Заповедная тропа

ГЛАВА 2

Владислав Бессмертный был невозмутимым, как горный склон. О его удивительном умении держать себя в руках ходили легенды и сочинялись баллады. Пост директора волшебного заповедника он занимал много лет, и за это время его ни разу не видели раздраженным или извергающим проклятия. Некоторые острословы считали, что глубочайший флегматизм господина директора напрямую связан с холодом его рук — якобы однажды зимней ночью этот чародей мирно умер в собственной кровати, однако утром восстал по звонку будильника и отправился на рабочее место. После этого его карьера пошла в гору — так как нежити глубоко плевать на проблемы теплокровных созданий, любые неудачи, потрясения и задания руководства воспринимались им без нервотрепки.

Эти домыслы, конечно же, были полной ерундой. Принадлежность Владислава Игоревича к миру живых подтверждал ежегодный медосмотр, а нервничал он довольно часто, только без криков и все тех же проклятий. В такие моменты внутреннее состояние Бессмертного определял его взгляд — такой холодный и тяжелый, что им можно было забивать гвозди и разламывать тектонические плиты. В такие моменты попадаться директору на глаза было опасно, ибо существовала вероятность, что спокойный и уравновешенный колдун спокойно и уравновешенно втопчет попавшегося на глаза подчиненного в линолеум или асфальт.

Умение Владислава Игоревича держать себя в руках в купе с прекрасными управленческими навыками вызывало у нас, сотрудников заповедника, ощущение, что худощавая спина Бессмертного — это каменная стена, способная укрыть нас от любого чудачества московского руководства. Когда же на следующий день после прибытия столичных проверяющих директор созвал нас на внеочередную летучку, многие (в том числе и я) шагали в административный корпус с твердой уверенностью — все будет хорошо.

Новость о том, что кому-то из номенклатурщиков пришла в голову гениальная идея пустить в заповедник туристов, разнеслась по заповеднику за несколько часов. Одни ребята этому возмутились, другие попросту не поверили. При этом всех несколько напрягло, что летучку господин Бессмертный назначил на семь часов утра.

У многих (в том числе у меня) в это время заканчивались ночные обходы территорий, а потому на совещание они явились прямо из леса — в спецовочных костюмах и сапогах. Я же еще и отчаянно зевала — ночка в этот раз выдалась хлопотная, а потому конкретно сейчас мне хотелось сделать только две вещи — принять душ и спрятаться под одеялом.

Директор встретил нас, находясь в приподнятом настроении. Когда мы уселись в кресла конференц-зала, он вкратце сообщил о прибытии ревизоров, отметив, что из-за бюрократического казуса, среди них оказался человек, ничего не знающий о волшебном мире.

— Ивану Цареву дано задание изучить заповедник и составить по нему несколько туристических маршрутов, — сказал Владислав Игоревич. — Я убедительно прошу вас быть с гостем вежливыми и не ставить ему препятствий.

В зале повисла тишина. Мы с коллегами дружно уставились на директора удивленными глазами.

— Прибытие Ивана Андреевичем стало для меня сюрпризом, — продолжал директор. — О том, что проверяющих будет трое, я узнал лишь позавчера вечером, а об особенной миссии господина Царева — еще позже. Вчера же у меня состоялся интереснейший разговор с руководителем магического отдела природоохраны, и он убедил меня, что пускать в наши края туристов никто не собирается.

По рядам прокатился вздох облегчения.

— Однако, есть некоторые обстоятельства, вынуждающие его просить нашей помощи, — Бессмертный обвел нас внимательным взглядом. — Коллеги, Иван Царев должен выполнить свое задание. Я прошу вас отнестись к этому с пониманием. Сегодня он будет проверять нашу документацию, а с завтрашнего дня приступит к осмотру заповедных зон. Если гость попросит вас провести экскурсию по той или иной локации, не отказывайте ему. Но помните: этот человек не знает, что имеет дело с магически одаренными людьми. Соответственно, ничто не мешает вам повесить на свои территории отворотные чары и водить господина Царева только там, где вы посчитаете нужным. Можете показать ему болота, рощи, грибные поляны — что угодно. Пусть составляет маршруты и пишет отчеты. По возвращении в Москву, все материалы, касающиеся нашего заповедника, будут изъяты, а с самим Иваном Андреевичем проведена работа по корректировке памяти.

— Почему бы не наложить на Царева чары прямо сейчас? — подал голос Глеб Иванович. — Сварить ему зелье из нечай-травы, пару ментальных картинок добавить — с лесом и с болотами, да угостить его этим зельем за обедом. Пусть до конца командировки в комнате сидит, отчеты свои сочиняет. От нечай-травы ему такие видения красивые приходить будут, никаких прогулок не надо.

