ГЛАВА 8 РОССИЯ — КРЫМ

Июнь 1855.

Великий князь Константин Николаевич одним из первых в империи получил сообщение о приведение приговора вынесенного в Бахчисарае в исполнение. А он не был до конца уверен, что, Александр решиться на это. Полагал, что, фигуранты получат сроки, их лишат званий, наград, дворянства. Их лишили этого, и жизни тоже. Причём сразу десять человек!!! Для России даже после декабристов это по сути гекатомба. И Александр сам присутствовал на казни. От начала до конца. Ещё и устроил целое действо. Генералитет, офицеры Крымской армии и Севастополя, тысячи солдат и матросов, оглашение приговора на четыре стороны, журналисты, заснятие казни на дагерротипы.


«Да, брат, стал другим, — стоя у окна думал Константин Николаевич. — Это непреклонное требование борьбы с коррупцией, как он называет казнокрадство, злоупотребление, мздоимство. Он прямо одержим этим. Это похоже на… опричину. Любой может по сути выкрикнуть: «Слово и дело государево». И его сведения примут к рассмотрению. Такого наверно не было со времён, деда. Императора Павла. И Александр явно решил его превзойти. Точнее уже это сделал, и отца тоже».


Пока великий князь не мог сказать себе, что, он полностью поддерживает брата в этом. Хотя, когда, на заседаниях правящего триумвирата озвучивали суммы, которые теряла казна от этой самой коррупции. Имена, титулы и должности к этому был причастен. Он начинал понимать своего брата и императора. Прежде как императора. И тоже приходил к мысли, что если не победить, то, уменьшить коррупцию можно только вот такой опричниной. Хотя бы страхом возможной каторги, конфискации и эшафотом приостановить, взять под контроль и начать прижигать отрубленные головы этой гидре. Одновременно таким образом чистить авгиевы конюшни. Другими способами никто ещё в истории в борьбе с коррупцией не достигал значимых успехов.


Иога́нн Лю́двиг Ге́нрих Ю́лий Шли́ман с каждым днём всё больше скучал по своей родине, настоящей родине, Мекленбурге. Тепло вспоминал о годах, прожитых в Голландии. В России, подданство которой он принял ещё в 1847 году, ему же наоборот нравилась с каждым днём всё меньше и меньше. Хотя именно здесь его дела окончательно пошли в гору и он стал богатеть. Здесь же наконец женился на Лыжиной Екатерине Петровне, удачно во всех отношениях. Но, детей ещё не было. Когда началась война его дела вообще пошли в гору. Используя свои широкие связи в России, Европе и США он на войне, как и многие другие делал деньги. Большие деньги. Он торговал серой, селитрой, свинцом, оловом, железом и порохом. Основными его контрагентами стали Военное министерство, Санкт-Петербургский арсенал, Охтенский пороховой завод и Динабургский арсенал. Только в один день — 3 июня 1854 года — он поставил Военному министерству 1 527 слитков свинца. А после чудесного спасения от пожара своего груза на 150 000 гульденов в порту Мемеля. Он окончательно поверил в свою удачу.


Не гнушался он и ещё более легкими деньгами. Большими деньгами. Поставлял в армию форму, обувь и прочее, при чём дрянную, купленную им за дешёво но, цену за это брал настоящую. Получал большие прибыля. Во время войны его месячный оборот достиг миллиона рублей. А, чтоб и дальше так было, делился с кем следовало и смазанный механизм и дальше работал исправно. Когда царём стал Александр Николаевич, он, уже долго живя в России, опасался, что новая метла начнёт мести по-новому. Поговорил с нужными людьми, они его успокоили, всё будет, как и раньше. И вот, теперь он, Генрих Шлиман, купец первой гильдии, миллионщик, с каждым днём всё больше и больше скучал по своему Мекленбургу. Причина такой тоски, был обман. Его просто, как говориться в России нае…ли, эти самым нужные люди. Поэтому он уже вторую неделю тосковал по своей настоящей родине… в Петропавловской крепости.

В тюрьме ему не нравилось, хотя у него была теплая, сухая камера и еду он получал вполне сносную. Надежда на то, что его из узилища вытянут его деньги и связи, стала тускнеть, когда ему вежливый следователь, сообщил, что сидит он как раз в том блоке, где и декабристы. И уточнил, что именно те, которых повесили. Потом начал называть имена с кем и когда он, Шлиман, проворачивал сделки, называл суммы убытков для казны. Следователь же давал ему газеты, где, шли официальные сообщения об арестованных, имена, должности, о процессах над ними. Некоторых он знал лично, кого-то шапочно и заочно. Свет в оконце, окончательно закрыло собой сообщение о казни десяти человек в Бахчисарае. Казнённые занимали очень большие должности в армии. Но, им всё равно накинули петлю на шею и вздернули как обычных уголовников. А ведь ему предъявляют обвинение в нанесении ущерба казне, которого вполне хватает для того, чтоб он тоже поднялся на эшафот. При этой мысли его пробил пот и ему стало немного дурно. Генриху Шлиману стало ясно, что, его точно теперь никто не спасёт и не прикроет. Кроме него самого. Поэтому на следующий день на вопрос следователя: «Господин, Шлиман вы надеюсь приняли правильное решение?» Он без колебаний сказал: «Да». После этого в течение нескольких часов называл имена, суммы, снова имена, описывал комбинации, махинации. На память он не жаловался. Он уже знал более десяти языков. И собирался учить древнегреческий. Так прошло ещё несколько дней. Он говорил, помощники следователя записывали. После этого он подписал все поданные ему бумаги. В том числе и о том, что, он возвращает наворованные суммы, добровольно компенсирует нанесённый казне моральный урон не извинениями, а гульденами. И бумагу от том, что со своего согласия берёт на себя обязательства работать теперь, так сказать на Россию. Изучение древнегреческого пришлось отложить. Нужно было заняться более насущными делами. Спасать свою жизнь и состояние.


Вскоре деловое сообщество узнало, что купец первой гильдии Генрих Шлиман, миллионщик, выздоровел после болезни и с новыми силами принялся делать деньги на войне. Кроме поставок для армии, он начал искать выходы на Карла Сименса, одного из братьев уже известных Сименсов. Так же металлургов Якоба Майера, Круппа, паровозостроителя Аугуста Борзинга, Франца Антона Эгелльса, Луиса Щварцкопфа, которые по-крупному занимались машиностроением. И вполне могли стать конкурентами Борзингу. Шлимана казалось после болезни интересовало всё. Химия, удобрения, электричество, оптика, производство часов, станков, сельхозтехника и само сельское хозяйство. В этом же направлении Шлиман развил деятельность в Голландии и США, где тоже имел неплохие связи и репутацию как успешный делец. Он кстати обратил внимание, что несколько его знакомых крупных коммерсантов, тоже занимавшимися поставками и подрядами для армии, так же «болели» некоторое время, и выздоровели. Кто-то только начал болеть. А кому-то ещё только это предстояло. Но, об этом он предпочёл умолчать.

«Да, новая метла и впрямь начала мести по новой. И лучше стать прутиком в ней, чем мусором, который она будет сметать», эта мысль пришла Генриху Шлиману, тогда, когда он вылезал из казённой кареты ночью, которая привезла его к дому. И эту мысль он держал у себя в голове всю свою оставшуюся жизнь.


Граф Пётр Андре́евич Клейнми́хель с раздражением бросил на стол свежую газету. Прочитанная им новость в передовице ему очень не понравилась. Больше чем те, которые сообщали о новых арестах лиц, уличенных в казнокрадстве и злоупотреблениях. Коррупции, как всё чаще писали в газетах. И он вдруг почувствовал, что, в глубине сознания, бессознательно шевельнулось это чувство, практически забытое им в последние годы… страх. Он сел и стал размышлять. «Десять человек сразу. В том числе генералов. Через три месяца после получения власти. Переплюнул отца. Да, и не только его. Эти комиссии, комитеты, жандармы. Как заводные ищут, роят, вынюхивают, арестовывают. Приговоры военно-полевые суды выносят, как говорят в России, как пирожки пекут. И какие приговоры! Лишают дворянства, наград. Причём и совершеннолетних детей осуждённых. Меньше пяти лет каторги не дают, в солдаты отправляют. И в добавок к этому возмещение ущерба и конфискация! Такого от цесаревича никто не ожидал. И главное он понимает, что ему сейчас можно так делать. Его за эти аресты и приговоры полюбили. А после победы под Керчью, он теперь в России больше чем царь. Он для многих стал и впрямь помазанником Божьим. Хорошо это или плохо пока неизвестно». Невесело усмехнулся граф Клейнми́хель, и распорядился принести себе чая. Попивая отличный чай, доставленный из Англии он продолжил прокручивать сложившуюся ситуацию. «Александр резво взял. И он, судя по его действиям неуправляем. А где он остановиться? А если «Die katze lässt das mausen nicht(Кошки не останавливаются перед мышами)»? Ведь зная Александра, ему наверняка нравиться быть, — «Der Hecht im karpfenteich sein (Быть щукой в ​​пруду с карпами)». Под Меньшикова, Чернышева уже капают. Это мне сообщили точно. И некоторых людей, имеющих отношение ко мне, коснулись вскользь. Случайность? Или пробуют и против меня? Мельников наверняка, в стороне не остался. Он сейчас в фаворе. Вывели за штат ведомства и дали полномочия и средств как у меня. Нет! Александр, не посмеет!!! Генерал Затлер хоть и был далеко не последним чином в армии, но, МНЕ, всё же не ровня. А Меньшиков сам виноват, надо было лучше воевать. А я слишком много знаю секретов императора Николая. Но, текущие дела привести в порядок. Как говориться: «Береженого, Бог, бережёт». Довольный собой, уже уверено вновь усмехнулся граф Клейнми́хель, и распорядился срочно вызвать к себе своих помощников по своему ведомству. А был он немного не мало главноуправляющим путями сообщений и публичными зданиями. Очень немаленькая должность для огромной России, с её бедами.


Новость о казни в Бахчисарае шла по России как цунами, стремительно и по нарастающей. Нельзя было сказать, что она была людям не по душе. Она очень многим нравилась. Как не странно и кощунственно бы звучало, но, смерть казнённых давало простым людям… надежду. Да, да надежду. Надежду на СПРАВЕДЛИВОСТЬ. «Да воздастся каждому по делам его», эту цитату из Библии много раз слышали все. От высокородных князей, до самих темных крестьян, которое до сих пор веруют в Бога, через причудливое сочетание православия, язычества и местных поверий. И вот теперь, когда Россия всколыхнулась о небывалой новости об этом выражении вновь вспомнили все.


— Тихон, слыхал новость?

— Каку сосед?

— Да, ты што не знаешь!

— Нет? В поместья, что случилось?

— Какой там. Хенералов казнили!!!

— Да, ну!!! За, что?

— Как за что? За, то, что супротив государя пошли. И воровали окаянные, без совести. Будто креста на них не было.

— Заступился значит, царь за простой народ.

— Да. Сподобил, Господь, царя на благое дело.

— Может после войны легче жить станет?

— Дай, Бог.

— Да. И пусть пошлёт государю здоровья и сил.

— Ну бывай, Тихон. Пойду куме новость расскажу.

— Куме, говоришь? Пока Никодим в поместье уехал?

— Ты, зря, то не болтай! Я просто новость рассказать.

— Поэтому рубаху чистую одел и бороду расчесал?

— Да, ну тебя. Всё, будь здоров.


От новости о казни больших чинов в головах, душах подданных Российской империи, у многих появилась, возродилась вера, надежда на справедливость, в других боязнь и страх, у кого растерянность, а у некоторых злоба и ненависть. И надежда у них всех была разная. Одни верили, что это только начало, другие, что отгремит война и на этом всё закончиться. Каждый надеялся и верил в своё. В то, что было ему ближе и нужней.

Оме́р Лютфи́-паша́, думал, и при это поймал себя на мысли, что опять это делает на своём родном, сербском языке. Ведь он был сербом, Михаилом Латасом. Хотя это было так давно, что он уже и начинал забывать об этом. Но, иногда, когда, погружался в глубокие раздумья, его родной язык напоминал ему, кто он был по рождению.

Из-за отца, проворовавшегося на службе, он был вынужден был вынужден эмигрировать из Австрийской империи в Боснию, в город Гламоч, откуда он вскоре переехал в Баня-Луку, в поисках заработка на жизнь.

В Баня-Луке, по рекомендации своего мусульманского начальника, принял ислам и взял имя Омер (Омар). Через два года отправился в Видин. Там он был учителем рисования детей командира крепости, который был доволен его работой и рекомендовал Омера в Стамбул. С этой рекомендацией Омер стал первым преподавателем черчения в Османской военном колледже, а затем учителем шахзаде (наследник престола) Абдул Меджида. Далее Омер Латас попал в адъютанты к Войцеху Хшановскому, преобразователю турецкой армии. Поляку, который будучи в чине капитана русской армии принимал участие в русско-турецкой войне в 1828–1829 годах. Во время польского восстания 1830 года встал на его сторону. После восстание перешёл на службу к англичанам. Трижды прибывал в Османскую империю, и находился в ней в качестве военного советника. Омер-паша и Хшановский были похожи в том, что оба служили врагам своего народа. Может это им где-то помогло сблизится. И Хшановский сделал Омеру-паше протекцию. Его карьера пошла в рост.


А после вступления в 1839 году Абдул Меджида I на престол Омер Латас получил титул полковника.

В войну 1839 года против Мухаммеда Али Египетского Омер-паша дослужился до чина генерал-майора.

В 1840 году подавил восстание в Сирии, в 1842 году занимал пост главы эялета Триполи (Ливан). Отличился при подавлении восстания в Албании 1843–1844 годов, в 1845 году — снова в Сирии, в 1846 году боролся с мятежниками в Курдистане. Проявив себя успешным военачальником и доказав свою преданность империи османов, Омар-паша, в достаточно молодом возрасте, получил чин мушира (маршал).

На Балканах Омер-паша отличился тем, что сломил сопротивление боснийских беев, которые противились реформам султана и сформировали в Боснии и Герцеговине сильную оппозицию. В мае 1850 года султан послал Омер-пашу, своего верного пса, в Боснию подавить восстание. Он это сделал быстро и решительно, утопил восстание в крови, арестовал основных вожаков, в том числе, Али-пашу, который был убит подкупленным своими же охранником в марте 1851 года.

В заключение попало около тысячи ага и беков, а около четырёхсот в цепях были отправлены в Стамбул. После этого Босния успокоилась, а феодальные отношения беков и ага с султаном были навсегда уничтожены. С тех пор Омер-пашу стали называть в Боснии «даур-паша» и величайшим врагом местной знати.

Когда в 1852 году произошел конфликт между Портой и непокорным черногорским князем Даниило I. Омер-паша бы отправлен туда. Ему было поручено верховное командование турецкой армией, действовавшей против черногорцев. Но, особых военных успехов в 1852 году достигнуто не было. Бывшие единоверцы, оказывали умелое и упорное сопротивление. Тогда, он решил удушить блокадой их и их страну. К январю 1853 года маленькая и упрямая Черногория была взята в кольцо окружения, которое постепенно стало сокращаться, успех уже был рядом. Но, дальнейшим действиям помешало посредничество Австрии и России. Омер-паша с армией был отозван.


Встречался Омер-паша и с русскими. В 1848–1849 годах принимал участие в совместной с Россией оккупации Дунайских княжеств, в ходе которой в 1848 году отличился при занятии Валахии и 8 января 1849 года был удостоен ордена Святого Станислава 1-й степени. Русская армия ему понравилась, и не понравилась одновременно. Даже на фоне австрийских войск, русские выглядели хорошо. То есть если придётся воевать с Россией это будет крайне тяжело, это и не нравилось Омер-паше в русских.

С началом войны с Россией Омер-паша, как один из лучших военачальников был отправлен воевать с ней. Командовал он турецкой армией, действовавшей на Дунайской линии. Закрывая русским путь дальше вглубь Болгарии. Держался он против русских войск вполне достойно, и достиг звания сардарэкрем (фельдмаршал).


Оме́р Лютфи́-паша́, думал. И результат его раздумий не внушал ему уверенности и надежд. Европейцы сидели у Севастополя, и не могли с ним ничего толком сделать. Хотя имели как казалось всё, что одолеть русских. Но, они не могли этого сделать, сидели в осаде, несли потери. И вдобавок к этому, ещё и получили полное поражение у Керчи на суше и море. Русские сбили с них спесь, которая так раздражала Омер-пашу. Но, успех русских его конечно не радовал. Они не выдохлись, не сдались, не пали духом. И готовы были воевать дальше. И как опытный военачальник, он понимал, что после Керчи вряд ли русские бросятся начинать большое сражение у Севастополя, что снять с него блокаду. А могут перейти в наступление в другом месте, где больше шансов добиться успеха. И таким местом была… Евпатория. Где находился он сам и его корпус.


И начав получать несколько дней назад сведения о том, что русские начинают плотно обкладывать город разъездами и пикетами, он насторожился. Говорили, что новый русский царь сам был в сражении под Керчью и даже бился в рукопашную. Значит от вкусил вкус победы, который был знаком и Омер-паше. Сладкий, дурманящий вкус, который хотеться ощущать ещё и ещё. Так же как и ласкать молодое женское тело. Наверняка он будет теперь атаковать, его, Омер-пашу, победителя русской армии. И этого его тревожило. Как умеет воевать русские он видел в феврале отражая их штурм. Тогда он добился победы. Всё-таки у него были под командованием самые лучшие войска всей Османской империи. Но, если русские будут повторять штурм, они учтут свои ошибки, направят в бой больше сил. И во главе войск будет стоять их царь, который после Керчи захочет смыть позор поражения в Евпатории. Значит его, Омер-пашу, ждёт может быть самое тяжелое сражение за всю его карьеру. Поэтому необходимо срочно готовиться к отражению штурма. И похвалил себя про себя. И вот за что.


После Керчи, союзники потребовали от него выделить из своего корпуса для начала два полных полка и перебросить его к Севастополю. Они, точнее англичане, хотели его войсками прикрыть себе свой уязвимый зад, Балаклаву, откуда они снабжались. И он начал всячески умело тянуть с отправкой частей на помощь союзникам. Только после того, как пришло негласное указание из Стамбула, точнее из Топкапы́ это сделать, он собрал всех не лучших, слабых и больных солдат, со своего корпуса и гарнизона смешал их с обычными один к четырём, сформировал из них два полка, и отправил их союзникам. Пусть они их кормят и лечат. Третий полк для отправки к союзникам он начал формировать пока только на бумаге. Из частей гарнизона он наоборот взял лучших солдат, и добавил себе четыре батальона. Ситуация вокруг Керчи его всё больше беспокоила. А, когда до Евпатории дошла новость о ночном бое в Севастополе, которые зазнайки европейцы вновь проиграли. Омер-паша сначала высказал о них своё мнение, так как это умеют делать старые вояки, в независимости на каком языке они говорят. Причём вслух и громко. Потом похвалил себя за правильные принятые решения по отправки своих частей к союзникам. И начал отдавать распоряжения о подготовке к обороне Евпатории. В том, что будет второй штурм, он уже почти не сомневался. Ему сообщали, что начался исход оставшихся греков, иудеев и остальных местных из города, а, крымские татары, наоборот перестали пребывать в него.


