Завещание ночи

11. МОСКВА, 1991 год. РАРИТЕТ ЛОПУХИНА.

Утром следующего дня я предпринял кое-какие действия. Не скажу, чтобы я делал это с большим желанием, но ситуация не предусматривала такой роскоши, как выбор.

Для начала я открыл свою записную книжку на странице, исписанной залезающими друг на друга, размашистыми и просто неудобочитаемыми цифрами. Кое-где страница была испачкана пятнами темно-фиолетовой жидкости — судя по слабому запаху, портвейна. Здесь были записаны телефоны компании, с которой мы с ДД познакомились во время незабываемого набега на Малаховку.

Довольно скоро я вычислил местонахождение Зурика. Он оказался на квартире все той же медсестрички Светы, пребывая в состоянии, которое сам же охарактеризовал как «похмелье средней тяжести». На мое предложение встретиться и поговорить он откликнулся неожиданно охотно, выразив сожаление, что я не позвонил вчера, когда у них там был классный кипеж, и попросив привезти чего-нибудь подлечиться.

Было пятнадцать минут одиннадцатого. Часа за полтора до этого мы с ДД наконец-то уложили спать Наташу, заставив ее проглотить две таблетки элениума, а сами удалились на кухню для обсуждения дальнейших действий.

Ночное возбуждение уже прошло, и я с немалым изумлением обнаружил, что у меня дрожат руки. ДД выглядел человеком, навсегда потерявшим уверенность в себе и в жизни. Состояние для принятия решений было самое что ни на есть подходящее.

— Самое разумное, что мы можем предпринять в данных обстоятельствах, — сказал я, — это бросить всю эту мистику к чертовой бабушке и смотаться как можно дальше отсюда.

— Этот вариант не рассматривается, — ответил ДД.

— Пойми, — сказал я, — я тоже готов допустить, что, если Чаша попадет к этому идиоту, ничего хорошего в результате не получится. Но что именно произойдет — неизвестно, а вот если мы будем продолжать играть в эти игры, нас попросту убьют.

— Или мы убьем его, — возразил он упрямо.

— Из этого драндулета? Да, я, пожалуй, взялся бы, если бы не было Наташи и тебя. Но в тройную мишень очень трудно промахнуться, поверь. Я не хочу подставлять под удар тебя, а особенно Наташу. Поэтому я предлагаю оставить все, как есть, а самим отправляться в Крым. Впрочем, возможно, будет лучше, если мы разделимся и поедем в разные места, — добавил я не без тайного умысла.

— Нет, — повторил ДД. — Этот вариант не рассматривается. Дед умер не для того, чтобы мы прятались, как зайцы…

— А почему ты так уверен, что Хромец узнал, где спрятана Чаша? Это же, в конце концов, только предположения…

— Ты заходил в комнату, — мрачно сказал Лопухин. — Ты видел, что произошло с дедом. Ведь так?

— А ты откуда знаешь? — огрызнулся я. — Ты-то зашел позже…

— В щель было видно, как ты поправлял голову… Лица я не видел, но этого было вполне достаточно. Когда жрецы Аннунаков допрашивали мертвых с помощью электричества и магии, то трупы совершали конвульсивные движения, дергались, иногда даже вставали… У фон-Юнцта все это подробно описано, есть даже две гравюры, очень впечатляющие… Да, Хромец допрашивал деда, в этом я уверен.

Я вновь вспомнил широко раскрытые глаза старика и почувствовал, как холодная волна стремительно скатывается вниз по позвоночнику.

— Тогда почему он не узнал, где спрятана Чаша, у кого-нибудь из Итеру? У того же Ли Цюаня, например?

ДД сосредоточенно вертел в руках вилку.

— Понимаешь, — ответил он, наконец, — возможность вернуть видимость жизни в мертвое тело, насколько я понимаю, предоставляется не всегда. И особенно важна тут способность человека… ну, то есть умершего человека, сопротивляться насилию над его душой… астральным телом, Ка, называй, как хочешь. Обычный человек не может сопротивляться магу, это ему не по силам. Вот я, например, не могу сломать эту вилку, — он совершил несколько титанических усилий, но лишь слегка погнул металл. — А ты, например, можешь.

Он передал вилку мне и я, чуть поднапрягшись, переломил ее пополам. ДД обрадовался.

— Ну, так вот и Итеру. Они ведь тоже были магами, очень сильными магами, и их наверняка не так-то просто было вернуть в их мертвые тела. Служители культа вуду могут превращать других людей в зомби, но что-то я никогда не слышал, чтобы в зомби превратили самого такого колдуна…

— Допустим, — неохотно согласился я. — Ну и что из этого следует?

— Ментальный контроль, — не слушая меня, продолжал Лопухин. — Главное здесь — ментальный контроль. Мы не Итеру, мы не обладаем такой тренированной психикой, как они. Ни я, ни ты, ни мой дед ничего не смогли бы противопоставить Хромцу. Вот почему, нисколько не желая обидеть деда, я все же считаю, что он открыл Хромцу тайну Чаши.

— Но ты же сам уверял нас, что Хромец ни за какие коврижки не сунется в террариум, — возразил я, прекрасно зная, что он мне на это ответит. И он ответил:

— А что помешает ему нанять какого-нибудь змеелова и выкрасть Чашу чужими руками? Теперь, когда он знает, где она спрятана, дело только в подборе подходящей кандидатуры.

«И я даже знаю, кто рассматривался в качестве такой кандидатуры», — хотел добавить я, но вовремя сдержался.

— А если в дело вмешаемся мы, то ничто не помешает ему устранить нас и забрать Чашу уже отсюда. Или же, если мы успеем перепрятать ее, допросить наши трупы…

— Да, — не стал спорить ДД. — Такая опасность, к сожалению, существует. Однако, несмотря ни на что, я, как хранитель Чаши, считаю необходимым забрать ее из террариума, пока Хромец не добрался туда. Дальше будет видно, а пока нужно пойти и забрать ее. Если хочешь, можешь не принимать в этом участия, Ким, я думаю, даже дед не стал бы осуждать тебя…

Я поймал себя на мысли о том, что мне ужасно хочется воспользоваться последним предложением Лопухина. И я бы, ни секунды не задумываясь, воспользовался бы им, если бы не Наташа. Но Наташа спала в соседней комнате, и Хромец наверняка учитывал ее, расставляя фигуры для своей дьявольской партии. Я тихо выругался, достал записную книжку и пошел звонить Зурику…

Зурик сидел на крохотной Светкиной кухоньке, занимая своим телом половину ее объема и со страдальческим видом ковырял вилкой в тарелке с растекшимся холодцом. На столе, подоконнике и, частично, полу громоздились пустые стеклянные гильзы расстрелянных вчера боеприпасов. В раковине возвышалась титаническая гора грязной посуды, да и вообще следы вчерашнего кипежа были заметны всюду, куда только не падал взгляд.

— Здорово, Джокер, — приветствовал меня Зурик, делая слабую попытку привстать из-за стола, чтобы подать мне руку. — Ты извини, тут бардак у нас… — Он скривился и снова сел. — Привез чего-нибудь?

— Естественно, — сказал я, вынимая из сумки запаянную в прозрачный полиэтилен упаковку немецкого баночного пива. — Лечись на здоровье.

— О! — Зурик с неожиданной энергией подался ко мне, отчего его черно-желтый спортивный костюм подозрительно затрещал в плечах. — Ну, ты мужик, Джокер! Пиво в банках! Отлично!

Он богатырским движением разорвал упаковку и вытащил запотевший серебристый цилиндрик. Отодрал крышечку.

— Ох, — выдохнул он, ставя на стол пустую банку, — вот она, жизнь-то наша! Здорово, что приехал, Джокер. Есть будешь?

— Да нет, — сказал я. — Я вообще-то ненадолго. Мне помощь нужна.

Зурик, не глядя на меня, расправлялся со второй банкой. Выпил и снова ковырнул вилкой холодец.

— Что нужно-то? — неожиданно хмуро спросил он.

— Ничего сложного. Сможешь найти за пару часов двух-трех крепких ребят?

— Полрайона таких, — ответил Зурик по-прежнему хмуро.

— Я позвоню тебе днем, — продолжал я. — Скажу, куда надо подъехать. Вообще-то это будет зоопарк.

— Слона, что ли, красть собрался? — хмыкнул он.

— Типа того. Помнишь парня, с которым я был на карьерах?

— Длинного-то? — Зурик подумал и взял еще одну банку. — Помню. И Светка его до сих пор вспоминает.

— Он там будет. С девчонкой. Сможете пройти за ними так, чтобы они ничего не заметили?

— Джокер, — сказал Зурик тоскливо, — я в эти игры не играю. Ментам не стучу. Следить ни за кем не собираюсь… За пиво — спасибо.

— Дурак, — беззлобно сказал я. — Следить ни за кем не надо. Надо охранять.

— От кого? — вяло поинтересовался Зурик.

— Не знаю, — признался я. — Знаю, что в зоопарке они будут в опасности. Возможно, к ним попробуют прицепиться. Если так — отбейте их. Во всех других случаях старайтесь, чтобы они вас не заметили. Проводите их до моего дома, потом позвоните мне. Все. Сможешь?

Зурик подумал.

— А что это ты пиво-то не пьешь? — вдруг спросил он. — Ты пей, пей, а то я сейчас все выглотаю… Сушняк у меня.

Я взял одну банку и выжидательно повертел в руках.

— Поверь мне, Зурик, это действительно мне очень нужно. Я бы и сам справился, но буду занят в другом месте. А что касается вознаграждения, то цену можешь назначать сам.

Зурик поморщился.

— Я бы, Джокер, с тебя вообще ничего не взял, сам понимаешь… Но ребята любят пиво. Как насчет по две кати на рыло?

— Без базара, — сказал я, испытывая сильное облегчение. — Так, значит, договорились?

— Ментовка точно не завязана? — Зурик смотрел на меня так испытующе, что мне стало смешно: как будто он мог что-нибудь прочитать по моим глазам.

— Абсолютно, — подтвердил я. — Веришь?

— Я тебя знаю, Джокер, — ответил он. — Когда ты позвонишь?

— Часа через два, максимум — три. Будьте наготове. Да, если они вдруг разделятся… ну, поедут разными дорогами, вы должны будете разделиться тоже. И я прошу тебя, Зурик — иди за девушкой.