Коллеги согласно закивали.

— Предложение, конечно, интересное, — согласился директор. — А только я, Глеб Иванович, на себя такую ответственность брать не стану. Прямое магическое воздействие на человека является не законным, и вам об этом известно. Одно дело скрыть от непосвященного драконов и русалок, и совсем другое — поить его галлюциногенным отваром. Коллеги, мы с вами — взрослые разумные люди. Давайте не будем ребячиться. Столичное руководство настоятельно просило войти в положение и слегка… м-м… подыграть нашему гостю. Его вовсе не надо заводить глубоко в лес или поднимать на горные вершины. Беглого осмотра локаций будет достаточно. Иван Андреевич — житель большого города и вряд ли привык к прогулкам по чащам и топям. Конечно, было бы прекрасно, если б нам удалось убедить его вовсе отказаться от идеи с туристами. Скажем, представить заповедник обычным лесом, на облагораживание которого требуется немало бюджетных средств. Если Царев заявит своему начальству, что у нас нет ничего интересного, это убережет его от стирания памяти, а нас — от другой подобной ерунды.

По рядам побежали шепотки. Сидевшая рядом со мной Алена поджала губы.

— Сколько времени господин москвич пробудет в наших местах? — подал голос орнитолог Слава Соколов.

— Не меньше недели, — откликнулся директор. — Он должен уехать обратно вместе с Ядвигой Барской и Макаром Сорокиным.

Шепотки стали громче.

— Владислав Игоревич, а как же форс-мажоры? Что, если Царев увидит кого-нибудь из обитателей заповедника? — поинтересовалась Венера Никаноровна Ягужевская — миколог, главный специалист по здешним грибным полянам. — Шило в мешке не утаишь — живности у нас много, и если она почует в лесу нового человека, непременно выползет с ним знакомиться. По крайней мере, мои мухоморы выползут точно. И я не уверена, что смогу их сдержать.

— А мои духи вообще по всему лесу шатаются! — выкрикнул из верхнего ряда Виталик Яровой, штатный некромаг заповедника. — И блудички тоже. У них сейчас сезон деления, они по вечерам под каждой елкой сверкают.

— Если Царев пойдет к озерам, то наверняка потревожит моих русалок, — громко заявила Алена. — А у них зимняя спячка на носу. Если их сейчас побеспокоить, они снова станут активными и уснут только к декабрю. Представляете, какой начнется бардак?

Бессмертный закатил глаза.

— Бардак, коллеги, — наша естественная среда обитания, — заметил он. — Мы в нем живем постоянно. Что же до ваших вопросов, у меня на них ответ один: показывать волшебных созданий Цареву нельзя. Как и любому другому человеку, не принесшему Клятву молчания. Соответственно, ваша прямая задача — не допустить их встречи. Каким образом это сделать, думайте сами. Вы профессионалы? Колдуны? Вот и проявите свои способности. Право, коллеги, разве это так сложно — отвести глаза одному единственному мужчине? Я понимаю, у многих из вас сейчас куча важных дел. Не случится ничего страшного, если вы отвлечетесь от них на час-полтора, чтобы определить, по какой тропинке проведете экскурсию, если господин Царев вдруг решит почтить вас визитом. И еще. Гулять по заповеднику Иван Андреевич будет не один. Нам необходимо выбрать ему провожатого, который будет следить, чтобы он не заплутал в чаще и не наткнулся на говорящего оленя или гнездо жар-птицы.

Я подняла руку.

— Разве его не буду сопровождать Сорокин и Барская? — спросила у директора.

— Нет, — покачал головой тот. — У них свои задачи. К тому же, Ядвига Марковна и Макар Евгеньевич во время своей работы должны свободно проходить в такие уголки заповедника, куда Цареву проход закрыт. Ну, так что, коллеги? Кто согласен поработать экскурсоводом?

Почти минуту в зале висела тишина.

— Давайте я поработаю, — снова подал голос Слава Соколов. — На моем участке сейчас затишье, отчеты я сдал. Могу пообщаться с дорогим гостем.

— Отлично, — кивнул Владислав Бессмертный. — Еще вопросы есть? Если нет, можете быть свободны.

Народ, продолжая перешептываться, потянулся на выход. Когда я проходила мимо директора, он осторожно тронул меня за плечо.

— Василиса, задержитесь на минутку.

Я махнула рукой обернувшейся Алене и вернулась обратно. Владислав Игоревич дождался, когда последний сотрудник заповедника выйдет из конференц-зала, после чего плотно закрыл дверь и подошел ко мне.

— Я правильно понимаю, что вы уже знакомы с нашим столичным гостем? — спросил Бессмертный.

