Проснувшись утром, выхожу из вагончика, в котором спал, за углом вижу курящего человека, который меня впустил. Я уже знаю, что это казак Женя. Он немного виновато смотрит на меня, показывая на самокрутку с местным табаком, говорит: «Грех. Знаю, что грешно курить, а бросить не могу никак. А вы курящий?»
— Нет-отвечаю. Чтобы не смущать его, перевожу разговор на другую тему.
— Вы из каких казаков будете? Из донских?
— Я-то? Из московских. Вступил в казачество, когда еще на родимом шарикоподшипниковом заводе работал. Ну а тут отец Иоанн казачий отряд создал при обители.
— А сюда как попали?
— Да через водку попал. В получку, как обычно, собрались с ребятами. Начали болтать под это дело, за политику и всякое такое. Вот как подвыпили побольше, токарь Петров и говорит: «Надо пойти набить морду Лене Голубкову!». Мы его давай успокаивать, расспрашивать, что это он так, а он все не унимается: «Надо пойти в Кремль набить морду Лене Голубкову! За то, что прикинулся Путиным и всех морочит, ничего не делает!» Ну в конце-концов и пошли. Еще приняли и пошли. В Спасской башне начали нам руки крутить, а я сам видишь какой, крупный, в молодости чемпионом области по классической борьбе был. Ну и поломал там кого-то сильно. Потом уж из тюрьмы и сюда помогли перебраться. А у тебя есть чего?
— ???
— Ну выпить. А то отец Иоанн оделяет дозой, только нет же его сейчас.
— У меня есть, но на базе осталось, я там все свое сгрузил. Вас священник тут угощает?
— Да, грамотно наливает, без лишнего. Понимает, кому сколько надо.
Рассказываю Евгению свою историю, постепенно переходим с ним на «ты». Потом Женя ведет меня осмотреть обитель. Строения в ней представляют собой в основном готовые вагончики или железнодорожные контейнеры, хотя есть и бетонные. Сруб церкви был привезен сюда готовым и здесь собран. Все это находится на небольшом плато, обрывы которого кое-где еще искусственно эскарпированы. По краю идет бетонный забор или жд-контейнеры, поставленные в два этажа. Виденные мною животные, жители степи, такое не перелезут. Считая высоту контейнера примерно 2,6 м, с учетом высоты самого плато, поднимающегося на 3–4 метра, обзор сверху должен быть шикарным. И обстрел, при необходимости. Поверху укрепленные посты, кое-где бойницы.
Само плато находится примерно на границе, отделяющей степную почву от каменистого, щебнистого грунта. Поверхность там постепенно подымается. Откуда-то из той каменистой полупустыни с редкими кустиками течет небольшая речка с зарослями вдоль нее, огибает часть плато и уходит в саванну. От нее, значит, и питаются водой здешние огороды и поля. Мы стоим наверху одного из контейнеров, в стрелковом гнезде из мешков с грунтом. Тут же установлена и подзорная труба на штативе. Женя наводит её куда-то вверх по течению речки.
— Вон, гляди, жаба ядовитая!
Смотрю в трубу, сидит на берегу вроде жабы животное, размером примерно с кошку. Красивая, узорчатая расцветка, мощные задние лапы прыгуна и коротенькие передние. Разевает рот, зевает, зубы солидные. Женя продолжает:
— Это часовой у них. Ходить туда выше по течению не вздумай. Их там много, поодиночке они не нападают, а вот если много, считай сразу погиб. Отстреляться не получится, нескольких хоть и убьешь, какая-нибудь все равно допрыгнет, укусит. Яд не смертельный, но оглушает надолго, догрызут, пока без сознания будешь.
— А сюда они не приходят?
— Нет, вернее, редко. Я думаю, у них там место, где они выводятся. А вот когда миграция у них оттуда, могут и здесь пройти, но это редко. И вон в ту сторону не ходи, там пилюкан.
— Кто такой?
— Я сам лишь раз на него нарвался. Чего греха таить, выпивши был. Мы вообще в те края не ходим, там просто делать нечего, почвы нет хорошей под сев, одни камни. А меня понесло выпившего, да еще ночью. Глаза у него огнем так и сверкают. Ну я очередь дал из автомата и тикать оттуда. Тварь, судя по всему, ужасная. Ладно, хорош болтать, пойдем к Проньке, он уже готовится сейф тебе делать.
Идем в располагающуюся в контейнере слесарку. Там копается пожилой, щуплый человек с седой щетиной.
— Разрешите представиться, Иван Иванович Пронин. Сразу интеллигентного человека распознаю, у вас, извиняюсь, найдется что-нибудь выпить?
