Здесь водятся драконы

Глава 8 Плата за воспоминания

Бывают планы хорошие и планы плохие. То, что этот был плохим — очень плохим, предельно плохим, — видела даже я. Но отступить? Для этого я была слишком… напугана. Упряма. И не могла же я развернуться и отказаться от своих слов?

— Ты уверена? — раз десять переспросил меня Макс в тот вечер; хотя он привел Сагу и познакомил нас, то, что мы с ней собирались сделать, нравилось ему еще меньше, чем мне.

На последние пять вопросов я только улыбалась. Что я могла ответить? Нет, я не была уверена. Было страшно, но к этому состоянию я в ГООУ успела привыкнуть. Человек действительно ко всему привыкает…

План был очень прост: воспользоваться помощью Максовой знакомой, хмурой и крайне недовольной шведки (скандинавка с кожей цвета карамели, черными волосами и темными миндалевидными глазами? Какой нетипичный типаж) и, по совместительству, мары. Как «кош-мары». Существа, садящегося по ночам на грудь человека и вызывающего дурные сны — и, должна признать, первый пункт описания смущал меня в данный момент определенно больше второго.

— Знаешь, если бы в комнате находился кто-то третий, он не смог бы не заметить гомоэротический подтекст, — глупо сообщила я потолку, который старательно рассматривала уже минут пять.

Не то чтобы, лежа на спине, можно было еще что-то увидеть. Если скосить глаза, в темноте можно было рассмотреть циферблат будильника, стоявшего на письменном столе, и компьютер, — но и всё.

— Заткнись, — рыкнула мара и щелкнула меня по носу остро заточенным ногтем. — Думаешь, мне это нравится?

Нет, я так не думала. Способности Саги попадали под тот же пункт правил, что и остальные виды ментального вмешательства, и находились в ГООУ под запретом. Поэтому и цену за то, чтобы найти в моей голове один-единственный конкретный кошмар и вытащить его наружу, она назвала мне соответствующую: две недели плохих снов. Я понятия не имела, зачем они были нужны скандинавке, но согласилась, несмотря на предупреждения Макса.

— Спасибо, — поблагодарила я Сагу, подозревая, что после сделать мне это не удастся.

— Я здесь только из-за Максена, — отрезала она.

Вторая ее ладонь лежала на том, что анатомический словарь называл fossa jugularis sternalis, или яремной ямкой. И ощущение это было не из приятных: словно не было ни тонкой пижамной ткани, ни кожи, и касалась мара непосредственно трахеи.

— Я знаю, — прежде чем уйти и оставить нас вдвоем, Макс упомянул, что мара перед ним в долгу и потому поможет вернуть мои воспоминания, — но все равно.

Сага приблизила ко мне свое лицо. В полумраке радужка в ее глазах казалась совсем черной и сливалась со зрачком.

— Пожалуй, никто еще не благодарил меня за кошмары, — криво улыбнулась она, — ты будешь первой.

И последней, подозревала я, потому что где еще вторая такая дура найдется.

Она придвинулась ближе, так, что ее глаза оказались прямо напротив моих, а ее дыхание чувствовалось на моих губах.

— А теперь спи, — велела она.

И я послушно провалилась в сон.

Выпивка в стакане дурманила голову гораздо сильнее, чем мне показалось сначала. Я не помнила, как пришла к тому костру. Монотонный стук барабанов отдавался болью в ушах и сливался в одном ритме с биением сердца, так что не отгадать было, где заканчивалась музыка и начиналась я сама. Вот где был остальной мир, я могла сказать: где-то далеко-далеко, за гранью восприятия. Я знала, что вокруг полно людей, я слышала их смех и речь, но сейчас они меня не волновали. Значение имели только огонь и барабаны, настойчиво звавшие меня к нему.

Почему я остановилась именно у этого костра? Маленький, сложенный в отдалении от других, он не пользовался большой популярностью. Никто не фотографировался на его фоне, не танцевал в его свете, мимо него проходили, не задерживаясь. Сквозь языки пламени можно было разглядеть женское лицо. Мраморное и лишенное выражения, холодное, как луна, висевшая сегодня слишком низко на небе. Перед огнем, на расчищенной земле, стояла корзина с букетиками из серо-зеленоватой травы. Я нагнулась к одному из них и принюхалась. Полынь.

Кажется, та странная девушка, доставшаяся мне в соседки, что-то говорила о подношениях богам. Я нахмурилась. Я не верила в богов, но отчего-то у меня создалось впечатление, что эта традиция (странная традиция для очень странного места) была важна. И, учитывая, что мне довелось сегодня пережить, если боги существовали, мне бы не помешала капелька их благословения. А это место ничем не хуже других подходило для внезапного приступа религиозности. Взвесив в руке букетик, я собралась кинуть его огню, но вместо этого сунула ладонь, в которой сжимала серебристые стебли, прямо в костер.

Воздух тотчас наполнился знакомым терпким запахом. Огонь довольно лизнул дар и пополз выше, обвивая мою руку. Пальцы. Запястье. Локоть. Больно не было, не было и жара. Только яркое оранжевое пламя, скрывавшее ладонь подобно перчатке. Я невольно залюбовалась — и испуганно отшатнулась прочь, когда поняла, на что смотрела.

— Аккуратно! — воскликнули позади меня, но затормозить я не успела и на всей скорости врезалась спиной в проходившего мимо парня.

На руку, которая должна была быть обожжена — но не была! — плеснулось красное вино, кровавыми каплями стекая к пальцам. Когда я на него налетела, парень нес выпивку для большой компании. Шесть пластиковых стаканов, содержимое которых кляксой Роршаха расползалось теперь по белой футболке, все еще были в его руках — и очень красивых руках, вынуждена была признать я. У него были удивительно тонкие для мужчины запястья, скрытые под кожаными браслетами с острыми шипами, узкие ладони и длинные, даже изящные пальцы, заканчивавшиеся сужавшимися к свободному краю ногтями. На секунду я почувствовала зависть: мне, чтобы сделать такую форму, требовался час с пилкой и зеркалом; ему она досталась от природы. Потом я перевела взгляд выше.

— Алек? — растерянно пробормотала я.

Не Алек. Парень, на которого я так «удачно» наткнулась и пролила пару литров спиртного, был всем, к чему Алек стремился — без шансов достигнуть своих целей. Черные, не темные волосы. Белая кожа, походившая даже не на мрамор — на лунный камень с радужными прожилками вен. И — о, мой бог, — зеленые глаза, сверкавшие в переменчивом свете костров не хуже колумбийских изумрудов. Идеал, невесть как попавший в наш бренный мир.

Стоило моргнуть, как наваждение исчезло. Он все еще был красив, но теперь в глаза бросались изъяны: выступившая на подбородке щетина, волосы, которые нуждались в срочной стрижке еще месяц назад, излишняя худоба, плохая осанка — того рода, что часто встречается у слишком высоких людей. Они не делали его менее привлекательным, но добавляли ему… человечности. Странный выбор слова, но почему-то сейчас я была уверена, что правильный.

Я почувствовала, как что-то кольнуло кончики пальцев, и отвлеклась от уже невежливого разглядывания. По ногтям правой руки все еще плясали язычки пламени. Недоуменно посмотрев на кисть, я потерла ее о джинсы. Не самое логичное и безопасное решение, если вы хотите затушить огонь, но вроде бы помогло. Пламя как не обожгло меня, так и не испортило одежду, а струйки дыма, поднимавшиеся от пальцев… Их можно было пока проигнорировать. Пообещав себе разобраться со всеми странностями завтра, я снова подняла глаза на стоявшего рядом парня.

