Заговор Сатаны. ИСПОВЕДЬ КОНТРРАЗВЕДЧИКА

1. КЕННЕДИ, КАРИБСКИЙ КРИЗИС И ЦРУ

1 июня я прилетел в Москву и в этот же день вылетел в Канаду, где мы должны были встретиться с Василием Вершининым, который находился при президенте Кеннеди и который обещал мне устроить встречу с Джоном Кеннеди. При встрече с Вершининым, который помимо всего прочего был другом Роберта Кеннеди, родного брата президента США, мы договорились организовать мою встречу с Джоном Кеннеди, хотя бы на конец 1960 года, откладывать дальше было нельзя. Тучи сгущались, и юинственно-разрушительный империализм США, за спиной Кеннеди, вполне вероятно, развяжет всемирную адерную катастрофу. Я передал сообщение Василию Сергеевичу о том, что его повысили в звании до генера-лмайора, наградили орденом Ленина, я также отдал некоторые копии переписки Гоищы Меир — Шамира с израильской стороны и Аллена Даллеса — Трумэна с американской. Я сказал Вершинину:

— Передай все это Джону Кеннеди и скажи прямо, что на тебя вышел советский контрразведчик, который дважды предотвратил покушение на его жизнь во время предвыборной кампании. Посмотри на его поведение и, если он проявит к этому интерес, то скажи, что я жду ответа- дату и место встречи.

На том мы с Вершининым и расстались. Я оставил ему московские телефоны Г.К. Жукова и 5 июня вылетел из Канады в Москву, хотя туристическое время мое по Канаде не закончилось, у меня было еще 7 дней. Но так как наша встреча была неподготовленной, да и само предложение мое, которое я сделал Вершинину, и самому мне казалось дерзким, пришлось свой туризм прервать до лучших времен.

По приезде в Москву, мы обсудили все вопросы с нашей дружной компанией, и я вылетел в Чимкент. Хрущев в это время находился в Казахстане, в своем Целинограде. Когда же мы дозвонились до него, Хрущев и Юсупов сразу вылетели в Чимкент, на горе некоторым руководителям Чимкентской области. Для встречи Хрущева в аэропорт я не приехал, поскольку открывать себя «большой шишкой» я не имел права. Его встретили Ниязбеков, Макаров и другие. Как всегда, свита была большая. Но Хрущев чуть меня не выдал, здороваясь со встречавшими его товарищами, он спросил:

— А где же он?

Когда расселись по автомобилям, Ниязбеков ему объяснил, что я в крайкоме, и не хочу рисоваться на виду у всех. Хрущев сказал:

— Вот ведь какая жизнь, выполняет такую работу, а приходится прятаться и от своих, и от чужих!

Приехали в крайком, всех отпустили, остался Хрущев, Юсупов и Ниязбеков, тогда зашел и я. Поздоровались, и Хрущев заметил:

— Ты что-то, сынок, так похудел — замотался совсем!

— Ничего, — говорю, — кости есть и мясо будет.

Ниязбеков распорядился подать обед на 4 персоны. Откровенно сказать, аппетит у меня был волчий, так как в этой суете я перешел на одноразовое питание, поэтому, когда подали на стол, а мы сидели в столовой комнате, которые были у каждого большого руководителя, я предложил:

— Давайте покушаем, я голоден с самой Канады.

Все поддержали мое предложение, и никто не задавал вопросов. Никита Сергеевич произнес тост за мое возвращение, и все мы, в том числе и я, выпили по сто граммов коньяка, покушали, потом повторили еще по сто под шашлыки.

Закончили трапезничать быстро, все сидящие здесь давно привыкли экономить время на собственном желудке.

Я подробно рассказал о положении дел на Кубе и в США, особенно в штате Флорида — это в 90 милях от Кубы. Вместе с общей обстановкой сообщил, какие меры мы принимаем по линии специальной военно-политической контрразведки. Я объяснил:

— В конце этого года встречусь с Джоном Кеннеди, но мои встречи — это подготовка вашей встречи, Никита Сергеевич, с Кеннеди, — либо на конец 1961 года или на начало 1962. Допустить общепланетарный конфликт, но это уже будет ядерный, мы, коммунисты, не имеем права. Я все сделаю, как подсказывает мне обстановка и как диктует мне собственная совесть!

Все какое-то время помолчали, потом поочередно пожали мне руку.

Хрущев спросил:

— Как с работой?

— Пока не набрался опыта, но Чепурин хорошо помог с кадрами, и вроде бы все идет нормально.

Ниязбеков сказал:

— Мы за этим делом следим и в грязь лицом не ударим! Я даже не знал всего объема работ, который ты тащишь. Это же надо, полпланеты облететь за 5 суток, да еще такие дела переделать, к тому же без единой ошибки.

Я добавил:

— С одной стороны — Булганин поступил со мной очень плохо, а с другой — хорошо. Я под личиной гражданского человека превратился в невидимку, правда порой и для семьи, и для себя.

— Вот в чем вопрос, — проговорил Н.С. Хрущев, — от всех всю жизнь надо прятаться.

— Но ничего, Никита Сергеевич, с Китаем почти все улажено, с Кубой, я уверен, все утрясем после вашей встречи с Кеннеди. Что касается известной нам воинственно-разрушительной системы, то с этим сам дьявол по пьянке не разберется. Хотя, конечно, именно дьявол эту систему и создал.

— А сколько километров до твоего нового места работы? — спросил Хрущев.

— От Чимкента, — сказал Юсупов, — это, конечно, далековато и надо что-то придумать другое, Сабир Билялович, — обратился Юсупов к Ниязбекову.

На этом мы и расстались. Мне дали автомобиль из парка крайкома, и я уехал в свой совхоз, теперь уже это был совхоз — Джамбул. Договорился при этом с Ниязбековым, что если Жуков позвонит, то меня известят в этот же день. Домой приехал поздно, но было приятно увидеть семью, которая, почти всегда, оставалась без меня, хотя в этом новом совхозе жили уже две мои родные сестры с мужьями и детьми. В этот раз я долго был дома, только 2 раза съездил в ТуркВО.

Георгий Константинович, видя, что я основательно вымотался, дал мне передышку. Он никак не мог понять, что для кочевника оседлость — это чуть ли не смерть. Но и побыть в совхозе и в семье мне было приятно. Главное оказалось то, что учеба в техникуме не прошла даром, я во многих вещах уже разбирался, а остальное дополняла дисциплина. Я откровенно не переносил разгильдяйство и пьянку, поэтому имел авторитет, и особенно у жен моих гражданских работников. Они говорили:

— Георгий Петрович, как вы здесь, так наши мужья всю зарплату домой приносят.

Я на эти слова сразу среагировал. Было проведено собрание, и на нем приняли решение: работники, кем бы они ни работали, зарплату будут получать сами только тогда, когда не будут пьянствовать. А за того, кто часто заглядывает в рюмку, зарплату будет получать жена. Все проголосовали — за. И знаете, это собрание очень многим помогло освободиться от зеленого змия, и в семьях на¬ ступил порядок.

Так я наслаждался гражданской жизнью до 17 октября, даже под ложечкой засосало от тревожных мыслей. Все передумал. Если Вершинин струсил откровенно объясниться с Кеннеди, то ждать этой встречи можно до бесконечности.

Но если Джон Кеннеди отверг встречу с каким-то там советским шпионом, то это еще хуже, хотя я все равно тогда поеду сам и добьюсь встречи посредством Роберта Кеннеди. Мы с ним, хотя и немного, но были знакомы по Квебеку, в Канаде. Помимо этого я заканчивал Политическую академию им. В.И.Ленина. 17 октября Ниязбеков позвонил моему новому директору совхоза и сказал:

— Ваш главный инженер летит во главе делегации в Венгрию по решению крайкома партии сроком на один месяц.

Директор прислал секретаршу домой, и она оставила эту записку жене. Это было очень хорошо: когда я пришел домой, то она меня почти собрала в командировку. 19 октября я был уже в Москве, 20 октября вылетел в Монреаль. Встреча наша с Джоном Кеннеди состоялась на территории США в Калифорнии, почти у всей семьи на виду. После обеда, мы вчетвером — два брата Кеннеди, Вершинин и я, пошли прогуляться и обо всем поговорили, где и кто готовил на Кеннеди покушение и почему они были неудачные. Потом я ему передал копию письма за подписью А. Даллеса, Г.Трумэна и Д.Эйзенхауэра от 1952 года по поводу переворота в СССР, который должен был произвести Берия. Джон Кеннеди быстро прочитал, глянул на подписи и проговорил по-русски: «Фашист».

— Кто вы на самом деле есть? — спросил он меня.

Я, не раздумывая, ответил:

— Я заместитель начальника специальной военно-политической контрразведки СССР, начальником которой является Г.К. Жуков!

Вершинин перевел ему все с толком и с расстановкой, и от себя Кеннеди задал вопрос:

— А разве есть такая разведка в СССР?

— Есть, — говорю я.

Тогда он по-русски спросил меня:

— Жьюков — начальник?

Я кивнул. Он, обращаясь к Вершинину, сказал:

— Не такой уж и Хрущев простачок, вон как подзагнул!

Вершинин мне все перевел, а я ответил:

— Если вы встретитесь с Хрущевым, Господин Президент, то вы найдете общий язык.

Кеннеди ответил:

— Хорошо, если так.

Потом сказал, обращаясь к Вершинину:

— Мы это все обсудим и назначим встречу в следующем году, так как сейчас у нас политическая обстановка не совсем подходящая, хотя войны мы не допустим.

Я ему кивнул и сказал:

— O' key!

Кеннеди сказал Вершинину, что больше не надо никого присылать:

— Приезжайте вы — старый друг лучше новых двух.

Вершинин все перевел мне, и мы пошли. По пути Кеннеди сказал брату и Василию Вершинину, что если я хочу остаться на несколько дней, то они это устроят, а если у меня нет времени, то попросил проводить меня до самолета на Москву.

Я поблагодарил президента и спросил:

— А как мы свяжемся?

Он показал мне на Василия Вершинина и назвал его Джеймсом Хортлингом. Я, откровенно сказать, и не знал, что Вершинина так зовут. Джон Кеннеди пожал мне руку и по-русски сказал мне: «До свидания!» Мы втроем сели и поехали в аэропорт Нью-Йорка.

Вечером, по нью-йоркскому времени в 19.20, я вылетел из Нью-Йорка. В Москву я прилетел вечером, по московскому времени в 17.15. Сошел с самолета и поехал в гостиницу на ВДНХ с расчетом встретить там кого-нибудь из Казахстана.

Никого не встретив, я взял номер «люкс», и крепко уснул. Проснулся где-то часов в 8 утра, побрился, сходил в буфет, подзаправился и позвонил Г.К. Жукову. Он удивился и переспросил:

— Тезка, ты в Москве?

— Да, вчера прилетел, вечером, и решил вас не беспокоить, отоспался.

В этот же день, 25 октября 1960 года, мы собрались у Н. С. Хрущева. Я доложил о своей поездке и о том, о чем договорились с Кеннеди. Когда я сказал, что Джон Кеннеди передал нам, что войны они не допустят, все захлопали в ладоши.

Хрущев проговорил:

— Говорит — не допустим, а она почти уже идет!

Я объяснил ему, что Кеннеди сказал, что можно встретиться хоть сегодня, но в США не та сейчас политическая обстановка.

— Ах, вот оно что! — выдохнул Никита Сергеевич.

Георгий Константинович сказал:

— Главное — лед тронулся, и добился этого опять Игорь Белый, которого Булганин чуть не устранил! Сейчас надо то, чтобы ты, тезка, хорошо отдохнул, другими делами не занимайся, мы тебя подменим, где это будет возможно. 27 октября 1960 года я вылетел домой, в этот же день я был в Чимкенте и странно то, что меня встретил Ниязбеков. Я спросил:

— Откуда ты узнал, что я сегодня прилетаю?

— А мне Георгий Константинович позвонил и попросил тебя встретить.

Я его поблагодарил, но сказал:

— Я хочу сегодня же попасть домой к семье.

— А я так и задумал, одна машина стоит специально для тебя, с недельку отдохнешь, потом поговорим.

Так мы и разъехались. В совхоз я приехал около двух часов дня 27 октября, но никуда не пошел, сходили с женой к одной сестре, потом к другой, и день закончился. Наутро я поднялся рано, попил чайку и пошел осматривать все хозяйство, но был такой дождь, что далеко я не ушел. Зашел в диспетчерскую, поздоровались, и я посмотрел, чем же будет занят автотранспорт совхоза. Все было расписано в полном порядке — весь транспорт разнаряжен по делам. Диспетчер говорит:

— А вашего шофера вызвать в рейс?

— Обязательно.

И решил проехать в Кентау, посмотреть, что там за геологи, которых когда-то Хелен Бреун перепутала с родственниками. Уехали за Кентау, наверное, километров за 40, но ни одного геолога я здесь не увидел, а, как оказалось, они были здесь, но переехали в другое место. Прошел я от дороги подальше и наткнулся на следы когда-то стоявших здесь палаток. Заехали с шофером в город Кентау, в столовой пообедали и отправились домой.

В совхоз мы приехали засветло, дождь прекратился, и был удивительно чистый воздух и на редкость тихо, ни одного дуновения ветра, вероятнее всего, это я заметил от безделья как турист-шатун. Хотя Жуков и дал мне передышку, но я сам видел, что дел у меня по основной работе контрразведки невпроворот.

И тем не менее я придерживался его совета. Месяцев за пять я съездил несколько раз в ТуркВО, который находился в Ташкенте, и один раз в Китай. Уже шел апрель месяц, а дела стояли все на той же точке развития. Через полковника Стальнова я вышел на Вершинина, чтобы узнать, чем вызвана задержка. Шел уже 1961 год. В начале этого года мне пришлось перейти работать в пригородный совхоз. Главным инженером. Но главным в этом переходе являлось то, что я за 20 минут мог оказаться у Ниязбекова и связаться с Жуковым. Только я познакомился с хозяйством, с инженерно-техническим персоналом, как поступил звонок от Ниязбекова — Георгий Константинович просил выйти на связь.

Я быстро поехал в Чимкент к Ниязбекову и, по приезде, сразу связался с Жуковым. Он сообщил мне, что звонил Вершинин и сообщил, что Кеннеди наметил встречу в Монреале на июнь 1961 г. Место и время встречи Вершинин сообщит дополнительно.

Я сказал Георгию Константиновичу:

— Сейчас передвинул свою работу ближе к Чимкенту, поэтому связь облегчается. Я уже дергаться стал, все, что можно, передумал, почему молчат?

— Скоро заторопятся, мы уже отправили на Кубу кое-что с Толубко вместе.

Я сразу понял, раз вместе с Толубко, значит, это ракеты и войска. Третьего июня было получено дополнительное сообщение: конкретное место и время встречи, которое назначил американский президент. Я вылетел в Монреаль шестого июня, седьмого уже был в Монреале, в аэропорту. Меня встретили Стальнов и Стрельников. Мы посмотрели и обследовали место встречи. Оно было вполне подходящим — резиденция канадского премьер-министра.

10 июня 1961 г. в 9.30 утра я вышел из такси и направился в резиденцию, а в это время, как оказалось, за мной из окна следил сам Джон Кеннеди. Наблюдал, с кем а приеду и на каком транспорте. Когда увидел, что я приехал на такси, то был эчень доволен и сказал Вершинину и Роберту Кеннеди: «С этим парнем можно иметь дело, он за опытом ни к кому не обратится». Все это рассказал мне Вершикин, пока он меня встречал и пока мы шли на второй этаж.

Кеннеди встретил меня в коридоре, был очень весел и крепко пожал мне руку.

Подхватив меня под руку, повел в кабинет. Прошли в кабинет и присели. Кеннеди предложил показать переписку Даллеса с Шамиром и Вейцманом. Попросил:

— Скажите нашему гостю, что Аллен Даллес больше не является директором ЦРУ.

Мы проговорили около 4 или 5 часов.

Потом Кеннеди сказал:

— Конечно, Фиделя я хотел убить, но подумал и спросил себя: «А за что, за то, что ему захотелось освободить свою страну?» И сразу передумал. Как там Никита Сергеевич?

— Недавно был на Кубе, приехал и сказал: «А все-таки американцы бандиты».

Кеннеди рассмеялся, когда Вершинин перевел ему эти слова и заговорил:

— А Хрущев не бандит? Уже ракеты ставит против США.

— Надеюсь, мы все это скоро уберем, если уже есть такой президент, как Кеннеди, с вашей дальновидностью и кругозором все можно утрясти!

Когда Вершинин перевел мои слова, то Кеннеди встал, подошел ко мне и пожал мне руку:

— Надо добавить: пока есть такие смелые и умные контрразведчики!

Когда Василий перевел это мне, я встал и наклонил свою голову. Расставаясь, мы договорились еще раз встретиться, чтобы обсудить место и время встречи с Никитой Хрущевым. На этом мы и разъехались.

Братья Кеннеди и Василий Вершинин уселись на автомобиль и уехали. Я подождал «такси», водителем которого был Стальнов, сел на переднее сиденье, и мы уехали.

— Как дела? — спросил Валентин Стальнов.

— Вопреки моим ожиданиям, продвигаются, хотя хотелось бы побыстрей, ведь американские самолеты по Гаване пешком ходят. Но мы, по-моему, нашли общий язык с Джоном Кеннеди, да и Роберт ведет себя так, как будто мы с ним уже сто чет знакомы. И все это неоценимая заслуга Вершинина, он просто виртуоз! Ну ладно, — продолжил я, — мне надо попасть на Кубу, кое с кем там переговорить. В Москву же я вылечу из Гаваны на своем ТУ-16. А сейчас надо с вашими ребятами встретиться, если вы не против, Валентин Сергеевич.

— Наоборот! — проговорил Стальнов. — Ребята меня просили повидаться с вами, поговорить. Мы все очень завидуем вам, завидуем тому, как вы нашли общий язык с Китаем и даже с Мао Цзе Дуном, как вы обошли Даллеса, разве это не ваша работа, что он изгнан из ЦРУ? Мы отслеживали каждый ваш шаг.

— Нет, — сказал я, — Валентин Сергеевич, я иду проторенной вами дорогой.

Вот без вас и Вершинина что бы я здесь сделал? А попасть на электростул, как это было в Севилье, мог бы запросто. Один в поле не воин! Я это давно понял.

— А правда то, что вы в разведке с 16 лет?

— Да, — сказал я, — но если бы не Гущин, меня бы давно не было…

— Я знал его, — проговорил Стальнов, — закаленный контрразведчик был, и вот, на тебе, такая нелепая смерть.

Мы отъехали от Монреаля километров на 50. Заехали в большой поселок, у нас бы его назвали райцентром, подъехали к большому двухэтажному особняку. Про¬ ходя в калитку, я увидел, как 17 мужчин вскочили и вытянулись. Валентин Сергеевич подошел и сказал: «Знакомьтесь, Игорь Васильевич, — почти вся гвардия в сборе».

Я пожал всем руки, называя себя. Потом прошли в сад под навес с плотной крышей и длинным столом, все сели. Как-то по-свойски пошли разговоры. Все они были старше меня на 10–15 лет, но в разговоре все это отошло в сторону. Я ответил на все вопросы. А когда рассказал, как был устранен Берия, то все подошли и одобрительно пожали мне руку!

Стальнов же сказал:

— Вот, товарищи, это он по острию бритвы с 16 лет шел за Хелен Бреун, а в 21 полностью разоблачил и ее, и Берию. За это время было раскрыто и уничтожено его группой 29 шпионских гнезд!

Я почувствовал, что Валентин читает им назидательно-воспитательную мораль для поднятия духа.

— Не случайно его Георгий Константинович Жуков назначил своим первым заместителем в 23 года, — добавил Стальнов.

Я понял, что наступил подходящий момент:

— Валентин Сергеевич, подготовьте, пожалуйста, списки личного состава на присвоение очередных званий и наград. А кто какую награду заслужил, обсудите коллегиально. Я рад, что у вас такая дружная и боевая команда.

Начали подавать обед, мы произнесли первый тост, конечно, за будущее нашего государства и за Кубу, как остров свободы и намордник Даллесу.

После этого я около 12 дней пробыл в Канаде, посетил поселения русских, украинцев и армян, которые уже на положении граждан этой страны проживали там с 1904–1910 гг. На Кубу мне в этот раз перебраться не удалось. На восьмой день моего пребывания в Канаде ко мне приехал Вершинин и сообщил, что Кеннеди просил для отвода глаз организовать межправительственные переговоры. В них он участвовать отказался, но зато появилась предпосылка того, как будто не сам Кеннеди распорядился прекратить военную истерию, а все произошло на дипломатическом уровне.

— Наша встреча, скорей всего, состоится в конце года, я сообщу об этом дополнительно, — сказал Вершинин и уехал в США. 23 июля я вылетел из столицы Канады — Оттавы. 24 числа рано утром был уже в Москве. Созвонившись с Жуковым, договорился встретиться в 10.00 у Хрущева. По словам Жукова, Хрущев уже заждался моего доклада.

— В назначенное время мы были приняты Никитой Сергеевичем. Я рассказал все досконально о встрече с Кеннеди. Результаты этой встречи были признаны положительными. Также я передал просьбу Кеннеди об организации межправительственной встречи США и СССР.

— Политический накал в США ужасающий, ястребы жаждут крови, — добавил я, — но Кеннеди так не настроен и хочет все обставить по существующим законам, в том числе по международным.

Хрущев подхватил эту идею:

— Это верно! Кого-нибудь подберем, пусть через посольство США пробиваются.

В этот раз Кеннеди прав. Вот бы меня усадили с президентом США решать межгосударственные проблемы. Он сам хочет с этой делегацией встретиться?

— Нет, он будет и дальше вести диалог только со мной. А межправительственные дипломатические переговоры только для формальности. Кеннеди сказал мне: «Войны мы не допустим. Ястребам Израиля всю планету отдай, а им и этого будет мало».

— Так и сказал? — спросил Жуков.

— Да, так.

— На какое время следующая встреча назначена? — поинтересовался Никита Сергеевич.

— Сейчас все зависит от наших дипломатов. Может быть, Кузнецов что-то и сделает, но это уже не нам решать. Я думаю, что все идет хорошо. Джон Кеннеди вообще сказал, что торопиться особо не следует, ведь ястребы США считают, что весь мир должен выполнять только их волю, а о Кубе и речи быть не может. А вы слыша¬ ли, что Аллен Даллес оставил пост директора ЦРУ?

— Нет, — ответил Жуков.

На этом мы покинули кабинет Хрущева. 25 июня 1961 г. вместе с Жуковым вылетели в Ташкент, а уже 28 июня прибыли в Пекин. Как оказалось, Жуков договорился, чтобы мы посетили Пекин и лично Мао Цзе Дуна. Мы были приняты Мао Цзе Дуном и Чжоу Энь Лаем. Их тоже интересовало положение на Кубе и вокруг нее. Я рассказал о своей встрече с Кеннеди, о ходе переговоров, а также о том, что Кеннеди обязуется не допустить войны.

— Это очень хорошо, — проговорил Мао Цзе Дун, — как вы везде успеваете?

— Наша контрразведка рождена Великой Октябрьской социалистической революцией! Поэтому мы везде должны успевать и всем, и каждому помогать, чтобы политики не кидали в пламя войны свои армии.

Мао Цзе Дун, Жуков, переводчик и Чжоу Энь Лай даже захлопали в ладоши. Мао Цзе Дун проговорил:

— Моледець!

Георгий Константинович Жуков передал Мао Цзе Дуну перехваченную из США шифровку Тайваню с предложением разыграть военную провокацию между СССР и КНР. Только переводчик успел перевести, как Мао Цзе Дун вскочил:

— Это Линь творит! Сукин сын!

— У вас в Тайване кто-нибудь есть? — спросил меня Мао Цзе Дун.

Переводчик перевел. Я ответил:

— Конечно, есть и на материке есть.

Мао Цзе Дун улыбнулся, и я понял, что он понимает русские слова.

— Это хорошо, — сказал он, — но вот плохо, что Линь летает на самолетах из одной страны в другую.

Я спросил:

— А что, Мао Цзе Дун хочет, чтобы Линь-Бяо ползал по земле?

Переводчик перевел. Мао Цзе Дун показал вниз и что-то еще прибавил. Переводчик сказал:

— Под землей.

Мао Цзе Дун сел на свое место и проговорил:

— Георге Костатиноч, — и показал на свой желудок.

Переводчик сказал, что Великий Вождь приглашает обедать. Мы согласились. Все встали и прошли в соседнюю комнату. Стол был уже накрыт, на столе красовались стопочки грамм по 50. Мао Цзе Дун произнес тост. Переводчик перевел:

— Я поднимаю тост за мир и дружбу между советским и китайским народами и за то, чтобы таких людей, как Георгий, было побольше в Советском Союзе!

Все дружно подняли рюмки и выпили. Далее говорил тост Жуков, он поддержал Мао Цзе Дуна и добавил:

— Пусть мудрость вождя Мао Цзе Дуна освещает всему миру, как солнце, путь к миру и братству! — Когда переводчик перевел слова Жукова, Мао Цзе Дун поклонился и сказал:

— Спасибо.

После обеда, попрощавшись с гостеприимными хозяевами, мы отправились в аэропорт. Через 3 часа мы уже были в Ташкенте, нас встретили офицеры ТуркВО. Попрощавшись с Жуковым, я поехал домой. По приезде меня не очень ласково встретила жена. И причина была:

— Где ты болтаешься целый месяц? Техникум закончен, сессий нет, дипломной защиты тоже нет, а ты все равно где-то пропадаешь.

Обидно было такое слушать, хотя я ее понимал. Попытался ей рассказать, что я контрразведчик, но… она и слушать меня не захотела.

— Брось ты мне голову морочить. Привез меня сюда, а сам мотаешься, наверное, как шах, с десяток жен завел, — проговорила сквозь слезы.

Ну, что поделать? Каждому своя жизнь определяется судьбой при рождении.

Меня судьба одарила непоседливым характером, любовью к своей Родине.

На следующий день я пошел на работу как гражданский человек. Зайдя в свой кабинет, связался с Ниязбековым. Он сразу спросил:

— Откуда звонишь?

— Из совхоза, из собственного кабинета, — ответил я.

— Это хорошо, — проговорил Сабир Белялович, — я сейчас подъеду.

Пока переговорил с работниками о совхозных делах, подъехал Ниязбеков, мы поздоровались, и он спросил:

— А Хасанов здесь?

— Я даже и не узнал, — ответил я.

Когда позвонили, директор оказался на месте. Ниязбеков пригласил его подойти сюда, в кабинет главного инженера. Не прошло и десяти минут, как по¬ явился Хасанов, мы поздоровались.

— С приездом. Вы, как партизан, не сказали, когда приехали, живем-то ведь в соседних домах, — сказал Хасанов. Я попросил Сабира Беляловича побеседовать с директором наедине, а сам решил обойти территорию хозяйства. Когда я вернулся, то Ниязбеков с Хасановым уже переговорили. Директор сказал:

— Конечно, любое дело велико по сути, но такое дело, о котором вы рассказали, мы поддержим всеми своими возможностями.

Я вмешался:

— Только не на общем собрании, Исмаил Хасанович.

— Да, да. Это надо хорошенько уточнить. Я понимаю… — проговорил директор. — Я даже и не думал, что судьба сведет меня с таким человеком.

— На вашу голову, — сказал я.

— Нет, нет, — запротестовал директор. — Я искренне рад.

В сентябре мне сообщили, что Борман и Моль со своей свитой несколько раз появлялись в Гватемале. Последний раз прожили почти месяц и два дня назад, 26 сентября уехали. Я, забыв про все опасности, которые пережил в Севилье, связался с Жуковым, рассказал все и попросил:

— Мне надобно пожить в Гватемале, я этих двух гусей не могу упустить.

— Давай сначала доведем до конца дело с Кубой, а потом уж будем разговаривать о Гватемале, — ответил Жуков.

Я спросил:

— А не звонили ли Стальнов и Вершинин?

— Нет, пока молчат, — ответил Георгий Константинович.

Я уже начал тревожиться, еду в совхоз и думаю: «Неужели Кеннеди передумал? Кузнецов и Микоян ездили в США, а приехали ни с чем… но все же я выполнил все условия». 10 октября мне позвонил Стальнов:

— Василий разболелся, перенес серьезное воспаление легких. Только поэтому задержка со встречей. Я посетил его в госпитале Арканзаса, он еще очень слаб.

Хоть это и не очень меня успокоило, но все же причина была подходящей. Я видел, как Кеннеди доверял Вершинину, а потому я надеялся на успех. Значит, в этом году встречи не будет, хотя обстановка накалялась. С 15 по 26 октября я побывал на Кубе. Американские пираты наглели с каждым днем, их самолеты пролетали на бреющем полете над людными местами, где-то высоко в небе вор¬ ковали самолеты-разведчики У-2. Вообще ястребы действовали на нервы не столько кубинцам, сколько нашим войскам. Я не забуду, как махал кулаком американским летчикам полковник Язов, они тогда с Плиевым, по-моему, командовали нашей группировкой на Кубе. Однажды мне попался Толубко Владимир Федорович, которому подчинялся ракетный дивизион, и я сказал:

— Позор, Владимир Федорович, эти черепахи летают у нас по ушам, а еще ни одна ракета не запущена. Ни один янки еще не искупался до сего дня.

— Тех, которые ползают по крышам, сбивать нельзя, они будут падать на дома.

Ну, а если позволишь, то я оттуда, — он показал в небо, — сниму.

— Действуй, я отвечаю, — сказал я.

На следующий день У-2 шлепнулся в 200 метрах от берега Кубы. Это был настоящий праздник для кубинцев, до вечера на берегу шли танцы.

В Москву я прилетел 27 октября, рассказал все Хрущеву и Жукову, добился, чтобы Толубко наградили орденом Ленина.

Жуков сказал:

— Тебя ребята ждали в Канаде, встречу Кеннеди назначил на февраль 1962 года. Дату и место встречи назначат дополнительно, — и спросил: — А что представляет собой Вершинин?

— Если бы не он, то встречи с Кеннеди пришлось бы ждать очень долго. Это первое, а второе, это то, что он один из тех, кто был в группе Александра Васильевича в 42–45 годах. Он с Александром Васильевичем два раза был у вас от «союзников», в 43 и 44 годах.

— Забыл, — проговорил Георгий Константинович.

Никита Сергеевич с недоверием проговорил:

— Что-то Кеннеди тянет со встречей?

— Я ответил:

— Вы помните, что творят в ООН представители США и их союзники. Ведь никто, казалось бы, из взрослых людей не позволил бы себе свистеть, топать ногами и кричать, а они это делают. Кеннеди избран американским народом, а не этой сворой. Да еще тут президент отстранил Даллеса от ЦРУ, поэтому самому Кеннеди там сейчас ой как не легко!

— Вот как… — проговорил Никита Сергеевич.

Я расскажу для читателей о следующем факте. При выступлении Никиты Сергеевича в ООН, часть западных «демократов», свистя и топая ногами, просто не давала ему высказаться. Я придумал следующую вещь: послал Стальнова и Трофимова на свалку, чтобы найти там туфлю большого размера с оторванной подошвой. Хорошо помыв, ее завернули в «Нью-Йорк Таймс» — газету демократической партии США. Это было сделано для того, чтобы не подумали, что туфлю привезли из СССР. Я проинструктировал Никиту Сергеевича как ей стучать, когда засвистят представители США и их союзники в платьях «демократов». Никита Сергеевич все понял, взял эту туфлю с собой. Ох! Как мы были правы! Только он начал выступать, как вся эта бесноватая публика начала свистеть, орать, топать.

Никита Сергеевич сначала, как он потом рассказал, забыл про туфлю, а потом вытащил ее из газеты, взял за каблук и давай стучать подошвой. Но так как подошва была оторвана, то стук получался двойной громкости. Минуты через две весь зал замолк и дослушал до конца доклад Хрущева. После доклада Никита Сергеевич вынул газету «Нью-Йорк Таймс», разгладил ее, положил на трибуну, а на нее американскую туфлю с оторванной подошвой. Больше его выступления не освистывались.

После этого случая Н.С. Хрущева пригласили посетить город Лос-Анджелес и киностудию «XX век — Фокс», где его приветствовали хозяин студии Спирос Скурас и видный предприниматель кино Америки Эрик Джонстон. Разумеется, присутствовал там и я.

В марте 1962 года мы встретились с Джоном Кеннеди в штате Арканзас. Его первый вопрос был:

— Это сам Никита Хрущев придумал с туфлей?

— Вы ведь не масон? — ответил я вопросом на вопрос.

— Ноу, ноу, — открестился Кеннеди. — Не масонь я, не масонь.

— Это ведь только масоны считают все народы планеты дураками. Хотя сами они истинные болваны с перенасыщенной наглостью, из-за чего становятся еще глупее.

После перевода моих слов Джон Кеннеди наполнил рюмки, мы звякнули ими и дружно выпили, Кеннеди пожал мне руку. Потом мы продолжили обсуждение встречи Хрущева с Кеннеди. Он сказал:

— Мы решили предложить вам встречу на базе Гуантанамо, а где конкретно — будет видно через 2–3 часа.

Мы эту схему с Вершининым и Стальновым отрабатывали еще прошлый год.

«Молодцы», — подумал я. Немного как бы задумавшись, сделал вид, что не ожидал такого предложения, потом переспросил:

— А все ли будет хорошо? Здесь столько ваших войск… Встреча может быть замечена ястребами США. Я хочу, чтобы Джон Кеннеди был президентом три срока, столько же и Хрущев, а я вас буду охранять.

Вершинин перевел. Джон Кеннеди пожал мне руку и сказал:

— Я бы с удовольствием имел такого охранника рядом с собой.

— За конфиденциальность отвечает он, — сказал я, показав на Василия, а Василий показал на себя и сказал нарочито по-английски:

— Я гарантирую и то и другое.

Потом, извинившись, перевел свои слова на русский язык. Все получилось так естественно, что Кеннеди даже улыбнулся. Наметили встречу на 22 октября 1962 г.

Кеннеди попросил:

— Пусть Никита еще кого-нибудь пришлет до нашей встречи в США.

Так и договорились, но хозяин — Кеннеди меня не отпустил. Мы сели, пообедали, а потом он нас: меня, Вершинина и Роберта Кеннеди проводил в аэропорт.

Там билет на мое имя был готов, и минут через 15 я уже сидел в самолете до Лондона, где была предусмотрена пересадка. В аэропорту в Великобритании нас задержали всего на семь с половиной минут. Далее уже советский самолет ИЛ-18 принял на борт всех пассажиров, летевших в Москву. 26 марта 1962 года я уже был в Москве. Из аэропорта созвонился с Жуковым и Хрущевым. Жуков говорит:

— Хрущев уже надоел своими звонками о тебе, жми прямо к нему, я тоже сейчас подъеду.

Когда заходили к Хрущеву, он сначала поздоровался со мной, а потом с Жуковым.

— Ну, как дела, сынок? — живо спросил Никита Сергеевич.

Я все начал подробно рассказывать: как приехал, как встретились, как договорились. Рассказал, что встреча произойдет на американской базе Гуантанамо, которая находится на территории Кубы. Я заранее попросил повысить полковников Вершинина и Стальнова до звания генерал-лейтенантов и присвоить им звание Героев Советского Союза.

— Ребята просто молодцы! Если бы не они, то я бы ничего не сделал.

Хрущев заметил:

— Нелегко тебе это все дается, сынок, ты так похудел. Тебе надо отдохнуть.

Жуков подтвердил это, но я ответил:

— Пока об отдыхе даже думать не имею права. Когда закончим карибскую проблему, то сам попрошусь. Сейчас надобно поехать домой, ведь любая работа для меня является законом.

Хрущев сказал:

— Вообще надо все пересмотреть, пора заниматься чем-то одним.

— Эго все потом, а сейчас надо ехать домой.

Жуков туг же из кабинета Хрущева позвонил в Домодедово, дал команду насчет билета и сказал:

— Завтра летишь первым рейсом Москва — Алма-Ата с пересадкой в Чимкенте. А сейчас необходимо перекусить с дороги.

Никита Сергеевич быстро дал команду, и в комнату-столовую принесли завтрак на три персоны. За завтраком я опять напомнил о повышении и награждении ребят. Потом Никита Сергеевич сказал:

— Даллесу и вообще всей воинственно-разрушительной системе США и Израиля по высосанному из пальца так называемому «Карибскому кризису» мы набьем их разжиревшие хари — я в этом уверен.

— Но для пущей важности, — сказал я, — пошлите еще раз наших дипломатов. Правда, они в тот раз проездили, а их чуть ли не секретарь-машинистка принимала. Мы имели разговор с Кеннеди на эту тему. Любая нетактичность и неряшливость со стороны дипломатов США будет именоваться неряшливостью администрации президента Кеннеди. Поэтому сейчас все будет обставлено, как надо.

— Хорошо, — сказал Никита Сергеевич. — Мы тех же и пошлем. Кого хочет Кузнецов, того и пусть берет. А Кеннеди их сам не примет?

— Нет, — говорю я. 27 марта я вылетел из Москвы. Я забыл предупредить, чтобы меня встретили, но, на мое удивление, как я только сошел с трапа самолета, меня туг же подхватила «Волга» Сабира Беляловича. Я сел, но поехал сразу в совхоз Казгуртский, передал шоферу, что к Ниязбекову я заеду завтра. 28 марта я уже приступил к исполнению своих гражданских обязанностей. Директор совхоза зашел ко мне, поздоровался и объяснил, что ребята работают хорошо, к службе главного инженера никаких претензий нет. Я сказал: «Спасибо».

— Хоть бы Хрущева привез сюда, — сказал директор.

Я пообещал так:

— Если он мне где-нибудь встретится, то обязательно приглашу.

Как обычно пошла хозяйственная работа. К Ниязбекову я в этот раз не пошел, так как нашел некоторые моменты в работе главного инженера недостаточными, а особенно по тех¬ нике безопасности. А за этим я всегда следил всесторонне, так как моя основная работа строилась на безопасности, в том числе межгосударственной.

30 марта 1962 г. меня пригласил к себе Сабир Белялович Ниязбеков. Я прибыл к нему часов в одиннадцать, мы сразу сели по машинам и поехали в Машат — дом отдыха крайкома. Там можно было поговорить без свидетелей, к тому же Ниязбеков сказал:

— Я знаю, тебя сейчас ни на какой курорт не выгонишь, давай дней десять отдохнем здесь. Кроме того, мы подумали и решили перевести тебя на другое место работы.

Я категорически отвел и то и другое:

— Сабир Белялович, я сейчас ни о чем не могу думать, кроме как о Карибском кризисе. Давайте разговоры о других работах и повышениях оставим на потом. Для меня работа та хороша, от которой я могу в любой день уехать, и мой отъезд даже на месяц не причинит вреда этой работе, но я согласен на недельку поехать в Кисловодск.

— Ну и хорошо, хорошо, договорились, — проговорил Ниязбеков.

А я ему стал рассказывать о том самом враче-убийце, который в прошлый раз ускользнул:

— Хоть он и из фашистского логова но до сих пор, вместе с Борманом они живы.

Перемещаются под охраной ЦРУ куда хотят. Я просто не имею право оставить этих двуногих зверей живыми на свободе.

— А что он сделал, этот Моль? — спросил Сабир Белялович.