— Расслабься, — сказал Зурик. — Со мной не сдохнет.

Из Перово я электричкой добрался до Трех Вокзалов, доехал по кольцу до Краснопресненской и, выйдя на поверхность, направился в зоопарк. Был уже час дня.

В зоопарке я несколько раз прошелся по Новой территории, поглядывая на унылое желтоватое строение террариума и ведущие к нему подходы. Честно говоря, старое здание, сделанное в виде горы с пещерой, нравилось мне куда больше, может быть, потому, что я видел его пару раз в глубоком детстве, но это, имевшее вполне казенный вид, лучше подходило для моих сегодняшних целей. Завершив рекогносцировку, я отправился обратно на Старую территорию и, подойдя к хозяйственным постройкам с грозной табличкой «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН», зашел в неказистый сарайчик. Там было полутемно и пахло мышами. У маленького окна стоял грубо сколоченный стол, вдоль стены тянулась массивная скамья, в углу были свалены какие-то проволочные мотки и куски жести. В сарайчике никого не было.

— Тебе кого? — спросил сзади низкий недружелюбный голос. Я обернулся. На пороге, заслоняя солнечный свет, стоял низкорослый и коренастый мужик в темно-синем халате уборщика. В руках у него был какой-то деревянный ящик.

— Вас, — сказал я и шагнул к нему, вытаскивая из кармана удостоверение. В свое время я понаделал таких удостоверений великое множество и могу теперь представляться сотрудником по крайней мере двадцати различных организаций, среди которых есть и очень солидные. На этот раз я выбрал удостоверение корреспондента газеты «Московский комсомолец». — Я журналист, мне поручено написать очерк о работе простых служащих Московского зоопарка. Читаете нашу газету?

— Читаю, — неодобрительно ответил мужик. — Чего про нас писать-то? Ну, дерьмо скребем. Больше писать и нечего.

— Простите, — я улыбнулся как можно шире, — как вас зовут?

— Иван Михалыч, — буркнул мужик. — Скребем дерьмо, и все. Чего писать-то?

— Иван Михалыч, у меня к вам будет одна просьба… Мой редактор хочет, чтобы я денек поработал в качестве уборщика, помахал, так сказать, метлой. Как вы думаете, мы могли бы договориться, например, с вашим начальством? Да даже пары часов вечером хватило бы за глаза. А вы бы пораньше ушли с работы и… — тут я еще раз заговорщически улыбнулся и вытащил из сумки увенчанное винтовой пробкой горлышко «Столичной».

— А зачем, это, с начальством договариваться? — спросил мужик моментально изменившимся тоном. В глазах начало разгораться выражение неподдельного интереса. — Начальство, оно, знаешь… У него своих делов хватает. Это мы здесь дерьмо скребем, а они, знаешь, того… Так, ты говоришь, вечерком?

— Ага, — подтвердил я. — Часов так в пять или чуть попозже. Годится?

— Можно и пораньше, — с готовностью предложил Иван Михалыч. — А если спросит кто, говори, свояк мой, Михалыч, скажи, вместо себя поставил…

— Отлично, — сказал я, извлекая бутылку. — Но раньше не получится, мне еще в редакцию успеть надо. А такой вот вопрос, Михалыч: здесь инструмент какой-нибудь будет? Ну, там, метлы всякие, лопаты?

— А как же, — гордо ответил Михалыч, — и метлы, и лопаты, все чин-чинарем. Приходи, введу тебя, так сказать, в курс…

— Как полагаете, Михалыч, — я уже вполне комфортно чувствовал себя в роли нахального молодого репортера, появилась даже некоторая профессиональная развязность, — принести вечером еще такую красавицу?

Михалыч с нежностью поглядел на бутылку.

— О чем речь, — произнес он после короткого раздумья и щелкнул ногтем по стеклу. — Тащи, конечно, все одно выпьем.

— Все, — сказал я, — что называется, вопросов больше не имею. — Тут я бросил обеспокоенный взгляд на часы. — Ах, черт, опаздываю уже… А скажите, Михалыч, нет ли здесь поблизости выхода за территорию? А то пока я до главного входа добираться буду, полчаса пройдет…

Прежде чем ответить, Михалыч долго разглядывал бутылку.

— Есть одна калиточка, — ответил он, наконец. — Но только, парень, если сболтнешь кому, что я тебя через нее вывел…

— Понял, Михалыч, — бодро откликнулся я. — Военная тайна.

— Распустились, — бормотал он, ведя меня к высоким, затянутым мелкой сеткой клеткам с грифами и стервятниками, — ох, распустились… Военная тайна для них шуточки… Да ты знаешь, парень, что раньше за разглашение военной тайны делали?

— Знаю, Иван Михалыч, — смиренно отозвался я. — Никому не скажу, будьте уверены.

Калитка, совершенно незаметная со стороны прогулочных дорожек, выводила в заросший высокой травой и густым колючим кустарником овраг. Замок на ней был, как я заметил, самый простенький и открывался практически любой отмычкой. Я еще раз поблагодарил Михалыча, подтвердил обещание принести вечером вторую бутылку и спустился в овраг, над которым нависали мрачного вида старинные дома. Проплутав среди колючих зарослей почти двадцать минут, я все же выбрался на пустынную улочку где-то в районе Большой Грузинской, дошел пешком до Белорусского вокзала, поймал такси и поехал в «Мэйхоа».

«Мэйхоа» — маленький китайский ресторанчик на Красносельской. Мне часто приходится бывать здесь, поскольку люди моей профессии традиционно заключают контракты с клиентами именно в этом месте. Существуют, конечно, и другие заведения, «Джалтаранг», например, но там, на мой взгляд, слишком шумно. В «Мэйхоа» же всегда тихо, тихо было там и сейчас, в полупустом днем зале слышались лишь приглушенные разговоры склонившихся над низкими столиками людей, да шуршали время от времени бамбуковые завеси над входом, пропуская нового посетителя.

Я с порога оглядел зал и вернулся в холл. Бросил в автомат монетку и набрал номер ДД.

Трубку сняла Наташа.

— Привет, — сказал я, — какие новости?

— Приехала Димина мама, — сообщила Наташа, — из Питера… Я ей тут помогаю, потому что Дима уехал в час куда-то по делам, связанным с Чашей…

— Стоп, — сказал я. — Слушай меня внимательно: сейчас ты извинишься перед мамой и поедешь ко мне. Выйдешь из дому, дойдешь до Калининского и возьмешь такси. Ни в коем случае не садись в первую остановившуюся машину. Лучше всего — в третью. Скажешь шоферу, чтобы вез тебя на Красносельскую, к ресторану «Мэйхоа». Там я тебя встречу. Все ясно?

— Но, Ким, — запротестовала Наташа, — я же не могу так просто взять и уехать! Здесь очень много работы, Димина мама одна не справится…

— Это не обсуждается, — оборвал я ее. — Я не хочу тебя пугать, но от этого зависит наша жизнь. Жизнь нас троих, — пояснил я, вслушиваясь в ее испуганное дыхание.

— Хорошо, — ответила она после минутной паузы. — Хорошо, я приеду.

Я повесил трубку на рычаг и посмотрел на часы. Было два часа двадцать минут. Наташа должна была подъехать сюда никак не раньше, чем через полчаса. У меня оставалось вполне достаточно времени, чтобы спуститься в бар и пропустить стаканчик аперитива.

Я заказал двойной джин-тоник, перекинулся ничего не значащими фразами с тремя знакомыми ребятами у стойки и ушел в темный угол обдумывать план действий. Собственно говоря, вчерне он сложился у меня еще утром, но были кое-какие детали, над которыми следовало поработать.

Так, например, я некоторое время раздумывал, не прибегнуть ли мне к помощи грима. У меня есть одна приятельница, обучающаяся на третьем курсе ВГИКа и подрабатывающая на киностудии, которая держит у себя дома восхитительный запас всевозможных аксессуаров для перевоплощения. Пару раз я уже пользовался ее услугами, и грим, наложенный ею, никогда не подводил меня, но, поразмыслив хорошенько, я решил не использовать этот вариант. Он требовал немалого времени, и я боялся, что не успею закончить все приготовления прежде, чем ДД войдет в террариум. С другой стороны, еще Честертон заметил, что нет лучшей шапки-невидимки, чем форменная одежда, которую люди видят изо дня в день; правда, он имел в виду почтальонов, но я полагал, что синий халат уборщика и бейсболка с длинным козырьком скроют меня не хуже. Оставалось только рассчитать всю операцию по минутам, и этому я посвятил остаток времени, исписав малопонятными постороннему человеку обозначениями две фирменные салфетки.

Без десяти три я поднялся наверх, вышел на улицу и огляделся, высматривая Наташу. Наташи не было, и я принялся выхаживать по тротуару, незаметно поглядывая по сторонам. Ровно в три из дверей ресторанчика появилась компания из двух девиц и трех южного вида парней. Девиц я знал, причем с одной из них у меня около года назад было нечто, похожее на роман. Мы поцеловались, причем южане предприняли попытку испепелить меня взглядами, а я искренне порадовался, что Наташа еще не приехала.

Она появилась в семь минут четвертого, приехав не на такси, а на довольно-таки пижонской «девятке» цвета «мокрый асфальт». Доехала она, насколько я мог догадаться, бесплатно, однако шофер «девятки» долго не хотел выпускать ее из машины, перегнувшись к ней через сиденье и сопровождая свою речь оживленной артикуляцией. Я подошел и постучал в стекло.

— Выпусти девушку, — сказал я строго.

Он испуганно взглянул на меня и без звука открыл заднюю дверцу. Наташа вышла, произнесла: «До свидания», и он укатил.

— Телефончик просил? — поинтересовался я, подводя ее к дверям «Мэйхоа».

— Приглашал к себе, — произнесла Наташа таким тоном, будто ей предложили поработать в квартале «красных фонарей» в Гамбурге. — Нет, все-таки ваша Москва — жуткий вертеп.

Мы спустились по ступенькам и вошли в уютный полутемный зал.

— Выбирай столик, — сказал я. — Полагаю, пока я буду давать тебе инструкции, мы успеем быстренько перекусить.

