жадно добавил: — И возможно, там, в Цитадели, в месте, которое называется Нью-Йорком и о котором я почему-то знаю, я вспомню и свое прошлое.

Малех в возбуждении вскочил на ноги:

— Я сейчас же займусь сборами. Нам надо будет приготовить лошадей и выскользнуть из города завтра ночью!

Он оттолкнул занавеску, чтобы выйти. И в это время в дом ворвался вдруг какой-то маленький человек. Можно было подумать, что его принес ветер, завывавший в переулках, — человека со следами хлыста на спине.

— Храмовая стража обыскивает квартал! — крикнул он. И только потом заметил Фенна. Глаза его расширились, а рот, раскрывшись, сделался прямоугольным на покрытом шрамами лице. Он порывался что-то сказать.

Малех шагнул между ними, взял маленького человека за плечо и повернул его, спрашивая одновременно:

— Откуда они идут?

— От гробницы королей, обшаривая каждый дом… Мы тратим время…

Свободной рукой Малех нанес ему удар под ухо ребром ладони. Человечек медленно сложился пополам, и Малех засунул его в нишу за бочку с водой.

Фенн пересек комнату и схватил Малеха за плечи.

— Этот человек меня узнал, — резко оказал он. — Почему ты не дал ему говорить?

— Не будь дураком, — щелкнул зубами Малех. — Он увидел постороннего и удивился. Он бы продал тебя новчам за мешок зерна.

Лицо Арики было белым от гнева и отчаяния.

— Рам Син слишком хитер, чтобы не раскусить мой обман. Если бы у нас был еще хотя бы день…

Твердое решение Фенна не дало ему предаться отчаянию вместе с ними. Он сказал:

— Мы отправляемся на поиски Цитадели. А поскольку мы не можем ждать до завтрашней ночи, выходим сейчас!

— Но лошади… — возразил было Малех.

Фенн оборвал его:

— Я видел загоны для лошадей у ворот. Мы можем украсть их там. Быстро!

Арика удивленно посмотрела на Фенна, словно бы изменяя свое мнение о нем. Она оценила его горячую решимость.

— Он прав, Малех. Мы должны рискнуть.

Она тут же принесла траурные плащи. Пока Малех спешно сооружал для себя из выпачканного золой куска материи еще один плащ, Арика свернула карты и спрятала их в свой пояс.

Фенн вышел первым. Узкая ложбина была пуста, но в отдалении они увидели фигуры, осторожно перебегающие от дома к дому, чтобы предупредить об опасности. Сухой горячий ветер окутал их облаками пыли, а солнце, злое и красное, пылало в охристом небе.

— К каким воротам? — выкрикнул Фенн.

— Туда, — ответил Малех. — К воротам Пустыни.

Поднятая ветром пыль закрыла все кругом. Они быстро шагали, опустив головы. Храм и скалы едва угадывались за пылевой завесой. Солдат видно не было.

Они прошли краем рыночной площади, пустынной, если не считать нескольких человек, которые спали прямо на земле рядом со стойлами. Позади рынка виднелись склады и караван-сараи, находившиеся перед самыми воротами Пустыни. Сразу же за стенами караван-сараев были загоны для лошадей. Там находилось не менее пятидесяти лошадок — косматых созданий, терпеливо стоящих, отвернув головы от пыльного ветра. Еще здесь было с полдюжины оседланных коней — крепких, с шелковистой шерсткой, привязанных отдельно.

— А вот и наши скакуны, — сказал Фенн.

— Это лошади новчей, — предупредил Малех. — Они не любят всадников-людей, ты с ними намаешься…

— Не беспокойся, справлюсь, — выдохнул Фенн. — Но сперва я хочу взглянуть на ворота.

Фенн высунул голову из-за края загона. Он увидел улицу, глубокую, точно русло пересохшей реки, караульные будки по обе стороны ворот и дальше — дорогу, которая вела через холмы в пустыню, на свободу. Дюжина новчей-солдат охраняла ворота, их большие гладкошерстые лошади стояли, преграждая путь.

— Нам сквозь них не прорваться! — воскликнул Малех. — Безнадежно…

Глаза Фенна загорелись сатанинским огнем. Он сказал Арике:

— Дай мне твой кинжал. А теперь вы оба садитесь верхом и держите лошадь для меня.

Арика взглянула на него. Затем дала ему нож. Они с Малехом прокрались к ту часть загона, где привязаны были оседланные скакуны новчей. Фенн подскочил к воротам и бесшумно убрал засов. Затем прошел между косматыми лошадками в дальний конец. И вдруг провел острием кинжала по бедру ближайшей лошади, оставив длинную неглубокую царапину. Лошадь отпрыгнула, заржав от боли и страха. Фенн царапнул кинжалом другую. Она тоже заржала. И тут все косматое стадо беспокойно завертелось, испуганное криками и запахом крови. Внезапно закричал Фенн, завыл по-волчьи, пронзительно, будто оборотень, и бросился на табун, подняв окровавленный кинжал. И тогда-то лошади вырвались из загона. Дорога перед ними была только одна. Они понеслись по ней, гремя копытами и поднимая тучи пыли, — пятьдесят лошадей, скачущих в панике к воротам Пустыни.

Новчи бессильны были против этой яростной атаки. Она оказалась слишком внезапной. Новчам не хватило времени даже на то, чтобы убежать. Одичавший табун сокрушил их, разметал стражу и увлек жеребцов стражников вместе с собой.

И буквально по пятам взбесившегося табуна, словно они были его продолжением, вырвались из города Фенн, Малех и Арика. Фенн сражался с лошадью новчей с того момента, как оседлал ее, и только то, что и она была в панике, не давало ей возможности сбросить всадника.

— Мечи! — крикнул Фенн Малеху. — Взять мечи!

Впереди, в воротах, валялись искалеченные, поросшие шерстью тела новчей-солдат, смятых табуном. Оружие, которое лежало рядом, пригодилось бы, но Фенн не осмелился бы сейчас испытывать своего жеребца.

Малех услыхал его и с кошачьей ловкостью направил своего коня достаточно близко, чтобы подобрать два меча.

— Солдаты! — предупреждающе крикнула Арика.

С полдюжины новчей выехало за ними из загона. Фенн рассмеялся, поймав меч, который кинул ему Малех, и ударил свою непокорную лошадь рукояткой меча.

— У нас их скакуны — пусть догонят!

И они галопом понеслись по дороге. Передовая часть табуна уже скрылась из глаз, чтобы, выбившись из сил, остановиться у какой-нибудь деревушки. Дорога превратилась в тропу, вьющуюся среди холмов. Вокруг раскинулась унылая местность. Медное солнце пылало в медном небе, озаряя бесплодную рыжеватую землю.

— Отсюда далеко до Великой Тьмы… И Рам Син погонится за нами. Он на край света пойдет, чтобы отыскать Цитадель.

Глава 6. В поисках Вчера

Они оставили караванную тропу и поскакали напрямик через пустыню. Проводника у них не было. Разве что Малех вспоминал болтовню погонщиков, которую слышал на рынке.

— Где и как далеко обитают племена изгнанников, я понятия не имею, — сказал он Фенну. — Но это где-то в том направлении, против солнца. — Он указал на протянувшуюся по пескам собственную тень.

Фенн спросил:

— Откуда ты знаешь, что эти люди нам по могут?

— Все они в свое время пострадали от новчей. Любой человек так или иначе пострадал. А найти Цитадель… О да, они помогут.

Фенн взглянул на безжизненные пески и сказал:

— Поскорее бы их найти, этих изгнанников.