Оказывается, за моими манипуляциями наблюдали. Пробормотав что-то насчет малахольных первокурсников, жертва моей невнимательности тяжело вздохнула и сунула мне в руки стакан, на дне которого еще плескались остатки вина.

— Держи, тебе это сейчас нужнее.

— Что это? — поинтересовалась я.

Потрясение заставило меня частично протрезветь, туман в голове не рассеялся, но временно отступил. Зато вернулась природная подозрительность.

— Вино, — откликнулся брюнет. Поставив стаканы на землю, он рассматривал уже не такую белую футболку.

Не похоже. Я понимала, что то, что продавалось дома, вином едва ли можно было назвать — спирт, вода и пищевая химия, — но такой виноград на Земле не рос. Пахнувший медом и свежескошенным лугом, солнцем и бескрайними просторами вересковых полей… Ему не было места в бутылках с магазинной полки.

— Так оно и не оттуда, — подтвердил парень. Придя к выводу, что предмет гардероба безнадежно испорчен, он тяжело вздохнул. Наклонился, слил оставшееся вино в один стакан и шутливо отсалютовал им мне. — Олимп. Я бы сказал, северный склон, — заявил он тоном профессионального сомелье.

— Очень смешно. На Олимпе виноград не растет.

Парень только пожал плечами — мол, как скажешь.

— Знаешь, некоторые говорят, что то, к какому костру ты подойдешь в первый год в ГООУ, определит твою жизнь, — он снова поднес стакан к губам и задумчиво посмотрел на огонь у меня за спиной. — Значит, Диана. Неожиданный выбор… С ее стороны, разумеется. Обычно она отмечает кого-то вроде того парня слева, к примеру. Так, чтобы сразу было видно: школьная команда по регби, качалка по будням, бокс по выходным.

Я обернулась и проследила за его взглядом. Огонь стал ниже, и в мраморной статуе позади костра можно было разглядеть охотницу в коротком хитоне. Артемида. Богиня охоты, луны, магии и, как ни странно, целомудрия — хотя с последним можно было поспорить.

— На твоем месте я бы распрощался с личной жизнью, — насмешливо заметил незнакомец, видимо, подумавший о том же, о чем и я. — Говорят, у нее с дисциплиной строго.

— То-то же чуть ли не половина ее известных спутниц были кто замужними, кто с детьми, — кисло отозвалась я. Не из-за дисциплины, но из-за того, что Артемида еще считалась сторонницей аскетизма как образа жизни. Не то место я выбрала для проявления богопочитания. Для аскезы я слишком любила пледик и чай с печеньками. — Да и сама она…

Я умолкла на полуфразе. Какая-то мысль не давала мне покоя, но вот какая? Впечатление, что опьянение прошло, оказалось обманчивым. Алкоголь все еще оставался в моей крови и очень мешал думать.

— Была вечной девой? — подсказали мне с улыбкой. Кажется, я его забавляла.

— Между прочим, в античных культурах девами называли либо молодых женщин, либо не зависевших от мужчин, — рассеянно сообщила я, пытаясь вспомнить. Что же меня зацепило в его словах? — Изначально сексуальной коннотации это обозначение не имело и к личной жизни никак не относилось. Диана, например, когда-то любила Ориона, а у Гекаты, как у богини-девы, не было постоянного спутника, но это не помешало ей родить Скиллу…

Стоило осознать, что я болтаю, как я покраснела и смущенно замолчала. Многие, как опьянеют, начинают говорить глупости, а я, по выражению моей хорошей подруги, — «умности». Неловко получилось. Нельзя ни с того ни с сего в ответ на шутку выдавать энциклопедическую справку по античной мифологии.

Но что же все-таки было не так? Барабанная дробь стихла, но в ушах осенним ветром и шелестом тополиных листьев шумело выпитое вино, мешая сосредоточиться.

— А тетя еще вечно жалуется, что про нее никто не помнит. Зря, как выясняется, — хмыкнул брюнет в ответ на мой доклад. — Вообще-то я совсем не это имел в виду, говоря о дисциплине, но…

Вот что было не так. Когда мой собеседник говорил об Артемиде, он говорил о ней так, словно она реально существовала. А теперь еще и… тетя? Это он про Скиллу?

А парень-то сумасшедший. Жаль.

— Дианы не существует. Боги — это миф, их не существует, — сказала я скорее себе, желая удостовериться, что мир все еще на месте и (в отличие от моего собеседника и, возможно, меня) не сошел с ума.

— Ну да, — не согласился со мной брюнет, — а кто, по-твоему, занимает половину мест в попечительском совете? Ты бы еще сказала, что магии не существует.

— Магии не существует, — послушно повторила я.

Вообще-то я считала это чем-то очевидным. Конечно, встречались отдельные личности, верившие в руническую магию, алтайских знахарок и потомственных колдуний, но… Они ведь не могли верить в них по-настоящему? Понятно же, что никакого волшебства не существует — только физика и суровая реальность.

Которые, возможно, не до конца разъясняли увиденное мной сегодня… Но только потому что мне не хватало знаний. Наверняка у всего было совершенно рациональное объяснение.

— А ты забавная, — его голос звучал немного удивленно и… заинтересованно? Да нет, показалось. — У тебя есть имя, новенькая?

— Зачем тебе? — подозрительно поинтересовалась я.

— Познакомиться.

У него была обаятельная улыбка — легкомысленная и по-мальчишески задорная.

Даже чересчур обаятельная.

— Разве ты никуда не спешил?

— Спешил, — вновь широко улыбнулся он, — донести до товарищей живую воду. Но, уверен, они поймут, почему я задержусь.

Стоило ему это сказать, как раздался телефонный сигнал.

— Я же говорил, — прокомментировал он смску и повернул смартфон экраном ко мне.

Посмотрев поверх моей головы в толпу, он отыскал взглядом смуглую полную девушку с торчавшими волосами ярко-салатового цвета и мрачно показал ей кулак.

«Не дождешься», — быстро набрал он и сунул телефон обратно в карман.

— Итак…

Черта с два я бы назвала ему свое имя. К сожалению, это сделали за меня.

— Наташа! — из толпы неожиданно вынырнула София, раскрасневшаяся и оживленная, на редкость не похожая на себя днем. — Иди к нам!

— Иду! — крикнула я в ответ.

Лучше странная и непонятная соседка, чем этот псих.

— Значит, Наташа, — раздалось у меня за спиной. По одному только тону я была готова поспорить, что парень опять ухмылялся. — Приятно познакомиться, новенькая!

До Софии я не дошла. Стоило на секунду отвлечься, как брюнетка скрылась из вида, и отыскать ее не представлялось возможным. Зато мне удалось найти лес. Сама не знаю как (мы же были в пустыне?!), но шершавая кора под ладонью и душистые сосновые иголки, мягким ковром устилавшие землю, посылали мозгу вполне однозначное сообщение.

Здесь было тихо — и темно, только один-единственный фонарик горел метрах в пятидесяти от меня. Заинтересовавшись, кто его туда повесил и зачем, я подошла ближе.

Лучше бы этого не делала.

Это был не фонарь. И висел он не на ветке. Маленький шарик тусклого молочно-белого света парил в воздухе без каких-либо приспособлений. Ни проволоки, ни лески — да и чем бы они помогли, если никакой лампы тоже не было? А был просто свет. Перед глазами замелькали кадры сегодняшнего дня: возникшая из ниоткуда пустыня, наследие мезозоя, разгуливавшее по территории, говорящие щупальца, живой огонь… а теперь еще и болтавшийся на полутораметровой высоте светлячок размером с мой кулак. Который я никак не могла объяснить. Это уже слишком! На секунду я пожалела, что под рукой не было еще вина (где я оставила свой стакан? Я попыталась вспомнить, но не получилось): перспектива как следует напиться и забыть последние сутки словно страшный сон уже не вызывала отвращения.

