Защитник Дворянок Том IV

Глава 9 (87). Исследование и предложение

— Блядь! — Воскликнул я от того, что ощутил внутри себя, и с грохотом упал со стула.

Боль в боку, а так же то, что Келино спит настолько крепким сном, что ее даже это не разбудило, меня волновали постольку-поскольку. А вот то, что во мне сидит глубоко осуждаемая церковью черная арга это охренеть какая большая проблема! Один несчастный уголек, но с тем, как ярко тот мужик мне рассказывал местную историю, может статься что меня можно легко и повесить за такое.

Не думаю что мне смогут поверить если скажу, что мне это «подкинули». Мало мне было проблем с почти разумной фиолетовой которая иногда может действовать строго по своим каким-то задачам, теперь у меня еще и символ того, что я минимум пару человек, а может даже больше, в кровавых ритуалах приносил.

Спустя один поднятый стул и мозговой штурм, я пришел к выводу, что у меня было два способа поймать этот подарочек. Либо все-таки два ритуала в которых я уже поучаствовал не совсем чистые, что у меня появилась такая метка. Либо…

Либо это и есть арга Анны. Что имеет смысла примерно так же, как и первый вариант. Потому что тогда придется отвечать на такие неудобные вопросы как то, откуда она уже в свою очередь у нее.

Однако об этом сейчас думать не только бессмысленно, но еще и бесполезно. Казимир мне уже рассказывал сказочки о том, как Анна из параллельного мира ехала крышей и приносила планету в жертву. Он может знать об этом больше, а пока его нет — нужно исходить из того что есть.

А есть то, что у меня имеется маленький, почти никакой по количеству, но охренеть какой стремный кусочек черной арги. Не заблокированный. Впрочем, если бы здесь умели блокировать силы такого порядка, то вряд ли бы церковь тряслась над фактом того, что дворяне, по крайней мере ментально, в принципе не против прирезать парочку людей ради возвышения.

Так, что мужик с церкви там говорил, какие там признаки черной арги… Черная как смоль, это я уже увидел. Запах как у серы и вязкость как у теста. Не густо, тем более что тесто бывает разное, а серу я вроде бы и не нюхал никогда.

Во мне боролись два чувства — первое говорило не влезать, а то убьет. Второе же было чистейшим кристализованым любопытством с изрядной примесью аргумента 'ну мне же надо защищаться. Но несмотря на это, я решил все же извлечь этот уголек на поверхность. Лучше сделать это сейчас, в спокойной обстановке, взглянуть в глаза этому подарку и оценить, стоит ли оно того.

Управлять своей аргой было легко, так же как и дышать. Справляться с той, что я получил от Марии было подобно отхаркиванию воды из легких после утопления — больно, неприятно, но необходимо. Эта же сила, маленький раскаленный уголь несмотря на свой черный свет, напоминал шар с шипами.

Он двигался из центра груди к руке в моей наивной попытке воплотить его в реальность, медленно, уверенно, но при этом словно стремясь за каждый миллиметр продвижения взять плату в виде частички тела. Это отвратило меня, и заставило прислушаться к себе вновь. Вдруг она действительно телу вредит и я себе изнутри пропущу руку через мясорубку?

Однако, боль, что была тупой и постоянной при моей попытке вызвать эту силу, быстро проходила, будто ничего и не произошло. От этого я шел на приступ этого странного желания снова и снова, снова и снова прерывая процесс из-за того, что уже не мог терпеть.

На стол капали пот, слезы, я не понимал почему хочу увидеть этот черный огонек на моем пальце и прекрасно осознавал, что это того не стоит, но это странное желание толкало меня вновь и вновь на приступ этой крепости.

И вот он снаружи. На указательном пальце вращался маленький шар на взгляд меньше миллиметра в диметре, возле которого была парочка таких же черных колец. Этот вид притягивал, завораживал, и одновременно с этим пугал. Потому что пусть этого огонька было мало, я чувствовал в этой точке что-то, что обладало своими желаниями.

