Запах цитрусовых духов

Глава 4

Будильник впился в мозг дрелью. Я потянулся к бутылке виски.

Стол был усыпан крошками и окурками. Моя империя в миниатюре: крохи вместо контрактов, пепел вместо прибыли.

Телефон мигал уведомлениями. Сообщения от партнёров: “Серафим Станиславович, по поводу сделки…”, “Нужно обсудить квартальный отчёт…”. Смешно. Они даже не заметили, что я пропал. Компания – змея, которая сама себя кусает за хвост.

Я встал, шатаясь, как пьяный матрос. В зеркале отразился незнакомец: синяки под глазами, щетина, треснувшая кожа на губах. Мой личный апокалипсис. Отец бы гордился.

“Хорошая компания работает без владельца”, – всплыла фраза из учебника по менеджменту. Верно. Моя – работает без души. Без меня.

Но сегодня нужно в офис. Отец ждёт. Интересно, он уже чувствует запах болота на мне?

***

Год.

Триста шестьдесят пять дней, наполненных виски и сожалениями.

Тот день всплывает в памяти, как труп в болоте – неожиданно, с тошнотворным бульканьем. “Сучий выродок”. Его слова звучат в голове, как приговор.

Он проявил эмоции… Всего раз, один-единственный раз. Когда я позвонил ему той ночью, голос его изменился… нет, не от страха. От отвращения.

– Ты – позор, – сказал он тогда. – Но я помогу.

И помог. Адвокаты, полиция, связи – всё как по маслу. Смазанному кровью. Но с тех пор – ни звонка, ни взгляда. Он стёр меня, как пятно с костюма.

Компания крутится, как заводная игрушка. Я – её тень. Интересно, он гордится мной? Нет. Он просто выполнил долг. Не потому что любил, а потому что надо.

Я налил виски. Лёд звякнул о стекло, будто смеялся. “Сынок, ты хотел моего внимания? Вот оно. Я купил твоё молчание.”

И плевать, что душа горит. Она же уже не чувствует боли.

Мы живём со Святославом “спокойно”. Если это можно назвать жизнью. Он теперь молчит даже в церкви, а я… я просто пью. Чем больше виски, тем меньше болит. Ложь. Боль просто становится тише.

Если бы не та ночь… Если бы я не разорвал её плоть, как дешёвую ткань… Нет. Не оправдывайся. Ты хотел именно этого. Чтобы отец увидел, на что способен его сын. Чтобы он почувствовал хоть что-то.

Стопка опрокидывается в горло. Огненная река. Горит? Пусть. Я уже привык к пеплу внутри.

Хочу бросить всё. Бросить эти жалкие попытки купить его любовь кровью и грязью. Но не могу. Он – мой воздух. Мой яд. Моя единственная причина дышать и задыхаться.

– Любовь, – хрипло смеюсь я в пустоту. – Все твердят: “Люби!” А я не хочу ничьей любви. Только его. Даже если для этого мне придётся спустить в болото сотню таких, как Алекса.

Но что дальше? Снова виски? Снова звонки “лучшим адвокатам”? Снова…

Мысли размываются. Отец, ты гордишься? Твой сын – чудовище. Твоё чудовище.

Планы роились в голове, как мухи над падалью. Но телефон вновь впился в мозг звонком. Не сейчас.

Второй звонок. Проклятье.

– Сука! – рявкнул я, швырнув пустую бутылку в стену. Стекло брызнуло, как кровь. Красиво. Как в ту ночь.

Третий звонок. Ноги запутались в проводах от колонок, я едва не рухнул в кучу бутылок. Горничная уберёт. Или нет? Она же боится меня, как и все.

Четвёртый звонок. Телефон лежал на столе, придавленный полотенцем, будто его специально спрятали.

– Да, слушаю, кто?! – прорычал я, не глядя на экран.

– Серафим… – голос Святослава дрожал, как натянутая струна. – Я так больше не могу…

Не можешь молчать? Или не можешь жить с тем, что мы сделали?

– Чего ты хочешь? – бросил я, опрокидывая остатки виски. Говори быстрее. Мне нужно придумать новый план. Новый способ заставить отца гордиться.

– Она… мне снится. Каждую ночь. Её глаза…

– Заткнись. – Они снятся и мне. Но я не ною, как побитая собака.

