Запах цитрусовых духов

Глава 3

Наверное, это мой первый праздник, который я решил посвятить не ему, а именно себе. И это было чудесно.

Вокруг нас красовалась дорогая мебель, музыка плела свою атмосферу, а блюда на столе усиливали восприятие роскоши. Алекса была красива – и прекрасно это знала. Но ещё она была умна, и пользовалась этим без зазрения совести.

После танцев мы вернулись за столик. Я лично налил ей вина, игнорируя официантов, которые слонялись по залу, как пустые манекены.

– За прекрасную звезду, что упала к нам с неба, – произнёс я тост, не отрывая взгляда от её губ.

Она смущённо улыбнулась, поднимая бокал. На кончиках её пальцев дрожала капля вина – будто она боялась, что стекло треснет от её прикосновения.

Щёчки её покраснели. Вино, конечно, быстро ударяет в голову, если переборщить. Но мы оба, кажется, начали это понимать слишком поздно.

– Мне с тобой… очень хорошо, Серафим, – сказала Алекса, придерживая подол платья и опустив взгляд. Её голос звучал, как шёпот шин по гравию – мягко, но с трещиной внутри.

– Ты устала? Я могу отвести тебя к себе, а утром – домой. Не волнуйся, всё будет хорошо, – произнёс я, оказавшись за её спиной, и поцеловал в шею. В нос ударил аромат духов, которые я подарил ей два месяца назад, – лавандовые нотки, смешанные с чем-то горьким. Удивительно, что они до сих пор сохранились.

– Хочешь, чтобы я осталась у тебя на ночь? – игриво спросила она, дотронувшись кончиком пальца до моего носа.

– Разумеется, если этого хочешь ты, – сказал я, выделяя последнее слово. Девушки обожают иллюзию выбора, даже когда его нет.

– Раз всё ложится на мои хрупкие плечи… – протянула Алекса, но её голос оборвался, когда я резко крикнул через зал:

– Свят! Собирайся, подвезу.

Он доедал стейк, запивая вино прямо из бутылки. “М-да. Рановато тебе ещё в высшее общество, Святослав”, – подумал я, глядя, как он вытирает губы рукавом.

– Отвези меня домой, – твёрдо сказала Алекса, обнимая меня за руку. Её ноги дрожали – явный признак усталости от каблуков.

– К тебе или ко мне, милейшая?

– Каждый к себе. Я ужасно устала… – Она зевнула, нарочито широко, как кот, который манипулирует хозяином.

– Конечно, милейшая… – улыбнулся я, и лишь через миг до меня дошёл смысл её слов. – Прости… что?

– Ну ты даёшь: закружил, накормил, напоил – и ещё спрашиваешь… – её голос, секунду назад казавшийся сладким, как мёд, теперь ударил по мне, будто молотом по черепу. Улыбка стёрлась с моего лица, но руки не разжались. Если уж играть кавалера – то играть до конца.

– Может, всё-таки проведёшь ночь у меня? Обещаю: не пристану. – Разумеется, я врал. Приблизился, чтобы поцеловать, но она вставила указательный палец между нами – жест, острый, как нож.

– Потише, Серафим. Неужели надеялся на большее? – Алекса прищурилась, её лицо стало холодным. Нужно срочно исправлять ситуацию.

– Если ты подразумеваешь, что “большее” – это видеть тебя при свете луны, пока я играю на рояле, и мы распиваем коньяк… – сказал я первое, что пришло в голову. Рояля у меня не было. Навыков игры – тоже. Был только алкоголь и ложь, которая пахла дороже духов.

– Прости, Серафим, но после этого я теперь не хочу оставаться с тобой на ночь. – Её голос звучал спокойно, но каждое слово впивалось в меня, как гвоздь. Я прикусил губу, пряча отвращение. “Подожди. Ты ещё станешь моей”.

Сейчас мир сузился до одной точки: Алекса. И мне отчаянно хотелось, чтобы эта точка перешла ко мне в спальню.

