ГЛАВА 7 РОССИЯ ЕВРОПА КРЫМ

Июнь 1855 года

«Керчь!!! Победа!!!», шла волна восторга и ликования по России. И загудела она колоколами, молебнами, крестными ходами, ресторанами, кабаками, кутежами во славу русского оружия и государя императора, радостными разговорами. Победа!!! Соседи бегали или ехали к друг другу, чтоб сообщили новость, «Победа!» Люди стихийно собиралась на улицах, площадях, говорили о новостях, поздравляли друг друга. «Победа!» Госучреждения, салоны, университеты, гимназии, училища, ярмарки, торговые ряды, лавки, улицы. Вся Россия, говорила, только одно слово — «Победа!!!» Она была нужна ей как вдох человеку, которому ударили под дых. И Россия его получила. И задышала конечно ещё не полной грудью, но, всё же более ровно и уверено.

СМИ и без моей прямой указиловки тему побед под Керчью и под Севастополем подняли на щит, трубили о них во все иерихонские трубы и били победные барабаны. Здесь большую роль сыграли репортёры, которые были прямыми свидетелями сражений. И их репортажи в газетах расходились огромными тиражами, и зачитывались до дыр. В книжных лавках были скупленные все атласы где можно было найти Севастополь, Керчь и Керченский пролив.

Меня бойцы информационного фронта ставили в один ряд с Александром Невским, Дмитрием Донским, которые, как и я сами участвовали в сражении, лицом к лицу с противником. Хотя конечно, я, как они. Мой поединок оброс, как и положено в этом случае, всякими небылицами. Что француз был здоровущий, аки, Голиаф, или, что их вообще было несколько. И все здоровущие. Что ж этого было не избежать. Император ратоборец-поединщик, всё же это неплохой образ среди поданных для начала.

Великий князь Константин Николаевич, как мальчишка чуть не подпрыгнул от радости, а только поднялся на носках, и хлопнул себя по бедрам, когда, взволнованный адъютант радостно выдохнул:

— Ваше Высочество!!! Наши разбили союзников под Керчью!!! На суше и море! Полный успех!!! И протянул телеграмму на имя великого князя. Прочитав её, он, глядя на улыбающегося офицера, говорил:

— Он смог!!! Смог!!! А ведь не верили! Сомневались. А он смог!!! И, ты, смотри сам в бою был, на штыках бился. Вот это брат, выдал!

Когда, немного страсти улеглись, Константин Николаевич, поймал себя на мысли, чтоб так, по-хорошему завидует брату. Он сумел добиться такой нужной сейчас для России победы, был сам в бою, выказал умение и храбрость. Как Пётр Великий. И, подумал, о том, что Александра он оказывается знал не так хорошо, как ему казалось. Но, и у него будет возможность отличиться.

Балтийский флот, с почина императора и его усилиями выходил из многомесячного оцепенения. Из четырёх самых быстрых пароходофрегатов сформирован как его назвал брат, «летучий отряд», и ещё два отряда, в один их них входил винтовой фрегат «Полкан». Их перевооружили на крупнокалиберные дальнобойные орудия. Чтоб при встречи со слабым противникам иметь значимое преимущество, с равным иметь просто преимущество. А при встречи с более сильным вести бой на расстоянии. Жаль, что не успели до войны принять на вооружение 60-ти фунтовые пушки Баумгарта. Они бы сейчас были очень кстати, с их дальность стрельбы ядром более восемнадцати кабельтовых, бомбой больше шестнадцати. И теперь их в спешном порядке испытали, и Александровский и Олонецкий завод льёт их днём и ночью.

Отряды пароходофрегатов пока у Кронштадта отрабатывали слаженность действий в отрядах, провели стрельбы, и вскоре должны были сделать выход в Финский залив. Подходящие пароходы переделывали в канонерские лодки, в дополнение к путиловским. Чтоб ими вместе с гребными прикрыть Або, Выборг, Котку, Нарову. Но, больше всего внимания и сил по требованию Александра уделялось укреплению Свеаборга.

Там усиливали укрепления, береговую и корабельную артиллерию, по принципу, чтоб калибр был побольше и били подальше. Брат даже дальность назвал, от трёх вёрст. Вскоре должны были начать выставлять мины.

На остров Друмс он приказал отправить не менее двух рот со штуцерами, крепостными ружьями, две батареи пудовых коротких единорогов. Для них указал сделать, как он их называл закрытые позиции, для пехоты надежные укрепления в случае обстрела с моря. Когда перед отъездом в Крым он вновь попросил рассказать как идут дела на Балтике. И на вопрос: «Почему к Свеаборгу столько внимания?» Он ответил: «Я просто это знаю точно. Они ударят там. Верь мне». И теперь после Керчи, великий князь Константин Николаевич уже насчёт Свеаборга не сомневался, почти. Поэтому теперь сам потребовал доклад о подготовке крепости и флота к отражению нападения противника. И засобирался туда сам. Заодно проверить как идут дела в Выборге, Котке. Да, и финнам в своём лице показать намерение России сражаться дальше, и шведам тоже.

В ходе подготовки Свеаборга к обороне делалось то, что указал Александр. Создание минно-артиллерийской позиции, устройство хотя бы оптического телеграфа между крепостью, батареями, флотом. Заранее пристрелять акваторию, разбить её на квадраты и подквадраты. Собирались использовать бетон для защиты пороховых погребов, позиций артиллерии. Появились и свои новые идеи, как более выгодно использовать линейные корабли против сил противника. Как не странно их подсказали речники, точнее, морские офицеры, которые видели это на Волге ещё до войны. Уверен брату это понравиться, когда приедет расскажем и покажем.

Генерал Алексей Петрович Ермолов, дремавший в кресле после обеда, вздрогнул, от того, что в комнату вбежав как очумевший денщик, почти заорав, сообщил новость: «Победа, ваше высокопревосходительство!!! Побили вражину под Керчью. Крепко побили!!!» И тряс в руке газетой.

Генерал молча посмотрел на него, глубоко вздохнул, и сбросив с колен толстого кота, встал с кресла, пошёл к образам, и стал молиться как умел. В ней старый воин благодарил Вседержителя и Пресвятую Богородицу, заступницу России, за ниспослание победы русскому оружию в праведном деле защиты Отечества и истинной веры православной. И просил их и далее не оставлять без своей помощи его Родину. И текли слезы по его старческому лицу, а, рядом с ним стоял его верный денщик, тоже молился, и по-мужски, молча плакал.

После этого генералу прочитали сообщение о победе два раза, и он распорядился принести водки с закуской, выпил за победу, налил и денщику, и сказал:

— Император сам штыковую ходил. Француза одолел. Молодец конечно! Храбрый. Но, не по чину, надо было быть с войсками только. А в атаку коль нужно было, генералов бы послал. Но, победу он сам добыл, для России и для себя. Этого не отнять. И задумавшись вновь сказал:

— Пригласи-ка, ко мне врачей, да наших, военных, не штатских. Лучших! Надо напоследок ещё послужить, а не только казнокрадов гонять. Раз сам император на штыках бьётся ради победы, то и старикам нечего дома сидеть. Война идёт.

И выпив третью рюмку, вдруг помолодевшим голосом рыкнул:

— Бумаги и чернил! Письма писать будем!

— Императора поздравим, с победой. И генералам старым, что надо стариной тряхнуть. Армиями нам конечно не командовать, но, ополчением и снабжение армии от общества заняться мы может.

Светлейший князь Варшавский, граф Иван Фёдорович Паскевич-Эриванский, никогда не обижался. Он считал это уделом слабых людей. А к таковым он себя, не относил. Как, впрочем и другие. И с этим было спорить просто глупо. На молодого императора он конечно не обижался. Но, был им недоволен. Тот уже открыто игнорировал его советы, которые он давал ему в своих письмах по поводу стратегии идущей войны. Молодой император сразу начал делать по-своему.

Он стал выкачивать войска, артиллерию, порох, боеприпасы, различные запасы, врачей, из столичного округа и Польши в Крым, Кавказ. Стронул с места гвардию и гренадеров. Точнее сказать, перекачивал силы. Из Петербурга, в Польшу, из Польши в Крым и Дунайскую армию, и оттуда тоже в Крым. Вместо убывших частей, прибывали новобранцы. И получалось, что численность армий не снижалась, а в Крым уходили подготовленные и обученный войска. От Горчакова так вообще с боевым опытом. Хорошо было придумано, с этим не поспоришь. Император это делал так, как будто был уверен, что Австрия не вступить в войну с Россией. В чём сам Паскевич сомневался.

Вместо его креатуры Горчакова, назначил в Крым, кавказца Барятинского. Хотя тот выше должности начальника главного штаба войск на Кавказе не поднялся. Но, горцы, суть дикари, и правильной войны не знают, они даже не венгры и поляки, не говоря уже об англичанах и французах.

И в тоже время он положительно оценил меры и действия предпринятые императором, хотя и не совсем был полностью согласен. Должность верховного главнокомандующего и деление на армии, делало управление и командование более чётким. Идея с железной дорогой от Волги к Дону была очень хороша. Почему до него о ней никто не вспомнил? Отправка всего нарезного оружия в Крым тоже правильный шаг. Хотя это можно было начать и раньше. Ну, тут не его, Паскевича вина. Военный министр Чернышёв имея немалое влияние на императора Николая, так и не решил проблему хотя бы относительной массовости нарезного орудия у русской пехоты. Будь у Меньшикова под Альмой, Балаклавой в 1854 году, ощутимо больше нарезного оружия у пехоты, может быть он не потерпел бы неудачи. Он, бы, точно нет, он же, Паскевич. Но, несмотря на всё меры со стороны императора Александра, в успех в этой войне генерал-фельдмаршал после Инкерманского сражения и тем более Евпатории не верил. Турков не смогли одолеть! Позор!!!

27 мая с утра работая у себя кабинете, хотя теперь много меньше чем раньше, из-за контузии под Силистрией в эту кампанию, которая подорвала здоровье старого верного солдата Российской империи. Иван Фёдорович Паскевич, услышал громкие голоса, возгласы сначала на улице, в открытые окна, а затем и за дверьми кабинета.

— Что, такое там случилось, — недовольно сказал он себе, и потянулся к шнуру, что вызвать адъютанта и узнать в чём дело. Но, не успел. В кабинет без стука вошёл дежурный генерал по гарнизону. Вид у него был взволнованный.

— Что, случилось? Доложите, — строго глядя на него, сев прямо в кресле потребовал Паскевич.

Генерал, встал «смирно», и немного дрожащим голосом произнёс:

— Ваше высокопревосходительство! Иван Фёдорович!!! Государь… Александр Николаевич… одержал под Керчью полную победу!!!! Десант противника разбит и пленён! Флот союзников так же отбит с потерями. Победа!!! И протянул бумагу с текстом телеграммы.

Через несколько секунд, когда Паскевич окончательно осознал услышанное, он встал, и подошёл открытому окну встав лицом на улицу. И генерал увидел, как у него стали затрястись плечи и голова и он несколько раз перекрестился. Минуты через две, сделав движение руками по лицу, наместник Царства Польского повернулся, и привычным голосом для окружающих, то есть приказным, сказал:

— Пусть играют общий сбор. Войска должны узнать о победе немедленно. Дальше, надо, чтоб, в самом последнем фольва́рке, местечке, шинке узнали о победе. И пусть все газеты, — сделав ударение на «все», — сделают сообщение о победе России, с максимально возможными подробностями о ней. Убитые, пленные, трофеи.

Примерно через час после этого, жители Варшавы, услышав это, стали выходить на улицу и с тревогой спрашивать друг друга: «Co się stało? Dlaczego Rosjanie biją dzwony jak szaleni?»[8]

Юзеф Винцент Пилсудский, молодой шляхтич из Литвы, который был по делам в Варшаве, немного разбиравшийся в православии объяснил окружающим, что это не набат, а торжественной трезвон во все колокола. Это значило, что случилось, что важное. И вскоре по улицам, улочкам, переулкам Варшавы, полилась новость. «Rosjanie rozbili francuzów i brytyjczyków, pod jakimś Kerczem»[9]. У панов и панночек, это новость не вызывала радости. Многим из них вести о поражении русских войск от союзников были более приятны для их ушей. Кто-то в ответ на это открыто говорил, что жаль, что выиграли мoskal, а более острожные, кривились, и говорили, что это не та новость, за которую хочется выпить.

И так, и так думал, владелец, и житель парижского отеля «Lambert», Адам Ежи Чарторыйский. Бывший глава МИДа России, член Негласного комитета, ближник императора Александра Первого, а ныне глава польской эмиграции, прежде всего монархистов, и открытый враг России.

На эту войну он возлагал большие надежды. Он рассчитывал, что за тот, вклад который поляки внесли, и вносят в дело борьбы с Россией. Польский вопрос будет поставлен перед ней в ходе мирной конференции, где побеждённая Россия под давлением Англии, Франции, пойдёт на уступки. Конечно о создании независимой Польше, речь не пойдёт, но, о восстановлении положения дел как было до восстания 1830 года вполне возможно. А там дело после него по возрождению Rzeczpospolita продолжат другие.

Поэтому победа русских радовать его не могла в принципе. Мало того, он, будучи корифеем в делах политических понимал, что теперь англичанам и французам после таких потерь понадобятся пополнения. Про состояние у них дел с армиями он то был в курсе. Вот тут то в ответ на просьбу об ускорении формирования Польского легиона для войны с Россией, он, Адам Чарторыйский, который сумел втянуть Россию в III-ю и IV-ю коалицию против Наполеона, настоящего, а, не этого… племянника. И после побед Наполеона было создано Герцогство Варшавское, положившее начало для возрождения Польши. Он, князь Адам Чарторыйский, а не какой-то Иоахим Лелевель, республиканец, или тем более Мицкевич, пусть и тоже Адам и лира Польши, будет говорить о польском вопросе. Который следует поставить на переговорах о мире с побеждённой Россией, в том числе и с помощью поляков.

Александр Иванович Герцен, прочитав из утренних газет о «случайной и нечестной победе» русских под Керчью, испытал вновь за эти месяцы, искрению радость. Первой раз было, когда он узнал о смерти Николая Первого, и вот теперь, победа России в столь неудачной для неё Восточной войне, как её называли здесь в Англии. «Странное, всё-таки существо человек, — думал Герцен. — Победила армия ведомая молодым царём, сыном Николая. А я всё равно рад, этому. Ей, Богу, странные, мы, русские. Радуемся победе того, против кого боремся».

Императора Александра, Герцен, тоже Александр, ещё пока не понял. Этот манифест «Отечество в опасности!», сосредоточение в своих руках и без того безмерной власти, это было похоже на его отца. И в то же время небывалый размах борьбы с казнокрадством и злоупотреблениям. Когда он читал в письмах своих корреспондентов, носителей каких фамилий и чинов, берут под стражу, очень сильно удивлялся. Это он пока мог объяснить себе только молодостью императора, и желанием сразу показать себя. Но, личное участие в сражение под Керчью, и это рыцарский поединок с французом. Тут некоторые газетёнки позволили себе написать, что жаль, что это был француз, если б, это был англичанин, то Россия бы уже просила мира. Гнусно, с точки зрения благородного человека, но, Александр Иванович живя в Англии уже неплохо изучил англичан, для них вполне допустимо такое озвучивать.

Личное участие в сражение под Керчью и рыцарский поединок с французом, подтолкнула Герцена к мысли, что это похоже на Петра Великого и… Павла Первого! Особенно если учесть ещё, манифест, перестановки в правительстве, и эти комиссии, которые называли за глаза, «nouvelle oprichina». Это было, что-то неожиданное со стороны нового царя России, Александра Николаевича. Герцен о нём составил себе несколько иное мнение до этих событий.

И как ему теперь писать об этой победе? Победила Россия, но, во главе с царём, который, подготовил победу, бился на штыках с противником вместе со своими солдатами. Имея это виду получается, что царь и Россия это единая сила. Поэтому, Герцен и прибывал в радостно-растерянном настроении, попав в эту логическую ловушку.