Крымским татарам, союзники, да и сами турки по мнению, Омер — паши придавали слишком много значения. Надеялись, что они с появлением войск союзников поднимут большое восстание против России. Да, они пригнали в Евпаторию к высадке армии союзников сотни повод, гнали угнанный или отобранный скот, занялись разбоем и грабежом местного населения, стали приходить в город и переходит на их сторону. Но, массового мятежа поднимать не спешили.

— Отныне, — торжественно объявил Токарский, поляк-проходимец собравшимся татарам, — Крым не будет принадлежать России, но, оставаясь под покровительством Франции, будет свободным и независимым.

В сопровождении огромной толпы Вильгельм Токарский вместе с Сеит-Ибраим-пашой, вытащеным из забвения потомком рода Гиреев отправились в мечеть Джума-Джами, где было совершено торжественное богослужение. Восторгу татар не было пределов. В радостном порыве они подняли и понесли Ибраим-пашу, целовали руки и одежду турецких солдат. После этого в Евпаторию крымцы пошли сотнями. К концу 1854 года их скопилось до пяти тысяч человек, и это были только мужчины, а ещё женщины, старики, дети. На татар было всем плевать, у них начался голод. А из города их новые власти не выпускали. После этого некоторые стали перебегать обратно к русскими.

Омер-паша был опытным управленцем, поэтому он привлёк крымских татар к усилению обороны Евпатории. Их усилиями город была обнесён укреплениями, улицы баррикадированы, а перед карантином вырыт ров. За еду они были готовы на любую работу. Часть наиболее пригодных к военной службе мужчин вооружили. Построенные укрепления и сами татары помогли отбить русский штурм, 17 февраля. Поэтому они вновь были привлечены к работам по приведению в порядок укреплений, отряды крымцев были поставлены на переднем крае. Своих солдат умный Омер-паша намеревался беречь. Татары хотели служить и воевать против русских? Вот пусть и делают это.


Итого в сумме он в Евпатории имел с гарнизоном и татарами немного более сорока тысяч человек под своим командованием. Из которых мог быть уверен только в своём корпусе, в составе двух турецких и египетской дивизий, полка кавалерии и четырёх полевых батарей, всего двадцать шесть тысяч штыков и сабель, чуть более сотни разных орудий. Сводный англо-французский батальон, и превращенный в береговую батарею французский линейный корабль «Генрих IV». Они Омер-паше не подчинялись. А перевела некогда красу и гордость французского флота в такой статус сильнейшая буря 14 ноября 1854-го года.


У Крымского побережья во время этой сильнейшей бури погибло 34 судна и кораблей союзников и американцев, более 40 получили тяжёлые повреждения. Погибло более 1 000 человек, убытки составили более 45-и или даже 60-ти миллионов франков. Вместе с кораблями и их экипажами на дно ушёл огромный груз зимнего обмундирования, провизии, медикаментов, оружия, боеприпасов и прочего. Утрачено множество припасов, снаряжения, продовольствия, фуража. Потери были огромные!!! Больше чем от большого морского сражения. После бури сильно опасались, что русские решаться флотом выйти на большое сражение. Но, не вышли. Буря случилась ещё и в то время, когда уже почти началась зима. Французский военный министр Вальян уже намеревался отозвать армию из Крыма, но император Наполеон III не позволил. После бури по России и у союзников пошли слухи, что, это Господь помогает России, а тех, кто пришёл против неё с войной, наоборот карает. Из-за потери и нехватки различных запасов, теплой одежды, одеял, медикаментов у союзников началось массовое заболевание солдат простудой, а затем пришла и холера. Санитарные потери резко пошли в гору.


В целом Омер-паша был уверен в своих силах. Город укреплён, войска уже бывали в бою, с моря будет поддержка корабельными пушками, пороха и боеприпасов в достатке. Но, несмотря на это он всё-таки через своего самого преданного адъютанта достиг с кем надо договорённости. Тем более накануне их прибыло в Евпаторию два.


Я прибыл к месту нового сражения где нужно было обязательно достичь успеха. Новая победа в Крыму, должна была обеспечить решительный успех на Кавказском фронте. Корпус Омер-паши, не должен был попасть в Грузию, точнее в Батум и Сухум, то есть Аджарию и Абхазию. Эти земли и в моё время Грузией не были.

В Евпаторию приехал я к Милютину не один. Со мной были мои сыновья, Николай и Александр, братья великие князья, Николай и Михаил Николаевичи. И слово данное держать надо. Обещал, что им быть в сражении, значит будут. Но, на моих условиях. Кроме сыновей и братьев, ещё кое кого привёз Милютину.

Сыновья после того, как они побывали со мной на Северной стороне Севастополя, вернулись в Бахчисарай. Там заканчивали учебный год, причём как положено итоговыми контрольными работами. Пацанов надо встраивать в новую систему обучения и воспитания. Встретили они меня с радостью. Николай более сдержано, чем Сашка. Тот почти прыгал от радости. Они уже совсем освоились в среде сурового мужского коллектива, намёков на нытьё по дому видно не было. Речь стала более спокойной, сдержанной. Мне даже казалось, что начали двигаться более по-мальчишечьи, руки были в мозолях, уже успели загореть ещё сильней. И оба царевича явно жаждали действий.

Они рассказали мне про свои успехи в учёбе, что они пишут своей матушки в Петербург, что она им. Мне особо времени заниматься с ней перепиской не было. Да, и в той жизни, я не был любителем постоянно поддерживать переписку. А вот мой носитель, писал много. Екатерине Долгорукой он написал хренову тучу всякого характера писем. Лучшем это время на дела тратил. Глядишь чего-нибудь полезного сделал бы, может и пожил бы подольше. Памятуя про Долгорукую, я был уверен, что скоро и мне начнут подсовывать всяческих прелестниц. Отбор кандидаток уже наверняка идёт для игры, «трахни меня раз-другой, а, потом я тебе буду мозги перетрахивать». И будет вариант «ночной кукушки». Я, кстати, грудастых люблю, ха-ха. Ладно, сиськи, мордашки, потом. Сейчас дело по важней, да, и по интересней, война.


План операции по взятию Евпатории разрабатывали Барятинский, Милютин, Хрулёв, так же были привлечены князь Урусов, генерал-майоры Бобылев, Тетеревников, Огарев. Они командовали в первом штурме пехотными колонами. Ещё полковник Шейдеман. Он командовал артиллерией. Так же офицеры из штаба армии. Командовал по сути отдельной ударной армией, генерал-майор Дмитрий Алексеевич Милютин. Не по чину было такими силами, но, он был начштаба Крымской армией. Так, что по должности в самый раз. Его надо набирать вес, для будущей борьбы за реформы в армии. А они будут порадикальней чем его, и намного раньше.

Перед штурмом собирали все возможные данные по силам противника в городе, кто где стоит, сделали подробный план, активно начали использовать для сбора данных лазутчиков и перебежчиков. Это были греки, татары, крымчаки. Конными разъездами плотно перекрыли окрестности вокруг Евпатории. Заодно, казаки, уланы, драгуны переловили и перебили почти все банды крымских татар, которые бродили по округе в поисках добычи. Окончательно наведя порядок в Евпаторийском уезде и в соседних.

План штурма был классический. Артиллерийская подготовка, разрушение укреплений, подавление батарей противника, других выявленных целей, нанесение урона живой силе, надлом его боевого духа. Затем штурм, только не по трём направлениям как в первый раз, а по четырём. Прорыв линий обороны противника, окружение его сил, уничтожение и принуждение к сдаче.

К операции были привлечены, пехотная дивизия, пришедшая с Дуная, в четыре полка, полк четырёх батальонный, полностью укомплектованная всем положенным по штату. В Крым должны были прибывать только полнокровные части, полностью экипированные и обеспеченные. Это был мой категоричный приказ как верховного главнокомандующего. За его неисполнение несколько высокомудрохитрых исполнителей уже лишились своих больших эполет и находились под следствием, кто был по моложе, потеряв в звании были отправлены в Крым воевать. А Горчакову и Паскевичу, Ридигеру, командующим армиями, было пока не официально выражено, мое явное неудовольствие, по поводу того как ими, выполняются мои приказы, по операции «Рокировка». Слабину давать нельзя.

К дивизии добавлялся сводный крепостной полк, собранный из гарнизонов крепостей. Два батальона сапёров. Из «старичков» во втором штурме Евпатории должен был принять участие, Азовский полк, Подольский егерский полк, который с 19 февраля 1855 года стал лейб-егерским Бородинским, Московский драгунский полк, Православная дружина в составе уже трёх батальонов, уланские полки эрцгерцога Австрийского Леопольда (Украинский) и Новоархангельский. И конечно казаки.


Из бывалых новичков прошедших Керчь, были сводная гвардейско-гренадерская бригада, пехота и конница. Рота дворцовых гренадер. Всего более 44-х тысяч штыков и сабель!!! Причём каких! Сила!!! Все войска кроме крепостного полка и части сапёров имели боевой опыт. Но, на этом слоёном торте, была и вишенка. Собранная специально для Евпатории артиллерийская группировка. Две батареи полупудовых полевых единорогов, две дюжины осадных пудовых единорога, столько же осадных двухпудовых мортир, восемь пятипудовых, две батареи 18-ти фунтовых осадных пушек. Восемьдесят восемь орудий, которые могут бить ядрами и бомбами свыше полпуда!!! И сто двенадцать полевых орудия. В штурмовых колоннах были свои пушки и мортиры. Ко всему этому присовокуплялись четыре ракетных батареи. Две были местных, две я привёз из Севастополя. Вместе с уже опытными ракетчиками, Пестичем и Толстым. Пестичу отдали под командование все ракеты. Так же со мной прибыли и артиллеристы уже имевшие огромный опыт ведения артиллерийского боя. Из Питера же в Евпаторию с осадными орудия прибыли и офицеры, из созданного по моему приказу ещё в феврале Главного артиллерийского управления и Артиллерийского комитета, так же и с Михайловского артиллерийского училища. Чтоб на практике проверять теорию.


И для достижения максимы эффекта тяжелая артиллерия перед штурмом провела учебные стрельбы. Пехота и конница третью неделю отрабатывала действия по преодолению линии укреплений противника, ведению боя в населённом пункте. Для этого были эвакуировано население нескольких сел в округе, и там офицеры и солдаты приобретали и оттачивали свои умения. Были учтены все нюансы и промахи первого штурма, такие как короткие лестницы, нехватка фашин.

Этого я требовал от Милютина выполнять неукоснительно. «Тяжело в учение, легко в бою» в русской армии никто не отменял. Как и «Каждый солдат должен знать свой маневр». Для этого же 15 июня были проведены командно-штабные учения, чтоб ещё раз увидеть, оценить плюсы и минусы, провести работу над ошибками. Для этого сделали подробный макет Евпатории, с указание позиций противника по родам войск и на нём провели несколько штурмов. В итоге город пал, противник частично уничтожен и взят в плен. Но, это на макете. А в настоящей Евпатории сидит по данным разведки более двадцати тысяч лучших солдат Османской империи, во главе с её лучшим военачальником на это время. И ещё плюс к этому силы гарнизона. И отступать им некуда, у них за спиной море. Пусть уже теплое и ласковое. Но, это только создаст приятный бонус в процессе утопления.

Штурм я назначил на 18 июня. Годовщина Ватерлоо! Красивая дата! Наполеон Третий был ведь немалым позёром. Поэтому я был уверен, что под Севастополем, на Федюхиных высотах и Гасфортовой горе в это день тоже будет большое сражение. Точнее за них. И тоже штурм. Союзники будут пытаться их взять. Без занятия этих высот, большой штурм Севастополя с их стороны маловероятен. Им надо для этого обезопасить свой тыл, выбить нас с высот. Но, если наш план сработает. То Ватерлоо у союзников не выгорит, и у них должен случиться ватерклозет.

Я ненавижу слово «спать»!

Я ежусь каждый раз,

Когда я слышу: «Марш в кровать!

Уже десятый час!»

Эти строки Сергея Михалкова из своего вполне счастливого советского детства я помнил хорошо. Вот и я спросил Милютина и его штаб: «Зачем туркам спать перед нашим штурмом?» Ответ был верен: «Спать противнику перед штурмом вредно. Вдруг штурм проспят». Молодцы, шутят. А и правильно, не хер им спать. Пусть не спят и думают, не их ли летит ядро, бомба или ракета? С такими мыслями уснуть не так легко. Особенно, когда регулярно бухают разрывы. А, чтоб могли поспать наши войска и расчёты орудий, обстрел города вели по очереди три батареи 12-ти фунтовых орудий и по две ракетных установки. С флангов и фронта, чтоб был перекрёстный обстрел Евпатории, и никому в ней было покоя. Пушки уверено били на 2 300 метров ядром и гранатой. Решили давать залп с интервалом в десять — пятнадцать минут. Как раз время, чтоб тебя снова начинало клонить ко сну. А тут куяк!!! И, прилетало из двадцати четырёх орудий. Куй, поспишь.


Не спал и Омер-паша и даже понемногу начинал волноваться. Уж больно плотно за него взялись русские. О них он не знал почти ничего. Сколько их. Количество артиллерии у них. Но, то, что они Евпаторию окружили плотно он знал. И, то что постоянно ведут работы по возведению позиций для артиллерии и пехоты. Всё попытки приблизиться конницей были решительно пресечены русской конницей. При этом его эскадроны встретили необычно плотный огонь из ружей и пистолетов. И даже… из луков, несколько стрел вытащили из коней, тел раненых и убитых. До рубки дело даже не дошло. Из посланных специально лазутчиков не вернулся никто. С той стороны за неделю самостоятельно пришло всего несколько человек. И говорили они одно и тоже. Русские собрали силы. Но, сколько их было, что за войска они не знали. Говорили: «Много!» «Для этих детей баранов, и полк, это будет много», — с раздражением думал Омер-паша. — И вот теперь этот изматывающий душу ночной обстрел». И он начал отдавать приказы о приведении своего корпуса и частей гарнизона в полную боевую готовность. Отправил и к своим европейским союзникам сообщение о том, что утром будет штурм.


Войскам перед сражением был объявлен мой приказ-обращение. Суть его была такова. Крым — это исконная русская земля, здесь крестился князь Владимир. На протяжении веков она поливалась кровью и потом русских пленников, воинов и солдат. Поэтому Евпатория должна быть взята и никак иначе. И если для этого надо вновь залить эту землю кровью, то надо это сделать. Только кровью противника. Её не жалко. Но, про рубль за пленного солдаты помнили и без памяток.

18 июня 1855 года ещё пока не жаркое утреннее крымское солнце поднималась как ему и было предписано её законами Вселенной или божественными с востока. Выгодно освещая позиции турков и одновременно слепя их. День обещал был солнечным и даже жарким. Причём не только из-за солнца. Когда стрелка на часах достигла нужно положения, над русскими позициями вверх ушли сигнальные ракеты. На батареях прозвучали команды. Через минуты ракеты вновь поднялись над степью. И уже через несколько секунд, воздух, земля содрогнулись на протяжении и по окружности в несколько вёрст. Это сто двенадцать пушек и легкие ракеты ударили по позициям турок. Второй штурм Евпатории, в этой, другой истории начался.


С вышки, которая возвышалась над ровной крымской степью на десять саженей мне и пацанам было хорошо видно, как даже огнём полевых 12-ти фунтовок неплохо достаётся укреплениям и батареям турок. Огонь вёлся по заранее разведанным целям и корректировался с таких же вышек, которые стояли по всей линии наших позиций. Расстояние до позиций турков было немного более версты. Солнце только поднималось, а туркам на передовых позиция было уже не рахат-лукум. Но, это только было начало дня.

Оме́р Лютфи́-паша́ с началом боя окончательно успокоился. «Штурму быть. Да поможет мне Аллах всемогущий», — подумал он про себя. И со своим штабом направился на свой командный пункт. Пока русские действовали как и во время первого штурма, только для себя он отметил, что огонь их был более сильным, организованным, размеренным, точным и от того более губительным для его батарей и укреплений. «Ничего все орудия, и войска не перебьют. Будет чем их встретить», — думал он про себя.

Первый обстрел противника длился не долго, не более получаса. За это время батальоны для атаки были уже построенные за артиллерийскими позициями. Их можно было уже рассмотреть и из Евпатории. Вот прошёл сигнал, и войска с музыкой пошли вперёд. Всем было приказано исполнять одну и ту же мелодию. Это неплохо подбадривает свои войска и давит на противника. Первыми из пехоты в бой вступили как и положено стрелки, лучшие стрелки. Они в маскировочных халатах, очень неплохо сливались ещё с не выгоревшей под солнцем местностью. От них туркам доставалось весьма неплохо. Расчёты турецких батарей они после обстрела дополнительно неплохо проредили, и многих смельчаков или смелых дураков, которые решились выйти в полный рост на позиции упокоили, и наверно Азраил со своими помощниками нашитатами уже собирал их души.


После того, как обстрел закончился Омер-паша отдал приказ выдвинуться на позиции основным силам из своего корпуса. Потери от русского огня понесли прежде всего татары и подразделения из гарнизона. Омер-паша был умён, опытен и бережлив. Поэтому его корпус потери понёс только ночью от случайных попаданий русских ядер и бомб. И теперь был готов в полную силу встретить атаку гяуров. А то, что она будет яростной и решительной сомнений не у кого не было. Здесь все помнили первый штурм. Тем более русские с музыкой уже двинулись со всех сторон на его позиции. В ответ открыла огонь турецкая артиллерия и стрелки. И вдруг по сигналу своих ракет, русские батальоны… залегли. Омер — паша даже непроизвольно хмыкнул от удивления, офицеры его штаба тоже удивлённо и растеряно переглядывались. «Мол, что это, что всё!?» А с позиций, вскоре донёсся радостный крик тысяч солдат: «Алла!!!» Но, через несколько минут все они услышали вновь это. Нет скорее… ЭТО. Русские снова начали обстрел, и опытное ухо Омер-паши и всех бывалых офицеров и солдат, явно распознало для себя среди канонады, потом взрывов на своих позициях, большой калибр, даже очень большой и в немалом количестве. Турецкий командующий понял, что русские его переиграли. Выманили его силы на передовые позиции демонстрацией общей атаки. И теперь будут их избивать из тяжёлых орудий, мортир и ракетами. Что он мог сделать? Только обругать коварных гяуров последними словами и попросить помощи у Аллаха.


Николай и Александр, когда начался первый обстрел Евпатории, от возбуждения, что-то кричали мне и друг другу, стараясь перекричать рёв десятков орудий, которые стояли и вели огонь около нас. Указывали руками в сторону города, время от времени отрываясь от подзорных труб. Парни были в восторге. А когда пошли вперёд батальоны они, глядя на это красивое зрелище замерли. Сашка даже рот открыл. Потом они проследили движением головы сигнальные ракеты. В этот время я их прижал к себе. Я-то знал, что сейчас начнётся. И как бывалый артиллерист, сказал им: «Откройте широко рот и не закрывайте». Когда был дан первый залп уже из всех калибров, парни вздрогнули и инстинктивно ещё больше ко мне прижались и вцепились в меня. Залп двухсот орудий калибром от 12-ти фунтов до пяти пудов это более чем грандиозно и пугающее. Но, уже когда канонада пошла в разнобой и слилась в сплошной разно тональный гвалт. Николай и Александр, вновь что-то кричали мне и друг другу, показывая руками, на то место где был город Евпатория. Там же стояло сплошное поле от разрывов бомб и ракет. Красиво. Что сказать. Пацанам эта картина тоже нравилась.