– Серафим, мы же убийцы…

– Мы? – я рассмеялся, и смех отдался в стенах, как эхо выстрела. – Ты – пешка. Я – король. А она… – она была лишь инструментом в нашей партии.

Святослав зарыдал. Слабак. Раньше надо было думать.

***

– Свят, что случилось? – бросил я, сжимая в руке осколок бутылки. Как его душа – острые края, которые ранят даже при прикосновении.

Он говорил, захлёбываясь словами: бессонница, кошмары, ангел, отворачивающийся с каждым днём. Слабак. Он верит в Бога, а я – в силу. В власть. В отца.

– …Бог покарает… – бормотал он, как мантру.

– Бог? – я рассмеялся, и смех отдавался, как скрип виселицы. – Ты же сам говорил: тело сгнило. Доказательств нет. Только твои сопли.

Но последняя фраза ударила, как нож:

– Я хочу сдаться…

Внутри всё похолодело. Нет. Только не это.

– Серафим… – его голос дрожал, будто лед под ногами. – Я больше не могу…

– Можешь. – Я подошёл ближе, чувствуя, как виски пульсирует в висках. – Ты помнишь, что было в той таблетке? – Ложь. Страх. Контроль.

Он замер.

– Ты думаешь, бог не узнает, что ты принимал наркотики, что ты убил человека? А он узнает! Узнает и все расскажет твоим верующим родителям! – Ты – моя марионетка.

– Но…

– Заткнись. – Я представил, как схватил его за горло, чувствуя, как пульс бьётся под пальцами. – Хочешь спать? Я дам тебе снотворного. Хочешь покаяния? Я куплю тебе церковь. Но ты не сдашься.

Он разрыдался.

– Серафим…

– Молись, Свят. Молись, чтобы я не вспомнил, как ты сам рвал её платье.

И он замолчал.

– А теперь слушай меня, – выплюнул я, и алкоголь в крови мгновенно превратился в лёд. – Ты думаешь, мы одни в этом болоте? – Ты – червь, Свят. А я – сапог. – Люди, которые прикрыли нас, едят таких, как ты, на завтрак. Имена? Ты недостоин даже знать их.

Он дышал в трубку, как загнанный зверь.

– Поэтому заткнись. Или я сам вырву твой язык. – Как тогда, с платьем Алексы.

– Прости, Серафим… – прошептал он, и связь оборвалась.

– Святослав! – заорал я, швырнув телефон. Экран треснул, как лёд на озере. Ирония. Ты тоже треснул.

Куртка натянулась на плечи, ключи впились в ладонь. Ноги несли меня вниз по лестнице, будто я снова мчался к тому проклятому ручью. Где ты, сука? У церкви? У дома? Или уже в полиции?

Холодный ветер ударил в лицо, но внутри пылал огонь. Если он сдастся… Нет. Я не позволю. Не теперь, когда отец почти поверил, что я – его достойный наследник.

– Святослав… – прошипел я, заводя машину. – Ты же помнишь, как кричала Алекса? – Как кричал ты. – Или напомнить?

Фары высветили дорогу, но в голове было темно. Что делать? Куда ехать? Ответ прост: туда, где пахнет ладаном и тленом. Он или молится, или сдох.

И то, и другое меня устраивает.

Дверь машины хлопнула, как выстрел. Ключ впился в зажигание, двигатель взревел, будто почуял кровь. Куда? Куда?!

Паника скребла мозг, как крыса в клетке. Если он в полиции… Если уже назвал моё имя… Руки сжали руль до боли. Нет. Он не посмеет. Не после той таблетки. Не после болота.

– Думай! – рявкнул я в пустоту. – Думай!

Его дом. Два полицейских участка. Север и северо-запад. Он пешком? Значит, ближе северо-запад. Там лес. Там тихо. Там…

Навигатор высветил маршрут, но я знал путь без него. Та самая дорога. Та самая ночь. Фары выхватили из темноты деревья – чёрные, как дула.

– Держись, Свят, – прошипел я, выжимая газ. – Если ты уже там… – Если ты покаялся… – Я сам стану твоим палачом.

Ветер завывал в окна, как голос Алексы. Она тоже звала на помощь. Ты слышал, Свят?

Святослав мог быть везде. И нигде. Моя теория – песок в руках. Он вышел из дома? Или ждёт меня в церкви с верёвкой на шее? Или уже признается полиции во всем?