— Моль — это один из врачей-душегубов фашизма, еврей по национальности. Его профессией во время войны было высасывать кровь из пленных русских военнослужащих, пленных всех национальностей. Он никого не щадил. Это слово ему было незнакомо и непонятно. Кровь требовалась первой группы. И таких военнопленных он убивал при помощи не отбора, а забора всей крови, более 100000 человек. Передвигалась его кровавая лаборатория вместе с наступлением немецких войск. И первые здоровые молодые солдаты и офицеры попадали в его лапы. Из лаборатории теплые трупы выбрасывались в ямы и закапывались. Вся его банда давно арестована и расстреляна, а он и Борман еще живы. Разве я могу оставить их в живых? Хотя они имеют двойников, Борман — трех, а Моль — двух. Но мне плевать, кто попадет: двойник — продажная шестерка или сам фашист. Меня не обмануть двойниками, я знаю хозяев, а двойников стоит повесить, чтобы они за своей спиной не укрывали преступников. Поэтому, потерпите. Я на службе и вы на службе, так что давайте будем ее выполнять.

Через недельку мы встретились в Алма-Ате с Юсуповым, он тоже не выдержал и сказал:

— Ты здорово сдал, надобно отдохнуть.

Я ему сказал:

— Вот я приехал, поедем на Алатау, и я сразу поправлюсь.

— Хорошо, — сказал Юсупов.

Мы вышли из ЦК Казахстана, сели в автомобиль и поехали в дом отдыха ЦК под Алатау. Там пробыли четыре дня, и я действительно немного отдохнул, отоспался.

Связались мы с центром, но, как оказалось, ни Хрущева, ни Жукова в Москве не было. 7 мая вернулся домой, в Казгуртский совхоз, и занялся чисто гражданской работой. Но в уме всегда была одна главная мысль: побыстрее встретится с Джоном Кеннеди, чтобы не дать этой агрессивной, воинственно-разрушительной системе развязать общепланетную катастрофу. Ведь ядерная война, где бы она ни проходила, будет первой и последней ядерной катастрофой для нашей планеты.

Дни стали какими-то длинными, а ночи еще длинней, так как сон покинул меня. За время до встречи между Кеннеди и Хрущевым я успел побывать еще раз в Китае, объехать Тюратам. Проехал по старым местам, по которым когда-то меня, как половую тряпку, таскала Хелен Бреун. И даже недельку провел в Кисловодске, исполнив просьбу Юсупова. Приехав домой, я подумал: «Если все человечество начнет наводить порядок на своей земле и пресекать наглые претензии врагов на их превосходство над другими народами, то наша планета избавится от вражды, кровопролитий, смут. Давно пришла пора понять это всем! Для этого мы и добивались встречи лидеров двух сверхдержав: СССР и США». Все ближе подходил день и час этой встречи на территории острова свободы — Кубы, а точнее на участке его территории, оккупированной США. Любая свободная минута у меня проходила в мыслях об этой встрече, я отрабатывал каждый ее момент. Долго думал о том, как поведут себя Хрущев и Кеннеди, что может потребоваться на этой встрече, а что нет. Несмотря на то что на последней встрече братья Кеннеди, Вершинин и я обнимались как старые знакомые, новая встреча сулила быть более сложной и проблематичной. Я мысленно отрабатывал любые повороты событий, при этом ни в коем случае не допуская срыва не только переговоров, но и договоренностей. Задавал себе вопросы о том, что и как бы я сделал в той или иной ситуации, думал о том, как бы на моем месте поступил опытный дипломат.

В общем, я не минуты не давал покоя своим мыслям. Двадцатого октября мы вылетали из Москвы на Кубу.

Наконец этот день наступил. Мы с Никитой Сергеевичем, отделившись от общей свиты, прилетевшей на Кубу, оказались у назначенного места. Осталось лишь пройти в проход и выйти за ребристые склады-ангары. Но вдруг Никита Сергеевич, остановившись, проговорил:

— Знаешь, сынок, я им не очень-то верю. Мы сейчас сделаем шаг, два и вдруг как накинут наручники на руку, и будь здоров, Никита Сергеевич. Незаконный переход на чужую территорию.

Но я убедил его:

— Никита Сергеевич, я прожил всего тридцать лет и не боюсь — иду. Все будет в порядке, я верю Джону Кеннеди, он не бандит, как Аллен Даллес.

Так мы и пошли через устроенный, как я заметил, именно для нас проход.

Когда мы стали проходить мимо часовых, они отдали честь. Я был в форме советского генерал-лейтенанта и ответил им взаимностью. Едва мы вышли из-за угла ангара, как увидели: навстречу нам шли братья Кеннеди и Василий, который являлся переводчиком. Джон Кеннеди широко (как он умел) улыбнулся и расставил руки, то же самое сделал и Хрущев. Они, как старые друзья, обнялись и расцеловались. Было очень жарко, неподалеку стояло сооружение в виде грибка, со столами и скамейками внутри. «Приготовились», — подумал я. Тут же Джон Кеннеди обнял меня и проговорил по-русски:

— Я очень рад, гер генераль, — и крепко пожал мне руку.

Мы поздоровались по-приятельски с Робертом Кеннеди и Василием Вершининым.

Он сказал:

— Вы как будто генералом родились!

Президент Кеннеди предложил по русскому обычаю тут же сесть за стол. Роберт поставил на стол русскую водку в граненой бутылке, бутылку виски, 5 рюмочек, закуску. «Все приготовили», — еще раз подумал я. Сам Джон Кеннеди открыл бутылку водки, налил рюмки и проговорил:

— За встречу, дружно, по-русски!

Все дружно чокнулись и выпили. Кто больше был доволен встречей? Хотя дело и давнее, но мне кажется, все были довольны не только встречей, но и друг другом.

Президент США Джон Кеннеди был ярчайшей политической звездой на тусклом небосклоне США. Он был артистом своего дела, и роль, отведенную ему судьбой, исполнял так, чтобы каждый живущий на земле знал его таким, каким воспитали его родители. Он понимал, что для того чтобы быть президентом сверхдержавы США, необходимо знать и понимать, что такое жизнь и как ее сохранить для потомков.

Василий Вершинин успевал переводить вопросы и ответы двух людей, от которых будет зависеть судьба всего человечества, живущего на Земле, да и самой Земли. Я был горд и за Кеннеди, и за Хрущева. Они были самим воплощением умной и миролюбивой дипломатии, от которой не страдала ни одна ведущая переговоры сторона, а выигрывали обе стороны и все человечество, живущее на Земле, и сама природа, сотворившая нас такими разными: умными, добрыми, а порой агрессивными и звероподобными.

Договорились, что Джон Кеннеди сразу после окончания переговоров даст команду прекратить полеты самолетов над территорией Кубы, а также отведет ВМС к берегам США и местам их постоянного базирования. Никита Сергеевич при всех сказал мне:

— Скажи, чтобы у ракет демонтировали боеголовки, пусть прекратят всю военную истерику и готовятся к отплытию. Оставить здесь лишь незначительные силы.

Только Василий перевел эти слова, как Кеннеди обнял Хрущева, меня, Василия и брата. Потом что-то сказал и показал рукой — писать. Василий сказал:

— Президент спросил: «Меморандум будем подписывать?»

— Как хотите, — ответил Хрущев. — Мы, русские, больше верим слову!

Василий перевел эти слова. Кеннеди тут же подошел к Хрущеву, пожал ему руку и поднял большой палец руки вверх. Хрущев добавил, показывая на меня:

— Вот меморандум.

Все рассмеялись. Кеннеди подошел ко мне, пожал руку и, подозвав Василия, стал что-то ему говорить, показывая на меня. Василий говорит:

— Господин президент спрашивает, кто из ястребов США опасен для его жизни?

Я, не мешкая, ответил:

— Линдон Джонсон, Аллен Даллес, Гарри Трумэн, Голда Меир и Ицхак Шамир.

Мы опять обменялись рукопожатиями, потом все уселись к столу. Кеннеди старший взял бутылку водки, передал мне и что-то сказал. Василий перевел:

— Доверие мое к вам полнейшее. По ирландскому обычаю на дорожку наливает самый уважаемый человек.

Я наполнил рюмки до краев, все выпили за дружбу, закусили. Роберт Кеннеди обратился к Василию и что-то сказал. Василий перевел:

— Генерал хороший парень, ему надо быть дипломатом.

На этом мы и разошлись. Братья Кеннеди пошли вниз от ангаров, а мы с Никитой Сергеевичем пошли к проходу на выход. Часовые опять нам козырнули, я ответил им тем же. Когда мы появились в Гаване, то там был уже целый переполох: пропал Никита Сергеевич и генерал. Увидев нас, все успокоились. Ко мне подошел главный редактор газеты «Правда» и спросил:

— Ну как, успешно?

— По-другому не бывает, — говорю я.

Не успел улететь Никита Сергеевич, а американские самолеты уже перестали кружить над Кубой, и видно было, как начали разворачиваться боевые корабли США. Я ждал распоряжения Хрущева о демонтаже боеголовок, но Никита Сергеевич сам отдал указание, по-моему, Язову.

— Прекратить панику, войны не будет. Оставить здесь 1/3 всех войск, остальной личный состав подготовить к отправке водным путем.

Так 22 октября 1962 г. был сорван опаснейший план, не один год готовившийся ястребами, масонами и рядом агрессивных политических и националистических групп разного толка, по развязыванию войны общепланетарного масштаба.

Хрущев со своей свитой улетел 27 октября 1962 г. А я на военном самолете ТУ16 прилетел в Москву 4 ноября.

По прилете в Москву и встрече с Жуковым и Хрущевым мне показали указ о награждении Героями Советского Союза 6 человек, в их числе были Стальнов, Вершинин и я. Это была уже вторая моя звездочка. Все были повышены в звании, мне в кабинете Хрущева Жуков поменял погоны генерал-лейтенанта на погоны генерал-полковника. В этом звании, по капризам Брежнева, я пробыл до 1982 г. до прихода Андропова вместо Суслова.

2. БОРЬБА ЗА ДЖОНА КЕННЕДИ

Мирное урегулирование Карибского кризиса вызвало зубовный скрежет руководящей верхушки объединенной воинственно-разрушительной системы США и Израиля.

До 25 октября 1962 г. было полное оцепенение ястребов США и Израиля от неожиданного распоряжения президента США Джона Кеннеди о прекращении военного психоза вокруг Кубы.

Не успел я прилететь в Москву, 27 октября Стальнов передал перехваченную переписку (копию письма Шамира к Даллесу), где Шамир предлагал Даллесу провести встречу у Англии, не позднее 1 ноября, для выработки общего решения по стратегии дальнейших действий. Англия, хоть небольшая страна, но, где встретятся эти изверги рода человеческого, требовалось уточнить, что я и передал Стальнову и Тихонову. Эту первую «ласточку» после перемирия мы обсудили с Г.К. Жуковым и Н.С. Хрущевым и приняли решение, что на этом объявленном совещании-встрече необходимо присутствие нашего человека. Перебрали все кандидатуры, кого бы туда направить, без ущерба этого поручения для основной «работы» того или иного товарища. Решение было общим: поручить присутствие на этой встрече Сергею Тихонову, так как он тоже был «обижен Кеннеди» вместе с Даллесом, а с Даллесом их связывала старая «дружба» еще с 1942 года.

В общем, работы было много и в Москве, и в Киеве, но не меньше ее было и в Средней Азии, куда я вылетел 28 октября 1962 г. Как Хрущев, так и Жуков меня уговаривали, чтобы я не переодевался в гражданское, а вылетел из Москвы в форме генерал-полковника и при всех наградах. Но не потому, что мне не хотелось последовать их совету и прилететь человеком военным при всех наградах и регалиях в 30 лет (все это было заработано с риском для жизни и неоднократно), но я уже полностью сжился со своим двойным состоянием и не мог себе представить другого положения. Мне казалось, что мне придется к этому привыкать, а значит, терять время на что-то необязательное. Все это моментально взвесив, я отказался. Мы сфотографировались в кабинете Н.С. Хрущева, и я уехал в аэропорт. В 17.00 местного, ташкентского, времени я уже был дома. 30 октября 1962 года я поехал к Сабиру Беляловичу — первому секретарю Южно-Казахстанского крайкома партии. Мне повезло вдвойне, у него находился Исмаил Юсупович Юсупов, они уже знали о моем успехе по Кубе, горячо поздравили меня с наградой и повышением в звании, а главное, с большим дипломатическим успехом по ликвидации болезненного нерва для всего мира — по мирному урегулированию Карибского кризиса. Связались с Никитой Сергеевичем, поздоровались, он сообщил, что Г.К. Жуков сегодня вылетает в Киев и Кишинев. Потом они стали говорить с Юсупо вым, я почувствовал, что речь идет обо мне и, именно, о моем отдыхе. «Хорошо, Никита Сергеевич, такой он уж есть, хорошо, попробуем все сделать, что от нас зависит, до свидания».

Юсупов не стал скрывать, о чем они говорили с Хрущевым, и сразу сказал: «Никита Сергеевич обеспокоен твоим здоровьем и просил нас, чтобы мы сагитировали тебя с месяцок отдохнуть, путевку в любой санаторий по личному желанию сегодня полу¬ чим».

— Это очень здорово! — ответил я. Однако вы без меня меня женили, я же числюсь на другой работе, а потому надобно туда проехать посмотреть, перевести семью, разобраться с кадрами. На все это уйдет не менее двух недель — вот мне и отдых. Если же все пойдет хорошо в должности управляющего Ленинского МРО «Казсельхозтехники», куда вы меня теперь назначили, тогда можно будет куда-то и поехать, а поехать есть куда. Первая поездка будет в КНР, потом по Средней Азии, Тюротам, Полигон — теперь это попутно по гражданской работе, так что все будет нормально. Если есть желание отдохнуть, то поехать куда-то по путевке будет никогда не поздно. Работа управляющего Ленинским межрайобъединением «Казахсельхозтехника» вполне позволит ездить попутно по основным делам. Мне сообщил Г.К. Жуков, что госэкзамен в «Ленинке» мною сдан на 5.

Карибский кризис — это была одна из миллионов зацепок воинственно-разрушительной агрессивной системы США. Она, эта зацепка, как и многие другие предлоги и причины, высосаны из больного воображения служителей истории мирового господства, откопаны в древних письменах каббалистами или иными фанатиками, давно потерявшими человеческий разум. Эти предлоги и зацепки являются только пугалом, чтобы держать все человечество на земле в напряжении, и не более того. Пока не исчезнут такие ястребы с планеты, как: Линдон Джонсон, Ицхак Шамир, Аллен Даллес, Гарри Трумэн, Голда Меир, Дуайт Эйзенхауэр, Збигнев Бжезинский, Кароль Войтыло и им подобные, — покоя на земле не будет. А потому нам и нашей контрразведке предстоит каждому работать за себя и за того парня.

Все вместе мы, то есть Исмаил Юсупович, Сабир Белялович и я, проехали на мое новое место работы, бывшую Георгиевскую МТС, она за время передачи из одного ведомства в другое здорово обветшала, как производственный, так и складские корпуса. Не в лучшем состоянии находились и жилые дома.

Осмотрев все, я попросил их использовать свои высокие партийные посты, подтолкнуть кого следует в оказании помощи в строительных работах. Потом проехали на Мошат в Дом отдыха Чимкентского обкома и Ю.Каз. крайкома, потрапезничали там и, распрощавшись, разъехались в разные стороны по своим делам.

До 10 ноября я никуда далеко не уезжал, налаживал работу межрайонного объединения, знакомился с людьми, подбирал дополнительно кадры по профессиям и способностям. За это время без санаториев хорошо отдохнул и отоспался.

Работа более или менее пошла, тогда я, под видом поездки в санаторий, 11 ноября 1962 года вылетел в Киев для встречи с Г.К. Жуковым. Побыли мы с ним на знаменитом нашем заводе ракетостроения Южмаше в Днепропетровской области и в самом Днепропетровске. Из Днепропетровска мы вылетели в ТуркВО, где пока еще оставалась наша группа товарищей из СВПК. Побеседовав с ними, мы решили всех их проводить по основным местам службы стран Востока. Связавшись с КНР и лично с Мао Цзе Дуном, мы с Г.К. Жуковым, С.Д. Ахромеевым, С.Ф. Толубко вылетели в КНР. 20 ноября 1962 г. мы были приняты Мао Цзе Дуном и Чжоу Энь Лаем. Я подробно рассказал о положении на Кубе и вокруг нее, о переговорах Хрущева и Кеннеди. Мао Цзе Дун попросил получше охарактеризовать Джона Кеннеди как личность и государственного руководителя, что я с превеликим удовольствием и сделал.

Мао Цзе Дун выслушал и сказал:

— Как ястребы США могли допустить, что президентом США оказался человек, не похожий на основную стаю коршунов США? Мирное урегулирование вокруг Кубы они ему не простят — это же бандиты!

Ни Георгий Константинович, ни Сергей Федорович, ни Владимир Федорович пока не знали того, что ястребами США была направлена депеша на Бухарскую резедентуру (роль которой уже давно выполняли наши контрразведчики Бирюков и Ташбулатов) со следующим разъяснением: «Укреплять пункт Б (Бухара) — во взаимосвязи с Пакистаном, расшатать режим Афганистана для выхода к границам СССР», А.Даллес. Этот «документ» мне уже в аэропорту дал Бирюков, а в самолете я с ним ознакомился. Здесь же я с этой шпаргалкой ознакомил всех, в том числе и Мао Цзе Дуна и Чжоу Энь Лая. Сам же я дополнил, что Усманов мне докладывал о раннем перехвате: ястребы США планируют разжечь большой военный костер Востока. Это означает воонный конфликт Китая с Индией и Китая с Советским Союзом, как и Афганистана — Пакистана со среднеазиатскими республиками СССР. Когда я был последний раз один в КНР и обмолвился о создании советского Среднеазиатского военного округа в Казахстане, то Мао Цзе Дун отреагировал на это болезненно. Сейчас же он сказал мне:

— Да, я в тот раз был не прав по созданию Среднеазиатского военного округа в СССР, теперь я понимаю создание этого округа как необходимость для всех нас. — Мао Цзе Дун опять напомнил, что Линь летает и, говорят, что даже в Южной Корее побывал.

Я тут же сказал: вот здесь присутствует наш «иглотел», то есть ракетчик Владимир Федорович Толубко, он мастер снимать инородные тела с неба, я думаю, как представит ся такая возможность, он сработает чисто.

В этот раз мы в КНР пробыли 3 дня, вылетели из КНР только 24.11.62 г. Все перего воры были успешными, в том числе и о создании СредАЗВО, что немало значило для Средней Азии Советского Союза. Уже в воздухе Г. К. Жуков сказал мне: «Ну, тезка, ты превращаешься в настоящего дипломата». Я парировал шутку, дипломаты всегда лице мерят и нередко лгут, я же в отличие от них говорю прямо и верно, но добиваюсь того, чего нам требуется.

В Ташкенте мы сделали посадку с остановкой на одни сутки, до 26.11.62 г. 26.11.62 г. мы вылетели в Москву и в этот же день вечером были в Москве, где нас ждало донесение от Стальнова и Тихонова о проведенном ястребами США, Англии и Израиля совещании с присутствием: АДаллеса, Д.Эйзенхауэра, Г.Киссинджера, Г.Меир, а также Вейцмана, Шамира, Гудмана и других масонов — в их числе находился и Сергей Тихонов. На этой встрече было принято решение:

1. Устранить Джона Кеннеди, поручить это дело И.Шамиру и Л.Джонсону (вице-президенту) Джона Кеннеди.

2. Обострить ситуацию по эскалации напряженности вплоть до военного конфликта между СССР и КНР.

3. Возобновить работу по дестабилизации обстановки в среднеазиатских республиках СССР и Афганистане.

4. Не обращать внимания на некоторые неудачи в Венгрии, энергичнее расшатывать прибалтийские республики, Польшу, Чехию, Румынию и ту же Венгрию.

«Если мы хоть на одну минуту забудем о наших целях и о том, зачем мы сюда собрались, — говорил Даллес, — то грош нам всем цена, это одно, а второе — это то, что Москва со своим коммунизмом доберется и до нас! Прошу вас предпринять энергичные меры по всем жизненно важным вопросам, которые мы обсудили, и по которым приняли решение.

Вопрос № 1 является вопросом всех вопросов, имейте это в виду, кому поручено его исполнение. Всю информацию отправлять на Гудмана, здесь вроде бы пока не все прослушивается».

Прочитали мы трижды этот преступный документ, помолчали. Походило так, что кажется, нам нечего на это ответить. Однако было что, и все мы знали с чего начать раз¬ работку и срыв этого плана редкого злодея и мракобеса Даллеса.

1. Знает ли о содержании и решении этого сборища Василий Вершинин, через которого должен все узнать Джон Кеннеди.

2. Срочно передать эту грамоту в Китай, Индию и Афганистан.

3. Клин клином вышибают — Даллес решил вбить клин в устранение Кеннеди, значит Даллес должен быть устранен, как один из самых опасных для человечества вообще, и для Америки, в частности, ястребов США.

На следующий день 27.11.62 г. мы получили ответ от Стальнова: "Переводчик и адресат в курсе дела по всему тексту".

28.11.62 г. я уже в Казахстане узнал, что из КНР, Индии и Афганистана получены ответы. «10.12.62 г. встретимся в Ташкенте», — сказал Георгий Константинович.

И действительно, до 10 декабря я дальше Чимкента и Тюлькубаса никуда не отъезжал, занимался производством, однако куда бы я ни ехал и ни шел, уже выстраивал план работы по Средней Азии и Казахстану с учетом нового военного округа в Казахстане. Пополнили группы Усманова, Аблязева, Аббасова и Керимова в Иране, Ираке, Пакистане и Афганистане. До приезда Г.К. Жукова я смоделировал схему взаимодействия групп СВПК в этих странах с нашим отделением, более многочисленным, человек до 10, которое мы должны сформировать с территориальным расположением в Таджикистане и в районе Семипалатинска.

Георгий Константинович прилетел в Ташкент только 15 декабря. Я уже устал ждать; мы с аэродрома сразу поехали в Дом отдыха Луначарское, где нас ждали Курбатов, Кадыров, Серов и Усачев. 17 декабря по своей связи мы пригласили Садыкова, Усманова, Аббасова, Аблязева и Керимова, моделировали всевозможные варианты и, когда казалось, дело двигалось к концу, мы опомнились, что без групп Тайваня, Японии и Южной Кореи все наши модели не являются достаточными для работы по срыву затей ястребов США, Англии и Израиля. 20 декабря прибыли к нам из Южной Кореи Хван Те Джун, а также из Японии и Тайваня Тяо-Досо-Бей. Мы с их присутствием снова отработали, отрегулировали линии связи на обычную работу и экстренный случай. 23 декабря все наши ребята разъехались по своим «заводским проходным», как мы иногда в шутку (и для конспирации) называли страны пребывания заводами, а штабы наших групп проходными. Мы же с Георгием Константиновичем, Курбатовым, Кадыровым, Усачевым и Серовым вылетели в Сталинобад, где создали центр связи между всеми странами Дальнего, Среднего и Ближнего Востока. Сталинобадскую группу возглавил опытный контрразведчик Евгений Сенельников, который владел 5 языками, в том числе иранским, таджикским (что почти одно и то же) и казахским, и с ним 9 человек, ребята все не только опытные, но и отчаянные.

С группой связи мы пробыли весь день 24 декабря 1962 года. Сенельников мог самостоятельно выходить на связь с любой страной мира, где работали наши контрразведчики СВПК СССР, а работали они во всех странах кроме Свазиленда и Люксембурга.

Посоветовавшись с Никитой Сергеевичем, мы с Г.К. Жуковым посетили КНР и были приняты Мао Цзе Дуном и Чжоу Энь Лаем, мы и им оставили копию «новой» стряпни Даллеса, сотворенной в Лондоне, переговорили о положении на советскокитайской границе, а она была не безоблачной. Мао Цзе Дун попросил создать на территории КНР группу СВПК СССР с тем расчетом, чтобы избежать того, что планирует бесноватый Даллес. Не случайно называю его «бесноватым», как в свое время, било принято называть Гитлера, называю, потому что А.Даллес по своей агрессивности ненависти к людям, по уровню бесчеловечности своих политичес¬ ких плановш амбиций не просто был похож на Гитлера, а значительно его перещеголял. А поведением и манерами весьма напоминал этого выдающегося дьявола нашей планеты.

Я спросил — А могу ли яв эту группу включить офицеров Китайской народной армии на свое усмотрени?

Мао Цзе Дун ответил:

— Полнейшая свобода в подборе людей, я очень хочу, чтобы у Мао была такая группа.

Задержавшись на три дня, мы укрепили, увеличили численность нашей группы в КНР до 300 человек. Списки передали Мао Цзе Дуну, я знаю, что группа эта работала и сегодня работает очень хорошо на благо своей родины КНР и мира во всем мире. Я забежал немного вперед потому, чтобы не забыть этот момент. 29.11.1962 г. мы вернулись в Ташкент, Георгий Константинович полетел дальше в Москву. Я, пересев на автомобиль, вернулся в Чимкент и домой в Георгиевку.

Усталость организма я стал чувствовать ежечасно сам. Но времени на отдых я вовсе не видел на ближайшие не только дни но даже годы. Все мои выезды на так называемый курорт по путевкам — это было оформление для отвода глаз, фактически я уезжал по оперативным делам СВПК.

Помимо всего, терзала мысль о том, что душегуб Иосиф Моль и Борман живут как у Христа за пазухой — американские лицемеры, фарисеи продолжали их охранять и содержать на всем готовом за свой счет. Но это только казалось, что за свой счет. Первое: два корабля с золотом Бормана были под контролем США и никак не Германии, воинственно-разрушительная система США и лично Даллес хорошо знали о том, что за Борманом ведется большая охота, а значит, он все равно будет убит и… золото останется в США. Два корабля золота! Нынче да и тогда мало кто знал, что это за золото, где оно и кем добыто? Ведь помимо золота, Борман располагал огромной коллекцией самых дорогих картин, награбленных специально им созданной командой, которая мародерствовала всюду, где появлялись фашистские войска. Об этом хорошо знали не только мы, но и американцы, а главное, ненасытный империализм США, его воинственно-разрушительная отлаженная олигархическая система.

Что же это за золото, кто его и где добывал? С самого начала Второй мировой войны Борманом была создана команда по сбору золота как по банкам, так и у людей, которые попали в оккупацию, никакого значения не имела национальность.

Грабители Бормана ходили по домам и квартирам, делали повальные обыски, с женщин срывали все серебряные и золотые украшения, и если что находилось при обыске золотое и серебряное, вплоть до посуды, все изымалось. С живых людей срывали коронки с зубов, а кто сопротивлялся, то с тех уже сдирали с мертвых.

Такая же команда действовала по гетто (ныне кое-кто утверждает о геноциде только евреев, но это совсем не так, геноцид гитлеровцами проводился поголовный. Уничтожали и грабили всех.). В гетто и концлагеря попадали все народы, оказавшиеся в руках фашистов, и крематории перерабатывали русских, украинцев, молдаван, евреев, татар, грузин, всех. Такие, как Моль евреи, продавшиеся Гитлеру, делали опыты и над евреями, украинские националисты, верно служившее Гитлеру, вешали и украинцев, таджики, служившие в арийском батальоне СС, расстреливали и таджиков. У фашистского дьявола нет национальности, он только прикрывается этим. Преступность интернациональна. И в борьбе со злодеями мы всегда должны об этом помнить. Более половины золота Бормана около 20 ООО тонн было отобрано при обысках мирного населения или содрано вместе с зубами с живущих в концлагерях и гетто людей, и перед погружением людей в крематории. Но американские ястребы и их ненасытно-олигархическая система не брезговали ничем, лишь бы это были деньги, — в крови, в слезах и проклятьях миллионов людей, но все равно деньги. Потому американцы и охраняли Бормана.

Иосиф Моль передал законсервированной крови около 400 тонн также американцам, которые не брезговали, что это славянская кровь, а хапнули ее и пересчитали на деньги. Им и не надо понимать по-настоящему, с чего и откуда эти деньги, но лишь бы деньги были, и не горбом своим заработаны, а черными авантюрами финансовых рецидивистов. Политику США со дня ее создания определяли и определяют эти финансово-криминальные группы, среди них есть и масоны, и сионисты, есть всякие, есть даже русские. Однако у них, как у всякого криминалитета, только одна национальность — деньги. Ничего другого для них не существует: ни жизни человеческой, ни родной природы. Они даже своих детей любят значительно меньше, чем любят деньги. По-большому счету, это, конечно же, не страсть, это тяжкая болезнь. И те, кто болен этим недугом, опасны для человечества. Уже и к нам в Россию просочился этот свирепый вирус и разъедает нас изнутри. Дорогие мои читатели, россияне и все советские люди, жители бывшего СССР, будьте осторожны, опасайтесь бездонно-утробной человеческой жадности, стяжательства. Опасайтесь этого вируса, он пострашнее самых тяжких инфекционных заболеваний.

Итак, с 29 декабря я занимался внешне гражданской работой, возможно, и не совсем я соответствовал этим делам, наверное, что-то упускал, хотя мне никто и никогда не говорил плохо о моей работе. Это я сам иногда сам с собой говорил о недостатках, ведь мысленно я был даже во сне контрразведчиком, и душой, и телом я был погружен в эту работу. Почти 20 дней я дальше Ташкента и Чимкента никуда не уезжал, данные по контрразведке ЦРУ и МИ-6 и по ожившей японской разведке я имел полностью от сталинобадской и нью-йоркской групп. Но Моль и Борман не давали мне покоя ни днем, ни ночью. Я пригласил к себе Сенельникова Евгения, и мы с ним сутки, как заблудившиеся туристы, бродили по горам Тянь-Шаня, обсуждая вопросы устранения Бормана и Моля. Наконец мы договорились: оставить Дмитрия Усачева за себя, а он, Сенельников, выедет к Стальнову и займется охотой на этих двуногих зверей, хотя за последние дни мы утеряли их след.

Женя Сенельников вылетел в Канаду 24 ноября. 26 ноября он связался с Г.К. Жуковым и доложил, что он, Сенельников и Чеботарев вылетают в Бразилию по следам шакалов. 30 ноября Сенельников сообщил Жукову, что «любители прекрасного», «сверхчеловеки», обнаружены, ждите информации о результатах. После этих сообщений я полностью утерял покой и сон, мне хотелось немедленно быть там, в Бразилии, в Рио-де-Жанейро, там любил бывать Борман, а значит, и Моль с ним. Эта неразлучная парочка металась по всему свету, лишь бы сохранить себе жизнь. Я высказал свое желание Г.К. Жукову, но он меня успокоил и сказал:

— Какая разница, кто шлепнет этих негодяев, ведь это происходит под твоим руководством.

— Под нашим, Георгий Константинович.

— Хороша, хорошо, проговорил он. Я собираюсь побыть в Алма-Ате, и нам надо бы встретиться там и посоветоваться, перед вылетом с посадкой в Чимкенте я тебе сообщу дату, договорились?

— Разумеется — подтвердил я. 10 января в Чимкентском аэропорту я подсел в самолет до Алма-Аты к Г.К.Жукову, через 45 минут уже были в Алма-Ате, где нас встретили Юсупов и Лелюшенко. Из аэропорта мы только с Г.К. Жуковым поехали в дом отдыха ЦК под Алатау. Поработав пару дней над всеми данными, пришедшими от наших ребят со всего мира, мы проанализировали все. И как на ладони стала, как прежде, видна возня олигархическо-криминальной системы США, Великобритании и Израиля. Паутину заплетали по всей планете без всяких ограничений и тормозов. Ни моральных, ни юридических, никаких преград. Они лезли всюду и везде. И главное — это то, что даже Президент США Джон Кеннеди попал в полную разработку по его устранению, которую подготовили, как я уже писал выше, А.Даллес, Г.Трумэн, Л. Джонсон, К.Войтыло, И.Шамир, М.Бегин, Г.Киссинджер и другие ястребы.

Если в большинстве стран мы могли действовать напрямую, то в данном случае, учитывая самолюбивый и бойцовский характер Джона Кеннеди, нам много пришлось работать над тем, как его спасти. Было решено снова посетить КНР, встретиться с Мао Цзе Дуном и Чжоу Энь Лаем. Мы поделились с ними информацией о том, что происходит в мире.

Обсудили обстановку на границе КНР и СССР, КНР и Индии, Индии и Пакистана и ряд других проблем. Мы также поставили в известность руководителей КНР о возне Даллеса и его подручных вокруг Джона Кеннеди. 16 января 1963 г. мы вылетели из КНР в Сталинобад, и в этот же день были в Сталинобаде, где нас встретили Дмитрий Усачев и Азат Кадыров, посмотрели донесения, которые были от группы Грачева. Связались с Москвой, новостей каких-либо не было.

Было решено, что Георгий Константинович улетает в Москву, я улетаю в Чимкент, но через 2–3 дня меня направляют в командировку в Москву.

Под псевдонимом Шарова Ильи Ивановича я вылетаю в Канаду.

Фактически я прилетаю в Москву, беру подготовленные мне документы на имя Шарова Ильи Ивановича и отправляюсь в Канаду для встречи со Стальновым, Вершининым, а главное с Кеннеди. Мы решили сделать все, чтобы Джон Кеннеди жил и работал в безопасности. 27 января 1962 г. я вылетел из Москвы в Квебек, в Канаду 28 января в 9.30 местного времени меня встретили Стальнов, Данилюк и Прокопенко. Из Квебека мы поехали в Монреаль, в то время там была основная наша штаб-квартира. Дорогой мне Прокопенко сказал, что Женька уже дважды звонил из Бразилии (это Сенельников) и жаловался, что рядом эти сволочи, но никак не доберемся, хочется эту сладкую парочку повесить на одном дереве, но на разных сучьях.

— Ну и азартный игрок, — сказал я.

Стальнов через смех протянул вопрос:

— А от кого это он так подзарядился?

Мне нечего больше было сказать, как повторить сказанные мне Жуковым слова:

— Риск риску рознь.

Едва мы приехали «домой» в Монреаль, вдруг звонок — голос Сенелышкова:

— Я вас приветствую, а как вы сюда попали? Докладаю (не докладываю), боров смылся, пришлось шлепнуть одного кровопийцу, завтра выйдут газеты а подробным сообщением, парочку прихвачу и подскачу к вам. Все!

— Значит, Моля убрали, это уже хорошо, но жаль, что не повесили — пробурчал я. Спрашиваю Стальнова:

— Вершинин знает, что я сегодня прилетаю?

— Знает, — сказал он, — скоро будет здесь.

Перебрали некоторые «бумаги», светокопии и записи, о который я совсем или не полностью знал, совместно их обсудили и наметили меры противодействия пожеланиям А.Даллеса.

Едва присели к обеду — звонок. Звонил Вершинин Василий из США. Сказал, что сегодня выехать не мог, но завтра приедут втроем, встреча на прежнем месте в 12.00.

Прокопенко рассказал, что Джон Кеннеди спрашивал меня, интересовался, когда я буду в США, хотел встретиться и поговорить, о чем поговорить, — не сказал. Мы прогулялись по Монреалю, Стальнов напомнил, как я ездил по Монреалю без водителей, и как всю полицию мы тогда на уши поставили. Вспоминали и туфлю с оторванной подошвой и выступление Никиты Сергеевича. В общем, перетрясли все прошлое, и нам казалось, что все это пустяки по сравнению с тем, если б удалось вздернуть Бормана, а с ним вместе на одном суку Даллеса и еще кое-кого из его команды.

Зашли в ресторан, поужинали и пошли на покой. Наутро, как и условились, собрались к 12.00 и поехали на такси к назначенному месту. Репетиция и подготовка удалась. Ровно в 12.00 мы подъехали к резиденции премьер-министра Канады в Монреале, я только вышел из «такси», а уже Василий Вершинин и Роберт Кеннеди меня ждут у подъезда, я же в окне 2-го этажа увидел Джона Кеннеди.

Я подошел к ребятам, мы по-братски обнялись и пошли на второй этаж. Не успел подняться, как в дверях появился Джон Кеннеди, с ним мы тоже обнялись по-братски. Он взял меня под руку и мы пошли в кабинет, в котором был накрыт стол по-холостятски: бутылка Наполеона, салат из огурцов и помидоров, колбаска и крупно нарезан хлеб (все по-мужски).

Что я почувствовал и услышал, Кеннеди стал больше и чаще говорить по-русски и пожаловался на переводчика:

— Сам та-ля-баля по-рюськи, а мне малю тает.

Роберт Кеннеди открыл бутылку, налил рюмки до краев и тоже поговорил порюськи. Старший Кеннеди сказал:

— Са приестом!

Все стукнулись рюмками со звоном, как на рыбалке, дружно опрокинули и закусили. Роберт уже приступил к наполнению очередных рюмок, но я попросил не спешить и сказал:

— Вначале надо поговорить. Вопрос серьезный, и он касается всех нас.

Василий перевел сказанное мною, и все приняли серьезный вид.

Я передал запись совещания, проведенного Даллесом в Лондоне, и попросил его прочитать для братьев Кеннеди. Он прочитал все, в том числе решение этих совещавшихся и подписи под этим решением, Джон Кеннеди попросил этот лист и сам прочитал и повторил дважды — Джонсон, Джонсон? О свеня (свинья).

— Я извиняюсь, что приехал не в канун Нового года и испортил вам, господа, настроение, но в этом деле каждая минута дорога и даже секунда! Поэтому я как ваш истинный друг, господин президент, хочу кое-что посоветовать.

Джон Кеннеди встал со своего места и крепко обнял меня.

Я продол Да:

— Первое, что я советую, — профильтровать всю личную охрану и обслуживающий персонал президента: повара, уборщицы, курьеры, сопровождающие лица, медицинская служба. Второе — установить контроль за перемещением А. Даллеса, Л. Джонсона, Г. Трумэна, Д. Эйзенхауэра — куда бы они ни выезжали и ни выходили, привяжите к ним своих людей. Третье — отказаться от поездок на открытом автомобиле, особо пересмотреть водителей, обслуживающих президента и президентскую семью. Четвертое — требуется иметь двойников — именно двойников, а не одного двойника. Пятое — в какую бы страну вы ни ехали, с вами не должны быть люди, перечисленные в протоколе этого совещания. В каком бы вы городе ни находились, на улицах и площадях должны быть телекамеры, о которых должны знать только близкие люди из вашего окружения и особо верной охраны. Шестое — когда появляются здесь Меир, Шамир, Войтыло, Бегин, Вейцман, ни на одну минуту не оставляйте их без контроля, знайте, что это ваши злейшие враги, когда они улыбаются, из их глаз брызжет яд кобры! Я хочу сделать все, чтобы вы, господин президент, проработали не менее трех сроков президентом Соединенных Шта¬ тов Америки и прожили столько лет на этом свете, сколько позволит Господь Бог!

Господь Бог, но не эта шайка мракобесов, заседавшая в Лондоне.

Василий все переводил с толком и расстановкой. Когда закончил перевод, Кеннеди опять подошел ко мне, держа две рюмки, и что-то жарко проговорил. Василий перевел:

— Выпьем за вечную дружбу между нами и за то, чтобы враги наши погибли раньше нас! Мы звонко чокнулись рюмками и допили все до дна, затем неспешно закусывали и кое о чем переговаривались.

Потом Джон Кеннеди спросил:

— Вы, оказывается, ровесник нашему малышу (т. е. младшему брату)?

Я вроде бы этого не знал и сказал, что я с 1932 г. рождения. Кеннеди быстро что-то проговорил, Василий перевел, что точно ровесники, а какая разница?