Они поехали дальше, держась так, чтобы тени их были впереди, и без устали погоняя лошадей. Фенн ехал молча, погруженный в собственные мысли. Сражение с лошадью закончилось для Фенна победой. И теперь, после такой пробы сил, он получил возможность узнать о себе больше. Он размышлял о вещах, о которых они говорили с Малехом и Арикой, о решении, которое принял так скоро и столь убежденно. Он не испытывал сомнений или колебаний. Все, что было у него в мыслях, лишь зрело и прояснялось. В городе он чувствовал себя выбитым из колеи, измученным пустотой в памяти, злым на весь свет, которого был не в силах осмыслить. Здесь, где свободу его не стесняли стены домов, он снова мог думать. Он еще не знал, кто он, откуда прибыл и как. У него было ощущение, что едва он попадет в Нью-Йорк, как все вспомнит. Но если даже и нет, он помнил другое: мир до темной звезды и новчей, гордость и отвагу людей, которые выстроили Цитадель, чтобы знание не погибло на Земле.

В ней заключено все прошлое человека, — говорили они, — и будет заключено его будущее. Цитадель будет стоять вечно, как вызов человека надвигающейся тьме.

Люди выстроили ее, и она должна принадлежать людям. Фенна охватил глубокий гнев на Рам Сина, который пытается украсть знание, ему не принадлежащее, — человеческое знание, чтобы использовать его против человечества. Ненависть Фенна, точно башня, вздымалась над всем остальным, ненависть к новчам. Даже — над его страстным желанием вспомнить себя.

Он смотрел, смотрел вперед, через пустыню, и думал: «Когда-то эта земля была зеленой, и люди жили на ней и были свободны. И да будет так вновь!» Он улыбнулся Арике и погнал свою лошадь чуть быстрее, желая сократить насколько можно расстояние между собой и своей целью.

Здесь не было храмового гонга, возвещавшего приход дня и ночи. Сердитое солнце неустанно пылало в небе. Свирепый ветер хлестал путников, и облака пыли, красной и ржавой, катились по земле. И отсутствовало время. Путников мучили голод и жажда, и снова и снова останавливали они лошадей, чтобы дать им отдых и поспать самим. Они успели переночевать дважды, когда Фенн, оглянувшись, увидел вдали тучу пыли, явно поднятую не ветром. Он сказал:

— Рам Син.

Малех кивнул:

— У них есть запасные лошади, пища и вода. Они гонят как бешеные. И к тому же новчи сильнее людей.

Фенн скорчил гримасу. Он повел своих спутников прихотливыми путями, путая след: то по голому камню, то по рыхлым пескам, где ветер скоро задувал отпечатки копыт. И на время отдаленное облако пыли пропало.

Но Малех сказал:

— Они знают, в какую сторону мы едем. Они будут гнаться за нами, и не видя следов. И помни, Рам Син — новч, да еще и жрец. Он может проникнуть в наш мозг достаточно глубоко, чтобы выяснить, куда мы направляемся.

Губы Фенна сжались. Он ничего не сказал, и они поскакали дальше, через бесплодные земли. Голод больно грыз их изнутри и почти довел до агонии, но клыки его были ничто по сравнению с клыками жажды. Великолепные кони начали спотыкаться. Арика ехала, вся поникнув, и постоянно молчала. Мужчины были не лучше. Во время редких передышек Фенн спешивался и копал везде, где замечал хоть какие-то признаки жизни, — в ложбине или пересохшем русле, поросшем чахлой травой. Иногда удавалось добыть несколько капель грязной воды, чтобы сохранять жизнь.

Они остановились на ночлег в третий раз. Фенн сидел, озирая пустыню покрасневшими глазами, размышляя о Цитадели и чувствуя железную решимость не умирать. Облако пыли вновь появилось на горизонте. Он выругался и вскочил, чтобы разбудить остальных. Они опять тронулись в путь. Ветер дул, не унимаясь, и вдруг конь Фенна поднял голову и фыркнул, рванувшись в сторону. Два других скакуна захрапели и тоже начали предпринимать усиленные попытки свернуть с дороги. Казалось, животных охватило что-то вроде безумия. Их тяжелый шаг перешел в какой-то странный неуклюжий галоп.

Грубый обломок скалы вздымался над пустыней. Местность понижалась у его подножия, образуя впадину с неровными краями. Фенн увидел темную речку, выбегавшую из расселины скалы, растекавшуюся и становящуюся обширным болотом прежде, чем жадная пустыня успевала выпить всю влагу. Фенн залюбовался, глядя на это ярко-зеленое пятнышко, казавшееся таким далеким, что, похоже, вообще вряд ли могло хоть когда-то приблизиться. Затем он увидел, что навстречу им скачут люди — жилистые, крепкие, загорелые, великолепно сидящие в седле. На их длинных копьях пылали красные отблески недоброго солнца. Их было с полдюжины. Они подлетели к трем беглецам, окружили и заставили остановиться, придержав на всем скаку их коней. Они оглядели Фенна, Арику и Малеха и, увидев Малеха, оскалились, точно волки, готовые броситься на добычу.

Один из них сказал отрывисто:

— Новч!

— Раб-полукровка, — хрипло прошептал Малех. Он повернулся, показывая им старые шрамы от плети у себя на спине, а Фенн попытался встать между Малехом и жадными копьями.

— Они спасли мне жизнь, — сказал он. Он едва ворочал языком от жажды. — Они меня вытащили из храма. — Затем сердито: — Дайте воды!

Долгое время они молча рассматривали Фенна.

Их колебания тревожили его, и он понимал, что причиной тому был Малех, который выглядел так похоже на ненавистное существо, его породившее. Близость зеленого болота усиливала муки жажды. Фенн взглянул на утомленную Арику, на исстрадавшихся лошадей и так рассвирепел, что потерял всякую осторожность.

Он потянулся к человеку, который держал его лошадь, схватил того за длинные волосы, вопя настолько громко, насколько позволяла его распухшая глотка:

— Если мы погибнем, никто не найдет Цитадель! Я знаю, где она! Вы слышите? Я знаю!

Арика прошептала:

— Новчи-жрецы преследуют нас, чтобы овладеть тайной, Мы просим защиты, — она попыталась рассмеяться — Кого вы боитесь? Нас всего трое.

Холодная настороженность исчезла с лиц изгнанников. Фенн увидел, что они теперь в нерешительности. Их предводитель сказал:

— Никто не знает этой тайны.

Фенн с достоинством выдержал его тяжелый взгляд.

— Прекрасно. Убейте нас. И пусть новчи вечно правят и вечно будут в мире изгнанники и рабы. Вам не хватает смелости стать свободными.

Предводитель снова взглянул на Малеха, сказав Фенну:

— Ты путешествуешь в неподходящей компании для честного человека. Но ладно, пусть Лэннар разбирается сам. Отдайте мечи.

Получив оружие, он развернул своего коня:

— Поехали.

Они поскакали к болоту. Оно раскинулось на несколько миль у основания скалы, широкое, густо заросшее травой, с островками, на которых виднелись деревья и частый кустарник. Оно казалось таким восхитительно-прекрасным, зеленым, мягким и свежим после красной дымки над пустыней.

Им разрешили остановиться у неглубокой лужи, чтобы попить и насладиться солоноватой водой, которая показалась Фенну слаще небесного нектара. Затем им опять велели забраться в седла.

— Лошадей пускайте точно в затылок одна другой, — сказал предводитель изгнанников. — Шаг в сторону, и вам никто уже не поможет.

Он следовал тайной тропой прямо через трясину, хлюпающие кочки и зеленую воду. Здесь и там были положены полузатопленные мостки — узкие сооружения из скользких досок, которые, как догадался Фенн, в любую минуту легко разбирались, делая болото непроходимым.

Сперва он не увидел признаков жилья. Затем, по мере того как они углублялись в болото, он разглядел глинобитные хижины под деревьями в самой гуще зарослей. Мужчины и женщины с любопытством разглядывали незнакомцев, а ребятишки сбежались, шлепая по грязи, и принялись что-то кричать.