Обстрел шёл уже около часа. И с каждой его минутой Евпатория превращалась в руины, которые становились пищей для огня. Первыми с позиций побежали татары, затем части гарнизона. Остатки египетского полка, который стоял в укреплении впереди мельниц, бросив свою артиллерию без приказа, но, вполне организовано отходили в город. Омер — пашу самого немного оглушило от рванувшей недалеко о него бомбы. Он понимал, что город ему скорее всего не удержать. Хотя он ещё надеялся, получив поддержку с французского «Генриха», с турецких кораблей и союзников и опираясь на корабельный калибр удержать позиции в городе около порта, и не дать себя скинуть в море и утопить там. Ну, а, если это не получится, то, у него все уже подготовлено.


Час и восемь минут велся огонь почти из всех стволов и ракетных установок. Под его прикрытием штурмовые колоны приблизились на максимально возможный рубеж атаки. Но, так, чтоб не попасть под свой огонь. Это было меньше сотни саженей до передовых позиций турков. Потом надо и начать и вариант огневого вала отрабатывать. И вот постепенно замолчала канонада, вспухли её последние разрывы на позициях противника и в городе. И вслед за этим тысячи солдат пошли в бой. Вместо русской канонады, турки теперь услышали русское «ура». Оно зазвучало от берега до берега залива.

Омер-паша слышал это «ура», его оно не радовало. Русские уже перешли ров и ворвались на передовые позиции не особо встречая сопротивления. Давя его числом, силой огня, штыком там, где войска на укреплениях пытались до конца выполнить его приказ и уже вошли на окраины Евпатории. Завязались перестрелки на улицах. Но, дальше они не пошли… почему-то остановились. А, когда с моря донёсся голос корабельных орудий. Турецкий фельдмаршал стал надеется на успех сегодняшнего сражения. Морские пушки, это более чем весомый аргумент против войск на суше.

Накануне штурма по данным разведки в бухте Евпатории стояло два турецких судна, одно французское и английское. Они точно было как минимум военными транспортами и имели артиллерию. Помимо их стояли в акватории ещё несколько судов по мельче. Плюс к этому добавлялся «Генрих Четвертый», главная проблема с моря для нашей штурмующей армии. Что ж, для него у меня был в запасе свой Равальяк, как и управа и для других кораблей.


Перед самым окончанием обстрела восемь пудовых единорогов и столько же двухпудовых мортир начали готовить к передвижению вслед за пехотой. Батарея ракет и полупудовых полевых единорогов двинулись сразу на ней. Но, первыми огонь по кораблям противника открыли единороги-малютки в 1\4 пуда. Они и шестифунтовые орудия играли роль штурмовых орудий. Чтоб ядрами, бомбами и картечью выбивать из домов, с баррикад наиболее упорного противника.


Вскоре после того, как показалось Омер-паше, что русские завязли в уличных боях, он понял почему они активно не пробиваются дальше, когда его адъютант указал ему рукой в сторону бухты. Русские начали обстреливать корабли, стоявшие там. Сначала каким-то смешным калибром, а, вот ракеты взрывались сильно. Но, вскоре к ним добавился уже крупный калибр и корабли начали чувствовать себя в бухте неуютно. В тоже время русские постепенно продвигались вперёд в городе, выдавливая его войска к порту.

Штурмовые батальоны, тем более после такого артобстрела, даже частям корпуса Омер-паши было не остановить. В ответ на организованное или не очень сопротивление, включался механизм на его подавление. Сначала огонь из шестифунтовок, четверьпудовых единорогов, полупудовых мортир или мортир Кегорна обр.1805 года, у кого были ракеты били и ими. Причём расчёты прикрывали противопульными щитами, если по ним открывали ответный огонь. Их же использовали для продвижения на местности, улице, заходе в здание. Одновременно с пушкарями в дело вступала штурмовая пехота, огонь из винтовок, при приближении добавляли гранат из ручных мортирок, пращей и просто с рук. Затем вновь огонь из винтовок и пистолетов, и, если ещё оставались способные и желающие сопротивляться, они вновь получали гранаты, ружейный огонь и уже совсем отчаянные бойцы, принимали в себя штык или тесак. Более везучих из них ждал приклад, кулак или сапог не до конца опьяненного боем и кровью, расчётливого, а может просто милосердного русского солдата. Пленный, хоть и турок, тоже денег стоил. Да, и спросу потом будет меньше на небесах или в аду.

Я стоял на крыше почти целого дома на окраине Евпатории и смотрел в трубу на бухту, позиции турок. Рядом со мной делали тоже сыновья Николай, Александр, Милютин и несколько офицеров штаба. Со мной были, Федот и Георгий. Вокруг нас заняла позиции моя лейб-компания, рота дворцовых гренадер и взвод личной охраны. На крышах впереди и вокруг нас разместились снайпера. Милютин с началом сражения перестал волноваться и комплексовать по поводу моего присутствия с сыновьями. Он вёл сражение, получал сведения, доклады, отдавал приказы, управлял боем. Я не вмешивался. Особой надобности в этом не было. После того, как дружно из крупных калибров начали обстреливать корабли, заставляя их уйти или погибнуть, бой за Евпаторию можно считать выигранным. Ждать оставалось недолго, а времени было полно. Ведь события, разворачивающиеся под Евпаторией, не добрались ещё даже до полудня.


Генерал Франсуа́ Серте́н де Канробе́р уже второй день прибывал в отличном настроении, его радовало всё. Погода, Крым, офицеры, солдаты, вино. Он можно сказать задышал полной грудью. И причиной это было не то, что он уже второй день позволял так сказать себе больше обычного выпить вина. Хотя и это имело свои последствия.

Генерал Пелисье, в целом тоже был доволен. Во-первых, он снова в деле, а не в койке, с микстурами и нудными врачами, во-вторых Канробе́р, хоть его он лично и недолюбливал, но, к наступлению войска подготовил хорошо, в-третьих ответственность за поражение за ночной бой было не на нём. И сейчас, когда он мог начать с чистого листа своё командование армией, ему нужен был успех. И он его желал достичь и готовил.

Командовать корпусом, в составе двух дивизий, который был сформирован для Федюхиных высот, был назначен герой, Альмы, Балаклавы и Инкермана, генерал Пьер Франсуа Жозеф Боске. «Это, гасконец, способен это сделать, — решил для себя Пелисье, рассматривая в подзорную трубу Федюхины высоты и думал кого назначит командовать корпусом. — Мак-Магон тоже хорош. Но, Боске больше любят в армии. Он решителен, напорист и не боится проливать свою кровь, и кровь солдат для достижения успеха». Для усиления артиллерии корпуса было приказано передать ему четыре батареи тяжелых мортир. Часть артиллерии должна была бить по высотам с Сапун-горы, которая господствовала на Федюхиными высотами. Другая должна вести обстрел с фронта атаки.

Кроме артиллерии, корпус получил, всю, Иностранную бригаду, «Африканские войска», подразделение Иностранного легиона, зуавов и тиральеров сформированного для участия в войне с Россией. 1-й и 2-й полки легиона. К ним добавили батальон испанцев-карлистов. Легионеры отличились при Альме, сражались при Инкермане, там русские войска атаковали легионеров стоявшие у траншей Карантина, но были отброшены в жестоком бою. В ночь на 20 января 1855 года части легиона отразили крупную вылазку русских, в дальнейшем, более мелкие действия такого рода предпринимаются обеими сторонами — без особого успеха. А вот дальше удача изменила бесстрашным легионерам. 1 мая бою за позиции у русского редута Шварца, более трети французских потерь пришлось на долю легионеров: из 18 офицеров Первого полка были убиты 16, в том числе его командир — полковник Вьено. Русских с позиций они не выбили. В июне 1854 года командиром Иностранной бригады стал Пьер Бонапарт — племянник императора, прежде командовавший вторым полком легиона.


Привлечены к штурму были и другие лучшие войска Франции. Которые, по крайне мере ему, генералу Пелисье было не жалко. Это были зуавы. Они представляли собой полки и батальоны африканской пехоты, история службы которых началась еще в 1830 году.

Их наименование происходит от берберского «zwawa» — названия одного из племен кабилов, служивших туркам при их владычестве в Алжире. После захвата французами Алжира в 1830 году эти воины переходят на службу Франции: первые два батальона зуавов создаются в том же году, а в следующем году формируются два зуавских конных эскадрона. Практически сразу после появления эти новые части были задействованы в дальнейшем подчинении Алжира.

Довольно быстро выяснилось, что мобилизационный потенциал коренного населения был несколько завышен и поступило распоряжение набирать зуавов также среди французов, проживающих в Алжире. Вскоре такой подход стал основным, а количество зуавов стало постепенно увеличиваться. В сентябре 1841 года происходит реорганизация состава французской армии, в рамках которой формируется трехбатальонный полк Зуавов. Он состоял добровольцев из метрополии и местных французов Северной Африки с небольшим процентом алжирских евреев.

К 1852 году существовало уже три полка Зуавов (в городе Алжир, Оране и Константине). Они были отправлены в Крым воевать с русскими. Воевали они отлично, лучше, чем обычные армейские части. А командующему нужен был успех. Значит зуавы должны участвовать в штурме Федюхиных высот. Кроме, того сформировали сводный батальон добровольцев и две роты моряков. Полк гвардии был оставлен им в резерве.


Пелисье собрал против Федюхиных высот более чем 48-ми тысяч штыков, артиллерии более ста орудий, двадцать четыре из них тяжёлые мортиры. Это всё должно было, по его мнению, сломить русских. Тем более, штурмовать будут не только эти высоты, но, и соседние. Чтоб не дать русскому командующему Барятинскому маневрировать резервами. И при мысли, кто это будет делать французский генерал невольно поморщился. Это будут союзники, англичане, сардинцы, да турки. Речи об выделении им в помощь французских войск не могло быть и речи. Об этом Пелисье заявил сразу, как только Раглан, поддержанный Ла Марморой решил заговорить на эту тему. Причём в достаточной обидной форме для обоих. Им он прямо по-солдатски сказал: «Вы не верите в свои силы, для того, чтоб взять верх над русскими? У вас же будет целое трио. Вот мы собирается добиться победы сами. Без вашей помощи». Союзники промолчали. Обиделись. Но, старому французскому генералу было на это плевать. Но, время начала обстрела согласовали, а когда входить в бой пехоту решать уже буду сами.

Командующий Сардинским экспедиционным корпусом, генерал Альфонсо Ферреро Ла Мармора, был более чем доволен, несмотря на грубый отказ и издёвку со стороны французского командующего. На совещании 16 июня он добился того, что командовать войсками задача которых была взятие Гасфортовой горы и затем Телеграфной будет он. Причём всеми, то есть турецкими и английскими тоже. Осман — паша пытался возражать, но, на него надавили англичане, мол мы тоже идём под командования сардинцев. И то, что единоначалие нужно. «Эх, жаль брат, уже не порадуется этому. И помощь его была бы нужна. Да, перед Богом и болезнью все равны»., — с грустью подумал сардинский генерал. Генерал-лейтенант Алессандро Ла Мрамора, командир 2-й пехотной дивизии, создатель берсальеров, умер в ночь с 6 на 7 июня 1855 года от холеры.


Всего своих сардинцев в бой он мог направить более четырнадцати с половиной тысяч штыков и сабель. На них и ляжет главная тяжесть штурма и генерал это понимал. У Османа — паши под командование с прибывшим из Евпатории подкреплением было более пятнадцати тысяч человек, но, из них далеко не все были способны идти в бой. Англичане конечно «расщедрились», и тут сардинский генерал недовольно хмыкнул. «Два батальона и Морскую бригаду! То есть три батальона. А я рассчитывал на полноценный полк. Зато всю конницу отдали. Почти шесть тысяч. И что они будет делать при штурме высоты более двухсот метров? При этом, что именно с нашей стороны будут крутые склоны. Очень вряд ли, что он захотят повторить свою, толи бесстрашную, толи безумную атаку кавалерии. Про которую мне тут рассказывали, — думал про себя и делал подсчёт своих сил и средств перед сражением генерал Ла Мармора. — Наглые эти англичане, хотят чужой кровью решить свои проблемы. Ну, хоть выторговал у них ещё одну батарею тяжелых мортир. Своей и турецкой артиллерии мне мало. Итого… у меня будет тридцать две тысячи пехоты, под семь тысяч конницы, шестьдесят восемь полевых пушек, двенадцать полевых мортир и шестнадцать тяжёлых. Такой силы у меня под командованием никогда ещё не было».


А сначала они были простыми сербскими парнями, которые росли, работали, ходили в церковь, стояли спина к спине в драках, слушали рассказы и песни стариков о тяжёлой, но, славной судьбе Сербии. Поглядывали на девушек, пели, танцевали на посиделках и гуляньях молодёжи. И дело уже шло к тому, что сестра Радована, Йована, должна была выйти замуж за Ратко. Но, в их село зашли башибузуки — албанцы, которые преследовали отряд чётников. Свою злобу от понесённых от них потерь башибузуки выместили на жителях села, которых обвинили в поддержке и укрывательстве хайдуков. Село начали грабить, всех кто оказывал сопротивление жестоко убивали. Женщин, девушек, девочек насиловали. Йовану изнасиловали несколько солдат на глазах, избитых и связанных Радована и Ратко. После этого ей за то, что она сопротивлялась и сумела пнуть в пах одного из них, и он взвыл от боли, а другие над ним смеялись, отрезал ей живой голову. Двое держали, он резал. Она звала их и Бога на помощь, но, её никто не смог спасти. Они могли с Ратко, только реветь, кричать и биться от бессильной ярости. Они видели и слышали её смерть. Видели брызнувшую кровь из перерезанного горла, как в предсмертных судорогах билось её поруганное красивое тело, слышали, как под ножом убийцы хлюпает её кровь, трещит плоть и позвоночник. Слышали её последний крик. Видели её последний вздох и взгляд.

Голову Йованы албанцы насадили на столб забора. Сказав им смеясь: «Мы её пробовали. Сербская сука, была хороша. А теперь пусть решают брать её в жёны или нет». Сам Радован после этого чуть не сошёл с ума от горя, а на его голове появились седые пряди. Он хотел даже совершить грех самоубийства, но, батюшка из местной церкви словом и молитвой остановил его. Ратко молчал после это три месяца и перестал даже улыбаться на многие годы вперёд. А им было по девятнадцать лет. В Джурджевдан (День святого Георгия), получив благословения от своих отцов и матерей они ушли в леса, долины, горы, и стали хайдуками, а значит братьями.


Они не давали друг другу красивых клятв о мести за Йовану. Они просто это делали. За два года хайдучии они стали опытными, смелыми и наверно самыми безжалостными хайдуками в округе, прежде всего для албанцев, турков и тех, кто им служил. Не меньше дюжины на двоих они отправили в ад. Их стали ненавидеть и бояться враги, свои тоже относились с осторожностью к этим двум молодым парням с холодными глазами. За это время они нашли только двоих, кто участвовал в изнасиловании и убийстве так и не спасённой ими и Богом Йованы. Эти нелюди умирали долго, тяжело и страшно, моля убить их. Но, в сердцах Радована и Ратко, для них, и таких как они, не было пощады. Там для них было только возмездие.

За головы молодых хайдуков была объявлена властями большая награда золотом, на них началась охота. И харамбаши их четы посоветовал им уходить, что избежать предательства и страшной смерти и не подставлять местных жителей под удар. «Идите у Русиïу. Опет се бори са Турцима, тамо их нико неïе спречити да их убиïу. Могу чак и наградити за то», — сказал он им. Так они и сделали, и с ними ещё два хайдука. Через два месяца пути, потеряв одного из спутников они переплыли Дунай и вышли к русским. Их отправили в одну из крепостей, где собирали таких как они, желающих воевать с турками. Там были сербы, болгары, греки, валахи. Их собрали в отряд дали оружие, проводили учения, но, не отправляли на войну. Тогда часть отряда заявила русским, что они хотя воевать и просят их отправить в Крым. Так они попали в Греческий легион императора Николая I, были в неудачном деле под Евпатории. Но, уцелели.

В марте легион был переименован в Православную дружину, она пополнилась новыми бойцами. Им дали новую форму, оружие, стали лучше кормить и обеспечивать. Но, и учений и маневров тоже добавилось. В ходе них Радован и Ратко, показали отменную стрельбу. Ведь чем лучше стреляет хайдук, чем больше шансов у него попасть в кого хотел и уйти от погони. В сражении под Керчью Радован и Ратко, забрали жизни ещё шестерых турок. И их за это похвалили, обещали наградить. Как и сказал им харамбаши. Кроме этого им в добычу досталось два хороших французских штуцера. И после этого они окончательно перешли в стрелки.


И вот теперь молодые сербы снова были у Евпатории, только теперь уже в самом городе. В ходе штурма они ещё добавили работы Азраилу и горестных вестей в несколько турецких семей. Причём каждый. И сейчас они лежали на крышах соседних домов, в сшитых своими руками, скрывающих их от глаз врага накидках и терпеливо ждали, когда появится для их молодых глаз и ещё не остывших от желания мстить сердец, цель. Они другу другу как-то признались, в том, что произошло тот день иногда им снится. Они ждали цель, и она появилась, причём сразу несколько целей. Они привлекли его внимание блеснув на солнце бликом подзорной трубы. «Офицеры», — сразу подумал Радован. Были они правда далековато, но, ничего, стреляли бывшие хайдуки хорошо.

Радован осторожно вынул и начал смотреть в подзорную трубу. Её он купил у старого грека в Керчи. В конце боя и после него, никто не был особо против того, что он проверит карманы и ранцы убитых на предмет чего-либо полезного для себя. Так делали и остальные. Вот на это полезное в виде трёх серебряных монет у него и случилась слабенькая подзорная труба. Но, всё равно она стала им очень полезна. В неё он и разглядывал несколько турок, которые стояли на крыше скорее всего синагоги и один из которых был явно большим чином. До них было более пятисот шагов, но, он решил всё равно стрелять.

Условным звуком Радован привлёк внимание Ратко. Показал ему рукой на здание, турков, показал на плечи, изображая на них эполеты. И уточнил пальцами, что главная цель стоит третьим от него и дал знать ему, что он стреляет сразу после него. Ратко в ответ несколько раз кивнул. Прошло несколько ударов сердца, и прозвучал выстрел Радована, затем и Ратко.


Омер-паша, который в сопровождении своих и каких-то примкнувших к ним офицеров, с синагоги решил осмотреть положение дел для его корпуса. Дела были не очень. Русские вошли в город и сжимали кольцо окружения. «Атаковать в лоб они теперь не будут. Подтянут артиллерию и просто нас уничтожат. Может в пойти на прорыв? Куда? Везде русские!-думал он, не сказать, что в отчаянии, но, с большой тревогой и опять по-сербски. И вдруг почувствовал сильный удар в руку, сильную боль, услышал, свой крик или вокруг него. Увидел, как молодой неизвестный ему офицер загородил его и тут же дернулся как от удара, как его глаза расширились и он стал падать. Тут и сам турецкий фельдмаршал потерял сознание.