До машины добрались быстро. Я спросил о её самочувствии дважды, но каждый раз слышал только “нормально”. Её ответы обрубали мои попытки сближения, как нож – нити марионетки. Даже вино отступило, оставив трезвость, которая раздражала вдвое сильнее.

Это было не просто обидно. Это полный крах. Никто ещё не смел отвергать меня так нагло. Да кто она вообще?! Сучка… как посмела…

Я осторожно опустил её на переднее кресло, а сам занял водительское. Святослав, словно ветер, бесшумно втиснулся в последний ряд. Он шевельнулся, будто хотел что-то спросить, но наши взгляды столкнулись в зеркале заднего вида. Боец мгновенно отвёл глаза, будто получил невидимый удар в челюсть. Умный человечек, – подумал я, – знает, когда помалкивать.

Сегодняшний день рождения бьёт все рекорды по отвратительности. Поставщик подвёл, отец, а тут ещё и Алекса… При воспоминании о нём кулаки сами сжались на руле. Хотелось разбить что-нибудь железное. Лена? Пусть подождёт. А проститутки? Нет, до дна ещё не докатился. Пока хватает Лениного лицемерия.

– Серафим, включи печку, пожалуйста, – прошелестела пассия, кутаясь в шубку. Её голос вибрировал от холода или страха – не разобрать.

– Милейшая, ваши желания – закон для меня, – процедил я сквозь зубы, тыча пальцем в кнопку обогрева. Сама не могла, принцесса? – мысленно добавил, глядя, как она сворачивается калачиком на сиденье. Сняв шубку, она бросила её на колени, словно щит, и прильнула лбом к стеклу. Через минуту её ровное дыхание заполнило салон.

Святослав за спиной вдруг шевельнулся. В зеркале мелькнул его профиль – скулы, острые как лезвия, и короткая молитва, слетевшая с губ. Старухины привычки, – хмыкнул я про себя. Даже здесь, в моей машине, он продолжал считать чётки на руке.

Её лицо, ещё несколько часов назад казавшееся совершенством, теперь напоминало маску, скрывающую трещины. Как так выходит, что одна женщина может быть одновременно магнитом и отталкивающим полюсом? Хотя… почему нет? Вот она – дышит рядом, пахнет дорогими духами и ложью.

– Как тебе сегодняшний вечер? – бросил я, не отрывая взгляда от дороги. Вдруг я опять вляпался в какую-то сентиментальную ловушку? Женщины – существа… Проще разгадать криптографический код, чем понять, чего они хотят сами.

– Спасибо за чудесный танец, ужин, браслет… – Алекса говорила так, будто читала шпаргалку “Как ублажить самовлюблённого идиота”. – Ты просто волшебник!

Волшебник? Ну конечно. Волшебник, который не может понять, почему ты не рвёшься в его постель после всех этих клоунад с розами и шампанским.

– Тогда… почему ты не захотела ехать ко мне? – спросил напрямик.

– А я должна хотеть? – Голосок такой невинный, будто она спрашивала, не нужно ли подать чай.

Должна? Должна, милая. Ты же сама три часа строила глазки, будто я – последний шоколадный эклер на земле.

– Алекса, милейшая, не нервничайте. – Я растянул губы в улыбке, от которой заныли скулы. – Сегодняшний вечер подарил мне умопомрачительный… душевный оргазм. – Ваше общество – лучшее лекарство для моего сердца.

Она засмеялась – звонко, как колокольчик, за которым скрывается гвоздь. Интересно, ты хоть сама веришь в этот цирк?

– Вот так-то лучше. – Алекса хихикнула, будто мы только что разделили секрет, а не обменялись дежурными фразами. Её пальчик, украшенный моим браслетом, теперь чертил круги на запотевшем стекле. Какая ирония – она рисует сердца, а я считаю минуты до её исчезновения из моей машины.

