Застывшие Навеки

Глава 21

Майлз

Когда сердце начинает биться сильнее, я не могу поверить в то, что чувствую. А когда пульс учащается, я боюсь даже пожелать этого. Но когда слышу, как приближается машина, подхожу к окну и смотрю, как Далила сворачивает на стоянку и останавливается перед домом, затем выходит, но я уже оказываюсь рядом. Она бросается мне в объятия, а я закрываю глаза, посылая Вселенной благодарственную молитву.

— Ты вернулась.

— Ох, Майлз, я так испугалась. Я чувствовала, что должна была уехать, но не могла оставить тебя. Не могу выносить чувства, переживаемые вдали от тебя.

— Ты вернулась. — Я обнимаю её лицо ладонями, смотрю в глаза и нежно целую. — Вернулась.

Она улыбается.

— Ты повторяешься.

— А ты никуда не уходишь. — Мы снова целуемся и на этот раз дольше, тела реагируют на прикосновения, пока небо окрашивается в предрассветные краски. — Мне нужно войти внутрь.

Далила оглядывается через плечо на светлеющее небо, отражающееся на поверхности озера.

— О! Боже, Майлз. Это безопасно? Можно мне пойти с тобой?

— У меня ещё несколько минут, прежде чем всё будет очень опасно. — Я беру её за руку. — Но мне бы очень хотелось, чтобы ты присоединилась ко мне. — Я иду по тропинке, которая ведёт к моему дому. Она делает шаг, но затем отступает.

— А… Что я увижу внутри? Ты спишь в гробу?

Запрокинув голову, я смеюсь.

— Нет. Никаких гробов. Простой дом с обычной мебелью и стопроцентно светонепроницаемыми шторами. Я сплю в кровати, во внутренней комнате — без окон.

— На что это будет похоже? — спрашивает она.

Не думаю, что на этот раз она спрашивает о доме.

— На что похоже?

— Когда ты меня обратишь. Больно будет?

— Обращу? Далила, нет, я… Нет необходимости кидаться в омут с головой. Пока довольно того, что ты вернулась. Мне всё равно, останешься ли ты человеком. Я просто желаю тебя рядом. Если захочешь, я останусь рядом с тобой до конца твоих дней.

Она отнимает мою руку от своей щеки.

— Я не трачу время на лишние размышления. К лучшему это или к худшему, но я принимаю решение и иду по намеченному пути. Я решила, Майлз. Хочу, чтобы ты взял меня с собой, сделал своей. Дай столько дней, сколько у тебя есть, дай провести вечность с тобой.

— Ты не знаешь, о чём просишь. Нужно всё хорошенько обдумать. Обратного пути уже не будет.

— Я прошу тебя, потому что хочу.

Далила первая женщина, которую я привёл в дом. Мы лежим в моей кровати, запутанные в простыни. В комнате пахнет жимолостью и сахаром. Далила проводит пальцами по моей груди и смотрит в глаза снизу вверх.

— Я готова.

— Далила, ты уверена?

Я пытался объяснить ей всю чудовищность вампиризма, но она, кажется, абсолютно согласна со своим выбором. Она садится, позволяя простыне упасть с израненного тела.

— Я абсолютно, на сто процентов уверена.

Во всяком случае, я жажду её обратить, чтобы исцелить, стереть следы, которые он оставил на прекрасном теле. Я сажусь и приподнимаю её подбородок, чтобы заглянуть в глаза.

— Доверяешь мне?

— Да, Майлз, да.

Я не могу заставить себя впиться в её шею. Сердце Далилы колотится, когда я наклоняюсь и вонзаю клыки в подключичную артерию прямо над грудью. Далила ахает и впивается мне в голову, прижимая к себе. Её кровь наполняет мой рот, и я в экстазе. В мире нет ничего, кроме Далилы. Я поглощаю её, пью и делаю своей, а наши сердца бьются всё медленнее и медленнее. Когда она оказывается на краю, я отстраняюсь и разрываю себе запястье, предлагая свою кровь. Я уже объяснял процесс, но сейчас инстинкт берёт своё. Она пьёт из меня, впитывая древнюю кровь, и с каждым глотком синяки на её теле тускнеют. Кожа светлеет, а шрамы срастаются, заживая так, словно их никогда и не было.

Далила перестаёт пить и садится, её глаза блестят от желания.

— Я понятия не имела. — Она вздыхает и снова пьёт из моего запястья. Дыхание учащается, когда она испытывает обострённые чувства, которые приходят с вампиризмом. Она глубоко вздыхает и улыбается, её рот в крови. — О, Майлз. Ты потрясающе пахнешь.

Я снова наклоняюсь к её груди и прижимаюсь губами к мягкой коже. Далила пьёт из меня, и я пью из неё, когда её сердце, наконец, останавливается, и мы замираем. Навеки застываем.