Пришёл в себя Омер-паша уже на борту турецкого корабля. Его командир выполнил договорённость. Поэтому некоторая часть казны корпуса станет его. Хотя пять его матросов заплатили за это своими жизнями, ещё семь получили ранения. Это сделала русская бомба и ракета. Но, как только баркас с Омер-пашой и его людьми, встал у борта. Вращение колёс парохода резко ускорилось. Пары были разведены для этого заранее. Всё, теперь можно было уходить. И как в подтверждение, что это очень верное решение, сразу два по-видимому небольших ядра ударили в борт. Русские начали простреливать бухту Евпатории теперь и с её обеих берегов, а не только со стороны города.

Ранение было тяжелое, пуля сумела перебить кость левого предплечья. Ему её показали. Он спросил, как обстоят дела с корпусом. Ему сообщили, что, город скорее всего будет сдан. А его, штаб решил эвакуировать, пока это было возможно. Французы и англичане тоже стали быстро покидать Евпаторию и грузиться на свои суда, чтоб побыстрее уйти в море. Русские своими пушками и ракетами сожгли французского «Генриха», зажгли английский корабль, хотя они пожар потушили. «Всё корпус теперь обречен. Но, в это раз даже если б я остался. Всё равно было бы поражение. В это раз, русские, очень хорошо подготовились», — подумал он с горечью, пытаясь себя оправдать. — Это даже хорошо, что меня ранили. Проще будет держать ответ за поражение и отбиваться от нападок». Вслух же Омер-паша сказал:

— Если есть возможность передать на берег. То пусть туда сообщат следующее. «Вы сражались как львы. Но, враг сильней. Приказываю сдаться. Вы мне нужны живыми». От моего имени обещайте морякам, золото, чины, поддержку семьи, всё, что угодно, но, мой приказ должны узнать на берегу». Один из офицеров тут же вышел из каюты. А Омер-паша спросил:

— Кто тот молодой офицер, который как я понял спас меня от второй пули.

— Это был мülazımı sani[15] Осман Нури. Из кавалерии, — ответил адъютант.

— Был? Он убит? Жаль.

— Нет. Он жив. Хоть и тяжело ранен.

— Хорошо. Позже я с ним познакомлюсь.


Вскоре на ходу с парохода был спущен баркас и матросы сразу налегли на вёсла, и он пошёл к берегу, через бухту где громадным костром, горел и взрывался французский корабль. Английское, французское и турецкое судна спешно разводили пары и спустили шлюпки, чтоб начать буксировать себя, и начать наконец-то выходить из-под только усилившегося обстрела бухты русской артиллерией. От берега к ними и другим судам шли лодки набитые битком. Они видя быстро идущий баркас К берегу, смотрели на тех кто в нём находился как на безумцев. Но, эти люди были свидетельством того, что во флоте и армии Османской империи ещё не перевелись люди готовые пожертвовать собой во имя долга.


Мехме́т Искенде́р Паша́ прибывал в расстройстве чувств, точнее в состоянии бешеной ярости. Его оставили! Нет, его снова предали! Как в 1844 году. «O kurwa!!! Рsia кrew!!!» Уже не сдерживая ругался на своём родном, польском, поскольку был, Анто́нием Или́ньским. «Что мне теперь подыхать среди этих сраных турок!», — это он уже кричал про себя. В русский плен активный участник восстания 1830 года не хотел. За эти годы между восстание против России и участия в войне против неё. Он прошёл славный и нелёгкий путь.

После восстания принимал активное участие в деятельности консервативного крыла польской эмиграции, возглавлявшего Адамом Чарторыйским. В 1833 году принял участие в неудачной попытке Юзефа Бема сформировать польский легион для участия в свержении режима в Португалии. Участвовал в осаде Герата в 1836 году в войске персидского Мохаммед-шаха, затем отправился в Алжир и в рядах французов в их Иностранном легионе сражался с Абдель-Кадером. С таким уже солидным послужным списком он решил искать службы у турков, которые охотно брали к себе на службу европейцев. Султан Абду́л-Меджи́д I продолжал Танзимат начатый его отцом, особое внимание было уделено как всегда армии.

Но, в 1844 году Илиньского арестовали в Константинополе по просьбе России по обвинению в сотрудничестве с Михаилом Чайковским, в это время формировавшим очередной легион для защиты польской идеи. Чтобы избежать суда, он был вынужден отказаться о истинной веры и согласился принять ислам под именем Мехмет Искендер. После принятия ислама был немедленно освобождён и принят в турецкую армию майором под именем Искандер-Бег. В 1848–1849 годах снова был помощником Юзефа Бема, на этот раз во время революции в Венгрии. Где снова сражался с русскими в рядах венгерской армии. После Венгрии служил в Румелии под началом Омера Лютфи-Паши.


После начала Крымской войны в 1853 году Искандер-Бегу были поручены организация и обучение отрядов башибузуков вдоль Дуная. И он сумел обуздать этих малопригодных для правильной войны головорезов. И на следующий год он провёл несколько успешных действий против русской армии, за что был повышен в звании, а в начале 1855 года переведён в Евпаторию, вновь под командование Омер-паши, где ему было поручено командование кавалерийским отрядом. Его отряд сыграл решающую роль в отражении штурма Евпатории русскими войсками, за что Илиньский получил титул паши, соответствующий генералу. И вот теперь после всего этого, его ожидал скорее всего русский плен.

После того как раненого Омер-пашу вывезли на турецкий пароход, желание дальше воевать у турецких и египетских частей стало резко уменьшаться. И когда в их рядах пошёл слух, что командир приказал им сдаться. Искандер-паша — Анто́ний Или́ньский понял, что получить на свою шею русскую пеньку становиться для него реальностью. И вдруг он увидел, что шанс выбраться из Евпатории у него есть. К причалу, через толпу в несколько тысяч турецких и египетских солдат шли французы и англичане, примерно около двух рот. Часть из них была уже в лодках и уже начали двигаться в сторону своих судов. Чтоб на них как можно скорее покинуть ставшую ловушкой Евпаторию. Их союзники, турки, это понимали, и то, что их с собой брать никто не собирается, тоже. Поэтому они уже ни чинясь крыли «союзников», как только могли на своих языках. Французы и англичане им отвечали. Некоторые особо решительные с обеих даже делали угрожающие движения оружием и руками. Вот сквозь такую толпу возбуждённых солдат Искендер — паша с несколькими своими людьми расталкивая их, быстро двинулся к французам. И выйдя к ним он обратился к офицеру на порядок подзабытом французском.


— «Officier! Je suis рolonais au service turc! Je vous prie de m» emmener avec vous[16]. То в ответ, только посмотрел и отмахнулся от него, спеша к причалам.

— Officier! Je suis Polonais au service turc! Le général! Je vous demande de m» emmener avec moi. En tant qu» européen, vous devez m» aider!!![17], -вновь громко и требовательно обратился к французу Искандер-паша — Анто́ний Или́ньский. И крепко взял его за руку. Тот в ответ резко вырвал свою руку и сказал:

— Un polonais!? Européen!? Tu es circoncis, tu as servi circoncis. Alors servez-les! Vous nous avez mis dans cette merde!!! Suis allé dehors!!! Putain deturcs!!![18]

Французский офицер после это успел сделать не более десяти шагов. Поняв наконец-то, что ему ответили, уже Анто́ний Или́ньский, а не Искандер-паша, накрытый волной бешенства, выхватил револьвер и выстрелил три раза в спину французу. Тот упал, из-за выстрелов на несколько мгновений шум вокруг прекратился. Всё, кто был рядом обратили свои взгляды на застреленного, лежащего между французами и турками. Они молча смотрели на убитого, друг на друга, и по солдатской привычке в момент опасности подняли оружие. Среди турок кто-то крикнул: «Алла!!!» После раздались новые призывы к атаке, за ними выстрелы и союзники бросились друг против друга в штыки.

В этой схватке турко-египтяне быстро взяли вверх, их было много больше, да и оружие в руках умели держать. Англо-французов убили всех. Раненых без пощады добили. Обоз и трупы были освобождены от теперь не нужных им вещей. День был напряжённый, трудный вот и разрядились уже бывшие союзники на французах и англичанах. Которые к туркам относились на уровне полезного рабочего скота и расходного материала в войне для своих нужд. Но, турки вообще-то были подданными какой-никакой империи. Знали, помнили об этом. Да, и отношение к гяурам никто особо не отменял, русские это или французы, какая разница? Досталось от солдат Османской империи и уходящим лодкам с «союзниками», по ним открыли ружейный огонь. Те даже не поняли сначала кто по ним стреляет думали, что это русские уже прорвались в порт. Всего в этой, «бойни в Евпатории», как стали позже называть это событие, французы и англичане потеряли 318 человек убитыми и 23 ранеными. Причём без прямого участия русских. Неплохо.


Время было уже два часа дня, а турки ещё не сдались. Хотя уже более как час назад вернулись посланные к ним с предложения о сдачи. Они были незамысловаты, сдача всего оставшегося вооружения, снаряжения и прочих запасов целыми. И добро пожаловать в плен! Питание и медпомощь нуждающимся гарантируем. Просто так никого убивать не будет. Православные мы, не басурмане же какие. Но, турки гладили вола. А месяц то июнь, место действия Евпатория, то есть жара. Я-то под навесом сидел, мундир снял уже, квас пил с бутерами. А войска то в основном под солнцем загорали. Хотя обеспечение водой и едой солдат, от Милютина и Хрулёва я потребовал на 100500.

— Дмитрий Алексеевич, надо поторопить турков со сдачей. Пусть полупудовые единороги придадут им скорость для принятия решения, — сказал я, борясь с зевотой. Умаявшиеся с утра, полные впечатлений, Николай и Александр уже спали. Я пообещал, что их разбудят, как только начнётся сдача войск противника.


— Только пусть бьют так, чтоб без лишней крови. Зачем губить зря жизни, рабочие руки и подспорье для дипломатов.

— Слушаюсь, Ваше императорского величество, — ответил Милютин.

И минут через пятнадцать, несколько батарей сделали по три залпа. Ещё через несколько минут после этого Милютин мне доложил:

— Турки в нескольких местах выбросили белые флаги. К нам выдвинулись группы их представителей.

— Вот сразу бы так, — ответил я.

— Видите, Дмитрий Алексеевич, доброе слово, и единорог в придачу, лучше помогает убеждать, чем просто доброе слово, — почти сплагиатил я.

— Имейте это ввиду, когда, будете вести беседы с Шамилем и другими горцами. Начинайте процесс сдачи.

Я, как и обещал разбудил Николая и Александра, и мы двинулись к одному из мест где турки и египтяне сдавались генералу Хрулёву. Он был конечно доволён. Евпатория взята. Но, я решил добавить дегтя на вентилятор. После отданного мне приветствия я спросил его:

— Довольны, Степан Алексеевич данным результатом?

— Так точно, Ваше Императорского величество! — радостно ответил генерал.

— Да. Победа — это всегда приятно.

— Ведь, вы, генерал, могли бы её достичь и в первый раз, — сказал я, глядя прямо на Хрулёва.

— А не проводить рекогносцировку и терять убитыми и ранеными почти батальон. Не слишком ли много для просто рекогносцировки, ещё и против… турок? — продолжая спросил я. И видел, как он начинает меняться в лице.

— Вот в этот раз, мы, подготовились должным образом, — выделив «должным» голосом. — И как итог, победа.

— Так ведь, Степан Алексеевич? — вновь спросил я, продолжая давить взглядом и по своей привычке начал раскачиваться с пяток на носки.

— Так точно, Ваше императорского величество! — вытянувшись, и уже серьёзным тоном вновь ответил Хрулёв. Я же продолжил его строить.

— Великий Суворов учил нас воевать умением, хотя и про число забывать не стоит. И про подготовку похода, сражения, боя. В первую очередь должны гибнуть солдаты противника, а, не наши и через это достигаться победы. Солдат у России много, но, они не бесконечны. И ей и мне дорог, каждый солдат. Я как император, вы как генерал, командующий несёте за них ответственность. Я перед Богом и Россией, вы перед мной. Надеюсь вам, как и другим, это не надо объяснять? — спросил, я, и обвёл взглядом окружающих офицеров, были среди них и генералы. Все они стояли по стойке «смирно».

Зачем я так резко испортил настроение Хрулёву? Надо. Надо требовать воевать на результат, а, не просто воевать. Воевать, добиваясь успеха не любой ценой, то есть жизнями солдат и офицеров, да, и своей собственной. А по уму. Добиться победы и потери минимизировать. Трудно, но, возможно. И на Хрулёва у меня были виды. Скорее всего ему, наверно уже в 1856 году, заниматься приобретением, завоеванием Средней Азии. Он там уже воевал. Под командованием Перовского в июле 1853 года взял Ак-Мечеть. Так, что пусть мотает на свои роскошные усы, мой фитиль и пересматривает свои взгляды и подходы к способам и методам достижения побед. И другие тоже. Про этот разговор в армии узнают точно. На, что и был мой расчёт.


В кино и на кинохронике я это видел не раз. Теперь вместе с сыновьями, я, как и они видел это впервые в реальности. Я уже надеялся, что это реальность, а, не сон или какое-то особое состояние моего рассудка. Так вот, это были горы оружия, которые продолжали расти и поток в тысячи пленных. Парни на это смотрели с большим интересом. И тут Александр мне задал вопрос:

— Отец, если мы, победили, почему мы, не может их убить, ведь они враги?

«О как? Неслабый заход для десятилетнего мальчика», — подумал я.

— Убить их конечно мы можем. Но, они теперь нам не враги, а наши пленники. И я им дал обещание, что, им сохранять жизнь и обеспечат безопасность. А, мы Романовы, должны свои обещания данные друзьям или врагам всегда выполнять. Сразу или позже, но, то, что обещали делать. За это таких людей любят, уважают, а недруги и враги бояться. Запомните это сыновья! -ответил я на вопрос Александра. И задал свой.

— И зачем нарушать данное обещание? Ведь потом, когда, опять кому-нибудь мы предложим сдаться в плен, тем же туркам или другому противнику. Они будут знать, что наше слово верное. И сдадутся. Или наоборот, что мы, слово данное не держим. И решат, что раз всё равно погибать, так, лучше это сделать в бою с нами. Как для нас будет лучше?

— Когда они сами решат, что наш плен им лучше, чем смерть в бою. Там ведь и наши солдаты погибнут, — ответил Николай. Александр в согласие кивнул.

— Верно. И ещё. Посмотрите внимательного кого вы видите в пленных? — спросил я.

Турок, магометан, басурман, бывших солдат, мужиков, набросали мне варианты ответов пацаны.

— Всё это правильно, сыновья. Но, ещё эти пленные, рабочие руки, рабочая сила. Пока они не вернуться домой, они будут работать на пользу России. Посмотрите, как их много. Тысячи и тысячи. Представьте сколько они смогут построить дорог, заводов, зданий и всего, чего нам нужно. Сберечь нам силы и деньги для других дел. Поэтому их надо беречь. Они для нас ресурс, дополнительные силы к нашим. Поработают у нас, во благо России. Ту же Евпаторию отстроят. Всё должно быть, любая мелочь, обращено, для нашей пользы, для России. Запомните и это, сыновья! — учил я парней, ведь кому-то из них быть императором после меня.

До конца сдачи турков в плен мы оставаться не стали. Этим продолжил заниматься Милютин и генералы. Отдав сыновей воспитателям. Я позволил себе около двух часов поспать. Заслужил всё-таки. Россия вновь добилась чистой победы. Должок вернули, османов в чувство привели. Да, и для дел политических и стратегии один позитив.


Султан вновь загрустит от новостей о том, что лучших частей его армии у него больше нет. Нейтральная и не очень Европа тоже должным моментом оценит победу России. И это позволит активней действовать «агентам Кремля» для изменения политической атмосферы для России в Европе на менее враждебную, а в случаи с Пруссией, на более благожелательную. Война же продолжение политики, вот и будем, имея в багаже успехи делать реал-политик. Ковать, пока железо горячо. Князя Ивана Константиновича Багратион-Мухранского теперь можно смело вместе с дивизией отправлять на усиление Муравьёва. А это даёт очень большие шансы на то, что Карс будет взят штурмом ещё летом. Ведь именно «отборная кавказская пехота» бригады которой командовал князь состоявшей из полков Грузинского гренадерского и Эриванского гренадерского, Кавказского стрелкового батальона и трёх батарей артиллерии, своей атакой на главную турецкую батарею в сражении при Башкадыкларе 19 ноября 1853 года. И решила его исход, где было турков около 36 000, 46 орудий, против 7 000 пехоты, 2 800 кавалерии, 32 орудия, у русских, в их пользу. Гренадеры штыками опрокинули турецкие батальоны, перекололи артиллерийскую прислугу и взяли батарею с 16 орудиями. Как только турецкая артиллерия смолкла, войска генерала Кишинского атаковали центр турецкого расположения, и сражение было выиграно. За свой подвиг Багратион-Мухранский был награждён орденом св. Георгия 3-й степени и золотой саблей с надписью «За храбрость», тогда же он получил и орден св. Станислава 1-й степени. Возросшие силы, упорство Муравьёва, опыт и авторитет генералов Бакланова и Багратион-Мухранского давали мне надежду на то, что Карс будет взят, желательно в июле. А там и до Эрзурума меньше чем 210-ть верст. А его взятие, это уже шах, Абду́л-Меджи́ду I. Можно будет ему уже на сепаратный мир намекать и раскалывать коалицию союзников. Война без Турции тупо превращается в очередную войну европеев против России, а пиплу то впаривали, что, мол, за хороших турков против плохих русских идём заступаться.


Ведь княгиня Дарья Христофоровна Ливен, этот дипломат и агент влияния в юбке, и её люди в Брюсселе, Париже, Лондоне, Антверпене, Вене зря время не теряли. На выделенные мною деньги пошёл процесс поиска и просто покупки тех, кто будет писать в СМИ, говорить в салонах и раутах о войне с Россией. Которая последнее время пошла не так, как хотелось бы, и, что с этим надо что-то делать по-другому, а, не отправлять на погибель и в русский плен новых солдат. Моя же задача была обеспечить эту самую погибель и плен. Сегодня это задача была выполнена на «отлично». И журналисты из Австрии, Пруссии, Бельгии, Голландии могли это оценить уже здесь на месте, в Евпатории. Колоны пленных проходили мимо них, горы трофеев росли на их глазах. Княгиня Ливен тоже была отличницей, и замечательно выполнила это задание. Отечественные акулы пера, с фотокамерами тоже были здесь. Поэтому Россия, а потом и Европа через несколько дней будет читать репортажи о новой победе России. А там и фотографии подоспеют, и пойдёт новая волна об её успехе. Так, что будет двойной информационный эффект. С такими мыслями я улетал в царство Морфея. Снов не видел, или не помнил, хотя день и был насыщен событиями.

Вечером Милютин доложил мне итоги сражения. Турко-египтян и изменников крымцев было взято в плен из более сорока тысяч перед сражением, 33 338 человек. Ни хренасе себе!!! Половина населения моего города в той жизни. Столько пленных Россия не брала наверно со времен 1812 года. Это просто праздник какой-то! Сколько из этих потерь погибло, сколько ушло на судах ещё выясняли. Но, утонуло точно не мало. Пушечные снайпера из береговой артиллерии Севастополя, из 18-ти фунтовок утопили три небольших парусника, а, народу на них могло набиться, сотни. Некоторые в плен сдаваться не торопились. Прятались в городе, пытались уходить по берегу. Омер-паша со своим штабом ушёл, сучок. Жаль. Но, его тяжело ранили. Надо найти этих героев и мазил одновременно. Хотя Омер — паше можно и спасибо сказать. Он приказал своими войскам сдаваться. Тем самым сберег наших и своих солдат.