Внутри всё закипало. Эта её манера – говорить с придыханием, будто каждое слово – подарок, а за спиной уже строит планы, как выставить мне счёт за “случайно” разбитую вазу… Спокойно, Серафим. Сейчас она – ключ от твоей постели. Позже будешь рвать на ней простыни или её горло – решай сам.

И тут в голову пришла идея. Такая гадкая, что я едва не включил аварийку, чтобы обдумать её. А что, если… Нет, даже думать об этом мерзко. Но чем дольше я размышлял, тем соблазнительнее казалась мысль подлить в её бокал что-то покрепче страсти. Она же сама просит об этом, верно? Эти взгляды из-под ресниц – не нежность, а приглашение к войне.

Святослав за спиной вдруг всхрапнул, перекрестился во сне и снова затих. Даже в отключке молится, как его дед-фанатик. Алекса тоже дремала, устроившись на шубке, будто на троне. А я всё ехал. И ехал не туда.

Часы показывали два ночи, когда я свернул на просёлок. Никаких указателей, только тени деревьев, нависающих над дорогой, как судьи. Сначала кусты царапали днище, потом начались сосны – молчаливые, с занесёнными снегом ветвями. Идеальное место.

Ещё не лес, но уже и не цивилизация. Святослав и Алекса даже не заметили, как мы свернули с трассы. Спят, как младенцы. Удобно.

Сердце колотилось так, будто хотело выскочить через горло. В голове – адский микс из желания и… Чего? Совести? Я хрипло рассмеялся. Совесть – это для тех, у кого есть что терять. А мой план… Он созревал, как яд в железах паука. Сегодня всё будет иначе. Сегодня я не уйду с пустыми руками.

Алекса спала, прижавшись щекой к стеклу. Её губы слегка приоткрылись, будто она во сне всё ещё шептала комплименты. Какая ирония – ангельское лицо, а внутри расчётливая змея.

– Приехали, – бросил я и резко нажал на тормоз. Святослав сзади стукнулся лбом о стекло, Алекса ахнула, хватаясь за ручку.

– Что случилось? – её голос дрожал, как струна. Ищи ответ в лесу, детка.

– Свят, на выход, – рявкнул я, не оборачиваясь. – Поможешь с… С машиной.

Мы вышли. Святослав, шатаясь, потёр ушибленный лоб. Его пальцы машинально нащупали чётки под курткой. Да, молись, пока есть время. Алекса осталась внутри, прижав ладони к стеклу. Её взгляд метался между мной, лесом и дорогой – той, что мы уже не увидим.

– Че? Шина? – Святослав вышел, поёжился, выругался на мороз, а уже потом спросил. Я молчал, глядя на машину. Как будто прощаюсь с ней. Или с собой.

– Ну? – Он тронул моё плечо, и я вздрогнул. Задумал – делай. Делаешь – не думай. Сердце застучало так, будто хотело пробить грудную клетку. Руки онемели, но не от холода – от страха. Или от возбуждения.

– Хочешь развлечься? – спросил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Тот же холодок в позвоночнике.

– О-о-о, это мы всегда! Виски-кола? – Святослав оживился, но тут же нахмурился, заметив пакетик в моей руке. Красная таблетка, похожая на вырванное из груди сердце, мерцала в лунном свете.

– Кое-что круче, – я протянул ему дозу. – Глотай.

– Серафим, нах! – он отшатнулся, перекрестившись. – Я не по этой части. Водка, закуска… – его голос дрогнул. – Это же дьявольщина?

– Дьявольщина? – я рассмеялся. – Свят, ты в детдоме молитвы зубрил, а я – химию. Догадайся, у кого знаний больше?

Он замер, глядя на таблетку. В его глазах вспыхнула тень прошлого – бабушка с чётками, дедовы проповеди… А потом он схватил пакетик.

– Только… это в последний раз, – прошептал он. – И чтобы Алекса не узнала.

Слишком поздно, Свят. Она уже не узнает ничего.

