Заповедник снов

Глава 3.

Следует заметить, что переполох, который поднялся, когда в бочке из-под солений младший помощник повара нашел маленького дракона, советник позорно проспал. Это был тот редкий случай, когда он позволил себе всего лишь лишний час сна, а слуги, несмотря на небывалое происшествие, хозяина будить не посмели. Переполох унял дворецкий, резонно предположив, что хозяин всего лишь завел фамильяра. А отчего бы столь знатному господину, как их хозяин, и в самом деле не обзавестись таким полезным существом? Существо же смотрело на суетящихся вокруг людей столь умильно-печальными глазами, что даже самые недогадливые очень скоро сообразили, что найденыша обязательно надо накормить. Впрочем, в животе у насквозь пропахшего рассолом дракончика урчало не менее выразительно.

В результате советник, проснувшись утром, обнаружил полное отсутствие вчерашнего приобретения в пределах видимости и сиротливо валяющийся на полу тазик для умывания. Регди нахмурился, неприятно было признаваться в собственной оплошности, но он, вообще-то, довольно слабо представлял, что теперь должен делать с собственным фамильяром. Советник никогда не держал домашних питомцев, если не считать охотничьей собаки в юности. За собакой приглядывали опытные люди на псарне, и теперь он не слишком хорошо представлял, какие у него появились обязанности по отношению к дракону. Нет, советник не то, чтобы совсем не знал, что делать, знания его были весьма обширными, но, к сожалению, исключительно теоретическими.

В государстве, где фамильяры давно и прочно стали не только признаком высокого положения и достатка, но и частью культуры, считалось неотъемлемой частью хорошего образования прослушать обширный курс лекций о фамильярах. Так что эти лекции входили в обязательную программу обучения для юношей из аристократических семей. Но, впрочем, даже простолюдины и деревенские мальчишки, ни разу в жизни не видевшие настоящего дракона, знали о фамильярах достаточно много. Кто в детстве не зачитывался или, в крайнем случае, не заслушивался историями уличных сказителей о приключениях юного Зели Дарна и его лучшего друга дракончика Лило? Кто в юношестве не читал захватывающие приключенческие и детективные романы, в которых бравому главному герою в его приключениях всегда помогает сообразительный и ловкий фамильяр? Да что там говорить, даже в насквозь засахаренных женских романах, от которых самого Советника начинало кривить с первых строк, ловкие фамильяры часто носили юным девам тайные записки, помогали соединиться влюбленным сердцам, а также чудесным образом и весьма ловко спасали нерадивых любовников от поимки на месте преступления. Так что совсем ничего не знать о драконах, пожалуй, даже сложно. Но вот реального опыта обращения с животным эти знания, к сожалению, не дают совершенно.

Советник абсолютно не умел о ком-то заботиться, и сейчас этот досадный пробел в его образовании создал первую проблему. Фамильяр ночью куда-то сбежал, и Регди понял, что чего-то не учел. Где теперь искать шустрого зверька? Хорошо, если не выбрался из дому, а если, все-таки, выбрался? Тогда это могло грозить множеством неприятностей, начиная от проблем с легализацией, поскольку не все еще было готово, заканчивая подмоченной репутацией — от советника фамильяр сбежал, какой позор! — или перепродажей дракона. Конечно, запечатление разорвать нельзя, да и за похищение и перепродажу чужого фамильяра наказание не меньше, чем за браконьерство, но мошенников, готовых рискнуть, всегда хватает.