Оторвавшись наконец от светлячка, я обратила внимание на расчищенное пространство, которое он освещал. Кто-то решил использовать землю между деревьями для уличного искусства? Странное место, но никакое другое объяснение при виде выполненного блестящей краской рисунка в голову не приходило. Сложный узор золотой паутиной переливался в свете «фонаря», незнакомая вязь переходила в геометрический орнамент, а рядом с ним… в темном силуэте угадывался лежавший ничком человек.

— Эй, — неуверенно позвала я, — вы в порядке?

Конечно же, он был не в порядке, если до сих пор никак не отреагировал на мое появление. Упав на колени перед телом, я перевернула его на спину. Девушка, отметила я про себя выбеленные волосы и густо накрашенные глаза. Без сознания. По крайней мере, я надеялась на это, но засохшая у нее под носом кровь и отсутствие реакции не внушали оптимизма. Я проверила запястье. Потом приложила два пальца к шее. Ну где же пульс, я ведь всегда умела его находить?! Отняв пальцы от сонной артерии, я попутно — не вовремя — заметила, что умудрилась задеть рукой непросохшую краску узора и теперь, как Мидас, оставляла золотые следы на всем, к чему прикасалась.

Задержав ладонь над ее лицом, я попробовала понять, дышит ли она. Где только карманное зеркальце, когда оно нужно? Что делать, я не знала. У меня не было с собой сотового (да даже если бы и был — кому можно позвонить из пустыни, которая не пустыня?), я не знала, как сюда дошла и в какую сторону бежать за помощью. Я наклонилась и попыталась услышать ее дыхание, когда кто-то подошел со спины и резко схватил меня за волосы, поднимая на ноги.

Я вскрикнула от острой боли.

— Какого черта!..

Волосы отпустили, но перехватили руки. Сжав мои запястья, незнакомый брюнет с хищными чертами лица брезгливо изучал меня.

— Послушайте, этой девушке плохо. Ей нужна помощь… — я попыталась воззвать к его здравому смыслу.

Безрезультатно.

— Ты же говорил, что сюда никто не зайдет? — раздался за моей спиной другой голос.

Я обернулась. Существо, вышедшее на свет, было черным, будто с ног до головы вымазанным в жидком гудроне. Гротескно длинные конечности заканчивались также черными, по-птичьи изогнутыми когтями и сгибались под немыслимым углом. Заметив мой интерес, оно плотоядно осклабилось, распахивая полную узких острых зубов пасть и демонстрируя раздвоенный белый язык.

Что за?..

Я сглотнула. Кем — чем — бы это ни было, оно не было человеком.

И время для рациональных объяснений кончилось.

— Никто не должен был. Что с Ребеккой? — спросил крепко державший меня брюнет.

— Она оказалась слишком слаба.

В голосе чудовища — нормальном, с правильно поставленным, несмотря на прикус, произношением, — звучало холодное, нечеловеческое равнодушие.

— Ее надо привести в чувство.

— Почему она тебя так волнует? Она не принесет пользы.

Никакого интереса, словно его собеседник мог и не отвечать на вопрос.

— Если она умрет, здесь с минуты на минуту появятся медики. На всех студентах стоит маячок на такой случай.

Монстр странно повел верхней половиной туловища. Пожал плечами? Возможно.

— Займись. А эту, — по-хамелеоньи длинный язык описал в воздухе круг, — отдай мне.

Я пыталась протестовать. Пыталась вырваться. Но много ли может сделать перепуганная девчонка? Человеческие пальцы на моих запястьях сменили другие, склизкие и холодные, как лягушачья спина, до которой в детстве двоюродные братья уговорили дотронуться. Меня передернуло от отвращения.

— Посмотри мне в глаза, — потребовало чудовище.

Нет, не потребовало — попросило. Настойчиво, но мягко, уговаривая, а не заставляя. Я отвернулась, стараясь смотреть куда угодно, только не на него. Тогда скользкие пальцы схватили меня за подбородок и повернули лицом к себе.

— Посмотри мне в глаза, — уже тверже повторило оно.

Я зажмурилась — и острые когти впились в руку. До крови. От боли я вздрогнула и распахнула глаза.

Это было ошибкой.

На блестящем черном лице выделялись, как ни странно, не зубы — каждый длиной с мой мизинец и острый как нож, — и не язык, беспокойно метавшийся из одного края раскрытой пасти в другой. Глаза. Черные на черном, они должны были сливаться с кожей, только…

Только в них были звезды.

Бесчисленные белые точки, складывавшиеся в неизвестные мне созвездия; и чем дольше я смотрела, тем больше их становилось. Они не просто приковывали к себе взгляд — они затягивали с той силой, какая не снилась ни одной черной дыре.

— Назови свое имя.

А вот это уже было приказом. Я попыталась воспротивиться, но чернота затягивала все глубже. Я растворялась в ней — нелепое сравнение, но я чувствовала себя то ли Саломеей, теряющей по одному свои покрывала, то ли луковицей, с которой сдирают слои. Один за другим. До тех пор, пока не останется ничего.

— Наташа…

Я почувствовала облегчение, когда наконец призналась. И нелепую, абсолютно иррациональную благодарность за то, что смогла выполнить его приказ.

Ответ монстра не устроил.

— Назови свое настоящее имя.

— Наташа, — я уже не думала сопротивляться. Сейчас я бы сделала ради него все что угодно.

Пальцы крепче обхватили подбородок, задирая его вверх. Пришлось привстать на цыпочки, чтобы не упасть.

Настоящее имя? Я не понимала, чего хотело от меня это чудище, — и это вызывало сожаление. Если бы только он объяснил…

— Наташа. Наташа Соколова.

Когти острыми иглами впивались в кожу.

— Не то. Назови. Свое. Истинное. Имя.

— Но у меня нет другого… — прошептала я, чувствуя, как в уголках глаз собираются слезы. Попыталась их сморгнуть; не получилось. — Клянусь…

— Как это возможно? — спросил кто-то у меня за спиной.

Мы были здесь не одни?.. Ах да, кажется, я видела… или нет. Сейчас я была уверена только в одном: в невозможных глазах, вытягивавших из меня душу.

— Не знаю, — на черном лице снова обнажились белые зубы. Что это значило? Удивление? Злость? А и была ли какая-то разница?..

Длинный язык прошелся по моему подбородку, слизывая выступившие капельки крови.

— Но это и не важно.

Сон оборвался так же внезапно, как начался. Вот я в лесу, завороженная взглядом черных глаз, а в следующий момент переворачиваюсь на бок в постели, жадно глотаю воздух, как после долгого погружения под воду. Несколько секунд потребовалось на то, чтобы осознать, где я — и что с той ночи прошло почти два месяца. В последнее верилось с трудом — слишком яркими были воспоминания.

И отрывочными. Даже сил мары не хватило, чтобы полностью вернуть стертое. Я оглянулась: как я и думала, Саги в комнате уже не было. София тоже отсутствовала, ее постель осталась неразобранной. Оно и к лучшему… Наверное.

Быстро переодевшись, я выскользнула из комнаты. Чего зря лежать, если все равно ясно, что больше не засну. Лучше подумать… и успокоиться.

Дойдя до кухни, совершенно пустой в то ли слишком поздний, то ли слишком ранний час, я устремилась к кладовке. Сколько себя помнила, готовка всегда успокаивала.