— Да я, вобщем, не голодна, — вяло попыталась возразить Наташа, но я не стал ее слушать.

— Очень рекомендую свинину под кисло-сладким соусом, — я развернул меню. — А я, пожалуй, возьму трепангов.

Когда миниатюрная китаянка, приняв заказ, удалилась на кухню, я перегнулся через столик и спросил:

— Ты не знаешь, как там дела у Димы?

— Нет, — ответила она слегка встревоженно. — Он не звонил… А что, ты думаешь, с ним может что-нибудь случиться?

— Вряд ли, — сказал я. — То-есть, если он будет действовать так, как мы договорились утром, то ничего не случится. Если же он решит сыграть в одиночку… трудно сказать. Никогда не знаешь, чего ждать от этих дилетантов.

— Он очень умный, — с едва заметным вызовом сказала она.

Я кивнул.

— Тот человек, который противостоит нам, тоже далеко не дурак. Я вообще был против того, чтобы трогать эту дурацкую Чашу, но переубедить Димку было невозможно… Однако, раз уж я играю с ним в эту игру, то и диктовать условия тоже буду я. Одним словом, сейчас я расскажу тебе, что вам следует делать. Ты выслушаешь все очень внимательно и не перебивая. Ты все запомнишь и расскажешь Димке. Ты наверняка захочешь пойти с ним, и я могу только еще раз попросить тебя не впутываться в эту историю. Так будет лучше и для тебя, и для нас.

— Поздно, — Наташа посмотрела мне прямо в глаза, и что-то в выражении ее лица заставило меня отвести взгляд. — Я пойду с ним. А ты, что же, не пойдешь?

— Слушай, — повторил я. — Слушай меня очень внимательно.

Я быстро и сжато объяснил ей суть своего плана. Несколько раз она скептически морщилась, но терпела и не перебивала. Кое о чем я ей не рассказал — мне было совершенно ни к чему, чтобы она и ДД знали все.

Официантка принесла заказ. Я знаком призвал Наташу к молчанию и пару минут рассказывал ей о достоинствах знаменитого кисло-сладкого соуса по-кантонски. Потом сказал:

— Теперь повтори.

Она недовольно поджала губы — ей никогда не нравилось, когда я пытался ею командовать, но повторила.

— Только на метро, никаких машин… С собой взять большой пластиковый пакет… не оглядываться… на тебя внимания не обращать, пока ты не подойдешь сам и не заговоришь… к тебе ехать разными маршрутами с двумя пересадками как минимум…

Я одобрительно улыбнулся.

— Правильно. Из тебя получилась бы неплохая Мата Хари.

Наташа фыркнула.

— И ты полагаешь, вся эта джеймсбондовщина нам пригодится?

— Может быть, да, а может быть, нет, — ответил я меланхолически.

— Если нет, вы, в лучшем случае, получите прекрасную возможность посмеяться надо мной и над моей шпиономанией. Если да, то мы просто останемся живы.

— Ты все же полагаешь, что это настолько опасно? — в ее глазах вновь появилась обеспокоенность, и я с горечью подумал, что волнуется она наверняка не за меня.

— Да, — сказал я, — именно так я и полагаю.

В этот момент бамбуковые портьеры с шелестом разошлись, и по ступенькам в зал спустился пружинящей походкой преуспевающего бизнесмена туго затянутый в дхинсовый костюм молодой человек с пухлыми, покрытыми апельсиновым пушком щеками — Сашка Косталевский собственной персоной.

Секунду я еще надеялся, что он зашел в «Мэйхоа» просто так, отвести душу — в наших кругах он был известен как гурман. Но секунда прошла, и Сашка навис над нашим столиком, поблескивая идеальными зубами и круглыми стеклышками очков. — Здорово, старик, — произнес он таким радостным голосом, будто мы с ним были лучшими друзьями. — О, да ты с дамой!

— Привет, Косталевич, — буркнул я. — Наташа, познакомься — это Саша. Косталевич, это Наташа.

Удивительно, но Сашка никак не отреагировал на оскорбительное прозвище, произнесенное целых два раза. Он еще ослепительнее улыбнулся и поцеловал Наташе руку. Как с цепи сорвались, подумал я зло. К счастью, Косталевич был не из тех, кто способен понравиться моей девушке.

— С вашего позволения, я присяду? — осведомился он, придвигая свободный стул почти к Наташиным коленям. Голос его становился все медовее, и это меня насторожило. Обычно Сашка в меру хамоват, что для человека его профессии понятно и простительно. Стать предельно вежливым эту акулу-посредника могли заставить только совершенно фантастические комиссионные, маячившие где-то на узком его горизонте. А комиссионные для Сашки означали работу для меня, и чем больше они были, тем труднее становилось от него отвязаться. Я вздохнул и приготовился дать ему достойный отпор.

— Какая в Москве отвратительная погода этим летом! — говорил меж тем Косталевич. — Жара, пыль, грязь… Все умные люди давно уже свалили к морю. Между прочим, Козырь с Лялькой отправились в круиз по Адриатике. Вы, мадмуазель, никогда не были в круизе по Адриатике? А вокруг Европы? Я, впрочем, тоже. Крутишься, крутишься, жизнь проходит мимо, а ты, как проклятый, все делаешь бабки, бабки… А! — он махнул рукой.

— Саша, — сказал я, — если ты пришел, чтобы агитировать нас за поездку к морю, то должен тебя обрадовать: мы уже и так собираемся в Крым.

Я украдкой поглядел на Наташу, но на челе ее бесстрастном не отразилось ничего. Я продолжил:

— Причем очень скоро. Завтра-послезавтра. Буквально сидим на чемоданах.

— Крым? Чудесно! — воскликнул Косталевич, и я решил, что ошибся насчет работы. Но тут он наклонился к моему уху и прошипел:

— Ким, ты мне нужен на пару слов.

Он был неудержим, как баллистическая ракета. Не успел я сказать свое знаменитое твердое «Нет», как он уже положил свою пухлую ладонь на Наташино колено и, заговорщически подмигнув ей, попросил:

— Я украду Кима на минуточку, ладно?

Наташа удивленно посмотрела на свою коленку и кивнула. Как всегда, все решили за меня. Я поднялся и двинулся за Косталевичем, который довольно резво бежал к выходу.

— Выйдем на улицу, — бросил он мне через плечо, — там и побазарим.

Мы вышли. Сашка прислонился спиной к двери и достал пачку «Мальборо».

— Я не курю, — сказал я холодно.

— Молоток, — одобрительно произнес он. — Здоровье, старик, всего дороже.

— В чем дело? — спросил я. Он замялся, похлопал себя по карманам, выудил зажигалку, прикурил. Весь он был какой-то суетливый и несобранный. Я терпеливо смотрел, как он копается.

— Короче, — наконец, родил он. — Звонил мне тут один мужик. Насчет тебя.

— Ну, — сказал я.

— Ну, — сказал Косталевич. — Звонит, значит, мне этот мужик, и говорит… — тут он глубоко затянулся.

— Косталевич, — произнес я угрожающим тоном, — у меня мало времени.

— Говорит, значит, — тут он как-то просительно заглянул мне в глаза. Вообще он был настолько не похож на прежнего Сашку, что я даже удивился.

— Говорит, что у тебя есть какая-то коллекционная вещь, которую он у тебя хочет купить. Сечешь?

— Не-а, — сказал я. — Не секу.

— Ну, вещь у тебя есть… Он так сказал. Ведь есть?

Я почувствовал неприятное, похожее на страх ощущение. Будто в темном лесу громко хрустнула ветка.

— Что именно, он не уточнил?

— Он сказал, ты знаешь. Он сказал, что вы с ним о ней уже говорили. Так вот… он хочет у тебя ее купить.

— Все? — спросил я.

— Нет. Он предлагает тебе за нее совершенно сумасшедшие бабки. Совершенно. Я просто не знаю, что за штука может стоить такую кучу бабок. Я про такое вообще никогда не слышал. Нет, старик, ты пойми, я знаю, что есть люди… Разные люди, короче… Но… Что это за вещь, а, Ким?

— Сколько? — спросил я.

— Лимон, — Косталевич сглотнул слюну. — Лимон, ты понял?

— Твои, стало быть, десять процентов? Сто штук?

— Ну, как обычно… — бормотнул он. — Губы у него были полуоткрыты, как у девушки, ожидающей поцелуя, и влажно поблескивали. Ах, как хотелось ему огрести сто тысяч — и ни за что, просто за разговор с отличным парнем по имени Ким!

— Он как-нибудь назвался?

— Да. Его зовут Роман Сергеевич, он коллекционер…

— Как? — я чуть не подпрыгнул. Лысый убийца взял себе имя Лопухина, он прикидывался жертвой, он словно бы воровал одежду у мертвеца!

— Роман Сергеевич, — повторил Косталевский. — Ты его знаешь? Ну, конечно, он говорил, что вы с ним уже встречались…

— Он не объяснил тебе, почему он предпочитает действовать через посредника?

— Нет, просто сказал, что так будет лучше для всех троих. И ты знаешь, я с ним согласен, — он заискивающе улыбнулся. — Ну как, Ким, ты не против?

— Он оставил тебе свои координаты?

Косталевич недоуменно уставился на меня.

— Нет, разумеется. Он сам будет звонить мне — ну, как обычно…

— Слушай, — я приложил титанические усилия к тому, чтобы голос мой звучал почти ласково. — Сдается мне, что эту штуку можно продать и повыгоднее…

— Повыгоднее? — обалдело повторил Сашка. — Еще? — уточнил он.

Я поразмышлял секунд двадцать.

— Вот что, Косталевич, — сказал я. — Если этот мужик позвонит еще, постарайся затянуть время. Ну, скажи, что я обдумываю его предложение, или еще что-нибудь в этом роде. Ну, ты же это умеешь.

— А зачем? — дверь за спиной Сашки стала открываться, и он отскочил, упруго, как джинсовый теннисный мячик. — Что мы с этого поимеем? Ты думаешь, он поднимет цену?

— У тебя есть еще выходы на коллекционеров? Крупных коллекционеров, а не всякой шушеры?

Он задумался.

— Ну, положим, это я найду… Но ты что же, всерьез думаешь, что кто-нибудь даст за твою штуковину больше лимона?

