Знак Сокола

Глава 11

Весна! Она уже витала в воздухе, радуя лица людей мягким прикосновением тёплого ветерка, уже не такого колючего и пронзительно холодного, как ещё совсем недавно. И пусть по ночам ещё бывает морозец, апрель всё же упрямо, день за днём, отвоёвывал сопки, тайгу и реки для своего брата мая. Ангара вскрылась ото льда в начале месяца и сейчас, по прошествии двух недель, флотилия из двух пароходов, тянущих по две баржи, была готова к походу в Енисейск. Рейс этого каравана перевозил на Енисей отдельный отряд — карельский или норвежский. Первый, под руководством полковника Смирнова, численностью четыреста восемьдесят пять человек, большую часть из которых составляла сводный туземный стрелковый батальон, числом в три сотни стрелков под командой капитана Евгения Лопахина. Остальные были офицерами штаба, артиллеристами и курсантами-артиллеристами из Удинска. На баржи была погружена шестиорудийная батарея, две гаубицы, две картечницы и два миномёта, часть боезапаса к которым была снаряжена хлорпикрином. Профессор Сергиенко и полковник МакГроу предложили использовать эту начинку как средство нелетального воздействия на гарнизон осаждаемой крепости. Зачем убивать шведов, если после такой химической атаки их останется лишь вязать, готовеньких. После чего, дав им умыться и отдышаться, отправлять на сборный пункт, а потом в Ангарию. Это было одним из пунктов договора с Михаилом Фёдоровичем об использовании ангарского отряда. Кроме того, Смирнов считал необходимым максимально дистанцироваться от царских воевод, заранее обсуждая с ними лишь совместные операции. Большего общения Андрей Валентинович не желал, помня слова Грауля о жёсткой, а порой и жестокой местнической вражде среди русских военачальников. Эту заразу, мешавшую общему делу — победе, пытался искоренить ещё Иван Грозный, но ему так и не удалось вытравить это косное правило.

Было и ещё одна, важная миссия у Павла Грауля, который должен был занять особняк на Варварке, пожалованный московским государем Ангарии. После зимнего нападения воровских казаков на золотой прииск, ангарский посол в Московии имел предписание Соколова поставить Михаила перед фактом ответного рейда ангарского отряда на ленские острожки с целью найти захваченных в плен ангарцев. Если царь будет заинтересован в дальнейшем сотрудничестве в ангарским княжеством, то он не скажет слова против. Ежели Михаил выкажет своё неудовольствие, то тогда Павел должен был предупредить о последствиях усугубления конфликта. В целом, была надежда только на здравомыслие Романова. Пряником в этом случае должен был стать договор о торговле, в котором прописывались бы основные положения о государевой торговле с Ангарией. Княжество готово было поставлять множество выделанной пушнины, серебра и золота, а также соль, да продукцию оружейных цехов и товары мануфактур, таких как карандаши, спички, иглы и многое другое. Главными условиями заключения договора было дозволение царя о свободном найме работников на Руси и об организации лагерей для военнопленных, откуда они бы отправлялись до Енисейска. Ангария брала бы на себя расходы по содержанию пленных. Третьим пунктом значились фактории Ангарии на пути следования из Енисейска — в Томске, Тобольске, Хлынове, Нижнем Новгороде. Готовился к использованию радиопояс, соединявший бы Эзель с Ангарском.

Норвежский отряд, грузившийся на «Гром», также же, как и карельцы, состоял из стрелкового батальона тунгусов и ангарских бурят, численностью в четыреста двадцать штыков и курсантского стрелково-артиллерийского отряда в пять десятков человек, плюс двадцать офицеров. Командовал «норвежцами» майор Ринат Саляев, а помогали ему два капитана — Василий Новиков и Роман Зайцев. Задачей норвежского отряда, помимо поставленных ему первостепенных задач, являлась тренировка в боевых условиях молодых ангарцев. Каждый из них, помимо своих прямых функций, заключающихся в быстроте и меткости стрельбы по врагу, должен был учить и своих новых товарищей умелому обращению с оружием. Кадры решают всё, говорил один великий человек. Ангарские кадры сейчас ковались на Западе, чтобы выстрелить на Востоке. Покуда шло утверждение княжества на Амуре и в низовьях Сунгари, копилась материальная часть и налаживалась инфраструктура силами Албазинского и Сунгарийского воеводств, в преддверии скорых атак маньчжуров, ангарцы получали боевой опыт. После похода, они отправлялись на Сунгари и становились бы решающей силой Ангарии в регионе. Каждый получал бы офицерский чин и отряд амурцев, из которых ему предстояло вылепить достойных бойцов. Соколову это напомнило вторую мировую, когда закалённые в боях с немцами, советские солдаты вынесли подчистую японцев, разгромив их в Маньчжурии, на Сахалине и Курилах.

Отряд Саляева был предельно нагружен оружием и боеприпасами: пять сотен винтовок для датского короля, штыки, патроны, гильзы, пулелейки, капсюли. Также Кристиану везли батарею из шести бомбических корабельных пушек и три мортиры для бомбардировки Гётеборга, для мобильной артиллерийской поддержки стрелков предназначались миномёты, а также четыре картечницы. Кроме того, Саляев был уполномочен вести переговоры с датским королём через Сехестеда. Соколов хотел определиться с дальнейшим сотрудничеством Ангарска и Копенгагена. Надо было разрешить шведскую проблему Руси — весьма насущную и для самих датчан.

В ночь перед прощанием с отрядами состоялось совещание ангарского руководства и командиров уходивших групп. В доме воеводы Петренко было душно, печь на первом этаже была натоплена и от дымохода, составлявшего часть стены, веяло сухим жаром. С десяток мужчин собрались на втором этаже, в зале совещаний. Тут же были и их старшие сыновья: Станислав Соколов, Ростислав Петренко и Мечислав Радек. Все они уже были посвящены в главную тайну первоангарцев и участвовали в совещаниях вместе с отцами, но пока без права голоса. После докладов командиров групп и мастеров, слово взял Вячеслав. Конечно он говорил о предстоящем походе. Красной нитью в его речи проходил вопрос о максимальной личной безопасности каждого ангарца, на это сделал особый акцент Соколов.