На душе было гадко. От страха, поселившегося между лопаток, — я всегда понимала, что я трусиха, но от этого было не легче, — от ощущения беспомощности перед Мором. Я никогда не думала, что возможно потерять себя. Теперь знала, что нет ничего проще. Гораздо сложнее найти себя вновь.

Достала муку и масло. Миксер решила не включать, бедные студенты из ближайших комнат не заслужили такой подлости. Залезла в шкафчик со специями, где с трудом отыскала среди полутора сотен баночек нужные.

Еще беспокоило то, что я ничего не выяснила. Что такого я видела, чтобы Мор посчитал меня угрозой? Может быть, кто-то, более сведущий в магии, понял бы, чего пытался добиться демон, но не я. Я в этом совершенно не разбиралась. И оставался еще главный вопрос…

Что мне теперь делать? Я получила свои воспоминания обратно.

Через час, когда по помещению поплыл знакомый с детства аромат ванили, кардамона и имбиря и настала пора вынимать печенье из духовки, я так и не пришла ни к какому решению.

— Вкусно, — раздалось у меня за спиной, когда я вынимала последний, пятый противень (в голову к тому времени начали закрадываться мысли, что с количеством я промахнулась. Дома-то я привыкла печь на всю семью с родственниками и друзьями разом, а кому отдавать печенье здесь?).

Я взвизгнула от неожиданности и чуть не рассыпала печенье. К счастью, оброненный противень подхватила мужская рука.

— Осторожно, — предупредил он меня. — Так и обжечься можно.

Кто бы говорил! Я, по крайней мере, за горячий металл без прихваток не бралась. Впрочем, судя по тому, как он спокойно поставил противень на стойку, рожденному в адском пекле обычный огонь был не страшен.

— Нельзя же так подкрадываться! — возмутилась я. — А если бы у меня нервы не выдержали?

Уголки губ чуть дрогнули, но улыбка так и не появилась.

— Извини.

— Что ты тут вообще делаешь? Опять за мной следишь?

— Нат, мы живем на одном этаже, — закатил он глаза. — Ничего удивительного, что мы можем столкнуться на кухне. Кончай параноить. Я вообще пришел кофе налить.

— В пять утра?

Диз пожал плечами и прошествовал к автомату.

— У меня экзамен сегодня. Сложный.

Он не был похож на человека, который тщательно готовится к экзаменам, о чем я не преминула сообщить.

— Я не знаю, за кого ты меня принимаешь, — флегматично заметил демон, нажимая на кнопки, — но на самом деле я тот скучный чувак, который спрашивает пользователей, пробовали ли они перезагрузить компьютер.

Конечно. И никто кроме.

Но, глядя на синяки под его глазами, можно было поверить, что он всю ночь учился. Возможно, я ошибалась на его счет — как ошибалась раньше. В чем только я его ни обвиняла, если подумать, и раз за разом оказывалась неправа. Он был ни при чем той ночью. Он не лгал мне.

— По какому предмету? — примирительно спросила я, заливая пакетик с чаем кипятком.

— Педагогика.

Горячий ромашковый отвар попал не в то горло, и я судорожно закашлялась. Я не ослышалась? Демон войны (а я специально посмотрела: Абигор, папаша Диза, был не просто каким-то там демоном войны, одним из многих, а Тем Самым, с большой буквы) решил податься в учителя?

— В ассистенты профессора. А что в этом плохого?

Да нет, ничего. Воображение сразу нарисовало Диза в белой рубашке, костюме и очках, стоящим у классной доски. Не надо было поступать на факультет прорицателей (был в ГООУ и такой), чтобы предсказать: если он получит должность, информатика станет очень популярным среди женского контингента предметом.

— В чем дело? — заметил он мое смущение.

Я покраснела. Не признаваться же, в самом деле?

— У тебя карандаш за ухом торчит, не мешает? — зачем-то спросила я.

Демон рассеянно достал его, покрутил в руках и положил на стол. Потянулся за вытащенным из духовки печеньем, которое я так и не успела переложить на блюдо, но остановился и посмотрел на меня.

— Можно?

— Конечно! — спохватилась я. — Угощайся.

На некоторое время на кухне повисла тишина. Я подцепляла лопаткой рогалики с противня и выкладывала на тарелку, Диз листал записанные аккуратным убористым почерком конспекты. Как ни странно, его молчаливое присутствие умиротворяло — но, возможно, сейчас я была бы рада любой компании. Особенно той, которая не задавала бы вопросов, почему мне не спится, и не заставляла бы вспоминать увиденное в кошмаре.

— Вкусно, — повторил Диз. — Как это называется?

— Вон то — ванильные полумесяцы, а слева — спекулятиус.

Последний был совершеннейшей профанацией: как бы хорошо ни были оборудованы кухни ГООУ, фигурных досок для традиционного в некоторых краях рождественского печенья на них не нашлось, и пришлось просто нарезать тесто квадратиками. Прабабушка, научившая меня рецепту, за такое побила бы, если бы увидела.

Рождественского… В голове зародилось нехорошее предчувствие.

— Что? — поинтересовался демон, увидев, как я изменилась в лице.

— Как ты относишься к Рождеству?

А что, если ему станет плохо? Если я его отравлю? Надо было раньше предупредить.

Диз, впрочем, умирать не собирался и спокойно закинул в рот очередную печеньку.

— Рождество, знаю. Это одно из ваших новомодных верований, верно? Про святую троицу.

Новомодных? Всего-то пара тысяч лет ему исполнилась… Но сейчас не о религии речь.

— И… как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, неплохо, — удивленно ответил Диз. — В чем… Ах вот оно что! Решила, что меня убьет суеверие?

Нет, я их, конечно, не на святой воде замешивала, но мало ли. Откуда мне знать, что при встрече демона и религии происходит? Может, он от одного только упоминания Иисуса огнем вспыхнет?

Отсмеявшись, демон перегнулся через стойку и пододвинул поближе к себе следующую тарелку.

— Вынужден тебя разочаровать, но от меня не так просто избавиться, — подмигнул он мне. — Даже если бы ты их в Ватикане освятила, ничего бы не произошло.

Во мне проснулось любопытство.

— Совсем-совсем ничего?

— Угум.

Вообще-то с набитым ртом разговаривать невежливо.

— А если я тебя перекрещу?

Вместо ответа Диз оттянул вниз ворот футболки. Не успела я спросить, чем обязана бесплатному сеансу стриптиза, как заметила под левой ключицей татуировку. Крест. Правда, не тот, к которому привыкли христиане: у этого все стороны были равны, а украшения напрочь отсутствовали. Просто две перпендикулярных линии. Дальше спускался узор из прямых и точек — словно карта созвездий. По крайней мере, одна из пунктирных линий очень напоминала Дракона. Проверить догадку мешала ткань, скрывавшая нижнюю часть рисунка. Смутившись, я отвела взгляд.

— Зачем он тебе?

— Не крест — перекресток. Место, где завеса между нашими мирами тоньше, а магия, и наша, и ваша, сильнее. У вас он раньше тоже считался символом колдунов.

Что-то такое припоминалось. А еще обиталищем чертей, демонов и просто крайне неприятным по ночам местом. Именно от таких, как некоторые сидевшие напротив меня личности, перекрестки в свое время строили по кругу, чтобы линии не пересекались.

Но интересно. Себе на заметку: если придет в голову когда-нибудь убить демона, запастись чем-то посильнее распятия и крепкого — в смысле молитвенного — слова (а вдруг, кстати, попадется демон, который латынь не знает? Поможет ли тогда экзорцизм?).