Братья меня начали агитировать остаться на несколько дней и перелететь в США.

Но я поблагодарил и сказал:

— Надеюсь, мы встретимся в 1963 г., под Новый год в США, все согласились.

Налили еще по рюмке, и Кеннеди проговорил по-русски:

— На па-сящек.

Все подняли рюмки и выпили.

Братья Кеннеди поочередно обняли меня, расцеловали и пошли. Василий, обнимаясь, на ухо прошептал: «молодчина».

Я вышел вместе с ними, мое «такси» уже стояло, братья Кеннеди и Василий Вершинин сели в автомобиль и поехали в аэропорт, мы со Стапьновым повернули в другую сторону. Мы только подъехали к «своему дому», а нас уже поджидает Женя Сенельников. Поздоровались, зашли в комнату, он бегло мне все рассказал, а потом говорит: договорим в машине, иначе опоздаем на самолет. Оказывается, мне уже взяли билет и опять с пересадкой в Лондоне. Я посмотрел на билет и подумал: если все получится, то я явлюсь домой часа в 23.00 31 декабря 1962 г. Сенельников рассказывал мне дорогой, что произошло в Рио-де-Жанейро, в Бразилии. На постояльцев, видимо, давно зарились местные любители легкого заработка и это несмотря на то, что они видели столь внушительную охрану. Но на всякий яд находится противоядие, почти всю охрану пленили девицы легкого поведения и перепоили их до основания, некоторые из охранников, пьяные, открыли стрельбу. Видя это, Борман и Моль с двумя еще стоявшими на ногах охранниками бросились бежать к автомобилю, и мне ничего не оставалось делать, как стрелять по убегающим. Моль рухнул на асфальт, но Борман успел прыгнуть в машину и уехать со своим шофером и одним охранником. И, так как появилась полиция, я уже стрелять по Борману не мог, а постарался слинять подальше от этого ресторана.

Вот газета — здесь все можно прочитать. Смерть Моля списали на пьяную охрану Бормана, а это значит — на воспитанников Даллеса из ЦРУ.

Провожая меня в аэропорт, Сенельников сказал мне: «Я, пожалуй, встречу здесь наш Новый год с ребятами, а потом вернусь в Бразилию, покручусь кое-где, возможно этот боров, Борман, где-то объявится». Я напомнил ему, чтобы он был поосторожней.

Теперь ищейки ЦРУ и ФБР будут шнырять по всей Бразилии, посоветовал ему лучше побыть здесь в Канаде — вряд ли Борман в Бразилии задержится.

Так мы и расстались со Стальновым и Сенельниковым. Я летел над водами Атлантики и думал обо всем происходящем и, особенно о сотрудниках СВПК СССР, на¬ сколько же они бесстрашные, аккуратные, изобретательные ребята! Вот хоть Сенельников выследил, выбрал редкий походящий момент и, хотя дело было на грани срыва, он, рискуя провалом, почти на глазах бразильской полиции шлепнул Моля и ушел не только от погони, но и от подозрения.

В Лондоне пересадка проходила почему-то медленно почти целый час, а вернее 48 минут. Пересел я в свой ИЛ-18, и как-то на душе теплее стало. В Москве я останавливаться не стал, а переехал в аэропорт «Домодедово», перекомпостировал билет на рейс Москва — Алма-Ата с посадкой в Чимкенте. Прилетел я в Чимкент нежданно-негаданно 31.12.63 г. в 14.00. Из аэропорта не стал никому звонить, взял такси и через час 25 минут был дома.

Я просто не мог в себя прийти: практически 21 час 45 минут полет на самолете и почти 2 часа поездка на автомобиле. Когда я вошел в дом, на меня смотрели, как на полупьяного, и действительно меня качало из стороны в сторону, попробуй, докажи, особенно жене, что ты не пьяный. «Что с тобой?» — спросила она. Хотя я ей откровенно сказал, что я 21 час 45 минут пробыл в самолете и 2 часа в такси, спешил попасть домой, но, видать, опять не угодил.

Прошел в комнату и, едва прилег, как уснул мертвым сном. Правда, проснулся где-то часов в восемь вечера, еще лежа, подумал: молодцы ребята, что не связали себя семьями. И они никого не мучают, и их никто ни в чем не подозревает, и ни в чем не упрекает. Быстро все это отогнал от себя и предложил жене: «Поедем в этот праздничный день к маме, как раз успеем».

Но оказалось, что здесь уже все, и все готовы встречать меня, как гостя. А здесь уже жили моя младшая сестра с мужем и сестра жены с мужем, а потому и встретили мы прошедший Новый год вместе, как и положено с 31.12.1962 г. на 1.01.1963 г.

После Нового года 03.02.63 г. связался с Г.К. Жуковым по телефону, вкратце все рассказал и попросил повысить в звании до генерал-лейтенанта Сенельникова и наградить звездой Героя Советского Союза. Извинился, что не задержался в Москве, поскольку спешил домой, да и откровенно сказал: я вымотался основательно.

Г.К. Жуков поздравил меня с очередной наградой и с Новым 1963 годом. Заехал к Ниязбекову Сабиру Беляловичу, поговорили с ним о моей поездке, о том, как я торопился домой и как меня встретила жена.

— Да я часто об этом думаю, — говорит Ниязбеков, — как тебе удается всегда успевать и все делать, что требует наше неспокойное время. Я же говорил, вон еще когда, создать отделение СВПК здесь, в Чимкенте, при погонах и при всех регалиях, на черт тебе нужно все это мотовство и унижения, везде надо успеть, да еще и отчитаться, а я что могу сделать, только помочь здесь. А пошли меня туда, в Бразилию или Канаду, с заданием, да я сразу все завалю и попаду под суд как враг народа и никто не оправдает! А вы попытались объяснить жене реальность вашей работы?

— Пытался, но она мне отвечала: «Брось ты мне голову морочить», — и я замолкал.

От Сабира Беляловича я заехал в облсельхозтехнику к «начальству», поговорил кое с кем и кое о чем, сказал, что завтра собираюсь поехать в Ленинское и СарыАгач, это все попутно до Ташкента, а в Ташкент должен прилететь Сенельников Евгений. До Сталинобада (этот город уже назывался Душанбе) я решил не ездить, переговорил с Женей, он полетит в Душанбе, я вернусь в Чимкент.

3. ГДЕ ЯНТАРНАЯ КОМНАТА?

Сенельников прилетел в аэропорт Ташкента только в 18.45 местного времени. И чтобы обо всем переговорить, что произошло в Бразилии и что надо пересмотреть по Средней Азии в нашей работе, одним часом не отделаться. Мы решили проехать в гостиницу «Таш¬ кент» и переночевать, и все обсудить без спешки и помех. Мой водитель, прекрасный парень-казачонок, отпросился поехать к родным, тут, сказал он, рядом с Ташкентом. Я его отпустил, но предупредил, чтобы к 7.00 он был у гостиницы. Мы же с Сенельниковым не уснули ни одной минуты, обстановка требовала вернуться к схеме наших пунктов, существовавших до 1959 г., то есть создать точки в Самарканде, Бухаре, Ташкенте, Чимкенте и Джамбуле.

— В Душанбе оставим Усачева, — сказал Сенельников и добавил: — Хороший, между прочим, парень, память исключительная, а зрительная, что фотоаппарат, глянет раз — и фото на всю жизнь!

— Это хорошо, — сказал я, — но в твоей группе все ребята хорошие, поэтому посмотри, возможно, на них и надо взвалить обязанности по точкам. Я прошу тебя, Евгений Васильевич, возьми эту нашу команду на себя.

— Спасибо, — сказал Женя, — я сам хотел вас об этом попросить.

На этом мы и решили, выстроенная нами конфигурация модели среднеазиатской сети СВПК нам понравилась обоим. Спустились мы вниз в 6.48 по местному времени, Махулбек уже стоял и поджидал нас. Подбросили мы Сенельникова до аэропорта и отправились домой, не заезжая на обратном пути ни в Сары-Агач, ни в Ленинское. В свое межрайобъединение мы приехали к 12.00 ч. 25 января 1963 г.

Работы было много везде и на гражданке тоже. Я сразу даже не подумал, что в должности управляющего межрайонным объединением у меня столько будет работы. Меня в начале должность эта привлекла тем, что я сам себе хозяин, а работа вся связана с разъездами, чего еще лучше надо? Хотя ездить действительно можно было много, но и работать приходилось не меньше, чем на основной работе. И если бы не помощь Ниязбекова и Юсупова, то мне бы эту должность пришлось оставить через 2–3 месяца. 27 января 1963 г. при поездке в Туркестан я на 5 минут заскочил к Ниязбекову и созвонился с Г. К. Жуковым. Он, оказывается, проболел гриппом уже 10 дней, а потому выехать пока куда-либо не в состоянии. «Я попросил, чтобы тебя отправи¬ ли в командировку, — сказал Жуков, — кое-что надо обсудить. Поздравь Сенельникова с повышением в звании и наградой Звездой Героя Советского Союза». Я поблагодарил Георгия Константиновича, сказал, что в командировку я приеду обязательно. Пожав руку Ниязбекову, я распрощался и поехал по намеченному маршруту в Туркестан с заездом в Джамбул и Первый хлопковый совхоз.

По возвращении из этой поездки домой, я опять заехал к Ниязбекову и, к моему удивлению, встретил Сергея Разуваева, чье постоянное место в Находке Приморского края.

— Что-то случилось? — спросил я.

— И то и другое, но больше надо кое о чем потолковать.

— Хорошо, сейчас с Сенельниковым созвонимся и потолкуем.

— Я на вертушке, — так всегда отвечал Сенельников.

— И как она вертится эта вертушка? — спросил я.

— Да все нормально.

— Не ради контроля мы звоним, а поздравляем тебя все втроем: Ниязбеков, Разуваев и я с присвоением звания генерал-лейтенанта и награждением Звездой Героя Советского Союза. — Сенельников молчит… — Женя, ты что, уснул, что ли? — спрашиваю я. Потом слышу:

— Превеликое спасибо, в зобу дыхание сперло, в пот и дрожь бросило, я просто не знаю, как себя вести.

— Вести себя надо спокойно, — сказал я, — надо обмыть две звезды — две рюмки и не более. Договорились?

— Служу Советскому Союзу! — выдохнул из себя Евгений Васильевич Сенельников.

— До встречи, — сказал я и положил трубку.

Сергей Вениаминович Разуваев сидел у нас на большой группе, обслуживающей Приморский и Хабаровский края, со штаб-квартирой в Находке и, коль он приехал без вызова, значит, есть большой улов, подумал я и не ошибся.

— С дороги-то хоть покушать успел? — спросил я Сергея Вениаминовича.

— Да мы тут с Сабиром Беляловичем успели дважды повторить эту немаловажную процедуру. — Ну что же, коль вы познакомились, то выкладывай, не стесняйся, все здесь свои, чужих нет.

Оказывается, Линь-Бяо был дважды засечен в Южной Корее и не с корейцами саке японское распивал, а с американцами, и раз нажрался до чертиков, болтал все и обо всем. Значит, китайская разведка стала взрослеть, подумал я, коли Мао Цзе Дун знает об этом визите Линь-Бяо в Корею.

— Я хотел попросить разрешения прицепить к нему свой хвост, можно это или нельзя? — проговорил вкрадчиво, как умел, Разуваев.

— Конечно можно, даже нужно и, если при каких-то обстоятельствах обстановка заставит списать его, то делай без оглядки. А есть какие-то материалы по его переговорам с американцами? — спросил я.

— Кое-что накопали. Вот два листика фотокопии.

Я заглянул в фотокопии и глазам своим не верю — Фрэнк Татчер!

— Когда уехал Фрэнк Татчер?

— Да нет, — говорит Сергей Вениаминович, — он у нас пополнил нашу интер¬ национальную коллекцию, стал семнадцатым.

— Охарактеризуй мне его как следует: говорит по-русски? Нет, — ответил Сережа. Но такой хитрый, наглый масон с серпообразным носом, с висячими глазами, со здоровой родинкой, черной, на подбородке. Да там каких только нет, я вот думаю, что с ним делать? Людей жалко около них держать, потому и приехал, а вот эти бумаги по переговорам наших некоторых «умников» с японцами и американцами я передаю вам, мне надоело таскать эту папку. Я показал свои мизинцы на руках и укороченный палец на правой руке и всем сказал, что это все дело того «орла» со здоровой родинкой на подбородке. «Это Фрэнк Бойс, не Татчер, он меня сразу узнает». Связываемся с Жуковым, я спрашиваю у него разрешение вылететь в Приморье, передаю привет от Разуваева и Ниязбекова. «Разуваев, — говорю, — наловил много рыбы, к тому же, видать, крупной. Если можно, то позвольте мне полететь вместе с Разуваевым, а из Приморья прилететь к вам в Белокаменную»?

«Валяй», — приподнятым голосом проговорил Георгий Константинович.

Ниязбеков связался то ли с Желтоноженко, то ли с Батраковым насчет моей командировки во Владивосток и в Москву. Главное то, что 14 февраля 1963 г. мы с Сергеем Вениаминовичем уже вылетели из Чимкента до Алма-Аты, а там от АлмаАты уже были прямые маршруты до Владивостока. 16 февраля 1963 г. мы были в расположении пункта в Находке. Времени, как всегда, у нас не хватало, едва передохнув с дороги, перекусили и за работу. Разумеется, начали с Фрэнка Бойса, как старого знакомого. Странное дело, сколько мне за эти годы приходилось встречаться с бандитами, которые были готовы заживо с тебя шкуру снять, и какими они оказывались слабыми, когда судьба их поворачивала на 180 градусов и говорила им: «Что же, негодяй, пришла твоя пора за все злодеяния рассчитаться». Я стоял у окна и глядел в окно, вроде бы я посторонний человек, и меня совершенно не касается, кто здесь работает и зачем привели сюда этого иностранца, «не знающего русского языка».

Когда его, Фрэнка, усадили у стола и я повернулся к нему, то он шарахнулся со стула к двери, но там стоял Саша Антипов, а через него не каждый трактор проедет.

Я пригласил этого Фрэнка вежливо — так же, как он со мной начинал говорить в Севилье:

— Присядьте, Бойс, сидя все-таки легче советоваться со своей совестью, если у вас имеется эта штука. Вы что за два года разучились по-русски говорить? Или хотите на себе испытать те штуки, которые испытывали на мне? Подумайте хорошенько, ведь времени у нас всех не хватает, и у вас, и у меня, я предлагаю вам сэкономить это время и начать говорить. Кто вы и откуда сюда прибыли, мне известно — не так ли?

— Так, — прогудел Фрэнк.

— Поэтому я с вами хочу поговорить коротко и ясно. Первый вопрос, где сейчас Борман? Я знаю, что Моля ваши цэрэушники пристрелили как собаку.

— Откуда вы знаете, что Моль погиб?

— Из бразильских газет, там и фотографии есть все — честь по чести, а главное — по заслугам! Не так ли, Фрэнк?

— Борман удрал на Тайвань, а меня бросил здесь, свинья!

— А вы как думали, Бойс? Вы ему нужны, как использованная половая тряпка и не более, а сколько вы из-за этого бандита людей угробили? Для меня главное то, что вы вспомнили русский язык, а это немало лично для вас, Фрэнк. Второй вопрос: где находится янтарная комната? Вы ее упаковывали вместе с Тедом Юскасом и под вашим руководством ее увозили?

— Откуда вам известно, что я в этом участвовал?

— В данном случае вопросы буду задавать я, а вы постарайтесь поподробнее отве¬ чать.

— Борман нас после отгрузки всех отстранил и поручил 6-му отряду; скорее всего, она, янтарная комната, в США у Рокфеллеров.

— Почему вы не сказали, что у Дюпона? Вы же знаете, что у Бормана ее купил Дюпон.

— Нет, они в цене не сошлись, а Рокфеллер перехватил и янтарную комнату и самые лучшие картины.

— Молодец Рокфеллер, сказал я, хоть в этом надул Дюпона. Третий вопрос: за что вы расстреляли 20 человек военнопленных советских солдат после разборки, упаковки и отгрузки янтарной комнаты? Это в знак благодарности или еще что, я теря¬ юсь в догадках, вы же не фашист, а еврей.

— Я выполнял команду Бормана.

— Борман фашист, а вы еврей, фашисты же уничтожали евреев, как же вы им служили? У вас что, совсем нет ни совести, ни человеческих принципов?

— Борман тоже еврей. На войне, как на войне, — договорил Фрэнк Бойс.

— Четвертый вопрос: вам никогда не было жалко живых людей, в том числе евреев, с которых вы стаскивали золотые коронки, зачастую вместе с зубами?

— Я выполнял приказ.

— Пятый вопрос:

— Я больше говорить не буду, — заревел Бойс. Упал на пол и начал колотиться, имитируя эпилепсию.

— Встаньте, Фрэнк, будьте до конца солдатом.

— Я не солдат, а полковник, — едва поднялся на ноги Бойс. — Ответьте мне на один вопрос, на один, — попросил сквозь рыдания Бойс, — кто вы по званию, по манере допроса я определил, что вы — Белый.

Я ему ответил:

— Генерал-полковник советской контрразведки, дважды Герой Советского Союза, вы ответом удовлетворены?

— Да.

— Вы мне ответите на последний вопрос или в другом кабинете будете отвечать, откуда без ответа не уходят?

— Да, отвечу.

— Кто с китайской стороны присутствовал с вами на переговорах, кроме Линь Бяо? Он был один? Он дал вам слово, что спровоцирует войну между СССР и КНР?

— Да, дал!

— Спасибо, — сказал я. — Вы свободны.

— Совсем?! — воскликнул Бойс.

— Нет, — сказал я, — до суда. Уведите.

Следующим пришел, лучше бы его не видеть, один из ярых власовцев, капитан Смирнов Владимир Александрович, который последние годы сопровождал и охранял фашистов — мародеров типа Бормана. И в этот раз приехал с ним сюда, но не успел удрать, как это произошло однажды в Гватемале с тем же Борманом.

— О! Какая приятная встреча! Вы ли это, Владимир Александрович? Сколько лет, сколько зим?

— Вы обознались, — пробормотал Смирнов.

— Да? Вам кажется, я способен обознаться? Владимир Александрович, вам сделать, как бывшему соотечественнику, что-то приятное? Не стесняйтесь, говорите. Я сейчас вызову к вам на свидание вашего сына Александра Владимировича Рябухина — он взял фамилию жены.

Он окончил политехнический институт, работает конструктором, отличный парень. Позвать его? Леночка, дочка ваша, заканчивает педагогический. Как видите, советская власть, которую вы предали и продали, щедра и детям за родителей-выродков не мстит.

— Не надо, не на… — Смирнов свалился со стула, и спасти его врачи не смогли — инфаркт.

Следующим завели совершенно незнакомого человека, эстонца по национальности, по-русски он говорил плохо, с сильным акцентом, но откровенно.

— Назовите вашу настоящую фамилию и имя.

— Янк Адамкус, — произнес он.

— Что вы здесь делаете, с кем приехали?

— Я приехал сюда давно из ЮАР, хотел устроиться на работу, болтался три месяца, и вот, только… взяли.

— А почему вы не поехали на родину? — спросил я Адамкуса.! — А что я там буду делать, детей позорить? Ведь там узнают, что я был полицаем, по головке не погладят. Лучше я добровольно буду отрабатывать, большого вреда я не сделал, хотел повеситься, да не смог.

— А почему вы из ЮАР уехали?

— Не уехал, а сбежал! Сколько можно батрачить на тех же фашистов? — вопросом ответил Адамкус.

— Хорошо, что вы хоть сейчас это поняли, ибо некоторые до сих пор не понимают.

Спасибо за откровенность, мы вас передадим правоохранительным органам.

— Как хотите и куда хотите, я все равно теперь никуда не поеду, что хотите то и делайте, — проговорил Адамкус.

— Уведите — сказал я.

Адамкус сказал спасибо, что не стали душу выворачивать, как там у них.

Я спросил Разуваева, есть ли кто-нибудь из врачей, которые были с Борманом и Бойсом?

— Есть один…странный… чокнутый, по-моему, — объяснил Сергей Вениаминович.

— Пригласите его, кто он?

— Немец.

— Присаживайтесь. О, какая встреча! Франц Гольц, какими путями вы здесь оказались? Что молчите, не язык ли проглотили? Ужель забыли русский язык, на котором допрашивали военнопленных в Харькове и Днепропетровске? Так что, будете молчать или говорить? Переведите его в другой кабинет, пусть посмотрит на оборудование, возможно, оно ему понравится. Вставайте, вы слышите или нет? Помогите ему, однако, не так, как он помогал раскаленным железом.

— Это вранье! — закричал Гольц.

— Хорошо, запросите из Москвы все художества на Франца Гольца — Ганса Брехта, это все равно. Ведите его в другой кабинет, и пусть дает показания.

Сидя здесь, я начал просматривать предварительный допрос всех 17 человек. Посмотрел и сказал:

— Приведите мне полицая Ярослава Бандорука.

Я также стоял у окна и смотрел в окно, когда ввели Бандорука.

— Садитесь, — предложили ему.

— Постою, еще насыдымось, — проговорил он.

Я повернулся к нему и настойчиво сказал:

— Садитесь, Ярослав Казимирович. — Сказал я, разумеется, на украинском языке.

Он моментально сел.

— Як будэмо балакать вправду, чи як? — задал я ему вопрос так же на украинском. — Зараз я нэ знаю де правда, а дэ крывда. Что ж попробуем в данном случае отыскать и одно и другое. Вопрос первый: сколько односельчан сгорело в селе Антоновке в сарае, в который вы их загнали и подожгли со всех четырех сторон?

— Я их нэ загоняв, воны самы туды полизлы.

— От ваших дубинок и кнутов, не так ли? — проговорил я.

— Кабож я був одын, нас цилий взвод був, так шо на мэнэ одного не воляйте усих.

— Кто командовал — вы или Степан Бандера?

— Знамо дило, я.

— Так сколько сгорело односельчан, отвечайте.

— Тож булы партизаны та их помищныки.

— Сколько их всего было?

— Забув мабуть я, с кильки гадив уйшло.

— Вы в этот раз сожгли 378, человек, в том числе 142 детей от одного года до 11 лет. Я правду говорю или нет?

— Правду.

— За что вы сожгли людей в коровнике колхоза, людей Днепродзержинского района, и сколько их было, сожженных людей?

— Хто ж их щитав, хто там був, ти и погорилы.

Дальше с этим убийцей я разговаривать был не в состоянии. Сказал Разуваеву:

— Этих людей надо не расстреливать, не сжигать и не вешать, они должны умереть в вечных муках в той комнате. Как там Гольц? Хотел убежать, ну и… Пра¬ вильно сделали, хотя это очень легкая смерть для изверга рода человеческого.

Ввели еще одного, глазки бегают, как у бешеной собаки, как-то заискивает…

— Садитесь, садитесь, мягче сидеть будет! — сказал я. — Фамилия, имя, отчество.

— Чепуроной я. Макар Прокопыч, Макаром меня звали.

— За что и скольких людей вы повесили около Николаева в Каховке?

— Не помню…

— Вы повесили 217 мужчин, 314 женщин и утопили 124 ребенка от одного до 10 лет. Правильно говорю?

— Наверно, правильно.

— За какую оплату вы выдавали фашистам советско-партийный персонал Николаева и Каховки?

— Да разве вспомнишь, столько времени прошло?

— Еще раз повторяю, сколько вам заплатили за вашу предательскую работу?

— Не помню.

— Уведите в следующий кабинет, пусть прояснится память. Такое животное не должно засорять советскую землю! Когда увели Чепурного, я сказал Разуваеву:

— Хватит с меня и этой работы, что мы с вами проделали, Сергей Вениаминович. Оставим остальное вашим ребятам. Они доделают, а нам с вами пора в Белокаменную к Жукову. 24 февраля 1963 года мы с Разуваевым вылетели в Москву, в этот же день вечером мы были в Москве, не стали никого беспокоить, переночевали в гостинице на ВДНХ.

Утром созвонились с Г.К. Жуковым и решили встретиться у Н.С. Хрущева в 10.00.

Никита Сергеевич был в хорошем настроении, со всеми поздоровался по-братски, как он в таком случае говорил. Я рассказал, сколько наудил рыбы Разуваев, но Борман опять ушел, зато его шестерки остались и попали в сети к Сергею Вениаминовичу, даже Франц Гольц и Фрэнк Бойс, который меня учил жизни на элект¬ ростуле в Севилье. Другая рыбешка помельче, если Бондарука и Чепурного можно причислить к мелкой рыбешке. В общем, до конца мы не стали это дело доводить, ребята доделают, а мы поспешили сюда. Почему вместе с Разуваевым, это вот почему: у нас в ЮАР образовалась пустота, Логунков Иван Савельевич в мир иной отошел — обширный инфаркт. Ребята, которые работали с Логунковым, в принципе, не плохие, но в стране апартеида работать пока самостоятельно сыроваты. Там опытный Логунков, и тот иногда просился куда-нибудь. А когда я появлялся там по вопросу Бормана, то Иван Савельевич был готов и сам оттуда сбежать.

Разуваева Сергея Вениаминовича я знаю с Бухары, а это где-то добрых десяток лет, с его переходом в Йоханнесбург, и команда начнет взрослеть. Вот почему, Сергей Вениаминович, я вас и уговорил поехать со мной в Москву.

Г.К. Жуков слушал меня не перебивая, но когда я закончил, то сказал:

— А как смотрит на это сам Сергей Вениаминович?

— Я смотрю на это предложение положительно, тем более, за шесть последних дней как Игорь Васильевич проводил «братские» беседы и как ловко развязывал «собеседникам» языки, я позавидовал. Это первое, а главное — Борман чаще всего находится в стране апартеида, то есть в ЮАР и Гватемале, то тем более — я за!

— Далее, — Георгий Константинович продолжил, — мне приятно это слышать, но ЮАР и политика апартеида — это тот же фашизм, однако ослабленный, а потому он наиболее опасный. Через ЮАР проходят и прячутся там все недобитки Гитлера и прочая нечисть.

— Я это четко понимаю, — сказал Разуваев, — чем крупнее и опаснее дела, тем они интереснее. Я вот слушал Игоря Васильевича, как он выжимал соки из Фрэнка Бойса и выжал из него вплоть до того, где находится янтарная комната и кому ее продал Борман!

— Как, как? — переспросил Жуков, — что же, выходит, янтарную комнату тоже Борман утащил? — Выходит так, Георгий Константинович, и самые лучшие картины, и все это скупил Рокфеллер! Теперь осталось допросить самого Бормана, а это значит, что он должен быть в наших руках, так, Сергей Вениаминович?

— Так оно и будет, — подтвердил Разуваев.

Линь-Бяо дважды посетил за последнее время Южную Корею и беседы вел не с корейцами, а американцами, главное состоит в том, что заверил американцев, что он разожжет военный конфликт между КНР и СССР. Это подтвердил Фрэнк Бойс.

— Сергей Вениаминович, включите погромче запись допроса Фрэнка Бойса.

Когда прослушали запись магнитофона, Хрущев соскочил как ошпаренный и заходил по кабинету.

— Вот тебе и на — неужели опять война?

— Да нет, войны мы не допустим, но лишняя нервотрепка, — проговорил Г.К. Жуков.

Я передал всю документацию, которую мне отдал в Находке Сергей Вениаминович.

— Придется побывать в КНР и посоветоваться с руководством Китая. Если они не способны пресечь предательство Линь-Бяо, то придется помочь им в этом, — предложил я.

Георгий Константинович выслушал и сказал:

— В Китай съездить обязательно надо, но получена информация от Стальнова, они просят тебя, чтобы ты посетил Канаду и США. Вероятно, над Кеннеди нависла угроза.

— Это надо ожидать, эти типы Даллесы, Трумэны, Шамиры, Вейцманы — они плетут свою бесовскую паутину.

— По-моему, нам придется разделиться, ты, тезка, слетай домой, успокой семью, мы говорили с Юсуповым, что тебе придется уехать дней на 10–15. Мы же с Сер¬ геем Вениаминовичем полетим в КНР. Во все дороги ты один не успеешь, к тому же твоему положению не позавидуешь.

Никита Сергеевич выслушал и говорит:

— Давай, сынок, перебирайся в Москву, создавайте здесь свой центр и работайте.

Разумеется, в таком положении, в котором ты сейчас крутишься, ни жить, ни работать невозможно. Дома семья, а ты на колесах, работа гражданская, и прочее, и другое. Я просто, когда подумаю, удивляюсь, как ты успеваешь, а вся работа на тебе. Вот только приехал и опять уезжать туда, откуда один Господь Бог знает, вернешься или нет.

— Спасибо за заботу, — сказал я Никите Сергеевичу, — видать для этой роли и появился на свет, для этого и попали мне на пути Александр Васильевич Гущин и заблудшая овечка Хелен Бреун. Такова моя судьба, а спорить с ней я не намерен, потому что судьба дана каждому из нас при рождении, а значит я Родине нужен тем, кем повелит быть мне моя судьба. Собственно, я буду тем, кем нужен родине моей до последнего своего шага и вздоха. 27 февраля 1963 г. я вылетел из Москвы и в этот же день был дома в Георгиевке.

Не помню, но что-то привез из подарков для детей и жены. Не успел раздеться и умыться, как зазвонил телефон. Я знал, что звонят из крайкома партии насчет моей командировки, но сказал жене: послушай, кто там раззвонился. Она подошла к телефону, поздоровалась. «А его еще нет, не приехал из командировки. Что, что, опять в командировку? Хорошо, приедет, я ему скажу, а кому позвонить? Ниязбекову? Хорошо, я передам».

Я умылся и сел к столу.

— Кто звонил?

— Из крайкома, опять на месяц в командировку тебя отправляют, — ответила жена.

— О, боже мой, когда же они прекратятся, эти командировки? — проговорил я, нарочито с грустью.

— Может, лучше все бросить и уйти с этой работы? А при чем эта работа и командировки крайкома? — проговорила вопросительно жена. — Где бы ты ни работал, коль ты коммунист, так и будут тебя посылать в командировки, что же теперь сделать? Ты же не тракторист. 30 января 1963 года вылетел в Москву и в Монреаль. Встретились со Стальновым и Севрюковым Алексеем Михайловичем. 31 января 1963 г. мы встретились с Робертом Кеннеди и Василием Вершининым.

Я им показал перехваченную почту между Израилем и Мальтой, и США. Всю бесовщину беспокоило то, что президентом США является Джон Кеннеди, который избран народом США без одобрения воинственно-разрушительной олигархической системы и его беснующейся верхушки: Даллеса, Трумэна, Меир, Шамира, Хангрена и другой недостойной публики.

Эта команда хищников установила контроль за перемещением президента, фиксируются места его передвижения по США на автомобиле, главное — на открытом.

Цель ястребов и масонов одна — устранить Джона Кеннеди физически. Поэтому я попросил и Роберта Кеннеди, и Василия Вершинина, и Стальнова устроить мне личную встречу с Джоном Кеннеди. 3 марта мы встретились с Джоном Кеннеди, Робертом Кеннеди и их «переводчиком» Василием Вершининым в штате Арканзас. Первый день мне дали просто отдохнуть и погулять по городу. 4 марта 1963 г. в 8.00 местного времени мы уже уселись за работу с присутствием Джона Кеннеди, Роберта Кеннеди и Василия Вершинина. Я передал все перехваты переписки и переговоров между Израилем, США и Мальтой для знакомства президенту. Он внимательно перечитал, долго молчал, а потом проговорил:

— Демократию и бандитизм они перепутали местами. Ваш Солженицын написал о сталинских гулагах, а тут масоны и ястребы президента загоняют за железные решетки, абсурд? Конечно абсурд! Я до них доберусь и доберусь обязательно! Спасибо за заботу, мне даже стыдно перед вами, генерал, что вы беспокоитесь о безопасности Президента США и охраняете меня от самих американцев и от израильтян, которые без помощи США передохнут с голоду или будут раздавлены арабами. Я вам очень признателен и ваши инструкции буду исполнять обязательно, я чувствую холодный взгляд Джонсона и его постоянную ложь. Теперь же мне стало ясно, почему он так себя ведет. О бандитах Даллесе, Трумэне я вообще думать не хочу, по-моему, данных уже достаточно для привлечения их к суду. Еще раз большое спасибо, генерал, если есть желание, погостите дней с десяток в нашем семейном кругу, мы будем очень рады.

Я поблагодарил президента за гостеприимство и за встречу и сказал:

— Вы помните наш договор, что я приеду встречать Новый год?

— Помню, — сказал Джон Кеннеди:

— Спасибо за все и до Нового года, а сейчас я вас провожу.

— Главное не забывайте о предосторожности, — добавил я напоследок.

Распрощавшись с гостеприимными хозяевами, мы втроем — Роберт Кеннеди, Васи¬ лий Вершинин и я, выехали в аэропорт Нью-Йорка. Проехав километров 50, мы остановились и еще поговорили о том, что требуется сделать для безопасности Президента США. Все выезды должны сопровождаться верной охраной, цэрэушники, которые бы¬ ли близки к А. Даллесу и сейчас находятся либо в охране президента, либо в его сопровождении, должны быть удалены полностью от этих функций. При любых выступлениях президента на открытых улицах или площадях должны стоять телекамеры. Не допустить его прогулки на открытых автомобилях. Враги президента обозначены, и они постоянно о себе напоминают. Мы много говорили обо всех моментах, которые могут быть опасными, и, когда решили, что все и для всех ясно, мы поехали в аэропорт Нью-Йорка.

4. БОЛИВИЯ И ДВА ВОЛКОДАВА

Где-то в 16 или в 17.00 часов я вылетел из Нью-Йорка в Москву и рано утром 6 марта 1963 г. был уже в Москве. Из аэропорта созвонился с Г. К. Жуковым, он, оказывается, вернулся из КНР 4 февраля. Мы встретились часика на полтора — два, и я улетел домой в Казахстан. 6 марта я уже был дома, где меня, на этот раз, не ожидали в этом месяце. Я пробыл в командировке 13 дней.

Никита Сергеевич находился в Казахстане, как всегда в Целинограде. Я на второй день приехал в Чимкент к Ниязбекову, и мы созвонились с Целиноградом. Хрущев удивился, что я так быстро вернулся, и говорит:

— Ну что ж, встречайте меня в Чимкенте, мы с Исмаилом вылетаем к вам через два часа.

Хрущев, как молодой, сбежал по трапу, но я не вышел навстречу. Видел, как много ротозеев в аэропорту, а поэтому не захотел светиться при всем честном народе около Н.С. Хрущева.

Кавалькада автомашин отправилась за Хрущевым в крайком, я же Ниязбекову сказал, что подъеду минут через десять. Так и сделал. Когда они все вошли в кабинет Ниязбекова, зашел и я, поздоровались с Н.С. Хрущевым и Юсуповым, друг друга поздравили с приездом.

— Да мы-то что, — проговорил Н.С. Хрущев. — Как у тебя дела?

Я сказал:

— Отлично! — И передал привет от братьев Кеннеди и Василия Вершинина.

— Как себя чувствует Джон Кеннеди? — спросил нарочито громко Н.С. Хрущев, что¬ бы все слышали, и добавил, что он его хорошо знает, и что они по-братски обнимались.

Юсупов не выдержал и спросил:

— Когда это, Никита Сергеевич, и где?

Никита Сергеевич начал рассказывать, как мы убегали от своих из Гаваны до базы Гуантанамо.

— Это там же, на Кубе, — объяснил Хрущев, — но оккупирует эту базу США. Вот там мы и встретились впятером: братья Кеннеди, переводчик, я и вот Георгий Петрович, который все устроил. Устроил, да так чисто, что позавидовать можно, а тут у вас он даже в аэропорту должен прятаться, чтоб его с начальством не увидели — сердце кровью обливается. Надо кончать это.

Потом мы с дороги перекусили, кто сколько смог, выпили и поехали смотреть кукурузу в совхозе «Казгуртский». Я обещал директору совхоза «Казгуртский» Хасанову, что привезу Хрущева. Но директор Хасанов Хрущева не увидел, так как был арестован и находился под следствием вместе с главным бухгалтером. Тем не менее, совхозы «Казгуртский» и «Первомайский» мы объехали и показали, где росла кукуруза и какая была урожайность. Потом заехали на мое новое гражданское место работы, все обошли и уехали через Сайрам в дом отдыха Южно-казахстанского крайкома на реке Машат. Там мы поговорили о многих делах по сельскому хозяйству, о целине, механизации в животноводческом производстве, кормоприготовлении, а главное — о строительстве жилья для людей, о поощрении передовиков и о повышении сельчанам заработной платы. О строительстве дорог не только между селами и райцентром, но и по полям, где собирается основной урожай и транспортируется до основных трасс.

Не скрою, что и здесь опять возник вопрос о «легализации» моей работы, много было сделано предложений, как и где это сделать, но тем не менее я попросил время обдумать все самому, в нашем деле много нюансов и все их надо учесть.

Здесь же Юсупов и Ниязбеков попросили Никиту Сергеевича рассказать, как это все было на Кубе.

— О, — говорит Хрущев, — сам не ожидал, что такое может случиться, уехали из Гаваны и ни куда-нибудь, а сами едем в лапы к янки. Прошли метров 300. Он мне (Никита Сергеевич показывает на меня) говорит: «Никита Сергеевич, вправо, в проходную!» Думаю, стой. Говорю: «Сынок, ведь это нарушение, проход на территорию врага, только сделаем два-три шага, будет команда «стой», наручники на руки, и бывай здоров, Никита Сергеевич!» Но он меня подбадривая, уговорил пойти, смотрю, а часовые ему честь отдают как военному, он был в своей форме генерал-лейтенанта. Не успели пройти за угол каких-то складов, а навстречу идут трое, и один из них улыбается во все меха и руки расставил. Я узнал в нем Джона Кеннеди. Я тоже улыбку до ушей и руки нараспашку, обнялись, расцеловались, как старые и близкие знакомые. Кеннеди лопочет по-американски, а я по-русски, но переводчик — молодец, он успевал переводить и все нам пересказывать. Потом, как охотники, уселись не в кабинете, а под каким-то устройством за стол, значит, тяпнули по рюмочке, и дрожь ушла. Главное то, что Кеннеди открыл первую бутылку не виски, а нашу русскую водку. Ну и пошли переговоры, переводчик только успевал переводить. За 2 часа договорились обо всем. Потом еще по рюмашке, да и разошлись: они в одну сторону, мы в другую.

Главное то, что мы еще не выехали в Гавану, а уже самолеты американские перестали летать над Кубой, и корабли стали уходить в сторону Флориды. Вот так, и все это благодаря ему. Потом я военным сказал: прекратите панику, войны не будет, и готовьте 2/3 войск по морю отправить домой. Ракеты положить и демонтировать боеголовки. Все так удачно получилось, сколько ты, сынок, до этого раз встречался с Кеннеди?

Я сказал, что три раза.

— Я посмотрел, как они здоровались, — продолжал Никита Сергеевич, — как друзья, и с Робертом Кеннеди, и с переводчиком, и с президентом Джоном Кеннеди. Глядя на них, я стал чувствовать себя поуверенней, — добавил Никита Сергеевич. — Вот так и закончился, так называемый, Карибский кризис, высосанный этими ястребами-масонами из пальца.

На следующий день, 14 марта 1963 г., мы проводили Никиту Сергеевича в Москву, по возвращении из аэропорта заехали в крайком; я связался с Г.К. Жуковым, и Жуков сказал:

— Есть сигнал от Стальнова и Антипова, что Борман находится в ЮАР, а его двойник в Гватемале, охрана и там, и там небольшая. Смотри сам, как хочешь поступай, хотя я не советую туда ездить, как бы не повторилась Севилья.