К счастью, забеспокоиться всерьез он в этот раз не успел, лишь начал машинально обдумывать, как поступить, если фамильяр все же сумел найти ночью путь на улицу. Однако появился дворецкий, по обыкновению помогающий хозяину с утренним умыванием, и принес пропажу, уже чисто отмытую и накормленную. Дракона тихо сидела на руках старого слуги и смотрела на хозяина невинными глазами младенца. Советник этому взгляду не поверил ни на грош, ему не раз доводилось видеть прожженных мошенников и интриганов, смотрящих такими же невинными глазами. Против ожидания, никакого протеста не последовало, когда советник решил запереть слишком активную дракону в клетку. Лишь честный взгляд сменился на печальный. Советник лишь мысленно головой качнул, глазищи у зверька большие и влажные, любое выражение демонстрируют четко и ясно, только вот эмоциями она играет слишком уж ярко. На такие дамские уловки он отучился попадаться еще, дайте боги памяти, лет в двадцать. Заодно напрочь отучившись доверять насквозь лживым придворным красавицам.

Как ни странно, пока Регди умывался и завтракал, дракона сидела в клетке тихо, только следила взглядом пристально и неотрывно, при всяком удобном случае стараясь посмотреть в глаза жалобно и укоризненно. Да и потом, поставив клетку в кабинете на край рабочего стола, советник не услышал от фамильяра ни звука, что его, несомненно, обрадовало. Работу никто не отменял, ни полугодовой отчет его величеству, который еще следует проверить в последний раз и кое-что подправить, ни написанных, но еще неотправленных писем, ни более объемную стопку еще непрочитанной корреспонденции. Впрочем, обрадовался советник рано, настороженная тишина и, более того, пристальный взгляд, который ощущался всей кожей, сильно мешали сосредоточиться. И если сам взгляд советник мог бы легко игнорировать достаточно долго, то ощущение нерешенной проблемы откровенно действовало на нервы.

А проблема, надо сказать, была не такой уж незначительной. Закономерно, что, прочно войдя в жизнь и культуру людей, драконы стали такой их важной частью, что выработались неписанные правила обращения с ними. И как водится, подобные неписаные правила иной раз бывают посильнее законов. Так, считалось плохим тоном выйти на улицу с фамильяром на поводке, а того хуже, в наморднике, совсем уж неприемлемым считалось причинять физический вред (некоторые глупцы считали побои воспитательными мерами). Это говорило о том, что хозяин животного настолько бестолков, что неспособен научить своего питомца простейшим правилам поведения. А еще любому понимающему человеку это говорило о том, что хозяин фамильяра не смог получить от него и трети полезных свойств, которые тот может дать при запечатлении. В условиях, когда и при разведении в питомниках фамильяры остаются своего рода роскошью и символом, даже, не богатства, а, скорее, принадлежности к некоему особому обществу, где ревностно следят друг за другом, подсчитывая, кому же фамильяр дал больше полезных качеств, и особым шиком можно считать попадание в список десятки лидеров, любое пренебрежение к этому существу будет осмеяно, и нерадивый хозяин вмиг прослывет неудачником. А среди аристократов репутация — это такая важная вещь, которая может повлиять едва ли не на всю твою жизнь, особенно, когда король — увлеченный драконолюб, куда там некоторым собачникам, готовым чуть ли не спать в псарне рядом с любимыми питомцами. Черно-синий Тиль имел свое законное место за столом Его Величества на званых обедах наравне с советниками и гостями. И посмей только кто-то на это место претендовать!

Советник со вздохом открыл клетку, хочешь, не хочешь, а ему придется учиться обращаться с этим существом. Воспитывать. И лучше, чтобы даже слуги не видели, что он держит фамильяра в клетке. Болтать им не запретишь, хоть увольнением грози, слухи, все равно, пойдут. А уж если они дойдут до Его Величества, можно и места при дворе лишиться. Но Регди совершенно не представлял, что теперь делать. Воспитание дракона сродни воспитанию ребенка, но детей у советника никогда не было, а если бы и были, он предпочел бы оставить ребенка на попечение нянек, уж они-то с этим справятся прекрасно. В данном случае это не годилось, фамильяр должен привязаться к хозяину, но не к постороннему человеку.