— Да, — кивнула я. — Мы виделись вчера в избушке Глеба Ивановича. А что?

— Иван Царев спрашивал меня о вас и вашей работе. Он сказал, что ему хочется взглянуть на горы Змеиного хребта и, по возможности, на обитающих там животных. За неделю Иван Андреевич вряд ли успеет обойти весь заповедник, однако к вам он заглянет наверняка. Возможно даже, в первую очередь. Поэтому я прошу — подготовьтесь к этой встрече заранее. Попросите драконицу увести молодняк подальше в пещеры или хотя бы убедите не высовываться некоторое время из гнезда. При желании, можете укрыть его пологом тумана.

— Владислав Игоревич, к чему такие сложности? — удивилась я. — Я, конечно, попрошу Синеглазку на время отменить полеты, однако дольше пары дней ни она, ни дети, в гнезде не усидят. Да и зачем это надо, если Ивану после возвращения в столицу переделают память?

Директор глубоко вздохнул, а его взгляд стал задумчивым.

— Видишь ли, Василиса, — тихо сказал он, — есть вариант, что никто его память корректировать не будет. У меня ощущение, что Царева к нам отправили не из-за казуса, про который мне вчера вдохновенно рассказывали по телефону, а с какой-то иной целью.

Он плавно опустился в одно из кресел. Его прямые плечи непривычно ссутулились. Я же вдруг обратила внимание, что в черных волосах Бессмертного значительно прибавилось седины, тонкие морщинки на лбу стали глубже и заметнее, а его вечная худоба стала выглядеть болезненной. На самом деле, это было неудивительно — Владислав Игоревич не так молод, как может показаться. Мне это известно наверняка, потому как директор волшебного заповедника является давним другом моей семьи. Однако же в последнее время Бессмертный заметно сдал. Судя по слухам, которые ходят по нашему поселку, это связано отнюдь не с возрастом, а с какими-то внешними проблемами, кои ему приходится решать в одиночку.

— Что же это за казус такой, Владислав Игоревич? Я при всех спрашивать не стала. Постеснялась.

— Это не казус, а бред, — директор махнул рукой. — Вроде бы в министерстве произошла неожиданная перестановка кадров. Пришли новые люди, начали задавать неудобные вопросы. Пока готовился ритуал Клятвы молчания, оказались составлены и подписаны бумаги, по сравнению с которыми миссия Царева — полная ерунда. Теперь волшебный отдел стоит на ушах и в срочном порядке подчищает все эти чудеса и куралесы. Ты смотри, Василиса, никому об этом не говори. Это я тебе по-родственному рассказал.

— Нам Ядвига с Макаром вчера сообщили примерно то же самое, — заметила я. — Как по мне, ничего особенного в этом нет. Но вы считаете иначе, да?

— Я, мой дорогой ребенок, в своем кресле сижу много лет. За это время на моих глазах столько интересного произошло, что не дай Бог никому. Поэтому говорю совершенно точно: Царева к нам прислали неспроста. Есть у меня чуйка, что должен он найти или, наоборот, не найти у нас нечто такое, что так всколыхнет леса, поля и реки — мало не покажется. Держи ухо востро, Василиса, ибо думается мне, что поиски эти будут проходить преимущественно на твоей территории. Очень уж ты Цареву приглянулась. Неспроста это, Вася. Ох, неспроста.

К просьбе директора биологи отнеслись очень серьезно. Зачаровывать тропы ребята отправились в том же составе, в каком находились в конферец-зале — за исключением меня и еще нескольких человек, потопавших отсыпаться после ночной смены.

Улицы поселка в этот день были тихими и пустынными, хотя обычно бывает наоборот. Заповедник занимает внушительную площадь, сотрудников у него немало, и в заповедной деревеньке проживает больше трехсот человек, включая не только научных сотрудников, но и администрацию, бухгалтерию, отдел кадров, работников технической и хозяйственной служб, а также членов их семей. Что интересно, чародеями являются примерно две трети этих людей, остальные — посвященные, принесшие Клятву молчания.

Несмотря на то, что заповедник находится далеко от каких-либо городов (если мне не изменяет память, от нашего леса до ближайшего районного центра около двухсот километров, из которых половина — полнейшее бездорожье), в поселке созданы все условия, чтобы обеспечить сотрудникам более-менее комфортную жизнь. Так, у каждого из нас есть отдельный дом, причем, вне зависимости, от того, живет он в нем один (как я) или целым семейством — с супругом и детьми. Некоторые фанаты живой природы поставили свои избушки прямо в лесу. Таковых у нас двое — Глеб Иванович и Венера Никаноровна, в народе именуемая бабой Веней. Еще в поселке есть магазин с товарами повседневного спроса, медпункт, кафе-столовая, клуб с парикмахерской и собственным кинозалом и даже маленький детский сад.

