Здарг

Романтике вход запрещен

Косматое солнце на черном небе.

Острозубые скалы с черно-зелеными тенями.

Тени ползут, текут и прыгают со скалы на скалу. Астероид летит по своей орбите кувыркаясь. Сутки продолжаются полчаса.

Дальний космос неприветлив, негостеприимен. Жутковатое нагромождение голых утесов — вот что такое космос. И космическая легкость не радует — стометровые шаги. Страшно плыть над ощерившимся утесом, не доставая грунта вытянутыми ногами. Несет куда-то без спроса. То ли в пропасть угодишь, то ли в пустоту вынесет.

Но вот прыжки закорачиваются. Двадцатиметровый шаг, пятиметровый, метровый… И уже нормальным шагом, ставя всю ступню на камни, подходишь к стальной двери, на которой написано: «Романтике вход воспрещается».

Комната как комната: шкафы, столы, стулья. На стул можно сесть, на стол положить бумагу, ее не унесет дыханием.

— Удобно? — спрашивает меня хозяин.

Он крутолоб, кудряв, плечист. Похож на грузчика, напялившего на плечи тесный праздничный костюм. Но Ульд, величайший из волшебников современности, властелин тяжести и легкости, считает его самым многообещающим из своих учеников.

— Разочаровывающе удобно, — говорю я. — Как дома на Вдаге. Забываешь, что ты в глубоком космосе. Действительно, романтика осталась за дверью.

— Этого мы и добивались, — говорит ученик волшебника. — Романтика хороша по воскресеньям, хороша для юнцов, изнывающих за партой шесть дней в неделю, десять месяцев в году. Им необходимо для разрядки необыкновенное. Но шесть суток необыкновенного утомляют, а десять месяцев вредят. Космос открыт уже давно, мы осмотрели его, удивились всему удивительному, теперь пора работать в космосе. А для работы нужна рабочая обстановка: стол, стул, тепло, уют… нормальная тяжесть. Вот на нашем пятачке космос приведен к норме. Здесь мы научной работой занимаемся, думать можем, не думая о неудобствах ежесекундно.

Отмечаю, что в этой статье впервые в поле зрения газетчиков попал Здарг, а не Ульд. Гравитехника разрослась, разветвилась, и Ульд уже не мог представительствовать всюду. Произошло естественное разделение труда на гравитехнику наземную (на влажную) и космическую. И Ульд предпочел взять себе Вдаг — близкий, видный и наглядный, а способного ученика задвинул в дальний космос. В результате Ульд на глазах у изумленной публики творил зримые чудеса, а Здарг где-то вдалеке был занят бескрасочной деромантизацией. Но, захватывая выигрышный раздел, Ульд упускал из виду будущее.

В космосе легче было развивать гравитехнику. Там нужна была повышенная гравитация, дешевая, выгодная, связанная с выходом даровой энергии. На Вдаге же требовалось понижать гравитацию, для этого энергию затрачивать или же придумывать хитроумные конструкции с вышками, башнями, дирижаблями, оттягивающими гравитацию вверх. Сложность и дороговизна тормозили опыты…

И в результате деятельный Здарг вскоре обошел своего шефа. Ульд все еще комбинировал километровые Грави-Вдаги на стройках Вдага, а Здарг начал монтировать тридцатипятккилометровый Грави-Вдаг на астероиде 4432, чтобы снабдить нормальной гравитацией целое небесное тело.

Позже Здарг назвал этот астероид «Фтях», что означает «маленький Вдаг», «вдажек». Превращение звонких согласных в глухие в его родном языке имеет смысл уменьшительный.

Но «Фтях» для нашего уха звучит как-то неизящно. Поэтому я предлагаю условное имя Астрелла — звездочка.

Нагромождение круч, пропастей, стен, ребристых и шишковатых, утесов, остроконечных, шлемовидных, округлых, зубчатых, игольчатых, ступенчатых, — вот как выглядела Астрелла, когда Здарг привез туда первую партию оборудования. Работу начали с сооружения шахты. Прежде всего надо было поместить гравистанцию в центр астероида, просверлить колодец в тридцать пять километров глубиной. К счастью, на малых легковесных телах сооружать шахты легче, чем на Земле или на Вдаге. Тяжести почти нет, подземных вод нет, горное давление ничтожное, можно обходиться без крепления.