— Ладно, пора сдаваться, — Диз кивнул на остывающие рогалики. — Не против, если еще пару возьму?

— Бери всю тарелку, — посоветовала я, размышляя над демонологическими проблемами (спросить? Или неловко?). — Мне столько все равно не съесть.

Поправка: оставшееся количество мне было не съесть даже вместе с Максом, Райли, Софией и всей редколлегией.

— Спасибо, — улыбнулся без насмешки компьютерщик.

А я почувствовала, как у меня снова начали гореть щеки.

Утром в коридоре перед дверью обнаружился Макс, выглядевший немногим лучше меня.

— Кофе? — протянул он мне картонный стаканчик.

— Печенье?

Охотник удивленно посмотрел на сверток, но все же принял его.

— Когда ты успела?..

— Ночью не спалось.

Мы молчали, пока ехали в лифте. Я грела руки о стакан с горячим эспрессо, Макс думал.

— Всё плохо? — виновато спросил он, когда мы добрались до первого этажа.

— Нет.

— Получилось хоть?

Я кивнула.

— И что? — заметив мои сомнения, он выставил вперед перебинтованную ладонь. — Можешь не рассказывать, что выяснила. Просто скажи, оно того стоило?

Я не знала. Часть меня говорила, что я поступила правильно. Другая, более громкая, спрашивала, чего я добилась. Ничего, наверное.

— Да, — сказала я, пытаясь убедить и его, и себя, — стоило. Что у тебя с рукой?

Перемена темы Охотника не обрадовала. Спрятав забинтованную конечность в карман куртки, он постарался улыбнуться.

— Ничего.

Как же. Я уже дважды видела это «ничего». Один раз — после того как он обнаружил восемь пропущенных звонков из госпиталя святой Елизаветы (не задавая вопросов Максу, я поискала ее в интернете и выяснила, что ошибалась: это было не какое-то тайное общество, а лечебница для душевнобольных). И второй — когда Коннор, младший брат Макса, позвонил обрадовать его известием о скором исключении из школы. После разговора Макс вернулся в гостиную со сбитыми в кровь костяшками, и мне пришлось помогать их перевязывать. Тогда и стало понятно, что у кого-то были не только проблемы со злостью, но и плохая привычка использовать стенку вместо боксерской груши.

Но что на этот раз?..

Я порывалась задать вопрос, однако разговор с Софией научил меня, что не стоит лезть и допытываться до правды, даже если очень хочется, даже если кажется, что делаешь это из лучших побуждений. Если Макс пожелает — сам расскажет. А до тех пор я могла только ждать — и надеяться, что этот момент когда-нибудь наступит.

— У меня еще час до занятий, — сообщила я. — Не хочешь себе тоже взять кофе в столовой?

Эта улыбка была бледнее, но искреннее.

— Извини, но должен бежать. Просто хотел убедиться, что ты в порядке.

Я была не в порядке. Уже два месяца, с тех пор как попала в этот странный и пугающий мир, где магия была частью повседневности, а бок о бок с тобой существовали чудовища. Но, как бы удивительно это ни звучало, после прошлой ночи я чувствовала себя немного спокойнее, будто сумела отвоевать толику контроля над своей жизнью обратно. И я надеялась — хотела верить, — что сегодняшний день станет первым шагом к тому самому порядку.

Алхимический корпус встретил меня хаосом и запахом гари. Прямо передо мной по изрядно покосившейся лестнице сбежала группа пристыженных студентов, подгоняемая гневными окриками.

— И чтобы, пока не найдете ошибку, обратно не возвращались! — ассистент Байер выглядел бы сурово, если бы не сажа, размазанная по щеке. — А, Соколова. Необходимо, чтобы вы кое-что подписали.

«Кое-что» оказалось примерно тридцатью различными формами, напечатанными с двух сторон и максимум четвертым кеглем. Заявление на выдачу драконьей крови, уведомление об ответственности, справка о возможных рисках и опасностях, правила хранения, правила безопасности при работе с драконьей кровью… Последние, к слову, выглядели следующим образом: «Не пить. Не проливать. Не допускать контакта с кожей. Не допускать контакта с неодушевленными предметами из списка в приложении шесть (я пробежалась глазами по верхним строчкам: растения, книги, техника, изображения людей и животных, запорные механизмы…). Не вдыхать. Вообще не находиться рядом и не иметь к ней никакого отношения».

— А стерильный бокс для работы с ней мне не полагается? — пошутила я, впечатлившись требованиями.

Сердито посмотрев на меня, ассистент профессора собрал все необходимые подписи (я оказалась почти права: их было двадцать девять) и выдал мне малюсенькую пробирочку с золотой жидкостью. Миллилитра три, не больше.

— Так мало? — не смогла я скрыть удивления.

— Мало? При неосторожном обращении этого количества будет достаточно, чтобы сравнять корпус с землей. Поэтому будьте внимательнее.

Преисполнившись уважения, я предельно аккуратно положила пробирку в сумку. Однако… я была уверена, что ритуальный круг, в котором я нашла той ночью Ребекку, был нарисован драконьей кровью. И ее там было гораздо больше, чем дали мне. Что же задумал Мор?

Мысленно я приказала себе остановиться. Что бы он ни планировал, меня это не касалось.

Ладно, вообще-то касалось. С тех самых пор, как я умудрилась наткнуться на них посреди леса. Но сейчас у меня был выбор: наконец остановиться, к вящей радости Макса, или переть дальше напролом и пытаться выяснить, во что я вляпалась. Здравый смысл подсказывал, что первый вариант — верный, а второй может закончиться историей любопытной кошки.

Когда я вернулась в общежитие, на дверной ручке висел пакет. Опять, видимо, Леонор решила что-то Софии передать, не встречаясь с ней лично. Или нет. На упаковочной бумаге черным маркером было выведено «Наташе».

Действуя предельно осторожно, как сапер при разминировании, я заглянула внутрь. Содержимое оказалось не таким страшным, как я ожидала: толстая пачка отксерокопированных листов и записка с одним-единственным словом.

Достав копии, я взглянула на титульный лист. «Введение в демонологию», — было накарябано торопливым почерком. Чей-то конспект? Пролистала чуть дальше. «Лекция 6: традиционные способы изгнания демонов в литературе позднего средневековья». На полях, напротив перечисления методов (святая вода, молитва, перевернутые башмаки) тот же автор оставил неразборчивые комментарии карандашом: «не действует», «посоветовал поработать над произношением», «только ржет, зараза».

Теперь ясно, от кого подарочек… Я улыбнулась. Это было даже мило.

Тем же вечером пришлось осаждать Нору.

— Я всего лишь прошу тебя сказать, в какой комнате он живет!

Главная по этажу была непреклонна.

— Это запрещено правилами.

— Ты дала ему мой номер телефона, — напомнила я. — Разве это не нарушает правила?

Конечно же, это нарушало правила. И Леонор прекрасно знала это, как и то, что с тех пор за ней был должок.

— Хоть передай ему тогда!

Нора затравленно посмотрела на картонную коробку у меня в руках.

— Я должна проинспектировать содержимое, — предупредила она, сдаваясь.

Пожалуйста. Полдюжины имбирных маффинов (предвкушая целую ночь кошмаров, я нервничала, а бурная радость, с которой сотрудники редакции — и наши вечно голодные соседи-некроманты — обнаружили, что к кофе есть печенье, давала мне формальный повод и дальше зависать на кухне) смотрели на нас совершенно безобидно, но ее это не убедило. Леонор тщательно изучила их на вид и даже наклонилась, чтобы понюхать.

— Ты ведь знаешь, что травить других студентов запрещено? — на всякий случай уточнила она.

