Заложники Рока

Глава первая Дорога через холмы

12 день Второй летней луны.

Сдавшаяся крепость спускает свое знамя, но в Токлау не было победителей и побежденных — маленький форт просто оставляли на произвол судьбы. Темно-синее полотнище с изображением трех золотых леопардов сняли с флагштока еще на рассвете. С самого утра через открытые ворота тянулась и тянулась печальная процессия из обитателей поселка, покидавших обжитое место, и пуантенской гвардии, сопровождавшей их к переправе через Алиману. Повозки, всадники и пешие воины спускались вниз с вершины плоского холма, пересекали обширную луговину и исчезали между деревьями. Поначалу многие не хотели уходить, бросая нажитое добро и отправляясь в полную неизвестность, но страх оказаться в клокочущем котле распрей между рабирийцами и людьми оказался сильнее.

Кое-кто продолжал упрямо цеплялся за мысль о том, что войны начинаются и заканчиваются, а опасное время можно переждать где-нибудь в городах Полуденного Пуантена, но большинство понимало: вернуться уже не удастся. С таким трудом налаженные добрососедские отношения разрушились в одночасье и вряд ли наладятся вновь. Понадобится не одно десятилетие, чтобы восстановить утраченное — если его вообще возможно возродить. Тоненькая нить, связавшая правый и левый берега Алиманы, оборвалась, больно хлестнув по всем, кто оказался рядом. Забытые Леса вновь стали такими, как их описывали страшные рассказы — замкнутыми, полными опасностей и враждебными людям.

Однако все бедствия Рабиров меркли перед горем Айлэ диа Монброн. Вернувшись после затянувшегося на три седмицы отсутствия, она, к своему ужасу, выяснила, что наследника Аквилонского престола, Коннахара Канаха, нет ни в крепости, ни в пределах Лесного Княжества.

Конни и трое его друзей бесследно пропали, сгинув в магических вратах.

Когда Айлэ осознала услышанное и поняла его смысл, она, пожалуй, впервые в жизни испытала приступ настоящего бешенства. Обычно спокойная и разумная девица накинулась на человека, ставшего для нее олицетворением всех былых и грядущих неприятностей — на магика Хасти по прозвищу Одноглазый. По причине болезненного состояния тот не мог оказать ей никакого сопротивления, и от повозки, отведенной рабирийскому колдуну, баронетту Монброн оттаскивали трое — Меллис Юсдаль со своим приятелем Гиллемом и вмешавшаяся в свару гулька Иламна, герольд покойного князя Рабиров. Айлэ визжала, ругалась, проклинала все на свете и утихомирилась только после личной угрозы правителя Аквилонии отправить ее обратно в Орволан, если она не прекратит свои вопли.

Сам Хасти к творившемуся рядом скандалу отнесся безучастно — как и ко всему, происходящему вокруг него в течение трех последних дней. Он по-прежнему лежал в своем возке, напоминая мертвеца и даже не дыша. Его друзьям оставалось только полагаться на утверждение чародея, брошенное им незадолго до погружения в полное оцепенение: «Я не умер, я только сплю…»

Причина столь внезапного и несвоевременного безмолвия Одноглазого пока оставалась тайной за семью печатями. Собственные догадки Айлэ постоянно возвращались к дням пребывания в столице Пограничья, где произошло столкновение Хасти с колдуном из Круга Белой Руки, Крэганом Беспалым. Уступив в поединке магических умений и лишившись Силы, гибореец наверняка решил поквитаться. Вдруг Крэгану удалось исполнить свое намерение — несмотря на то, что его держали под замком и в цепях? По слухам, он отнюдь не последний в своем чародейском сообществе… Смог ли Одноглазый за минувшие дни придумать способ, который вернет его к жизни? И зачем ему непременно требовалось попасть в Рабиры, точнее — в свою магическую школу, затерянную где-то среди лесистых холмов?

В отличие от прочей молодежи, составлявшей маленькую свиту принца Аквилонии, на долю барышни Юсдаль и Гиллема Ларберы выпало наименьшее число испытаний. Их не затянуло, подобно Коннахару и девице Монброн, в распахнувшийся зев колдовских дверей, не выбросило в сотнях лиг от Рабиров в краю, не отмеченном ни на одном чертеже земель Материка, вынудив сразиться за право встать на долгую дорогу, ведущую обратно. Они остались там, где все началось, в охотничьем имении на берегу озера Рунель — и вместе с прочими обитателями Токлау угодили в число осажденных.

— Как утверждает мой папенька, в жизни непременно надо побывать как победителем, так и побежденным — это помогает обрести верный взгляд на жизнь, — невесело подшучивала над собой Меллис. В первое мгновение Айлэ даже не признала лучшую подругу: осунувшаяся и подурневшая молодая госпожа Юсдаль носилась по крепости в охотничьем костюме, больше напоминая мальчика-посыльного, нежели наследницу знатной фамилии. Золотисто-рыжие косы словно поблекли и выцвели, но упрямый характер Меллис заставлял ее держаться из последних сил, не показывая, насколько ее извела тревога о судьбе пропавшего брата. Верная привычке все запоминать и записывать — еще бы, ведь отец Меллис и Ротана Юсдалей более полутора десятков лет пребывал на должности хранителя Большого Архива Тарантии и личного советника короля! — девушка умудрялась выкраивать время для составления подробной хроники своего пребывания в Рабирах, отведя изрядное место событиям бурной ночи на двадцать третий день Первой летней луны.

В тот злосчастный вечер Хасти объявил о своем намерении последовать за исчезнувшим Проклятием Рабиров, воздвиг Портал… и канул в него вместе с наследником Трона Льва, девицей Монброн, Юсдалем-младшим, Эвье Коррентом и Льоу Майлдафом. В силу необъяснимых причин Хасти и Айлэ оказались выброшены в одно и то же место — в Заповедный край, потаенную вотчину альбов, дальних сородичей рабирийцев. Преодолев изрядные трудности, они сумели вернуться в холмы над Хоротом — в холмы, охваченные пожаром вражды и ненависти.

— Гули, похоже, решили отомстить за все неприятности, обрушившиеся на них по вине людей, — рассказывала Меллис жадно слушавшей подруге. — И среди них отыскался некто, способный перейти от слов к делу. Спустя седмицу после той грозы вокруг крепости собралось настоящее войско. Сначала они пытались напасть на форт, но их отбросили. Тогда они рассеялись по окрестным лесам, затаились и не давали нам ни мига покоя. Стоило часовому зазеваться, и его больше никто не видел. Мэтр Кодран до сих пор не может оправиться после того, как пропал Декиль, один из его лучших учеников. Бедняге всего-то требовалось пересечь улицу! Он решил, что до наступления сумерек ему ничего не грозит, вышел за дверь — и все… Еще два-три дня, и, не появись помощь, Токлау наверняка взяли бы штурмом. Что бы тогда с нами сталось? — девушка невольно поежилась.

— Уже завтра к вечеру ты будешь в безопасности, — попыталась обнадежить приятельницу Айлэ. — Вряд ли рабирийцы, кто бы их ни возглавлял, решатся пересечь реку и напасть на Орволан.

— Наверное, — рассеянно согласилась Меллис, думая об ином: что сейчас происходит с ее неугомонным младшим братцем? Она, как и девица Монброн, уповала лишь на то, что молодые люди не разлучились. Все-таки с любыми препятствиями легче справиться вчетвером, нежели поодиночке. Только вот куда прихотливая воля волшебного коридора, связавшего на мгновение воедино различные уголки Материка, могла забросить наследника Аквилонского престола и его спутников? Где они? Далеко ли от Рабиров? В какой земле, в котором из множества городов Хайбории? Что за люди их окружают? Есть ли у них возможность дать знать о своем местонахождении в Тарантию?..

Схожие вопросы тревожили и могущественного отца Конни — тревожили куда больше, чем заслуженное возмездие слишком много позволившему себе вассалу и участь повергнутых в хаотическое состояние Рабиров.

Впрочем, неприятный разговор между двумя давними друзьями и соратниками, королем Аквилонии и герцогом Полуденной Провинции, все же состоялся — сразу же после вступления войска в пределы крепости.

Беседа сия проходила без участия посторонних лиц, но отголоски ее, подобно раскатам бушующей грозы, разносились повсюду, заставляя окружающих невольно втягивать голову в плечи. Пару раз слонявшаяся неподалеку Айлэ уже почти собралась с духом, чтобы вмешаться и принять часть вины на себя. Но в последний момент девушке все-таки не достало решительности, а рокотавший за толстыми дубовыми створками ураган постепенно стих. Прирожденный здравый смысл киммерийца в очередной раз одержал верх, ибо, как ему убедительно доказала Адалаис Эйкар, супруга Золотого Леопарда, что случилось — случилось. Какой прок искать и карать виновных, когда намного полезнее отыскать средство обернуть ситуацию в свою пользу?

Баронетта Монброн с облегчением вздохнула, когда из-за приоткрывшейся двери отменным варварским басом потребовали немедля доставить чего-нибудь выпить… а заодно отыскать всех, кто обладает хоть каплей власти в этом захолустье, и собрать их в большом зале общинного дома. Да, пусть еще позовут тех, кто входил в свиту принца Коннахара… ну и уцелевших рабирийцев тоже пригласят, демон с ними…

Королевский совет — вернее, его слабое и относительное подобие — начался где-то после девятого вечернего колокола. Собрались все, кто обладал в Токлау правом голоса: гвардейские чины из пуантенцев, староста Токлау и купеческие старшины, остатки свиты аквилонского принца… Рабиры представляли Рейенир Морадо да Кадена и Иламна вкупе с небольшой группой верных союзным обязательствам гулей. Вдобавок — люди Золотого Леопарда и он сам, в ожидании ссылки в Пиктские Пущи или в новоприобретенную Пограничную провинцию. Герцог выглядел скверно — в предчувствии нелегких дней и из-за раны, полученной во время нападения дуэргар на крепость. Однако он искренне обрадовался, увидев Айлэ Монброн: коли слабая девушка сумела отыскать обратную дорогу в Рабиры, то есть надежда, что Коннахар сотоварищи справятся с этой задачей не хуже.

Совет продлился недолго. Для начала правитель Аквилонии немедля оказался втянут в сдержанную, но оттого не менее яростную, перепалку с верноподданными. В ответ на вполне разумное предложение Просперо оставить крепость и под охраной имеющейся гвардии перебраться на полуночный берег Алиманы сообщество торговцев с пеной у рта начало доказывать, что сделать это к завтрашнему утру никак невозможно — не оставлять же добро, хранящееся на складах! А как быть с имуществом обывателей? Многие неплохо здесь устроились и вряд ли захотят бросать нажитое. В конце концов, в Токлау столько лет поддерживался мир с рабирийцами, неужто этому благоденствию настал конец?

Командир пришедшей вместе с королем пуантенской кавалерии, Гилабер дие Таула, вполне резонно заметил, что пять с лишком сотен новоприбывших вояк запасами крепости не прокормить. Нужно либо посылать обоз за реку, либо снаряжать фуражиров и шарить в окрестных поселках, что вряд ли придется по душе гулям, и без того уже проникшимся к людям стойкой неприязнью. Иными словами, вместо спасательной вылазки получится полноценное военное вторжение на земли, формально находящиеся под протекцией Кордавы — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Рейе да Кадена, до того молча слушавший с непонятным выражением на точеном лице, наконец не выдержал и язвительно осведомился:

— С каких это пор мнение рабирийцев приобрело для людей какое-либо значение?

Замечание стало последней каплей, переполнившей чашу терпения киммерийца. Так же, как давеча в коронной Цитадели Вольфгарда, Конан неторопливо и внушительно воздвигся во главе стола, и его краткая, но чрезвычайно энергичная речь расставила все по местам. Достопочтенные купцы, сказал он, могут делать со своим драгоценным товаром что угодно, но войско не далее как на следующий день переправится через Алиману, ибо такова воля короля. Если же достопочтенные купцы, оставшись на чужой враждебной земле без всякой охраны, опасаются за свои жизни, то пусть выбирают, что им дороже — товар или собственная шкура. Что же до неуместной язвительности месьора да Кадена, то пусть упомянутый месьор имеет в виду: если бы владыка Трона Льва возымел такое желание, то спустя седмицу на месте Рабиров осталось бы пепелище с виселицами, на которое не польстится даже Стигия. Так что да Кадена должен питать глубочайшую признательность, что этого желания король Конан не возымел… пока.

— Клянусь копьем Имира, Рейе, здесь и сейчас мне ровным счетом наплевать, что станется с вашими Забытыми Лесами! — прорычал киммериец, подавшись вперед и прожигая примолкшего да Кадену гневным взглядом. — У меня за воротами едва не тысяча отборных рубак, и вдесятеро больше придет сюда спустя седмицу по одному моему слову! Назови хотя бы одну причину, которая помешает мне пройти Рабиры от края до края с огнем и мечом? Эти леса поглотили моего старшего сына, и молитесь каким угодно богам, чтобы Коннахар остался в живых!

— Я назвал бы множество причин, ваше величество, — тихо, но твердо отвечал гуль, — если бы мы остались наедине. Пока же я взываю к вашему милосердию и здравому смыслу. Наш народ и без того всегда был малочислен, теперь же вам решать — быть Забытым Лесам или исчезнуть… Полагаю, вы не хотите в довесок к вашим благородным прозваниям получить кличку «Конан Кровавый»?..

— Только это меня и удерживает, — буркнул Конан, остывая. — Это… и кое-какие былые обязательства. Поэтому я приказываю, и решение мое окончательно: все, в чьих жилах течет человеческая кровь, нынче же уйдут за Алиману — чтобы иные досужие крикуны не вопили на каждом углу о полчищах захватчиков, топчущих землю предков, ясно? Но на пуантенском берегу войско встанет лагерем в полной боевой готовности и в ожидании моего приказа. Я готов предоставить гулей их собственной судьбе, живите как вам вздумается и как сможется. Но в ваших лесах есть кое-что, что необходимо мне позарез. Я пришел сюда, чтобы вернуть сына и уничтожить Проклятие, эту вашу Красную Жажду, гуляющее нынче за сотни лиг к полуночи, и я не распущу армию и не уйду, покуда не добьюсь того и другого.

Выслушав грозную тираду, обитатели Токлау заметно приуныли. Становилось ясно, что переселения из крепости — добровольного или принудительного — не избежать. Среди гулей, остававшихся верными обязательствам перед людьми, тоже зашелестел раздраженный шепоток: перед ними возникла реальная и малоприятная возможность остаться в пустом форте на милость разъяренных соотечественников. Люди обещали поддержку и защиту, а вместо этого предлагают выбирать между вторжением или бегством! Да Кадена в спор не вмешивался, на тонком лице Иламны блуждала едва заметная улыбка.

…Даже сплетницы на рынках Полуденного Побережья знали, какой глубины трещина пролегла между двумя столь яркими и различными личностями, как властитель Трона Льва и старший отпрыск Князя Забытых Лесов. В последние годы эта увеличивающаяся пропасть начала отдалять друг от друга и два соседних, некогда весьма дружественных государства, Аквилонию и Зингару.

Причиной сдержанной неприязни между мужчинами, само собой, стала женщина. Да не какая-нибудь безвестная красотка, но сама Королева Моря и Суши, несравненная Чабела Зингарская. Лет двадцать с небольшим назад она имела все основания полагать, что новоиспеченный король Аквилонии ей многим обязан, а лучшим способом оплатить долги станет заключение брачного — и, разумеется, политического — союза между Троном Льва и Золотой Башней.

На сделанное предложение вскоре последовал простой и недвусмысленный ответ: киммериец женился на девице Дженне Сольскель из Пограничья. Зингарка молча проглотила обиду, в отместку приблизив к себе уроженца Рабиров, Рейе Морадо да Кадену. Пятнадцать последних лет он почти безвылазно обретался при кордавском дворе, став вторым человеком после самой правительницы. В обеих столицах шептались, что судьба любит жестокие шутки и не преминет однажды свести вместе Конана Аквилонского и гранда Морадо да Кадену — глянуть, что получится.

В итоге обитателям пограничной крепости все же пришлось уступить королевской воле и доводам рассудка, твердившего об опасностях жизни на внезапно ставших враждебными землях. Сам же варвар твердо вознамерился осуществить собственный замысел — любым способом отыскать пропавшего наследника. Единственный, кто мог бы оказать ему помощь, оставался магик Хасти, а тот, прежде чем окончательно потерять сознание, просил доставить его в принадлежащую ему колдовскую школу…

— Где это? Далеко отсюда? — пожелал узнать властитель Трона Льва.

— На берегу озера под названием Синрет. Полтора дня конного хода, но это настолько уединенное и укромное местечко, что туда мало кто знает дорогу, — внезапно подала голос гулька Иламна, до того ни разу не раскрывшая рта. — У меня есть кое-какие неоплаченные долги перед Элларом, и я согласна стать вашим проводником. Только не тащите с собой целую армию, ей не место в лесах и тем более в окрестностях Школы. Если ваше величество возьмет с собой больше чем дюжину спутников, я откажусь наотрез. Вам придется искать другого проводника, а таковых в Рабирах можно пересчитать по пальцам.

Заявление Иламны вызвало бурю эмоций. Сидевшей в дальнем углу Айлэ казалось, что единственный способ проехать через озлобившиеся Рабиры и уцелеть — окружить себя сотней-другой бдительных воинов. О том же твердили и пуантенцы, не желавшие отпускать правителя страны в полнейшую неизвестность и клявшиеся отправиться следом, даже если им этого не позволят. Наиболее решительно настаивали на своем братья Эйкар из крепости Идуанн, принимавшие участие в разгроме гульской засеки на мосту через Алиману и твердо уверившиеся: в Рабирах опасность поджидает за каждым кустом и всяким деревом. Младший из Эйкаров, Кламен, догадался прибегнуть к неотразимому аргументу, помянув гнев королевы Дженны — а таковой неизбежно постигнет всю Полуденную Провинцию, буде с ее героическим и упрямым супругом приключится хоть малейшая неприятность.

Конан вновь решительно пресек начинающиеся препирательства, сделав это самым простым способом: ударом могучего кулака в столешницу.

