Запах стекла

Легенда или пьянствуя водку во Вроцлаве в 1999 году

Иван «Зепп» Дитрих сидел с «Полковником» Гусевым в небольшом кафе, устроенном в подземном переходе. Переход был довольно-таки особенным. Наклонные стены из обработанного вручную камня поддерживали железобетонный потолок толщиной в пару метров. Одну из стен «исчезли», и через громадный вырез можно было видеть террасу, выходящую над обрамленный морем зелени городской ров[10]. Собственно говоря, это был старый бункер, который использовали еще и в качестве подземного перехода — по его поверхности, называемой площадью Первого Мая[11], ездили автомобили и трамваи, ниже работали магазины и кафе и панели платных телефонов. Еще ниже находились терраса и городской ров.

Стоял поздний летний вечер. Гусев с Дитрихом играли в карты, потихоньку попивая пиво за столиком, заслоненным огромным зонтиком. Дитрих раздавал по пять карт для игры в покер. Гусев положил десять злотых «в темную».

— А не перегибаешь палку?

— Знаю, что выиграю.

— Это и я знаю. Ты вечно во все выигрываешь.

Гусев слегка усмехнулся.

— А знаешь почему?

— Потому что тебе всегда везет, придурок. Ты вечно у меня выигрывал. В любую игру, при каждом розыгрыше: в моряка, при бросках монеткой и в «пички под мостом»…

— А знаешь почему? — повторил Гусев.

— Потому что ты чертов счастливчик.

— Неправда. Я самый обычный неудачник.

— Давай, чеши языком…

— Видишь ли… Здесь проблема даже и не в этом. Я льщу себе, утверждая, будто бы писатель — это такой тип, у которого имеется необычное чувство наблюдательности. — Гусев и вправду был писателем. Помимо должности в учебном заведении, он занимался тем, что писал рассказы и повести. — Всякий раз, когда я еду через Вроцлав, вижу миллион историй. И если расскажу одну из них знакомым, все тут же считают меня обманщиком и треплом.

— А разве это не так?

— Я все это вижу на самом деле. Если у кого-нибудь нет чувства наблюдательности, то за писательство пускай и не берется.

— И как ты это соединишь с выигрышами в карты?

Гусев сложил руки, словно собираясь молиться.

— Ты чувствовал ту вибрацию реальности мгновение назад?

— Блин! Какую еще вибрацию?

— Не чувствовал? Не почувствовал того, что выиграешь?

Дитрих пожал плечами. Он сделал глоточек пива, которое уже делалось теплым.

— Хорошо, тогда выиграю я.

Гусев выложил открытые карты на столешницу. У него были пара валетов, девятка, тройка и двойка.

— Ты… Это же не американский покер. Зачем раскрылся?

Гусев положил на стол двадцать злотых.

— Хочу дать тебе шанс. Только ты и так не выиграешь.

Дитрих глянул в свои карты. У него было три туза, король и шестерка.

— Как же, выиграешь, — буркнул он, докладывая свою двадцатку. — Сколько?

Гусев подвинул к нему девятку, тройку и двойку.

— Три. Нет у тебя шансов.

— Посмотрим. — Дитрих поменял свои две карты. Глянул. У него были те же три туза и две двойки. Фулл. — Ну и как, приятель? Думаю, что и полтинник сейчас пересолом не был бы.

— Не бросайся бабками. — Гусев поднял голову, глядя на бетонные балки. Он на ощупь перевернул свои карты, даже не глядя на них. — И как? — спросил он, все так же смотря вверх. — Что там?

Дитрих в бешенстве сунул в рот сигарету.

— Четыре валета, — глубоко затянулся он. — Черт подери! Вечно ты выигрываешь. Черт… Когда нужно было выбрать книгу на аукционе, и мы бросали монетку… Когда покупали себе револьверы в магазине, и нужно было тянуть жребий, кому достанется модель «Steel Blue»…

— Тут дело совершенно не в том. — Гусев вынул из кармана монету. — Орел или решка?

— Орел.

Гусев бросил. Он так же не отводил глаз от расположенных выше балок.

— Что вышло?

— Решка! Блин!

Гусев вынул из кармана авторучку, положил ее на столе и закрутил.

— Уже и не спрашиваю, на кого покажет…

— Обязательно на тебя.

— Ну.

— Авторучка вертелась на мокрой столешнице. Через какое-то время вращение начало замедляться. Когда ручка остановилась, кончик указывал строго в живот Гусева. Дитрих громко выругался.

— Как ты это делаешь?

— Не делаю я этого. — Гусев допил остаток пива. — Оно само делается.

— Вот только не надо мне тут звиздеть на голодный желудок!

— Ты же сам сказал, что я всегда и во все выигрываю. Я же считаю себя самым большим неудачником, которого только носила земля. Я кошмарный неудачник, Иван.

— Насчет посрать — эт'точно. Но вот неудачник — нет!

— Смеешься. Это ты зря.

— Сам же помнишь, как во время кризиса мы стояли в очереди за бензином. Час три стояли. Уже подъезжали к станции, когда приехала цистерна. Ну и пошел мужик с объявлением про запрет въезда в руках. Три сотни машин в кошмарной, социалистической очереди. А он… он поставил стойку с запетом как раз за твоей машиной. Тебе уже не нужно было ожидать еще пару часов, потому что тогда именно столько все это и длилось. Он выбрал именно твой задний бампер. Именно твой, среди трех сотен автомобилей.

— Вибрация реальности, — Гусев тоже закурил.

— Что?

— Не чувствуешь? Когда ты должен будешь выиграть, то испытываешь вибрацию действительности.

— Чтоб ты скис! Что?

— Погляди, — «Полковник» вынул из кармана две игральные кости. Бросил. Тройка и пятерка. — Вот сейчас проиграю, — сказал он.

У Дитриха выпало пять и четыре. Еще раз. У Гусева: тройка и двойка. «Зепп»: четыре и пять.

— А вот сейчас выиграю.

Гусев выбросил две шестерки. У Дитриха только лишь единица и двойка.

— Я ебу! Как ты это делаешь?

— Не делаю я ничего. Это само делается. Я же только наблюдаю за реальностью.

— Как ты, черт подери, следишь за реальностью.

— Видишь ли… — Гусев жестом подозвал официантку и заказал еще два замечательно охлажденных «Окочима». — Неоднократно я обращал внимание на то, что игра, в которую мы играем, пытается нам помочь. Понятное дело, если игра встретится с исключительным болваном, или же обстоятельства тебе не способствуют, тогда ничего из этого не выйдет, но…

— Ну спасибо, что назвал меня болваном, — Дитрих усмехнулся на все тридцать два зуба.

— И не говори. Игра желает, чтобы ее выиграли, и потому помогает игроку. Как раз это и есть вибрацией реальности. Хороший наблюдатель это чувствует.

Дитрих прикусил губу. Он долго знал Гусева, так что знал: коллега над ним не насмехается.

— О'кей. Покажи мне эту «вибрацию реальности», — он вытащил из кармана горсть монет. — Сколько у меня в горсти? Тот, кто укажет наиболее близкую сумму — выигрывает! — он анализировал про себя свои сегодняшние расходы, чувствовал тяжесть монет в ладони. Вот теперь он должен был выиграть. — Двадцать злотых. Нет… — тряхнул он рукой, словно бы желая взвесить мелочь. — Пятнадцать. Ммммм… Тринадцать. Двенадцать. Около двенадцати злотых

— Семь пятьдесят, — буркнул Гусев.

— А вот хренушки! — Дитрих высыпал монеты на столешницу. Начал считать. Возбужденный развлечением, отпил два глотка пива. — Пять, шесть, шесть девяносто… Господи… Семь девяносто! — Семь, холера ясна, девяносто! Ну, откуда ты знал?!

— Не знал я.

— Тогда почему ляпнул: семь пятьдесят?

— Не ляпал. То была вибрация реальности.

Дитрих сделал два больших глотка.

— И это значит?

— Я знал, сколько там у тебя в горсти. Более-менее.

— Это игра тебе подсказала?

— Нет. Чувствовал. Даже не знаю, как это тебе сказать…

Жаркий летний день в подземном убежище-переходе, под парочкой метров бетона, с огромным «окном», впускающим дующий из-под городского рва ветерок и с холодным пивом на столе был таким уж докучливым. Немногочисленные прохожие двигались неспешно, солнце отражалось на поверхности воды все более багровыми рефлексами. В очередной раз за этот день Гусев поглядел на элегантный конверт, содержащий результаты его больничных исследований. После этого перенес взгляд на вырезанное из газеты фото, изображающее девочку трех-четырех лет, сидящую в одиночестве на плоской крыше какой-то пристройки. Девочка, задумавшись, глядела в пустое, затуманенное пространство прямо перед собой.

Ему сделалось грустно. Уинстон Черчилль называл это «черным псом». Люди ведь называют депрессию по-разному. Его собственный, Гусева, черный пес, таился где-то поблизости. Еще не подходил, но уже скалил зубы в укрытии, неспешно кружа где-то рядом. «Ты еще будешь моим, старик», — казалось, говорил он на своем собачьем языке. — «Ты еще достанешься мне…».

«Зепп» Дитрих потянул приличный глоток пива.

— Что это ты так задумался, старик? — спросил он.

«Старик»… Точно так же говорил и черный пес.

— А… фигня.

— Я просто обязан у тебя выиграть.

— Так выиграй.

— Во что?

— В моряка? — ответил Гусев вопросом на вопрос. Черный пес был опасно близко.

— Нет проблем…

Иван поднес бокал к губам, но закончить не успел. Что-то дернуло им. Гусев тоже почувствовал это, причем, гораздо лучше.

— Господи Иисусе! — Дитрих отставил пиво. — Дева Мария! Почувствовал!!!

— Да нуууу?

— Я почувствовал вибрацию реальности! Теперь выиграю.

— Нет. Не выиграешь.

— Но я же почувствовал, как дрогнула действительность.

— Ну да?! — Гусев все так же улыбался. Для него, для вдохновенного наблюдателя, это было как оргазм. Он чувствовал это всей своей сутью, всеми фибрами. И сейчас не мог отойти от шока. — Только что началась какая-то игра. Большая. Чудовищно огромная. Совершенно невероятная!

— Звиздишь.

— Она желает нм помочь. И это будет чудовищно невероятное чувство, — Гусев спрятал конверт из больницы и снимок девочки в папку. — Никогда я еще не чувствовал чего-то такого.

— Неправда. Я сейчас выиграю. Я же почувствовал!

— Нет.

Дитрих вытянул над столом кулак, сжатый как для игры в моряка.

— Ладно. Гляди, как я выигрываю. Считаем, начиная с меня. Раз, два, три…

Гусев показал два пальца, Дитрих тоже два.

— Блин! — даже не пересчитывал. — Снова ты выиграл!

Гусев начал смеяться.

— Это не та игра, — буркнул он. — Сейчас что-то произойдет.

— Что? — «Зепп», ничего не понимая, глядел на него.

— Наблюдай. Учись. Потому что дар наблюдения в тебе имеется. — Гусев допил свое пиво. — Я всегда говорил, что тебе следует стать писателем.

Дитрих лишь качал головой. Он никак не мог справиться с совершенно иррациональным чувством беспокойства, которое неожиданно охватило его.

— Сейчас что-то произойдет, — повторил Гусев.

Сбоку к ним подошла симпатичная девушка с бокалом вина в руке.

— Я извиняться пан, — обратилась она на ломаном польском. — Я венгерка из Венгрии. Польски говорить слабо, потому что тут училась.

— Присаживайтесь, если желаете.

Гусев указал на стул. Сам он чувствовал дрожь в спине. Черный пес удирал, поджав хвост. А девица и вправду была ничего.

— Я — Ирмина, — девушка уселась и поставила бокал на столе. — Фамилию не скажу, потому что и так ее вы не сказать никогда. Слишком трудная.

Оба наших героя вежливо назвали себя.

— Я так вот себе думала, — продолжала девушка, — почему вы сидите на столике с зонтом. Ведь солнца нет. Над вам метров пятнадцать до зубов армейского бетона.

— Ну, может и не столоько, — усмехнулся Иван. — Но… погляди-ка, детка, вверх. Что там видишь?

— Ну… такое, — девушка послушно подняла голову. — Такие вот… Такие… балки?

— Фермы. А на них что сидит?

— Ну, эти… голуби. И что?

— Они срут словно снайперы, — вмешался Гусев.

— Так нет же… Зонт ведь не обделан. На зонте нет говна, — с лучистой улыбкой сообщила девушка. Скорее всего, польскому языку ее обучал некто с большим… талантом.

— А зачем же напрасно тратить боеприпас. Гляди вон туда.

Дитрих показал на обвешанного аппаратами германского туриста, который как раз попробовал пива. Сейчас он поудобнее устраивался на пластмассовом стульчике. Долго ожидать не пришлось. Голуби наверху уже его нацелили. Паць! Хлюп! И в пиво туриста ляпнулся заряд, которого никому бы не хотелось там иметь.

— Ну вот, Ирмина Со-Слишком-Трудной-Фамилией, — рассмеялся Гусев. — Для местных имеются столики с зонтами, а для приезжих — без зонтов. Так они потратят больше денег.

— Думаешь, владелец забегаловки сам дрессирует голубей? — спросил Иван.

— А хрен его знает. — Гусев отвел взгляд от немца, который как раз бежал к бару, чтобы купить новое пиво. — Но… «венгерка из Венгрии» здесь не совсем чужая. Место под зонтом имеется.

— Ну дааа… — прибавил Дитрих. — К вам, венграм, здесь относятся по-особому.

Девушка громко рассмеялась. Была красивая, симпатичная, обрезанные «под мальчика» ры-жие волосы, на ней были обтягивающие белые леггинсы и такая же обтягивающая футболка.

— Хрен вас забери, — сказала она. — Поможете мне найти Институт Исследований Сна?

Дитрих подавился пивом. Гусев, хотя и ожидал самых странных вещей, упустил сигарету, которую как раз подносил ко рту.

— Ну что, видишь? — толкнул он коллегу. — Игра только что началась. Большая, совершенно невероятная…

— Ага, ты говорил, — мотнув головой, согласился совершенно обескураженный Иван. — Боже… — впервые в жизни он почувствовал это состояние столь интенсивно. — Ведь во Вроцлаве и окрестностях где-то тысяч восемьсот человек. И все они, теоретически, могли бы здесь появиться!

— А она выбрала именно нас.

Девушка с удивлением глянула на них.

— О чем это вы говорите? — спросила она.

— Так уж складывается, что… — Гусев только вздохнул, — что мы оба работаем в Институте Исследований Сна.

— Мы завезем тебя туда, — Дитрих вынул из кармана бумажник и кивнул официанту. При этом он глянул на Гусева, но тот смотрел на свою незакрытую папку с результатами в заклеенном элегантном конверте и вырезанным из газеты снимком. Тем не менее, черный пес ненадолго удрал и пока что предпочитал не появляться.

— Я не сейчас, — сообщила девушка. — Я завтра привезем материалы из отеля. О'Кей?

— Мы?

— Я. О'Кей?

— О'Кей, детка. Ну а так, собственно, в чем дело?

Девушка пригладила свои короткие волосы.

— Насмехаетесь, что? — усмехнулась она. — Вы не из Института Исследований Снов. Хотите меня снять на жопа, так?

— Это тоже, — буркнул Гусев. — Но у нас документ имеется, — и оба показали свои служебные удостоверения.

Девушка отпила вина.

— Потому что, знайте, ребята, меня очень интересует ваш институт. Потому что было так. В пятидесятых годах и поляки, и венгры проводили исследования над снами. В смысле шпионажа. Это НКВД хотело, потому что у самих русских результаты не было, врубаешь одно с другим?

Дитрих с Гусевым согласно кивнули. Им обоим Ирмина ужасно нравилась.

— В обще, было так, — продолжала та на своем ломаном польском языке. — Поляки первыми напали на идею. Ну, это ваше Управление Безопасности, так? Врубаетесь?

— Мы во все врубаемся, — сказал «Зепп» с каменной миной.

— Ну! И… И этот безопасность отдал материалы русским, потому что Венгрия очень пошла далеко. Разве нет?

— Так, — подтвердил «Полковник» Гусев, хотя ничего не понимал.

— Ну, потому что речь здесь идет про шпионаж во сне. Русские страшно хотели это получить. И забрали все копий материалы из Польши и упаковали в такие ящики. Это повезли в Будапешт в этих ящиках. В Венгрию, в наш институт, чтобы Венгрия могла воспользоваться вашими материалами, потому что методика была другая.

— Какая методика? — буркнул Дитрих.

— Шпионажа во сне, — ответила Ирмина. — Ну, но они съелись.

— Господи Иисусе! Кто себя съел?

— Про русских по-разному говорят, но чтобы сразу каннибалы? — прибавил Иван.

— Русские съели себя сами, — девушка допила свое вино. — Ну, потому что подвезли это в пятьдесят шестом, а там сделалось восстание. И все сгорело в нашем институте. Все венгерские материалы превратились в дым! Все! А вот польские были в металлических ящиках. И часть сохранилась. Малая часть. Кто-то сохранил. Думал, будто бы золото, или что-то подобное. И я напала на них. На клочки бумаги. Напала и прочитала.

— Все о том, что Управление Безопасности знало про шпионаж во сне. — Развеселившийся Гусев глянул на улыбающегося Дитриха. Ему не хотелось оскорблять девушку чистой воды насмешкой.

Ирмина и сама слегка улыбнулась.

— Это хорошие материалы, — сказала она. — Я уже шпионила во сне.

— И чего выследила, детка? — Дитрих пытался не рассмеяться.

— И видела сон про наш разговор. Но не знала, что здесь и с вами. Но мне снилось, — девушка отставила пустой бокал и указала на Гусева. — Тебя называют «Полковник», — после этого перевела руку в сторону Дитриха, целясь в него пальцем, — а тебя «Зепп». Правда?

Оба мужчины поглядели один на другого, на сей раз с изумлением — когда представлялись, своих прозвищ не называли. Девушка глядела на них с чувством удовлетворения.

— У вас должны быть оригиналы тех документов, — сказала Ирмина. — Будем их разыскивать. Завтра мы выявим, до чего вы дошли в проекте «Кал».

— В чем?

— Проект «Уал», — пояснила та, но они все равно ничего не поняли. — Так это назвало Управление Безопасности.

— Ты думаешь, что в нашем институте имеются бумаги чуть ли не пятидесятилетней давности? — спросил Гусев.

— Я знаю, что они есть. Я уже шпионила во сне, — усмехнулась Ирмина, показывая красивые зубы. — Проект «Кал» действует, только он очень опасный. Очень.

Дитрих с Гусевым снова поглядели друг на друга.

— Ты говорил, будто бы началась какая-то игра, — шепнул «Зепп».

— Большая. Ты чувствуешь?

Губной помадой на салфетке Ирмина накаляла им адрес, откуда ее должны были завтра забрать. После этого поднялась заказать для себя еще один бокал вина.

— Ты говорил, что каждая игра желает, чтобы ее выиграли, — сказал Дитрих, когда девушка направилась к бару.

— Вопрос лишь в том, что является выигрышем, — буркнул Гусев.

К счастью, черный пес удирал с поджатым хвостом. Вырезанная из газеты фотография маленькой девочки пока что не очаровывало своей злой силой.

Наступал вечер, прибавляя понемногу багрянца к окружающему морю зелени. Гусев сидел в своем автомобиле на стоянке неподалеку от Народного Зала. Радиоприемник, выставленный на максимум, чего-то выл, сквозь открытые окна вовнутрь попадал вечерний летний ветерок. «Jahrhundredhalle». Гусев глядел на выцветший купол напротив, возведенный из старого доброго немецкого бетона — собственно говоря, конструкция Берга могла быть Вроцлавом будущего. По крайней мере, именно такое производила впечатление, едва выступая над верхушками деревьев.

Гусев, заканчивая уже вторую банку пива, огляделся по стоянке. Мужик в renault scenic бросал мячик двум маленьким пуделям, которые суматошно приносили ему его обратно. Мужчина в «старой стирке», то есть в «ford sierra», глушил водку из фляжки. Тип из небольшого фиатика сосал вино, перелитое в бутылку из-под минеральной воды. Двое молодых, один в «пежо», другой в «дэву» — пили баночное пиво, как и он сам. Боже! Цивилизация бухающих в собственных машинах одиноких мужчин. Гусев знал их всех, хотя ни с кем ни разу не разговаривал. Все знали друг друга. Они даже уже имели «собственные» места на этой стоянке. Радиоприемник на всю катушку, спиртное, а потом поездка по боковым дорогам и тропкам, чтобы избежать полиции. У каждого имелись «надежные» проезды, давным-давно отработанные пути, по которым можно было добраться домой, где их ожидала супруга и все остальное дерьмо. Цивилизация одиноких мужчин, почитателей Бахуса, из которых каждый имел жену, любовницу, случайных телок… Только все это псу под хвост — все они были чертовски одинокими. Пытались не глядеть на других. Прятали глаза за стеклами темных очков. Делали вид, будто у их стоянки имеется какая-то иная цель. Такой мужик мог выпустить собак и заставлять таскать себе мячик или ветку, мог выслушать известия по радио, да хотя бы вымыть стекла в машине. Лишь бы только не возвращаться домой… Гусев знал множество подобных мест. Над Видавой располагались «дачники»: лопата на багажник и уже можно бухать, не объясняясь перед женой. На Грюнвальдской площади стояли «ученые», которые никогда не поднимались на кафедру, чтобы прочесть лекцию. На Криках «гуляющие», которые никогда не высаживались из своих машин. На Лётничей — «бизнесмены», объясняющие свое отсутствие дома навалом обязанностей.

Цивилизация мужчин-одиночек с радио на full и спиртным в руке. А вот интересно, а вот другой уроженец Вроцлава, «Красный Барон» Манфред фон Рихтхофен, тоже парковался здесь, глядя на Jahrhundredhalle, и в перерывах между вылетами, в ходе которых крошил англичан, стоял здесь и бухал, не желая возвращаться домой трезвым?

Все было не так, как обычно. «Полковник» Гусев весь дергался, буквально трясся, так как не мог справиться с нервами. Что-то случится. Что-то произойдет. Что-то еще будет! Только это одно было у него в голове. Словно вдохновенный наблюдатель он чувствовал эту приближающуюся странность всеми клеточками тела. Что-то случится…

Он закурил и поглядел на вершину «Народного Зала». Здесь выступали и Гитлер, и папа римский — оба, что ни говори, почетные граждане Вроцлава. Где-то здесь, неподалеку, в 1936 году фирма IBM продала немцам автоматическую систему распознавания перфорированных карт, идеально подходящую для учета в Auslandorganisation евреев, которых впоследствии всех должны были истребить. Где-то отсюда ХХХ пехотная дивизия отправилась на войну с Польшей, атакуя стоявшие близко от границы войска генерала Роммеля, дальнего родственника Эрвина Роммеля. Фельдмаршал тренировался на полигоне под Вроцлавом, но позднее, перед экспедицией в Африку. Что ни говори, семейные дела — это семейные дела; мальчишки все устроили между собой, как родственник с родственником, в особенности, в ходе обороны Варшавы. А точно в том месте, где стоял Гусев, гарнизон Festung Breslau сложил оружие перед войсками советского поляка, генерала Глуздовского…

Взгляд Гусева скользил по идеально уложенной плитке современной автомобильной стоянки. Соль хорошего, как он, наблюдателя, новое покрытие обмануть не могло. Он знал, как шла старая дорога, где еще остались столбы с немецкими фонарями, которые можно увидеть в любом фильме про Аушвиц. Гусев знал, где находятся самые нижние точки бетонного поля, и как их подсоединили немецкой мелиорационной сети. У него было впечатление, будто бы целые поколения архитекторов, возводящих этот город, желали ему что-то сказать. Что в ткани агломерации заколдована некая мысль. Что все это чему-то служит. Правда, ему никак не удавалось об этом догадаться, но «Полковник» знал, что, в конце концов, до решения доберется. Ибо что-то здесь находилось, нечто на границы между полным непониманием, энтропией, и наводящей порядок идеей. Гусев глянул на идеально подстриженный газон. Достаточно было взять лопату, чтобы в любом месте докопаться до человеческих костей и каких-нибудь камней с немецкими или еврейскими надписями, несущих свое мрачное послание — куда-то туда, сквозь невообразимые бездны времени. Еще ему было известно, что именно он откроет это послание, узнает, что хотели сказать Старые Мастера.

