Завершившие войну

Глава 32

Апрель 1920 года.

— Что ты читаешь?

Саша читала в кровати, лежа на животе, болтая ногами в воздухе, и книга так поглотила ее, что она не заметила, как он вошел.

— Книгу с твоего стола, — ответила она, не отрываясь от страницы. — «Государя» Макиавелли.

— Неужто ты не читала ее прежде? — спросил Щербатов, садясь в кресло.

— Читала, конечно! Но это книга из тех, которые словно взрослеют вместе с тобой. С каждым прожитым годом открываешь в ней что-то новое. Я сейчас здесь, например: «Лучшая из всех крепостей — не быть ненавистным народу: какие крепости ни строй, они не спасут, если ты ненавистен народу, ибо когда народ берется за оружие, на подмогу ему всегда явятся чужеземцы».

— Макиавелли писал не только это. Если дашь мне книгу, покажу, на чем остановился в последний раз… Благодарю. Вот: «Что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись. Говорят, что лучше всего, когда боятся и любят одновременно; однако любовь плохо уживается со страхом, поэтому если уж приходится выбирать, то надежнее выбрать страх».

— Цинично!

— Это как посмотреть. Макиавелли действительно вошел в историю политической мысли как основоположник прагматизма. Однако следует помнить, что миссия его состояла в объединении родной страны в единое мощное государство. Подобная цель оправдывает и самые циничные методы.

— Да, такое я слышала нередко, — Саша перевернулась на бок, опустив голову на согнутую в локте руку. — Цели подразумевались разные, а вот методы почему-то у всех как на подбор были циничные. И сходные до неразличимости. Знаешь, а Князев «Государем» заинтересовался. Не дурак, сказал, этот итальянец-то был. Несколько раз просил меня читать дальше, сам-то Федор не большой читатель был…

— Ты читала Князеву Макиавелли? — изумился Щербатов. — Разве ты не должна была марксистскую теорию ему преподавать?

— Ну, должна была, — Саша убрала волосы за ухо, как всегда делала, когда смущалась. — Но это нагоняло на него скуку. Кажется, ключевые моменты он понимал интуитивно. А когда я пыталась познакомить его с научными основами учения, у него… дела какие-то срочные находились всякий раз. Однажды я загнала его в угол и стала излагать классовую теорию как могла доходчиво, но четверть часа спустя он заснул.

— Заснул! — Щербатов засмеялся. — Это совершенно в его духе.

Саша глянула на него удивленно. Действительно, прежде он никогда не смеялся при ней. На самом деле смеялся он в последний год только с Верой, а после ее гибели не смеялся вовсе.

— Сейчас принесу книгу, с которой тебе действительно стоило бы ознакомиться, — сказал Щербатов, посерьезнев. — Тебе она в любом случае понадобится, чтоб подготовиться к экзаменам.

Однажды Щербатов спросил, что Саша намерена делать после амнистии. Она припомнила, что когда-то мечтала окончить философский факультет. Хотя женщинам теперь не полагалось учиться в университетах, Щербатов обещал устроить ей разрешение на сдачу экзаменов экстерном. В виде исключения.

Щербатов вернулся с томиком в руках.

— Это Гюстав Лебон, «Психология толпы». О свойствах толпы, таких как импульсивность, раздражительность, отсутствие рассуждения и критики, преувеличенная чувствительность. Толпа способна видеть даже то, чего не существует — особенно под управлением энергичного вожака с сильной волей. Рассуждения толпы примитивны и основаны только на ассоциациях. Формулы, облеченные в слова, избавляют толпу от необходимости думать. Это должно быть созвучно твоему опыту. Ты ведь используешь гипноз при работе с массами?

— Что-то вроде того, — Саша села по-турецки и принялась жестикулировать, как всегда, когда объясняла что-то. — Но это не стоит понимать как некую четко работающую методику. Или, хуже того, как колдовство своего рода. Знаешь, в каком-то плане ты говоришь не то, что сам хочешь сказать, а то, что они готовы услышать…

— Лебон и об этом пишет. Я хотел бы обсудить с тобой эту книгу, когда ты ее прочтешь. Как продвигается твоя работа в отделе сугубого покаяния? Ты уже достаточно здорова, это не слишком утомляет тебя?

— О, отнюдь. Это все достаточно интересно.

Щербатов кивнул. Он заметил, что получив занятие, Саша стала спокойнее и энергичнее. Видимо, права была Вера, когда говорила, что для таких людей бездействие подобно смерти, и рано или поздно они согласятся на все, что дает им возможность реализовать себя.

Отношения их тоже стали спокойнее и одновременно прочнее. Они наконец стали играть в шахматы, Саша оказалась пока слабоватым для него противником, но интересным; и, главное, быстро училась. Он больше не повторял про себя каждый день, что надо бы отослать ее завтра. Они словно прожили рядом много лет — а может, так оно и было в некотором роде. Оба уже не молоды. Оба повидали и совершили немало такого, что находится возле самой грани выносимого для человека. Разве они не заслужили крупицу мира? Отчего бы им не пожить вместе еще неделю-другую? Это ведь ни на что не повлияет.