Они опять выбрались на твердую почву — на длинный узкий островок у самой скалы. Их поджидал какой-то человек. Позади стояли и другие, но Фенн увидел лишь его одного — худощавого, смуглого смеющегося мужчину, который сделан был, казалось, из огня, угля и стали и явно обладал незаурядным умом. Фенн понял, что это и есть Лэннар. В нем снова загорелась надежда. Человек, который их привез из пустыни, спешился и начал рассказывать. Пока он говорил, Лэннар медленно окинул всех троих взглядом.

Человек закончил, указывая на Фенна:

— Он говорит, что знает тайну Цитадели.

Лицо Лэннара стало каменным. Он взглянул на Фенна, исхудавшего, измученного жарой, сидящего на усталой лошади и ожидающего со странным терпением.

— Это правда? — спросил Лэннар.

— Правда.

У Лэннара задергалась щека.

— Слезайте. Я хочу с вами поговорить.

Жест его, как и слова, относился ко всем троим. Он направился к большой хижине, сделав несколько коротких распоряжений, которых Фенн не понял.

Фенн и его спутники неуклюже спрыгнули с лошадей и последовали за предводителем изгнанников. Люди, которые были с Лэннаром, смотрели на них со смешанным выражением ненависти и волчьей жадности, когда пленники входили в дом. Полутемное помещение было обставлено с неожиданной роскошью. Яркие шелка, коврики и мех, резная мебель, хрустальная и золотая посуда — добро, захваченное у караванов, снующих между городами новчей, странно сочетавшееся с глинобитными стенами и утоптанным земляным полом.

Откуда-то из глубины дома появились женщины и принесли воду, мясо и вино. Фенн и его спутники с жадностью набросились на угощение. Порции показались им слишком маленькими.

— Потом можно будет поесть еще, — сказал Лэннар. — Сейчас вам слишком наедаться опасно.

Сидя на позолоченном стуле, он наклонился вперед. Его худое жилистое тело напряглось.

— Итак, что там насчет Цитадели?

Фенн не спеша рассказал ему обо всем. Лэннар слушал. Глаза его жарко горели. Люди в тени тоже внимательно слушали. Фенн чувствовал, как они дышат, напряженно и часто. Временами что-то вставляли Арика или Малех. Наконец у ног Лэннара был развернут свиток с изображением островка, затерянного в сердце Великой Тьмы.

— Вот тут Цитадель, — сказал Фенн и замолчал.

Лэннар шумно вздохнул. Он поднялся и стал расхаживать взад-вперед по-кошачьи, опьяненный надеждой, но тем не менее подозревающий неладное, — слишком много он в жизни видел, слишком хорошо знал людей, чтобы ждать от кого-то милостей.

Внезапно он схватил Фенна за волосы и, отклонив его голову назад, принялся изучать его лицо жгучим проницательным взглядом, от которого ничто не могло укрыться.

— Ты говоришь правду, — сказал Лэннар. — Но это может быть правда, которую новчи засунули в твою голову, чтобы ты ей поверил.

— Это правда, — сказал Фенн.

— Воспоминания. Грезы, — сказал Лэннар и отпустил его. — Ты этого не сможешь доказать. Во всем этом нет ни костей, ни мяса, чтобы человек мог потрогать руками…

Арика сказала:

— Я могу открыть его мозг. И ты услышишь, как он говорит о прошлом, которое знает.

Он взглянул на нее полупрезрительно.

— Знаю я эти фокусы новчей, все эти штучки, которые они вытворяют с человеческим мозгом. Да, я могу услышать слова, но они ничего не докажут.

Малех спокойно спросил:

— А чего бы мы достигли подобным обманом?

— Не знаю… Сейчас я не вижу, какая здесь выгода, но, возможно, что-то за этим кроется.

Он оглядел полукровку и сказал недобро:

— Я давно уже усвоил урок — и заплатил за это страданиями и кровью: никогда не доверять новчам.

— Новчам, — прошептал Малех. — Новчам…

Он вскочил. Он был рослый мужчина. Он возвышался над Лэннаром. Глаза его сверкали такой неистовой яростью, что, казалось, он схватит Лэннара обеими руками и разорвет на куски. Он рассмеялся.

— Новчам… Это забавно, Лэннар. Ты и сам не понимаешь юмора. А надо мной всю жизнь вот так шутят. Новчи плюют в меня из-за того, что я — человек, а люди хотят убить из-за того, что я — новч.

Он бросил на Арику взгляд, в котором вспыхнула такая глубокая ненависть, что Фенн испугался.

— Моя сестра счастливее меня. Она выглядит как человек. — Он опять повернулся к Лэннару, который не пошевелился и даже не поднял рук. Малеху почудилось презрение в этом отсутствии страха. Он снова рассмеялся отрывисто, коротко и неприятно.

— Если бы я сейчас стоял над тобой, обросший шерстью, бородатый, украшенный всеми этими новческими одежками, все было бы по-другому, Лэннар. О, да. Но я гол и без шерсти, и стало быть — я никто. — Он вновь сел, сгорбив спину. — Испробуй свою храбрость на Рам Сине, Лэннар. Посмотрим, справишься ли ты с ним.

Лэннар сказал:

— Рам Син?

По его тону заметно было, что обладателя этого имени он весьма высоко ценит.

Фенн поднялся.

— Да, — сказал он. — Рам Син. Я рассказал тебе всю историю, и она правдива. Рам Син это подтвердит. Он преследует нас от самого города, чтобы овладеть тайной.

Фенн замолчал, дожидаясь, пока это дойдет до Лэннара.

— Рам Син не погнался бы сам за каким-нибудь обычным пленником или рабом… — произнес Лэннар, обращаясь к себе самому.

Он опять начал шагать, но медленнее. Фенн подошел и встал перед ним.

— Дай нам все, что нужно, Лэннар, и мы пойдем дальше одни.

— Нет, — сказал Лэннар. Некоторое время он молчал, разглядывая осунувшееся лицо Фенна, глаза его сузились. Затем он пробормотал:

— На нем — печать пустыни — та же, что и на мне, — он рассмеялся. — Нет, Фенн, поедем вместе. В конце концов, я ставлю свою жизнь против каждого каравана, который граблю, и даже ничтожный шанс найти Цитадель стоит риска. Здесь и другие так думают.

Арика вскочила. Она глядела на Лэннара, но, казалось, не в силах была говорить. Глаза ее сияли, и Фенн увидел в них слезы. Она повернулась и обняла его.

— Боги с тобой, Фенн, — прошептала она.

Он обнаружил вдруг, что прижимает ее к себе, почти не осознавая этого. Через плечо он яростно сказал Лэннару:

— Мы ее найдем.

Снаружи раздался тяжкий топот лошадей, и кто-то крикнул:

— Лэннар! Лэннар! Новчи идут!

Глава 7. Великая Тьма

Резкий звук трубы встревожил болота. Два — три всадника из отряда изгнанников вернулись из пустыни, последние в карауле. Мостки за ними убрали. Из-за деревьев Фенн наблюдал, как несколько новчей доскакали до зеленой воды и остановились. Лэннар дико рассмеялся.

— Поколение за поколением они пытаются нас отсюда вымести. Но им не пройти болота, — он указал на заросли. — Видите, где засели наши лучники? Даже если чудом или благодаря предательству новчи смогут добраться сюда, наши стрелы перебьют их на тропе. Они приходят, грозятся, предлагают деньги и опять убираются, как только иссякает еда. — Брови его сдвинулись. — Все в черном с серебром. Все — из храма, ага? Ты, кажется, не солгал, Фенн.

Он обернулся, чтобы переговорить с другими предводителями. Фенн остался, наблюдая за новчами. Они были слишком далеко, чтобы разглядеть подробности. Но был один, одетый в черное и разъезжающий на черном коне, который всеми распоряжался, — и Фенн вздрогнул. Арика стояла рядом с Фенн ом. Лицо у нее было озабоченное.