— Ваш король, месьоры, еще не превратился в дряхлую развалину, и мне не требуется легион панцирников, чтобы проехать пару-другую лиг! Мне случалось выходить целым и невредимым из гораздо худших передряг. А с моей супругой, любезный Эйкар, я уж как-нибудь разберусь без твоего совета! Раз ты так беспокоишься о безопасности своего короля, сам и обеспечишь эту безопасность. Поедешь со мной, понятно? Возьми еще с полдюжины тех, кому доверяешь, и на этом разговор окончен.

Правитель Трона Льва всегда предпочитал встревать в опасные предприятия в одиночку либо же в малой компании тех, на кого мог положиться. Однако он прекрасно понимал, а баронетта Монброн не замедлила ему напомнить, что в предстоящей вылазке не обойтись без обладающих хоть какими-то колдовскими талантами или познаниями в целительстве. Таковых в форте насчитывалось всего ничего — книжники, пришедшие с Золотым Леопардом, да еще сама Айлэ, несколько против воли вынужденная стать лицом, замещающим скованного оцепенением Хасти.

Господин Кодран, бывший преподаватель философических и естественных наук в тарантийской Обители Мудрости, возглавлявший ученый люд из Орволана, нерешительно вызвался пойти, получил отказ и украдкой вздохнул с облегчением. Для почтенного книжника, прожившего на свете шесть с лишком десятилетий, испытания и трудности последних дней оказались чрезмерными. Один из его помощников был похищен гулями и наверняка умер самой скверной смертью, двое наиболее опытных лекарей, в том числе личный целитель самого Просперо, угодили под гульские стрелы. Сам Кодран мечтал теперь лишь о том, чтобы как можно скорее вернуться в тишину и спокойствие уютной орволанской библиотеки и не вспоминать о пережитом как можно дольше, лучше всего — никогда.

Зато Ариен Делле, на протяжении всего вечера ерзавший, будто вместо гладкой скамьи под ним разложили тлеющий костерок, взвился с места, даже не дождавшись вопроса короля — не сыщется ли добровольца вместо почтенного месьора Кодрана? Изначально Делле пригласили исключительно ради его обширных познаний в древних и исчезнувших языках, дабы тот оказывал единомышленникам Коннахара посильную помощь в переводе старинных фолиантов. Увлекшись авантюрным духом предприятия, мэтр Ариен внес свой вклад, сложив то самое злосчастное десятистишие, перебросившее Кару Побежденных на другой конец Материка, в Пограничное королевство. Слабые, но явственные магические таланты месьора Делле принесли ему свирепую выволочку от Хасти Одноглазого, а после, когда магик слегка успокоился — предложение пройти обучение в «Сломанном мече».

За три десятка дней пребывания в Рабирах Ариен поразмыслил достаточно и все больше склонялся к мысли рискнуть и испытать свои способности. Особенно блистать красноречием ему не пришлось — с одобрения Айлэ и за неимением лучшего его взяли в команду. Итак, сам Конан, Иламна, Айлэ диа Монброн, Кламен Эйкар, мэтр Делле да с полдюжины лично отобранных Просперо егерей в качестве охраны и бивачной обслуги — вот и весь отряд, если не считать вытянувшееся под холстиной в простой крестьянской подводе тело, недвижное, бездыханное и вроде бы уже успевшее окоченеть.

Меллис Юсдаль и Гиллем Ларбера не рвались к новым приключениям, и Айлэ их понимала — с молодых людей достало уже пережитого. Ранним утром она проводила своих друзей до ворот форта и смотрела им вслед, пока очередной уходивший к Алимане отряд не скрылся под зеленым пологом леса. Указательным пальцем девушка, сама того не замечая, поглаживала гладкую поверхность прикрепленного к отвороту жилета эмалевого значка, изображавшего распустившийся цветок терновника в обрамлении колючих ветвей. Маленький герб, переливавшийся яркими красками, был подарком новой, весьма диковинной знакомицы баронетты — альбийской воительницы Каури Черный Шип из потаенного города Альвара. Айлэ почему-то решила, что в будущем непременно должна стать хоть немного похожей на эту женщину.

Отряд короля Аквилонии должен был отправиться в дорогу около десятого утреннего колокола, но, как оно всегда бывает, с выездом промешкали почти до наступления полудня. Сперва возникли какие-то неотложные дела, требующие непременного присутствия Его величества, потом ждали, пока через ворота пройдет длинный караван в десяток нагруженных фургонов, а за ним проследует бо́льшая часть пуантенской гвардии… Баронетта Монброн успела наведаться к воротам крепости и вернуться к месту сбора, общинному дому, а кавалькада по-прежнему не трогалась с места. Добровольная проводница, госпожа Иламна, расположилась на нагретых ступеньках высокого крыльца и что-то монотонно насвистывала, созерцая мельтешение людей, повозок и домашних животных. Айлэ вдруг сообразила, что, помимо Иламны, с самого утра ей не попадался на глаза ни один уроженец Рабиров, включая распоряжавшегося в крепости да Кадену. Со вчерашнего совета гули ушли, продолжая о чем-то спорить, стало быть, за ночь они приняли решение. Вот только какое? Перебраться вместе с людской армией на правый берег Алиманы? Исчезнуть в лесах? Хотелось бы знать, куда подевался сам Рейе? Он ведь водит давнюю дружбу с Хасти, и судьба чародея наверняка ему не безразлична. Они и в Рунель приехали вместе, спешно проделав путь из Кордавы до рабирийских пределов.

Одноконная повозка, сопровождаемая дюжиной всадников, наконец тронулась с места и покатила через вытоптанную площадь к воротам крепости. Рейенир Морадо да Кадена так и не появился, и Айлэ с горечью решила, что наследник Драго более не желает знаться с людьми. Оно и понятно. Кто, как не она сама и Коннахар Канах, по неведению причинили Лесному Княжеству за одно лето больше неприятностей, чем обрушивалось на этот край за все предыдущие столетия?

Сверху проплыли темные, грузные балки перекрытий надвратного укрепления. Пока еще там находились дозорные, наблюдавшие за округой, но через день-другой в крепости наверняка не останется ни одной живой души. Форт достанется рабирийцам, а уж как они с ним поступят — сказать трудно. Может, разберут по бревнышку. Или сделают своей опорой в грядущей войне с людьми. Ведь Токлау находится так близко от границы с Пуантеном, а Забытый Край более не защищен никакими призрачными стенами…

Ехавшая впереди Иламна вскоре свернула с разбитого множеством копыт и колес тракта на луговину. Сочно захрустела ломающаяся трава, качнулся на выбоинах возок, зубчатая темно-зеленая полоса леса словно прыгнула навстречу. Айлэ невольно оглянулась через плечо — оставшаяся позади крепость выглядела такой надежной, хотя она понимала, насколько обманчиво поверхностное впечатление. Но стены форта Токлау давали хоть какое-то укрытие, а расстилавшаяся впереди чаща казалась бескрайней и негостеприимной.

Разнотравная пустошь закончилась, отряд втянулся под кружевные тени дремлющей на полуденном солнце дубравы. Немедля выяснилось, что незваных гостей давно поджидают. Из-за бронзово-зеленых корявых стволов показался всадник с заводной лошадью в поводу и не спеша — чтобы сгоряча не утыкали стрелами или не кинулись рубить на клочки — приблизился.

— Ой, — невольно вырвалось у Айлэ Монброн. Незнакомец до чрезвычайности смахивал на одного из тех рабирийцев, что так стойко обороняли Алиманскую переправу, но при ближайшем рассмотрении оказался украдкой сгинувшим из крепости Рейе да Кадена. Высокомерный зингарский гранд из Золотой Башни исчез, вернувшись к своему изначальному облику обитателя таинственных Холмов над Хоротом, способным в мгновение ока раствориться среди окружающей зелени.

Конан при виде остановившегося на благоразумном расстоянии гуля нехорошо ухмыльнулся и жестом успокоил Эйкара, уже потянувшегося за оружием:

— Надо же, а я-то думал, он пересчитывает лиги по дороге на Кордаву…

— Как я уже говорил, после всего, что натворил твой отпрыск, я просто обязан лично позаботиться о том, чтобы ты окончательно не стер наш край с лика земли, — в тон киммерийцу откликнулся Рейе. — К тому же здесь, в лесах, прячется кое-кто, чья голова прямо-таки напрашивается стать украшением стены в моем доме, и когда Хасти придет в себя, у нас появится шанс эту голову заполучить. Так что я завершил все свои дела в Токлау и собираюсь присоединиться к вашему обществу… если ты не возражаешь, конечно.

Да Кадена нечасто приходилось испрашивать разрешения на какой-либо свой поступок. Последние слова дались ему с большим усилием.

…Макушки сторожевых башен Токлау давно уже скрылись из виду, шелест листвы заглушил отдаленный гул людских голосов. Маленькая кавалькада затерялась среди чащи, как цепочка муравьев теряется в густой траве. Иламна вела людей какими-то узкими тропками, где едва протискивался возок, избегая наезженных дорог и близости к поселениями. Возможно, за вон той купой деревьев или в соседнем распадке скрывался немаленький поселок или уединенный хутор, но проезжавшие мимо люди об этом не догадывались. Требование Иламны набрать группу поменьше вместо целого войска становилось понятным — большой отряд оповещал бы о своем продвижении всех враждебных существ на лигу вокруг, притом наверняка бы растянулся на узких лесных тропках на несколько перестрелов. Да и безопасности сотня мечников не прибавляла — от метко пущенной из укрытия стрелы не спасет большое войско, но может сохранить бесшумная скрытность. Бросая порой взгляд в пронизанную солнечными лучами пущу, девица Монброн в который раз спрашивала себя: замечен отряд местными обитателями или еще нет? Войско, осаждавшее Токлау, снялось и ушло — она видела собственными глазами оставленные лагеря. Но что, если армию не распустили? Что, если уже сейчас из чащи за маленьким караваном наблюдают чьи-то внимательные глаза поверх пестрого оперения стрелы?! А вдруг рабирийцам придет в голову напасть на людей, нахально шатающихся по их исконным землям? Остановит ли их присутствие в отряде соплеменников?

Сперва Айлэ вздрагивала от всякого шороха, а пуантенцы во главе с Эйкаром бдительно вглядывались в каждый куст на обочине тропы. Конан, ехавший верхом в середине процессии, был мрачен и молчалив, так же как и Рейе да Кадена. Мэтр Делле ухитрился задремать в седле и шумно грянулся в папоротники — после чего, бормоча проклятия, перебрался в повозку, благо соседство полутрупа его, похоже, ничуть не смущало.

Потом бояться собственной тени прискучило — время шло, и ничего особенного с путниками не происходило.

Звонко выводили рулады насекомые, пегий жеребец Иламны бодро рысил впереди, покряхтывал и скрипел возок, звякали пряжки на лошадиных сбруях. Чем-то окрестные леса напоминали Пограничье, но тамошние чащобы представали более темными, хмурыми, затянутыми колючим еловым подлеском, валежником и буреломом, оставшимся с прошедших зим. Здешний смешанный лес шелестел светлой буковой листвой, уходил под небеса кронами высоченных красных сосен, позвякивал перекатами крохотных потоков, связывавших россыпь больших и малых озер. Встретилось несколько ручьев и небольшая речка с кристально чистой ледяной водой — через ручьи переправились вброд, а берега речки связывал маленький мостик из горбатых плашек, застонавший под тяжестью подводы и верховых.

— Госпожа Иламна! — не вынеся тишины и монотонности дороги, тихонько окликнула баронетта. — Долго ли нам еще ехать?

— Завтра к середине дня будем на месте, — был ответ.

К приходу сумерек девице Монброн уже казалось, будто путешествие растянулось на целую вечность. Сколько ей еще предстоит болтаться в седле, отгоняя сломанной веточкой назойливых слепней, и таращиться на подпрыгивающий слева от нее дощатый задник повозки? Никакого озера Синрет на самом деле не существует, отряд бесцельно кружит по лесу, а когда стемнеет, отовсюду выскочат разъяренные гули…

— Стой! — передаваемый по цепи сигнал заставил Айлэ очнуться от сонной дремоты и поспешно заозираться по сторонам. Выяснилось, что постепенно поднимавшийся вверх лесистый склон закончился. Кавалькада достигла плоской вершины холма, утыканной торчащими из земли красно-оранжевыми валунами, маленькими и побольше, почти в рост человека. Похоже, место издавна служило приютом для странствующих по Холмам. В квадрате из толстых бревен виднелось черное пятно кострища, припорошенное хлопьями пепла, рядом торчали заостренные рогульки, валялась охапка дров и оставленный кем-то жестяной котелок, а у подножия холма журчал родник. — Привал! Спешиться всем, расседлать коней!

— Здесь и заночуем, — громогласно объявил киммериец, легко соскакивая с коня. — Лучшего места не придумать. Кром Могучий! Наконец-то вон из седла!

— И долой с телеги, — буркнул Делле, скатываясь с козел, где он клевал носом последние полдня. Он потянулся, и в спине у мэтра явственно захрустело. Глядя на него, даже хмурый Рейе не сдержал улыбки.

Когда на небе высыпали крупные яркие звезды, на вершине холма вырос небольшой походный лагерь. У подножия бродили, пофыркивая, стреноженные лошади. Над разведенным костром повисли, булькая, вместительные котелки, потянуло аппетитным запахом, Конан и Рейе да Кадена, позабыв о чинах, азартно спорили о сравнительных достоинствах белого хауранского муската и крепкого красного из Шема. Делле растянулся в траве, привалившись спиной к валуну, и молча блаженствовал. Айлэ заглянула в повозку — проверить, как обстоят дела у Хасти. Долговязая фигура на охапках соломы по-прежнему не двигалась и совершенно не дышала, в чем девушка уверилась, поднеся травинку к окостенелому лицу.

«Все будет хорошо. В конце концов, он ведь не обычный человек. Он жив, конечно же жив», — старательно убеждала саму себя баронетта, избегая бросить лишний взгляд на изувеченное лицо мага. Сожженная некогда плоть теперь казалась еще и тронутой разложением.

Неподалеку кто-то из гвардейцев окликнул Кламена Эйкара, спрашивая, нужно ли выставлять на ночь дозоры. Ответила почему-то госпожа Иламна, заметив, что, если ее сородичам взбредет в голову напасть на бивак, то караульные им не помешают и предупредить остальных не успеют. Хищных же зверей отпугнет костер, если оставить его гореть на всю ночь. Кламен, пожав плечами, согласился. Айлэ вздохнула и побрела к костру.

Король Аквилонии где-то пропадал. Егеря, рассевшись рядком по одну сторону костра, сосредоточенно и молча поглощали содержимое котелков. Напротив на бревне сидели занятые неспешной беседой Рейе да Кадена и мэтр Делле — видимо, их беседа не предназначалась для женского слуха, поскольку при появлении Айлэ оба, переглянувшись, умолкли. Девушка присела на шершавый край неошкуренного бревна, на миг ощутив себя посторонней и никому не нужной. Зачем она вообще так рвалась в эту поездку? Почему не осталась дожидаться возвращения отряда в Орволане, как подобает воспитанной девице? Что она делает в обществе полузнакомых между собой людей, на земле своих предков, ставшей теперь чужой и враждебной? Что она может там, где бессильны легендарные короли и могучие маги?..

— Кого хороним? — из темноты почти беззвучно вынырнул повелитель Аквилонии. Киммериец, одетый без всякой неуместной роскоши в простую и удобную дорожную одежду, в правой руке сжимал вместительный мех с вином. Следом объявились Эйкар-младший и рабирийка, снисходительно взиравшая на людей из-под кудрявой челки. — На моей далекой родине вообще-то справляют тризну с застольем и боевыми песнями, дабы последняя дорога воина не была скучна…

— На твоей очень далекой родине, насколько мне известно, тризну с застольем учиняют в любом случае, начиная от рождения двухголового теленка и заканчивая кончиной прадедушки, объевшегося жаркого из дрохо, — рассеянно заметил да Кадена. — Впрочем, если для веселья тебе потребен покойник, там в телеге лежит один, не особенно протухший. Сообразно традициям можешь его закопать, возложить на костер или же подвесить на дереве.

— Тьфу, пропасть, ну в самый раз к ночи разговор, — буркнул один из егерей. Варвар, нимало не смутившись, поддержал:

— Спалить, пожалуй, — он грузно опустился на бревно по соседству с Айлэ Монброн и плюхнул сочно булькнувший мех на колени Делле. — Усопший при жизни обожал всякие огненные забавы. Хлебом не корми, дай чего-нибудь поджечь, да чтобы непременно с шумом и треском.

— Сие чревато, — подал голос Ариен, проворно откупоривая бурдюк. — Иные маги древности, если верить легендам, умели надолго отделять свой дух от бренной телесной оболочки, дабы продлевать свой век и странствовать в незримом. Ежели здесь у нас именно такой случай, то нехорошо было бы подвергнуть сожжению живого человека. — Сладкий мускат полился в подставленные посудины. — Кроме того, до́лжно быть осторожным вдвойне при погребении мага. Разобщение сущностей может привести к тем более скверным последствиям, чем большей колдовской силой обладал покойник…

— Проще говоря, тут все полыхнет на триста лиг в округе. И настанет мир в Забытых Лесах. Ай, хорошо будет, да, Рейе? — хохотнул Конан. Просто одетый, с кривобокой оловянной кружкой в руке, в отсветах кострового пламени, он в этот миг меньше всего походил на особу королевской крови — и все же этот седеющий гигант источал могучую силу, он казался непобедимым и вечным, как лес, шумевший вокруг. — Ну выпьем, что ли, за это самое…

— За то, чтоб полыхнуло? — уточнил Рейенир. — За такой мир в Забытых Лесах?

— Нет, — Конан посерьезнел. — Просто за мир в Рабирах. За мир между Рабирами и Аквилонией. За это ты согласен выпить по кружечке?

Оловянные кружки столкнулись с громким лязгом. Рейенир, немного не допив, плеснул вином на землю и в пламя костра. То же сделал Конан, чуть помедлив.

— Лесным Хранителям, — сказал да Кадена.

— Древним богам, — кивнул киммериец.

Какое-то время никто не произносил ни слова. Иламна, катая между ладонями пустую кружку, задумчиво наблюдала за пляской огня. Егеря таращились на короля Аквилонии с неприкрытым то ли изумлением, то ли обожанием. Еще бы, подумала Айлэ, такого Конана им видеть не доводилось. Такого Конана видел разве что Рейе в стародавние времена, да еще, наверное, одноглазый маг — во времена еще более давние.

В лесу протяжно закричала ночная птица, заставив Айлэ вздрогнуть. Делле встряхнул бурдюк.

