Замок одержимого (СИ)

9

Когда вечер начинал переходить в ночь, постылая пелена, «саван небесный», обычно истончалась, чтобы полностью растаять к часам, когда зажигались первые звезды. К рассвету она, разумеется, заволакивала небо вновь. Зато на короткое время, пока было еще сравнительно светло, пелена успевала сдать настолько, чтобы осточертевший серый цвет неба сменялся местами багровым, местами пурпурным. Ни дать ни взять, пролитое вино из винограда, что растет в теплых краях. Или, если угодно, кровь.

Это солнце пыталось напоследок пробиться лучами к многострадальной земле, напоминая о себе ее обитателям.

Выглядело это красиво. Хотя и угрожающе, зловеще — тоже. Одних предшествующая сумеркам окраска неба вдохновляла, дарила надежду. Но на других навевала навязчивую тоску, желание напиться, а то и вовсе сунуть голову в петлю. Немало было и тех, кто, глядя на гигантский кровоподтек, в который превращалось небо, думал об адском пламени, о надвигающемся… даром, что уже давно надвигающемся, Конце Света. О том, что новый день, путь даже омраченный тоскливой серостью небес, мог и не наступить вовсе.

Очередное расставание с очередным серым днем защитники Веллесдорфа встретили, кто на вершине вала, кто у проходов, перегороженных телегами. И глядя на то, как краснеет и лиловеет небо, как солнце говорит миру «до свидания», едва ли хоть один из них трепетал, тем паче, задумывался о Страшном Суде и конце всего сущего. До «всего сущего» ли, коль многие из них и без того могли не пережить надвигающуюся ночь.

Да, могли. Но ведь возможность — не неизбежность. Не так ли?

Глядя с вершины вала на окрестные луга, поля и лес, Равенна чуть ли не валилась с ног. Она хорошо потрудилась, управившись почти со всеми поручениями сэра Андерса и капитана Римаса. И только вылечить да поставить в строй раненых мертвяками бойцов она успела всего полдесятка. Даже не зелья ей не хватило — просто времени, чтобы приготовит его достаточно. А ведь впереди был не отдых, но бой. И в нем защитники Веллесдорфа возлагали большие надежды именно на нее, волшебницу. Не стоило их разочаровывать. Хотя бы чтоб самой дожить до рассвета.

Что до остальных… Освальд, к примеру, чувствовал себя получше Равенны. Но, признаться, не намного. И виной тому была не усталость, но страх, нараставший по мере того, как мир вокруг погружался в темноту. Страх и… сомнение: а стоило ли вообще в это ввязываться? Стоило ли лезть в битву с существами, рядом с которыми наемные охранники караванов казались мальчиками из церковного хора? Ради чего? Просто идя на поводу у Дедули-Бренна?

Да, прежняя бродяжья жизнь уже не казалась Освальду привлекательной. Но кто сказал, что не было у него других вариантов? Ведь он мог, к примеру, зарезать Дедулю-Бренна… ночью, во сне это проделать легко — хоть с жирным купчиной, хоть с могучим колдуном. Прирезать и завладеть сокровищами, что наверняка хранились в подвалах бывшего донжона разрушенного замка.

Да, Дедуле-Бренну он, Освальд, жизнью обязан. Но ведь не приносил ему клятву верности. Не говоря уж о том, что не по чину ему было клятвы приносить. Он все-таки вор, вор и висельник, если быть точным. А не благородный рыцарь… такой благородный, что аж плюнуть хочется — вроде сэра Андерса. Дедуля-Бренн тоже не вчера родился. Должен был понимать, с кем дело имеет.

Так думал Освальд, обуреваемый сомнениями… в то время как рука его все равно уже сжимала лук. Как бы то ни было, правильно или неправильно он поступил, но теперь сомневаться и решать было поздно. Или еще рано — при условии, что жизнь бывшего вора не оборвется в эту ночь. А чтобы этого не случилось, предпринять Освальд мог лишь одно. Драться. Пусть даже с мертвяками.

А вот сэр Андерс, напротив, почти не боялся. И уж точно ни в чем не сомневался, уже держа руку на эфесе меча. Впервые за долгие месяцы он ощутил себя на своем месте. На родной земле. В родовых владениях, которые ему предстояло защищать — изгнанному, не сломленному; вернувшемуся в трудное время. Ни о чем другом по его разумению владетель не мог мечтать.

И вот он стоял у прохода, еле слышно шепча молитву и готовый уже в следующий миг достать меч из ножен.