Как-то все это не вовремя сейчас. У советника совсем не было времени возиться с воспитанием дракона. У него, и так-то, была довольно насыщенная жизнь, зачастую не оставляющая времени даже на собственный досуг, а сейчас еще и прибавилась серьезная проблема, которую необходимо решить быстро, но, по возможности, скрытно. Регди до сих пор не знал, кто пытался его убить, наслав неснимаемое проклятие. Такая вот интересная ситуация — он понятия не имел, кому могло понадобиться убить его именно сейчас. Враги у советника, конечно, были, куда от них денешься при такой должности? Несмотря даже на то, что Его Величество Регди никогда особо не жаловал, хотя и уважал, в какой-то мере. За честность. Или, скорее, за то, что Его Величество считал честностью. Как прогрессивный монарх, он был убежден, что рядом всегда должен быть тот, кто не испугается в должный момент сказать правду в глаза. Советнику пришлось осваиваться с нелегкой и совершенно не свойственной ролью правдолюба. Не самое простое искусство — говорить нужную правду в нужный момент человеку, властному над судьбой целого государства, пусть не самодуру, да и умом не обделенному, но от этого едва ли легче. Скажешь не то и не тогда, и вместо королевских милостей однажды познакомишься с плахой. Предшественник Регди продержался на этой должности два года, пока не потерял осторожность от мнимой безнаказанности и не начал говорить неудобную правду. На плаху его, однако, не отправили, лишь сослали куда-то на окраину страны с обвинением в оскорблении королевской власти и запретом появляться в столице. Его Величество Арил II умел быть снисходительным. Когда ему это выгодно.

Регди занимал свою должность уже пятый год, и при дворе его не любили: за неуступчивый характер, за полное отсутствие подхалимства. Должность обязывает, кто бы еще из этих завистников подумал о том, насколько это непросто — изображать из себя королевскую совесть и тщательно просчитывать, за какую правду тебя, хоть и скупо, но похвалят (кто ж любит свою совесть?), а за какую ничего, кроме неприятностей, для себя не наживешь. И главное, не солгать ни словом, уж на такое у Его Величества чутье было просто звериное.

Советник сам не заметил, как, задумавшись, вновь вернулся к работе, читая и сортируя почту. Важное в одну стопку — прочитать, ответить немедленно, то, что может подождать — в другую, и самая маленькая стопка — всяческие глупости, вроде прошений от неких не внушающих доверия личностей и любовных записок от экзальтированных придворных дам, это и читать не стоит, на растопку пойдет. Свою почту он предпочитал разбирать сам, хотя давно мог бы нанять секретаря. Но посторонним советник не доверял, а из немногочисленных своих людей, заслуживших доверие, не было никого, кого стоило бы ради столь незначительного дела отрывать от куда более важных обязанностей.

От размышлений его оторвала сунувшаяся в очередное письмо любопытная драконья морда, чуть не пропоровшая короткими, но острыми рожками бумагу. За что между этих рожек и схлопотала щелбан.

— Не лезь, — строго велел советник, — все равно же ничего не понимаешь. — И тут же хмыкнул мысленно, поймав себя за разговорами с неразумным зверем. А с другой стороны, даже собаки в человеческой речи что-то понимают, а уж драконы куда как умней собак. В чем советник с некоторым изумлением и убедился, когда дракона вдруг стремительно метнулась по столу, схватила когтистыми лапками лист бумаги и перо, а затем начала им что-то увлеченно карябать, держа неловко и поминутно роняя кляксы. Спустя какое-то время бумага была быстро подсунута советнику под самый нос. Вглядевшись в неловкий рисунок, Регди порядком оторопел: несмотря на сильную корявость и множество клякс, на бумаге ясно и без напряжения угадывалась кривая рожица с ехидно высунутым языком.

"Художественным талантом мой фамильяр, уж, точно, не обладает", — с некоторой растерянностью подумал Регди.

Ночь в бочке прошла вполне благополучно, если, конечно, не считать рассола, в котором пришлось сидеть погрузившись чуть ли не наполовину и скуки. Единственный огурец я, естественно, съела, ибо за последние сутки ела всего лишь дважды — если считать ягоды в лесу и то, чем меня кормили похитители — и не сказать, чтобы досыта. Огурец, впрочем, проблемы не решил, но было хоть не так обидно оказаться в этой ловушке, все ж, какая-никакая, добыча.