Так как многие бытовые проблемы без труда решаются при помощи магии, жить в заповеднике весело и удобно. Даже вопрос с расстоянием до «большой земли» не может считаться такой уж проблемой — мы привыкли передвигаться порталами, а потому количество километров до городской ярмарки, торгового центра или модного ресторана, не имеет никакого значения. Правда, в заповеднике есть места, где открывать телепорты нельзя — например, на въезде, в вотчине Глеба Ивановича. При этом, ничто не мешает нам выйти за пределы волшебных земель, переместиться на окраину города, и уже от туда вызвать такси, отправиться на автобусную остановку или на телепортационную станцию — если понадобилось прогуляться в областной центр или посетить столицу.

Некоторые односельчане так путешествуют каждую неделю — чтобы навестить родственников или друзей. Другие и вовсе бегают в город несколько раз в день — чтобы отвести в школу подросших детей, а потом забрать их обратно.

Между тем, подобные прогулки — прерогатива ребят из административного корпуса или хозяйственной службы. У остальных на такие вояжи попросту нет времени. К примеру, я благополучно забыла, когда в последний раз выбиралась за пределы заповедника, ибо с прошлого лета работаю в режиме, близком к авралу, — с тех самых пор, как кто-то повадился воровать яйца жар-птицы.

Вот и сегодня, отоспавшись после ночных бдений, я приняла душ, проглотила тарелку кукурузной каши и большую чашку кофе, и снова отправилась в лес.

По пути заскочила к хозяйственникам — за зерном, а потом к роднику — за водой. Всем этим я намеривалась угостить Огневушку. Бедняжка всю ночь летала над лесом, надеясь быстрее отрастить новые перья, а потому почти не успела перекусить. Сидит теперь в гнезде, греет детей, а сама от голода и жажды страдает.

Добравшись до ближайшего силового узла, открыла портал и в следующую секунду шагнула на поляну жар-птиц. Защитный купол, которым я окружила прилегающую к гнезду территорию, негромко загудел — оповестил хозяйку, что к ней пожаловал гость. Надобности в этом было не много, потому как беспрепятственно проходить через него можем только Огневушка и я. На всех остальных, включая случайного зайца, лешего и даже директора заповедника, купол отреагирует воем сирены и парализующими молниями. И директору, и лешему, и зайцам об этом известно, а потому никто из них рядом с поляной жар-птиц не гуляет.

Огневушка встретила меня встревоженным клекотом. На угощение она внимания не обратила, зато эмоционально размахивая крыльями, начала рассказывать о том, что утром рядом с поляной кто-то ходил. Учитывая, что человеческой речью жар-птицы не владеют — их артикуляционный аппарат не приспособлен для столь сложной передачи звука, а телепатических способностей хватает лишь на передачу эмоций, общаться с ними не так уж просто. Вот и теперь меня накрыла волна из ярких чужих ощущений, от которых мгновенно заболела голова.

Огневушке ужасно хотелось пить, было некомфортно из-за полусменившихся перьев и до жутиков страшно из-за того, что незадолго до полудня охранные заклинания стали издавать легкий перезвон — так бывает, если в нескольких метрах от них появился чужак. Вариант, что чужаком могла оказаться белка, олень или кто-нибудь из сотрудников заповедника, жар-птицей сразу отметался. Она клювом чувствовала исходившую от него опасность, а потому была уверена, что неизвестный нарочно ходит кругами вокруг защитного купола — выискивает в нем слабые места, чтобы проникнуть через одно из них на заповедную поляну.

Тревога Огневушки была понятна. Прошлым летом она дважды лишилась кладки яиц, а заповедник остался без огненного молодняка, что по факту являлось едва ли не катастрофой.

Предпосылки этой самой катастрофы начались несколько лет назад, когда в лесу одна за другой стали погибать жар-птицы. Учитывая, что оседлый образ жизни ведут только самки этих волшебных созданий, мор начался именно среди них. Стоило самцам улететь в дальние дали, а их огненным подругам отложить яйца, как произошло что-то непонятное. Огневушки одна за другой начали слабеть, терять перья, а потом и вовсе умерли — без каких-либо видимых на то причин. Вместе с ними погибли птенцы, не успевшие впитать материнский огонь. Поддержать их магическим способом не было никакой возможности — жар-птицы умерли внезапно, яйца, как следствие, остыли, отнимая жизнь у едва завязавшихся зародышей.

В первый год эпидемии на небесные луга вместе со своим выводком отправились две жар-птицы, во второй — четыре. Гибель первых несушек ни у кого не вызвала опасений — по птичьим меркам эти дамы находились в почтенном возрасте, а потому их смерть казалась событием хоть и печальным, но вполне закономерным. Когда же в мир иной отправились крепкие молодые особи, я забила тревогу.