— Я не могу сейчас предугадать развитие ваших кампаний, много чего может случиться. Но я прошу вас, — Вячеслав посмотрел на Саляева, Смирнова, Новикова с застывшей тревогой в глазах. — Приложите к этому максимум усилий, ведь жертвы среди наших ребят для нас будут как ножом по сердцу.

— Мы не так давно потеряли наших товарищей на прииске, — склонил голову профессор. — Андрей Титов до последнего вздоха передавал для нас информацию о нападении. Это очень тяжёлая утрата.

— Если бы не поход, я бы лично возглавил отряд возмездия и развешал врага на частоколе! — стукнул кулаком о стол полковник. — Вечная память!

— Это первые смерти среди наших, — тихо проговорил Ринат, глядя на огонь в камине.

— А как же Матвей на Амуре? — возразил Радек. — А мужики на Зее?

— Я имею в виду — среди наших, Николай Валентинович, — повторил Саляев.

Все притихли, осознав сказанное Ринатом. После скорбной паузы, люди вернулись к обсуждению текущих вопросов. По карельской кампании многие сошлись на мнении, что начинать её надо с Орешка, называемого сейчас на шведский манер Нотебургом. Смирнов называл Орешек наиболее лёгкой добычей, поскольку лично бывал на невском острове, ещё будучи студентом и видел стены крепости. Насколько он помнил, они совершенно не произвели на него впечатления серьёзного укрепления.

— Андрей, — проговорил Соколов. — Давай только без шапкозакидательства. Недооценка врага чревата сам знаешь чем.

— Знаю-знаю, — согласился полковник. — Но и смотреть реально на вещи надо. Значит так, — наточенный карандаш загулял по карте. — Из Новгорода по Волхову идём в Ладогу, высаживаемся, организуем лагерь и ждём союзничков. Думаю, пара фугасных мин и пара мин химических вполне решат исход дела.

— Хорошо, коли так и будет! — воскликнул Саляев. — Но всё же вам проще, места известные. Это мне в чужой стране придётся воевать.

— Карты же есть, справимся, — сказал Новиков. — А Сехестед, мне Петя говорил, мужик с головой.

— Думаю, в этом смысле именно тебе, Ринат, как раз будет проще, — заметил Грауль. — Я о взаимодействии с местными. Ганнибал на редкость адекватный человек. Это не толпа бояр, кои друг дружке волосья из бороды драть учиняют.

— Беклемишев рассказал? — рассмеялся Вячеслав.

— Он самый, — ответил Павел. — Если все его байки собрать, можно сборник юмористических рассказов составить!

— Кстати, это мысль! — воскликнул Радек. — Печатным словом можно нашим людям показывать ту разницу, что существует между Москвой и Ангарском.

На следующий день, в последний раз проверив по списочный состав и груз обоих отрядов, «Гром» и «Молния», отчалив от пристани Владиангарска, взяли курс на Енисейск. Ангарский представитель в этом городке уже доложил о многочисленных повозках, находящихся близ стен Енисейска, а также о работах по укреплению пути, ведущихся на дороге до Маковского острога на реке Кеть. Провожать пароходы вышло едва ли не всё население крепости и городка, а также сотни три тунгусов, махавших руками вслед уходящим в неизвестные земли родственникам. Для них подобный поход был чем-то невообразимым. Одно дело — кочевать по тайге, среди знакомых сопок, а уплывать по реке в далёкие-далёкие земли, где нет ни одного эвенка, было делом прежде неслыханным. Хотя, что теперь говорить, слишком много прежде неслыханного теперь стало для них обычным делом.

Уже на следующий день после того, как проводили караван на Русь, во Владиангарске снова решали насущные вопросы. Теперь главным из них стало наказание тех, кто напал на золотой прииск.

— Поскольку Лена в районе Якутска вскрывается во второй половине мая, — говорил Соколов. — То у нас ещё есть шансы застать преступников на месте — в нашем зимовье.

— Беклемишев-младший говорил что-то о Ленском остроге, — напомнил Петренко.

— Или там, — согласился Вячеслав. — В любом случае этот острог надо показательно раскатать.

— Вячеслав, кого пошлёшь, решил? — проговорил Радек. — Ярошенко?

— Поскольку ребят Матусевича нет, — ответил за начальника Ярослав. — То придётся идти Аркадию. Офицер он толковый, считай, что мой заместитель.

— Тут тебе решать, воевода, — решительно сказал Вячеслав. — Тебе и отряд составлять.

Уже через восемь дней небольшой отряд был готов к отбытию на Витим. Группа Ярошенко насчитывала два десятка человек из числа первоангарцев-морпехов и тридцать пять стрелков-бурят рода Баракая под командой их князца Кияка. Этот род первым в округе выказал свои дружеские чувства к ангарцам, когда те строили удинскую крепость. С тех пор сын прежнего князца Баракая — Кияк заслужил у Петренко признание и чин сержанта за свою службу в пограничных отрядах. Он же активно заставлял своих людей перенимать опыт у ангарцев и отсылал молодёжь учиться в Удинск и Владиангарск. А после их возвращения прежнего становища было не узнать. Вместо чумов появлялись срубы, а распаханные участки земли засевались зерновыми культурами. Занимались они и огородничеством, разводили коз и овец. Баракаево, расположенное на левом берегу Ангары несколько ниже Удинска, постепенно становилось типичным посёлком ангарцев. К сожалению, остальные представители коренных ангарцев таким прогрессом похвастаться не могли. Но пример Кияка становился всё более известным среди них. Соколов считал, что не за горами будущее распространение этого опыта на другие становища, которые по мере повышения удельного веса грамотных людей, тоже захотят быть более похожими на ангарцев. Кияк был очень горд тем, что он и его люди участвовали в этом рейде. Они чувствовал доверие к себе, стараясь отплатить это верной службой.

Прибыв в Железногорск, отряд получил дополнительные боеприпасы, в том числе восьмидесятимиллиметровый миномёт и несколько несколько начинённых хлорпикрином мин. Две семидесятитрёхмиллиметровые пушки сопровождала группа из восьми рабочих, они же погрузили их на подводы и доставили до притока Лены — реки Киренги. Там, близ зимовья, отряд погрузился на полукрытое судно, направившись вниз по реке. На единственной мачте его был укреплён окончательно утверждённый лишь прошлым летом стяг Ангарии — точная копия флагов кораблей федеральной пограничной службы — андреевский крест с белой каймой на тёмно-зелёном фоне. Посредине стяга находился гербовый щит со знаком атакующего сокола.