Другому жителю города Лондона, когда он прочитал про поражение Англии и Франции на суше и море, было не радостно. Напротив. Ведь он, Фридрих Энгельс, в своих статья немало хвалил союзную армию, особенно, французов, и критиковал русскую. Назвал войну европейских народов против России справедливой, против её захватнических планов, и во благо общего прогресса, противником, которого являлась царская Россия. А теперь выходит, русские варвары, судя по сведениям разбили в пух и прах прогрессивные армии. То есть он Энгельс, и его друг и единомышленник Маркс, оказались мягко сказать… не точны в своих измышлениях. «Так, что теперь писать? — размышлял Фридрих Энгельс. «Так, мины, упорная оборона, ночная атака. М-м, значит, коварство и не желание русских сходиться в открытом бою с европейцами. В итоге, победа русских не честная, и скорее всего случайная, эпизод успеха на фоне цепи поражений. Чем и должна закончиться эта война вообще. В этом русле и будем писать. А не писать нельзя», — выработав план своих действий, окончательно успокоился Фридрих Энгельс. И попросил сварить себе ещё кофе. А вот на другом конце Европы страсти только разгорались. Там было не до кофе.

Ками́лло Бенсо ди Каву́р, премьер-министр Пьемонта-Сардинии, он же собиратель земель итальянских во едино под властью Савойской династии, прочитав телеграмму, которую ему принёс секретарь кулаком треснул по столу и вполголоса длинно и весьма грязно выругался в адрес англичан. И было от чего.

Ему было плевать на потери англичан и французов под Керчью. Хотя их поражение в его планы не входило, тем более, его в этом уверяли, когда, склоняли Сардинию, вступить в войну против России. Гарантировали только победы. А вот за потерю 1 908 человек, убитыми и ранеными в первом же бою за Гасфортову гору, ему придётся держать ответ перед королём Виктором Эммануилом II-м. Но, это ладно, король поймёт его доводы. Плохо, что теперь оппозиция и его противники получают отличный повод, и вцепятся в него, в парламенте и газетах, с криками: «Вы, премьер, обещали нам победы. И где же они? За, что гибнут наши доблестные солдаты?» «Cazzo inglese stronzi!!! Con il suo cazzo di Рalmerstron e la regina e l» imperatore allo stesso tempo!!![10]», — всё же не удержался он, и крепко выругался в адрес союзников. Затем подошёл к бюро, открыл его и протянул руку сначала к бутылке с марсалой, но, передумал и взял граппу, налил себе на два, нет на три пальца, и залпом выпил, закусив лежавшим здесь сыром. Через несколько минут, приятное тепло потекло по его уже немолодому, уставшему телу и он почувствовал прилив сил. «А этот молодой император Александр, на удивление, оказался не слабаком. Как мне о нём рассказывали. Лично готовил сражение, ещё и сошёлся на штыках с каким-то французом. Если так дело пойдёт дальше…,-а про дальше Ками́лло Каву́р думать уже не захотел.

В ярости был и Абду́л-Меджи́д I, 31-й султан Османской империи. Ему европейцы обещали быструю победу над Россией после их вступления в войну. И что!? Они сидят под Севастополем уже восемь месяцев. И не могут его взять!!! Творят в Варне и других местах его империи, что хотят. Продали недешево своё старое вооружение. И он султан Оттоманской империи терпит это! А теперь, эти наглые, высокомерные, хвастливые кяфиры из Европы, проиграли сражение русским кяфирам. Причём турецкий полк, под командованием Рашид-паши был уничтожен почти полностью. Лучший полк в корпусе Омер-паши, который был в свою очередь один из лучших в его армии. И теперь вновь, из-за этого успеха русских стоит ожидать волнений или даже мятежей в балканских вилайе́тах, который совсем недавно более менее затихли.

Но, есть в этом поражении и плюс для него, султана. «Теперь, этот Чарльз Стрэтфорд Каннинг, который втянул меня в эту войну с Россией, будет потише. Есть теперь, чем ему крылья подрезать. А то после Синопа он заявил, что, будь турецкие моряки, хотя бы на четверть как британские, русские битыми ушли бы к себе. И где его теперь его хвалёные британские моряки и солдаты? На дне, в плену и в земле лежат. Ещё и два корабля русские взяли трофеями», — думал повелитель Османской империи, предвкушая возможный разговор с надменным англичанином. «Kirli, sadakatsiz domuz![11],-не без удовольствия вслух произнёс он. А вот новый император России Абду́л-Меджи́да насторожил. Рьяно взялся за дело, сам участвовал в сражении. Не хватало ещё Порте, получить в России подражателя Петра Великого. Ему и его отца, Николая I-го с лихвой хватило.

А вот король Оскар I, король Швеции и Норвегии с 1844 года. И всего второй король из дома Бернадотов. Был после прочтения новости и поражении Англии и Франции под Керчью, напротив был весьма доволен. Он даже был русским благодарен за победу. Ведь теперь ему и его дипломатам будет проще отражать напор бесцеремонных англичан, на предмет вступления в войну против России. Они в четвёртом не могут с ней справятся, ещё хотят и Швецию втянуть. Он хорошо помнил рассказы, о том, как русские пришли… зимой через Ботнический залив в последней войне Швеции с Россией, и чуть было не заняли Стокгольм. Да, и отец пусть и нехотя, рассказывал про свои бои с русскими. А то, что случилось с армией великого Наполеона в России и после неё, он уже, пусть и на расстоянии наблюдал сам.

У него были сыновья, и он хотел передать им власть и сохранить только — только зародившуюся династию. А война с Россией могла всё это поставить под сомнение. «Нет, уже дорогие британцы, без нас воюйте и дальше. Будет вам наш ответ ни «да», ни «нет». Ваш флот спасёт вас от русских, а меня и Швецию зимой нет. Тем более с таким царём, который сам ходит в бой, чтоб убивать, возможно убивать», — думал король Оскар I. И довольный собой распорядился пригласить к обеду многоопытного Густава Алгернона Шернельда, министра иностранных дел Швеции.

Его коллега на юге Европы, который тоже пытался основать свою династию, король Греции, Оттон I-й. Второй сын короля Людвига I Баварского, любителя и знатока Древней Греции. Через своего предка Иоганна II, герцога Баварского, был потомком византийских династий Комнинов и Ласкаридов. Благодаря всему этому, но, в первую очередь все же достигнутому соглашению великих держав Англии, России, Франции, Оттон и стал королём Греции. Так вот это носитель столь разнообразных августейших кровей, стоял у себя в кабинете и радостно смеялся. Причиной веселья короля эллинов было сообщение о разгроме войск союзников, русской армией во главе с самим императором Александром.

Вошедшая в этот момент в кабинет приглашённая королём королева Амалия было удивлена увиденным. После англо-французской оккупации Пирея, в мае 1854 года, в ответ на открытую пророссийскую позицию в войне, и желание вести дела Греции самостоятельно, то есть поражения Оттона в делах внешних и внутренних её супруг нечасто был в хорошем настроении. А, тут стоит и радостно смеётся, от души.

— В чём дело? Чему ты так рад?

— Амалия, дорогая, моя!-перестав смеяться, но, улыбаясь, сказал Оттон, идя ей на встречу.

— Русские ведомые в бой самим императором Александром, разбили союзников на море и суше. На суше, можно сказать их просто разорвали в клочья. Тысячи убитых и пленных. Полный разгром, англичан, французов и турок!!!-сообщил он ей причину своей радости.

— Какая отличная новость, Оттон!!! -радостно ответила королева Амалия.

— Наконец-то, этих союзников хоть кто-то поставил на место. По-моему, никто кроме русских это не способен сделать.

— И они это сделали, в очередной раз, — подхватил мысль королевы король.

— И, император Александр, как Македонский, сам бился в гуще сражения. Однако он храбрец, — немного с завистью сказал он.

Оттон был более чем доволен, благодаря этой победе его позиции в Греции вновь укрепятся, а вот Александр Маврокордатос, ставленник англичан и глава правительства, как его называли «Министерство оккупации» получил неплохую оплеуху. Теперь на него и его хозяев можно будет валить все беды, которые обрушились на Грецию. Холера, занесенная французами, блокада и оккупация полностью подорвали экономику страны.

Весть о победе России всколыхнула Грецию. Вновь началось брожение в армии, среди тех, кто оружие не сложил, а припрятал до поры времени. Не имея возможности продолжить борьбу с турками и их союзниками, оккупантами и грабителями европейцам в Греции и на Балканах. Многие офицеры греческой армии увольнялись или брали длительные отпуска, и через Австрию, Сербию, Болгарию, Валахию устремились в Россию. За ними растущим потоком пошли и те, кто ещё год назад в Фессалии, Эпире, Западной Македонии, Халкидике, сражался с турками. Слава Православной дружины достигла уже и Балкан.

Сербия, Черногория, Болгария тоже не остались в стороне. Балканы всегда для турков были не спокойными владениями, а успех России мог только добавить проблем. Ведь десятки и десятки греков, сербов, черногорцев, болгар, после новости о победе России устремились к ней. К мировому оплоту православия и его истинного защитника. И после войны они вернуться. Закалённые в боях, с боевым опытом. И каждый из них сможет обучить десятки новых повстанцев. И, что было для турок страшнее всего, то, что, на их губах, после войны на стороне России, навсегда останется вкус… вкус крови поверженного врага. Вкус, который мечтают попробовать очень многие на Балканах. А главный враг для этих многих, это турки и те кто им служит.

Король Пруссии Фридрих Вильгельм IV не любил соседей. Нет, не германскую мелочь, а, настоящих соседей, Австрию, Францию и конечно Россию. Он хорошо помнил, хоть и бы мальчиком, позор бегства королевской семьи в Восточную Пруссию, после более чем полного разгрома Наполеоном прусской армии в битве при Йене и Ауэрштедте 14 октября 1806 года. Его армии. Ведь он был наследником королевства Пруссии. Помнил и то как шли русские войска на запад через Пруссию, добивать Наполеона, который в России потерпел небывалое в мировой истории поражение. Русские шли на запад, освободив по пути Берлин. Его столицу. Уже, тогда он начал опасаться России. Можно сказать на его глазах, Николай Первый, на несколько десятилетии вперёд решил польский вопрос для России, наплевав на мнение возмущенной Европы в отношении поляков и России, получил от Турции, чего не смог добиться войной, раздавил венгров в 1849 году, когда, с ними не справились сами австрияки. А потом было «Ольмюцкое унижение» Пруссии в ноябре 1850 года. Где опять же Николай продиктовал свою волю, ему, уже королю Пруссии. И она в его лице своего короля была вынуждена принять его волю. За, что ему относиться к России хотя бы хорошо или доброжелательно? Не за что. Поэтому, когда в войну против России вступили Франция и Англия, он был доволен. Пусть англичане и французы поставят на место зарвавшихся русских. И когда его соседи воюют он будет, «Auf zwei Hochzeiten tanzen»[12].

«Хм. А русские опять оказались сильней чем казалось. Наполеон дошёл до Москвы, и было понятно, что он одержал победу. А в марте 1814 году русские были в Париже, — неспешно рассуждал Фридрих Вильгельм IV, сидя за своим рабочем столом, отвалившись на спинку кресла, и водя карандашом по огромным просторам России на карте. — И вот теперь опять после ряда поражений, победа. Причём не над турками. А над европейскими армиями великих держав. Ещё и на море поддали англичанам. Что ж, это мне только на руку! Поздравлять с победой молодого императора напрямую я конечно не буду. Но, теперь можно смело отложить на время введение запрета на продажу военных материалов России. Англичане и французы немного, но, поубавят свой напор. А для России это будет сигнал. Ведь она так просит, как раз-таки не делать этого. Фон Мантейфель докладывал, что негласный посланник Александра, Тютчев, призывает не отказывать России в помощи несмотря на её неудачи и давлении из вне на Пруссию. Россия, просит. А ведь и я просил императора Николая, пойти навстречу Пруссии в Ольмюце. Он не захотел». И тут Фридрих Вильгельм IV глубоко задумался, продолжая смотреть на карту, где Россия своими размерами как бы придавливала своих соседей.

«Что ж пусть воюют дальше. Судя по сведениям из России, молодой император, хочет бороться дальше. Более миллиона солдат под ружьём, разворачивается производство оружия, пороха. Гвардию отправил на войну. Русские опять не собираются сдаваться без боя. И вот, полноценная победа. В будущем Пруссии нужна будет надежно прикрытая спина. То есть доброжелательная Россия. Поэтому не стоит, отказывать России в помощи. Британцы и французы будут давить, конечно, но, не более того. Продажу показывать как сделки с частными лицами. А будут наглеть, можно и на союз с Россией им намекнуть. Пруссия прям как богатая невеста. Хе-х!» Довольно хмыкнул король Пруссии. «А вот откуда, русские, узнали такие подробности о «leichtes Perkussionsgewehr-41». Про создателя, механизм, патроны, дальность, скорострельность. Проблемы с иглами, с обрывками гильз в стволе, прорыв газов при выстреле. Просят продать их им. И не скупятся. Но, с этим точно не буду торопиться. А вот с отправкой военных наблюдателей в Крым стоит поторопиться. Думаю, там будет, что посмотреть сразу и потом. Почему этого не сделали раньше? Александр, конечно удивил. Не мальчик, а влез в гущу сражения. Зачем-то бился на штыках с французом. Что, это было? Бравада, желание показать себя героем. Или принцип, подход к делу? Ох, если, он в отца пойдёт». После этого король Пруссии, остановил свои размышления, и распорядился пригласить к себе после обеда, Отто Теодора фон Мантейфеля, министра-президента и министра иностранных дел Пруссии. Чтоб обсудить моменты и детали политической игры, условия и правила, которой из-за победы русских под Керчью теперь изменились.

Это и понял, и император Австрии Франц-Иосиф, когда в третий раз прочитал сообщение. «Dummköpfe!!!»[13], -не сдержался он. Союзники проиграли под Керчью по полной России, которую они уже вроде как победили.

«Впрочем, это и плохо, и хорошо, — ушёл в размышления Франц-Иосиф, стоя у окна и глядя на майский сад. — Плохо, что Россия победила и вновь показала свою силу. Теперь ей проще будет добиваться поддержки для себя, прежде всего у Пруссии. Что она, как сообщают из Берлина настойчиво делает. И конечно взамен обещает пруссакам подставить своё плечо, когда они опять вступят в борьбу со мной за главенство в Германии. И пусть в апреле прошлого года в Берлине был подписан оборонительный и наступательный военный союз между Австрийской империей и Пруссией. Борьбы между нами не избежать. И поддержка в ней Россией Пруссии это плохо».

Нет, он конечно был благодарен императору Николаю, за то, что он разгромил венгров и по сути спас Австрийскую империю если не от краха, то точно от поражения и тяжёлых времён. Хотя и пришлось, для этого, прямо скажем, унижаться, просить помощи, и так начинать своё правление. Но, за протянутую руку помощи, подчинять себя воле русского императора, и выполнять роль послушного сына или вассала он не собирался. И начавшаяся война России с Францией и Англией давала ему такой шанс.

Молодой австрийский император Франц Иосиф I имел свои планы на будущее касаемо России и Австрии. «Наше будущее — на востоке, — писал он, — и мы загоним мощь и влияние России в те пределы, за которые она вышла только по причине слабости и разброда в нашем лагере. Медленно, желательно незаметно для царя Николая, но верно мы доведем русскую политику до краха. Конечно, нехорошо выступать против старых друзей, но в политике нельзя иначе, а наш естественный противник на востоке — Россия». Так его учили люди, которые знали толк в политике и делали её разными способами. Клеменс Венцель фон Меттерних, Феликс цу Шварценберг, Карл Фердинанд фон Буоль-Шауэнштейн. Которые считали, что союзные обязательства и традиции не значат ничего, политическая целесообразность — всё. И он, австрийский император Франц Иосиф I, был согласен с ними.