Попытка выбраться, как и ожидалось, ни к чему не привела. Даже не смотря на то, что крышка, как потом выяснилось, закрылась неплотно, оставив небольшую щель. Об этом я догадалась, уловив в одуряющем запахе рассола тоненькую струйку свежего воздуха. Если тщательно присмотреться, эту щель даже можно было заметить, и не увидела я ее сразу лишь потому, что в кухне тоже было темно, и разница в освещении не была так уж заметна. Да только щель эта мне ничем не помогла: взлететь, как уже говорилось, места не хватило, а за гладкие стенки бочонка я просто не смогла зацепиться. Пожалуй, предположения о том, что я, вообще, смогу добраться до верха бочки, были излишне оптимистичны. Не с моими тупыми и не слишком длинными коготками, нет, если бы стенки бочки были из мягкой древесины и не такие гладкие, может, что и вышло бы. А так… а так я просидела до утра, пока крышка над моей головой не заскрипела, и в бочонок не сунулась чья-то лохматая голова.

Ой, что ж ты так кричишь-то, болезный? Можно подумать, страшное чудовище нашел. Были бы у меня уши, свернула бы в трубочку. Ужас-то какой, и почему у драконов все такое чувствительное? И слух, и обоняние, у меня, мало того, что от запаха рассола уже голова кружится, так от этого вопля еще и болит. Дальше возник совершенно нездоровый ажиотаж, создалось впечатление, что я тут очень редкая и весьма непростая зверушка. Одно радовало: обращались со мной бережно. Охали, ахали и показывали пальцами, но хотя бы этими же пальцами не тыкали и руками не хватали. Затем пришел немолодой седовласый мужчина со строгим лицом и буквально несколькими словами всех утихомирил. Но что неприятно, местный язык я по-прежнему не понимала. Довольно странное явление, получается, что понимаю я теперь только своего "хозяина"? Это плохо. Придется учить язык, а еще грамоту. Совсем замечательно было бы где-нибудь местный букварик раздобыть. Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что в качестве обычного домашнего питомца долго не протяну. Может быть, в чужом и непривычном теле еще можно как-то жить, но вот жить в отсутствии перспектив и возможности хоть какого-либо общения, точно, невозможно.

А пока что, за невозможностью объясниться с окружающими людьми, пришлось использовать мимику, которая, как ни удивительно, оказалась не только весьма выразительной, но и вполне для людей понятной. Это радовало. Во всяком случае, меня накормили, а вот затем начался процесс не слишком приятный. Меня решили вымыть, нет, я не была против, и запах рассола уже самой порядком надоел, и воду я люблю. Однако же холодная вода в тазике и речка — это две большие разницы, и грубая холстина, царапающая чувствительную чешую — ну, что за глупость, скажите мне, чешуя, а чувствительней кожи?! — это не слишком приятно. Счастье что при всей чувствительности моя чешуя оказалась достаточно прочной, рассол ее не разъел.

Затем меня отнесли к хозяину и вручили из рук в руки. Клетка была вполне ожидаема, я даже не пыталась сопротивляться, послушно позволив себя в ней запереть. Однако же перспектива в любой момент оказаться запертой в клетке меня совершенно не устраивала. Тут было два выхода. Сомнительный: попытаться стащить ключик, но вряд ли такой номер пройдет больше одного раза, да и тот не гарантирован. И второй… тоже сомнительный: попытаться объяснить человеку, что я, вообще-то, существо разумное и поддающееся обучению. Я, в общем-то, и так собиралась поступить подобным образом, тем более, что еще вчера выдала себя с головой, но вот тут до сих пор возникали некоторые сомнения. До какой степени следует демонстрировать свою разумность? Придерживаться выбранного вчера решения изображать сообразительного ребенка или следует показать чуть больше? А главное, каким образом продемонстрировать, что я не только разумна, но и, что гораздо важней, готова идти на контакт?