Стоило только ему показаться, как я мгновенно понял, что это не я мазохист, а огромное желание этой силы выйти наружу заставило меня биться в агонии. Сильного ужаса по этому поводу не было — была парочка предупреждений. Однако, даже внутренне ощущая, как оно потрясающе покорно моим желаниям и движениям, ведь я легко мог даже жонглировать этим между пальцев, беспокойство никуда не девалось.

Ведь этот шарик мог просто притвориться бездушным инструментом в моих руках. Вот только я уже ощутил что значат его желания. Если оно захочет, чтобы я умер — я лично вырву себе сердце, как бы это сложно не было. Если фиолетовое пламя Марии в целом соответствовало эмоциональному окрасу и только казалось чем-то с собственной волей, то здесь ощущался лишь зловещий холод и долгий расчет.

Думаю, после всех моих нервных клеток, затраченных на проявление этого шарика непонятной силы, было бы обидно просто его как ни в чем ни бывало развеять. А потому я начал эксперименты.

Ну, сперва запах. Абсолютно никакой. Думаю, сера бы пахла намного резче, чем мои пальцы, я бы точно это заметил. Так что по этому пункту не совпадает. Трогать же самостоятельно я пока поберегся.

Эта арга уже совсем не напоминала пламя, ни внешним видом, ни даже температурой. Наоборот, эта почти точка ее высасывала. Поднесенный вплотную стакан с водой в самой ближней точке заледенел.

При соприкосновении же, часть объекта исчезала. Так в этом же пострадавшем стакане была сделана аккуратная дырка диаметром с шарик арги и теперь его можно было без проблем заполнить только на две трети.

Как прекрасно, что у меня тут рядом есть стена практически бункера княжны. Так что, в порядке научного интереса, я подошел и приложил шарик арги к нему. Никакого сопротивления, мой палец словно через воздух проходил. Нужно будет найти картину или что то такое же не подозрительное чтобы не бросалась эта дырочка в глаза. Отверстие для себя я бы конечно выпиливал долго, но весьма обнадеживает то, что даже такое защищенное место внезапно оказалось не таким уж неуязвимым.

Мне же самому сила не вредила. Как я это выяснил без уничтожения части пальца? Поднес волос. Однако, было кое что еще — я мог заставить эту силу действовать на меня. Все вышло чисто по наитию и в результате весьма эффективный способ стрижки получился, правда карнать всю свою шевелюру я не собираюсь. Привык уже да и наверняка получится максимально криво.

На ощупь же она была… Как металл, только мягкий. И стоило мне сжать этот шарик достаточно сильно как он просто распался от нарушения форму на отдельные куски, что исчезли, красиво сгорев в атмосфере с желтовато-черным цветом.

Следующая же больше тренировочная попытка призвать его снова наткнулась на стену. Больше эта сила не формировалась, я ощущал ее именно что постепенно тянущимися друг к другу осколками, делающими это чрезмерно медленно чтобы ее можно было использовать еще хоть раз за эту ночь.

Не то чтобы арга вообще следовала какой-то упорядоченности и предсказуемости, но это сочетание свойств уже было слишком даже для этой весьма изменчивой силы. По крайней мере, мне не давали таких знаний о том, на что же способно «пламя», что мы порождаем. Жаль, что нет сейчас со мной моих сил, я бы попытался повторить эту структуру ими же.

Ладно, немного успокоившись от того, что это не до конца соответствует местным понятиям о черной арге, но вместе с тем полностью это беспокойство не уняло. К тому же, если и пользоваться ей для обороны или атаки, то следы остаются слишком специфические. Метать я ее не пробовал по причине опасения за то, что она, не видя препятствий на своем пути, может кого-нибудь наградить новой дыркой в теле.

Но и бежать к церковникам с радостными воплями «смотрите что могу!» я точно не намерен. Да и вообще думаю демонстрировать такую силу чревато. Фиолетовой то аргой светить особо не стоит а уж вот этим… Предпочту иметь с собой козырь на самый крайний случай, история с двумя «подругами» Келино отлично показала мне, как важно иметь возможность удивить своего противника.