Поэтому Австрия продолжала давить на Россию. Хотя это она делала не так сильно, как хотелось Франции и Англии. И по мере ухудшения дел у них в Крыму, они в свою очередь давили на Австрию. Угрозы Франции дошли до крайней степени. Французский император Наполеон III фактически поставил ультиматум: «Немедленное подписание договора или разрыв». В случае разрыва французы обещали усиление агитации, революционного движения в Италии поддерживаемого значительными денежными вливаниями и даже немедленно направить на Ломбардию и Венецию войска Пьемонта (Сардинии) и поддержать захват. Пришлось пойти на уступки.

14 декабря 1854 года был заключён союзной договор Австрии с Англией и Францией. Петербург в ответ смягчил свою позицию, и 9 января 1855 году в Вене открылась конференция представителей Великобритании, Франции, России и Австрии. Представлявший Петербург временно управляющий посольством, А. М. Горчаков от имени императора согласился принять требования «четырех пунктов».

1. Установление коллективного протектората пяти великих держав над Дунайскими княжествами (в замен русского покровительства над Молдавией и Валахией).

2. Свобода судоходства по Дунаю и передача контроля за его устьем в руки представителей всех великих держав.

3. Изменение режима Черноморских проливов, установленного Лондонской конвенцией 1841 году.

4. Замена покровительства России православным подданным турецкого султана коллективной гарантией их прав со стороны всех великих держав.

«Четыре пункта» австрийских условий фактически сводили на нет все четвертьвековые достижения русской армии и дипломатии, лишали Россию самостоятельности на Ближнем Востоке и на Балканах. Однако союзники выставили дополнительные условия. Они хотели большего ослабления России. Но, русские не считали себя побеждёнными, и переговоры застопорились, а в марте 1855 года были прерваны. И вот теперь это поражение союзников под Керчью, на суше и море. А ведь ещё было не взятие каких-то там высот у Севастополя французами и сардинцами. А это тоже поражение. Оно просто было в тени Керчи. Но, в Вене их увидели.

Как это не странно звучало, но, в Австрии была «русская партия», и она имела до войны довольно сильные позиции, опираясь на высшую аристократию, генералитет и часть высшей бюрократии. И она была не просто против войны с Россией, о которой громко говорила «антирусская» партия, а даже против недружелюбного нейтралитета.

Если министр-президент Австрийской империи Карл Фердинанд фон Буоль-Шауенштейн подталкивал Франца-Иосифа к выступлению против России. То глава Имперского штаба, командующий группировкой в Галиции и Трансильвании, фельдмаршал Генрих фон Гесс и значительная часть генералитета были решительно против войны с Россией. Австрийские генералы не хотели воевать не только из-за уважения к Николаю, но и лучшего понимания ситуации в армии. Армия была не готова к войне, генералы просто боялись России. Как она умеет воевать они видели в Венгрии. После поражений России, позиции русофилов ослабли, а ряды поредели. И вот теперь им такой подарок. Победа России!

Именно поэтому император Франц Иосиф I был раздражён. Теперь придётся ему лавировать между «партиями», а ещё есть французы и англичане. Последние особенно настойчиво наседали в последнее время, имея цель втянуть Австрию в войну. При этом не скупились на посулы. Отдавали Дунайские княжества, Дунай, все Балканы, обещали денег на войну. Чужое легко предлагать, кредиты же, конечно были ловушкой. С этими ушлыми островитянами потом вовек не расплатишься, а, вот со своими советами они полезут ещё более настырно в дела Австрии. А с деньгами у неё и так было плохо.

Финансы Австрии, ещё не пришли в себя от потрясений 1848–1849 годов. И вдобавок к этому в 1854 году она мобилизовала и распределила свои силы по направления. 147 000 штыков и сабель стояли в Верхней Галиции, защищая страну от возможного русского вторжения из Польши. 90 000 солдат находились в Трансильвании, блокируя возможный удар со стороны Днестра. Ещё 24 000, заняли Дунайские княжества. Эти массы войск просто стояли, и просто проедали деньги. Годовой военный бюджет был израсходован уже к апрелю. Чтобы хоть как-то покрыть долги, правительство было вынуждено включить печатный станок на полную мощь, выпустив дополнительные 140 000 000 флоринов бумажных денег. Содержание отмобилизованной, но не воюющей армии обходилось Австрии в сотни миллионов флоринов. И глава австрийского финансового ведомства фон Гесс, всё более настойчиво об этом с тревогой намекал, и, то, что война, если она начнётся, превратит Австрию в полного банкрота и несостоятельного должника.

Складывая всё это в общую картину Франц Иосиф I постепенно приходил к выводу, что победа русских ему даже полезна. Она позволит уравновесить влияние «партий», и главное, даст возможность, говорить битым британцам и французам более твердое «нет» в вопросе о вступление Австрии в войну против России, при этом не отказываясь от «да». Таскать каштаны из огня для других он не собирался. Австрия это не какая-то Сардиния. А вот в нужный момент сказать своё слово, и получить за это как можно больше выгоды для себя. Это правильно».

«Что ж, надо приглашать фон Буоль-Шауэнштейна. Обсуждать с ними новое положение дел, которое сложилось, из-за неожиданных побед русских. Можно наверно и с стариком Меттернихом посоветоваться», — подводил итог своих размышлений молодой император Австрии. И под их конец всё-таки вывел мысль, которая не давала ему покоя, на первый план. «Александр старше меня, только взошёл на престол, и поехал в Крым, решился на личное участие в сражении. И даже взял в плен французского офицера. А я нет в 1849 году. Дал себя уговорить не быть даже при армии, не то, что в сражении. Кто он? Бездумно храбрый царь, или, расчётливый смельчак? Ведь теперь мне с ним придётся иметь дело долгие годы». И вдохнув глубоко напоследок воздух, наполненный благоуханием майского сада, отошёл от окна, сел за стол и занялся делами своей большой, разноплеменной, лоскутной империи.

«Отличный вечер хорошего дня, — подумал император Франции Наполеон Третий, сидя в беседке сада Тюильри. Перед этим он провёл два часа со своей Евгенией. Они очень хорошо провели время. И у него было приподнятое настроение. В целом дела Наполеона III-го шли неплохо, но, и не так хорошо, как хотелось. Причина, — Севастополь. Город, который не хотел сдаваться и браться штурмом. Из-за этого его не раз посещали мысли, о том, что наверно уже пора начинать выходить из этой войны. Так казалось иногда окружению императора.

В стране росло недовольство войной, новыми наборами в армию. В прессе, начиная со второй половины апреля всё чаще и чаще звучали вопросы: «Зачем Франции эта война?», «Что она даёт кроме потерь и расходов?». Это ему их задавали. Из России приходили тоже противоречивые сведения. Одни источники сообщали, что Россия уже истощила свои средства и что ее армии изнемогают. Другие, наоборот, о новых сотнях тысяч рекрутов, десятках тысяч штуцеров, пудов пороха, тысячах орудий. Генерал-адъютант Ниель, саперный генерал, прибывший в январе в лагерь под Севастополем, через 20 дней уехал, увозя с собой твердое убеждение, что Севастополь взять штурмом не удастся. О чём и сообщил Наполеону в своём докладе. И в тоже время назначенный Пелисье вместо небыстрого Канробера, говорил по телеграфу обратное, и Наполеон III стал смотреть на войну в Крыму гораздо оптимистичнее, чем смотрел на нее в течение всей зимы и весны 1855 года. Пелисье, высказал уверенное мнение, что Севастополь может быть взят. Хотя ценой немалых потерь сверх тех которые уже были. Пусть так. Ему Луи-Наполеону Бонапарту или просто Napoléon III-й, родному племяннику великого корсиканца, нужна была победа. Поскольку проблему, что там пишет пресса о войне, хозяин «Пляс Бово», глава МВД, Огюст Адольф Бийо, если надо будет, решит быстро и успешно. А вот остановить начавшееся с ноября 1854 года длительное и последовательное падение французских ценных бумаг на парижской бирже, не мог никто. Кроме неё… победы. И это движение вниз не очень нравилось тем, кто дал, возможность подняться ему на самый верх, согласие на его приход к власти, но, при этом предпочитали оставаться тени, le gros portefeuille de la France.

Луи-Наполеон Бонапарт, ясно осознавал, что ему никогда не стать, хотя приблизительным подобием его великого дяди. Но, императором то, он, стал, точнее сказать ему позволили им стать. И тех, кто это сделал, не сильно интересовали эти игры в императоров, их интересовали… деньги, большие деньги. Империя с императором должна была давать им возможность получать эти большие деньги. А выигранные войны это, прямой путь к ним. К большим деньгам. И война с Россией пока давала их le gros portefeuille de la France. Именно поэтому, по большей части, Наполеону III-му, нужна была победа над Россией. А разговоры о возвращении исторического долга, реванше, исторической миссии Франции в делах христианства, борьбы против русской экспансии, и спасения от неё мировой цивилизации это было не более, чем красивое папье́-маше́. Деньги просто, деньги. Большие деньги. Ну, и немного амбиций и тщеславия самого Луи-Наполеона. Ему хотелось доказать, что он, Наполеон не только по имени, но, и по делам.

Сидя в беседке сада Тюильри и наслаждаясь майским вечером, когда май уже переходит в лето, Наполеон III-й ждал новостей из Крыма. Ждал вестей о победе, которую ему обещали Канробер, потом и Пелисье. Должна была быть захвачена Керчь, флот союзников должен был прервать линию снабжения Севастополя по Азовскому морю. Так же русских должны были выбить из окрестностей Севастополя, каких-то там высот. Ухудшение снабжения и очередные поражения должны были наконец подорвать силы и надежду на успех в войне этих упрямых русских, и их нового императора. В стратегии и людях Луи-Наполеон вполне разбирался. Затем должны были последовать общие штурмы, и как их итог, взятие этого пока неприступного Севастополя, и победное окончание войны.

Поэтому, когда он заметил, что к нему спешит адъютант, он сел более официально, и стал ожидать его прихода.

— Сир! Вам срочное сообщение из Крыма, — сказал офицер. И протянул запечатанную сургучом бумагу. Луи-Наполеон взял её сорвал печать, прочитал. Офицер увидел, как император немного пошатнулся, и вдруг очень сильно побледнел. Затем услышал, как он сказал: «Мой Бог! Не может быть!» И у него вслед за императором с разницей в несколько секунд в голове рванула бомбой мысль: «Поражение!!!»

Его кузен, майор Але́н де Ло́нн, который был в России с высадки в Евпатории, несколько дней назад сообщал, что, ему предстоит небольшая морская прогулка вдоль побережья Крыма. Посмотрев на карту, можно было понять, что это, — Керчь. В Сен-Сире хорошо готовили офицеров для армии Франции.

«Федюхины высоты и Гасфортова гора не взяты. У нас есть потери. Десант на Керчь разбит и пленён. На суше и море. У Пелисье сердечный приступ. С ситуацией и потерями разбираюсь на месте. Канробер». Вот, что прочитал Наполеон III-й, в сообщении. Он продолжал сидеть в беседке сада Тюильри, но, вечер перестал его радовать.

Немного придя в себя от таких новостей Луи-Наполеон начал обдумывать сложившееся положение дел. «Сообщать уже завтра о поражении не стоит. Публику надо подготовить. Часть вины возложить на англичан, турков и… вновь на фанатичных русских. Можно и на погоду. Кто сейчас будет разбираться какая она там была? Про потери тоже говорить вскользь. Чёрт, и парировать нечем это поражение! Перестройкой Парижа? Так и она вызывает у парижан недовольство. Может, и правда плюнуть и начать выходить из этой войны!? Нет. Нельзя. Это позор. И тяжелые последствия. Дьявол, разбери этих русских и англичан с ними!!! Придётся сделать громкие аресты. Благо у Бийо есть большой список лиц для этого. И надо будет готовиться к визиту лиц из-за Ла-Манша. Уж, теперь с этих островитян я получу всё, что захочу. Пусть, кузе́н Вале́вский, готовит с ними встречу, и воздействует на австрийцев и пруссаков. Хотя сейчас конечно сдавать в этой игре будем не мы».

Через несколько дней, когда Наполеону III-му доложили подробности сражения под Керчью он впал состояние, близкое к ярости. Тысячи убитых, раненых и… пленных. Таких неудач французская армия не знала со времён войн против его великого дяди. Через несколько дней узнав о личном участие императора Александра в сражении, не природный император Франции подумал: «Как молодой Наполеон при А́рколе. Александр, готов быть вместе с войсками, лично храбр… это плохо. Для меня точно. Теперь точно будут говорить за глаза: «Вот у кого настоящий император! У русских». Наверно, придётся ехать мне в Крым. Такие разговоры мне точно не нужны». А разговоры о поражении войск союзников под Керчью пошли волной по Франции. От Страсбурга до Бреста, от Марселя до Кале. Французам, как и любому народу, тем более великому, не нравилось терпеть поражение. Пусть случайное, и мало чего меняющее в войне, которую уже почти выиграли. Так по крайне мере писали газеты.

На другом берегу Ла-Манша о поражении под Керчью узнали одновременно с Парижем, если не быстрее. На Даунинг-стрит, 10, в Букинге́мском, Вестминстерском дворцах и Лондонском Сити. Официальная реакция была почти одинаковая, сдержанное недовольство. Только у оппозиции немного взыграли эмоции.

Генри Джон Темпл, 3-й виконт Палмерстон, 35-й премьер-министр Великобритании с 6-го февраля 1855 года, конечно был очень недоволен, и раздражён. Поражение на суше и море! Тогда, когда, ему сообщали из Крыма о гарантированной победе. И он говорил всем, что, будет обязательно успех. Всем! Королеве, кабинету, оппозиции, Сити. И, как гром среди ясного неба, эта телеграмма о том, что одержана чистая победа… только русскими!!! Это, естественно не меняло его планы по нанесению России тяжёлого поражения и отбрасывание её как минимум от Проливов и Балкан. Сохранение Турции, способной висеть гирей на России, и продолжать создавать ей проблемы. Вытеснение русских из Персии, и приостановление её продвижения в Азию, в южном направлении, а значит к Афганистану, и самое главное к Индии.

Палмерстон не не любил русских, не ненавидел их. Для него как профессионального политика эти чувства были не то что чужды, они были ему не нужны. Для политика и политики важнее интересы, чем любовь, ненависть. Эмоции, чувства это лишнее для ведения дел. Так по крайней мере он считал. Вот русские, Россия и были угрозой для интересов Британской империи, которой он верно служил. Хотя происходил из старинной ирландской аристократической семьи. И это ему иногда вспоминали, ирландцы. Особенно во время Великого голода.

То, что Россия — это угроза он был уверен. Франция, США, Испания это тоже угроза Британии. Но, Россию Палмерстон ставил на первое место. Если те противники были понятные и как бы «свои». То русские ему были не понятны. Он конечно встречался с ними, общался. Они были как европейцы, но, именно «как». Это он можно сказать почувствовал своим чутьём. Русские были для него не до конца читаемы. Это его и настораживало. А то, что настораживает вызывает опасения. И значит, это угроза.

Сначала по европейским понятиям проиграть войну Наполеону в 1812 году, отдать Москву. А потом её выиграть, и пройти по всей Европе и оказаться в Париже. Он не понимал, как это можно были сделать. Не понимал, почему после подавления восстания в Польше, император Николай сравнительно мягко обошёлся с мятежниками. Поляки дали отличный повод сделать с ними, всё, что пожелаешь после подавления восстания. Англичане не упускали таких возможностей ни во время Ирландского восстания 1641–1652 годов, ни в 1798 году и Великого голода в 1845–1849 годах. Когда даже Абдул-Меджид, султан Османской империи, направил в Ирландию три корабля с продовольственной помощью, а также 1 000 фунтов стерлингов. Индейский народ чокто также собрал и передал деньги в помощь голодающим несколько сот долларов. А королева не очень и спешила спасать своих подданных от голода и эпидемий.