Тем более был далек от сомнений и страха Сиградд, сын Торда. Самое страшное, чем ему грозила надвигающаяся ночь — это гибель. А гибель с оружием в руках достойная. После нее прямая дорога в Небесный Чертог: пировать и веселиться до скончания веков. Так что Гаук, Гуннульв и прочие, что, изгнав Сиградда, надеялись лишить его такой возможности — просчитались.

От последней мысли, нечаянно посетившей его голову, Сиградд помимо воли расплылся лицом в улыбке. А стоявший неподалеку житель Веллесдорфа даже отпрянул испуганно — приняв оную за хищный оскал.

А потом пурпурная окраска сменилась синевой, запятнанной клочковатыми серыми облаками — остатками пелены. За синевой пришла чернота. Защитники деревни стояли наготове; некоторые с факелами в руках.

— Я слышу! — крикнул кто-то, разрывая напряженную тишину ожидания, — они приближаются!

А кто это — «они», объяснять не требовалось.

Один из жителей Веллесдорфа вскинул лук — не боевой, охотничий и явно самодельный: грубо сработанный. Собрался выпустить огненную стрелу. Просто наобум, дабы осветить окрестности… и приближающихся врагов.

Но Равенна опередила его. Она прошептала заклинание, и на ладони волшебницы возник матово-белый светящийся шарик. Он взмыл вверх, на лету вырастая до размеров сырной головы. И свету давал не меньше, чем полная луна.

Его, света, теперь хватало… чтобы разглядеть темные человекоподобные фигуры, медленно надвигающиеся со стороны замка… и с противоположной стороны тоже — вдоль дороги.

Десятки… нет, сотни фигур. Целая толпа!

— Гадюку мне за шиворот, — пробормотал, вглядываясь в темноту, Римас, — да их даже больше, чем вчера. Откуда?..

Разумеется, последнему вопросу так и предстояло остаться лишь вопросом. Без ответа и особого смысла.

Мертвяки наступали медленно. Гордой неспешной поступью знатных людей — тем тоже некуда было спешить. А вот для защитников Веллесдорфа время было дорого. И терять его они не собирались.

Шар белого света оставался висеть над полем начинающейся битвы. А с ладоней Равенны уже срывались сгустки огня. Один за другим они влетали в нестройные шеренги мертвяков. И взрывались, охватывая ходячие трупы пламенем, превращая в движущиеся костры. Двигались те, впрочем, недолго. Падали через несколько шагов.

К волшбе Равенны присоединились лучники, включая Освальда. «Давненько я не зажигал», — приговаривал бывший вор, прилаживая стрелу к тетиве. Один из крестьян, державший факел, поджег ее с наконечника за миг до того, как тетива распрямилась.

В сторону толпы мертвяков она полетела уже огненным пятнышком под темным ночным небом.

Хваленая меткость Освальда не подвела его и теперь. Стрела безошибочно нашла цель, врезавшись в одного из мертвяков. Ее огонь шустро перебрался на мертвую плоть, точно моряки после долгого плаванья — с борта на причал.

За первой стрелой последовала, вторая, третья. Да и другие защитники Веллесдорфа, умевшие стрелять из лука, тоже не бездействовали. Большой меткости им, кстати, не требовалось — уж очень тесными рядами шли мертвяки. Сложно было промахнуться.

Ходячие трупы вспыхивали и падали. Но бреши в их рядах почти сразу зарастали — мертвяков было слишком много. Чтобы остановить их на подступах к деревне, нечего было и думать. Сил не хватало.

Наконец, луки сделались бесполезны: достигнув земляного вала, первые ряды мертвяков медленно и неуклюже потащились по склону вверх. Еще часть мертвяков потекла в сторону перегороженных проходов — целая река… нет, две реки из гниющих тел огибали Веллесдорф. Надвигались с двух сторон, словно беря деревню в клещи. Готовясь сомкнуться, прорвав оборону ее насквозь.

Но пока…

Первые ряды мертвяков едва успели достичь вершины вала — Равенна ударила по ним скопом, заклинанием «Рухнувшее небо». В полном соответствии с названием на ходячие трупы обрушилось что-то невидимое, но невыносимо тяжелое. Словно исполинская рука: ближайших к Равенне мертвяков она просто раздавила, превратив в месиво из костей и кусков окоченевшей плоти. А остальных смела с вала. Мертвые, но приобретшие в эту ночь способность передвигаться, тела катились вниз, увлекая других мертвяков. Тех, что карабкались следом.