– Я сошел с ума. Нет! – Святослав отшатнулся, но пальцы уже тянулись к пакетику, будто он был зачарован. – Это же дрянь какая-то!

– Просто придаст энергии, – я пожал плечами, наблюдая, как его рука дрожит. Врать? Не вру. Почти. – Как допинг.

Его лицо превратилось в маску театра: борьба, страх, жадное любопытство. Он смотрел на таблетку, как на яблоко в Эдеме – ядовитое, но сладкое.

– Уснёшь под утро. Без глюков. – Зато с кошмарами, которые я тебе устрою. – Давай, Свят. Или ты боишься, что кто-то с того света увидит?

Он вздрогнул. Чётки под курткой щёлкнули, как счётчик Гейгера.

– Че это вообще такое? – пробурчал он, вертя таблетку. Красное сердце мерцало в его ладони, будто живое.

– Аф-ро-ди-зи-ак, – повторил я, растягивая слоги. Пусть думает, что это любовь. А там…

Он закинул таблетку в рот, запил водой. Глотай. Глотай мою ложь. Глотай свою судьбу.

– Вот и умница, – усмехнулся я. Теперь отступать некуда. Ни ему, ни мне.

Лес вокруг шумел, как тысяча шепчущих голосов. Скоро здесь станет ещё теснее от криков.

Мы втроём втиснулись в салон. Алекса металась взглядом между мной и Святославом, сжимая телефон так, что ногти впились в экран. Глупышка. Здесь даже волки не ловят сигнал.

– Дай телефон, милейшая, – процедил я, не отводя глаз. На мгновение в её взгляде вспыхнул страх – чистый, как стекло. Наконец-то. Долго же ты притворялась, что не чувствуешь подвоха.

– З-зачем? – она попыталась улыбнуться, но получилось это слабо.

– Позвонить. Мой сломался, – а твой скоро станет бесполезным куском пластика.

Она протянула аппарат, следя, как я разблокирую его.

– Что происходит? Где мы?! – её голос сорвался на визг. Бабочка чует липкую нить.

Я молча опустил рычаг её кресла. Оно откинулось почти горизонтально, заставив её голову запрокинуться. Вот так. Теперь ты – бабочка под стеклом.

Святослав сзади вдруг завозился, бормоча что-то о “грехах плоти”. Началось. Его пальцы судорожно сжали чётки. Скоро они понадобятся тебе больше, чем мне – телефон.

– Серафим, что происходит?! – Алекса почти кричала, но голос сорвался на фальцет. Её пальцы вцепились в подголовник, как в спасательный круг.

Я усмехнулся и швырнул телефон в темноту за окном. Прощай, связь. Прощай, Алекса.

– Раздевайся, блять! – Святослав рявкнул так, что затрещали стекла. Его глаза, обычно холодные, теперь пылали, как угли в костре. Алекса сжалась в комок, прикрывая грудь руками.

– Мальчики, если это шутка… – её голос дрожал, но она ещё пыталась улыбаться. Держится за иллюзии, как за соломинку.

Святослав, словно одержимый, вцепился в её плечи. Его пальцы, украшенные татуировками из детдома, впились в кожу. Он больше не боится греха. Таблетка сделала своё дело.

– Отпустите! Я вас засужу! – завизжала она. Лес ответил эхом, будто смеялся над её наивностью.

Я медленно провёл ладонью по её ноге.

– Милейшая, здесь даже волки не слышат криков. – А ты думала, я шучу про душевный оргазм?

Святослав вдруг зарычал, рванув платье. Кнопки посыпались, как сломанные четки. Твои молитвы не спасут тебя. Алекса билась в истерике, но он уже не человек – зверь, которого я сам выпустил из клетки.

– Свят… – попытался я, но он рычал, как зверь. Игра началась. Теперь её не остановить.

Лес шумел, снег засыпал следы, а в салоне пахло страхом и адреналином. Вот она – моя месть за все её игры.