Посоветовавшись с Юсуповым и Ниязбековым, я решил полететь в Кейптаун через Европу. Связались с Г.К. Жуковым, я сказал свое мнение. И сказал, что мы поедем туда втроем через Англию. 15 марта 1963 г. мы вылетели в Лондон, где 16 марта «подхватили» Литовченко уже с билетами на Кейптаун, на 14.00 местного времени. Не помню, где-то мы делали короткую посадку, — то ли на дозаправку, то ли по неисправности, и тем не менее мы вечером в 19.20 были в Кейптауне, где нас ждали наши люди: Серов, Шурыгин и Швырков.

Новость была потрясающая от Шурыгина, он связался с «Борманом», который оказался всего-навсего двойником, однако польза была. Перепоив «особо крепким» напитком охрану, Шурыгин двойника от них увез и хорошо припрятал, в 50 км от Кейптауна, у местного населения. Это был большой успех, так как у Бормана осталось два двойника, а вместо третьего одна паника. После встречи с этим «Борманом», удостоверившись, что это двойник, который рад, что его вырвали из вечного плена, дал слово, что, как ему дадут другие документы, он уедет на родину в Данию. Нам же надобно срочно вылететь в Гватемалу и устроить засаду на Бормана. 23 марта, подняв по 100 грамм за то, что работа движется, мы с Литовченко и Карташовым вылетели через Бразилию в Гватемалу, 24 марта 1963 г.

В 17.00 мы были уже в Гватемале. Пару дней побродили по окрестностям, осмотрелись вокруг себя, проанализировали обстановку, нащупали цэрэушников там, где мы и предполагали взять Бормана. Однако, когда разобрались, что цэрэушники до чертиков пьяны, поняли, что Бормана здесь уже нет. Остались только его пьяные следы и, к несчастью, в таком же состоянии оставил он своего второго двойника Ганса Келлера. Сам же Борман ушел «невидимкой в Боливию».

Наша цель была взять Бормана, изъять у него янтарную комнату, то есть адрес ее местонахождения, и спросить с него за все фашистские деяния на оккупированных гитлеровцами территориях. ЦРУ же США охраняло только его награбленные капиталы, о которых хорошо были осведомлены Даллес, Эйзенхауэр и Трумэн. БНД ФРГ охраняло Бормана как «владельца национальных капиталов».

Охотились за Борманом и местные бандиты в целях ограбления, бандиты Гватемалы, Венесуэлы и даже Белиза, жертвой которых и стал второй двойник Бормана Ганс Келлер.

Мы представляли себе всю опасность Боливийского режима и его правителя диктатора Дювалье, мелочного, мстительного, жадного и кровавого. Но, как азартные игроки, кинулись за Борманом. Установили место его нахождения, осмотрели, ощупали весь особняк, в котором он разместился со своей трезвой компанией. Дело, казалось, осталось за малым, но черт меня дернул закурить в ночное время. Не успел я опомниться, как на меня набросились два здоровенных пса-волкодава. Они рвали мою одежду вместе с кожей и, если бы не подбежали два негра еще 5 минут, от меня бы ничего не осталось. Я лежал, утопая в своей крови, ничего и ни о чем не соображая, куда-то меня потащили, потом стали что-то со мной делать, и я услышал Бельз. Погрузили на какую-то двухколесную тележку и повезли, от потери крови и боли я потерял сознание.

Очнулся, не знаю где и через какое время, но в холодке и весь замотанный в какие-то листья. Слышу голос:

— Узнаешь?

Я внимательно всмотрелся, а это оказались Литовченко и Карташов.

— Знаешь, где мы находимся? В Перу, километров 40 осталось до Лимы. Но дальше тебя перемещать опасно, здесь недельки две придется полечиться, слишком много потеряно крови и много шрамов. Почти месяц прошел, а швы заживают плохо.

Я едва осилил спросить:

— Какое ныне число? — 21 апреля 1963 г., — ответил Литовченко. Считай, ты в третий раз родился и только благодаря друзьям Норту, Парвану и Самирову, вот они. Я смотрел на них, но плохо различал их лица.

— Скоро подъедут врачи, и здесь мы поживем некоторое время.

Я прошептал:

— Мне все равно. А где Борман?

— Борман остался в Боливии, но наши люди там тоже остались, появится возможность, они это дело доведут до конца. Сейчас выбрось этого фашиста из головы, тебе надо встать на ноги, ты почти в клочья весь изорван.

Я хотел попробовать привстать, но сразу, как в яму, провалился и пришел в себя только тогда, когда почувствовал лекарственный спиртовой запах.

— Давление почти нулевое, — говорит кто-то, — но крови вводить много нельзя. Она будет рвать швы, поэтому по 150 граммов за одно переливание.

Я в разговор не вмешивался, а лежал и слушал, мне тяжело даже веки было поднять.

— Его надо сейчас всего перебинтовать, как бы не началось заражение. Все присохло: и тряпье одежды, и листва, — все надобно отмочить. Аккуратно, поэтому давайте доедем, км 78, здесь фазенда, хозяин нам помогал неоднократно, поможет и в этот раз. Нужна теплая и чистая вода, предельная чистота, а здесь душно, а дунул ветер — вся грязь в ранах.

Я едва приоткрыл глаза и пробовал попросить пить, что-либо сказать я был не в состоянии, но ребята поняли и дали мне глотнуть какой-то вкусной жидкости, хотелось бы похолодней, но, оказывается, была такая высокая температура, что пить холодное категорически запрещено. Я согласился и проговорил: «Поедемте скорее в холодок», но «скорее» не получалось, слишком груз был не скоростной.

Наконец, мы были в уютном доме, в чистоте и свежести, не успели с меня снять «пленки», как появились два кубинских врача, и я оказался в надежных руках. Когда стали меня отмачивать, то оказалось не так уж и много было порывов, хотя они и были глубокими. Когда прочистили шрамы, промыли все раны, обработали их чем-то, перевязали и решили кровь переливать по 0,5 л через день. Лечение продолжалось интенсивно дней 7–8, и я уже не только поднялся, но начал потихоньку ходить! Давление приходило в норму, швы зарастали хорошо, и 12 мая 1963 г. мы через Бразилию, через Рио-де-Жанейро вылетели, с пересадкой в Англии, в Москву. 1де и приземлился я, возвратившись почти с того света, 14 мая 1963 г.

Разумеется, получил я хорошую взбучку и от Жукова, и от Хрущева. Но больше всего я боялся, что не зарастет верхняя губа и останутся две половинки. Однако через 20 дней уже сняли швы, и остался на виду совсем небольшой шовчик. Остальное под одеждой не видно.

Главное было то, что свой 31 год рождения я отмечал в кругу семьи, но внутренне я отходил от шока, перенесенного по собственной глупости, еще месяца два, порой «соскакивал» во сне.

Но, как говорится, время лечит, постепенно я об этом забывал. Молодой организм быстро покрывал все шрамы и выравнивал их. Возвращалась профессиональная уверенность и рассудительность, решительность и злость, в том числе на себя за собственную беспечность.

С мая по октябрь 1963 г. я никуда не уезжал дальше Ташкента, Алма-Аты и Чимкента, все данные со всего света я получал по телефону и по почте, а также при встречах с Г.К. Жуковым в Ташкенте и Алма-Ате.

5. ПОКУШЕНИЕ

Поступили данные о подготовке покушения на Джона Кеннеди. 12 октября 1963 года я вылетел в Канаду, в Квебек. 20 октября мы встретились с братьями Кеннеди и Василием Вершининым. Они были полностью в курсе дела о готовящемся покушении. Но… к великому сожалению, отвергли мои доводы — до нового года никуда из Вашингтона не выезжать и, особенно на открытом автомобиле. Держать на расстоянии от себя Джонсона, выдворить из страны «католика» Войтылу и запретить въезд в США Шамира. Все это они отвергли и не выполнили.

Двое суток мы все вместе делали прикидки и разработки ликвидации сценария покушения, все сводилось к тому, чтобы данные разведки о готовящемся покушении на Президента США Джона Кеннеди доложить конгрессу США. После чего арестовать основных фигурантов, готовивших покушение: Джонсона, Даллеса, Войтылу, Трумэна, Шамира. Не спускать глаз ни на минуту с этих фигурантов и их окружения. Были известны места, где они собираются вместе. Данные все были не только у нашей контрразведки, но и у преданных Кеннеди сотрудников ЦРУ и ФБР. На этой договоренности мы и остановились, братья Кеннеди с переводчиком улетели в США. Мы же, сотрудники СВПК СССР в составе 40 человек, выехали в пригород Монреаля и приняли дополнительные меры, а именно:

1. В какой бы город ни выезжал и ни вылетал Президент США Кеннеди, в его сопровождении должны участвовать мы, сотрудники СВПК СССР.

2. В местах его поездок, выступлений и общения с народом любого города должны присутствовать фотообъективы СВПК.

3. Связаться с Вершининым и передать ему наши дополнительно разработанные планы, он сам без фотоаппаратуры не должен где-либо появляться с президентом.

4. Предполагаемые убийцы и организаторы покушения ни на одну минуту не должны выпадать из нашего поля зрения.

Казалось нам, все мы предусмотрели и наметили меры, не позволившие воинственно-разрушительной агрессивной системе США, ее ястребам и масонам, убить ненавистного им президента Джона Кеннеди. 27 октября 1963 г. я вылетел из Квебека в Москву.

Учитывая разницу во времени, в Москве я был 28 октября в 7.30 московского времени.

Встретившись с Г.К. Жуковым и Н.С. Хрущевым, доложил им о разработанных мероприятиях и расстановке наших сил с целью ликвидации заговора по убийству Джона Кеннеди.

Казалось, все было предусмотрено для разоблачения врагов американского народа и предания их суду. И Никита Сергеевич, и Георгий Константинович остались довольны.

Однако то, что братья Кеннеди отвергли и не выполнили некоторые наши требования, меня все-таки беспокоило. 29 октября вылетел в Казахстан и в этот же день был уже дома. Но меня не покидала мысль о том, что трудно предусмотреть все, что надо для Джона Кеннеди в такой бандитской стране, как США. Тем более Кеннеди, несмотря на всю имеющуюся у него информацию, был слишком уверен, что никто не посмеет покуситься на его жизнь.

Да и вообще, человек, благодаря излишней самоуверенности, склонен допускать самые что ни на есть грубейшие ошибки. Я брал свой пример по Боливии — эта «ошибка», наверное, всю жизнь будет звучать в моих ушах горьким упреком собственного безумия и ротозейства.

Когда я прощался с Г.К. Жуковым при вылете из Москвы 29.10.63 г. он мне напомнил: «Отдохни с недельку, тезка, может, и заскочишь к нашим друзьям в Пекин, на границе не совсем спокойно, посоветуйся — проанализируй обстановку. Я знаю, что мы тебя уже загоняли, но что делать, коль судьба твоя такая — работать за себя и за того парня».

До десятого ноября я пообщался с Юсуповым, Чепуриным и Ниязбековым.

Повстречался с ташкентской и алма-атинской группами СВПК, действительно на советско-китайской границе не все было благополучно. Мне пришлось провести «задушевные» беседы с задержанными при переходе советско-иранской границы. С одним из них, Вухдтом Шуцем, шпионом с дореволюционным стажем из Англии, от которого просто летели брызги яда ненависти ко всему советскому и русскому, я беседовал долго. Эта старая облезлая крыса ловко изворачивалась, не отвечая на прямо поставленные вопросы, пока не прибегли мы к их излюбленным методам развязывания языков. Он действительно был удивительно похож на крысу, этот старый шпион. Длинный, острый нос с крысиными усиками, красные, без ресниц, злые глаза, и вся физиономия вытянута, как у крысы, даже цвет его редких волос тоже имел серый цвет крысы-пасюка. Пока не выжал я из него все, как из лимона, — не давал ни себе, ни ему передышки!

Собственно то, для чего он перешел границу с фиктивным советским паспортом, ему осуществить не удалось. А цель его была таковой: по указанным адресам проживающих агентов в Казахстане и в Приамурье взять деньги, сколотить банды в советской приграничной зоне, вооружить их и, организовав ряд провокаций, развязать войну между Китаем и СССР. Едва передали его в прокуратуру, он использовал момент и повесился в туалете.

Я пригласил Курбатова и попросил его провести проверку всех адресов и их владельцев, перехваченной у этого типа агентуры, тщательно проверить каждого из них. К сожалению, что греха таить, попадались, и нередко, такие «марксисты-ленинцы», которые за алтын готовы были не только Родину продать, но и свою душу и совесть, но, как потом выяснилось, они таковых «мелочей», как душа и совесть, не имели отроду. А марксистами-ленинцами они были такими же, как те, кто при первой же возможности открестился от идей социализма, показал себя полным перевертышем, продав за деньги все, чему клялся в верности и служил. Все знают о двуличности Троцкого, Берии, Зиновьева и их сторонников.

А как теперь называть бывших партийных деятелей КПСС, которые стали теперь деятелями и сторонниками капитализма и так называемой бандитско-рыночной, обманно-мошеннической экономики, доводящих людей до нищеты? Это Горбачев, Ельцин, Яковлев и многие другие, которых иначе как предателями и перевертышами и назвать нельзя. 15 ноября 1963 г. я полетел в Китайскую Народную Республику. Встреча наша была обычной, меня приняли и Чжоу Энь Лай, и Мао Цзе Дун. Они тоже были обеспокоены растущим в китайском обществе антисоветизмом, спровоцированным «Хрущевским ревизионизмом», как называли политику Хрущева в Китае после «развенчания» Хрущевым «культа личности Сталина». Руководители Китая тоже не только отслеживали, но и жестоко пресекали бунтарей и бунтарство на советско-китайской границе.

Предоставили мне право побеседовать со шпионом-американцем китайского происхождения Ван Ю Найтом, перебежчиком через китайско-вьетнамскую границу с той же целью, что и Вухдт Шуц. Когда я ему показал фото Шуца, так он чуть со стула не упал. Что-то начал меня спрашивать и говорить, даже переводчик не успевал переводить его вопросы. И наконец, он спросил: «Сколько денег собрал Шуц и куда они теперь делись?» Я его, конечно, обманул (но в таких случаях простительно), сказал, что 1 миллиард 756 миллионов рублей. Деньги изъяты и пойдут на строительство военных заводов. Ох, как завопил бедолага: «…Вай, вай, вай…»

Знаю, что этого ненавистника своей родины КНР через 21 день суд приговорил к смертной казни.

Усманов Алик мне оставил пакет от Стальнова и Вершинина, где сообщалось, что Кеннеди собирается в Техас с посещением Далласа. Я немедленно вышел через ТуркВО на Стальнова и просил поездку Кеннеди в Даллас отменить, поскольку там, в Далласе, уже находятся: Даллес, Шамир, Войтыло и Бегин. 19 ноября 1963 года я вернулся в Алма-Ату, созвонился с Г.К.Жуковым, доложил ему о своей поездке, о встречах и беседах с китайскими руководителями и о том, что мне предоставили возможность побеседовать со шпионом США китайского происхождения. Георгий Константинович сказал, что числа 25–27 ноября 1963 г. он будет в ТуркВО, и мы встретимся, есть о чем поговорить. Но, имея пакет от Вершинина и Стальнова, я сам попросился в Москву. Жуков Г.К. воспринял это с удовольствием, а потому я вкратце это объяснил Юсупову и вылетел в Москву. 19 ноября 1963 г. я уже был в Москве, и мы в аэропорту встретились с Г.К. Жуковым.

Я рассказал ему о ситуации в Китае и дал почитать пакет от Стальнова и Вершинина. Жуков прочитал пакет и его содержимое и переспросил меня:

— А что здесь тебе не нравится, тезка?

Я объяснил, что мы с Кеннеди договорились, чтобы он до Нового года никуда не выезжал, в крайнем случае, до того, пока не передаст суду Даллеса, Трумэна и не выдворит из Штатов Войтылу, Шамира и Бегина — эта банда приготовила засаду для президента Кеннеди, и Кеннеди знает об этом! Даже знает, кто будет стрелять в его автомобиль и в него лично, а это Даллес, Рабин, Войтыло и негр-уголовник Освальд. Операцией покушения руководят Шамир и Джонсон. Я из Алма-Аты через Усманова передал, чтобы поездку в Даллас отменили, там стоит 30-35-градусная жара, значит, автомобиль может быть открытым. Если Кеннеди не выполнит мое предостережение, то он, а возможно вся его семья, будут убиты. Даллас, его площадь Дейли-плаза, где будет обязан проехать президент, это трущоба для бандитов и убийц. Ехать туда, это ничего не даст. И сам голову потеряешь, и его не спасешь. Время уже было позднее, мы разъехались. Г.К. Жуков приглашал меня к себе переночевать, но я откровенно сказал, что хочу отоспаться, а потому поеду в гостиницу. 20 ноября я вылетел в Чимкент, на сердце было так тяжело, что я едва скрывал свое внутреннее состояние в самолете. Сосед предложил граммов по 150 в дорожку, коньячок что надо, летит из Молдавии в Алма-Ату. Представьте себе, читатель, мне в это время впервые просто захотелось выпить. Разумеется, мы повторили, то есть дважды по 150, закусили, разговорились на совсем мирную тему, и мне стало немного легче. Четыре часа за беседой проскочили быстро, мы распрощались с добрым попутчиком, я вышел из самолета, сел на такси и уехал домой, через 45 минут я уже был дома.

Но тревога так и не покидала меня, хотя я надеялся и думал, что Кеннеди не поедет в Даллас, ведь ему известны места и известны убийцы. Причем он хорошо знает, что вся эта бандитская команда находится на пути его следования, и они провели совещание в Далласе: Аллен Даллес, Шамир, Бегин, Войтыло. Освальда не пригласили, ему заранее было отведено место в окне склада учебников, где его после покушения и схватят псы Даллеса, чтобы все свалить на него. Наша контрразведка за день до приезда Кеннеди в Даллас распространяла слухи о готовящемся покушении на Президента Кеннеди в день его посещения Далласа, поэтому население пригорода и города Далласа было заметно сдержанным в ожидании чего-то тревожного. Все понимали, что это опасный маршрут зигзагов и поворотов, почти под 90 градусов, особенно левый поворот с Хьюстон-стрит на Эльм-стрит, причем по пути следования этих зигзагов полно уродливых зданий архива и других сооружений и частных складов.

Первый выстрел сделал Войтыло из-за рекламного щита сзади, второй выстрел сделал Бегин, спереди, со старого здания правосудия, и оба выстрела стали решающими для Президента США Джона Кеннеди. Даллес, стрелявший из-за частных складов, промахнулся вообще, что же касается Освальда, то он угодил в спину губернатора Коннолли. Все фотоснимки и описания, как и подготовка к покушению, были на 8-й день переданы в конгресс США и в прокуратуру США.

Но страна бандитов и вечных бродяг, именующая себя демократической страной, фактически является страной бандитов и рассадником всех извращений природы и рода человеческого! Только внешне соблюдаются приличия, но при первой возможности, деньги и власть имеют доступ ко всему. Ни совесть, ни честь, ни закон не являются препятствием для бандитов в этой стране. Для них нет границ.

Самый свежий пример: в Новом Орлеане после урагана мародеры, бандиты и убийцы завладели городом. Целым огромным городом. В 2005 году. Потому что в глубине души у большинства американцев, жителей США, нет морали. Никакой. Только животные устремления. Потому что многие десятилетия, даже столетия их воспитывал воинственно-разрушительный империализм США и его важная составляющая — воинственно-разрушительный иудаизм США, системы интернациональные, одинаково беспощадные ко всем нациям без исключения. Системы, являющиеся основой, фундаментом этого монстра. США — это страна стихийных и военных бедствий на всей Земле, страна смут и ненависти ко всему окружающему ее миру.

Лишь поэтому 22.10.1963 г. в 12 часов 37 минут перестало биться доброе и благородное сердце Великого сына народов Соединенных Штатов Америки Джона Фитцжеральда Кеннеди! Запомните, люди, фамилии убийц и их помощников и прокляните их имена: Аллен Даллес, Линдон Джонсон, Кароль Войтыло, Ицхак Шамир, Менахем Бегин, Голда Меир.

Эта система убила и брата Президента — Роберта Кеннеди, который имел на руках все доказательства и фамилии исполнителей убийства Джона Кеннеди. Только поэтому убийцы Джона Кеннеди убили и Роберта Кеннеди в предвыборной гонке очередной президентской компании США. Помимо этого в конгрессе США, кроме Роберта Кеннеди, был сдан второй комплект документов по подготовке к покушению с 9 сентября 1963 г. и до самого дня покушения, то есть до 22.10.1963 г. Там значится, что водителя подменили перед самым въездом в Даллас. Даллас с его катакомбами древних застроек, неестественных зигзагообразных поворотов, вплоть до 90 градусов и 120 градусов, был специально подобран для бандитских целей — убить Джона Кеннеди. Мафия ястребов и масонов не могла ему простить мирного разрешения, так называемого Карибского кризиса. Сколько бы ни скрывали эти преступники, они будут выведены на чистую воду и поставлены перед судом всего мирового сообщества, в том числе и за убийство Улафа Пальме, премьер-министра Швеции, убийцей которого был уголовник со стажем Судстрем, но нанимал и платил деньги за убийство Улафа Пальме Бегин. Да, тот самый Бегин, которого самого убили его сообщники в Израиле, чтобы замести за ним кровавые следы.

Миссия СВПК не была такой легкой, какой она может показаться читателю.

Мы не только пытались сохранить мир на земле, сохранить преданных делу мира руководителей любого государства, таких как Джон Кеннеди, Фидель Кастро, Улаф Пальме и других, но мы и отслеживали политику развития всего человечества на земле. Нас волновала бедность и нищета народа любой страны мира: Марокко это или Иран, Афганистан или Чили, Бразилия, Эфиопия, Судан, Филиппины, Перу это или Белиз. Мы тщательно анализировали развитие стран и народов, нас интересовал прогресс Европы и США и повальная нищета, и одичание народов Азии, Африки, как и Латинской Америки. Нас интересовали не только причины этой разницы развития и уровня жизни, но и инструменты решения этой задачи, подъема уровня жизни народов. Живым примером у нас была собственная страна, царская, голодная, холодная и нищая Россия, и великий, как самородок, народ, и поднимающийся Советский Союз. Все это было при социализме, и социализм уже шагал такими шагами, которые были страшны тем группам и объединенным струк¬ турам хищников, процветающих за счет обнищания других стран, в том числе уже теперь за счет бывших народов СССР. Потому мы сражались за чистоту марксизма-ленинизма у себя в стране, даже с Хрущевым и Брежневым. Я уже не говорю о борьбе со стяжателями и масонами всех мастей, прикрывавшими свою продажность и беспринципность партийным билетом. Такие деятели, как Молотов, Каганович — к сожалению, таких было много, они, порой сами того не понимая, вредили социалистическому развитию СССР. А такие, как Берия, Бронштейн, Барамия, Зиновьев, Рыков, были явно засланы мировой воиственно-разрушительной системой к большевикам с целью дискредитации социализма. И они в немалой степени достигли успеха. Но это пока. Пока не развился, не объединился и не достиг высших рубежей человеческий разум.

Сейчас теоретики утверждают, что социализм и коммунизм — это утопия. Я убежден, что это не так. Есть оптимальные пути развития общества и государства, которые могут и должны привести ту или иную страну к справедливому обществу без нищеты, голода, убогости и рабства. И примеры таких государств в мире уже есть. Я глубоко убежден: в конечном итоге на Земле победит разум и гуманность, а не стяжательство и беспощадность.

Наш основной состав — это были детдомовцы 30-х годов, родители которых погибли от войн, от голода и холода. Мы хорошо знали и знаем, что такое социализм и коммунизм. Мы с детства понимали, почему бывают сверхбогатые люди и за счет кого они богатеют. Мы не меньше любого политика знали, почему по всей планете существует нищета по соседству с роскошью и кто прародители этого. Мы хорошо понимали и понимаем, что капитализм — это тупик всего человечества. Капитализм это изобретение одержимых и, по большому счету, бездарных, упорных и беспощадных финансовых фанатиков, которые решили всю жизнь безбедно проживать за чужой счет. Капитализм — это зверь, который погибнет, захлебываясь собственной кровью, в смертельной схватке со своим подобием, при очередном дележе добычи.

Любой здравомыслящий человек, размышляя о жизнеустройстве систем социализма и капитализма (если он наблюдал и помнит жизнь в СССР, когда не было нищих и бомжей, когда не убивали стариков за квартиры, когда совсем не было безработицы и так далее), отдаст предпочтение социализму. Но бездонная утроба империалистических хищников ненасытна. Им все мало, они не могут упустить ни одного куска суши и воды на земле, чтобы не попытаться захватить и его. Они всегда стремятся к мировому господству. Социализм — это препятствие на пути всемирных поработителей. Поэтому они идут на любые преступления против человечества и подавляют, пытаются подавить все прогрессивное на земле. Народы не могут понять, почему они честно трудятся, но живут в нищете и нужде, и это не в одной какой-то отдельно взятой стране, а на всей планете, везде, куда проникает империализм США с его жестокими, бесчеловечными законами. Всеобщий грабеж народа и растащиловка называется «рынком». Подтасовку фактов, фальсификацию, заказные статьи, откровенную ложь и моральный саботаж мы позволяем называть «свободой слова». Сегодня, когда эти так называемые «законы рынка» уже властвуют в России, психология людей стала изменяться, извращаться. Происходит то, чего никогда бы не позволил себе человек с советской психологией. Сплошь и рядом мы слышим о заказных убийствах, убивают директоров заводов, президентов банков, депутатов и губернаторов тоже. Даже жена заказывает убийство своего мужа из-за квартиры. И это что, нормальная жизнь в нормальном обществе? Это что, лучше социализма? Вряд ли.

Наша специальная военно-политическая контрразведка СССР работала и работает во всех странах нашей истерзанной хищниками планеты. Мы видели и видим, что творит воинственно-разрушительный империализм США, Великобритании, Израиля под видом «рынка», «свободы», «прав человека». Но, к сожалению, человечество нашей планеты плохо понимает, что под всей этой атрибутикой уютно маскирует свою человеконенавистническую сущность беспощадная международная финансово-империалистическая система аннексии, завоевания, порабощения народов. Да, мы вправе гордиться своими предками, которые на месте лаптежной, голодной, холодной России выстроили мощное социалистическое здание социализма СССР. Но мы, люди, ныне живущие, в возрасте от 25 — до 70 лет, будем нести вечный позор перед потомством. Позор за то, что отдали добровольно, без боя Советский Союз, с его достижениями во всех отраслях народного хозяйства, отдали мировому воинственно-разрушительному империализму. Сегодня все это выглядит как надругательство над историей русского народа и народов, проживающих 1000 лет на территории России.

После убийства Сталина с 3 по 15 марта 1953 г. складывалась такая же обстановка, как при Горбачеве 1989–1991 гг., когда власть СССР валялась под ногами и каждый противник СССР мог вытереть об нее ноги.

Но тогда, в пятидесятых, благодаря Г.К. Жукову и активной работе СВПК СССР, политика Берии, его попытка узурпировать власть была жестко пресечена. Тогда тоже начиналась подковерная вождистская возня разных Булганиных, Кагановичей, Берий, Микоянов, Молотовых, Маленковых и прочих — все хотели власти, но тем не менее все прятались от нее, не решались, боялись. Все, кроме Берии, который обошел всех членов политбюро и заручился их поддержкой при голосовании. Один только Хрущев Н.С. не поддался на уговоры и угрозы, ответил отрицательно.

Вот так складывалась политическая ситуация после смерти Сталина. Берия провел тайные переговоры с Маленковым, Кагановичем, Молотовым, Ворошиловым, Кузнецовым, Микояном и другими «вождями» Кремля. Почти все дали свое согласие на его избрание. И это в то время, когда все они знали о преступлениях Берии, совершенных им прямо в своем рабочем кабинете, где он лично расстрелял сотни ни в чем не повинных людей. Паркет в этом его кабинете был пропитан кровью. Все эти вожди знали и то, что он, Берия, организовал и исполнил убийство Сталина.

Как в НКВД, так и в КГБ напряжение нарастало, и в любую минуту можно было ожидать взрыва и военного переворота. Со стороны КГБ и СВПК было предложено занять пост Сталина со всеми его полномочиями Г.К. Жукову, А В.

Гущину, А.М. Василевскому. Первые два отказались категорически. Василевский же, денек подумав, сказал: «Чем отдавать власть бандиту Берии, в случае критического положения, я приму на себя эти обязанности под нашу общую ответственность». 10 марта нас: Василевского, Гущина, Ахромеева, Быстренко, Лобачева, Садыкова и меня пригласил к себе Г.К. Жуков окончательно посоветоваться, что нам делать в данной обстановке. Не успели мы сесть по своим местам, как Г.К. Жукову доложили, что к нему пробивается по телефону Георгий Максимилианович Маленков и просит его, если возможно, сейчас же принять. Я глянул на Жукова, поймал его взгляд на себе и сказал ему:

— Георгий Константинович, приглашайте его сейчас же при нас, я уверен тема у нас одна, он придет с предложением.

Георгий Константинович взял трубку и говорит:

— К вам сейчас подъехать или позже? Да? Хорошо, подъезжайте, поговорить нам сейчас есть о чем.

Жуков положил телефонную трубку. Не прошло и 15 минут, как Маленков уже был в приемной Г.К. Жукова. Жуков вышел из-за стола и встретил Маленкова при входе в кабинет. Вначале Георгий Максимилианович оторопел, он не ожидал того, что Жуков в кабинете не один. Но Георгий Константинович, опередив Маленкова, сказал:

— Георгий Максимилианович, вы не стесняйтесь, говорите, здесь люди все свои, и я уверен в том, что нас волнует одна и та же тема. Кто? Или кого? А лучше вас, как сказал Георгий Петрович, кандидатуры предложить никто не сможет?

— А кто это такой Георгий Петрович? — переспросил Маленков, еще больше покраснев, как переспелый только что разрезанный арбуз.

Когда мы обменялись рукопожатием и вспомнили где и при каких обстоятельствах встречались, он заспешил со своим предложением. Сказал прямо и откровенно, что лично на себя бразды правления взять не сможет — не созрел, а вот Никита Сергеевич Хрущев на сегодняшний день — незаменимая кандидатура! Если же промедлим, проговорил Георгий Максимилианович, то к власти придет Берия, а это значит то, что через 5-10 дней все обитатели московского Кремля поменяют свое место жительства либо на Колыму, либо на Саранск.

Как говорится в пословице «молодо-зелено», так оно и есть, — это произошло в тот момент и со мной. Я тут же вляпал:

— Георгий Максимилианович, ведь вы первый дали свое согласие Лаврентию, что проголосуете на Съезде ВКП(б) за его кандидатуру, разве это не так?

— Точно так, — ответил без лукавства Маленков, но ведь не только я один дал свое согласие, а большинство членов политбюро. Все, кроме Хрущева!

— Как видите, оказывается, есть такие люди, которые готовы постоять за нас всех и прежде всего за социалистическую Родину! — проговорил я.

Георгий Максимилианович сразу же предостерег нас:

— Вот посмотрите, что Берия сделает в ближайшее время с Хрущевым!

— Руки коротки у Берии до Хрущева, да и вообще… — жестко проговорил Жу ков.

— Если так, то это хорошо, — сказал Маленков.

— У нас к вам просьба, Георгий Максимилианович, — сказал Жуков, — на съезде или пленуме ВКП (б) вы предложите кандидатуру Н.С. Хрущева для избрания на пост Генерального секретаря ЦК КПСС, не беспокойтесь, времена Берии и бериевщины ушли безвозвратно!

— Спасибо за доверие и за уверенность, я вашу просьбу выполню с превеликим удовольствием, и поверьте мне, — продолжил Маленков, — в наше время лучшей кандидатуры пока нет!

После этих слов Маленков заспешил распрощаться с нами и уйти, никто его задерживать не стал. Сразу после ухода Маленкова Жуков связался с Н.С. Хрущевым и попросился к нему на прием на 12 марта на 10.00. Хрущев сразу дал свое согласие. В 10.00 часов 12 марта мы в составе трех человек: Жуков, Гущин и я — были приняты Хрущевым в МГК ВКП (б). Никита Сергеевич был чем-то расстроен и превратить искусственную в естественную улыбку гостеприимства ему не удалось, мы сразу это заметили. Однако, здороваясь с ним, Жуков вроде бы не замечал настроения Хрущева. Жуков сразу же сказал Хрущеву, что позавчера состоялась у нас беседа с Маленковым по поводу кандидатуры на пост генсека ВКП (б) и какое решение нами было принято. Хрущев привстал и переспросил:

— Маленков дал согласие меня выдвинуть? Как же так, он такое согласие дал лично Берии!

Я не выдержал и, в нарушение всяких правил старшинства, сказал:

— Никита Сергеевич, такие, как Маленков, могли дать свое согласие даже Эйзенхауэру, не обращайте на это внимание. Мы пришли к вам с этим предложением и хотели знать ваше мнение.

Это были мои первые слова в разговоре с Хрущевым, до этого дня мы с ним вообще не были знакомы.

— Вы какую организацию представляете? — спросил меня Хрущев.

Я, не задумываясь, ответил ему:

— СВПК СССР, то есть ту контрразведку, благодаря которой вас и еще кое-кого Берия пока не смог отправить на Колыму!

Г.К. Жуков и А.В. Гущин не удержались от смеха, расхохотался и Хрущев и сквозь смех проговорил:

— Вот оно что, а я думал, что же так долго точит зубы Берия и никого не трогает? Спасибо за точный ответ, — Хрущев привстал и крепко пожал мне руку. Переключившись на разговор с Г.К. Жуковым, Хрущев проговорил: — После Сталина работать будет любому из нас не просто, но я-то хотел предложить на этот пост вас, Георгий Константинович, дело не простое, сами понимаете.

Жуков выслушал и сказал:

— Мы будем всюду с вами, Никита Сергеевич, что же касается меня, то я в этом деле несмышленыш, зачем уродовать такое большое дело? У вас большой опыт партийной работы, принципиальность имеется, которую вы продемонстрировали и сейчас на всевозможные угрозы Берии. Мы знаем, что у Берии в рабочем кабинете человеческая кровь под ковром не успевает высыхать, но все это теперь в прошлом. Поверьте, Никита Сергеевич, как бы этот «орел» с вороньими перьями не порхал, его кровавые дела завершились. Все! Баста! Но с руководством страной в столь ответственный период играть опасно, ибо доиграемся, что ястребы США во главе с А. Даллесом придут руководить Советским Союзом! Я вам оставлю почитать наши перехваты от Даллеса к Берии, Кагановичу и прочим… Вы с ними познакомьтесь и хорошо бы сегодня к вечеру разговор на эту тему завершить.

— А что ждать вечера, если вы пришли ко мне с этим предложением? Считайте, что я согласен, но надеюсь на вашу помощь и поддержку.

— Клянусь вам, она будет повседневной и повсеместной, — заверил Г.К. Жуков.

Хрущев поблагодарил Жукова за сказанные им слова и спросил: «А что это за товарищи, ваши спутники». Жуков назвал нас своими заместителями по контрразведке:

— Гущин Александр Васильевич и Белый Игорь Васильевич.

Хрущев даже рот приоткрыл:

— Я что-то не пойму, Георгий Константинович, причем тут вы и контрразведка, о которой я никогда и ничего не слышал?

— О нашей контрразведке мало кто и чего знает, — сказал Г. К. Жуков, — поэтому считаю это своей личной заслугой и, особенно моих заместителей. Если бы не было нашей контрразведки, которой руководил И.В. Сталин, то после войны было бы куда хуже в стране, чем в 37 году при Ежове. Разве Берия менее кровожаден, чем Ягода и Ежов? Он сейчас держится, но слишком здорово мы ему хвост прижали. Вот ознакомьтесь со всеми перехватами от Даллеса, Трумэна и Эйзенхауэра, тогда все поймете, но просьба: о нашей контрразведке знайте только вы! К вечеру за этими материалами зайдет Георгий Петрович, вы поближе с ним познакомитесь, и он вам расскажет подробности о Берии. У меня к вам, Никита Сергеевич, просьба коммуниста, — добавил Г.К.Жуков, — власть партийную взять немедленно и прочно в руки, позорно было бы допустить, чтобы ее похитила всякая нечисть, давайте не ждать пленума, договорились?

Практически с 13 марта 1953 г. Никита Сергеевич Хрущев уже был первым руководителем государства. Позже, на сентябрьском пленуме ЦК КПСС Н.С. Хрущев был избран первым секретарем ЦК КПСС. Все усилия американских ястребов оказались напрасными. Их планы и попытки раскачать власть в СССР и передать ее в лапы своего лакея Берии были полностью сорваны.

В 17.30 меня одного принял Н.С. Хрущев. Мы проговорили с ним почти до двух часов ночи 13 марта 1953 г., после чего мы были уже хорошо знакомы, и я имел к нему беспрепятственный доступ в любые часы суток, когда требовала этого моя профессиональная служба. А, как описано выше, как раз в то время шла кропотливая работа по разоблачению англо-американской шпионки Хелен Бреун и Лаврентия Берии.

Прошу прощения, читатель, что я нарушил порядок изложения событий и вернулся из 1963 г. в 1953 г., но я считаю, что обязан это сделать. Изгонять оккупантов с родной земли в любом случае нам придется, и чем быстрее мы начнем это делать, тем лучше и быстрее сделаем нормальной жизнь для себя и наших потомков. Ныне мы врага способны изгнать в собственной крови по щиколотку, но изгоним. Но если мы и дальше так же не будем беречь собственную кровь, то завтра окажемся в своей крови по колено, но боюсь, что будет поздно, крови не хватит.

Запомните каждый, кто прочтет написанные мною строки: наиболее агрессивное, воинствующее крыло американского империализма, объединяющее в себе ястребов, масонов, наиболее агрессивных финансовых олигархов, это и есть воинственно-разрушительная система, это фашизм изощренной формы. Можно ли от него избавиться парламентским путем? Я не уверен, время покажет.

Вернемся к повествованию о работе нашей контрразведки СВПК СССР с 1963 г., то есть после убийства Президента США Джона Кеннеди.

Печальное известие о гибели Джона Кеннеди выбило меня из колеи не менее чем на месяц. Я знал, что уже готовится покушение на Роберта Кеннеди, но вылететь срочно в США или Канаду для встречи с Робертом Кеннеди без Джона Кеннеди мне было тяжело морально, психологически.

В январе 1964 г. по совету Н.С. Хрущева и Т.К. Жукова я вылетел в Нью-Йорк с делегацией СССР по деловым связям под фамилией Козлова Ивана Даниловича. По прибытии в США на третий день мы встретились со Стальновым, Вершининым и Сальниковым, который в последнее время был всегда на связи с Робертом Кеннеди.

На 4-й день моего пребывания в США, а точнее 17 января 1964 г. мы встретились с Робертом Кеннеди, но, к сожалению, кроме неразберихи в его голове, мне было трудно что-то понять. Что он собирается делать? Как он хочет отомстить за брата? «Отомщу!» — твердил он и все. Я предложил ему, как министру юстиции США, использовать имеющиеся у него материалы по заговору и убийству Джона. Но Роберт Кеннеди твердил:

— Я им отомщу другим путем!

