Знахарь

Глава 2

Свежий морозный воздух приятно взбодрил. Во дворе он увидел Ольгу. Та радостно помахала, приветствуя брата.

– Скорей, Филипп, обед уже на столе! Сколько можно бродить по лесу? Зимой ты все равно ничего не отыщешь!

– Ты не права, – сказал Филипп, – а почки и ветки деревьев? Ты просто не знаешь всей ценности обычных трав и деревьев, растущих на земле. Они – хранилище бесценных даров. И зимой, и летом, и весной, и осенью всегда можно воспользоваться этими дарами. Только мера нужна во всем.

– Ох, как ты заговорил! – подзадорила его сестра.

– Разговоры – разговорами, а дело – прежде всего. Вот коли родится у меня сын, так я и ему свое дело передам, – мечтательно произнес Филипп.

– Мало тебе, что Олег уже лекарить начал? То с собаками нянькается, то сурков в дом понатащит! А потом у самого лишаи не сходят! – ласково ругалась сестра.

– Порода, – только и ответил ей Филипп.

Филипп жил один, но Ольга и тетя Глаша никогда не оставляли его без внимания. Дня не было, чтобы они не зашли и не навели в доме порядок после Филипповых экспериментов. Да и посетителей у него хватало. Как привыкли люди к деду Игнату захаживать со всякой болячкой, так и тянулись в эту хижину теперь к Филиппу. А утром прибежал кузнец Мишка Петров, сообщил, что вот-вот его жена Василиса родить должна, срок пришел, и ждут они его помощи. Заявил, что-де в больницу ехать далеко, да и накладно, вот и решили они с женой довериться ему. На все возражения Мишка только рукой махнул.

Так что больше всего страшился Филипп предстоящих родов. Он содрогался только от одной мысли о них, но, видя, что люди ему доверяют и не боятся, сам себя успокаивал.

– Все принимают это как должное, и ты должен с этим смириться и, конечно, оправдать призвание свое, – советовала Глаша.

– Я знаю, что справлюсь! – уже увереннее отвечал Филипп.

Он сидел с Павлом на кухне после утомительной и тяжелой работы в лесу. Они валили деревья. Так как Филипп отказался жить с Глашиной семьей, пришлось запасаться дровами на два дома.

– Василиса рожает! – возбужденно крича, влетела в дом Глаша. Филипп вскочил, опрокинув на себя миску с хлебом.

– Тише ты! – шикнул на нее Павел.

– Как это тише?! Баба того и гляди родит прямо на улице… – начала оправдываться Глаша.

– На улице?! – от негодования и удивления Филипп остановился, забыв, куда направлялся. Глаша, как бы извиняясь за Василису, потупила взор и ответила:

– Муж-то ейный тоже в лес пошел, за дичиной, а она решила сама скотину накормить, вот и вышла.

– Совсем ополоумела, дурная баба? – возмутился Павел. – А вы что ж глядите?! Помогли бы ей!

Филипп выскочил из дома и направился к Василисе, сопровождаемый толпой галдящих баб. Его статная, высокая фигура заметно выделялась в приближающейся толпе, и Василиса облегченно вздохнула:

– Наконец-то все кончится…

– Нет, милая, все только начинается, – ответил он и поднял ее на руки.

Василиса хотела провалиться сквозь землю, чтобы скрыть смущение и стыд, который испытывала пред этим молодым и красивым лекарем. Боли она не чувствовала. Странно, но как только Филипп склонился над ней, боль куда-то улетучилась, осталась только нереальность, ускользающая из сознания и не поддающаяся воле.

Василиса приехала в хутор Ближний несколько лет назад с мужем. Тогда она и заметила Филиппа. Частенько она сталкивалась с ним у колодца или у Игнатия, когда приходила к нему за снадобьями. И всегда смущалась при виде этого статного красавца. Каштановые волосы, серые глаза, нежные, словно девичьи, губы и сильные мужские руки – и это еще не все достоинства Филиппа, за которые он ей нравился.

Но никому и никогда она не могла открыть своего сердца. Выданная замуж совсем девчонкой за нелюбимого и почти не знакомого ей человека, она молча терпела превратности жизни, а тут позволила себе одну-единственную слабость – любить! Любить сильно, глубоко и искренне. Увы, Филиппу это не дано узнать.

Когда-то давно цыганка нагадала ей, что смерть к ней придет от любимого человека. Им для нее был муж, которого она и боялась, и уважала, и, может, свыклась, принимая обязательность отношений за любовь. Своего Мишу она терпела, конечно, как же по-другому? Но и знала, что на все пойдет Мишка, коли что не по его будет.

Бить – бил Василису много раз. Смирилась она с гаданьем и решила, что никуда от судьбы не уйдешь.

– Терпи, милая, стерпится – слюбится, – уговаривала ее тетка, единственный родной ей человек.

– Как же так, тетя? – плача от безысходности, спрашивала она накануне свадьбы.

