Народ Уммы, не помня, откуда брала истоки традиция, искренне верил, что государством должны править простолюдины-выскочки, стремящиеся изменить свое незавидное положение ремесленников. Благодаря обычаю не должно было возникать конфликтов правящих семей, что исключало войны на почве зависти и жадности. Жрицы видели, что дети, появившиеся от союза принцессы и простолюдина, сильны и выносливы по сравнению с теми, кто не пускал в свои сообщества новых членов.
Приближенные к трону мудрецы высокомерно изрекали, что простолюдины не обучены. На это находилось достаточно возражений, что способ Сиппара передавать власть вырождающимся сыновьям еще глупее, ведь каждое поколение все разительнее отдаляется от основателей династии и, вырастая в условиях роскоши и отсутствия подлинной борьбы, выпускает все из рук. В Умме же всегда находились тайные и явные советники, возлагающие на себя бремя по обучению нового царя или правления за него. Принцессы же, рождаясь самыми желанными младенцами в государстве, становились заложницами изысканных узоров на коже и головных уборов.
Правящая династия считалась потомками бога, и, брачуясь с Мельяной, Син был признан полубогом. Никто не мешал им обоим иметь связи с другими, но никто не позволял вступать в последующие браки, пока был жив их супруг. Традицию эту прервал Син, взяв в жены Ою.
Выиграв когда-то состязание за право быть властелином Уммы, Син столкнулся с радушным приемом в чертоге своей нареченной. По указанию принцессы в его наряд для пира в честь воцарения завернули ядовитую змею, привезенную Мельяне из ослепительного западного края, славящегося своими грандиозными построениями. Не помогли Мельяне ни ласки, которыми Син умасливал ее в опочивальне, пропитанной благовониями, ни его планы по освоению близлежащих селений. Должно быть, новичку во дворце стоило набраться приемов у мальчиков верховной жрицы, которых обучали тонкостям ритуалов прикосновений.
Мельяна знала, что от нее ждут вынашивания наследников и постижения знаний, открытых другими. Мужа же она воспринимала наемным батраком, занимающимся государственными делами за нее, ибо ей не пристало мараться о столь приземленную реальность. Тем не менее, обоих слабо удовлетворяли подобные перспективы.
Сину не по нраву оказалась роль слуги при полнейшей власти, опирающейся лишь на собрания народа перед дворцом. Не в силах терпеть то ли облик, то ли амбиции и непоседливость Сина, Мельяна осмелилась поставить ультиматум всему городу. И нежданно проиграла – народ, оповещенный с балкона принцессы, выбрал весельчака Сина, а не надменную правительницу, не показывающуюся из дворца иначе как на носилках. Мельяна, испытавшая – кто знает? – облегчение, отказалась от притязаний на престол и уплыла в неизвестную сторону, а Син впервые с незапамятных времен существования города почувствовал себя полноправным правителем.
Советники прошлого царя уже распределили сферы влияния за спиной новоявленного, но Син, этот неблагодарный выскочка, решил все иначе и не прислушался к старожилам, посоветовав им провести старость у каменной печи, вырытой в каждом доме Уммы для запекания свежего хлеба. Отодвинуть от трона изнеженных, зацикленных на косметике и почестях прихлебателей Сину, заручившемуся поддержкой Ои, не составило труда. За неимением достойных соперников не противодействовавшие ранее никому подхалимы толком не понимали, как вести дворцовые козни и сдались нахальству пришлых.