Скорость росла. Стрелка спидометра дрожала, как нерв. Хорошо, что патрули не шныряют, как крысы. Если остановят… Нет. Не сейчас. Не тогда, когда отец почти поверил.

Я впился взглядом в дорогу, выискивая его силуэт. Идиот! Мы жили как тени год! Год! Но он сломался. Как старый стул под тяжестью вины.

– Сними трубку, сука! – заорал я в сотый раз, но ответом было молчание. Он уже в участке? Или молится?

Дорога выровнялась, и вдали показался участок – новенький, как игрушка. Скоро здесь будут копаться в нашем дерьме.

Педаль вжалась в пол. Машина рванула вперёд, будто чуяла запах страха. Свят… Если ты там…

Ветер завывал в ушах, как голос Алексы: “Помогите…”

Нет. Это не она. Это моя совесть. Если она вообще есть.

***

Удача. Ирония. Она всегда приходит, чтобы потом ударить сильнее.

Святослав стоял у ступеней, как приговорённый к смерти. Его фигура – серое пятно на фоне участка. Он даже не пытается бежать.

– Ты что творишь, сука?! – рявкнул я, схватив его за плечо. Голос сорвался на визг, но мне плевать. Только не здесь. Только не сейчас.

– Отъебись, – прохрипел он. Его глаза – пустые колодцы. Даже чётки на руке висели, как нити от спутанных молитв.

Я встал между ним и дверью. Как тогда, между ним и Алексой.

– Нужно поговорить. Спокойно. Контролируй себя.

– Ты не понимаешь… – его голос звучал, как скрип гвоздей по стеклу.

И тогда я увидел его лицо: синяки под глазами, будто он не спал год; порезы на щеке – следы ногтей или собственных рук? Он кается, всё это время кается.

– Свят… – я схватил его за ворот, вдавливая в стену. – Ты думаешь, тебе станет легче? А я? А наши “друзья”? – Те, кто прикрывал нас. Те, кто убьёт, если он сдастся.

Он молчал. Только губы шептали что-то. Молитву? Или признание?

– Ты сломался, да? – прошипел я. – Как тогда, с таблеткой. Как с платьем Алексы.

Он вздрогнул. Попался.

– Помнишь, как она кричала? – Напомни ему. Напомни, кто он. – Или тебе нужно видео?

– Давай поговорим, милейший, – процедил я, пытаясь отодвинуть его руку. – Успокойся. Нельзя здесь…

– Не сплю… – его голос сорвался на хрип. – Четыре месяца, Серафим! Четыре! А дома… – он задыхался, как рыба на льду. – Она кричит. Каждую ночь. Она! – И вдруг он рванул меня за грудь, припечатав к стене. Слёзы брызнули из глаз, смешиваясь с потом. Святослав. Мой палач.

– Пойдём в бар, – бросил я, сдерживая дрожь. – Виски. Водка. Всё, что хочешь.

– Да пошёл ты… – он разжал пальцы, и я упал, больно ударившись спиной. – Ты думаешь, я не пробовал? Молитвы, таблетки, водка… Ничего не гасит её глаза!

– Тогда бейся! – рявкнул я, поднимаясь. – Порвись с бандитами, как раньше. Я устрою конфликт – ты меня спасёшь. Как в старые времена!

Он вдруг ударил кулаком в стену – в сантиметре от моего лица. Брызги слюны летели в такт слов:

– Ты не понимаешь… Я… я предал Его. – Его пальцы судорожно сжали крестик. – Она… она…

Он не выдержит. Сломается. И потянет меня за собой.

– Ты думаешь, я не пытался? – Святослав шипел, как змея, прижатая к земле. Его пустые глаза прожигали меня насквозь. – Дрался, пока не падал… Но знаешь, что могу делать этими руками? – он сжал кулаки, и я услышал, как хрустнули суставы. – Только ломать. Кости. Жизни. Души.

– Психолог поможет, – бросил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Как тогда, когда я уговаривал его принять таблетку. – Он сохранит тайны.

– Хуелог… – прошипел он, и кулак врезался в стену рядом с моим ухом. Ещё сантиметр – и я бы оглох.

Секунды замерли. Его дыхание – как пар от ядерного реактора. Он сейчас взорвётся. Или сломается.

– В церковь, – внезапно выдохнул он. – Сведи меня в церковь.

Церковь. Место, где его бабушка учила молитвам. Место, где он просил прощения за каждую драку в детдоме. Ирония. Там же он теперь просит прощения за убийство.