– Вот так, доченька, – только и отвечала она, нарочито горько вздыхая. Наговорила Василисе о каких-то деньгах, якобы занятых у Мишкиного отца. Короче, так и подталкивала девушку саму принять решение. И Василиса, будучи человеком святой наивности и простоты, в знак благодарности, что помогали Петровы тетке, выскочила замуж.

Рано Василиса лишилась родителей, потому сиротку и взяла к себе тетка. Полячка эта была бабой хитрой и расчетливой. У самой дочь на выданье, и Василису держать рядом со своей она не хотела. Вдруг женихов выгодных уведет?! Ведь и красива, и хозяйка хорошая… Вот и отправила с Мишкой куда подальше, с глаз долой.

Вся прошлая нерадостная жизнь предстала перед глазами Василисы, когда она лежала на огромной и чистой кровати в убранной и приятно пахнущей травами комнате Филиппа.

«Интересно, сколько девок перебывало у него в постели?» – некстати задала она себе вопрос, и тут, словно в наказание за нелепые мысли, почувствовала такую сильную боль внизу живота, что закричала:

– Мама!!! Мамочка! Господи! Филипп, сделай же что-нибудь!

Филипп обернулся. В дрожащей руке он держал шприц. Капли пота скатывались по носу и падали на пол. Он подошел к ней и стал успокаивать. Голос его дрожал. Он не знал, куда деть глаза.

«Почему деду так легко удавалось справляться с этим?!» – спрашивал он себя. Он вспоминал деда в такие трудные моменты. Тот без всякого страха принимался за дело, успокаивая больных своим тихим голосом и твердой верой в успешный исход. Он же никак не мог сосредоточиться. Женщина с мольбой смотрела на растерянного Филиппа.

«У него это ведь впервые! Надо бы поддержать, чтобы он совсем не растерялся, да и самой станет легче!»

– Филипп, ты не переживай! Я постараюсь тебе помочь. У…, ай! У меня… это первый, но… послу… Господи! Началось!

Она тяжело задышала. Филипп склонился над роженицей и стал ее успокаивать, потом быстренько влил ей в рот опиумной микстуры, облегчающей болезненные ощущения, и принялся за дело.

Роды были тяжелыми. Василиса постоянно задыхалась, и Филиппу приходилось несколько раз заливать ей в рот микстуру. Она не билась, не вертелась и не стонала, а просто дышала со временем все тише и спокойнее.

Он принял на руки орущего младенца и широко открытыми глазами смотрел на розовый комок. Быстро проверил пуповину, оглядел его еще раз и взглянул на мать.

Та лежала, уронив голову набок. Филипп повернул ее… и отшатнулся! Изо рта Василисы обильно стекала пена, артерия на шее не пульсировала. Он открыл Василисе глаза. Зрачки не реагировали на свет. Он понял, что она умерла, но не хотел в это верить. Он делал искусственное дыхание, смачивал лоб нашатырем и совершенно забыл о ребенке, которым к тому моменту занялся Олег.

Наконец, Филипп прикрыл одеялом до самого подбородка тело Василисы, которое вытянулось и успокоилось, будто отдыхая от недавних судорог и боли. Лицо его приняло то самое безмятежное выражение. Филипп вытер пот со лба и тут только обратил внимание на пузырек с микстурой, которую давал роженице.

– Боже! Это же отвар для операции! – он ударил себя по лбу, вспомнив, что сам только недавно сделал его для старика Потапа Кривощекова.

Потом он вспомнил о дедовых книгах и кинулся к одной, где были записи обо всех жителях хутора. Своего рода местная картотека больных. Кому сколько лет, кто рожал, кто что ломал, кому можно то или иное лекарство или отвар, а кому запрещено…

Там он и вычитал, что Василисе совершенно запрещены отвары и настойки, содержащие опий, избыток которого находился в пузырьке. Дед передал внуку огромное, бесценное наследство! Он надеялся, что Филипп сможет правильно им распорядиться, и потому вел свои записи, чтобы внуку было легче ориентироваться. А он? Только из-за своей несерьезности он допустил эту непростительную ошибку.

– Господи, что делать? Как объяснить Мишке? – задавал сам себе вопросы Филипп, сидя над мертвой женщиной.

– Филипп, – в комнату заглянул Олег и тихо его позвал. Он обернулся. Олег понял, что случилось страшное, непоправимое. А Филипп потерял сознание. Сначала правда он ощутил боль. Сильнейшую. Она шла от руки и ударила в голову. Потом стрелой вернулась обратно. И показалось Филиппу, что все мыслимые страдания ожили в его теле и одновременно вцепились ему в руку, на которой было дедово кольцо. Он случайно глянул на камень, уже лежа на полу и теряя сознание. То что он увидел, окончательно бросило его в беспамятство…

– Я все сделал, как положено! – оправдывался он, когда Павел разнял остервенелого Мишку и Филиппа, дерущихся в доме Игнатия.

– Ты изверг! Ты убил ее! – орал Мишка, вытирая непрошеные слезы.

Через неделю, похоронив Василису, Мишка с маленьким ребенком навсегда покинул Ближний. На могиле жены он поклялся отомстить Филиппу.