— Кстати о воссоединении сущностей, сиречь о воскрешении, — начал он. — Ваше величество, дозволительно ли узнать, какие указания оставил, э-э… месьор Хасти касательно своего состояния, буде нам удастся…

— Дозволительно, — благодушно рыкнул Конан, — только излагай короче. Пока ты доберешься до конца вопроса, я забуду, что было в начале. Если ты так же разговариваешь с девицами, то состаришься, не познав женщины. Хочешь знать, как мы будем его воскрешать? Понятия не имею.

— То есть как? — опешил Ариен. Иламна выпрямилась, отставив в сторону кружку, и внимательно посмотрела на Конана.

— А вот так, — продолжал варвар. — Он только сказал, чтобы мы не вздумали принимать его смерть всерьез, он, мол, только спит. И потребовал довезти тело до его магической школы. А затем, мерзавец эдакий, просто взял да перестал дышать. Кто знает, может, надо его трижды обнести вокруг собственного дома посолонь или, скажем, макнуть в колодец во дворе… Иламна, а что вообще такое эта пресловутая школа, куда мы так рвемся по наущению одноглазого мошенника? Там кто-нибудь живет? Ученики, прислуга? Может быть, стража?

— «Сломанный меч» — просто большая усадьба над озером, — Иламна аккуратно приподняла крышку с кипящего котла, принюхалась и вроде осталась довольна. — Дом наставника, странноприимные дома для учеников, службы и все остальное, — она призадумалась. — В самом деле, что сталось с тамошней челядью? Учеников Эллар распустил еще в начале лета, сам отправился погостить в Кордаву, но кто-то наверняка остался приглядывать за поместьем… Если они пережили Грозу, то могут отнестись к чужакам не слишком дружелюбно.

— Надеюсь, они не откажут мирным путникам в ночлеге, — хмыкнул владыка Трона Льва. — А то моя секира их вежливо попросит… Ба, да что толку гадать! Доберемся и увидим сами. Хасти при всех своих недостатках никогда не был глупцом. Если уж он что-то делает, то делает правильно.

— Гм, — громко сказала Айлэ. Киммериец бросил на нее насмешливый взгляд:

— Ну, разве что пару раз ошибался. Не так уж много за те пять десятков лет, что я его знаю. Эй, ученик колдуна, заснул? Разливай по новой, у твоего короля пересохло в горле…

Выпили по второй. Один из егерей, кряжистый усач в чине десятника, с багровым пятном от старого ожога на левой щеке, смущенно кашлянув, пробормотал:

— Ваше величество, дозвольте у наших проводников спросить… Давно меня любопытство гложет…

— Так спроси, коли гложет. Чего мнешься, как девка? Стесняешься, что ль, кого? — гаркнул Конан. — Говори, не жмись!

— Месьор Кадена… Госпожа Иламна… Тут такое дело… Когда мы только в Рунеле появились, его светлость герцог Просперо разъезды отправлял по окрестностям. Вроде как на разведку. Ребята в нашей сотне бывалые, видали всякое, плохое и хорошее поровну, но тут кое-кто по сю пору в себя не пришел, посмотревши, как в ваших лесных деревнях живут. Так у нас с парнями давеча спор загорелся… Как это у вас выходит, вот мы чего в толк не возьмем?

— Не понял, — озадаченно шевельнул бровями да Кадена. — Что выходит?

— Ну вот возьмем хоть любое ваше селение, — оживился десятник. — Что ни дом — загляденье. Всякое бревнышко ровно изнутри светится, будто только вчера выскоблено, ан ведь не один десяток лет этим домам! А резьба какая наведена! Чисто, красиво, убранство богатое, скотина при каждом хозяйстве… И хоть раз бы нашли хибару-развалюху или там огород, бурьяном заросший, — нету их, хоть плачь! Иные особо искали, хотели знать, может, хоть кто-то из ваших да бедствует — нет, никого… Многих зависть да злоба взяла, а я просто удивляюсь, что откуда берется…

— Ах вот ты о чем… — медленно процедил Рейе, каменея лицом. — Понимаю… И откуда оружие дорогое, интересно тебе знать, поди? Самоцветы, золотишко? Пошарили ведь ваши парни по сундукам, не удержались?

Иламна, брезгливо кривя губы, стремительно встала и в два шага растворилась в ночи.

— Вы поймите верно, — насупился усач. — Я грабить настрого запрещал, а мое слово парни уважают. Я…

— Альмарик, — холодно перебил Эйкар-младший, — сходи-ка проверь лошадей. Про гульские поселения я тебе сам расскажу… попозже.

— Нет, Кламен, погоди его отсылать, — взмахом руки Конан остановил побагровевшего десятника, неуклюже поднявшегося с места. — И ты, благородный месьор Кадена, умерь свой гнев. Вопрос как вопрос, не со зла ведь, а по непосредственности характера… Ваших деревень я, правда, не видал, зато людских насмотрелся вдосталь — во всех краях на восемь сторон света, так что его понять можно. Что, десятник, и впрямь так хорошо живут в Рабирах?

— У нашего старосты в Розноге домишко против ихних за сарай разве что сойдет, — буркнул воин. — Про остальных я молчу. А здесь каждый…

— Пожалуй, мне тоже интересно, — непринужденно заявил Конан, откидываясь спиной на стоящий торчком валун. — Ну-ка, Альмарик, садись. Рейе, в самом деле, мы знакомы уже… сколько? Ого, два десятка лет без малого, и ни разу я от тебя не слышал, каково житье в ваших Забытых Лесах. Неужели так хорошо? В чем же секрет? Ариен, бездельник, наши кубки пусты.

Рейенир едва заметно покачал головой. Впрочем, упрямое выражение на его лице немного смягчилось, и протянутый кубок он взял, предварив свой рассказ добрым глотком мускатного вина.

— Да нет никакого секрета. Вернее, секрет в нас самих, и вам он ничем не поможет. Нас не слишком много, и мы довольствуемся малым. Обычно в гульской семье рождается один, редко два ребенка, и после определенного возраста наши женщины утрачивают способность к деторождению. Таким образом, население Забытых Лесов почти не растет, зато отпущенная нам жизнь измеряется веками, и до самой смерти гуль сохраняет телесное здоровье и ясность мысли. Дверги копят несчитанные сокровища в норах, люди стремятся затоптать своего ближнего, чтобы самому урвать побольше за отпущенный им природой краткий срок, — ну а Забытые Леса, как встарь, сонно ведут счет проносящимся над ними столетиям… Скажи, десятник — кажется, твое имя Альмарик? — так вот, Альмарик, представь, что у тебя впереди триста лет полнокровной обеспеченной жизни. Как ты ими распорядишься?

Егерь аж зажмурился, наморщил лоб, пытаясь представить такую прорву времени:

— Три-иста? Ух, поди ж ты… Обеспеченной, значит… Вот ведь, задача… Ну, детишек в люди выведу… Потом внуков… Хозяйство подниму, понятное дело, поле, скотина, как без них… Службу брошу к демонам свинячьим, на кой мне служба, коли жизнь долгая да спокойная… Дом выстрою большой, всей семьей жить…

— …И наведешь на нем великолепную резьбу, — с грустной иронией закончил да Кадена. — Вот ты сам себе и ответил. Мы не воюем, не содержим войска, не лезем в политику, лес обеспечивает нас всем необходимым. Земля на Полудне родит дважды в год, и нам известно, как сделать так, чтобы почва не истощалась, а выстроенный дом простоял без гнили и просадки пятьсот лет. Мы мало торгуем, не платим налогов — кому платить, зачем? Князю? Носитель Венца не нуждается в ином золоте… Что еще? Ах да, о золоте. В горах Рабиров есть золотые и самоцветные рудники, и хотя они почти истощены за тысячелетия, нам пока хватает. Ведь драгоценные украшения для нас не содержимое сундуков, как, скажем, для подгорных жителей, и не средство скорой наживы, как для людей. Мы приумножаем красоту ради самой красоты. Верно, молодые гули в своей жадной нетерпеливости похожи на недолговечных людей — но когда впереди почти что бессмертие, понимаешь, что очень немногое в этом мире стоит твоего спокойствия.

Альмарик, слушавший как завороженный, испустил душераздирающий вздох и покрутил головой на крепкой шее:

— Сказка… Эх…

— И верно, — поддержал Конан, как бы между делом подставляя пустую кружку произведенному в виночерпии Ариену. — Повезло же вам, Рейе. Крепко повезло.

— Ага, — хмыкнул гуль. — Прямо таки несказа́нно повезло: сиди пять сотен лет взаперти за Незримой Границей, живи под властью Красной Жажды… в большой мир появляйся не иначе как тайком и под чужой личиной, не то опознают как кровососа и возьмутся гонять с собаками… Сейчас еще ладно, но раньше, давным-давно… Знаешь, Конан, в наших преданиях говорится о седой древности, о тех почти забытых страшных временах, когда Проклятие уже тяготело над нашим народом, но мы еще не свыклись с ним и не научились утолять Жажду кровью животных. Так вот, тогда нас было гораздо больше — в десятки раз. Но мы очень быстро скатились на грань исчезновения, из хранителей высокого знания превратились в алчных вампиров, обреченных убивать и быть убитыми любым, кто достаточно силен, чтобы защищаться. О, Исенна знал, что делает! Было время, когда племени гулей грозило полное вымирание. Видно, боги сжалились над жалкими остатками некогда могущественного народа, остановив у последней черты… И это ты называешь везением?

— Что поделать, раз этот мир сотворен несовершенным. Чем больше получаешь от жизни, тем больше приходится платить, — пожал плечами король Аквилонии. — Но вот теперь, когда благодаря, гм… неведомой магии… проклятие более не имеет над вами власти — кем прикажешь вас считать? Людьми? А ваше хваленое долголетие — оно как, сохранилось или сгинуло вместе с кровопийством?

— Поверь, я знаю сейчас не больше твоего, — вздохнул рабириец. — Возможно, ответ дадут лишь последующих лет тридцать — когда наши мужчины превратятся в седых старцев или же, напротив, ничуть не постареют. Хотя по праву рождения мы являемся альбами… Очень надеюсь, ими мы и останемся.

— Фью-ю! — насмешливо присвистнул варвар. — Прости меня, любезный, но вот уж будет всем шуткам шутка: альбийская провинция меж Зингарой и Аквилонией! А ведь сожрет вас Чабела, братец. Как есть сожрет. И твои заслуги перед Золотой Башней не помогут. Разве только я по старой памяти вступлюсь. А? Как думаешь?

Да Кадена неприязненно покосился на Конана, однако намек проглотил молча и с мрачным видом принялся ворошить угли в костре. Делле расплескал по кружкам остатки вина. Свою посудину он опростал одним глотком, поболтал пустым мехом и отправился, слегка покачиваясь, к подводе. Из темноты навстречу ему вынырнула Иламна и уселась как ни в чем не бывало на прежнее место. Отсвет костра покрыл ее щеки горячим румянцем и зажег веселые огоньки в темных глазах рабирийки. Казалось, Иламна чем-то взволнована или возбуждена. «Словно только что получила весточку от друзей», — внезапно подумала Айлэ, бросив взгляд на загадочную полуулыбку гульки, и эта мысль почему-то отозвалась в ней неприятным тревожным холодком.

— А что за история с короной Рабиров, месьор Кадена? — поинтересовался Эйкар-младший. — Простите мою настойчивость, но из разговоров, услышанных мной в Токлау, я так и не понял: есть в Рабирах законный правитель или нет? И при чем здесь дуэргар? Сколько я понимаю, наследником трона являетесь вы…

Краем глаза Айлэ заметила, как напряглась Иламна. Рейе аж крякнул с досады и пробурчал:

— Положительно, у вас, людей, настоящий талант на неприятные вопросы… Я уже устал объяснять всем любопытствующим, что Корона Забытых Лесов — не простая побрякушка, которая передается от отца к сыну и далее, покуда не иссякнет династия. По смерти правителя она может достаться мне, Иламне, любому из рожденных на земле Рабиров, хоть даже вот этой неразумной девице… и не нужно прожигать меня гневным взглядом, милая баронетта. Гульской крови в тебе ровно половина, а вот разума твоей почтенной матушки не наберется и на сотую долю. Зато вот его величество король Конан, скажем, Венца никак не получит. Он человек, а Венец может принадлежать только гулю или, по крайности, полукровке нашего рода. Достойного стать князем Рабиров Венец выбирает сам — точнее, не Венец, а… Словом, есть определенный ритуал. Так вот дуэргар, судя по всему, после Грозы отыскали Венец, обошли традиции и короновали какого-то самозванца. Этот самозваный Князь сумел подчинить себе достаточное количество рабирийцев — они и обложили Токлау. Только не выйдет у них ничего путного, помяните мое слово… Вот вам вся история с короной, месьор Эйкар.

— Дуэргар, дуэргар… — проворчал киммериец. — Да уж, ничего не скажешь, этим мерзавцам нынешняя суматоха пришлась как нельзя более кстати. Ох, как они повеселятся, еще долго все будут вздрагивать и за спину оглядываться… Хотя сейчас самозванцу придется несладко. Рабиры открыты и беззащитны перед любым вторжением извне. У Аргоса, правда, руки коротки, но вот Кордава — это, месьоры, всерьез, Чабела Зингарская своего не упустит, больно уж сладкий кусочек объявился под боком. Боюсь, недолго ему носить корону… А ведь я, пожалуй, встречался с этими вашими «непримиримыми». Кое-кто из них моими стараниями даже лишился головы.

— Когда?! — от удивления да Кадена даже забыл оскорбиться на предположение, что Рабиры рано или поздно окажутся под властью людей, и едва не опрокинул на себя только что наполненную миску с дымящимся варевом. — Где?

— В Мессантии, лет тридцать тому. На этом, как его… Обручении с Морем. Ублюдки навели на город изрядного страху, и городские старшины, скинувшись, наняли охотников. Меня в том числе. Платили, помню, хорошо… Ну, мы и расстарались. Много вампирских головушек, прости меня, Рейе, и ты, Иламна, поменяли на звонкую монету. Главарь, правда, улизнул.

— А кто был главарем? — негромко спросила Иламна.

— Да откуда мне знать?! Кто-то, кого бы я с огромным удовольствием отправил на плаху. Ловок оказался мерзавец и изрядно хитер, нескольких отличных парней мы тогда недосчитались… Да Сет с ним. Надеюсь, кто-нибудь более удачливый все же прихватил его на горячем.

— Чем разбрасываться мрачными предсказаниями, поведали бы лучше толком, что стряслось в Пограничье, — потребовал Рейе. — Вы ведь прямиком оттуда? Сплетни вас опередили — должно быть, с ветром долетели. Но чему верить, чему нет — я пока так и не решил. Правда, что Проклятие Побежденных достигло Вольфгарда и обратило всех тамошних жителей в кровожадных чудищ?

— А что — Пограничье? — с нарочито равнодушным видом отмахнулся Конан. — Пока стоит на прежнем месте. Правда, дела там обстоят похуже, чем во времена всеобщей грызни за шатающийся трон и явления Бешеного Вожака. Хасти попробовал одолеть это треклятое Проклятие, но толку не добился. Если очнется — может, придумает что-нибудь еще. Не придумает — все, чего добился Эрхард, пойдет прахом, а Пограничье достанется тому, кто первым успеет наложить на него руку.

Церемонию попытки уничтожения или, по крайней мере, усыпления Кары Побежденных баронетта Монброн видела своими глазами и даже принимала в ней посильное участие. Ритуал, однако, закончился неудачей. По словам Хасти, даже Благому Алмазу оказалось не по силам разрушить именное повеление древнего альбийского полководца.

Удивительная вещица, с помощью которой одноглазый магик пытался развеять сплетенные в незапамятные времена чары, сейчас мирно покоилась в возке, уложенная в деревянный резной ларец и закутанная в холстину. Касательно этой вещи, золотой ветви искусной работы с крохотным, нестерпимо сияющим алмазом в навершии, Айлэ тоже грызла нешуточная тревога. Законные владельцы жезла, обитатели Высокого Альвара, согласились одолжить его Хасти и девице Монброн только на четыре седмицы, две из которых уже миновали. Что произойдет, если Камень к назначенному сроку не возвратится в Древесный Чертог, девушка старалась не задумываться. Сразу вспоминались клятвы, принесенные ею и Одноглазым на этом самом жезле, клятвы, грозившие гибелью тем, кто осмелится их нарушить. А колдовская вещица теперь оказалась совершенно бесполезна, ибо нет того, кто мог бы управляться с ее могуществом.

За такими печальными воспоминаниями баронетта упустила миг, когда порхающий вокруг костра разговор перекинулся на более легкомысленные темы. Кламен Эйкар рассказал какую-то забавную историю, случившуюся недавно с ним в Гайарде, что напомнило аквилонскому королю кое-что из его бурного прошлого. Айлэ вдруг обнаружила, что хихикает вместе со всеми, хотя особых поводов для веселья у нее нет — должно быть, сказывалось коварное действие выпитого хауранского муската, чьи достоинства возобладали над достоинствами шемского красного (впрочем, приступили уже и к красному). Вернулся отлучившийся мэтр Делле и гордо предъявил компании пузатую бутыль из толстого зеленого стекла, оплетенную кожаными ремешками. Рейе и Иламна переглянулись, дружно и загадочно хмыкнув, а баронетте Монброн бутыль напомнила кое-что, уже виденное прежде.

— Так ведь это как будто… — начала она, догадавшись.

— Оно самое.

— Эй, но откуда?!

— Оттуда, то есть из Рунеля, — самодовольно пояснил Ариен, выковыривая упрямую пробку. — Когда его светлость велел собираться и уходить в Токлау, мы успели прихватить возок, набитый дарами от покойного Князя посланникам. Два бочонка стояли среди подарков, и еще две бутыли хранились в подвалах поместья. Да мне мои друзья и ученики в жизни не простили бы, оставь я такое сокровище на произвол судьбы! Если повезет и мы отсюда выберемся — отвезу в Тарантию и попробую выяснить, из чего изготовляют сию невиданную усладу для души.