Командир новчей заговорил, пользуясь рупором из коры, усиливавшим голос. Именем Рам Сина он обещал прощение, власть и награду за возвращение беглого раба, который убил жреца. Болото не отвечало. Он трижды повторил свое предложение, и все же ответа не было. Далекая фигурка, которая была Рам Сином, потянулась и взяла рупор. Голос Рам Сина ясно и отчетливо зазвучал над молчаливым болотом:

— Феннвей, от меня нельзя убежать. Я овладел твоим разумом, и он принадлежит мне. Когда придет время, я позову тебя, и ты подчинишься…

Голос этот вспыхнул в мозгу у Фенна, точно огонь. Он уже слышал когда-то голос Рам Сина, командовавший, мучивший его, слышал и подчинялся. Рам Син повернул коня и поскакал прочь. Его люди последовали за ним. Страх поднялся и схватил Фенна за горло. Фенн попытался продемонстрировать неповиновение жрецу новчей, но слова не шли в голову. Горячее солнце жгло его, но он был холоден, и лицо его было влажным от пота.

— Он лжет, Фенн! Он лжет! — закричала Арика, но Фенн покачал головой.

Он пробормотал:

— Я не уверен, что Рам Син лжет… — Он повернулся к Лэннару, и в глазах его появилось странное выражение: — Сколько времени займут приготовления?

— Мои люди уже собирают припасы и готовят лошадей.

Лэннар окинул его долгим взглядом, пронзающим, как удар меча; он не придал значения словам Рам Сина. Наклонив голову, он смотрел вслед удаляющимся новчам.

— Они убрались, так что мы можем свободно отправляться куда нам надо. Но они будут за нами следить. Что ж, у нас есть запасной ход — дорога через скалу, прорубленная давным-давно. Чтобы попасть на плато, новчам придется пуститься в объезд, и это займет много времени. Так что у нас будет хорошая фора.

Он нервно улыбнулся, по-лисьи оскалив зубы, и Фенн понял, что Лэннар тоже жаждет поскорее отправиться в путь.

— Я не могу взять много людей, — сказал он. — Небольшой отряд движется скорее, и его легче прокормить. Но под конец нам понадобится помощь. Новчей в два раза больше, чем нас, и они лучше вооружены. Я приказал отправить гонцов к другим племенам с просьбой присоединиться. — Он помолчал и добавил: — Это все безумие, Фенн. Нам долго не протянуть в Великой Тьме без тепла и солнечного света. А новчи будут там у себя дома, хотя поколение Рам Сина и не видело никогда своей родины. — Он пожал плечами. — Ладно, посмотрим, на что способны безумцы. А сейчас тебе бы лучше поспать, пока можно.

Фенн спал в доме Лэннара беспокойным сном. Его мучили кошмары. Он рад был, когда настало время садиться в седло и трогаться в путь. Малех ехал как бы сам по себе. Никто этого не оговаривал. Он скакал чуть в отдалении с угрюмым и гордым взглядом, ни с кем не разговаривая, и Фенн видел, что Лэннар бдительно следит за ним.

По крутой тропе они взобрались на плато — двадцать человек, вооруженных мечами, луками и топорами, — и с каждого островка в болотах глаза мужчин и женщин следили за ними со страхом, изумлением и надеждой. С вершины горы Фенн окинул взглядом бескрайние просторы пустыни, где только ветры разгуливали под медным солнцем. Он одолел это пространство, и теперь оно стало для Фенна родным. Он чувствовал почти печаль, покидая пустыню и вступая в глухую тьму, запретную для рода людского.

Он увидел облако пыли, поднятое скачущим в объезд отрядом новчей, и понял, что охота уже началась. Плато впереди тянулось до самого горизонта. Ржавые облака висели здесь много ниже, почти касаясь земли. Жесткие травинки гнулись от ветра. Путники забрались уже довольно далеко в глубь плато, и Фенну казалось, что и ветер здесь совсем не такой, как в пустыне, и напоминает о будущих холодах. Они хорошо подготовились к долгой дороге: двадцать человек и сорок лошадей, устремившихся в сторону страны Теней и далее, к Великой Тьме. Это было странное путешествие, словно бы оно проходило вне времени. Сперва дорога была знакома Лэннару. На ней встречалась и дичь, и корм для лошадей, и люди болот этим пользовались. Но вскоре они миновали хорошие места, и кругом потянулся бесконечно однообразный холмистый пейзаж. Тени удлинились. Солнце стояло все ниже, а зубы свистящего мимо ветра делались все острее. В этой стране трудно было разглядеть что-нибудь далеко от себя. Но они замечали время от времени далекие дымки костров, и Фенн начинал Думать, что отряд приближается к цели. Лошади пустыни были маленькие, но крепкие и выносливые и привыкли к тому же мало есть и много работать по сравнению с лошадями новчей. Фенн полюбил этих грубых неприхотливых низкорослых животных и оценил их преимущества.

— Скажи спасибо, — сказал ему как-то Лэннар, — что мы пока хоть пешком не идем…

Холодный ветер завывал все сильнее, начались бурные ливни, а однажды после ночлега Фенн встал и обнаружил, что вся земля вокруг лагеря окутана холодным белым покровом. Люди стали к этому времени более хмурыми и неразговорчивыми, и он понял, что они боятся. Он и сам начал бояться.

Арика с каждым днем делалась для него все ближе. Несмотря на свою хрупкую девическую фигурку, девушкой она оказалась довольно сильной, могла скакать весь день наравне с мужчинами и никогда ни на что не жаловалась. Когда они спали, сгрудившись у костров, выглядело вполне естественным, что она держится рядом с Фенном. Много разговоров они между собой не вели — как и остальные, — а скакали вперед, съедали свои скудные порции, засыпали и были слишком усталыми для чего-то еще.

Малех все время держался в стороне. Кажется, ему неприятна стала даже сестра, которую люди хотя бы терпели, если не любили. Волосы и борода у него отросли. Как и другие, он кутался теперь в меха и кожу, и его невозможно уже было отличить от настоящего новча. Казалось, ему не требуется тепло костра. Он спал в одиночестве, исполненный презрения и силы. И по мере того как увеличивалось его сходство с новчем, росли недоверие и ненависть к нему со стороны изгнанников. Но сила и нечеловеческая выносливость Малеха нередко выручали их в трудную минуту.

Одна из лошадей пала. Ее освежевали, а мясо высушили.

— Они все подохнут, — ухмыльнулся Лэннар. — И дадут нам кров и пищу на оставшееся время.

Он был человеком пустыни и не любил, когда умирают лошади.

Солнце превратилось в красный уголек, висящий над горизонтом. Они въехали в долину, полную снега и тьмы, и, когда достигли ее дальнего конца, светило и вовсе исчезло за высокими холмами. Арика прошептала:

— Вот это люди и зовут страной Теней…

В небе еще некоторое время было светло. Земля начала медленно понижаться и делаться плоской. Здесь не было ни деревьев, ни даже низкорослых кустарников, росших по границам страны Теней, одни только источенные ветрами скалы, покрытые морщинистыми лишайниками, да промерзшая белая земля. Лошади гибли одна за другой. Замороженное мясо путники припрятывали, чтобы обеспечить себя пищей на обратную дорогу — если им вообще суждено было вернуться. Люди страдали от холода. Они привыкли к сухой жаре пустыни. Трое заболели и умерли, еще один случайно погиб. Сумрак незаметно сгущался, становясь ночью. Клубящиеся ржавые облака дневной стороны земли стали серыми облаками края туманов и бурь. Люди с трудом продвигались сквозь мглу и снегопад и наконец очутились в кромешной тьме. Лэннар повернул к Фенну изборожденное морщинами усталое лицо.