На полянах провели тщательную дезинфекцию, а оставшихся в живых самочек — слишком юных для гнездования — поместили в карантин. Потом, правда, пришлось выпустить их обратно в лес — все они были здоровы и сидеть взаперти категорически не желали. Исследование тел погибших сородичей также ни к чему не привело — природный огонь выжег следы неизвестной болезни, и причина смерти осталась неизвестной.

Жар-птиц в заповеднике всегда было мало, теперь же их существование и вовсе оказалось под угрозой, поэтому мне в прямом смысле пришлось контролировать каждый шаг этих суетливых созданий. Я с утроенным вниманием следила за их питанием, линькой, взаимодействием с другими обитателями волшебного леса. Все было хорошо ровно до тех пор, пока молодые самки не достигли репродуктивного возраста. Период гнездования совпал со смертью еще двух огневушек. Причем, в этот раз все оказалось не столь тихо, как в прошлые годы, — птицы умерли не от болезни. Их разодранные тела были найдены у разоренных гнезд — молодые матери погибли, защищая своих детей.

Тут уж случился скандал. Да какой! Я лично, грозясь спалить к чертовой матери весь поселок, поругалась с каждым коллегой, который, даже теоретически, мог в день трагедии забрести на поляны моих птичек.

Мотив для такого жуткого преступления у господ чародеев был железобетонный: скорлупа яиц жар-птицы состоит из чистого золота, а потому является лакомым куском для любителей легкой наживы.

Все сотрудники заповедника, за исключением тех, что находились в отпуске за тридевять земель, оказались подвергнуты сканированию памяти. И — ничего. Никто из них не был причастен к совершившемуся несчастью. Более того, ни у кого не имелось ни одной идеи по поводу того, кем мог быть предполагаемый преступник, ибо ни один волшебный зверь не мог столь жестоко расправиться с жар-птицами.

Да огневушки вовсе не подпустили бы зверя к своим гнездам! Что-что, а защищаться от хищников они умеют — так пыхнут жаром, что от врага ни рожек, ни ножек не останется. Здесь же птицы вступили с противником в бой, не применяя магию огня. Спрашивается — почему?

Ответа на этот вопрос нет до сих пор.

Мне пришлось еще раз обойти коллег и попросить прощения за напрасные обвинения.

Таким образом, в заповеднике осталась всего одна жар-птица. Почти весь прошлый год Огневушка, опасаясь повторить участь сестер, провела на моем плече. Мы вместе обходили лесные и горные дороги, вместе ели и даже спали — несколько раз она оставалась на ночь в моем доме. Однако с наступлением лета, когда к ней, единственной невесте заповедника, прилетели женихи, Огневушка проявила независимость и вернулась на свою поляну.

Чтобы всегда быть в курсе того, что с ней происходит, я повесила на птицу магическую сигналку. Возможно, именно благодаря ей она и осталась жива. Однако переполох в лесу все-таки случился. Спустя три недели после того, как Огневушка отложила яйца, кто-то похитил их из гнезда. Пропажа обнаружилась после того, как моя подопечная вернулась с прогулки — зародыши уже завязались, а потому жар-птица могла позволить себе ненадолго отлучаться к роднику или к кормушке с зернами.

Прочесав близлежащие заросли, я обнаружила кусочек золотой скорлупы неподалеку от дуба, на котором любили отдыхать местные орлы. Поэтому пропажу яиц списали на происки хищников.

Впрочем, в тот момент эта беда была поправимой. Так как самцы жар-птиц все еще летали по лесу, Огневушке удалось отложить яйца снова.

В этот раз будущие малыши пролежали в гнезде месяц, а потом тоже исчезли — теперь уж бесследно.

У меня же не осталось сомнений, что вор является человеком. Все сигналки, которые я поставила на поляне, неожиданно оказались неактивными. Отключить их мог только волшебник, а значит, злоумышленник все-таки прятался среди своих.

Я больше не кричала и не ругалась. Молча написала на имя директора докладную с просьбой разобраться в возникшей ситуации.

Владислав Игоревич снова инициировал всеобщее сканирование памяти, и снова оно не дало никаких результатов — коллеги были чисты, как младенцы. А заповедник в очередной раз остался без огненного молодняка.

Огневушка, конечно, переживала больше всех. Одному небу известно, о чем она думала на протяжении следующих месяцев, однако, сделав этим летом очередную кладку, жар-птица твердо решила сторожить птенцов до самого их появления на свет.

Порой в своих опасениях она переходила границы — ей повсюду мерещились хищники и злые колдуны, которые в мое отсутствие кружили вокруг ее гнезда и ждали удобного момента, чтобы украсть малышей.