Так мы встречались еще дважды с Робертом Кеннеди, но он остался при своем мнении. Категорически отказался использовать прокуратуру США для наказания убийц Джона Кеннеди. Что из этого получилось, мы все знаем: Роберт не только не отомстил за брата, но и сам погиб от пули тех же заговорщиков.

Роберт Кеннеди характером был мало похож на брата Джона Кеннеди и соизмерял все поспешно, без кропотливого анализа. Как его ни уговаривали возбудить уголовное дело через конгресс и прокуратуру США на террористов-убийц международного масштаба: Даллеса, Бегина, Шамира, Войтылу, Джонсона, из-за спины которых выглядывала вся масонская ложа США, — Роберт не согласился. Преступники остались на свободе, подбирая очередную жертву, которой и оказался Роберт Кеннеди, а затем Улаф Пальме. 26 января 1964 г. мы со своей командой через Канаду прилетели на Кубу, где в это время находился Н.С. Хрущев, а с ним мы вернулись в Москву где-то в середине февраля.

6. ХОТИТЕ АРЕСТОВАТЬ? НЕ ВЫЙДЕТ!

Встретившись с Г.К. Жуковым, мы поговорили по поводу убийства Кеннеди, о положении на Кубе, кратенько обсудили наше внутреннее положение в СССР, а оно уже в это время было непростым. Н.С. Хрущев после XX съезда КПСС утратил 50 процентов своего авторитета внутри страны и до 85 процентов в зарубежных странах, я не говорю о Китае, где Хрущева после всего этого вообще не воспринимали как руководителя СССР. В январе же 1964 г. Хрущев заметно терял последний свой авторитет. Я не могу сказать, что он мало работал, нет, работал он много, но от его работы — реорганизаций, перестроек и нелостроек с каждым днем становилось больше вреда, чем пользы. Он позволял себе недостойные высказывания в адрес своего окружения: например, Косыгина А.Н. он называл «ситцевым инженером», председателя КГБ, Семичастного Владимира Ефимовича, которого сам пригласил на работу, — «комсомольский посыльный», Подгорного — «не пролей капли» и тому подобное. Над этим мы много задумывались с Г.К. Жуковым.

Посоветовавшись с Г.К. Жуковым, я решил зайти к Никите Сергеевичу и серьезно с ним поговорить на эту тему. Не могу пожаловаться, что Хрущев меня не выслушал, он поблагодарил за партийную откровенность, даже дал слово, что он этого «мальчишества» в своей работе больше не допустит и будет за языком своим следить, но уже дней через 10 творил то же самое. Мы стали замечать открытую подковерную кремлевскую борьбу, на наших глазах создавалась обстановка анархии и деление власти на группировки. Только А.Н. Косыгин ни к кому не примыкал, а продолжал еще больше трудиться. Мы пытались переговорить с некоторыми членами Политбюро: Брежневым, Микояном, Семичастным, Сусловым, Подгорным — собрать узкий круг и по-товарищески, по-партийному всыпать Хрущеву на всю катушку (как он сам любил говорить) за допускаемое мальчишество и унижения товарищей по партии. Но, кроме Подгорного и Косыгина, никто с нашим предложением не согласился. После этих бесед мы поняли, что Брежнев задумал сам занять пост Генерального секретаря КПСС, что нам и подтвердил Семичастный, он прямо сказал, что Брежнев спит и видит себя в кресле генсека. Я спросил Владимира Ефимовича здесь же:

— А как вы, Владимир Ефимович, сами думаете?

— Хрен редьки не слаще. Вы и сами знаете, но Сталина больше нет, а Косыгина и под пистолетом не загонишь в это кресло, — ответил Семичастный.

— А на чьей стороне вы будете, на стороне Хрущева или Брежнева, если такой вопрос будет остро стоять на повестке дня?

Владимир Ефимович откровенно сказал:

— Я в душе против и одного и другого, но если подойти вдумчиво, придется поддержать новую метлу, хотя она и не лучше старой. Вам, Георгий Петрович, как я наслышан, удается решать многие дипломатические вопросы, — сказал Владимир Ефимович. — Я думаю, Георгий Константинович тоже согласится со мной попросить вас переговорить с А.Н. Косыгиным, лучшего руководителя сейчас, чем Косыгин, нет во всем мире, не только в СССР О А.Н. Косыгине мы с Жуковым думали еще в октябре 1963 г., как и об С.Д. Устинове. С Косыгиным мы не делали попыток поговорить на эту тему, с Устиновым же кратенько Жуков переговорил. Разговора не получилось. Устинов отказался наотрез и ответил:

— Если я вас на своей должности не устраиваю, то лучше я пойду на завод простым токарем! За что вы меня так унижаете, Георгий Константинович? — на этом беседа и закончилась.

Не помню точно даты, но шла вторая половина февраля 1964 г. Я напросился на прием к Косыгину, но не как агитатор, а как организатор строительства хлопководческих и рисоводческих совхозов на юге Казахстана. Разумеется, в этих вопросах я был профаном, но не на все 100 процентов, поэтому, разговаривая о совхозах, я подготовился для перехода к основному вопросу. Но когда зашел в кабинет Алексея Николаевича, то хитрить мне совсем не захотелось, так как перед откровенностью Косыгина было неудобно ловчить. Я сразу перешел к основному разговору. Когда изложил свое предложение и доводы и не только свои, Косыгин выслушал меня очень внимательно и сказал:

— За доверие большое спасибо, даже больше чем спасибо, но я не партийный функционер, я чистый производственник, и если вы решили меня оторвать от производства, то я пропаду совсем, а по партийному делу, от назначения, сделаю в 100 раз больше вреда, чем сделал Н.С. Хрущев. Сказано было четко, ясно, по- партийному честно! Поговорив с Косыгиным еще минут 15, я уехал к Г. К. Жукову. Когда я рассказал ему об ответе Косыгина, то Жуков не удивился и сказал:

— А, признаться, я другого ответа от Косыгина и не ожидал.

Мы лично и по телефону знали заговорщиков против Хрущева, и если бы Н.С. Хрущев изменил свои методы работы, о чем мы еще раз с ним побеседовали вместе с Г.К Жуковым, то заговорщиков мы бы запеленали в течение 20–30 минут (в отличие от силовиков Крючкова, Язова, Пуго в 1991 г., которые растерялись, струсили и не выполнили свой долг, допустив государственный переворот). Но что нам ответил Н.С. Хрущев при повторной беседе с нами? Опять давал обещание изменить стиль своей работы, в ближайшее время соберет пленум ЦК КПСС, на котором отчитается за свою работу и так далее.

Георгий Константинович сказал тогда Хрущеву:

— Никита Сергеевич, вы перед XX съездом ВКП(б) давали нам слово что «громить» Сталина не будете, но аккуратно укажете на недостатки концентрации всей власти в одних руках, даже не упоминая фамилию Сталина. Мы тогда поверили вам, а что получилось? Вы разгромили не только И.В. Сталина, но и 50 процентов веры советского народа в послесталинское руководство, то есть в ваше руководство, нынешнее, настоящее. Вы отошли от управления страной и партией, кроме шума да колхозных прибауток ничего не осталось. Наши старые враги за океаном и внутри страны рукоплещут вам!

Карьеристы и подхалимы, люди недостойные, как тараканы, лезут во все структуры власти, в Госснаб и Госплан, в финансы. Коррупция и мздоимство давно перешли все границы. Ведь вы знаете, что под руководством Брежнева готовится государственный переворот, а это похоронит все надежды и последнюю веру советского народа в Кремль. Нас пугает, что народ перестанет верить в свою же советскую власть и, что еще хуже, подспудно перестанет верить в социализм! Мы знаем и верим, что вы не враг Советского Союза, но ваши действия порой кидают в дрожь! Мы не хотим допустить государственного переворота Брежневым, а хотим еще раз поверить вам.

— Вы наломали дров, вы и исправляйте, — почти резко выкрикнул я. — Для прекращения анархии нам дайте свое согласие на временное задержание заговорщиков на то время, пока в стране вы сможете изменить все к лучшему, — дополнил я.

Но на это Хрущев, как взбесился, закричал:

— Я не еська кровавый, никаких арестов и задержаний не допущу — выбросьте это из головы. Первое, за Брежневым никто не пойдет, он слишком глуп, и все об этом знают. Насчет Косыгина, да, этот «ситцевый инженер» умен и грамотен, но он сам не пойдет на это место под расстрелом, я хорошо знаю. Я с удовольствием уйду, если будет замена, кто-то из молодых и более решительных, и подготовленных, но где их взять? Помогите подобрать, я ему ноги буду по утрам мыть.

На этом наша беседа была прервана и перенесена на 11.00 часов первого марта 1964 г.

Когда мы появились первого марта у Хрущева в назначенное время, то есть в 11.00 часов, нас сразу пригласил в кабинет сам Хрущев. Хотя мы не подали вида, но нас удивило, что у Хрущева находились Подгорный, Косыгин, Полянский и Семичастный. Мы в эту компанию с Г.К. Жуковым попали впервые и не понимали толком, зачем их пригласил Н.С.Хрущев.

Мы с Жуковым сели друг против друга и, как потом оказалось, подумали об одном и том же:

— Наверное, Хрущев решил арестовать нас, надоедливых двух Георгиев.

Однако Хрущев предоставил слово Подгорному, который не стал «терять попусту время», как он выразился, сразу перешел к делу, а именно:

— Мы перед вашим приходом два часа обсуждали ситуацию в стране, нам Ни¬ кита Сергеевич пересказал о вчерашней вашей нелегкой беседе, я отвлекусь немного и передам вам наше общее спасибо за вашу прямоту и партийную ответственность во вчерашнем разговоре с Никитой Сергеевичем.

И все они после этих слов встали. Потом, когда Хрущев всех усадил на место, он сам уже продолжил начатый Подгорным разговор (как всегда это с ним бывало):

— Действительно, это так, вчера мы поговорили честно, по-партийному откровенно, как могут говорить только коммунисты. А до вас мы два часа обсуждали кандидатуру на место первого секретаря ЦК КПСС. Вы вчера были на 100 процентов правы, что я заблудился в этой работе, всю ночь продумал над этим вопросом и понял, что такой корабль, как Советский Союз, мне не под силу, а потому я как капитан слабоват. Мы сообща подобрали без вас здесь кандидатуру и решили, что лучшей кандидатуры, чем Белого Игоря Васильевича, мы не найдем, правда, под его настоящей фамилией. Во-первых, молодой и с громадным опытом всесторонней работы. Второе, — чистота души и преданность народу и КПСС. Третье — это то, где потребуется проявить жесткость, то она последует незамедлительно! Это не мое мнение, а мнение наше общее. — На этом все встали и, что меня больше всего взбесило, встал Жуков. Во мне вскипела такая ярость, что я минут пять вообще не смог выговорить ни одного слова, потом едва выдавил через свое сдавленное гневом горло:

— За что так надо мной издеваетесь? Хотите арестовать? — Не выйдет! В своем ли вы все уме, подумайте?

После этих слов я выскочил из кабинета, быстро оделся и, никому не сказав ни единого слова, поймал такси и уехал в Домодедово, взял билет на ИЛ-18 и к вечеру уже был дома в Чимкенте. В этот день я впервые почувствовал, где у меня находится сердце, но до инфаркта не дошло. В Казахстане я ни с кем не стал на эту тему разговаривать, ходил как потерянный дней 5 или 6. 11 марта 1964 г. мне позвонил Г.К. Жуков и сказал, что он вылетает в Ташкент и хотел бы встретиться у Рашидова (первый секретарь ЦК Узбекистана) 12 марта часов в 11–12 дня.

— Как настрой? — спросил Жуков. Я ему ответил, наверное, впервые грубовато:

— Как у утопленника на том свете, — но на встречу приехать пообещал, я человек подчиненный. 12 марта 1964 г. я подъехал к ЦК Узбекистана ровно в 11.00 часов, когда от ЦК отходили две «чайки». Я прошел свободно мимо милицейского поста к лифту, поднялся на этаж, где был кабинет Рашидова, зашел в приемную: меня вежливо раздели и сопроводили в кабинет Рашидова. Боже мой! Кого же я увидел в кабинете у Рашидова? — Н.С. Хрущева, В.Е. Семичастного, Г.К. Жукова, Д.С. Полянского, А.Н. Подгорного, А.Н. Косыгина, И.Ю. Юсупова (первый секретарь ЦК Казахста¬ на), ну и хозяина кабинета Рашидова. Со всеми по-мужски поздоровался и сел вместе с Г.К. Жуковым.

— Все в сборе, — проговорил Хрущев, — что же, Георгий Петрович, мы прилетели сюда по тому же вопросу. Насчет нашего предложения, на которое вы не дали ответа, а просто сбежали.

Я поднялся, первое, что я сказал, это принес своя извинения за выходку в Москве, когда ушел из кабинета Хрущева. Потом начал объяснять, почему так получилось.

— Вы, — говорю, — хотя бы одним-двумя словами неофициально со мной поговорили на этот счет, а потом уж так официально. Я представить себе не мог и не могу такого предложения, кроме как издевательства. Я по порядку объясню, почему я не дал своего согласия и не дам никогда на должность первого секретаря ЦК КПСС. Первое — это то, что я профессиональный чекист, не дипломат и не политик. Второе: я вижу весь бардак, который творится в стране последние полтора-два года, и, если займу этот пост, слишком много появится в стране пенсионеров с большими пенсиями. Третье: это наполовину сократится бюрократический аппарат. Четвертое: это на 75 процентов поменяется контингент в тюрьмах — кто там сидит сейчас, будут отпущены, а их место займут взяточники, работники Госснаба, торговли и некоторые партийные функционеры. А главное то, что я сам профессиональный контрразведчик и никудышный партийный функционер, впрочем, я с этой работой не справлюсь, а работать плохо не имею права, я убежденный рядовой коммунист! Высказав эти свои слова, я, потный как в бане, опустился на свое место рядом с Жуковым и почувствовал, что тот слегка дрожит. Минут десять все, сидя на своих местах, молчали и смотрели в стол перед собой.

Первым поднялся Георгий Константинович и сказал:

— Спасибо, тезка, за откровенный ответ, но во всех этих вопросах я был бы твоим первым помощником — все эти вопросы требуют срочного решения, и, как я понял из твоих слов, кроме тебя их никто не решит, но в своих доводах по работе в КПСС ты прав, КПСС — это наша основа, и если плохо вести партийную работу из-за неопытности и непонимания этой работы, то я с твоим отказом солидарен, есть христианская пословица или изречение — «не навреди». Кроме партийной работы ты справишься, я в этом больше чем кто-либо уверен, но в нашем предложении, товарищи, — Жуков обратился к остальным присутствующим в кабинете, — как раз и является партийная работа. Я предлагаю: не надо терять время, Георгий Петрович здесь на 100 процентов прав как коммунист, как патриот своей Родины!

После этих слов все присутствующие поочередно подошли, пожали мне руку, а Подгорный даже сказал: «Спасибо за принципиальность и откровенность, извините». На этом наше совещание закончилось.

Н.С. Хрущев подошел и почти сквозь слезы сказал: «Вот работаем мы вместе 10 лет, а я по-настоящему вас (именно не «сынок», а «вас») только сейчас узнал, извините, если что не так». Я тоже принес свое извинение и сказал: «Я по-другому жить не могу и не имею права».

После этого совещания, как каждый живой человек, мы пообедали, после обеда все разъехались по своим рабочим местам.

Мы с Г. К. Жуковым 13–14 марта были гостями руководства КНР и были приняты Мао Цзе Дуном и Чжоу Энь Лаем по интересующим нас вопросам. Вернувшись из КНР в Москву, мы заметили какое-то оживление в работе Н.С. Хрущева. Он нас пригласил к 14.00 16 марта, мы проговорили до 17 часов, он рассказал, что он предпринял по укреплению партийной и производственной дисциплины, провел совещание с аппаратом ЦК КПСС, с секретарями ЦК. Сказал, что он долго беседовал с Косыгиным насчет подбора и расстановки кадров в министерствах и ведомствах, в том числе в Госснабе и Госплане. Оказывается, туда Брежнев тащит разных Дымшицев и Лившицев, не согласовывая с Косыгиным, а письменно дает указание и все. Было сказано, что дело тут вовсе не в национальности, а в том, что должен быть строгий контроль при назначении на высокие хозяйственные должности. Туда не должны попадать ловчилы и взяточники.

Мы знали о художествах Брежнева по «подбору и расстановке» кадров и о том, что Брежнев пообещал, что по приходу его к власти первого секретаря ЦК КПСС Хрущев будет расстрелян. Но мы слушали больше Хрущева, сами почти ни о чем не говорили.

Когда ушли из кабинета Хрущева, я вылетел в Казахстан и попросил Г.К. Жукова, чтобы он переговорил с Брежневым о «расстреле Хрущева». Пусть эта чернобровая сударыня (мы в шутку так между собой называли Брежнева) запомнит: если он дей¬ ствительно расстреляет Хрущева, то на второй день я пристрелю его, чего бы это мне ни стоило. Попросил Жукова, чтобы он переговорил с Брежневым уже в марте, если тот не даст обратного слова, то я через 5-10 дней вернусь в Москву говорить с Бреж¬ невым на другом языке.

— Да врет Брежнев, — высказался Жуков, — он рад будет сесть в кресло первого и все, хотя я, конечно, с ним встречусь и переговорю на эту тему. Если Брежнев твердо заявит, что расстреляет Хрущева, то мы отыграем так: ты возвращаешься в Москву, даешь согласие на предложенное место первого секретаря ЦК КПСС, а вторым секретарем назначаешь первого секретаря горьковского обкома партии Катушева! Это не ради сенсации, а ради устройства жизни на земле советской. А с Брежневым мы потом поговорим, разумеется, мы люди нормальные и ни в кого стрелять не будем и другим не дадим.

На этом мы и расстались, я улетел в Чимкент, Георгий Константинович уехал на дачу к Гречко, они ранее договаривались. 18 марта я позвонил Г.К. Жукову и спросил его, встречался он с Брежневым по поводу Хрущева или нет?

— Встречался, — сказал Георгий Константинович, — и задал прямой вопрос Брежневу, он крестился и молился, что все это сплетни, «если предложат товарищи занять пост первого секретаря, разумеется, не откажусь, но от всяких расстрелов — упаси Бог».

С марта до октября 1964 г., до самого пленума ЦК КПСС, я не ездил в Москву, хотя на этом пленуме как гости мы вместе с Г.К. Жуковым присутствовали.

На этом же пленуме ЦК КПСС избрали Л.И. Брежнева Генеральным секретарем ЦК КПСС, где он выступил с оптимистической речью и первое время, года два, работал вроде бы даже неплохо. Но о Брежневе я еще расскажу подробнее, попозже.

Из Москвы после пленума ЦК КПСС до Чимкента летели вмести с Ниязбековым и Юсуповым, обменивались мнением о дальнейшей работе. Как поведет себя Брежнев, что будет с Хрущевым? Всех волновал один вопрос: не превратится ли при Брежневе Москва в центр американской агентуры, а возможно и того хуже?

Я сошел вместе с Ниязбековым в Чимкенте, заехали к Сабиру Беляловичу на квартиру, и наконец он вымолвил:

— А зря ты не согласился стать преемником Н.С. Хрущева, когда тебе предлагали. У Советского Союза есть все, чтобы шагать вперед аршинными шагами, но есть одна болезнь, тормозящая движение вперед, — это западное, а порой и сионистское засилье в республиках СССР, а теперь, при Брежневе, эти тенденции переместятся в Москву. Когда был у вас последний разговор у Рашидова в кабинете с Хрущевым, мы все ждали в Чимкенте положительного решения. Кроме вас с Г.К. Жуковым эту застаревшую болезнь России излечить никто не в состоянии, Брежнев эту болезнь только усилит.

— Почему же вы-то ко мне, — перебил я Сабира Беляловича, — не обращались вот так просто и доходчиво до разговора с Хрущевым? Странное дело у вас, партийных функционеров, получается: драка давно закончилась, а вы только кулаками начали махать. Кто-кто, а вы же с Юсуповым знаете, что из меня хорошего парторга не получится по существующим порядкам, без помощи и поддержки! Я живу 31 год, из них 15 лет работаю костоправом. Вы же с Юсуповым и Хрущевым знаете об этом не хуже Жукова. Вот представь себе на мгновение: тебе сейчас предлагают бросить всю эту партийную возню и немедленно идти к хирургическому столу делать операцию на сердце человека, как ты это воспримешь?

Я уверен в том, ты подумаешь, что предлагавший тебе идти делать операцию — сумасшедший и, причем, давно! Точно так я воспринял это предложение в Москве от Хрущева, это было похожим на гром среди ясного неба! Если бы это было вперемешку с юмором, то что-то могло бы получиться, а тут получилось так: вчера мы с Жуковым давили на Хрущева за его безобразную работу и вдруг, как в отместку, сегодня он мне предлагает передать занимаемый свой высший партийный пост в государстве! Ну а если сказать тебе, как коллеге, то у меня совершенно другое понятие по строительству КПСС снизу доверху и наоборот. Несмотря на то что я уже несколько раз обмыл собственной кровью преданность социализму и Родине, я не совсем согласен и с теми функциями КПСС и Советов, которые сегодня существуют. Мы твердим: власть Советов, но я некоторый раз ищу, ищу эти Советы и саму советскую власть, но не нахожу ее — всюду одни партийные функционеры. А есть очень умная пословица у Г.К. Жукова: «одной рукой завязать шнурки на ботинках и галстук на шее сможет только фокусник и то не каждый». Поэтому я отвечу на всю эту продуманную возню вокруг моего назначения так: «что Бог не делает, все к лучшему».

— Поверь мне, Сабир Белялович, — добавил я после минутной паузы, — если бы я принял это предложение и превратился из опытного «костоправа» в «случайного», как сказало бы обо мне большинство партийных функционеров, первого секретаря ЦК КПСС, то сейчас бы уже шло продолжение революции по Марксу — Ленину. Власть — Советам! Заводы — рабочим! Земля — крестьянам! Жуликам — пожизненные нары! Авангарду народа — КПСС — рабочий контроль от приема в ряды партии и до ухода на пенсию! Что рот раскрыл? Еще нет такой революции, хотя я твердо верю, что она придет, а ты уже испугался. Я человек не из трусливых, но просто пожалел многие судьбы несозревших людей, которых бы пришлось убирать на второй-третий день после моего прихода в кабинет, который теперь принадлежит Брежневу!

Ниязбеков помолчал минут 10, и его прорвало:

— Ведь так думаешь не ты один, а большинство советского народа, а мы, кто знает тебя по СВПК СССР, надеялись именно на такие шаги КПСС с твоим приходом вместо Хрущева. Все, что ты сказал, время придет, будет делаться, но я боюсь, что западники, хищники-финансисты опередят и все будут делать наоборот: власть — ворам, рабочим — колючую проволоку, зарешеченные потолки и окна.

Землю — латифундистам, крестьянам — рабство! Жуликов приумножить и создать им райскую жизнь на земле! КПСС разогнать, ее членов расстрелять! Полнейшая бесконтрольность и растащиловка, все будут подчинены хищникам из воинственно-разрушительного империализма США и их шестеркам. Вот чего мы все боялись и боимся, потому и ждали тебя в кабинете первого секретаря ЦК КПСС вместо Хрущева и Брежнева вместе взятых. Прости, но это так, Брежнев — это кукла в руках американских кукловодов — не более и не менее! Ладно, давай подзакусим с дорожки, примем по сто граммов, правильно ты сказал: «после драки кулаками не машут».

Плотно подзаправившись с дороги, Ниязбеков позвонил в крайком партии, где все шло нормально. И передали, что Георгия Петровича разыскивают из Душанбе и Находки, по каким вопросам не сказали. Я быстренько связался с Душанбе и с Находкой, куда, как оказалось, мне нужно было готовиться к выезду. Посоветовавшись с Ниязбековым, мы договорились так, что я вылечу в Душанбе 24 октября 1964 г. После Душанбе заверну в Находку и по окончании дел вернусь домой. 24 октября в 14.20 по местному времени меня встретили в аэропорту Душанбе Курбатов С.Н. и Кадыров Ирисмат. Пока ехали мы из аэропорта, они мне объяснили обстановку на границе с Афганистаном и Ираном. И оттуда уже были гости, которые находятся здесь, но неместной национальности и ни русского, ни таджикского, ни иранского, ни афганского языков не знают, а потому жрут хлеб даром да охрану от дел отрывают. Смотрят в глаза, что-то лопочут и смеются.

— Европейцы? — спросил я.

— И да и нет, — говорит Ирисмат. — В баню идти отказываются, чихают.

— О! — сказал я. — Тогда понятно, что за гости к вам последовали, разберемся.

Подготовьте «канцелярию». (Так мы называли кабинеты допросов, оборудованные по образу и подобию «демократов» Запада.) В 18 часов привели первого «безъязыкого» гостя и усадили его на довольно приличное кресло; когда я, едва перешагнув порог, зашел в «канцелярию», то «безъязыкий» завопил чисто по-русски. Ибо был уроженцем Николаевской области, некий бывший по фамилии Подольский Яков Арнольдович. После дезертирства из-под Орла к немцам попал Орловым Олегом Александровичем «из дворянского рода г. Москвы». С февраля 1942 г. — сотрудник европейской разведки, впоследствии ЦРУ, до 1960 г. был помощником директора (!) ЦРУ США Аллена Даллеса, по имени Артур Купер, с удостоверением на это имя он и был задержан. Мы с ним впервые познакомились в 1953 г. в августе в Женеве, но мне тогда крупно повезло, я приколол одного из охранников, поставленного Купером, а второго, обмотав наручниками горло, вытащил из Даллесовского гнезда (так Даллес называл свои явки, где бы он их ни устраивал). Ну а далее сработало дело техники вечернего времени.

Я сейчас смотрю на Немцовых, Чубайсов, Кохов и прочих и удивляюсь, как они себя беспардонно ведут. Люди всегда теряют чувство меры, когда чувствуют полную безнаказанность. Но это до поры, пока жареный петух не клюнул, извините, в одно место. Нельзя ворочать украденными у народа миллионами, когда народ бедствует, прозябая в нищете.

Вот что произошло тогда с Яковом Арнольдовичем Подольским — Орловым Олегом Александровичем, он же — Артур Купер, наконец!

Когда я зашел и восторженно произнес:

— Здравствуйте, долгожданный Олег Арнольдович! — И едва попытался протянуть ему свою руку, как он замер в оцепенении. Лицо его стало белым, и он свалился с кресла, как мешок, к моим ногам. Я срочно пригласил медиков, но они были бессильны. Оказывается, заячье сердце на такие нагрузки не рассчитано, оно остановилось.

За ночь с 24 по 25 октября 1964 г. со всеми гостями я успел переговорить, а всего их было 7 человек, в том числе двое уже моих знакомых. Об одном я уже рассказал. Второй же, уроженец Вильнюса, гроза лесных братьев, ушел в плен к немцам в конце 1943 г. Но, странное дело, почти все лазутчики уходили в плен к немцам, но, как шпионы, приходили к нам чаще всего из ЦРУ или, реже, из МИ-6. Таким кругом пришел и Валдарис, на руках которого была кровь 120 пленных советских солдат, 54 латышских партизана и 48 литовцев. Мы с ним были знакомы по Польше в 1954 г., но ему тогда удалось удрать, воспользовавшись предательством Ямпольского, сотрудника польской разведки. Но, как говорится, мир тесен, через 10 лет встреча состоялась вновь. Валдариса жизнь помотала здорово, он выглядел лет на 30 старше своих лет.

Когда его ввели, то он первый изрек:

— Здравия желаю, товарищ генерал!

Я играючи произнес:

— О! Какой прогресс, господин Валдарис изучил слово «товарищ». Приятно, должен признаться.

— Вы меня перепутали с кем-то, товарищ генерал…

— Дайте мне его документы, — попросил я.

Когда мне дали его советский паспорт, то там значился Зинченко Иван Ефимович, 1917 г. рождения, уроженец с. Клепики Харьковской области. Я сразу спросил:

— Когда и при каких обстоятельствах вы убили Зинченко и завладели его паспортом?

Я спросил спокойно, не повышая голоса, не мигая, глядя в его глаза. Словно незримая внутренняя молния пробежала между нами. Он понял, что я знаю.

Дрогнул, соскочил с кресла, сбил в дверях часового и попытался сбежать… Но кто знает, тот поймет меня, пуля всегда выбирает движущуюся мишень, и на этот раз Кадыров не промахнулся.

После тщательного допроса остальных лазутчиков, 5 человек мы передали в военную прокуратуру Таджикистана, все они владели почти чистым русским языком, а большинство и английским.

Пару дней я пробыл в Душанбе, а 27 октября отправился во Владивосток и Находку, куда прибыл к вечеру 28 октября. Встретился с Игорем Устиновичем Синеглазовым и другими. Я сразу приступил к знакомству с документами задержанных 10 человек в Приморье. Когда задал вопрос Игорю Устиновичу, «что потребовало моего приезда, и почему не разобрались сами?», Синеглазое мне подал бумаженцию, в которой значились мои настоящие фамилия, имя и отчество, и неточное место жительства в г. Москве. Это было задание на физическое уничтожение.

— На почерк вы обратили внимание? — спросил Синеглазов.

— Нет, — говорю, — а что?

Смотрю, боже мой! Почерк сотрудника нашей контрразведки.

— Что это значит? — спросил я у Синеглазова.

— Вот потому-то мы и пригласили вас, развязать узел требуется быстрее.

Я быстро пошел в «канцелярию» и сказал, чтобы пригласили того, у кого обнаружили эту бумажку. Где его документы? Вот они. Советский паспорт на имя жителя Находки Колесова Андрея Николаевича.

— По Находке проверяли? Пока нет? Приглашайте Колесова, усаживайте с внимательным прощупыванием одежды и так далее. Я зайду чуть позже.

Когда завели и усадили Колесова, я через 3–4 минуты, как бы случайно заходя, вслух спрашиваю, вроде бы не у Колесова, а у кого-то:

— Сколько он отдал за этот липовый паспорт?

— Почему липовый? — обеспокоенно спрашивает меня Колесов.

Я ему отвечаю вопросом на вопрос:

— А разве вы не знали то, что бланки паспортов поменялись еще в марте месяце?

— Нет, не знал!

— Как же! Небось, вы тысяч 5 отдали и вляпались с этой подделкой.

— Да я его…задавлю… он содрал с меня 50 000 руб.

— Ух ты, да где же вы такие деньги взяли? — по-простецки задал я ему этот ядовитый вопрос.

— Там, где их делают нужным людям за нужные дела.

— А сколько вы заплатили за эту записку? — показал я ему принесенную им бумажку с моими инициалами.

— Я никому ничего давно не плачу, за все платит хозяин.

— Хороший у вас хозяин, себе бы такого.

— А что, вы своим не платите? — довольно нагло задал мне вопрос Колесов.

— Вот как мы легко и свободно стали общаться, это очень хорошо, у меня к вам тоже будет ряд вопросов, как вы на это смотрите?

— Мне сейчас как ни смотри, куда ни смотри, мимо этих игрушек не просмотришь… не ожидал, что попаду в лапы к Белому, — проговорил Колесов. — Что, что вы сказали?

Если можно повторите… Меня удивляет одно, — продолжил Колесов, — как может такой убийца, как вы, так мягко вести допросы?

— Значит, вы считаете меня убийцей и не думаете, что вы оскорбляете меня, господин хороший? Ладно, вижу школу мародера Даллеса, хорошо то, что русский язык с 1942 г. не забыли. Первый вопрос: как попала к вам эта бумажка и насколько близко вы знаете человека, который ее писал?

— Я отвечать не буду ни на один вопрос, — заявил мне Колесов.

— Назовите мне свою настоящую фамилию, имя и отчество, — предложил я Колесову.

Он ответил:

— Я уже давно забыл эти ненужные атрибуты, как и то, где родился и зачем это сделал.

— Вы что, со мной в кошки-мышки решили поиграть? Поймите меня правильно. Вы перешли границу моей Родины как враг Советского Союза и думаете, я из вас не вытрясу все, что мне надо? Или вы рассчитываете отболтаться? Спрашиваю последний раз, буде¬ те говорить или нет?

— Я уже сказал: отвечать не буду.

— Оставим его одного, товарищи, пусть подумает.

Комната допросов была оборудована сиренами, и когда мы захлопнули дверь, то за¬ выли десятки сирен, я сам впервые их услышал.

Прошло 15 минут до нашего возвращения. Когда мы подошли и открыли дверь, вой сирен прекратился. Колесов свисал через правый подлокотник, потеряв сознание. При¬ гласили врача, она его минут через 10 привела в сознание, он еще сидел минут 5 и все, как по команде, поднимал руки вверх. Дали ему попить водички, и Дьяков Иван Пантелеевич приступил к допросу. То, что Колесов это власовец-смертник, у меня сомнений не вызывало, даже с первого взгляда, как и то, что если не применить к нему психотропные меры, то он и в самом деле ничего не расскажет.

Генерал Дьяков спросил его:

— Ну что, будем говорить или еще что-то попытаем? Ваша настоящая фамилия, имя отчество и место рождения?

— Бушматов Иван Сергеевич, родился в городе Кострома 1914 году.

— Кто вас направил сюда и с какой целью?

— Приехал я не сюда, а должен быть в Москве по физическому уничтожению Белого, вот его, но сплоховал с паспортом и угодил к вам, живодерам.

— По чьему приказу вы прибыли выполнять это задание?

— По личному распоряжению Аллена Даллеса.

— Как вы попали в сотрудники ЦРУ и вообще на Запад?

— Я в ЦРУ работаю со дня его создания, то есть с 1947 г. На Запад я был сдан Власовым, как и все мои товарищи по оружию.

И так допрос продолжался дальше без каких-либо запинок.

Мы же с Синеглазовым срочно вылетели во Владивосток, связались со Стальновым по поводу записки с моими настоящими инициалами и уточнили, где сейчас находится автор этой записки.

Стальнов ответил четко, что автор записки отмаливает грехи на том свете, а написал же он, дурень, ее под большим перепоем в доме «вольных девиц».

— Фамилия интересует, кто написал? — спросил Стальнов.

— Нет, мы знаем. Главное, то, что на этом свете он больше ничего не напишет, это уже хорошо. О его всех фамилиях давайте забудем, хорошо? До встречи.

Предательство всегда вызывает чувство досады и обиды. Но там, где идет напряженная работа, где люди отважно и неутомимо служат Родине, бывают и сбои. И самое досадное из всех сбоев и срывов — предательство. Но так уж устроен человек. Редко, но это бывает даже в той команде, где уж никак не должно быть…

Пока мы вернулись из Владивостока, Дьяков успел всех допросить. Четырех из де¬ сяти впоследствии суд приговорил к высшей мере наказания, 6 человек были осуждены на разные сроки тюремного заключения. 4 ноября 1964 года я уже вернулся домой, но долго размышлял над запиской Радетского Ефима Ильича. То ли похвастаться хотел, то ли сотрудничал с ЦРУ? Но одно было непонятно: ведь он хорошо знал мой домашний адрес, а написал несуществующий московский. Однако уточнять было поздно, и в любом случае действия Стальнова правильные! Для всех мир, а мы ведь на фронте и живем по законам военного времени.

Значит, Даллес решил напрямую послать своих убийц по моему адресу?

Что же, господин Даллес, вышел, так вышел, вызов принят. 10 ноября я связался со Стальновым, Гудковым, Пряхиным и дал прямое указание ни на одну минуту не выпускать из виду Аллена Даллеса. Если не удастся его пристрелить, то применить другие меры, но необходимо приостановить движение этого бандита. Все рестораны, которые он посещает, закартографировать, и в каждом ресторане, где бывает Даллес, должны работать наши люди, которые всегда будут готовы добавить свои вкусовые добавки в блюдо Даллеса.

Мы провели это мероприятие в жизнь, и кровавый злодей Аллен Даллес не дожил до своей естественной смерти 10, а может, и 15 лет. Хотя, после вмешательства наших людей, он почти благополучно удалился из ресторана со своей компанией таких же человеконенавистников и фашистов, каким был он сам, Аллен Даллес. О подробностях и деталях проведенной нами операции пока писать не буду, так как и сама операция, и ее детали не утеряли временного и практического значения и оперативного использования в работе.

Некоторые читатели могут подумать и назвать наши действия терроризмом, а лидеры воинственно-разрушительного империализма могут поднять вой на всю планету об организованном в те времена терроризме КГБ. Так я для читателей объясню, что терроризм — это застарелая болезнь человечества, и появилась эта болезнь несколько тысячелетий назад с появлением на земле завоевателей-поработителей, после чего и возникло рабство. Терроризм и рабство две неразлучные сестры. Недаром и сегодня, там, где базируются террористы, где их поселения и базы, там обязательно есть рабы. Террористы не могут жить без рабства. Им обязательно надо над кем-то издеваться, бить, эксплуатировать до изнурения. Терроризм, фашизм и рабство — это составляющие опоры любых поработителей. Сейчас терроризм является постоянным прибежищем и основным военно-политическим инструментом порабощения и подавления всех народов земли.

Воинственно-разрушительный империализм США и других государств, претендующих на мировое господство, всегда ориентировался и ориентируется на государственный терроризм. Под предлогом наведения порядка, освобождения народов от тирана и так далее. А цель одна — захват чужих территорий, природных богатств и других важных ценностей. Для захвата используются смуты и распри между нациями и народами, впоследствии ослабленные государства-захватчики подчиняют своей власти путем всевозможных нищенских подачек из ранее отобранного имущества у этого же народа. Или прямой военной силой. Война, развязанная на Ближнем Востоке, — это один из приемов государственного терроризма, и прежде всего США и Израиля. Печально, но факт, что государственный терроризм США является основным направлением международной активности этого агрессивного монстра. Но против агрессивной, захватнической политики США, если она не изменится, в свое время восстанут народы планеты Земля, прежде всего и сами истинные американцы, порабощенные хищнической финансово-грабительской системой Соединенных Штатов Америки.

Сегодня в нашей стране положение весьма сложное. Несмотря на то что при помощи нефтедолларов поправился баланс государственного бюджета и золотовалютный запас страны. Могучий Советский Союз развалили по планам ЦРУ с помощью тех самых решений, которые приняли Ельцин, Шушкевич, Кравчук и поддержавший их Назарбаев в Беловежской пуще. Им захотелось быть царьками, а на свои народы, естественно, на¬ плевать. Конечно, эти решения были подготовлены Горбачевым, хотя он в полной мере и сам не понимал, что же такое произойдет. Выполнял настойчивые рекомендации Запада, не понимая даже, чем это обернется для него самого. Не хватило интеллекта предвидеть, что его вышвырнут, как ненужный отработанный материал. И вот получивший власть Ельцин показал себя в полной красе. Пьянствовал, вместо того чтобы управлять государством, благословляя разбазаривание и разворовывание народных богатств, оставшихся от СССР.

В каком состоянии принял государство новый президент? Можно с уверенностью сказать, что В. В.Путин принял страну в тяжелом положении. Как телегу на дороге, которая и без лошади, и даже без колес. Постепенно уходят из окружения Президента, так называемые «люди семьи», и это оздоровляет обстановку. В этой крайне сложной и запутанной ситуации, необходима твердая линия государственного управления, независимая. Слишком много интересов сильных государств и международных финансовых групп скрещиваются на России. И если они смогут продолжать оказывать существенное влияние на руководство России, как это было при Ельцине, который правил великой страной в беспробудном и постоянном пьянстве, то дело будет совсем плохо. Однако сегодня уже многое меняется к лучшему. Несмотря на массу препятствий, Путин пытается выправить положение, избавиться от тяжкого коррупционного наследства, оставленного Ельциным.