— Но… но ведь… Ваше величество! — жалобно воззвала баронетта Монброн, тщетно пытаясь собрать остатки здравого смысла. — Мы же сейчас напьемся… а если нападение… дуэргар… Они нас голыми руками возьмут! Нужно хотя бы кого-то оставить на страже…

— Опомнилась! — хохотнул варвар. — Протри глаза, девица! Мы в самом сердце чужих земель, нас всего-то дюжина, и треть из нас не ведает, с какого конца берутся за меч! Да если дуэргар задумают напасть, мы даже не успеем понять, отчего умерли, хоть бы мы и были трезвее самого́ святого Эпимитриуса! Но что-то мне подсказывает, что ничего с нами не сделается… во всяком случае, пока. Если уж гули знают о нашем походе, то, надеюсь, знают и то, что мы хотим спасти жизнь Хасти. А этот одноглазый кудесник для Рабиров слишком ценен. Так что вряд ли нам станут мешать на пути туда, а уж обратно как-нибудь, с именем Крома и Митры-Заступника… Где моя кружка?..

Тонкая струйка бледно-зеленого цвета с тихим бульканьем пролилась из наклоненного горлышка бутыли в подставленные кружки. Первая чаша, само собой, досталась правителю Аквилонии, и девица Айлэ (впрочем, не только она) затаила дыхание, предвкушая — что-то сейчас будет? Рабирийское зелье, пахнувшее полынью и ягодами можжевельника, отличалось весьма своеобразным резким вкусом. На иного человека оно могло подействовать как внезапный удар лошадиным копытом, мгновенно свалив с ног.

Гулявшие при тарантийском дворе сплетни не лгали: глотка у короля-варвара оказалась луженой. Однако светло-синие глаза на миг приобрели задумчивое и даже слегка отсутствующее выражение, после чего Конан уважительно протянул:

— Мда-а…

Содержимого пузатой бутыли хватило еще на полколокола…

В небе над лагерем плыл по своим загадочным делам белый лунный полумесяц, еле различимо пищали мечущиеся над травой летучие мыши. Дружественные беседы становились уже изрядно бессвязными. Эйкар в третий раз пересказывал Ариену подробности переправы через Алиману. В ответ мэтр декламировал длинные периоды из «Путешествия по Серым Равнинам», нарочно выбирая самые мрачные. Иламна опять исчезла. Рейенир да Кадена, совершенно трезвый с виду, взялся на спор с киммерийцем метать кинжалы на десяти шагах и два клинка потерял, после чего вернулся к угасающему костру и присоединился к нестройному хору из полудюжины пуантенских егерей. Тут выяснилось, что да Кадена обладает прекрасным слухом и приятным, хотя и не особенно сильным голосом. Егеря из уважения к чужому таланту немедленно примолкли, а Рейе продолжал петь.

Песни у него выходили все как на подбор грустные.

Айлэ еще долго преследовали незамысловатые строчки баллады, пропетой рабирийцем, и сухие щелчки пальцев, которыми он отмечал ритм. Баронетта и на следующий день мурлыкала про себя, когда отдохнувшие кони шагали по влажной от росы траве:

…Где-то в середине дня между деревьями обозначился просвет. Заблестела под солнцем далекая еще вода, жавшаяся вдоль края давно заброшенной вырубки тропа вильнула под уклон, запрыгала по камням, по руслу еле заметного ручья. Возмущенно заржала впряженная в повозку лошадь, которой предстояло спускаться по крутому склону, шелестело трепещущее мелколесье, и путешествие к озеру Синрет подошло к концу.

Глава вторая Школа магии

13 день Второй летней луны.

Спуск к берегам озера чудом обошелся без падений и увечий среди двуногих и четвероногих путников. Дважды едва не опрокинулся возок, который еле успевали подхватить и удержать, но всех подбадривала мысль о почти достигнутой цели. Иламна сказала, что идти теперь совсем недалеко, и не ошиблась — узкая тропинка влилась в песчаную дорогу, а та где-то через перестрел уткнулась в запертые ворота.

Самые настоящие, срубленные на нордхеймский манер — тяжелые створки в медных оковках, витые столбы и широкий двускатный навес от дождя. Поверх драночного скоса красовалась здоровенная дубовая доска, слегка траченная непогодой и украшенная глубоко врезанным гербом: раскрытый фолиант, под которым лежит сломанный пополам клинок. В обе стороны от ворот уходила, петляя между деревьями, добротная плетеная изгородь высотой человеку по грудь. Присмотревшись, можно было заметить непонятную вещь — над изгородью, словно пылинки в лучах солнца, плясали золотые и красные искорки. Порывы ветра не трогали их с места — должно быть, искорки служили дополнительной преградой для тех, кто вздумает незваным проникнуть на земли колдовской школы. Айлэ уже собиралась подобрать шишку и бросить поверх стены, чтобы посмотреть, что получится, но вовремя одумалась. А вдруг огоньки окажутся хищными и кинутся без разбора жалить всех пришедших?

Еще на левом столбе ворот висело на длинном штыре позеленевшее бронзовое кольцо. Под ним — баронетта в изумлении протерла глаза — на расстоянии ладони покачивалась в пустоте короткая витая цепочка, но сигнальный колокол, к языку которого ей следовало бы крепиться, отсутствовал. Толстые звенья просто обрывались в воздухе.

— Ну да, как же. Веревка без колокола, замок без дверей… М-магия, — с отвращением пробормотал киммериец. Подозрительно осмотрев кольцо с цепочкой и не найдя в них явных подвохов, он протянул руку и крепко подергал из стороны в сторону. Где-то в отдалении приглушенно зазвякал колокольчик.

Минуло около двух десятков ударов сердца. Поскрипывал, шелестел, перекликался птичьими голосами лес, за воротами и изгородью не замечалось никакого движения.

— Зачем тут вообще поставили ограду? — поинтересовался Кламен, ни к кому в особенности не обращаясь. — От лесных животных, чтобы не забредали внутрь?

— Да. А еще для вящей безопасности тех, кто по случайности окажется в этих краях, — теперь за кольцо подергала Иламна. — Тут творят чары начинающие колдуны, и магия не всегда их слушается. Выйдет очень неловко, если какого-нибудь невезучего путника случайно превратят, к примеру, в жабу. Неужели в усадьбе никого не осталось? — гулька озабоченно нахмурилась. — Как же нам войти? Через изгородь лезть ни в коем случае нельзя, Эллар всегда об этом предупреждал, а ворота заперты изнутри и наверняка защищены заклятьем…

— Вот и проверим, такие ли уж эти ворота неприступные, — варвар отошел к своему коню, и из притороченного к седлу чехла явилась, поблескивая граненым сапфиром в навершии и синевой хищно изогнутых лезвий, чрезвычайно грозная на вид секира — подарок двергов Пограничья. — А ну, разойдись!

— Опять за свое, — пробормотал Рейе. — Что за манеры…

— Предложи что-нибудь получше, — слух правителя Аквилонии с возрастом отнюдь не ухудшился. Он слегка подкинул оружие, поудобнее перехватывая черную в серебряных заклепках рукоять, и предложил: — Хочешь, возьмем тебя за руки-ноги и перебросим на ту сторону? Отопрешь замок и впустишь нас, как оно и положено.

— Давайте подождем еще немного! — взмолилась гулька, зная, что у грозного людского правителя слова не расходятся с делом, и от ворот магической школы скоро останется гора мелко нарубленных щепок. — Может, они не расслышали колокола!

— Некому там слышать. Сама говорила, все или перемерли, или разбежались, — напомнил киммериец, примериваясь, в какое место створок лучше нанести первый удар. Готовящийся сокрушительный замах предотвратил только голос из-за ворот, предательски срывающийся от страха:

— Эй, там! Уходите отсюда! Ступайте лучше в Эспли, там вас приютят. Сюда никого пускать не велено, тут чародейская школа…

— Ну наконец-то, сила демонская! Да знаем мы, что школа! — обрадованно гаркнул в ответ король Аквилонии. — Отпирайте, мы вашего магистра привезли! Протухшего малость, но еще живого!

— Что?! — за створками завозились и забренчали железом, затем другой голос, постарше, недоверчиво спросил: — Какого магистра?

— С выжженным глазом и кривой демонячьей рожей, — предельно точно обрисовал давнего знакомца Конан. — Водится у вас такой? А еще у нас имеются герольд вашего покойного князя и его же сынок. Князя сынок, не герольда. Рейе, подай голос, может, они тебя призна́ют?

Короткая фраза, произнесенная Морадо да Каденой, прозвучала не на принятом в Рабирах наречии, родившегося из смеси аквилонского и зингарского языков, а на некоем ином диалекте, и оказала нужное воздействие. В просвете между верхним краем ворот и навесом вынырнула темноволосая голова, осмотрела стоящих внизу и сгинула обратно. Что-то протяжно заскрипело, лязгнуло, и створки, вздрогнув, плавно открылись вовнутрь.

Сторожей и впрямь оказалось двое — девочка-подросток и молодой парень. На вошедших в пределы Школы они уставились с равным недоверием и ужасом, особенно когда поняли, что из десятка приехавших рабирийцами являются только трое, а все остальные — люди. Присутствие Рейе да Кадена обеспокоило их еще больше: обитатели уединенного поместья последние три седмицы жили в непрерывной тревоге, гадая, что за напасть обрушилась на Рабиры. Караульным разрешили заглянуть в повозку, отведенную Хасти, чтобы они убедились в истинности слов человека, уверявшего, будто в поместье вернулся его законный владелец.

Узнав Одноглазого, сторожа немного успокоились и перестали дичиться. Парень остался закрывать ворота, а девочка повела незваных гостей дальше — между красноствольных сосен, за которыми мелькали очертания невысоких строений, на ходу рассказывая о злоключениях прислуги магической школы.

В начале лета, когда ученики разъехались, Эллар оставил здесь десятерых. После Грозы уцелели только шестеро, самых юных по возрасту. Придя в себя и отлежавшись, челядинцы снарядили двоих посланцев в Эспли, поселок в полудюжине лиг от «Сломанного меча», за новостями. Поселковые жители ничего толком объяснить не смогли, посоветовав гонцам вернуться, запереть ворота усадьбы покрепче и ждать, чем обернется дело. Никто их не навещал, и они уже начали подумывать, что о них напрочь забыли…

Очередной поворот, небольшой пригорок — и перед путниками распахнулся Синрет, спокойное и величественное озеро в длинном распадке между лесистыми холмами, по крайней мере вдвое больше Рунеля. Лес здесь уступал место цветущему лугу, плавно нисходившему к желтому береговому урезу. На краю луговины, ближе к воде, поднимался дом непривычных человеческом глазу очертаний, с резкими уступами драночной крыши и островерхой башенкой, прилепившейся сбоку. На лугу паслись самые заурядные козы, белые с черными и рыжими пятнами, и одинокая тощая лошадка.

Завидев появившуюся на опушке группу, лошадь резво припустила навстречу, высоко подбрасывая тонкие ноги и игриво мотая головой. Когда животное подбежало ближе, выяснилось, что это — жеребенок, немногим больше года от роду. Конек оказался редкой масти, пепельной с дымчатым отливом и в черных чулочках. Вид незнакомых людей заставил его остановиться и боязливо принюхаться, широко раздувая ноздри. Девочка позвала конька, и тот, осмелев, подошел знакомится.

— Вылитая зверюга, что раньше ходила под седлом у Хасти, только молодая, — заметил Конан. — Потомок того коня? Или Хасти отыскал в чьей-то конюшне похожего как две капли воды?

— На моей памяти Эллар никогда не покупал новых лошадей и не занимался их разведением, — безмятежно поделился Рейе. — Это и есть Локаграх, тот самый конь, которого ты имеешь в виду. В данный миг он проживает свою то ли третью, то ли пятую жизнь. У Хасти все руки не доходят составить заклинание, позволяющее Граххи не стареть. Это существо доживает до почтенных лошадиных лет, умирает и рождается снова. Почему это происходит — не знаю, понять не пытаюсь и тебе не советую.

— М-магия, — повторил Конан с прежним отвращением, косясь на гуля в попытке понять, морочат ему голову или же сказанное — чистейшей воды правда.

Загадочный жеребенок тем временем сунулся мордой в возок, обнаружил хозяина и заметался, обиженно взвизгивая и недоумевая, почему это Хасти не обращает на своего любимца ровным счетом никакого внимания.

Дом у озера, когда к нему подъехали ближе, производил впечатление растущего прямо из земли из-за огромных замшелых валунов, уложенных в основание. Он был велик — в два этажа — и облеплен множеством разнообразных пристроек. Фасад дома глядел на закат, где в отдалении блестело темной лазурью лесное озеро, а просторный двор перед жилищем мага покрывал крупный красноватый песок. Создатели дома обработали бревна стен так, что те казались вырезанными из темного янтаря и вроде бы слегка светились изнутри — а может, их освещали лучи вечернего солнца. В окнах поблескивали маленькие стекла всех цветов радуги, и повсюду, на всякой раме, выступе, наличнике и притворе тянулась резьба — невиданные животные, небывалые растения, сплетающиеся то ли в рунную вязь, то ли в притягивающий взгляд узор. Какое-то время новоприбывшие просто увлеченно разглядывали жилище чародея, едва не позабыв, ради какой цели добирались сюда. Чары разрушила девочка-дозорная, осторожно спросив, хотят ли гости войти внутрь.

— А нужно? — вопрос короля предназначался Айлэ диа Монброн. — Вот мы приволокли Хасти сюда, как он хотел. Дальше-то что с ним делать?

— Войдем, — пожала плечами баронетта. Девочка юркнула под высокое, в пять ступенек крыльцо, повозилась там и вылезла обратно с ключом — длинным, тяжелым, с замысловатой фигурной бородкой. Замок открылся совершенно беззвучно, визитеры один за другим прошли через полутемные маленькие сени, поднялись по короткой крутой лестнице и попали в комнату, наверняка служившую владельцу дома для приема гостей. У дальней стены разинул пасть сводчатый камин, посредине громоздился большой овальный стол на ножках в виде древесных столов, вдоль стен выстроились шкафы с намотанными на валики свитками и книгами в разноцветных переплетах. Мэтр Ариен, подзуживаемым ненасытным любопытством ученого, немедленно приоткрыл створку ближайшего и сунулся внутрь, невзирая на предостерегающее шипение Иламны.

К пересечению потолочных балок на тонкой бечевке крепилась выкрашенная в черный цвет модель саэты, корабля с Полуденного Побережья, под парусами из обрезков золотистого шелка и с ажурной надстройкой на корме. Движение воздуха от открытой двери шевельнуло ее, маленький кораблик закрутился вокруг своей оси, и Айлэ разглядела выведенное крохотными буквами на борту название: «Каско». Чем был славен корабль с таким именем, она не помнила.

На предметах в комнате лежал едва заметный слой зеленоватой пыли, подтверждающей, что сюда уже луну или больше никто не заглядывал. А еще в комнате и всем доме присутствовало некое загадочное ощущение — словно поток возникающего непонятно откуда тепла, струящегося из комнаты в комнату, от подвалов до чердака. Движимая смутной догадкой, Айлэ прошептала простое заклинание, которому научилась от отца, и удовлетворенно кивнула: так и есть, жилище мага само являло собой средоточие могучих магических сил.

Егеря под руководством Кламена втащили в комнату длинный сверток из нескольких слоев чистой холстины. Без особой церемонности его водрузили на стол, и подошедшая Иламна принялась разворачивать ту часть кокона, под которой предположительно скрывалась голова Хасти. Из-под ее рук сперва вытекли длинные жесткие пряди с изрядным количеством седины, потом открылось лицо — обтянутый кожей костистый череп, больше подходящий для надгробного украшения.

— И прежде-то он писаным красавцем не был, а теперь и вовсе — отворотясь не насмотришься, — хмыкнул Конан. — Ну, что будем делать? Что-то не торопится он воскресать… Эй, колдуны недоученные, предложения есть?

— Использовать Жезл? — неуверенно предложила Айлэ. — Ну… коснуться, что ли…

— Песку в уши насыпать и потрясти, — рассеянно молвил мэтр Делле, не отрываясь от корешков книг за стеклом. — Зингарские гуртовщики таким способом поднимают даже загнанных лошадей, а такодже мулов.

«Хороший совет, засранец ты эдакий. Пожалуй, так я с тобой и поступлю, — авось хоть немного песка набьется в твою пустую башку…»

Делле подскочил от неожиданности и осенил себя митрианским символом.

«Конан, Айлэ, рад вас слышать в добром здравии. Спасибо, что выполнили мою просьбу… а заодно расширили мои познания о том, как вы ко мне относитесь».

Язвительный хриплый голос с привычкой раскатывать согласные безусловно принадлежал Хасти. Однако губы лежащего на столе человека не шевелились — явственно слышимый голос возникал в пустоте где-нибудь в локте над неподвижным телом мага. Айлэ, хоть и вздрогнула от неожиданности, быстро пришла в себя: за время своего пребывания в Альваре она уже сталкивалась с чем-то похожим. На прочих же бестелесный голос произвел самое потрясающее действие. Кламен заозирался по сторонам, точно надеясь отыскать отдушину на потолке или потайной люк в стене, Делле схватился за собственные уши, уверенный, что слух его обманывает, у пуантенских егерей глаза сделались по плошке. Конан и Рейенир, переглянувшись, уставились на неподвижного чародея.

— Хасти, это ты… разговариваешь? — растерянно спросил Рейе да Кадена.

Король Аквилонии оказался сообразительнее. Конан возмущенно возопил:

— Так ты что, слушал все, что мы говорили?! И давно?

«С того самого дня в таверне на берегу Хорота, когда мне, к сожалению, пришлось так внезапно с вами расстаться. Я же предупредил, что не умер, но сплю. Спящие, как известно, могут слышать речь находящих поблизости людей и, проснувшись, иногда вспоминают некоторые фразы…»

Послышался короткий смешок.

— Так какого же демона ты раньше молчал?! — взревел киммериец. — И вообще, как ты это делаешь?!

«В моем нынешнем состоянии речь отнимает ужасно много сил. Прежде все они, без изъятия, требовались для поддержания связи между духом и телесной оболочкой. Но здесь, в средоточии силы, я могу позволить себе поболтать со старыми друзьями. А уж как… Конан, помнишь ли ты еще славный город Шадизар и говорящую часовню из черного мрамора?..»

— Ах ты мошенник!..

«Ладно, не переживайте. Что меня окружают глумливые мерзавцы, я и раньше знал. Конан, разговорчики об огненном погребении я тебе еще припомню… дайте мне только встать. Айлэ, не ожидал, что тебе известно столько ругательств. Кто только тебя научил, скверная ты девчонка?..»