Моя ладонь легла на её грудь – не грубо, но с уверенностью владельца. Алекса билась в руках Святослава, как пойманная птица, но его хватка была железной. Смешно.

Я провёл рукой от ключицы до бёдер, чувствуя, как её тело дрожит. Идеально. Как фарфоровая статуэтка… которую сейчас разобьют.

– Пожалуйста! – взвизгнула она, когда платье треснуло, обнажая сиреневый бюстгальтер. – Я скажу, что сама порвала его в туалете! Честно! – слёзы лились по щекам, но её ложь звучала жалко. Поздно, милая. Ты уже не в том положении, чтобы торговаться.

Святослав вдруг застонал, сжимая чётки под курткой. Его лицо покрылось потом, а в глазах боролись ярость и мольба. Держись, Свят. Ещё чуть-чуть.

– Милейшая, – прошептал я, прижимаясь губами к её уху, – здесь нет туалета. Только лес. И мы. – И твои крики, которые скоро станут музыкой.

Она замерла, поняв, что договориться не получится. В её глазах вспыхнула ярость – настоящая, не та, что она изображала в ресторанах. Вот теперь ты настоящая. Живая. Моя.

Святослав вдруг зарычал, рванув последнюю ткань. Да. Пусть знает, что такое ад.

Прости Алекса, но у меня есть план, и я буду его придерживаться.

– Закрой ей рот, – бросил я. Святослав прижал ладонь к её губам, заглушая крик. Как в детдоме затыкали рот подушкой.

Платье треснуло, обнажив тело, которое я раньше ласкал бы с разрешения, как только она позволила бы это. Теперь это не имело значения. Она больше не хозяйка своей кожи.

Внутри всё замерло. Страх сменился холодным расчётом. Хочу. Значит, возьму.

Слёзы Алексы смазали макияж, превратив лицо в маску трагедии. Как в театре, только без аплодисментов.

– Милейшая, – прошептал я, срывая остатки ткани, – ты сама выбрала этот спектакль.

Святослав вдруг замер, его пальцы судорожно сжали чётки. Молится или проклинает? Но таблетка уже сделала своё дело – он отпустил руки Алексы, будто они обожгли его.

И тогда я вошёл в неё. Не грубо. Холодно. Как нож в масло.

Лес за окном зашумел громче. Даже сосны отворачиваются.

***

Туман облепил машину, как саван. Казалось, даже время застыло в этой белой пелене.

– Серафим… – голос Святослава дрожал, будто его рвало словами. Я молчал. Внутри всё онемело – не от страха, а от пустоты.

– Серафим… – повторил он, коснувшись её лица.

– Заткнись, дай подумать! – рявкнул я, но мысли скользили, как рыба в руках.

– Она не дышит, – выдохнул он, отдернув руку, будто обжёгся. – Пульса нет. Блять, мы её убили!

Я ударил его по щеке – не сильно, но чтобы прервать истерику. Слабак. Раньше надо было думать.

– У неё пульса нет! – в его голосе звучала мольба, будто я мог вернуть её обратно.

Да. План был – использовать и отпустить. Но теперь… Я смотрел на её лицо – белое, как снег за окном, с размазанной тушью. Кукла с разбитым механизмом.

– Сука… Всё пошло к херам! – прошипел я, сжимая кулаки. Внутри клокотала ярость. Не на неё. На себя. На эту долбанную таблетку. На его слабость.

Святослав вдруг начал креститься, шепча что-то на церковнославянском.

– Прекрати! – рявкнул я, но он уже не слышал. Его взгляд был прикован к её руке – той самой, что лежала на моём плече во время танца. Теперь она безжизненно свисала, как ветка, сломленная бурей.

– Что значит “не по плану”?! – Святослав навис надо мной, его крестик впился в грудь, как клык. – Ты втянул меня в это дерьмо! – Как в детдоме, когда старшие заставляли воровать.