Рай для шахтостроителей. Вся задача — пробить дыру в монолите. А дыру гравистанция проплавляла сама. Испаряла грунт под своей подошвой и постепенно погружалась в глубину.

Погружалась неторопливо и непрерывно, метра на четыре в час, примерно на сотню метров в сутки. Около года продолжалось все путешествие в центр астероида. Наконец станция прибыла на место назначения, улеглась в точке, куда все тела притягиваются, а притянувшись, не весят ничего. Наступил торжественный момент, когда Здарг нажатием кнопки мог подарить астероиду солидное тяготение.

Весомость Астреллы родилась в пыли беззвучных обвалов.

Чудом державшиеся прихоти природы — все эти каменные рога, консоли, навесы, иглы, арки — рухнули, обретя солидный вес, каменными лавинами покатились в долинки и ущелья. Астрелла осела под добавочной нагрузкой, как проседает подтаявший снег весной. И долго еще она вздрагивала от обвалов, как бы утрясаясь, стряхивая ненадежные выступы и излишние украшения.

Огрузнели скалы, огрузнели вещи, и жители стали грузными. Тяготение приклеило их к грунту, укоротило балетные па, отменило обезьяньи прыжки с руки на руку. Молодежь даже жаловалась, что скучно стало ходить, семеня куцыми стандартными шажками. Иные предлагали уменьшить гравитацию, ограничиться четвертью или десятой долей нормы. И все добрый месяц ходили с синяками. Глазомер-то не сразу вернулся прежний. Задумавшись, начинали прыжок через пропасть, а мускульной силы хватало на три метра.

Итак, нормальная тяжесть. Еще требуется нормальная атмосфера и вода. Для уроженцев Вдага особенно важна вода.

Кислород и водяные пары добывали из минералов, выжигая их небольшим компактным Грави-Солнцем. Правда, удержать воду и воздух Астрелла не смогла бы все равно. К сожалению, малому телу труднее удерживать газы, тут короче путь для ускользающих молекул. Пришлось монтировать искусственное небо из самозарастающей пленки, не Здаргом изобретенной. Такая пленка изготовлялась в изобилии для лунных и космических станций. Когда же небо было натянуто, можно было заполнять поднебесное пространство кислородом и паром. Пар накопился, осела роса на камнях, и тут же появилась плесень. Не привозили спор, не высевали, сама явилась. А там пошли лужицы, ручьи, речки, пруды с островками и укромными заливчиками. И стала Астрелла небесным раем.

Ибо, с точки зрения уроженцев Вдага, рай — это не тенистые сады, а тинистые пруды.

По мысли Вдага, оживленный астероид должен был стать небесным странником, скитальцем межпланетных морей, этаким летающим научным городком, временным спутником всех планет по очереди, причаливающим на круговую орбиту, отчаливающим по параболе. И таскать от планеты к планете этот астрономический дебаркадер должно было опять-таки искусственное тяготение.

У Астреллы был свой маленький спутничек, и его превратили в буксир, установив на нем Грави-Вдаг. Включая максимальное притяжение, спутник этот подтягивал к себе Астреллу, ускорял или доворачивал, изменяя ее орбиту. Отключая добавочное притяжение, подтягивался к Астрелле сам. То сходясь, то расходясь, эта небесная пара могла плыть по космическим морям в любом направлении.

Космический лайнер сооружал Здарг. Но соплеменники увидели другое. Стал пригодным для жизни голый астероид, летающая гора. Не оживут ли в дальнейшем и все другие летающие горы и острова в космосе: астероиды, луны или небольшие планеты, растерявшие атмосферу, похожие на наши Марс и Меркурий? Газеты соревновались, перечисляя будущие обитаемые планеты, и соревновались, восхваляя Здарга, величали его сверхволшебником, первым кандидатом в гении, светочем мысли… в обычном парадном стиле Вдага.