– Хорошо, – кивнул я, растягивая губы в улыбке. Пусть думает, что я согласен. Пусть верит в спасение. – Но сначала поклянись: никакой полиции.

– Клянусь… – прошептал он, глядя сквозь меня. Он уже не здесь. Он на коленях перед Богом, который его отверг.

И тогда я понял: вера – это ловушка. Для нас обоих.

***

Мы ехали молча. Святослав крутил чётки, будто пытаясь отмолить каждую секунду пути. Его взгляд метался по зеркалу заднего вида, как загнанный зверь.

– Мне кажется, она здесь… – прошептал он вдруг, и я сжал руль до боли в пальцах. Он слышит её? Или это уже моя паранойя?

Вздохнул. Глупо. Ты же сам списывал её крики на алкогольные глюки.

Дорога до церкви тянулась, как петля на осине. Ещё пара километров. Или шагов до эшафота?

– Молитвы знаешь? – спросил он, и в голосе мелькнула искра надежды. Как тогда, когда он верил в мою “таблетку”.

– Нет, милейший, привык своими силами проблемы решать. – Ответил я.

Он отвернулся к окну. Снег падал, словно пепел с небес. Ты думал, Бог тебя простит? А я думаю, как тебя остановить.

Я и в самом деле никогда не молился и не знал ни одну из молитв. Но, до этого дня, считал, что знание их… бесполезно. А этот еще так вздохнул, словно я нанес ему глубочайшую рану.

“Вы прибыли в пункт назначения”, – высветилось на экране навигатора.

– Благодарю, милейший, – хмыкнул я, обращаясь к бездушному устройству. – Жаль, ты не объяснил, как описать это место. Храмы, церкви… Архитектурная религия, одним словом. Никогда не понимал, что тут описывать.

У кованых ворот Святослав внезапно замер. Перекрестился, поклонился – будто включили невидимый выключатель благочестия. Я приподнял бровь:

– Милейший, мы что, в театре? Или это новый ритуал перед боями?

Он проигнорировал сарказм, жестом велев повторить. Пришлось изобразить крестное знамение, чувствуя себя участником дурного спектакля. Главное – чтобы Свят не сорвался, – напомнил я себе.

Внутри храма даже мой цинизм дал трещину. Витражи рассыпали по стенам жидкие солнечные блики, фрески смотрелись арт-инсталляцией от средневековых художников.

– Свечку купить надо, – буркнул Святослав, словно заказывал патроны для подпольного тира.

Ректальные? Со снотворным? – мысленно фыркнул я. – Или тут мода на свечи-сюрпризы?

– А где у вас тут… – кивнул я на ларек, где пожилая женщина с сединой, словно у святой равноапостольной, торговала иконками, буклетами и куклами-ангелами.

Народу в храме кот наплакал, так что мы сразу двинулись к ларьку.

– Здравствуйте, милейшая, – я вклинился в её молитвенно-торговый транс, – нам нужно две свечи. Для полного счастья.

Старушка обратила на меня внимание:

– Богослужебные, алтарные, номерные, венчальные? – Голос у неё оказался под стать виду – сухим, как прошлогодняя проповедь.

– Ректальные, блин, – фыркнул я. – Главное, чтобы горели, а не… – договорить не успел.

Спина взорвалась болью – Святослав впился пальцами в моё плечо. Старушка побагровела так, будто я предложил ей номерные свечи с сатанистской символикой.

– Молчи, если не понимаешь, – прошипел Святослав мне в ухо, отодвигая к ларьку. Его хватка напоминала медвежий капкан. – Две венчальных, – бросил он старушке, не глядя на ассортимент. – И… – он замялся, впервые за всё время потеряв уверенность.

– С молитвой о здравии, – подсказала она, мягко улыбнувшись.

– Да, – кивнул он, словно получил отпущение грехов.

Я потёр лопатку, наблюдая, как они обсуждают тонкости восковой метафизики. Вот тебе и подпольный боец. Умеет же быть нежным, когда не ломает кости.

– Дай денег, Серафим, – бросил Святослав. Старушка при звуке моего имени скривилась так, будто я назвался Антихристом-старшим.

– Они ещё и платные?! – Я едва сдержал смешок. – Выходит, религия – как мой бизнес: чем больше свечей жжёшь, тем больше грехов списывается? – Интересно, принимают здесь кредитки? – мелькнула шальная мысль.