Надо незамедлительно поднимать престиж России, чтобы не только всякие Саакашвили или Вике-Фрейберги не смели говорить непристойности в адрес нашей страны, но чтобы никакое государство не решилось арестовывать наших граждан и, тем более, корабли или самолеты. Они должны знать, что за подобные действия будут дорого расплачиваться перед нашей великой державой. Мне хорошо известны целые системы методов, уже многократно практически отработанных, которые позволят быстро и прочно восстановить международный престиж государства. И главное, позволят сразу поставить на место мелких и не в меру амбициозных соседей, давно потерявших не только чувство меры, но и разум.

Еще необходимо отметить ненормальное положение у нас в государстве по поводу национального вопроса. Ни в коем случае нельзя преследовать или унижать людей любой национальности. Крайне предосудительно, что молодые люди, именующие себя патриотами, избивают или даже убивают иностранных студен¬ тов, громят еврейские или мусульманские кладбища. Все это недопустимо. Но есть главная, самая важная причина, на мой взгляд, которая вносит основной дисбаланс в России по национальному вопросу. После долгих наблюдений и исследований, у меня сформировано мнение, что люди, как проживающие в России, так и гости нашей страны, забыли или делают вид, что забыли, какая нация в России является титульной, государствообразующей. Русский народ имеет великую историю, славные традиции. Миллионы научных открытий, шедевров искусства и литературы созданы русскими людьми, великие подвиги, военные и трудовые, совершены нашим народом. Построены города, заводы, каналы. При¬ чем, русские — это самый добрый народ, доброжелательный и терпимый к другим нациям. Почему же сегодня в самой России русских постоянно принижают, о русских порой говорят с пренебрежением. Даже латвийский, с позволения сказать, президент, уже упомянутая мной Фрейберге, заявила по телевидению, что «русские только пьют водку на газете, заедая ее воблой». Нельзя свою собственную глупость приписывать другому, в данном случае русскому народу. А постоянные надписи в Москве не на русском, а на английском языке? Теперь у нас уже все «менеджеры» да «дистрибьютеры», «супервайзеры» и так далее. Русский язык очень богат, и в нем есть много слов, объясняющих любое понятие, и нет никакой необходимости почти полностью переходить на английскую терминологию. 5 ноября 1964 года я созвонился с Г.К. Жуковым, поздравил его с наступающим праздником Великой Октябрьской социалистической революции, рассказал о своих поездках и о «грамоте» Даллеса, принесенной с собой предателем-власовцем Бушматовым. Обменявшись мнениями по другим вопросам, я почувствовал некоторую подавленность в голосе Жукова, но не стал заострять на этом внимания.

Георгий Константинович спросил меня:

— Не собираешься в Белокаменную?

— Сейчас нет большого желания, — ответил я, — хотя, конечно, придется. А как дела, взаимоотношения с «сударыней»?

— Практически никаких. Разве не видишь, идет разгром всего что делал Хрущев. Ладно, держись и бывай здоров, надеюсь, скоро увидимся, — сказал Жуков, и на этом наш разговор закончился.

Работа контрразведчика как шла, так и продолжала идти, мы не смогли себе даже представить, чтобы смена партийного руководства повлияла на нашу работу.

К тому же мы видели, как «пятая колонна» полезла всюду, без какого-либо ограничения. ЦРУ и масонская ложа США торжествовали. В ЦРУ были разработаны и уже внедрялись планы пацифизма, диссидентства и другие методы беззастенчиво¬ го извращения и подтасовки фактов. «Голос Америки», «Немецкая волна» и другие западные радиостанции, вещавшие на Союз, активно обрабатывали широкие массы народа СССР, пользуясь слабым местом — ограниченностью информации населения, для грамотного и научно подготовленного оболванивания советского народа. 13 декабря мы задержали несколько тысяч экземпляров антисоветской и антирусской литературы, по сравнению с которой даже приведенный мной выше Катехизис выглядел простой молитвой. В этих многочисленных брошюрах, напечатанных в Тель-Авиве, требовалось от евреев, проживающих в СССР, не выполнять советские законы, осмеивать все советское и русское, всячески способствовать развалу трудовой и производственной дисциплины, осмеивать открыто лозунги Маркса, Ленина. Вести пропаганду везде о том, что социализм — это утопия, что плохое снабжение продуктами и промтоварами не случайность и не ошибки Госплана и Госснаба, а это заложено в самой системе социализма и тому подобное.

Весь этот «ценный груз» мы взяли в ящиках, упакованных для геологов, без адресов и фамилий адресата. Пограничники Пянджского отряда пропустили этот груз через границу из Афганистана, но, к счастью, там наши люди под руководством Курбатова, Стальнова и Кадырова вмешались в это дело. Сотрудников якобы Госснаба СССР, сопровождающих этот груз, — Фомушкина, Нестеренко и Лу¬ шина, вместе с водителями арестовали и прямо с грузом сопроводили в Душанбе.

Когда я прибыл в Душанбе и связался с Госснабом для уточнения этих личностей, то выяснилось, что никакого груза для геологов не ожидалось. Из Министерства геологии СССР некто, товарищ Сидоренко, подтвердил то же самое. Сотрудники с такими фамилиями нигде не числились. При вскрытии ящиков мы обнаружили провокационную литературу, которая на второй день была уничтожена за городом.

Сопровождавшие груз Фомушкин-Фельцман, Нестеренко-Несторук и Лушин-Лошак проявили удивительную активность. Попытались ночью убить часового в помещении временного содержания, но другой охранник вовремя открыл огонь, и побег не удался. Водители, все 3 человека, были переданы в прокуратуру.

Западные спецслужбы явно активизировали идеологическую работу и по идей¬ но-социальной, и по психологической обработке людей. И у нас, естественно, работы прибавлялось с каждым днем. Тем не менее, по действиям Л.И.Брежнева было видно, что дано послабление и «пятой колонне», и активистам, и сторонникам западных спецслужб во всех их делах и делишках. Что это было тогда? Слабость Брежнева? Может быть, что-то другое? До сего дня не знаю точного ответа.

Сразу после Нового года, 11 января я вылетел в Москву для общения с Жуковым и Брежневым, хотя последний молчал, как будто нашей службы вообще не существовало.

С Г.К. Жуковым и Д.Ф.Устиновым мы встретились в аэропорту Домодедово и сразу поехали на дачу к А. Гречко. Когда приехали к Гречко, там находился С. Ахромеев и Н. Щербина. Все тепло поздоровались и нас пригласили к обеду; оказывается, не я один с дороги, но и другим не удалось сегодня не только пообедать, но и позавтракать. За обедом кое-кто пытался шутить, но не всегда это получалось.

После обеда я, в роли докладчика, рассказал о переменах, которые начались после смещения Н.С. Хрущева в республиках Средней Азии. Все с грустью воспри¬яли весть об освобождении Исмаила Юсуповича Юсупова с должности первого секретаря ЦК Казахстана и перевода его управляющим трестом садово-виноградного хозяйства Казахстана как явное не просто понижение, а уничтожение. Назначен на должность первого секретаря ЦК Казахстана был Д. Кунаев, своячок Брежнева, если кто не знал, то не обратил на это внимания. Но многие знали то, что Брежнев и Кунаев женаты на сестрах. Для многих, не только для нас, сотрудников СВПК, собравшихся на даче у маршала А.А.Гречко, много было отталкивающих моментов в брежневском «подборе и расстановке» кадров. Для Брежнева (как и в недавнем прошлом для Ельцина) первостепенной была личная преданность ему, Брежневу. Об остальном он и не задумывался, это первое. Второе, он рушил все укрепляющие государственность структуры, которые были созданы при Хрущеве, даже по совету, данному в свое время им самим, Брежневым.

Мы на второй день в эту же компанию пригласили Владимира Ефимовича Семичастного, но он больше отмалчивался. Где-то часа в два дня 12 января 1965 года, когда мы почти собрались разъезжаться, Владимир Ефимович подошел ко мне и сказал:

— Вы собираетесь встречаться с Брежневым?

— Обязательно, — ответил я.

— Будьте осторожны, на вас со всех сторон бочку катят, идут к Брежневу. Последний раз были Рогинец и Дымшиц, валят на вас с Жуковым, прошу вас, между нами.

Я сказал:

— Спасибо, Владимир Ефимович, но что Брежнев болван, мы с вами и раньше об этом говорили.

Когда все разошлись, остались мы вчетвером — Г. Жуков, А. Гречко, С. Ахромеев и я, — откровенно перешли к разговору о Брежневе, о его «подборе» кадров и о государственной безопасности. Больше всего нас волновало последнее, хотя и не менее всех нас волновало брежневское высокомерие, которое выпячивалось на каждом шагу.

Однако Брежнев и СССР — две вещи несравнимые, и мы решили пойти к Брежневу прощупать его отношение к контрразведке, да и вообще к социализму в СССР и к безопасности СССР.

Поручено было пойти Г.К. Жукову и мне. 14 января 1965 г. Жуков позвонил Брежневу в приемную и попросил соединить нас с Брежневым. Просьба сразу была удовлетворена, и на лице Георгия Константиновича стали проступать румянец и улыбка.

Через некоторое время, я слышу, Жуков спрашивает: «на какое время… да мы всегда готовы. Хорошо, завтра к 10.00 вместе с Белым мы будем у вас».

Распрощавшись с Брежневым, Георгий Константинович сказал мне:

— Ты знаешь, тезка, он даже, оказывается, рад, что мы сейчас оба в Москве, и все дела оставил на 10.00, чтобы встретиться с нами. «Работа захлестнула, — говорит «чернобровая сударыня», — я просто упустил, что с вами встречаться надо прежде всего».

Чувствует моя душа, тезка, несладко нам придется работать дальше, ох как несладко!

Чтобы успокоить своего старшего, дороже собственной жизни мне товарища, я постарался отшутиться:

— Если с Хрущевым работали, то, надеюсь, и этот обломается, а не обломается… что ж тогда посмотрим. Я вас очень прошу, Георгий Константинович, меньше на душу берите, перегружайте на мои плечи, я выдержу.

Жуков выслушал меня и сказал:

— Я чувствую, тебе тоже придется несладко в Казахстане, там сейчас вся псарня соберется против тебя, так как при Юсупове и Ниязбекове не попорхаешь, начнут подсматривать, нашептывать. Ну допустим, в Ташкент ты уедешь, в Алма-Ату, когда вызовут. А в Душанбе или в Приморье уже нет, как и в Тюротам, и на полигон. Я всегда переживал за твою двойную жизнь: ни военный, ни гражданский, всей душой чувствовал, что подойдет время безвыходности и безысходности. Представь, тебя «привяжут» только на гражданской работе, кто тебя заменит на основной работе в СВПК? Что скрывать, ведь ты мотаешься всюду, мы только успеваем подводить итоги работы СВПК, полученные от тебя. Завтра даже в Китай не сможешь попасть и на Кубу.

Внешне я был спокоен. Не подавал вида Г.К. Жукову, что внутри я весь сжат, как пружина, и не будь со мной рядом Жукова, может быть, я пущу себе пулю в висок, не задумываясь ни о чем, тем более я предупрежден. «Будьте осторожны», — и это сказал не кто-нибудь, а Семичастный. Я до последнего держался с Георгием Константиновичем спокойно и уверенно. Дослушав его, я сказал:

— Георгий Константинович, я поклялся, что Бормана встречу в живом виде — и если не получу от него письменного подтверждения о янтарной комнате и лучших картинах, вывезенных из СССР, и не выясню, кому он все продал, то я его шлепну. И, поверьте мне, сделаю это. Но Борман путает свои следы, как заяц, убегающий от лисицы. А что такое Брежнев? Завтра с первых минут все встанет на свое место! Меня другой вопрос волнует, — говорю я, — если с этих слов начал свой разговор Брежнев, значит, он о нашей работе все знал от Хрущева, стало быть, я вправе думать, что Хрущев не только Брежневу многое рассказывал.

С минуту я помолчал и, как бы между прочим, спросил у Жукова:

— А вам случайно не удавалось встретиться с Н.С.Хрущевым после его отставки? Как он там, и где обитает?

— Отсиживается на даче, — сказал Жуков, — все же не хлюпик. И как к нему ни подкатывались представители западных спецслужб, масонской ложи и другие противники, не подпускает. Под видом врачей и юристов, корреспондентов зарубежных газет и радиостанций, под видом кого только они ни подбирались к нему, отказывался от всех встреч! «Я, — говорит, — советский человек и коммунист и не намерен перед кем бы то ни было унижать свою родину!» Радости в его жизни мало, но все, что мы с тобой, тезка, могли предпринять и в сохранении Хрущева, и в сохранении мира, и стабильности в мире, — все сделали. Все, что могли, даже больше, поэтому я считаю, что совесть не только у нас с тобой, но и у всей нашей контрразведки, чиста! 15 января 1965 г. мы по-военному, без десяти минут 10 прибыли к Л.И. Брежневу и, как оказалось, опередили его ровно на 17 минут. Брежнев поздоровался с нами и сразу пригласил в кабинет, но, как выяснилось, ранее он назначил встречу Щербицкому, Медведеву и еще кому-то третьему.

Ранее приглашенным он сказал: «Давайте нашу встречу перенесем на 15.00, а сей¬ час у меня очень важные дела». После этих слов он с нами вместе, как ни странно, пропустив нас вперед, зашел в кабинет и предложил устраиваться поудобнее за гостевым столом (не за столом для совещаний, а за тем, который стоял под светильником, торцом около стены). Мы за этим столом сидели часто у Никиты Сергеевича. Но те¬ перь этот стол был перенесен на другое, надо сразу сказать, не очень удобное место.

С первых же минут начался наш разговор в русле о государстве и безопасности.

Брежнев уточнил мою должность, воинское звание, фамилию, имя, отчество по занимаемой должности и по гражданке. Когда я ему все рассказал, то он на некоторое время задумался и проговорил вопросительно:

— Кто еще знает о вашей, — выразился Брежнев, — контрразведке, кроме Хрущева, Подгорного и Семичастного?

Я поправил Брежнева:

— Не «нашей контрразведке», а о специальной военно-политической контрразведке СССР, которая во все времена подчинялась первому лицу государства СССР, значит, что теперь эта контрразведка ваша, Леонид Ильич. Кроме Хрущева и Подгорного об СВПК СССР никто не должен был знать. А поэтому к вам, Леонид Ильич, будет большая просьба, — сузить круг тех лиц, кто бы знал о нас и о контрразведке, которой нам выпала честь руководить.

— Никаких возражений, Игорь Васильевич, вы на 100 процентов правы, мы будем работать вместе в одной упряжке, и я с первого момента говорю то, что когда потребуется, без звонков и предупреждений, заходите и днем и ночью.

Затем Леонид Ильич чисто по-человечески спросил:

— Небось, проблем уйма, а мы занимались другими делами, бросили, так сказать, вас, как сирот.

— Мы — дети взрослые, — сказал Георгий Константинович, — но проблемы есть, и немалые, особенно с работой Игоря Васильевича.

Полностью рассказал Жуков ему о моей военно-гражданской службе, о перемене власти в Казахстане и так далее.

Однако Леонид Ильич сразу набрал телефон Кунаева и сказал ему: «Сейчас у меня находятся Георгий Константинович Жуков и Георгий Петрович Жеребчиков, мы с ними говорим о больших государственных делах. К тебе будет моя большая просьба личная, но воспринимай ее как указание ЦК КПСС, а именно: после окончания пребывания в Москве Георгий Петрович посетит Алма-Ату и заедет к тебе, не заставь его ждать в приемной часа 2, все поставленные вопросы решай без раздумий и каких-либо рекомендаций, мы тут все решили, твое дело добросовестно исполнить, спасибо».

В общем, все вопросы, которые нас интересовали, мы довольно легко решили, и около часа дня нам подали обед, разумеется и за это и за то мы подняли тосты, отобедали и разошлись. Все остались друг другом довольны, расходились, как коллеги по общему делу.

В Москве я пробыл еще 3 дня, а 18 января вылетел домой, с запасной командировкой в КНР, попросил меня лично об этом Брежнев Л. И.

Вылетая из Москвы, с Жуковым договорились, что дней 10 я отдохну, то есть поработаю по своей гражданской работе, а где-то заодно, числа 1–2 февраля, побываю у Кунаева и из Алма-Аты перелечу на пару дней в Китай. Когда вернусь домой, созвонимся.

В Алма-Ату я полетел только 3 марта (из-за непредвиденных обстоятельств), побеседовали с Кунаевым, и, должен признаться, что встретил он меня хорошо. После беседы в кабинете, мы проехали в Толгарский район, потом вернулись на ночлег под Алатау. 6 марта я военным самолетом вылетел в КНР, разумеется, согласовав это все с китайской стороной. Сопровождавшие 2 истребителя КНР меня «подхватили», едва я пересек советско-китайскую границу. Из аэропорта Пекина я уже ехал на правительственном (КНР) автомобиле и сразу в загородную резиденцию Мао Цзе Дуна, там находился и Чжоу Энь Лай. Встреча прошла, как и всегда, радушно и тепло.

Поговорили о смене генсека СССР, чем Мао Цзе Дун, по виду, был доволен.

Хотя здесь же оговорился, что он просмотрел по печати все выступления прошлых лет после XX партсъезда ВКП(б) и не видит разницы в ревизионистском психозе между Брежневым и Хрущевым.

— Посмотрим, — сказал Мао Цзе Дун, как в русской пословице говорится,

«Толкач муку покажет», по ранее поощряемой моде Хрущевым не все пойдут.

Хотелось бы, чтобы Брежнев пересмотрел фальшивую позицию антисталиниста Хрущева и превратился в государственника сталинского образа. Конечно, так работать, как мог Сталин, никто не сможет. Сталин — это самородок, у него одного ума хватало на 100 человек. Помню мою первую встречу со Сталиным в Кремле, — продолжал товарищ Мао, — когда Сталин 2,5 часа продержал меня в приемной. Хотя ему раз пять докладывали, что я сижу и жду приема, но он вышел и как бы случайно меня встретил. Хитер был Иосиф Виссарионович, показал нам, восточным людям, свою кавказскую мудрость. При знакомстве с ним, когда я назвал себя и сказал, что я являюсь председателем коммунистической партии Китая, мои слова перевел переводчик. Сталин тут же с удивлением ответил, что он не знает такой партии в Китае, не знает никакой, кроме мелкобуржуазной, а сам посмеивается в свои густые усы. Я вынужден был, — вспоминал Мао Цзе Дун, — вынуть свой партийный билет и показать ему. Вообще это была проверка Сталина и уточнение, кто же к нему приехал с протянутой рукой, когда вы после войны сами голодные. Потом он на приеме был совсем другим. Это была действительно личность громадного человека, революционера-коммуниста! Потом мы уже хорошо друг друга знали. И вдруг Хрущев какой-то объявился на этом свете, прежде и слова против не говорил, а мертвого избил до синяков! — как можно так безобразничать?

В КНР я пробыл ровно сутки, обо всем, что было надо, успели переговорить.

А мы уже, как старые знакомые, говорили откровенно без дипломатических уловок и фальши. А 7 марта, вечером, я уже был в Чимкенте, а это значило дома.

Власти партийного аппарата менялись, в крайкоме теперь не было Ниязбекова, да и крайком сократили вообще. Первым секретарем Чимкентского обкома партии (который переехал в здание крайкома) откуда-то приехал Ливенцов. Потом мы его ковырнули, оказался сыном не просто кулака, а кулака-мародера. Поэтому связь через обком у меня была прервана, попадал я в это здание лишь тогда, когда вызывали по гражданской работе. Однажды меня пригласили в обком по особому вопросу — по антисемитизму. Разговор на эту тему состоялся интерес¬ ный. Во-первых, я Ливенцова загнал в угол, но так он мне и не ответил на вопрос: «Кто на Ближнем Востоке семит и кто антисемит?» После нескольких минут разговора мы разошлись, но каждый имел свое мнение друг о друге и об антисемитизме в мировом масштабе. Я ему говорил правду, не щадя никого. Дело было вовсе не в том, что он женат на еврейке. Главная беда, что идея, придуманная Алленом Даллесом и внедряемая повсеместно всей западной пропагандой, нашла, к сожалению, благодатную почву. Суть этой идеи в том, чтобы каждый еврей, живущий в СССР, считал себя здесь не постоянным жителем, не патриотом, а изгоем, которого все окружающие тайно, а то и явно, ненавидят. Это означает, что каждый еврей потенциально станет агентом ЦРУ или сочувствующим. Этого добивался враг социализма и СССР Аллен Даллес и, в какой-то степени это произошло. Некоторые, нестойкие граждане СССР, в том числе и еврейской национальности (я хочу именно на национальном аспекте заострить вопрос), стали постоянно слушать «Голос Америки», а отдельных людей из этой категории цэрэушникам удалось даже завербовать. С такими людьми, заблудшими идеологически, оказавшимися в трудном положении благодаря провокационной деятельности ЦРУ, как раз мы и сталкивались, проводя наши операции. Я и объяснял все это Ливенцову, но он не понял и четверти из моих комментариев. Словно и не изучал диалектический материализм, борьбу противоречий и, тем более вопросы пропаганды и контрпропаганды.

На второй день я по гражданской работе поехал в Сары-Агач и доехал до Ташкента, созвонился с Г.К. Жуковым, доложил о своей поездке в КНР, передал ему самый горячий привет от руководства КНР. О Ливенцове говорить ничего не стал, так как у Жукова не все в порядке было с сердцем, и я его не стал расстраивать.

Мы уже проверили все данные о Ливенцове и его связях, как и оказалось, и Кунаев, и Брежнев, и Ливенцов — все являются зятьками-родственниками, помимо всего, Брежнев и Ливенцов — старые друзья по каким-то общим имущественным делам в прежние времена. Это была первая преграда на пути именно моей работы, работы основной, так как по гражданской работе моя должность входила в номенклатуру обкома.

Если кому-то покажется, что наша работа была чем-то вроде прогулки по липовой аллее в дни цветения липы, то это грубая ошибка. Несмотря на нашу сверхсильную власть в государстве во все времена, даже после смерти И.В.Стали¬ на, мы все равно испытывали обычные тяготы «нелегалов». Кто мы такие, кого представляем, знали только генсек ЦК КПСС, Председатель Президиума Верхов¬ ного Совета СССР и члены СВПК СССР, работающие на разных должностях партийных, советских и военных органов. Когда, например, Брежнев перевел в Москву Н.А.Щелокова, то Брежнев и подумать не мог, что Щелоков — сотрудник СВПК СССР.

Моя работа осложнялась, отношение ко мне Ливенцова было настороженным и вовсе не дружеским. То ли потому, что Ливенцов знал, догадывался о моей работе в контрразведке (хотя прямо ему никто об этом не сообщал), то ли потому, что я не скрывал своих убеждений и говорил ему, что необходимо пристальное внимание к тем людям, и еврейской национальности, конечно, тоже, кто имеет родственников в США. К тем, кто скрыто или откровенно критикует советскую власть. Нет, я даже не намекал о каких-либо мерах или тем более репрессиях, но только — о пристальном внимании к этим людям. Однако Ливенцов, видимо, из-за того что был женат на еврейской женщине, к разговорам о национальном вопросе относился крайне болезненно и не мог объективно и спокойно все обсуждать.

Петушиные наскоки Ливенцова и его приближенных стали учащаться и по делу, и без дела. За моим перемещением был установлен контроль. Извините, читатель, за прямоту, дураку Ливенцову и его неразумному окружению казалось, что их контроль для меня незаметен.

Время стало тянуться все медленней и медленней, работа моя основная, в контрразведке, даже по связи, превратилась в одностороннюю. Выехать куда мне было надо по основной работе, я не смог, однако с Жуковым связывался, не подавая вида о моем положении.

Однажды выпала удача по линии гражданской работы попасть в Алма-Ату на совещание в Казсельхозтехнику. Используя случай, я попросился на встречу с Кунаевым. 26 мая 1965 г. меня принял Кунаев, перемен в его тоне и в отношении ко мне я не заметил, мы минут 30 говорили обо всем понемножку. Постепенно я ему напомнил о его разговоре с Брежневым насчет моей работы и кратенько рассказал о моем настоящем положении и взаимоотношениях с Ливенцовым и его окружением. Кунаев сразу приказал соединить его с Ливенцовым, но оказалось, что Ли¬ венцов находится в поездке по районам и, когда будет, никто не знает. Кунаев дал команду разыскать его и, глянув на часы, добавил: «В 15.00 пусть свяжется со мной обязательно, спасибо». — И положил трубку. Обращаясь ко мне, Кунаев сказал: «К 15.00 подходите, мы поговорим втроем, коль некоторые не понимают русского языка».

В 15.00 я прибыл без опоздания. Только успел войти, как затрещал телефон междугородной связи. Кунаев кивнул мне, чтобы я взял параллельную трубку, и я сразу узнал телефон обкомовского дома отдыха на р. Машат (хотя Ливенцов врал с первой минуты, что он находится в Арыси и едет в 1-й хлопководческий совхоз). Далее что-то там он, Ливенцов, еще говорил, но я уже не прислушивался к тому концу провода.

Наконец Кунаев перебил его и спросил: знает ли Ливенцов обо мне. «Знаете, значит, и знаете его режим работы? — продолжал Кунаев, — как, как? Вы что забыли, что я вам говорил об указании Брежнева? С Брежневым напрямую говорить я вам запрещаю, что-то вас понесло не в ту сторону. Приедет Георгий Петрович в Чимкент, зайдет к вам, прошу вас переговорить с ним и в его работе не чинить никаких препятствий, договорились? Хорошо, спасибо». — И Кунаев положил трубку.

— Если таких друзей Брежнев будет собирать на партийную работу, боюсь, далеко мы не уедем, — договорил Кунаев. После этого он пригласил меня вместе отобедать, я согласился; за обедом, надо отдать должное Кунаеву, он ни одним словом не обмолвился, что это у меня какая-то незнакомая ему работа и прочее, как будто его это вовсе не касалось сегодня в разговоре с Ливенцовым.

Когда мы, отобедав, расходились, Кунаев мне сказал:

— Если еще что-то повторится, звоните, не стесняйтесь, я всегда помогу, можете на меня надеяться.

Из Алма-Аты я связался с Душанбе и Находкой, все шло у ребят нормально.

Трижды связался с Г.К. Жуковым, поговорили обо всем, по службе. Жаловаться на мое положение с Ливенцовым я не стал, в голосе Жукова я уловил какую-то заторможенность, но и не стал заострять его внимание на этом. Только поинтересовался его здоровьем и, как оказалось, я не ошибся. Он отвалялся с гипертонией 11 дней, а для человека, перенесшего инфаркт и инсульт, это дело не простое.

— Когда рассчитываешь попасть в столицу? — спросил Георгий Константино¬ вич.

Я сказал:

— В любое время, когда потребуется. Меня теперь надо бы вызывать в команди¬ ровку.

— Началось? — проговорил Г.К. Жуков.

— Да, что-то в этом духе. 30 мая я вернулся в Чимкент и сразу из аэропорта заехал в обком партии, Ливенцов оказался на месте, но минут 15 мне пришлось ждать своей очереди на прием.

Когда меня пригласили зайти, то Ливенцов даже не встал, а я к нему тоже не подошел с рукопожатием, а сразу после «здравствуйте» сел на одно из кресел возле т-образного стола.

— С приездом, — сказал Ливенцов.

— Спасибо, — ответил я ему.

— Так что работать начнем с жалоб, Георгий Петрович, — проговорил лениво Ливенцов.

— А это как вам будет угодно, — вскипая внутри, ответил я и дополнил: — Мы можем работать по-разному, если служба потребует! Я зашел к вам не счеты сводить, а предупредить, что я через 3–4 дня должен вылететь на пару дней в Москву.

— Пожалуйста, — проговорил Ливенцов, — с билетами помощь нужна?

— Нет! — ответил я, на этом мы и разошлись. 5 июня 1965 года я вылетел в Москву, в этот же день был в Москве. Но прежде чем встретиться с Г.К. Жуковым, я поехал навестить Н.С. Хрущева к нему на дачу. Чтобы он сразу меня не заметил, я подходил сзади.

Боже мой, как меня расстроило это видение! Подхожу, он сидит на скамейке, настоящий деревенский старичок, и бьет по траве какой-то палочкой. Я подошел к нему поближе и говорю:

— Здравия желаю, Никита Сергеевич!

Так он чуть со скамейки не свалился от неожиданности моего появления и голоса.

Мне сразу стало заметно, что он полностью одинок, к нему никто не заходит и не приходит. Он, как только увидел меня, Христом-Богом начал меня просить:

— Уходи, сынок, уходи! Они увидят тебя, что ты был у меня, сегодня же арестуют, пожалуйста, уходи. Моя песенка спета.

Так я ушел, потому что говорить с ним о чем-либо было невозможно. В этот день я не пошел к Г.К. Жукову, так как настроение было очень неважное и я его не хотел перекладывать на Г.К. Жукова.

Насмотрелся я на Хрущева Н.С., и мне его так стало жалко, что самому не хотелось жить. Откровенно говоря, у меня на него была маленькая обида. После того как, в основном, нашей контрразведкой под моим управлением был погашен большой европейский костер войны в Венгрии, разгоревшийся из-за вмешательства американских ястребов и масонов, Хрущев отверг ходатайство Жукова и Андропова о награждении меня Звездой Героя Советского Союза. Но здесь я все ему простил.

8. «ЧЕРНОБРОВАЯ СУДАРЫНЯ»

6 июня 1965 г. я позвонил Г.К. Жукову, и мы договорились встретиться с ним на природе. Подъехал к его дому в 10.00, сели на машину и поехали по Минскому шоссе. Проехав километров 50–60 от Москвы, мы остановились и пошли в лес, как старые грибники, к тому же на этот раз Жуков одет был в гражданскую одежду.

Мы долго ходили по лесу, обсуждая ситуацию в нашей службе и в стране в целом. Разумеется, мы многие вопросы списывали на неопытность Брежнева, а к вечеру решили вернуться в Москву и зайти к Брежневу, внести ясность в некоторую неразбериху функций СВПК и КГБ, которые, почему-то часто стал путать он.

Шестого июня мы Брежнева в кабинете не застали, поэтому визит свой перенесли на утро, на 10.00 7 июня. Но, как оказалось, Брежнева в это время на рабочем месте не было. Мы, прихватив попутно Ахромеева, поехали в его загородный штаб и архив СВПК, туда сходились все донесения со всей планеты и даже из Средней Азии и Дальнего Востока, когда меня не было на месте, как и в это время.

В этот день, 7 июня 1965 г., познакомились с донесениями за трое суток. Все шло по старому, давно известному сценарию. Воинственно-разрушительный империализм США нагнетал милитаристскую обстановку на всей планете. Израиль, не скрывая, готовил большую войну на Ближнем Востоке, при непосредственном участии и под руководством США. США разжигали войну между СССР и КНР, КНР и Индией, Индией и Пакистаном. Шпионы ЦРУ и ФБР, как бешеные волки, рыскали по странам Варшавского договора и, особенно, в Чехословакии и Венгрии. Их было так много, что наши ребята не успевали разрушать их гнезда и ликвидировать одиночные очаги диверсионно-разведывательной работы западных спецслужб, а право такое, с моей стороны, было предоставлено всем нашим группам СВПК. После венгерских событий помощники и последователи А.Даллеса нас многому научили.

После всего просмотренного мы и разошлись. Как бы по углам, поразмышлять каждый в отдельности. Что греха таить, с приходом Брежнева-Суслова к власти, наша работа становилась много труднее, чем была при Хрущеве.

Идеологически нестойкие люди стали активней проникать в структуры власти, в финансы, в Госплан, в Госснаб, в сбытовые учреждения. Были бесполезны наши попытки доказать Брежневу то, что с его приходом в СССР выстраивается «большая пятая колонна», всевозможные «диссиденты» и «отказники» внутри СССР. И то, что через год-два израильской разведке Мосад и американскому ЦРУ можно в своих странах штаты сократить в два-три раза, а через десять лет основной штат будет жить в СССР на деньги СССР Мы полагали и доказывали Брежневу и Суслову, что всех этих «диссидентов» и других желающих уехать в Израиль и США надо свободно отпускать. Этим самым мы оздоровим и облегчим идеологическую обстановку в СССР. Но Брежнев с Сусловым не только не вникали в это, но нас обвиняли в национализме. Это было несправедливо. И Жуков, и я, да и вся концепция нашей СВПК всегда была направлена против любого проявления фашизма, национализма в любой форме и разновидности. Но тонкости и сложности национальных отношений, особенно в период обострения, как мы раньше говорили, классовой борьбы, то есть обострения борьбы противоречий, прежде всего, тайной и крепкой схватки разведок, заставляла нас очень внимательно и пристально заниматься селекцией, то есть разделением, и по идеологическому направлению, и по национальному принципу.

В таких условиях противоборство между руководством страны, в лице Брежнева и Суслова, и руководством СВПК было постоянным с 1966 г. В 1966 г. я ушел по гражданской работе в Министерство геологии, как сказал Жуков, под крылышко Сидоренко, так как Сидоренко был наш сотрудник и министр геологии СССР.

Нам казалось тогда, что, проживая в Чимкенте и работая теперь в Министерстве геологии, я смогу свободно перемещаться по всему СССР и выезжать в некоторые страны, когда это потребуется. Однако мы сильно ошиблись. Министерство геологии было также насыщено мздоимцами, и растащиловка там шла еще в те годы, хотя и не так откровенно и беспардонно, как сейчас. Тогда некоторые геологи, проживая в уютных городках, получали надбавки к основной зарплате в виде по¬ левых, безводных и так далее, о транспорте и разговора не заводилось. Если основные «полевики» получали неплохую зарплату со всеми доплатами законно, то вместе с ними ее получали и некоторые чиновники, проживающие в городах, «геологи», которые вообще слабо себе представляли, что такое полевые условия жизни геолога. Но получали те же надбавки к своей зарплате.

Мне стало работать намного трудней, хотя мне удавалось на пару-тройку дней кое-куда выскочить, как бы по делам геологической экспедиции. Сидоренко много работал сам, но недопонимал многого, что происходит в Министерстве геологии, — его заместитель Рясной распоряжался кадрами на свое усмотрение и многих коррупционеров и мздоимцев стаскивал в Москву со в1рего Советского Союза. А ведь Министерство геологии СССР — это секретные крупномасштабные карты, прямой подход и доступ к военным объектам, важные секреты по недрам и многое другое, что беспокоило нашу контрразведку. Естественно, что ЦРУ свило несколько гнезд и в Мингеологии, которые впоследствии нам удалось разоблачить и ликвидировать. 27 марта 1967 года мы в составе: Жуков, Келдыш, Сидоренко, Ахромеев, Скрябин и Франк — встретились в АН СССР, я рассказал о подрывной деятельности в работе некоторых геологов, о том, что геофизики не все карты по результатам работы сдают в Министерство геологии, охотятся за военными топографическими картами Прикаспийско-Приуральского полигона.

Ведется слабый учет тротила и пороха, как и автодетонаторов. На следующий день наш состав совещавшихся пополнился председателем КГБ Андроповым и министром МВД Щелоковым. Они пообещали усилить работу по контролю за сохранностью и правильным использованием тротила, пороха и автодетонаторов по всему Министерству геологии и особенно в геофизике.

Сидоренко пожаловался на то, что Брежнев порой не согласовывает с ним кадровые перестановки и назначения в Министерство геологии, работает напрямую замом Рясным, человеком, заинтересованным только в личной карьере. В этом Сидоренко был убежден.

— Попытался я раза два на эту тему переговорить с Брежневым, — добавил Сидоренко, — но он уходил от обсуждения этого вопроса. Поэтому складывается такое положение, что я уйду в АН СССР, что так работать я не в состоянии. 17 апреля 1967 года мы с Г.К. Жуковым попросились на прием к Брежневу и сразу были приняты. Мы объяснили ему о положении дел в Министерстве геологии, поговорили и о других отраслях народного хозяйства, и о том, что всюду наша служба стала наблюдать не только какое-то расслабление в коллективах, а просто безответственность и разгильдяйство. Власть Советов по Марксу-Ленину осталась на бумаге, всюду партийное жонглерство, но не в деле помощи председателям Советов всех уровней, а наоборот, бьют по рукам, практически излишней опекой только мешают работать. Провели мы в беседе, надо сказать бесполезной, целых 2 часа 17 минут и уехали ни с чем. 23 апреля 67 года я вернулся в Казахстан, на душе так было тяжело и паршиво, что я не знал, куда себя девать. Чимкент, который мне всегда нравился, стал для меня чужим, городок Турланской экспедиции еще хуже. В обед 24 апреля я зашел в кабинет Гарика Михлина, начальника транспорта экспедиции, который был изрядно подпитой, но решил со мной пофилософствовать по некоторым национальным вопросам. Я хотел уйти, но он настойчиво меня приостановил, проговорили мы с ним часа полтора, и, наконец, он высказал, что евреи самый умный и деловой народ! Сказал он мне это ни с того ни с сего, грубоватым тоном, глядя прямо мне в глаза, сказал как-то вызывающе. Я ответил, что, конечно, есть много талантливых людей и среди евреев, но и среди других народов талантов и умов не меньше. Далее я дипломатично попытался объяснить ему, что «в семье не без урода», так среди всех народов есть дарованья, есть жулики и воры, как и вечны паразиты. Что же касается евреев, то те из них, которые и являются уродами /в семье, то есть воры и расхитители, то, поскольку он и сам сказал, что они особенно умные, то и делают они это воровство талантливо, значительно более вредно, чем, к примеру, русские. Там, где такие «талантливые» воры и мздоимцы появляются, там и начинается растащиловка, развал и смута. Видимо, обо мне говорили, что я якобы антисемит, потому он и затеял этот разговор.

Разошлись мы без кулачной разборки случайно, потому что зашли женщины.

Пользуясь моментом, я ушел от этого вечно немытого и сопливого, «самого умного и делового» человека, который оказался двоюродным братом начальника экспеди¬ ции. Примерно через месяц после этого разговора я почувствовал всестороннее давление со стороны администрации экспедиции и даже был заслушан на бюро Чимкентского горкома партии о неправильном понимании мной, как коммунистом, политики партии по национальному вопросу!

Практически ведь ни один человек не знал моей основной работы, и я выслушивал выступления болванов с партбилетами в карманах. А сам думал о Феликсе Эдмундовиче Дзержинском, о его бесконечной преданности идее справедливого общества и о его предложении 22 декабря 1918 г. «о создании контрразведки по борьбе с воинственным империализмом и его составляющей частью — воинственным иудаизмом как внутри страны, так и за рубежом». Опираясь на это предложение и понимая то, кем я являюсь в настоящий период по основной работе СВПК, я твердо заверял себя, что не сломаюсь и буду выходить из трудного положения и вести еще упорнее и разнообразнее разоблачение воинственно-разрушительной агрессивной системы любым путем, преодолевая трудности, которых стало очень много. Я — дважды Герой Советского Союза, генерал контрразведки был заперт, как в клетке, противниками всех мастей, совершенно не имея возможности выезжать в КНР, в Душанбе, на полигон и даже в Москву. Однажды я все же не удержался и по телефону кое-что сказал Г.К. Жукову, а через день или два меня вызвали в Москву. Пошли мы с Г.К. Жуковым на прием к Брежневу, а это значило и к Суслову, эти двойняшки поодиночке с нами перестали говорить. Не помню точно даты, но хорошо знаю, что это было после праздников 9 Мая.