Но еще не сегодня. Сегодня ему никак не удавалось сконцентрироваться. Что-то произойдет. Что-то случится. Сто-то будет… Эти слова колотились в голове. Одной радостью было то, что Дитрих тоже бухает в своей машине, правда, в совершенно другом районе города.

Дитрих закончил чекушку «Зубровки» в тот самый момент, когда Гусев отправлялся по боковым дорогам в свое путешествие, назад домой, куда он вовсе не желал возвращаться. Он запустил двигатель автомобиля, спрятанного в бетонной нише крупнопанельного дома. Отсбда до своего охраняемого паркинга ему было несколько сотен метров, но сегодня он остановился перед своей подворотней. Что-то произойдет. Что-то станется, что-то случится… Весь на нервах, войдя в лифт, он сунул в рот половину пачки жевательной резинки. И зря. Оказалось, что жены с детьми дома нет. Он поставил чайник на газ, пустил воду в ванную, после чего уселся за письменный стол в своей маленькой комнатке и затянулся сигаретой. И тут же зажег свечку, чтобы избавиться от запаха никотина. Потом вынул из сейфа громадный револьвер.357 Магнум и начал его чистить — исключительно затем, чтобы занять чем-то руки. Что-то случится… От этой настырной мысли никак не удавалось избавиться. Громадный розовый перс открыл дверь в кабинет и мяукнул на пробу, проверяя, а не удастся ли оторвать хозяина от чистки этого дурацкого оружия, которое делало столько грохота. А вдруг получится завести его в кухню, где имеется такой замечательный холодильник и несколько коробок с кошачьими вкусностями! Только на этот раз Иван «Зепп» Дитрих не реагировал. Он медленно размазывал Remington Oil внутри ствола, а потом вытирал масло чулком жены, намотанным на строе шильце.

Что-то произойдет. Что-то случится… Дитрих никак не мог сконцентрироваться на смазке сложных механизмов, не отмечал он и уходящее время. Скучающий перс вскочил на стол, его пушистый хвост моментально занялся от свечки. Кот встал и с некоторым изумлением глядел на свое горящее тело. И в этот момент раздался щелчок замка. В квартиру вошла жена с детьми.

Дитрих схватил кота и выскочил в прихожую.

— Тадам, тадам! — крикнул он. — Первый на свете горящий кот!!! — пытался он рубашкой погасить горящий хвост.

Только жена веселья никак не разделила. В шоке она глядела на выливающуюся в прихожую воду из ванны, на мечущегося кота и на почерневший на огне чайник.

— Все это весьма странно, — говорил Гусев «венгерке из Венгрии». — Мы проводили исследования над повторяющимися снами, но так ни до чего не дошли.

— Не пизди, Гусев, — заметила Ирмина, давая очередное доказательство тому, что польскому языку ее обучал некто, обладающим громадным талантом, к тому же — без каких-либо тормозов. — Я уже шпионила во сне и уже знаю, что сейчас скажешь мне что-то важное.

— Ничего я тебе не скажу!

— Гусев! — практически крикнула, одновременно смеясь, девушка. — Скажешь!

«Полковник» лишь пожал плечами.

— Повторяющиеся сны? — закурил он. — Тааааа… Борковский вел исследования по этой теме. Он даже выдумал «штуку, чтобы делать сны более приятными». И испытывал его с одним техником на Яреке Вишневецком. Вся штука в том, что Ярека нет в живых, во время эксперимента с ним случился инфаркт. А Борковского полиция и дирекция института затравили так, что он повесился. Хочешь с ним переговорить? Нет проблем, завезу тебя на кладбище!

— Гусев, вот не пизди, хорошо? — повторила Ирмина. — Где тут комната Борковского?

— Вот тут! — Гусев откинулся на стуле, открыл дверь, указал на что-то в глубине коридора. — Вот здесь! Даже полицейские печати, детка, до сих пор на двери имеются. Оригинальные.

— Ключ!

— В полиции, детка!

— Гусев, вот только не задалбывай меня. Ключ!

Дитрих не выдержал. Он тоже откинулся на стуле, выставляя голов в коридор.

— Пани Аня, — крикнул он вахтерше. — Дайте, пожалуйста, ключ от сто шестнадцатой! Ну, вы знаете, запасной, для уборщиц.

— Нет проблем, — услышали они приятный женский голос, а потом и отзвук шаркания слишком больших башмаков. — Вы только туда не заходите, панове доктора. Там атомы летают. Уборщицы мне рассказывали.

— Ага. Все три, — согласился с ней Иван. — На прошлой неделе мы пробовали схватить одного, так быстрый, зараза! Смылся!

Ирмина усмехнулась.

— Ну. И я же говорю, — пани Анна ногтем убрала полицейские пломбы и листочки с печатями. — Вот только не включайте аппараты, господа доктора. Уж слишком много покойников было. Доктор Борковский, упокой Господь его душу, и…

— Магистр, — исправил Дитрих, уточняя научную степень коллеги.

Пани Анна, шаркая, удалилась в свою охранную будку напротив стоянки, на которой постоянно воровали радиоприемники из всех машин. Через минуту она будет сидеть рядом с храпящим охранником, а чужие приемники она видела в заднице.

Гусев, неожиданно разволновавшись, открыл дверь и запустил всех вовнутрь. Затем вышел, вытащил из ящика письменного стола три пива, поставил бутылки под стеной, словно осужденных, и прошелся по ним струей из углекислотного огнетушителя — старый студенческий способ.

— Ну вот, теперь имеете холодненькое, — складным ножом он вскрыл пробки. — И что ты хочешь здесь найти?

Ирмина приняла пиво с благодарностью. Солнце за окнами поднималось все выше — и только лишь в толстых, оставшихся от немцев стенах можно было еще как-то дышать.

— Где его заметки?

— Чьи?

— Пан Борковский. Писал что-то. Или нет?

— Все его работы ты обнаружишь в библиотеке.

— Вот не доставай меня, «Зепп»! — Неожиданно девушка закатила рукав, показывая исколотые, словно у наркоманки, вены. — Это ваше Управление Безопасности в пятидесятых годах изобрело производное скополамина! Я уже шпионила во сне! — крикнула она. — Я уже ходила рядом со смертью, но знаю, что у Борковского имелся более лучший метод.

— Вот же ж курва… — шепнул Гусев. — Он мотнул головой, затем снова вытащил складной нож. Одним движением вскрыл ящик письменного стола, поддев защелку паршивенького замка. — Ты этого хочешь? — бросил он на столешницу пачку листков, покрытых мелкими буквами. — Этого? Но не забывай, что из-за этих листков погибло два человека!

— Этого хочу, — тепло усмехнулась Ирмина. Она опустила рукав, закрывая следы уколов. — Этого хочу, — повторила девушка.

— А почему полиция не захапала эти бумаги? — спросил Дитрих.

— Ты чего? Дурак? — Гусев сунул сигарету в рот. — Их интересовало лишь то, было ли все это легальным. А схемы до сих пор валяются в суде. А года через три будешь уже чего-нибудь знать.

— Например, что?

— Г… бум, бум, бум! О!

— Погоди, — Иван рукавом вытер пыль на устройствах, занимающих почти половину помещения. — Выходит, мы не знаем, как все это запустить?

— Вот же ж кур… — остальную часть ругательства Гусев приглушил. — Знаем! Знаем, потому что мы сами это гов… конструировали! — он разложил руки и сделал глубокую затяжку. — Хочешь включить? Хочешь?!Тогда ложись на кушетку, а я врублю! Будешь очередным трупом в очереди на кладбище!

— Так то был приступ?

— Не знаю я, что то было! Но знаю, что ТО имеется! — указал он на подключенную к компьютера аппаратуру. — Все это одна громадная куча дерьма!!!

Дитрих тоже закурил. Гусев метался от стены к стене.

— Все это — одно громадное дерьмо! Эта штука убивает людей!!! — кричал он. — Если желаешь, так давай, бля…, врубай!!! А еще лучше — сунь голову в микроволновку! Эта штука убивает! Пойми, она убивает людей.

— Я и не знал, что это ты конструировал.

— Потому что не конструировал! Потому что устроил Борковскому техника из университета. И все. Но кое-чего знаю…

— А Ярек?

— Ярек сдыхал три дня! Борковский повесился. Полиция с прокурором психически совершенно задолбали его. Ты и дальше желаешь продолжать? Желаешь?!

Иван «Зепп» Дитрих присел на краю стола. Поднес ко рту горлышко бутылки, покрытой инеем от углекислотного огнетушителя.

— Погоди, погоди, погоди, — неожиданно улыбнулся он. — Мне это начинает нравиться. Выходит, два трупа по причине этой вот электроники? — указал он запыленный лом под стеной.

Гусев рукавом оттер пот со лба.

— Если бы ты знал Ярека, то не радовался бы.

— Я и сейчас не радуюсь! Но меня заинтересовало. Два трупа?

— Укладывайся, а я включу устройство. Будет третий!

— Погодите, — вмешалась Ирмина. — Я буду третьей, — отложила она заметки.

Гусев уселся под стеной, спрятал лицо в ладонях.

— Никогда в жизни! — заявил он. — Без меня вы не справитесь. А я эту штуку не включу.

— Включишь, — очень спокойно сказала девушка.

— Лишь бы ты не удивлялась, детка. Лишь бы только не проспала момента, когда стану включать! Хочешь встать в очередь на кладбище? А у нас во Вроцлаве они красивые. На разный вкус и цвет. В нашем распоряжении полтора десятка некрополей…

Ирмина подошла к нему и отвернула оба рукава рубашки, показывая многочисленные следы уколов на сгибах рук.

— Вот это смерть. И это — смерть. Борковский нашел методику лучше, чем мы и Управление!

— Хочешь быть следующей в очереди на кладбище? — еще раз спросил ее Гусев. — Хочешь?

— А какой я была в Венгрии? — подсунула она ему под нос следы от уколов. — Как ты думаешь? Какой я была? Сколько народу передо мной отправилось, в ежовую задницу, нюхать травку снизу?

— Господи! Ты это серьезно?

— Говорю!

— Нет, нет, нет… Все это не так! — Гусев поднялся у себя под стенкой и начал жадно вливать в себя пиво. — Никогда в жизни! Я не включу эту штуку!

— Включишь, Гусев. Поверь мне. Включишь. Или… — Ирмина подсунула ему свое предплечье под самые глаза. Отступить тот не мог, потому что стоял под стеной. — Врубишь, или ищи для меня местечко на каком-нибудь из ваших милых кладбищ. Следующей серии уколов я просто не переживу.

Девушка лучилась теплой улыбкой. Она прищурила глаза, наклонила голову.

— Вот же курва!

Гусев даже не мог стереть пота с лица. Ирмина стояла слишком близко.

— Ну… Пару раз в жизни дала, — Ирмина вновь приоткрыла свои красивые зубы. — Но вот чтобы сразу «курва»?

Дитрих тихо рассмеялся и выругался. Гусев ругался во весь голос.

— Ну ладно? — Иван открыл окно и уселся на подоконнике с ногами наружу. — Врубаем?

— Сам врубай! Я человека убивать не стану.

— Тогда зачем же купил пистолет?

— А ради хохмы! Но вот ее я убивать не стану.

Ирмина взяла со стола брошенные заметки Борковского.

— А если я скажу тебе, что Ярек Вишневецкий жив?

Гусев расхохотался.

— Я сам был на похоронах! Так что перестань уже молоть чепуху!

— Послушайте меня, парни, — Ирмина стала перелистывать бумажки. — Только послушайте.

И она начала медленно читать, водя пальцем по мелким буковкам. То были описания снов, которые собирал Борковский. Бумаги, которые инициировали его работу.

— «Женщина, 36 лет. Рассказывала так: Что-то бежало целых четыреста километров. Все были заинтригованы. Нашли следы в таком огромном парке. Следы тянулись и тянулись. Они были страшно удивлены. Мне сказали, что я могу стать агентом. Я проснулась…».

Ирмина взяла следующий листок.

— «Мужчина, 23 года. В себя я пришел в таком огромном парке. И мне казалось, будто бы это не сон. Что все происходит наяву. Ко мне подошла полиция Они сказали, что что-то бежало почти что четыреста километров за одну ночь. Нашли следы. У этого чего-то ноги расходились сантиметров на тридцать. Полицейский спрашивал, могу ли я на них работать, стану ли их агентом».

— «Женщина, 23 года. Я думала, что это не сон, что все это происходит на самом деле. Вокруг было много военных и полиции. Ко мне подошел один такой офицер в конфедератке. Сказал, что Вроцлав был давным-давно засыпан, и сейчас над ним один огромный парк. Но там, снизу, что-то происходит. Что-то за ночь пробежало почти четыреста километров. Офицер спросил, стану ли я их агентом. Я проснулась перепуганная!».

— «Мужчина, 44 года. Никогда мне не снилось ничего подобного. Сам я, как правило, все свои сны забываю, но этого не забуду. Мне казалось, будто бы я и не сплю. Все то было ужасно реальным. Знаю, что я боялся, весь трясся от страха, хотя вокруг была куча полиции. Они обнаружили какие-то следы, тянущиеся от горизонта до горизонта. То был какой-то парк. Вокруг было полно деревья. Один из полицейских подошел ко мне и спросил, стану ли я их агентом. Я проснулся весь в поту…».

— «Мужчина, 56 лет. То было совершенно невероятное чувство. Мне казалось, что я совсем не сплю. Помню газоны, деревья и парк. Вокруг было много военных и полиции. Ко мне подошел какой-то офицер. На нем был польский мундир, но выглядел весьма странно. Помню, что в том сне я трясся от страха. Тот офицер сказал, что под низом, под землей, значит, находится Вроцлав. Засыпанный, хотя и не до конца. Офицер спрашивал, не соглашусь ли я стать их агентом. Я проснулся с криком. Жена хотела вызвать врача или даже скорую помощь».

— «Мужчина, 34 года. То было что-то совершенно невероятное. Никогда в жизни я не был столь чертовски уверенным, что все это происходит на самом деле. То был какой-то странный мир. Помню громадный парк. Ко мне подошел какой-то мужчина. Выглядел он странно. У него была коса. Сказал, что меня хотят послать вниз. Во Вроцлав. Это значит, под землю. Что-то бежало и бежало, и бежало… За одну ночь много километров. Когда проснулся, то принял снотворное, но той ночью заснуть уже не мог. На работу пошел совершенно разбитый, потому что все время помнил, будто бы Вроцлав находится под землей. Глубоко. А наверху — такой парк. Но я не мог туда пойти, пан доктор. Я страшно боялся…».

— «Женщина, 26 лет. Никогда еще ничего подобного во сне я не видела. То было словно реальность. У меня было такое впечатление, будто бы заснула на одеяле, на солнце, а потом неожиданно очнулась. Вокруг было полно людей в польских мундирах. Один из них подошел ко мне. То было… словно бы происходило взаправду. На нем был польский мундир, но выглядел как-то так… как-то весьма странно. У него были черные волосы и косичка, как у девочки, только он был не девочкой. Сообщил, будто бы что-то бежало через парк, и они обнаружили следы. Правда, это им как-то было до лампочки. Он спросил меня, спущусь ли я… вот вы не поверите, пан доктор… спущусь ли я под землю, во Вроцлав. Я проснулась с криком, так что даже мать прибежала из другой комнаты с вопросом: что со мной. А я уже той ночью заснуть не могла».

— Зачем ты нам это читаешь? — спросил Гусев.

Ирмина шелестела бумажками. Отложила все, кроме последней.

— «26 августа. Ко мне пришел Ярек Вишневецкий. Хихикая, он рассказал мне свой сон. Схема была уже известная. Заявил, что никогда не испытывал чего-то столь реального. Словно бы неожиданно пришел в себя в обширном парке. Вокруг были люди в польских мундирах. Ярек — все так же смеясь — утверждал, что выглядели они странно. Косичек не помнил. К нему подошел какой-то офицер, отдал салют и сказал, что те, кто послал сюда Вишневецкого, обманывают в какой-то игре. Для них он здесь не желателен, ну да ладно — им на все это наплевать. Может исполнять свою миссию и возвращаться, откуда пришел. Они не уговаривали его сделаться их агентом. Единственные элементы, общие с остальными сообщениями — это парк, закопанный Вроцлав, о котором упоминал кто-то из военных, и совершенно странное чувство реальности сна».

— И что? — спросил Гусев.

— Мне кажется, что Вишневецкий жив, — ответила на это Ирмина.

— Ага! А в гробу мы похоронили песика?

— Он не отсюда, «Полковник». Его послали типы, которые махлюют из совершенно другого, чем это, места. Мне кажется, что он жив, — девушка присела на краешке письменного стола. — Только где-то в ином месте.

— Дитрих, — повернул голову Гусев. — Слышал когда-нибудь большую чушь?

— Да, — «Зепп» болтал опущенными за подоконник ногами. — Вчера по телику запустили речь премьера.

И он рассмеялся собственной шутке.

— Иван, перестань нести хрень, а только скажи, что будем делать?

Дитрих коротко глянул на Ирмину.

— Вызываем скорую помощь? Хотя, черт подери, красивая же, чтобы вот так, сразу сделать донором органов…

— Ладно, — венгерка соскочила со стола. — Сейчас я иду чего-нибудь поесть, но вечером встречаемся. Здесь.

Вместе с Дитрихом на черной хонде они мчались через водоносные территории. Это был самый лучший способ подъезда к стрелковому полигону.

— И что ты думаешь об этой телке?

Гусев, с доброй сотней на спидометре, чудом вписался в небольшой деревянный мостик над шлюзом.

— Во-первых, регулярная наркоманка. Ты ее лапы видел?

— Она не наркоманка. Ты ее глаза видел?

— Влюбился?

— Что-то сделать нужно, — он припарковался с писком шин, в тумане пыли, перед полигоном.

— Что, например? — Дитрих вышел первым.

Сначала им нужно было идти на проходную. Господи Иисусе! Нужно написать фамилию, номер разрешения, время прихода, номера оружия… Не хватало только рубрики с размером перца.

— Ты включишь те устройства?

Они шли по коридору, который, казалось, имел пару километров длины. А он просто обязан был быть очень длинным, потому что сбоку, за стеной, у них были стрелковые поля для винтовок. На стенах висели давным-давно известные им фотографии Рени Мауэр[12].

— С ума сошел?

— Но ведь ради чего-то ты с ней разговариваешь?…

Дитрих открыл дверь в зал «25 метров». Тут же их окутал запах сожженной нитроцеллюлозы, который въелся во все окружающее. «Запах Вьетнама», как говаривал Гусев.

— Так что сделаем?

— Лично я иду повесить мишени, — Иван открыл дверь, ведущую в коридор бункера. — Только не стрельни мне в задницу, хорошо?

Гусев подготовил две позиции: столики, стулья, щиты. Через несколько секунд они уже могли надеть очки и наушники. С этого момента единственным действенным методом общения был крик.

Начали с «двадцати двоек», но у тех было ужасное рассеивание; пули едва помещались в мишени. В черное попадал, хорошо еще, если каждый третий выстрел.

Гусев вытащил «зиг зауэр» и валил из девяти миллиметров.

— А ты что посоветуешь, — тут он вынул из сумки уже тэтэшку и начал заряжать патронами плоскую обойму.

— Так мы можем часами говорить. — Иван взвесил в руке револьвер.357 Магнум, который носил в кобуре на заду. — Вот почему, блин, в романах не пишут, что оружие всегда нужно чистить? Даже после одного единственного выстрела.

— Потому что было бы чертовски скучно. — Гусев указал на отражатель толчков в револьвере коллеги. — Впрочем, это устройство вообще невозможно вычистить, так что это все были бы экзистенциальные рОманы о всеобщей невезухе.

— Эт'точно, — прикусил губу Иван. — Что с ней сделаем?

— Не знаю.

— Так мы можем часами говорить, — повторил Дитрих. — Включишь устройства?

— Нет.

— Тогда, что ты ей скажешь?

Гусев вложил «зиг» и тэтэшку в кобуры при поясе.

— Я в сортир, — прервал он тему.

Туалет на стрельбище является одним из опаснейших мест в мире. Оружие в кобурах ужасно тяжелая, и если вы не желаете вычистить спущенными штанами всего пола, то, сидя на унитазе, их необходимо придерживать руками. А поскольку производитель так изготавливает пистолеты, чтобы соответствующие пальцы сразу же попадали в соответственные места, ты сидишь, держа обе волыны со стволами, нацеленными в двери, и с двумя пальцами на спусковых крючках. Туалет на стрельбище это единственное во всем свете место, где никто, никогда и ни по какой причине не дернет резко за ручку, чтобы проверить: а свободна ли кабинка. Тут удивляться нечему, каждому жизнь дорога…

Только «Полковник» Гусев вовсе не думал о последствиях рывка за ручку. Все время у него перед глазами была Ирмина, которая показывает исколотые иглами руки. Боже, что же нужно этим венграм? Чего они хотели достичь? Это если вообще примем, что ее рассказ был правдивым. Только девушка никак не походила на сумасшедшую, вопреки всему тому, что говорила. Не похожа она была и на агента венгерской разведки. А даже если и была… Венгры были «своими», это не враги. Им можно было помочь, какие бы планы они не связывали с аппаратурой Борковского. Господи! Запустить все те устройства? Гоооспооди… Нет. Никогда в жизни.

Ну а с другой стороны… В кошмарной тесноте кабины «Полковник» как-то справился с брюками и оружием, которое держал в руках. На самом деле он никогда полковником не был. Прозвище взялось оттуда, что как-то, еще студентом, во время военного положения, он как-то наступил декану на мозоль. Тот решил его наказать и вывесил в на доске огромное объявление: «Настоящим назначаю кол. Гусева ответственным за поддержание порядка в коридоре». К сожалению, уже через мгновение студенты сверху приклеили свое собственное объявление: «Сегодня доклад. Вся правда о том, как выглядит поддержание силой строя в Советско Союзе». Понятное дело, что какой-то активист оппозиционный плакат содрал, но сделал это неровно, так что появилась «комбинированная» надпись: «Настоящим назначаю кол. Гусева ответственным за поддержание силой строя в Советском Союзе», а под всем этим печать и роспись декана… Понятное дело, что, что сразу же сокращение «кол.» («kol.»= коллега) было переделано в «Col. = colonel», и так вот он стал «Полковником». И если сопоставить с этим званием его фамилию, то для всех сразу становилось ясно, что он советский офицер, и напоминание ему об этом при всяком случае сделалось ритуалом. Иногда он задумывался над тем: а помнит ли кто из соучеников его настоящее имя.

Когда он возвратился в зал «25 метров», Дитрих стрелял из короткоствольного револьвера.38 Special, поднимая клубы пыли за мишенями.

— И как? — крикнул он. — Дошел до чего-нибудь в храме мышления?

— Да, — решил удивить его Гусев.

Из кобуры под мышкой он достал Кольт.45 и выстрелил, вызывая извержение гейзеров земли на опоясывающем валу.

— Господи! А это что такое? — подскочил к Гусеву Иван. — Это что такое?

— Кольт.45 А-Це-Пе.

— Так ведь на такой калибр у нас нет разрешения.

— Коллега из Варшавы купил мне «нелегала», — усмехнулся Гусев.

— Ну а патроны откуда?