И этого Ульд не мог стерпеть. Он сухо посоветовал «сверхволшебнику» не поощрять шумиху. Здарг не возражал. Излишней скромностью он не отличался, но уважал математическую точность. Для создания нормальной гравитации на Их-Луне нужно было бы увеличить мощность гравистанций в десятки тысяч раз. Здарг отлично понимал, как далека техника от таких скачков. И охотно написал охлаждающее опровержение против необоснованных надежд. Ульд же одернул ретивых газетчиков с помощью своих военных покровителей. Бедняги восторгмейстеры! Они так старались превзойти друг друга, столько придумывали упоенных слов. И вдруг наказание за усердие. И кто их губит? Ульд — предмет постоянного поклонения. Такая неблагодарность, такая перемена!

Да, Ульд изменился за эти годы. Заметно постарел, осел как-то сразу, даже одряхлел. Целые дни проводил у окна в кресле-качалке. Если не дремал, то рассуждал с секретарем о былых временах. Как многие, в старости он стал проще, линейнее, ему как бы сил не хватало на многосторонность.

Главная черта характера стала единственной. Ульд утратил работоспособность, утратил универсальную эрудицию, ясность ума, острую иронию, размах. Из прежних качеств сохранил только славолюбие, ненасытное, ненасыщенное.

Ульд понимал, что он уходит из жизни, с уходом примирился, но не соглашался примириться с забвением. Ему хотелось остаться в памяти однопланетцев навеки, считаться величайшим гением всех времен и народов. Но что могло напоминать о нем? Ульдатрон — это громоздкое сооружение на Их-Луне? Увы, лунный ульдатрон уже не действовал, само слово исчезало из обихода, его вытесняли понятные Грави-Вдаги, Грави-Солнца. Надеяться на переиздания «Калитки в сказку»? Ульд знал, что его книга насыщена преувеличенными обещаниями, нередко дутыми. Возможно, в умах потомков автор «Калитки» станет «Тем, Кто Ошибался», «Тем, Кто Не Предвидел». И не затмит ли его Здарг, преобразователь космоса? Хуже того, не станет ли Здарг положительной антитезой отрицательного Ульда? Ведь Ульд отлично знал, что арсеналы Южной Федерации переполнены ульда-бомбами — взрывчатыми Грави-Солнцами. А воинственные генералы-южане не любят, чтобы оружие пылилось на полках, им захочется испытать его не только на полигоне. Не останется ли в памяти народной, в противовес благодетелю Здаргу, Ульд-преступник, Ульд-убийца, изобретатель ульда-мин и ульда-бомб? «Один из этих ученых-безумцев, которые невесть что выдумывают на нашу голову!» Срочно-срочно нужно было изобрести что-то очень важное и очень доброе, всем понятное и приятное.

Ульд предложил гравиорошение.

Напоминаем, в начале повествования говорилось уже, что на океанической планете Вдаг водой было покрыто 94 % площади, вся поверхность, за исключением горных хребтов (4,5 %) и конусов выноса — речных дельт у подножия хребтов (1,5 %). Подняв воду метров на десять — двадцать, можно было бы эти конусы оросить и получить добавочную акваторию для вододелия — сотни миллионов гектаров, очень важных для перенаселенного Вдага.

Правда, для сотен миллионов гектаров требовались тысячи гравинасосных станций. Но Ульд на тысячи и не рассчитывал.

Он хотел построить хотя бы одну эталонную, образец для будущих оросительных систем и всему делу дать свое имя. Ульда-орошение! Ульд — Великий Ороситель Вдага!

Масштабами первая станция не могла потрясти. Она предназначалась для орошения тридцати тысяч гектаров; Вдаг знал системы и покрупнее, притом с обычными электрическими насосами. Ульд решил произвести впечатление не мощностью, а новизной, соорудив вокруг водовспрыга увеселительный парк с гравитационными забавами. Ведь гравинасосу полагалось стоять на плавучей башне; на потолке ее тяжесть получалась удвоенная, под ней — антипритяжение, там посетители ходили бы вниз головой. И где-то, словно мухи, шагали бы по вертикальным стенкам и где-то по косым — с наклоном, видели бы косую гладь океана, вертикальный океан, океан над головой.