От реки веяло холодом, заставляя людей зябко поёживаться, кутаясь в шинели. Основной лёд ушёл вниз по течению, но ледяная каша осталась. На берегах же, проплывающих мимо уже была весна — снег ещё держался грязными и ноздреватыми кучами в местах, куда не доставали тёплые лучи солнца. Таких мест на крутых скальных берегах Киренги было немало. В верхнем течении берега сплошь покрыты лесом — лиственницы, кедры и невиданной высоты ели стеной стоят около самой воды. А там, где река подмыла берег, хвойные великаны едва цепляются корнями за берег, касаясь широкими ветвями воды.

Как же хочется есть… Тупое чувство голода уже не столько мучило живот, сколько рассудок. Казаки, впрочем, тоже не жировали, силками много не наловишь на две дюжины мужиков. Кстати, отчего этих хмырей зовут казаками? Андрей этого не понимал. Они никоим образом не похожи на тот образ казаков, что в своё время сформировался посредством художественных фильмов и печатных картинок. Эти же были больше похожи на типичных мужиков, оторванных от сохи, а то и вытащенных из тюрьмы. По крайней мере, их поведение было именно таким. В ином случае, Титов принял бы их за обычных уголовников, разговаривающих на своём особом языке. Поначалу Андрей понимал их с трудом, хотя имел небольшой опыт общения с ангарскими казаками в Удинске. Поступающие на службу в Ангарию, те же казаки получали стандартную для всех одежду и, спустя некоторое время, несколько «стандартизировались» и сами. Эти же ребята оставались совсем чужими, что стало откровением для Титова. Они и сами относились к Андрею как к чужаку, подчёркнуто холодно. Возможно, они убили бы его, как и остальных зимовщиков, но он им был нужен. Но вот для кого? Насколько понял Андрей, казаки пришли из Якутска, поскольку они частенько трепали в разговорах имя «якуцкого» воеводы Пушкина. А трепали потому, что относились к нему без подобающего уважения, а попросту поносили его, припоминая старые обиды. Казачки были дезертирами, сделал свой вывод Титов через несколько дней. Тогда же он и с удовлетворением признал, что напасть на ангарское зимовье была инициатива вожака этих людей — Васьки Юрьева, а не кого-то повыше чином этого щербатого десятника. Ну а он, Андрей Титов, стал заложником грабителей. Золотишком-то они поживились неплохо — песка в зимовье было килограмм на восемнадцать, не менее. Только вот что дальше делать, эти джентльмены удачи ещё не решили. После того, как пленённый ангарец заявил им о скорой и жёсткой мести со стороны своих товарищей, они, немного попинав Андрея, да выбив ему два зуба, всё же задумались малость. Возвращаться в Якутск через Ленский острог с золотом и ангарскими винтовками было опасно. Местный воевода вряд ли одобрил подобный фортель со стороны сбежавших из Якутска казачков. Но их главарь Васька допускал мысль, что за «онгарские мушкеты» и пленника им многое простят. Но тогда придётся делить с воеводой золотишко. Когда Андрей услышал это от Юрьева, он похолодел — а ведь, прав этот бородач, ой как прав! И простят ведь — а потом поди докажи, что они укрывают бандита. Или прибьют этого Ваську и заявят ангарцам — вот мол, покарали мы его сами, а где ваш Андрей — того не ведаем.

— Эй ты, морда онгарская! — бросил Андрею вожак. — Должон будешь дьякам рассказывать всё, как есть в княжестве Онгарском, с тем и живот свой спасёшь. Понял ли?

— Понял, — буркнул Титов. — Да только человек я маленький, многого не ведаю.

— Ничего, на дыбе вспомнишь, — усмехнулся один из казаков, совсем не зло посматривая на ангарца.

Остальным, казалось и вовсе никакого дела до ангарца не было. Кто-то посапывал на топчане, кто-то трепался.

Даже баню они порядком загадили… И как пожар не учинили, до сих пор удивлялся Андрей. Зимой его не охраняли — куда ему податься по звенящей от мороза тайге? Жили скученно, в одном из бараков, остальные четыре здания стояли вымороженными до самой весны, каждый из казаков использовал их по собственному разумению. Попытки Титова объяснить, что часть дома, где содержались козы, занимает уборная, да ещё и с подогревом — только натопи печку, абсолютно их не заинтересовали, в отличие от самих коз. Дававшие прежде отличное молоко, они были съедены в первую неделю.

— А ты кто таков будешь? — развалившись на топчане, заговорил с ангарцем Васька. — Что не болярин, сам вижу, а то бы порешили тебя к чертям. Приказчик?

«Поговорить, ему, скоту, захотелось» — мысленно выругался Титов, после чего поспешил согласиться с Юрьевым:

— Приказчик и есть, — кивнул Андрей, порадуйся мол, провидец фигов. — За тунгусами смотрел, за зимовьем.

— Дурно смотрел, Андрей, — рассмеялся вожак. — Тунгусы твои, легковерные, яко дети малые.

— Как мы сказали им, что от воевод Пушкина и Супонева идём, — начал было сидевший на лавке перед миской с кашей самый молодой из казаков. — Так они решили провести нас до зимовья…

— А ну, цыц, Николка! — вдруг зло прикрикнул на него Васька. — Не болтай попусту лишку!

— Стало быть, грамоте учён? — продолжил Юрьев после того, как проводил взглядом ушедшего в дальний угол Николая.

— Конечно, — бросил Титов. — У нас все учены.

— Так уж и все? — протянул вожак недоверчиво.

— Кого царь Михаил нам слал — тех учим, — уже равнодушным тоном ответил Андрей. — Дай поесть лучше, чем вопросами кормить. Сам-то пожрамши.

Васька расхохотался, раззявив щербатый рот и наказал разозлённому Николке поискать ангарцу чего-нибудь съестного.

Тот вскоре притащил пленнику закопчённый котелок с еле тёплым бульоном, в котором виднелись заячьи косточки да разваренная каша на дне. Облизав свою ложку, казал отдал её Титову.