— Что я думаю, это мое личное дело, — сказал я. — А твое дело — найти мне коллекционера. Чем больше денег мне отвалят, тем больше ты получишь. Разве нет?

— А если этот… ну, Роман Сергеевич… передумает? — взволнованно спросил Сашка. Видно, такая перспектива снилась ему в страшных снах.

— Не передумает, — сказал я твердо. — Он — не передумает.

Я взялся за ручку двери и потянул ее на себя. Косталевич схватил меня за плечо.

— Но ты будешь продавать эту вещь, Ким?

— Ты, главное, ищи, — сказал я. — Начинай прямо сейчас. — И шагнул через порог…

— Тебя не было двадцать минут, — объявила Наташа. — Чай уже успел остыть. А что это за тип?

— Так, — неопределенно ответил я. — Гешефтмахер. Он тебе не понравился?

Наташа фыркнула.

— Нет, — и добавила после короткой паузы: — Именно так я и представляла себе твоих коллег по работе.

— Ты нашла замечательное слово, — сказал я рассеянно. — Коллега. Сашка Косталевич — мой коллега. Точно подмечено.

Я автоматически взял с фарфорового блюдца тонкостенную чашечку и отхлебнул теплого чаю. Дьявол, подумал я. Лысый дьявол. Нет дьявола, кроме дьявола, и Косталевич — пророк его.

— Что-нибудь случилось? — спросила Наташа.

Я посмотрел на нее. Она сидела так близко, такая красивая и такая чужая.

— Случилось, — сказал я. — Мне предложили продать Чашу.

— Этот?…

— Сашка — посредник, — объяснил я. — Он ничего не знает. Когда клиент не хочет сам контактировать с человеком, которого нанимает, или не знает, кого нанять, он действует через посредника. Так вот в данном случае на Сашку вышел Хромец.

Некоторое время я с удовольствием наблюдал, как темнеют Наташины глаза и сужаются и без того узкие зрачки.

— Ты уверен?

— Да. Он назвался Романом Сергеевичем. Хорошо хоть, фамилию не назвал.

— О, Господи, — неожиданно Наташа перегнулась через столик и взяла мои руки своими холодными ладошками. — Мне страшно, Ким.

— Брось, — сказал я. — Это как раз не страшно. Во-первых, мы знаем, что Чаши у него еще нет. Стало быть, даже если он узнал, где она спрятана, террариум оказался ему не по зубам, по крайней мере, пока. Во-вторых, если он действует через посредника, это значит, что он боится. Понимаешь? Он догадался, что мы нащупали его слабое место, и испугался. А испугать врага — это уже наполовину победить. — Я снова бросил взгляд на часы. Было уже пять минут пятого. Если мы не успеем провернуть операцию до того, как дневная толпа зевак, заполняющая зоопарк, рассосется, за успех предприятия можно будет смело давать не больше ломаного гроша. Я отставил чашечку и сказал:

— Сейчас ты позвонишь Диме. Если он дома, узнаешь, на какое время он договорился в террариуме. Если он еще не пришел, спросишь, не передавал ли он чего-нибудь по телефону. Я поднимусь через две минуты.

Боковым зрением я уловил, как Косталевич, бросив на меня подозрительный взгляд, спускается в бар в компании с каким-то потенциальным клиентом. Это меня устраивало — я очень не хотел, чтобы он слышал, как Наташа будет говорить по телефону.

— Хорошо, — Наташа посмотрела по сторонам в поисках официантки и встала. — Я жду тебя наверху.

Я следил, как она поднимается по лестнице в холл — грациозная походка, загорелые длинные ноги, туго обтянутые мини-юбкой слегка покачивающиеся бедра. Половина зала смотрела туда же, и меня пронзило странное, похожее на боль, ощущение. Через секунду оно прошло.

Я расплатился с незаметно подошедшей официанткой и поднялся. На самом деле я выторговал эти две минуты для того, чтобы немного прийти в себя от шока, в который повергло меня сообщение Косталевича, и сообразить, в какой степени оно нарушает мои планы. С одной стороны, то, что Хромец по-прежнему надеялся подкупить меня, вроде бы снимало опасность появления на сцене третьих лиц, о которых мы с ДД толковали нынче утром. С другой, это вполне могло оказаться довольно примитивной ловушкой, призванной ослабить мою бдительность. В этом случае вмешательство каких-нибудь громил, посылающих в нокаут ДД и отнимающих у него Чашу где-нибудь на выходе из зоопарка, казалось почти неизбежным. Сам я, например, не стал бы питать на месте Хромца особых иллюзий насчет сотрудничества с Кимом, особенно после того, как упомянутый Ким пытался проломить небезызвестную лысую башку. Впрочем, у Хромца могли быть свои резоны.

Решив, таким образом, ничего не менять в своих первоначальных планах, я поднялся в холл. Наташа сидела в уютном мягком кресле под огромным, в полстены зеркалом, и листала какой-то журнал.

— Все в порядке, — сообщила она, когда я присел на валик кресла.

— Дима уже дома, он обо всем договорился. В принципе туда можно ехать хоть сейчас, но я сказала ему, чтобы он дождался меня.

— Умница, — сказал я. — Держи деньги, к Диме поедешь на такси. Но оттуда — только на метро!

Она отмахнулась.

— Я помню… И не надо, у меня есть свои деньги. А ты сейчас куда?

Я вздохнул.

— Домой. А потом — в зоопарк. Думаю, что буду там раньше вас, но в любом случае, пока я не появлюсь, ничего не предпринимайте. Договорились?

Мы вышли на улицу, и я начал ловить такси. Первое я забраковал, просто потому, что не хотел нарушать золотое правило спасающихся от преследования: никогда не садиться в первую остановившуюся машину. Во второй машине водителем оказалась женщина, и я с легким сердцем отправил Наташу на Арбат. Затем я снова зашел в «Мэйхоа» и позвонил Зурику.

— Все в сборе, — доложил он. — Часа два уже сидим… У тебя все нормально?

— Да, — ответил я. — Боевая готовность номер один. Через час они будут у зоопарка.

— Понял, — Зурик кашлянул. — Девка-то хоть ничего?

— Увидишь, — сухо сказал я. — Ну, до связи.

Путь от «Мэйхоа» до дома и оттуда до зоопарка был проделан минут за сорок. Когда я подходил к сарайчику Михалыча, в руках у меня был огромный роскошный кофр, который я в свое время привез из Югославии. В кофре не было ничего, за исключением обещанной уборщику второй бутылки «Столичной» и зеленой бейсболки с надписью «FARMERS OF KENTUCKY». В кармане у меня мирно покоилась отмычка, которой я надеялся не в столь уж отдаленном будущем отворить тайную калитку, выводящюю с территории зоопарка.

— Здорово, парень, — сурово приветствовал меня Михалыч, — задерживаешься ты что-то… Я уж тут договорился, с кем надо, мол свояк за меня немного метлой помашет, а тебя все нет да нет. Смотри, парень, дисциплина — она на любой работе важна.

— Ясно, Иван Михалыч, — я старался говорить весело, хотя излишняя активность уборщика мне не понравилась. — Ну, как договорились, — и извлек из кофра бутылку и отдал ему. Он принял ее как должное, но ворчать все же перестал.

— Вот смотри, — сказал он, — все твое хозяйство. Халат, рукавицы, скребок вон железный, метла, ведро… Короче, все что нужно… Убирать тебе не очень много осталось, я почитай что все уже и сделал… Но, конечно, к птицам можешь зайти, гадят они сильно, потом у зубра сейчас пустая вольера, тоже надо марафет навести, и опилок бы подсыпать не мешало…

— Сделаем, — заверил я его, натягивая грязноватый халат. — А опилки где брать?

— За сараем их целая куча… Бери, сколько влезет… — он едва заметно покачнулся. — Ты мне вот что скажи, парень: тебя с этой дурой, –он потряс бутылку, — ждать, или ты на работе не пьешь?

— На работе не пью, — легко подтвердил я. Меня совершенно не радовала перспектива возвращаться к поджидающему меня Михалычу. — Вы просто скажите мне, куда потом инструмент девать.

— Здесь и оставь, — тоже явно обрадовавшись ответил Михалыч. — Я все равно вечером зайду, проверю, что и как. Ну, значит, если все понял, дуй работай.

— Уже ушел, — я надел бейсболку и засунул пустой кофр глубоко под скамью. — Это пусть тут пока полежит, ладно?

Я подхватил ведро и метлу и вышел из сарая. За сараем я обнаружил большой кусок полиэтиленовой пленки, набрал в него опилок и засунул ведро. Завершив эти несложные приготовления, я направился к террариуму. Приближалась решающая фаза операции, ее эндшпиль.

У террариума толпилась шумная галдящая толпа детей, наблюдающих, как надувают газом разноцветные воздушные шарики. Я протолкался сквозь этот живой заслон и, по-хозяйски раздвигая плечом образовавшуюся в дверях пробку, вошел внутрь.

Вправо уходил длинный коридор, одна из стен которого была застеклена. За ней находились демонстрирующиеся в террариуме земноводные — насколько я помнил свое детство, раньше здесь были даже вараны, но проверить это было нелегко. Весь коридор был забит медленно продвигающимися вдоль стеклянной стены детьми и взрослыми, сплотившимися в монолитную колонну. С противоположной стороны находились лестница и перегораживающий ее легкий щит с надписью: «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА». Я поставил ведро и метлу под лестницу, уселся на подоконник так, чтобы видеть происходящее в коридоре, и принялся ждать.

Они появились минут через десять. ДД был в строгом темно-коричневом костюме и при галстуке. Он возвышался над толпою детей, словно скорбный Гулливер над шумными и беспокойными лилипутами. В руках у Наташи был скромный, но со вкусом подобранный букетик из пяти гвоздик. Я понял, что, несмотря на все превратности судьбы, ДД продолжает борьбу.

Они сразу же свернули направо и прошли мимо, не обратив на меня никакого внимания. Расчет мой оказался точен, и, мысленно вынеся себе благодарность от лица верховного главнокомандования, я неслышно стал подниматься за ними на второй этаж.

— А кто это разрешил вам сюда заходить? — спросил я официальным голосом, когда мы достигли лестничной площадки. ДД испуганно обернулся.

— Мы, собственно, к Пирожниковой… — начал он и осекся. — Ким? Почему ты в халате?