Турок, египтян и крымцев я ещё днём распорядился разделить. Последними займутся жандармы, МВД, военно-полевые суды. Десятка — это минимум, на стройках империализма, что их всех ждёт, а, дальше в зависимости от тяжести содеянного и желания к сотрудничеству. На ком кровь гражданских и насилие есть, того ждёт петля.


Турками и египтянами будет заниматься разведка, контрразведка, жандармы. В городах и весях Османской империи, на берегах Нила России нужны будут свои люди для будущих событий. Может кто из подготовленных агентов станет приближённым или советником Араби-паши в Египте? И нужны кадры для пропаганды среди турецких частей в Крыму и в самой Турции уже сейчас. С пленным взятые у Керчи уже начали работать в этом направлении.

Плюс к пленным разных пушек более сотни, к ним боеприпасы, порох и прочий хабар. И пока примерно более тридцати пяти тысяч столов разной стрелковки. Прусские гладкостволы аж 1809 года, по новей 1839-го, капсюльные. Французское и бельгийское старьё, переделанное в капсюльные ружья. Но, были нарезные французские Тувенены. Всё в дело пойдёт. Надо насытить передовую в Севастополе стрелковой по максимуму, чтоб усилить огневую мощь обороняющихся. И эти трофеи будут для этого большим подспорьем. Не надо будет своё старьё тащить в Крым через всю страну.

Наши потери были пока 3 447 человек. Убитыми 557 бойцов. И я отметил для себя, что среди убитых и раненых было много из Православной дружины. Задал вопрос почему так и получил ответ. Эти туркофобы, тупо резали каждого второго турка, даже если он уже поднял руки и бросил оружие. В ответ на это они получили яростное сопротивление с их стороны, как итог, рост потерь у дружинников.

Как я им и обещал нюхнули пороху и мои братья, Николай и Михаил. Они участвовали в штурме, один в составе батальона гвардии, другой гренадеров. Когда они мне с чувством, жестами за ужином рассказывали о бое, говорили, что даже успели пострелять в противника правда только из винтовок. До револьверов и гранат дело, увы, у них не дошло. Я про тут себя усмехнулся. И не должно было дойти до гранат, я же не зря их отправили именно в гвардейский и гренадерский батальон. Они уже стали штурмовой пехотой. И точно не туркам, пусть и лучшим их частям, под силу было их остановить. Тем более после такой артподготовки. Теперь только Константину осталось побывать в сражении. И пусть хоть одна падла вякнет, что династия прячется за спинами своих офицеров и солдат. Участие в сражениях Крымской войны всех сыновей императора Николая и пребывание сыновей императора в действующей армии станет мощным аргументом для призыва к ответу дворян-уклонистов. Император с братьями и сыновьями был в сражениях и на войне, а, ты, где был? Как выполнял свой долг и присягу? Спрашивать будет власть, причём официально. И наверно ветераны войны. Как дворянин дворянина. Я думаю не одну, не две и не три сотни дворян можно будет лишить дворянства, а, с ним и имений.

19, 20, 21 июня я ещё был в Евпатории, подводили итоги сражения. Занимался пленными. Часть их решил оставить в Евпатории, чтоб они уже начали её отстраивать. Часть оставили в Крыму для строительства дорог, большая же часть была отправлена на строительство конки, шоссе и телеграфа от Каховки на Днепре до Симферополя. Там и кормить их проще. Так же я утверждал наградные списки. И когда пробегал взглядом один из них, вдруг остановился на этой фамилии. И очень, очень сильно удивился. О!!! Фет, Афанасий Афанасиевич. Да, да, то самый, из учебников по лит-ре. «Я пришёл к тебе с приветом рассказать, что солнце встало…» Так вот это воспеватель природы и лирик. Был штабс-ротмистром лейб-гвардии Уланского полка!!! Ничего себе, лирик! Я честно говоря не знал этого. Так вот он со своими уланами во время штурма был на правом фланге. И в ходе атаки захватил батарею и взял в плен расчёты орудий и при поддержке пехоты отбил контратаку турецкой кавалерии. Герой!!! Я думаю войны с него хватит, пусть послужит в Крыму на охране коммуникаций и побережья. А, то не дай, Бог, убьют. И Россия потеряет по моей вине замечательного поэта. Ещё кстати один поэт спешит в Крым, ко мне. Алексей Константинович Толстой. Дружок Александра по играм в детстве. Сейчас он в звании подполковника ехал в Крым. В бой он, церемониймейстера двора, конечно сам не пойдёт, и никого не поведёт, а вот делах бумажных поучаствовать может. Да, и дело у меня к нему есть.


22 июня я с сыновьями, братьями отправился обратно в Севастополь и Крымскую армию. А об успехе Барятинского против союзников, я и армия уже узнали утром 19 июня. Покричали «ура», солдатам налили по чарке, выдали усиленный паёк. Пленным туркам рассказали, о неудачах их союзников. Чтоб не так обидно было за себя и для создания пораженческих настроений.

Победа в Евпатории и на высотах у Севастополя, план по ведению войны в Крыму принятый в Бахчисарае продолжал реализовываться на практике.

Командующий Крымской армией, князь Александр Иванович Барятинский, глубоко и облегчённо вздохнул. Только, что, он проводил императора в Евпаторию. Пыль, поднятая его колонной из экипажей и охраны, ещё не успела осесть на землю, а, князь уже заметно повеселел.

С таким Александром, другим, не тем, которого он знал раньше ему было трудно, но, интересно. Трудно, потому-то он лез во все дела, доставал свой как он его называл блокнот из своей полевой сумки, и всё время записывал, какое он дал распоряжение, кому, в какие сроки выполнить, что для этого нужно. Или это делали его адъютанты, которых тихо ненавидели все, кто не успел выполнить то или иное распоряжение императора и с них сняли за это стружку. Проблема была не в том, что записал и записал, кто и что должен был сделать, и ладно. Теперь это ОБЯЗАТЕЛЬНО ПРОВЕРЯЛОСЬ!!! И очень часто самим Александром! Здесь он Барятинскому напоминал строгого и дотошного… учителя. Который ставил себе целью найти любую зацепку, чтоб не поставить ученику хорошую оценку или наоборот, дав ему исправить ошибки и всё-таки получить её. При этом в зависимости от сложности поставленной задачи, он сам говорил давал допуск, день, два, три. Но, затем неукоснительно требовал отчёта, сделано ли, насколько, или нет. Если выполнено, или не до конца, то следовал разбор, кто, и почему, не выполнил приказ, распоряжение. Александр часто говорил в связи с этим такую фразу: «Каждая недоработка, проваленное дело, имеет имя, фамилию, звание или должность». За мелкие промахи устные замечания, с занесением в личное дело, сыпались на военных и гражданских как картечь против пехоты. За более серьёзные недоработки, только так с плеч слетали уже эполеты и чины, за крупные дела, ждал арест, следствие, суд.

Надо сказать, сам Барятинский не сразу втянулся в такой ритм, темп в делах и такой уровень спроса исходя из существующих на тот момент представлениям об ответственности. Такого подхода к ведению дел он от Александра не ожидал. Он его помнил весёлым, беззаботным наследником престола, путешествующего по Европе или России. Который покорял умы и сердца, окружающих своими манерами, умением общаться, располагать к себе, щедростью, обаятельностью, тактом, отсутствием высокомерия. Теперь же раздача замечаний, высочайших неудовольствий, лишение званий и лишение должностей, отдача под суд, шла наверно быстрее, чем они в то время открывали бутылки с шампанским. А делали это они очень часто.


После разговора накануне казни генералов, в которую он, Барятинский до последнего не верил, Александр ему начал… нравиться ещё больше. Его решимость, напор, энергия, которую император показал по приезду в Крым, начали заводить и его. Ведь сказать честно, когда он прибыл в Крым и начал принимать командование армией у Меньшикова. Он, уже опытный военный, который прошёл путь командира полка, дивизии, корпуса, был начальником левого фланга Кавказской линии и начальником главного штаба войск на Кавказе, несмотря на весь свой задор, опыт, авторитет, энергичность, сначала даже растерялся. Дела в Крымской армии были очень неважные. Но, император поддерживал его из Петербурга словом и делом. К нему из России пошли подкрепления, артиллерия, штуцера, порох, запасы. Александр дал ему в Крыму и соседних губерниях юга России по сути власть проконсула. Помог, дал… и начал требовать результат. А молодые великие князья Николай и Михаил, при всём к ним почтении, стали глазами и ушами Александра в Крыму. Это немного задевало сначала Барятинского, но, дела настолько его затянули, что даже думать об обиде на императора было некогда, да и сил на это уже не оставалось. Надо было делать одно большее дело. Об этом писал ему Александр, не дать победить Россию или сделать победу коалиции пирровой.

И после успешных дел в Севастополе, отбития первых попыток захвата Федюхиных высот и горы Гасфорта, князь начал надеется на то, что такая возможность есть. После чистой победы на суше и море у Керчи, уже начал в это верить. Но, как старый товарищ, взял на себя смелость попенять лично императору за его не совсем верный шаг, биться в сражении самому на штыках. А, может быть и верный. Армии, Россией, нужен был пример, что, надо сражаться несмотря ни на что и из-за всех сил. Кто его мог лучше дать, если не сам император? После этих успехов и особенно после большого ночного боя в Севастополе 10 июня, когда наконец-то перестали жалеть порох и заряды для противника, сам командующий Крымской армией и его армия стали смотреть на изменившихся ход войны, не как израненный медведь, затравленный собаками, прижатый рогатиной и способный только грозно рычать и устало махать ещё опасными лапами, а как лютый бер, которые зализал свои раны, сломал рогатину и начал рвать псов, которые уже стали его считать своей добычей, и подзабыли с кем они имеют дело.


И вот теперь, сегодня, 18 июня, уже сам Барятинский должен, сам, нанести очередное поражение войскам союзников, ведя сражение от обороны. «Федюхины высоты и Гасфортова гора должны остаться за нами. Кровь из носу. Ни шагу назад. Ты, Александр Иванович, должен в этом сражении пустить как можно больше крови коалиции. Особенно турками и сардинцам. Чтоб отбить у них охоту до конца войны ходить против нас в атаки. Кишки союзникам выпускать будем позже», — так сказал император, когда уезжал в Евпаторию. И не только приказал это сделать, но, и дал для этого всё, что мог дать на данное время. И князь заметил, что у императора опять появился это выражение глаз и чувство на лице, которое он видел и ощущал у Александра раньше, в молодости, когда тот видел привлекательную особь женского пола или на охоте. Здесь он вновь увидел этот взгляд и почувствовал настрой императора, когда был разговор между ними о казни воров-генералов. Этот состояние было известно и самому князю Барятинскому, и даже намного лучше, чем императору. Это настроение хищника, который увидел добычу, начал её гнать, уже успел вкусить её крови и ему теперь хочется только одного, догнать и растерзать её. Настроение императора начало захватывать и Барятинского. Это чувство и желание не оставило его, когда шла подготовка к сражению, и тогда, когда перевалило за полночь и уже начался отсчёт 18 июня. Более того, оно стало только сильнее.


Генерал Жан-Жак Пелисье был спокоен. Армейские эскулапы-коновалы рекомендовали ему как можно меньше волноваться после сердечного приступа, он, так и делал. Зачем волноваться? Он уже понял, что, Федюхины высоты ему сегодня не взять. Поэтому он был спокоен. Тем более вокруг было красиво. Похоже на Алжир, но, климат по лучше. Тоже жарко, но, всё-таки не так. И эти русские, похоже на алжирцев, по сути такие же дикари. Вцепились в этот Севастополь, эти высоты и не хотят даже на пье сдавать свои позиции. А своих лучших солдат в Крыму, просто так он на убой к русским отправлять более не собирался. Ему после первой атаки и артиллерийской дуэли стало ясно, что… Ватерлоо сегодня не будет. Точнее оно может случиться, но, увы, не для упрямых русских. Да, он, потерпел неудачу. Но, пусть хоть какая-нибудь морда в Париже попробует его в этом обвинить!!! Пусть сам сюда приедет и попробует чего-нибудь достичь. Поэтому, командующий французской армией в Крыму подозвал к себе генерала Боске и громко сказал ему:

— Всё, играйте отбой. Ватерлоо сегодня не будет, ни для нас, ни для русских. Лавры, пусть и самого Бонапарта мне не нужны, а солдаты ещё пригодятся Франции здесь в Крыму.

Разгорячённый Боске, ещё не остывший от боя и знающий, что собранных сил против русских ещё более чем достаточно для продолжения сражения, попытался ему возразить. Но, Пелисье взглядом и рукой остановил его, и практически прорычал:

— Играйте отбой, генерал Боске! Или вы не видите, что здесь уже совсем не Альма!!!

— Я, приказываю, вам, играть отбой!!!

Сделал шаг вперёд и уперся взглядом в Боске. Тот в ответ сверкнув гневным взглядом, молча, резко развернулся и зашагал выполнять, то, чего не хотел. Через несколько минут горн стал играть отбой. И десятки тысяч солдат французской армии возблагодарили вслух или про себя, Бога, судьбу, генерала Пелисье, за то, что по крайне мере сегодня они были избавлены от своей солдатской обязанности идти в атаку на эти высоты, под русские пули и картечь.

В это же время князь Барятинский, после доклада с Федюхиных высот, и собственного наблюдения за сражением с вышки, которая стола на Телеграфной горе понял, что французы на сегодня всё, закончили. Нет, они не выдохлись, просто его визави понял после первой атаки, что сегодня ему цели не достичь. А лишние ему потери, без достижения успеха были не нужны. И главком Крымской армией понимал Пелисье. Он сам сделал так же после того, что того как была отбита первая атака французов, и того, что было после неё. И француз повторять это он не собирался. И на это были свои причины.


Федюхины высоты осталась и во второй раз оборонять 12-я дивизия под командование генерал-лейтенанта Павла Петровича Липранди, за исключение Азовского полка. Его заменил вновь сформированный горный полк из «кавказских» батальонов и собранных из частей Крымской армии. То есть касаемо войны личный состав нового полка были далеко не новички. Поскольку против высоты должны были действовать французы, дивизию усилили, полками гвардии и гренадёров, их до штата в четыре батальона довели, набирая солдат и офицеров прямо из Крымской армии. Неплохой шанс — вот так взять и попасть в гвардию или гренадеры здесь на месте и причём заслужено. А не по родству и связям. Дополняли эти силы, собранные с гарнизона Севастополя и Крымской армии лучшие стрелки, всего их было две тысячи. Из них полторы уже заняли свои позиции на Федюхиных высотах. Усиливали эти и без того немалые силы, тысяча охотников. Брали тех, кто стрелял лучше обычного. И у этих сил ещё была одна особенность, все они были вооружены нарезным оружием, штуцерами, или как их ещё стали называть винтовками. Это был приказ императора, чтоб, именно против французов у всех, кто будет в них стрелять были винтовки. Артиллерия была представлена, полевыми шести и двенадцатифунтовками, полупудовыми мортирами, четвертьпудовыми единорогами на позициях. Был и крупный калибр, полупудовые единороги и двухпудовые мортиры по две батареи, столько же ракетных. В итоге Федюхины высоты должно было защищать двадцать шесть с половиной тысяч пехоты, бывалых офицеров и солдат, которые прошли уже не то, что не один бой, а не одно сражение, и под сотню орудий. В резерве за Чёрной речкой стояла 17-я дивизия.


Всей группировкой командовал генерал-лейтенант Павел Петрович Липранди. В 1848 году он был произведён в генерал-лейтенанты и назначен начальником штаба Гренадерского корпуса, с зачислением по гвардейской пехоте и Генеральному штабу, в списки Лейб-гвардии Семёновского полка. Поэтому у гвардии и гренадеров вопросов, почему их отдали под командование армейцев, лишних вопрос не возникало. Их вообще старались держать строго. Излишний гвардейский-гренадерский выпендрёж пресекался здесь в Крыму твердо, по принципу, «гвардия, гренадеры элита армии, причём не только по части загулов и разгуляев, но, и её элита именно как АРМИИ. Не нравиться, не получилось быть её элитой? Отправляйся просто в армию. Незаменимых нет». Так, что ротация среди гвардейцев шла достаточно активно, прежде всего среди офицеров.


В сражение за Федюхины высоты упор был сделан на стрелковый бой и картечь, с целью нанесению противнику используя преимущество своих позиций и насыщенность винтовками как можно больших потерь в живой силе, на десерт для противника была тяжелая артиллерия, которая должна была подавить вражескую.

Утром 18 июня солнце уже основательно освещало землю, а точнее балаклавскую равнину по которой вновь должны пойти в атаку солдаты, в ходе неё часть из них упасть и пролить свою кровь на неё. Многие из солдат после этого должны были уже навсегда лечь в крымскую землю, которая за последние месяцы впитала и вобрала в себя наверно столько крови и тел, сколько не было за всю историю Крыма. Сегодня должна была быть получена очередная порция и того и другого. Солнце светило, погода обещала быть хорошей, к новому дню всё было готово. К сражению, которое должно было здесь пройти вновь тоже.

Во время обстрела русские вновь неприятно удивили французов, с высот у развалин Инкермана, они начали вести ответный обстрел позиций французов на Сапун-горе ракетами. Ракеты били неожиданно далеко, взрывались сильно, из-за этого, часть тяжёлых мортир и полевых орудий, которые поставили там открыто в уверенности, что до них не достанут, прекратили вести огонь.

Ещё не окончился обстрел, а французы, сосредоточившись за Семякинами высотами пошли в атаку. Главный удар должен был быть в центре. Пелисье хотел использовать возвышенность, которая была впереди остальных трёх высот, прикрываясь ей накопить там войска и одновременной атакой в центре и флангах пробиться к русским позиция, ворваться на них, ввести в бой подкрепления и решить сражение за Федюхины высоты в свою пользу. Первая часть плана атаки получилась, с остальными вышел казус.


Атакующие части на всех направления атаки опять встретили заграждения, которые так искусно и коварно умели ставить русские. Французы это уже учли и разбивали их огнём легких пушек, цепляли кошками и вручную или лошадьми срывали рогатки, верёвки, и тем самым взрывали установленные там фугасы и расчищали себе путь. При этом они попали под огонь не только вдруг ожившей артиллерии русских, но, и из штуцеров, хотя расстояние до русских было ещё более тысячи шагов. И несмотря на это французы шли вперёд, бесстрашные зуавы и легионеры, бравируя своей удалью вырвались даже в авангард авангарда. И первые ощутили на себе то, что им оказывается, кроме уже привычных в Севастополя рогаток, ям, фугасов и картечи приготовили сегодня русские.

В это время собранные с гарнизона Севастополя и армии отборные стрелки на русских позициях беспрестанно вели прицельный огонь. «Один выстрел — одно попадание!!!», так их наставляли их командиры в Севастополе и здесь. Поэтому они стреляли, а, заряжали им винтовки, сразу несколько солдат, которые стреляли хуже. Прицеливание, выстрел, смена винтовки, вновь прицеливание, выстрел. И заново как заводные. Поэтому вскоре атакующим французам уже пришлось продолжать сближаться, идя через тела своих убитых или раненых сотоварищей, которых становилось только больше. Русские вели ружейный огонь так, что, стрельба слилась в один сплошной гул, а, их пули летели навстречу тысячами по всему фронту атаки. Сквозь него было даже не слышно выстрелов их полевых мортир. И всё же, теряя сотнями убитыми и ранеными, батальоны французов шли вперёд, они уже озверев от своей же крови и потерь вошли в состояние «la fureur française» (французской ярости), размахивая знамёнами и крича «Vive la France!!!» рвались к русским позициям, горя яростным желанием в ответ пролить как можно больше русской крови.