— От продавца, — пояснил тот. — Если у тебя имеется разрешение на 9 миллиметро и на.38 Special, то продаст тебе и.45…

— Дай пострелять, — «Зепп» буквально вырвал оружие из рук «Полковника». — Ух тыыы…

— Аппаратуру я запущу, — сообщил Гусев.

Приятель не слушал его, устраивая бойню металлической двери бункера, что было еще более нелегальным, чем само оружие, из которого он это делал.

— Я запущу все те устройства, — повторил «Полковник». — И это не ради нее. Ради Борковского. И ради Ярека…

— Блиииин, вот же кайф! — кричал Дитрих. — Вот же дает!!! Глянь! — подсунул он под глаза друга обожженную нитроцеллюлозой ладонь. — Гляди как жжет!

Как и в прошлый раз, Ирмина сидела на краю письменного стола Борковского, показывая ноги в обтягивающих леггинсах. Ноги притягивали взгляды мужчин, словно магнит. Вечером в Институте не было никого, кроме охранника, застывшего в состоянии вечной спячки. Даже консьержки…

Но кто-то стучал в дверь.

— Да? — Дитрих открыл дверь.

Он увидел мужчину в пижаме и наброшенном на плечи халате. Институт был соединен старым немецким противовоздушным тоннелем с находившейся поблизости небольшой больницей, и все те, у кого имелись проблемы со сном, таскались здесь по ночам, пытаясь даром получить совет «настоящих специалистов».

— Снова вы, пан Вызго?

— Ну да, пан доктор. Ну, вы же знаете, все время мне снится одно и то же. Захожу в супермаркет, на рынок, да куда угодно, где имеется толпа. И… И в руках у меня ручной пулемет, а на спине — три цинка с лентами. И я начинаю стрелять. В людей! И там сотни трупов!..

— Примите чего-нибудь успокоительного и идите спать.

— Что я должен принять?

— Аспирин, ну, не знаю… Чаю выпейте, — пытаясь сохранить, по крайней мере, видимость вежливости, Дитрих вытолкал мужчину в пижаме в коридор и закрыл дверь. — Блин, что за придурок, — шепнул он, блокируя замок. — Уже почти что месяц лежит, потому что снится одно и тоже. Из ночи в ночь перемалывает толпу из ручного пулемета…

Ирмина даже не подняла голову.

— Ты включишь оборудование? — спросила она у Гусева.

— Да.

Девушка поглядела прямо в глаза «Полковнику».

— Где мне следует лечь?

— Нигде. Это я буду объектом эксперимента.

— Почему?

Тот бросил ей элегантный конверт, который получил в больнице. Какое-то время девушка разбиралась с жесткой бумагой, вынула лист с текстом и печатями, но из латинских названий ничего не поняла. Листок она подала Дитриху.

— Ой, курва! — прошипел Иван. — Господи Иисусе!!! Почему ничего не сказал?

— Всего лишь рак. От него не умирают, — буркнул Гусев.

— Старик! Ну почему не сказал?

— И что бы это изменило?

— Черт… Черт! Старик… Курва!!! Давай поедем лечить тебя в Швейцарию! Ведь что-то сделать можно!

— От этого не умирают, — усмехнулся Гусев Ирмине. — По крайней мере, еще не сегодня.

Девушка повела себя весьма рационально: положила ему руку на плечо, поцеловала в щеку.

— Ты должен включить все это на холостой ход.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Поверь. Никаких приятных снов. Все должно работать на холостом ходу.

— Люди! — крикнул Дитрих. — Да о чем вы говорите?! Химиотерапия, облучения, курва, операция!!! А не всякая хрень…

— Он уже принял решение, — сказала Ирмина. — Говори, что мне следует делать.

— Лично я на это не подписываюсь, — Иван открыл дверь и выскочил в коридор.

— Пан Вызго! — крикнул в темноту Гусев. — Задержите его и не дайте выйти. — А я пропишу вам приличное снотворное и без рецепта!

Через несколько секунд они увидели спину Дитриха, отступающего перед мужчиной в пижаме. Мужик был вооружен металлической пепельницей на длинном металлическом пруте, которая до сих пор стояла возле консьержки. Гусев вытащил из кармана пластиковый блистер с таблетками и бросил агрессивному охраннику.

— И постойте еще несколько минут под дверью. Чтобы этот не смылся.

— Хорошо, пан доктор, — Вызго занял пост.

— Ты придурок, идиот, кретин, псих и шизик, — спокойно заявил «Зепп».

— Он уже принял решение, — повторила Ирмина. — Принял вызов.

Гусев лег на лежанку.

— Сначала подключите ЭКГ, потом датчики на наиболее важные мышцы. К уголку левого глаза приклейте красный светодиод.

— Про светодиод я не слышала, — вмешалась Ирмина.

— Это мое приложение. Как только я войду в фазу REM[13], буду знать, что это сон.

— Старик, — включился Дитрих. — Давай сходим к какому-нибудь хорошему врачу.

Движением головы Гусев указал на лежащий на письменном толе конверт.

— Подпись на листке видел? Или знаешь какого-нибудь лучшего врача во Вроцлаве?

— Тогда поехали в Варшаву! Поедем в Швейцарию! Курва, сбросимся с ребятами и махнем в Штаты!

— Ты бумагу читал? Хочешь сделать мне резекцию мозга?

Ирмина не обращала внимания на Ивана, сидевшего под стенка с лицом в ладонях.

— Ладно. Кабеля я уже подключила. Что теперь?

— Сейчас включи все комплексы. Поосторожнее со стабилизатором напряжения. У Борковского с ним были проблемы.

— О'Кей. Все включено. И я все контролирую.

— А ты классная жопка.

— Спасибо, Гусев, — снова улыбнулась девушка. — А эта вторая холера подойдет помочь?

Дитрих поднялся и подошел поближе.

— Слушай, а может тебя пристрелить? Будет быстрее.

— Тогда бы ты снял с меня кучу проблем, но сам посадил бы себя за решетку.

— А мы можем поговорить серьезно?

— Потом. Слушай. Здесь у тебя анализатор работы мышц. Скорее всего, тобудут лишь микросокращения. У меня здесь имеется такой выключатель, который позволяет мне вырваться из любого кошмара. Будет достаточно, если во сне я присяду на корточки и стисну веки. Как только считаешь нечто подобное, немедленно буди меня. Но может быть и обратное — я начну просыпаться, а во сне как раз в этот момент может происходить нечто интересное. Тогда вколешь мне успокоительное или снотворное.

— Придурок, — резюмировал Дитрих.

— Ты все понял?

— Идиот!

— Слушай, ведь Борковский разработал весьма неплохую концепцию…

— Ага. И убил Ярека.

— Если боишься, то выйди, — буркнул Гусев. — Так что все свалится на ее голову, — указал он на девушку. — А Вызго будет свидетелем, что ты хотел удирать.

Он улегся на лежанке максимально удобно. Не хотелось, чтобы утром болели все мышцы.

— Ладно, включай, — обратился он к венгерке. — А ты, — глянул он на Дитриха, — если хочешь мне помочь, вырви из сна, когда график покажет, что я присаживаюсь на корточки.

Так что такое сон? Собственно говоря — неизвестно. Ученые предпочитают сокращения, которые пишутся заглавными буквами: REM. EEG, HXDC, SNR… Ладно, давайте признаем, что у Гусева была фаза HXDC, если кто-то знает, что это означает. Он лежал под тротуарной плитой из листового металла с дырками и вставками. Такой вот решеткой, на которой народ чистит обувь перед тем, как зайти в магазин. Пошевелиться почти что не удавалось. Пыль и песчинки падали ему на лицо, как только прохожие ставили свои башмаки в паре сантиметров от его носа. Гусев был на Рынке, на углу, где находится старинный дом «Под Золотой Короной» — но теперь здесь стоял «Феникс». Каким-то образом он выбрался из-под решетки, вошел в вестибюль, где помещались лифты, и вошел в один из них: чугунный, резной, истинную куколку довоенной работы. Этажи медленно перемещались вниз. Несмотря на толпу на лестница, в лифте он находился один. Но потом лестничные пролеты закончились, вниз ехали какие-то другие лифтовые кабины. В одном из них он увидел Борковского.

— Не иди туда!!! — кричал тот. — Не иди, прошу тебя!

— Что?

— Не иди туда! — орал Борковский, спускаясь все ниже. — Ты же был моим другом, «Полковник»! Не иди туда… Умоляю!

Лифт выбрался из здания — держался он только лишь на тонюсеньком, колеблющемся и нацеленном в небо тросе. Все хозяйство тряслось, рассыпалось, становилось нереальным.

Гусев проснулся в кабинете Борковского так резко, что даже уселся на лежанке.

— Чтоб вы все сдохли, — протирая глаза, он опустил ноги на холодный пол. У-у, словно лед. Черт! Веки открыть не удавалось. Гусев широко зевнул. — В жопу такое устройство!

— Не понял?

— Полнейший шайс. И снилось какое-то дерьмо.

Он подошел к окну. Туман едва-едва позволял видеть очертания деревьев ниже. Довольно частое явление во Вроцлаве, состоявшем из бесчисленного количества рек, каналов, шлюзов, маленьких озер и прудов.

— А башка трещит, — буркнул Гусев. — Ирмина, Иван, дайте какого-нибудь аспирина, что ли…

— Слушаю, пан посол?

Гусев резко обернулся. В комнате стояли два офицера Войска Польского. На обоих были парадные мундиры с орденскими планками, портупеи, ремни с закрепленными на них кобурами и конфедератки с гербовыми орлами. Боже!!! У обоих была желтая кожа и раскосые глаза; когда же они поглядели друг на друга, Гусев заметил… косички, выступающие из-под конфедераток. Это китайцы!

— Пан разрешит представиться, — сказал майор. — Я Михал Донг-Бей. А это поручик Гуи-Хау Шливиньский.

Поручик отдал уставный салют.

До Гусева дошло, что он видит пульсацию красного света в левом глазу. Господи Иисусе!!! Светодиод! Светодиод!!! Я в фазе REM! Это всего лишь сон… Но все было таким ужасно реальным… Он лизнул собственную ладонь. Чувствовал вкус кожи, чувствовал влажность слюны, прохладу на пальцах. Он даже мог прикоснуться к ткани элегантного костюма, что висел на стуле. Он чувствовал ее фактуру, видел подробности — вещь, невозможная во сне.

— Пан посол, — сообщил майор. — Мы получили задание. Мы должны провести пана к пани президент Речи Посполитой. Вы наденете костюм?

Шокированный реальностью событий Гусев послушно надел пиджак. С помощью маленькой щеточки поручик попытался удалить невидимые пылинки с черной ткани.

— И где пани президент?

— Ну как это, где? — удивился майор. — Ведь только что РП Number One приземлился.

— Что, что приземлилось?

— Хмм… Крейсер «Лех Валенса».

Гусев выругался. Он позволил вывести себя в коридор, солдаты по бокам салютовали ему оружием. Реальность всего происходящего заставляла его дрожать. Только лишь благодаря пульсирующему в уголке левого глаза огоньку, он знал, что все это ему только снится.

— Прошу прощения, пан посол, — отозвался ведущий его майор. — Еще раз, прошу прощения… Что-то не в пордке с вашим левым глазом. Может, это кровоизлияние? Быть может, следует вызвать врача?

Гусев инстинктивно коснулся виска. Чистая, гладкая кожа. Ведь светодиод существовал только в реальном мире. Как они могли подозревать, что он видит красный огонек в левом глазу?!

— Быть может, то всего лишь сосудик лопнул, — сказал поручик Гуи-Хау Шливиньский. — Тем не менее, нужно быть поосторожнее.

Гусева вывели наружу, прямиком в туман. Он видел очертания какого-то монструозного космического корабля. Оба офицера провели его к пандусу, на котором спокойно могла бы расположиться войсковая дивизия.

— Вот это как раз и есть РП Number One, — сообщил поручик. — Крейсер «Лех Валенса».

— Боже, — шепнул Гусев. Красный огонек пульсировал в левом глазу, но ведь вокруг все было таким реальным! Он чувствовал порывы ветерка, излучение тепла от нагретого металла, через подошвы мягеньких туфель он даже различал структуру ступеней, по которым как раз шел.

Оба китайца завели его в огромную приемную, сотканную из свет и каких-то еще материалов — чертовски дорогих, как догадывался. В самой средине помещения ожидало несколько мужчин.

— Господа разрешат, если я их представлю, — указал майор ладонью. — Это пан посол Речи Посполитой Польши при Ватикане, пан полковник Гусев. А это господа… — повернул он ладонь в другую сторону. Он начал представлять нескольких китайцев с осами и, возможно, пару мужчин, выглядящих по-европейски. Все в блестящих костюмах. Ни одной фамилии Гусев не запомнил.

— А вы откуда родом? — заинтересовался один из китайцев.

— Из Вроцлава.

— Оу? А где это?

— Пан посол смеется над нами, — вмешался один из «европейцев». — Вроцлавский парк располагается на предместьях столицы. Без пары сотен миллионов на счету вы там себе виллу не построите.

— Ах, — усмехнулся китаец. — То есть, вы из Варшавы? Тогда откуда же вы так хорошо знаете польский язык?

Остальные начали смеяться, словно бы от рассказал анекдот.

— Прошу прощения, господа, — перебил их беседу майор. — Пани президент ждет.

Он указал Гусеву направление. Когда тот двинулся за офицером, у которого из-под конфедератки выглядывала косичка, услышал комментарии идущих за ним людей:

— Вот видишь?! Без виллы во вроцлавском парке будешь ожидать здесь до усыр… гмм… смерти!

— Опять же, нужно быть еще и послом в Ватикане. Даже минуты с нами не отстоял.

Красный огонек пульсировал в левом глазу Гусева. Майор завел его в громадный лифт.

— Прошу, — произнес офицер, когда появилась дверь. Они не придвинулись, не опали вниз, не закрылись… Попросту появились. — Прошу прощения, но во время аудиенции ни в коем случае вам нельзя присаживаться на корточки!

Господи Иисуууусе!.. «Как только я во сне опущусь на корточки, все прерываешь!», — сказал он Дитриху. Но ведь они же не могли об это знать!

— Почему именно меня вы решили информировать про опускание на корточки? — спросил он по возможности спокойно.

— Я всего лишь офицер для особых поручений. И хотел всего лишь сказать вам, что в ходе аудиенции абсолютно нельзя опускаться на корточки. Лучше и не садиться, для верности.

Двери исчезли. Майор ввел Гусева в зал, в котором ожидала девочка-подросток и какой-то генерал, судя по орденам, звездам и лампасам. И он, и она походили на славян. У них были русые волосы и голубые, совершенно не раскосые глаза.

— Это посол РП при Ватикане, — начал презентацию майор, — пан полковник Гусев. А это, — повернул он ладонь в другую сторону, — пани Президент Речи Посполитой, Королева Польши, Матерь Божья Ченстоховская, Асия Мацейчук.

Гусев инстинктивно склонил голову, но при этом не отрывал взгляд от красивой, не имеющей еще двадцати лет пани президент. Та заметила это.

— Ладно, ладно, — подошла к нему и положила руку ему на плечо. — Вообще-то, на самом деле мне 96 лет и зовут меня Хуи-Чон. Га эту внешность и фамилию нужно было потратить множество труда, и я потратила по-настоящему много денег… Так что не перегибай палку с этим своим восхищением, Гусев. Аплодисменты следуют хирургам.

— Пани президент…

— Похоже, мы можем разговаривать менее официально, — движением руки она отправила майора. — Гусев, с твоим левым глазом что-то не так.

Тот вновь вздрогнул. Ну не могла она видеть светодиода, пульсирующего в реальном мире.

— Пани президент?… — осторожно спросил он.

— Знаешь… Когда человек рождается в управляемом триадами предместье Пекина, то вырабатывает в себе инстинкт к выживанию. Я и вправду сама заработала на это славянское лицо, — провела она рукой по щеке. — И сама заработала на свою славянскую фамилию! Тяжким трудом, по-настоящему тяжелым. И я не хочу все это растратить, посылая вниз какого-то придурка.

— Вниз? — спросил Гусев. — В закопанный под землей Вроцлав?

Женщина усмехнулась.

— Ты приготовился. Уже не словно дитя в тумане, ты не такой, как те, другие…

Неяркий огонек пульсировал в уголке глаза все время. Гусев не мог понять, почему все вокруг кажется ему таким реальным. Пани президент Мацейчук, внешне девица семнадцати лет, сделала жест пальцем, и словно из-под земли появился лакей с подносом. Оба взяли по бокалу вина; стоящий рядом генерал явно не признавал подобного рода напитков. Боже… Он чувствовал запах и вкус превосходного напитка, прохладу замечательно остуженного бокала. Пальцы увлажнились от капельки росы, стекшей с запотевшего хрусталя. Во сне это было просто невозможным. Гусев не чувствовал бы ее дыхания, когда приблизила лицо, не заметил бы перстней на ее пальцах, у одного из которых в бриллианте был вырезан герб Речи Посполитой. Все это во сне было просто невозможным. И все же… Светодиод, приклеенный в уголке левого глаза где-то там, в реальном мире — а здесь просто невидимый — говорил ему, что как раз переживает фазу REM. Но ведь это же невозможно. Такое невозможно! Графики ЭКГ в реальной действительности не могли лгать, но ведь он не мог чувствовать всего этого. Это был сон!!! Всего лишь сон…

Асия Мацейчук приблизилась еще сильнее.

— Я дам тебе сорок десантников для прикрытия при спуске, — сообщила она. — Но, понятное дело, там, внизу, тебе придется действовать самому. Проблема кое в чем другом: как тебя оттуда эвакуировать? Ты знаешь, как выглядит теперь Вроцлав, более-менее?

— Скорее: нет.

— О'Кей. Много лет там возвели здание высотой более четырех километров. Это предел прочности тогдашнего железобетона. В его холле размещался практически весь центр исторического Вроцлава, который, естественно, был сохранен. Вся проблема заключается в том, что после того, как все было засыпано, нам нужно пройти четыре с половиной километра. Хуже всего то, что во вроцлавском парке трудно дышать, потому что, черт подери, располагается он слишком высоко, но мы уже начали увеличение содержания кислорода. Впрочем, это неважно. Десантники спустят тебя вниз и спустят на какое-то строение, приблизительно, на крышу костела Святого Креста. Знаешь, где это?

— Да.

— О'Кей. Перед самым костелом имеется памятник.

— Знаю. Святого Яна Непомуцена.

— А ты и вправду хорошо подготовился, — вновь улыбнулась пани президент, на сей раз — с удивлением. — Замечательно! Солдаты демонтируют памятник, а на его месте поставят муляж, который не отличить от оригинала. В средине же его будет космический корабль.

— Какой? — спросил Гусев.

— Обычная ракета. Если бы ты оказался в опасности, достаточно сесть и запустить. К сожалению, ты моментально погибнешь, но тут нет никаких проблем. Ракета будет обладать таким ускорением, что даже спрессованная пробьет все те четыре с половиной километра бетона и взлетит в космос. На орбите ее перехватят наши корабли; мы тебя извлечем и воспроизведем заново. Опасаться не надо, технология проверенная.

— Я не опасаюсь, пани президент, — сказал Гусев, инстинктивно щуря левый глаз, потому что светодиод из реального мира все время давал о себе знать.

— Наконец-то настоящий мужчина, — и пани президент подала Гусеву бокал с вином.

— Что я обязан узнать?

— А ты не знаешь? — какое-то время Гусеву казалось, что женщина разочарована.

— Нет.

— Не читал источников?

— Прошу прощения, пани президент. Какие это источники?

— Ну, из твоих времен. Из твоей эпохи.

— Аааа… — мало чего понял он. — Эеее… наверное, нет.

— Ладно, меньше об этом, — пани президент мельком глянула на своего генерала в лампасах. — Ты должен найти фальшивое кладбище. А на кладбище — посредника, — тут она подала Гусеву запечатанный сургучом конверт. — Когда нужно будет вскрыть, узнаешь сам. Удачи, полковник!

Гусев инстинктивно приложил руку к пустой голове. Пани президент Мацейчук ответила салютом, генерал тоже; «Полковник» и девяностошестилетняя девушка-президент сделали это, скорее, ради забавы, а вот генерал — на полном серьезе.

— Прошу прощения, мог бы я на прощание задать вопрос?

Пани президент отставила пустой бокал, едва заметно прикусила губу.

— Видишь ли, с вами, поляками, у меня вечно проблема. Это тебе не китаец, который сразу же делает то, что ему сказали… — пани президент приостановилась перед сияющей стеклянной панелью, которая моментально исчезла, показывая громадное помещение, заполненное людьми, занятыми какими-то устройствами. Но оттуда все так же не доходило ни единого звука. — Поляк вечно должен задать вопрос.

Она отвернулась и поглядела Гусеву прямо в глаза, жестом руки удержав, когда тот хотел что-то сказать.

— Меня зовут Асия. Фамилию себе сменила, но вот имя настоящее, — вздохнула она. — Так вы называли девочек, желая показать имперскую силу… Асия. Асия… То есть, АЗИЯ!!! — крикнула она. — Власть над Азией, — и совершенно неожиданно улыбнулась. — Только вы никогда не предвидели, что, идя в Азию, сделаетесь ею…

Она подошла к Гусеву и положила ему руку на плечо.

— Я отвечу тебе.

Поглядела прямо в глаза и ответила, хотя никакого вопроса он не задавал:

— Да. Он жив.

Гусев проснулся с криком. Дергая провода, он отклеил все датчики ЭКГ и сорвал пластырь, придерживающий мертвый теперь светодиод.

— У, курва!!!

— Что случилось? — спросил «Зепп».

— Ты был там? — спросила Ирмина.

— Черт подери! Был!!! — заорал Гусев, срываясь с лежанки. — Ну, был! Был!

Из висящего на спинке стула пиджака он извлек пачку сигарет. Господи Иисусе! Пиджак на стуле! Почти такой же, как ТАМ! Он горячечно начал проверять, не приклеился ли светодиод к щеке, хотя ведь только что он сам его снял; какое-то время косил глаза, чтобы убедиться в том, что в левом уголке не пульсирует красный огонек.

— Так что случилось? — Дитрих был явно обеспокоен.

До сих пор не могущий собраться Гусев уселся на письменный стол и закурил.

— Это… — он глубоко затянулся, затем выпустил дым под потолок. — Это было настолько чудовищно реально!

— Этот сон?

— Это был не сон, — Гусев затянулся чуть ли не до пупка. — Там ты испытываешь тепло и холод, чувствуешь запахи, ветер, вода там мокрая, ты чувствуешь вкус, прикосновение, даже чье-то дыхание. А помимо того, ты можешь рационально мыслить! Все это чертовски реально!

— Не заливай, — Дитрих тоже закурил. Он указал на основной компонент аппарата Борковского. — Похоже, это какое-то электрическое соответствие ЛСД или сего-то в том же духе.

Гусев глянул на Ирмину.

— Ты была там?

Венгерка кивнула.

— Была.

— Тебе приказывали спуститься под землю?

— Нет. Наша методика намного хуже. У меня были только… — она замялась, — ммм… определенные ощущения.

— Погоди, погоди. А как такое возможно, что люди, у которых не имелось никакого метода, никакой аппаратуры, — указал он на листки с записками Борковского, которые все так же лежали на письменном столе, — тоже очутились там?

— Это они.

— Так, — вмешался Дитрих. — Какие еще они?

— В этом нечто странное, — Ирмина почесала себя по лбу. — Я думаю, они существуют на самом деле. Только где-то в ином месте. И они ищут людей, чтобы что-то сделать.

— Что?

— Не знаю. Это очень важно. Там имеется некий проход. Какой-то помост между мирами. Но им нужно что-то не то. Они разыскивают посредника. Гения, который сможет отыскать этот проход.

— Кого?

Девушка быстро глянула на Гусева.

— Ты задал им вопрос про коллегу?

Тот кивнул.

— И что они сказали?

— Что он жив.