— Конспирируюсь, — ответил я хмуро. — Вы, я вижу, тоже, — я кивнул на букетик. — Остроумно придумано.

ДД посмотрел на меня с немым укором.

— Здорово, Ким, — протянула Наташа с искренним одобрением. — Тебя просто не узнать… Ты прямо как рожден быть дворником…

— Уборщиком, — поправил я. — Ладно, к делу. Дима, доложи обстановку.

— Значит так, рассказываю вкратце, тем более, что Наташа кое-что уже знает… Я был у одной милой тетушки, знакомой деда еще с 56-го, с реабилитанса… Она долгое время была сотрудницей террариума, к ней-то за помощью и обратился дед, когда решил спрятать Чашу…

Я вздохнул.

— Выходит, что о Чаше, кроме тебя и деда, знал еще кто-то? Да уж, строго секретная информация, нечего сказать…

— Нет, — замотал головой ДД. — Дед был абсолютно в ней уверен, но тайны все же не раскрыл. Она до сих пор полагает, что речь шла о рукописи книги… ну, в те времена иные рукописи были опаснее спрятанных сокровищ. Все эти годы Чаша хранилась в вольере с королевской коброй… в одной из деталей ландшафта. Было два коротких периода — один раз умерла старая кобра, и вольера временно пустовала, а потом террариум переносили на Новую территорию — когда Чаша оставалась практически без охраны, но Ольга Даниловна…та самая тетушка… относила ее к себе домой и там помещала к своим змеям.

— Забавная, наверно, старушка, — задумчиво произнесла Наташа.

— Она замечательный человек! — с жаром воскликнул ДД. — А змей любит какой-то трогательной, беззаветной любовью, как иные старушки кошек или собачек…

— Не отвлекайся, — сказал я. — Лучше объясни, как она могла принимать Чашу за рукопись.

— Ну, она же находится в портфеле, — пожал плечами ДД. — А на ощупь это, очевидно, не совсем легко различить.

— Ты хочешь сказать, она ни разу не заглянула в портфель?

— Ким, ну это же железные старики, люди, прошедшие лагеря, ссылки… Если товарищ не разрешал раскрывать портфель — портфель не раскрывался.

— Ага, — сказал я. — Все понял. Продолжай, пожалуйста.

Тут мимо нас прошли, оживленно о чем-то беседуя, две женщины в белых халатах — очевидно, сотрудницы террариума. Они с интересом нас оглядели, но мой наряд уборщика, очевидно, успокоил их, потому что они не стали задавать никаких вопросов и скрылись в конце коридора.

— … Когда же она ушла на пенсию, секрет перешел к одной из ее учениц, научной сотруднице террариума, к которой мы сейчас и направляемся.

Я застонал.

— Еще кто-то в курсе?

— Не беспокойся, — снисходительно усмехнулся ДД, — Надежда Яковлевна — тоже кремень-женщина. Она старая диссидентка, участвовала в движении подписантов, КГБ ее не раз трясло. Никому и ни о чем она бы не рассказала, можешь быть уверен…

— КГБ ее трясло, — от возмущения я начал заикаться — терпеть не могу, когда любители начинают с умным видом рассуждать о профессионалах.

— Во-первых, КГБ не «оно», а «он». Во-вторых, ты понимаешь, что если бы Хромец хоть немного бы почесался и выявил все послелагерные связи твоего деда, а потом прошелся бы по этим связям, то со своими костоломскими ухватками он не потратил бы много времени, чтобы узнать, где находится Чаша… Пусть даже они все думали, что это рукопись книги… Фантастическое разгильдяйство… — тут я запнулся, потому что одна из женщин, прошедших мимо нас две минуты назад, возвращалась обратно и на этот раз рассматривала нашу компанию излишне внимательно. Впрочем, и теперь обошлось без расспросов.

— Я вообще не понимаю, почему он так долго тянул, — сказала Наташа. — С момента освобождения Романа Сергеевича прошло тридцать пять лет… а он спохватился только сейчас.

— Кстати, — я закончил обследование сектора между будкой «Металлоремонта» и углом ограды и пришел к выводу, что лысый поблизости все же не обретается, — а где твой дед прятал Чашу до ареста?

У ДД слегка затрясся подбородок.

— Дед мне рассказывал… Это было, в общем, даже смешно — ОН НИГДЕ ЕЕ НЕ ПРЯТАЛ! Просто отдал какому-то своему знакомому, который работал в серпентарии — тот поставил ее к медянке — как украшение. Потом знакомого тоже забрали, причем раньше, чем деда. Видимо, поэтому следователи не потянули за эту ниточку… А когда дед вернулся из лагеря, он заглянул как-то в серпентарий, каким-то образом открыл вольеру и просто забрал Чашу. Змей он вообще не боялся, никаких…

— Змеи, — повторил я, — змеи… Опять змеи. Так, может быть, в пророчестве имелась в виду все-таки настоящая змея, а не стрела от твоего драндулета?

— Слушайте, — сказала Наташа сердито, — мы долго будем торчать на этой дурацкой лестнице? Может, мы все-таки пойдем за Чашей?

Я одобрительно посмотрел на нее и скомандовал:

— Вперед, славные рыцари Грааля!

Идти оказалось недалеко. Мы прошли полкоридора и остановились перед дверью, которую украшала табличка с надписью: «Пирожникова Н.Я. Старший научный сотрудник».

— Подождите здесь, — строго сказал ДД и, постучав изящно согнутым пальцем по двери, толкнул ее ладонью. На секунду стала видна тесная комнатка и наполовину скрытая конторкой миниатюрная женщина в очках, а затем дверь закрылась за узкой и длинной спиной наследника двухтысячелетней тайны. Наташа вертела в руках букет.

— Неудобно как-то, — пожаловалась она вдруг. — Принимать цветы от человека, у которого только что случилось такое горе… Как ты считаешь, Ким?

— Не знаю, — буркнул я. — Я бы просто не стал дарить.

— Но все же красиво… Смотри, белая, желтоватая, розовая, алая, бордовая… у него хороший вкус.

— Да, — сказал я. — Это у него есть.

Интересно, подумал я, что этот краснобай плетет сейчас Н.Я. Пирожниковой? Рассказывает, какие мы хорошие, старинные друзья Романа Сергеевича? И как старик нас любил и привечал?

Дверь распахнулась.

— Заходите, — сказал ДД. — Я вас представлю.

Церемония представления, однако, затянулась, так как Н.Я. Пирожникова говорила по телефону. Причем говорила явно со своей бывшей наставницей Ольгой Даниловной.

— Да, Ольга Даниловна, — суховатым тоном соглашалась она с трубкой, — я поняла, Ольга Даниловна… Ну, разумеется, если вы ручаетесь… Да, и насчет друзей тоже… Я все понимаю, уверяю вас. Не беспокойтесь, Ольга Даниловна. Всего доброго.

Последние слова она произнесла совершенно официально. Пока она выслушивала указания Ольги Даниловны, я как следует ее рассмотрел. Было Пирожниковой Н.Я. лет сорок пять, у нее была маленькая изящная фигурка и скуластое татарское лицо с явно злыми карими глазами. Волосы она закалывала сзади в пучок, что, на мой взгляд, ей не шло.

Она резким движением положила трубку на рычаг и смерила нас с Наташей недоброжелательным взглядом. Я послал ей самую застенчивую из своих улыбок, но это не помогло.

— Здравствуйте, молодые люди, — сказала она наконец. Мы поздоровались, причем я так оживленно тряс головой, будто наше знакомство было моей затаенной мечтой последние года три. — Дима рассказал мне о вас.

Она вышла из-за своей конторки и, стремительно пройдя мимо меня, растворила маленький стенной шкаф. Накинула на плечи белый халат и вернулась к столу. Движения у нее были порывистые, и вообще она произвела на меня впечатление нервной особы. Раньше я полагал, что со змеями могут работать лишь чрезвычайно уравновешенные люди.

— Вы должны отдавать себе отчет, — продолжала она, застегивая пуговки халата, — что ни в каких иных обстоятельствах я не пошла бы на раскрытие нашего профессионального секрета людям со стороны… Но Ольга Даниловна ввела меня в курс дела, и я вынуждена отдать вам то, что хранилось в стенах нашего террариума более тридцати лет…

Она сделала паузу, выдвинула ящик стола и достала оттуда, к огромному моему изумлению, зубило и здоровенный молоток.

— Но вы должны понимать, какую ответственность берете на себя, — грозно сообщила она, помахивая зубилом. Стоявший поблизости ДД даже отодвинулся. — Разумеется, времена изменились, но это не означает, что можно впадать в эйфорию…

Она молниеносно пересекла комнатку и распахнула дверь.

— Прошу! — приказала Надежда Яковлевна. Мы вышли в коридорчик, где она торжественно вручила инструменты Лопухину, и, сообщив, что ей нужно закрыть террариум, дематериализовалась.

— Крутая тетка, — сказал я, когда она скрылась из глаз. — По-моему, ей и змей-то никаких не надо…

Дмитрий Дмитриевич рассеянно смотрел на орудия труда, неожиданно оказавшиеся в его руках. Сочетание костюма, молотка и зубила делало его неотразимым и загадочным.

— Боюсь я, ребята, — сообщил он молотку и зубилу — на нас с Наташей он даже не взглянул. — Столько лет эта штуковина лежала тут, под надежным прикрытием… А теперь я… то-есть мы… — он запнулся и недоговорил.

— Поздно пить боржоми, — сказал я грубовато. — Идея была целиком и полностью твоя, я вообще был против того, чтобы трогать Чашу… И сейчас против, если это тебя интересует… Но наследник — ты, тебе и было решать. Ты решил, а обратной дороги, извини, нет.

— Послушайте, — вступила в разговор Наташа, — а что, если выкинуть эту Чашу в море? Ну, куда-нибудь очень глубоко, так глубоко, что никаким водолазам не достать? Море-то огромное, этот ваш Хромец до конца времен будет искать…

— Натуля, — закричал я совершенно неожиданно для себя, — ты гений! Ты прелесть, Наташка!

