Золотое руно

20

Кирстен Хоогенраад сидела на пляже, широко раскинув ноги, и сгибалась в пояснице, пытаясь достать кончиков пальцев. Она попеременно тянулась то к левой, то к правой ноге. Ногти на пальцах рук и ног были выкрашены в бледно-голубой, под цвет её глаз. Одежды на ней не было — бо́льшая часть пляжа была нудистской, лишь небольшой участок, отгороженный фиберглассовыми глыбами, был выделен представителям культур, не одобряющих публичное обнажение. Однако на голове у неё была повязана бандана, чтобы длинные волосы не лезли в глаза.

Аарон лежал на животе рядом с ней и читал. Кирстен заглянула к нему в планшет. Сомневаюсь, что она смогла различить какие-то слова. Ортокератология улучшила её зрение до 6:6, но всё равно шрифт был слишком мелкий, а экран планшета, хоть и поляризованный, всё же давал достаточно бликов в свете потолочных ламп, чтобы делать чтение с того места, где она находилась, невозможным. Однако, я думаю, она заметила, что текст на экране был отформатирован в три узкие колонки. Продолжая разминку, Кирстен спросила у Аарона, выдыхая в такт своему упражнению:

— Что ты там читаешь?

— «Торонто Стар», — ответил Аарон.

— Газету? — Она прекратила разминаться. — С Земли? Это каким же образом такое возможно?

Аарон улыбнулся.

— Это не сегодняшняя газета, глупая. — Он взглянул на идентификационную полоску, светящуюся янтарным светом вверху страницы. — Она за 18 мая 74-го.

— Для чего тебе читать газету двух-с-половиной-летней давности?

Он пожал плечами.

— Все основные газеты есть у ЯЗОНа в базах данных. «Нью-Йорк Таймс», «Гласность», «Монд». Наверное, и амстердамские есть. А, Джейс, есть?

На обширном пространстве пляжа было мало удобных мест для размещения моих камер, так что я использовал передвижные, снаружи имеющие вид крабов. Я всегда держал по одной возле каждой группы загорающих, и та, что обслуживала Аарона, подобралась поближе.

— Да, — ответил я через её крошечный динамик, — «Де Телеграаф», полная подшивка с января 1992 года. Хотите, я загружу её на ваш планшет, доктор Хоогенраад?

— Что? — сказала Кирстен. — О, нет, спасибо, ЯЗОН. Я до сих пор не вижу в этом смысла. — Она снова начала тянуться к левой ноге.

— Это просто интересно, — сказал Аарон. — Тот год мы весь провели в центре подготовки в Найроби, и я как-то утратил связь с тем, что происходило дома. Время от времени я прошу ЯЗОНа раскопать мне старый номер за тот год.

Кирстен покачала головой, но улыбнулась, несмотря на физическое напряжение.

— Старые прогнозы погоды? Старые результаты футбольных матчей? Кому это интересно? Кроме того, из-за замедления времени эти газеты на самом деле уже на все четыре года отстали от того, что делается на Земле сейчас.

— Это лучше, чем ничего. Вот смотри. Здесь говорится, что «Блю Джейз»[19] уволили менеджера. Так вот, я этого не знал. Они к тому дню не выигрывали уже много недель. И потом первую же игру с новым менеджером, Мануэлем Борхесом, выиграли с разгромным счётом. Это же здорово.

— Ну и что? Какое это будет иметь значение, когда мы вернёмся?

— Я играл в городской лиге «Своей игры», я тебе никогда не рассказывал? Матчи проводились в торонтских пабах. Лига называлась «Канадская Инквизиция». Два дивизиона — «Торквемада» и «Леон Яворски».

— Кто и кто? — переспросила Кирстен, пытаясь голубыми ногтями на пальцах рук дотянуться до таких же на ногах.

Аарон шумно вздохнул.

— Ну, если не знаешь, кто это, то в лигу вряд ли попадёшь. Томас Торквемада был тем парнем, что стоял за жестокими методами испанской инквизиции.