— Вот, именно. Ярек Вишневецкий жив. Где-то в другом месте. В каком-то мире, где существует гений, который обманывает переход. Ярек не отсюда. Он откуда-то оттуда…

— А мне кажется, что мы похоронили какое-то конкретное тело.

— Не отсюда, — повторила девушка. — Здесь ничего не случилось.

— Ничего не понимаю, — сообщил Дитрих.

Гусев подошел к окну, инстинктивно проверил, нет ли на дворе тумана. Он чувствовал, что дрожит. Что-то случится, что-то будет, что-то произойдет… Только это билось у него в голове.

— Только сейчас у меня впечатление, будто бы я сплю, — произнес он. — Ведь о том, что Ярек жив, мне сказала пани президент РП, Королева Польши, Матерь Божья, Асия, а точнее — Азия Мацейчук. А вы в это верите.

— Я не верю, — предупредительно буркнул «Зепп».

После возвращения домой Дитрих не мог заснуть, хотя полночи просидел над аппаратурой. Он улегся в кровать, но удалось только крутиться с боку на бок, рискуя скрипом разбудить жену перед утром. Через долгое время он понял, чего ему не хватало — он не слышал урчания громадного котяры, который привык спихивать его с подушки. «Зепп» поднялся и, стараясь не стучать тапками, отправился на поиски бело-розового перса. Поглядел в «грязной дыре» под ванной, но, несмотря на применение мощного фонаря, не увидел блеска глазок маленького домашнего хищника; искал за холодильником, за умывалкой, за кухонным сливом, между баром и газовой печкой… В какой-то момент ему показалось, будто бы услышал тихий, правда, как бы слегка сдавленный писк. Дитрих вошел в большую комнату. Кота не было, но он вновь услышал писк, причем, гораздо четче. Что-то коснулось его, и он направил луч фонаря в потолок.

Вид был совершенно невероятным. У самой люстры висел небольшой метеорологический шар, а под ним — прицепленное за морду отчаянно перебиравшее лапами пушистое животное.

— Что случилось? — жена, потирая глаза, вышла из спальни и включила свет.

— Кот очутился на потолке.

— Ага… А что кот на потолке делает?

— Висит.

— Тогда стащи его оттуда и иди спать.

Дитрих стащил перса за хвост и пошел в кухню, держа его словно детский воздушный шарик, надутый гелием. Правда, вместо ниточки в его руке был кошачий хвост. Кот не протестовал, хотя и издавал какие-то странные звуки. Объяснение, несмотря на кажущееся, было очень простым. Кот постоянно пожирал всяческие тесемки. Если знакомые приносили цветы, и кто-нибудь переставал следить за вазоном, зверь моментально бросался в атаку, съедал ленточку и бросался наутек. К сожалению, в силу обстоятельств, он уже был «привязан» к букету, так что по дороге разбивал ве, дополнительно еще и оставляя мокрый ковер.

Теперь должно было случиться то же самое. Дитрих с помощью ножниц отсоединил кота от «аэростата», который принес дочке от коллег из другого института. Скорее всего, дочь сунула баллон под стул, чтобы подарок не улетел, кот слопал шнурок, рванул баллон из-под стула, ну и…

«Зепп» бросил приходящему в себя животному в миску несколько хрустиков. Сам он совершенно уже не хотел спать. Поэтому отправился в кабинет, где в сейфе для оружия у него было припрятана бутылка пива. Он извлек ее, и только лишь после того до него дошло, что единственной причиной прихода сюда были привезенные Ирминой копии бумаг Безопасности за пятидесятые годы. «Проект Кал». Ответственный за организацию: майор Длужевский. Обследовано четыре тысячи лиц, прикрывая операцию под предлогом исследований принадлежности к АК и шпионажа в пользу Великобритании. Эффект получен у около восьмидесяти человек. Четыре человека умерло сразу же после введения препарата, восемнадцать — в последующее время. Один человек был расстрелян под предлогом его шпионажа в пользу США, это после того, как данный исследуемый пытался рассказывать все и слать малявы на волю. Три человека направлены на психиатрическое лечение, в том числе и профессор Фельдман, один из творцов проекта.

Дитрих открыл пиво и закурил сигарету.

«А что же такое этот «Кал»? — и взял в руки том энциклопедии. — «Кал… кал… кал…», — перемещал он палец по последующим статьям. — «Да ведь это же Калевала!!! Элементарно, Ватсон!».

Ну как он мог такого не знать?!

— Нашел! — заорал «Зепп» во все горло. Из спальни до него донеслись тихие ругательства.

Калевала. Финская национальная эпопея, сложенная Лоннротом в первой половине XIX века. Поэта интересовали народные песни — он собрал огромное количество материала, ходя в народ, в основном, к крестьянам. Песни были короткими, народные исполнители помнили их фрагментарно, в различных версиях, но Лоннрот заметил некие элементы, которые объединяли эти обрывки в единое целое. Возможно ли такое, чтобы обрывки песен, повторяемые на территории всей страны, были отражением одного, истинного рассказа? Передаваемого в течение поколений? Лоннрот обнаружил одних и тех же персонажей, одни и те же сюжеты, одну и ту же тайну. В конце концов, он сложил все это в единое целое, но, похоже, именно в этот момент тайна, сложенная из тысяч кусочков, расстроилась. Ему не удалось дойти до того момента, когда весь рассказ еще был единым целым. Калевала. Затерянный в безднах времени жпос, авторы которого что-то желали сказать. По каким-то причинам им пришлось все это скрыть, разделить на частицы, но… они дали механизм, который давал возможность сложить рассказ в целое. Лоннроту это до конца не удалось.

Иван Дитрих подошел к окну, затягиваясь сигаретой. Проект «Кал». «Зепп» усмехнулся. «Эх, майор Длужевский, нужно было придумать более запутанное кодовое имя. Например, «Операция Задница».

«Зепп» рассмеялся и выпил несколько глотков теплого пива. А интересно, что они, в этом своем Управлении Безопасности, имели в виду? Ведь явно же не поэзию…

Проект «Кал». Складывание истины из маленьких, неуловимых фрагментов, которые, по каким-то причинам, должны были быть скрыты. И Длужевскому это удалось. По крайней мере, в каком-то смысле, о чем свидетельствовали исколотые шприцами вены Ирмины. «Производное скополамина», — говорила она. Дитрих глянул статью «скополамин». Там имелись химические формулы и объяснения, но не было сказано, когда же скополамин был изобретен. «Зепп» понятия не имел, существовал ли он в пятидесятые годы. И что за всем этим стоит? Что имеют в виду венгры? И вообще, за что ведется игра? Зато у него не было ни малейших сомнений в том, что какая-то игра как раз началась…

Дитрих задумался, неспешно попивая теплое пиво. Его отец был урожденным немцем, проживавшим в небольшом городке в Силезии. До войны он работал в польской угольной фирме и был двуязычным. После войны на Возвращенных Землях не хватало кадров, поскольку перед тем большая часть польской интеллигенции была вырезана. Из Вильно прибыла комиссия, которая должна была как-то с этим справиться. Но что поделать, если в городке сплошные немцы? Бургомистром назначили Дитриха, поскольку он превосходно говорил по-польски. Новый начальник городских властей к инаугурации подготовился солидно. Настропалил оркестр, заставил всех заучить наизусть слова песни, но у… началось. В большом зале сплошные немцы по струнке и всего два поляка. Дитрих дал знак: «К гимну!», и капельмейстер начал:

— Ein, zwei, drei, abesicher!

— Еще Польша не погибла, пока МЫЫЫЫЫЫЫЫ живые!!!! — завыли надрессированные немцы под ритм оркестра, который до сих пор играл исключительно на нацистских торжествах, а польский гимн в их исполнении был очень похож на песню «Horst Wessel lied».

Только два человека в зале не пело. Командировочные из Вильно изо всех сил сжимали зубы, чтобы не загоготать.

Второй провал Дитриху засчитали в тот самый момент, когда в городке уже появились первые поляки. Партия организовала митинг на площади, а между пламенными речами запевала инициировал соответствующие кличи:

— Да здравствует Советский Союз!

— Да здравствует!!! Да здравствует!!! — скандировала толпа.

— Да здравствует союз рабочих и крестьян!

— Да здравствует!!! Да здравствует!!! — звучал громкий и слаженный ответ.

Тут Дитрих решил включиться с собственной инициативой:

— Хватай мародеров! — крикнул он в микрофон.

Вот на этот призыв никто не ответил. Собравшиеся глядели друг на друга, и уже через минуту площадь начала пустеть.

Третий провал нового бургомистра имел место во время первого призыва в Войско Польское. На площади перед магистратом стояли по стойке смирно юные немцы в польских мундирах. Дитрих вышел на балкон.

— Приветствую вас, пани, в этом польском вермахте! — крикнул он.

Вот этого уже даже рабоче-крестьянская власть не выдержала. Прислали комиссию, которая должна была исследовать «понятливость» бургомистра и еще нескольких попавшихся. Но три львовянина, сидящих за столом, совершенно не собирались злобствовать. Кадров ведь на самом деле не хватало, потому задавали самые простейшие вопросы.

— На чем вешают?

— Ну, на кухне, — ответил Дитрих.

Львовяне, как один, опустили головы.

— Ладно. Мы пошлем вас учиться во Вроцлав.

Дитрих долгое время не мог понять, что те имеют в виду. Ведь он, попросту, знал силезский польский, а не кресовый. Варят ведь на ку[14]хне. А если они имели в виду весы, так на весах «взвешивают»!

Впрочем, во Вроцлаве у него все шло очень хорошо. Несмотря на всеобщую нищету, партия о нем позаботилась. Она никогда не спрашивала, а был ли он членом NSDAP (в противном случае, по причине любви к правде, он сказал бы правду), зато обеспечила жилище и послала на учебу, которую он закончил с хорошими результатами. Дитрих стал инженером-горняком, а поскольку во Вроцлаве шахт нет, временно его пристроили на работу в воеводский комитет. Через несколько лет он женился на красивой польке, а еще позднее — дождался первородного сына. В честь нового суверена, он послушно назвал его Иваном. Тем самым, устраивая ребенку незаслуженную обиду, потому что горожане имели «нового суверена» водном, не слишком-то привлекательном месте.

Юный Дитрих только лишь в девяностые годы, в совершенно другой Польше, сменил себе имя на Ivan, которое своих знакомых требовал произносить как «Айвен», и это производило огромное впечатление на девицах. «Айвен Дитрихс» (иногда произносимое по-английски как «Дайтрич») — вот это уже звучало, как следует. Ну и как е было с такой фамилией и нордической внешностью не получить прозвища «Зепп» в честь генерала СС? Коллеги были безжалостными — он был «Сепом» Дитрихом (произносимым по-польски)[15].

Сорок десантников прятали свои раскосые глаза под очками ночного видения. Они спускались по бесконечной лестнице высотой в четыре с половиной километра в засыпанном землей здании. Наверху соответствующая часть Вроцлавского Парка была солидно огорожена и покрыта крышей, чтобы никто не мог увидеть подробностей раскопа. Поначали какие-то машины опустили их вниз, на крышу скрытого небоскреба. Саперы просверлили бетон, «железобетонную» шапку толщиной в несколько десятков метров, которая когда-то должна была стабилизировать дом и защищать его от колебаний под воздействием ударов ветра. Только теперь ветер никак небоскребу не грозил. Гусев спускался вниз вместе со взводом специальных сил, который торил дорогу через развалины. Четыре с половиной километра. Аварийная, противопожарная лестница имела ступени стандартной высотой в 16 сантиметров. Четыре с половиной километра — это 450000 сантиметров. Следовательно, им предстояло преодолеть каких-то двадцать восемь тысяч ступеней… После первой тысяче Гусеву казалось, будто бы кто-то поменял ему ноги на свинцовые бревна. Да, он испытывал кое-что во сне, боль мышц. Только лишь мигающий в левом глазу светодиод говорила ему о том, что он спит. А все остальное было охренительно реальным. И он присел на корточки, чтобы немного отдохнуть.

В реальном мире Дитрих моментально разбудил его, видя стремление присесть на корточки на графиках.

— Что случилось?!

— Ничего, ничего. Инстинкт. Усыпи меня снова.

Они уже добирались до нижних этажей. В особенной мере Гусев сочувствовал тем китайцам, которые тащили, совершенно немаленькую, искусственную статую святого Яна Непомуцена с космическим аппаратом внутри. Отделение саперов начало просверливать отверстие в полу. Ниже был уже только гигантский холл здания, прикрывающий центр исторического Вроцлава.

В левом его глазу был пульсирующий красый светодиод, зато в правом глазу неожиданно появился образ пани президент Азии Мацейчук.

— У меня появилась минутка времени, — услышал он, — так что я решила поговорить с тобой.

— Да, пани президент.

— Слушай. Там, внизу, ты останешься один. Попробуй связаться со священником тех, что находятся в каталептическом сне…

— Выходит, там имеются какие-то люди?

— Имеются, имеются. И помни, никогда и ни под каким предлогом не приближайся к Стене Мечтаний.

— А где она находится?

— Помни! Никогда и ни под какой причиной!

К Гусеву подошел майор Михал Донг-Бей. Образ Азии из правого глаза исчез.

— Мы просверлили дыру в полу, господин полковник! — доложил он. — Можем вас опускать.

Отреагировать Гусев не успел, два солдата мгновенно обвязали его тросом.

— Прошу, господин полковник.

Он опустил ноги в отверстие. Дыра в полу была геометрически правильной. Его схватило несколько рук, Гусев почувствовал рывок троса, и внезапно он потерял опору. Сейчас он медленно вращался вокруг оси; откуда-то ему было известно, что в подобной ситуации необходимо расставить ноги и развести руки, тогда вращаться будет медленнее. Над ним был безупречный потолок холла гигантского здания, а вот под собой, несколькими десятками метров ниже, в очках ноктовизора он видел… распятие, размещенное на самой высокой башне церкви Святого Креста. Автомат опускал Гусева быстро, уже через мгновение он ударился ступнями о черепицу боковой башни. Крутиться уже перестал. Теперь он отталкивался сильными ударами ног и скачками съезжал все ниже, на крутую крышу, а потом на стену. В конце концов, через несколько секунд, очутился на мостовой. Десятка полтора десантников спустилось гораздо быстрее, чем он и уже находились внизу. Они демонтировали памятник перед церковью, а на его место молниеносно установили фальшивый, с космическим аппаратом внутри.

— Как только вы нажмете на этот пускатель, — майор показал ему тайник в рукаве святого, — вся машина откроется. Внутри имеется всего лишь одна кнопка. Аппарат, пускай даже спрессованный, пробьет весь тот бетон, — указал он наверх. = Ну а на орбите мы вас выловим, реконструируем и вернем в мир живых. Успеха!

Полковник даже не успел кивнуть, как десантники начали подниматься на тросах.

Гусев огляделся по сторонам. Сложные приборы, что были у него на глазах, не показывали присутствия каких-либо людей. И как тут найти фальшивое кладбище. Неспешным шагом он направился в сторону ближайшего моста, что размещался в холле монструозного здания. Никаких огней не было видно. Единственным звуком, который он слышал, был отзвук его собственных шагов. Гусев прошел по мосту, затем по площади Бема, застроенную какими-то странными деревянными домишками[16]. Он чувствовал себя неестественно с красным огоньком, пульсирующим в левом глазу и перекрытием чудовищной величины здания подвешенным как потолок в нескольких десятках метрах над головой. Через минуту он увидал бледный отсвет, идущий от улицы Национального Единства. Полковник свернул в сторону Дробнера и уже гораздо быстрее двинулся дальше. Теперь он уже четко видел маленькие огоньки — это была церковь Одиннадцати Тысяч Дев. Через несколько минут он мог видеть расставленные вокруг нее свечи. В воздухе вздымался странный запах, ассоциирующийся у Гусева с детством: запах стеарина на холоде, некачественных фитилей, вонь множества тел, окутанных в толстую одежду и прижавшихся одно к другому. Церковь Одиннадцати Тысяч Дев находилась в осаде толпы. Гусев осторожно подошел. Хотя… А чего, собственно, он должен был опасаться? Ведь это был всего лишь сон. Да, чертовские реальный, невероятно настоящий — но всего лишь сон. Достаточно будет присесть, и Дитрих, в реальном мире следящий за аппаратурой, моментально разбудит его.

Гусев начал протискиваться среди людей, одетых весьма странно, в какую-то свободную одежду; ни средневековье, ни Восток… Он не слышал слов церковной службы, потому что как раз все окружающие начали шептать какую-то молитву. Сам он никогда не был в этом костеле, так что не мог оценить, насколько сильно отличается она от версии, существующей в его время.

В конце концов, Гусев добрался до стены. Все-таки, определенные различия имелись — в его время никто не устраивал в стенах святилищ камер для искупления грехов. Давным-давно, если какое-нибудь семейство сильно нагрешило, оно могло замуровать свое дитя в стену костела в знак покаяния — и, похоже, так было и здесь. Полковник видел множество рук, высовывающихся из маленьких отверстий в стенах таких камер-келий, жестами показывающих, что они ужасно нуждаются в милостыне.

— Пришелец, — услышал он шепот, а в маленьком окошечке увидел худое лицо девушки. — Подай что-нибудь кающейся душе. Есть ли у тебя что-нибудь поесть?

Гусев осклабился. Ведь это всего лишь сон. Всего лишь сон.

— А может тебя освободить?

— А ты сумеешь? — на лице, прижавшемся к маленькому отверстию, неожиданно появилось выражение такой надежды, что Гусева буквально затрясло.

— Хочешь?

Дурацкий вопрос.

— Сможешь?

Вообще-то говоря, ему требовался проводник по этому миру, и малышка могла пригодиться. Гусев раздумывал лишь над тем, как это сделать. При наличии всех этих людей вокруг, замерших словно в каталептическом трансе, он предпочитал не испытывать устройств, какими его снабдила секция специальных сил пани президент Азии Мацейчук.

— Похоже, я могу все, — улыбнулся он девушке в камере. — Только не кричи.

Гусев растолкал стоявших ближе всего людей, образуя небольшой проход, отступил на несколько шагов, разогнался, а затем резко остановился, приседая под самой стеной.

В реальном мире Дитрих тут же его разбудил.

— Что произошло?

— Ничего. Усыпляй по-новой.

На грани сна и яви Гусев пересек стену камеры. Просто так, с разгона.

Девушка, приложив руки ко рту, визжала и пялилась на него.

— Говорил же тебе, не кричи!

В келье чудовищно воняло. Гусев не мог понять, как кто-то, руководствуясь милосердием, вообще был способен замуровать ближнего своего в такой каморке.

— Ладно. Выходим. — Теперь он уже не колебался, чтобы применить оснащение, которым его снарядили. По бессловесному приказанию из рукава выдвинулось нечто, что бесшумно разрезало внешнюю стену костела. Теперь достаточно было толкнуть, и посыпались кирпичи. Как в мультике…

— Пошли, — потянул он за собой шокированную девицу.

— Кто ты такой?

— «Полковник» Гусев, — пытался он пробиться из погруженной в трансе толпы. — А ты?

— Ирка.

Гусев вздрогнул. Ему показалось, будто бы девушка сказала: «Ирмина», а только мгновением позднее: «Ирка». «Вы называли девочек в честь своих завеваний», — сказала пани президент Азия Мацейчак. Или как-то так…

Ведь это всего лишь сон! «Полковник» пожал плечами.

— Ладно, детка. Ирка — это от Ирены?

— Нет, — тряхнула та отрицательно головой. — От Ирака.

Гусев рассмеялся. У сна, который ему снился, явно имелись собственные правила, причем, чертовски логичные, как для сна.

— О'Кей. А ты знаешь, где находится Стена Мечтаний?

— Так ведь ее уже нет. Разобрали.

— Ладно. А где фальшивое кладбище?

Девушка снова мотнула головой.

— Не знаю.

У Ирки наблюдалась гадкая кожная болезнь, что-то типа странных голубых линий, образующих нерегулярную сетку. Трудно удивляться — столько лет в камере без душа…

— Наверное, тебе следовало бы помыться.

— Фу. От этого ведь одни болезни.

Так что здесь должно быть? Средневековье?

— Я настаиваю. От тебя несколько пованивает, малышка.

Та опустила голову.

— Ну, — потянула он носом. — Немного воняю.

— Тогда сейчас же пойдем к ближайшей реке и…

— С твоим левым глазом что-то не так, — неожиданно перебила меня девушка.

— Что?! — буквально отшатнулся я. — И что ты видишь? — инстинктивно коснулся я виска.

Понятное дело, что красного светодиода, приклеенного в реальном мире, здесь в углу глаза не было. Под пальцами я чувствовал только гладкую кожу. Пульсация красного огонька, означающая, что я нахожусь в фазе REM, здесь никак не могла быть видна. Графики ЭКГ, запускающие мерцающий огонек, существовали совершенно в другом мире. Не во сне.

— Багровый глаз, — прошептала перепуганная девушка. — Глаз дьявола.

И она присела перед Гусевым на корточки.

— Я могу служить даже и дьяволу, — тихо произнесла она. — Ты вытащил меня оттуда, так что я буду твоей.

«Полковник» сглотнул слюну. Чудовищно воняющая девица с накожной болезнью. Ведь не должна она возбуждать в нем желания. Но… Похоже, все это быстро стало превращаться в эротический сон.

— Мммм… сначала помойся.

Девица послушно поднялась с корточек.

— Раз ты спрашиваешь про Стену Мечтаний, это означает, что нам писана смерть, — вздохнула Ирка, а потом тепло улыбнулась. — Но, что поделать. Уж лучше это, чем то, — указала она пальцем себе за спину.

— Почему же смерть? — спросил «Полковник».

— Так мне мой нос подсказывает.

— А вот мой нос говорит, что если не помоешься, то останешься здесь сама!

— Хорошо! Умирать так умирать. Могу даже помыться. Разве не один черт, по какой причине гибнуть, не так ли?

Мужчина пожал плечами, а девица потащила его за собой, схватив за руку. Блин! Ведь во сне, вроде как, нельзя ничем заразиться?

— Знаешь, — молола Ирка без устали. — Нам надо взять с собой сумасшедшего. Да. Нам надо присоединить к себе психа. Да. Так, так…

— Зачем нам сумасшедший?

— Смерть боится Божественных Глупцов. Ведь глупец высмеивает смерть, она боится безумного смеха, так что может нас вот так сразу и не забрать. Пошли, здесь неподалеку есть больница. Я знаю, где это. Возьмем для себя одного. Потому что там их держат; всех лечат, даже тех, у которых сифилис. Оно ведь известно — раз у кого такая болячка, значит — нагрешил. И потому, чтобы начать лечение, вначале он должен быть поддан бичеванию, чтобы…

Неожиданно она замолчала и остановилась настолько резко, что Гусев наткнулся на девицу, но вонь тут же заставила его отпрыгнуть на несколько шагов назад.

Девица разглядывалась. Невообразимая темнота освещалась лишь слабым пламенем нескольких факелов.

— Кто-то за нами следит!

— Где? — Гусев тоже огляделся, но при «помощи» всех устройств, которые получил от парней пани Азии.

— Трое сзади. Один идет спереди, — информировала Ирка. — Перед нами. Похоже на то, что он знает, куда мы идем.

Гусев проснулся в кабинете Борковского, сразу же стаскивая с головы электроды. Он чувствовал себя отдохнувшим и выспавшимся, в отличие от Ирмины и «Зеппа», которые всю ночь следили за аппаратурой.

— Пошли, мне нужно чего-нибудь съесть.

— Ну как, видел чего-нибудь интересного во сне?

— Нууу… Похоже, история только начинается.

Все начали складывать оснащение.

— А почему ты хотел просыпаться?

— Нужно было сквозь стену пройти.

— Ты можешь проходить сквозь стены?

— Немного проворства не помешает, но там я могу буквально все. Лаборатория Декстера[17].

Он открыл дверь в темный коридор. За дверью ожидал Вызго.