Баронетта сначала побледнела, потом покраснела и, к удивлению присутствующих, опрометью выскочила за дверь.

«Кламен, ну-ка верни ее назад. Она мне понадобится. Остальные пускай выйдут — остаются только Конан и вот та ошибка Создателя по имени Ариен Делле. Так. Теперь слушайте меня внимательно…»

Для возвращения Хасти Одноглазого к жизни, точнее, для его пробуждения, как объяснил бестелесный голос, требовалось составить и изготовить некий хитроумный настой. К удаче гостей Синрета, в доме хранились все необходимые инградиенции. Под диктовку Хасти Ариен и баронетта Монброн разыскали их по многочисленным кладовкам, затем приготовили и перемешали в указанном порядке, получив отвратительного вида жидкую смесь. Делле, сопровождаемый ехидными замечаниями хозяина дома, перелил смесь в извлеченный из кладовки бронзовый котелок с руническими знаками на круглых боках и понес к костру, заранее разложенному за домом. Зелье — под конец приобретшее темно-лиловый оттенок перезрелых слив с вкраплениями красных прожилок — кипеть по каким-то своим загадочным причинам отказывалось, хотя костер под ним распалили такой, что впору жарить упитанного бычка. Наконец густая жидкость вяло и неохотно забулькала, и вокруг дома распространился странный сладкий запах, похожий на аромат старого пергамента. Мэтр Ариен Делле, сам себя возведший в высокое звание подмастерья алхимика, не без труда вытащил котелок из огня и поволок в дом, сопровождаемый хвостом из желающих помочь и праздных зевак.

Здесь возникла непредвиденная заминка. Остуженный до употребительного состояния отвар требовалось влить в глотку пострадавшему, а челюсти Хасти застыли, точно сведенные предсмертной судорогой. Повозившись и не преуспев, Делле взмолился о помощи. Аквилонский король немедля предложил позаимствовать для этой цели в соседней конюшне зевник, с помощью коего подпиливают зубы у лошадей — на что бестелесный, но явно раздраженный голос мага в кратких и смачных выражениях подсказал, куда советчик может сей зевник себе употребить. В конце концов зубы колдуну разжали с помощью деревянной ложки. Не в меру развеселившийся Конан начал вспоминать, как в его присутствии однажды пытались усмирить страдающего падучей немочью, сравнивая то зрелище с творившимся нынче.

Настой отправился по назначению, и бестелесный голос посоветовал всем пойти прогуляться в ожидании, пока средство подействует. По его словам, через колокол или два станет ясно, добились они успеха или же придется все повторять заново.

На лужайке перед домом стало многолюднее. Квитта — так звали девочку-прислужницу — уже успела разыскать и оповестить челядинцев Школы. Те явились посмотреть на незваных визитеров, узнать новости и заодно удостовериться, верен ли сбивчивый рассказ Квитты о возвращении Наставника. Поскольку стало ясно, что пребывание в усадьбе затянется на день или два, егеря Кламена вкупе с местной челядью отправились обустраивать под жилье один из трех длинных приземистых домов, где обычно располагались на постой ученики Школы. Жилище самого мага, конечно, выглядело не в пример уютнее. Однако всякий, кроме самого владельца, проведя там более четверти колокола, начинал чувствовать смутное беспокойство, со временем превращавшееся в беспричинный страх и явственно говорившее, что чужаков здесь не жалуют.

Те, кому заняться покуда было нечем, разбрелись по округе, надеясь наткнуться на что-нибудь интересное и прежде невиданное. В конце концов, не каждый день доводится оказаться в настоящей чародейской школе, про которую раньше доводилось только слышать всяческие сплетни. Отправилась прогуляться и Айлэ Монброн. Впрочем, сама того не сознавая, баронетта старалась все время держать в поле зрения кого-нибудь из спутников — ее не отпускала странная тревога, хоть поместье выглядело пустым и совершенно безопасным.

Она заглянула в расположенную у самого уреза воды кузню, прошла мимо выстроенных квадратом сараев и загона для скота, где за ней увязался жеребенок Локаграх. Спустя сотню шагов Граххи отстал, а баронетта, еще немного углубившись в сосновую рощу, наткнулась на подобие полукруглого амфитеатра со скамьями из дубовых досок. Врезанное в склон холма сооружение могло вместить до полусотни человек, но носило явственные следы запустения — скамьи местами потрескались и просели, между рядами пробивались чахлые кустики бузины. Ухоженным выглядел лишь низкий и широкий постамент из незнакомого гладкого камня темно-зеленого цвета — внизу, в центре полукруглой арены. По отполированной поверхности бежали непрерывные ряды незнакомых рун, а в середине каменного постамента виднелась выемка в виде глубокой чаши. Айлэ осторожно потрогала край непонятного алтаря. Камень оказался ледяным, и это удивило ее — весь день простоял под солнцем, должен бы нагреться. Интересно, какие ритуалы и церемонии творят ученики Хасти над этой странной штуковиной?

От места собраний убегала дорожка из красных и желтых плиток, в зазорах между ними росла трава. Баронетта рискнула пройтись дальше по тропе, выведшей ее к небольшой круглой поляне с травянистым бугром посредине. Вокруг холмика шла низкая каменная оградка, а среди обычной ярко-зеленой травы то и дело попадались темные пятна подозрительного вида. Подойдя ближе, Айлэ выяснила, что на холме высажены незнакомые ей цветы — вроде бы самые обычные степные маки, коих полно на равнинах Турана, но с лепестками, окрашенными в темно-багровый, почти черный цвет. Часть странных растений еще не распустилась, но над теми, что меланхолически покачивали головками, витал непривычный, сладко дурманящий запах, наводивший на мысли о забытых погребениях или недавних утратах. Девица Монброн поколебалась, не сорвать ли парочку диковинных цветов, но почему-то не решилась.

Раздваивавшаяся дорожка обегала холм и уводила дальше, завершаясь подле длинной одноэтажной постройки, приземистость коей заставляла предполагать наличие под ней обширного подземелья. В отличие от прочих, деревянных, зданий Школы это выстроили из массивных каменных блоков, заботясь не об изяществе сооружения, но о вящей надежности: окна, забранные цветными витражами, были узкие, стрельчатые, а над красной черепичной крышей торчали два толстых закопченных жерла. Лес кругом загадочного здания свели на полсотни шагов, а потом еще и выложили получившийся круг теми же плотно уложенными цветными плитками, что и дорожку — не иначе, боялись пожара, сообразила Айлэ, едва взглянув на покрытые копотью трубы. По бокам низкого крыльца пучили глаза два мраморных изваяния, изображавшие то ли больших ящериц, то ли маленьких драконов. Двустворчатую дверь перечеркивал тяжелый засов с замком, а попытка Айлэ заглянуть в окно ничего не дала — в темноте внутри здания угадывались большие угловатые предметы и ничего больше.

«Ну и Нергал с ним», — решила баронетта, чувствуя нарастающее беспокойство. Она забрела довольно далеко и в совершенно безлюдные места, к тому же смеркалось, и лес наполняла подступающая темнота. Айлэ решительно повернула к усадьбе.

…Покрутившись около людей и послушав их разговоры, гулька Иламна тоже улизнула проветриться. «Сломанный меч» ничем ее удивить не мог — она уже не раз приезжала сюда с посланиями от покойного Князя Лесов, была знакома с расположением разбросанных по окрестным холмам построек и точно знала, куда направляется. С рассеянным видом обогнув угол жилища Хасти, она зашагала вдоль бревенчатой стены дома, не забывая время от времени быстро оглядываться через плечо. Ее ухода никто не заметил и следом никто не увязался. Скверно, что подходящий миг она улучила только ближе к сумеркам, но, впрочем, особой спешки нет. Люди никуда не денутся из пределов Школы, а она еще хотела узнать, как поведет себя Хасти, когда придет в сознание.

Цель ее краткой прогулки находилась у подножия восьмиугольной башенки, пристроенной Элларом к дому исключительно для красоты и потому, что в один прекрасный день ему захотелось иметь подобное сооружение. Порыскав вдоль стены, гулька вскоре отыскала требуемое — поворотное колесо и уходящую вверх бечевку. Флаг, обычно поднимаемый на вершину башни, нашелся в доме: свернутое жесткое полотнище с неизменными изображениями книги и сломанного меча. Для пробы Иламна покрутила жестяное колесо, убедилась, что веревка послушно уползает наверх, и принялась крепить к ней штандарт.

— Это еще зачем?

Вопрос прозвучал так внезапно и резко, что гулька, вздрогнув, выронила знамя. Медленно, пытаясь унять забившееся сердце, она обернулась: в трех шагах стоял да Кадена, пристально глядя на нее.

— Я-а… Я просто подумала: раз Эллар вернулся домой, надо бы поднять знамя Школы, — она постаралась взять себя в руки. — Так всегда делалось. Может, когда он очнется, ему будет приятно.

— Может, и будет, — черные с золотыми искорками глаза Морадо да Кадена пристально изучили полянку, развернутое полотнище и Иламну, старавшуюся выглядеть растерянной и немного удивленной, но только не перепуганной до смерти. — Но пока не нужно. Откуда нам знать, кто может бродить по окрестностям?

— Если этот кто-то и бродит по окрестностям, как ты выразился, то уж наверное знает о нашем прибытии, — возразила Иламна. — Киммериец самоуверен, как… Смешно, хотела сказать — как король. Самоуверен, будто он у себя дома. К тому же мы шумим так, что слышно в Кордаве. Про ночную попойку я и не говорю.

— Все равно не нужно, — повторил Рейенир. — Все хотел тебя спросить, да как-то не было случая: с чего ты вдруг воспылала стремлением помогать людям? Мне казалось, после всего, что произошло, ты будешь последней, кто согласится указывать им дорогу на Синрет. Я уже подумывал, как бы отговорить их от этой затеи или поискать кого другого в проводники…

— Я помогаю не людям, а Эллару, — отрезала гулька, слегка покривив душой. — Чем быстрее он очнется, тем лучше для Княжества.

— Похвально. Раз ты так о нем печешься, могла бы почаще к нему наведываться. Маленькая баронетта Монброн сидела с ним чуть не по полдня. А ты прошлой ночью то и дело шмыгала в лес. Зачем бы, а?

— Великие небеса, Рейе! Знаешь, после пары-тройки кружечек хорошего муската иногда тянет… в кустики. А сидеть с бездыханным трупом не вижу смысла. Одной сиделки ему вполне достаточно.

— И все же, почему…

Договорить Рейе не успел: со стороны крыльца донеслись призывные, но неразборчивые выкрики — сперва одного человека, потом нескольких. Рабирийцы переглянулись и рванулись в обход дома, к источнику шума. Позабытый штандарт так и остался висеть наполовину прикрепленным к бечевке, наполовину утонув в высокой траве.

Причина внезапной сумятицы имела рост в добрых четыре локтя, перекошенную от напряжения физиономию и, хотя с трудом удерживалась на ногах, из врожденного упрямства пыталась выбраться на крыльцо. Делле, оставшийся присматривать за чародеем, суетился вокруг, хватаясь за голову и убеждая Хасти вернуться обратно. Магик, не отвечая и мертвой хваткой цепляясь за перила, сделал пару зыбких шагов. Потом ноги его подломились, он скатился по ступенькам вниз и неуклюжим мешком костей рухнул у порога собственного дома. Делле и Эйкар с двух сторон подхватили его и с натугой поставили на ноги.

— Вернулся, хвала всем богам, старым и новым, — с добродушной язвительностью поприветствовал его Конан. — Ну и как оно, странствовать в незримом?

Единственный зрачок колдуна, отчего-то налившийся темно-оранжевым цветом вместо природного серого, бессмысленно метался туда-сюда, пока не зацепился за стоявшего прямо перед ним варвара. Хасти озадаченно нахмурился, словно вспоминая, не сталкивался ли он когда-нибудь с этим человеком, потом перевел взгляд на других гостей Школы, сбежавшихся на тревожные вопли Ариена. Осмотрев их, он попытался трясущимся пальцем указать на Айлэ, закашлялся и вдруг отчетливо выговорил:

— Пожрать бы. И пить. Много.

— Раз требует пожрать — значит, точно живое! — тоном знатока вынес приговор король Аквилонии. — Мертвякам еда ни к чему. Эй, Хасти, ты хоть узнаешь меня? — он пощелкал пальцами перед глазом чародея. — Ну-ка порадуй нас, молви еще что-нибудь разумное!

— И помыться, — Хасти снова попытался шагнуть и бессильно завалился назад — Делле с Кламеном с трудом его удержали. Второе требование было вполне понятным. Неподвижно проведя почти седмицу сперва в гробу, а затем в повозке с сеном, Рабириец обрел не только подобающий мертвецу вид, но и соответствующий запах. Эйкар окликнул подручных, и двое егерей немедля бросились на подмогу, сменив изнемогающего Делле.

— Слабее младенца, — вздохнул Ариен, наблюдая, как одноглазого мага волокут обратно в дом, а следом тащат здоровенную дубовую бадью для помывки, — но упрям, как тысяча ослов.

…Суета в доме на берегу озера Синрет затянулась допоздна. Разлученные духовная и телесная сущности Одноглазого успешно воссоединились, если не считать изрядной неловкости в движениях, постепенно, впрочем, проходившей. Вопросами его не беспокоили, ожидая, пока Хасти приведет себя в порядок — как внешне, так и внутренне, разобравшись со своей загадочной и запутанной душой. Ждать пришлось до самого утра. Отмывшись и перекусив, Одноглазый, к общему удивлению, опять задремал — но теперь его сон во всем походил на сон обычного человека. Посовещавшись, будить колдуна или не будить, король Аквилонии и его спутники положились на слова Иламны, советовавшей дождаться утра.

14 день Второй летней луны.

Для Айлэ Монброн ночь прошла так беспокойно, что ближе к рассвету она начала мысленно честить свою почтенную родительницу — зачем та передала наследнице частичку пророческого дара, не объяснив толком, как им пользоваться? Пытаясь избавиться от тревожных предчувствий, баронетта хотела прибегнуть к гаданию — может, выпадет подсказка или совет, — но запоздало вспомнила, что мешочек с необходимыми принадлежностями остался в Рунеле и наверняка теперь безвозвратно потерян. Мать и отец учили Айлэ в крайнем случае обходиться без рунических камешков, используя то, что окажется под рукой — будь то мелкие предметы, веточки, косточки от плодов, — и утверждая, что в таком случае ответ получается даже более точным.

Выбравшись из-под толстого овчинного одеяла, одевшись и спустившись по стертым ступенькам каменного крыльца, Айлэ огляделась по сторонам, поежилась и зевнула. Светало, над озерной гладью плыли разрозненные клочья ночного тумана. Почти все из их отряда еще спали, но возле загонов с домашней скотиной уже кто-то хлопотал, да один из егерей Эйкара возился, пытаясь возродить к жизни погасший за ночь костерок. Кивнув ему, девушка побрела к воде, на ходу размышляя, что нового ждет их сегодня и как одноглазый маг собирается разыскивать запропавшего неведомо куда Коннахара.

Первую добрую новость этого утра она обнаружила прямо на берегу, в полусотне шагов от дома. Сперва Айлэ не поверила своим глазами, однако долговязый и угловатый силуэт, торчавший над урезом воды, мог принадлежать только Хасти. Значит, он уже достаточно набрался сил, чтобы самому встать и выйти из дома!

Поколебавшись, стоит ли нарушать уединение чародея, баронетта Монброн решила, что может позволить себе небольшое отступление от правил этикета. В конце концов, Хасти многим ей обязан, в том числе и собственной драгоценной шкурой.

Услышав скрип песка под торопливо приближающимися шагами, Одноглазый обернулся. Он вновь стал таким, как запомнилось Айлэ, словно проведенные им в колдовском оцепенении дни не имели никакого значения, и с девушкой поздоровался так, будто они расстались только вчера. От такого приема баронетта слегка опешила, позабыв все, что намеревалась сказать, и просто встала рядом, глядя на сверкающий озерный простор.

— Извини, что я называла тебя… всякими словами, — наконец решилась она. — Ну тогда, в Токлау. Ты же понимаешь, на самом деле я вовсе так не думаю.

— Конечно, — с еле заметным смешком согласился Хасти. — И когда ты накричала на меня у развалин Венаадда, ты тоже была не в себе. Впрочем, я и сам не образец хороших манер, так что мы в расчете.

— Ты догадался, кто тебя заколдовал? — поинтересовалась Айлэ. — Бьемся об заклад, я его знаю? Если угадаю, ты не станешь скрывать от меня ничего, что касается судьбы принца Коннахара. Даже если выяснится, что он… — голос изменил девушке и она замолчала.

— Полагаю, наследник такого отца не позволит столь легко оборвать нить своей жизни, — чуть высокопарно откликнулся маг. — Я бы и так ничего от тебя не скрыл, но просто ради интереса: поведай, мудрая дева, кому я умудрился насолить на сей раз, а?

— Крэгану! — торжествующе объявила баронетта. Хасти молча усмехнулся. — Только я так и не смогла сообразить, как он до тебя добрался. Мы же видели его всего один раз, когда приехали в Вольфгард, а потом его сунули за решетку.

— Круг Белой Руки преуспевает в умении подчинять души. Похоже, Беспалый чужими руками подсунул мне кувшин с отравой, а я слишком поздно заподозрил неладное, — чародей с философическим видом пожал плечами, словно удивляясь собственной оплошности, и попросил: — Конану не рассказывай, ладно? Он взбесится. И разозлится еще больше, когда узнает, что ему не суждено собственноручно зарубить гиборейца. Что-то мне подсказывает: после нашего отъезда Крэган Беспалый недолго осквернял этот мир своим присутствием. Надеюсь, там, где он сейчас пребывает, его будет поддерживать мысль о том, что его месть отчасти достигла цели — мне было до чрезвычайности неприятно изображать хладный труп. Пусть теперь Крэгана судят его отвратительные боги, а я про него слышать больше не желаю… Итак, — он перевел вмиг посерьезневший взгляд на девицу Монброн, — случилось именно то, о чем мы с тобой толковали подле некоего заброшенного поместья и чего опасались. За Вратами очутились не только мы. По правде говоря, меня удивляет и настораживает подобная избирательность портала — он забрал отнюдь не первых попавшихся, а тех, кто ему по какой-то причине требовался. Твое присутствие, как выяснилось, было позарез необходимо в Альваре…

— А, нашлась пропажа. Воркуют, как два голубка, — бархатистый голос с отчетливым зингарским произношением мог принадлежать только Рейе Морадо да Кадена. Он собственной персоной неторопливо шел по берегу, и по сравнению с его невысокой гибкой фигурой шагавший рядом человек казался неправдоподобно огромным.