Я Брежневу стал говорить, что по линии ЦК КПСС или Министерства геологии я замечаю препятствия и даже предательство по отношению к работе СВПК СССР.

Меня всячески тормозят с выездами по моей основной работе не только в КНР, Душанбе и Алма-Ату, но и на полигон. Я уж не говорю о поездках в Приморье и за рубеж. Разведки западных стран, опираясь на свою агентуру, единомышленников и сочувствующих, всевозможных «диссидентов» и им подобных, проживающих в Советском Союзе, пролезают в святая святых секретов СССР. Мы же, контрразведка, скованы бюрократией всех инстанций и оказываемся не в состоянии своевременно пресекать вражеские поползновения не только в братских странах, но и внутри СССР. Я для этой цели, чтобы хоть как-то заиметь свободное время, посту¬ пил в автодорожный институт заочно, чтобы под видом всяких консультаций и сессий выезжать в ТуркВО и встречаться со своими людьми. Ведь не могу же я на собственной квартире принимать людей! Вот примерно так я все изложил Брежневу.

Мы проговорили часов 5. Разговор закончился безрезультатно, точнее с плохим результатом. К Жукову Г.К. были вызваны врачи, и от Брежнева его увезла «скорая» в прединфарктном состоянии. Я выскочил из кабинета не попрощавшись, поехал к Андропову. когда приехал на Лубянку, то оказалось, что Андропова вызвал к себе Брежнева 20–25 минут назад. Я ушел из КГБ, заехал в ресторан Пекин, принял граммов 100, хорошо подзакрепился и поехал в гостиницу на ВДНХ, я любил там бывать и от устали отсыпаться. Не успел я закрыться и принять горизонтальное положение, как в дверь постучали. Я ответил: «заходите». И, к моему удивлению, заходят: Андропов, Садыков и Литовченко. Поздоровались. Как хозяин комнаты я предложил всем присесть. Когда все разделись и присели, Андропов позвонил кому-то, и через час нам из ресторана принесли ужин, но не на 4, а на 5 персон. Я глянул на Андропова, он сказал:

— Сейчас Щелоков подъедет.

Минут через 15 подъехал Щелоков, и мы ужиная начали обмениваться мнениями о поведении и лицемерии Брежнева, как и о суфлерской роли Суслова.

— Суслов пока не догадывается, что настоящая фамилия Брежнева — Галимбовский. Вот потому Брежнев и относится так болезненно к национальному вопросу, и с ним сложно обсуждать эту тему непредвзято и объективно. Надо уметь, особенно на таком посту, какой занимает Брежнев, отодвигать личные эмоции, на то он и государственный деятель. А он не может. Но Суслов многого не знает, вот и защищает его, — сказал Щелоков.

Я кратенько рассказал о моем положении по гражданской работе, а гражданская работа это была, естественно, моя крыша. Но так как крыша прохудилась, то моя основная работа в контрразведке оказалась на грани полного упадка, что отметили и Садыков, и Литовченко. Они прямо заявили:

— Если вы, Игорь Васильевич, будете здесь зажаты в клещи, то в тылу врага контрразведка СВПК окажется в бездействии, а впоследствии деградирует.

В этом узком кругу нами было принято решение об устранении Брежнева и Суслова. Осталось посоветоваться только с Г.К. Жуковым, но так как Жуков госпитализирован, значит, надобно было подождать дней 10–15, пока он выздоровеет. Так было решено, на этом мы и остановились. 22 мая 1967 г. я вылетел из Москвы в Чимкент, в этот же день я был уже «дома», то есть в квартире геологического городка, где проживал вместе с семьей.

Дней через 10 я под видом консультаций в институте поехал в Ташкент. Там 4 июня мы провели совещание с контрразведчиками, работающими за рубежом. Прибыли наши люди из Пакистана, Индии, Ирана, Ирака, Ливии, Афганистана, США, Англии, Канады, Боливии, Эфиопии, Сингапура и Австралии. Совещание шло 2 суток, без каких-либо перерывов, в том числе на сон и еду. Принято было много решений по тому или другому региону, где хозяйничали разведки США, Великобритании, Израиля и других воинственно-агрессивных государств. Мы наметили меры срыва разбойничьих замыслов США по порабощению таких стран, как Индия, Афганистан, Эфиопия, Иран, Ирак и Ливия. Мы также выработали новые методы и способы связи со мной, а значит и с Г.К. Жуковым, исходя из сложившейся непростой ситуации из-за противостояния между нами и руководством КПСС в лице Брежнева-Суслова. После чего разъехались каждый по своим местам.

19 июня меня пригласили в Москву, поскольку Жуков уже был более или менее здоров. Встретились мы с ним в госпитале за Красногорском. Я его проинформировал о проведенном совещании в Ташкенте, под эгидой моих консультаций в институте. Ответил на все интересующие его вопросы и спросил его: встре¬ чался ли он за последние дни с Андроповым, Щелоковым? Он ответил, что пока нет.

— У Брежнева тоже пока не был, — добавил Г.К.Жуков, — и признаться, как подумаю о ЦК, и сердце не лежит идти туда. Брежнев меня дважды навещал в госпитале, но что-то недоговаривает, что-то ловчит, что он нам скажет 24-го, когда мы у него соберемся, посмотрим. 24 июня к 12.00 мы приехали с Г.К. Жуковым к Л.И. Брежневу и нас сразу при¬ гласили зайти в кабинет. Не успели поздороваться, как вошел Ю.В.Андропов, потом Н.А.Щелоков.

У меня моментально мелькнула подозрительная мысль, но я быстро отбросил ее. Все мы расселись за столом совещаний, Суслова почему-то не оказалось.

Брежнев справился у всех о здоровье и особо заметил изменение моего внешнего вида.

— Что-то вы похудели, Георгий Петрович? — Спросил он как-то заботливо.

Я отмахнулся:

— Лето жаркое в Средней Азии, вот и похудел, спадет жара, поправлюсь.

Жуков, слушая меня, нервно постукивал пальцами по столу.

Брежнев начал спрашивать каждого руководителя о работе службы и в целом.

Начал Брежнев со Щелокова. Тот отчитывался прямо и откровенно:

— Москва превращается в проходной двор, режим о прописке практически прекратил свое существование. Едут отовсюду, без всяких причин и оснований, прописываются по указанию работников ЦК КПСС, нередко ссылаются и на ваше имя, Леонид Ильич. Ввиду общей распущенности, увеличивается пьянство, а где пьянство, там и преступления.

Брежнев грубо оборвал Щелокова и сказал:

— Никакой распущенности нет, просто МВД стало плохо работать, да и все!

Прошу вас, пересмотрите работу своего ведомства, ибо мы будем вынуждены принять административные меры. Садитесь!

Когда стал выступать Андропов, не успел он сказать несколько слов, как Брежнев перебил его и заявил:

— Что-то я не пойму, Юрий Владимирович, одно: есть у нас КГБ, и в нем аж 9 управлений, но что такое СВПК? Эта контрразведка входит в КГБ или нет? Надо кончать со всякими надстройками, которые налепил Хрущев.

Тут я не выдержал и резко перебил Брежнева:

— Не Хрущев, а Ленин, и не налепил, а создавал контрразведку по борьбе с воинственно-разрушительным империализмом, который при вашем руководстве уже приступил к исполнению своих функций по всему Союзу начиная с Москвы.

После моих слов создался вакуум молчания на 10 минут. Потом Андропов начал свой отчет. Говорил умно, по-государственному рассудительно, он умело касался всех положительных и отрицательных моментов в работе КГБ. Совместные действия КГБ с пограничниками и МВД.

— А Я особо хочу отметить, — сказал Юрий Владимирович, — неоценимую помощь Комитету Государственной Безопасности со стороны СВПК и лично от Жукова Георгия Константиновича и от Белого Игоря Васильевича. Без их бескорыстной помощи, без помощи руководства СВПК КГБ не был бы так информирован о планах наших противников в отношении СССР и наших союзников по Варшавскому договору.

— Так вот и берите полностью под свой контроль СВПК, как одно из подразделений КГБ. Для этого я и пригласил вас к себе. Георгий Константинович, — продолжал Брежнев, — на пенсии не откажется быть советником. Георгий Петрович возглавит отдел КГБ по всей Средней Азии, я думаю так, — завершил Брежнев.

Георгий Константинович встал и нервно начал говорить:

— Легко вы, Леонид Ильич, ломаете все через колено и даже то, что некоторые из нас отдали честному служению родине СССР свое детство и юность да и сейчас живут, не зная ни дня покоя, за счет своего здоровья, сна и отдыха выполняют свой долг перед родиной совершенно бескорыстно! Здорово у вас получается!

Брежнев, помолчав, сказал:

— Мы все день и ночь думаем о родине, что такого я сказал оскорбительного?

Ведь вы сами предложили кандидатуру Андропова на КГБ, и выбор ваш я одобрял и одобряю. Вы можете подбирать кадры, в этом я убедился.

Неожиданно для нас встал Щелоков и так жарко заговорил, что даже Брежнев очки снял:

— Вы, Леонид Ильич, — сказал Щелоков, — уродуете то, что должно остаться неприкасаемым. Ни ГРУ, ни внешняя разведка, о которых вы мне говорили, тысячной доли пользы не принесут для страны в сравнении с тем, какую пользу приносит СВПК. И это несмотря на то, что первый заместитель начальника СВПК И.В.Белый находится, вероятно по вашей воле, совершенно без какой-либо помощи, только за счет сна, отдыха, даже во время приема пищи исполняет свои обязанности. Он вынужден прятать свою работу от семьи, от коллег по гражданской работе, терпеть притеснения от всяких… и все это вместо заслуженного им смолоду почета и уважения! — проговорил он последние слова, сел и отвернулся от Брежнева.

Брежнев встал и произнес:

— На этом наше сегодняшнее совещание закончено, кто будет во здравии, то прошу завтра сюда же прийти к 11.00, до свидания.

Все мы, как солдаты, дружно встали и с превеликим удовольствием покинули кабинет Брежнева, не решив ни одного вопроса. Хотя по разведданным СВПК знали хорошо то, что агентура спецслужб США и Израиля и агрессивное крыло политиков этих государств спешно готовят третью мировую войну. А цель их обычная: разжечь войну между СССР и остальной Европой, постараться столкнуть СССР с Китаем. И, пользуясь разгромом или ослаблением всех остальных государств, США фактически захватывает мировое господство, а его партнер Израиль создает Великий Израиль, построив его за счет Палестины, Ливана, Сирии, Иордании и Египта. Очагом пожара 3-й мировой (но уже термоядерной войны) была подобрана Чехословакия, начало должно произойти там, где проживают судетские немцы. Знал об этом узкий круг даже в СВПК СССР. От Брежнева мы поехали все на дачу к С. Д. Устинову, согласно его приглашению, там поговорили обо всем, о чем должны говорить государственные люди, и к нам через полчаса присоединились генералы Ахромеев и Куликов.

9. МИРОВОЕ ГОСПОДСТВО США И «ВЕЛИКИЙ ИЗРАИЛЬ»

С 25 июня Брежнев перенес совещание на 26-е. Мы терялись в догадках, что он еще может высказать, совершить? Сместить Щелокова и министром МВД всунуть своего зятька? Мы уже тогда все об этом деле и о Чурбанове знали, и он, Брежнев, знал наше мнение. В общем, ждали 26 июня все в догадках. 26 июня к 11.00 к Брежневу явились не только мы с Жуковым, Андроповым и Щелоковым, но были приглашены Огарков, Куликов, Гречко и Устинов. В приемной нам никому не дали задержаться, все сразу заходили в кабинет и усаживались. Я немножко съехидничал и проговорил:

— Вы, Леонид Ильич, наверное, коньячок с 24 июня на 26 берегли?

Он расхохотался:

— А откуда ты знаешь? Действительно хочу предложить по рюмашке за мир во всем мире!

И вправду, две симпатичные девицы принесли каждому по тарелочке с бутербродами и по рюмке, граммов по 70, коньяка. После чего Брежнев повел совершенно по-другому совещание, не так, как он вел 24 июня.

— Прошу каждого из присутствующих высказать к ЦК, Совмину свои претензии и трудности в вашей нелегкой работе, — объявил Брежнев.

Но до чего же было странно для меня, что мне он предоставил первому слово. Жуков подморгнул мне, а это означало сообщить о перехвате переписки США и Израиля о развязывании 3-й мировой войны с захватом мирового господства США и строительством Великого Израиля.

Вначале я рассказал о своих трудностях с моим перемещением, отношением ко мне Ливенцова и тому подобное. По ходу моих «слез» Брежнев трижды «доставал» Кунаева практически ни за что. Потом я доложил о перехвате группой Стальнова части переписки между США и Израилем по развязыванию войны между СССР и всей Европой с целью построения Великого Израиля за счет арабских стран. Перехват был представлен всем для знакомства. Когда Брежнев прочитал, то все видели его растерянность. И когда все выступили с претензиями к ЦК и Совмину, то Брежнев с минуту помолчал, затем спросил:

— А что будем делать с Чехословакией?

Тогда взял слово Г.К. Жуков и сказал:

— Пока шевелений ниоткуда нет, надобно молчать, а вот когда будут происходить какие-то интервентские действия, мы предпримем ответные шаги, и главное то, что мы не допустим развязывания войны.

На этом наше деловое совещание было закончено. Принесли всем по обеду и, разумеется, по рюмашке коньяка. После обеда Брежнев всех отпустил, а нас — Жукова, Андропова и меня попросил остаться, мы остались.

— Я позавчера, наверное, не то говорил на совещании, — высказался Л.И. Брежнев, — но просто не пойму всей структуры СВПК СССР и КГБ СССР.

Георгий Константинович Жуков терпеливо, но четко и ясно объяснил, что такое СВПК СССР, для чего она создана, кем и для какой цели.

— Вот видите, только мировые масоны и американские ястребы завозились с развязыванием 3-й мировой войны, — объяснял Жуков, — никто об этом не узнал, а СВПК уже перехватила переписку. В 1955 году Булганин Н.А. загнал «за кудыкину гору» Белого, и чуть было из-за Венгрии не произошла 3-я мировая война, так, Юрий Владимирович? — обратился Жуков к Андропову.

— Конечно, так, — подтвердил Андропов.

— А кто, по возвращении в Венгрию, погасил разгорающийся пожар войны? — продолжал Жуков, — Белый! За то, что рассказал Хрущеву, Суслову и вам в том числе, что бунт в Венгрии возник из-за активности сионистских организаций, не стал врать и лицемерить, за честность не получил вторую Звезду Героя Советского Союза, а только третью звезду ордена Красного Знамени и орден Ленина. Так-то оно.

— Почему-то мы заблудились в интернационализме? Вы, Леонид Ильич, не задумывались над этим самым интернационализмом? — задал вопрос Ю.В. Андропов.

— Интернационализм провозглашает дружбу и братство народов, что в этом плохого? — ответил Брежнев. — А вот Чехословакия и третья мировая война, которая замаячила на горизонте, опровергает это, — проговорил Л.И. Брежнев. — Давно вы имеете эти данные по Чехословакии, Игорь Васильевич? — обратился ко мне Леонид Ильич, я говорю:

— Да, уже месяца три, но никак в Москву не попаду доложить ГК. Жукову Вас, это, я чувствую, не очень-то интересует, только сегодня вы проявили к этому какой-то интерес.

— Я вас очень прошу держать меня в курсе дела постоянно, договорились, Игорь Васильевич? — повелительно произнес Брежнев, — когда надобно выехать, то выезжайте без всяких там разрешений, я скажу Кунаеву Вас, Георгий Константинович, я Убедительно прошу подготовить контрмеры, война, так война!

— Нет! — почти выкрикнул я, — войны допустить нельзя, войны мы не допустим!

Из-за одержимого мировым господством фанатика Гитлера и происков мировой воинственно-разрушительной системы, мы кровью советского и немецкого солдата почти Завоевали мировое господство агрессивному империализму США, прежде всего!

Агрессивное поведение Израиля на землях Палестины это клин, который со временем не только раздробит землю, но погубит все живое на планете Земля!

После этих слов, высказанных мною, стало плохо Брежневу и Жукову, пришлось прибегнуть к помощи медицины. Совещание, конечно, прекратилось.

Брежнев попал в ЦКБ на второй день. Посоветовавшись с Жуковым, Андроповым, я через день, 28 июня, улетел в Чимкент. И, как ни странно, не успел доехать до дома, а меня уже приглашает Ливенцов. Подумав об этом приглашении, я проигнорировал его и вместо этого со всей семьей на собственной «Волге» ГАЗ-21 уехал в совхоз Мичурина к маме, которую не видел уже около года, и это несмотря на то, что расстояние до ее места жительства было всего 72 км.

Погостили мы у мамы 2 дня и вернулись домой. 2 июля я вышел как гражданин на свою работу, но меня пригласил секретарь парткома экспедиции, такой, без собственной головы, парень, и сказал, что «Ливенцов просил вас к нему подъехать в любое удобное для вас время».

Не стал я играть на нервах Ливенцова и трепать свои, а сразу выехал в обком партии, бывшее здание крайкома, где когда-то встречался как с коллегами с Юсуповым и Ниязбековым. Когда подъезжал к зданию обкома, мне просто не хотелось в него входить потому, что главенствовал здесь под маской первого секретаря обкома КПСС ненавидящий всей своей душой социализм и КПСС Ливенцов Василий Андреевич. Когда я зашел в приемную, то Ливенцов оказался не в кабинете, а именно в приемной: что-то обсуждал «на ходу» со своим референтом.

Увидев меня, первым протянул мне руку и сказал:

— С приездом.

— Спасибо, — говорю я, — виноват, что сразу, в пятницу, не смог попасть к вам. Маму не видел почти год, а она, оказалось, приболела, поэтому я, как говорят, сгреб все свое семейство в машину и к ней. Супруга осталась там с ней, пока не выздоровеет, а я приехал трудиться.

Ливенцов растерянно пригласил меня в кабинет, пропустив первым, предложил чай, кофе, коньячку. Я отказался от всего. Разговор у нас не клеился…

И вдруг звонок по «дальней». Оказалось, звонил Брежнев, спросил обо мне, Василий Андреевич передал мне трубку. Брежнев поздоровался и сказал:

— Много ему не говори, а требуй все, что тебе нужно по службе! Я очень прошу посетить КНР, я сейчас Ливенцову скажу.

Я ответил:

— Хорошо, спасибо за помощь, — и передал трубку Ливенцову.

Василий Андреевич только успевал выговаривать: «хорошо, все сделаю, обязательно» и тому подобное. Положив телефонную трубку, вытер платком пот с лица и проговорил:

— Вот набросился, как с цепи сорвался, как власть портит людей!

Я не выдержал и подтвердил сказанное им, что «власть портит людей», но оговорился, что «человека, если он человек, никто и ничто не испортит».

Ливенцов встал, подошел ко мне и предложил:

— Нет ли желания проехать на природу?

Я не отказался. Мы вышли и поехали на р. Машат, там мы более или менее стали искать подход друг к другу.

— Не спрашиваю вас о настоящей вашей работе, Георгий Петрович, но только теперь интуитивно понимаю, что работать вам нелегко, — сказал Ливенцов, — и если бы вы мне ранее что-то, хоть намеком, сказали, я бы вас давно понял. Сейчас Брежнев пригрозил мне переводом в Актюбинскую область за то, что у меня нет с вами контакта. Когда вам требуется вылететь в КНР?

— Думаю вылететь туда числа 10 июля и вернуться в Чимкент через Москву числа 20–25 июля.

Ливенцов, выслушав меня, сказал:

— Считайте, что вы сами утрясаете свой график работы, а насчет производства я тут вас буду утрясать.

Я поблагодарил его за понимание, и решили мы, по случаю взаимопонимания, слегка расслабиться. Пробыв на природе почти весь день, уезжая, я попросил Василия Андреевича не распространяться насчет нашего разговора и его разговора с Брежневым.

— Если куда потребуется мне отлучиться, я буду говорить вам, а вы командируйте меня куда угодно, я же поеду или полечу куда надо. Пожалуйста, просил я, внешне не меняйте ко мне прежнего отношения, чтобы ваше окружение видело, что вы «недолюбливаете» меня.

На этом мы и расстались, пожав по-мужски друг другу руки. 11 июля 1967 г. самолетом ТуркВО я вылетел в КНР. Как обычно, повстречался с Мао Цзе Дуном и Чжоу Энь Лаем. Это уже было после того, как Линь не стал ни летать, ни ползать. За три дня моего присутствия в Китае было два пограничных нарушения с китайской стороны. Мы детально все рассмотрели. Чжоу Энь Лай показал, кого уволили из погранвойск за «самодурство» и кого освободили из штаба армии КНР. Семена, посеянные Линь Бяо, то тут то там в китайской армии проявлялись антисоветизмом. Но и Мао Цзе Дун и Чжоу Энь Лай меня заверили, что антисоветизм будет жестко подавляться китайскими службами безопасности и сегодня, и впредь. С этим заверением 15.06.67 г. я вылетел в Москву.

По прилете в Москву, я детально все доложил Г.К.Жукову. Он позвонил Брежневу и попросился на прием с Белым, Брежнев живо отозвался, сказал, что готов принять через полчаса и спросил: кого надо еще пригласить? Жуков сказал: «Юрия Владимировича, Владимира Федоровича (Толубко), Гречко, Устинова и Щелокова — тут же оговорился: — Если можно, то без Суслова». 16.06.67 г. мы, все вышеперечисленные, были в кабинете у Л.И. Брежнева.

Я доложил обстановку на китайско-советской границе, а также зачитал перехват переписки Г. Меир и И. Шамира с Г. Трумэном и Л. Джонсоном, где они друг друга «подталкивают» к развязыванию войны между странами Европы и СССР.

«Кампания 1967 г. по Ближнему Востоку без полного подключения не даст тех результатов, которые мы запланировали, арабы все более сплачиваются, и есть опасность, что Израиль потерпит фиаско в этой войне. Контрразведка Советов читает не только наши передвижения войск, но и наши мысли, поставка советско¬ го оружия арабам наращивается».

Все выслушали мое донесение внимательно, в том числе и Л.И. Брежнев, который, подумав немного, спросил:

— Что вы думаете, Георгий Константинович, обо всем нами услышанном?

Жуков ответил:

— Сказано все четко, всем ясно. Если можно, лучше сегодня совещание прервать, а завтра вновь собраться тем же составом в любое удобное для вас время.

Брежнев с этим согласился и сказал:

— Давайте завтра в 11.00 здесь же.

На этом мы и закончили. Вышли от Брежнева и все отправились в Барвиху для выработки общего решения, пригласили еще с собой полковников Сергунина Ю.Н., Платонова И.В. и Широкова В.П. Перекусив кое-что по дороге, сразу же приступили к разработке плана противодействия агрессивной системе США, Израиля и их союзников.

Любые планы контрразведки остаются навечно секретными, а потому я о них не буду рассказывать. Толубко и Сергунин были немедленно отправлены на Ближний Восток для помощи по противодействию вражеской авиации Израиля, о результатах их присутствия стало известно всему миру, разные «Миражи» и прочая американская «непобедимая» стая ворон потеряла свои перья.

В Чехословакию направили наших контрразведчиков под командованием генерал-майора Зятькова С.И. в составе 25 человек. Выработали общее решение на случай кризиса и 17.06.67 г., как и договорились, в 11.00 доложили Л.И. Брежневу о наших планах, которые он одобрил полностью. Единственное возражение Брежнева было о том, что на территории Чехословакии ответственность по принятию оперативного решения возложить не на меня, а либо на Куликова, или на Гречко, но и Куликов, и Гречко, и Жуков, и, особенно Андропов, встали горой за мою кандидатуру. Выслушав все доводы, Брежнев отступил. 1967 г. был особо опасным годом для всего человечества. США плели паутину смут и конфликтов на всей планете. Шпионаж и агрессивность США в шестьдесят седьмом побивали свои рекорды всех предыдущих лет. Они лезли всюду и не только в страны социализма (Чехословакия, Венгрия, Румыния, Польша, Югославия и СССР), но даже к своим союзникам. Агенты США шпионили в Англии и Франции, Германии и Канаде, в Швеции и Норвегии, причем шпионаж велся и на суше, и в воздухе, и на море. Не отставал от США и Израиль, но как ни странно, спецслужбы Израиля больше уделяли шпионского внимания Соединенным Штатам, так как информация из Советского Союза итак поступала от родственников, проживающих в СССР.

Наша контрразведка отслеживала каждый шаг разведок США, Англии, Франции и Германии с целью недопущения ложной информации об СССР со стороны США. Этим странам мы тонко подстраивали «спотыкач» для агентов ЦРУ и ФБР повсеместно. Поэтому, хотя 1967 год если и не нельзя назвать спокойным, но нам удалось предотвратить беспорядки и даже кровопролития в Румынии и Чехословакии. Удалось помешать построить «Великий Израиль» за счет Ливана и Сирии, Иордании и Египта, а это была основа основ целей мировой воинственной агрессив¬ ной верхушки, главная задача той самой международной правящей группы финансовых рецидивистов.

10. ТАНКИ ПАДАЮТ В ПРОПАСТЬ

Эти воинствующие группы 1968 год начали с теми же целями, и объектом начала войны между СССР и Европой они избрали Чехословакию.

Опираясь на таких деятелей, как А. Дубчек и ему подобных, агенты западных разведок начали мутить чешский народ. Исподволь насаждали антисоветские настроения, сеяли недовольство порядками в стране, недостатками в снабжении и в бытовых условиях, и дело шло к большому общенародному протесту и скандалу, к организованной провокации по всей Чехословакии. Мы перебросили в Чехословакию, на всякий случай жизни, 1300 человек своих контрразведчиков в помощь реально мыслящему населению, правительству Чехословакии и ЦК КПЧ.

Основным руководителем по стойкости оказался Василь Биляк, четырежды американцы, точнее представители спецслужб США, пытались физически устранить Биляка. Там, где работала СВПК, у представителей воинственно-разрушительной системы США укорачивались руки, а иногда и жизни. Наиболее агрессивным военно-политическим силам США удалось убедить власти ФРГ подвести вплотную к границе Чехословакии — Силезии 2 танковых дивизии. Мы тщательно отслеживали все поползновения противников, в большинстве случаев их агентура была нашими людьми обезврежена или работала с подброшенными нами фальшивками.

К августу 1968 г. дело настолько обострилось, что мы решили перекрыть границу своими танками, сделать это оказалось непросто. Когда наши танки выходили по горным дорогам на занятие позиций, то провокаторы собирали женщин и детей и выталкивали их на узкие горные дороги. Наши танкисты не смогли давить женщин и детей, а сворачивали в ущелья, направляя танки в пропасть.

Таким путем мы потеряли 3 танка вместе с экипажами. Тогда мы прекратили это самоубийство.

Леонид Ильич Брежнев из Москвы давал команду: «Разбить эти две немецкие дивизии и перейти в наступление». Но, как я писал выше, всей нашей военной компанией, совещавшейся у Брежнева, на меня было возложено управление обстановкой. И я терпеливо искал выход. Созвонились с Жуковым, Гречко, Устиновым, Огарковым, и было принято решение — не допустить войны! Практически я не выполнил приказ Верховного Главнокомандующего Л.И. Брежнева. Мы не стали атаковать танки ФРГ. Хотя Владимир Федорович Толубко меня заверял, что из этих 2-х танковых дивизий кучу металлолома он сделает за 2 часа.

Мы посоветовались с разведками ГДР, Болгарии, Румынии, Польши и Чехословакии и решили ввести союзнические войска на территорию Чехословакии, и вместе с тем, послать к командованию немецкой танковой группы письмо со своими контрразведчиками. Текст я написал сам лично. Текст гласил: «Господа генералы, мы стоим с вами на грани третьей мировой войны, и не кто-то другой, а вновь русские и немцы. Мы уже дважды поливали всю Европу кровью русского и немецкого солдата, а что мы завоевали? Мы завоевали кровью своих солдат мировое господство воинственно-разрушительному империализму США! Если мы забудем слезы Гудериана и Паулюса во Второй мировой войне, и развяжем третью мировую войну, то мы завоюем себе резервации, как русские, так и немцы, наподобие настоящих американцев-индейцев, которых воинственно-разрушительный империализм смутами и подкупами загнал в резервации триста с лишним лет назад.

Если вы истинные патриоты своей родины и народа Германии и вам памятны военные и послевоенные годы Второй мировой войны, прошу выйти на мирные переговоры. Положим конец войнам в Европе — и русские, и немцы!» И подписался: «генерал-полковник И.В. Белый».

Ребята прошли вниз, через бинокль мы увидели, как они подошли к часовым и пошли в глубь танкового расположения. Проходит час, проходит второй — нет ни наших, ни визитеров с той стороны. Брежнев давит — разбить танковые дивизии немедленно!

Подошли ко мне Толубко, Ахромеев и еще два незнакомых мне генерала, поздоровались, курим одну сигарету за другой. Но вдруг, когда уже начало темнеть, появи¬ лось белое полотнище и немецкий генерал (специально не назову его фамилии и имени) со своими сопровождающими и нашими контрразведчиками. Когда подошли к нам вплотную, то отдали честь, мы им ответили тем же.

Немецкий генерал, державший «грамоту», которую я отправил, по-русски спросил:

— Ви писаль этот токюменьт?

Я ответил:

— Да!

— Хороший токюменьт, но Прешний (так назвал он Брежнева) фелит нас пить, кому ферить? Фам, или ему?

Я попросил свое письмо и надписал на нем: «Перемирие подписываю по праву, данному мне командованием Вооруженных сил СССР». И снова подписал:

«И. Белый».

Практически, авантюра мировых агрессоров и на этот раз была сорвана, и мы, и немцы отвели свои танки от границы. А в начале 1969 г. власть в Чехословакии полностью восстановилась, пожар войны не разгорелся.

Мы приехали в Прагу, только остановились на окраине Праги, собирались разъезжаться по домам, стоим, беседуем, человек 6–7: Огарков, Толубко, Куликов и еще кто-то — и вдруг меня как палкой ткнуло в левую верхнюю часть груди. Вначале мне показалось, что кто-то из наших пошутил. Потом я почувствовал внутреннее жжение в левой стороне груди, и через китель проступила кровь.

Так я в «невоенное» время испытал 6-е ранение, на этот раз какой-то шальной пулей — как будто выстрелили откуда-то сверху.

Владимир Федорович Толубко первым увидел кровь и говорит:

— Игорь Васильевич, вы же ранены!

Потому, вместо выезда в Москву, мне пришлось двое суток проваляться в пражском госпитале. Оказывается, пуля, именно шальная, иначе не скажешь, вошла в верхнюю часть легкого и там осталась. Проносил я ее, эту шальную пулю, 14 лет, через год вообще думал, что ошиблись врачи, я ее даже не ощущал. Но в 1981 г. она меня так начала терзать, что я похудел на 12 кг и все-таки в 1982 г., в октябре, ее вырезали вместе с половиной легкого и пристроившегося вокруг этой пули рака.

Но что же было тогда, в 1968, по прибытии в Москву? Если Жуков и Василевский назвали проведенную мной операцию на германско-чешской границе «виртуозной», то Брежнев, как в свое время Булганин, чуть не разжаловал меня до рядового и не отправил в отставку! Даже М.А.Суслов, ненавидящий меня с первого знакомства, и тот возмутился словами Брежнева: «Ты не исполнил приказ Верховного Главнокомандующего».

Суслов произнес:

— Побольше бы не исполняли таких приказов Верховных и прочих, сирот было бы в 100 раз меньше на всей земле, чем сейчас. — И как ни странно, демонстративно встал, подошел ко мне и пожал мне руку. — Спасибо, генерал, за умный подход к ситуации, если бы не вы, сейчас бы рвались ядерные бомбы, в том числе и на территории СССР.

Поданный Г.К. Жуковым рапорт на присвоение мне звания Героя Советского Союза Брежнев даже не стал рассматривать, отодвинул прочь, как будто к нему положили бумагу с тараканами. И только спустя месяц Брежнев нас с Г.К. Жуковым пригласил к себе и сказал:

— Я подписал наградить генерал-полковника Белого И.В. орденом Славы 1 степени, у него II и III уже есть, теперь все три славы, а они равны Герою Советского Союза!

Андропов, зашедший немного позже нас, сказал:

— Странное дело, Хрущев нашел свою причину за Венгрию, вы придумали причину за Чехословакию. Человек достоин при жизни иметь бюст на родине, а здесь, наоборот, какой-то спектакль получается.

Меня же, конечно, тоже задело такое хамство со стороны Брежнева, и я ему ответил:

— Запомните, Леонид Ильич, я из ваших рук не приму ни одной награды! Я помню и буду помнить то, что я служу советскому народу, Советскому Союзу! Я горд за своих коллег, что мы дважды сообща как из-за событий в Венгрии, так и в Чехословакии, не позволили агрессорам развязать пожар термоядерной войны на всей планете Земля! А это для меня самая дорогая награда — спасение народов, какой бы они нации не были, от ядерной смерти, это и есть для меня самая большая и ценная награда! Вы знаете, что я редко одеваю военную форму со всеми «побрякушками» и плохо знаю, сколько там их, но хамство со стороны Хрущева за Венгрию, а ваше за Чехословакию откровенно неприятно. Лучше бы я о них ничего не знал, Георгий Константинович, — обратился я к Г.К. Жукову. И, без разрешения, встал и ушел от Брежнева, ни с кем не попрощавшись.

Мне нужно было сделать рентген легкого и сдать анализ крови, поэтому я быстро поспешил в Красногорск, в госпиталь, где мне все и сделали. Я подождал 1,5 часа результата, но не успел уехать, как Георгия Константиновича привезла "скорая"' в прединфарктном состоянии. Уложили его на койку, но странное дело, не я его стал успокаивать, а он меня:

— Ничего, тезка, одумается этот самодельный «маршал» и оценит твой труд по Чехословакии, как положено.

Я был поражен Жуковым, он из-за меня чуть на тот свет не ушел, но успокаивает меня! Что я мог ответить самому близкому человеку для меня?

— Да я уже забыл о чудачествах «чернобровой сударыни», забудьте и вы. Видите, вы из-за меня сюда попали.

— Ничего, выберемся, — проговорил Георгий Константинович, — что показали снимки?

Я говорю:

— Все хорошо, так что дня через два улечу домой.

Неожиданно для нас с Георгием Константиновичем сюда, в госпиталь, приехал М.А.Суслов, поохал, поохал над Георгием Константиновичем и, обратившись ко мне, сказал:

— Простите меня, старика, Игорь Васильевич, я к вам до сегодняшнего дня относился, как к выскочке недозревшему. Но вы сегодня своими словами поразили мое сердце: «Запомните, Леонид Ильич, я из ваших рук не приму ни одной награды! Служу Советскому народу, Советскому Союзу!» Родина прежде всего, но Леонид Ильич, как взбесился, ведь помню, как сам паниковал и говорил: «не дай бог, война, люди не успели досыта хлеба поесть». Что Хрущев, что этот, — продолжал Михаил Андреевич, — любит свою грудь под звезды подставлять! Извините старика, что я так разоткровенничался, но ваши слова во мне все перевернули.

Суслов, попрощавшись, пожелал Жукову выздоровления и удалился. Так как Георгию Константиновичу действительно был необходим покой, попрощался с ним и я. 11 января 1969 года я вернулся в Казахстан, из аэропорта до дома доехал на такси, поскольку никто не знал, что я в этот день этим рейсом вернусь домой.

Разумеется, почувствовал недовольство моей работой со стороны руководства экспедиции, хотя Сидоренко, министр геологии, звонил сюда и предупреждал о моей задержке по заданию Министерства геологии.

Весь 1969 год я был как стреноженный, дальше Ташкента, Алма-Аты, КзылОрды и Туркестана никуда не отъезжал. Стали продумывать мой переезд со всей семьей в Москву, но Брежнев, который до Чехословакии сам предлагал переехать в Москву, вдруг наотрез отказался решить этот вопрос. И, как ни странно, под тем предлогом, что мое присутствие необходимо в Казахстане — поближе к Китаю.

Я не хочу описывать китайско-советские конфликты по острову Даманскому и по Семипалатинску — о них все хорошо известно. Но вся эта агрессивная и безответственная работа воинственно-разрушительного империализма США была очень опасной, и если бы не терпенье и выдержка нашего командования и китайского руководства, пожар войны мог бы заполыхать еще в 1957 году. Если бы не выдержка и мудрость некоторых политиков и военных с нашей и китайской стороны, третья мировая война могла бы разгореться уже тогда.

Когда я сказал Брежневу, что пора не мне вести переговоры с Чжоу Энь Лаем и Мао Цзе Дуном, а Брежневу да Суслову, Брежнев мне ответил по-колхозному:

— Яичко курочку не учит.

Даже М.А.Суслов на этот раз проиронизировал:

— Надо еще посмотреть, где курочка, а где яичко в советско-китайском вопросе.

Так время шло, не шатко и не валко, в Ташкент я ездил как студент-заочник по разным причинам. Туда ко мне приезжали и из Душанбе, и из Находки, и даже из Ирана, Афганистана и Объединенных Арабских Эмиратов. Работать стало просто невозможно, руководство экспедиции стало меня притеснять на каждом шагу.

В 1970 г. Брежнев дает согласие на мой переезд в Москву, но:

— Пока, по конспирации, поживете на частной квартире, — издевательски произнес он.

Присутствующий при этом разговоре Щелоков не вытерпел и сказал:

— Ваше хамство, Леонид Ильич, в отношении столь заслуженного человека не выдерживает никакой критики.

Мы поднялись вместе со Щелоковым и ушли от Брежнева, не попрощавшись с ним. После сказанных слов Щелоковым в мою защиту Брежнев стал полностью игнорировать Щелокова и спешно готовить ему замену из очередного Галиного мужа, то есть своего зятя. Я видел, как тает здоровье Г.К. Жукова, и почти ничего ему не говорил об этих отношениях и издевательстве. Туг следует добавить, что у Брежнева со Щелоковым уже сложились напряженные отношения. Брежнев Щелокова давно недолюбливал за прямоту и еще за то, что тот входил в руководство СВПК, Брежнев об этом знал, потому также и опасался Щелокова.

Но, как оказалось, Щелоков все-таки Жукову все рассказал. И тот решил выяснить отношения с этой «чернобровой сударыней», пошел к нему на прием. Однако что-либо положительного решить ему не удалось, а результатом его разговора с Брежневым стал инсульт, с которым Г.К.Жуков попал в госпиталь.

Брежнев совершенно перестал заниматься делами государства, и если бы не В.В. Гришин, то коррупция разрослась бы многократно (может быть, даже близко к тому, как это стало при Ельцине) в Москве в 70-х годах. А окружение типа Ельцина, Горба¬ чева, Алиева, Шеварднадзе, Яковлева, Дымшица и прочих людей, озабоченных личными делами значительно больше, чем государственными, было на каждом шагу и на самых разных должностях.

Все хорошо понимали, что если я официально, минуя Брежнева, через какое-то ведомство перееду в Москву, то работнику, кто оказал мне такую помощь, это будет стоить занимаемой им должности.