— В них нет никакого яда.

Вот почему она меня подозревала? Да, вначале я реагировала на айтишника немного негативно, но это ведь не подразумевало, что я решила отравить его — с глаз долой, из сердца вон?

— И ты помнишь, что проводить алхимические эксперименты на студентах тоже нельзя?

— Никаких экспериментов, — заверила я ее.

— И никаких вплетенных в них заклинаний?

— Нет.

Вообще ничего опасного, никаких подводных камней. Просто мой способ — и моя очередь — сказать «спасибо».

Мне снова шесть. Или семь? Нет, все-таки шесть. Мой день рождения должен был наступить как раз через неделю.

— Мы заберем тебя в воскресенье в пять, — напомнил отец, высаживая меня, ту, шестилетнюю, с туго (слишком туго, даже больно, как она стягивает волосы на висках, но, пока мама видит, не распустить) заплетенной косичкой и школьным рюкзаком на плечах, в засаженном яблонями дворе. — Передавай привет бабушке!

Не дожидаясь ответа, отец завел двигатель. Сквозь приоткрытое окно было слышно, что родители начали ругаться еще до того, как отъехали, — в тот год они опять чуть было не развелись.

Пропрыгав на одной ноге по узкому бордюру, я добралась до подъезда и, привстав на цыпочки, набрала код домофона.

Сорок четыре. Буква «К». Один. Два. Три. Шесть.

Подъезд встретил меня знакомыми, но от того не менее противными запахами. Между ног на улицу прошмыгнул полубродячий, прикормленный Валентиной Ивановной с первого этажа кот, белый в рыжее пятнышко. Осторожно забравшись на первую лестничную площадку (выщербленные цементные ступеньки у входа были самыми опасными и будто скалились проглядывавшими прутьями арматуры), я стала подниматься выше.

Второй этаж. Вечно забитый мусоропровод с незакрывающейся дверцей.

Третий этаж. На подоконнике — консервная банка, полная воняющих окурков.

Четвертый этаж. Хлорка и подгоревшая пшенка.

Старая дверь была обита рыжим дерматином. По периметру — гвоздики с декоративными шляпками; высоко, выше, чем я могла дотянуться, — дверной глазок.

— Нет, — прошептала та я, которая лежала в кровати. — Нет.

Я — шестилетняя, проживавшая все это заново, — открыла дверь своим ключом. Как я гордилась, когда прабабушка вручила его мне на прошлый день рождения! Такая ответственность.

— Я пришла! — крикнула я, предупреждая.

Прабабушка не выглянула мне навстречу. Должно быть, зачиталась и не услышала. Пожав плечами, я достала из советской галошницы тапочки со смешными собачьими мордами и прошлепала на кухню.

Будь я старше, меня бы насторожил стоявший в квартире запах, сладкий и гнилостный — протухшего мяса — и кислый — от старого борща на плите, — но тогда я только удивилась. Прабабушка никогда не оставляла такого беспорядка.

— Нет… пожалуйста…

«Это всего лишь сон, — твердила я себе. — Я в любой момент могу проснуться».

Это был не сон. Он уже давно мне не снился. Я даже забыла половину деталей, всплывавших сейчас с пугающей четкостью.

И проснуться так просто не получится.

Желтый линолеум под ногами сменила паркетная доска. Если бы я могла, зажмурилась бы, но я всего лишь повторяла действия десятилетней давности.

— Я не хочу это видеть…

Чья-то рука потрясла меня за плечо. Я распахнула глаза: у моей кровати присела на корточки София, обеспокоенно разглядывавшая меня.

— Все в порядке? Ты кричала во сне.

Две секунды ушло на то, чтобы осознать: все в прошлом. Мне восемнадцать. Я в ГООУ. В общежитии, в своей постели, наволочка под щекой намокла от слез.

— Да. Просто… кошмар приснился.

И какой. Честно говоря, когда мне расписывали все «прелести» посланных марой снов, я была готова. К Чужому и Хищнику, к бесконечным лабиринтам с чудовищами и лесу, где единственной добычей буду я (что там еще могла придумать фантазия, сдобренная магией?). Чего я не предполагала, так это того, что против меня используют мои собственные воспоминания.

Я вцепилась в краешек кровати. Тогда меня должны были отправить на выходные к прабабушке. Она звонила во вторник — сказать, что вернулась с дачи и что всё в силе, она ждет меня в пятницу после школы. А потом… Родителям сказали, что смерть, вероятно, наступила в тот же вторник. И никто не знал. Нужно было позвонить ей, но родители были заняты своими проблемами, а мне это в голову не пришло — да и никто не думал, что что-то могло случиться. Несмотря на возраст, прабабушка была такой… живой. Энергичной. Жила отдельно, отказывалась от любой помощи, сердилась, когда ее пытались опекать. Никого не удивило и то, что она сама не звонила: у нее была своя жизнь, поездки за город, походы в театр, встречи с немногочисленными оставшимися подругами. Никто не верил, что всё может так внезапно кончиться.

Говорят, для ребенка травма, когда он узнает, что Деда Мороза не существует. Не знаю. Ни в него, ни в Санта-Клауса в моей семье не верили, поэтому я не могла сказать, так ли это больно — выяснить, что чудес не бывает. Зато я навсегда запомнила, как страшно впервые встретиться со смертью — и понять, что на самом деле значит «никогда».

Кое-как убедив Софию, что я в норме, я прошла в ванную и остановилась у раковины, прислоняясь к зеркалу лбом. Прикосновение разгоряченной кожи к холодному стеклу успокаивало. И заставляло поверить в реальность происходящего.

«Я в ГООУ», — напомнила я себе. Призраки прошлого понемногу отступали туда, где им и полагалось находиться: в тень, в ночь, в самые темные уголки моей памяти.

Поплескав на лицо прохладной водой, я посмотрела на свое отражение: красный нос, опухшие глаза, губы, подрагивающие так, будто в любой момент я опять ударюсь в слезы. «И ведь это только начало», — пришла в голову неприятная мысль. Вряд ли мара выбрала в первую же ночь мой самый большой страх.

Еще раз умывшись, я тихо пробралась в комнату за одеждой — София к тому времени опять заснула, — кое-как стянула волосы в хвост и отправилась на кухню. Если я больше не буду сегодня спать, мне понадобится кофе. Отыскав в сушке турку, я залила в нее воду, засыпала перемолотые в пыль зерна и поставила на огонь.

— Что ты делаешь? — в голосе спрашивавшего звучало искреннее любопытство.

Я обернулась так стремительно, что умудрилась хлестнуть себя волосами по лицу. За стойкой, на том же месте, что и вчера, сидел Диз. А я, поглощенная своими переживаниями, умудрилась его не заметить.

— А ты? — вместо ответа спросила я.

— Учусь, — если демон и обратил внимание на мой непрезентабельный вид, он оказался достаточно деликатен, чтобы никак его не комментировать.

Я подошла поближе и заглянула через его плечо в монитор ноутбука. Не соврал. В текстовом редакторе был открыт файл с титульным листом. Проектная работа по семинару «Разработка мобильных приложений для пассивных заклинаний второго уровня»?

Не буду спрашивать. Ничего не хочу знать.

— Пассивными считаются заклинания, не изменяющие напрямую структуру мира, — все равно объяснил он мне. — Ко второму уровню относятся заклинания массового ненаправленного воздействия, к примеру, неадресные иллюзии.

— То есть открыл приложение — и окружающие больше не замечают, что у тебя рога и хвост?