Почему так был мягок Николай с турками в Ункяр-Искелесийском договоре 1833 года. Вот тут можно было выжимать из турок всё, что можно. А не всего восемь лет действия договора. Что и дало возможность свести успехи России потом на нет, в 1841 году заключив Лондонскую конвенцию о проливах. Заключи Россия договор лет на тридцать лет, не было бы и войны сейчас. Так же на его Пальмерстона взгляд, тянули русские и с завоевание ханств в Центральной Азии. За то, что они делали в отношении России, за подобное королевский флот и морские пехотинцы уже давно бы объяснили, как надо относиться к интересам и подданным Великобритании. Что они и сделали в войне с Китаем. Хотя неудачи России против азиатов, Британии были только на руку. Он был очень рад, когда узнал, о убийстве Виткевича. Русского офицера, который сумел добраться до Кабула и переиграть там английского резидента Александра Бёрнса. Русскому удалось склонить симпатии афганского эмира Дост-Мухамед-шаха в пользу России вопреки противодействию Бёрнса, имевшего прямо противоположную задачу. И пришлось надавить на Россию, чтоб Виткевич был отозван, а договор с Афганистаном аннулирован. А вслед за его гибелью генерал Перовский потерпел неудачу в походе против Хивы.

Но, Россия была империей, а империя должна расти, тем более было куда. Хотя в Le Testament de Pierre le Grand («Завещание Петра Великого») он не сильно верил. Но, оно было выгодно для ведения дел против России. Иначе бы про него и знать не знали.

Палмерстон видел для своей Британии в России угрозу, поэтому он был сторонником идей о том, что Россия должна постоянно с кем то воевать, и иметь напряжённые отношения. Франция, Кавказ, Польша, Турция, Австрия, Швеция, азиаты. Все они должны были заставлять тратить Россию ресурсы, деньги, время на противостояние и борьбу с ними. При чём делать это за свой счёт, или с незначительным участием британцев. И это получалось! Кавказская война, идущая уже более тридцати лет. И так удачно развязанная эта война с Россией.

Николай Первый так наивно попался в ловушку в силу своей самоуверенности и гордыни. Решив, что после Венгрии и Ольмюца он может позволить себе всё, что захочет, и является властителем Европы. Думал, что ему позволят добить Османскую империю в войне один на один, получить Проливы, взять себе Балканы, выйти в Средиземное море и укрепить свои позиции на Востоке. Поставить под свой контроль торговый путь из Европы в Персию через Чёрное море и Трапензунд. Ну не наивный ли он глупец? Кто ж ему мог позволить такое сделать?

В том, что император Франц-Иосиф будет на стороне противников России, было ясно как божий день тем кто умеет думать. Но, воевать против России Австрия категорически отказывалась. Она во время корсиканца не раз видела, как умеют воевать русские. Вновь это поняла, когда русские помогли им разгромить венгров. Плюс позиция Пруссии. Поэтому нужен был «штык на континенте». Им могла стать только Франция. Поэтому Луи-Наполеон Бонапарт, эта пародия на своего дядю, воистину самого страшного врага Великобритании, не без поддержки мисс Гарриет Говард, сначала стал президентом, а в декабре 1852 года и императором Франции. Зная Николая, было понятно, что в ровню себе он этого выскочку не поставить. И вот он в поздравительной телеграмме обратился к Наполеону III «Monsieur mon ami» («дорогой друг»), вместо допустимого по протоколу «Monsieur mon frère» («дорогой брат»). Подобная вольность конечно была расценена как публичное оскорбление нового французского императора. И в ответ на это русский император получил ответный удар. Спор о контроле над церковью Рождества Христова в Вифлееме, между православными и католиками был решён в пользу Франции. В начале декабря 1852 года ключи от церкви Рождества Христова были переданы Франции. В ответ российский канцлер Нессельроде от лица Николая I заявил, что Россия «не потерпит полученного от Османской империи оскорбления… vis pacem, para bellum!» Началась концентрация русской армии на границе с Молдавией и Валахией.

Другой верный солдат Британии, и тоже выходец из ирландцев, не состоявшийся посол в России, отвергнутый и оскорблённый Николаем Первым в 1832 году, Стра́тфорд Ка́ннинг, с 1842 года готовил очередную войну Османской империи с Россией. И преуспел в этом несмотря на все попытки примирить стороны. Так называемой Венской нотой.

Спорные вопросы русско-турецких отношений должны были решаться при участии держав, подписавших Венскую ноту. То есть Великобритании, Франции, Пруссии и Австрии. Николай готов был принять ноту, составленную главами четырёх европейских держав, но не мог, при этом, позволить, чтобы турки вносили в неё поправки на своё усмотрение уже после принятия им этой ноты, то есть тем самым диктуя свою волю российскому императору. Желание не уронить престиж не позволяло Николаю «идти на поводу у турок». По этой причине нота была царем отклонена. Тем более он ещё был уверен, что ему дадут или он успеет разгромить османов до вмешательства держав. В итоге переговоры зашли в тупик, точнее их завели туда. И османский султан Абдул-Меджид I пытаясь использовать благоприятную возможность сыграть как ему казалось в свою игру, «проучить» Россию руками европейских союзников, и показать себя хотя бы отчасти настоящим султаном, потребовал очищения дунайских княжеств в двухнедельный срок, а после того, как Россия не выполнила это условие, — 16 октября 1853 года султан объявил России войну. 1 ноября аналогичным заявлением ответила Россия. Столь долго и тщательно готовящаяся война… началась. Ловушка для императора Николая захлопнулась!

И тем самым получалось, что Наполеон III-й, был готов воевать с Россией для упрочнения своих ещё шатких позиций, неприязни к русскому императору, и потому, что он… Наполеон III-й. Австрия готова ударить России в спину, поддержав политику Англии и Франции, но, не вступая в войну. Пруссия, вряд ли станет глупить, и будет просто вилять между двумя лагерями. Америка за океанами. Да, и если решиться оказать поддержку России, то только моральную. Ещё много в живых тех, кто помнил как горел Вашингтон в августе 1814 года. Всё!!! Россия в изоляции! Одна против двух сильнейших держав мира и Турции. И настроенной почти всегда антирусски Европы.

В скором поражении османов в войне один на один с Россией мало кто сомневался. Но, Синопский разгром турков русскими дал повод для вступления в войну Франции и Англии. Ведь в принципе невозможно вести бой с флотом и береговыми батареями избежав попаданий в порт и город, который они обороняют. Особенно, когда корабли встали как раз так, что перелёты уходили именно в город.

С началом войны британская политика фактически сосредоточилась в его руках, лорда Пальмерстона. И он воодушевленный политическими успехами и веря в победу над Россией, позволил себе построить планы на будущее. В котором Великобритания выигрывала Большую Игру. Именно игру, а не очередной раунд, как это было до того. Его точка зрения была изложена им лорду Джону Расселу:

«Аландские острова и Финляндия возвращаются Швеции; Прибалтийский край отходит к Пруссии; королевство Польское должно быть восстановлено как барьер между Россией и Германией [не Пруссией, а Германией]; Молдавия и Валахия и всё устье Дуная отходит Австрии, а Ломбардия и Венеция от Австрии к Сардинскому королевству; Крым, Черкессия и Грузия отторгаются от России; Крым и Грузия отходят к Турции, а Черкессия становится или независимой или связанной с Турцией отношениями сюзеренитета».

И Россия снова отброшена во времена до Петра Первого! Русский медведь загнан в свою берлогу обратно. Где и должен был оставаться. При чём Англия это делала, не прилагая больших усилий. Роль главного охотника, загонщика и своры псов отводилась, Франции, Австрии, Швеции, Турции, горцам, и даже сардинцам. А после победы, Россия будет вынуждена взять у Англии кредиты и открыть себя для английских товаров и продажи ей своего сырья ещё более выгодно. А поскольку русский медведь зверь могучий и свирепый, то загонщику и псам придётся потратить немало сил, что его одолеть. Два главных противника Британии будут рвать друг друга на куски и истекать кровью борясь друг с другом в угоду её интересам. И чём это может быть плохо? Абсолютно ничем.

Так думал лорд Пальмерстон в начале войны, особенно после победы у Альмы. Но, потом дела пошли всё хуже и хуже. Раненый, но, не поверженный русский медведь не сдавался. Оборонял этот, чертов Севастополь, со звериной свирепостью, как медведица своих медвежат, от выведшего на них одинокого самца. И даже сумел на далекой Камчатке, дать ощутимо сдачи. А охотник и псы, заметно выдохлись. И Британии пришлось самой всё больше и больше втягиваться в войну, что в планы Палмерстона, и тех людей кто за ним стоял не входило. Лондонская биржа не любила, долгих и неуспешных войн. И вот тебе раз! Полное поражение под Керчью! Русский медведь в обличии нового императора Александра, вылез из своей берлоги и растерзал посланные против него немалые силы. Лорд Палмерстон, не понимал до конца как это можно было сделать после неудач и поражений. Но, это было сделано. А в ближайшем к нему историческом прошлом подобное могли сделать только сами русские. И ОН, против которого они это сделали. И имя ему… Корсиканец!!! При этой мысли, у старого лорда даже мурашки по коже прошли и захолодело в груди. Он то хорошо помнил, как вся Англия с замиранием сердца и страхом ждали вестей чем закончиться противостояние адмирала Гора́цио Не́льсона с очередной уже французско-испанской армадой. И потом, когда неутомимый Наполеон вырвался с Эльбы, вновь стал императором, собрал армию. Ждали и надеялись, что герцог Веллингтон, Артур Уэлсли, сумеет выстоять в борьбе с ним. И, Бог, был на стороне Великобритании. И помог ей взять вверх над Корсиканцем. Ему вдруг сильно захотелось выпить. Именно выпить. Что он и сделал. Достал из буфета ирландский виски, которому было уже более двадцати лет. И не без удовольствия выпил в три больших глотка напиток родом из его совсем им забытой исторической родины. Вскоре тепло и энергия пошли по его немолодому, но, ещё на зависть многих весьма бодрому телу, не говоря о голове. Мысли перестали метаться в голове, он вернул их в строй, сел поудобней в кресле, и начал думать.

«Первое, — сказал себе Пальмерстон, — Александр, точно не Наполеон. Наблюдал я его во время его визита к нам. Ничего не выдающегося. И потом особых изменений в нём не произошло. Как сообщали все эти годы из России. Император Николай не смог создать в своём наследнике некое подобие себя. Александр, как наследник себя нигде особо не проявил. Да, и при таком отце-императоре, трудно это было сделать. Вероятно, и желания особого у Александра не было. И не сказать, что это плохо.

Второе. Придётся теперь мне ехать мне в Париж. И лично убеждать этого Наполеона продолжать войну. Обещать ему многое или даже всё. Обещать, это же не значит делать. Нельзя ему дать выйти из войны. Выход Франции похоронит всё планы по ослаблению России, и самой Франции. Это значит поражение Британии. И вообще приведёт к русско-французскому сближению, против Британии конечно.

Третье. Успокоить Сардинию и турков. Поражение под Керчью преподнести как отдельный неудачный эпизод на общем фоне успехов. На войне всякое бывает. Пусть воюют дальше.

Четвертое. Продолжать работать со Швецией, и особенно с Австрией. В войну их теперь вряд ли втянуть, но, уговорить говорить их об этом можно, и использовать это для давления на Россию. Пруссию бы ещё заставить перекрыть торговлю с Россией военными материалами. Это почти получилось. Но, теперь после Керчи пруссаки опять начнут вилять», — с раздражением подумал Палмерстон.

Пятое. Ускорить набор войск в Европе. Правда он и так идёт не особо удачно. Пока в Британский немецкий легион набрали всего полк, в Швейцарский всего батальон, а планировали дивизию тех и тех. Испанцев ещё меньше. Совсем они забыли свои традиции наёмничества. Из-за Керчи теперь возникнет ещё больше сложностей. И дороже будет, чем до неё. А вот поляки отличный ресурс, в отличие от прочих. И главное они сами хотят воевать с русскими, ещё и бесплатно. И их много живёт в Европе.

Шестое. Наверно придётся ставить вопрос о переброски из Индии сипаев, сикхов. Одних гурков будет мало. Наверно лучше сразу бригаду или дивизию. Перевести из компании в штат армии и отправить в Крым. Летом там говорят тепло, так, что, пусть воюют.

Седьмое. Теперь нам нужен полноценный успех. У Севастополя или на Балтике. А лучше там и там. Надо, чёрт побери, чтоб французы и сардинцы взяли эти высоты. Адмирал Дандас пусть на Балтике готовить операцию по разгрому, какой-нибудь очередной русской крепости или Кронштадта.

Восьмое. Что ж придётся мне выдержать бой в парламенте с оппозицией. Ведь он обещал Британии быструю победу. Её нет. Теперь ещё и поражение! Что ж надо думать как выступать, и отвечать на вопросы, шуточки и уколы прежде всего этого Дизраэли. Керчью им меня всё равно не подвинуть, не, то, чтобы свалить. А после победы эти тори и остальные вообще могут забыть о премьерстве и большинстве в палате общин.

Девятое. Королева. Для неё я тоже найду слова и доводы по поводу поражения. Она конечно умело добивается усиления своего влияния в делах. Но, я, лорд Палмерстон, ей не по зубам. Это она поняла ещё задолго до войны с Россией. И за это она меня, Дрина, и не любит. Но, из-за слабых позиций Дерби и Расселла, кабинет формировал именно я. Хотя на аудиенции придётся сыграть вполне смиренного министра, при значимом монархе. Не доросла и не дорастёт она или как либо другой монарх, чтоб править Британией по-настоящему. Это время давно ушло. Я-то знаю, что нужные решения принимаются не в Букинге́мском, Вестминстерском дворцах. И даже, увы, часто не на Даунинг-стрит, 10».

После виски и умственной работы премьер Великобритании окончательно взбодрился, и принялся за дело. Всё, что он надумал, необходимо ещё раз за разом осмыслить, связать в единую цепь решений, и только потом начать делать так, чтоб решения стали уже событиями.

Королеве Виктории было конечно было очень неприятно узнать о полноценном поражении королевской армии и флота. Её настроение резко испортилось из-за этого, и она уже готова была сорваться в гневную истерику. Но, многоопытное окружение предложили королеве, любительнице вкусно поесть, сделать это немедленно. Что и было сделано. В процессе принятия пищи, Виктория, успокоилась. И не без удовольствия выстраивала свой разговор с премьером лордом Палмерстон, который должен был скорее всего завтра состоятся. Где он, этот старый, нагловатый лорд, который позволял себя слишком вольно и независимо от неё вести дела Британской империи, будет отвечать на её вопросы. «Так где же ваша обещанная нам и моим подданным, скорая победа над Россией? Почему тысячи моих офицеров, солдат, моряков гибнут и попадают в плен. А реальных успехов, точно обещанной, ВАМИ, победы и не видно?» Эти вопросы она с удовольствие смаковала на вкус, как пирожное, которое сейчас ела.

На следующий день, после аудиенции с Палмерстон у королевы было отличное настроение. Премьер имел вид конечно не побитой собаки, но, менее вызывающий и тон разговора был больше похож на разговор министра, пусть и премьер, с королевой могучей империи, а не учителя с ученицей. Он вновь её пообещал победу Британии, хотя она и без него в ней была уверена. Доложил, что он намерен сделать для этого. Именно доложил, а не сообщил. Виктория конечно понимала, что это не более, чем актёрство со стороны лорда Палмерстона. Но, всё равно было приятно. И он ей в разговоре сообщил одну интересную, а может и значимую деталь неудачного для Британии сражения у Керчи. И как заметила королева, старый министр сделал это с некоторой настороженностью в голосе, и это была не игра. Он сообщил её о том, что император Александр был в сражении не просто при войсках, а лично в нём принял участие. И в схватке на штыках взял в плен французского офицера. И вот тут на неё вдруг волной нахлынули воспоминания, которые как казалось ей давно уже забылись. Она вспомнила их встречи, беседы, его глаза, взгляды, слова… прикосновение рук. Их печальное и трогательное для обоих расставание. Может даже она его… любила. Но, то, что была им сильно увлечена это точно. Ведь от так был хорош во всём! В том, уже далеком мае 1839 года!