Мне оставалось только ее успокаивать и твердить, что уж в этот раз с детьми все будет хорошо. Вот и сейчас я погладила обеспокоенную птицу по длинной шее, напоила свежей водой, насыпала в переносную кормушку зерна и пообещала, что непременно во всем разберусь.

Покидая поляну, еще раз обошла защитный купол, кое-где обновила ослабшие чары.

И вдруг замерла.

Рядом с тропинкой, на мягкой лесной подстилке виднелась вмятина, напоминающая след от каблука чьего-то ботинка или тяжелого сапога.

Я огляделась по сторонам, прислушалась. Вокруг по-прежнему не было ни души. Я встала на колени и аккуратно сняла с отпечатка магический слепок. Пусть будет. На всякий случай.

Долина драконов, как и всегда, встретила меня атмосферой спокойствия и умиротворения. Уже на подходе к высокой каменной арке, за которой начиналось предгорье Змеиного хребта, были слышны грохот, вопли и визг, от которых по земле бежала мелкая, но вполне ощутимая дрожь.

Я поспешно нырнула под каменный арочный свод — чтобы в следующую секунду отпрыгнуть в сторону от летевшего мне в голову камня.

Причина беспорядка обнаружилась сразу, как только я убедилась, что моим жизни и здоровью ничто не угрожает: из небольшой расщелины ближайшей скалы, примерно в трех метрах над землей, торчали две тонкие когтистые лапы, чешуйчатый хвост, покрытый крошечными пуговками будущих шипов, и трогательное бело-розовое пузико. Вместе с лапами и хвостом пузико билось в расщелине, пытаясь выбраться на свободу, а откуда-то изнутри горы доносился натужный рассерженный вой. Каждый удар по скале сопровождался небольшим камнепадом.

Рядом с пузиком, визжа не то от восторга, не то от беспокойства, летали два темно-зеленых дракончика. Время от времени они хватали зубами бьющиеся о камни лапы и хвост и изо всех сил тянули в разные стороны. От этого их застрявший собрат начинал выть громче и рассерженнее.

Неподалеку на жухлой октябрьской травке возлежала драконица — большая, изящная, с блестящей изумрудной чешуей и восхитительными глазами цвета весеннего неба. Подперев голову когтистой лапой, она с интересом наблюдала за детьми, не делая ни малейшей попытки вмешаться в происходящее действо.

— Развлекаешься, Синеглазка? — поинтересовалась я, подходя к драконице вплотную.

«А что еще остается? — раздался в моей голове тихий мелодичный голос, похожий на перезвон серебряных колокольчиков. — Спрячься за моим крылом. Не дай Небо, зашибут тебя очередным валуном».

Я беспрекословно отошла ей за спину.

— Неужели тебе их не жаль?

«Мне жаль. Но не очень. Я трижды сообщила этим авантюристам, что щель слишком узкая, а потому голова с крыльями в ней непременно застрянут. Кто-нибудь мне поверил? Кто-нибудь меня послушал? Нет. Эти мальчишки учатся исключительно на собственном опыте. Что ж, теперь они знают, что любопытство способно принести неприятности».

— Ты могла бы легко вытянуть Огонька наружу.

«Могла бы, но не стану. Думаю, он вот-вот догадается, что нужно не орать, а сложить крылья, немного наклонить голову и выбираться из дыры не рывком, а медленно и осторожно. Новый опыт, Василиса. Теперь дети знают, что поступки влекут за собой последствия. Это называется воспитанием».

Я посмотрела на дракончиков. Они продолжали вопить, однако теперь двое перестали рвать лапы третьему и принялись биться лбами о камни, очевидно, надеясь, сделать щель шире.

— Мальчиков воспитывать непросто, — задумчиво сказала я Синеглазке.

«Поверь, с девочками было не легче, — серебряный голос в моей голове стал насмешливым. — Хотя головы они куда зря не совали. О… У тебя обеспокоенный взгляд. Не волнуйся, дорогая, с ребятами ничего не случится — я здесь, и в случае необходимости сразу же приду им на помощь. Пока же малыши заняты, у нас есть время поболтать. Ты, Василиса, к нам забежала, потому что соскучилась? Или принесла какие-нибудь новости?»

Я улыбнулась и легко погладила чешуйчатое Синеглазкино крыло.

Общаться с драконами гораздо легче и интереснее, чем с жар-птицами. Интеллект и мировосприятие этих потрясающих созданий не только схожи с людскими, но и в чем-то его превосходят. У меня много знакомых, немало родственников и хороших друзей, однако ни один из них не может сравниться с Синеглазкой в мудрости, деликатности и простоте общения.