— Типа того. Только, — он забавно сморщил нос и почесал его под оправой очков, — пока батарейка не сядет. А она быстро садится, никак эту проблему не решу. Но все-таки что ты делаешь? Это как-то связано с алхимией?

Опять они с Софией мыслили на одной волне. Соседка меня о том же спрашивала, когда впервые увидела турку.

— Кофе варю.

— Ты ведь знаешь, что за твоей спиной стоит отличная кофемашина? — удивленно осведомился демон.

Я знала. Но так и не смогла найти с ней общий язык. Несмотря на то что на панели было всего четыре кнопки, каждый раз вместо кофе у меня получалась отменная гадость. Это его позабавило.

— А инструкцию к ней читать не пробовала? Вон она висит.

Я оглянулась, но увидела только яркий плакатик «Сохраняй спокойствие и думай о хорошем». Не его же имел в виду Диз?

— Ну да. Это старый эксперимент кафедры исследований эмоционального интеллекта. Они создавали алгоритм для распознавания эмоций, и им надо было протестировать его на как можно большем количестве человек. Тогда они и подумали: что нужно каждому студенту в университете? Кофе. Эксперимент закончился, алгоритм написали, а машина у нас так и осталась — ректор сказал, что она дает хороший воспитательный эффект. Она же очень обижается, когда к ней приходят с негативом, и варит вместо кофе бурду. Зато когда даешь ей хорошие эмоции… Смотри.

Выскользнув из-за стойки, он направился к монстру-автомату и уже через минуту вернулся с кружкой, даже оттуда благоухавшей ароматом хорошо приготовленного эспрессо.

— Меняемся, — заявил Диз и, прежде чем я успела возразить, переставил чашки.

Мне досталась красная пол-литровая — такую и поднять тяжело, не то что из нее отпить. Ему — моя с совой, которую я только успела поставить на стойку.

— Пить можно, — вынес он вердикт, с потешной осторожностью пробуя сваренный по старинке кофе.

Я, справившись с возмущением, пригубила свой.

— Интересно, о чем ты сейчас думал? — вырвалось у меня против воли.

Компьютерщик расплылся в довольной улыбке.

— Секрет. Что, вкусно?

Не то слово. Нектар и амброзия, напиток богов. Что, кстати, напомнило мне…

— Я ведь так перед тобой не извинилась.

— За что?

— За футболку, — готова поспорить, то пятно от вина было не отстирать ничем.

Улыбка погасла, зеленые глаза мигом посерьезнели. С тяжелым вздохом Диз отставил чашку в сторону.

— Что ты теперь натворила?

Я бы, наверное, не стала ничего говорить. Не ему. Но с того самого… возраста я тяжело переносила кошмары. И я устала. Безумно, словно все произошедшее за два последних месяца разом навалилось и норовило погрести меня под собой. А он был рядом — и, видимо, правду говорят: ничто не сближает так, как бессонница, поделенная на двоих.

— Ты рассмотрела круг? — спросил он, когда я закончила рассказывать.

Очки, которые на протяжении последних минут он крутил в пальцах, исчезли. Просто растворились в воздухе. Так и знала, что что-то здесь нечисто, без колдовства не обошлось! Откуда он их все время доставал? Точно не из кармана джинсов, туда и паспорт запихнуть было бы проблематично — настолько узкими они были. А сумки у него при себе обычно не было.

— Нет, — ответила я, оторвав взгляд от его рук.

Это не было неправдой. И не было совсем правдой. Чертов ГООУ, я здесь скоро в патологическую лгунью превращусь! Но все же что-то удерживало меня от того, чтобы открыться ему полностью. Диз встал и, подцепив по пути опустевшие чашки, отправился к автомату — заваривать кофе по новой.

— Значит, мара, — задумчиво протянул он. — Оригинальный подход, но в случае Гаапова круга понятный: они стирают знания, но не трогают эмоции. Не могут. Мары подцепляют переживания… А мы еще удивлялись, как Охотникам удается восстанавливать память.

— Я ведь не раскрыла никакой страшной тайны Охотников? — спросила я испуганно и виновато.

Об этом я не подумала. Интересно, у них есть статья за выбалтывание секретной информации? Я надеялась, что нет.

— Не переживай, я никому не расскажу. Обещаю.

Он поставил передо мной чашку — на этот раз мою — и снова занял место напротив.

— А договор о неразглашении подпишешь? — без особой надежды поинтересовалась я. Не было у меня особой веры в его честное слово.

— А что я за это получу?

— Мою благодарность? — предложила я.

Диз только фыркнул.

— Маловато будет. Я же говорил: равноценный…

— Обмен. Первое правило алхимии, я помню, — закончила я за него.

— Почему алхимии? Разве первое правило алхимии не «чуть что — ноги в руки и беги»? — недоуменно нахмурился демон.

Мне удалось сбить его с толку. В самом деле, и перед кем я «Стального алхимика»[15] цитировала?

— Значит, мара… — повторил Диз, поглядывая на меня с неожиданным сочувствием.

— Ага, — я легонько подула на кофе. Горячий. — Кстати, а зачем им кошмары?

— Не кошмары. Эмоции, которые они вызывают.

— Зачем им эмоции?

— Своих не хватает, — пошутил он. По крайней мере, я надеялась, что пошутил. — Ты знаешь, что такое магический фон?

Я с энтузиазмом закивала. Одна из немногих тем в учебной программе ГООУПиОАатСДиРН, которую я понимала! Ну, как понимала… Я представляла его себе как радиацию: ты его не видишь, не чувствуешь, но он есть. И выделяется всем живым в нашем мире. Чем-то — меньше; чем-то, например магами или созданными ими артефактами, — больше. Окружавшие меня люди (и нелюди) утверждали, что это «излучение» можно было увидеть — или хотя бы почувствовать, — но, как обычно, я была безнадежна.

— Чем сильнее эмоции, тем яснее они ощущаются. А страх — очень сильное чувство, тебе следовало бы быть с ним осторожнее.

Почему? И вообще, что за инсинуации?

— Хочешь сказать, я пышу эмоциями, как печка жаром? — оскорбилась я.

Диз улыбнулся.

— Хуже. Ты фонишь, как Чернобыль.

Более сомнительного комплимента я еще не получала.

— Допустим. И что с того?

— То, что мары питаются магией, которую ты выделяешь вместе с эмоциями. Наш мир не так щедр, как ваш. Вы можете вытягивать магию прямо из воздуха, мы — нет.

Но зато они могли вытягивать магию из других. Каннибализм какой-то.

— Только мары, или на вашей стороне у всех такой рацион? — уточнила я.

— У всех.

Я поспешила отодвинуться.

— Я тебе уже говорил, мне не нужна твоя магия, — поморщился Диз, заметив мой маневр. — И, будем откровенны, страх не очень уж вкусен. Злость лучше, но я все же предпочитаю кофеин.

Я ошеломленно уставилась на него. В голове не укладывалось: магическая подпитка чувствами, энергетический вампиризм и прочие любимые темы эзотерических журналов для пенсионеров и домохозяек. Если бы я не провела два месяца в ГООУ, ни за что бы не поверила. Но это откровение было еще не самым странным из услышанных мною здесь. Минутку, но кто тогда схарчил целую тарелку печенья, и зачем?

— Ты не о том думаешь, — сообщил Диз, доливая в кружку молока и высыпая туда один за другим три пакетика с сахаром. Я снова попыталась впасть в ступор. Зачем существу, питающемуся чувствами, сахар, да еще половина дневной нормы в одной чашке? — Главный вопрос сейчас: что ты собираешься делать?

С марой?

— Не спать?

Демон с сомнением покосился на меня.

— Сколько ночей ты ей должна?