Сами же русские были сильно против своей кровопотери, и поэтому спешили как можно больше пустить крови у французам, и с каждой пройдённой ими меткой в поле ружейный огонь только усиливался, в бой вступали уже те, кто стрелял хуже, чем лучшие стрелки, но, тоже неплохо, за ними следующие. Но, французы всё-таки доказали, что на данный момент они наверно лучшие солдаты в мире, после русских конечно. Сыновья и внуки солдат настоящего Наполеона показали небывалую степень мужества и стойкости, достойную их соплеменников при Бородино и Малоярославцем, сумели по заботливо расчищенной по ночам от кустарника местности натянутыми между ними верёвками, небольшими фугасами, через рвы, ямы, рогатки, всё-таки дойти… до них и до неё. Устилая свой путь телами сумели сквозь шквальный огонь из винтовок достичь знаков, после прохождения которых, были выкачены на русские позиции пушки и ударили картечью по французам. Через минуты две к ним присоединились молчавшие до этого момента большие единороги и мортиры. После этого ещё по инерции напор французской атаки прошёл ещё несколько десятков шагов, и иссяк. Картечь, бомбы встречным ударом остановили его. Атакующие после первого залпа упали на землю сотнями, убитыми, ранеными и живыми. Новые залпы и новые сотни, и ещё и ещё. Идущие за ними батальоны, которые теперь из-за этого стали открытые для огня стали поучать свою часть пуль, картечи и бомб. Всё, французская атака захлебнулась в пыли, дыму и собственной крови. И горячая крымская земля вновь впитывала её в себя, ещё теплую.

Французы вынуждены были отойти по всем направлениям. Прикрывая отход своих частей их артиллерия начала бить по русским позициям. И уже через несколько минут стало понятно, что, теперь безнаказанно для неё это не пройдёт. Русские стали отвечать полевой артиллерией, и, что, особенно было неприятно, крупным калибром и ракетами. Помимо этого, русская тяжелая артиллерия стояла на вершинах высот, и так, чтоб её не достали с Сапун-горы, и тем самым была практически неуязвима для ответного огня французов. Также Федюхины высоты господствовали на Семякиными и соответственно балаклавской равниной. Поэтому французы достаточно быстро убедились, что русские более чем достойные противники в артиллерийской дуэли и за пределами Севастополя. Именно после этого штабной горнист протрубил команду «Отбой», и французские части, которые попадали под огонь русских батарей начали спешно отходить из-под огня.


Барятинский получив об этом сообщение по оптическому телеграфу от Липранди и увидев это сам в трубу. Радостно и громко сказал, тем кто был с ним на вышке и внизу:

— Всё, господа!!! Французы отходят с большими потерями для себя! Федюхины высоты устояли! Здесь успех!!! И вызвал новостями радостное оживление в своём окружении.

— Осталось теперь только сардинцев проучить так, чтоб век помнили, а, то и больше, они, явно собрались атаковать во второй раз. Наверняка теперь сами в бой пойдут. Их ставка на артиллерию и турок, понятно дело не сработала, — бодро говорил Барятинский, глядя в сторону Гасфортовой горы и чуть пританцовывая, от радости или нетерпения, отдал распоряжение:

— Передайте, Прокофию Яковлевичу, об успехе Липранди. Пусть и он теперь как следует угостит сардинцев. Бомб, картечи, пуль, пороха не жалеть. Надо у них отбить даже желание думать о новых атаках наших войск. Зарубочку поглубже на память им сделать.


Генерал-лейтенант Альфонсо Ферреро Ламармора сидел в окружении своего штаба, грязный, уставший, с перебинтованной рукой. Сидел и вспоминал свои разговоры перед отправкой в Россию с оставшимися участниками похода на Россию в 1812 году в составе Великой армии во главе с великим Наполеоном. То, что ему рассказали ветераны, казалось ему тогда не совсем реальностью.

Невиданное упорство русских в сражении под Москвой, её сожжение, по их словам, самими же русскими, поражение Наполеона под Малоярославцем, гибельное для итальянцев и остальной армии отступление через русскую зиму и партизан. По их словам, получается, русские, не люди, а сплошь герои и титаны, и ему, прошедшему не одно сражение всё-таки не верилось в это. И вот сегодня он окончательно понял, что ошибался. Старики-солдаты ему не врали, русские лучшие солдаты в мире и он, боевой генерал Альфонсо Ферреро Ламармора, сегодня сам в этом убедился.


Генерал-лейтенант Проко́фий Я́ковлевич Па́влов пребывал о распрекрасном расположении духа. Его отряд состоящий из его 11-й дивизии, двух батальонов Казанского полка во главе с полковником Всеволодом Гасфордом, первых защитников названной в его честь горы, тысячи охотников, пяти сотен стрелков-штуцерников, полевой артиллерии, двух батарей полупудовых единорогов, батареи двухпудовых мортир и ракет, выиграл сражение за Гасфортову гору в чистую. И приказ императора уничтожить как можно больше именно сардинцев судя даже на глаз по количеству убитых и раненых вдоль русских позиций тоже выполнил. Чем не повод для хорошего настроения?

Сражение он, как и было изначально согласовано начал первым. Выманил противника на начало обстрела ложными батареями и позициями пехоты. Бил он по горе более чем полтора часа и войска перетерпели обстрел просто отлично. Обманки часть огня принимали на себя, а известняк из которого состояла гора, в которую зарылись русские войска надёжно держал удары даже тяжелых мортир. Так, что не зря были стерты руки до кровавых мозолей у солдат.

Турки, которые пошли в атаку первыми, как и ожидалось себя не показали. Хотя их было не мало, три полка. До ближней картечи они так и не дошли. Они были остановлены редкими инженерными заграждениями, огнём стрелков и артиллерии. Фугасов и мин против пехоты на Гасфортовой горе не стали устанавливать, как и серьёзных заграждений. Командующий армией князь Барятинский на совещании перед сражением, сказал, что их задача удержать позиции уничтожив при этом как можно больше живой силы противника. Но, турки подвели русских, под массированный ружейный огонь и густую картечь они не захотели себя подставлять.

Генерал Павлов видел, как турецких солдат гонят вперёд свои офицеры и стоявшие позади их сардинцы и английская конница с левого фланга. Но, вперед шли лишь отдельные отряды не более роты. Они вырывались вперёд и тем самым привлекали на себя огонь стрелков и артиллерии. Который их быстро уменьшал в численности и заставлял отходить назад. Видя это остальные части турок не спешили идти вперёд, и вскоре, толи, не выдержав огневого воздействия со стороны его войск, толи просто не захотели идти в серьёзный бой дальше, начали отходить назад, тем самым смешав ряды сардинцев и англичан.

Турков, генерал за серьёзных противников не считал ещё с войны 1828–1829 годов, в которой, он офицер Могилёвского пехотного полка участвовал, брал Варну, отличился в бою и был награждён орденом Святого Георгия IV-го класса. А вот попробовать на зубок очередных европейцев он был не прочь, поляки, венгры, французы, англичане уже были, теперь вот сардинцы. Тем более от командующего пришёл приказ, суть которого была проста. Потерь у них должно быть как можно больше. «Что ж это можно устроить», — сказал он своему штабу и приказал, подпустить противника ближе чем на триста шагов, и затем уничтожить его картечью и ружейным огнём. Даже если дойдёт до штыков он и секунды не сомневался кто в этом случае возьмёт вверх.

Во время наведения порядка в своих рядах, противник времени не терял зря, гору вновь начали сильно обстреливать. Он ещё шёл, а уже сардинцы, силами четырёх полков, вновь турки, полтора полка и шедшие в задних рядах англичане, целых три батальона, пошли в новую атаку. Их же конница начала изображать, что-то вроде намерения атаковать на своём левом фланге. Что не говори, а, внушительная сила.

По мере приближения противника он начал нести потери, мизерные потери. Самые меткие стрелки, снайперы как их ещё называли, выбивали офицеров в его рядах. С ними в дуэль вступили сардинская легкая пехота, берсальеры, которые как отметил для себя генерал Павлов быстро и умело приближались к его позициям. Вот противник уже разломал редко выставленные рогатки, и сохраняя строй, бодро продолжал идти вперёд. Всё ближе и ближе. Пятьсот шагов. Четыреста. Берсальеры ещё ближе. Триста!

И тут сардинцы шедшие впереди остальных увидели, как вдруг ожили, казалось разбитые и столь уже близкие позиции русских, на них появились сотни и сотни солдат, орудия. И уроженцы будущей Италии поняли, что сейчас будет. И практически одновременно, те, кто был в первых рядах без команды, дали залп по противнику, из всех сил рванули верх по склону, чтоб успеть как можно скорее приблизиться к позициям русских, не попасть под ружейный огонь, картечь и вступить в рукопашную. Генерал Павлов увидев такие решительные действия сардинцев в решающий момент сражения, обернулся к окружающие его офицерам, и сказал:

— Господа, а эти сардины нет так уже и плохи. Эти их берсальеры так вообще хороши. Смотрите как они решительно и умело действуют. Хотят сблизиться, и сойтись с нами на штыках. Что ж пусть попытают счастья. Может им посчастливиться познакомиться с русским штыком. И довольно улыбнулся своей же шутке.


Хоть сардинские солдаты и бежали вовсю силу, но, услышали, как впереди прозвучали команды, «Цельсь!!!» Понять её они не поняли. Но, своей солдатской чуйкой, они её почувствовали. От этого в груди, животе захолодело, но, они побежали ещё быстрее вперёд. «Пли!!!», — донеслось до их слуха, и они увидели, как вспыхнула и побежала в стороны вспышками неровная линия выстрелов. Затем по них ударил звук сотен, тысяч выстрелов и столько же пуль. Для многих это стало последним, что они увидели и услышали. А потом для остальных наступил ад, хотя солнце продолжало так же светить и греть эту созданную для жизни Богом землю.

«Пли!!!», эта команда звучала многократно. И в ряды сардинцев русская пехота начала вбивать залп за залпом, пушкари тоже не остались в стороне. Хоть у многих солдат на Гасфортовой горе были ещё гладкоствольные ружья, но, пули у них были уже Фостера. Поэтому их стрельба на такой дистанции по атакующим порядкам противника был убийственно для него точна. И первые ряды были выбиты в первый же залп. Остальные солдаты противника всё равно продолжали бежать вперёд, и многие уже получали свою картечину, осколок ручной гранаты всего в пятнадцати-двадцати шагах от таких близких, и всё-таки недосягаемых русских.


Будь у генерала Павлова новички, они не сумели бы наверно поддерживать такой высокий темп стрельбы. И, может не все в первый раз своей ещё душой и разумом человека, который не стал ещё по-настоящему душой и разумом солдатом, выдержали бы эту картину избиения таких же солдат, как и они. Для, который они тоже ещё были бы… ЛЮДЬМИ. Но, таковых на Гасфортовой горе уже давно не было, там были именно СОЛДАТЫ, прошедшие уже не один бой и сражение. Поэтому они хладнокровно продолжали выполнять поставленную им боевую задачу. Удержать позиции и нанести противнику как можно больше потерь. И действуя как заведённый часовой механизм, залп за залпом уничтожали солдат противника. После того как батальоны шедшие на острие атаки были перебиты русским огнём, идущие за ними следующие остановились под градом пуль и картечи, не смогли его преодолеть, и начали отходить, стремясь как можно быстрее выйти из него. Это у них не совсем получилось. Картечь сменили ядра и гранаты, а русские стрелки с винтовками сотнями покинули свои укрепления и начали преследование и стрельбу по отходящим сардинцам, забирая новые жизни. Для них это был огонь в спину, для русских вслед отходящему противнику. Боевую задачу по уничтожению живой силы никто не отменял.


Генерал Ламармора был в это время в гуще сражения, но, не в первых рядах, и как положено лихому командующему, на коне. Он решил лично вести своих солдат в бой. К победе. И будучи верхом быстрее других увидел и понял, что начало происходить в авангарде. И после того как идущие там роты и батальоны погибли от огня русских, они принялись за тех, кто шёл за ними. Сначала под ним убило коня, потом пуля или картечь, чирком прошла по его левой руке, пошла кровь. Он был настолько потрясён происходившим, что не заметил, что ранен, и продолжал призывать идти солдат вперёд. И делал это сам. И как будто за это, ещё одна пуля сбила ему эполет уже на правом плече, после этого офицеры, которые его сопровождали просто схватили своего генерала под руки и стали его уводить с того места, которое трудно было назвать сражением. Для сардинцев это было скорее гекатомбой во имя будущей единой Италии, которую позвали в поход против русских варваров, которые были объявлены угрозой для хорошей Европы. Частью которой и должна была стать объединённая Италия. Под этим девизом их отправляли воевать в далекую и совершенно неизвестную им Россию. И теперь офицеры и солдаты королевства Сардиния платили за это своей кровью и как оказалось такую цену, на которую они совсем не рассчитывали.

Англичанам в это сражении, несмотря на всё их наглое нежелание идти в первых рядах, всё-таки тоже досталось. И вновь коннице. Каким образом четыре эскадрона драгун из кавалерийской дивизии генерала сэра Джеймса Скарлетта оказались в дефиле между Федюхиными высотами, Гасфортовой горой пусть разбираются сами англичане, историки и завсегдатаи исторических форумов. Может они решили быстро пройти опасный участок и занять мост через Чёрную речку у Телеграфной горы и создать угрозу охвата русских позиций. А может просто тупо заплутали или ещё что. Это направление было перекрыто инженерно-минными заграждением и прикрыто русскими позициями на высотах. И как только не в меру ретивые королевские драгуны, отличившиеся в сражении при Балаклаве против русской конницы, уперлись в заграждения и акведук, наблюдавшие за ними русские, с трёх сторон открыли по ними ружейно-пушечный огонь. Таким образом и англичане ощутили на себе действие винтовок и пуль Фостера. В результате этого из четырёх эскадронов сумели вернуться к себе почти два.


Приголубили русские мортиры, единороги, полевые орудия и ракеты артиллерию сардинцев и тяжёлые мортиры англичан. Оставив на расправу пехоту пехоте и легким орудиям, русские пушкари взялись за вражеских оппонентов. Удобные позиции, большой калибр, эксцентрики, выучка и НП для корректировки огня на высоте в сотню саженей, в ходе обстрела заставили замолчать орудия сардинцев и англичан. Затем русские служители бога войны принялись бить по отходящей в относительном порядке хоть и сильно поредевшей пехоте сардинцев и турков. Те, кто попал под обстрел уже побежали. Противник отошёл примерно на три с половиной версты, и решил, что вышел из под обстрела, остановился, выдохнул… и вновь попал под обстрел ракетами. Ракетчики били в самые большие его скопления, нанеся противнику решившему, что уже всё закончилось, дополнительные потери и заставили его ещё отойти почти на версту.

Ещё гремели залпы орудий и со свистом бьющим по нервам уходили ракеты в сторону противника на обеих высотах, а, русские уже вышли на поле сражения с банальной целью. Они начали деловито собирать трофеи, оказывать помощь раненым, и брать их в плен. Попались им там и несколько солдат, которые уцелели телом, но, потеряли разум. Даже крепкие нервные системы солдат, не всегда могли выдержать такой интенсивный процесс взаимного истребления людей людьми. Несколько легкораненых офицеров направили к своим, чтоб, предложить заключить перемирие, чтоб французы, сардинцы, англичане и турки могли забрать своих тяжелораненых и убитых. Союзники позже поняли, что проявившие уважение и благородство к побеждённому противнику русские всё-таки их надули. Ни одного даже тяжелораненого офицера, сержанта, капрала не вернулось к своим. Таким образом помимо потерь лишая возможности союзников сохранить и восстановить качество своих войск.

После того как противник в порядке или беспорядке вышел из-под огня русской артиллерии и ракет. Сражение за Гасфортову гору закончилось. А поскольку французы уже давно отошли от Федюхиных высот, то и сражение за высоты, как его стали называть после войны, завершилось. Нового Ватерлоо, в день сорокалетия этого сражения у союзников не получилось. Высоты русские удержали за собой. И хотя они не разгромили окончательно противника как Веллингтон Наполеона. Победа была конечно за ними. Союзники окончательно в этом убедились, когда появились первые данные о своих потерях.

Французы потеряли 8 270 человек, более трети от этого убитыми, остальные ранеными, пропавшими без вести и пленными. Сардинцы, турки и англичане на троих понесли потери в 11 959 человек, из них ближе к половине убитыми. Потери русских составили 3 818 человек, в том числе 814 убитыми.


В результате сражения в Евпатории и за Федюхины высоты и Гасфортову гору турецкая армия в Крыму в один день перестала представлять из себя реальную военную силу. И окончательно перешла на роль обслуживающего персонала армий союзников. Сардинцы на длительное время тоже потеряли боеспособность, а желание ещё повоевать с русскими лицом к лицу пропало у них вовсе. Помимо больших потерь союзников и трофеев русские добились в этот день ещё и того, что в лагере противника у них появился весьма серьёзный союзник… большой, толстый чёрный, пречёрный кот, который теперь постоянно бегал между участниками антирусской коалиции.

Французы и англичане были вне себя от того, что более трёх с половиной сотен их солдат, презираемыми ими турки перебили в Евпатории как стадо баранов. А наказать виновных они не могут. Об это во всю трубили русские газеты, а, за ними вслед и вся европейская печать. Сардинцы были злы на англичан и французов, за, то, что они не оказали им должной поддержки и выделили от себя мало сил и средств для сражения. Те в свою очередь обвиняли их по сути в трусости и не умение воевать. А то, что в отличии от французов сардинцы почти ворвались на русские позиции, союзниками просто игнорировалось. Раскол среди союзников ещё не произошёл, но, разлад несомненно углубился. Как в Крыму, так и в печати, и на официальном уровне. Трудно стало убеждать и писать об успехах, когда их нет. На страницах французских, английских, сардинских газет явно или исподволь зазвучали вопросы в духе: «А нужна ли такая война дальше?»

С таким же вопросом вышли на улицы Стамбула и Турина сотни людей, произошли уличные беспорядки и погромы. В нескольких военных частях французской, турецкой и сардинской армии произошли волнения, солдаты разгорячёнными новостями о поражении и небывало больших потерях, слухами о том, что их теперь срочно отправят в Крым выступили против такого поворота событий.

Газеты нейтральных стран после того, как стало точнее точного ясно, что победили опять русские, а, не их, некоторое время находились в недоумении. Оценить положительно успехи России, не поймут в столицах воюющих с ней стран, не написать об победах России, не так могут оценить в Петербурге. Который вдруг начал побеждать раз за разом. Поэтому нейтралы, особенно мелкие, на официальном уровне и в прессе показали высокие навыки и умения сидения на двух стульях. Хотя конечно они постарались поудобней усесться на стуле европейской работы.