И где-то была бы нейтральная зона невесомости — ни верха, ни низа. Ульд придумал множество аттракционов: купание в вертикальных струях, головокружительные мостики над водовспрыгами, бассейны для плавания в воздухе, стадион невесомого футбола, театр космических феерий. Он не сомневался, что каждая страна, каждый город захотят иметь свой ульдапарк. И тысячи, тысячи посетителей, нахохотавшихся вволю, с благодарностью будут повторять имя изобретателя всех этих веселых чудес — Ульд, Ульд, Ульд!

Требовались деньги и деньги. Ульд добывал ассигнования в самых неожиданных местах: у кинопредпринимателей, у организаторов концертов, на телевидении, в министерстве здравоохранения и в министерстве культуры, в детских, молодежных, спортивных, религиозных обществах… И как обычно, ездил на поклон к влиятельным генштабистам (художников прошу изображать этаких лощеных прусских генералов с зеркальными сапогами и моноклем в глазу, высокомерно взирающих на ученого плебея в сюртуке, поставщика какой-то там малопонятной амуниции для «наших доблестных батальонов».

Такой образ сконструировал анапод из моих представлений).

Штабистам Ульд втолковывал, что гравистанции — стратегическая необходимость. Они поднимут уровень воды, затопят пограничные перешейки, и «наш непобедимый флот» внезапно окажется в водах потенциального противника. Фактор внезапности!

Ульд спешил. Возраст подгонял, времени оставалось мало, а сладость похвал хотелось вкусить при жизни. Проволочки возникали повсюду: тормозили банки, тормозили поставщики, тормозили расчетчики и испытатели. Ульд вмешивался во все мелочи, сам вел переговоры, сам подгонял инженеров, сокращал на свою ответственность испытания, упрощал расчеты, уплотнял сроки. Аттракционы, зрительные залы и бассейны монтировались одновременно с ульдатроном, прежде чем был опробован водовспрыг. Ульд проводил на стройке дни и ночи, доставал, просил, требовал, распекал. И не выдержал. Свалился. В постели лежал в день пуска.

И не видел крушения последней своей надежды.

На чем он сорвался? На всеобщей взаимосвязи. Не сумел охватить природы в целом. Учел сдвиги гравитации, учел сдвиги в атмосфере и в океане, но упустил из виду океанское дно.

Переоценил его незыблемость. Ведь это на Вдаге было, на водной планете, там ученые мало имели дела с сушей. Гидрография у них была в чести, а геология — в зачаточном состоянии.

И Ульд не угадал, что его ульдатрон мог вызвать подвижки на дне, подводные оползни и волну цунами. Дно дрогнуло, когда включился ульдатрон, океан всколыхнулся, и вал десятиметровой высоты нахлынул на увеселительные сооружения.

Вода поднялась по косым и отвесным стенкам, продавила их своей тяжестью. За несколько минут спортивные площадки, театры и балаганы превратились в груду щепок. И рухнула в кипящие волны четырехногая башня ульдатрона.

Ульду доложили о катастрофе, и это было последнее, что он осознал в жизни. Еще месяц он прожил, вернее, просуществовал в мутном полубреду. С лицом, искаженным отчаянием, снова и снова спрашивал, удалось ли спасти ульда-парк. Дочери и верный секретарь уверяли его, что станция работает, качает воду, показывали пачки мнимых благодарственных писем. Умирающий нерешительно улыбался, а через минуту снова спрашивал: «Удалось ли спасти? Ведь башня-то опрокинулась, ушла на дно».

— Выловили. У Здарга есть такая аппаратура. Она притягивает утонувшие башни, — фантазировал секретарь.

Ульд так и умер с горькой мыслью о провале: однажды ночью проснулся, закричал надрывно: «Рухнуло!» Рухнуло!

Катастрофа на ульда-станции была неприятна всей старой гвардии ученых. Провалился самый авторитетный из талантов, ошибся в расчетах, проявил неосновательность. Старикам хотелось бы загладить неудачу Ульда, показать, что ошибка ученого была случайна, объяснялась предсмертной болезнью.

Даже прежние противники Ульда предпочитали восстановить гравинасосную станцию. И Льерль (представьте себе — именно Льерль!) внес предложение поручить это Здаргу — самому активному из учеников покойного. Тут уж не стаж требовался, а деловые качества.

Возможно, Льерль надеялся, что и Здарг поскользнется.