— Безумцы, — пробормотал он. И замолчал.

Они миновали полосу бурь. Воздух сделался чистым, а переменчивый ветер разогнал облака.

Шаг путников замедлился, затем все разом остановились. Они стояли и глядели, охваченные страхом и благоговением, слишком сильными, чтобы их выразить словами. Фенн увидел какое-то таинственное бледное свечение откуда-то из-за плывущих по небу облаков. Ладонь Арики очутилась в его ладони и там и осталась. А Малех все стоял в отдалении и не сводил с неба сияющих глаз.

В разрыве туч над долиной сияли звезды. Разрыв все ширился, и вот облака унеслись прочь, и звездное небо словно бы обрушилось на них, детей вечного дня, никогда не видевших ночи. Они вглядывались в черные глубины космоса, где пылали миллионы крохотных ледяных огоньков, и демоническое лицо луны смотрело на них с высоты, усеянное тенями, огромное и коварное, овеянное дыханием смерти.

Кто-то издал тонкий дрожащий крик. Кто-то повернулся и побежал назад, спотыкаясь, падая, цепляясь о камни, — туда, к свету, который он навсегда потерял.

Людей охватила паника. Некоторые из них упали наземь и прикрыли руками головы. Некоторые стояли молча, схватившись за меч или топор, полностью лишившись разума. А Малех смеялся. Он вскочил на ледяной холм и встал высоко над ними в холодной ночи, так что голова его была словно бы увенчана звездной короной.

— Чего испугались, дураки? Это луна и звезды. Отцы ваши знали их и не боялись.

Его сила и презрение к людям возбудили в них гнев, дав выход страху. Они бросились на него, и Малех погиб бы, если бы Фенн с Лэннаром их не остановили.

— Это правда! — закричал Фенн. — Я их видел! Я видел ночь, и это было еще до Катастрофы! Нечего тут бояться.

Но он испуган был не меньше, чем другие.

Фенн, Лэннар и бородатый Малех, ничем уже не напоминавший человека, снова построили людей и заставили их идти дальше — пятнадцать человек из двадцати, выступивших в путь, одиноких среди Великой Тьмы. Крохотные живые существа, с трудом пробирающиеся через мертвые белые просторы под равнодушными звездами. Холодная луна следила за ними, и безумие, заключенное в ее свете, падало им в глаза и не исчезало более.

Пятнадцать. Двенадцать из них уцелели и увидели расколотые льды океана — летящий через мир сверкающий хаос. Малех смотрел на восток, где всходила луна. Фенн услышал, как он говорит:

— Из-за океана, из сердца Великой Тьмы — вот откуда мы вышли — новые люди, завоевавшие землю.

Следуя потрепанной карте, они повернули на север и пошли вдоль берега. Теперь они были как пугала, изголодавшиеся, измерзшиеся, позабывшие, что они жили некогда иной жизнью под теплым солнцем, забывшие почти все, что оставили позади.

Лишь девятеро из них дожили до того дня, когда показался остров между двумя замерзшими реками близ замерзшего моря. И на острове этом — каркасы башен города, погребенного во льдах.

Девятеро из них дожили до того дня, когда показался Нью-Йорк.

Глава 8. Цитадель

Фенн и Арика стояли вдвоем на высокой скале над рекой. Другие ждали в отдалении. И это было тягостное ожидание. Лица спутников вызывали у Фенна страх. Затем он позабыл о них. Он взглянул через белую реку и белые снега, через полосы сверкающего льда на островной город, безмолвно лежавший под черным, в сверкающих звездах, небом.

В городе этом не было никакого света, кроме холодного сияния луны. Никаких голосов не слышалось там, кроме голоса ветра. Но даже после гибели величие не покинуло его. Разбитые башни гордо высились среди льдов, покрывавших город, размеры и формы их были почти такими же, как прежде. Нью-Йорк не был просто городом. Это была мечта титанов, и гибель половины мира не смела его с лица Земли. Чувство гордости и печаль охватили Фенна, смешавшись с отчаянием, столь глубоким, что Фенн не смог его вынести. Воспоминания теснились в его мозгу, перед ним пролетали картины иного времени, но вызывающие мучительную тоску и страдания. Он прошептал: «Когда-то здесь кипела жизнь», — и слезы потекли по его щекам, превращаясь тут же в сверкающие ледяные горошины.

Арика сказала:

— Вспомни, Фенн. Вспомни те дни, когда город был жив. Вспомни то место и здание Цитадели.

Лицо ее приблизилось, белое, на фоне темного меха. Глаза у нее были огромные, наполненные морозным лунным светом, взывающие, настойчивые…

— Здесь ты можешь все вспомнить, Феннвей. Здесь — твое прошлое. Взгляни на город. Вспомни!

Глаза ее глядели глубоко в его душу, а голос ее все говорил что-то, звеня в темных потайных закоулках памяти. Фенн смотрел сквозь нее на город, и лицо его медленно прояснялось. Он не был более Фенном. То был другой человек, видящий другой мир.

Он пришел увидеть Цитадель. Остальные — тоже. Это было девятое чудо света, величайшее из творений человечества. Оно притягивало их своим зловещим очарованием. Оно было символом смерти, но смерти, которая придет не к ним, — и поэтому Цитадель могла их восхищать и вызывать чувство гордости.

На Палисадах горели огни. Там были толпы, дети кричали летним вечером, шумели торговцы, слышалась музыка. За Гудзоном угадывалась сверкающая неправдоподобная громада Нью-Йорка, мощными плечами подпиравшая небо.

Он зашагал куда-то и, шагая, думал, что видит призрачный пейзаж — эту ледяную пустыню с руинами города, с поднимающимися из-под снега разрушенными остовами зданий.

Он пришел увидеть Цитадель. Потоки света, голоса, охрана в униформе, человек, говорящий в мегафон:

— Она уходит на полмили в глубь скалы… Площадь больше, чем у Эмпайр Стейт Билдинг… опоры и перекрытия из стали… устойчивость против землетрясений, против наводнений… тепло и воздухоснабжение — за счет надежно изолированных атомных генераторов, рассчитанных на пять тысяч лет работы…

Над поверхностью не виднелось почти ничего. Только огромные дверные створки из нержавеющего сплава в несколько футов толщиной, вделанные во вмонтированный в скалу шлюз из того же металла.

Голос из мегафона все гремел, объясняя, как устроены дверь и компрессорный механизм, которые переживут века, и как работает система рычагов, которая вновь отворит запечатанную дверь — потом, после Катастрофы. Чтобы отворить дверь, не требовалось никаких инструментов, кроме человеческих рук и разума. Разум, который сумеет отворить дверь, будет достаточно высоко развит, чтобы использовать предметы, находящиеся за дверью.

Толпа двигалась к входу, чтобы спуститься в Цитадель. Он двигался вместе со всеми. Дверь была рядом. Но он не мог до нее дойти. Между ним и дверью был какой-то барьер, что-то холодное, твердое и сияющее. Тогда Феннвей подумал, что он, должно быть, упал в обморок. Все это было странно. Он слышал удары топоров, и временами перед глазами у него возникали предметы, проносившиеся мимо как дым. Он испугался. Он подумал, что, наверное, очень болен.

Голоса — кричащие, смеющиеся, рыдающие, молящиеся. Голоса сумасшедших. Удары топора прекратились. Какой-то новый голос отчетливо сказал:

— Феннвей, открой дверь.

И он увидел ее. Она была заперта. Она никогда раньше не бывала заперта. На дне круглой ямы, вырубленной во льду, блестел металл. Лед? Но ведь стояло лето!

Он соскользнул в яму. Рычаги были изолированы, защищены от мороза. Но они замерзли. Он нажал на них со всей силой, и один за другим они задвигались, туго и неохотно. Он услышал пронзительное шипение сжатого воздуха…

И большие створки медленно приподнялись.