В этот момент я совершенно отчетливо представил себе картину: густой туман над бескрайним утренним морем, плеск волн о борт лодки, хлопанье паруса или визг уключин, и медленно погружающаяся в непроницаемые глубины драгоценная Чаша. Выход был элементарным, и я не мог понять, почему за все тысячелетия, что прошли со дня сокрытия Грааля, никто до нас не додумался.

Наташа улыбнулась мне, совсем как раньше, больше глазами, чем губами, но в это время заговорил ДД, и наваждение рассеялось.

— Давным-давно тиран Самоса Поликрат, которому всегда баснословно везло, решил испытать свою судьбу. Он снял с руки драгоценный перстень и швырнул со скалы в море… А на следующий день его повар нашел перстень в желудке только что выловленной рыбы. Это очень страшная легенда.

Мы удивленно посмотрели на него.

— Есть вещи, отмеченные печатью рока. Нельзя пойти наперекор судьбе, древние это отлично понимали. Если бы можно было сокрыть Чашу в глубинах океана, это сделали бы еще первые Итеру. Но, во-первых, у Чаши есть своя воля, непонятная нам… и в один прекрасный день она может вернуться. Во-вторых, у Чаши обязательно должен быть хранитель — один или несколько. Есть еще и в-третьих… но это вы поймете сами.

— И все же я считаю, что это был бы лучший выход, — упрямо заявил я. — По крайней мере, это избавило бы человечество от хлопот на очень длительное время. Нас в первую очередь, — добавил я, глядя на Наташу.

— А может быть, Дима и прав, — задумчиво сказала она. — Как-то трусливо получается: выкинул — и дело с концом. Может быть, ее можно использовать для каких-то благородных целей?

Ей никто не ответил, потому что в этот момент рядом с нами образовалось маленькое турбулентное завихрение, и мы вновь оказались в приятном обществе стремительной Надежды Яковлевны.

— Ну, все, — выдохнула она. — Я закрыла здание, пойдемте, молодые люди.

— В гости к кобре? — игриво спросил я. Она не ответила.

Кобра безжизненно лежала на полусгнившем куске бревна над небольшим водоемчиком, в котором полоскалась бесцветная тонкая оболочка — ее старая кожа. Вольерчик у кобры был обставлен со вкусом, и, видимо, должен был напоминать ей родные места Северной Индии, откуда она происходила. Там имелась довольно натуральная скала, упоминавшийся водоем и спутанные космы кустов и трав, обозначающих джунгли. Нас кобра приняла за очередных зевак и не сочла нужным даже рассмотреть — веки ее были опущены, словно серые защитные щитки на огневых щелях невиданной боевой машины.

— Стойте здесь, — скомандовала Пирожникова и исчезла. Объявилась она через несколько минут, отворив расположенную как раз напротив толстого обзорного стекла неприметную дверцу вольеры. Она была вооружена длинной палкой с петлей на конце и странного вида мешком, и я догадался, что кобре сейчас придется туго.

Палка стремительно опустилась, веки-щитки дрогнули, но было поздно. Кобра взмыла вверх, бешено извиваясь, описала длинную дугу и исчезла в мешке Пирожниковой. Даже не удостоив нас взглядом, Надежда Яковлевна скрылась за дверцей.

— Идите за мной, — приказала она, появившись снова, но уже без мешка и без палки. Мы пошли. Впереди шагал ДД, косивший то ли под скульптора, то ли под каменотеса, за ним шла Наташа, а я замыкал шествие, то и дело оборачиваясь и проверяя коридор.

Внутри вольеры оказалось очень душно и влажно, от воды поднимался гнилостный сладкий запах. Пирожникова в своем белом халате легко, как лань, переступила по скользким камням и остановилась перед большим, бесформенным куском скалы.

— Видите трещину? — спросила она у покорно следовавшего за ней ДД.

— Бейте в нее зубилом, там скреплено цементом, так что все очень несложно.

Бедняга ДД близоруко склонился над камнем, кое-как всунул в трещину зубило и пару раз очень удачно ударил молотком. На третий раз он попал себе по пальцам. Это было даже не смешно.

Я подошел и отобрал у него инструменты. Пирожникова неодобрительно покосилась на меня, но промолчала. «То-то», — злорадно подумал я.

Скала производила впечатление вполне натуральной. Тем не менее это все-таки были два разных камня, видимо, выдолбленные изнутри и соединенные так искусно, что я, например, не обнаружил бы шва. Но теперь, зная, что углубление на влажной поверхности, заполненное какой-то зеленой тиной, –трещина, по которой нужно долбить, я справился с работой за пять минут. Пара отлетевших цементных крошек попали мне в глаз, и, пока я вынимал их, Пирожникова вместе с ДД оттащили одну половинку камня от другой. Раскрылся черный сырой провал, в глубине которого лежал какой-то обернутый в целлофан предмет.

— Там нет змей? — спросил я, не особенно надеясь получить ответ. Но Надежда Яковлевна неожиданно хмуро ответила «не знаю» и засунула в отверстие отломанный в ближайших джунглях прутик. Реакции не последовало, и она, опустившись на колени, извлекла из глубин фальшивой скалы огромный черный портфель, заключенный в целлофановый мешок. Честно говоря, я обрадовался, что это сделала она. Даже после проверки прутиком мне как-то не хотелось соваться в это пахнущее гнилью отверстие. Да и вообще в этом гадюшнике я чувствовал себя немного неуютно.

— Держите, — она протянула портфель ДД и тот бережно принял его, прижав мокрый и грязный целлофан к отворотам своего прекрасного костюма.

— Помните: ваш дед придавал огромное значение безопасности этой рукописи. Еще раз примите мои соболезнования.

— Спасибо, — поблагодарил Лопухин. — Я очень благодарен вам, Надежда Яковлевна. Мы все… очень благодарны.

Я сдержанно кивнул. Чем-то эта женщина мне нравилась, и это удивляло меня.

— Вот, — смущаясь, произнесла Наташа, протягивая Пирожниковой злополучные гвоздики, — вот, возьмите, пожалуйста… Вы, правда, так нас выручили, спасибо вам большое…

Мне показалось, что Пирожникова на секунду тоже смутилась.

— Нет, — отрубила она по прошествии этого незначительного отрезка времени, снова становясь самой собой. — Цветы совершенно ни к чему. Они, очевидно, были подарены вам молодым человеком, — взгляд ее проницательно остановился на Димке, — так пусть у вас и остаются. Уверяю вас, я делаю все это исключительно из уважения к Ольге Даниловне. Пойдемте, я провожу вас.

Когда мы подошли к лестнице, ведущей на второй этаж, я сказал:

— Минуточку.

Надежда Яковлевна остановилась и удивленно посмотрела на меня. Я наклонился и вынул стоявшие под лестницей ведро и швабру.

— А вы, молодой человек, являетесь сотрудником зоопарка? — с сомнением в голосе произнесла Пирожникова, впервые проявив хоть какой-то интерес к моей личности.

— Временно, — вежливо ответил я, извлекая мешок с опилками. — Крайне временно, если можно так выразиться.

Я взял из рук ДД портфель и с некоторым усилием затолкал его в ведро. Затем перевернул мешок и высыпал сверху гору опилок, совершенно скрывшую портфель от постороннего глаза.

— Надежда Яковлевна, — сказал я, закончив эти манипуляции, — я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы показали мне, где у вас расположен служебный вход, и позволили бы через него выйти.

— Вы уверены, что это необходимо? — бесстрастно спросила она.

ДД кашлянул.

— Да, Надежда Яковлевна, так будет лучше.

— Ну что ж, — Пирожникова внимательно посмотрела на него. — Я выведу вас.

— Как договорились, — сказал я, оборачиваясь. — Точно по инструкции.

Через две минуты я, с ведром и шваброй в руках, вышел из неприметной дверки на задний двор террариума и двинулся, насвистывая, по территории извилистым, одному ему понятным маршрутом уборщика зоопарка.

По пути я пару раз проверился, но слежки за собой не обнаружил. Один раз в поле моего зрения попали пробирающиеся к выходу ДД и Наташа — они о чем-то ожесточенно спорили и ругались, как и было предусмотрено в сценарии. Было в сценарии и еще кое-что, о чем они не догадывались: метрах в десяти за ними шли, раздвигая мощными плечами толпу, двое крепких парней в свободных цветастых рубашках — друзья Зурика. Сам Зурик, а также еще один его приятель, двигались чуть позади, время от времени зорко поглядывая по сторонам. Я прекрасно отдавал себе отчет, что против Хромца с его знанием тайных и явных способов убийства эти четверо не выстояли бы, как не выстоял бы, наверное, вообще никто другой, но весь расчет у меня был на то, что Хромец не станет лезть в драку сам. То, что он вышел на Косталевича, недвусмысленно свидетельствовало в пользу его маниакального желания обтяпывать все свои дела чужими руками. А вот если бы он додумался нанять кого-нибудь еще и попробовать напустить на ДД и Наташу каких-нибудь мелких рэкетиров, то Зурик с компанией пришлись бы чрезвычайно кстати. Рассудив, что я обезопасил остальных участников концессии как только мог, я свернул к хозяйственным постройкам и вошел в полумрак сарая.

Михалыча на месте не было. Я поставил ведро на скамью и извлек из него портфель, безобразно замусорив все кругом опилками. Из-под скамьи я достал свой кофр и переложил портфель туда, автоматически отметив, что кофр после этого придется вымыть. Затем я стянул с себя синий халат уборщика и, положив в карман пятьдесят рублей, аккуратно повесил его на гвоздик.

Я покинул территорию зоопарка через калитку, любезно указанную мне Михалычем, прошел уже знакомой дорогой и оказался дома спустя полчаса после выхода из террариума.

Дома я первым делом сварил себе кофе и принялся ждать возвращения остальных рыцарей Чаши. Согласно сценарию, на кольце они должны были «поругаться» и поехать в разные стороны. За каждым из них последовали бы по двое ребят Зурика. И тем, и другим пришлось бы слегка попотеть, перебегая из вагона в вагон и заскакивая в поезд перед самыми захлопывающимися дверями, но в итоге ДД и Наташа должны были встретиться у меня дома, уверенные, что не привели за собой хвост. Конечно, рано или поздно Хромец все равно догадался бы, что Чаша у нас… но так мы получали выигрыш во времени, а это было самое большее, что я мог сделать для ДД. Впрочем, для ДД ли? Этого я не знал.