«И обязательно было это делать?» — Андрею теперь пришлось добрых пару минут вытирать ложку полой кафтана.

Через трое суток Васька решил уходить в Ленский острог. Его ребята уже давно связали плоты, а первый этаж обжитого барака был завален уворованными в зимовье вещами. Эта рухлядь, начиная от оконных рам и стульев и заканчивая посудой и постельными принадлежностями, готовилась казаками к вывозу на плотах. Это не считая золота, боеприпасов и оружия, захваченного у тунгусов, а также найденного на прииске. В день, назначенный для исхода казаков, с самого утра стал накрапывать противный холодный дождик. Васька поначалу не обращал на него внимания, подгоняя своих лиходеев к быстрейшему сбору. Однако уже к обеду, когда спускали плоты на воду, дождь резко усилился. Холодные струи быстро привели ещё не поросшие травой берега Витима в глиняное месиво, в котором ноги казаков разъезжались в сторону и многие, мало того, что вымокли, так ещё и изрядно перепачкались в холодной жиже. Ливень же, казалось, не прекратит извергаться с неба, до самой ночи.

— Вона как разверзлись хляби небесные, — ворчал иной казак, с негодованием поглядывая на свинцового цвета небо. — Яко сущее наказанье!

— Прошлой весной река сильно разлилась, — с готовностью добавил Титов, авось отложит Васька выход до лета. А там и помощь подойдёт.

— Нешто ждёшь кого, подлец? — подошедший откуда-то сбоку Юрьев, пихнув Андрея в бок.

А тому многого и не надо — ангарец сразу повалился на мокрую землю, неудачно подогнув ногу. Зашипев от боли, он посмотрел на обидчика:

— Дурень ты, Васька — Витим по весне разливается, это сказал и только!

За дурня ангарец отхватил ещё и пинка грязным сапогом. Васька же, отерев лицо, с которого струйками текла вода, гаркнул своим людям идти обратно в зимовье. После чего, пригладив повисшие от влаги усы, он наклонился к ещё барахтающемуся в грязи Титову:

— Ежели ты надежду питаешь вызволенья дождаться, так то брось — я тебя самолично до Якутска тащить буду!

Натопив печку, казачки до самой ночи сушили свои мокрые кафтаны да штаны, недобро переговариваясь и даже поругивались меж собой. Кто-то был недоволен тем, что они не ушли сегодня. Кто-то поддерживал главаря, утверждая, что после такого похода только душу отдать в горячке мочно. Васька же сидел набыченный, негромко переговариваясь с тремя старыми мужиками, которых Титов окрестил телохранителями. От вожака они отходили редко, потому Андрей подумал о некоем расколе внутри этой небольшой шайки бандюганов. Хотя прилюдно ни единого конфликта промеж членами ватажки не было. Разве что Николку постоянно шпыняли. Но может, так и надо? Ведь молодой ещё совсем, потому и «научают» его каждодневно.

«Интересно, а можно ли через него устроить побег?» — подумал ночью Андрей. «Попробую сагитировать его, может проймёт вьюношу золотишком?»

Дожди, вводившие ангарцев в смертную тоску, кончились в конце апреля. Май же принёс собой долгожданное солнце, измокшая за две недели дождей земля постепенно высыхала, вода же в реке до сих пор была темна. К счастью, паводок был не очень сильный, а то бы талая вода с нагорья да дожди могли заставить ангарцев просидеть в небольшой пещере среди скальных выступов в низовье Витима ещё очень долго. А сейчас каждый день был на счету. И, когда вода спала, отряд Ярошенко снова отправился вверх по течению. Судно приходилось тащить канатами, словно бурлакам, оттого продвижение группы сильно замедлялось. Поэтому Аркадий решил отправить вперёд пять человек налегке. С тем, чтобы они разведали, что происходит в зимовье, и составили первичный план действий отряда по его прибытию на место. По зимовья оставалось ещё около четырёх десятков километров вверх по реке, каждый из них давался ангарцам всё тяжелее. В эту часть княжества цивилизация в виде парохода ещё не добралась. Но после случившегося в зимовье вооружённый пароход на Лене-Витиме стал просто необходим. Отправить вперёд основного отряда небольшой авангард было верным решением. На исходе вторых суток пятёрка ангарцев уже подошла к зимовью. Едва ступив на обширный луг, поднявшись на высокий берег Витима, группа под началом лейтенанта Алексея Воробьёва поняла, что опоздала. Вместо ангарского укрепления оставалось лишь пожарище. Остовы сгоревших построек заставили сердца солдат сжаться и на мгновение замедлить свой шаг. С тем, чтобы сразу же помчаться вперёд, на место пожарища. Частокол сгорел не до конца, оставшись стоять по периметру обугленными от жара кусками. Осмотрев пепелище, Воробьёв нашёл один след, оставленный врагами — близ завалившегося частокола на земле лежало тело казака. Характерный запах разносился далеко вокруг, а само тело вздулось и потемнело от жара бушевавшего в нескольких метрах пожара. У несчастного был проломлен череп, посему Алексей поначалу подумал, что это кто-то из ангарцев, одетый в кафтан с чужого плеча. Однако серьга на сморщенном до неузнаваемости ухе не дала сделать сделать подобный вывод. Трагедия в зимовье, по всей видимости, разыгралась совсем недавно, кое-где среди золы и головешек вились струйки едва видимого белого дыма. Вряд ли прошло более двух суток с тех пор, как зимовье было оставлено. Осмотрев пепелище лейтенант погибших больше не нашёл, после чего он принял решение немедленно возвращаться и догонять проскочивших мимо их отряда казаков.

Начинало потихоньку припекать, градусов шестнадцать, не меньше. Река спокойна, что даже удивительно, в прошлом году начало мая было совершенно иным. Тогда зимовье на полторы недели оказалось на острове, а грязная вода вышедшего из берегов Витима широко разлилась, подтопив окрестности.

Титов сидел на плоту, подогнув колени и обхватив их руками. Тепло приятно обволакивало его, согревало и заставляло уснуть, повалившись на мешок, в который были набиты полтора десятка меховых ангарских шапок-ушанок. Наконец его сморило окончательно и ангарец завалился на спину. Однако тут же резкий и болезненный рывок верёвки заставил его подняться обратно. Раздался злой и до безумия надоевший Андрею хриплый смех Юрьева. На шее ангарца уже второй день повязан тугой узел верёвки, конец от которой был намотан на кулак казачьего вожака.