— Пронька! Отстань от человека, а то пришибу! Ты с ним поосторожней-говорит Женя. — Он стащить может что-нибудь, особенно что выпить можно, его уж сколько раз ловили. Зато слесарь и вообще мастер что сделать грамотный. А вообще подозрение у меня насчет него, что малоправославный, раз услышал, что на молитве вроде как гадости бормотал, стебался, если б точно уверен был-прибил бы на месте!
Сейф приходится делать не маленький. Винтовка у меня длиной 1738 мм без штыка. Да и запас вместимости какой-то должен быть, мало ли, что в сейфе еще хранить придется. Наконец, сейф готов, лежачий железный ящик, человек может уместиться. Начинаю собираться отъезжать. Но Женя говорит мне:
— Погоди, не торопись. Сейчас на связь выходил отец Иоанн, просил тебя дождаться его возвращения. Он конкретно ничего не сказал, но мне кажется, он хочет тебе предложить у нас водилой поработать. А то ведь наш погиб казак-водитель и машина тоже.
— У вас водитель погиб?
— Да. Видел, наверно, по пути сюда мой «уазик» убитый?
— Да. Это твой?
— Был мой, я его купил в Москве, когда такие за копейки отдавали. На нем и сюда приехал, когда меня из тюрьмы вынули. Тут на нем казак Михаил стал ездить, он в прошлой жизни водилой работал, я то заводской работяга. Возил в основном к Араму наши корнеплоды и прочее, ну ты наверно знаешь Арама?
— Да.
— Арам у нас посредник, наша внешняя торговля в основном через него идет. Мы производим, он торгует. Вот и в тот раз повез Миха к нему, но где то видно оплошал, местное зверье и разнесло машину, погиб.
— Понятно. А других машин и водителей нет у вас?
— Был еще водитель со своим грузовиком, но не прижился он у нас, неверующий оказался, недавно уехал. У отца Иоанна еще джип есть и мотоцикл, но надо другое что-то для перевозок. Ну, пошли пока чаевничать. Эх, жаль ты не привез ничего.
Идем к Жене в его вагончик-жилье. При входе взгляд сразу упирается в красный угол с иконами. Евгений крестится. Смотрит на меня с укоризной.
— Я вот тоже такой был в Москве. Креститься, молиться тут только начал. Ну ничего, надеюсь, всё впереди у тебя.
Осматриваюсь. На стене, на крючке АКМ, рядом полка с книгами. На другой стене большая фотография в рамке. На ней Путин и Медведев в храме, держащие свечи. Заметив мой удивленный взгляд, Женя поясняет:
— Володя и Митя-главные православные миряне России.
— Так у них вроде бы как раз по православным понятиям что-то сильно не в порядке.
— Не нам это определять! Православие-не отсебятина. Как нас Московский патириархат направляет, тем путем и идти правильно. Патриарх же одобряет Путина, целует прилюдно, значит, у Путина мистическая правота есть, и отдельные факты не важны. И духовник, духовный отец есть у Путина. Тут не может простой мирянин сам разобраться, надо слушать тех, у кого благодать хиротонии есть.
— Слова незнакомые говоришь, не знаю такого.
— Да это понятно, что не знаешь, откуда ж тебе знать. И я раньше не знал. А здесь проповеди отца Иоанна слушаю в церкви и книги читаю правильные. Существует три степени священства у православных, посвящение в низшую, в диаконы-это хиротесия, а в высшие-хиротония. А духовный отец Путина, архимандрит Тихон, на выборах за Путина голосовал и сообщил об этом, пример подавая. Так что, тот, кто настоящий православный, тоже так должен поступать, а не отсебятину творить всякую. К чему я тебе начал про рукоположение рассказывать, про хиротонию? А к тому, что идет эта непрерывная цепочка от первых апостолов, самим Христом поставленных, от первых римских пап тоже, еще православных. От священнника к священнику, от человека к человеу идет эта передача, и никак иначе. Поэтому, какие книжки не читай, какие факты ни узнавай, сравниться не сможешь с теми, на кого благодать снизошла при рукоположении в священники. Вот в чем корень правоты священников и путинизма.
В дверь заглядывает Пронин, Пронька.
— Да не пьём мы! — говорит ему Женя. — Сами хотим, только нету у нас. Чай пьем. Иди отсюда.
— И мне б тогда чайку-просит тот.
— Ладно, со своей только кружкой приходи. — снисходит Женя. Пронька возвращается со своей кружкой.
— Эх, а жаль как что нету ничего. — Всё ещё в надежде говорит Пронька. — Трезвость людей до бипедализма доводит.
Женя подозрительно смотрит на него, Проька на всякий случай уходит со своей кружкой чая.
За книжной полкой у Евгения висит вначале не замеченная мною фотография седобородого священника.