Только в Греции, Сербии и Черногории открыто радовались победам России. И уже через неделю после новостей о поражениях в Крыму турков и их союзников-европейцев турецкие власти почувствовали, что, активность гайдуков возросла, и вскоре снова стали из Греции проникать вооруженные отряды в Эпир, Фессалию, западную Македонию. Где возобновилась вооружённая борьба против власти османов и их приспешников. В Пирее стычки между греками и оккупантами, французами и англичанами стали постоянным явлением. Кроме этого стали иногда без следа пропадать те офицеры, которые вели якобы археологические раскопки, а, на самом деле просто грабили Грецию, вывозя найденное к себе в страны.


Если Россия сотрясалась от восторга и ликования от новостей о новых больших победах, в городах, селах народ вновь выходил на площади, улицы и открыто радовался победам русского оружия. То многие жители Варшавы, Люблина, Вильно, услышав очередной благовест, исходящий от православных храмов в честь новых побед над европейцами, стали их открыто ругать. За то, что они теперь не смогут помочь им, полякам, в решение польского вопроса в их пользу. Они ждали их побед, а, не москалей над ними. Но, были и те, кто, не особо выставляясь перед своими, выразили свою радость по поводу побед России русским властям и даже внесли денежные суммы в общероссийский Военный фонд. Нашлись и те, кто вдруг засобирался в путь дорогу и решил любыми способами покинуть пределы Российской империи, и примкнуть к тем полякам, которые боролись за свободу Польши не только на словах.

Юзеф Винцент Пилсудский, молодой шляхтич из Литвы, который всё ещё был по делам в Варшаве принял на его взгляд разумное решение. При встрече с русскими, которые носили на своих плечах военные и статские звания, улыбался и сдержанно поздравлял с победами. В разговорах с поляками не спешил открыто ругать русских, как это делали многие и сокрушатся от поражения союзников. На намёк, что можно лично помочь в деле общем для всех правильных поляков, он дал ответ, что скорее «да», чем «нет». Но, без уточнения, когда и сколько.

Камиль-бей, снова и снова благодарил Всевышнего. Его строптивый внук Арслан, накануне снова собрался в дорогу. Теперь в Евпаторию, чтоб встать на сторону правоверных, и помочь сделать Крым опять свободным. Он под предлогом своей болезни задерживал отъезд внука и просил помощи. И, Аллах услышал его вновь. К ним село пришли новости одна за другой. Первая от том, что турки в Евпатории разбиты и взяты в плен, как и те, кто ушёл к ним, затем весть о поражении европейцев у Севастополя. После этого Арслан ходил сам не свой, а Камиль-бей не скрывал своей радости. Так же он позвал к себе своих сыновей, зятьёв, старших внуков, и сказал им, что, в жизни крымского народа скоро начнутся большие события, которое скорее всего затронут очень многих. И к этому надо готовиться. Поэтому некоторые из них должны поступить на службу к русскими и добиться с их стороны к себе расположения. Это должно будет помочь защитить их большую семью и её имущество от грядущих перемен.


Прибыв утром в Крымскую армию 24 июня, я поздравил князя Барятинского и его армию с большой победой. Принимая в свою очередь поздравления за Евпаторию. При этом князю, офицерам армии я сказал так:

— Ваша победа здесь, господа, как я считаю более значима. Турок, хоть и лучшие войска султана были в Евпатории, все же не француз и даже не сардинец. Вами биты европейские армии, причём не желторотики-новобранцы, а, ветераны Крыма. Это сейчас лучшие армии мира и русская армия взяла над ними вверх. Значит у нас лучшая армия в мире. И у России она есть, и побеждает всех, кто с ней встретился по новой. И это понимают не только мы и наши противники, но, те кто ещё думает, кого они хотят втянуть в войну с Россией. Поэтому победа здесь, у Севастополя особенна важна, не только для дальнейшего хода войны, но, и для принятия политических решений. Ну, а Евпатория, это приличный довесок к успешному сражению за высоты. Пусть, мой брат, султан, почувствует каково это с Россией по-настоящему воевать и здесь, в Крыму. А, то разбаловался под крылышком союзников.


Конечно офицерам пришлось по душе, такой взгляд на значение побед 18 июня. Прошёлся я и по войскам, которые громыхали в ответ на мои приветствия: «Ура, императору!!!» Заглянул к раненым, посмотрел на трофеи, которые приводили в порядок. Что ж винтовок, ружей, пороха, пуль, теперь у Севастополя и армии станет по более. Обсудили текущие и будущие задачи, проблемы. В ходе этого решили, что Федюхины высоты не стоит быстро оставлять. Надо убедить французов, что мы готовим второе Балаклавское сражение, с целью рассечь силы союзников, окружить и разгромить их. Это может их подвигнуть на третий штурм, а штурмовать в третий раз высоты они будут только после того, как уменьшат их высоту в ходе обстрелов из тяжёлой артиллерии, заодно сровняв с землёй наши укрепления. Для этого им придётся десятки тяжелых орудий от Севастополя переместить на Сапун-гору и Семякины высоты. Это не так далеко, но, это, оборудования позиций, пороховых погребов и прочего потребует времени и сил. Это облегчит положение Севастополя в свою очередь. А когда французы и англичане серьёзно возьмутся большим калибром за Федюхины высоты, то их надо будет оставить. Зря губить солдат под обстрелами смысла и пользы нет.


А вот свой большой и поменьше калибр в Севастополе мы тоже стали устанавливать и применять.

Во-первых, тяжёлая артиллерия, которая была у Евпатории уже двигалась в город, а, это две батареи полупудовых полевых единорогов, две дюжины осадных пудовых единорога, столько же осадных двухпудовых мортир, восемь пятипудовых. Расчёты уже опытные, так, что неплохо усилят Севастополь.


Во-вторых, на правом берегу Южной бухты если стоять лицом к большой бухте, на возвышенности установили шесть 3-х пудовых береговых орудий. Это реально мощные орудия. Точнее самые мощные какие были у России в береговой обороне. Им переделали лафет, чтоб увеличить угол вертикальной наводки. И по расчётам и уверениям артиллеристов, они должны были бить до четырёх вёрст!!! То есть крыть своими бомбищами все позиции союзников вокруг Севастополя! Орудия имели сектор обстрела в 220 градусов. Для корректировки огня на самой батарее поставили вышку под пятнадцать метров, и на позициях сделали дополнительные НП. Орудия спускали со своих батарей и затаскивали на новое место через систему блоков использовав… малые пароходы для тяги. Всё лучше и быстрее, чем сотни солдат и матросов тяжкой работой мурыжить.


В-третьих, на Северной стороне установили восемь 24-х фунтовых орудия. Их задача была прикрывать Селенгинский и Волынские редуты, доставать противника огнём во фланг в глубине его позиций, дальность в три с половиной версты позволяли это делать и через Севастопольскую бухту. А с переделанными лафетами и усиленным зарядом достанут ещё дальше. К пушкам должна была добавиться батарея 4-х дюймовых ракет. Этой пушечно-ракетной батареей, с целью сохранения для потомков и человечества в этой меняющейся истории гения литературы, был отправлен командовать уже штабс-капитан, Лев Николаевич Толстой. Повышение он получил абсолютно заслужено, почти без моего участия. В совокупности за Севастополь и Евпаторию.


В-четвёртых, сделали подвижные батареи. На малые пароходы и плоты установили 3-х пудовые корабельные мортиры. Они могли прийти в нужно место до боя или вовремя его. Это должно было быть проще и удобней чем пароходофрегаты двигать по бухте, да и цели они крупные для ответного огня.


В-пятых, артиллерийскую группировку Севастополя и Крымской армии и дальше будут усиливать большими калибрами. Орудия, расчёты, боеприпасы, порох для этого в России есть. Просто и в реале надо было не быть такой собакой на сене. Ведь даже батарея двухпудовых мортир могла стать той соломинкой, которая могла переломить хребет верблюду. Вот теперь этих соломинок должно быть как можно больше.

Я сам по себе человек вполне любознательный, и когда я узнал, что батарея береговых трёхпудовок будет готова в течении нескольких дней, я отложил свой отъезд из Крыма. После крымского неВатерлоо, союзники конечно захотят отыграться и я знал где, Свеаборг. Им для этого и раздутая их газетами «резня в Ханко» не нужна теперь. Где типа злые русские перебили, высадившийся английский десант, чуть ли не топорами перебили и затравили ручными медведями. Хотя уничтожение десанта противника или принуждение его к сдачи нормальное явление вовремя войны. Особенно если учесть то, что предыдущий десант, сжёг в тех местах финскую деревню.

Но, Свеаборг точно будет не через неделю или две, хотя, несомненно раньше реала. Время терпит. Так, что дебют новой батареи я хотел увидеть своими глазами. Вдруг европеям понравятся, и они вызовут её на бис, ха-ха! Если не вызовут, то трёхпудовки будут отыгрывать роль по схеме «нас не звали, а, мы припёрлись». Поэтому до начала действа занимался текучкой и даже немного погрустил и повеселился.


Братья кочевники, башкиры, казахи, калмыки по пять сотен от каждых в начале июня уже все прибыли в Крым. Заодно пригнав табуны лошадей и доставив юрты. Сейчас кони и кобылы нагуливали вес после перегона, а, потом солдатам и матросам просто не будут говорить, что они едят конину. Просто кто не знает, мясо коняк, которые разводятся для мяса, это совсем не то мясо, что, у их рабочих и боевых собратьев. Я ел его, и я знал это. Вкусно!!! Плюс кумыс. Хороший кумыс вполне удобоваримый напиток и для желудков не кочевников. Он пошёл в госпитали, а юрты под них.


В Крым от номадов были отобраны лучшие лучники, с луками и стрелами и одинаковой экипировкой. В Крыму к ним добавились крымские татары, среди них было достаточно и тех, кто остался верен данной их прадедами и дедами присяги на верность России.

Я хотел использовать лучников как автоматчиков среди пехоты с ружьями. Хороший лучник в минуту может выпустит в массу войск более двух десятков стрел и сделать двенадцать-пятнадцать прицельных выстрелов начиная от ста метров и ближе. Мой расчёт был на то, что пробовать их применить в ближнем бою для отбития атак на укрепления на самых важных участках. Для этого провели соревнования по быстрой и прицельной стрельбе из лука, отобрали по две сотни лучших и отправили их на ускоренные курсы изучения русско-солдатского языка, что могли лучше понимать команды. Остальных отправили охранять пленных европейцев. Я, узнав, что сыны степей уже здесь, решил с ними повидаться и поговорить. Вышло вполне эффектно и эффективно.


— Сәлеметсіз бе жігіттер!!! Сізді орыс армиясының қатарынан көргеніме қуаныштымын!!! Сіздің әкелеріңіз бен аталарыңыз сияқты![19], — зарядил я им сразу, и усмехнулся оценив их реакцию.

Все степняки кроме калмыков были тюрками и им было понятно, что я сказал. Да, и калмыки в силу исторических причин неплохо знали разговорный казахский. Так, вот услышанного у кочевников остановилось дыхание, а глаза на их крепких загорелых азиатских лицах становились шире и шире. Ещё бы, сам Белый царь, не поленился, пусть часть по бумажке, но, заговорили с ними на их языке. Ход не особо хитрый, но, действенный, особенно с народами не очень искушенных в цивилизованных политесах. В ответ перейдя из состояния изумления в более спокойное они вполне достойно для них, ответили мне: «Здравия желаем, Ваше императорское величество!!!» И как могли имели вид лихой и пожирали меня глазами. А после моего обращения на их языке, уже не только с восхищением, но, с преданностью. Дальше я им объяснил суть момента и сделал обзор политической ситуации в мире. Россия воюет с врагами, и если она проиграет, то им будет «бздын концерт, аяк талды», а они живут в ней и являются подданными русского царя и он их вновь призвал их воевать против врагов России, а значит и их врагов. Как это было с их дедами и отцами. И, что, я, их император, не разу не сомневаюсь, что и они будут это делать из-за всех сил. И, на награды и милости я не жадный, для тех, кто их заслужит. Джигиты Великой Степи, от души в ответ троекратно прогремели, — «Ура!!!», и далее показали свои умения в джигитовке, стрельбе из лука, ружей, владение холодным оружием, пикой и арканом. Было зрелищно, а, из луков парни, и вправду били быстро и точно. На скаку и пешком. Но, как это они будут делать на передовой, особенно после многочасовых обстрелов, было пока под вопросом.


После марсовых утех, было ещё одно соревнование. Кулинарное. По моей просьбе они приготовили каждый от своего народа… бешбармак. Это блюдо проще простого, мясо, тесто в лепёшках, лук, сорпа или шорпа, то есть густой бульон. Соль, специи по вкусу. Водка по желанию и возможностям организма. Мне всегда он нравился. Вот тут я и взгрустнул. В той жизни, мы, часто делали бешбармак, устраивали семейные обеды в выходные. Теперь я здесь, а, моя семья неизвестно где. Теперь наверно, будущее будет другими. Касаемо кулинарного поединка, я сказал, что победили все, и, что бешбармак еда настоящих мужчин и воинов. Но, ел я его не руками, как едят иногда до сих пор. Для раненых он тоже кстати хорош.

На Федюхиных высотах моя задумка с лучниками-автоматчиками не сработала. Французы морды подвели, не дошли массово до дистанции действенной стрельбы из лука. По ним так попускали стрелы без особо толка. А вот сардинцы наверно сильно удивлялись, когда в них прилетали не только пули, картечь, ручные гранаты, но и стрелы. Несколько сотен убитых и раненых лучниками на Гасфортовой горе было. Так, что моя задумка оставалась спорной по эффективности. И всё равно уже нюхнувшие пороха кочевники были отправлены в Севастополь. Кто не попал на передовую направили на охрану дорог и пленных. Тюркам доверили французов и англичан. И теперь наверно, они услышат: «Эй, европея, ты туда не ходи, сюда ходи, а, то стрела в башку попадёт, совсем мёртвый будешь!» Калмыкам доверили крымских татар, их давних противников и турков. Язык они немного понимают, а, вот ключи к их вроде тоже восточной душе фиг они подберут. Степняк-буддист, мусульманина, за своего считать не будет. Степняков называли в армии Наполеона Бонапарта «северные амуры», а теперь наверно будут «крымские церберы».


28 июня состоялся дебют батареи трёхпудовых орудий. Я сам был там. Трёхпудовой побудки не получилось… из-за солнца. Источник жизни на земле ведь с востока встаёт и в Крыму летом его много, вот и ждали, чтоб он перестанет слепить расчёты. Решили не выкладывать всё козыри, не показывать максимальную дальность батареи. Обстрелять должны были позиции французов перед Камчатским люнетом и несколько выявленных разведкой батареи мортир, которые были поближе к нам, но, только из мортир и единорогов. Союзники понятно дело ответят. Вот трёхпудовочки по ним и вдарят своими бомбами и заставят их замолчать. Желательно навсегда или надолго. Пошла команда, и начали бить мортиры и единороги. Охота на приманку началась.


Командир батареи тяжелых мортир, капитан Жан-Поль Бельмондо не рассчитывал сегодня на то, что его батарея будет вести обстрел. У него были другие планы на этот день. Он хотел попасть в Камьеш или как чаще называли «petit Paris», лагерь французской армии, превратившийся в город, который располагался у Камышовой бухты и ставший маленьким кусочком Франции, здесь в этой России. Сделать там покупки, выпить хорошего вина, вкусить нормальной еды, а, не стряпню поваров батареи, нанести визиты, причём и мадмуазелям, тем кто будут свободными. И вот он, облачённый в новый мундир, помытый, побритый, надушенный, отдав распоряжения своему заместителю, уже было собрался двинуться в путь. К такому желанному месту, где можно было хотя бы на несколько часов забыть о войне и всех её неудобствах. Но, чертовы русские нещадно порушили его планы. Они начали обстрел передовых позиций дивизии генерала Брюне из тяжелых орудий, которых за последние два месяца у них стало ощутимо больше. Поэтому капитан, кляня их, как только мог, не меняя мундира отдал приказ готовить батарею к бою. Он не сомневался, что, приказ командования открыть ответный огонь будет. И как только он был получен, его батарея открыла огонь по обнаглевшим русским, которые испортили ему настроение.


Взбешённый капитан Бельмондо не без удовольствия смотрел, как бомбы его мортир как-бы нехотя уходят в сторону позиций русских, чтоб хоть как-то отыграться за то, что превратили ему этот день в merde. И всё было привычно, расчёты и вся батарея работали как часы, но, после второго залпа, вдруг вокруг его батареи упали и взорвались один за другим снаряды калибром, сопоставимый с его 50-ти фунтовыми мортирами. Уж, кто, кто, а он в калибрах и бомбах разбирался отлично. Очередная бомба упала практически на позиции его батареи. И после третьего залпа его батареи, совершено неожиданно на неё обрушились русские бомбы, которые вскоре заставили её замолчать. Три орудия вместе с их расчётами, навсегда. А капитан Жан-Поль Бельмондо в этот день всё-таки попал в вожделенный для офицеров и солдат французской армии «petit Paris». Только без сознания и левой ноги выше колена. Её ему оторвало осколком от русской бомбы. И это мог ещё считать, что ему повезло. На одной из батарей случилось попадание в её пороховой погреб, взрыв которого полностью уничтожил её, вместе с расчётами орудий.


Я, наблюдая за поединком, которые вели между собой наша артиллерия и союзников, жалел, что боеприпасы с пироксилином, «юбочками» и шрапнель сюда не успели. Но, они уже скоро будут в Севастополе и Крымской армии. Вот тогда наши артиллеристы, станут если не богами, то точно полубогами войны. Пироксилин даст рост могущества ВВ с последствиями для противника, «юбочки» повысят обтюрацию снарядов, это даст дальность и точность, шрапнель усилит их убойность против живой силы. К этому должны будут добавиться и новые ракеты Константинова, которые судя по его докладам из Шостки и Киева стали более смертоносными для противника. И может рост количества тяжёлой артиллерии, ракет и их качества, боеприпасов, даст возможность противостоять артиллерии союзников в час Х близко как на равных. А это значит срыв большого штурма, если союзники на него решаться.

Судя по тому как качнулась у нас под ногами вышк, и взрыву, который вспух и поднялся метров на двадцать на французских позициях, бомба попала в пороховой погреб одной из батарей. Через секунды восемь до нас докатился мощный звук взрыва. «Так, значит надо свои погреба защищать ещё основательней чем сейчас», — подумал я и сразу отдал об этом распоряжение стоящему рядом Нахимову.

Дебют трёхпудовок можно считать удачным. Захотят ли союзники участвовать в их бенефисе вопрос конечно спорный. Особенно, когда начнут получать бомбы с пироксилином и вглубь своих позиций на версты четыре. А батарею назвали — Царской. Понятно, что в честь моего присутствия на ней и подходящего под статус калибра.


В тот же день после обеда, я, поднимая столб пыли своим эскортом двинулся в путь, теперь с юга на север. В Петербург. Там, и по пути меня ждали люди, дела, встречи, задачи, проблемы. И ещё одно важное сражение Крымской войны, которое я должен был обязательно выиграть. Оборона Свеаборга от атаки флота союзников. Там был шанс ещё сильнее, чем в реале пустит им юшку. Превратить оборону в победу.


Ещё катилось по Европе эхо от грома русских побед, а, они уже начали давать плоды. Победы как вовремя прошедшие дожди, дали жизненные силы для посеянных семян на поле под названием гросс-политик.