Впрочем, есть подозрение, что эта двухсотлетняя драконица воспринимает меня не как сотрудника заповедника или даже приятельницу, а как одного из своих детенышей — только подросшего и вылетевшего из гнезда во взрослую жизнь.

Вообще, у драконов отношение к потомству не такое, как у людей. Если мы можем холить своих детей до самой смерти, то у летающих ящеров родственные связи обрываются, когда молодняк достигает десятилетнего возраста. К этому моменту дракончики уже умеют летать, добывать себе пищу, самостоятельно строить гнезда, да и по размеру едва ли отличаются от родителей.

Ребята считаются взрослыми, а потому улетают из дома и больше не возвращаются. Самое забавное, что половая зрелость у них наступает лишь годам к двадцати, а первое потомство появляется не раньше сорока-пятидесяти лет, когда дракон выбирает себе пару. При случайной встрече с родителями ни одна из сторон не высказывает особого восторга — у каждого теперь своя жизнь, и другому в ней места нет.

Не скажу, что являюсь таким уж экспертом по части драконов — за время своей биологической практики я общалась лишь с тремя взрослыми особями, однако заметила, что Синеглазка значительно от них отличается. Главным отличием было именно отношение к детям. Она их обожает всем сердцем. Родись она человеком, стала бы лучшим в мире воспитателем детского сада или самым добрым и понимающим учителем.

Расставание с сыновьями и дочками Синеглазка всегда переживает тяжело. Шебутные крылатые мальчишки — ее третий и, скорее всего, последний выводок. Когда Ветос, ее муж, возвращается домой после дальних полетов, она непременно спрашивает, не встречал ли он по пути кого-нибудь из их повзрослевших детей. А потом с жадным интересом слушает его рассказы.

Я думаю, старый дракон попросту сочиняет эти истории, чтобы порадовать жену. Ее неугасающей любви к улетевшим отпрыскам он не понимает и не разделяет, однако ему очень важно, чтобы у Синеглазки было хорошее настроение. Для этого Ветос готов хоть каждый день говорить о том, как удачно устроились в жизни их сыновья и дочки.

Синеглазка безоговорочно верит каждому его слову. А я — нет. Драконов в мире осталось очень мало, гораздо меньше, чем тех же жар-птиц. Потомство в их гнездах появляется раз в несколько десятилетий, да и то не более трех яиц за раз. Подросший молодняк нередко гибнет от инфекционных болезней, поэтому всех ящеров давно разобрали по волшебным заповедникам. Правда, драконам разрешается между ними мигрировать — чтобы отыскать удобное место для будущего гнезда, наладить социальные связи, выбрать пару или просто размять крылья, однако они пользуются этой прерогативой не очень охотно. За исключением молодых, конечно. Те предпочитают жить отдельно от родителей, а потому улетают на соседние территории и уже там оседают на долгие годы.

Ветос никогда не путешествует дальше последней гряды Змеиного хребта, а потому вероятность встретиться с кем-нибудь из детей, совсем не высока. Наверное, Синеглазка это тоже понимает, но ей нравится верить, что муж все-таки сумел с ними повидаться.

Меня Синеглазка с первой же встречи ненавязчиво взяла под свое крыло. Ее деликатность вызывает восхищение. Она признает меня взрослой и самостоятельной, однако будто бы видит во мне одну из своих дочерей, — девочку, которой нужно помогать добрым словом или мудрым советом. Возможно, дело в том, что мы с ней принадлежим к одной и той же стихии — драконица умеет извергать огонь, а я владею его магической силой.

— В заповеднике случилось небольшое происшествие, Синеглазка, — сказала ей. — К нам приехали столичные гости. Среди них есть человек, который уверен, что драконы бываю только в сказках.

Следующие десять минут я подробно рассказала о встрече с Царевым, распоряжении Бессмертного и предположении, что мою территорию будут рассматривать первой.

Пока я говорила, случился еще один камнепад, в результате которого к моим ногам кубарем прикатился чуть помятый зеленый дракончик с трогательным бело-розовым пузиком. Я подняла дракончика с земли и продолжила говорить, покачивая малыша в своих руках, как в колыбели. Огонек довольно пыхтел, его братья сидели рядом и внимательно меня слушали.

— Как тебе это нравится? — спросила я у драконицы, когда рассказ подошел к концу.

«Никак не нравится. Чудно это все. И явно притянуто за уши. Но я тебя поняла, Василиса. Завтра мы улетим в верхнее гнездо. Ты ведь понимаешь, девочка, дольше недели оставаться там мы не сможем».

— Дольше и не надо, — улыбнулась я. — Спасибо, Синеглазка.

«Не за что. Скажи лучше, что ты будешь делать с саламандрами?»