Раздумывая над этим вопросом, я тренировала на "хозяине" способность выражать свои эмоции взглядом. Так прекрасно подействовавшие на слуг взгляды им были проигнорированы. Человек равнодушно поставил мою клетку на край широкого письменного стола и, больше не обращая ни на что внимания, занялся своими делами. Что-то сосредоточено писал, время от времени, окуная длинное перо в чернильницу, просматривал какие-то бумаги, затем запаковал несколько исписанных листов в желтоватые, украшенные вензелями конверты, капнул некой разогретой над свечой массой на клапаны конвертов и поставил оттиск. Это сургуч или воск, а может, нечто, заменяющие их в этом мире?

Я совсем не ожидала, что меня внезапно выпустят из клетки. Подействовали жалобные взгляды? Эм… что-то не верится, этот человек не похож на того, кто из-за подобных мелочей меняет свои решения. "Хозяин", надо бы узнать, как его зовут, кстати, посмотрел на меня весьма задумчиво, весь его вид выражал некоторое сомнение, словно бы он никак не мог решить, что же со мной делать. С одной-то стороны, в клетке запереть — проще всего, а с другой, по какой-то причине, это нежелательно. Мне кажется, или этому человеку от меня что-то нужно? Ну, или очень хочется в это верить, потому что так, все-таки, спокойней. Я его, честно говоря, совсем не понимаю.

Мужчина, очень скоро забыв про меня, опять вернулся к своим делам. Стало скучно, но выбираться из клетки я немного опасалась, резонно предположив, что, если буду мешать, меня в ней снова запрут. Все-таки, не выдержав долгого бездействия, я рискнула осторожно сунуть любопытный нос в бумаги, собственно, лишь для того, чтобы посмотреть, на что похожи местные буквы. За что тут же получила по лбу. И меня осенило! Если говорить и писать я не могу, значит, надо рисовать! Неразумные животные рисовать не умеют. Ну, то есть, я, вообще-то, тоже не умею, но уж что-нибудь, хоть кривенько, изобразить смогу. Сказано — сделано, тело действует очень быстро, только подумать успевай. Единственно перо держать неудобно, лапы у меня почти как руки, да только пальцы коротковаты, и когти ощутимо мешают. А я, и так-то, невеликий мастер. Нарисовала, сунула под нос мужчине. Тот оторопел, затем высказался относительно художественного таланта.

Демонстративно поворачиваюсь к нему задом, мол, обиделась. На самом-то деле ничего подобного, смысл на правду обижаться? Но как ему еще дать понять, что я человеческую речь понимаю, а не только на интонации реагирую?

Меня примирительно погладили между рожек, а приятно, кстати, теплые человеческие руки по чувствительной чешуе. Жаль только, грубоваты они у него, мозолистые. Странно, и вроде бы, человек богатый, дом большой, прислуга. И работает, опять же, судя по всему, больше с бумагой и пером. Отчего мозоли? Ладно, отложим на потом. Сейчас общаться, уж как-нибудь. И выудить из этого человека хоть какую-нибудь информацию о моем статусе тут. Надо создать доверительную обстановку. Хм, получится из меня кошка? Разворачиваюсь к мужчине и, стараясь имитировать кошачье движение, трусь об ладонь. Намек был понят с первого раза, меня погладили и почесали под подбородком. А уж когда он сам жестами показал распластать по столу крылья и почесал у их основания, всякие умные мысли о налаживании контакта и общении вылетели из головы напрочь. Ох, я и не знала, что драконы способны издавать такие интересные звуки! Тихое и нежное курлыканье вырвалось из горла самопроизвольно. Какое это, оказывается, удовольствие — почесывание основания крыльев. Что-то именно сейчас мне вдруг очень понравилось драконье тело. И этот человек. Я его почти люблю, давай, чеши-чеши, не отвлекайся. Подождут твои бумажки.