Но, чаще всего не монархи вершат свою судьбу в делах любви и брака, в отличии от сотен тысяч, даже миллионов судеб своих подданных и жителей других стран, которые зависели от их решений. За монархов это делает сама мать История. Вскоре после знакомства и общения, Александра и Виктории. Россия и Англия окончательно стали врагами, и вели борьбу между собой. И сейчас по его приказу убивают британских солдат в Крыму, а они в свою очередь и с именем королевы ходят в атаку на русские укрепления. «И всё же каков оказался Александр! Сам пошёл в бой. Не думала я, что он окажется настолько решителен и смел. Наверно со времён Наполеона, монархи уже даже не бывают при армии. А тут дуэль на штыках!», — возбуждено по-женски думала королева Виктория, оценивая действия своего некогда кавалера, а ныне смертельного врага Британской империи. Такой Александр, ей как ещё нестарой женщине вновь стал интересен, но, как королеве Великобритании был весьма опасен.

Оригинальней всех из монархов Европы на победу русских под Керчью, отозвалась другая королева, королева Испании Изабелла II. Изрядная любительница не только тоже поесть, но, и мужчин. Моложе себя конечно. Говорят он сказала окружающим следующее: «Él mismo luchó en la batalla?! Qué hombre tan valiente! Un verdadero valiente! Un verdadero emperador! Dicen que también es bueno (Он сам сражался в бою?! Какой смелый человек! Настоящий храбрец! Настоящий император! И говорят он хорош собой)!»

Хотя Испания и была вновь погружена в очередную смуту, она положительно встретила новость о поражении англичан и французов. Потомки конкистадоров и солдат непобедимых испанских терций, не любили ни англичан, ни французов. А на далёкую и непонятную Россию и русских, им был в целом плевать. Поэтому её победе они не радовались, а вот поражением её противников в этой далёкой для них войне остались довольны. Некоторые в салонах говорили: «Finalmente, al menos alguien golpeó bien a estos ingleses en la cara (Наконец, кто — то хорошо врезал этим англичан по роже)». Кто был пообразованней и полюбопытней, даже нашёл на картах не только саму Россию, но, и Крым, и даже Керчь.

Этот человек не был императором, королём или премьер-министром, но, там, где он жил и имел власть он был больше, чем даже император у себя в стране. Хотя и получал последние новости о делах в мире много позже их. Он был имамом, имамом по имени Шамиль.

Когда ему сообщили о поражение неверных и турок от русских под Керчью, он только усмехнулся. «Теперь жди наверняка опять посланцев от турок и этих англичан. Будут опять просить начать действовать против русских, давать свои награды-побрякушки и какие-то громкие титулы, звания. За наивного дикаря меня держат. Считают, что мои воины должны погибать за это и для выгоды их дел!? — думал хозяин большей части Дагестана, Чечни. Гроза для окрестных земель и их жителей, и огромная головная боль для Российской империи. «Они в своих разговорах обещали быструю победу над Россией. Глупцы. А турки так и вовсе дураки. Они столько раз воевали с Россией и не разу, Аллах, не даровал им над ними победу. И теперь опираясь на помощь гяуров с запада, они решили, что у них получиться. А их просто использую против русских. Но, я не пойду по этому пути. Мне выгодней соблюдать договорённости с новым наместником, чем подастся на лесть и пустые обещания турок и этих европейцев, и начать снова воевать с Россией», — размышлял имам Шамиль. «Даже если они выиграют эту войну, и я помогу им в этом. Новый русский император всё равно не остановится. Русские уже не могут остановиться, не могут не завоевать Кавказ. И когда они продолжат это делать, вряд ли по-настоящему мне окажут помощь турки и неверные с запада. Уж точно воевать за меня с Россией они не будут, — вновь усмехнулся Шамиль, но, уже с горечью, — а хотят, чтоб я это делал для них. Нет. Пусть мои люди отдыхают, набираются сил. Когда придёт время испытаний и войны, силы им понадобятся. Ин ша́«а Ллах». И имам Шамиль, встал на колени лицом к Мекке, и что было с ним не часто, горячо и искреннее прочитал молитву. Прося у Всевышнего защиты и помощи для себя и его страны в грядущие тяжёлые времена. А в том, что они наступят, он не сомневался.

В Крыму, когда ещё не успел развеется у Керчи дым сражения и подсчитать трофеи и потери. Со словами благодарности к Аллаху обращался Камиль-бей из рода Ширин. Говорил бесконечное количество раз «спасибо» за то, что вразумил его младшего, и любимого внука Арслана. Зато, что он, по воле Аллаха, послушался совета своего умудренного жизнью деда. Внук был молод, и как полагается в этом возрасте горяч и быстр в принятие решений. Услышав от людей, что европейцы и турки собираются захватить Керчь, он с несколькими друзьями, решил перейти на их сторону. Это собирались сделать многие, все они были уверены, что русские вновь проиграют. Камиль-бей убеждал Арслана, не торопиться, и дождаться, момента, когда станет точно ясно кто победил. И внук, слава Аллаху, не только выслушал старика, но, и услышал его советы. Почему так говорил ему Камиль-бей? Ему тоже говорили люди, только, о том, что русские в Керчи собирают большие силы, и готовятся к сражению. Делали это днём и ночью, а, особо любопытных, тех кто много расспрашивал, и рассматривал расположение войск и укреплений, солдаты и казаки брали под арест.

Камиль-бей был стар, ему было за семь десятков или под восемьдесят, он уже и сам не помнил. Но, хорошо помнил рассказы своего деда, о том, что, когда-то крымцы жили свободно, имели своих ханов, и ходили за ясырем на соседей и русские земли тоже. И он молодым и уже бывалым аскером участвовал в походах и войнах с русскими. Но, вскоре всё закончилось. Россия раз за разом наносила поражение армии султана, и он не смог защитить Крым от уруских гяуров. И вольный народ Крыма попал под их власть. И когда началась эта война, турки и европейцы пришли в Крым, и нанесли русским поражения, многие крымцы решили, что, всё, пришёл конец русской власти. Перестали ей подчиняться, начали по их словам возвращать своё, то есть просто грабить и разбойничать. Многие и многие открыто перешили на сторону турок и ушли к ним в Евпаторию. Но, Камиль — бей в отличие от своих многих соплеменников был неплохо образован, пока позволяло зрение много читал, сносно говорил по-русски, несколько раз был России, видел её просторы, города, людей. Побывал даже в Москве и Петербурге. Его родственник, Абдул Кадыр ага, был сотником в Феодосийском полку, воевал с Наполеоном. И много рассказывал ему о войне, русской армии, России. Поэтому, Камиль-бей, в отличие от других, не спешил открыто радоваться поражениям России, и тем более изменять ей. И от этого всячески удерживал своих родственников, особенно внуков. И вот Аллах услышал его молитвы. Это он понял, когда, во двор, вечером, уставший, весь в пыли, с хмурым лицом въехал Арслан. На вопрос выбежавших родных, что, случилось. Он, немного помолчав, ответил: «Русские победили. Я сам видел сражение, а потом пленных. Казаки погнались за мной. Но, подаренный тобой, къартбаба, Ель, не дал им меня догнать». И глубоко поклонился своего деду. То улыбнулся в ответ своему внуку. Жизненный опыт и знания вновь ему помогли, точнее, уже не ему, а его роду. А ему самому уже скоро отвечать на вопросы Мункара и Накира. Камиль-бей этого не боялся. Он знал правильные ответы.

Город-герой Севастополь встречал меня обыденно — буднично огромным военным лагерем на Северной стороне. Расположения частей, госпиталя, мастерские, склады, входящие и выходящие войска, обозы из города, и в город, стоящие, отходящие и причаливающие к причалам пароходы, и понтонный мост через Ахтиарскую бухту. Севастополь своей Северной стороной жил в полный рост жизнью прифронтового города.

В городе я бы сказал было даже стерильно чисто. Понятно, что к моему прибытию готовились. А сведения, что я искренний любитель чистоты, санитарии и гигиены, конечно уже давно были известны. Надеюсь мой пример в этом плане будет заразительным. «Чистота — залог здоровья».

И всё же меня больше всего впечатлили громады линейных кораблей Черноморского флота в бухте. Она была длинная, но, не очень широкая, около версты. Поэтому корабли, как помнил около пяти тысяч тонн водоизмещения смотрелись в ней мощно. Смотря на флот в бухте, мне казалось, что целый город стоит на воде, выбросив свои мачты в небо. Сам флот имел вид немного заброшенный, поникший. Тут я вспомнил картину толи Боголюбова или Айвазовского «Смотр Черноморского флота». И представил, как эти погрустневшие красавцы под всеми парусами идут в кильватере. «Ничего, линкоры, не печальтесь. Тимберовочку вам сделают, рангоут, такелаж поменяют. И ещё, дай Бог, не только в море выйдите. В океаны! Мир увидите, себя и Андреевский флаг ему покажите», — приободрил я корабли, которые уныло замерли на якорях в бухте Севастополя. И в ответ, как мне показалось, гюйсы и Андреевские флаги, немного встрепенулись. А может и впрямь показалось. Но, креститься я не стал.

Помимо положенных флагов на мачтах были множество сигнальных флагов. Это наверно меня приветствовали, а, вот палить салюты на суше и море в честь меня, я категорически запретил. Лучше этот порох уйдёт на батареи Севастополя, ведь речь идёт о десятках выстрелах. Войска в парадные коробки тоже не строили, смотр не объявляли. И так гарнизону нелегко, ещё и смотрами их напрягать. По себе знаю, что это дроч преизрядный. А тут целый император пожаловал. Поэтому дроч в кубе. Не нужно пока. Другие заботы есть.

Войскам только, когда я въехал в город сообщили о моём прибытии. Поэтому приветствовали меня стихийно, кто шёл в командах организованно. И надо сказать радостно, нет, даже, восторженно. И я видел и чувствовал, что искренне. «Ура!!» «Ура, императору!!!» катилась волна по городу по мере моего продвижение по нему. Офицеры, солдаты, матросы, жителей города, отдавали честь, кланялись, махали мне руками, крестились, многие вставали на колени, бросали верх головные уборы, и шли толпою за моим эскортом. Я в ответ поворачивался в стороны и махал рукой. Честно говоря, такого приёма я не ожидал, или, точнее не был готов. Здесь я убедился как ещё в России любят царя. И в прямом смысле обожествляют. И поймал себя ещё раз на мысли: «А ведь это мои солдаты и мой народ».

В этот день я не поехал на Южную сторону, спокойно проехался, прошёлся по Северной стороне. Батареи, адмиралтейство, мастерские, пороховые погреба, арсеналы, госпиталя, лаборатории, склады, бани, сухарные заводы. Даже в один из сортиров сунул я свой царственный нос. Там и в других нужных местах я явственно ощутил запах хлорки и карболки. Это хорошо. Чем больше их, тем лучше. Я смотрел, спрашивал, разговаривал. Со всеми, офицерами, солдатами, матросами, рабочими, ранеными, врачами. Многое из услышанного записывали мои адъютанты. На окружающих моё появление производило магическое действие, они замирали, военные вставали «смирно», раненые порывались встать с коек, многие можно сказать теряли дар речи. И смотрели на меня будто я был не живой человек, а архангел с небес или Кощей. Разные взгляды были, восторженные, радостные, преданные, внимательные, спокойные, оценивающие тоже были. Да, пока для этих людей, царь, это нечто сверхъестественное, волшебное, а, через десять лет в той истории в него начнут стрелять. В меня наверно раньше сподобятся.

Михаилу Николаевичу Станюковичу, военному губернатору Севастополя и командиру Севастопольского порта мое усердие в проверке его усердия по исполнению моих указанию было конечно не по душе. Он покрякивал, пыхтел, в ответ на мои замечания, но, служака был старый, матерый, поэтому имел вид лихой и придурковатый. И отвечал мне: «Исправим, устраним, наладим, выправим, Ваше императорское величество». Да далеко не всё было как я хотел, но, как я понял, всё же лучше, чем было до того. Единоначалие и спрос давало свой эффект. Ведь теперь весь Севастополь, военный и гражданский, флот, были подчинены командующему севастопольского гарнизона, Павлу Степановичу Нахимову. Он с свою очередь, князю Барятинскому, командующему Крымской армии. Потом шёл только, верховный главнокомандующий, император. И наличие это императора в Крыму, думаю способствовало росту исполнительной дисциплины, а, может ещё аресты и казнь даже носителей генеральских эполет тоже внесли свою лепту. Хотя эффект от казни был ещё впереди. Россия о ней ещё не узнала. Весть о ней ещё только шла к ней.

Фамилия Станюкович мне была известна с детства. Во многом через «Морские рассказы» Константина Станюковича, сына адмирала и героя обороны Севастополя Станюковича-старшего, я полюбил морскую и флотскую тематику, и стал как меня называли домашние «комнатным адмиралом». Некоторые сюжеты рассказов я помнил и сейчас. Поэтому после высказывания спокойным тоном своего неудовольствия по ряду моментов, покрасневшему адмиралу, я у него спросил:

— А где сейчас ваш сын Константин? Здесь с вами?»

От такого перехода от темы к теме и вопроса, Станюкович-старший немного оторопел. Я молча на него смотрел, ожидая ответа. Через несколько секунд придя в себя он с удивлением на лице ответил: — В данный момент он и семья находятся в Симферополе.

— Жаль, — сказал я, — я хотел с ним побеседовать.

— Вы, Михаил Николаевич не замечали за ним склонность к словесности? — спросил я. Адмирал в ответ растерянно мотнул головой. «Мол, нет».

— Константин, станет хорошим моряком, есть в кого, — подсластил я горькую пилюлю от своих замечаний для Станюковича.

— И, если он вдруг захочет ещё стать и писателем. Не противитесь этому. Наверняка, писать о будет о море, русских моряках, флоте. И, может благодаря ему, многие, мальчики, юноши, сделают море и флот, служение Отечеству, смыслом своей жизни. Поэтому передайте Константину, мою поддержку и пожелание успехов во всех его начинаниях во благо России, — сказал я. — Передайте ему от меня подарок.

И мой адъютант передал Станюковичу-старшему писчий набор. Несколько отличных перьев, подставку для них, чернильницы, карандаши. Адмирал всё так же с удивлением на лице, говоря слова благодарности принял подарок.

Южную, Корабельную сторону я оставил на следующий день. А Северная сторона продолжала гудеть от возбуждения новостью, что сам царь в городе.

На вылизанном до блеска трофее я обошёл корабли Черноморского флота. Который меня приветствовал кроме сигналов, теперь ещё и, «Здравия желаем, Ваше императорское высочество! Ура!!! Ура!!! Ура!!!», увы, от своих немногочисленных команд. Поэтому звучало оно даже с линкоров, экипажи, которых были до восемьсот человек, конечно не так громогласно. Таким, манером я решил, подбодрить приунывших, но, не павших духом моряков. И, очень надеялся, что мне удастся избежать чёрной страницы русского флота, затопления кораблей. А вместо памятника погибшим кораблям, можно поставить, победившим.