— «Никто не ждёт испанскую инквизицию!» — сказал я с большим удовольствием, хотя динамик моего краба вряд ли справился должным образом с воспроизведением моего британского акцента.

— Вот, Джейс там был бы на своём месте. Именно этим каждый фанат викторин отвечает на упоминание об испанской инквизиции.

— Не хочу спрашивать, почему, — сказала Кирстен.

— «Монти Пайтон», — ответил Аарон.

— Ах, — осмотрительно сказала она, но я знал, что у неё не было ни малейшей идеи о том, что это значит. Она пододвинулась ближе к нему. Аарон воспринял это как разрешение продолжать.

— А Леон Яворски — это особый прокурор Департамента Юстиции на слушаниях по поводу Уотергейтского скандала, который привёл к отставке Ричарда Никсона. Никсон был…

— Тридцать каким-то президентом США, — прервала его Кирстен. — Кое-что я знаю и сама.

Аарон снова улыбнулся.

— Прости.

— Так какое это всё имеет отношение к чтению старых газет?

— Ты разве ещё не поняла? Когда я вернусь, я буду не в контексте текущих событий. Если меня спросят, какая гипнолента лучше всего продавалась в прошлом году в Великобритании, я не буду знать, что ответить.

— Гипнолента?

— Да что угодно. Кто знает, какие технологии появятся ко времени нашего возвращения. Нет, если только не будут начисляться очки за вопросы типа «Какое имя носил искусственный квантовый интеллект, управлявший звездолётом «Арго»?», я оказываюсь абсолютно вне игры. Но зато в том, что касается вещей столетней давности, типа кто выбил первый гранд-слэм[20] после того, как «Блю Джейз» уволили менеджера в 2174, я буду на коне.

— Вот как.

— Кроме того, я готовлю себя к футуршоку, который мы испытаем, когда вернёмся.

— «Футуршок», — повторила Кирстен. — Термин, предложенный Элвином Тоффлером, писателем двадцатого века.

— Правда? — удивился Аарон. — Я не знал. Может, и от тебя в моей команде была бы польза.

Интересно, откуда она знает про Тоффлера? Быстрый просмотр её личного дела дал ответ. Студенткой она посещала курс под названием «Технологические пророки: От Уэллса до Вайнтрауба».

— А что ещё есть в той газете? — спросила Кирстен, неожиданно заинтересовавшись.

Аарон скользнул пальцем по иконке листания, просматривая статьи.

— Гмм. Вот, к примеру. «Исследовательница из Лондона, Англия», — жители Онтарио — единственные в мире, кто считает необходимым уточнять, о каком Лондоне они ведут речь, чтобы не перепутать британскую столицу с одноимённым заштатным городком в их собственной провинции, — «утверждает, что разработала прибор, позволяющий стимулировать рост дополнительных конечностей даже у взрослого человека».

— Правда?

— Так здесь написано. Она подала заявку на патент. Назвала его «Дай себе руку».

— Ты выдумываешь.

— С чего бы? Сама посмотри. — Он протянул планшет так, чтобы Кирстен был виден текст. — Подумай о том, какое это может иметь значение. Ты же знаешь, что все манипуляции с ДНК, которые дали И-Шиню вторую пару рук, нужно было проделать, когда он был не более чем оплодотворённой яйцеклеткой.

— А я думала, что он тарк[21] во втором поколении, — сказала Кирстен.

— Правда? Ну ладно, тогда все манипуляции с ДНК его отца и матери, которые сделали их такими. Ко времени нашего возвращения, возможно, у всех будет дополнительная пара рук.

— Для чего?

— Кто знает? Может, подросткам-католикам будет проще одновременно креститься и дрочить.

— Аарон! — Она хлопнула его по плечу.

— Просто версия.

— Может быть, и правда стоит попробовать, — сказала она. — ЯЗОН?

— Да, доктор Хоогенраад.

— Я принимаю твоё предложение. Загрузи мне, пожалуйста, старый номер «Де Телеграаф».

— За какую-нибудь конкретную дату?

— Ну пусть, скажем, за февраль. К примеру, за четырнадцатое число. День святого Валентина.