А Николку всё же жалко… Молодой, да дурной на всю голову парень, сам себе могилу вырыл! Ну никто его не просил доверяться дружку. И вдвоём бы ушли, да и далеко уходить не нужно было. Всего лишь переждать на склоне сопки покуда ватага уйдёт с места зимовья, да и вернуться обратно. А там дождаться наших, ведь в мае новая партия старателей приходит. Тем более, казаки не нашли схрона зерна под полом козьего загона. Титов надеялся на молодого казачка, неожиданно легко польстившегося на обещания ангарца, сулившего Николке золото и цацки на выбор. А тот взял и вывалил своему земеле всю секретную информацию за здорово живёшь. Решил, сопляк, по доброте душевной, поделиться со своим другом неожиданно наклёвывающимся богатством. А дружок, не будь лопух, верно, в тот же вечер всё Ваське и обсказал. Эх, предупреждал ведь Титов дурака! Был Николка и не стало Николки, вот и весь сказ. Два дня уже прошло, как Титов заплывшим глазом, полным безысходной тоски смотрел на подымающееся над берегом зарево полыхающего в зимовье пожара. Жаль, безумно жаль, что всё так вышло — как в дурном сне. Хотя, что он мог сделать, чтобы предотвратить случившееся? Не отпускать вторую группу тунгусов, что вышла на поиски первой? Аргументировать отказ было бы нечем, ведь ребята пропали! Ушли ребята в лапы к казакам. Привыкли, что русский не обидит, расслабились, как монгольские цирики в тридцать втором. Титов читал как-то про рубку отряда харбинских белогвардейцев, сформированных японцами ещё перед Халкин-Голом. Тогда семь десятков казаков-асановцев, названных так по имени начальника отряда японского полковника Асано, встретили в голой степи разъезд цириков примерно такой же численности. В итоге казаки вырубили всех монголов, доставив японцам только их командира. Сами харбинцы потеряли лишь одного казака убитым, да несколько были ранены. Говорят, что монголы почти не сопротивлялись, поражённые вероломством русских. Ведь прежде никогда такого не было, вот и тунгусы попались в такую же ситуацию.

— Не иначе, — пробормотал Андрей.

Воробьёв спешил. Каждый лишний час может стать решающим, поэтому, возвращаясь навстречу товарищам, отдыхали ангарцы совсем немного. Сэкономив несколько часов, после очередной излучины огибавшего скальные выступы Витима, они повстречали отряд Ярошенко.

— Ну что там, Алексей? — задал вопрос Аркадий, едва они обнялись с Воробьёвым.

— Там больше ничего нет. Зимовья больше нет, сожгли его, — пояснил он, увидев, как вытянулось лицо майора-пограничника. — Никого из наших нет, нашли только тело казака с проломленной головой.

Как объяснил Воробьёв, зимовье, по всей видимости, было внезапно захвачено. Может быть, ночью. Ангарцы сопротивлялись, но силы оказались неравны.

— Стоит при обучении новичков делать больший упор на ближний бой, — зло проговорил Ярошенко. — Но всё равно, Титов прощёлкал нападение.

— Прииск до сих пор никто не беспокоил, — проговорил Воробьёв. — Расслабились.

— Теперь никому из нас расслабляться нельзя, — каждое наше поселение теперь находится в потенциальной опасности! — твёрдо сказал Ярошенко. — Враг ушёл пару суток назад, говоришь?

— Вот! Я же говорил! — воскликнул один из морпехов, той ночью плеск был на воде. Не рыба это играла, а казаки ушли!

— Значит сейчас они в трёх днях пути от нас, — задумался Аркадий. — В Ленском их догоним! Всё, канаты сматывайте, уходим вниз по реке. На Ленский острог!

Это конец… Свезут в острог к какому-то дьяку. Что за дыба такая? Титов не представлял себе этого инструмента, однако в прошлой жизни слышал о нём немало. Сознание рисовало какие-то страшные механизмы в пыточной комнате, палача, голого по пояс, сжимающего в руке раскалённый на конце металлический прут. Да неприметного монаха, чьё лицо скрыто капюшоном, скрипящим пером записывающего его показания. Который сидит за небольшим столиком, на котором стоит плошка со свечкой. Бр-р-р!

Титов понял, что если казаки выйдут на Лену, а это будет уже завтра, то ему точно обратного хода не будет. Домой, в Ангарию он точно не вернётся. Никогда. В подвалах его точно замордуют, только если… Сотрудничать со следствием? Выкладывать слабые стороны в обороне княжества, рассказывать о своих товарищах? Андрей знал, что пытку он не выдержит и это угнетало его почище постоянного чувства голода. После неудачного побега из зимовья, Васька следил на ангарцем не в пример бдительнее. Ещё бы! Титов был его счастливым билетом от тёмного и холодного поруба, а то и верёвки. Конечно, Андрей перебрал все мыслимые варианты побега. Ночью он тёр верёвку о шершавый бок бревна, стараясь делать это как можно тише. Но, с тех пор, как один из «телохранителей» Юрьева застукал его за этим занятием, ночью Титова стерегли посменно.

— Васька! — решился поговорить с вожаком Андрей, когда тот, сытый от съеденной ухи, повалился было на тряпье, погреться костра. — Ты кому меня отдать хочешь?

— Знамо кому — воеводам, — усмехнулся тот, щурясь от жара костра. — А ты, ясное дело, не хочешь к ним?

— А что они тебе дадут? Нешто золота или чин какой? — продолжал допытываться ангарец, видя, что его собеседник сейчас не станет яриться. — Мои товарищи дадут больше золота, чем ты сможешь получить, после того, как поделишься с воеводами и казаками тем песком, что взял в зимовье, — пояснил Титов молчавшему казаку. — Я поговорю с Соколом, ты сможешь остаться у нас в княжестве!