Утром, около полудня, в первый день календарного лета, среди частей осадной армии союзников прошла тревожная волна. Кое-где даже сыграли боевую тревогу. А вновь взваливший на себя командование французской армией под Севастополем генерал Франсуа Канробер, как и фельдмаршал лорд Реглан, командующий английской армией пережили тревожные минуты. Причиной этого было русское «ура!», которое накатывалось со стороны русских позиций. «Русские атакуют!? Где? Какими силами? Днём!!!???», метались мысли у генералов, офицеров и простых солдат. Но, сообщений об атаках и обстрелов со стороны противника не приходили. А «ура» продолжало звучать, переходя от одного места линии обороны к другому. И днём, вечером и ночью у русских было явно весело. Они пели песни, снова свистели. И видать от избытка чувств, с наступлением темноты, неожиданно сильно обстреляли артиллерией и ракетами их позиции и батареи. Устроив себя таким образом салют, а французам и англичанам ощутимые потери. Зато часовые получили очень приятный сюрприз. Со стороны русских ночью, на удивление… никто не пришёл. Никого не задушили, не перерезали горло, не застрелили бесшумно, и не утащили в плен. А это теперь происходило постоянно. И только через несколько дней в армии союзников узнали, что в Севастополь прибыл русский император. Именно этому радовались русские. С одной стороны, эта была хорошая новость. Значит у русских нет новой победы. Свою победу у Керчи они, отмечали своим «ура» и песнями. А с другой стороны плохо. Потому-что, этот император и стал победителем у Керчи. Значит русские, что-то готовят. Или уже приготовили. Так думали все, от генералов до солдат в осадной армии союзников. И эта мысль даже у этих закалённых тяжелой войной воинов, заставляла тяжело вздыхать, чаще обычного биться сердце, и вызывала не очень приятное ощущение в груди. Но, они были солдатами и были готовы исполнять свой долг дальше.

«Да… окуеть!!!», — думал я, продвигаясь через Южную сторону Севастополя почти к самой передовой. Я видел заброшенные деревни, сёла, разрушающиеся заводы и конечно кинохронику, фотографии разрушенных городов во время войны. Но, то фотографии, а тут явь. Всё, что было ближе к позициям было, разбито, сожжено, разрушено, обстрелами, сильно или частично. Я увидел ещё одну картину из серии под названием «Война». Грустная картина. Но, в данный момент она была она была наполнена радостью, я даже сказал восторгом.

На передовую меня адмиралы и генералы не пустили. Можно сказать, костьми готовы были лечь. Но, не пустить меня на укрепления и окопы. Хотя все мы были в кирасах и касках. Сильно спорить я с ними не стал. Потом опять от всех выслушивать нотации, закамуфлированные в заботу о моей персоне. Поэтому объезжал я позиции на удалении от передовой, останавливался, и выслушивал доклады начальников, командиров, линий, бастионов, батарей.

Смотря на этих офицеров, героев обороны Севастополя. А героями были все, кто пробыл хотя бы месяц на линии укреплений. Я увидел ещё больше разницу между столичными, паркетными, штабными, гарнизонными офицерами и ими, севастопольцами. Другие лица, выражения глаз, речь, движения. Вот они, боевые офицеры! Настоящий костяк армии! «Да, армию надо чистить. Начинать сейчас. Не был в действующей армии? Даже рапорта не подавал для этого? При этом ты здоров и не старый. Всё на выход. С минимальным соцпакетом», — такие мысли возникли у меня в ходе поездки по Севастополю. Кстати, со всех небедных можно будет спросить, как он во время войны помогал Отечеству, царю. Составить опросник, и всех, у кого доход более тысячи рублей в год прогнать через фильтр. Не взирая на титулы, звания и заслуги. И дать конечно возможность исправить недоразумение.

Не знаю, как было до моего приезда, но, я сам видел, что работа по улучшению укреплений шла. Сделали и продолжали делать блиндажи, сам в них заходил. Траншеи к передовой открытые и крытые, так же вдоль укреплений. Перекрывали пороховые склады. Увидел даже местную бетономешалку. Рама на упорах, два вала с ручкой, бочка с раствором. И несколько солдат или матросов поздоровее в качестве привода. Мешали и заливали сразу на месте. Понятно, что не железобетон, но, всяко лучше, камней с землёй. Оборудовали закрытые позиции для мортир и осадных единорогов. Их делали на поворотных платформах. Таким образом несколько батарей перекрывали всю линию оборону, позволяли сосредотачивать огонь в нужном направлении, не двигая сами орудия. Тем более намеривались активно применять эксцентрики, а они должны были бить дальше и точнее. Сравниться по количеству тяжёлых мортир с союзниками, наверно не получиться, но, увеличить их число у нас необходимо, причём ощутимо. В первую очередь для противника. Снижать эффективность обстрелов ответным огнём необходимо. По ближе к морю в безопасных местах располагались медсанбаты, места для ночевки, отдыха, бани, постирочные, мастерские по мелочи.

Так я и провёл первый день на Южной стороне, объезжая линию обороны. Которая из-за этого весь день стояла на ушах, и гремела «ура» в мою честь. Встречи с известными людьми в будущем, и нужными для будущего я распределил на последующие дни. А встретился и поговорить было с кем, и о чём.

Он участвовал в русско-турецкой войне 1828–1829, а после неё преподавал фортификацию в различных военно-учебных заведениях, принимая участие в строительстве крепостей. Был автором капитальных трудов по фортификации. Его «Фортификация» была переведена почти на все европейские языки, в том числе на шведский, датский и даже испанский, и принята как руководство во многих военных школах Запада, в том числе и в Сен-Сире. Президент Французской республики, будущий Наполеон III, в 1852 г. прислал в подарок Николаю I книгу Теляковского на французском языке. Очевидно, это было одной из причин производства А. З. Теляковского в генерал-майоры. Человека оценили в Европе, а он в полковниках всё ходит.

Его идеи, которые он излагал в своих работах, отличались от принятого классического изложения курса фортификации тем, что в них предлагается рассматривать фортификационные системы во взаимосвязи с тактикой и стратегией. Теоретическими положениями Теляковского были: связь фортификации с военной тактикой и стратегией, действиями артиллерии, необходимость сочетания укреплений с местностью и потребностями войск, разработка новых типов оборонительных сооружений, необходимость разделения инженерных работ по очереди исполнения и многие другое. То есть точно и делалось теперь в Севастополе и будет делаться в Керчи, Еникале, Кинбурне, Очакове.

Поэтому Теляковский вместе с офицерами, военными инженерами, был по моему приказу изъят из Главного штаба и процесса преподавания фортификации в военных училищах, и отправлен в Севастополь. Так ему будет чему поучиться у своего ученика, Тотлебена, затем генерала Теляковского, прошедшего курсы повышения квалификации и практику, ждала Керчь. А после войны он переработает полученный опыт и русская армия обретёт самую современную теорию и практику, по фортификации как долговременной, так и полевой. Что для будущих войн важней. А вот делиться с мировым сообществом полученными кровью и потом, знаниями, более не будем. Хотя они парни не промах, сейчас под Севастополем занимаются тем же. Приобретают знания и опыт. Прям методика взаимного обучения и проверки знаний. Только проверяющие с обеих сторон очень строгие для обучающихся попались.

В Севастополе я провёл двенадцать дней, проводя большую часть времени на Южной стороне. Но, не передовую меня так и не пустили. Когда начиналась какая либо мало-мальская активность со стороны противника, охрана без лишних слов практически брала меня на руки, и уводила в безопасное место, к мосту или причалам где стоял по парами сразу два портовых парохода. В городе я наблюдал за жизнью гарнизона, войск, города, работами. Где считал нужным вмешивался и требовал с целью сделать ещё лучше, чем было. Делали. В основном по линии снабжения, медицины и быта.

Войска гарнизона, население Севастополя за эти дни приободрились, стали чувствовать себя уверенней. Это отмечали и сообщали мне Нахимов, Тотлебен. Ну, отчасти я для этого прибыл в Севастополь, чтоб показать, что Россия с ним. И он сейчас главный город в России, а, они его защитники и жители.

Каждый день я встречался помимо командования, с офицерами гарнизона, солдатами, матросами, жителями, медперсоналом. Разговаривал, спрашивал, отвечал на вопросы, заходил в землянки, блиндажи, медсанбаты, пробовал еду. Раза два с охраной поучаствовал в транспортировки орудий к месту установки. Мужики то мы здоровые. Охрана у меня была вся ростом за метр восемьдесят, подковы гнули. Надо отметить, что, унтера и солдаты старались при моей персоне, матом выражаться меньше. Бледнели и с опаской смотрели на офицеров, и меня, когда, так сказать всё-таки у них вылетали выражения. Были у меня встречи запланированные и нет, с людьми, которых я знал заочно.

В первый же день мне попался, Михаи́л Григо́рьевич Черня́ев, капитан. По прибытию в Крым с 4-м корпусом сразу стал участником Инкерманской битвы, во время которой отличился своими действиями, личной храбростью и решительностью. За это сражение Черняев был награжден орденом Святого Владимира четвертой степени. Затем находился на Малаховом кургане под командованием генерала Хрулева.

Я смотрел на него, и думал, то ли это Черняев? «Ташкентский лев». Который в 1865 году по собственному почину взял Ташкент. Хотели под суд отдать, но, потом наградили. Победитель же. В 1875 году, по официальной версии добровольцем уехал в Сербию, и несколько месяцев командовал сербской армией. Судя по уже имеющемуся послужному списку это был он. То самый Черняев. И он был мне нужен. Живой. В той войне он выжил, а, как сложиться в этой неизвестно.

— Михаил Григорьевич, я, не могу заставить вас уйти с передовой. Но, прошу вас быть предельно осторожным… храбрецом. Обещайте мне. Такие офицеры, как вы, России очень будут нужны для будущих дел, — сказал я ему. Сам Черняев и окружающие конечно удивились, моему вниманию, пусть и не совсем обычному, но, всё же просто капитану. Нахимовым моя просьба была тоже услышана и понята, на мой взгляд он слегка кивнул.

— Буду стараться уцелеть, Ваше императорское величество! — ответил мне будущий покоритель Средней Азии. А Ташкент он снова будет брать, чтоб не всё менять в истории, если это возможно. Только сделает это раньше, чем в той истории. Помнил я и о Кауфмане, наверно скорее всего фон Кауфмане. Первом генерал-губернаторе Туркестана и командующим войсками Туркестанского военного округа. Он толковый был военный и администратор. Так, что и теперь, его подготовим для дел азиатских, и вновь туда же отправим. Как и пока ещё наверно даже не полковника Ломакина. А вот этого будущего генерала, и усмирителя гордых туркмен, Михаила Дмитриевича Скобелева уже нашли по моему распоряжению. Ему было сейчас всего одиннадцать лет. Ровесник цесаревича Николая, оба сентябрьские. Как кстати и я… в той жизни. Девы мы всё втроём. Скобелев по отцу из семьи военных, пока на домашнем обучении. Наверно определю его в класс где будет Николай учиться. А далее конечно путь дорога в военное училище. На Кавказ и Туркестан он наверно здесь уже не успеет, а вот с поляками в бою встретиться. В США наверно рано будет его посылать.

Была у меня встреча и разговор с Пётром Ма́рковичем Ко́шкой, квартирмейстером линейного корабля «Ягудиил», одним из самых известных героев обороны Севастополя из рядового состава гарнизона. На моё время моего появления в Севастополе за его плечами уже было дюжина вылазок охотником, с отрядами, в группе и одиночку. Кроме него я помнил с рисунка, ещё Афанасия Елисеева, и Заику, как оказалось Федора и Аксентия. По имени запомнил, а фамилия у него оказалась Рыбаков.

По моему приказу отданному ещё в феврале их нашли, ещё других охотников, которые в вылазках показали самые лучшие результаты в плане уничтожения живой силы противника, его материальной части и по захвату пленных. Вот такие бойцы получили приказ подобрать себе по десять человек каждый, ловких, сильных, смелых, сообразительных, находчивых и обучить их всем своим премудростям. То есть создать прообраз диверсионно-разведывательных группы (ДРГ). Команды пластунов Черноморского казачьего войска были в Севастополе с сентября 1854 года. В боях они понесли немалые потери, поэтому их пополнили земляками. Охотники и пластуны давали друг другу мастер-классы, появился конечно соревновательный момент. Как в обучении, так и в результатах вылазок. ДРГ нацелили на разведку, вылазки в группе, секреты, дозоры. Застрельщиков и снайперов выделили отдельно. В снайпера так же брали всех, кто ими уже был и мог стать. Умел выбирать позицию, скрытно ждать, попадать в цель с первого раза, и продолжать быть незамеченным для противника. Настреляли они уже немало, заставив противника днём вжиматься и зарываться в землю. Даже произошло уже несколько снайперских дуэлей. Счёт был пока в нашу пользу. Плюс ко всему ДРГ начали обучать минному делу. В их группы включать минёров. Чтоб ставить мины там, где их не ждёт противник, и как можно ближе к его позициям. Так же обучали азам военной топографии. И надо честно сказать, я намекнул Барятинскому ещё в письмах, что надо поощрять взятие в плен. Негласный прейскурант был таков: рубль за рядового, два за капрала или унтера и пять за офицера. Серебром. Всё, что принесёт с собой с выхода охотник, его, кроме винтовки. За неё давали двадцать пять копеек. Тоже аргентумом. И как докладывал Нахимов пленных стало больше. Что ж бойцам прибыток, командирам сведения о противнике. Хотя несли, чаще всего конечно винтовки. Судьба их хозяев была скорее всего трагична для их родных.

Мы стояли смотрели друг на друга. Я, в теле императора Александра Второго и Пётр Кошка. Он стоял, как и полагается во фрунт, ел меня глаза и имел вид лихой. Роста был среднего, но, тело имел поджарое, видно, что сильное и ловкое. Смотрел на меня с озорным любопытством в глазах, но, без вызова. Было видно, что он из породы молодцов, лихих, шаристых бойцов. Смотрел я на него, и видел, что он не Кошка, а скорее… ягуар. Было это в его взгляде. Интересно сколько от душ уже упокоил и сколько ещё возьмёт жизней? Сам и со своей группой. А ведь как я помнил он сможет после войны вернуться к нормальной мирной жизни, семья у него будет. И без всяких психологов. Да, другое время, другие люди.

— Скажи, Пётр, в пользу пошла вам, охотниками, новая амуниция? — спросил я, когда была команда вольно.

— Так точно Ваше императорское величество! -ответил он.

— Что именно? — спросил я. Тут он немного замялся.

— Ты, и вы, — обратился я к самым опытным охотникам и пластунам, которые тоже были здесь.

— Должны, рассказать, что в амуниции хорошо, что плохо. Нам ещё воевать неизвестно сколько. Надо для себя удобно сделать и для других. Поэтому мне расскажите, потом моим офицерам. Ясно?

— Так, точно Ваше императорское величество!!! -рявкнул в ответ взвод самых лучших солдат в русской армии по своему профилю. После это мы сели на скамьи, и Пётр Кошка и другие ответили на мой вопрос.

Пришлась им по вкусу конечно воздушка, их просили побольше, ручной арбалет, финка, нож типа стилета, метательные ножи. Хвалили маскхалаты, точнее комбинезоны или штаны и куртку, ременно-плечевую систему, разгрузки, легкий броник, перчатки, защиту колен и локтей, медицинский пакет, бандану. Балаклаву почему-то нет.

— А так вы делаете для скрытности? — спросил я.

Бойцы на меня с вопросительно посмотрели. Мол: «Как?»

— Так. Принесите как сажу, — распорядился я.

— Вот так, квартирмейстер, Петр Кошка. Подойди ко мне, — сказал я, и начал мазать лицо замершего матроса сажей. Он стоял спиной к остальным, и все с интересом наблюдали за моими движениями. Когда Кошка повернулся, народ стал смеяться.

— Ты, Петруша, теперь не, Кошка, а скорее тигра, — удачно пошутил Афанасий Елисеев. Я, офицеры, бойцы уже захохотали. Матрос, сообразив, как он сейчас выглядит, тоже рассмеялся. Нынешние мои спецы, дргшники, это шаблон с раскраской лица в то, моё время, оценили. А Кошку в Севастополе стали шутя назвать «Тигрой», и шутить, раз царь к нему руку приложил, то он теперь рукоприложённый, персона теперь важная и даже приближённая к моей особе.

На Кошку, Елисеева, Заику, Рыбакова, пластунов, и тех, кого они подготовят и они пройдут войну у меня был свой резон. К ним добавят таких же «кавказцев», и будут они готовить уже армейский спецназ, в направлении ДРГ и спецопераций, как для передовой, так и в тылу противника. Так, что ждут их после войны учёба, экзамены, повышение и дальнейшая служба. А также приятный сюрприз от императора для их родни.