Но Здарг отказался восстанавливать станцию. Здарг внес контрпредложение: затопить не одну низину, а все сразу: двести с лишним миллионов гектаров, не строя ни единого гравинасоса.

Узнаете Здарга? Всегда он прикидывает, нельзя ли как-нибудь иначе, наоборот. И предпочитает «наоборот».

Привожу выдержки из исторической записки Здарга, стараясь сохранить присущую ей вескую лапидарность: «Как известно, приливы зависят от влияния небесных тел. Ежесуточно наш главный спутник поднимает весь океан Вдага примерно на метр (на Земле — на полметра. — Прим. авт.), а в узких заливах — на десятки метров. При этом затапливается прибрежная зона площадью 50 млн. га, которая издревле используется для земноводной агрономии.

Но приливы возрастают пропорционально кубу расстояния до притягивающего тела. Если бы наша луна находилась ближе в 1,6 раза, высота приливной волны возросла бы вчетверо, т. е. достигала бы четырех метров в открытом океане, а у берегов до 50-100 метров. И под водой во время прилива оказалась бы добавочная площадь — около 210 млн. га.

Цифры эти в прошлом представляли только теоретический интерес. Но в настоящее время возникла техническая возможность перемещения небесных тел с помощью гравитационного буксира. Роль такового выполняет меньшее тело со станцией управляемой повышенной гравитации, включаемой и выключаемой по мере надобности. Так, посредством гравибуксира был смещен со своей орбиты и направлен к Вдагу астероид 4432.

В свою очередь указанный астероид может быть использован в качестве гравитационного буксира для изменения орбиты Луны.

Чтобы приблизить наш спутник к Вдагу, необходимо придать ему сначала отрицательное ускорение, переводя его с круговой орбиты на эллиптическую, вытянутую по направлению к Вдагу. Затем в нижней точке этого эллипса (в перивдагии) перевести Луну на стационарную круговую орбиту меньшего радиуса путем вторичного замедления.

Обе операции можно выполнить, произведя одиннадцать гравитационных атак (сближений астероида с Луной)».

Вот такое предложил Здарг: астероид как буксир, новая орбита для Луны, новая океанография всего Вдага. Нам все это показалось бы сказкой, если не бредом. Но у Здарга за плечами был осязаемый успех: управляемый астероид. Тут масштабы иные? Иные — 210 миллионов гектаров! Стоит постараться.

И проект был принят, несмотря на соперничество федераций, происки сателлитов, интриги маломощных стран. Решено было дождаться приближения Астреллы, подготовить площади для орошения и с ходу провести необходимые одиннадцать атак.

— А почему одиннадцать? — спросят любители точных цифр. — Почему не одна? Или не две хотя бы?

Вопрос, честно говоря, не принципиальный. Если хотите, любители цифр, проверьте сами, расчет тут несложный, основан на законе сохранения количества движения. Чтобы оказать заметное влияние на такое тело, как Их-Луна, нужно было придать Астрелле достаточную гравимассу, примерно такую же, как у этой далекой Луны. Но сама Астрелла была маловата, на поверхности ее при расчетной гравимассе получалось невыносимое напряжение, раз в 70 больше, чем на Вдаге. Выдержать семидесятикратную перегрузку живые сапиенсы не могли, их в лепешку раздавило бы. А доверять автоматике Здарг не решился. Потом оказалось, что он был прав.

Поэтому перегрузку снизили до десятикратной, а число атак увеличили. Семь атак для перевода с круга на эллипс, четыре для перевода с эллипса на малый круг. Одиннадцать!

Довольны вы, любители точных цифр?

Здарг сам руководил атаками. Рубка его была оборудована на полюсе Астреллы, чтобы вращение вокруг оси не мешало.

Там построили бункер с пятью окнами в потолке, под каждым окном пульт управления — всего пять. И пять кроватей с пневматическими перинами. И пятеро операторов — Здарг и четыре заместителя — возлегли на эти перины, уставились на потолок, где на кресте нитей повисла Их-Луна.

— Пора!

Здарг сказал «пора!», но включали гравитацию автоматы, по заранее разработанной программе. Живые пилоты только следили, чтобы автоматы сработали.