Потом было еще одно заклинание. В воздухе резко похолодало. И на ряды мертвяков во множестве посыпались градины, ледышки, целые ледяные глыбы. Продлилось это всего сто ударов сердца, но многие мертвяки после такого каприза погоды остались изломленными, побитыми или вообще раздавленными. И потому неспособными двигаться.

Но и оказавшая мертвякам столь холодный прием Равенна чувствовала, что силы ее на исходе. Больше подсобить своей волшбой защитникам Веллесдорфа она не могла. В обморок бы не упасть — не до хорошего уже. Голова кружилась, ноги подкашивались, а желудок тревожно бурчал, требуя себя наполнить. Пошатываясь, словно пьяная, Равенна попятилась за спины остальных защитников. И дальше: в тыл, прочь с вала.

А когда первые мертвяки добрались, наконец, до его вершины, мысли об отступлении… нет, скорее, о бегстве посетили головы и других защитников. Особенно лучников — те не знали, что им дальше делать. Сжимая бесполезные уже луки, они мелко боязливо переступали, пытаясь спрятаться за товарищей. И тем мешали только.

Но не Освальд! Отбросив лук, он выхватил из рук ближайшего крестьянина факел. И, размахивая им перед собой, а другой рукой сжимая тесак, ворвался в толпу мертвяков. Зелье Равенны защищало его от заражения. Собственно же, от укусов и других возможностей пораниться он рассчитывал защититься сам.

— Вот тебе! — выкрикнул бывший бродяга, на ходу поджигая одного из мертвяков; еще одному он миг спустя отсек тесаком потянувшуюся к нему иссушенную руку, — и тебе. И вот вам еще подарочек… йо-ху-у-у!

Под этот клич Освальд заметался, окруженный мертвяками, и разил направо и налево — одного за другим. Кружился вихрем на вершине вала, а ходячие трупы, сумевшие на нее подняться, кто огнем вспыхивал, кто валился вниз.

— Йо-ху! А вы чего ждете? — окликнул бывший вор других защитников Веллесдорфа, — это ж просто неуклюжие болваны. Бояться их нечего.

И жители деревни, вняв его призыву, ободренные двинулись навстречу скопищу ходячих трупов. Косы и топоры обрушились на мертвяков, ломая конечности. Вилы пронзали мертвую плоть и сталкивали мертвяков с вала. Да и факелы в руках жителей Веллесдорфа тоже оказались небесполезны. От движущихся… нет, скорее, шевелящихся костров, вспыхнувших на вершине вала, стало настолько светло, что нужда в белом шаре, созданном Равенной, отпала. Да оный и погас вообще-то говоря. Сил, поддерживать его, у колдуньи тоже не осталось. Шар погас, но отсутствия его уже не заметили.

— Йо-ху! Йоху-ху! — выкрикивал Освальд, охваченный боевой горячкой, — не такие уж они и грозные.

А в следующее мгновение рука с остатками кожи дотянулась снизу до вершины вала и, ухватив бывшего вора за штанину, резко потянула к себе. Освальд повалился, едва не выронив факел. Цепкую костлявую руку он отбросил проворным пинком. Но не успел освободиться, как сразу три мертвяка надвинулись на Освальда, окружая его.

Первого бывший бродяга успел поджечь. А когда второй выбил факел из руки, Освальд сперва рассек этому удачливому мертвяку ступню тесаком. А собрата его оттолкнул, резко вытянув в его сторону ногу. Затем вскочил на ноги и рубанул тесаком по шее ближайшего из ходячих трупов. Удар был удачен… или просто шея настолько рассохлась. Сделавшись нестойкой, как трухлявый пень. Так или иначе, но голова мертвяка полетела на землю. Как потом и он сам — поверженный подоспевшей Освальду подмогой в лице могучего мужика с топором. Лесоруба, как видно.

Достойно держали оборону и у проходов. Пусть и обходясь без сочиненных на ходу кличей. От луков здесь проку было немного, поэтому почти сразу защитники Веллесдорфа перешли к ближнему бою. Благо, проходы были слишком узкими — численное преимущество мертвяков возле них сходило на нет. Зато решающую роль играло боевое умение. А здесь хотя бы сэру Андерсу, капитану Римасу и Сиградду, сыну Торда ходячие трупы безнадежно проигрывали.