Если во Франции, Англии, Сардинии искали ответы на вопросы, «Опять?», «Почему?», «Кто виноват», «что делать» и искали виноватых в поражениях. То по сообщениям Федора Ивановича Тютчева, моего негласного посланника в Германию, Пруссия вопрос о прекращении России продажи, того чего она хочет купить у неё, из-за давления Англии и Франции положила под толстое сукно. И готова это вопрос решать положительно для обеих стран, но, конечно не афишируя это. Многие дельцы в Пруссии уже потирали руки от удовольствия, что они теперь смогут заработать на русских заказах.

В своих сообщения мне Тютчев писал, что пруссаки явно не хотят продавать своё вундерваффе, винтовку Дрейзе. Пушки Крупп уже продал и будет работать с Россией и в России. Вот это полноценное чудо-оружие. Не хотят Дрейзе, и не надо. В США уже купили под восемь тысяч карабинов Шарпса, Дженкса и винтовок Холла. И конечно револьверы! Много, но, кх-м, млять, не дешево. Плюс проблемы с доставкой. Но, оружие на конец июня было уже в Пруссии и двигалось к границам России.

Швейцарцы после побед России у Севастополя и Евпатории, тоже стали продавать свой федеральный штуцер 1851 года, не по несколько единиц и чуть ли не на вес золота, а уже партиями в несколько десятков стволов.

Швейцария всегда была продуманным и чётким государство, как их часы и банки, поэтому выбрали можно сказать уникальный для этого времени калибром для своего армейского штуцера, винтовки, всего 10,51 мм. У России был, например, 17,78 и 18,03 мм. Штуцер имел прекрасные показатели кучности, дальнобойности и пробивной силы. При стрельбе по мишени шириной 3,6 метра и высотой 2,7 метра, на дистанции в 800 шагов при безветренной погоде в цель попадало 80–87 % пуль, при порывистом ветре — 63 %. На этой дистанции пуля пробивала 5 дюймовых досок хвойных пород дерева, а на 1 000 шагов — 4 таких же доски. Шедевральные винтовки с берегов озера Люцерн и одноименного города, попадали в руки самых лучших снайперов. И на укреплениях Севастополя и позициях Крымской армии, сольясь в экстазе в музыке войны со стрелками винтовки уже забрали не один десяток жизней у своих собратьев европейцев.


На основе швейцарского штуцера была у меня мысля создать для России винтовку, с которой она будет жить до появления условной трехлинейки. И тем самым миновать пресловутую в той истории «ружейную драму». Где имели дело с несколькими типами винтовок, переделок и как следствием всего этого кучей потраченных средств и сил.

Сначала пойдёт казнозарядка с затвором Крынка и бумажными патронами, потом металлическими, далее продольно-скользящий затвор. Магазинку сделать, наверно на основе винтовки Спенсера, а, не Винчестера, а, там и классическую магазинку под обойму могут сделать. И к новой русско-турецкой войне, которую скорее всего неизбежать.


Можно было уже уверено говорить, что после побед 18 июня, усилиями Тютчева, княгини Ливен, посла в США фон Стекля и людей масштаба поменьше, политико-дипломатический механизм европейской политики, а это априори мировой, начинал активней работать в пользу России. Успехи России в войне были отличной смазкой для его работы, так же интересы разных стран и конечно деньги, немалые деньги.

Победы умело использовал, и князь Алекса́ндр Миха́йлович Горчако́в, посланник в Австрии. Он уже после победы под Керчью начал вести дела более уверенно, а, после успехов в Севастополе, Евпатории и высотах австрийцы явно растерялись. Они уже сделали свой выбор в пользу противников России, заключили с ними договор. И тут такой афронт!!! Русские перестали проигрывать войну! Её теперь по количеству побед на суше и море выигрывает… Россия! Одна против четырёх противников. Два из которых Франция и Англия. Поэтому ещё до новых побед в Крыму, министр-президент и заодно глава МИДа Австрии Карл Фердинанд фон Буоль-Шауенштейн стал Горчакову проявлять больше внимания а, для этого его стали чаще приглашать на различные встречи. И на одной из них он сказал ему:

— Время идёт, господин Горчаков, происходят новые события. И я думаю не приближается ли момент, чтоб попытаться вдохнуть новую жизнь в нашу четырёхстороннюю конференцию». На, это он мог только ответить, что об этом уведомит Петербург и конечно сам открыт для общения.

И вот новые победы России! Это для него такой шанс, стать никем иным как министром иностранных дел! Ведь теперь ему будет ещё проще вести дела так, чтоб свести позицию Австрии к нейтралитету. Воевать на стороне тех, кто проигрывает сражение за сражением в войне, теперь днём с огнём не сыщешь. И австрийцам даже выгодны поражения французов и Сардинии. Её главных противников в итальянском вопросе, который висел грузом на ещё крепкой шее Австрийской империи. Использовал Горчаков и прусский рычаг. Он охотно и умело делился сведениями о том, что, как ему стало известно из Птербурга, новый император начал активно сближаться с Берлином. Что, тайно конечно не было. Он только это подтверждал. Лицо опытного фон Буоля при этом оставалось спокойным, но, глаза говорили, что от этого ему становится неуютно.


В том, что он сможет стать новым главой МИДа, князь Горчаков теперь почти не сомневался. Его притеснителя и пока ещё министра, Нессельроде, по сообщениям из столицы император Александр совсем не жалует. Вести дела самостоятельно не даёт, уехав в Крым поставил в зависимость от графа Киселёва. Кто после этого карлика-носа, станет новым хозяином учреждения на Певческом мосту? Точно не его выдвиженцы. Это кулинар полукровка ведь специально отправил его, Горчакова в Вену, что иметь возможность в случае неудачи с Австрией свалить вину за это на него. А то, что обожаемые Нессельроде австрийцы сразу заняли с началом войны антирусскую позицию стало уже ясно с началом войны даже с турками. Потом и вовсе ударили в спину, заключив договор с Францией и Англией. Но, теперь из-за побед России, которые принёс ей император Александр, он с Буолем разыграет партию так, что Австрия ещё больше начнёт двигаться в сторону более положительного нейтралитета. Тем более в своём письме, по сути инструкции, император это он него и требовал, как он написал «занейтралить» Австрию по-настоящему и дал возможность говорить об уступках на Балканах и Дунайских княжествах. И также использовать козырь, Пруссию. И вот теперь это будет сделать ещё легче, чем после победы у Керчи. Которую англичане и французы поспешили назвать досадной случайностью для себя и мимолётным успехом для России. Но, теперь после очередного погрома союзников в Крыму, карты в Вене сдавать будет он, князь Александр Горчаков. Будущий глава МИДа России, а значит и вершитель судеб, целых стран и народов.


Следили за ходом Крымской или Восточной войны и в западном полушарии, обеих Америках. Причём не только через европейскую прессу и дипломатические источники, но и напрямую, находясь в эпицентре событий.

Капитан американской армии Джордж Бринтон Макклеллан, выпускник Вест-Пойнта, причём второй в выпуске из пятидесяти девяти, участник войны с Мексикой, всё с большим интересом следил за ходом войны, на которую его отправили за хорошее знание французского. Он в 1853 году перевёл с французское пособие по тактике штыкового боя, отправили наблюдателем. Макклеллан как бывший отличник аккуратно и подробно вёл записи о ходе боевых действий, о том, как были устроены армии французов и англичан, обо всём, что могло стать полезным для его отчёта и армии США. Но, честно сказать он начал уже скучать, хотя его сначала конечно поразил масштаб противостояния сторон. Десятки тысяч солдат, сотни и сотни орудий. Сражения при Серро-Гордо, сражениях при Контрерас и Чурубуско, штурм Чапультепека в которых участвовал в войне с Мексикой, выглядели бы здесь как обычное дело. И в этом он ещё раз убедился, став свидетелем сражения за высоты 18 июня.

Он вновь удивился упорству и мужеству французов и сардинцев, которые под казалось невозможным огнём противника всё равно шли в атаку. И даже завидовал. Сравнение было не пользу американской армии. Но, ещё больше его поражали русские. Они уже восемь месяцев удерживали за собой свой Севастополь против лучших армий в мире, не имея к нему железной дороги, потерпели поражение в полевых сражениях. И после всего этого, сначала последовала успешная крупная вылазка в Севастополе, разгром и пленение дивизии союзников под Керчью, отбитие первого штурма высот, вновь атака осаждающего Севастополь противника и вот новые крупные победы. Русские полностью разгромили турков в Евпатории и отбили второй штурм высот, причём с немыслимыми для американской армии потерями у союзников. У него даже мелькнула мысль о том, как хорошо, что Америку разделяет от Европы океан. И ей не достались даже такие соседи и противники как сардинцы и тем более как французы. Не говоря уже о русских. Наверно, стоило бы и к ним отправить наблюдателя для получения общей картины войны. Война явно выходила на новый круг и за ней следовало бы понаблюдать с обоих сторон противостояния. Об этом и сообщил в своей последней корреспонденции своим адресатам.


Франси́ско Сола́но Ло́пес Карри́льо, чрезвычайный и полномочный министр Парагвая в Великобритании, Франции и Сардинском королевстве и по совместительству сын президента Парагвая, Карлоса Антонио Лопеса-старшего, опять мысленно похвалил себя за то, что, не уехал из ставшего для него уже не интересного лагеря французской армии под Севастополем. С конца мая события в Крыму, где Франция и Англия, воевали с Россией, и не могли взять русский Севастополь, пошли потоком.

Эти самые развитые страны мира вначале своего путешествия по ним вызывали у молодого человека из далекой латиноамериканской страны восхищение и трепет. Огромные порты, десятки пароходов, сотни судов, верфи, заводы, фабрики, арсеналы, железные дороги, дворцы и блеск столиц, это не могло не впечатлять молодого эмоционального латиноамериканца. А тут ещё Франция и Англия начали войну с Россией, о которой он имел представление в основном из европейской печати, там писали, что она плохая, ужасная, угроза цивилизации и видел её на карте мира или глобусе. Огромная. И конечно он отправился на войну, чтоб увидеть в действии лучшие в мире армии и флоты. И с каждой неделей пребывания у Севастополя он понимал, что армии Франции и Англии не могут справиться с одним единственным городом в России в котором засели эти самые русские. Нет, он ещё не разочаровался в них, но, их очарование начало проходить. И тут началось! Поражение союзников под Керчью. На суше и море. Во главе русских стоял их новый император. И даже сам бился наравне со своими солдатами. Смельчак! Настоящий, caudillo! В тот же день неудачи союзников в первом сражении за высоты у Севастополя. И после это он решил ещё задержаться в Крыму. Сен-Сир от него никуда не денется. А тут он прямой свидетель сотворение истории. И не ошибся! Новые сражения. И вновь победа за русскими. Он своими глазами видел, как французские войска смело и уверенно шли вперёд и отошли, вновь не выдержав огня русских.


И вот 20 июня он получает приглашение от… русского императора Александра! Он звал его к себе! Позволить себе упустить такой шанс он не мог. Хотя французы его отговаривали. Но, он, Франси́ско Ло́пес принял решение, что он обязательно встретиться с русским царём.

О том, тот самый Лопес из того самого Парагвая, находиться во французском лагере, узнали от пленных французов. А я точно помнил, что это парень с яйцами из базальта, хотя и дурик. Ввязаться в войну против троих, которые превосходят его пусть и прокачанный Парагвай по населению и деньгам в разы и не имея при этом союзников. Кого-то он мне напоминает? О, Николая Первого! Одних яиц, будь они даже из нержавейки мало.

И вот 24 июня, в восемь утра передо мной стоял молодой человек с умными, живыми глазами, наверно даже с самоуверенным взглядом, для мажоров это типично и уже немного пухляш.

— Buenas días, señor López! Encantado de conocerte. Bienvenido a Rusia (Доброе утро, господин Лопес! Приятно познакомиться. Добро пожаловать в Россию)! -ответил я на его приветствие на русском языке ко мне. Шарит, понимает момент. После этого мы перешли на французский. Он поблагодарил меня за приглашение, сказал, что, для него это большая честь. Я ему, что мол хорошим людям мы всегда рады. Далее предложил ему свой вариант завтрака, кофе, хлеб, масло, икра. За всем этим и пошёл разговор, застрельщиком в нём выступил я.


— Господин Лопес, перед нашей встречей я конечно ещё больше собрал сведений о Парагвае, чем знал. И знаете вдруг нашёл, что он во многом схож с Россией, — дал я затравку разговора. Он в ответ замер с чёрно-красным икорным бутером в руке. Я подождал пока он его покладёт на блюдце, воспитанный, не стал его кусать. И в свою очередь укусив свой и пригласив всё-таки это сделать Лопеса, увидел, что ему тоже вкусно. Продолжил:

— Да, похожи. Ведь Россия тоже, когда-то была отсталой страной и наш великий царь Пётр Первый провёл грандиозные реформы, чтоб преодолеть отсталость. И ваш, отец, делает это уже третье десятилетие, и как я знаю не безуспешно.

— Вы, правы Ваше императорское величество, мой отец, президент Лопес делает много для развития Парагвая, но, многое ещё предстоит сделать, — ответил Лопес.


— В этом, я ему, и вам, как главному помощнику желаю достичь ещё больших успехов, — услышал он в ответ от меня.


— Так вот Россия, до Петра была лишена удобного выхода к морям. Петр долго и упорно воевал с Швецией, чтоб его получить, нашёл союзников против неё, создав новую армию и флот и добился победы. Россия обрела Балтийское море и смогла вести большую морскую торговлю. Позже Россия обрела так же в ходе войн с Турцией побережье Чёрного моря. И Парагваю, господин Лопес придётся воевать за выход к морю. Одной Параны, которую может перекрыть даже небольшой военный флот, ему мало, чтоб успешно развиваться и дальше. Но, воевать вам одновременно против Аргентины и Бразилии, которые одинаково не хотят усиление Парагвая, будет очень сложно. Ведь вас ждёт морская или точнее речная блокада. И в итоге будет поражение. Лопес на этом моменте нахмурился. А я как говориться качал ситуацию дальше. И продолжил:


— И ведь ваш Парагвай мешает британцам в этом регионе мира. А они любят и умеют зарабатывать для себя на других странах. Именно поэтому они и воюют сейчас с Россией. Мы не брали у них кредиты, не пускали их товары к себе в страну в том количестве, как им хотелось. Вели себя как нам было выгодно и нужно, вступая с англичанами в борьбу разных частях Европы и Азии. Именно из-за этого, идёт война, а, не из-за того, что англичане вдруг решили защитить от нас бедных турков, и заодно спасти мир от русских варваров.

Лопес внимательно на меня смотрел, и слушал.


— И с Парагваем, так будет, если он, вы, продолжите вести свои дела самостоятельно. Вам устроят войну, да, вам и самим нужен полноценный выход к морю. Поэтому вас будут делать атакующей стороной и виноватой во всём. Бразилию и Аргентину вам не одолеть, тем более британцы им дадут кредиты для войны с вами. Поражение ослабит вас, и они начнут навязывать свои условия, прежде всего кредиты. А они будут нужны для восстановления страны. И как говориться, господин Лопес, кто платит, тот танцует мадмуазель. Сами же британцы заработают на этой войне дважды, на Парагвае и Аргентине с Бразилией. Вот так то, господин Лопес, дела делаются в большой политике. С холодным расчётом, чужими руками и кровью, — закончил я свой монолог и отхлебнул кофе. Лопес помолчал, и спросил:

— А почему тогда Россия воюет сейчас одна, без союзников?


— Скажу вам, прямо, — начал отвечать я на его вопрос, — мы были уверены, что в войне с турками мы обязательно разобьём их, так и было последние сто лет. Так было бы и сейчас. Но, Англия, Франция и Австрия, испугались будущего усиления и без того сильной России после победы. И решили нас сдержать. И, англичане, зная, что им самим нас не одолеть, уговорили французов повоевать опять с нами и англичанам на пользу. Сыграв на их самолюбии и старых обидах. А те и рады это были сделать.


— Уже не очень и рады, — сообщил мне о настроениях среди французов Лопес, как говориться их первых рук сведения. Я в ответ на это улыбнулся кивнул и продолжил:


— Но, хочу сразу сказать, наверняка опережая ваш вопрос, что проигрывать её Россия и я, не собираемся. Можете это смело говорить французам и даже напомнить им про события не столь давние, — улыбаясь сказал я.


— Вы, имеете виду поход в Россию Бонапарта, — спросил Лопес.


— Да, вы совершенно правы. Мы запрягли лошадей и теперь начинаем езду. А русские, сеньор Лопес, любят ездить быстро и лихо, — почти спёр я выражение как считается у Бисмарка.


— Русская дорога, она у нас такая. Когда мы отступаем, это значит мы вперёд идём, — озвучил я строку из песни Игоря Растеряева и засмеялся.


— Но, довольно, сеньор Лопес о делах нынешних и будущих. Давайте я вам лучше покажу русскую армию, которая задала накануне очередную трёпку самоуверенным европейцам и обнаглевшим туркам, — перевёл я разговор в другое русло и мы верхом проехали по расположению частей Крымской армии.


Лопес увидел гвардейцев, гренадер, пеших и конных, артиллерию, казаков, линейную пехоту, сапёров. Одетых, обутых, вооруженных до зубов, сытых, уверенных в себе. Смотрел, сравнивал. Гвардию французов и англичан он видел, как и их обычные части. Было видно, что наша гвардия и солдаты производит на него неслабое впечатление. Ещё бы! Это ведь лучшие солдаты в мире.

В конце встречи ему преподнесли корзины с русскими деликатесами, водкой, вином. При этом я сказал, Лопесу, что вскоре наверняка у него будет повод выпить… за новую русскую победу, что мол русские не бросают так хорошо начавшееся дело. Надеюсь Пелисье и его штаб поймут это правильно и отвлекут силы и средства от Севастополя на Федюхины высоты.

От себя я одарил Лопеса-младшего, отличной саблей и кинжалом и таким же конём, английской породы, причём отметил, что это трофей из-под Керчи. Пусть англичан подразнит. Пообещал, что пришлю ему книги по истории России, сборник произведений, её писателей, поэтов. «Бородино» Лермонтова пусть почитает.


— Помните и знайте, сеньор Лопес, что Россия, готова дружить и честно иметь дело со всеми, кто тоже этого желает. Если Парагвай, решит это сделать. То, для друзей, мы, всегда открыты. Вы же можете писать мне напрямую. А нашу договорённость о дипломатических отношениях России и Парагвая, окончательно решат и оформят наши министерства, — сделал я задел на будущее.


— Благодарю вас, Ваше императорское величество, за приглашение, оказанную мне честь с вашей стороны. Я хоть совсем немного, но, узнал про Россию, и понял, как выглядят настоящие императоры, — кинул мне леща Лопес. В ответ я слегка благодарно усмехнулся.


— И, за данные вами советы и урок о большой политики. Теперь я стал лучше понимать, что мир состоит не только из одной Европы.


— Да, сеньор Лопес. В нём есть место и для России, и для Парагвая. Но, за это место надо бороться и побеждать. Хоть противники сильны, умны и коварны. Россия это сделает в этой войне сейчас, и потом, если возникнет такая необходимость, и, я уверен, что и Парагвай на это способен, тоже сейчас и в будущем. И, я желаю, вам, в этом деле всемерного успеха, — ответил я, мы друг другу пожали руки и будущий президент далекого Парагвая в сопровождении моих офицеров убыл к линии соприкосновения и был ими передан французам.

Загрузка...