Я сидел и ждал, борясь с сильным желанием посмотреть, что же находится в портфеле. Желание это достигло апогея, когда в прихожей раздался звонок, и я, сунув на всякий случай в задний карман пистолет, пошел открывать.. Вид у ДД был встревоженный.

— Ким, — сказал он с порога, — по-моему, за мной шли какие-то люди. Мне, кажется, удалось от них оторваться, но боюсь, что вся наша конспирация раскрыта.

— Успокойся и проходи в комнату, — приказал я. — Все нормально, ситуация под контролем.

Только мы зашли в квартиру, на кухне заверещал телефон.

— Салют, Джокер, — сбивчиво заговорил в трубку незнакомый мне грубый голос. — Все путем, твой друган доставлен. Бабы еще нет, но, как появится, Зурик тебе перезвонит.

— Все понял, — сказал я. — Отлично, спасибо, мужики.

— Я тут принял кое-какие меры предосторожности, — объяснил я ДД.

— Те люди, что шли за тобой… они на самом деле тебя страховали. Молодец, что заметил.

ДД шумно вздохнул. Взъерошенные волосы делали его похожим на невероятно вытянувшегося птенца дрозда.

— А я думал, Хромец… Как ты-то добрался, Ким? — спохватился он.

— Как Чаша?

— Как Чаша, не знаю, портфель я не открывал. А сам сверток в порядке, лежит у меня в кофре.

— Господи, — несколько нервно произнес Лопухин, — господи, неужели тот самый Грааль…

— Кофе хочешь? — спросил я, и в эту минуту в дверь позвонили снова. ДД дернулся и побледнел. «Долго он так не протянет, — с сожалением подумал я. — Нервы на пределе».

Но оказалось, что нервы на пределе были не у одного ДД. Когда я открыл дверь в наш коридорчик и, увидев, что на лестничной площадке стоит Наташа, сделал шаг по направлению к ней, сзади громко сказали:

— Паф! Ты убит, Ким!

Прежде чем я понял, кто находится за моей спиной, прошла вечность. Когда эта вечность все же истекла, я громко выдохнул распирающий легкие воздух, утер пот со лба и засунул обратно в задний карман пистолет, только что смотревший в голову малолетнего Пашки, торчавшему на пороге своей квартиры с неизменным скучающим видом. При виде пистолета он несколько оживился.

— Это ты так играешь, Ким? — спросил он.

В руках у него тоже был пистолет, только пластмассовый. При мысли о том, что могло бы произойти, если бы нервы мои оказались все же чуточку послабей, меня замутило.

— Да, — сказал я зло и пошел открывать. — В охоту на маленьких мальчиков, — добавил я через плечо.

— Рад тебя видеть, — поприветствовал я Наташу, закрывая за ней дверь коридорчика. — Как добралась?

— Нормально, — Наташа в отличие от ДД выглядела так, будто ее две минуты назад высадили из шикарного лимузина. — Дима вернулся?

— Привет, Наташа, — сказал Пашка, лишив меня возможности ответить.

— А мы с Кимом играем.

— Привет, Пашка, — Наташа наклонилась к нему, заглянула в глаза и сжала маленькую ручку мальчика в своей. — Неужели ты меня запомнил?

— Конечно, — с достоинством отвечал Пашка, — я таких красивых навсегда запоминаю… А я к вам приходил вечером, а вас не было уже…

— Прости, брат, — сказал я, — это все вот этот длинный виноват, — я показал на ДД, вышедшего из квартиры посмотреть, почему мы здесь так замешкались. — Увел нас к себе в гости, видишь ли…

Пауль с неодобрением посмотрел на Лопухина.

— А у меня живот потом болел, — сообщил он в пространство. — Потому что я клубники немытой налопался…

В квартире снова зазвонил телефон, и я ринулся внутрь, оставив компанию обсуждать последствия поедания немытой клубники. Звонил Зурик.

— Ну что, Джокер, — спросил он, не тратя времени на приветствия, — девчонка у тебя?

— Да, — сказал я, — все в порядке, только что зашла.

— Мы довели ее до подъезда, — сообщил он. — Внутрь заходить не стали, там были какие-то старухи… Все вроде было чисто, никто за нами не вязался.

— Ну и хорошо, — сказал я с искренним облегчением. — Спасибо, Зурик, с меня бутылка.

— На рыло, — уточнил он. Мы посмеялись.

Когда я повесил трубку и обернулся, Пашка стоял в прихожей между Наташей и ДД и держал Наташу за палец.

— Ким, — спросил он, — а что это у тебя в большой сумочке?

— А вам не кажется, юноша, что вы чересчур любопытны? — ответил я вопросом на вопрос и, взяв его за худенькие плечи, начал осторожно подталкивать обратно к двери. — И вообще, фельдмаршал, вам пора к маме и папе, а у нас сейчас дела…

Фельдмаршал бросил пистолет, захныкал и еще крепче вцепился в Наташин палец.

— Это грязный шантаж, Пауль, — строго произнес я.

ДД вдруг весело хмыкнул.

— А, все равно это уже никакая не тайна! Сейчас ты такое увидишь, малыш…

— Я не малыш, — сказал Пауль сердито. — Я мальчик Пашка.

— Мальчик Пашка? — переспросила Наташа. — Ты любишь сказки, мальчик Пашка?

Он подозрительно взглянул на нее.

— Я люблю фильмы по видику, — заявил он. — Про ниндзей, и про пришельцев из космоса тоже. Мы с Кимом смотрим. И еще эротику, — добавил он, вспомнив слово, которое читал у меня в каталоге видеокассет — при всех моих недостатках я все-таки далек от растления малолетних.

— Ладно врать-то, — вздохнул я. — Эротику он любит… Дима, помоги.

Вдвоем мы с ДД извлекли из кофра пакет с портфелем и положили его на расстеленные газеты. Я разрезал целлофан и попытался открыть замки портфеля. Они основательно заржавели и не поддавались.

— Там, внутри, — сказала Наташа, вновь наклоняясь к Пашке, — лежит вещь из сказки. Поэтому я тебя и спросила.

— Сказки, — фыркнул Пашка, — сказки — это для малышей, так не бывает… Я фантастику люблю.

— Ну, фантастика, — легко согласилась Наташа. — Ты лучше смотри.

Мне надоело возиться с замками, и я разрезал ножом кожаные ремни, к которым они крепились. Наташа склонилась над моим плечом и тепло задышала в ухо. Я не без содрогания сунул руку в портфель и обнаружил там обычный газетный сверток. Тяжелый, надо заметить.

Теперь и ДД, сложившись чуть ли не в трое, навис над портфелем. Только Пашка вел себя спокойно и сдержанно — впрочем, он был маленький и все прекрасно видел и так.

— Предлагаю последний раз подумать, — неожиданно охрипшим голосом сказал я, — берем мы на себя эту ответственность или нет. Если нет, то лучше, по-моему, и не доставать…

— Не тяни, — требовательно произнесла Наташа, — доставай скорее. Ужасно интересно, на что же она все-таки похожа…

Я вытащил сверток и размотал газеты. В руках у меня оказалась небольшая — не выше сорока сантиметров — странных очертаний чаша.

Честно говоря, она оказалась совсем не такой, как я ожидал. Она была сделана из какого-то невзрачного темно-серого камня, кое-где вспыхивавшего слюдяными блестками. Я не уверен, можно ли было применять к ней слово «сделано», потому что более всего она напоминала кусок породы, которому игрой воды и ветра было придано случайное сходство с творением рук человека. Потом я понял, в чем дело: Чаша была, безусловно, артефактом, произведением искусства, но искусства, абсолютно чуждого нам. Возможно, руки, высекавшие ее, вовсе не были руками. Впрочем, не знаю.

У нее была массивная ножка со странной вогнутой подставкой, похожей на перевернутый гриб. Края самой чаши, рассеченные грубыми темными полосками, немного изгибались наружу, подобно лепесткам цветка. Больше ничего примечательного в ней не было.

— Да, — разочарованно произнесла Наташа, — так вот ты какой, северный олень…

— Что? — встрепенулся завороженно глядевший на Чашу ДД. — Извини, я не расслышал.

— Старая хохма, — объяснил я. — Да, это, конечно, не ваза эпохи Мин…

ДД снисходительно посмотрел на нас.

— Дед говорил, что сущность ее очень глубоко скрыта… Возьми ее в руки, Наташа!

Наташа неуверенно приняла из его рук Грааль и минуту держала перед собой, будто прикидывая, сколько в нем килограммовв. Потом она вдруг вскрикнула и уронила Чашу на пол. Я инстинктивно бросился ее ловить, но не успел. Грааль с тяжелым стуком грохнулся о паркет и откатился в комнату. ДД спокойно наклонился и поднял его.

— По нему паровым молотом можно бить, — сообщил он, — ему все равно ничего не будет. Почувствовала, Наташа?

Странная гримаса болезненного блаженства скользнула по его худому лицу.

Наташа кивнула и тщательно вытерла ладони`об юбку.

— Противно, — сказала она. — Я больше к ней не прикоснусь.

Я протянул руку и взял Чашу.

С полминуты я ничего не чувствовал — только шершавый холодный камень. Потом я ощутил, как под моими пальцами шевельнулось что-то живое. Я услышал, как Чаша пульсирует у меня в руках.

На короткое, слишком короткое мгновение я испытал неописуемое ощущение космического, неограниченного могущества, сконцентрированного в Граале. Потом все прошло. Я осторожно поставил Чашу на столик.

— А можно я?… — спросил Пауль, и, не дожидаясь разрешения, крепко ухватился за бугорчатую ножку. Секунд через двадцать он отдернул руку.

— Она щекотится, — пожаловался он, — как фанта…

— Ну, и что мы с ней будем делать? — спросил я.

Теперь от Чаши было трудно отвести глаза. Она уже совсем не казалась мне уродливой. Нет, это была Красота — просто какая-то иная, неизвестная нам Красота. И она была древняя, очень древняя. Каким-то образом я понял это, пока держал ее в руках. Она была старше нашей цивилизации, старше нашего мира, старше миллиардов звезд, сияющих нам из глубин неба. «Она пришла из-за занавеса Ночи», — сказал Роман Сергеевич Лопухин. В эти минуты я готов был ему поверить.

