Замок одержимого (СИ)

3

И от родителей, и от священника из церкви, где каждую седмицу собиралась вся родная деревня, Освальд еще сызмальства узнал, что значит жить честно. То бишь, правильно и праведно. Означало это… служить. Все равно как — с сохой ли, с кувалдою в руке или с оружием. И не так важно, кому. Главное, что честный человек большую часть жизни тянет лямку, гнет спину. Жертвует собой ради других. А если сил уже не остается лямку тянуть, человек поскорей умирает, избавляя ближних от лишнего рта. И уж тогда считается образцом и во всем примером. Чуть ли не героем, чуть ли не святым. Коему остальным смертным надлежало завидовать. Да искать в себе силы совершить такой же простой и незаметный подвиг самим.

В общем, раскрыли понятие честности Освальду более чем доходчиво. Другое дело, что стезя честного человека его так и не прельстила. Если о чем он и мечтал, то не о том, как будет гнуть спину, а как будут гнуть спину на него. А коль человеку кровей отнюдь не благородных такая участь и близко не грозила, пришлось Освальду по мере взросления свои мечты и желания несколько ограничить. Превратив во что-то, что под силу воплотить простому деревенскому шалопаю — без титула, богатства и покровителей.

А решил, в конце концов, что хлеб свой добывать ему придется хоть собственными силами, зато никому не служа. Не считаясь никому должным. Неправедным путем, проще говоря.

И для тех, кто встал на неправедную стезю, возможности имелись следующие.

Во-первых, Освальд мог перебраться в большой город. Где много народу. А значит, и много денег… лишних. Которые могли бы стать его. А чтобы стали, надо было проводить дни, сидя на паперти или на одной из тех улиц, где располагаются торговые лавки. И просить, вызывая к себе жалость окружающих голосом и внешним видом. Те же, кому и просить долго-хлопотно-унизительно, могли деньги потребовать. Угрожая их владельцу ножом. Ну, или тихо и незаметно взять самому. Стянуть, как говорят.

Во-вторых, счастья можно было попытать на одной из бесчисленных дорог, соединявших города и селения. Здесь уж без всяких просьб — просто нападать на путников или торговые караваны. И требовать свое с оружием в руках.

Но вот загвоздка. Даже в городе, чтобы избежать неприятностей, человеку, будь он хоть трижды нечестным и неправедным, все равно предпочтительней было примкнуть к объединению себе подобных. Чему-то вроде ремесленных цехов. К гильдии нищих, например, к гильдии воров. На дороге же, так и вовсе орудовать в одиночку было равносильно самоубийству. К шайке следовало прибиться — таких же любителей неправедной поживы.

Освальд же предпочитал быть сам по себе. А уж делиться добычей с кем бы то ни было… помилуйте, да чем оплата членства в той же гильдии воров лучше кабалы какого-нибудь работяги под рукой барона-бездельника или жирного скупого купчины?

И потому он выбрал третий путь. Мотался из селения в селение, из города в город, нигде не задерживаясь больше чем на пару суток. Но и за эти сутки успевал немало. Успевал сбыть добычу от предыдущей ходки и хоть отчасти ее промотать. Успевал забраться в чей-нибудь дом. И вылезти оттуда не с пустыми руками. А главное, успевал вовремя смыться. Прежде чем на него обратят внимание, что стражи закона, что местные ночные заправилы.

Еще Освальд не прочь был пристать к какому-нибудь каравану. Выдавал он тогда себя за наемника. Благо, оружием тоже научился владеть неплохо. А главное: соглашался сопровождать и защищать караван даже за самую мизерную плату. Никогда не торговался.

Купчины очень ценили это. И клинок лишний к своим услугам, и удивительную сговорчивость, покладистость его владельца. Особенно когда в очередном городе трудно бывало набрать охрану по сходной цене. Чуть ли не бегать за наемниками приходилось. А догнав — рядиться, тщась выторговать в свою пользу хотя бы лишнюю медяшку.

Если же наемник приходил сам, то принимали его, конечно, с распростертыми объятьями. А если еще и соглашался на все условия, тогда и вовсе почитали такого наемника за подарок судьбы.

Правда, радости у купчины обычно сильно убавлялось, когда в очередную ночь пути Освальд сбегал. Да не один, а прихватив имевшийся при караване запас денег.

Удрав, Освальд старался отойти подальше от пути, которым следовал караван. После чего находил какой-нибудь трактир, где и проматывал деньги, тратя их на еду, выпивку и продажных девок. Называл он это «отдыхом». А «отдохнув» таким образом — снова отправлялся в путь.

Облапошивание караванщиков было самым прибыльным занятием в воровском промысле Освальда. А отдых после него — наиболее долгим и насыщенным незатейливыми приятностями бродяжьей жизни. И потому не стоило удивляться иронии судьбы: именно дельце, проведенное с очередным караваном, довело этого вора до петли.