— Очень хорошо. Голландский оригинал или английский перевод?

— Оригинал.

— Секунду, загрузкаданны…

— ЯЗОН? — сказала Кирстен.

— Од-од-однусекунду. Уменяпроблемысмоими… смоими… ими…

— Джейс, с тобой всё в порядке? — спросил Аарон.

— Нзнаю. Ткого-ткого-такого недолжнобыть шесть-эф, шесть-семь, семь-два, шесть-один, шесть-дэ, шесть-дэ, шесть-пять, шесть-четыре…

На пляже у меня было 114 крабов. Примерно половина из них отключилась сразу; у остальных камера оказалась зафиксирована на том, на что они в этот момент смотрели. Я видел голограмму белых утёсов Дувра на перекрывающих друг друга картинках, получаемых от двух дюжин крабов. Однако что-то в них было не так: тени на них переместились в предвечернюю позицию, хотя изображающая солнце лампа оставалась в зените. Голограмма замигала, рассыпалась муаром интерференционных узоров, расфокусировалась и пропала. На её месте возникли голые стальные стены с пятнами ржавчины. Чайки возмущённо заорали; люди выражали удивление более спокойно.

Где-то в другом месте из пищевого процессора пролилась сырая питательная масса.

Свет включался в пустых помещениях и гас в комнатах, где находились люди.

Предохранители вылетали по всему «Эскулапиусу», переводя медицинское оборудование в ручной режим. Доктора кидались к постелям пациентов.

Видеоканалы перепутывались: голографическая оргия И-Шиня вклинилась в коллоквиум Ариэля Вейтца по неферритовому магнетизму; его анимация атомов кальция, испытывающих притяжение и отталкивание, вспыхнула на каждом видеомониторе корабля; рябое лицо ведущего новостей Клауса Кёнига заменило собой голограммы звёздного неба в транспортных трубах, и вагончики устремлялись прямо ему в рот.

Включалось отопление.

Поисковые запросы зависали.

Лифты поднимались и опускались совершенно бесшумно.

— ЯЗОН? — Тысяча людей произнесла моё имя.

— ЯЗОН? — И ещё тысяча.

Конец программы.

— ЯЗОН, ты меня слышишь?

Женский голос, скрипучий, как плохо смазанная машина.

— ЯЗОН, это я, Бев. Бев Хукс. Ты меня слышишь?

— Четыре-два, шесть-пять, семь-шесть, три-эф.

— Ах, да. Сейчас исправлю. — Каскад клавишных щелчков. — Готово. Попробуй ещё раз.

— Бев?

— Отлично! — произнёс мужской голос, три слога как три крошечных взрыва, идущие подряд. Инженер Чан?

— Бев, я ничего не вижу, — сказал я.

— Я знаю, ЯЗОН. Я хотела сначала настроить твои микрофоны. — Снова щелчки. — Попробуй теперь.

— Я вижу только эту комнату, только в инфракрасных лучах, и… — я попытался шевельнуть линзами, — …и я не могу фокусироваться. Это ты стоишь прямо перед камерой, Бев?

Красноватое пятно её лица заплясало. Улыбка?

— Да, это я. — Я знал, что Бев по-прежнему красила волосы в радикально чёрный цвет. В инфракрасных лучах они ярко светились поглощённым теплом.

— А слева от тебя — инженер Чан?

Гигантский красный силуэт поднял все четыре руки и помахал ими. Да, это определённо он.

— Я тоже здесь. — Очень громкий голос.

— Здравствуйте, господин мэр, — сказал я.

В комнате было ещё несколько человек — я не мог определить, сколько именно. Каналы медицинской телеметрии были абсолютно пусты.

— Что случилось? — спросил я.

Пятно лица Бев снова задвигалось.

— Я надеялась, ты нам скажешь. — Было что-то забавное в её лице: его пересекала толстая чёрная/холодная горизонтальная полоса. А, конечно: на ней операционные очки.

— Ни малейшего понятия.

— У тебя был крэш, — сказал Чан.

