Глава восьмая

Хетти ничего не знала ни про Люсинду, ни про ее проклятие, но все равно сообразила, что мне приходится всегда слушаться ее приказов. Когда я втерла грязь ей в лицо, она только улыбнулась. Эта улыбка означала, что комок пыли отнюдь не перевешивает ее власти надо мной.

Я забилась в угол кареты и уставилась в окно.

Хетти не приказала мне отдать ожерелье навсегда. Может, сорвать его через голову – через ее огромную башку? Или сдернуть с шеи? Лучше пусть оно порвется, чем достанется Хетти!

Я попыталась так и сделать. Силой воли заставляла руки двигаться, пальцы – сжиматься. Но чары мне не позволяли. Вот если кто-нибудь другой прикажет мне заорать у Хетти ожерелье, я послушаюсь. Но самой мне его не вернуть. Тогда я заставила себя смотреть на ожерелье: надо привыкать к этому зрелищу – мамино ожерелье на Хетти. Я смотрела, а Хетти поглаживала его, наслаждаясь победой.

Правда, через несколько минут глаза у нее закрылись. Губа отвисла, и Хетти захрапела.

Оливия пересела на мою сторону кареты:

– А я тоже хочу подарок в знак нашей дружбы, – сообщила она.

– Давай лучше ты мне что-нибудь подаришь.

Оливия наморщила лоб еще сильнее:

– Нет. Это ты мне что-нибудь подари.

Приказ.

– Что ты хочешь? – спросила я.

– Денег. Дай мне денег.

Отец, как и обещал, вручил мне кошелек, полный золотых джеррольдов. Я порылась в сумке и достала одну монету:

– На, держи. Теперь мы подруги.

Она плюнула на монетку и потерла, чтобы золото заблестело.

– Да, мы подруги, – подтвердила она. Пересела обратно и стала разглядывать монетку, поднеся поближе к глазам.

Я покосилась на похрапывавшую Хетти. Наверняка ей снится, как еще можно мной вертеть.

Посмотрела на Оливию, которая теперь развлекалась тем, что водила краем монетки себе по лбу и носу. Мне отчаянно захотелось поскорее приехать в пансион. По крайней мере, там придется иметь дело не только с этими грымзами.

Через несколько минут Оливия взяла пример с Хетти и тоже задремала. Убедившись, что обе крепко спят, я отважилась достать второй подарок Мэнди – книгу сказок. Отвернувшись от сестриц, я раскрыла книгу: так и они не сразу ее увидят, и на страницу упадет свет от окна.

Когда я открыла книгу, вместо волшебной сказки там оказалась картинка с Мэнди! Мэнди резала репу. Рядом с репой лежала разделанная курица – утром я видела, как Мэнди ее ощипывает. Мэнди плакала. Когда она обнимала меня на прощание, я заподозрила, что она едва сдерживает слезы.

У меня тоже защипало глаза, и страница перед глазами расплылась. Но мне не хотелось плакать при Хетти и Оливии – даже когда они спали.

Была бы здесь Мэнди, она обняла бы меня, и я бы всласть выплакалась. А она гладила бы меня по спине и говорила…

Нет. От подобных мыслей я сейчас разревусь в голос. Была бы здесь Мэнди, она бы объяснила мне, почему нельзя превратить Хетти в крольчиху, – это было бы колдовство по-серьезному, а значит, запретное. А я бы в очередной раз задумалась о том, зачем тогда вообще нужны феи.

Помогло. Я посмотрела на сестриц – они по-прежнему дрыхли – и перевернула страницу. На следующей картинке оказалась комната – похоже, во дворце короля Джеррольда: там сидел Чар, а на стене над гобеленами был нарисован герб Киррии. Чар разговаривал с тремя гвардейцами, которые накануне охраняли хижину огров в зверинце.

Интересно, что все это значит. Может быть, удастся найти объяснение на следующих страницах? Там было еще две картинки – но уже не про Чара с гвардейцами.

Слева – план Фрелла. Наша усадьба отмечена флажком с надписью: «Сэр Питер Фреллский». Я провела пальцем вдоль дороги к старому замку, а оттуда – к зверинцу. На юг от Фрелла вела дорога – та самая, по которой мы сейчас ехали; она вела далеко-далеко за край страницы, далеко-далеко от усадьбы сэра Питера Фреллского.