Щелкнули включатели, и десятикратный груз навалился на атакующих. Девять невидимых двойников легли на каждого, вдавили всем весом в перины, уселись на грудь — ни вдохнуть ни выдохнуть. И на всю Астреллу навалилась перегрузка, испытывая прочность каждого растения, каждого строения. Деревья, как по команде, положили ветви по швам, хрустнули стволы, не сумевшие согнуться. Сорвались со склонов отяжелевшие вдесятеро камни. Рухнули домики, беседки, мостики, заботливо выстроенные для вдохновения и отдыха, радовавшие глаз изяществом. Ведь они по строительным правилам были рассчитаны на двукратный, запас прочности, отнюдь не на десятикратный.

— Ничего, восстановим, — прохрипел Здарг, прислушиваясь к гулу обвалов.

Ему не ответили. Говорить было трудно, трудно набирать воздух в легкие, трудно думать. Помощники старательно вдыхали и выдыхали, скосив глаза на контрольные щиты. Лампочки успокоительно подмигивали зелеными глазками.

Именно это и требовалось: смотреть на зеленые лампочки, следить, чтобы Их-Луна висела на кресте нитей, вдыхать, выдыхать и не терять сознания по возможности.

Луна между тем распухала, заглатывая звезды и созвездия.

Заполонила четверть неба, полнеба, все небо. Нависли над головой зубчатые горы, вот-вот сожмут каменные челюсти.

Обычно космонавты спускаются на небесные тела, воспринимают их как аэродром. Астрелла же сохраняла собственное притяжение, неизменный низ под полом, и пассажирам ее казалось, что лунные горы валятся на них. Но страха не было.

Перегрузка выдавливала все эмоции. Так было тяжко, что сил не хватало на испуг. Думалось одно: «Сколько еще терпеть? Минуту, две? Сколько прошло? Кажется, горы смещаются вправо? Ну, значит, скоро конец мученью, можно будет отдышаться? А почему секундная стрелка не движется? Часы стали? Нет, переместилась. Но как же неторопливо! Сколько еще?»

Наконец можно открыть рот и сказать:

— Пора!

Включается гравитация сразу, отключается постепенно, как бы тает. Нагрузка меньше, еще меньше, сползают с тела невидимые двойники.

Уффф!

Долг выполнен. С чистой совестью можно лежать и дышать, лежать и дышать, потирая саднящие ребра. Дышать полчаса или час. Потом радио сообщит «эфемериды» — данные о новом положении Их-Луны и Астреллы — и можно будет прикидывать маневр: как с наименьшими затратами энергии и времени выйти на исходную позицию для следующей атаки.

А в результате: «Агентство Печати Южной Федерации уполномочено сообщить, что гравитационная атака прошла успешно. Луна получила приращение скорости, равное 47 метрам в минуту, соответствующее расчетному заданию. Команда Астреллы чувствует себя хорошо, настроение бодрое».

«АПЮФ уполномочено сообщить, что вторая гравитационная атака прошла успешно…» «…третья гравитационная атака прошла успешно…» «…четвертая…» Так вплоть до десятой, тоже успешной. Осталась последняя, одиннадцатая, отделочно-шлифовочная, даже не очень обязательная, в сущности говоря. Спутник Вдага уже находился на новой орбите, нужно было только подровнять ее, уменьшить эллиптичность.

Десять атак прошли безукоризненно, не было основания бояться одиннадцатой. Но статистика говорит, что аварии чаще всего бывают в последний час работы, перед въездом в гараж в особенности. Зрение устало, внимание притупилось, движения менее точны, а бдительность уже снята. Основное позади, и кажется, что позади все. И тут-то…

Десять раз автоматика срабатывала безупречно, дежурные выдержали десять атак. Но машины и машинисты снашиваются в работе. Ни один из четырех помощников Здарга не выдержал десяти атак. Двое лежали в больнице, двое отпросились на отдых. Здарг и сам чувствовал себя усталым, но не решался передоверить управление другим.

— Ты должен беречь себя для Вдага, — уговаривала Ридда. — Найди подмену. Не хочешь? Тогда я сама полечу с тобой. Ты нуждаешься в заботливом друге рядом. Мужчины так невнимательны.