— А кто это? — спрашиваю.
— Это Симеон Сиранчук, священник из храма Рождества Пресвятой Богородицы во Владыкино, я там жил рядом, в Москве. Очень почитаемый священник, и судьба какая у него! Я вот его со своими дедами все сравниваю, как бы все могло повернуться, если б и мои так, как он поступали. Ему двадцать лет было в 41-ом году на Украине, он там на курсы священников пошел, когда немцы оккупировали. А мои воевать, один артиллерист, другой подпольщик. Он, получается, на передовой православия людям дорогу в рай показывал. А мои где деды теперь на том свете со своими советскими наградами? Подумать страшно.
— Постой, так ведь если б все такие были, мы бы войну проиграли бы!
— Это еще неизвестно, не людям такое решать. А если б и проиграли, так что такого? Православные все равно раем одарены в вечной жизни, а фашисты в аду горят. И коммунисты. Пойду покурю.
Он выходит, я тоже иду следом за компанию. Евгений говорит:
— Эх, погода, наверно, как в Крыму в жаркие дни. Ты был в Крыму?
— Да.
— А я много раз собирался, но не доезжал. Как под субботу получку давали, мы отмечали это дело с ребятами, и я после этого билет часто покупал на поезд, портвейн и ехал в Крым. Потом, похмельный, в себя приходил где-нибудь на Украине и обратно, в Москву на работу. Так ни разу и не добрался туда. Не одобряешь это дело?
— Нет. У меня другие понятия: врагам наливать, для друзей трезвость.
— Не соглашусь с тобой, когда возможность есть выпить, то и свободное время коротается легко, не маешься. Да и от церкви может трезвость отодвинуть. Много раз сам наблюдал, пьющие люди на контакт со священником легче идут, несчастливые, вину чувствующие. А когда у человека все в жизни хорошо, все налажено, его в церковь и не потянет.
— Я тебе могу рассказать, что в организме происходит, когда человек выпивает. Мозг страдает, это самое страшное, остальное поправимо. Клетки мозга, нейроны, питаются кислородом. Кислород нейронам притаскивает по крови клетка-эритроцит. К каждому нейрону ведет тоненькая трубочка, капилляр, и в него эритроцит может пролезть только один. Чтобы эритроциты не слипались, у каждого есть слабый электрический заряд, и они отталкиваются друг от друга. А алкоголь антистатик, он удаляет этот заряд и эритроциты слипаются, появляется так называемый «эффект виноградной грозди». Капилляр затыкается, и нейрон вскоре погибает. Чем больше выпьешь, тем больше нейронов замуруешь, причем не имеет значения, часто пьешь или редко. Хоть один раз в жизни выпил, все равно потери навсегда, так как нейроны эти новые не вырастут, их запас на всю жизнь.
— Ужасы ты какие рассказываешь. А почему тогда я не чувствую никакого дискомфорта, когда пью, а только потом?
— Алкоголь на центр удовольствия в мозге действует. Опыты на крысах проводили, электрод в этот центр вживляли, и давали крысе на рычаг нажимать. Так она на рычаг все время жала, и выбирала это вместо еды и питья, так и умирала от истощения. Так же и алкоголь и наркотики действуют на этот центр, организму на самом деле очень плохо, а кажется, что хорошо. А вот когда действие алкоголя проходит, человек начинает чувствовать все как есть. Головная боль при похмелье вызвана тем, что погибшие и начинающие гнить нейроны организм удаляет, вымывает из мозга. На какой-то из стадий алкоголизма пьющий небольшую дозу принимает раз в сорок минут примерно, чтобы отключить боль воздействием на центр удовольствия, между тем как надо всего лишь пару таблеток анальгина принять и минут десять потерпеть. Ну и в социальном плане, если человек не выпьет, он будет чем-то еще заниматься, и это будет развитие, а не деградация.
Женя надолго загружается мыслями. Потом говорит:
— Ну про физиологию ты, наверно, прав. Но не это же главное, сам подумай! Ну вот что важнее, мозги в этой, короткой жизни, или рай в жизни вечной, второй, которая нас всех после смерти ждет? Мне просто страшно становится, как подумаю, куда большинство людей отправляется. Вот взять, к примеру, какой-нибудь Таиланд. Поколение за поколением, столько веков уже-и все в ад, без православиия, без путинизма. Страшно это.
Подходит Пронька.
— Разрешите прикурить пожалуйста!
Евгений протягивает ему окурок. Пронька подбирается к нам поближе, принюхивается. Женя замечает это.
— Я тебе сказал, не пьем мы. Кыш отсюда!