На картинке справа была отцовская карета, а следом за ней ехали три фургона с товаром на продажу, запряженные мулами. Кучер как раз замахнулся кнутом, а рядом с ним на козлах сидел отец – и улыбался, подставив лицо ветру.

Что же дальше?

А, вот и волшебная сказка: «Эльфы и башмачник». Сказку я знала, только здесь у каждого эльфа было свое имя, и я познакомилась с ними лучше, чем башмачник. И наконец-то поняла, почему эльфы исчезли, когда башмачник сделал им одежки. Они отправились помочь одной великанше, которую одолели комары – а разглядеть их она не могла, слишком они маленькие для великанских глаз. Эльфы написали сапожнику благодарственное письмо, но он случайно поставил на него кружку с кофе, письмо прилипло к влажному донышку, и башмачник его не заметил.

Наконец-то в этой сказке забрезжил смысл.

– Какую интересную книжку ты, наверное, читаешь! Дай посмотреть, – сказала Хетти.

Я подскочила. Если она и книгу у меня заберет, я ее задушу. Книга даже отяжелела, когда я протянула ее Хетти.

Хетти прочитала несколько строчек и вытаращила глаза:

– Тебе такое нравится? «Жизненный цикл кентавровой блохи»?! – Она пошелестела страницами. – «Добыча серебра гномьими методами на опасных территориях»?

– Это же ужасно увлекательно! – воскликнула я, несколько успокоившись. – Хочешь, возьми почитать! Мы же подруги, у нас должны быть общие интересы!

– Нет, это у тебя теперь будут мои интересы, милая. – И Хетти вернула мне книгу.

* * *

В пути я на горьком опыте поняла, чего можно ждать от Хетти.

Когда мы остановились на ночлег в гостинице в первый же вечер, Хетти сообщила мне, что я заняла в карете место, предназначенное для камеристки.

– Но это ничего, нам не придется мучиться: ведь ты ее нам заменишь. – Хетти склонила голову набок. – Нет, ты же у нас почти голубой крови. Было бы оскорбительно делать из тебя служанку. Значит, ты станешь моей фрейлиной, а я иногда буду уступать тебя сестрице. Олли, как ты считаешь, что Элла может для тебя сделать?

– Ничего! Я сама умею одеваться и раздеваться! – обиделась Оливия.

– Никто и не спорит. – Хетти уселась на нашу общую кровать. И задрала ноги. – Встань на колени, Элла, и сними с меня туфельки. Они мне трут.

Я сняла ей туфли, не сказав ни слова. В нос ударил сочный запах ее ног. Я брезгливо взяла туфли двумя пальцами и выбросила в окошко.

Хетти зевнула:

– Сама себе работу сочинила. Ступай вниз, принеси туфли.

Оливия подбежала к окну:

– Они упали в помойную бадью!

Пришлось мне принести вонючие туфли обратно в номер – зато Хетти волей-неволей ходила в них, пока не смогла достать из сундука другую пару. С тех пор она тщательнее продумывала свои приказы.

Наутро за завтраком Хетти объявила, что каша несъедобна:

– Элла, не ешь ее. Отравишься.

И зачерпнула полную ложку овсянки.

От моей тарелки поднимался густой пар, я уловила аромат корицы. Мэнди тоже всегда добавляла корицу в овсянку.

– Почему ты ее ешь, раз она такая плохая? – спросила Оливия сестру. – Я есть хочу!

– Тебе, по-моему, досталась хорошая каша. А я ем свою, давлюсь этой гадостью… – Она слизнула прилипший в уголке губ кусочек. – Ведь мне нужны силы, я же здесь главная и должна доставить вас в пансион в целости и сохранности.

– Никакая ты не глав… – начала Оливия.

– Барышня, вам не понравилась овсянка? – испугался хозяин гостиницы.

– У нашей сестрицы несварение желудка, – ответила Хетти. – Можете забрать у нее тарелку.

– Я им не сестра, – проговорила я, провожая глазами хозяина, который скрылся в кухне.

Хетти засмеялась и выскребла из тарелки остатки каши.

Хозяин вернулся с блюдом, выложенным толстыми ломтями черного хлеба с изюмом и орехами.

Загрузка...