Васька молчал, не реагируя на доводы ангарца, но его товарищи явно мотали на ус слова Титова. А тот, увидев, что помимо вожака, его слушают уже и остальные казаки, принялся расписывать житьё в Ангарии:

— У нас уже служат многие казачки, за службу денежки получают, а одёжу и оружие выдают в поселении. Надо послужить на границе, — говорил Андрей. — А потом каждый получает дом и землицу, коли захотите остаться…

Юрьев сделал знак своему дружку и шею Титова ожгло, а сам он повалился набок от неприятно сдавившей шею верёвки.

— Слышь, Васька! — бросил один из казачков. — Может того, онгарец верно бает, ни к чему нам до Якутска вертаться? Легше онгарцам службишку служить будет, чем у воевод прощенья ждать.

— Окстись, дурья твоя бошка! — рыкнул на говорившего Васька. — Нешто запамятовал, как зимовье жёг онгарское, да людишек ихнех побивал? Прощенья у онгарцев ждать будешь?

— Так то я не жёг и не убивал! — воскликнул кто-то из темноты.

— А ну, кто там такой дерзкой? — один из дружков Юрьева принялся выискивать наглеца в собирающейся у костра толпе бородачей. — Супротив товарищей пойдёшь? Заодно мы!

— Кого ты, Кузёмка, яко пёс цепной высматриваешь? — проговорил один из казаков, хмурый детина со шрамом на пол-лица. — Николки мало тебе, ищешь, кого бы ещё прибить?

Казачки зароптали, даже прежде не принимавшие участия в разговоре подтягивались к костру, чувствуя, что затевается нечто серьёзное. А разборки простить никому не хотелось. Только несколько человек оставались у своих костров. А кто-то и вовсе спал, не обращая внимания на разговоры на повышенных тонах. Видимо, не впервой, так чего теперь — лишний час сна терять? Титов же продолжал молча бороться с Юрьевским сотоварищем, который норовил оттащить его от костра, даже ангарец ещё чего не ляпнул лишнего. Андрей упирался всем телом, чтобы остаться на виду у других казаков. А там, глядишь, может что выгадать можно будет.

— А, золотишка онгарского захотели? — с некоей вальяжностью сказал Васька, подвигая к себе винтовку. — Так вам его и дали!

— В остроге всё одно ничего не дадут, Васька! — снова послышался голос того, дерзкого казачка. — А в поруб иль на дыбу оно завсегда успеть можно.

— Повинимся перед онгарцами, да на службу к ним пойдём! Я ужо слыхал допрежь о них! Житьё там, бают, богатое, не чета острожному! — раздались голоса со всех сторон.

Тут уже и спавшие проснулись, а теперь хриплыми голосами спрашивали товарищей, что такое вокруг происходит. Титов же, тем временем, одержал личную победу над казаком Юрьева, заставив того отказаться от попыток утащить ангарца подальше от других казаков.

— Коли хотите вертаться к пепелищу — вертайтесь! — со злобой прокричал Васька. — Воля ваша, я не воевода вам!

Опа-на… Все уже дошли до кондиции, пора и мне выходить на сцену, а то опоздаю и эмоции поутихнут. А тогда — прощай свобода, а значит и жизнь.

— Ваське и его холуям я прощенья не обещаю, а остальным — помогу! — вскочил вдруг ангарец, прежде тихонько, словно церковная мышь, сидевший у костра. — Ежели доставите меня в целости до зимовья — скажу, что вины на остальных нет! Службишка в княжестве каждому будет и золотишком плачено будет!

— Уймись, сучонок! — прорычал Васька, а его дружок снова натянул верёвку, Титов захрипел, но с места не подался.

Андрей бросил взгляд на казаков. Кто-то оторопел, но многие нахмурились, а вперёд вышел тот самый здоровяк:

— Ты сам бы лучшей унялся, чем онгарцу шею крутить, — проговорил он голосом, полным презрения к вожаку.

— Михалка, ты прежде был вожаком, а в Якутске и что? — в запале воскликнул Васька. — Поди, не сдюжил? Пошто сейчас ерепенишься?

— Я лишней крови лить не приучен, Васька! Коли пёс Пушкин нам не по нутру, то стрельцов тех душить ни к чему было! А опосля токмо и бежать надобно.

— А я крови не страшусь! — поигрывая ангарским штык-ножом, проговорил Юрьев, приближаясь к Мишке. — Ты будешь лучшим вожаком?

— А коли и так! — воскликнул кто-то со стороны.

— Так, — оглядел насупленных казачков Васька. — Ну раз на то ваша воля — так тому и быть! — и, прищурившись, резко сказал, — Но онгарец — мой и токмо!

— А вот шиш тебе! — заявил Мишка. — Нам с ним вертаться надобно, без него на кой ляд иттить?

Титов видел, что именно сейчас решалась его судьба — останься он с Мишкой, считай дело в шляпе. А вот с Васькой ему не по пути!

Казаки, не хотевшие возвращаться в Якутск, загалдели, шумно выражая своё неудовольствие идеей Васьки. Кто-то и вовсе предложил избрать нового голову, назвав Юрьева совсем уж вычурно, отчего Титов даже повернулся к стоявшим толпою казакам, глазами поискав виртуоза. Здоровяк Миша, тем временем, смерил вожака взглядом, полным презрения. Остальные сочувствовавшие появившейся новой силе, подобрались, готовые ввязаться в драку и хорошенько намять бока опостылевшему Ваське. Видя, что ситуация резко поменялась не в его пользу, Юрьев умерил пыл, а минуту спустя торжествующий Титов уже снимал с шеи верёвку.

— Мушкеты тоже вертай, Васька! — ангарец победно поглядывал на Юрьева и на побитом лице его торжествующе блестели глаза. — Ни к чему тебе они.

Обалдевший от подобной наглости бывший ватажный голова ничего Андрею не ответил, да и винтовки отдавать не собирался. По крайней мере, все. Он вернул лишь два ружья охотников, да четыре ангарки. Всё остальное, в том числе и револьверы, были им упрятаны среди остальной рухляди. К удивлению Титова, с Васькой остались не только его «телохранители», но и семь других казаков.

— Попомни, Мишаня, мои слова, — на прощание, уже в предрассветной дымке сказал Юрьев, становясь на плот. — Жалеть ещё будешь, что сотворил дурное дело. Я повинюсь пред воеводами, землицу грызть буду, а ты яко изменщик станешь. Попомни!