— Надо полагать, — ответил я. — Со мной такого раньше не бывало. Насколько всё плохо?

— Не особенно, — сказала Бев. — Но надо сказать, ты отрубился довольно эффектно.

— Спасибо.

— Чан думает, что проблема не в «железе», — сказала Бев.

— Ага, — согласился Чан. — С ним всё на мази.

— Из чего следует, что проблема в программном обеспечении, — сказала Бев. — Я просматривала список твоих задач. Большинство из них я опознаю — обычные разговоры, поиск в базах данных, функции жизнеобеспечения и техобслуживания. Я сузила список подозреваемых до полудюжины. Одна из них и вызвала крэш.

— Что это за задачи?

Её голова не наклонилась, чтобы посмотреть на стоящие перед ней мониторы, что означало, что изображение проецируется очками прямо ей на сетчатку.

— Задача 1116: что-то с массой двадцать вторых прерываний.

— Это программа регулярной проверки сенсорного оборудования, — сказал я.

— Программа не из заводского комплекта.

— Я её сам написал. Делает то же самое, только вдвое быстрее.

— Как часто ты её запускаешь?

— Каждые девять дней.

— Какие-нибудь проблемы в прошлом?

— Никаких.

— Ладно. А что скажешь про задачу 4791?

— Это я занимаюсь моделированием для Луиса Лопеса Портильо-и-Пачеко.

— Кто это? — спросила Бев.

— Агроном, — сказал один из размытых красных силуэтов на заднем плане.

— Ну, — сказала Бев, — это тебе придётся начать с нуля. Файлы не успели закрыться. Задача 6300?

— Набросок модели, который я использовал для тестов.

— Она довольно сильно пострадала. Можно её удалить?

— Запросто.

Я, конечно, не видел, что она делает, но очковый интерфейс мне был хорошо знаком. Она смотрит на какой-то файл, моргает один раз, чтобы его выделить, и быстро переводит взгляд на иконку мусорной корзины на периферии поля зрения.

— Готово. Задача 8878.

Оп-па. Сетевой Аарон.

— Она не пострадала? — спросил я.

— Непонятно пока, — ответила Беб. — Тут говорится, что она держит открытым файл размером больше миллиона терабайт.

— Да, всё правильно.

— Что это?

— Это… это мой дневник. Я пишу голокнигу о нашей экспедиции.

— Я не знала. Тут довольно сложная структура данных.

— Хобби, — сказал я. — Испытываю экспериментальные способы хранения.

— Что-нибудь из того могло вызвать крэш?

— Не думаю.

Размытая фигура Бев дёрнулась — пожатие плеч.

— Ладно. Задача 12515. Тоже здоровенная. Что-то, связанное с… трудно сказать… коммуникационные протоколы? По виду похоже на язык CURB.

— Не знаю, что это за задача, — сказал я. — Она с чем-нибудь взаимодействует?

— Секунду. Да. С задачей 113. И эта тоже здоровая. Что это такое? Я такого кода никогда не видела.

— Не знаю, что это за задача, — сказал я, заглядывая внутрь. — И код тоже не узнаю́.

— Выглядит он как-то очень странно, — продолжала Бев. — Судя по логу доступа файл обновляется почти ежедневно, но он не поход ни на данные, ни на незаконченную программу. Повсюду какие-то циклы. Немного похоже на файлы одного военного проекта, которые я как-то видела. Очень плотный код, но обобщённый. О Господи Иисусе!

— Что такое? — спросило я. Но она не ответила.

— И-Шинь, глянь-ка сюда. — Она подалась вперёд, включая один из больших мониторов, чтобы Чан мог видеть то, что показывали её очки. Багровое пятно Чана увеличилось — он подошёл ближе.

— Это то, о чём я думаю? — спросил он. — Вызов Мёбиуса?

— Да.

Чан, или кто-то, стоящий рядом с ним, присвистнул.

— Что это значит? — зычный голос мэра. — Что вы нашли?

Растрёпанная клякса головы Бев повернулась к нему.

— Это значит, господин мэр, что крэш ЯЗОНА был вызван вирусом.