— Пан доктор, — тут же начал скулить тот. — Ну пропишите мне что-нибудь. Мне все время снится, будто бы я где-то в супермаркете или в костеле, или на рынке, и там целая куча народу. А я все время пуляю в них из такого громадного пулемета! Сплошная мясорубка! Господи Иисусе и дева Мария!.. Это что, какое-то извращение?

— Обратитесь к психологу, — отодвинул его Гусев, чтобы закрыть дверь в кабинет.

— Да был я там! И сколько раз…

— Тогда вообще не засыпайте, — буркнул Дитрих, водя по стене ладонью, чтобы добраться до выхода. Он не знал, где здесь выключатель.

— Пан доктор! Ну пропишите мне чего-нибудь! Пожалуйста…

— Аспирин? Витамин С? Касторку?

Пропуская мимо ушей издевки Ивана, Вызго вновь обратился к Гусеву.

— Пан доктор! Я же порядочный человек, бухгалтер. А тут, что ни ночь — и вот такие сны! Я стреляю десятки людей… и мне это страшно не нравится. Стреляю из такого огромного ручного пулемета с лентой…

— И что это за пулемет? — заинтересовался Гусев.

— Нннууу… — Вызго позволил выбить себя с ритма. Все вышли на стоянку перед институтом. — Н… не знаю. Ну… во сне мне только и не видно. Эт… это что, какое-то извращение? И так уже будет до конца жизни?

Гусев открыл дверь своей «тойоты», запуская коллег вовнутрь.

— Завтра вам чего-нибудь пропишу, — он захлопнул дверь и опустил стекло.

— Потому что, знаете, — склонился над окном Вызго. — Потому что из той комнаты, что вы работаете там ночью, так… так там что-то светится. Оттуда исходит странная такая аура.

— Ну да, естественно, — Гусев врубил двигатель и зажег фары. — Но «Секретные файл» были предупреждены. Так что не беспокойтесь, — и он тронулся, выезжая на темную улицу.

— Агент Моулдер и агент Скалли прибудут на помощь вместе с воздушной кавалерией, — смеялся Дитрих.

В это время серьезного дорожного движения не было, видны были всего несколько автомобилей. Гусев ехал, не превышая скорости, потому что ночью было легче всего попасться полиции.

— Ну, и что было в этом сне? — спросил Дитрих.

— Погодите, — перебила из разговор Ирмина с заднего сидения. — За нами кто-то следит!

Гусев вздрогнул. «За нами кто-то следит», — сказала Ирка во сне. — «Трое сзади. Один идет спереди…».

— Что?

— В автомобиле сзади за нами едут три типа. И уже долгое время. А в машине спереди — один.

— Спереди? — удивился «Зепп».

— Словно бы знает, куда мы едем.

— А куда мы едем? — Иван протер стекло замшей.

— Они следят. За нами.

Гусев вздохнул.

— Не бойся. Во-первых, здесь нет ФБР. А во-вторых, в этой машине гораздо больше огнестрельного оружия и боеприпасов, чем во многих взводах Войска Польского.

Тем не менее, Ирмина все так же беспокойно разглядывалась, глядя то вперед, то назад.

— Господи! — произнесла она напряженно. — Сейчас начнут!

— Эээеее… Вот же курва!

Едущий спереди автомобиль резко затормозил. Гусев ударил по тормозам, остановившись буквально в миллиметре от бампера чужака. Тут подъехал и другой, блокируя задний бампер.

— Это нападение! — Дитрих вырвал из кармана револьвер.38 Special, а из кобуры под мышкой — тэтэшку, и перезарядил обе гиверы.

— Это они грабануть нас хотят, — Гусев вытащил из кобуры на заднице «зиг зауэр», а второй рукой вытащил из-под мышки огромный револьвер с шестидюймовым стволом.

Пока что все выглядело вроде как нормально и естественно. Водитель первой машины вышел и разложил руки, словно бы кланялся, извиняясь. Но те, что сзади, тоже вышли, идеально вместе, как по команде, и мерным шагом одновременно подошли к трем пассажирам «тойоты». Одновременно, словно бы им отдали приказ, они склонились к двери.

Ну и одновременно пережили шок.

Тот, что был возле Гусева, поглядел прямо в дуло «зига», на полную катушку заряженного разрывными боеприпасами. В его второй глаз целился.357 «Магнум» Вайхрауха. Тот, что был со стороны Дитриха, левым глазом глядел в дуло «тридцать восьмерки» с патронами «Plus P», а правым — в дуло ТТ с чешскими боеприпасами для пробоя пуленепробиваемых жилетов. Понятное дело, о роде амуниции эти типы не имели понятия, но, судя по позе, в которой они застыли, похоже, проверять не были намерены.

А тот, что глядел на Ирмину, только сглотнул слюну.

— Иэээеее… — мужчина, что стоял со стороны водителя, сделал глубокий вдох и еще мгновение помялся. — Я прошу прощения, а где тут… эта… нууу… ыыы… на Познань дорога?

— Вон там, — Гусев инстинктивно показал за спину, сам того не желая, целясь сидящей сзади Ирмине прямо в лоб своим «зиг зауэром», заряженным разрывными пулями, с пальцем на спусковом крючке.

— Ага. Так мы спасибочки говорим, — вся троица двинулась азад. И вновь одновременно, словно по команде.

«Зепп» выпустил воздух из легких.

— Господи! Что это было? — все еще в шоке, он глядел на две отъезжающие машины. — Попытка, мать его за ногу, нападения? Ведь мясорубка была бы, как в Голливуде.

— Ну… ну, факт.

Оба осторожно спустили курки. «Зиг» достаточно было рассоединить и поставить на предохранитель, а вот в ТТ нужно было извлечь обойму и перезарядить, чтобы выбросить патрон из камеры.

— Откуда у вас оружие? — спросила Ирмина. — Незаконное?

— Легальное.

— Мы коллекционеры, — прибавил Дитрих, ища на полу автомобиля отброшенный патрон. — Члены спортивного клуба и еще нескольких клубов. Так что у нас по несколько штук…

Тут он резко замолчал. Совершенно одновременно они поглядела друг на друга, после чего резко развернулись на своих местах.

— Погоди… А откуда оружие у ТЕБЯ?

Ирмина спрятала свой венгерский РА-63. Маленький, удобный, под патрон 9х18 Макарова, с семью патронами в обойме. Оружие, спроектированное таким образом, чтобы ничего не выступало, чтобы его можно было легко вытащить из кобуры. Ну и… из женской сумочки.

— Я тоже состою в спортивном клубе и…

— Ладно, — перебил ее Гусев, — в таком случае, покажи разрешение на перевоз волыны через границу.

— Так что не надо нам заливать, — прибавил Дитрих. — Всякий, кто владеет огнестрельным оружием легально, должен знать все законы назубок. Во-первых, ты не пересекла бы границу без бумажки, разве что ты урожденная идиотка, но на такую ты никак не похожа. Если же ты приехала со стволом на соревнование, пускай даже по практической стрельбе, то никак с таким короткостволом. Так что не надо нам заливать, — повторил он.

— Она на венгерскую разведку работает. Я так сразу и подумал

— Ни на какую разведку я не работаю.

— Ух ты, как сразу улучшился польский язык! — обрадовался Иван. — Или предъяви бумагу, или все объясни, или я позвоню в полицию.

— Успокойся, «Зепп», — пожала девушка плечами. И правда, язык и произношение мгновенно сделались лучше. — Вот так сразу и разведка. И что по-твоему Венгрия могла бы сделать Польше, а Польша — Венгрии. Мы ведь союзники.

— Так может мафия? Покажи хотя бы разрешение на ношение оружия.

Ирмина открыла сумочку и бросила им документ, разрешающий перевоз. Оба склонились над ним, включив лампочку в салоне.

— Блин. Тут печать МВД, а не какого-то консульства…

— Да не агентка я.

— А полицейский ствол?

— А почему это у двух польских ученых в карманах «случайно» по две американские пушки? — ответила Ирмина вопросом на вопрос.

— У меня — немецкие, — вырвалось у Гусева.

— Погоди, — удержал его Дитрих. — В нашем случае, это и вправду случайность, стрелковый спорт — это наша страсть. Только я как-то не очень представляю ученого из дружественной страны, который приезжает на конференцию с пистолетом и документом, подписанным МВД.

— Я не ученый, — ответила венгерка.

— Господи… Тогда, кто ты такая? Что это были за три мужика, марширующих «в ногу», как Красная Армия на параде?

Ирмина тяжело вздохнула, растерла себе щеки.

— Я не знаю, что это были за типы, — шепнула она. — Но если вы считаете, что только лишь мы интересуемся аппаратами Борковского, тогда вы дураки!

— Так ведь мы же, курва, не интересуемся! — Гусев уже начал терять контроль над собой. — Это же ты нас вынудила.

— Значит, тааак? А ты слышал о проекте «Призрак»? О смерти профессора Островского в автомобильной аварии под Щецином? О семерых таких типах, которые в психиатрической лечебнице в Гдыне ежедневно, уже много лет, пытаются забраться на невидимую стену, и никто не в состоянии их вылечить? Слыхал о таком? Или, возможно, слышал о том, как на самомделе заканчивается проект «Кал», но тут сомневаюсь, потому что об этом знаю только я, — еще раз девушка показала друзьям следы от уколов на изгибах рук.

— Ну… про проект «Калевала» кое-чего нам известно… — выпалил Дитрих и попал в десятку. Ирмина не думала, что им известен источник.

Девушка закурила, жадно затянулась.

— Ну ладно. Было так. «Кал» вы продали русским за копейки или вообще отдали даром, потому что то был тупик. Узнать кое-чего еще было можно, но вот пойти дальше было никак нельзя. Копии документов остались в Польше, и в каком-то смысле дело продолжал Островский, имея гораздо лучшее решение. Но это уже не те времена, не то оборудование. И даже, подозреваю, вы специально спихнули технологию «Кал», чтобы обмануть всех остальных. Чтобы затолкать их в тупик. Потому что Островский планировал уже кое-что получше. Ну и случилось то, что случилось… Островского застрелили на трассе под Щецином, имитируя аварию. А те, что выжили, уже много лет, день в день, двадцать четыре часа в сутки, карабкаются в психиатрической больнице на невидимую стену.

— На Стену Мечтаний? — перебил Ирмину Гусев.

Та только пожала плечами.

— Погоди. Если эти типы, что нас осадили, были из какого-нибудь Управления, то почему они не забрали себе аппаратов Борковского — вот просто так? Зашли бы в институт с полицией, запаковали все и погрузили на машины? Почему не взяли?

— Потому что боялись! — Ирмина схватилась руками за передние кресла. — Потому что панически боялись! — повторила она.

— Господи, да чего? Нескольких стволов в наших руках?

— Нет.

— Да перестань уже быть такой таинственной, — отозвался Дитрих.

— А ты как думаешь, зачем застрелили Островского? Почему повесился Борковский?

— Потому что убил Ярека.

— Да нет же, — холодно усмехнулась венгерка. — Объясняю. Аппаратура Островского может дать охренительную власть, только с этим связаны чудовищные побочные явления. Мир, может быть… целым множеством миров. И, вероятно, можно перейти из одного в другой. Возможно, и не всем собой, но каким-то образом проникновение возможно. И вот теперь принципиальный вопрос: как найти этот переход? В пятидесятых годах майору Длужевскому что-то удалось, в рамках «Кал». Немного, но кое-что. В проекте «Призрак» Островский пошел дальше. Существенно дальше. Его застрелили, потому что перепугались. Борковский наскочил на все это случайно, каким-то образом добрался до документов «Кал» и пошел совершенно другим путем, имея ввиду нечто совершенно другое. А потом он повесился. Но имеется кто-то еще; кто-то другой еще работает над этим.

— Здесь? В Польше?

— Не знаю, — замялась Ирмина. — В определенном смысле. Ааа… — снова не могла решиться девушка. — Как вы думаете, возможно ли такое, чтобы ученые, работающие на Безопасность, в пятидесятые годы разработали столь сложный химический препарат который позволяет различным людям видеть один и тот же сон? Может им кто-то помогал?

— Кто? — Дитрих только махнул рукой.

Неожиданно до Гусева дошло.

— Пани президент Азия Мацейчак? — фыркнул он. — Так ведь она мне только снилась.

— Может так, — Ирмина затянулась в последний раз и выбросила окурок. — А может, и нет…

Разнервничавшийся Гусев открыл дверь и вышел наружу. Он оперся на капот и закурил, глядя в теплую ночь, освещенную немногочисленными фонарями. Только сейчас он оттер платком пот со лба. Он глядел на этот чертов город, и снова в нем появилось невероятное чувство, что здесь скрыт некий скрытый план. Какое-то послание. Что вот уже пару сотен лет, с каменного века, те, что здесь проживали, которые все это строили, желали ему что-то сказать. Что они что-то нашептывали ему на ухо, а он никак не мог это понять.

Ирмина выставила голову в окно.

— Гусев, я являюсь… была сотрудницей. Мой отец работал над венгерской версией проекта «Кал». Высшее образование я получила в Польше, и потом приезжала каждый отпуск. Благодаря уколам, мне удавалось найти различных людей, работавших здесь. Потому-то я столько знаю. Гусев, слушай… Теперь мой отец в психиатрической лечебнице в Будапеште пытается забраться на стену, которой нет. Уже несколько лет. Я обязана знать. Обязана!

Тот затянулся, а потом резко отбросил едва начатую сигарету. Улыбнулся. Старые мастера вокруг чего-то нашептывали, а он все так же не мог понять.

— Ну да, — как и госпожа Азия Мацейчак, он отвечал девушке на не заданный ею вопрос. — Я достаточно сумасшедший. Я в достаточной степени псих… Мы продолжаем…

— Кретин! — завопил изнутри машины Дитрих.

Ирка уверенно вела его узкими улочками среди деревянных домов. Похоже, что кто-то в будущем воспроизвел средневековый Вроцлав.

— Так что там с теми, что за нами следили? — оглянулся он назад.

— Взяли и ушли. Как будто бы чего-то перепугались, — девушка потянула Гусева за рукав. — Вот она, лечебница.

Он с трудом ориентировался в деревянной застройке, да и то, только лишь потому, что изучил все альбомы с гравюрами, изображавшими старый Вроцлав. Вот только ему казалось, что он узнает больницу на Понятовского — каменную, а никак не средневековую.

— И что, можно забрать из лечебницы кого захочешь?

— Естественно, — пожала плечами Ирка. — Они будут только рады. На одного меньше кормить.

Они прошли через ворота, ведущие в приличных размеров сад, который тонул в темноте. Во мраке трудно было понять, такая или нет больница, которую Гусев помнил из реального мира.

Он не знал, что обо всем этом думать. Эта изумительная реальность сна! Здание высотой в четыре с половиной километра, в холле которого размещался центр средневекового Вроцлава. И, наконец, Ирка… Помытая в реке, причесанная с накожной болезнью. Гусев никак не мог признаться сам себе, что девушка все сильнее и сильнее его привлекает. Ведь о сне, похоже, ничем нельзя заразиться? Он потер руками лицо. Господи! Он чувствовал касание, как и в реальном мире, чувствовал окружавшую прохладу, видел облачко пара, исходящее из его рта при каждом выдохе. Правила сна. Он не мог их понять.

— Есть, — Ирка тащила за руку какого-то психа.

Мужчина в расцвете сил, что-то бормочущий и пускающий слюну. На каждом шагу он спотыкался, таращил глаза и строил рожи.

— Ладно, псих у нас уже имеется, — буркнул Гусев. — Проблема в том, что не знаем, куда идти.

— Уууууэээеее… агхххх… ыыыууууу… — промямлил сумасшедший.

— Ага, — кивнул головой Гусев. — Именно так я и думал.

Ирка широко усмехнулась. Потом опустила голову и подошла поближе.

— Я люблю вас, пан полковник Гусев, — почти шептала она. — Люблю за то, что вы для меня сделали.

Тот сглотнул слюну. Господи, как же она ему нравилась! Несмотря на кожную болезнь. Гусев осторожно коснулся руки девушки. Насколько он помнил, эта болячка называлась витилиго. Мелкие, крутые полосы на коже, нерегулярные пятна. А все вместе это выглядело словно профессиональная карта.

Девушка вздрогнула, чувствуя пальцы мужчины. Тот же нежно перемещал их кончики по ее предплечью.

Неожиданно вздрогнула.

— Я боюсь, — шепнула Ирка.

Гусев отвел руку.

— Нет, нет, — мотнула девушка головой. — Трогай меня.

Гусев повторил то же самое движение.

Ирка испуганно вздрогнула, когда он добрался до того самого места, что и в прошлый раз. Изгиб локтя.

— Я начинаю бояться, когда ты передвигаешь палец вот… вот сюда, — показала она пальцем на синюю, прямую линию.

— Я ничего тебе не сделаю.

— А я хочу, чтобы чего-нибудь сделал, — озорно усмехнулась Ирка. — Тут дело совершенно в другом.

Гусев еще раз коснулся изгиба ее локтя. Девушка инстинктивно вздрогнула.

Возможно ли такое, что перед ним и вправду была карта? Карта страха. Если это вот пятно — больница на Понятовского, то линия, пробуждающая у Ирки страх, была улицей Сенкевича. А вот эта линия — улица Пруса. Куда теперь следует ему идти? В те места, которые девушка опасалась на своей карте страха, или вовсе наоборот?

Гусев почувствовал, что на голову и шею падают крупные капли.

— Это что такое? — инстинктивно дернулся он. — Дождь в холле здания?

Ирка рассмеялась.

— Что-то стекает по водопроводным и канализационным трубам. А как ты думаешь, откуда у нас здесь вода? — поглядела она вверх, прикрывая глаза ладонью.

Гусев поднял воротник. Шапки у него не было.

— Ладно, — показал он на ее руке то, что ему казалось символом улицы Пруса. — Идем туда.

— Уууууээеее… ааааггхххх, — сообщил сумасшедший.

— Ну да, — Гусев похлопал его по плечу. — Как обычно, ты прав.

— Я на своей машине, — сообщил Дитрих. — Мне и вправду нужно наконец-то выспаться.

Ирмина тоже широко зевнула.

— Я могу предложить тебе ночлег у себя, — единственный во всей компании Гусев чувствовал себя выспавшимся и отдохнувшим. — Зачем тебе шататься по гостиницам, раз там тебя подстерегают «марширующие в ногу» господа?

Он оперся на открытой двери «тойоты» и закурил.

— Жена с детьми выехала, так что…

— С удовольствием. Ты даже не знаешь, каким сильным.

По их головам и шеям простучали первые капли дождя.

— Черт, садимся.

Гусев поднял воротник. Шапки у него не было.

А дождь разошелся, отдельные капли превратились в ливень.

Когда Гусев отъезжал, дворники едва справлялись с потоками воды. Ехали они медленно, практически ничего не видя. Ливневые уличные колодцы не справлялись — повсюду стояли лужи. К частью, в это время не было прохожих, так что они никого не обрызгали. С закрытыми окнами вентиляторы ничего поделать не могли с резкой разницей температур, так что окна сразу же покрылись испариной. Ирмина трудолюбиво стирала ее найденной в бардачке замшей.

Хотя им и удалось припарковаться довольно близко от подворотни, когда добегали до двери, и Гусев, и Ирмина были полностью мокрыми. Даже зеркало в лифте покрылось капельками сырости! Ирмина мотала головой, посылая дождевые капли в все стороны.

— Душ принять можно? — указала она на дверь ванны, когда они уже зашли в квартиру.

— Конечно, — Гусев только захватил полотенце, чтобы обсушить собственную голову.

Не желая смущать гостью, он прошел в гостиную и включил телевизор. Вытирая голову, слушал про гигантское наводнение в Чехии. Это как раз его удивило — ведь чего-то такого они должны были ожидать ранее, но вот про что-либо подобное он никак не мог вспомнить. Гусев пжал плечами, в последнее время телевизор он включал не часто.

Ирмина вышла из ванной после скоростного мытья. Она окуталась тонюсеньким полотенцем, которое не слишком-то ее и прикрывало, к тому же оно молниеносно промокало в самых существенных местах. При этом она озорно усмехалась. Подняла пластмассовую лейку.

— Даю руку на отсечение, что цветы, как просила жена, ты не поливал.

— Не поливал, — честно признался Гусев.

Девушка открыла балконную дверь и вышла в своем полотенечке наружу.

— Так ведь дождь идет. Они сами польются.

— Э, нет, — наклонила она лейку над горшками. — Эту работу следует делать честно.

В это время, надеялся Гусев, не будет слишком много соседей, которые смогли бы увидеть ее на балконе, чтобы потом распространять сплетни. Он понимал, что сейчас самым глупым было бы тянуть девицу за руку и силой пытаться прятать ее внутри квартиры. И он решил отомстить более коварно: закрыл дверь на балкон и приблизил лицо к стеклу с миной: «Ну, и что теперь?». Первые несколько мгновений та боялась, прикрыла руками живот и грудь от глаз потенциальных подглядывающих и прикусила губы. Но это было всего лишь секундным рефлексом. Чертовски умная баба стащила с себя полотенце и повязала себе на голову. А потом, голяком, подошла к ограде и крикнула:

— Панове соседи! Я коллега «Полковника» Гусева, а он закрыл двери на балкон!

На сей раз Гусева охватила паника. Он открыл дверь, схватил девицу в поясе и практически внес в квартиру.

Ирмина хихикала.

— Ну ладно, ладно. Я хочу, чтобы ты мне что-нибудь сделал, — смеялась она. — Ты разденешься или возьмешь меня в носках, как «свою»?

Этим она заставила и его засмеяться.

То, что произошло потом, сложно назвать сексуальным актом. В каком-то смысле, то не было даже половым актом. Ближе к правде было бы утверждение, что Ирмина изнасиловала Гусева, но и это было бы не то. Это было декларацией любви, дружбы и сочувствия. Пара сукиных детей, безумцев, психов и ебанутых на всю голову типов неожиданно встретилась и снюхалась в том бешеном клубке, что называется людской цивилизацией на планете Земля. Пара совершеннейших сумасшедших. Два отщепенца и отверженных. Два нуля, учтенных в книге приходов и расходов современного общества. И, похоже, что эти два нуля, эти две позиции, давным-давно вычеркнутые из перечня активов, именно сейчас начали заниматься любовью.

Гусев обожал эту трахнутую венгерку. Похоже, это была первая настоящая женщина в его жизни, что бы это ни значило. Это был первый человек, которого он любил взаправду. Это была первая сумасшедшая, которая его соблазнила. Самая первая, в отличие от всех тех дурацки сложенных теток, которых он имел раньше. Эту он не имел. С этой женщиной он дружил. Она была точно такая же, как он сам. И такое с ним случилось впервые в жизни.

Они пили крепкий чай, наполовину сидя, наполовину лежа на диване перед телевизором.

— Слушай, так кем были те мужики, что хотели на нас напасть? — неожиданно спросил Гусев. Инцидент на шоссе все еще беспокоил его.

Ирмина широко зевнула и потянулась. Гусев все время забывал о том, что сам-то он превосходно выспался, а ей с Иваном пришлось следить за аппаратурой.

— Слушай, — передразнила она его, — я не знаю, кем они были. Понятия не имею.

— Если из какой-то конторы, то почему не забрали аппаратов и…

— Все это не так просто, — перебила его девушка.

— Ну как это: не просто? — даже схватился он с места. — Зайти под прикрытием полиции и…

Ирмина рассмеялась.

— Во-первых, я и вправду не знаю. Во-вторых, это все не так просто, потому что оба мира ВОЗМОЖНО связаны один с другим.

— Какие оба мира?

Ирмина легко поднялась и подошла к окну. Медленно отодвинула штору и погасила свет. Дождь бил в стекла с той же силой, как и перед тем.

— А вот скажи, там, во сне… Не упала ли тебе на голову пара капель вды?

Гусев только махнул рукой.