— Я понял, понял! Я слышу, вы тут о православии разговариваете, о путинизме. Мне ж тоже интересно и есть, что сказать, как Путин с помощью церкви слышит страну, и другое научно-православное всякое. Он мистический Мутон.
— Кто «он» и что за мутон?
— В 2011 году начали некоторые вещи переименовывать путем смены некоторых букв. Милицию переименовали в полицию, поменяли буквы «м» и «п», а так же «и» и «о». А если сложить числа этих четырех букв, получается в сумме число пятьдесят! Круглая дата!
— Погоди, не гони! Какие-такие числа букв, какая еще дата?
— Каждая буква алфавита число имеет, по научному это называется изопсефия. В разных алфавитах она своя, церковнославянская изопсефия тоже есть, а в современном русском алфавите сосчитай-ка, какие числа по порядку у этих четырех букв? Сложив их и получишь число пятьдесят.
— Ну понял, потом проверю. А дата какая?
— Ну как какая, полёта Юры Гагарина!1961 год-2011 год, пятьдесят лет. Сейчас молодежь этого и не воспринимает вовсе, а ведь это же целый культ был, не только в СССР, а во всём мире, люди своим детям имя давали-Гагарин. Символизирует собой этот полет триумф советской науки, то есть, победу материализма, сам понимаешь. А полёт Мутона сюда, в наш новый мир из земной России символизирует победу православия над материализмом!
— Погоди, я вроде начинаю понимать. Это ты слух вроде повторяешь о том, что Путин, оставив Россию на Медведева, сюда прилетал зачем-то, да? Ну, я про это и сам слышал, а что за мистический Мутон?
— Так ведь сменой четырех вышеупомянутых букв и получается Мутон, мистический галлицизм!
— Чего-чего?
— Галлицизм, это слово, заимствованное из французского языка. В данном случае слово mouton,то есть самец овцы. А мистический он потому, что совпало всё правильно. Овцы паствы, или, назвать можно агнцы, ведомы должны быть вожаком божьего стада. Глава церкви патриарх Гундяев, конечно, а главный мирянин, ведущий нас-президент, мистический Мутон.
— Уф, во загрузил ты меня. Сложновато.
Евгений закуривает снова.
— Так может найдется все-таки чего? — Просящим голосом вопрошает Пронька. — хоть капельку на донышке налейте.
— Да сказал нет у нас. Совсем ты мозги заплел, всё, иди себе.
На этом и заканчивается наш разговор. Расходимся в разной степени загруженности.
Занимаясь физкультурой в гостевом вагончике, не хочу тревожить окружающих звуками прыжков. Решаю постоять в статике, в низком киба-дати (стойка всадника). Ноги широко, колени наружу, стопы немного внутрь. Корпус вертикально, угол в коленях близкий к 90 градусам. В руках часы, руки можно держать по разному, лишь бы не упираться ими в бедра. Новички обычно начинают выстаивать от полутора минут в этой стойке. Желательно довести хотя бы до трех минут. Сходный по воздействию на ноги индийский аналог называется Вирабхадрасана (поза героя), но там полусогнута до 90 градусов в колене лишь одна, передняя нога, задняя прямая, руки в разных вариантах асаны держат по разному, или сложив ладони прямых рук над головой, или горизонтально вытянув руки, смотря поверх передней руки, одноименной с передней ногой. Вообще, тренированность ног, коленей в подобных низких стойках очень важна для рукопашника. Возможность, что называется, «низко войти» в технику, прием, часто служит залогом победы. Подобные передвижения сохранились как танцевальные па в воинских танцах «гопак», «казачок», оставшихся от несохранившихся, к сожалению, как система, старых русских стилей (казачьих, стрелецких).
К вечеру приезжает Игорь Георгиевич, отец Иоанн. Как и предположил Женя, он предлагает мне поработать водителем на моей машине. Отец Иоанн прижимист, не хочет платить деньги, настаивает, чтобы я брал зарплату продуктами, производимыми их обителью. Я соглашаюсь, оговаривая то, что договор не окончательный, и зависеть все это будет от рынка сбыта, конъюнктуры которого, я, естественно, сейчас не знаю.
— К сожалению, я не могу вам позволить поселиться в нашей общине постоянно-говорит отец Иоанн. — Ибо вы не верующий. Будем надеяться, что это вскоре изменится.
Ночевать при приезде сюда буду в том же гостевом вагончике, в котором уже переночевал один раз. Выхожу из него полюбоваться здешними вечерними звездами, за углом вновь вижу курящего Женю. Он подзывает меня к себе:
— Слышишь? Пилюкает-говорит он. Откуда-то издалека доносится прерывистое скрежетание, будто-бы кто-то большим напильником пилит железяку. — Это он и есть, пилюкан.