Ну ладно, я теперь не настолько беззащитен, как было в начале этого дня. Пусть и все таки предпочел бы возвращения ко мне более привычных сил чем аннигилирующий все шарик.

В результате, так и уснул за рабочим столом, вымотавшись со своими экспериментами настолько, что чесотка без отвлечения уже перестала казаться чем-то смертельным и не дающим спать. Лучше поспать хоть сколько-то, чем нисколько.

В академии многие уходящие вперед по программе или просто достаточно умные дворянские дети могли себе позволить ночную жизнь без ущерба для учебы. Таким был и Диомед из молодого рода Тихомировых. Он думал о себе, свой жизни, репутации, и об одной несносной девчонке, которая на самом деле и не совсем девчонка.

Впрочем, он тоже строит из себя не того, кем является. Его рука переместилась на туго перевязанную грудь которая немного прострелила болью от того, как же все насмерть там упаковано, лишь бы все было так плоско, как это только возможно.

Ему повезло, ему необходимо лишь притворяться. По сути, все дворяне это и так делают всю жизнь, просто его роль чуточку сложнее. И вот, перед ним горит пример того, как какого-то человека заставляют именно становиться не тем, кем он хочет быть.

Да, подросшая буквально за пару дней грудь Миры была на слуху у всех. Мужская часть академии разделилась на два лагеря: те кто глазели и одобряли, и те кто осуждали и тоже глазели. Во втором были почти все дворяне, пропаганда естественности тела и неоспоримости красоты высшего сословия была весьма и весьма сильна.

Однако, Диомед искренне думал, что именно его бездействие привело к этой трансформации. Мира вступила в новую семью, заимела одну из высших фамилий в стране, по титулу, но не по происхождению. Что может помешать такой авторитарной семье, как Лютоборовичи просто приказать ей прибавить в объемах чтобы быть более выгодной партией для тех, кому близость к семье важнее чистоты генов и крови? А таких обязано быть изрядное количество. Даже его отец…

А потому, Диомеда гложела вина. И он чувствовал, как горизонт свободы уменьшается. У него и так есть репутация патологического неудачника, неспособного найти девушку даже неблагородных кровей. Впрочем, это лучше обвинений в мужеложстве.

Из-за внезапной меланхолии, он открыл ящик стола, где была рамка с фотографией. На ней жизнерадостная девочка в светлом летнем платье бегает по кажущемуся бескрайним полю подсолнухов. Одна из последних фотографий ее настоящей жизни до приказа отца. Сзади же была надпись: «Астия. Не забывай».

И становилось только грустнее от того, что Диомед забыл. Как его настоящее имя звучит, как на него откликаться, какого это — быть девушкой. Он хотел притворяться и дальше, не хотел снова ломать самого себя через колено, возвращаясь к старой жизни. Он помнил как это было больно и не выносимо, и не желал испытывать это снова.

Сами собой выступили на подкорке воспоминания, как ее представили на балу в восемь лет как мальчика, наследника и будущего патриарха семьи. Как было страшно, неуютно и отвратительно. Вечно кормить ближайшие семьи сказкой, что наследник есть и при этом не показывать его не получилось, а потому Астия «умерла», а заменил ее Диомед.

Но это все прошлое. А будущее подбирается ближе, обжигая своим разрушающим жизни огнем ее пятки. Он — лишь быстрый и изящный способ стабилизировать семью, отвратить внимание шакалов, что растащат оставшееся без наследника. Однако нельзя врать вечно. Семья почти смирилась с тем, что мальчика не будет, отец готовится официально передать главенство в семье побочному роду, лишив всех девушек наследства.

Да, от этого выиграет род. Ее сестры, что уже купаются в помолвках, будут содержаться их новыми семьями. И лишь она одна здесь проигравшая. Может ей и дадут какое-нибудь содержание, может и будут уважать за ее безупречную роль. Но это не вернет ей ее годы. Уже долгое время ей хотелось назло всем сбросить с себя вуаль фальши, прокричать, вот она я, настоящая, желание взбунтоваться против семьи, против навязанной ей жизни. Это сдерживал лишь страх перед последствиями.