— Андрей, будет ли нам прощенье за зимовье, али ты енто сказывал токмо для вызволенья от Васьки? — подошёл к Титову Мишка, когда обед был готов и казачки, налив себе ушицы в трофейные ангарские миски, с увлечением хлебали дымящееся варево.

— Отчего же? — удивился Титов. — Мои слова не пусты, а товарищи не звери.

Казак, с немалым удивлением назвавший ангарцу своё отчество — Лукич, объяснению Андрея был удовлетворён и более не поднимал эту тему.

После чего он доверительным тоном сообщил о костре, что видал прошлой ночью на левом берегу под чёрными великанами скал. Этим он привёл ангарца в неистовство, Андрей бурно выражал свои эмоции — что, мол, прежде молчал? На что тот меланхолично пожав плечами, дал своё объяснение:

— Откель мне знать, кто там. А може, тунгусы какие?

— Тьфу ты! — махнул рукой ангарец.

С вечера по берегу разложили три костра, дабы стоянку увидели с реки. И тут Титову второй раз за недавнее время улыбнулась удача. Уже на следующий день из-за крутобокой зелёной сопки показалось судно. Андрей ликовал, словно ребёнок, устроив импровизированные танцы на берегу. С воплем радости он показывал на приближающийся корабль. В какой-то момент Титову показалось, что его товарищи пройдут мимо и он, отвязав плот и вскочив на него, принялся отталкиваться от берега. Казакам пришлось помогать ему, да махая кусками цветной материи, обратить на себя внимание людей в корабле под зелёным стягом с косым крестом.

Ярошенко слушал внимательно, часто прерывая рассказ Титова, постепенно мрачнея. Наконец, отпустив Андрея, Аркадий взялся за казаков. До самой ночи майор слушал показания бородачей, робеющих перед вооружёнными и хмурыми ангарцами, зело рассерженными на них за спалённое зимовье и убитых товарищей. Конечно, основная вина за случившееся была на Юрьеве и его дружках, да на тех казаках, что решили возвратиться в Якутск. Положить всех, как предлагали иные горячие головы, Ярошенко не дал, решив отправить казаков восстанавливать порушенное ими поселение.

— Ночью связывались с идущими за нами ребятами, — говорил майор. — Четыре партии идут, так мы их обрадовали, что вместо намыва золотишка, будут валить лес. Благо инструмент есть.

— А теперь что, Аркадий? — спросил Титов. — На Ленский острог?

— Ты же не хочешь оставить этого Ваську без наказания? — усмехнулся Ярошенко.

До острога ангарцы добрались на третьи сутки пути. Пологие, поросшие лесом берега с ниточкой светлого прибрежного песка сменялись берегами каменистыми, скальные выступы обнажались у самой воды, будто срезанные огромным ножом. Величественные сопки то удалялись от реки долиной, то снова приближались к ней вплотную. После извилистого Витима, с его быстрым течением и бурунами тёмной воды, над огромными камнями на дне, Лена стала настоящим отдохновением. Берега реки, после слияния с Витимом поражали своим поистине сибирским размахом — от левого берега до правого было километров восемь, никак не меньше. Долина реки расширялась, сопки уходили всё дальше. На душе у Титова было спокойно, он безмятежно сидел на носу судна, подставляя лицо тёплому майскому солнцу. Прохладный ветерок, однако, временами докучал Андрею, как и мысли о том, что предстоит сделать. Начальнику отряда Ярошенко пришлось вызывать подмогу — один из трёх речных кораблей со старателями и охраной, шедший на прииск не стал уходить на Витим, а проследовал дальше по Лене, догоняя первый отряд. По словам казаков в Ленском было не меньше восьми десятков служилых людей, включая два десятка стрельцов. А также около тридцати вольных казачков. Сейчас, когда землица подсохла, из острога могло уйти до половины его гарнизона, расходясь по кочевьям и становищам местных туземцев. Посему задача по взятию острога могла быть немного упрощена. Прошлой ночью удалось поймать сообщение из Северобайкальского свинцового прииска передаваемый оттуда приказ Петренко. В коем говорилось о недопустимости расхождения по округе вести о золотодобыче ангарцев на Витиме. Острог следовало взять, а людишек, его населяющих, вывезти в Ангарию. Также, должно было забрать всё то, что стащили мародёры из зимовья, а сам острог предать огню.

Почти сутки ушли на разведку местности вокруг острога. Плот Юрьева был замечен сразу же, он лежал на песчаном берегу. Там же было и два дощаника, а также несколько лодчонок, вытащенных из воды. Ребята майора Ярошенко из пограничной стражи Владиангарска обошли по периметру острог, осмотрев все возможные пути отхода казаков, а также направления, с которых могли появиться ушедшие к туземцам ватажки. Притащили они и одну из пушек, установив её с северного фаса острога. После того, как следующим утром Воробьёв прислал тунгуса с вестью о контроле острога со стороны берега, Ярошенко приказал рабочим готовить пушки, а гребцам — потихоньку выходить на реку, двигаясь к острогу. Укрепления представляли собой классический сибирский острог — три башни, соединённые частоколом, да несколько изб внутри стен. Не Бог весть, какая крепостица, зимовье на Витиме было гораздо сильнее. Но тут было людишек поболе, как минимум четыре десятка крепких, а иных Сибирь не держит, мужиков, включая дюжину Юрьева. Подмогу Ярошенко решил не ждать, а атаковать острог прямо сейчас, на переговоры он решил не идти. Они пока что были лишними, сначала надо было заявить о себе. Судно со старателями должно было придти через пару дней, не ранее. Как на бойцов, на них Аркадий не рассчитывал, скорее он хотел использовать товарищей в качестве охраны для пленных. Убивать казаков и стрельцов гарнизона Петренко не рекомендовал, в отличие от тех, кто мародёрничал в зимовье и убивал ангарцев.

Первые два выстрела стали пристрелочными, разорвавшись на берегу, неподалёку от частокола. Планируемый Ярошенко недолёт. В остроге тут же зазвенел набат, а на стенах замелькали тени. Второй залп орудий был перенесён ближе к острогу, один снаряд вломился в башню, второй разорвался на берегу. После второго залпа Ярошенко решил подождать реакции местного головы, надеясь на парламентёров.