Возможно, на сей раз он не успел убраться достаточно далеко. А может, выследили его. Или доложил кто. Или слухи о вероломном молодчике, прикидывавшемся наемником, чтобы затем сбежать с хозяйским кошелем, дошли-таки до очередного купчины. Как бы то ни было, но сам оный купчина и люди его Освальда настигли. Ворвавшись в обеденную залу трактира как раз, когда бродяга сидел там за одним из столов. В окружении новых дружков, коим он поставил выпивку. И с девицей на коленях.

— Вот эта тварь! — завопил купец, тыча пальцем в сторону Освальда. Тогда как наемники в количестве не меньше десятка выдвинулись вперед. И с мечами наголо направились к столу.

Дружков-собутыльников как ветром сдуло. Даром, что один из них буквально только что похвалялся, как в одиночку пятерых в драке раскидал. Освальд поймал его теперешний взгляд — стыдливый и трусливый одновременно. А еще раньше и уж совсем незаметно соскользнула с колен и убралась восвояси девка.

Один из вышибал шагнул было в сторону Освальда и наемников, но трактирщик остановил его, положив руку на плечо. Не наше мол, дело. Зато боком выйти может.

А купчина все не унимался:

— Вор! — кричал он, — хватайте его! Ворюга! Хватайте — и на дерево. И денежки, денежки не забудьте.

Услышав про дерево, трактирщик вмешался было в происходящее.

— Э-э-э… может, в суд его? Властям передать? — осторожно предложил он, подходя к купцу.

Но тот был в ударе. И отмахнулся от предложения как от мухи.

— В какой суд? Каким к хренам собачьим властям?! — завопил он в ответ, — да этой крысе один суд: веревка на суку и петля на шее! Да и где ты тут видишь власти? Искать их предлагаешь? Только время терять!

А наемники уже обступили стол, занимаемый Освальдом. Встали кругом, нацелив мечи на незадачливого беглеца.

Как уже говорилось, с оружием бродяга-вор был знаком не понаслышке. И даже из такого окружения имел шансы вырваться — сперва высмотрев среди противников того, кто послабее и его атаковав. А вырвавшись, удрал бы из трактира прочь. И хотя бы мог вынудить купчину и наемников еще погоняться за собой. Авось, отстанут.

Да, мог бы Освальд многое… если б был трезвым. Но за время сидения в обеденной зале трактира успел порядочно набраться. Едва ль не бурдюком себя чувствовал. Так что о бегстве точно речь не шла. Даже с лавки поднялся да удержался на ногах Освальд с трудом.

Поняв, что вероломный товарищ по оружию (бывший) в теперешнем своем состоянии неопасен, двое наемников мечи убрали. И, подхватив Освальда под руки, волоком потащили его к выходу. Во двор трактира. А потом и со двора. К не иначе как заблаговременно присмотренному тополю — достаточно высокому и крепкому, чтобы послужить виселицей.

Подоспевший следом купчина собственноручно завязал петлю на шее Освальда. Сразу трое наемников приподняли попавшегося беглеца, подхватив его за ноги. Еще один накинул веревку на сук потолще и осматривался, ища взглядом, где бы ее закрепить.

Что до самого бродяги, то он не столько был напуган, сколько растерялся. Мучился вопросами, ответы на которые подыскать его притупленные хмелем мозги были не в силах. Сопротивляться ли ему хотя бы напоследок или просить пощады, молиться или проклинать — Освальд так и не успел определиться до самого последнего мгновения. Так и провисел в руках наемников точно огромная тряпичная кукла. Да только и сумел прохрипеть: «А хоть отлить-то можно?»

Ни купец, ни его охранники и бровью не повели. А выпитое меж тем ощутимо просилось наружу.

А за миг до того, как державшие висельника наемники готовы были его отпустить, оставляя болтаться в петле, случилось нечто неожиданное. Сверкнула молния — даром, что не было на небе ни тучки. Только серая пелена, давно считавшаяся столь же привычной, как засилье крыс и вшей в городских трущобах.

Тем не менее, молния и впрямь была. Причем сверкнула совсем близко — от яркой вспышки и Освальд зажмурился, и удерживавшие его наемники дрогнули.

Грома, как можно было ожидать, за этой вспышкой не последовало. Зато ударила молния не абы куда, а прямиком в веревку. Мгновенно ее испепелив.

Никем и ничем не удерживаемый более, Освальд плюхнулся на росшую под деревом траву, точно куль с мукой.

— Эй, вы! Отойдите от него! — сквозь настигшую его боль, услышал бродяга высокий гневный голос. Принадлежавший, как видно, то ли женщине, то ли подростку.

Наемники попятились, мелко семеня и размыкая подобие строя, что дало несостоявшемуся висельнику разглядеть своего, как он надеялся, спасителя. Вернее, спасительницу. К Освальду и его незадачливым палачам решительным шагом приближалась женщина — невысокая, стройная. Едва ли она могла бы напугать десяток с лишним здоровых, обвешанных оружием мужиков… если бы во вскинутых ее руках со скрюченными растопыренными пальцами не плясала голубоватой змейкой молния. Вроде той, что уничтожила веревку, петлей завязанную на шее Освальда.