Однако перед глазами Диомеда появился другой пример. Пример оторвы, которая почти никогда не говорит того, чего на самом деле не думает. Бешеной дуры, которая смотрит на каждого вожделеющего ее парня взглядом, обещающим только смерть, но при этом, по слухам, почти без стеснения пялящейся на девушек в душевой. И лишь иногда ведущей себя достойно леди, которую она играет.

И она с самой их первой встречи почувствовала что-то самой глубиной сердца. Будто этот человек может ее понять. Конечно, тогда эта мысль была откинута из-за приказа отца о срыве помолвки, но сейчас…

Рано или поздно наступит предел лжи. Но раскрывать правду легче всего постепенно. И трусость Диомеда именно в том, что даже на это он не способен в одиночестве. Именно поэтому предложение Миры о помолвке и было им встречено с большим воодушевлением в сердце.

Однако сейчас перед ним лежал ответ отца на это предложение. До сих пор не распечатанный. Разумеется, Диомед не мог выдать секрет Миры даже своему отцу, просто сообщил что «наследник будет, клянусь аргой». Но помогла ли клятва своей силой убедить отца? Он этого не знал и сейчас боялся проверять.

Но вот, печать сорвана, бумага с отвратительным шуршанием развернута, и на ней было всего несколько развязывающих руки слов: «Делай что хочешь. Та сторона не против»

Счастью Диомеда не было никакого предела. Волнение ушло, заменив все лишь жаждой действия…

Проснулся резким рывком и понял, что моя спина меня проклинает. Наверняка спал в позе креветки. Впрочем, это было не самое важное. На мне накинуто одеяло, а Келино нет на месте. Впрочем, прикинув все обстоятельства, понял, что вообще-то, обслуга, обязана вставать раньше. Стало даже интересно, чем они там занимаются. Все же и я немного успел побыть на их месте.

Впрочем, любопытство угасло так же быстро как и появилось. На первый план вышла проблема в виде ставшего сильно уже в районе груди гардероба. А одежда от Зенеллы была конечно, не откровенной, но точно чрезмерно простой для пупа земли, которым я стал. Не по чину носить. Один раз простят а дальше уже могут возникнуть вопрос у всех, включая даже моего «папеньку».

Так что да, у меня не было выбора — пришлось пойти мириться к Марии.

— Извини за все, я не хотела тебя обидеть и никак не предавала! — спорхнули с губ слова, стоило только достучаться до этой засони. Я вобщем то был вообще ни в чем не виноват, но чтобы облегчить жизнь пришлось сказать ей то, что она так хотела.

— Ой, да ладно тебе, не стоило за такое извиняться, это ты меня прости! — Говорила она одно, а в ее глазах было видно глубочайшее удовлетворение. Ну и спустя секунду я был нагло обнят ей. И наши груди, теперь соперничающие друг с другом в объеме, встали естественными препятствиями, которые больше не позволяли прижаться друг к друг слишком плотно без дискомфорта.

— Я тут не просто чтобы извиниться… Слушай, не одолжишь лифчик топик и толстовку?

Пришлось познакомится с таким явлением, как лифчик не по размеру в большую сторону. Постоянно было ощущение, что все напоказ. Неприятно, но что поделаешь — придется потратится на свою одежду, если хочу меняться с Марией без дискомфорта нужно подрасти еще.

И раздумывая о внезапных расходах и о том, что мне даже в чем-то понравилось подбирать в коллекции одежды Марии что-то, что подошло бы и мне, сам не заметил, как на моем пути вырос Диомед, а вокруг него — группка парней аристократов. На такое оставалось только вскинуть бровь, мол, че надо.

— Мира Лютоборовна-Опавская, согласна ли ты быть моей парой? — Произнес он с глубоким пафосом.