Не дождавшись оных от казаков, решил действовать Воробьёв. Его люди принялись постреливать поверх голов казаков, а вскоре они перестали показываться над частоколом. В башенке была замечена медная пушечка, там же возились стрельцы. Лейтенант решил задействовать железногорскую новинку — хлорпикриновую мину, для нейтрализации гарнизона. Под прикрытием стрелков нужно было вытащить миномёт на опушку произвести серию выстрелов внутрь острога. Знакомая многим ещё по учебке «синеглазка» должна была, наконец, быть опробована в деле. К великому сожалению — на казаках, а не на маньчжурах, например. Хотя доза была рассчитана, как нелетальная.

— Огонь по готовности! — дал бойцам команду Воробьёв. — Пошли!

Дюжина стрелков начала обстрел угловой башни и частокола, а четверо морпехов, быстро определив нужный угол стрельбы и определив безветренность, закинули в ствол первую мину. Неожиданно, с орудийной площадки башни также грохнуло три выстрела. У ангарцев упало двое — стрелок-тунгус и один из морпехов. Мина удачно опустилась за частоколом, рядом с башней. С частокола успел жахнуть из винтовки ещё один стрелок, но его пуля, к счастью, не достигла цели. После чего миномётчиками было произведено ещё четыре выстрела. Вскоре из-за частокола показался густой дым, ну а поскольку ветра не было, то и эффект получался нужным. Своих раненых ангарцы тут же оттащили в лес, чтобы оказать помощь. Тунгус получил ранение плеча, довольно неприятное на вид. Миномётчик отделался касательным ранением бедра, однако крови натекло немеряно, прежде чем сумели её остановить. Похоже, казаки успели освоить ангарки, это было плохой новостью. Лейтенант, выругавшись, отослал человека к берегу, чтобы передать сигнал на корабль. Вскоре майор Ярошенко смотрел в бинокль на стоявшего на берегу человека, флажками подававшего знаки на корабль.

— Работайте на поражение, ждать больше нечего! — крикнул он рабочим-артиллеристам и добавил, махнув рукой:

— У лейтенанта уже трёхсотые.

Едва рассеялся дым от третьего залпа со стоявшего на реке корабля, невысокий плотный мужчина осторожно поднялся с земли на нетвёрдо стоявшие ноги. Большая башня, смотревшая на реку, заметно накренилась, виднелись язычки пламени, валил дым, а стрельцы в дымящихся кафтанах выносили оттуда придавленного бревном товарища. Он покрутил головой, чтобы отогнать звенящий шум в ушах и, шатаясь, направился к порубу. Пятидесятник Данила Романович Елманьев, острожный голова, поставленный якутским воеводой в Ленский острог, тяжко дыша, рывком отворил дверь в поруб:

— Васька! Сучий потрох! — прорычал он в темноту холодной полуземлянки. — Привёл ко мне онгарцев, сволота!? Судно с зелёным стягом по острожку палит!

— Как?! — поражённо ответил Юрьев дрогнувшим голосом. — Они ужо тут?

— А ну, вылазь! — прикрикнул на Ваську Елманьев. — Сказывай, как мушкеты онгарские палят!

— Словечко замолвишь опосля? — не растерялся Васька, вскочив на ноги.

— Тебе ли лясы точить! — задохнулся от гнева Данила Романович. — Пшёл на стену, пёс!

Выбравшись во двор, Елманьев с тоской увидел, как вжались в дерево частокола его ребятки. Ангарские стрельцы не давали им и головы поднять, паля по каждой тени.

— Всё ты, мразь! — залепил пятидесятник Ваське по роже. — Ты токмо привёл их! Что со златом, жрать будешь?!

Охнувший Васька немедленно получил пинок от стрельца и, сначала на корточках, а затем и бегом, бросился к башне. Там были сложены ангарские мушкеты.

— Данила Романович, родной! — крикнул один из стрельцов со стены. — Отдай ты онгарцам вора-Ваську! Лиходей он, убивец! Да приблуды его! Повинимся — онгарцы уйдут, коли нет — головы сложим за татя! — поддержали его казачки.

— А верно, — пробормотал Елманьев. — Подлец уже в башне. Мушкеты! Пошто рты раззявили?! — вскричал он на стоявших столбом стрельцов. — Крутите Ваську! Да людишек его!

Стрельба ангарцев, между тем, лишь усиливалась, особенно со стороны угловой башни, что смотрела на лес. Там же стояла и медная пушечка, для которой с прошлой осени не было зарядов. Пятидесятник был готов уже кричать ангарским стрельцам, чтобы они покуда не палили и что тятя Ваську сотоварищи он выдаст, коли княжьи люди отойдут от острога. Но тут с башни бухнул слитный залп уворованных Юрьевым мушкетов и руки Елманьева бессильно опустились. Стрельба на его людям в башне со стороны ангарцев только усилилась. Вскоре оттуда уже раздавались разноголосые вопли раненых, немилосердно обстреливаемых ангарцами. На глухие хлопки, раздававшиеся с равной периодичностью, он не обратил никакого внимания.

— Не успели стрельцы-то, — проговорил он еле слышно, сожалея о том, что Ваську не скрутили.

И тут же раздались сначала недоуменные, а потом и испуганные возгласы людей Данилы Романовича:

— Зелье мертвецкое! Смрад серной! Спаси, богородица, поратуй!

Обречённо пятидесятник смотрел на выползавшее из-за башни клубы бело-сизого дыма, да такие же, ещё со двора и нижнего яруса башни. У Елманьева мерзко заныло в брюхе, такого он не ожидал. Пули, сабли, копья, ядра, — всё это было знакомо. Но не эти козни адовы! Казаки его, отчаянно вопя и перхая, бежали прочь от дыма, сослепу сталкиваясь друг с другом, роняя оружие. Данила Романович выпрямился, нижняя челюсть его отвисла и ходила ходуном, ноги отнялись, и он не смог спуститься с лестницы, оставшись в надвратном укреплении. А мгновение спустя снова зашуршало в воздухе — и башня, уже раз пробитая, теперь, казалось, приподнялась в воздух, рассыпавшись по брёвнышку. Зашуршало ещё раз. Свет померк в глазах Елманьева, его швырнуло оземь и протащило по земле. Приложившись об угол казённой избы, он тут же потерял сознание, уронив голову на грудь.