— Колдунья… ведьма! — дрожащим голосом пробормотал кто-то из наемников. А еще один сбивающейся скороговоркой залепетал молитву.

Вор-бродяга не знал, что лишь пару месяцев назад эта женщина, внезапно пришедшая к нему на выручку, хоть имела кое-какие магические умения, но против других людей их не использовала. Вообще, изучала волшбу, чтобы с ее помощью лечить болезни — хотя бы себе. Облегчать жизнь. Да и само по себе приобщение к новым знаниям, поиск оных было для нее интересным. Увлекало, как иных людей охота или азартная игра.

И лишь едва избежав смерти, прежде безобидная волшебница поняла, что в этом мире нельзя выжить, оставаясь безобидным. А коль так, пришлось ей научиться защищать себя. Да что там, даже нападать, если потребуется. Новые же знакомые бывшей целительницы из города Каллена охотно поделились с ней: один — знаниями, другой — боевым опытом. Да самим взглядом на мир, как не то на сплошное поле боя, не то на охотничьи угодья. Где обитает всего две разновидности живых существ: охотники и добыча.

Так что теперь, пожаловав к месту едва не состоявшейся казни бродяги Освальда, выглядела прежде скромная целительница сущей фурией. Глаза сверкали, а лицо озарялось ярким холодным голубоватым сиянием — точь-в-точь, как свет молнии в ее руках. Волосы растрепались, развеваясь над головой, будто от сильного ветра.

Но не все наемники струхнули от такого зрелища. Возопив «Сгинь, нечисть!», один из них ринулся прямо на волшебницу с мечом. Ему-то и досталась молния в руках женщины. Ударившись в грудь воина, световая змейка рассыпалась на множество змеек поменьше, расползшихся по кольчуге, заплясавших на ней.

Наемника затрясло на месте, словно в припадке. Затем змейки-молнии разом погасли, и охранник замертво рухнул на землю, распространяя вокруг себя запах горелого мяса.

Желающих разделить участь незадачливого храбреца не нашлось. Вовсе не так они представляли свою работу. К купчине завербовались, чтобы пополнить свои кошели, отпугивая от его товаров городских оборванцев да всякую голытьбу из нищих деревень.

Догнать и помочь расправиться с какой-нибудь мелкой сошкой, вроде одиночки Освальда? Это тоже наемных бойцов вполне устраивало. Небольшое приключение с заведомо благополучным исходом вносило в рутинное путешествие по торговым трактам приятное разнообразие. Но вот класть головы, кидаясь в бой против силы, превосходящей возможности простых смертных — такой расклад в планы наемников никоим образом не входил. И цена не имела значения. Ибо на том свете деньги все равно ни к чему.

И потому, не сговариваясь, но все разом, наемники решили с дороги колдуньи убраться. Желательно, подальше. Пусть хоть поджарит купчину, втравившего их в эту историю — ни один из его охранников и слова бы против не сказал.

А окончательно принять это решение наемникам помог еще один человек. Рыжебородый громила, вышедший из ворот трактира с двуручным топором наперевес. Вышел и встал рядом с метающей молнии ведьмой, давая понять, на чьей он стороне.

Не желая тем более драться еще и с громилой, наемники один за другим вернули мечи в ножны. И так же дружно зашагали к трактиру.

— Все в порядке, — проговорил один из них, окликая волшебницу и громилу, — мы сюда не воевать пришли.

А другой охранник вроде как попробовал оправдаться перед нанимателем. Или совет дать.

— Деньги вернул, — спросил он у купчины сугубо риторически, поскольку кошель с оставшимися монетами все же успел возвратиться к законному хозяину, — ну так и плюнь. А этот… козел пусть живет. Тебе какая разница?

Крыть купчине было нечем. Да и без толку. Так что он не придумал ничего лучше, кроме как последовать за охранниками. Во двор трактира, где остались неразгруженными возы с товаром. Его товаром, что ценно.

А громила и колдунья, что теперь выглядела как обычная женщина, подошли к одиноко валявшемуся под тополем Освальду. Громила протянул спасенному руку, помогая подняться.

— Премного благодарен, — проговорил Освальд заплетающимся языком, после чего икнул, затем едва не рухнул на землю снова, но успел удержаться за ствол дерева, едва не ставшего для него виселицей.

А еще до него дошло, что отливать больше не требуется. Что, впрочем, скорее, огорчило его, чем порадовало. Ибо портки тоже жалко было.

— Уж простите, — продолжал вор, повторно икнув, — только заплатить вам нечем… уже. Сами понимаете. Купчина… тот… они все такие. Как вцепятся… скорее, разорвут монету… надвое. Чем уступят один другому.

Его спасители переглянулись, и волшебница пожала плечами. Какая, мол, разница. Ты нам нужен не за этим.