— Еще тринадцать.

И, чтобы пережить их, мне понадобится много, очень много кофе. И чая. И какие-нибудь физические упражнения, наверное. Позитивная новость: у меня наконец появится повод заглянуть в университетский спортзал!

— Ты когда-нибудь слышала о такой штуке, как депривация сна? — поинтересовался Диз. — На пару дней твой план, может, и сгодился бы, но две недели… Головокружение, обмороки, постоянный озноб, галлюцинации, бред, паранойя… Впрочем, последней у тебя и без того хватает.

А ведь мог просто пожелать удачи. Я вздохнула. Все равно, после увиденного сегодня сна любой делирий был предпочтительнее.

— И я даже не говорю об этической стороне вопроса, — продолжал он. — Насколько я понял, мара выполнила свою часть договора. А ты хочешь платы избежать. Опять.

Дожили. Демон учил меня морали.

— Как будто ты такой честный и не воспользовался бы лазейкой! — возмутилась я.

Я не нарушала никаких правил: я обещала маре свои сны в течение следующих двух недель. Но если нет снов, разве это моя вина?

Диз рассмеялся:

— И снова оскорбления? Вот теперь я тебя узнаю. А то ты вторую ночь подряд какая-то слишком добрая.

— Разве? — удивилась я и задумалась.

Вроде нормальная, я лично ничего такого не заметила. Да, я на него не сердилась за обидные прозвища — Диз сдержал свое слово и не называл меня крошкой, — и не подозревала его во всех смертных грехах… и даже была рада увидеть его сегодня на кухне, но в целом я была совершенно обычная. И вела себя с ним совершенно так же, как с любым другим человеком.

От дальнейшего самокопания меня отвлекло деликатное покашливание.

— Не то чтобы мне хотелось поднимать эту тему, но тебе не кажется странным, что обратиться к маре, зная, какой тяжелой будет плата, предложил твой обожаемый Охотник?

Опять он будет намекать на то, что Макс не так чист, как кажется.

— «Только одна, я несколько, у меня тоже нет семьи, кто я?» — с тяжелым вздохом пробормотала я, уперев взгляд в чашку с кофе.

Диз нахмурился.

— По-моему, недостаток сна уже сказывается. В этом предложении нет никакого смысла.

Ну да, кому я снова цитировала поп-культуру?[16] Тому, кто точно не оценит.

— Сейчас ты сообщишь, что Макс — мой наблюдатель, которого приставили ко мне Охотники, — перевела я предыдущую фразу на нормальный язык.

— Ты сама это сказала. И ты подозрительно спокойна, — окинул меня оценивающим взглядом Диз. — Давно догадалась?

— После твоего первого намека.

Кажется, мне удалось его удивить.

— Я же здесь диковинка, верно? Обычный человек, невесть как попавший в ГООУ. Никто об этом не говорит, но это… чувствуется. — Именно поэтому я ни с кем не сблизилась, кроме Софии, Макса и Райли. Каждый раз терпеть удивленные взгляды и расспросы… В них не было ничего обидного, но все же было неприятно. — Таких, как я, было еще двое за последние восемь лет. Немного.

— Потому что обычно магия проявляется в первые семь лет жизни, и тогда ты бы знала к моменту поступления всё то, что знают остальные. Тебя бы изъяли и всему научили. Либо магия могла проснуться после сильного потрясения, но, полагаю, этого не было… А взрослых сюда не отправляют. Слишком малы шансы, что они научатся контролировать магию, поэтому обнаруженных взрослых магов Охотники уничтожают. Соответственно, таких случаев, чтобы они нашли кого-то за несколько месяцев до поступления и послали в ГООУ, ничего не знающего, почти нет.

Вот и у меня были подозрения, что я не просто так здесь оказалась.

— И тогда, у костра, ты сказал, что Диана выбрала меня. Что ты имел в виду?

— Это и имел в виду. Ты же не думала, что совершенно случайно подошла к ее алтарю и именно ей принесла жертву?

Вообще-то именно так я и считала.

— Мало ли куда я могла забрести по пьяни.

Диз покачал головой.

— От вина с Митикас[17] невозможно опьянеть, это не самогон, который проносят на праздники алхимики. Все гораздо проще: ты ее заинтересовала — хотел бы я знать, чем, — мне достался еще один долгий, внимательный взгляд, — и она привела тебя к себе посмотреть.

У нас были определенно разные представления о том, что значило «гораздо проще». Но если он прав, я тоже хотела бы знать, чем привлекла ее внимание. И кто «привел» меня в лес к Мору.

— В любом случае выходит, что у Охотников ко мне какой-то интерес. Тогда логично было бы поставить кого-то своего для наблюдения.

И это объясняло бы, почему Макс стоически терпел все мои закидоны, молча и не высказывая (почти) своего мнения, даже если я рвалась сделать глупость. Удержаться рядом любой ценой, пусть ему это совсем не нравилось. Я горько усмехнулась.

— Я что-то упускаю? Если ты все понимаешь, почему до сих пор от него не сбежала?

Я медленно отпила кофе. Аккуратно поставила чашку на столешницу. И решилась. Если не быть искренней в три часа ночи, то когда?

— Потому что мне нравятся люди, чью мотивацию я понимаю.

— Ты не знаешь его мотивацию, — резонно заметил Диз, — ты не знаешь его приказов.

— Я предполагаю.

Наблюдать и не вмешиваться, какие бы решения я ни принимала. Хочу вызвать демона? Пожалуйста. Хочу сломать себе шею? Вперед.

— Самому подсовывать тебе мару — это уже не наблюдение. Это прямое вмешательство.

Верно… Но у меня были предположения и на этот счет. Первое, возможно, несколько наивное и романтичное: Макс предложил помочь, зная, что остальные мои попытки добраться до правды окажутся еще опаснее. Как встреча на архитектурном факультете, например. Второе, более реалистичное: Охотникам надоело ждать, пока моя магия себя как-то проявит, и они решили ускорить события. Как там сказал Диз, «после сильного потрясения»? Наведенные марой сны соответствовали критерию.

— Тем не менее я могу понять его. И доверять ему. А вот тебя, — я ткнула в его сторону ложкой, — я совсем не понимаю. Зачем ты мне помогаешь? Да хотя бы этот конспект… где ты, кстати, его взял?

— Скопировал у знакомого, — пожал плечами Диз. — Я говорил тебе: я верю, что книги гораздо эффективнее твоих допросов с пристрастием. Но, увы, все более-менее правдоподобные книги о нас находятся в закрытой секции, и я не могу тебя послать туда.

У меня возникло впечатление, что слово «туда» было добавлено в последнюю фразу исключительно из вежливости.

— Ладно, но зачем? Что тебе от меня нужно? В доброту и безвозмездную помощь я не верю, уж извини. Для этого ты слишком часто напоминал про равноценный обмен. Так что ты хочешь получить от меня взамен, Диз?

Задав вопрос, я уставилась в поверхность стола. Почему-то смотреть ему в глаза сейчас было страшно.

— Думай.

Я уже провела не одну минуту за размышлениями, но так ни к чему и не пришла. На душе стало гадко. Собственно, я не ожидала, что он кинется отрицать наличие у себя скрытых мотивов. Надеялась, но не ожидала.

— Думай, — повторил он. Судя по тону — улыбаясь. На ум пришла лишенная веселья ухмылка — оскал — Мора. — Было бы глупо, если бы я сам раскрыл тебе свои планы.

Наконец я подняла взгляд. Он действительно улыбался — весело и лукаво — и казался еще более довольным, чем когда я похвалила его кофе. Его так обрадовал мой вопрос? Почему?