Фенн увидел в отверстии свет. Лица его коснулся теплый воздух. И тут же весь мир пропал…

Когда сознание его вновь прояснилось, он обнаружил, что лежит на металлическом полу. Кто-то снял с него меховую одежду. Было тепло, блаженно тепло, почти жарко после ледяного холода. Над ним высилась паутина балок, достаточно мощная, чтобы удержать гору. И там горел свет.

Арика склонилась над ним. Глаза ее сияли бешеной радостью.

— Тебе это удалось, Фенн, — прошептала она. — Мы в Цитадели!

Сердце его бешено забилось. Он сел, вспоминая увиденное во сне. Лэннар стоял рядом с ним. Он стоял и рыдал, этот мужественный человек пустыни.

— Я готов был тебя убить, — сказал он. — Если бы не вышло — своими руками переломил бы тебе хребет…

Он наклонился к Фенну. Фенн кивнул:

— Я знаю.

Он взял руку Лэннара и поднялся. Люди обступили его. Их глаза сияли. Они знали, что совершили. И это было великое дело. Они были горды. Но на Фенна они смотрели с благоговением, почти с обожанием.

Лэннар сказал:

— Я выставил у дверей стражу. Ступеньки, которые ведут вниз, узкие, и, если новчи придут, им придется спускаться по одному. — Он тревожно нахмурился. — Другого выхода здесь нет?

— Нет.

— Не нравятся мне места, у которых только одна дверь, — сказал Лэннар.

Фенн рассмеялся:

— Цитадель наша. Давайте не будем беспокоиться о дверях.

Он привлек к себе Арику, совершенно одурев от восторга. Он оглядел длинные тихие коридоры, которые лучами разбегались от центрального зала, где они стояли. Он подумал, что должны быть еще ярусы, ниже этого, и что знание и могущество ожидают их там, чтобы снова построить мир. Слезы жгли ему глаза, и в душе его не оставалось больше места для страха.

Он пошел вперед, и остальные двинулись за ним. Как во сне брели они через безмолвные залы Цитадели, которая двенадцать тысяч лет ждала их прихода.

Двенадцать тысяч лет назад они опечатали это место, люди прошлого, которые знали, что они обречены. То был их дар, их последний, великий вклад в будущее.

Разум Фенна неясно блуждал между тем временем и этим. Иногда он был Феннвей, идущий в толпе экскурсантов. Иногда — Фенн, держащий под локоть девушку-полуновча и шагающий среди нагих детей пустыни. Он то полностью понимал все, что видел, то скудные познания дикаря не давали ему догадаться о природе и пользе этих сложных вещей вокруг.

Но Фенн он был или Феннвей, чувство благоговения не оставляло его. Оно росло и делалось глубже с каждым шагом. А вместе с ним росла и гордость — не за себя, а за кровь, которая текла и в нем, и в Лэннаре, и в любом другом сыне человеческом. Он ощущал тот громадный долг, который существовал у них по отношению к строителям Цитадели, давно уже мертвым. Ощущал он и вызов, содержавшийся в их даре.

«Знание — обоюдоострый меч, — так они, кажется, говорили. — Мы нанесли себе глубокие раны. А как используете знание вы, люди будущего? Чтобы созидать или чтобы разрушать?»

Они хорошо выполнили свою работу, строители Цитадели. Тут были и книги, и бесчисленные рулоны микрофильмов, сложенные в бесчисленных комнатах. Тут были различные предметы, начиная с первого грубого каменного топора и заканчивая крошечной подробной моделью циклотрона. Тут были миллионы действующих моделей машин любого мыслимого типа. Тут были фильмы.

Целые этажи были посвящены химии и физике, инженерному делу и сельскому хозяйству, медицине и любой науке, которую изучал человек, чтобы облегчить себе жизнь. Изобразительное искусство, музыка, философия — все это было здесь, и летопись человеческой истории, и надежд, и мечтаний, и глупостей. Одна только вещь отсутствовала.

Здесь не было оружия.

Думая о новчах, они искали оружие, какое-нибудь мощное средство ведения войны, чтобы применить его против Рам Сина и других захватчиков, если придется Драться. И ничего не было.

Хмурясь и шаря у себя в памяти, Фенн медленно произнес:

— Я думаю… Они сказали, что нигде в Цитадели не будет орудий смерти.

Рука Лэннара сжала его локоть. Он рассмеялся, и смех его был горек.

— Это было благородно. Но они не рассчитывали на новчей.

Тень ужаса начала расти в их умах.

Фенн видел, как тщательно подготовлено было невероятное множество книг, моделей и диаграмм, так что любой человек мог вначале ухватить в них самое простое, а затем, как по ступеням, карабкаться дальше. Какое-то знание все еще жило в мире. Но если бы даже не уцелело ничего, кроме человеческой энергии и разума, сокровища Цитадели могли бы все же принести пользу, так великолепно продуман был каждый шаг.

Они увидели не более сотой части этого колоссального памятника человеческой вере и храбрости. Собственная их вера и храбрость провели их через полмира, чтобы все это найти. Они были утомлены, и враг шел за ними по пятам. Ошеломленные, изумленные, полные благоговения, они вернулись в Центральный зал. Часовые на лестнице доложили, что снаружи все тихо.

— Они придут, — сказал Малех.

Он подошел к глобусу высотой в два человеческих роста, помещавшемуся в середине зала, и от нечего делать стал вращать его, наблюдая игру света и теней на поверхности морей и суши. Он разделся, и Фенн увидел, что волосы у него на теле стали гуще, как если бы страшный холод заставил проявиться последние, до сих пор не проявлявшиеся в нем признаки новча.

Фенн подошел к нему и задал вопрос, который задавал ему и раньше:

— Малех, кто такие новчи?

Мощная рука Малеха прекратила вращать глобус. Пальцы его покоились на континенте, который некогда назывался Европой.

— Вот здесь, — сказал он. — Когда вращение Земли замедлилось, вся эта сторона навеки отвернулась от солнца и угодила в Великую Тьму. Воздух здесь не замерз, потому что в нем все еще держалось тепло, исходящее из сердца земли. Но все остальное вымерзло и погибло — все, за исключением нескольких мужчин и женщин — немногих достаточно сильных, чтобы выжить. Эти уцелевшие собрались вместе и нашли, как им жить дальше. Они приспособились к тьме и холоду, у них даже выросла шерсть, а умы их заострила необходимость. — Малех улыбнулся и опять стал вращать глобус. — Они и были Новыми Человеками — новчами. Но они все еще оставались людьми и помнили солнце. И они наконец пришли, чтобы занять свое место под ним.

Лэннар бесшумно подошел и встал сзади.

— Да, это было так, — сказал он. — А где твое место, Малех? Среди новчей или среди нас?

Малех медленно повернулся. Фенн подумал о другом времени, когда оба они глядели друг на друга. Теперь Малех возвышался, как и тогда, над невысоким Лэннаром, надменный и сильный. Путешествие не слишком много о нем поведало.

— Я давно уже принял решение, — сказал он Лэннару.

— Скажи какое, Малех.

Но огромный Малех рассмеялся и не ответил. Он стоял, глядя сверху вниз на Лэннара, а глобус все вращался и вращался позади него. Человек пустыни потянулся за мечом. Фенн тоже схватился за свой клинок. А затем вдруг коротко и тонко пропела тетива лука, раздался крик и кто-то рухнул вниз головой на ступени. Это был новч, одетый в черное с серебром, как у Рам Сина.

Глава 9. Мужество Фенна

Еще один храмовый солдат умер на лестнице, а третий отступил со стрелой в бедре. Затем воцарилось молчание. Фенн подскочил к основанию узкого колодца.

— Спускайтесь! — закричал он.