— Ты помнишь, что если почувствуешь себя дурно, всегда можешь взять перерыв на день или два, остаться дома?

— Я помню, но, право же, в том нет никакой нужды.

— Можешь мне рассказать, каких успехов удалось достичь?

— Боюсь, не могу. Меня не уполномочили отчитываться перед ОГП. Полагаю, ты можешь запросить отчет по служебной линии… — Саша сложила руки в замок и опустила взгляд. — А я просто еще и не все понимаю, что там происходит.

— Да, ты права, разумеется, — сказал Щербатов как можно мягче. — Это мне не следовало смешивать служебные вопросы с личными. Увы, я нередко этим грешу.

— Все так перемешано теперь, — Саша пожала плечами. — И все же дома не хотелось бы говорить о делах, право же.

— Мне тоже. Вот как мы поступим… Тебя на завтра вызвали?

— Как обычно.

— Я отменю. Подождут один день. У меня завтра выходной, пускай и у тебя будет. Помнишь, Вера нам говорила про какой-то удивительный новый балет? Давай наконец посетим его.

— Балет Дягилева! Но туда билетов не достать, верно!

— Не забывай, кто тебя пригласил! — Щербатов широко улыбнулся. — Должны же из моего служебного положения проистекать какие-то преимущества, а не одни только бесконечные обязательства.

— Я глубоко сожалею о вашей потере. Прошу вас, примите мои самые искренние соболезнования.

— Вы весьма добры, благодарю вас.

Щербатов приподнял бровь. Кандидатка в невесты, за которой Церковь сулила баснословное приданое, произвела на него впечатление с первой фразы. Щербатов не ожидал такого внимания к его жизненным обстоятельствам. Девицы этого возраста обыкновенно более всего заняты собой.

Вчера он получил от отца Савватия список благотворительных учреждений, которые откроются под патронажем будущей госпожи Щербатовой, если свадьба состоится, и решил, что откажется, только если девица продемонстрирует совершенную неготовность к исполнению обязанностей жены. Ему понравилось, что она согласилась познакомиться с ним в его кабинете в центральном управлении ОГП, что сразу определило деловой характер встречи.

Одета девица была не в монашескую рясу или серое пансионное платье, а в сдержанно-элегантный костюм песочного цвета. Ясное, открытое лицо с правильными чертами, голубые глаза, аккуратно собранные светло-русые волосы. Сложение крепкое, но не плотное, великолепная осанка, изящные тонкие запястья и пальцы. Девушка оказалась чуть старше, чем Щербатов ожидал — ближе к двадцати пяти, чем к двадцати. Звали ее Анастасия Николаевна.

— Гибель Веры Александровны — огромная трагедия не только лично для вас, но и для всех мыслящих русских людей, — сказала девушка. — Ни о чем я так не мечтала в последний год, как о личной встрече с ней.

— Уверен, Вера тоже была бы рада с вами познакомиться. Однако придется вам довольствоваться моим скучным обществом. Прошу вас, расскажите немного о себе.

— Извольте, — Анастасия Николаевна ничуть, кажется, не смутилась. — Я выросла в большой любящей семье. Училась в Екатерининском институте, получила диплом с отличием. В сентябре четырнадцатого года поступила на курсы сестер милосердия военного времени, после служила в тыловых госпиталях. Осенью восемнадцатого мои родители и братья были расстреляны большевиками по списку двухсот трех. Меня не оказалось с ними потому лишь, что я была командирована в отдаленный госпиталь. Монахини из расположенной рядом обители укрыли меня от чекистов. В монастыре был организован лазарет, где мы выхаживали офицеров Добровольческой армии, а пока город находился под красной оккупацией, многих из них спрятали. Я служила под руководством своего духовного отца, бывшего в миру хирургом. Госпиталь работал и по окончании Смуты, так что я продолжила совершенствоваться в сестринском деле, пока отец Савватий не вызвал меня в Москву. Все эти обстоятельства подробно изложены в моем личном деле, вам должны были его уже передать.

Сидя в мягком кресле, девушка не облокачивалась на спинку, а держала спину совершенно прямо. Выглядела, однако, ее поза непринужденной и изящной. Руки спокойно сложены на коленях — при разговоре она не жестикулировала.

— Благодарю вас, вы чрезвычайно обстоятельны, — ответил Щербатов. — Анастасия Николаевна, у вас наверняка ведь есть ко мне вопросы? Я не хотел бы, чтоб между нами оставались недоговоренности. Что вы считаете нужным узнать, прежде чем принять решение?

— Я ценю ваше внимание. Однако я уже все необходимое разузнала и решение свое приняла. Я знаю, вы — человек благородный, посвятивший себя самоотверженному служению Отечеству. Обязанности супруги мне известны, и я готова принять их на себя, если вы сочтете меня достойной. Так что это вы задавайте любые вопросы, я не намерена что бы то ни было скрывать.