Ещё одного человека я отметил и приблизил к себе. Дашу Севастопольскую. Кого если не её. Ведь она олицетворение служения родине.

Молодая девушка, всего восемнадцать лет, как моей дочки в том будущем времени. Не зная её фамилии, долгое время её называли Дашей Севастопольской. Её настоящие имя и в самом деле была Дарья, отчество, Лавре́нтьевна и фамилия, Миха́йлова. Родилась она в селе Ключищи возле Казани в семье матроса 10-го ластового экипажа Лаврентия Михайлова. В 1853 году её отец погиб во время Синопского сражения. В Севастополь она пришла с армейский обозом с Альмы. В городе в числе первых среди «севастопольских патриоток» — жен, сестёр, дочерей участников обороны, оказывала помощь раненым и больным защитникам Севастополя. На свои средства она оборудовала первый походный перевязочный пункт. У неё в повозке нашлось белье для перевязки, уксус, вино было роздано для подкрепления ослабевших. С тех пор она почти постоянно находилась на Южной стороне, помогала выносить раненых, оказывала им первую помощью, ухаживала за за ними. Её бескорыстное служение людям с риском для себя было отмечено ещё Николаем Первым, золотой медалью с надписью «За усердие» на Владимирской ленте для ношения на груди. Сверх того, ей было даровано пятьсот рублей серебром и заявлено, что «по выходу её в замужество [Государь] пожалует ещё 1 000 рублей серебром на обзаведение». Кстати, золотой медалью «За усердие» награждались лишь имеющие три серебряные медали. Приказ о награждении во исполнение воли Его Величества был объявлен по всему Черноморскому флоту.

Глядя на это милое, девичье лицо, которое то краснело, то бледнело, когда, я ней разговаривал. Хотя, конечно, смелости и выдержки у ней было не меньше, чем у Петра Кошки. Я решил, что она должна окончательно стать примером, символом для России. Прежде всего для её женской части. Тургеневских девушек мало, нужно как можно больше сочетания их, вот с такими Дашами. А не институток, с их душевными и не очень мастурбациями на предмет обожания, и часто не пригодных для семейной жизни и нормальной жизни в обществе. Поэтому я решил, что Дарья, помимо обещанного Николаем Первым, получит уже от меня потомственное дворянство, и, если у неё получиться, займётся общественной деятельностью в сфере здравоохранения.

С Дашей Севастопольской, другими медсёстрами, Кошкой, Елисеев, Заикой, Рыбаковым, остальными бойцами спецназа, сделали фотографии. По отдельности, групповые, массовые. В этой истории тоже надо будет создать галерею героев обороны Севастополя и Крымской войны вообще. Адмиралов, генералов, офицеров, солдат, матросов. Фотоальбомы, альбомы с рисунками. Чтоб современники и потомки, могли увидеть людей, которые наиболее активно творили историю в это время и на этой земле. А то в моей истории, была только одно изображение Нахимова, и то в профиль, и тайком от него сделанное. Здесь я всех заставил сфотографироваться. Поэтому бригада фотографов и художников работала в поте лица. На Северной стороне им выделили дом для проживания, лаборатории и мастерской. Придали людей. Так же дали доступ куда пожелают. Так, что они на радость историкам они наделают немало визуальных источников об это войне.

В ночь с девятое на десятое июня союзники на позициях и в лагере были поставлены на уши по тревоге, и выдвинулись на свои места по диспозиции в случае русских атак. И в ответ за свою исполнительность, понесли серьёзные потери. Это Нахимов и артиллеристы гарнизона, показывали на практике, как они освоили новые виды вооружения, приёмы артиллерийского боя и тактики.

Через визуальную разведку и опрос пленных выявили месторасположения батарей противника, расположение частей, места их выдвижения по тревоге и ударили по всему этому ракетами и тяжелой артиллерией. Так делали сами союзники, только позже. Выманивали демонстрациями и ложными атаками русских позиций, подкрепления и у без того немногочисленного гарнизона Севастополя. И использую своё преимущество в тяжёлой артиллерии накрывали их обстрелами, нанося таким образом тяжёлые потери. Я решил, что надо начать так делать первыми.

Подполковник, Филлимо́н Васильевич Пе́стич, получил в свои руки всего пока четыре ракетных батареи. В сумме это было семьдесят две пусковых установок. И распорядился ими он умело. Их расположили так, чтоб, они с разных направлений позиций били по одним целям. Беря их таким образом под перекрёстный огонь, и тем самым повышая вероятность поражения.

Легкими 2-дюймовыми и в 2,5 дюйма ракетами должны были ударить по переднему краю, более тяжелыми, 4-х дюймовыми, вглубь позиций. С каждой установки разрешили выпустить до двух десятков ракет. Был естественно привлечён и тяжёлый калибр мортир и единорогов, число, которых в Севастополе, не так быстро, как хотелось, но, уверенно прирастало. Так вот и артиллерия должна была вести огонь по заранее выявленным и намеченным целям.

И когда было хорошо уже заполночь, на нескольких направлениях, действиями охотников, пластунов, силами в несколько рот, которые шумели, как можно громче, начали создавать видимость ночных атак, вытаскивая по тревоге противника из теплых коек на передовую. И, когда по расчётам и разведанным это произошло. По войскам союзников ударили ракетами и большим калибром. Всё это действо я наблюдал с вышки, которую поставили на возвышенности у Южной бухты.

Когда наши батареи открыли огонь, казалось в темноте, что выстрелы из орудий и ракеты уходят в сторону противника, как бы из-под земли. Красиво смотрелось. Грохот выстрелов, рёв ракет, светящиеся следы от них и бомб, подсветка из осветительных ракет. И через несколько секунд после этого уже пламя и звуки от взрывов на стороне противника. И ещё, ещё, залп, за залпом. Канонада стояла не слабая. Вот и сэкономленный порох от салютов в мою честь пригодился.

И после обстрела передовых позиций и под прикрытием ракетно — артиллерийского огня по возможным подкреплениям противниками, в вылазку уже пошли не роты, а батальоны. Причём не простые, а пока околоштурмовые. Но, в касках, брониках, вдобавок к ружьям и винтовкам, пистолеты, ручные гранаты, тесаки. Атаковали позиции противника у Камчатского люнета, Селенгинского и Волынского редутов. То есть там, где будет во время первого общего штурма Севастополя наносить свой главный удар противник. Это я помнил точно. Там стояли французы. Так же, решили пощупать и англичан их позициях. И пощупали, даже неплохо помяли.

А утром, после ночного дела я всё-таки встретился с ним. Не мог с ним не встретиться и именно здесь, в Севастополе.

Передо мной стоял поручик, Лев Николаевич Толстой. Высокий, крепкий, загорелый, с усами, ещё без бороды. С уверенным, и немного тяжёлым взглядом умных глаз офицера воевавшую вторую войну. Причём не в штабах, а, что не на есть на самой передовой. В наспех почищенном мундире, и с обожжёнными руками.

Его перевели с четвертого бастиона, как его здесь называли «бастиона смерти», в ракетчики. По военной специальности, уже подававший большие надежды в литературе, будущий русский великий писатель был артиллеристом. После взаимных приветствий, я спросил Толстого:

— Как отстрелялись… Лев Николаевич?

На мое обращение к нему по имени отечеству его глаза оживились.

— Из отпущенного боезапаса выпустили восемнадцать ракет из двадцати по указанным целям. Проводили сверку данных, на предмет не произошло ли сбитие прицела. Смею, вас, уверить, Ваше императорское величество, что, моя батарея зря ракеты не потратила. Я сам перед боем, с передовой и вышки вёл наблюдение своих целей, ориентиров и внёс нужные поправки, — ответил он мне.

— Не сомневаюсь, господин поручик. Мне про вас говорили, как про хорошего, дельного артиллериста, — вновь похвалил я Толстого. Он в ответ на это немного вытянулся. И по ходу начал ковать железо пока оно горячо. Хваткий граф то.

— Ваше императорского величество! Четырёхдюймовые ракеты имеют большую дальность, даже больше чем двадцати четырёх фунтовые орудия. Граната у них значительно мощнее и они в сравнении даже шестифунтовыми пушками, чрезвычайно подвижны. Скорострельность у ракет выше. Ими можно вести обстрел далеко вглубь позиций противника, туда, где он думает, что неуязвим, — немного волнуясь, говорил артиллерист Толстой, а не писатель.

— Ракетные батареи можно быстро доставить к передовой, на бастионы, провести обстрел и так же быстро убрать от ответного огня. И с другой, скрытой батареи или лучше двух, обстрелять открывшегося противника. Но, для повышения действенность обстрелов нужны не только вышки. Нужен… воздушный шар. С него даже если его поднять на десять саженей от земли, позиции противника будут видны как на ладони на многие версты вперёд, — излагал свой план мучитель нескольких поколений советских школьников.

— А данные с шара, вы, намереваетесь передавать, записками и по оптическому и электрического телеграфу? Так? — спросил я, у переводившего дыхание Толстого.

— Точно так, — с удивлением в голосе ответил он мне. — Увы. Лев Николаевич. Спешу вас разочаровать в этом вопросе, — продолжил я, решив немного отыграться за школьников.

— Вас опередили. Вы не первый предложили такой вариант. Воздушные шары уже изготавливаются. И скоро будут в Севастополе и в армии, — сказал я. И в ответ на это задорный огонёк в глазах Толстого немного притух.

— Но. Обещаю вам поручик Толстой, что, вы одним из первых поднимитесь на воздушном шаре и проведёте с него обстрел противника по вами предложенному варианту, — и сказав это, я увидел, что, в его глазах вновь заиграл огонёк.

— Благодарю, Ваше императорского величество, за оказанное доверие!!! -отрапортовал он мне, встав по стойке «смирно», автор Липунюшки.

«Катать» тему воздушных шаров я начал ещё в феврале. И вновь приятно и неприятно удивился. Летали на шарах, поднимали их в воздух, писали книги о них в России ещё в восемнадцатом веке. А просвещённая Екатерина в 1784 году, даже запретила совершать в России полеты на тепловых шарах в летнее время года (с I/ХI по 1/XII) во избежание пожаров, под страхом штрафа от 20 рублей. 1803 году, 18/VII. Первый полет генерала С. Л. Львова для определения пригодности аэростата для военных целей. 1806 год. Первый в мире пуск шара-пилота для определения воздушных течений, проведенный русской кругосветной экспедицией Крузенштерна. 1828 г., 19-го августа. Полет в Москве первой русской женщины-пилота Ильинской. Даже вот так было. 1847 г., 31/VIII. Первая жертва русского воздухоплавания — погиб при посадке в Ладожском озере А. Леде.

Но, было, кое-что и поинтереснее. В 1841 году некий А. М. Снегирев представил проект дирижабля (соединение аэростата с плоскостями). Он был учителём математики, физики и химии Курской гимназии. Стопроцентный предшественник Циолковского в плане увлечений и рода занятий. И даже город у обоих начинается на «К». Так же за свои деньги проводил опыты, и затем написал отчет о своих работах под названием «Опыты над преобразованием аэростатов» и в январе 1841-го направил проект «управляемого аэростата в Российскую академию наук. Его проект там рассмотрели два академика… Якоби и Ленц, дав свое заключение, в котором признали «здравое суждение и остроумие автора», его осуществимость и принципиальную новизну. Возражения академиков сводились к сложности вертикального маневрирования, поскольку для этого потребуется большое количество балласта и при спусках стравливание значительного количества газа.

Дополненный проект А. М. Снегирев представил уже месяц спустя, в феврале 1841-го изобретатель, пытаясь хоть как-то популяризировать свою идею, опубликовал в петербургском журнале «Маяк» в виде статьи под названием «Русская теория воздухоплавания и аэростатов». И всё на этом. Нужны были деньги, а, он их не нашёл. Деньги нашёл я, а, полиция нашла, Алексея Матвеевича Снегирёва, который служил в управлении госимуществ Курской губернии. Которого бережно и со всяческим уважением доставили в стольный град Москву. Вскоре к нему присоединился капитан, военный инженер, Иустин Иванович Третерский. Он в марте 1849 года представил наместнику Кавказа князю М.С. Воронцову в Тифлисе свой труд на 208 страницах «О способах управлять аэростатами», в котором выступил с предложением о постройке управляемого аэростата — дирижабля — с паровым и пороховым реактивными двигателями. Корпус аэростата предложил делить на несколько самостоятельных отсеков.

В Военно-ученом комитете после заключения профессора Анхудовича, указавшего на ряд неточностей в расчетах скорости движения аэростата и расхода пара и газа, проект был рассмотрен в декабре 1849 года, и комиссия признала, что этот проект«…в практике совершенно не выполним». Поэтому артиллерийский отдел«…хотя и находит, что капитан Третесский за обширный труд свой заслуживает похвалы, однако же, к сожалению, принужден окончить отчет свой заключением, что предложению этого офицера нельзя дать никакого хода». Но, ход истории менялся. И его из Кавказской армии быстро отправили в Москву.

Туда же убыл ещё один энтузиаст воздухоплавания в России, Н. Архангельский, который в 1851 году разработал проект дирижабля с паровым двигателем. Мещанин М. И. Иванин за предложенный им проект управляемого аэростата в 1850 году, тоже был мобилизован и переселен на время в Москву.

И. М. Манцев, так же был чрезвычайно удивлён, когда к нему в начале марта явился явился немалый полицейский чин и выдал предписание срочнее срочного собираться в первопрестольную. При этом не забыть свои бумаги про воздушный шар. Ведь он ещё только несколько недель назад попытался предложить применить аэростаты в войне. Для бомбардировки с воздуха английской эскадры, если она подойдёт вновь к Кронштадту. Но, Николай I нашел, что это «не рыцарский способ ведения войны». После чего проект был отклонён. И вот теперь его, практически взашей, выталкиваю в Москву для занятия тем, в чём сначала отказали.

А вот автор статьи в «Артиллерийском журнале», «Устройство, приготовление и употребление военных воздушных шаров», которая вышла 1853 году. В которой он, анализируя все сделанные в этом направлении попытки, пришел к заключению, что«…изготовление шаров для бомбардирования не представляет никакого затруднения». Он не смог к сожалению, войти в состав первого КБ по созданию отечественных воздушных шаров и аэростатов. Автором работы был, Константин Иванович Константинов, теперь мой двоюродный брат. Он был занят на Шосткинском казённом пороховом заводе и Киеве, совершенствованием своих ракет и налаживания их производства. Для него первым делом было… ракеты, а шары с девушками или без них, потом.

Во главе КБ аэронавтов поставили капитана И.И.Третерского.

30 марта 1855 года вышло распоряжение о создании «Комиссии по применению воздухоплавания, наблюдательных вышек для военных целей». Пока секретное. Первый взмах крыльев для поднятия России в небо в этой новой истории был сделан. Сделали первые шаги в других направлениях.

Те, кто мало-мальски погружался в тему русско-японской войны обязательно встречал эти две фамилии. И это не Макаров и Того, или Рожественский и Того, Иессен и Камиммура. Это Барр и Струд, и их дальномер для корабельной артиллерии. Так вот и я озаботился дальномерами. Хотя бы примитивными. Чтоб хоть немного, но, повысить точность артиллерийского огня. Схему прибора я помнил, а, дальше уже пусть пушкари, оптики и математики разбираются. Когда мне собрали сведения по этому направлению, я понял следующее. Работы по прицелам и прочим приспособления для точной стрельбы идут. Это радовало. А вот то, что в России не было даже намёка на околопромышленное производство оптического стекла, удручало. При том, что оно и не появилось даже к той же русско-японской войне. Только после того как клюнул в зад петух, что-то начали делать вроде на Балтийском заводе. Сейчас же было с этим, от слова не куя. Совсем не куя. Что ж будет решать и эту задачу. Придётся вновь учиться у европеев, звать к себе. Цейс вроде ещё не так крут, и не зазнался, в Швейцарии не только часы, но, и оптика была хорошая. У французов точно, что есть в этой области, англичан, может уже у американцев. Надо, надо, России как можно скорее обрести свою оптику, часовое производство, через это приборостроение, точмаш. В течение первой пятилетки.