Он проклинал новчей и молил, чтобы они умерли. Наверху, во тьме, послышался голос Рам Сина:

— Когда настанет время, мы придем, — он рассмеялся. — И что же вы сделаете с Цитаделью теперь, когда она ваша?

— Будем хранить ее для человечества, — в отчаянии закричал Фенн.

Рам Син опять рассмеялся.

— Человечество, — сказал он, — отсюда далеко.

Кажется, он удалился, и Фенн услышал, как новчи разбивают лагерь возле входа в Цитадель.

Лэннар тронул крепкими пальцами тетиву лука, заставив ее звенеть, будто струну арфы. Он окинул рассерженным взглядом огромный зал, как бы пытаясь оглядеть всю Цитадель.

— И нигде даже признаков оружия… Ничего, — он рассчитывал на обороноспособность Цитадели. Фенн понял, что все они на это рассчитывали.

Лэннар удрученно продолжал:

— Они не могут войти, а мы — выйти. У них — полно пищи и снега, чтобы получать воду. Им холодно, нам тепло и, чем крепче убежище, тем дольше в нем можно продержаться… Я надеюсь только на то, что наши собратья не замедлят явиться.

— Если они достаточно верят в это, чтобы вообще прийти, — сказал Фенн.

Он отвернулся от насмешливо ощерившейся ступеньками лестницы, в отчаянии собирая обрывки воспоминаний, чтобы найти хоть что-нибудь, что могло бы им помочь. И вдруг увидел, что кто-то скорчился на полу возле гигантского глобуса.

Это была Арика.

Она повисла у него на руках, когда он приподнял ее, и шепнула:

— Малех… Я пыталась его остановить…

На виске у нее краснел след от удара железного кулака.

Разъяренный Фенн оглядел группы людей на ступенях и огромный пустой зал. Малех исчез. Звон тетивы и шипение откуда-то сверху — и человек рядом с Лэннаром упал, пронзенный стрелой. Фенн подумал, что Лэннар погиб бы, если бы его не загораживала лестница.

Голос Малеха прокричал:

— Очистите лестницу, эй, вы, люди-собаки! Прочь с дороги!

Люди стремительно рассеялись, укрывшись кто где мог за столбами, поддерживавшими балки, и пока они убегали, вторая стрела прошила ногу одного из них. Лэннар испустил отчаянный и гневный кошачий вопль, а Фенн втащил бесчувственную Арику в тень огромного глобуса. Он натянул свой лук, установил стрелу, а затем поглядел через освещенный холодным светом зал наверх, туда, откуда раздавался голос Малеха. На некотором расстоянии от узкого входного колодца металлическая лесенка поднималась по стене к небольшой, оканчивающейся тупиком галерее, расположенной наверху, в просветах между балками. Фенн догадался, что позади галереи должна быть комната с механизмами, отворяющими дверь. Сама галерея была чуть больше лестничной площадки. Но для Малеха она была достаточно велика. Фенн разглядел большую темную фигуру Малеха, наполовину скрытую в тени, в нише. Он поднял лук, но тут же уронил его. Он не был уверен, что поразит Малеха под таким углом. Фенн окликнул Лэннара, и Лэннар и его люди пустили стрелы, но те отскакивали от выступов и перил галереи. Малех закричал:

— Прекратите стрелять!

Прозвучало это так, как если бы он упивался собственной силой. Все было за него — освещение, угол, высота. Он контролировал все пространство вне лестницы, так что в следующий раз новчи могли бы спуститься в зал без особых затруднений. Об этом он и сказал, и Лэннар проклял его за измену.

Малех ответил:

— Для измены я и родился. Единственное, что я мог выбирать, — это кого предать: мою мать или моего отца. — Он рассмеялся. — В Арике пересилила материнская кровь. И она связала свою судьбу с вами, с людьми. Она сказала мне об этом по пути, и я знаю — это потому, что она любит Фенна. Итак, после того как она разрушила наши планы, я тоже сделал выбор по пути сюда. Я понял, какая кровь сильнее во мне. Я оставил послание, нацарапанное углем на куске кожи. Рам Син непременно должен был найти его. Пусть люди сделают свое дело, сказал я ему. Какая разница? Они слабы и станут еще слабее. Я обещал ему Цитадель.

— И какова же была твоя цена? — горько спросил его Лэннар. — Какова была цена мира людей?

— Забыть о том, что у меня нечистая кровь. Признать меня тем, кто я есть, — новчем!

И опять раздался звон тетивы, и стрела вонзилась в грудь человеку, на секунду потерявшему бдительность. Фенн потянулся и толкнул глобус. Тот стал вращаться.

Арика поймала Фенна за руку, но Фенн ее руку отбросил. Он быстро пополз на животе.

Малех окликнул его по имени:

— Ты решил умереть сейчас, Феннвей! Феннвей! Это все болтовня — о времени, о прошлом и о том, что Цитадель принадлежала людям! Слушай меня, человек без памяти! Знаешь, кто нашел Цитадель? Не люди, которые ее потеряли! Нет. Ее нашли новчи. Мудрость новчей. Наука новчей. Ты был всего лишь простым инструментом в руках Рам Сина!

Фенн достиг дальней стены. Он присел за столбом, прикидывая расстояние до следующего. Малех сказал:

— Не беспокойся, Фенн. Иди сюда, иди куда хочешь. Я тебя не трону.

Фенн не двинулся. Лэннар закричал:

— Не смей!

— Почему? — спросил Малех. — Это его единственный шанс. Я убью его, когда он будет за третьим столбом. Если доберется.

Под вращающимся глобусом сжалась в комочек Арика, не сводя с Фенна взгляда, от которого ему сделалось больно, взгляда, полного печали, но не о себе, и страха, но не за себя.

Фенн вышел из-за столба. Он направился к галерее прямо через притихший широкий зал. Лук он опустил, наконечник стрелы глядел вниз. Малех отступил в темный угол. Он заговорил:

— Ты мне как-то сказал, что хочешь все вспомнить. Хорошо. Ты вспомнишь. Что же ты остановился, Фенн? Или боишься вспоминать?

Пот блестел на измученном лице Фенна, на его голой груди. Мускулы напряглись на его руках, как канаты.

— Или, — мягко спросил Малех, — ты боишься, что другие узнают правду? Они смотрят на тебя, своего великого бога Феннвея, который привел их к Цитадели. Ты не хочешь, чтобы они узнали правду о тебе и о человечестве?

Фенн снова зашагал. Он сказал:

— Я не боюсь.

Это была ложь.

— Тогда я расскажу тебе подлинную историю открытия Цитадели. Вы потеряли ее, вы, люди, и она была бы потеряна навсегда, если бы не Рам Син. Он взял одного бунтовщика из пустыни — такого же, как Лэннар, захваченного во время набега, и с помощью своей науки так тщательно, так терпеливо сделал умишко пленника зеркалом прошлого. — Он негромко рассмеялся. — Ты опять колеблешься! Тебе не нравится все это слушать, верно? Ты так гордишься своим достижением!

Тетива обожгла пальцы Фенна. Сердце его колотилась. Где-то в нем поселилась болезнь, которая все усиливалась и усиливалась. Он пошел дальше к галерее. Голос Малеха продолжал, безжалостный, словно соль, разъедающая рану:

— Арика знала. И следила. Она следила, как Рам Син стер воспоминания дикаря о его собственной жизни и перекрыл каналы, дабы их было не вернуть. Это открыло дорогу дальше. И Рам Син вторгся в воспоминания, которые дикарю не принадлежали, — воспоминания его отцов, живших до него, воспоминания его предков, Унаследованные им книги мудрости, о которых мы даже не знаем, что владеем ими, но которые здесь, только погребены глубоко в тайниках мозга. Арика ждала. И как раз перед тем, как эта грубая крыса, опаленная солнцем пустыни, повинуясь Рам Сину, должна была заговорить голосом своих давно ушедших предков и открыть тайну Цитадели, Арика выкрала его из храма. А почему? Это тебя удивляет, Фенн? Я отвечу, почему. Потому что сила новчей, которой мы с ней обладаем, могла помочь нам добыть эту тайну, чтобы продать ее высочайшему просителю.