— Мы, значит, тащимся через эти жуткие леса, где полно одичавших гулей, чтобы спасти его никчемную жизнь! А эта неблагодарная свинья, едва очнувшись, тут же прихватила себе красотку и удрала, — поддержал Конан, весьма схоже изображая искренне возмущение. — Ну-ка отпусти девицу и признавайся, о чем вы тут ворковали, старый развратник!

Айлэ немедленно представила, как эта сценка выглядела со стороны — она сама и что-то нашептывающий ей с высоты своего роста Одноглазый — и прыснула. Аквилонский правитель и рабирийский чародей тем временем обменялись рукопожатием, грозившим обратить кисть иного человека послабее в мелкое крошево, затем крепко обнялись, хлопая друг друга по спинам так, что у Айлэ загудело в ушах. Рейенир ловко уклонился от участия в рискованной церемонии, но судя по смешливому блеску в глазах, гуль был доволен, что его давний приятель возвратился к жизни.

— Я в долгу, — просто и веско произнес Хасти, на миг склоняя голову.

— Вернешь при случае, — столь же коротко отмахнулся киммериец, завершив тем все счеты. — Ты как, окончательно пришел в себя? Время дорого, сам понимаешь. Скажи, в какую проклятую дыру твоей милостью провалился мой сумасбродный отпрыск, и на том мне здесь больше делать нечего. С Рабирами, полагаю, вы теперь управитесь сами, а я постараюсь договориться с Кордавой и Мессантией. Выберете кого в короли — пришлите весточку в Тарантию.

— У нас княжество, — напомнил Рейе.

— Все едино, — они прошли по берегу с полсотни шагов. Впереди зачернела угловатая громада кузницы. Лев Аквилонии обнаружил поваленный сосновый ствол в пятнах бело-зеленого мха и уселся, бурча что-то нелестное про сырость. Хасти выбрал место по соседству, а Рейе и девица Монброн пристроились напротив, на прибрежных валунах. Недоставало только стола с грудой пергаментов и карт, дабы придать завершающий штрих картине военного совета на лоне природы. — Чем порадуете, умники?

— Мы как раз рассуждали о том, какими резонами могли руководствоваться Врата, принимая в себя определенных личностей и не касаясь других, — невозмутимо продолжил прерванные размышления Одноглазый, подавшись вперед и уперевшись локтями в колени. Упавшие пряди закрыли правую сторону его лица, а поскольку он повернулся к Айлэ левым боком, траченная огнем физиономия выглядела вполне пристойно. — В том, что некие причины у них, у Врат то есть, существовали, сомнений нет. Портал не заинтересовала Меллис Юсдаль, однако он взял ее брата. Остался на месте месьор да Кадена, зато исчез наследник престола Аквилонии. А появление нашей маленькой баронетты в Лесном Чертоге Альвара послужило исполнению брошенного много лет назад пророчества. Возможно, с Коннахаром и его друзьями произошло нечто похожее… Теперь бы еще догадаться, какая именно сила их притянула и куда направила.

— Все это очень любопытно и познавательно, — перебил варвар. — Но, во-первых, я не пойму, отчего про свое магическое творение ты рассуждаешь так, будто оно обладало собственным разумом. Во-вторых, я-то в простоте своей думал, что ты быстренько состряпаешь парочку славных заклинаний, ткнешь в карту и скажешь: «Конни тут». Или хоть покличь какую демоническую зверюшку, пусть бы дорогу показывала…

— Если бы магия всегда была так легка, как полагают безграмотные простецы, — с сожалением вздохнул Хасти. Конан скроил зверскую рожу. — Портал, понятно, собственной волей не обладал — он лишь исполнил Предназначение, волю неких высших сфер, связавших воедино жизнь твоего сына, этой вот вздорной девицы и судьбу Забытых Лесов. Некоторые из рабирийцев уверены, что исполнилось Слово о пришествии Вестника, Ребенка Осени из человеческого колена, коему суждено принести гулям освобождение от Проклятия Безумца. Предназначение могут провидеть оракулы, но изменить не в силах никто — разве что боги, да и те вряд ли. Что же до твоего сына… К сожалению, зверюшек или заклинаний я тебе предоставить не могу. Не тот случай. В ином деле — да, но не здесь. Зато мне известно другое средство, — торопливо добавил он, увидев, как разочарованно вытянулись лица аквилонского монарха и баронетты Монброн. — Мне необходим некто, чей дух находится в тесной связи с душой Коннахара.

— Кто может быть ближе сыну, чем отец? — проворчал киммериец. — Я в твоем полном распоряжении.

— Ты? — усомнился Одноглазый. — Не знаю, не знаю… Попробуем, но… Дай-ка руку.

Конан послушно протянул магу огромную ладонь, всю в мелких шрамах и твердых мозолях от рукояти меча. Айлэ с Рейениром, не выдержав, переглянулись и сдавленно захихикали: зрелище двух могучих воинов, сидящих рядышком рука в руке, у любого вызвало бы неудержимый смех. Хасти свирепо зыркнул на неуместно развеселившихся гулей единственным зрачком.

— Так… теперь закрой глаза и вспомни Коннахара… Ну же! Давай, думай о нем, зови его… Проклятье, можешь ты сосредоточиться или нет? Что ты сейчас видишь?..

Варвар открыл глаза и отнял руку — для раздраженного жеста:

— Клянусь ледяным копьем Имира, что я могу увидеть, зажмурившись? Темнота, в башке звенит и красные круги плавают, ровно с похмелья! Ты хоть что-нибудь делаешь или тебе просто приятно за меня подержаться?!

— Делаю, делаю. С тем же успехом я мог бы ухватиться за бревно, на котором сижу, — буркнул Хасти. — Первый раз встречаю человека, настолько чуждого любому и всякому колдовству.

Конан, к которому относились его слова, только отмахнулся.

— А что я могу поделать, если от колдовских штучек меня с души воротит?

— Да-да, эту твою мудрую мысль касательно чародеев и броска топора я уже имел счастье слышать, — Хасти повернулся к баронетте Монброн, уже заподозрившей, какая участь ее ожидает. — Ну что ж… К счастью, в вашем отряде есть два подходящих человека. Любовь порой накладывает на людей узы покрепче родительских, должен тебе сказать, хотя и не всегда… И молодая госпожа, в отличие от тебя, обладает некоей толикой чародейских способностей.

— Умение вертеть хвостом и делать глупости — вот ее способности, — вполголоса, но без особого раздражения проворчал киммериец.

«Я не покраснею, — мрачно посулила себе баронетта. Выполнить обещание не удалось: кончики ушей и скулы предательски затеплились. — В конце концов, что мне скрывать? То, что известно всему тарантийскому замку, начиная от короля с королевой и заканчивая служками в конюшнях? Хасти вовсе не смеется надо мной, но пытается помочь, и я не имею никакого права ему отказывать».

— Что от меня требуется? — вздохнув, спросила Айлэ.

— Ничего такого, с чем ты не могла бы справиться. Садись сюда, — Одноглазый подвинулся, и девушка присела на старое трухлявое дерево. — Закрой глаза. Соберись. Подумай о своем друге. О том, где он может быть. Какие люди рядом с ним, какую местность он видит? Хорошо ему там или плохо… Не переживай, если ничего не получится. Не ты, так я что-нибудь да замечу, — девушка сумела удержать вскрик, когда ее рук коснулось что-то шершавое — Хасти очень осторожно взял ее ладонь в свою. — Кивни, когда будешь готова. Вы двое, сделайте одолжение — помалкивайте и не мешайте ей.

Баронетта диа Монброн постаралась в точности выполнить все, что велел ей одноглазый колдун — зажмурилась и сосредоточилась. Перед зрачками кружили светлые радужные пятна, по лицу скользили теплые отблески летнего солнца, а прислушавшись, она могла различить легкий плеск набегающих волн и шелест качающегося под ветром тростника.

— Где ты, Конни? — она не знала, произнесла вопрос вслух или задала мысленно, но ответ пришел — пронзающий и безжалостный, как удар клинка в сердце.

Сперва возникло знамя — тяжелое, бархатное, поднятое на высоком флагштоке и плавно колышущееся на ветру. Человек, чьими глазами она смотрела, находился на верхней площадке некоей крепостной башни, штандарт винно-алого цвета громко хлопал над его головой. Там был день, такой же солнечный, как и тот, что поднимался над озером посреди Рабирийских холмов, но потемневшее в единое мгновение ока небо перечеркнули огненные полосы. Раскачивающийся горизонт сочился кровью, проливался дождями нестерпимо пылающих синих звезд. Огромная громыхающая сороконожка лезла на каменную стену, звенело сталкивающееся оружие, кто-то непрерывно и надсадно кричал — без слов, просто выбрасывая из легких безумный трепещущий звук. Плавился и тек гранит, лязгали марширующие армии, а потом вокруг сгустилась вязкая, душная темнота, пронизанная скорбными шепотами и отдаленным угрожающим гулом.

Мириады искр вспыхнули перед ее внутренним взором, закрутились в тошнотворной круговерти и исчезли все разом. Внезапно она ясно и отчетливо увидела тех, кого пыталась отыскать — как если бы, проходя мимо, ненароком заглянула в приоткрытое окно. Маленькая келья с каменными стенами, освещенная трепещущим пламенем светильников, стол и четыре человека за ним. Один дремал, положив голову на скрещенные руки, другой что-то увлеченно рассказывал, двое слушали. Айлэ, не веря глазам своим, всматривалась в лица — неужели это ее добрые знакомые, те самые легкомысленные и беспечные подростки, едва вышедшие из мальчишеского возраста? Разве это Конни? Это кто-то другой, обманом заполучивший облик аквилонского принца! Либо надо признать — да, это Коннахар Канах, каким он станет лет через пять, и эти пять лет будут наполнены чем угодно, только не легким бытием за безопасными стенами тарантийского замка. Начинающая провидица так растерялась и перепугалась, что едва уловила обрывок фразы, сумевшей сквозь неведомое количество лиг коснуться ее слуха.

— …прав я или нет, — певучий, протяжный акцент, обращающий любое слово в мелодию — без труда узнаваемый голос Льоу Майлдафа, уроженца Темры, только подернутый небывалой усталостью, — ты входишь в этот отряд, что полезет отвоевывать Серебряные Пики? И когда они намерены это проделать?

— Надеюсь, меня возьмут, — четкая сухая речь, свойственная тем, кто бо́льшую часть жизни провел в армии, привыкнув отдавать и выслушивать приказы. Так разговаривает отец Эвье Коррента, легат «Золотого орла», но отнюдь не сам Эвье! — Вылазка же состоится завтрашней ночью. И знаете, что я вам еще скажу? — голос чуточку смягчился. — Иногда я думаю: если чудо все-таки произойдет и нам дадут возможность вернуться обратно — я не уверен, что захочу ею воспользоваться. Странно прозвучит, но здесь, в Крепости, я впервые в жизни почувствовал себя на своем месте. Там, где мне и до́лжно быть.

Не вмешивавшийся в разговор наследник Аквилонии слегка повернул голову, по случайности взглянув в сторону незримо присутствовавшей Айлэ. Девушке хотелось крикнуть ему что-нибудь обнадеживающее, но комнатку заволокло темно-лиловое облако, подсвеченное изнутри зловещим багровым сиянием, и это облако стремительно вращалось, как гибельный песчаный смерч в туранских пустынях. Очертания четверых молодых людей таяли, расплывались, и на девицу Монброн навалилась глухая, неведомая прежде смертельная тоска. Она поняла, что Конни, пусть он и жив, находится очень далеко. Так далеко, что разум отказывается понимать и принимать такие расстояния.

…Хасти резко выдернул свою ладонь, и одурманенная наваждениями Айлэ потеряла равновесие, едва не свалившись с бревна. Девушка не обиделась, непонимающим взглядом уставившись в спину стремительно удаляющемуся чародею. Далеко ему уйти не удалось — только до берега заводи шагах в тридцати дальше по берегу. Там он остановился, сгорбившись, и вдруг сделал странный, совершенно несвойственный ему жест — обеими руками схватился за виски, взлохматив волосы в непритворном отчаянии.

— Эй, что это с ним? Что вы такое углядели? — с плохо сдерживаемым нетерпением в голосе осведомился король Аквилонии, без труда возвращая девицу Монброн в прямостоячее положение, подобающее человеку. — Ты-то сидела смирно, а вот его как раскаленным шилом пониже спины ткнули — вдруг вытаращился в никуда и едва не заорал в голос! Он и сейчас, похоже, малость не в себе. Ну-ка, рассказывай!

Не отвечать на обращенный к тебе вопрос, тем более заданный собственным же монархом, считалось вопиющим преступлением и порой расценивалось как подозрение на умысел против короны, но сейчас Айлэ было ровным счетом наплевать. Вскочив и пробежав бегом разделяющее их расстояние, баронетта разъяренной кошкой вцепилась в темно-синий рукав одежды магика. Она точно знала, что хочет спросить, вот только заговорила, неожиданно для самой себя, почему-то на языке Альвара:

— Что это было? Ты обещал мне правду! Правду, какой бы она не была!

— Правду? — зло и холодно каркнул Одноглазый, тоже прибегнув к наречию Заповедного Края. — А ты к ней готова? Даже я не был готов… к такому. Он далеко. Страшно далеко. Я не знаю, увидишь ли ты когда-нибудь того, кому принадлежит твое сердце. Не знаю, вернутся ли сыновья моих друзей домой. Не хочу вспоминать то, о чем ты стараешься мне напомнить. Скажи Конану: в том давнем споре он был прав. Я признаю себя полным неудачником.

Хасти резко развернулся, зашагав прочь от людей и от своего дома куда-то в глубину леса. Остановить его никто не пытался, и к тому же баронетта диа Монброн совершенно некстати разревелась в три ручья, чего обычно себе не позволяла.

Глава третья Ночь волшебства

14 день Второй летней луны.

Видения Айлэ, когда она попыталась их описать — после того, как немного успокоилась, — прозвучали для двух слушателей полнейшей загадкой. К тому же девушка не всегда могла найти подходящие слова, чтобы выразить увиденное, а кое-чего просто не поняла. Однако, когда Рейенир да Кадена, внимательно все выслушав, причем дважды, попытался составить разрозненные кусочки в мозаику, в сплошном тумане появилась некая тропинка.

И эта тропинка, вильнув пару раз, привела в трясину.

— Итак, Коннахар жив и его приятели тоже. Будем считать, что ты не ошибаешься и это правда, — заявил гуль. Двое мужчин и девушка по-прежнему оставались на берегу озера, решив сперва все хорошенько обдумать. — Они находятся в какой-то крепости, тебе совершенно незнакомой.

— Она очень большая, — робко сказала Айлэ. — Огромная, как столичный город. Даже больше. Стоит в горах. Кажется, я видела ее откуда-то с высоты. И вокруг бушевало сражение. Не такое, как в нынешние времена. Там все пропахло колдовством, оно просто висело в воздухе. Я еще заметила какие-то шагающие махины, вокруг все кричали, что-то горело, потом стало темно…

— И ты услышала несколько слов о грядущей вылазке в некие Серебряные Пики, причем наши сгинувшие невесть куда герои намеревались в ней участвовать, — задумчиво покивал Рейе и попросил: — Опиши-ка еще разок знамя, что попалось тебе на глаза.

— Полотнище темно-вишневого цвета, на нем серебряная звезда о восьми лучах, вокруг шитые золотом то ли развернутые крылья, то ли языки пламени, — старательно повторила девица Монброн. Образ настолько запал ей в память, что, стоило зажмуриться, развевающийся стяг сам возникал перед глазами. — В Аквилонии подобного нет — ни в фамильном владении, ни у вольных городов. Оно похоже на знамя Полуночных провинции Немедии, но там звезда расположена поверх традиционных цветов.

Конан и Рейе да Кадена переглянулись поверх склоненной головы девушки.

— Рокод, — с отвращением произнес киммериец и скривился, будто надкусил нечто кислое. — Битва Драконов. Но ведь она случилась почти двадцать лет тому!

— Нечто худшее, — гуль в непритворном отчаянии обеими руками взъерошил волосы — точь-в-точь как недавно одноглазый маг. — Хасти сразу это понял. Вот почему он ушел. И если это действительно так… нет, не может быть!

— Если он не одумается, нам придется затолкать его ногами в очаг, чтобы заставить говорить…

— Или смириться. Всякому могуществу явлены пределы. Но, может, все не так плохо, как мы думаем? Вдруг девочка заблуждается? Она ведь не настоящая чародейка. И не прорицательница, как ее мать.

— То, что я видела, как-то связано с… с прошлым Хасти? С тем, о чем никогда не вспоминают? — подала голос баронетта Монброн и словно примороженным языком выговорила: — С темным всадником, что скачет через ночь?

Оба собеседника глянули на нее с непонятным уважением, словно причислив к некоему кругу посвященных.

— Он сказал или сама сообразила? — быстро спросил Рейе. — Или Райан проговорился?

— Нет, конечно. Отец и матушка никогда не упоминали при мне ни о чем подобном. Частью сама догадалась, частью видела кое-что, когда мы добирались в Пограничье, — честно призналась Айлэ. — А когда спросила напрямую, Хасти посоветовал не копаться в могилах. Мол, все давно похоронено и забыто.

— Забыто, как же, — раздраженно фыркнул король Аквилонии. — Он бы и хотел забыть, да ему напомнят. Что будем делать?

— Подождем. Хасти вспыльчив, но, к счастью, быстро отходит. Нам позарез нужна его помощь и его совет, и потому лучшее, что я могу предложить — набраться терпения.

— Именно его мне как раз никогда не хватало, — проворчал варвар. — Ненавижу терять время попусту. Ладно, пошли обратно. Никому пока ни слова, поняли?