— Там на меня упала действительно пара капель, а тут сразу…

Он не закончил, потому что Ирмина включила телевизор. Она искала какую-нибудь станцию, круглосуточно передающую новости, наконец, нашла. Наводнение в Чехии, наводнения в Германии и Австрии. Венгрия под угрозой. Чудовищное наводнение в Китае.

— Но ведь это началось раньше, — показал Гусев на мерцающую цветную картинку.

— И да, и нет, — состроила загадочную мину венгерка. — А может, эти миры проникают один в другой? Скажи, — склонилась она над мужчиной, глядя ему прямо в глаза. — Имеется ли там какая-то девушка, которая тебе нравится, имеющая со мной нечто общее?

Гусев тут же отвел взгляд.

Он правильно догадался, что улица Пруса здесь — это река. Из реального мира он помнил, что там, на сквере, имелось существенное понижение, след водного пути, который впоследствии закопали. В таком случае, улица Сенкевича тоже должна быть рекой. Так было в средние века, и даже позднее, прежде чем начали засыпать речные русла. Теперь же вновь воспроизвели исторические каналы. Пани Азия Мацейчук выбрала себе очень даже неплохого агента — он, по крайней мере, ориентировался в топографии территории, которой никто из проживавших наверху никогда не видел.

— Ирка, — глядел он на деревянные домики со ступенями, ведущими прямо к зеркалу воды. — Где находится фальшивое кладбище?

— Так ведь ты уже спрашивал, — взяла она Гусева за руку. Второй девушка удерживала что-то бормотавшего сумасшедшего, чтобы тот не потерялся. — Не знаю.

Гусев приостановился ненадолго, желая воспользоваться ее «картой страха». Начал двигать пальцем по сложным линиям, которые болезнь проявила на руке девушки.

— Боишься?

— Немножко.

— А сейчас?

Ответить Ирка не успела — к ним кто-то подошел.

— Я не ослышался, — услышали они насмешливый голос за спиной. — Фальшивое кладбище?

Гусев резко повернулся. Рядом стоял мужчина в длинном, темном плаще. Сзади, под стеной ближайшего домика стояли еще трое.

— А вы знаете, где это?

Тот лишь усмехнулся.

— Я человек, который намеревается вас туда не допустить, — щелкнул он пальцами. Трое мужчин одновременно отклеилось от стены. Они перехватили Ирку и истекающего слюной сумасшедшего, оттянули их в сторону. — Я не допущу вас туда, ммм… как бы это сказать? Даже прибегая к грубым методам.

Гусев рассмеялся. Красный свет пульсировал в уголке левого глаза.

— Ой-ой-ой, — с издевкой произнес он, делая «перепуганную» мину. — Вы будете грубо действовать? Божечки, как же я боюсь!

— А может через мгновение вам будет и не до смеха?

— Что, на самом деле? — Гусев развлекался на всю катушку. — Как я понимаю, вы будете грубым, не говоря уже о ваших коллегах, — указал он на трех бандитов под стеной и вздохнул. — Вот только у вас одна маленькая такая проблема. Все это, — указал он на деревянные домишки вокруг, — мне только снится.

Вот только мужчина в плаще не дал себя сбить с толку.

— Все это вам лишь снится, — сочувственно улыбнулся он. — Тогда у нас и вправду проблема. Тип, которому мы всего лишь снимся. И что тут поделать, как говаривал генерал Желиговский[18]. Убить его? Так ведь это только сон. Если мы убьем вас здесь, то там, в реальном мире, вы всего лишь проснетесь. И что нам с той смерти во сне? Вы ведь уже не раз переживали ее без малейшего ущерба.

Гусев разложил руки в жесте «Ну, это уже, и правда, не моя вина».

— В таком случае, раз разговоры о моей смерти беспредметны, то, может, вы покажете мне фальшивое кладбище?

— Тааа… Тип, которого нельзя здесь убить, потому что тогда он попросту проснется. Тип со странным светом в левом глазу. Неприкасаемый, — он обтянул полы плаща. — И действительно, вы идеальный агент. Идеальный, — повторил он. — Вам ничего нельзя сделать, потому что вам все только снится.

— Действительно, патовая ситуация, — согласился Гусев.

— Но не до конца, — мужчина хлопнул в ладоши. — Раз вас нельзя убить, потому что это ничего не даст, то, может… Возможно, мне удастся разодрать вам мозги?

Из окружающих домов начали выходить люди: мужчины, женщины, дети. Они начали их окружать, в полнейшей тишине подходя все ближе. Совершенно не было похоже на то, что у них имеются какие-то агрессивные намерения. Они просто подходили все ближе и ближе, пока не образовали толпу с Гусевым в средине. Становилось все теснее.

— Возможно, это и вправду наилучшее решение? — сказал мужчина в плаще. — Поглядим, как подействуют на ваш организм принятые одновременно возбуждающие препараты и снотворное, сколько мозговых клеток смогу я у вас быстро разрушить.

Толпа начала напирать. Гусев не мог уйти; говоря по правде, он даже не мог пошевелить рукой или ногой. И внезапно люди начали ходить — вместе, как единая, организованная масса. Нога в ногу. Два шага влево, два шага вправо, потом вперед и назад. Гусев двигался вместе с ними, поскольку толкучка была такой, что ничего другого он просто не мог делать.

В реальном мире Иван «Зепп» Дитрих склонился над монитором.

— Просыпается, — показал он соответствующий график. — У него дрожат мышцы.

— Присаживается на корточки, — Ирмина потерла раздраженные глаза. — Будим?

— Нет.

— Тогда введи ему какое-нибудь снотворное. Он же говорил, что если он станет просыпаться сам по себе, его следует усыпить, потому что во сне проходит слишком мало времени, чтобы что-то понять.

— Оу кей.

Дитрих поднял шприц, протер кожу Гусева ваткой со спиртом и вонзил иглу. Осторожно нажимал на поршень.

Гусев почувствовал сотрясение. Окружающий мир, столь чертовски реальный, неожиданно показался еще более действительным. Толпа напирала все сильнее. Два шага в сторону, два вперед и назад. И еще раз. Он не мог присесть, потому что просто не было места.

— Снова у него дрожат мышцы, — Дитрих закурил. — Как будто бы собирался просыпаться.

— А что ты ему ввел? — Ирмина глянула на ампулу от снотворного. — А введи-ка ему чего покрепче, иначе будем трахаться месяца два…

— Так что, колоть один за другим?

— Он садится на корточки?

— Нет. Тогда коли. Там ничего плохого не происходит, — зевнула она. — В противном случае, он бы опускался на корточки.

Гусев почувствовал очередной взрыв в голове. Толпа, с ним самим, плененным в такой толкучке, что невозможно было вздохнуть, продолжала ритуал странного танца. Два шага вперед, назад, влево и вправо. Он не мог шевельнуть рукой, не мог…

Неожиданно в правом глазу появился образ пани президент Азии Мацейчук.

— Они на наилучшем пути вывести тебя, полковник, из игры, — услышал он где-то внутри головы голос. — Мне пришлось прервать заседание правительства. Это не есть хорошо, — буркнула она. — Но я попытаюсь тебе помочь, хотя у нас чертовски мало времени.

В реальном мире Дитрих недоверчиво тер глаза, глядя на повторяющиеся графики.

— Но ведь такое невозможно, — Ирмина тоже склонилась. — Он продолжает просыпаться?

С неожиданной паникой Иван поглядел на пустые бутылочки лекарства, которое он ввел коллеге.

— Господи! В таком случае, это было не то… Я неправильно интерпретировал графики.

— И что теперь? Введем какое-нибудь противоядие?

— Какое? — еще раз он глянул на пустые ампулы. — Последствия могут быть…

Его прервал треск открываемой двери. И Дитрих, и Ирмина вскочили на ноги, но это был всего лишь пан Вызго, зеленый от бессонницы, не способный сфокусировать взгляд.

— Не теперь! — крикнул Дитрих. — Никаких снов про ручной пулемет в супермаркете!

— Я тут видел такую девушку, — Вызго говорил медленно, не слишком понятно, словно лунатик. — Я видел красивую такую девоньку, в цветастом платье.

— Отвали! — Дитрих схватил больного за плечо, желая вытолкать за дверь.

— Она говорила, что ее зовут Азией.

— Погоди! — Ирмина подскочила поближе. — Кого ты видел?

— Милая такая девушка. Сказала, что он — он рукой указал на лежащего на диванчике Гусева, — окружен толпой людей. То какой-то танец. Сказала, чтобы его не будить, иначе будут огромные потери. — Вызго коснулся собственной головы. — Но если вы его не разбудите — те его задушат.

— Блииин! — Ирмина прикусила губу. — Будить нельзя, но если разбудим, те его задушат?

Вызго бессознательно глядел на венгерку.

— Хорошо, — начала она мыслить логически. — Тогда вызывай скорую, везем его в реанимацию в ближайшую больницу. Не разбудим, но пускай там его спасают!

Дитрих присел на краешек письменного стола, вытащил из кармана пачку сигарет.

— Хитро, — глянул он на Ирмину и закурил.

— Давай скорую! Быстро!!!

Иван усмехнулся.

— Так вы говорите, что его окружает толпа народу? Что его сейчас задушат?

Вызго кивнул. Дитрих глубоко затянулся и… расхохотался.

— В скорую! — кричала Ирмина. — Вызывай скорую!

— А зачем? — Дитрих соскочил со стола. — Вызго, ложитесь-ка на диванчике рядом с ним. Я подключу вас к аппаратуре.

И он снова расхохотался.

Гусев чувствовал, что задыхается. Толпа, постоянно двигаясь, напирала все сильнее. Толкучка была такая, что он не мог воспользоваться хитроумными штучками, которые вшили ему в рукава президентские ребята по спецэффектам. Ему не хватало воздуха. Гусев знал, что долго не выдержит. Он даже не мог что-либо крикнуть.

Зато кое-кто другой — мог.

— Зашибись!!! — голос казался знакомым. — Вот это класс!!!

Вызго стоял, расставив ноги, с пулеметом в руках. Он нажал на спусковой крючок, целясь прямо в плотную людскую толпу. Точно так, как во снах, которые последние годы приходили к нему ночь в ночь.

— Ну, улет!!! — пальба выстрелов глушила его слова.

Вокруг умирали люди. И один только Гусев, знающий, чего можно ожидать от этого пациента, выполнил уставное «Ложись!», прячась за ближайшим телом, сразу же, как только напор толпы уменьшился. Та-да-да-да-да-та-да-да-да-да… Грохот выстреливаемых патронов отражался от стен, оглушал, дергал внутренности. Могло показаться, что он дергал всем вокруг, возвращаясь в виде эхо даже от потолка мегаздания.

Но неожиданно грохот прекратился.

— Ну, кайф… Какой пиздец! — Вызго вытащил из рюкзака второй цинк и начал менять ленту. — Никогда еще в жизни я не чувствовал себя так реально!

Гусев предусмотрительно начал отползать из зоны обстрела.

— И вот видите, пан доктор, — Вызго приближался к нему, пытаясь как-то перейти лежащие тела и не наступить ни на одно из них. — Такие вот штуки мне снятся каждую ночь. Никогда так реально, как здесь, но вы сами видите…

Гусев подошел к мужчине. Только теперь он распознал его оружие — это был MG-42, который на фронтах Второй мировой прозывали «Косторезом».

— Вот, пан доктор, вы же сами видите, — твердил тот. — А потом я страдаю наяву, а вы не хотите мне ничего прописать, чтобы я этого не делал.

— Сразу же и пропишу, — Гусев проглотил слюну. — Как только проснусь.

Вновь нельзя было говорить — Вызго стрелял в лежащие тела, полностью всех оглушив. Потом он послал очередь вдоль улицы, но это ему быстро надоело, так как он не видел живых целей; тогда он вытащил из кармана зажигательную гранату и забросил ее в окно деревянного дома.

Гусев прикрыл глаза, чтобы их не ослепила вспышка огня.

— Ага, — Вызго кое-что себе припомнил. — Те двое там… — он замялся, потому что инстинктивно показал большим пальцем наверх. — Эти двое там, наяву, сказали передать, что теперь вы быстро, скорее всего, не проснетесь. Так что теперь времени будет больше, — он забросил гранату в окошео следующего дома, послал парочку очередей в выбитую пинком дверь. — Но вы можете не беспокоиться, я тут буду поблизости крутиться… — Вызго вырвал зубами чеку очередной гранаты и выплюнул на землю. — Ну, кайф! Вот это здорово… Сами видите, пан доктор, меня лечить надо!

Гусев подошел к съежившейся под стенкой Ирке, прижавшейся в безумии испуга к их личному сумасшедшему. Похоже, что удерживающие их трое мужиков спешно смылись, видя, что еженощно снится пану Вызго.

Он присел рядом с ней.

— Похоже, что на этот раз у нас есть больше времени. Там, наяву, мне чего-то вкололи.

Дрожа от страха, Ирка забросила ему руки на шею. Какое-то время она еще кусала губы, но потом озорно улыбнулась.

— Убууу лубууу уууууу, — сказал сумасшедший.

Гусев коротко глянул на него.

— Ну почему это я обязан соглашаться с тобой по любому вопросу? — буркнул он.



Полиция остановила их автомобиль точно на средине Университетского моста.

— Прошу остановиться здесь, — сообщил им рослый мужчина в маскировочном полицейском мундире, с висящим спереди германским автоматом. — Дальше вы ехать не можете.

— А что случилось? — Гусев высунул голову из окна.

Вокруг стояли патрульные полицейские машины, с включенными маячками на крышах, но сирены не были задействованы. Чуть дальше припарковали полицейские автобусы и штурмовой автомобиль — огромное, бронированное чудище со стальным лемехом спереди, выглядящее словно локомотив с Дикого Запада, скрещенный с танком.

— Мне весьма жаль. Дальше вы ехать не можете, — мужчина с МР-5 явно не собирался вдаваться в объяснения. — Лучше всего будет свернуть на остров между мостами, выехать на Поморскую и назад.

— А как доехать на Кжики?

— Это по большой дуге. В центр вас не впустят.

— Но что случилось?

— Предлагаю ехать на площадь Первого Мая, потом вдоль городского рва и на Грабишиньскую.

— Но…

Мужчина с автоматом уже побежал останавливать автомобили одной из вроцлавских телевизионных станций, которые пытались прорваться через кордон обычных полицейских.

— Что делаем?

— Езжай на остров, — буркнул Дитрих. — Господи! Штурмовая машина в центре города, посреди ночи?

— Остановись. Поглядим, что творится, — вмешалась сидящая сзади Ирмина.

— Ага, узнаешь ты чего-нибудь, — но Гусев послушно припарковался на маленьком, буквально микроскопическом островке, расположенном между громадными мостами.

— Проедем на трамвае, — Ирмина показала освещенный трамвай за водной электростанцией, величественно движущийся по рельсам. Ведь всего городского транспорта они не остановят.

— Ну! — Дитрих выскочил из машины. — Побежали на остановку проверить, когда будет следующий. А ты подожди и включи радио, может уже будут чего-нибудь говорить.

Гусев и не собирался включать радио. Он отстегнул ремни безопасности и вышел в душную, летнюю ночь. Он уселся прямо на мостовой, опираясь на колесо собственного автомобиля, и закурил. Гусев не глядел на ярко освещенные дома, расставленные вокруг нескольких речных каналов. Слева маячил еще один остров, покрытый деревьями и темный, если не считать скрытых среди растительности фонарей. Рядом была стоянка таксистов. Гусев слышал приглушенные отзвуки их радиостанций, сообщения о заказах, о том, какая машина покидает какую зону и куда направляется, о том, что сам центр наглухо закрыт полицией, прощания тех, кто закончил смену…

Ну и парит! Гусев вытащил из бардачка планшет и подключил его к телефону. Через сеть соединился с каким-то японским спутником, чтобы проверить, будет ли гроза, но над Вроцлавом туч не было. Летящий по орбите аппарат, где-то там, высоко над ним, ежесекундно передавал снимки планеты в Токио. Оттуда их рассылали на метеорологические серверы по всему миру, откуда качали свои данные польские университеты. Господи… Еще полтора десятка лет назад о подобной ситуации можно было предполагать разве что в научно-фантастическом романе. Гусев улыбнулся сам себе. Несколько месяцев назад, ранней весной, он поехал с коллегами в лес, на шашлыки. Разожгли костер, но спутники через планшет передали, что на эту территорию идет грозовая туча. Тогда они уселись в микроавтобус одного из коллег и заказали пиццу по телефону. В лес! И ее туда привезли, правда, потребовав дополнительную плату. А еще где-то лет двадцать тому, когда он ехал на своем тогдашнем «малыше» и на перекрестке его случайно окружили четыре западных машины, у него был отлет. В течение какого-то мгновения он мог представлять, что находится на Западе, в цивилизации будущего, словно из тех книжек, которые сам писал…

Гусев глубоко затянулся, потом глянул на вытащенную из кармана фотографию маленькой, печальной девочки, сидящей на крыше какого-то дома и глядящей в затуманенное пространство. Черный пес кружил где-то рядом. Он был в опасной близости, ворчал и крался. Все ближе, шаг за шагом… Гусев нащупал свою «тридцать восьмерку», торчавшую в кобуре на заднице.

— Ну, смехота! — Дитрих с Ирминой бежали со стороны остановки. — Не поверишь! Приехал трамвай, слушай, совершенно пустой. Вагоновожатый сидит с противогазом на роже и кричит, что никому садиться нельзя. Спрашиваем, что произошло, а он: что какой-то псих ехал без билета, зашли к контролеры и к нему. Ну а тот тип вытащил газовый пистолет и начал палить во все стороны. А во второй руке огнемет…

— Ну! — вторила Ивану Ирмина. — Совершенно пустой трамвай. Никого. Ужасная вонь, и только вагоновожатый в противогазе, и он орет, чтобы никто не садился. Вот же номер!

— Ему самому нужно выработать норму и держаться маршрута. Так что вытащил из-под сиденья аварийный пакет, маску на морду, а вот пассажиров везти уже не может. Вонь такая, что мухи в полете дохли…

И Дитрих, и венгерка хихикали. Гусев отбросил сигарету. Черный пес остановился и начал вынюхивать. Потом — колеблясь и ненадолго — поджал хвост. Он терпеливо ожидал своего часа.

— Пошли в забегаловку, — Гусев легко встал и закрыл автомобиль. — Мне нужно чего-нибудь съесть.

К счастью, ресторан, занимающий большую часть острова и пришвартованное к нему судно, работала двадцать четыре часа в сутки. Наши герои уселись под деревьями, среди раскидистых кустов. Заказали свиную шею с гриля, прижаренную только с одной стороны; чеснок с решетки; тоненькие колбаски, запеченные в разрезанном вдоль луке-порее; оболочки небольших луковок с тремя видами сыра внутри; пикантные грибы на листьях хрена и салат из пекинской капусты, вымоченной в винном уксусе, с добавлением икры, каперсов и анчоусов, политой заваренным желтком[19]. Ирмина из винной карты выбрала замечательно охлажденное «мерло» урожая 2000 года.

— Прошу прощения, — Дитрих задержал официанта. — Вы, случаем, не знаете, что там случилось? — показал он на штурмовую бронированную машину, припаркованную у выезда на мост.

— Знаете, по радио уже говорили. Три солдата-дезертира то ли перепили, то ли наркотики, короче, начали пулять из калашей по людям в ресторане. Похоже, там десятки жертв. Завтра передадут на всю страну по телевизору. И в CNN наверняка увидите. Советую купить завтрашнюю газету.

Черный пес сделал шаг вперед. Он глядел на Гусева, щуря глаза.

— О, господи! — поглядел Гусев на венгерку. — Вы направили в мой сон Вызго, а он…

— А что он? — перебил его Дитрих, чуть не подавившийся салатом. — Ведь это всего лишь сон.

— Сон?

Ирмина прикусила губу. Она подняла рюмку с вином, но до губ не донесла.

— Это все побочные следствия методики Борковского, — шепнула девушка. — В проекте «Призрак» все было еще хуже. И… — тут она замялась. — Даже и не знаю, не было ли восстание в Венгрии побочным эффектом проекта «Кал».

— Да что за чушь, — Дитрих потянулся за луковкой с сыром. — Работая с Яреком, Борковский ничего не вызвал.

— Ага, а то, что в 1997 году залило половину Вроцлава, это мелочь? То, что Ополе было практически снесено с поверхности земли, тоже ничего не значит?

— Погоди, погоди. В полицейских записях имеется кое-что про сны Ярека. Никакой воды не припоминаю, хотя они брали меня консультантом. За день перед смертью он вел себя крайне странно — просидел полтора десятка часа в Интернет-кафе, собирая информацию относительно атомной бомбы. Должно ли это значить, что по нам запустят термоядерной таблеткой?

— Не смейся. Они, то есть пани президент Азия со штабом, сказали, что Ярек их не интересует. Что это еще одно дело, вызванное кем-то, кто мошенничает в проводимой ими игре. Но это их не интересует точно так же, как и тот мутант, или что там было, который за одну ночь во вроцлавском парке пробежал четыреста километров…

— Ты о ком говоришь?

— О парнях пани президент Азии Мацейчук.

— Господи Иисусе! — Дитрих чуть не подавился свининой. — Вы считаете, будто бы они действительно существуют?!

— Кто знает? — тихо буркнула Ирмина. Она налила себе вторую рюмку вина. — А вдруг это наше будущее?

— Господи, что за бредни! Это ведь только сон!

— А все это вокруг? — Гусев тоже налил себе вина, потом глянул на отражающиеся в реке маячки штурмовой машины. — Три солдата устроили резню в забегаловке…Так же, как Вызго. Какой-то псих распыляет в трамвае газ…

— Пошли в машину, там приемник есть, — сказала Ирмина.

— Погоди. У меня тут где-то «вокмен» с радио. — Гусев начал хлопать себя по карманам. — Но он только под наушники.

— У меня в телефоне имеется, — Дитрих вынул сотовый, дал громкость на всю катушку и начал выискивать какую-нибудь местную станцию с новостями. — Вот, слушайте…

«Представитель полиции не желает предоставлять подробных сведений вплоть до момента установления проверенных фактов. Число смертельных жертв стрельбы на Рынке, скорее всего, доходит до двух десятков, число раненых не известно. В ходе операции получили огнестрельные ранения два офицера из антитеррористической бригады. Один из них, в тяжелом состоянии, борется за жизнь в железнодорожном госпитале. К сожалению, эта ночь запишется черными буквами в истории Вроцлава. Как мы уже сообщали вам ранее, психически неуравновешенный мужчина выбросил в окно девятого этажа двух собственных детей и жену, после чего прыгнул за ними. Все они скончались на месте. Пока что, к сожалению, мы не можем связаться с нашим сотрудником в районе Брохова, но у нас имеется новая информация. К сожалению, это еще не конец черной серии. В редакции обрываются телефоны. По не проверенным пока что сообщениям, не идентифицированный мужчина захватил автобус маршрута 142 и, угрожая ножом…».

Дитрих выключил радио в своем телефоне. Улыбнулся.

— Это мы и пан Вызго вызвали все это? — взял он очередную луковку с сыром. — Просто ужасно душно, упало давление, и это повлияло на разных психов.

— Это побочные явления, — шепнула Ирмина, опуская голову.

— Правда? Сейчас я вам докажу, что это не так. Я тут покопался в литературе, потому что, когда ты рассказывал содержание своих снов, у меня словно бы открылся клапан в мозгую Нет никаких будущих миров. Это только сон.

— Правда? — спародировал его Гусев.

— Именно так, — Дитрих придвинул к себе тарелку со свиной шеей, поджаренной только с одной стороны. — Вам что-нибудь говорит фамилия Лесьмян?

Он усмехнулся еще более коварно. На крючок попалась Ирмина.

— Известный поэт[20].

