Здравствуй, Фобос!

Глава V РАЗГОВОР ПРИ ЗАКРЫТЫХ ДВЕРЯХ

Точеные деревянные столбики веранды, увитые краснеющим к осени виноградом; куры, бродящие возле расшатанных ступеней; кусты крыжовника и низкие раскидистые яблони; бочка для сбора дождевой воды, механическая косилка на траве, взрыхленная земля огорода — овощи уже убраны… В доме — крахмальная скатерть на неуклюжем столе, яблочный сидр в кувшине, разрезанный мясной пирог; темная старинная мебель, тяжелые шторы с помпонами… Трудно было поверить, что вся эта провинциальная идиллия находится в центре Нью-Йорка и солнечные лучи, сконцентрированные специальной оптикой, падают во внутренний двор небоскреба, на глубину ста с лишним этажей. И тем не менее владелец дома мог позволить себе такую прихоть. Владелец дома мог себе еще и не такое позволить.

Он сидел боком к столу, покачиваясь в скрипучем дедовском кресле-качалке и прихлебывая из глиняной кружки — этакий лысоватый, пухлощекий, расплывшийся папаша-фермер, добродушный хрипун в мятой рубахе и жилете нараспашку. И еще было в комнате человека три-четыре, помоложе и постарше, неброско одетых, усатых и безусых — ну, совершеннейшие личности из вагона «сабвея», лишенные особых примет. Одна из личностей поглощала пирог, поливая его домашним кетчупом; другой гость курил сигарету, привалившись задом к вычурному комоду; еще кто-то совсем в темноте играл на диване со спаниелем.

У порога веранды, спиной ко двору, в потоке солнечного света сидел на стуле, неестественно выпрямившись, тот самый господин, похожий на японца, что представился советским делегатам как Джек Мэнсфилд. В его руке подрагивал бокал с сидром. Он походил на подсудимого, каковым, очевидно, и являлся. Он щурился от яркого солнца, в то время как лица мужчин в зашторенной комнате покрывала глубокая тень.

— Вот такая история, Тэдди, — сочувственно вздыхая, говорил старик в кресле-качалке. — Ты-то, брат, хоть понимаешь, что теперь будет?

— А что я мог сделать, босс? — недоуменно спросил «Джек». — Не стрелять же в них посреди аэродрома в конце концов?

— Нет, стрелять тебе было нельзя, — охотно согласился старик. — На это мы тебе полномочий не давали. Но все равно — прохлопал ты, брат. Сглупил. Тебе говорят: «Извините, мы забыли сделать важное дело, полетим позже — рейсовым самолетом». Очень хорошо. Как ни в чем не бывало предложи подождать, пока они вернутся. Убеждай, уговаривай…

— Да что я, мальчик, что ли? Они же нас насквозь видели! Во всяком случае главный. Он бы через десять минут прислал полицейскую машину…

— Большое дело — полиция!

Джек-Тэдди порывисто допил вино, поставил бокал на пол. Его лихорадило все сильнее.

— Может, и небольшое. Но они бы нам все равно усложнили работу. Зачем лишний шум?

— Зря выкручиваешься, Тэд! — лениво отозвалась личность, игравшая на диване с собакой. — Если тебя видели насквозь, значит, ты прокололся. Плохо сыграл. Опять же, виноват.

— Не знаю… Может, мне и показалось! — начал торопливо оправдываться «подсудимый». — Может, и не поняли они ни шиша… А вдруг у главного в самом деле были какие-то дела в городе?

— Совсем запутался, дурачок! — просипел старик. — Если не поняли, то почему сообщили тебе, что полетят завтра, а сами удрали экспрессом, как будто им черти пятки поджарили? Провели тебя за нос, брат…

Виноватый опустил коротко стриженную голову. Воцарилось молчание. В черном лакированном, ростом с человека футляре уютно тикали напольные часы, суетливым солнцем мелькал маятник.

…За две недели до этого разговора был у хозяина другой, еще более конфиденциальный, тет-а-тет. Только не дома и не в офисе принадлежавшего ему концерна, чьи перекрытия убегали к небу над беленым потолком «фермы». Пришлось тогда старику втиснуться в костюм-тройку, затянуть на горле галстук и отправиться на собственном самолете в Вашингтон. Там приезжего встретил в ультрамодерновом, набитом электроникой кабинете человек, чья физиономия во время торжественных церемоний маячила за плечом президента, а обязанности были понятны лишь узкому кругу посвященных. В отличие от старика бизнесмена, вашингтонский чиновник был худощав, пасторально голубоглаз, возраст имел неопределенный, а платиновые волосы и белоснежные зубы — слишком натуральные, чтобы быть естественными… Он все время ходил по кабинету и восклицал:

— Произошло событие, которому нет равных в мировой истории! Вы понимаете? Вот здесь у меня самые свежие данные из русского Космоцентра… Этот Акопян действительно видел нечто, оставленное инопланетянами. Машину, сокровищницу, звездолет — или что-то иное, для нас непостижимое; но видел! И теперь они снаряжают корабль к Фобосу. И долетят, и разберутся в этом! — Чиновник ударил кулаком по пачке бумаг. — Тогда Москва овладеет секретами, до которых иначе пришлось бы додумываться еще пятьсот лет. И весь мир станет русским, дружище. А мы будем получать подачки с господского стола… Нравится вам такая перспектива?