Так вот среди тех, кто занимался прицелами и приборами для артиллерии был некий Василий Фомич Петрушевский.

Все видные химики, начиная от авторитетного Александра Абрамовича Воскресенского, которого уже называли «отцом основателем русской химии», и заканчивая молоденькими Менделеевым и Бородиным. Все, Фадеев, Клаус, Зинин, Бутлеров, Бекетов, Соколов, Ильенков, Скобликов. Все химики, кто уже имел на руках диссертации магистров, кто ещё учился в магистратуре, и уже стал бакалавром. Все они были мобилизованы и направлены на пороховые заводы, химические заводы, в фармацевтику, производство медикаментов, металлургические и военные заводы. Зинин, Менделеев, Бородин убыли на Шосткинский завод, Бутлеров собирал свою команду у себя в Казани, Фадеев, Петрушевский остались в Питере и Охте. Эти группы получили задачи, увеличение выпуска пороха и начало производства пироксилина и нитроглицерина, а, из него уже динамит. Что я им мог дать как попаданец? Флегматизация. Вот такое вот словечко. Столь нужно для нитроглицерина. Чем именно успокоили его взрывной нрав, я точно не помнил. Торф, целлюлоза, гипс, пемза, опилки, какой-то кремнезём, мыло, желатин, мука, лён, хлопок. Пусть хоть сопли пробуют. Но, дадут продукт, который можно будет с высокой степенью безопасно использовать.

Что я за эти условия парника для взрывников требовал? Здесь всё просто было. Как можно быстрее, это, раз и как можно больше, это два. К августу Н-е количество гранат и бомб начинённых пироксилином должно быть в Крыму и на Балтике. Как и он сам. И желательно в паре с динамитом. Пудами. Неплохо бы, чтоб случилось так. А, чтоб повысить шансы на получения в ощутимых количествах нитроВВ. Помимо созданных условий, я обязал давать отчёты раз в две недели, и… вести в обязательном порядке переписку между группами, чтоб, постоянно шёл обмен сведениями и идеями. Эдакое сочетание мозгового штурма и работы в группах, с целью получения максимального результата. Окончательно тема с ВВ была запущена в последнюю неделю марта, когда, группа Зинина прибыла в Шостку. Раньше всех начал работы, конечно Питер.

Я вновь пригласил Льва Толстого сесть. И продолжил с ним разговор.

— Лев Николаевич, я знаю, что вы, уже попробовали себя в литературе. И не без успеха. Он в ответ на мою похвалу, искренне кивнул.

— Вы уже взялись за второй рассказ о Севастополе? Будете про май писать или про июнь? — спросил я. У Толстого в ответ на мои вопросы глаза стали больше, а густые брови невольно поднялись вверх.

— Знаю, Лев Николаевич, знаю, — ответил я на его немой вопрос. И продолжил:

— Не кажется вам, что настроение в гарнизоне, городе, изменилось? И причина этому, как мне кажется не только мой приезд в Севастополь. Он, наконец увидел, что, вся Россия с ними. А Россия стала понимать, что, это и её война, а, не только армии, флота, и Севастополя.

— Да, война страшное и жестокое событие в жизни стран и народов. И к сожалению, неискоренимое. Но, войны разные. Для нас это война, как и с настоящим Наполеоном, справедливая. На нас напали, мы отбиваемся. Для нас с вами она имеет смысл, для России. Ведь если мы её проиграем. Пощады нам как государству, стране, народу, не будет со стороны цивилизованных победителей. Ещё живы свидетели и они помнят как вела себя армия двунадесяти языков пришедшая к нам из культурной Европы с войной, по пути к Москве, в ней самой и на обратном пути. А поляки, шведы во время Смутного времени. Чем все они были лучше крымцев и ордынцев? Только, что в рабство людей не гнали. Так они хотели ими повелевать, здесь же на месте. Так, что, граф, война имеет смысл и цель. Для кого это грабёж, нажива, рабы и тщеславное чувство собственного превосходства над другими народами и странами. Что и служит оправданием для войн и захватов с их стороны. Для других война, это защита своей страны и себя в ней. Своей веры, образа жизни, своей истории и свободы. Помощь другим народам. Для России и идёт сейчас такая война, Лев Николаевич! И мы не можем её проиграть. А для этого важно не только количество солдат, пушек. Важно и слово. Как будет рассказано о этой войне, современникам и потомкам. Ведь вы, как её непосредственный участник, как никто другой может показать смысл войны, не просто как войны, а именно для России, для её настоящей и будущей истории. Рассказать и событиях, людях. Посмотрите на себя, на офицеров, солдат, матросов, жителей Севастополя. Ведь, Лев Николаевич, это и есть Россия. Та, Россия, которая победила непобедимого и великого Наполеона. Та, которая и сейчас сражается против чётырёх стран, две из которых, это Франция и Англия. Такие события меняют мировую историю. И такое под силу только великой стране. Не такой как все. Как об этом не написать правду? Напишите, граф Толстой. Обещайте это мне. И в моем лице, России.

Закончил я свой монолог, который будущий великий писатель, властитель дум и надеюсь не зеркало русской революции, слушал внимательно, смотря на меня всё это время своими умными глазами. Он вновь стал, и спокойно, без пафоса сказал мне в ответ.

— Я, обещаю вам, Ваше императорское величество, написать об этой войне правду. О людях, за что они воюют и гибнут здесь.

— Правду, Лев Николаевич, именно правду, а не только про бумагу и овраги, — сказал я в ответ. У Толстого по лицу мелькнул вопрос.

— И я слышал, — вновь приглашая его сесть, — что вы хотели бы начать издавать журнал подобный «Инвалиду». И вам отказали. Что ж это поправимо. Начинайте это делать уже прямо здесь, в Севастополе. «Вестник Севастополя», «Голос Севастополя», «Севастопольский боевой листок», может «Военный вестник», например. Вы сами и другие офицеры, кому не чуждо увлечение литературой, пусть через него рассказывают России, о том, как живёт и сражается город, её армия ради неё. Как говориться из первых уст. Это пусть будет первая часть издания, а вторая должна быть только для военных. В ней они пусть делятся опытом ведения боёв, применения разного оружия, средств, излагают свои идеи, что и как сделать лучше в плане вооружения, организации, снабжения.

— Возьметесь, за это, Лев Николаевич? Хватит у вас сил и терпения? — , спросил я его.

— Хватит, Ваше императорское величество. Где сам справлюсь, где другие помогут, — ответил Толстой, без раздумий.

— Отлично. Ручные печатные машины, бумага и рабочие уже на Северной стороне, помещение тоже нашли. Так, что за дело, граф Толстой, за дело!-сказал я ему улыбнувшись. Вновь удивление в глазах. Готовился я, готовился, к встрече с этим человеком.

— И, ещё, — я махнул рукой, и к нам подошёл адъютант, держа в руках что-то накрытое тканью.

— Это, вам, граф Толстой. Как будущему, уверен, большому русскому писателю и человеку, который должен, обязан, — выделил я интонацией «обязан», — сделать Россию лучше. Не только же, царям, этим заниматься, — улыбнувшись сказал я. И продолжил:

— Им помогать надо. Словом и делом. Именно такие, как, вы, Лев Николаевич, офицеры, люди, должны этим заняться. Вы увидели правду жизни, в самой крайнем её проявлении, войне. Узнали на ней наш народ, его силу и слабые стороны. Поэтому, за дело, граф Толстой, за дело. Сначала здесь, на войне, потом после неё.

И после этого, я, снял ткань и вручил ему свой подарок. Ящик из дорогого дерева с письменными принадлежностями. На внутренней стороне крышки была надпись золотом:

«Графу Толстому. Для будущего России. А.Н.»

Толстой взял его глядя прямо на меня. Наверно, запоминал. Глядишь и напишет про нашу встречу и разговор. Чем я хуже Хаджи-Мурата, или казака Ерошки?

Особых надежд, что Толстой станет уж совсем другим, не оппозиционным я не питал. Но, он сейчас был отчасти на переломном моменте своей жизни. Станет ли он вновь угрюмым, вызывающим у многих неприязнь и страх мужиком и потом стариком, при этом являясь великим писателем и немалым философом? Или теперь начнёт смотреть на жизнь, людей, страну более в светлых тонах. Тем самым оказывая немалое положительное влияние на общество. Надеюсь дело пойдёт в сторону плюса. Ему бы ещё жениться поудачней, чтоб, его жена понимала кто её муж, кем станет и будет для людей, России. Надо это будет не выпускать из вида. А ведь на подходе ещё одна глыба, даже по значительней, чем, Толстой. Достоевский!!! Хотя в отличии от графа, он всё же быстрее расставил себе приоритеты, касаемо людей, жизни, что, было для меня важней, своё отношение к России, её месту в мире и к самому миру. Меня как императора России оно вполне устраивало. Отзыв Федора Михайловича на взятие Геок-Тепе, иначе как имперским и не назовешь. А его братья Карамазовы, смердяковщина и «Бесы», удар в самую суть.

Если получиться, то может успею встретиться в Крыму ещё с одним значимым человеком в русской литературе, хотя конечно не масштаб Достоевского и Толстого. Но, они от него зависели и даже работали на него. Достоевский ещё как, в поте лица, по сути в роли литературного «негра». Это я о Николае Алексеевиче Некрасове, он буржуином и эксплуататором был не хуже прочих акул капитализма. Как мне сообщили он в ближайшее время поедет в Крым. Чтоб увидеть всё своими глазами, и здоровье заодно поправить. Может, что-то наподобие «Василия Тёркина» напишет, вместо Мороз, Красный Нос или деда Мазая. А ещё потому, наверно, что его конкурент, Андре́й Алекса́ндрович Крае́вский, редактор-издатель журнала «Отечественные записки», сам, с несколькими журналистами уже был в Крыму. И вся Россия читала в «Записках» описание сражение у Керчи. И Михаи́л Ники́форович Катко́в, не без моей невидимой помощи в течении пары недель возродив из пепла аки Феникс, «Русский вестник», тоже сам с командой с середины мая работал в Крыму. Так Крым становился Палестиной для всех крупных и уважающих себя изданий России.

Временно исполняющий обязанности командующий французской армией в Крыму, генерал Франсуа́ Серте́н де Канробе́р был очень не в духе. Ему предстояло отправить телеграмму в Париж с сообщением о прошедшем ночном бое. А он для союзников явно опять не удался.

Сначала с наступление темноты начались достаточно серьёзные вылазки со стороны русских, сразу нескольких местах по линии противостояния. Решив, что это разведка боем, нащупывание слабых мест перед атакой главными силами. Командиры полков, бригад, памятуя о мартовской атаке русских, в ходе которой они перебили и вытеснили с передовых позиций стоявшие там части и отбили все контратаки. Создав лучшие условия для своей обороны, более выгодной для себя.

Помня об этом командиры частей, стоявших на самой передовой, получив доклады он растущей силе атак со стороны русских, подняли по тревоги свои подразделения и запросили подкреплений. Сделав это, и немного успокоившись, перед ожидаемой атакой, они попали под неожиданно сильный и продолжительный для русских обстрел передовых и удалённых позиций. Огонь вёлся как с русских батарей, так и с кораблей из бухты. Как отметили выжившие участники боя, тяжёлый орудий у них точно стало больше. Особенно сильно обстреливались позиций, которые были напротив, люнета, который прикрывал собой Малахов курган и двух редутов за Килен-балкой. А после этого русские силами не менее полка, на каждом из направлений атаковали позиции. Понёсшие большие потери и ошеломлённые русским обстрелом, части дивизии Мейрана и Брюне были выбиты из своих позиций и вынуждены отойти с них. Получив подкрепления, которые к ним уже шли, они должны были контратаковать и в свою очередь выбить русских со своих позиций. Но, они и подошедшие к ним подкрепления были вновь обстреляны русской артиллерией и ракетами, что расстроило их порядки, дало новые потери и сорвало контратаку против русских, которые уже вовсю хозяйничали на оставленных французами позициях.

Союзники англичане не смогли помочь дивизии Брюне. Поскольку сами были атакованы после обстрела, крупными силами со стороны 3-го бастиона. И так же были вынуждены отставить свои передовые позиции. Возникло даже ощущение, что русские хотят прорвать осаду, нанося главный удар вдоль бухты и выйти к Чёрной речке, к своим позициям у Инкермана. Но, новых атак в этом направлении больше не было. Они забрав всё, что можно было забрать с собой, пленных в том числе, часть их отправив с ранеными к нам, через два часа отошли на свои позиции. Взрывая и сжигая, всё то, что осталось на позициях. Горело и взрывалось там ещё пару часов. Только после обеда начали проникать первые смельчаки, туда, где ещё вчера были хорошо оборудованные позиции пехоты и артиллерии.

По данные собранным к трём часам дня, Канроберу доложили, что французы понесли, убитыми, ранеными, пленными, пропавшими без вести потери в 4 367 человек, десятки орудий уничтожены, вместе с боезапасом. И потери только будут расти. Потери англичан его не интересовали.

Когда озвучили эту цифру, офицеры, которые были здесь же, отчётливо услышали, как генерал Канробер заскрипел зубами и застонал. Но, телеграмма о новой неудачи под Севастополем была отправлена в Париж. В этот момент он больше всего на свете хотел, что Пелисье, как можно быстрее шёл на поправку, что он, впрочем, и делал вполне успешно. Поэтому под страхом расстрела Канробер запретил ему сообщать весть он очередной неудачи французской армии под этим уже наверняка проклятым для неё Севастополе. Пусть выздоравливает, и взваливает на себя бремя это всё более неудачно идущей войны.

В свою очередь весть о поражении союзников и победе русских, на своих крыльях полетела в Россию быстрее, чем сапсан, когда атакует добычу.

Я был конечно доволен итогом ночного боя. Уже здесь в самом Севастополе была одержана чистая победа. Противник понёс серьёзные потери в живой силе, вооружении, получил ещё один удар по своему боевому духу и надежде на победу в войне. Мы получили наоборот подъём, уверенность, и неплохие трофеи. Штаб гарнизона Севастополя и Крымской армии опыт подготовки масштабных операций, с привлечением и взаимодействием всех сил и средств. Действенно себя показали себя штурмовые батальоны, в бронекомплектах, с мушкетонами, пистолетами, ручными гранатами и мортирками, тесаками, в дополнение ружьям со штыками. Так же ведение массированного артиллерийского огня по квадратам по заранее выявленными целями.

Большой штурм Севастополя, назначенный на 18 июня, в день сорокалетия битвы при Ватерлоо, вряд ли теперь состоится. Тем более это ещё не все номера программы, которая была приготовлена для союзников. И для того, что поучаствовать в следующем, двенадцатого июня взяв по пути в Бахчисарае, пацанов-царевичей, Николая, Александра, братьев Михаила и Николая. Я рванул по зеленой улице военно-полевого тракта, на всех парах, поднимая ввысь пыль копытами двух эскадронов охраны в Евпаторию.

Там нас ждал следующий номер программы, главным режиссёр-постановщиком, которого выступал сам командарм Крымской армии, князь Барятинский, его помощником, Николай Милютин, начштаба этой армии, оператором-постановщиком был генерал-лейтенант Степан Александрович Хрулёв. Который мог бы озвучить Омер-паше, сидевшему со своим корпусом в Евпатории немного изменённую фразу. «I» ve returned, Omer-рasha!!!»[14]. И, в этот раз без права на неудачу. Хотя, прибыв к Евпатории, в расположение русских войск, 14 июня, после обеда, употребив его по назначению, и поспав около двух часов, и ознакомившись с планом операции, составе сил с нашей стороны, в успехе я был уверен.

Загрузка...