— Хмм, — тут он вынул из кармана пачку листков, покрытых мелким почерком. — Так вот, представлялся он, как «пан Зникомек»[21], «который две сразу девушки любит», — шелестел он листками. — В стихотворении «Ночь» он оправдывается перед реальной девушкой в измене, совершенной с «той, другой», которой не существовало. Та девушка, которая жила на самом деле, знала про ту, которой не существовало. Это было соперничество кого-то живого с упырем. Впрочем, через творчество Лесьмяна все время проходит загадочная фигура «девушки, которой не было». Это она напоминает спящему, что ему только лишь снится. И самое главное: ее плач раздается из-за СТЕНЫ МЕЧТАНИЙ!!! Ха-ха-ха… — После этого Дитрих занялся грибочками. — И что? — спросил он с полным ртом. — Просто, ты смолоду начитался Лесьмяна, забыл об этом, но вот теперь из закоулков памяти выплывают стертые воспоминания. Девушка, которой не было, Стена Мечтаний и всякая тому подобная хрень.

— А кожная болезнь?

Дитрих застыл с наколотым на вилку грибом. Он наморщил лоб.

— Погоди, — пытался он вспомнить. — Сейчас. Лесьмян женился на одной врачице-накожнице, вот только хорошо ли он ее знал?

— Ну, видишь…

— Что я вижу?

— Она, пани президент Азия, проводит на нас опыты уже множество лет, — сообщила Ирмина. — Лесьмян тоже был агентом. Он хотел иметь дерматолога, чтобы узнать, что такое болезнь витилиго и Карта Страха.

Дитрих расхохотался.

— И что случилось с той «девушкой, которой не было»? — спросил Гусев.

— Она… — Иван проглотил очередной грибок. — Она после длительного «не существования»… перестала существовать еще раз, — пожал он плечами. — По-моему, это в стихотворении «Пан Блыщиньский»[22].

Ирмина замерла с куском свинины во рту. Гусев только вздохнул.

— Эээ… — не мог он собрать мысли. Пытался сконцентрироваться, только это ему не удавалось. Присутствие штурмовой машины и выстрелы, раздавшиеся в центре, собраться никак не помогали. — Я всегда говорил, что тебе следует стать писателем, — сменил он тему. — У тебя имеется способность к наблюдениям, ты можешь ассоциировать факты…

— Ты все повторяешь мне это, повторяешь и повторяешь. — Дитрих отпил глоток «мерло». — А я писать не умею.

— Умеешь. Тебе нужно лишь превозмочь себя.

Поднимался рассвет, но Дитрих никак не мог заснуть в квартире, освещенной первыми лучами солнца. Он следил за своим пушистым котом, который, как-то исключительно, ни поджег себе хвост свечкой, ни висел под потолком, вцепившись зубами за ленту метеорологического баллона. Огромный перс сидел на письменном столе и пялился на пачку листков. То были заметки, сделанные Иваном, когда он разыскивал информацию о Лесьмяне. Одного из листков он не показал ни Ирмине, ни Гусеву. То было письмо, найденное в одной из биографий поэта, которая во втором томе содержала даже письма его приятелей. «Зепп» еще раз пробежался взглядом по скачущим буквам. Письмо какого-то коллеги или знакомого поэта, человеку, определенному только лишь инициалами.

«Пускай W. переговорит с Лесьмяном! Я прочитал последние стихотворения у нотариуса. Похоже, он пытается что-то дать понять читателям. Пускай W. его придержит. Лесьмян не имеет право расписывать сенсации про Стену Мечтаний, даже в закамуфлированной форме! Еще мгновение, и он выболтает все о девушке, которой не было, и о Карте Страха. А ты же знаешь, чем это может закончиться… Кто-то обязан его придержать!».

Карта Страха перестала действовать где-то возле улицы Красиньского. Касание к каким угодно линиям и пятнам на руке Ирки уже не давало никаких эффектов. Гусев огляделся — как и в реальном мире, здесь стояла высокая средневековая защитная башня и остатки разбитой стены, которая когда-то была фрагментом городских укреплений. В реальности башню превратили в прекрасный, многоэтажный винный ресторан, в котором он сам частенько бывал. Здесь же башня стояла темная и мертвая. Вокруг нее ничего не шевелилось.

Еще раз Гусев провел по руке Ирки. Девушка испытывала страх на окраинах круга, включавшего десятка полтора ближайших улиц, но это чувство уходило по мере того, как они удалялись от центра «лишенного чувствительности». Все выглядело так, словно бы они находились в глазу тайфуна: вокруг безумствовал шторм, а они стояли в зоне тишины.

— Так Стена Мечтаний где-то здесь? — спросил Гусев.

— Не знаю. Ее ведь разобрали, — шепнула Ирка, печально глядя ему в глаза. — Не знаю, — повторила. — Я ведь тебе только лишь снюсь.

«…она сама напоминает ему, что всего лишь снится ему», — услышал Гусев про себя слова Дитриха. Сам он чувствовал, что дрожит. Перед его внутренним взором проходили все те рассказы о людях в психиатрических больницах, которые много лет, беспрерывно, пытаются забраться на невидимую стену. На стену, которой нет, но которая — благодаря этому — хранит какую-то тайну даже лучше, чем раньше. И ко всему этому девушка, которой не было, которая после длительного не-существования, еще раз может и не существовать вновь.

— Интересно, как же мне следует найти Фальшивое Кладбище?

— Ууууээеее…. Ууууу… мгхгххх, — сообщил сопровождавший их сумасшедший.

Гусев мельком глянул на него.

— Думаешь, это хорошая метода? — захихикал он.

Ирка слегка усмехнулась.

Двери, ведущие в башню, открылись с тихим скрипом, пропуская рослого мужчину с факелом в руке. Во второй руке он держал куриную ножку, или, может, фазанью, и потихоньку откусывал от нее. В ноктовизоре Гусеву было легко узнать: это тот же самый человек, который в прошлый раз приказал пленить его в толпе, и только лишь пану Вызго удалось встать над ситуацией.

— Вижу, пани Асия не сдается, — мужчина подошел ближе, поднимая факел. — Подсылает нам все более интеллигентных агентов.

Гусев активировал все устройства, вшитые в его одежду ребятами пани президент по спецэффектам, но мужчина успокоительно поднял руку. Потом глянул на куриную ножку.

— Там, в реальном мире у вас, должно быть, какой-то пир. — Все, что происходит там, имеет свое отражение здесь. И наоборот, — бросил он обгрызенную ножку за спину. — Боже, как же я не люблю мяса… — оттер он губы от жира.

— Вы мне не скажете, где находится Фальшивое Кладбище? — пытался настоять Гусев.

— До него дойти нелегко. Нужно пересечь то место, где была Стена Мечтаний, а вот этого никто пока еще не пережил.

— Потому я и не желаю, чтобы вы меня туда провели. Будет достаточно, если вы укажете путь.

— А укажите мне хотя бы одну причину, ради которой я должен это сделать.

Гусев пожал плечами.

— Давайте поспорим на что-нибудь. Сыграем. И если я выиграю три раза подряд, вы мне скажете.

Мужчина внимательно глянул на пришельца «сверху».

— Что-то мне подсказывает, что вы понимаете Игру. Те, что наверху, и вправду присылают все более интеллигентных людей, — усмехнулся мужчина. — Только вель я тоже понимаю Игру.

Он извлек из кармана три монеты, зажал их в ладони.

— Три пари одновременно, — сказал он. — Я тоже понимаю, — повторил он предыдущее высказывание. — Интересно, пожелает ли Игра и в этот раз помочь вам.

Гусев прищурил глаза. Он не чувствовал какой-либо вибрации действительности, следовательно, противник должен был точно знать, о чем он говорит. Излеченные из кармана монеты он сжимал в ладони. Так что нужно угадать все три сразу. Вибрации действительности все так же не было. Гусев слегка усмехнулся. Ну, раз так… значит так. Как говаривал Великий Шу[23]. Достаточно было не хотеть выиграть. Но не путем простого повторения: «Не хочу, не хочу, не хочу…». Как раз это ничего не давало — поначалу следовало убедить самого себя. Гусев был уже стреляным воробьем, чтобы это представляло для него какую-либо сложность. А впрочем… Ведь все это ему только снилось, о чем постоянно напоминала пульсация красного светодиода в уголке глаза.

— Три решки, — выбрал он наименее вероятный ответ.

Мужчина раскрыл ладонь, подстветил себе факелом. Потом начал смеяться. И даже не показал монет.

— Ну ладно, — показал он направление, где, похоже, находился перекресток Лацярской с Котлярской. — Стена Мечтаний находилась, более-менее, там.

— А Фальшивое Кладбище?

— Не знаю, каким образом вы выиграли, но… — тот на какое-то мгновение замялся. — Кладбище вы обязаны найти самостоятельно.

Он сделал движение, словно собирался уходить, но еще задержался.

— Кое-что скажу вам еще. Наверняка вы задумывались над тем, почему Взия Мацейчук засылает сюда все новых и новых агентов. Млеальных агентов… Таких, которым все это вокруг «только снится». Так вот, ответ крайне прост; наверное, вы еще не обратили на это внимания, но миры — ваш и мой — связаны друг с другом.

— Почему же, — перебил его Гусев. — Как раз на это я внимание обратил.

Тот глянул с явной заинтересованностью.

— О? И вы не сделали из этого выводов?. А не задумывались вы над тем, почему госпожа Азия предназначает столь монструозные средства, чтобы брать агентов из вашего мира, а не рискует собственным?

— Почему?

— Все просто. Побочные явления, — мужчина с факелом подошел к ближайшему домику. — Побочные явления, — повторил он, прикладывая факел к навесу. — Вы пережили разделы, войны, пожары и наводнения; был голо, были эпидемии. На кой ляд это должно происходить в государстве госпожи Азии? Не будет ли лучше, чтобы все творилось у вас?

Деревянный навес быстро занялся. Мужчина подошел к следующему домишке и подложил огонь уже под крыльцо.

— Здесь люди вокруг погружены в каталептический транс. Они тоже хотят соединиться с Посредником, но вот пани президент должна сделать это лично, с помощью какой-то чудовищной технологии, которая позволяет вербовать агентов из прошлого. Она высылает вас сюда, одного за другим, чтобы вы нашли Посредника на Фальшивом Кладбище, рискуя существованием своего мира. Нам не нравится вмешательство тех людей сверху. Они желают все это просрать ради временной выгоды проникновения в иные миры. Тем не менее, — мило улыбнулся он, — я надеюсь, что удержу вас, не прибегая к таким крайностям, как война или разделы государства.

Он бросил факел в окно очередного дома, повернулся и направился вперед быстрым шагом.

Гусев глянул на распространяющийся пожар. Что-то ему подсказывало: у этого типа имеется в заначке еще много ловушек, но пока что он не знал, каких. Слегка скривился.

— Пошли, — глянул он на Ирку.

Та потянула психа в направлении Крашевского. Хотя о названии улицы Гусев догадывался исключительно на основе положения наиболее важных строений, которые существовали в реальном мире, ему показалось, что девушка выбрала хорошее направление. Все остальное было перестроено под деревянные, средневековые домики и узкие улочки со сточными канавами посредине, известными ему лишь на основании немногочисленных гравюр, которые рассматривал в альбомах. Постепенно они приближались к перекрестку Лацярской и Котлярской. Где-то тут должна была находиться Стена Мечтаний. Сейчас Гусев ориентировался в расположении исключительно по крышам костелов. Он вздрогнул, услышав колокольный звон. Сначала звонил один колокол, потом к нему присоединились остальные.

— Что такое?

— Бьют в колокола, потому что увидели пожар, — сумасшедший указал большим пальцем себе за спину.

Гусев неожиданно остановился.

— Так ты умеешь говорить?

Псих удивленно поглядел на него.

— Нууу, я всегда говорил, — пожал он плечами. — Это вот ты мямлил.

— Ну нет, нет. Все время я признавал твою правоту, — улыбнулся собственной шутке Гусев. — Ирка, а ты что скажешь?

— Ыыргххххзхыыыы, — сказала Ирка.

— О, Господи! — крикнул Гусев, моментально опускаясь на корточки и зажимая веки.

Вокруг били колокола.

Повсюду вокруг был слышен вой сирен. Когда Дитрих разбудил Гусева в реальном мире, видя на графиках, что приятель собирается присесть на корточки, тот не мог даже приподняться на локте.

— Что произошло?

Гусев — наполовину в сознании, оглушенный сиренами множества машин, что шастали под институтом — с трудом мотнул головой.

— Я начал сходить с ума, — буркнул он. — Меня довели до сумасшествия.

— Что именно?

— Сумасшедший, которого мы водили за сбой во сне, неожиданно заговорил понятным языком. А вот Ирка начала что-то мямлить. Какой из этого вывод? = Гусев тяжело поднялся и потянулся к висящей на стуле одежде. — Что это сошел с ума я. И мне пришлось бежать, чтобы не провести остаток жизни в каком-нибудь приюте для психов, забираясь на невидимую стену.

— Значит, вот как они справлялись с агентами? С теми, которые зашли слишком далеко?

— Выходит, ее зовут Ирка? — спросила Ирмина. — Это от Ирены?

— От Ирака.

— Пошли. — Гусев, наконец-то, справился с одеждой. — Еще имеются побочные результаты.

— Погоди, а что мы сделаем? Если всякого, кто приблизится к Стене Мечтаний, охватывает безумие, то дальше мы не можем тронуться.

— Я пока что еще не сошел с ума; выходит, если пребываешь в этом месте относительно недолго, безумие, похоже, человеком не овладевает. Во всяком случае, не так сразу.

— Так что мы сделаем? — повторил Дитрих.

— Пока что поглядим, какие это побочные последствия. — Гусев открыл дверь. — Быстрее.

Они выбежали на стоянку перед институтом. Потом дальше, на улицу.

Количество машин пожарной стражи, пытающееся протиснуться по узкой улочке, позволяло предполагать, что чуть ли не у каждого вроцлавянина имеется собственная «пшикалка». Ну или собственная машина скорой помощи, потому что вторая полоса была занята застрявшими в пробке машинами службы охраны здоровья.

— Ой, курва!

— И как долго это продолжается? — спросил Гусев.

— Сирены мы слышали где-то с пару часов…

— Так. Время во сне идет по-другому…

— Погоди, — вмешалась Ирмина. — Так мы не выберемся, — указала она на забитую улицу.

— У меня имеется «газик», припаркованный на другой стороне. Со стороны больницы, — Дитрих показал направление.

Они пробежали по немецкому подземному ходу. Больничные охранники поначалу не хотели их пропускать. Сдались, только лишь увидав служебные удостоверения.

— Что происходит?

— Не знаю, — уже пожилой, полный мужчина в черной форме пожал плечами. — По радио мы слышали, что горит костел святой Эльжбеты… и, похоже, вся улица Траугутта. Сейчас собирают помощь.

— А нам сказали никого не пускать в здания публичного пользования, — прибавил другой охранник. — Все эти поджоги, вроде как, намеренные.

— Бен Ладан атакует?!

— Спокойствие! Вы идите на стоянку, — глянул Гусев на Ирмину с Иваном, а сам побежал в круглосуточный магазин в подвальной части больницы. Наличие пациентов (днем) и бесчисленных толп охранников из всех окрестных зданий (ночью), вызывало то, что круглосуточный магазин в этом месте давал гарантию получения прибыли, но «Полковнику» пришлось потратить пару минут на то, чтобы разбудить продавщицу. Гусев купил детский набор для маркирования и желтый фонарь-маячок для установки на крыше с питанием из гнезда автомобильной зажигалки. После этого он выбежал на паркинг.

— Ну, и что ты творишь?! — Дитрих высунул голову из кабины, в которой на все сто орало радио.

«Вроцлав очутился в драматической ситуации! Беспрецедентный во всей истории Польши масштаб пожаров дает представителю Пожарной Стражи повод для заявления, что это была целая серия сознательных поджогов. Горит, в очередной раз за всю историю города, костел святой Эльжбеты, костел Одиннадцати Тысяч Дев, а так же боковой неф Собора. Вся улица Траугутта стоит в огне! Горят торговые галереи на Кжиках[24]! Крайне сложная ситуация на улице Зелиньского вынудила службы поддержания порядка осуществить массовую эвакуацию жителей. В настоящее время в границах города мобилизованы воинские подразделения и спецслужбы. Вот уже два часа действует декрет президента о запрете на вхождение в какие-либо здания общественного пользования. Сотрудники всех частных охранных фирм обязаны немедленно отправиться в сборные пункты, предусмотренные в мобилизационных планах. Инженеры, архитекторы, урбанисты, строители, электрики, водопроводчики, горняки, газовщики, химики и инженеры с правами на осуществление гидравлических и канализационных работ обязаны срочно собраться на своих рабочих местах. Все пребывающие дома врачи должны в срочном порядке прибыть на свои рабочие места. Коммунальные службы переводятся в мобилизационный режим. Все мужчины, способные носить оружие и участвовать в проведении тяжелых физических работ, обязаны немедленно прибыть в ближайшее для себя воинское подразделение…».

— Боже! Ты чего творишь?! — заорал Дитрих, глядя, как Гусев заканчивать обклеивать его автомобиль самоклеящимися буквами из детского набора. На капоте и бортах появились огромные надписи: «Nr. 1103. P.KwP. wS.». — Что это означает?

— В противном случае нас не пропустят, — Гусев установил на крыше желтый маячок и воткнул кабель питания в гнездо зажигалки.

— Почему ты не написал «Army Rangers». Что такое «Nr. 1103. P.KwP. wS.»?

— Будем надеяться только лишь на то, что они тоже не знают. — Гусев заскочил на переднее сидение. — Трогай!

Еще советский, но неоднократно тюнингованный газик, к счастью, завелся с полоборота. Дитрих набрал скорости, но они тут же застряли в пробке у парка.

— Езжай через газон!

— О Боже…

— В случае чего, на штраф скинемся.

Газик без труда преодолел бордюр и живую изгородь, сминая небольшие кусты. Они вырвались на главную трассу, потом под Звержинецкий мост, но… Вот тут до них по-настоящему дошло, что означает название «Мост слишком далеко»[25]… Во всяком случае, Арнхем, наверняка, не штурмовали столь заядло, как Звержинецкий мост.

— Блин. — Дитрих вышел из машины и забрался на капот. — Разворачиваемся назад и объезжаем весь этот бардак через Мыдляную и на Карловице.

— Опупел? Как и во время наводнения, главная помощь придет со стороны Познани! Сейчас все Карловице будут забиты познанскими пожарными машинами!

— Тогда налево, отступаем и через…

— А на Кжиках будешь иметь машины из Легницы, Бжега и Ополя. Сюда они доберутся быстро, так как у них имеется хорошая трасса А-4, но потом влепятся в город. У тебя будет чудовищная пробка при каждой заправке, поскольку топливо у них тоже закончится.

— Так что тогда делаем? — Дитрих снова занял место за рулем.

Гусев высунулся из окна.

— Газовая служба!!! Газовая служба!!! — начал орать он, размахивая своим удостоверением Института Исследования Сна. — Срочно дайте проехать!!!

Один из мужчин, пытавшихся управлять движением по мосту, приблизился, тупо глядя на буквы «Nr. 1103. P.KwP. wS.».

— Ладно, езжай по пешеходной дорожке. Вроде как должен поместиться.

Дитриха, которого дома приучили к образцовому порядку и правдивости, чуть не хватила кондрашка. Он побагровел лицом, и уже по выражению его лица было видно, что не из какой он не газовой службы, но заранее сожалеет и просит высокий суд как можно меньшего наказания. Он ехал по правой пешеходной полосе моста, пытаясь не глядеть вперед, и только вмешательство Гусева спасло его от того, чтобы не врезаться в ограждение.

— И дальше по пешеходной дорожке, — он чуть не вырвал у коллеги руль.

Теперь они пилили через Склодовскую-Кюри, а точнее, по газонам у тротуаров. Таким макаром им почти удалось добраться до улицы Норвида, но вот тут наткнулись на пожарника, не обладавшего врожденной вежливостью полицейских, и которого никакие удостоверения уже не трогали.

— Пиздуйте отсюда, — сообщил он им милым голосом.

Каким-то чудом газик свернул на Норвида, но дальше уже ехать никак было невозможно. Баррикада из двух полицейских засек из колючей проволоки и приличных размеров автобуса, конфискованного у Сельскохозяйственной Академии, эффективно гасила попытки всех тех, кто желал здесь прорваться.

— И что теперь? — спросила Ирмина.

— Попробуем перейти на площадь[26], - буркнул Гусев, выходя из автомобиля. — Поглядим, что здесь творится.

— Так ведь вокруг полно военных и полиции. А в правительственные здания входить нельзя, — указала девушка на ряд красных вывесок на подворотнях окружающих домов.

— Все это здания разных учебных заведений, а учебные заведения — заруби себе на носу — учебные заведения представляют собой одну громадную мафию.

Они побежали ко входу в логово астрофизиков. Охранник, понятное дело, приостановил их сразу же на входе, но хватило одного звонка коллеге, который в ответ не подбирал слов, чтобы охранники, низко кланяясь, провели их на площадь на другой стороне. Только вот дальше они уже не шли, потому что вид был совершенно невероятным…

Кто-то уже сорвал все трамвайные пути и контактную сеть, выкопал столбы. Кто-то выбрил все живые изгороди. Другая группа как раз сворачивала уличные фонари, вдоль вертикальной оси, «головой вниз». Буквально через мгновение они увидели цель всех этих действий. Два сельскохозяйственных «дромадера», крыло в крыло, сделали облет над площадью, которая когда-то и была немецким военным аэродромом в центре города[27]. И вот теперь она возвращалась к своей основной функции, определенной ей во времена Второй мировой. Два самолета вошли на ось бетонной трамвайной полосы и начали заходить на посадку.

— Кууурва! — охнул Дитрих

Несмотря на средину ночи, у обеих машин имелись идеальные условия для посадки. Замечательное освещение от перевернутых фонарей; невероятно длинная, ровная бетонная полоса, и никаких помех вокруг. «Дромадеры» приземлились один за другим. Затем они начали ехать по широкому пространству, чтобы встать как можно ближе к пожарному насосу, который мог наполнять их резервуары прямо из реки. Где-то через минуту появился Ан-2 и тоже приземлился, как на параде, подкатив к насосу. И еще пара очередных «дромадеров», как и предыдущие, совершив облет, вышли на ось старого, военного аэродрома.

— Господи Иисусе… — Дитрих спрятал лицо в ладонях. — Это что же мы натворили?! — глядел он на зарева пожаров, с разных сторон освещавших город, на кружащие в воздухе пожарные самолеты, на сотни человек, бегающих, как ошпаренные.

«Все мужчины, способные носить оружие и заниматься тяжелым физическим трудом, — гремели громкоговорители, установленные на полицейских машинах, — обязаны немедленно прибыть в ближайшее к месту своего проживания воинское подразделение. Инженеры всех специальностей обязаны прибыть к месту своей работы. Все врачи…».

— Что мы натворили? — повторил Дитрих. Похоже, он поверил только в этот момент.

Гусев вытащил сигарету.

— Огоньку у кого-нибудь найдется? — глянул он на зарево пожаров. — И скажу я вам так: вот сейчас тот тип из подземелья меня достал.

— И что ты ему сделаешь? Вот что ты сделаешь с кем-то, кто тебе только снится? — подсознательно обернул он ситуацию агентов, спускающихся в подземный город.

— Я спущусь туда еще раз.

— Чтобы развязать войну или чтобы окончательно съехать с катушек?

Гусев уселся на низкой стенке, окружающей лестницу, ведущую к ближайшему лекционному залу.

— Стены Мечтаний невозможно пройти, поскольку тогда сходишь с ума. И со мной это чуть не случилось. Но вы меня спасли, потому что я был там совсем недолго.

— Не больше двух десятков секунд.

— Отлично.

— Только ведь не удастся спать несколько секунд, просыпаться и снова засыпать.

— Не удастся? — Гусев наконец-то закурил свою сигарету. — Не удастся?