Взгляд Святослава обещал мне персональный ад в квадратных метрах храма. Пришлось молча протянуть кошелёк. Он выудил несколько пятитысячных, швырнул их на прилавок. Старушка вздрогнула, будто купюры были пропитаны святой водой.

– Это за свечи, – процедил он, – а сдачу оставьте себе. Для храма. – Его голос неожиданно смягчился, как будто он разговаривал с раненой птицей.

Я поймал себя на мысли, что этот подпольный боец ведёт переговоры с бабушкой ласковее, чем со мной. Может, в детдоме учили: бей посильнее, но благодари – с улыбкой?

Все мысли о том, как старушка будет считать эти деньги до конца месяца, а я заработаю их за полчаса, я благоразумно оставил при себе. Святослав и так выглядел готовым оторвать мне голову – вряд ли ему понравится лекция о том, что религия стала франшизой с фиксированной ценой на спасение души.

– Знаешь, Свят, – не удержался я, пока мы шли к очередной иконе (название её я благополучно проигнорировал, как и все эти венчальные/номерные нюансы), – если бы я решил инвестировать в храм, сделал бы вход бесплатным. Чтобы вера не пахла кассовым аппаратом.

Он остановился так резко, что я едва не врезался в его спину.

– Ты вообще молчать умеешь? – прошипел он, глядя на меня так, будто я предложил заменить иконы на рекламные баннеры.

– Молчать – не моя специализация, – усмехнулся я, разглядывая роспись на потолке. – Но если хочешь, могу рассказать, как монетизировать эти фрески. В стиле “пожертвуйте на реставрацию – и ваше имя будет гореть в вечности рядом с апостолами”.

Святослав сжал кулаки. Ещё секунда – и он либо разобьёт мне нос, либо начнёт молиться за моё искупление, – мелькнуло в голове. Но вместо этого он просто толкнул меня к иконе:

– Зажги свечу. И помолчи. Хотя бы минуту.

***

Святослав выволок меня из храма, как котёнка за шкирку. Причина? Пустяк. Я уронил свечу на деревянный пол.

– Ну и пусть горит, – бросил я, наблюдая, как огонёк жадно лизнул половицу. – Один хрен здесь только деньги вымогают.

Его реакция была предсказуема. Сначала – железная хватка за плечо, потом – рывок, от которого шея едва не хрустнула.

– Уходи, Серафим, – прошипел он на улице, сжимая кулаки так, что костяшки побелели. “Интересно, – подумал я, – если бы не мой статус работодателя, он бы сейчас молился за мою душу или просто свернул шею?”

– Запомни, Святослав, – медленно произнёс я, поправляя помятый воротник, – я знаю о тебе всё. Детский дом №13, куда ты перечисляешь жалкие гроши. Бабушку с дедушкой, которые до сих пор хранят твою крещёную рубашку. Даже то, как ты покупаешь венчальные свечи, чтобы… – я сделал паузу, – искупить что-то.

Его лицо исказилось. Не страх – ярость. Но я продолжил, смакуя каждое слово:

– Мне достаточно одного звонка, чтобы твой детдом стал автосервисом. Или торговым центром. Или чем угодно, что приносит реальные деньги.

Святослав молчал. Только шрам на его скуле задёргался – словно напоминание о том, что даже самые религиозные люди могут сломаться.

Лицо Святослава багровело, как плохая икона под дождём. Вены на лбу вздулись, словно верёвки, которыми он, вероятно, мечтал меня задушить. Руки тряслись – не от страха, от ярости. Не ожидал? А надо было.

– Сволочь! – прохрипел он, и в его голосе звучало больше боли, чем угрозы. – Ты за это ответишь! Не передо мной! Перед Господом Богом, тварь!

– О, как символично, – усмехнулся я, поправляя манжеты рубашки. – Угрожать мне адом? Милейший, я и так живу в нём. Только мой ад называется “офис” и пахнет кофе за пятьсот долларов.

Он сорвался – шагнул вперёд, сжав кулаки. Но я уже развернулся и пошёл к выходу, ощущая спиной его взгляд, горячий, как та свеча, что чуть не спалила храм.

– Ты меня услышал, – бросил я через плечо, не оглядываясь. – И запомни: Бог, в которого ты веришь, не ответит на твои молитвы так быстро, как я разрушу твоё прошлое.