Фенн окончательно остановился. Он глядел на Малеха. Лук Малеха был наготове, и стрела нацелилась в сердце Фенну, а стрела Фенна лежала на тетиве. Но не на убийстве он был сосредоточен в этот момент. Ум его заблудился в беспокойной тьме. Кажется, он смутно припоминал ту боль, которую ему причинило вторжение в его разум. Голос Рам Сина, запрещающий, командующий, открывающий потайные двери… Память предков. Феннвею был знаком этот термин из прошлого. С ним было связано еще одно слово — гипноз.

Малех закричал:

— Взгляните на своего героя, вы, люди! Мы были всего лишь рабы и полукровки — я и моя сестра, — но он был орудием в наших руках. Теперь скажите мне: у кого больше прав на Цитадель?

Холодный гнетущий страх охватил Фенна, изгнав прочь все другие мысли и чувства, все, что касалось его самого. Фенн начал поднимать лук.

— Слишком поздно, Фенн! — сказал Малех смеясь. Его собственная стрела была направлена прямо в сердце Фенну и готова к полету. — Слишком поздно. Твои хозяева уже здесь.

И это было правдой. Уголком глаза Фенн видел, как новчи-солдаты быстро по одному спускаются по узкой лестнице. Лэннар и его люди, те, что еще остались в живых, были отброшены. Стрелы их убили многих, но остановить натиска новчей они не смогли. Их единственной надеждой было удержать лестницу, но Малех помещал этому.

Малех!

Глаза Фенна засветились темным злорадством. Он упал на одно колено, чтобы пустить стрелу, зная, что Малех выстрелит раньше. Он ожидал смерти. Но в этот момент черная стрела внезапно вонзилась в грудь Малеха. Лук полукровки, так и не выстреливший, выпал у него из рук. Он с минуту стоял, пронзенный длинной стрелой, глядя куда-то через голову Фенна с ужасом и недоверием. Фенн услышал, как голос Рам Сина сказал Малеху:

— Разум этого человека еще может мне пригодиться. А ты мне уже не нужен.

Малех опустился на колени. Фенн рассмеялся. В два шага он очутился у железной лесенки. Он вскарабкался по ней прыжками и, согнувшись, сел на корточки за перилами. Глаза Малеха по-прежнему глядели на Фенна, но сам Малех был уже мертв. Фенн начал стрелять в ряды новчей по сторонам лестницы. Он закричал:

— Лэннар! Сюда! Наверх!

Они рванули наверх, Лэннар, его люди и Арика. Со своей удобной позиции Фенн прикрывал их, как мог. Лэннару, Арике и еще троим удалось к нему забраться. Лэннар и еще двое были ранены. Они укрылись на галерее. Фенн столкнул тело Малеха вниз по лестнице, и места оказалось достаточно, чтобы, пригнувшись, расположиться за перилами.

— Что толку? — ухмыляясь, спросил Лэннар. — Мы все свои стрелы извели.

— Дело в том, — сказал Фенн со странной, отчаянной надеждой в голосе, — что здесь все-таки может быть оружие! Я только не могу ничего точно вспомнить…

Он смотрел вниз, в зал, на собравшихся там новчей и на горящий холодным светом шар, который над ними висел.

Холодный свет? Что же это такое было, чего он не мог вспомнить? Он взглянул на шар и на паутину балок прямо у себя над головой, и брови у него сдвинулись от напряженного усилия.

Последний новч спустился по лестнице. Рам Син сказал:

— Вы спуститесь добровольно или мы должны будем за вами лезть?

— Лезьте, если пожелаете, — прорычал Лэннар. — У нас еще остались мечи.

Фенн повернулся к Арике. Пальцы его вцепились ей в руку. Он прошептал:

— Помоги мне вспомнить… Цитадель… Гид, который нас вел. Он говорил что-то…

Голос Рам Сина зазвучал в его ушах как голос самой судьбы:

— Я уже говорил тебе, что я тебя позову и ты придешь. Так вот, я тебя зову. И предупреждаю: то, что ты мне нужен, не спасет твою жизнь, если ты меня слишком рассердишь.

Арика сказала:

— Не слушай, Фенн. Вспоминай.

Ее глаза пылали глубоко в его душе. Голос Рам Сина звал, и Фенн чувствовал, что голос этот вот-вот заставит его подчиниться. Но в нем была железная ярость, и он не уступал…

Цитадель, толпа и гид, говорящий: «Холодный свет. Радиоактивная пыль, взвешенная в инертной жидкости. Смертельно опасная вещь, предназначенная для мирного использования человеком. Пластиковые оболочки, которые экранируют вредоносные лучи. Абсолютно безопасный, практически вечный источник света…»

— Оставайтесь здесь, — сказал Фенн остальным очень тихо. — Пригнитесь пониже. Не двигайтесь и не выглядывайте отсюда.

Он подпрыгнул, ухватился за балку над головой и вскочил на нее. Затем, осторожно балансируя на этом узком стальном мостике, побежал. Рам Син закричал. Стрелы замелькали вокруг Фенна — черные стрелы с колючими наконечниками. Но он был трудной мишенью. Он бежал среди перекрещивающихся балок и теней, и бежать было недалеко.

Внизу он видел новчей, рассерженных, глядящих наверх, высоких и гордых господ войны в Цитадели мира. Он соскользнул вниз вдоль поперечной балки. Там закреплены были цепи, которые удерживали шар радиоактивного света.

Он выхватил меч — добрый острый клинок из закаленной новчами стали. Собрав всю силу и безумие, которые в нем были, он ударил по одной из цепей. Она разомкнулась, чему помогла и тяжесть державшего ее каркаса. Фенн был еще в силах горько усмехнуться. Даже в Цитадели мира изобретательный ум человека смог найти орудие убийства.

Светящийся шар стал падать, покинув свое гнездо, как только порвалась цепь. Он упал вниз и разбился о металлический пол.

Фенн обхватил руками балку. Раздался треск, затем — ослепительная зловещая вспышка, затем — шипение, грохот взрыва, а затем…

Он подумал, что даже новчи не заслужили подобной гибели, такой разрушительной агонии тела и такого чудовищного страха в душе.

Он ждал, пока не замолкнет последний крик. Он старался не глядеть больше на эти спаленные, искалеченные останки живых существ. Фенн вернулся по балкам назад, на этот раз — не спеша. Ему было дурно, он был потрясен и переполнен чувством вины.

Арика и Лэннар помогли ему спуститься на галерею. Они тоже выглядели усталыми и больными — от того, что увидели там, внизу, на полу.

— Они все мертвы, — прошептала Арика. — Но как…

Фенн тяжело сказал:

— Люди далекого прошлого выстроили Цитадель, чтобы она была светом во тьме, светом надежды, мира и знания. А теперь смерть и война вступили в нее, и руки мои в крови.

— Тебе пришлось это сделать, Фенн!

Он знал, что она права, и люди вынуждены будут воевать против новчей, и знания Цитадели освободят их от чужого ярма. Но после этого…

Он зашептал, и слова его были предназначены не для тех, кто стоял рядом, но для людей, мертвых уже двенадцать тысяч лет, людей, которые передали им свое наследие через века.

— После этого, — прошептал он, — мы научимся строить, а не разрушать. Я искуплю свою вину, люди прошлого.

Он был не один. С ним были Арика и Лэннар — человек пустыни, такой же, как он. Собственные его воспоминания о жизни до встречи с Рам Сином, возможно, никогда к нему не вернутся. Но, кажется, сейчас это было неважно. Он мог начать новую жизнь, ведь перед ними лежал совершенно новый мир.