Маленький лагерь по соседству с жилищем чародея оживал, пробуждаясь для нового дня. Делле уже успел сунуться внутрь, обнаружил отсутствие хозяина дома и теперь приставал ко всем с расспросами, не видел ли кто, куда упомянутый хозяин подевался. Мэтру растолковали, что Одноглазый удалился поразмыслить в одиночестве. Успокоившись, Ариен вновь украдкой проскользнул в комнату с книжными шкафами — она притягивала его сильнее, чем голодного миска похлебки. Айлэ позавтракала вместе со всеми — на сей раз стряпали не егеря, а челядинцы из Школы, решившие проявить гостеприимство — и ушла к обнаруженному вчера лесному амфитеатру для общих собраний. Как и рабирийскому магику, ей требовалось посидеть в тишине и как следует обдумать случившееся утром.

Размышления баронетты Монброн не привели ни к чему толковому. Ее пугали образы неведомой крепости и грохочущего там сражения, но еще более страшила мысль никогда больше не увидеть Конни. Она то впадала в отчаяние, то принималась убеждать себя, что король Аквилонии и его знакомцы находили выход и не из столь запутанных ситуаций. Когда она окончательно измучилась неопределенностью, а солнце начало подбираться к макушкам сосен, ее сознания вдруг коснулся беззвучный голос Хасти:

«Айлэ, пожалуйста, возвращайся. Возможно, я придумал кое-что. Надо многое обсудить, в том числе и с тобой».

— Будем надеяться, что на сей раз тебя осенила действительно хорошая мысль, — сердито произнесла Айлэ, не рассчитывая, что ее слова будут услышаны. Несмотря на невесть откуда взявшуюся способность воспринимать Безмолвную Речь, отвечать таким же образом девица Монброн пока не научилась.

Лица, собравшиеся в комнате на первом этаже жилища рабирийского мага, ее ничуть не удивили — Хасти созвал всех, кто присутствовал нынче утром у озерной заводи, и сверх того еще мэтра Ариена Делле. Неизвестно, о чем размышлял все это время Конан, но выражение лица аквилонского монарха с каждым мгновением становилось все мрачнее и мрачнее, успешно соперничая с угрюмостью, одолевавшей Одноглазого. Часть книг из шкафов переместилась на стол, и Делле продолжал увлеченно копаться среди пергаментных россыпей, добавляя к уже скопившейся изрядной груде фолиантов новые. Да Кадена просто сидел, с задумчивым видом подперев ладонью подбородок и пальцами левой руки выстукивая по столешнице мотив зингарского гимна короны. Варвар несколько раз порывался что-то сказать, но сдерживался, дожидаясь, когда изволит заговорить хозяин Школы. Будь он хоть повелителем всей Хайбории, но здесь, в маленьком доме на берегу озера Синрет, распоряжался Хасти.

— Как вижу, все в сборе, — сухо произнес Одноглазый, когда Айлэ закрыла за собой дверь и присела на скамью. Узконосая черная саэта под потолком покачивалась на воздушных волнах, текущих из распахнутых окон, где-то неподалеку степенно беседовали пуантенские егеря, и казалось невероятным, что в этих тихих лесах идет незаметная война, а где-то собирает свою жатву проклятие давно умершего альбийского полководца. — И всем необходимо услышать ответ на один-единственный вопрос: где пребывает наследник Трона Льва и его спутники? Нынешним утром госпожа баронетта, к моему величайшему удивлению и восхищению, сумела определить местонахождение Коннахара. К сожалению, многие обстоятельства препятствуют тому, чтобы снарядить отряд и отправить его туда, где находится принц сотоварищи. Их нет ни в Пиктской Пуще, ни в степях Турана, ни в Черных королевствах, ни на недоступных для людей землях Ямурлака или Счастливых Островах.

— Ты заразился от вон того парня многословием. Короче: в какую же зловонную яму зашвырнул их твой распроклятый портал? — буркнул Конан. — На Серые Равнины, что ли? Айлэ вот твердит, якобы они живы-здоровы.

— Живы, — подтвердил Хасти и уточнил: — пока еще живы. Впрочем, это только осложняет дело.

Он двумя пальцами поднял лежавший перед ним на столе тонкий шнурок из серебряных нитей, в пару локтей длиной, и подбросил его под потолок. Шнурок ударился о днище черной саэты и начал падать, но над столом вдруг повис без видимой опоры и закружился, свиваясь спиралью, подобно змее, танцующей на собственном хвосте. Одноглазый провел ладонью вдоль удивительной нити, и та украсилась поблескивающими кристаллами всех цветов радуги.

— Предположим, это — время, — сообщил маг своим удивленным и настороженным слушателям. — Вернее, его небольшой отрезок. На самом деле оно похоже на текущую воду, но, думаю, спираль будет вам более понятна. Камни — события, происходившие в прошлом. Скажем, вот этот — год твоего рождения, — он чуть кивнул в сторону аквилонского монарха, и тут же один из камешков на верхнем конце шнурка вспыхнул синей искрой. — А этот — год основания Кордавы, — теперь блеснул желтый топаз двумя или тремя витками ниже. — Вот падение Кхарии и приход с Полуночи людских племен, — алый блик в середине вращающейся спирали. — Многое сокращено и убрано, поскольку не имеет отношения к нашим нынешним трудностям, и теперь протяженность этой ленты составляет около восьми тысячелетий. Наверху — сегодняшний день, где пребываем мы все, — он дотронулся до изумруда, полыхнувшего весенней листвой, — внизу — дни гибели альбийских королевств, — нестерпимо яркие переливы граней крохотного алмаза.

Айлэ вдруг обнаружила, что каждый вздох дается ей с небывалым трудом, а в уши словно натолкали кипу хлопчатой ваты. Размеренная речь Хасти с трудом пробивалась к ее сознанию, и ей пришлось отчаянно затрясти головой, чтобы как следует расслышать слова мага. Она вдруг поняла, каков будет ответ Хасти на заданный ею сегодня утром вопрос. И Конан тоже понял — медленно, как во сне, он начал вставать со скамьи.

Слова падали, как налитые свинцом:

— По причинам, о которых я не берусь судить и которые выше моего разумения, Врата соединили не только пространство, но и время. Коннахар, сын Конана, пребывает не «где», а «когда». Семь тысяч восемьсот пятьдесят три года назад.

— То есть крепость, увиденная Айлэ, — это именно то, о чем я думаю? — разбил наступившую гробовую тишину Рейе да Кадена. — Легендарная Долина Вулканов, Тройное Единство и Война Света? Великие небеса… Может ли быть хуже…

— Может, — на мгновение лицо Хасти исказила короткая судорога. — Госпожа Айлэ утверждает, якобы слышала упоминание о штурме Серебряных Пиков. Это означает, что грядущая ночь станет для Цитадели последней. Исенна Безумец, предводитель завоевателей, выпустит на волю силы, с которыми не сумеет справиться. Погибнут все, и победители, и побежденные. Целый горный кряж с прилегающими землями погрузится в волны океана. Землетрясение разрушит множество поселений как поблизости, так и вдалеке от крепости. Уцелеет разве что горстка беглецов, покинувших поле боя несколькими днями ранее.

— Прикончить бы тебя за такие выходки, — мертвым голосом проронил король Аквилонии. — И что, теперь ничего нельзя поделать? Они так и останутся подыхать в этой… — варвар еле удержался от крепкого словца, — …в этой крепости? Имей в виду, ответ «не знаю» меня не устраивает. Ты это заварил — тебе и расхлебывать.

Со стоическим видом проглотив оскорбление, магик вернулся к кружащейся спирали, бросавшей на стены радужные отсветы и слегка позванивавшей. Какое-то время — показавшееся боровшейся с приступами дурноты Айлэ целой вечностью — он искоса разглядывал зачарованную нить, затем нехотя заговорил:

— Есть возможность… Даже не возможность, предположение… Однажды мне в руки попал трактат, создатель которого сравнивал время с бесконечной винтовой лестницей. Он утверждал, будто нашел способ спуститься вниз по ступенькам, переходя с этажа на этаж, — на вершине спирали зародилась яркая голубая капля и заскользила по скручивающимся виткам. Вначале она двигалась довольно бойко, потом все медленнее и застыла, не преодолев и половины серебряного шнурка. — Те, кто пытался совершить это деяние, неизбежно застревали в каком-нибудь из веков, ибо река времени обладает неким сопротивлением и препятствует движению чужеродных предметов. В точности лодка, идущая против течения.

Капля померцала и растаяла, чтобы спустя мгновение вновь появиться рядом с изумрудом, символизирующим лето 1313 года по основанию Аквилонии.

— Тогда мне подумалось, что не обязательно вышагивать по всем тысячам тысяч ступенек минувших лет. Проще использовать более короткий путь, — повинуясь легкому движению указательного пальца чародея, голубая искорка спрыгнула со своего места и под общий вздох полетела вниз, с легкостью минуя столетия и тысячелетия. За ней тянулась еле различимая глазом нить вроде паутинной. Капля достигла нижних витков, на миг коснулась алмаза и взвилась обратно, точно притягиваемая некоей силой. Спираль распрямилась, зависнув в воздухе небывалой стрелой, усыпанной драгоценными камнями, и шлепнулась на стол, вновь обратившись серебряной канителью. — Примерно вот так. Падающий вниз предмет скользит вдоль витков потока времен и возвращается назад, стремясь вернуться к исходному состоянию. Не долгий спуск по лестнице, но прыжок в лестничный проем.

— И это действует? — Делле следил за происходящим восторженно расширенными глазами. Казалось, он позабыл о причинах, собравшей здесь всех этих людей, и о плачевной участи Коннахара — куда больше его занимали творившиеся рядом чудеса, настоящие, которые можно вновь и вновь переосмысливать, стремясь достигнуть важнейшего — понять, каким образом они происходят.

— Никогда не проверял, — честно признался Хасти. — Собственно, это было придумано исключительно ради умственного развлечения. Слишком велика вероятность того, что связующая нить не выдержит и удерживаемое ею тело канет в глубины Бесконечности. Слишком огромно количество Силы, необходимое для победы над временем. Да и зачем? Ради чего? Загадки прошлого не настолько занимали меня, чтобы рисковать из-за них жизнью.

— Но ведь можно изменить саму историю! — воскликнул Делле, всплеснув руками. — Вспомним сравнительно недавние события в Немедии. Что, если убить Тараска Эльсдорфа и Менхотепа Стигийца еще до того, как они узурпируют трон? Тысячи людей были бы спасены, король Нимед прожил бы еще долгую жизнь, а семейство Эрде…

— И некий Конан из Киммерии не встретил бы некую Дженну Сольскель, и Коннахар, их сын, не появился бы на свет, — перебил одноглазый маг. — И Меланталь Фриерра не стала бы женой Райана Монброна, и мы не сидели бы сейчас здесь, а Проклятие Безумца по-прежнему тяготело бы над Рабирами. Именно поэтому однажды и навсегда я запретил себе даже думать о путешествиях в прошлое.

— Тогда как насчет возможности узнать будущее? — не унимался мэтр Ариен, явно понимавший в рассуждениях магика больше, чем все присутствующее, вместе взятые. — Хотя бы на несколько лет вперед?

— Разве можно попасть в место, которого еще не существует? — остановил разгулявшийся полет фантазии ученого мужа Одноглазый. — С равным успехом можно собирать еще не посеянный урожай или читать ненаписанную книгу. Будущее рождается из сегодняшнего дня. Каждое наше действие влияет на то, что произойдет в следующее мгновение.

— Жаль, — искренне огорчился месьор Делле, напрочь не замечавший угрожающих взглядов аквилонского монарха. Мэтра, похоже, осеняла одна сногсшибательная идея за другой. — Но предположим, отыщется средство осуществить этот замысел с падающей каплей. Тогда вполне возможно отвратить угрозу жизни Коннахара! Если «капля» упадет спустя несколько мгновений после того, как принц и его спутники окажутся в пределах мира прошлого, и унесет их с собой, тогда они пробудут в этой вашей крепости всего пару ударов сердца и тут же исчезнут, вернувшись к нам!

— Если бы так, — отрицательно покачал головой колдун из Рабиров. — Ты забыл: время не стоит на месте. Оно непрерывно движется — и здесь, и там. Мальчишки уже прожили в Цитадели почти три седмицы — ума не приложу, как им удалось? — и это событие оставило свой след на скрижалях истории. Пускай маленький и незаметный, но неизгладимый. Отменить этот след — означает изменить историю мира. Пускай поначалу в самой малости, но кто знает, к каким последствиям это приведет спустя тысячелетия? Нет, есть только один выход. Если и можно их спасти, то только из того мгновения, в котором они пребывают — из четырнадцатого дня месяца Саорх года Падения Полуночной Цитадели. Обожди немного, — он поднял руку, остановив собиравшего что-то рявкнуть Конана. — Дай мне закончить, а потом мы выслушаем все, что хочешь сказать ты.

Из складок одеяний Хасти появилась и легла на столешницу длинная узкая шкатулка черного дерева с вырезанным на крышке диковинным узором из переплетенных ветвей. В ларце, как было известно весьма узкому кругу лиц, хранился Жезл Альвара, сломанная с невиданного древа золотая ветвь, обнимавшая своими листьями сияющий Алмаз древних времен. Увидев шкатулку, киммериец все-таки не выдержал:

— Ты же сам говорил: эту штуку вам одолжили только ради того, чтобы извести Проклятие Рабиров!

— Да, — согласился Хасти. — Однако это единственная вещь, сработанная во времена Цитадели и имеющая самое прямое отношение к событиям тех лет. Она, да еще моя личная сила — ничего иного в моем распоряжении не имеется. Думаю, этого будет достаточно, чтобы поддержать сеть необходимых заклинаний, соединяющих наш день и последний день Крепости… Но! Или-или, мой друг, — в голосе магика прозвучало сочувствие. — Или жизнь твоего сына, или борьба со Словом Безумца, уничтожающим Пограничье.

— А осуществить то и другое — никак нельзя? — негромко и деловито спросил да Кадена. — Выручить мальчиков и уж затем заняться Проклятием? В конце концов, обитатели Пограничья вполне могут обождать пару лишних дней. Насколько я понял из ваших объяснений, им пока ничего не угрожает.

— Могут-то могут, — хмыкнул чародей. — Однако кто поручится, что сил Жезла достанет на оба заклинания? Я не знаю, хватит ли сил Алмаза даже на одно это действие — я ведь уже обращался к его магии и черпал ее полной мерой, пытаясь уничтожить Проклятие там, в Пограничье… Наш талисман, — он постучал согнутым пальцем по крышке шкатулки, — может попросту не выдержать того, что от него требуется.

— Сколько у нас времени? — перебил король Аквилонии. Хасти покосился на толстенную полосатую свечу в виде крепостной башни, возвышавшуюся над камином и оплывшую уже на треть:

— Штурм Серебряных Башен начался где-то после второго ночного колокола. Что происходило потом — сказать не могу. Потом… э-э… меня там уже не было.

— Значит, до полуночи, — пробормотал Конан, явно обдумывая некий собственный план. — А как долго ты провозишься со своими заклятьями — ну, чтобы проложить дорогу вниз по твоей спирали?

— Весь день и весь вечер. Может быть, больше, — поразмыслив, твердо заявил Одноглазый. — Сам понимаешь, раньше никто не совершал ничего подобного. Так что же ты выбираешь, киммериец? Коннахар или Пограничье?

— Все равно это безумие! Чистой воды безумие! Они оба свихнулись, а остальные только поддакивают и делают вид, будто все обойдется. А хоть кто-нибудь подумал, что произойдет, если у них ничего не получится? Вдруг эта самая проклятая нить оборвется? Вдруг у Алмаза в самый нужный момент иссякнет Сила? Вдруг Хасти опять переоценил собственные возможности и взялся за невыполнимое?

— Вот так раз, — мэтр Делле оторвался от толстенного фолианта в потрепанной зеленой обложке и подслеповато уставился на причитавшую девицу Монброн. — А я-то думал, тебе без Конни жизнь не мила…

— Да! — запальчиво огрызнулась девушка. — Не мила! И я бы сама прыгнула в эти врата, лишь бы помочь его спасению! Вот только последние дни научили меня думать не только о себе и собственных чувствах! Ну-ка скажи, что начнется, если поползет слух о том, что в Рабирах исчез сперва наследник трона Аквилонии, а затем и ее законный правитель? Я люблю Конни, но боюсь, как бы наши дела не стали еще хуже. А когда я пытаюсь увидеть, к чему приведет этот их безумный план, я вижу только какие-то дурацкие молнии в небе! Я запуталась, я всего пугаюсь, не знаю, на что мне надеяться, и я уже ни во что не верю!

Выслушав сию тираду, Ариен только хмыкнул и вновь уткнулся носом в книгу. Айлэ отвернулась от него и, пытаясь успокоиться, побрела через высокую траву к краю поляны. В руках она вертела шнурок с поблескивающими камнями, который Хасти недавно использовал для разъяснения своего замысла. Баронетта позаимствовала шнурок со стола, когда все выходили из дома чародея, и выяснила, что разноцветные кристаллы вовсе не нанизаны на серебряные нити, но непонятным образом представляют с ними единое целое. Безделушка чем-то походила на четки митрианских монахов, и девушка бездумно перебирала камни один за другим, ощущая кончиками пальцев их гладкую поверхность.

Место, куда повел своих спутников Рабириец, находилось шагах в пятистах от дома. Здесь баронетта прежде не бывала — плоский скальный выступ висел над спокойными водами озера, а на его вершине расположилась почти идеально круглая площадка, заросшая летним разнотравьем. В центре лужайки высились узкие гранитные стелы высотой в два человеческих роста, серые с алыми и золотистыми прожилками, числом пять, замыкая почти правильное кольцо — или пентакль, как сразу же подметила девушка. Во время путешествий с родителями Айлэ уже не раз встречала подобные сооружения. Как правило, таким образом отмечались мощные источники колдовской силы. Иногда они пребывали заброшенными и забытыми, иногда — известными и посещаемыми не только магиками, но и обычными людьми, рассчитывавшими прикоснуться к святыне и попросить ее о чем-либо.

Самым древним и прославленным каменным кругом считался Танец Великанов в Киммерии, около священной горы Бен Морг, но туда чета Монбронов пока не наведывалась. Развалины другого знаменитого кольца — если верить легендам, построенного кхарийцами — лежали в Коринфии, в полуденной части Карпашских гор, и Айлэ повидала их своими глазами. Коринфский круг состоял из тридцати с лишним огромных продолговатых камней черного и бурого оттенков, разбросанных там и сям по небольшой долине. Вершины некоторых камней соединяли уцелевшие каменные перемычки, но большинство стояли покосившись, а то и вовсе скатились вниз по склонам. Несмотря на жаркий день, в долине Кольца веяло холодком, матушка довольно скоро начала жаловаться на головную боль и марево перед глазами, и Монброны ушли. Девочка Айлэ тогда ничего особенного не почувствовала, ей просто было очень интересно шнырять между огромными валунами, прячась от родителей.