— А что с ними делать? На прошлой неделе они залегли в спячку.

«Вовсе нет. Сегодня утром мы с детьми видели трех ящериц, которые грелись на солнышке. Представляешь, как будет смешно, если твой Иван Царевич увидит на камнях живые огни?»

Господи… Еще и саламандры!..

— Иван не Царевич, а Царев, — устало поправила я. — И он не мой, он свой собственный. Где, говоришь, вы видели ящериц?

Саламандры действительно не спали. Оставив драконов резвиться в долине, я поднялась на небольшой утес, и обнаружила их на первом же пригретом октябрьским солнцем валуне. Ящериц было много, пятнадцать или семнадцать штук. Очевидно, хорошая погода, установившаяся после затяжных дождей, пробудила особей, не успевших впасть в анабиоз.

Что ж. С этими ребятами договориться точно не удастся, а значит, экскурсию для Царева надо проводить в каком-нибудь другом месте.

Над моей головой громко крикнула птица. Подняла голову и увидела ястреба, который, нарезал в воздухе круги.

Я помахала ему рукой. Ястреб спланировал вниз и, ударившись об камень, превратился в доброго молодца в берцах и коричневом спецовочном костюме.

— Привет, Слава, — улыбнулась я нашему штатному орнитологу. — Как дела?

— Так себе, — он махнул рукой. — Вот, летаю, рассматриваю угодья, которые стану показывать господину москвичу. Ты уже решила, где он будет гулять?

— Я в процессе.

— Поторопись, ладно? Раньше четверга мы к горам, конечно, не придем, однако ж затягивать с чарами все-таки не стоит.

— Не раньше четверга? — удивилась я. — Мне казалось, Змеиный хребет Иван захочет посмотреть первым.

Соколов закатил глаза.

— Знаешь, Вася, его желания меня не слишком интересуют. Мы на своем собрании дружно упустили из внимания один немаловажный аспект. Каким образом мы с Царевым по заповеднику передвигаться-то станем? Территория у нас огромная, а тропинки узкие, пешеходные. Телепортом его ни к горам, ни к озерам не проведешь, а ногами ходить — до китайской пасхи не управишься.

— И как быть?

— А так. Я заповедник облетел, с ребятами посоветовался. Решили, что попросим техников в нескольких силовых узлах мини-порталы установить. Они в прошлом году такие штуки для оленей монтировали. Помнишь?

Конечно, помню. Тем летом оленям потребовалось сменить кормовую площадку, а ближайшая из них находилась примерно в пятнадцати километрах от предыдущей. Чтобы рогатые по пути к сочной листве и вкусным веточкам случайно не наелись дурман-травы или еще каких-нибудь волшебных растений, для них установили мини-порталы — высокие арки, по виду напоминающие деревья с переплетёнными кронами. Воздух в арках был прозрачным, без характерных голубоватых огоньков, а потому животные проходили через них смело, не подозревая, что одним шагом преодолевают десятки километров.

— На монтаж арок потребуется не меньше суток, — продолжал Слава. — Поэтому завтра я Царева далеко не поведу. Погуляем рядом с поселком, к Глебу Ивановичу зайдем. Быть может, навестим бабу Веню. Кстати. В той части леса находится еще одна твоя территория, с жар-птицами, кажется. Не забудь и ее чарами укрыть. Нам наверняка придется проходить мимо нее.

— Послушай, Слава, — я подошла к Соколову ближе. — Тут такое дело. Сегодня рядом с поляной Огневушки я обнаружила след чьей-то обуви. Судя по всему, похититель золотых яиц снова вышел на охоту.

Брови орнитолога взлетели вверх.

— Да ты что? — изумился он. — Слепок сделала? Покажи!

Я взмахнула рукой, и перед нами зависла увеличенная проекция отпечатка каблука грубого мужского ботинка. Соколов рассматривал его почти минуту, а потом коротко хохотнул.

— Ну, ты, Васька, даешь! Это ж мой каблук!

— Твой?!

— Конечно!

Слава поднял левую ногу и продемонстрировал подошву своего берца.

— Точно, твой, — согласилась я. — Выходит, это ты сегодня в полдень ходил возле Огневушкиной поляны?

— Разумеется, я. Говорю же, тропы выбирал, по которым Царева водить стану. А ты — похититель.

Соколов укоризненно посмотрел на меня, а потом рассмеялся. Я пожала плечами и движением руки развеяла проекцию.

— Со всеми этими похищениями и проверками недолго параноиком стать, — буркнула я.

— На самом деле ты — молодец, — отсмеявшись, серьезно сказал Слава. — Бдительность — прежде всего. Не переживай, Василиса. Проводим московских гостей восвояси, и все будет нормально.