– Тихо, – процедил я, впиваясь взглядом в его перекошенное лицо. – Придумаем. Сейчас.

Он метался по салону, бормоча молитвы и матерщину вперемешку. Бабушка вертелась бы в гробу, слыша его “божьи кары”.

– … на зоне шкуру сдерут… – вдруг выпалил он. И тут меня осенило.

– Избавимся от трупа, – бросил я.

– Ты, блять, сдурел?! – он схватил меня за ворот, но руки дрожали. – Это не кошка под мостом! Это…

– Это ничто, – перебил я. – Пока мы не сделаем его чем-то. – Считай до десяти, Свят. Как учил дед.

Он замер, глядя на Алексу. Её волосы разметались по подголовнику, как венец. Красиво. Жаль, что холодно.

– Ты… ты же знаешь, что будет, если… – его голос сорвался.

– Знаю. – Я усмехнулся. – Но ты же веришь в ад, да? Там тебе и расскажут.

Святослав вдруг ударил кулаком по стеклу. Слабак. Раньше надо было бояться.

Я вышел, хлопнув дверью. Святослав застыл, как восковая фигура: крестился, бормотал молитву, а его пальцы судорожно сжимали чётки. Молись, пока есть время. Потом будешь каяться в другом.

Воздух пропах хвоей и кровью. Туман редел, обнажая чёрные силуэты деревьев. Здесь. Нужно спрятать её здесь. Но земля мерзлая – не закопаешь.

Внезапно услышал журчание. Ручей. Вода смывает грехи, да, Свят?

Меня скрутило рвотой. Желудок выворачивало, будто я проглотил раскалённые угли. Сам виноват. Ты же хотел её тело? Получи. Каждый спазм отдавался в висках: убийца, убийца, убийца.

Святослав в машине не шевелился. Только губы дрожали, шепча: “Господи, помилуй”. Помилуй? Поздно. Ты сам стал палачом.

Я шёл вдоль ручья, спотыкаясь о корни. Руки онемели, мысли путались. Как глупо. Ты же всегда контролировал всё. А теперь?

Тело Алексы в салоне… Её белое лицо, размазанная тушь… Она была лишь инструментом. Как и ты, Свят.

Но внутри всё горело. Не от адреналина – от стыда. С каких пор я чувствую это?

Болото затаилось в чаще, как гнилая пасть. Снег здесь таял, будто земля сама отплёвывалась от него. Идеальное место. Вода сожрёт всё – следы, запах, крики.

Я шёл назад, спотыкаясь о корни. Виски пульсировали, как будто в голову вкручивали раскалённые шурупы. Скоро всё кончится. Адвокаты, отцовские связи…

Святослав сидел в машине, уставившись на Алексу. Его глаза напоминали стёкла витрины – пустые, мутные. Чётки в руке застыли, будто их вырезали изо льда.

– Святослав, – позвал я, хлопнув дверью. Ноль реакции. – Я нашёл место. Болото. – Говори громче. Он теперь глух к жизни, как к молитвам. – Пронеслась мысль.

Он не шевелился. Только губы шептали что-то беззвучно, а взгляд прикипел к её лицу. Видит ли он в ней ангела или демона?

– Свят… – я тряхнул его за плечо.

Он дёрнулся, словно очнулся после удара током, и вдруг схватил меня за горло. Его пальцы дрожали, но хватка была железной.

– Ты… мы… – он задыхался, как рыба на льду. – Это ад, Серафим. Ты ведёшь нас в преисподнюю.

– Уже, – прохрипел я. – Теперь помоги мне. Или останешься здесь. С ней.

Он разжал руки. В его глазах плескалось безумие. Добро пожаловать в мою реальность, Свят.

Её глаза.

Они не могут смотреть. Она мертва.

Но взгляд пронзал, как лезвие. Пустота в зрачках кишела ненавистью, будто адский слизень полз по моей душе. Я захлопнул ей веки, но образ остался – выжженный на сетчатке. Ты сам хотел этого. Ты. Сам.