— Самое подходящее место, — заявил Хасти, небрежно махнув рукой в сторону каменного кольца. — Начнем, когда стемнеет, а пока мне нужно кое-что подготовить.

Подготовка, о которой говорил Одноглазый, оказалась весьма своеобразной. Ариену, Иламне и Айлэ поручили перетаскивать на луг из дома указываемые колдуном книги, а также непонятного назначения и содержания мешки, металлические шкатулки и стеклянные флаконы, наполненные сыпучими порошками. Конан и Рейе, поговорив о чем-то с Хасти, долго копались в пристроенном к дому чулане, громыхая там каким-то железом и ожесточенно споря. Пуантенским егерям велели развести огонь в кузне, и в мирную тишину поместья вплелись размеренные постукивания молота и яростное шипение раскаленной стали, погружаемой в воду.

Общая суматоха длилась до шестого вечернего колокола, после чего Хасти безвылазно засел на втором этаже своего дома, запершись изнутри и настоятельно попросив не мешать ему. Ожидать каких-либо действий до наступления полуночи не приходилось. Невольные гости усадьбы бродили где вздумается, то и дело затевая споры касательно исхода грядущего предприятия, его разумности и вероятных последствиях.

Девица Монброн в общем-то и не сомневалась, какое решение будет принято. Бедствия Пограничья пока отсрочены на неопределенный, но довольно долгий срок — пока во главе сообщества скогров остается наделенная странным благословением — или проклятием? — Хранителя Зверей маленькая Принцесса Диса. Участь же Конни и его спутников должна решиться нынешней ночью. Но чем больше Айлэ раздумывала о готовящейся церемонии, тем сильнее ей казалось, что замысел обречен на провал. Что-нибудь обязательно пойдет не так — ведь это постоянно случается с любым планом Хасти, каким бы выверенным и точным тот ни казался на первый взгляд! Они потеряют не только Коннахара, но и его отца. Что тогда? Неизбежная сумятица в Аквилонии и волнения в соседних странах. Да, у госпожи Дженны достаточно твердая рука, чтобы удержать в повиновении собственное королевство, но кому перейдет право наследования? Лаэгу, мальчику двенадцати лет? Сумеет ли он дожить до своего совершеннолетия? Четверть века правления Аквилонского Льва отчасти усмирили дворянскую вольницу, но если правитель сгинет где-то в Рабирийских Холмах… Ну почему, почему у нее тогда не хватило настойчивости и решительности отговорить Конни? Почему она не предугадала, к каким последствиям приведет их неумелое колдовство? Впрочем, виноваты не только они, но и Хасти тоже — что ему стоило открыть свой злосчастный портал не прямо в доме, а где-нибудь за его пределами?

Но если все получится… Если она снова встретит Конни… Разве любая цена не покажется недостаточной, чтобы оплатить этот миг?

…Темнело, разглядеть буквы на пергаментных страницах стало почти невозможно, а потому мэтр Ариен с величайшим сожалением оставил штудирование принесенных фолиантов. Его немедля заинтриговали словно вырастающие из земли гранитные обелиски, и ученый муж решил познакомиться с ними поближе. Осмотрел со всех сторон, похлопал по шершавым теплым бокам и недоуменно обратился к Айлэ за разъяснениями. С точки зрения преподавателя истории древних языков, валуны были и оставались всего лишь валунами. Никакой тебе колдовской ауры, выбитых надписей или хотя бы ощущения холода, неизменно связанного с любым местом творения чар!

— Они у нас существа неторопливые, пробуждаются неохотно, и только если их долго упрашивать, — на тропинке, ведущей от озерного берега и дома, появился Хасти. Перемещения долговязой фигуры отмечало желтое пятно свечи, заточенной в кованый фонарь с бесцветными слюдяными стеклами. Через свободную руку магика был перекинут некий длинный отрез ткани, волочившийся по траве. Подойдя ближе, Одноглазый водрузил фонарь на макушку невысокого валуна, развернул свою ношу, встряхнул и с гримасой отвращения набросил на плечи. Оказалось, это плащ — сшитый из тонкой кожи, выкрашенный в густо-алый цвет и расшитый понизу золотыми то ли символами, то ли узорами. Айлэ вещь показалась очень красивой, о чем она и сообщила владельцу плаща.

— Знала б ты еще, из чьей шкуры она изготовлена… — мрачно огрызнулся чародей. — Выкинуть бы ее, да нельзя — в некоторых ритуалах без нее никак. Например, сегодня. Где остальные?

— Вон идут, — Делле указал на приближающуюся группу под трескучим факелом, рассыпающим крупные искры. Трое волокли некий сверток, с виду чрезвычайно увесистый и издающий при каждом шаге еле слышный не то звон, не то металлический лязг. Должно быть, именно над этой загадочной вещью и шли сегодня днем хлопоты в кузне. Чуть позади остальных шагал правитель Аквилонии, легко узнаваемый благодаря росту и сложению. Он тоже нес под мышкой какую-то округлую вещь и крикнул еще издалека:

— Хасти, где ты насобирал такого хлама? На вшивом рынке в Шадизаре? Или по такому случаю нарочно обыскал все кордавские помойки? Ты бы хоть раз в году в собственный чулан заглядывал — проржавело все, аж в руках рассыпается! Слушай, а ты уверен, что это барахло мне вообще пригодится? Сам же говорил — твой распроклятый коридор продержится всего несколько мгновений!

— Зато эти мгновения придутся на одну из последних и самых яростных схваток Войны Света, — ледяным тоном, не признающим возражений, отчеканил Хасти. — Порой достаточно не мгновения, но его крохотной доли, дабы разлучить душу с телом, так что сделай одолжение, не спорь. И хватит порочить мое собрание — оно содержится куда лучше, чем ваш хваленый Оружейный зал в Тарантии. Лучшее отдаю, между прочим, от сердца отрываю! Снаряжайся, время уходит. Помогите ему, не то провозимся до рассвета!

Груз, с таким трудом дотащенный Рейениром, Кламеном Эйкаром и десятником Альмариком, оказался запеленатым во многие слои обильно промасленной холстины тяжелым рыцарским доспехом черного железа, предназначенным скорее для всадника, нежели для пешего воителя. Страховидного вида шипастые наплечники придавали броне некое сходство с ободранной шкурой демона, на закраинах и острых выступах матово поблескивали серебряные насечки, кирасу и стальные пластины, прикрывающие пах, украшал сложный серебряный узор. Дополнением к доспеху выступали столь же жутковатого вида массивные поножи и круглый металлический щит, отполированный до мутного зеркального отсвета и осыпанный по краю хищно оскаленными стальными шипами.

Вещь, принесенную лично Конаном, Айлэ решилась поднять и даже какое-то время с усилием продержала в руках, смотря в перечеркнутое решеткой забрало шлема — старинного, похожего на изображение в книге, повествующей о временах основания Аквилонии. Вид у шлема был мрачный и угрожающий, чему весьма способствовали размещенные по сторонам смотровой прорези шипы. Слева поперек макушки тянулась неглубокая вмятина — след давнего удара.

Даже с помощью троих не обделенных силой мужчин процесс облачения варвара в железную чешую занял не меньше полуколокола. Девушки и мэтр Делле старались в это время держаться поодаль. Когда на лужайке воздвиглась устрашающая металлическая фигура, Ариен вполголоса произнес крепкое словцо, а Иламна, нервно хихикнув, предложила:

— Недостает крыльев, хвоста и меча, что огнем в ночи пылает. Ну и чудище!

— Крылья… хвост… сейчас сделаем, — рассеянно пробормотал Хасти и, не глядя, отмахнул Жезлом. Благой Алмаз оставил в вечернем воздухе расплывающийся голубой след, и за спиной неподвижно стоявшего правителя Аквилонии с легким шелестом развернулись два огромных крыла, похожих на крылья летучей мыши, бездонно-черных и слабо мерцавших вдоль кромок.

Иламна истерически захохотала. Рейе восхищенно присвистнул, пуантенский десятник вытаращился, сплюнул и сделал жест, предохраняющий от дурного глаза.

— Проклятье, какого еще… — поскольку шлема Конан пока не надел, то сумел оглянуться через плечо и оценить творение Рабирийца. — Убери немедленно эту дрянь! В демона меня задумал превратить? Убирай, прах тебя побери!

Крылья несколько раз плавно взмахнули в воздухе — Айлэ ощутила поднятый ими ветерок, растрепавший ей волосы — и растаяли.

— Зря отказываешься, — пожал плечами Хасти. — Кто знает, какая встреча там тебя ожидает? Демонское обличье как нельзя лучше подходит, чтобы отпугнуть всех, кто не вовремя окажется поблизости… Так вот, повторяю в последний раз, ибо более возможности объяснять что-либо у меня не будет. Врата продержатся дюжину, от силы два десятка ударов сердца, затем исчезнут. Попытка у нас всего одна. Где бы ты ни очутился, сразу же смотри по сторонам — Коннахар должен находиться неподалеку. Его друзья, полагаю, держатся рядом с принцем. Хватай Коннахара и тут же прыгай обратно. Вытащишь остальных — отлично, если нет — жаль, но не задерживайся ни в коем случае. Помни, Крепость вот-вот начнет, если уже не начала разрушаться. Замешкаешься — останешься в том времени. Откажет Алмаз или подведут заклинания — застрянете неведомо в каком столетии или сгинете в пропасти Времени… Если там будет горячо — доспех отражает почти любую магию. Рубиться тебе навряд ли придется… или, может, все-таки одолжить тебе мой Лунный Серп?

— Своим обойдусь, — ответил Конан, приподнимая двергскую секиру. Из-под шлема голос звучал глухо, но узнаваемо. — Начинай колдовство, маг.

Одноглазый круто повернулся, отчего полы его плаща взлетели, описав багряный полукруг, и вошел в пространство между каменными глыбами.

Начало нынешнего ритуала — уже третьего, коему стала свидетельницей Айлэ Монброн — изрядно отличалось от проведенного на Волчьей Башне коронного замка Вольфгарда или того, что пытались осуществить Коннахар с единомышленниками. На сей раз обошлось без долгого вычерчивания пентаклей, зажигания круга свеч и приношения жертв. Хасти просто уселся, скрестив ноги, у подножия одного из обелисков, держа сияющий золотом Жезл в левой ладони, поглубже надвинул капюшон и словно бы ушел в себя, став еще одной каменной статуей в кругу. Место справа от него занял медный поднос, в определенном порядке уставленный откупоренными флаконами и коробочками. Время от времени он протягивал руку, набирал щепоть порошка и рассеивал в воздухе. Иногда горстка цветной пыли скрывалась под складками капюшона — то ли магик ел его, то ли вдыхал, понять было невозможно. Зрителям велели молчать, что бы они ни увидели, Конану — встать строго напротив чародея в проеме между камнями и ждать возникновения Врат.

…Сначала появился ветер. Он вкрадчиво засвистел над травой, заставил гнуться макушки окружающих поляну сосен, затеребил одежду людей. Поднимающийся месяц отбросил от дремлющих камней еле заметные синеватые тени. К свисту ветра добавился новый звук — низкий, глухой вой или стон, доносящийся словно из-под земли. Должно быть, именно это имел в виду Хасти, упомянув «пробуждение» каменного круга — темные громады обелисков светлели изнутри, как будто глубоко в их каменной толще вспыхивали свечи.

Свет разгорался все ярче, но освещал он только маленькое кольцо травы, примыкающее к камням, и потому все остальное — поляна, лес, озеро — по контрасту казалось погруженным в еще более глубокий мрак. Повернув голову, Айлэ не смогла разглядеть своих соседей, хотя для нее, уроженки Рабиров, никакая тьма не могла быть непроницаемой. Отчетливо различались только круг камней, полыхающих оранжево-голубым огнем, сидящая фигура в алом с блестящей искрой в руках да стоящий напротив темный силуэт в причудливых доспехах. Оба человека были лишены обличья — лицо Хасти пряталось под капюшоном, а аквилонский король надел шлем и опустил решетку забрала. Двулезвийная секира в его спокойно опущенной вниз руке переливалась собственным мерцанием, от темно-синего до небесно-лазурного.

Тягучая, громыхающая песнь магических камней стала звонче, в нее вплелось металлическое гудение — как отголосок уже отзвеневшего бронзового гонга. Гранит превращался в прозрачный хрусталь, оплывающий свечным воском, из его недр медленно всплывали запутанные клубки черных, красных и белых нитей — рыбы, стремящиеся из глубины к солнцу. Достигнув прозрачной поверхности, клубки распластывались по ней, образуя стремительно меняющиеся знаки, неизвестные руны или просто диковинные рисунки. В одном из камней возникло медленное вращение — знаки двигались сверху вниз и снова к вершине. Баронетта Монброн так увлеклась невиданным зрелищем, что забыла требование хранить молчание и громко взвизгнула — впрочем, имелось от чего.

С безоблачного неба в центр поляны ударила молния. Огромная, ветвящаяся, бледно-лилового цвета, с трепещущей розовой каймой. Падая, она в неуловимый глазом миг разделилась на пять отростков, каждый из которых вонзился в макушку одного из камней. На пару ударов сердца все замерло — соединивший небо и землю огромный сполох, сверкающие обелиски, жадно впитывающие в себя весь блеск и ярость зарницы, застывшие в причудливых позах люди на поляне. Сотканный из молний купол висел над каменным кругом, водопад алых и серебряных искр проливался на окаменевшего в своей неподвижности Хасти, а обернувшиеся хрусталем гранитные валуны продолжали творить свое волшебство. Поглощенная молния стремительно выплеснулась из них лучами радужного света, объединившими пять камней в диковинный живой пентакль.

В середине, где лучи пересекались особенно часто, возникло темное пятно. Оно росло, расширялось, пока вдруг не распахнулось трескучей аркой магических врат, наполненной медленным вращением потоков фиолетового, аквамаринового и золотого. Тонкие нити, сорвавшиеся с Алмаза Альвара, прыгнули в глубину проема и сгинули там, словно прокладывая дорогу. Остроконечный капюшон Хасти слегка дрогнул, подавая знак. Айлэ хотела зажмуриться, чтобы не видеть, как живой человек сгинет в колдовской пропасти, тянущейся от Сегодня к Вчера, но не сумела.

Лев Аквилонии хорошо усвоил наставления своего друга-чародея относительно краткости существования Врат. Он не замешкался ни на мгновение: шаг — и он меж хрустальных глыб, переливающимися всеми красками радуги, второй — и фигура, закованная в черный доспех, на котором почему-то не отражается игра колдовских бликов, проваливается в круговорот Портала. Тот пошел было волнами, как потревоженный омут, но вдруг посветлел и засиял невыносимым ртутным блеском, серебристым жидким зеркалом без единого изъяна.

Каждое из мгновений растянулось для баронетты Монброн по крайней мере вдесятеро. Где-то вдалеке размеренный, лишенный интонаций голос произносил слово за словом, строку за строкой:

Неспешная и неостановимая круговерть портала вызвала у Айлэ головокружение, и она отвела взгляд в сторону, зацепившись за раскачивающийся золотистый огонек на самом краю поляны, где луг сменялся подлеском.

«Это факел, — озадаченно сообразила баронетта. — Кто-то стоит на опушке и машет факелом. Но зачем?»

Додумать она не успела — гладь Портала раскололась сверху донизу, из него вывалилась согнутая пополам фигура, тут же покатившаяся по земле. Следом появился второй человек… нет, двое — один волочет на себе потерявшего сознание товарища… Споткнулся, запутавшись в собственных ногах, упал… Еще один, вылетевший так стремительно, будто его с силой толкнули… Последний — в шипастой броне, но уже без шлема и щита, еще продолжающий отмахиваться от наседающих врагов…

Врата ослепительно полыхнули напоследок малиновым и багровым, закрутились стремительной воронкой и провалились внутрь себя. Сотканный из грозовых нитей пентакль померк, осыпав пространство между камнями облаком желтого пепла. Явившиеся из портала люди слабо шевелились, на ногах устоял только Конан, озиравшийся с видом человека, внезапно попавшего из темного помещения на яркий свет. Полыхающие обелиски медленно гасли, но оставляли еще достаточно света, чтобы разглядеть лица окружающих. Хасти рывком отбросил капюшон плаща, потрясенно уставившись на то, что он держал в руках.

Считанные мгновения назад это была золотая ветвь с укрепленным около вершины сияющим алмазом величиной с лесной орех. Теперь искусно вырезанные ветви поникли, тонкие золотые листья скрутились, сморщились и покрылись копотью, а Алмаз, один из Трех Благих Камней, былая основа могущества Потаенного Града, огромной тусклой каплей стекал вниз, оставляя за собой буро-зеленый след. Под изумленным взглядом единственного зрачка одноглазого мага капля достигла костяной рукоятки в мелкой сеточке трещин, повисела… и упала. На месте ее падения расплескалась небольшая светлая лужица, быстро впитавшаяся в мягкую почву Рабирийских Холмов. Магик неосознанно стиснул ладонь крепче — и жезл, выкованный в незапамятные времена альбийскими умельцами, распался горсткой темных комочков.

Туда, где билось сердце существа, назвавшего себя Элларом из Рабиров, воткнулась длинная холодная игла, которой предстояло остаться навсегда. Алмаз погиб. Погас. Умер. Чужой ребенок остался жить, а Благой Кристалл умер.

— Твое колдовство окончено? — смутно знакомый голос поблизости. Чародей кивнул — не отвечая, просто, чтобы показать, что слышит. Сейчас он соберется с силами, встанет и пойдет осмотреть мальчиков. Наверно, им изрядно досталось. Они не заслужили того, что выпало на их долю по его неосторожности. Но теперь они здесь, в безопасности, там, где им надлежит находиться. Их путешествие окончено.

Короткий тяжелый удар в левый висок — и тьма. Спокойная, утешающая тьма. Странно, ему же никогда не нравилось оставаться в темноте. Вечно мерещились какие-то чудища. Как глупо — называть себя Всадником Ночи и при этом бояться темноты… Дурацкое прозвище, кто его только выдумал?..