Сэр Андерс разил мертвяков бесстрастно, одного за другим. Подошел — получи, подошел — больше никуда не пойдешь. А вот Сиградд, занимавший позицию на противоположном краю деревни, и вел себя с точностью до наоборот. Взревев и потрясая секирой, он перемахнул через телеги, перегораживавшие проход. И ворвался в толпу ходячих трупов, обрушивая на них свое оружие. Разрубленные, сбитые с ног, мертвяки не просто падали — отлетали, отброшенные размашистыми ударами северянина. Оставляя окрест него заметный круг пустого пространства.

А обойти могучего варвара и подобраться к проходу и телегам удавалось немногим. И уж этих немногих с успехом изничтожали засевшие в проходе крестьяне. Кто огнем, кто топорами и косами.

Успех… Что ж, более или менее, но к защитникам Веллесдорфа сие ободряющее словечко в этой битве было вполне применимо. Усиленные четверкой посланников мастера Бренна, деревенские работяги отражали натиск мертвяков, хоть не сказать, что триумфально, но успешно…

Пока разом не проснулись полчища летучих мышей, с недавних пор обосновавшиеся на чердаках родового замка Веллесхайм.

То были единственные живые существа, переносившие близость Скверны более-менее сносно. И готовые рядом с нею обитать. С поправкой, разумеется, на высоту замковых башен и донжона, державшую летучих мышей на достаточном удалении от пораженной Скверной земли. Достаточным это удаление было, правда, лишь для того, чтобы летучие мыши могли сохранить остатки рассудка и собственной воли — необходимые для выживания и в той мере, в какой они присущи животным. Но зло, пропитавшее замок, коснулось и их. Превратив в кровожадных тварей, лучшим лакомством почитавших человеческое мясо.

И теперь эти твари, покорные Скверне, вырвались из замковых чердаков. Чтобы тучей накинуться на людей, ночь проводивших не в постелях, но на вершине земляного вала вокруг Веллесдорфа да в оставленных в нем проходах.

Вскоре воздух там наполнился звуком множества хлопающих крыльев и злобным писком.

— Что за дьявольщина?! — завопил капитан Римас, когда одна из летучих мышей на полном ходу врезалась ему в лицо, не прикрытое шлемом, а затем вцепилась крохотными зубками и коготками.

Эту, первую, тварь бывший командир замкового гарнизона мигом оторвал от себя, схватив за трепещущее кожистое крыло. И брезгливо отбросил, заодно с силой встряхнув. Но еще одна летучая мышь приземлилась на руку старому вояке. И попыталась было прокусить перчатку… добро, хоть безуспешно. А две других твари атаковали Римаса сзади. Одна приземлилась на шлем — никакого вреда, отвлекла только. Зато вторая едва не добралась до шеи пожилого воина.

Спас того находившийся рядом сэр Андерс. Просто смахнул летучую мышь пятерней. А затем налету разрубил мечом. Впрочем, в следующий миг ему самому пришлось отбивать атаку. И хоть даже столь мелких противников меч в руке наследника рода Веллесхайм разил точно и верно, от некоторых удавалось отбиться лишь свободной рукой. Буквально отбрасывая, отрывая маленьких ночных охотниц от себя.

Не лучше обстояли дела и у Сиградда. Чтобы держать тяжелую секиру, даже ему требовались сразу обе руки. Так что крушить мертвяков и одновременно обороняться от летучих мышей он не мог. Пришлось вернуться под сомнительную защиту телег в проходе. И там, отложив секиру, со злостью хватать летучих мышей прямо в воздухе. И давить, ломать руками, с жестокой радостью слыша, как хрустят тонкие косточки.

Отвлекался северянин от этого занятия лишь на мгновение-другое. Чтобы снести башку кому-нибудь из мертвяков, подобравшихся к телегам слишком близко.

Но Сиградд, сэр Андерс и капитан Римас хотя бы держали еще оборону. Остальные защитники дрогнули — так впечатлила их внезапная атака с неба, от которой было не укрыться за земляным валом. И орудиями труда крестьянского не очень-то удобно отбиваться.

Забыв о не прекращавших наступление мертвяках, жители Веллесдорфа в большинстве своем кинулись врассыпную. Одни — к своему жилищу, как последнему рубежу. А другие просто побежали, закрыв голову руками и почти не разбирая дороги.

Тем временем первые мертвяки, забравшись на вершину земляного вала, уже спускались с него вниз — в деревню. Кто-то еще пытался их уничтожить, но таковых оказалось маловато. Большинство было слишком занято спасением от летучих мышей.

Зато мертвяков уже по эту сторону вала — все больше и больше.