– Очнись! – рявкнул я, влепив Святославу пощёчину. Он моргнул, словно вынырнул из тины, и в его глазах мелькнуло осознание.

– Что мы наделали… – прошептал он, глядя на Алексу. Его пальцы судорожно сжали крестик.

– Запомни: сейчас мы спрячем труп и забудем. Ясно?! – заорал я, тряся его за плечи. – Одному мне её не утащить. Бери за ноги.

– Нужно сдаться…

– Взял за ноги, сука! – Он послушно наклонился, но руки дрожали, как у паралитика. Сломался. Как тогда, в детдоме, когда его заставляли красть.

Мы потащили тело к болоту. Снег под ногами хрустел, как кости. Святослав шёл, как на автомате: взгляд в никуда, губы шепчут что-то. Молитву или проклятие?

– Ты же веришь в ад? – бросил я, чувствуя, как желчь подкатывает к горлу. – Это наш билет туда.

Он не ответил. Только чётки в его руке щёлкнули, как счётчик апокалипсиса.

Двадцать минут. Или вечность? Святослав то и дело впадал в ступор, а меня выворачивало в кусты. Главное – дойти. Главное – сбросить груз.

– На счёт три… – прохрипел я. Он кивнул, как марионетка. Раскачивали её, как мешок с мусором. Бульк. Звук, от которого кровь застыла в жилах.

Тело тонуло медленно, будто болото смаковало каждую секунду. Смотри, Свят. Водяной забирает её в свои объятия. Телефон последовал за ней – блеснул в лунном свете, как последний крик о помощи.

Обратно шли, спотыкаясь. Мороз впивался в кожу, но дрожь не от холода. Это лихорадка вины. Или страх? Святослав шёл, уткнувшись взглядом в землю. Его чётки звенели, как цепь.

В машине повисла тишина. Не было слышно даже дыхания. Только липкий запах болота въедался в кожу, напоминая: теперь вы – монстры.

***

Я высадил Святослава у его дома.

– Если что – звони. Если кто спросит – молчи. Если сдашь… – Не сдаст. Таблетка сделала своё дело. Теперь он – мой.

Сколько дней прошло? Неделя? Месяц? Я пил, как никогда. Виски лилось в горло, как расплавленный свинец, но мысли всплывали, будто трупы в болоте. Нет раскаяния. Только страх решётки. Страх, что Свят сломается. Страх, что отец не узнает, не поймет, не примет.

Отец. Его лицо всплыло в памяти – холодный мрамор. Рука сама потянулась к бутылке.

Я засмеялся, и смех отдавался в стенах, как эхо выстрела.

Почему? Почему я всё ещё жду его одобрения? Он же превратил моё детство в ледник. Каждое “недостаточно хорошо” – как удар хлыста. А теперь я звоню ему. Как собака, возвращающаяся к хозяину с окровавленной пастью.

Палец застыл над кнопкой, но я нажал. Гудки. Один. Два. Три. Сбрось. Сбрось, пока не поздно!

– Слушаю, – голос отца звучал устало, будто я уже надоел ему. Как всегда.

– Отец… мне нужна твоя помощь. – Помощь? Или прощение?

Тишина. Даже дыхания не слышно. Он никогда не дышит, когда я рядом.

– Что случилось? – спросил он наконец. Холодно. Кратко. Как приговор.

– Это… сложно. – Сложно объяснить, как я стал твоей копией. Скажи, ты ведь также убил мою мать?

– Говори яснее.

Я сжал телефон до боли в пальцах.

– Я… возможно, влип в историю. Нужно, чтобы ты… прикрыл меня.

Он хмыкнул. Тот самый смешок, которым он встречал мои детские поражения.

– Ты уверен, что заслуживаешь этого?

Нет. Но я же твой сын. Твоя кровь. Твоя ошибка.

– Уверен.

– Хорошо. Завтра приезжай в офис.

И связь прервалась.