Внезапно я ощутил, что мне будет очень тяжело расстаться с Чашей. Ощущение могущества, которое она дарила… Мне хотелось испытывать его снова и снова. Я машинально потянулся к Граалю.

— Давайте хоть цветы в нее поставим, — предложила Наташа. — А то они завяли совсем…

Прежде чем я успел открыть рот, ДД взял со столика Чашу и ушел с ней в кухню. Оттуда донесся шум воды.

— Вы с ума сошли, — сказал я Наташе. ДД вернулся и сунул в Грааль гвоздики. Они больше чем наполовину высовывались за края Чаши, но не ломались и не падали.

— Ты сошел с ума, — повторил я. — Ставить цветы… в это?

— Цветам надо ножки обрезать, — заявила Наташа. — Ким, у тебя есть бритва?

— Какая бритва?! Вы что, не понимаете — это же Чаша!

ДД добродушно засмеялся.

— Что, зацепило? Это коварная штука, Ким. Дед говорил, главное — стараться не обращать на нее внимания, принимать, как есть. Подожди немного, ты увидишь — чары ослабнут.

Я хмыкнул, взял Чашу и цветы и пошел отрезать кончики. Вода в Чаше приобрела странный золотистый цвет, ножки гвоздик причудливо преломлялись в ней.

— Ким, — потянул меня за рубашку Пауль, проследовавший за мной в ванную, — а этот, длинный… он кто?

— Ученый, археолог… — буркнул я, расправляясь с очередным цветком.

— Вроде Индианы Джонса?

Я от души рассмеялся.

— Ну, ты скажешь тоже, старик… Он вроде профессора из «Назад в будущее», только занимается раскопками. Понял?

— Не-а, — равнодушно признался Пашка. — А эту штуку он выкопал?

— Выкопал, — подтвердил я. — Но лучше бы не выкапывал.

Я торжественно пронес Чашу с гвоздиками в комнату и поставил ее на низкий столик между креслами. Получилось очень красиво.

— Ну что, — сказал я, — господа компаньоны? По сто грамм за успех нашего безнадежного дела?

— Нет уж, — заявила Наташа, поднимаясь. — Хватит с меня этих бесконечных выпивок. В конце концов, я уже третий день торчу в Москве, а к тетке еще не заглянула. Так что вы как хотите, а я поехала.

— Я провожу тебя, — подскочил ДД, но я скомандовал «Сядь!», и он сел.

— Никто и никуда отсюда не уедет, по крайней мере пока мы не выясним, что нам дальше делать с этим сокровищем. Вы неплохо устроились: забрали из тайника Чашу, отдали ее мне и разбежались, кто куда, так, что ли? — Я приложил максимум усилий к тому, чтобы в голосе моем звенело побольше металла. — Нет уж, милые мои, персональной ответственности за ваш, Дмитрий Дмитриевич, раритет я нести не собираюсь.

Тонкое лицо Дмитрия Дмитриевича побледнело.

— Да, разумеется, Ким, мы все втроем должны решить, что делать с Чашей. Однако, если ты не хочешь участвовать в этом дальше…

— Не пори чушь, — оборвал я. — Просто ситуация изменилась.

— Естественно, — он посмотрел на меня, как на дурака. — Ведь Чаша теперь у нас.

— Дело не в этом, — терпеливо сказал я, удивившись тому, что Наташа не рассказала ему о предложении Косталевского. — Боюсь, что Хромец уже знает о том, что Грааль у нас. Или, по крайней мере, догадывается. Сегодня он предложил мне продать Чашу ему. И назначил цену.

Я коротко рассказал о разговоре в «Мэйхоа». Реакция Лопухина была неожиданной.

— Но ты же не будешь продавать ему Чашу, правда? — спросил он, как-то затравленно оглядевшись по сторонам. — Или ты решил…

— Заманить вас сюда и отдать в руки Хромца, — закончил я. — Да, Дима, интуиция не подвела тебя и на этот раз.

Наташа скорчила недовольную гримаску.

— Ой, Димуля, ты такой милый! Ты что же, всерьез думаешь, что Ким может отдать Чашу убийце твоего деда?

«Спасибо, родная», — подумал я и флегматично уточнил:

— Не отдать, а продать. За миллион.

— Извини, Ким, — ДД виновато улыбнулся. — Правда, прости. Я уже сам не соображаю, что говорю…

— Почему же, — любезно возразил я. — Вполне хорошо соображаешь. Я действительно предлагаю продать Чашу, как того и добивался Хромец. Но не ему.

— Это становится интересным, — глаза Наташи моментально похолодели. — Кому же, если не секрет? Президенту США?

— В Москве есть несколько крупных коллекционеров, — объяснил я.

— Они в принципе могут купить наш раритет за очень большие деньги, поскольку каждому ясно, что истинная ее цена исчисляется совершенно астрономической суммой. Это ведь не просто раритет, это уникум. А отдать за Чашу такие деньги сможет только человек, уверенный в том, что в его силах обеспечить подобному приобретению надлежащую охрану. Я не хочу сказать, что ее будут сторожить автоматчики с овчарками, но Хромцу, во всяком случае, придется сильно попотеть, чтобы выцарапать ее оттуда…

— Ты думаешь, это его остановит? — в голосе ДД была злость.

— А ты думаешь, его остановим мы? Я не хочу, чтобы мы взваливали на себя такую ответственность, понятно? Я не хочу всю жизнь трястись, как сегодня в зоопарке! Я не…

— Ким, — сказала Наташа, — но ты же обещал…

Это меня взбесило.

— Во-первых, я никому ничего не обещал! Мне с самого начала не нравилась вся эта затея с террариумом! Я пошел туда только потому, что без меня вы потеряли бы и Чашу, и свои жизни, еще не выйдя из зоопарка! Но если уж я пошел у вас на поводу один раз, то это не значит, что я буду делать это вечно. Чаша — наш смертный приговор, неужели неясно? Если кто-то обязательно должен быть хранителем Чаши, то пусть это будем по крайней мере не мы! В конце концов, Роман Сергеевич просил меня помочь уберечь Чашу от Хромца и ни словом не обмолвился насчет того, чтобы я хранил ее у себя под подушкой! А что такое это мое предложение, как не помощь в сокрытии Чаши?

Пашка, о существовании которого я успел забыть, тихонько захныкал.

— Ким, — жалобным голосом протянул он, — а можно мы видик посмотрим?

— Все понятно, — сказал ДД и встал. — Ты испугался. Это естественно. Я забираю Чашу и освобождаю тебя от ответственности. Спасибо, Ким.

Он потянулся к Граалю. Я перехватил его длинную руку и толчком швырнул обратно в кресло.

— Катись в задницу со своим благородством! — заорал я. — Хватит с меня смертей! Я не отдам тебе Чашу, Дима! Я сам решу, что с ней делать.

Он побледнел еще сильнее. Наташа шагнула ко мне, глаза ее потемнели.

— Ты не можешь… — произнесла она с угрозой. Я заставил себя усмехнуться.

— Могу! Я не хочу рисковать твоей жизнью из-за какой-то древней хреновины! Мне наплевать, что за тайны в ней скрыты, но я не позволю делать из тебя пешку в чужой игре! Я испугался не за себя, пойми это! Я хочу только отдать Чашу кому-нибудь другому, и я готов сделать это сам, без вашего ведома, потому что, если Хромец сунется за этим ко мне, я убью его!

И в этот момент раздался телефонный звонок.

Наташа вздрогнула. Пальцы ДД сжали подлокотники кресла. Маленький Пашка, воспользовавшись всеобщим замешательством, включил, наконец, свой видик.

— Выключи, — приказал я и на негнущихся ногах прошел в прихожую.

Больше всего я боялся услышать в трубке знакомое зловещее шипение и потому подносил ее к уху осторожно, словно готовую ужалить змею. Незнакомый энергичный голос сказал:

— Кима, пожалуйста.

— Ким у телефона, — ответил я.

— Меня зовут Олег, — сообщил голос. — Я представляю человека, интересующегося антиквариатом. Мне хотелось бы встретиться с вами, чтобы обговорить вопрос об имеющейся у вас коллекционной вещи. Вы ведь хотели что-то продать, я не ошибаюсь?

Я взглянул на часы. Было пятнадцать минут девятого. Разговор с Косталевичем состоялся не многим более четырех часов назад. Оперативность этих людей — кто бы они ни были — выглядела совершенно фантастической.

Я промедлил с ответом достаточно долго, чтобы он спросил:

— Вы меня слышите?

— Слышу, — сказал я. — Кого конкретно вы представляете?

— Этот вопрос я предпочел бы обсудить позже. Скажем, после заключения принципиальной договоренности.

Я подумал. Хромец, разумеется, мог действовать через нескольких посредников, но мне почему-то казалось, что такая суетливость ему не свойственна.

— Ладно, — согласился я. — Где мы встретимся?

— Завтра в пятнадцать ноль-ноль, ресторан «Джалтаранг», открытая терраса, — по-военному четко доложил Олег. — Я буду в сером костюме-тройке, белой рубашке и красном галстуке, в руках — журнал «Пентхауз». Устраивает?

— Четырнадцать ноль-ноль, — сказал я. — И не «Пентхауз», а «Плейбой».

Он коротко хохотнул.

— Договорились. До завтра, Ким.

Я положил трубку и вернулся к веселым гостям.

Они, похоже, о чем-то крупно поспорили. Наташа сидела с закушенной губой, закинув одну красивую ногу на другую, и смотрела не на ДД, а в беззвучно полыхающий взрывами и выстрелами экран. ДД, красный и взъерошенный, возвышался в кресле, как монумент оскорбленной добродетели. Пашка с раскрытым ртом наблюдал за прихотливыми перипетиями сюжета фильма «Большой переполох в Маленьком Китае» — в двадцать пятый раз. Грааль по-прежнему стоял на столике, гвоздики в нем ожили и стали как будто больше.

— Ну вот, — сказал я, входя. — Спешу вас обрадовать: на Чашу нашлись первые покупатели.

Никто из них даже не повернулся. Хотя нет, вру, друг мой Паулюс бросил на меня восторженный взгляд, удостоверился, что я уже не разговариваю по телефону, и спросил ангельским голосом:

— Ким, а можно, я теперь звук включу?…