Ридда умела быть настойчивой. И в результате оказалась рядом со Здаргом в полете.

«Пусть попробует, — подумал Здарг. — Посмотрю, как она там проявит внимательность при десяти «же».

Началось обычно. Тяжко по-обычному. Здарг сказал «пора!», автоматы включили тяжесть, навалили на рулевых невидимые грузы.

Скосив глаза, Здарг заметил, что соседка его бледнеет.

— Дыши, Ридда. Кислородом дыши чистым. Ни о чем не думай. Командуй себе: «Вдох — выдох, вдох — выдох!» Терпели, поглядывая на часы и на растущую Их-Луну. Но сегодня терпеть было труднее, минуты ползли медленнее.

Здарг думал, что не следовало брать с собой Ридду. Но кого?

Все одинаково — новички.

Как назло, полет был беспокойный, шлифовка орбиты требовала маневра, поворотов, включения и выключения. Вычислительные станции Вдага все время вносили поправки: «правее на полградуса», «левее на два градуса». Перемены утяжеляли самочувствие. И так перегрузка, еще позу менять!

Наконец лунный силуэт сползает вправо. Горизонт вышвыривает горсти звезд, словно сеятель из лукошка. Последние минуты.

— Здарг, слышите меня, Здарг? Прибавьте гравитацию.

До предела выносливости. До двенадцати «же», если сумеете.

— Есть до двенадцати.

Так было задумано, так запрограммировано. Под финал Астрелла проходит как можно ближе к лунному экватору, чтобы раскрутить Их-Луну, уменьшить сутки, укоротить двухнедельные дни и ночи.

Еще два невидимых садятся на ребра, рот затыкают подушкой.

Хриплый стон справа. Ридде плохо. Не надо было брать с собой женщину, не следовало.

— Риддушка, кислород! Вдох — выдох!

— Здарг, слышите меня? Отключайте гравитацию. Поздравляем с полнейшим успехом.

— Вас понял. Гравитацию отключаю.

Нажал кнопку и глаза закрыл устало. Все. Испытание позади. Полнейший успех. И сейчас будет легче.

Но легче не становится. Секунды текут и текут, а грузы лежат на груди, вдавливают в ложе.

От переутомления тяжко, что ли? Поискал глазами прибор.

Ого, почти тринадцать «же»! И стрелка упорно ползет вверх.

Механизмы, как и механики, снашиваются в работе. Десять атак выдержал контакт, на одиннадцатой отогнулся.

А может быть, техник проверил десять раз, а на одиннадцатый понадеялся на авось. Столько раз сходило, неужели не сойдет еще разик?

— Правый, бери на себя управление. Отключай гравитацию. Белую кнопку, Ридда!

Зашевелилась, захрипела. Кажется, вымолвила:

— Есть белую.

Если бы не усталость, если бы не перегрузка, мгновенно заметил бы Здарг непорядок. Но при перегрузке и мысли ворочаются еле-еле: «Сейчас отпустит. Ну же. Не легче. Почему? От нетерпения? Или Ридда не нажала кнопку? Ридда! Не отвечает. Почему? Глаза повернуть надо. Ну!» Свесив отяжелевшую голову, Ридда лежала в глубоком обмороке.

«Сам нажми! Самому надо!» Надо! Надо было переползти на соседнее ложе, отодвинуть Ридду и достать белую кнопку, чтобы спасти Луну, Астреллу и себя. И Вдаг обезопасить от случайностей.

Нажать кнопку. В обычных условиях секундное движение.

При тринадцати «же» — подвиг.

Обессилевшее тело просило покоя, но надо было дотянуться до кнопки, надо. И шла борьба воли и тела. Девяносто своих килограммов и еще тонну, добавленную гравитацией, тащил Здарг через жесткий край своего ложа. Руки, весом в два пуда каждая, упер в бок Ридды, чтобы сдвинуть ее тело: семьсот кило. Напрягся, надулся, не сумел. Уткнулся еще и чугунной своей головой, двухпудовой гирей с налипшими на лоб волосами, столкнул своей тонной семьсот кило Ридды, руку двинул к белой кнопке. Не достал. Еще подтянуться нужно было. Собрал силы, поволок тело. Кровь потекла из носу, из ушей, глаза застлал багровый дым. «Как бы не ошибиться, цвет кнопки не спутать». Разлепил набрякшие веки… «Эта? Эта белая? Почему-то краснеет она… Нет, именно эта, судя по тому, что сползают со спины, как одеяла, слои добавочной тяжести».