— Кууурва! — Дитрих присел рядом с ним. Он тоже кое-что вспомнил. — Чтоб ты сдох…

— О чем вы говорите? — спросила Ирмина.

Дитрих глубоко затянулся, глянул на девушку.

— Был один такой американский радиодиктор, который решил побить рекорд времени без сна. Выдержал он несколько десятков часов. Черт знает, сколько, не помню. И вот с ним начало твориться нечто странное. Очень странное. Впоследствии учение заявили, что он засыпал на пару секунд, похоже, сразу же входил в фазу REM. Несколько секунд сна, пара минут яви, и снова… — он широко усмехнулся. — А это может сработать! Пара секунд сна, и ты снова у нас. А потом еще парочка секунд. И они не успеют ничего тебе сделать.

— Лесьмян об этом не знал, — Ирмина тоже усмехнулась.

— Он не знал кое о чем еще. Я догадываюсь, где находится Фальшивое Кладбище.

— О Боже… Где?!

— Все это просто, как обслуживание молотка, — Гусев повернулся к Дитриху. — Свяжи меня с самыми лучшими специалистами по средневековым кладбищам. Пусть скормят мне все о тогдашних некрополях. На подготовку им дай тридцать часов. У Лесьмяна не было таких возможностей.

— Кладбища? Так я попрошу приятелей из универа. Но погоди… — Дитрих почесал подбородок. — Раз их мир воздействует на наш, тогда ведь и наш — на них…

— Ты о чем думаешь?

— Мне нужен усыпляющий газ, а может, даже боевые газы. Нужны спецы по герметизации помещений. Несколько противогазов. Ага, еще специалисты по заражениям.

— В чем проблема?

— Господи, — перебила их Ирмина. — Боевые газы? Противогазы? Откуда вы все это возьмете?

— Я же уже говорил тебе, что все учебные заведения — это одна громадная мафия? И мы поддерживаем друг друга.

— Но, погоди, боевые газы…

Гусев поглядел на очередную пару «дромадеров», приземляющихся на площади.

— Боевые и усыпляющие газы — это химики из Политехники. Герметизация помещений — это ребята с материаловедения. Противогазы устроим у военных, этого добра у них навалом…

— И вам дадут? — допытывалась Ирмина.

Дитрих только вздохнул.

— Я ведь тебе уже говорил. Не бывает такого, чтобы коллега не помог коллеге.

Гусев поднялся с места и потянулся.

— Ладно. У нас есть тридцать часов, чтобы все устроить. За работу, мафиози!

Вроцлав потихоньку выкарабкивался из шока, вызванного пожарами. Понятное дело, что телевизионные станции все еще «пели на высоком «до», но город, как и сотни раз в течение собственной истории (если считать от каменного века, то это было тысяч триста лет) начал очередной процесс отстройки. Возведение из руин у всех горожан было в крови, а может, это даже было записано в их генах. Следующее одно за другим поколения делали это уже столько раз, что бех всяческих приказов или планов каждый знал, где его место, и что ему следует делать. Реальную помощь предоставила только Познань, а так же жители сел и городков неподалеку от Вроцлава — как и всегда. История любит повторяться…

Впрочем, уничтожения были не такими уже и крупными. Пожары на старинных объектах удалось быстро загасить, несколько полностью разрушенных кварталов находились словно бы в специально выбранных, гадких местах. Неужто это должно было быть только лишь предупреждением?

Гусев пожал плечами. От бессонницы он делался все более тупым. На сей раз роли поменялись местами. Иван с Ирминой отсыпали то, что не доспали раньше, а он, наоборот — вот уже несколько десятков часов пытался не заснуть. Он выдумывал для себя самые разнообразные занятия. Сделал новые рентгеновские снимки у приятеля в больнице, посетил, похоже, чуть ли не все известные себе ночные бары, возбуждая тотальное изумление у официантов, которые его знали, потому что заказывал исключительно кофе, соки и энерджайзеры. «Что, печень отказала?», — спрашивали те, а он только смеялся. Спиртного он пить не мог, в противном случае немедленно бы заснул. Только в барах это ему тоже угрожало, поэтому он бродил по паркам, потом покупал какие-то вещи в торговых галереях, открытых в столь поздние часы по причине наплыва в город людей, связанных с ликвидацией последствий пожаров. Покупка чего угодно, хотя бы дурацкой рубашки, приводило к тому, что черный пес ненадолго удалялся. Странно, насколько примитивно сконструирован человек! Гусев посетил, кажется, все супер-пупер магазины, посетил чуть ли не все подземные и надземные многоуровневые стоянки для автомобилей. Собственно говоря, сейчас в его глазах было только лишь плавное движение открываемых фотодатчиком дверей, перемещающиеся неоновые вывески, все более размазанные во время поездок на бесчисленных эскалаторах. Магнитные карточки, автоматические шлагбаумы, лифты с кондиционерами, бетонные спиральные пандусы, ведущие вверх или вниз. В багажнике автомобиля высилась все большая гора собираемых товаров. Каждое перемещение кредитной карточки отгоняло черного пса на шаг. Магия электроники срабатывала надежно, хотя и чертовски медленно.

Когда галереи закрыли, Гусев начал просто ездить по городу. Куда глаза глядят, через мосты и парки… Осматривал все всплывающие из туманов прошлого здания, и вновь его охватило предчувствие, что старинные мастера, творцы всего окружающего, желали ему что-то сказать. Во всем этом должно было быть заколдовано некое послание. Нечто, что пряталось в самой геометрии города. Но вот что?! Вот что триста тысяч лет назад, в эпоху камня, могли делать мастера, чтобы их творение не было изменено рафинированными архитекторами девятнадцатого века, или хотя бы миллионами солдат, оставляющих свое клеймо после каждого нашествия? Гусев не имел понятия, но знал, что какое-то таинственное послание крылось в самой геометрии города. Оно было в ней заколдовано.

Гусев вздрогнул, когда зазвенел спрятанный в кармане будильник. Блин! Пора в институт!

Он нажал на педаль газа до упора. К счастью, было недалеко. Теплый ветер задувал сквозь открытые окна. Лишь бы только не заснуть…

Специалисты из пары учебных заведений перестроили и герметизировали бывший кабинет Борковского.

— Все? — Дитрих закончил приклеивать электроды. — Прошло достаточно много времени.

— Ты уже должен видеть микросны, — прибавила Ирмина.

— Возможно, уже и вижу. Мне тяжело сконцентрироваться.

— Ладно. В общем, мы уже надеваем противогазы.

Друзья помогли Гусеву застегнуть крепеж маски на голове. Еще он успел заметить, как Иван откручивает винт на огромном баллоне. Вообще-то говоря, спать ему совершенно не хотелось, но при поддержке аппаратуры, переставленной на холостой ход…

БА-БАХ!

На несколько секунд он очутился в подземном Вроцлаве. Собственно, ничего заметить не успел, настолько велико было изумление.

Через мгновение он сидел в кабинете Борковского, глядя на Ивана и Ирмину через стекла противогаза.

Снова перескок.

Он увидел спящую Ирку, сумасшедшего и кучу другого народа вокруг. Миры проникали один в другой. В реальном помещение заполнили усыпляющим газом — здесь все выглядело как гекатомба.

Вновь он сидел, глядя на друзей.

Перескок. Быстрым шагом Гусев направился в направлении Стены Мечтаний. Прошло слишком мало времени, чтобы он успел сойти с ума. Потому что, собственно, он находился в реальном мире. Сюда, на короткие мгновения его переносили усиленные электроникой микросны. На самом деле его разум не засыпал. Он все время находился в реальном мире, обессиленный бессонницей, с которой мозг как-то пытался справляться. И справлялся: перенося Гусева в страну мрака всего лишь на мгновение в качестве призрака, в качестве кого-то, кто появляется лишь на пару секунд и тут же исчезает, чтобы вновь появиться, но уже в другом месте. Адская механика сна. Краткая фаза REM, Гусев успел сделать несколько шагов. Бум! Явь. Снова сон. Теперь он уже был намного ближе к цели. Бум. Перескок. Явь. Сон. Как же это просто! Сложно эффективно противодействовать научному методу в неосредневековье, даже если располагаешь волшебством. Метод — это основа основ. Теория, испытание, причина, следствие, дисциплинированное мышление и, в конце концов — результат.

И никто не мог ему помешать. Все вокруг спали.

Гусев анализировал все свои знания о кладбищах, которые передали ему коллеги из университета. В средние века кладбища поначалу были безопасными местами. Там прятали сбережения на случай нашествия; достаточно было повесить наиболее ценные вещи в мешке на дерево… и все; на кладбище завоеватель заходить отказывался. Потом кладбища превратились в место товарищеских встреч, показываться среди трупов было даже показано. Это ничего, что пованивает (в те времена неплохо воняло и в домах). Уважаемые парочки прохаживались среди свеженьких могил, среди куч костей и черепов народ дискутировал о проблемах окружающего мира. Там проводились ярмарки, иногда — суды, там скрывались преступники, желающие избежать гражданской ответственности. Салон и форум среди гниющих останков, где мажордомом был опытный могильщик, показывающий «лучшие» участки, на которых почва лучше разлагает плоть.

Но потом пришло другое время. В мыслях людей кладбища делались страшными. Выдумывали самые невообразимые вещи: будто бы кладбище травит целый город, что оно создает массы эпидемического воздуха, который кружит в виде ночных облаков, убивая прохожих, вливаясь украдкой в подвалы, портя вино и отравляя пищу. Такие облака отравленного газа были способны окутывать людей и менять действительность. Они приводили к тому, что металл ржавел, покрывался патиной, а стекло растворялось…

Так где же находится фальшивое кладбище? Все просто. Его не могли выделять какие-либо кресты, часовни или могилы; но раз в этом мире действовали законы сна, то после преодоления Стены Мечтаний достаточно было следить за часами.

Гусев остановился точно в тот миг, когда металлический браслет молниеносно покрылся патиной, а стекло отдельными каплями начало стекать на циферблат. «Я на месте», — подумал он и огляделся по сторонам.

Постоянные перескоки не позволяли сконцентрироваться. Правда, он слышал голос Посредника, но всего лишь фрагменты, обрывки произнесенных им предложений. Никакого целого из всего этого склеить ему не удавалось. Человечество — это подделка фальшивомонетчика (вроде как — тут Гусев не был уверен, правильно ли понял), это карта, вытащенная из рукава кем-то, кто мухлюет в древней ИГРЕ, что ведется с самого начала времен. Оно словно кости, нагруженные свинцом, которые позволяют выиграть в божественной шулерской игре тому, кто обманывает в игре. Это нечто такое, что не имеет права существовать, поскольку представляет собой надувательство; единственное, что другие тоже знают, что все это — ИГРА. Жуткая армия до сих пор поддается учениям, и в какой-то момент человечество будет вытащено из рукава…

Гусев терялся во всем этом. Ничего не понимал. Он пытался задать несколько вопросов, но постоянные перескоки из сна в явь приводили к тому, что до него доходили только обрывки слов, фрагменты осколков. Возможно, это и есть принцип неопределенности? Можно установить контакт с существом, не являющимся человеком, но на такое короткое мгновение, что дальше все остается в испарениях непонимания? Можно установить контакт и с Богом, и с Абсолютом, с Природой, но на столь краткий миг, что сам контакт увиливает сознательной регистрации?

И сам Гусев выиграли или проиграл? Первым из тысяч агентов он добрался до Посредника. Выиграл? Проиграл? Наверняка — ничего не понял.

Он возвратился к спящей Ирке. Забросил ее себе на спину и в ходе очередных перескоков занес ее к костёлу Святого Креста, после чего усадил в космический аппарат. Девушка проснулась и, находясь еще не в совсем сознательном состоянии, мигала покрытыми пеленой глазами.

— Оставайся навсегда маленьким мальчиком, — шепнула она вдруг. — Тогда ты знал… И сейчас тоже знаешь. Останься…

Вот что он должен был знать? Выиграл или проиграл? Впервые в жизни он не имел понятия, как закончилась игра. Красный свет диода пульсировал в уголке левого глаза. Он указал наверх.

— Там тебе будет легче, — как-то рассеяно произнес он.

Его мучила совершенно иная мысль. Выиграл он или проиграл?

Гусев коснулся большим пальцем пусковой кнопки. Чудовищный двигатель стартовал, моментально убивая их обоих.

Гусев проснулся в реальном мире. Дал знак, что все в порядке. Нужно заканчивать.

Дитрих открыл окно, срывая герметизирующие уплотнения, и закрыл кран газового баллона. Через какое-то время они уже могли выйти в погруженный во мраке коридор, но вот противогазы сняли уже только на стоянке.

— И что?

— И что?!

Оба, Дитрих и Ирмина подскочили к нему.

— Ты добрался до Посредника?

Да.

Гусев зевнул.

— Слушайте, мне нужно выспаться, — зевнул он еще раз.

Вырвал из блокнота листок, накалякал чего-то, сделал корявый рисунок и отдал Ивану.

— Честное слово, мне нужно встать на якорь в какой-нибудь кровати, прежде чем буду годен к употреблению.

Ирмина закинула ему руки на шею. Поцеловала: легонько. Потом крепче.

— Ты ужасный дурак, «Полковник», — шепнула девушка ему на ухо, — что пошел на все это. Ты словно маленький мальчик, который пойдет играть на любую ставку и на любых условиях, — Гусев почувствовал ее язык у себя на носу. — Хочу, чтобы таким остался навсегда, — поцеловала она его еще раз. — Не взрослей, Гусев. Никогда.

— Я тебя отвезу.

— Да нет, все в порядке, — Гусев направился к собственному автомобилю.

— Ну давай же, честное слово.

— Нет, лучше уберите здесь.

Дитрих закончил паковать остатки герметизирующих материалов в большой картонный ящик, затем начал демонтировать газовый баллон.

— Послушай, — Ирмина присела на краю письменного стола. — А нашел ли он Переход?

Иван прервал работу по откручиванию винтов и отложил инструменты. Похлопал себя по карманам, вытащил пачку сигарет, сунул одну из них себе в рот. Потом поглядел на маленький листок, который получил от приятеля.

— Да, — закурил он и глубоко затянулся. — И он широко раскрыт.

«Полковник» Гусев резко затормозил на пешем переходе и широко зевнул, хотя на самом деле спать ему особенно и не хотелось. Творилось нечто странное. В левом глазу пульсировал красный огонек. Светодиод!!! — дернулся он на сидении, инстинктивно касаясь виска. Кожа была гладкой. Ну да, ведь светодиод существовал только лишь в реальном мире… Погоди! Ведь СЕЙЧАС он находится в реальном мире.

Он глянул в сторону. Это всего лишь испорченный сигнализатор на болтающемся проводе мигал с другой полосы движения. Гусев оттер пот со лба. Когда загорелся зеленый, он резко стартовал, чтобы через мгновение припарковаться у больницы, где проводил обследования. Он знал, что у его коллеги ночное дежурство.

Предписание о запрете вхождения в общественные здания было уже смягчено, но на входе пришлось проторчать минут пять, предъявляя различные удостоверения и бумаги. После того он пошел наверх по темной лестнице, но где-то на высоте второго этажа начались сомнения. Вот, вроде как, зачем туда идти? Гусев остановился, вытащил из кармана телефон и набрал номер.

— Да? — раздался в трубке сонный голос.

— Привет. И как там мои анализы? Снимки ты уже видел?

— Эээееее…

— Ага. Понял.

— Нет, нет! Погоди. Это… это…

— Разрастается?

— Мммммм…

— Понял.

— Нет, нет, погоди. Это…

— Ты только скажи по-человечески, как врач врачу. Ничего не скрывая.

— Разрастается.

— Быстро?

— Быстро.

— И что дальше?

— Ты же знаешь. Удар может случиться в любой момент. Сам знаешь. Паралич, растение…

— Когда?

— Боже! Да в любую минуту. Два дня, неделя, а может и через четверть часа. Слушай, а ложись ты в мое отделение. Я предоставлю тебе отдельную палату.

— Зачем?

Гусев отключился. Он инстинктивно хотел уже положить телефон в карман, но улыбнулся и бросил его в мусорное ведро. Черный пес, должно быть, таился тут же, за углом, потому что тихонько подошел и оперся лапами на плечах «Полковника».

— Привет, — сказал черный пес и облизал ему лицо.

— Привет. Как делишки?

— У меня все в порядке. А как у тебя? — голос пса превратился в голос Ангела Смерти. — Четверть часа? Похоже, что более всего ты не желал паралича и превращения в овощ. Четверть часа… Не успеешь добраться домой, до своей милой коллекции оружия, чтобы пальнуть себе в лоб.

Гусев стряхнул его с плеч. Подошел к окну, сел верхом на подоконник.

— Ну уж нет… Прыжок со второго этажа? — пес смеялся голосом ангела. — Только поломаешься, и будет больно. Ой как будет боооольно!..

Гусев вытащил из внутреннего кармана пиджака фляжку с водкой, открыл, сделал хороший глоток.

— Пятнадцать минут, пятнадцать минут… Уже только четырнадцать… И что? Кто выиграл в той игре?

— Я всегда и во все выигрываю, — усмехнулся «Полковник».

— Четырнадцать минут, а то и тринадцать… Домой доехать уже не успеешь.

У Гусева не было своего снимка маленькой девочки, сидящей на крыше и глядящей в туманное пространство перед собой, который он вырезал из газеты. Но… Зато у него имелось кое-что иное.

— Ну, так кто же выиграл, — осклабился пес. — Не успеешь.

— Я выиграл. Слишком много ты торчишь над полицейскими картотеками, а реальной жизнью мало интересуешься. — «Полковник» вытащил из кобуры нелегальную «сорок пятку». Что, не знал об этом? — с издевкой рассмеялся он. Потом перезарядил и снял чудовищную машину смерти с предохранителя. — Ну и как? Не успею, пес?

С облегчением он глядел на то, как пес поджимает хвост. Повернулся к нему спиной, слыша лишь удаляющийся визг.

Еще раз поглядел он на панораму освещенного фонарями города. Потянул еще глоток водки. Примерил ствол ко рту, но при таком калибре это было практически неисполнимо. Нужно было схватить боком, а большой палец поместить на спусковом крючке. Еще глоток. В панораме города скрывалось нечто странное, что-то такое, что издавна увлекало его. Ведь ему было известно, что здесь, в геометрии пространства, заколдовано некое послание, передаваемое из поколения в поколение. Какое-то скрытое сообщение. Вот только что могло нести свое послание в течение многих тысячелетий, раз сама геометрия неустанно изменялась.

Неожиданно Гусев услышал перешептывания. Неужто это те самые поколения, что творили все вокруг? Ему хотелось крикнуть: «Ребята и девчата, которые строили все это тысячами лет! Вам удалось!», Но сказал только вот что:

— Да. Да, обращайтесь ко мне.

Голоса Старых Мастеров были слышны все лучше. Они нашептывали ему на ухо, все громче, все четче. Неожиданно он понял. Гусев уже знал, что скрывается в геометрии города. Что хотели ему передать.

— Я слышу вас. Уже знаю, — шепнул он. — Это легенда! Легенда!

Отпил еще несколько глотков водки.

— Легенда… Уже понимаю.

Снова он взял фляжку. Большой глоток. Чуть не захлебнулся, ему отчаянно требовалась закуска, поэтому сунул себе в рот ствол огромного пистолета и нажал на спуск.

Грохот патрона.45 АСР был настолько сильным, что два пациента в палате рядом усралось прямо во сне.

Иван «Зепп» Дитрих сидел за письменным столом, на котором стояла старинная пишущая машинка его супруги. Как-то он все пережил, согласился со случившимся и, хотя его и дергало чувство вины, рассуждал рационально. Хуже всего было по ночам. Он постоянно возвращался мыслями к тому, что произошло. Пару раз ему даже снилось, будто бы он кружит по улочкам подземного Вроцлава. Он ходил — совершенно сам — шаг за шагом, а в засыпанном городе не было никого. Ни единого человека. Деревянные дома стояли пустыми, общественные здания — словно выметенные… Никого.

Хотя нет. Иногда он встречал одного мужчину, снующего среди покинутых домов, как и он сам. Пан Вызго с перевешенным через плечо пулеметом, точно так же кружил по вымершим улицам. Во сне они ни разу с собой не заговорили. Увидев друг друга, как правило, поворачивались и расходились в различные стороны…

Но вот теперь Дитрих вкрутил в машинку лист бумаги. Гусев хотел, чтобы он начал писать. Хорошо! Ведь он обязан все описать. Вот только как начать? Черт…

«Я пережил совершенно невероятную историю. Началось все так…».

Неееет. В задницу! «Зепп» вырвал листок, заправил новый.

«Случилось со мной нечто совершенно невероятное. В эту историю никто не поверит. Мой приятель и агентесса разведки Венгрии решили…».

Боже, ну что за хрень! Новый лист. Ну как все пишут? Как пишут? Как передать все то, что сидит в человеке?!

«Я работаю в Институте…».

Новый листок.

«Был жаркий вечер. Мы познакомились с одной венгеркой. Она делала вид, будто бы не говорит хорошо по-польски, но потом оказалось, что говорила…».

Черт. Не умел он писать. Ну не умел! Вот попросту не умел…

Дитрих вытащил из шкафа военную куртку камуфляжной расцветки. Сбросил шлепанцы и надел башмаки НАТО-вского образца. На лоб темные защитные очки, сигарета, стаканчик виски. На столешнице рассыпал несколько патронов разных калибров — чтобы те красиво компоновались. В различных местах разложил со вкусом револьвер.357 «Магнум», «двадцать двойку» с длинным стволом, и.38 Special с коротким. Полуавтомат 9 мм «Люгер» — прямо напротив пишущей машинки.

«То была крутая игра, в которой на кону стояли наши жизни. Более всего — жизнь Гусева. Но под угрозой находился весь город, а может, и вся страна. Сейчас я опишу наши приключения, в которые и так никто не поверит…».

Он вырвал лист из машинки. Глянул на собственное лицо в зеркале. Выглядел словно Хемингуэй. Но Хемингуэем не был. Вот именно. Ну почему в этой комнате не было нафаршированного наркотиками Виткация[28], который мог бы ему чего-нибудь посоветовать? Где Герман Гессе, делающий себе уколы морфия? Почему Достоевский, вечный азартный игрок, не играет в карты за столом с ужравшимся уже с утра? Гомбрович[29] с противоастматическим ингалятором тоже мог бы чего посоветовать. Он представил, как склоняется над ним Бруно Шульц[30] и шепчет: «И что тебе советовать, сынок? Все, что было сказать, мы уже сказали», — его указательный палец был нацелен в полку с книгами.

Блин! Ну как же надо писать? Как передать свою боль, страх, одиночество, печаль после стольких потерь… И в то же самое время то, что ему — о, коварство — хорошо? Как описать пустоту после потере приятеля и чувство вины? Как передать то, что он испытывал в момент, когда умирал его отец, а сам он сидел на корточках на лестничной клетке с идиотскими резиновыми перчатками на руках и с маской на лице, потому что не знал: то уже агония, сам же он боялся заразить отца гриппом? Вот как описывают историю? Как это делается?

Огромный, пушистый перс вскочил на письменный стол и начал громко мурлыкать. Он поглядел Ивану прямо в глаза, что у животных большая редкость. Скривил голову. Это он явно смеялся, только по-своему, по-кошачьему.

— Чтобы ты сдох… — Дитрих вкрутил в машинку новый лист. — Знаю уже!

Господи, как же это просто! Как все легко, хотя поначалу столь трудно угадать. Он уже знал. Знал. Понял! Не совсем умело, двумя пальцами, он начал стучать по клавишам:

«Это был 1999 год. Хайнц Гудериан и Георгий Жуков сидели на балконе седьмого этажа одного из монструозных вроцлавских жилых домов. Пили водку. Оба с некоторым изумлением наблюдали за пролетающим рядом метеорологическим баллоном, к которому мордой был прицеплен персидский кот, браво пытающийся править горящим хвостом…».