— Чему бы вы хотели посвятить свою жизнь после свадьбы?

— Разумеется, первая обязанность жены — рождение и воспитание детей. Можно отталкиваться от британского представления о «королевском долге»: рожать до появления двоих здоровых наследников мужского пола. Управление домашним хозяйством, чтобы супругу не приходилось тратить драгоценное время из-за бытовых неурядиц — также моя работа, меня этому учили. Однако к этому одному мои амбиции не сводятся.

— Вы, верно, будете курировать деятельность благотворительных учреждений?

— О, это, право же, пустая формальность. Удовлетворительная работа подобных организаций обеспечивается не парадными визитами, а разветвленной системой всестороннего надзора. У Церкви она есть. А я бы хотела посвятить себя службе в ОГП.

Щербатов посмотрел на девушку с интересом. Разумеется, он ожидал, что Церковь в обмен на щедрые дары потребует новую долю власти. Несмотря на все елейные слова, клирики не подали нищим ни единого сухаря, если таким образом не покупали расширение своего влияния. В юрисдикции Церкви уже находились не только все семейные суды, но и производство по уголовным делам малой тяжести — и она подбиралась к средним. Местная власть, распределение губернских бюджетов, цензура, система образования — во всех этих сферах влияние Церкви росло с каждым днем. Щербатов предполагал, что и в ОГП Церковь попытается внедриться, но чтобы непосредственно через его предполагаемую жену — это оказалось неожиданностью.

— Чем конкретно вы бы хотели заниматься в ОГП? — спросил Щербатов.

— О, я мечтаю продолжить дело Веры Александровны! Для меня многое значит ее проект преобразования человеческой природы.

— В таком случае вам, вероятно известно, что месмерические техники ее надежд не оправдали.

— Потому-то я и надеялась с ней повстречаться! Существуют и другие пути! Понимаете, мой духовный отец… его родных, как и моих, зверски убили большевики, безо всякой вины убили, за одно только благородство происхождения и духа… но этот святой человек не озлобился, он, истинный христианин, ищет способ помочь своим врагам. Он состоит в переписке с одним португальским психиатром. Они обсуждают возможность излечения людей от буйства и излишней жестокости при помощи небольшой хирургической операции на мозге.

Впервые девушка, которую Щербатов счел уже было чем-то вроде грациозной машины, заговорила о том, что волновало ее по-настоящему. Дыхание ее участилось, ноздри затрепетали, тонкая прядка на виске стала влажной от выступившего пота.

— Понимаете, совсем небольшая, практически безопасная операция — и пожизненное исцеление от разрушительного поведения, избавление от дурных наклонностей, становление на путь послушания и смирения! Много быстрее и дешевле, чем красный протокол, может применяться поистине массово. Один врачебный кабинет будет исцелять десятки, сотни человек в день! К тому же операция не калечит ни тела, ни разума, влияет исключительно на злую волю. Ее планируется назвать лейкотомией — разрезом белого вещества. Этот португальский ученый согласен перебраться в Россию, если ему здесь предоставят подопытных. Ну, буйных у нас в избытке.

Щербатов кивнул. Лечебницы для душевнобольных были переполнены даже сильнее, чем все другие учреждения в стране.

— Пожалуй, Вере эта идея понравилась бы, — сказал Щербатов. — В вас, полагаю, она нашла бы того единомышленника и друга, которого искала всю жизнь.

— Как же я мечтала работать вместе с ней, — выдохнула девушка. — Но раз это невозможно, я стану продолжать дело ее жизни! Буду с вами откровенна: по этой причине я и хочу сделаться вашей женой.

Здесь она все верно рассчитала. Чтоб сделать карьеру в ОГП, женщине следовало иметь фамилию Щербатова. В ОГП, как и в другие службы, женщин принимали только на низовые должности, и платили на треть меньше, чем мужчинам за ту же работу; на карьерный рост им рассчитывать не приходилось. Безнравственной идеи большевиков о предоставлении отпуска по уходу за ребенком Новый порядок не придерживался. Детей обязан содержать отец, а если он по какой-то причине не может или не желает делать этого, значит, женщина совершила неверный выбор и должна послужить другим уроком.

Щербатов, разумеется, мог обеспечить женщинам из своей семьи возможность заниматься, чем им заблагорассудится.

— И вот что еще, — девушка чуть покраснела, но голос ее остался твердым. — Мне известны некоторые обстоятельства вашей частной жизни. Я бы хотела, чтобы вы знали: я никогда не стану обременять вас глупыми дамскими сценами. Конкубинат — древний и почтенный институт. Эта женщина, другие после нее — безразлично. Я знаю, свой долг в отношении семьи вы станете исполнять неукоснительно. Как вы проводите досуг — меня не касается.

Щербатов улыбнулся будущей невесте… теперь уже, по всей видимости, невесте.

— Полагаю, — сказал он тепло, — мы сработаемся.