Здарг еще подумал, что теперь он имеет право потерять сознание. И потерял.

Заботливая Ридда отделалась синяками, а Здарг пролежал в больнице несколько месяцев с кровоизлиянием в мозг.

Опасались, что он не выживет, потом опасались, что утратит работоспособность, силу ума. Здарг все вынес, выкарабкался, даже времени потерял не так много, встал с койки с запасом новых идей.

А пока он лежал, началось освоение приобретенных гектаров. Луна работала исправно, нагоняя приливные волны на сухие пески, камни и глинистые площадки, накидывая на них водоросли, бурые, оливковые, серо-зеленые и яично-желтые.

А потом клокочущие воды по каналам и канавкам, разбегаясь по склонам, впитывались в почву, облизывали сухую серую пыль. Бежали и рокотали, наполняя жизнерадостным лепетом безмолвные издревле равнины. И проклевывались первые росточки, нежные, крохотные, неловкие, как младенцы, еще не научившиеся ходить. И с умилением смотрели на них бывалые хлеборобы, как смотрят взрослые на заплетающиеся шажки годовалого ребенка.

И вдруг:

— Здарг приехал! Сам Здарг!

— Эй, народ, Здарг в гостях у нас!

— Спасибо, Здарг, большущее спасибо!

— И от меня спасибо!

— И от меня! Можно я поцелую вас, Здарг?

Мозолистые в песке и мазуте руки жмут крепко. Тысячи рукопожатий в час, в каждом поселке рукопожатия. Даже у могучего Здарга болит ладонь, болит правая рука, болит плечо от дружеских ударов. А новоселы все идут и идут с протянутыми руками.

— Спасибо, Здарг! Большущее спасибо!

И это кульминация, венец жизни Здарга, вершина достижений.

Очень хотелось бы тут и закончить жизнеописание этого замечательного нечеловека, завершить повесть торжественным аккордом.

Но у нас, биографов, неприятная обязанность. Мы вынуждены писать книги с грустным концом, после кульминации рассказывать о спаде, после высших успехов — о полууспехах, ошибках, неудачах, после победы — о мелких поражениях, после удивительных взлетов — о заурядной хилости, вплоть до того неизлечимого недуга, когда врачи признаются, что медицина бессильна. Сколько бы ни было побед в середине, в конце — неизбежное поражение. Надежды, букеты, а в эпилоге — слезы. Что-то пессимистическое есть в самом жанре биографии. Видимо, таково свойство личной темы: хотя история продолжается, идет вперед, личность-то сходит со сцены.

Я еще напишу о склоне Здарга, но не сейчас, позднее, когда наберусь мужества. Впрочем, и тут, набравшись мужества, мне придется добавить несколько горьких строк.

Личная жизнь идет своим чередом, а история своим. Здарг был прославлен, награжден, одарен. Получил небывалый подарок: первую в истории Вдага космическую яхту — весь астероид 4432 был передан в его личное владение. Здарг набрал ученую команду — несколько сот молодых и немолодых потрясателей основ науки — и с этой командой отправился в многолетний круиз по планетам. Он не забыл своей трудной молодости, хотел облегчить путь к открытиям способным творцам.

Полагал, что в космическом рейде хватит времени для создания самой сложной теории, самого необычайного изобретения.

Астрелла двинулась в путь вокруг Их-Солнца по самостоятельной орбите. Вдаг удалился, превратился в глобус, в кружок, в ординарную звездочку одного из созвездий. И вот однажды, когда дежурный астроном, тоже потрясатель основ, направил свой телескоп на эту звездочку, он увидел несколько ярких точек на светлых прожилках пограничных хребтов.

Больше всего на том перешейке, который Ульд предлагал затопить, чтобы «наш непобедимый флот внезапно оказался в водах потенциального противника».

Милитаристы так и не смирились с тем, чтобы ульда-бомбы пылились в арсеналах. Кто платил, тот и заказал музыку: военные марши.