Разговор шел секретный. Все каналы связи были перекрыты, магнитофоны выключены. Звуконепроницаемые панели исключали подслушивание с помощью дальнобойных микрофонных «пушек»; специальные прокладки в стенах и перекрытиях нагревались электротоком, дабы никто не смог увидеть с помощью инфракрасного термоскопа тепловой облик собеседников, а затем прочесть их беседу по видеозаписи движений губ…

— Ну а вы-то чего копаетесь? — спросил старик, утирая пот и придвигаясь поближе к вентилятору. — Взяли бы и сами отправили экспедицию. Штука-то эта, на Фобосе, вроде ничейная: кто первым застолбил, тот и бери…

— Легко сказать — отправили экспедицию! У президента и НАСА совершенно другие планы. Вы же знаете, кто сейчас у власти… Краснобаи, прекраснодушные идиоты, не видящие дальше собственного носа. Если бы они и послали корабль на Фобос, то уж наверняка пополам с русскими, и все находки и открытия объявили бы достоянием человечества.

— Хм… А если корабль построит, скажем, не НАСА, а кто-нибудь совсем другой? Я бы мог и сам посодействовать и переговорить кое с кем…

— К этому я и веду. Но вы представляете себе, какая здесь понадобится осторожность?

Старик наморщил красный от «фермерского» загара лоб, подумал и сказал:

— Поганцы, крючкотворы проклятые… Надо будет на следующих выборах поставить на другую лошадку.

— До выборов еще без малого два года. За это время русские и отправят свой новый корабль, и вернутся. А наше дорогое правительство им поможет…

— Это еще почему?

— Потому, — резко сказал чиновник, перестав сновать вдоль стола и значительно глядя прямо в глаза гостю. — Четырнадцатого числа в Майами начинается конгресс по космической медицине. О т т у д а прибудут четверо: генерал, начальник медицинской службы Космоцентра, еще одна леди — тоже врач… и сам Акопян. Они доложат об удачном эксперименте — чтении воспоминаний Акопяна; наши яйцеголовые заключат их в объятия, родится какое-нибудь совместное соглашение… и чем черт не шутит, может быть, они действительно затеют общую прогулку на Фобос!

— Ага… И потому вы…

— Ну да, — перебил чиновник. — Мы очень торопимся. Участие русских в конгрессе недопустимо. Их возвращение домой также нежелательно. Поймите меня правильно — речь идет не о ликвидации, а… В общем, они должны заявить, что добровольно остаются здесь. Но за этим остановки не будет — есть такие психотропные штуки, можно заставить людей говорить что угодно. Главное, аккуратно взять всю четверку…

— За что вы платите вашим парням из Лэнгли?[4] — недовольно спросил гость. — Почему я должен для вас таскать каштаны из огня?

— В Лэнгли теперь тоже сидят слюнтяи из президентской команды. К тому же ни одна правительственная организация не должна иметь отношение к… нашей затее. Мы слишком на виду.

— О'кэй, — кивнул приезжий. — Вы меня не раз выручали, старина, — не буду с вами спорить. Значит, брать живьем?

— Да, и неповрежденных. Мне нужны их гладкие физиономии перед телекамерами. Разразится чудовищный скандал, который наверняка отвлечет мысли русских от инопланетных дел. К тому же здесь останется главный источник информации — Акопян. Они будут стараться заполучить его обратно. А мы тем временем выкачаем все содержимое его мозга, сами построим корабль и повезем господина Акопяна на Фобос, как живой прибор…

Старик молчал, посапывая. При всем его могуществе, с жутковатым главой секретнейшей спецслужбы спорить не приходилось. «Фермер» прикидывал в уме, кому из своей личной гвардии — корпуса телохранителей, промышленных шпионов, сыщиков и наемных убийц — поручить деликатное задание…

И вот теперь бедняга Тэдди, проваливший трюк с «личным самолетом Хартманна», сидел на веранде перед благодушно щурившимся боссом и с замиранием сердца слушал слова приговора:

— Ну, братцы, не будем даром мучить человека, у него уже и так штаны мокрые… (Личности пробормотали что-то невнятное.) Что? Вот и я так думаю. — Старик с нарочитой неторопливостью отхлебнул из своей кружки, глядя, как покрываются мертвенной бледностью широкие скулы подсудимого. — В общем, даю тебе шанс, Тэд, сынок. Единственно из-за моей к тебе давней привязанности. Искупишь вину. В твоем распоряжении два дня. Послезавтра к этому времени вся компания должна быть здесь… — Пухлая стариковская ладонь припечатала скатерть, плеснулся из бокалов сидр. Часы пробили пять.