Шаг. Второй. Третий. Ни звука сзади. Только эхо собственных слов, отражающихся от каменных стен. Победа? Нет. Просто бизнес. А в бизнесе, Свят, побеждает тот, кто не боится спалить мосты. Особенно если они ведут в детдом.

***

Возможно, не стоило давить на Святослава так жестоко?

Этот вопрос всплывает в голове, как вирусный баннер в браузере – навязчиво, противно, но невозможно игнорировать. Началось всё с того момента, как я услышал про церковь. Иронично, не так ли? Место, которое отец называл “театром для стада”, вдруг стало ареной моей маленькой войны.

Отец презирал храмы. Не просто не ходил – плевался, заставляя меня читать Ницше вместо молитв. “Вера в себя, Серафим, – говорил он, – вот твой Бог. А эти свечки и иконы – для слабаков, которые боятся взять ответственность”. И я поверил. В бизнес, в алгоритмы, в холодную логику цифр. А Святослав… Он верит в Бога. Как динозавр, выживший в эпоху нейросетей.

“Нужно было просто пригрозить ему детдомом, – думаю я, – а не тыкать в лицо его слабостью”. Но нет. Я, как всегда, пошёл по самому грязному сценарию: “Сожгу вашу лавочку. Куплю. Перестрою. Ваш Бог – мой арендатор”.

Свят… Его взгляд, полный такой ярости, что казалось, он вот-вот разобьёт мою физиономию о каменные плиты храма. Но не разбил. Потому что я – его работодатель. Потому что я – его слабое место.

“Раз уж встал на эту тропу, – продолжаю я мысленно, – то одной жертвой больше, одной меньше…

Ложь.

Даже в мыслях звучит фальшиво. Я убийца. Кровь, однажды попавшая на руки… Она липкая. Которую нельзя отмыть.

Сначала вразумить. Узнать проблему. Решить её.

Смешно.

Он не проблема. Он – зеркало. В нём я вижу то, что отец пытался во мне убить: страх, совесть, веру в… что-то.

***

Я уже потянулся к дверце машины, как телефон в кармане завибрировал. Незнакомый номер. Интересно, это Святослав с новым псевдонимом или очередной “партнёр” по вымогательству?

– Серафим Станиславович? – Голос в трубке звучал как автоответчик из налоговой: сухо, официально, с лёгким надрывом.

– Слушаю, милейший. – Я мысленно закатил глаза. Ненавижу эти игры в “угадай, кто звонит”.

– Анастасия Фёдоровна Белякова и Геннадий Максимович Татаринов скончались полчаса назад. Вам нужно приехать…

***

До момента, когда Святослав и Серафим пришли в церковь.

Телефон в кармане брюк завибрировал, как таймер бомбы. Нет, милейший гаджет, сейчас не время. Но пальцы уже нажали на кнопку.

1 новое сообщение.

Неизвестный номер.

Разблокировал. Экран высветил текст:

“Геннадий Максимович и Анастасия Федоровна будут жестоко убиты через три часа”.

Вот так. Без эмодзи, без ошибок. Профессионально.

– Найду урода, – процедил я, сжимая телефон. – И убью. Как собаку.

***

Тяжело описать, что было дальше.

В больнице подтвердили: Геннадий Максимович, мой “любимый” дядя, и Анастасия Федоровна, няня, мертвы. Как в дешёвом триллере. Няню закололи ножом на работе – аккуратно, без свидетелей. Дядя… Не проснулся. Снотворное, смешанное с алкоголем. Его любимый коктейль – теперь яд.

Совпадения?

Сообщение за три часа до смерти. Святослав, который сегодня орал про “ответ перед Богом”. Два трупа, связанных с моим детством. Кто-то роет под меня тоннель, а я даже не знаю, с какой стороны копать.

Я поймал себя на том, что грызу ногти. Чёрт, это же детская привычка! Рука сама потянулась к блокноту – старому, с потрёпанной обложкой. Начал выписывать факты, как учат в бизнес-школах:

1. Киллер(ы): Один? Группа? Профессионал – сообщение без эмоций, убийства чистые.

2. Мотив: Дядя и няня. Что их связывало со мной? Отец?

3. Святослав: Угрожал мне, знал про Алексу. Но зачем ему убивать их?

4. Отец: Ненавидел их, но… Зачем ему это сейчас?

Сперва – полиция, – подумал я, – а потом…

Потом – война. Потому что если это связано с Алексой или со Святославом, мне мало не покажется.