Я не скажу, что контрразведка прекратила свою работу, конечно же нет. Мы работали, как говорят, и за себя, и за того парня, но многое шло насмарку. Да и сам характер работы очень усложнился из-за всевозможных препятствий. Брежнев нас стал упрекать в «шпиономании», даже Андропова однажды отчитал «за излишнее высасывание шпиономании из пальца». Работа наша становилась невыносимой. 5 февраля 1968 г. мы собрались в узком кругу: Жуков, Скрябин, Ахромеев, Огарков, Куликов, Садыков, Аблязев, Литовченко, Веревкин, Разуваев, Андропов, Щелоков, Устинов, Гречко и я, чтобы переговорить об отстранении со своего поста Брежнева.

И утвердить кандидатуру Андропова на его место. Казалось бы, вопрос обдуман и индивидуально со всеми проработан.

Когда же я выступил с обвинением Брежнева в антисоветизме и разложении общества, то все как-то смякли и сникли.

И кроме Жукова никто не сказал ни единого слова. Жуков предложил переговорить с Брежневым и предложить ему добровольно сложить с себя полномочия генерального секретаря. В крайнем случае, предложить ему почетного председателя КПСС без права распорядительного голоса. Взял слово Скрябин Г.К. и предложил не трогать Брежнева, ибо мы навредим нашей службе в целом и каждому из нас в отдельности.

— Людям нравятся существующие порядки, — объяснял Скрябин, — а вернее, весь бедлам, где никто ни за что не отвечает, но все зарплату получают.

Потом «прорвало» Огаркова. Он прямо заявил, вопреки мнению Г.К. Скрябина:

— Что же мы за служба такая, если не можем выполнить свою задачу? Мы — это служба, которую создавали как раз для борьбы с внутренними и внешними врагами и внутри страны, и за рубежом. Служба создана в 1918 г. на третий день после создания ВЧК, и предложил создание нашей контрразведки не кто-нибудь, а Ф.Э. Дзержинский, председатель ВЧК. Сегодня ведь идет массовое разложение общества, безответственность сплошная. Куда ни загляни — саботаж, искусственно, в корыстных целях той или иной воровской группировки создается дефицит товаров народного потребления. Идет дробление общества: если ты съездил за рубеж, поработал там, к твоим услугам магазины «Березки». Ведь за эти штучки нужна не березка, а дубовая дубина по работникам Госплана и Госснаба. Да и по партийным чиновникам, благословившим и поддержавшим создание таких «Березок» (кстати, тоже в своих корыстных личных целях). Колхозы, совхозы выращивают скот, выращивают урожай, но за мясом, колбасой и батонами едут в города! Из-за нехватки бензина и дизтоплива в областях люди опять едут в Москву, но чиновники и взяточники, усевшиеся в Москве, без взяток никому ничего не дадут! Это ли не антигосударственная и антисоциалистическая деятельность? Может быть, это все происходит от безответственности и разгильдяйства, поощряемого партийным руководством страны. Если только никто специально не организовывает это (иначе бы мы знали конкретных организаторов), но спецслужбы Запада и наши западные «друзья» явно поддерживают, поощряют, а где удается, и проплачивают этот бедлам (в форме взяток, дорогих подарков за рубежом и так далее), который расслабляет, разлагает Союз.

В общем, собравшиеся говорили о многом. Проговорили мы тогда до 23 часов и никакого решения не приняли. Разъехались все, всеми и каждый собой недовольны.

В феврале 1968 г. я уже собрался в аэропорт, чтобы улететь в Казахстан, как вдруг Брежнев позвонил Г.К.Жукову.

— Пока здесь, — ответил Г.К.Жуков, — вот оставил свой рапорт об отставке и собирается улетать домой. К вам с ним вместе? Хорошо, сейчас выезжаем. Поедем, тезка? — спросил Георгий Константинович.

Я, подумав немного, предложил:

— А что, если я не поеду? Мне к нему без пистолета не хочется заходить.

Этот чернобровый болван основательно развалил социализм.

— Откровенно говоря, и у меня нет большого желания видеть его, но что поделать?. Мы люди подчиненные, — сказал Жуков.

Когда мы зашли к Брежневу, то просто не узнали его (Брежнев был лицемером, к примеру, не меньше Ельцина и Горбачева), он встретил нас почти у входа в кабинет, поздоровался, как будто три дня назад у нас с ним не было ни конфликта, ни вообще серьезного разговора.

От предложенного коньяка и Жуков, и я категорически отказались. Брежнев повел разговор о советско-китайских отношениях, но как-то не совсем привычно, напомнил о Даманском и Семипалатинском конфликтах.

Потом, немного призадумавшись, проговорил:

— Ведь могут появиться еще конфликты, как вы думаете, Георгий Петрович?

— Все возможно, — неохотно ответил я, — над всем требуется работать, а с такой великой страной, как Китайская Народная Республика, мы обязаны разговаривать на вы и помогать всем, чем сможем.

— А вы, в самом деле, рапорт подали, Георгий Петрович?

— Да, сказал я, к вашей радости. Достаточно я отдал службе, детство и юность, а они засчитываются, как один год к двум. С 16 лет до 25, это 18 плюс 15, достаточно. С вами работать больше нет сил.

Я заметил, как у Г.К.Жукова дрогнула бровь, и он, обратившись к Брежневу, спросил:

— По какому вопросу пригласили?

Брежнев расстроенно открыл шкаф, налил три рюмочки коньяка и предложилпопросил выпить.

— Бывает такое время, — сказал он, — что теряешь над собой власть, вот и… давайте выпьем и все забудем плохое, ведь мы люди военные, советские люди. Что же касается вашего, Георгий Петрович, переезда в Москву, то скажу так: вы нужны там, именно в Средней Азии, и сами знаете почему.

Поговорили еще кое о чем, но разговор не получался. Когда мы с Георгием Константиновичем вышли от Брежнева, Жуков как бы про себя, пробормотал:

— И что мы будем делать?

Я ответил:

— Человек я гражданский, и теперь у меня много гражданских профессий. Перееду под Москву в какой-нибудь совхоз, потом в Академию наук СССР. От Брежнева мы сразу поехали в АН СССР к Келдышу на Ленинский проспект.

Келдыш и Скрябин (работавший главным ученым секретарем АН СССР и директором биологического научного центра в г. Пущино, Московской области, который мы с Н.С.Хрущевым в 1951 году закладывали) все обговорили о ситуации насчет моей работы и переезда. Все мы знали и о ветхом уже теперь здоровье Г.К.Жукова, но знали и о том, что Брежнев решает вопрос об изоляции меня в психдиспансер на постоянной основе, стационарно. Сюда, в АН СССР, мы пригласили всех наших товарищей из 4-х семерок, так как Г.К.Жуков запросил передышку-отставку, хотя настоящему чекисту дает отставку только сам Господь Бог.

На 10 сентября мы собрались, все руководство СВПК и 4 семерки у Скрябина Ж. в г. Пущино. Там сам Г.К.Жуков и поставил вопрос о подборе преемника, ввиду своего сильно пошатнувшегося здоровья. Так как я был первым заместителем начальника СВПК, то мне и представили первому слово о выдвижении кандидатуры. Я встал и сразу предложил кандидатуру Ахромеева. Почему? Да потому, что Сергей Федорович все время с 1942 г., с воссоздания СВПК, работает здесь, и, мне казалось, лучшей кандидатуры не найти. Но, к моему удивлению, Ахромеев взял самоотвод, мотивируя это тем, что «перетрясать бумажки» и фиксировать плоды чужого труда проще, чем работать так, как работал и работает И.Белый. Выступило 19 человек, и все были согласны с предложением Ахромеева.

В заключительном слове Г.К.Жуков поддержал общее мнение, и проголосовали за кандидатуру И.В.Белого, то есть за меня, единогласно. Я попросил осуществить передачу дел службы с 01.01.1972 г., так как мне предстоит переезд в Москву или Подмосковье, вопреки воле Брежнева. А этот фактор, имеющий немаловажное значение, все мы обсудили и решили, что я затеряюсь на месяц-полтора.

Завершив эти дела, я отправился в кругосветное путешествие и прежде всего в США. Я не описал немаловажный фактор прихода к власти в США Ричарда Никсона в 1968 г., когда политика США резко изменилась по отношению к Советскому Союзу. До прихода Никсона в Белый дом, СССР и США в нескольких моментах чуть не переходили от холодной войны к войне термоядерной. За все время суще¬ ствования США, как государства, помимо воли финансовых диктаторов и масонской ложи, правили только два избранных народом президента США. Первый — это Франклин Рузвельт, который не допустил развала США как государства по воле масонов и «ястребов», то есть наиболее агрессивных, одержимых военной истерией политиков. А наоборот, применил почти социалистический метод планирования и строгого государственного контроля за всеми финансовыми воротилами и за другим бизнесом. Он укрепил устои США и вывел на первое место в мире по экономическим показателям.

Второй — Джон Кеннеди, который вел политику США так, что она была полезна всему народу США. После смерти Кеннеди все эти Джонсоны и прочие, прочие безголовые исполнители воли финансовых рецидивистов и ястребов, то есть воинствующих политиков-экстремистов. И вдруг на грязном политическом небосклоне США появилась не во всем и не совсем понятная политическая фигура — Ричард Никсон. Мы стали к нему внимательно прислушиваться и приглядываться. Откровенно сказать, нам казалось, что Ричард Никсон это та личность, которая уймет, наконец, порывы ястребов и поведет конструктивную межгосударственную политику и особенно между США и СССР. И это в то время было немаловажным фактом, так как ястребы с 1963 г. по 1968 г. шесть раз планировали развязать войну между СССР и США, между СССР и КНР — 14 раз, между КНР и Индией — 16 раз, между Индией и Пакистаном — 8 раз, между Европой и СССР — 7 раз. Представители правящей экстремистской верхушки США только и занимались грабежом других государств, смутами на всей планете и развязыванием кровопролитий. Я не хочу напоминать обо всех кандидатах-соперниках Ричарда Никсона, так как нашим кумиром был избран Ричард Никсон. Мы далеки были от того, чтобы изображать его этаким либералом, который, после избрания Президентом США, сразу кинется к Советскому Союзу с объятиями. Но тем не менее мы улавливали в его выступлениях слова миролюбия, контрастно отличавшиеся от клекота злобно щелкающей клювами стаи ястребов. Мы отслеживали даже то, как плетутся заговоры против Ричарда Никсона, вплоть до физического его уничтожения в период предвыборной гонки. И когда при его поездке в Калифорнию, где Рейган был губернатором, на него было подготовлено покушение (не без участия Рейгана), мы спасли ему жизнь ценой двух наемников, которых подобрал один из ястребов США, некий Бил Уокер. Допросов бандитов вести было некогда, поэтому наем¬ ные убийцы были уничтожены на месте. В этот же день Уокер сам угодил в авто¬ мобильную катастрофу.

Под фамилией Светлова Василия Илларионовича, спецкора «Известий», я пробыл в США не только до окончания выборов, но и присутствовал на принятии присяги Ричардом Никсоном, новым Президентом США, 20 января 1969 г. Уже на принятии присяги Никсон привнес новый, до него небывалый, эпизод. А зак¬ лючался этот эпизод в следующем: Ричард Никсон попросил свою жену раскрыть Библию в том месте, где было помещено предсказание пророка Исайи, где он говорил, что «наступит время, когда народы перекуют мечи на орала, а копьи свои на серпы: не поднимет народ меча и не будет больше учиться воевать».

11. РИЧАРД НИКСОН И ЯСТРЕБЫ

21 января Ричард Никсон провел заседание Совета Национальной Безопасности. В повестке дня стоял один вопрос: «Перспектива переговоров с Советским Союзом об ограничении стратегических вооружений». Поставленный Никсоном вопрос о переговорах с Советским Союзом поднял на дыбы всю бесовщину США, ястребы готовы были растерзать самого Никсона, и были такие реальные попытки, но наши ребята своевременно их пресекали и заговорщиков сдавали в ФБР.

Ричард Никсон еще дважды или трижды созывал Совет Национальной Безопасности и от поставленной повестки дня не отступал. И наконец, 27 января Ричард Никсон созвал пресс-конференцию и объявил во всеуслышание — для всех, кто умел и не умеет слышать и слушать. Никсон сказал: «Я выступаю за переговоры по стратегическим вооружениям. Но вопрос не только в том, когда их начать, но и чем их наполнить. Занявшись решением политических вопросов, действуя совместно, Соединенные Штаты Америки и Советский Союз могут послужить делу мира».

На этот раз Никсон о каком-то превосходстве США над СССР и прочую чушь, сак в предвыборной кампании, не говорил. Он твердо заявил: «Я думаю, что «достаточность» более подходящий термин, нежели «паритет» или «превосходство».

На другие провокационные вопросы Никсон либо не отвечал, либо уходил от прямого ответа. Я узнал все, что меня интересовало, и за январь месяц я хорошо понял, что Никсон настроен миролюбиво. А это значит, что в мире начнутся перемены в лучшую сторону. Несмотря на ястребиные и масонские угрозы и практические пакости, которые они уже готовили для советско-американских переговоров, как тупиковых. Готовили они даже такой вопрос под руководством Киссинджера и Бжезинского, как наследство Трумэна. Разделение всех государств мира на две сферы влияния, то есть половина стран будет отдана США, половина СССР, но с тем условием, что СССР откажется от своей социалистической системы, а будет придерживаться американской «демократии». Что это значило?

А то, что Советский Союз хотели превратить в колонизатора наподобие США с теми же политическими законами джунглей, именуемые и до нынешних времен «демократией». 3 февраля я уже был в Москве и все подробно рассказал Г.К. Жукову. На 4 февраля наша компания расширилась до 15 человек, где я все это повторил. Откровенно сказать, наши ребята из СВПК СССР были информационно подготовлены намного лучше «мидовцев» Андрея Андреевича Громыко в сто раз. Андрей Андреевич был умным и тонким дипломатом и всегда старался пооткровенничать либо с Г.К. Жуковым, либо со мной.

Г.К. Жуков спросил меня:

— А как ведут себя ястребы по отношению к Никсону, ведь это бандиты.

— Да, — сказал я, — они, вроде бы, сначала сникли, но потом подняли свои вороньи перья и вынесли суровый приговор, что новый 1970 г. будут встречать без Никсона.

— Вот как! — воскликнул Гречко.

Г.К.Жуков спросил меня:

— А с нашей стороны упреждающие меры будут приняты?

— Обязательно, — подтвердил я, — наши люди закреплены, и если Никсон будет вести международные дела по-мирному, то мы его 100 лет никому не отдадим, лишь бы не свернул с того пути, который он обозначил на Советах безопасности США и на пресс-конференции.

Наследству, которое принял Никсон вместе с президентством, не позавидуешь. США все глубже увязали в грязной кровавой войне в Индокитае. Во всем мире, в том числе и в США, усиливались протесты против этой бесчеловечной, и тверской войны. Побывал я во Вьетнаме более 1,5 месяцев и сравнил действия современных фашистов США и гитлеровской Германии. Американский фашизм оказался изощренней гитлеровского в несколько раз. Мне иногда хотелось взять группу своих ребят и устроить в Вашингтоне маленькую, показательную, но войну. Чтобы американцы воочию убедились, что такое война, как гибнут дети, женщины и старики от бомб или сгорают заживо от напалма. Но, к сожалению, я сам попал под «оранж» и напалм американских фашистов. «Оранж» — это такой смерхьядовитый порошок оранжево-коричневатого цвета, который американцы сбрасывали одновременно с напалмом на джунгли и вьетнамские селения прямо на живых людей. От напалма горели и земля, и вода, даже воздух, а «оранж» этот и огне напалма вырабатывал яды. Все живое сгорало и отравлялось. Даже Гитлер по смог регулярно применять подобные вещества, а американцы сбрасывали их на беззащитное население Вьетнама. Это ли не смертный грех? Это ли не преступление против человечества?

Прошло уже более 30 лет, но я смотрю на свои руки и вспоминаю зверства американской военщины во Вьетнаме. Я тогда, там, во Вьетнаме, понял, за что весь мир ненавидит завоевателей-поработителей. Понял, что жестокостью никогда не добиться повиновения и покорности того или иного народа. Я атеист и тем не менее говорю и верю в это: высшая справедливость рано или поздно настанет! Все беды, которые творят военные изуверы США на земле (а простые американцы одобряют действия своих президентов-злодеев), рано или поздно, но неминуемо испытают на своих шкурах сами американцы. Испытают все то, что испытали так называемые «страны-изгои» — Ирак, Иран, Китай, Япония, Ливия, Судан, Оман, Эфиопия, Корея, Югославия, Афганистан, Вьетнам, Лаос, Камбоджа, Куба, Мексика, Панама и им подобные. Почему я в этом уверен? Да потому, что государства-агрессоры — это проказа на теле человеческом. А значит, народы планеты общими методами и препаратами постараются излечить эту заразу на земле!

Когда я вернулся из Вьетнама, через Кубу, опять в США, то Ричард Никсон повел взбесившуюся страну, под названием США, по другому пути, хотя ястребы в Вашингтоне по-прежнему уповали на силу оружия. Снаряды и бомбы по-прежнему рвались в Индокитае и на Ближнем Востоке, не было покоя в джунглях Африки. Но после пресс-конференции, проведенной Никсоном 27 января 1969 года, общая ситуация резко изменилась, как бы высветив четко границу между ястребами США и трезвомыслящими американцами.

Встретились мы с А.А. Громыко, и я его попросил охарактеризовать Никсона и его политические тенденции. Мнение наше было обоюдным. Никсон действительно настроен миролюбиво и хорошо понимает, что если США не изменят свою внешнюю политику, то Америку ждет общеполитический как внутренний, так и внешний крах.

Для нашей контрразведки СВПК СССР работы не убавилось, а наоборот, прибавилось. Поскольку ястребы США все делали, чтобы сорвать не только переговоры между Вашингтоном и Москвой, но даже не допустить поездку Никсона в Москву в 1972 г. Нашей контрразведкой были ликвидированы 3 группы заговорщиков по физическому устранению Никсона. Это было еще до поездки в Москву в 1972 г.

Работы было очень много, практически мое присутствие требовалось всюду.

Г. К. Жуков охватывал не все, болячки выводили его из наших боевых порядков.

Меня терзало и то, что я еще числился на гражданской работе, и не где-нибудь, а в стане враждебно настроенной ко мне экспедиции. За мою прямоту против воровства и мздоимства, за нелицеприятные высказывания руководству экспедиции. По¬ советовались мы еще раз с Г.К. Жуковым, и я вылетел в Чимкент 10 августа 1971 г.

В этом же месяце, в августе, уволился я из геологической экспедиции и всей семь¬ ей переехал к родителям жены, которые жили на границе Московской и Тульской областей. Г. К. Жуков меня уговаривал сразу поселиться в Москве, но я решил поупрямиться, устроился в совхоз рядом с Академгородком в Пущино. Получил там квартиру для семьи, а позже перешел и сам работать в дирекцию научного центра АН СССР. С Жуковым, Ахромеевым и Скрябиным мы имели постоянную связь. Жуков мне рассказывал, что Брежнев постоянно интересуется, куда я запропал — «где он, возможно, с ним что-то случилось»?

— Мне, — сказал Георгий Константинович, — Андропов рассказывал о его реши¬ тельности «где-нибудь шлепнуть, и знать никто не будет». «Я вас, Георгий Константинович, очень прошу, — добавил тогда Андропов, — отыскать его, если решит переехать в Москву, то и с Богом, пусть перебирается, он с Китаем все устроил, наши отношения отрегулированы, а это основное, почему ему вменялось пожить там, в Средней Азии». Вот так, тезка, — подвел итог Жуков.

Тогда Брежнев, в очередной беседе с Жуковым, сказал:

— Да, Щелоков говорит, для Белого расстояний и преград никогда и ни в чем не существует и не существовало. Я думаю, пора его отыскать и полностью приодеть под погоны, сколько может жить человек под двойным изображением и выматывать себя до потери сознания.

Георгий Константинович ему ответил:

— Знаете, Леонид Ильич, что я вас попрошу, не надо навязывать ему свою властную волю. Лучше самого Белого нашей работы в СВПК никто не знает, это первое, а второе, — он сам планирует работу не только свою, но всей службы СВПК, поэтому я вас очень прошу, не будем тормозить его мысли и действия.

С Брежневым Л.И. я не встречался не менее полутора лет и если бы не случай, то, наверное, до приезда Никсона в Москву в 1972 г. мы бы и не встретились. Но бывают в жизни обстоятельства, которые способствуют случиться тому, чего человек не желает.

Было это уже осенью 1971 г. Мы небольшой компанией, а именно: Г.К. Жуков, Д.Ф. Устинов, Келдыш и Огарков решили выехать на природу в Калужское охотничье хозяйство. Был на редкость тихий денек, туман седым покрывалом лег на вершины деревьев, как бы защищая лес от какой-то угрозы сверху. Но, как ни странно, подъезжая к въезду, мы увидели два автомобиля, по которым поняли, что здесь Леонид Ильич Брежнев. Когда въехали, вышли из автомобиля, то увидели, что помимо Брежнева, здесь были Андропов, Черненко и Капитонов. Что оставалось делать?

Конечно, здороваться со всеми, а с Леонидом Ильичем мы расцеловались, как очень близкие родственники. Все знают, как он любил со всеми обниматься и целоваться.

Привычка такая у него была.

Охоту отложили. Но я все-таки выпросился к обеду раздобыть свежатинки — молоденького олененка. Загонщики были всегда на местах, один рожок и на вышку. Не прошло и 20 минут, как мой замысел был осуществлен.

Ахромеев так ловко разделался с добычей, что мы не успели в гостиной приготовиться к обеду, обед уже был готов.

Свежее молодое мясо было всем по вкусу и по зубам. Брежнев отметил, что такой компанией мы давно здесь не были. Разумеется, первый тост Леонид Ильич по старшинству предложил поднять за нашу дружную компанию и за здоровье всех присутствующих. Так уж получилось, что мы оказались с Леонидом Ильичем рядом. Я ему рассказал, что происходит в США, и что творят «демократы» США и Израиля во Вьетнаме и на Ближнем Востоке. Брежнев как бы между слов сообщил мне, что Ливенцова перевел из Чимкентского обкома партии в Актюбинский обком, но также первым секретарем обкома. Но утаил при этом, за какие заслуги Ливенцова наградили Звездой Героя Социалистического Труда. Хотя я знал об этом все досконально, но слушал его не перебивая.

— В КНР давно были? — спросил Брежнев.

Я ответил вопросом:

— А разве вновь появились осложнения?

— Нет, — говорит, — я просто поинтересовался.

Наконец он сказал:

— Прошу вас, почаще забегайте ко мне, ведь почти два месяца мы с вами не встречались.

Эти слова меня покоробили. Мы не встречались с ним полтора года.

После того как Брежнев, Келдыш и Андропов уехали, я сказал Г.К. Жукову:

— Георгий Константинович, вы не заметили, что Брежнев сильно болен?

— Да, я тоже замечаю это, — сказал К.У. Черненко.

— Разве Громыко ничего не рассказывал, что предстоят серьезные переговоры между США и СССР? Никсон полностью готовится к поездке в Москву к 1972 г. А Леонид Ильич тогда окажется в «кремлевке». Надо бы срочно предпринять меры для госпитализации Брежнева.

На второй день 17 сентября 1971 г. мы с Г.К. Жуковым, Ю.В. Андроповым попросились к Брежневу на прием. Просьба наша была удовлетворена, и мы втроем зашли к Леониду Ильичу в 11.00. Поздоровавшись, я сразу подробно стал излагать все, что делается в США и лично президентом Ричардом Никсоном, ознакомил всех присутствующих с некоторыми светокопиями документов, которые готовятся Г. Киссинджером и его свитой к переговорам в Москве. Я почувствовал, что Брежнев вроде бы внимательно слушает, но плохо реагирует на слова, сказанные мною.

Я нарочно сделал паузу в своем докладе, и Леонид Ильич признал, что он уже дней 5–6 плохо себя чувствует. Я сразу предложил ему:

— Леонид Ильич, вам нужно срочно госпитализироваться, так как к переговорам с Никсоном вы должны быть в полном здравии.

Как ни странно, Брежнев сразу согласился и даже поблагодарил меня:

— Вот что значит наметанный глаз человека на все случаи жизни. На этом мы и расстались; по-моему, в этот же день Брежнев был госпитализирован.

Подготовка к переговорам шла полным ходом и в МИДе СССР. Никсон лучше всех американских политиков понял, что альтернативы переговорам с СССР нет.

Он хорошо знал, что ястребы Пентагона, подталкиваемые масонами США и разведкой Израиля, с 1963 по 1968 г. планировали развязать войну между США и СССР.

Признаться, если бы не усилия сотрудников СВПК СССР и некоторых трезвомыслящих сотрудников ЦРУ и МИ-6, планета Земля, по воле воинственно-разрушительного империализма США и Израиля, еще в 1960 г. превратилась бы не только в край без людей, но и без всего живого, стала бы планетой, типа Луны. США — страна, поучающая всех и вся по вопросам прав человека и свободы слова, с первых дней своей самостоятельности является ничем иным, как агрессивным сборищем воинственно-разрушительного империализма. В этой стране у власти чаще всего бывает агрессивное, порой, оголтелое агрессивное воинственное меньшинство. Такие у них чаще всего бывают результаты выборов и в Штатах, и в Вашингтоне.

Хотя в том периоде времени, о котором идет мое повествование, к власти в этой дикой стране — США пришел трезвомыслящий политик — президент Ричард Никсон, для нашей контрразведки работы не убавилось. После проведенной Ричардом Никсоном пресс-конференции 27 января 1969 года некоторые ястребы попритихли. Телевидение и радио США занимали, казалось всем, пропрезидентскую политику, порой даже слышались дифирамбы новой политике нового Президента Ричарда Никсона и его новой команде.

Слышались одобрения новому подходу Никсона к взаимоотношениям с Советским Союзом и странами Восточного блока, стремления к взаимопониманию. Но ястребы не унимались. Усилиями бесноватого 3. Бжезинского, не без одобрения Г.Киссинджера, Никсону подсовывали документ о разделении мира на две сферы влияния. Документ, с очевидно неприемлемыми для СССР условиями, состряпанный, в свое время, крайне агрессивным Г. Трумэном. При первом знакомстве с этим документом, впервые после выборов, Р. Никсон вышел из себя. Он скомкал этот дьявольский проект нагнетания мировых трагедий и выбросил его в мусорную корзину. И предупредил при этом Г. Киссинджера, что в следующий раз за подобные штучки Киссинджер будет наказан.

Мы, на всякий случай, имели светокопию этого жестокого документа Г. Трумэна и ознакомили с ним А. А. Громыко.

Политическая обстановка в США накалялась с каждым днем, ястребы усиливали военные действия в Индокитае и сами же поднимали вой, призывая простых американцев в протестные колонны против войны, а больше против Никсона.

Под грохот войны во Вьетнаме, под проклятия всего человечества фашистских методов войны, которую ведут американцы, Ричард Никсон 21 мая 1972 г. прибыл в Москву с рабочим визитом. Г.К.Жуков с инсультом попал в госпиталь Архангельское, и я приезжая информировал его о происходящем в мире и о переговорах с Никсоном.

Советско-американская встреча в верхах продолжалась с 22 по 30 мая и проходила в конструктивной обстановке, по переговорам чувствовалось, что обе сторо¬ ны были хорошо подготовлены к этой серьезной встрече.

За эти 9 дней переговоров было принято 10 совместных документов, которые открывали пути не только к советско-американским отношениям, но и способствовали разрядке обстановки в глобальном масштабе.

Я не намерен перечислять все 10 пунктов, совместно документально принятых на высшем уровне советско-американских переговоров. Кто не знаком с ними и хотел бы познакомиться, то, наверное, «наши демократы» еще не все повыбрасывали из библиотек советского периода. А значит, можно зайти и ознакомиться. В том числе и по ПРО (противоракетная оборона) — документы, которые уже выбросил в мусорную корзину непроспавшийся американский президент Буш-младший, который со своими агрессивно-милитаристскими замашками вернет нас не только к холодной, но и к полыхающей войне. Он ее уже начал с Ближнего и Среднего Востока.

После реалистичной политики администрации Ричарда Никсона, ястребы США напоминали ядовитое скопище пауков. Наша контрразведка не без помощи сторонников Никсона не давала большого простора этим ястребам. Везде, где они делали свои ошибки, они сразу высвечивались нами. Весь фашиствующий сброд США бросил все свои силы против Никсона и его миролюбивой политики. Ястребы США, не жалея средств, а порой и своих жизней, бросили все силы, чтобы затормозить переизбрание Ричарда Никсона на второй срок Президентом США в 1972 году.

Но Ричард Никсон был уже опытным бойцом, и его политика реалистичной позиции была более сдержанной в международных делах, и этот курс был одобрен большинством американского народа. А потому Ричард Никсон осенью 1972 года вновь был избран Президентом США на второй срок. Торжествовали сторонники Ричарда Никсона и трезвомыслящие американцы. Мне было приятно видеть в Нью-Йорке плакаты, которые гласили — пусть крепнет дружба между СССР и США, да здравствует вечная дружба между американским и советским народами. Но к сожалению, наряду с такими плакатами были и другого содержания плакаты, которые призывали к борьбе с коммунизмом в СССР. 10 мая Генри Джексон заплатил 75000 $ троим киллерам, выходцам из Алабамы, которые должны были физически устранить Ричарда Никсона в Калифорнии. Но наши контрразведчики под руководством Алика Садыкова 12 мая всех троих киллеров заманили подальше от людских глаз, с толком и расстановкой допросили бандитов, запеленали в наручники, вывезли за 120 км от Калифорнии и выбросили в полной амуниции в лесном массиве.

Не прошло и 7 дней, как попал в наши сети сам Джексон, который уплатил нашим ребятам 750 000 $ за охрану Ричарда Никсона, его же, Джексона, как цепного пса, на цепи вывезли в Неваду и оставили там. Но, как ни странно, подлецам везет, — 23 июня Джексон, почти с батальонной охраной, появился в Нью-Йорке.

Кто же такой Джексон? — Это был злейший враг всего хорошего на Земле и особенно Советского Союза. Шел 1973 год. Как в США, так и в СССР готовились к встрече Брежнева и Никсона в США. Ястребы в вороньих перьях готовились встретить в США Брежнева с особой агрессивностью. Но там, где они собирались на свои «посиделки», всюду присутствовала наша контрразведка, и любая политическая подлянка, заготовленная ими, моментально становилась известной людям команды Ричарда Никсона. Наша контрразведка за месяц до визита Леонида Ильича в Штаты была усилена там до 2500 человек, поэтому куда бы ни порхали ястребы США, мы шли по их следам и особо разгуляться им не давали.

Команда Збигнева Бжезинского пыталась преподнести снова выброшенный в мусорную корзину пресловутый план Гарри Трумэна — Аллена Даллеса о разделении мира на две сферы влияния. Но и эта стряпня нашими ребятами была вовремя обнаружена и похоронена.

Наши сотрудники все-таки светокопию этого «документа» передали нам в Москву. Мы с Ю.В.Андроповым попросились на прием к Брежневу и дали ему почитать этот «документ». Леонид Ильич дважды прочитал эту античеловеческую стряпню и, глядя в упор на меня, говорит:

— Вы что, ребята, разыграть меня решили или проверить на вшивость?

Откровенно говоря, я даже не ожидал, что Брежнев так расстроится. Но я его успокоил.

— Нет, говорю, Леонид Ильич, вы посмотрите, ведь это светокопия подлинника. Она готовилась еще для Никиты Сергеевича Хрущева, но они решили эту «дохлую кошку» подбросить вам, авось да пройдет как закусон, под виски. Ведь эти «работнички» привыкли искать и видеть вокруг себя тех, кто глупее их. С 1956 года я познал эту публику. Но я уверен, что Никсон об этом не знает, — проговорил я. — Сейчас ястребы, опекающие ВПК (военно-промышленный комплекс), перебесились, они из кожи вон лезут, как бы угодить своим хозяевам, а такая бестия, как Бжезинский и ему подобные, они самим дьяволом созданы и выпущены без наручников на этот свет.

И так до самого отъезда Леонида Ильича в США мы изучали всю заготовку со стороны США для переговоров и подписания этих документов на высшем уровне со стороны СССР Брежневым, а со стороны США Никсоном.

К нашему общему несчастью, 14 марта 1973 г. здорово приболел Георгий Константинович, повторился микроинсульт, и с каждым днем состояние Жукова ухудшалось. Он вынужден был оставить наш штаб по переработке поступающей информации из США.

Но нам некогда было расслабляться: день вылета в США приближался.

Я был включен в команду лично Брежневым под фамилией Севостьянова Ивана Ильича от Министерства автомобильного транспорта.

В Нью-Йорк мы прилетели 16 или 17 июня 1973 г. Встреча в верхах, или как ее именовали «новая советско-американская встреча на высшем уровне», прохо¬ дила с 18 по 25 июня 1973 г. Я никогда не был большим любителем сидеть и выслушивать возвышенные речи дипломатов и политиков. Мы, чекисты, в них слышали фальшь и лицемерие. 19.06.73 г. я поприсутствовал в помещении Госдепартамента США в большом зале Франклина, украшенном американскими и советскими флагами. В этом зале министр иностранных дел СССР А.А.Громыко и госсекретарь США У.Рождерс подписали соглашение о сотрудничестве в области транспорта и исследованиях Мирового океана, общее соглашение о контактах, обменах и сотрудничестве и приложенную к нему общую программу обменов.

Здесь же Громыко и Бату подписали соглашение по сельскому хозяйству.

Далее нас, контрразведчиков, интересовало общее положение вещей. Мнение самого народа США о сотрудничестве с СССР. Как ни странно, рабочий класс воспринимал это сотрудничество на ура! И неожиданно было видеть поворот на 180 градусов — радио и телевидение США вместо вражды проявляло оптимизм.

Скажу откровенно, прессу США за время пребывания нашей делегации было не узнать, но вместе с тем не дремали и ястребы. То тут, то там они устраивали свои «посиделки» и проклинали Никсона, как только могли. Мы хорошо понимали, что Никсон нарушил устои воинственно-разрушительного империализма США.

А значит, редкие соглашения, подписанные как в 1972 г., так и в 1973 г., вряд ли обретут жизненное пространство. Масоны, ястребы и другие агрессивные финансово-политические группы не дадут что-либо сделать, тем более что Ричард Никсон ту стряпню по разделению мира на две сферы влияния демонстративно порвал и выбросил на глазах у Киссинджера и Бжезинского.

Уже в начале 1974 г. политическая обстановка в США накалилась, и пресса, и телевидение выступали за отставку президента. Противники разрядки напряженности поднимали бешеный вой в конгрессе. В газетах появились сообщения, что летом 1972 г. предвыборные комитеты кандидата в президенты привлекали наемных лиц, связанных с ЦРУ, которые-де устанавливали подслушивающие устройства в штаб-квартире демократов в гостинице «Уотергейт». В общем, в США бурлил и штормил «Уотергейтский скандал». На республиканцев выливалась вся помойная грязь, сотворенная самими демократами-агрессорами США. Да, да, читатель, именно такова «свобода» в этой, мягко говоря, весьма распущенной, стране под названием США, такой я ее познал с августа 1956 года. Уже в 1974 г. над Ричардом Никсоном нависла угроза не только смещения с поста Президента США, но и суда над ним за все то, за что посчитал возможным наказать Президента воинственно-разрушительный империализм США. Из-за склок и издевательств в октябре 1973 года покинул свой пост вице-президент Агню. На его место Ричард Никсон назначил Джеральда Форда.

Как мы знаем, Ричард Никсон еще побывал с визитом в Москве в 1974 г., и много было сделано хорошего для общей разрядки в мире. Но, как я уже упоминал, над Никсоном нависла угроза не только отстранения от власти, но и суда. По возвращении из Москвы, 9 августа 1974 г. Никсон покинул свой пост, а Джеральд Форд объявил о помиловании Никсона, то есть спас его от расправы за его дела по укреплению мира во всем мире!

Таков закон финансовых рецидивистов — правящей верхушки США, для них нет ни морали, ни доброты человеческой, никаких эмоций. Только деньги. На крови, на несчастьях людей, неважно на чем заработаны эти деньги. Лишь бы деньги были, как можно больше. Не случайно я называю этих деятелей бездонно-утробными. Их утроба бездонна, они ненасытны, потому что страсть стяжательства безгранична. А с 1991 г., к великому позору многонациональной России, финансовые стяжатели, расхитители накопленного веками добра России фактически диктуют нашей стране свои условия жизни, свои нравы, свои ценности. То есть, только деньги. Сегодня у нас уже никто не пропагандирует мораль, чистоту души, люди забыли, что честь должна быть дороже жизни. Особенно это трагично для военных. Офицер без чести, а такие теперь тоже встречаются, это дешевый и презираемый во все времена наемник. Вот так.

Ричард Никсон мог бы сделать для всех народов планеты много добрых дел, но в США дорога более открыта другим деятелям, типа Клинтона, Бжезинского, Бушамладшего.

И пока существует на земле правление режимов, во главе которых стоят агрессоры, для которых главное — завоевать чужие земли, богатства, поработить другие народы, режимы, как в США, Великобритании и их союзников, не будет мира на Земле.

Как бы и кем бы ни воспринимались мои доводы о прошлом в политике США, я могу любому, кто не верит, показать разрушительный пример нынешней политики агрессоров. Что эти «миротворцы» творят на Ближнем и Среднем Востоке?

Благодаря развалу Советского Союза, благодаря людям, предавшим те идеалы, которым они прежде молились, таким как Горбачев, Яковлев, Шеварднадзе, Ельцин, Гайдар и другим, агрессивный империализм США превратил всю планету Земля в общий болезненный воспаленный нарыв.

Не случайно во время визита Буша в Польшу весной 2001 года Буш полностью приоткрыл свое лицо — кто он и кого представляет. Он заявил: «американско-европейский альянс». Разумеется, он имел в виду НАТО. По словам Буша, этот альянс имеет «общую цивилизацию, основанную на классических иудейско-христианских ценностях». Сколько существует США как государственное образование, столько лет этот монстр и воюет. Сколько лет существует Великобритания, столько лет она и воюет. Недаром во все времена она была «владычица морей», покорила Индию и многие другие страны. Сколько лет существуют на постоянной основе территориально Иудея и Израильские племена, столько они и воевали со своими соседями, точно так и Израиль воюет со дня своего провозглаше¬ ния. Эти государства не могут не воевать, им нужно завоевывать территории, покорять другие народы.

12. ПРОРОК ИСАЙЯ И ТЕРРОРИЗМ

Теперь о терроризме, о его причинах. Террорист-одиночка. Кто он такой? В каком возрасте он стал террористом? Какая причина привела его на путь террора? Какая среда окружала человека, ставшего террористом. Каково было его социальное положение?

Террорист-одиночка — это явление временное и к тому же поправимое, если он не является частью системы организации террора. Если он действительно одиночка, то можно открыть причину этого явления и исправить человека.

Но если это государства-террористы, если они, не найдя мирных путей решения проблем (порой, они и не ищут эти пути), наносят так называемые, «превентивные удары», типа «Бури в пустыне». То есть организуют локальные войны. То их доктором, этих государств-террористов, может и должно стать все мировое сообщество.

Я не пророк Исайя, но верю, знаю и предсказываю — страны-террористы рано или поздно будут уничтожены. И это мнение не мое, это историческая истина. 14 июля 1973 г., я запамятовал кто именно, но это был один из наших корреспондентов газеты «Правда», задал вопрос Ричарду Никсону в Кемптдевиде такого порядка: «Господин Президент, вы, при принятии присяги, сослались на изречение пророка Исайи, а вы верите в это пророчество? Что наступит время, когда народы перекуют мечи на орала, а копьи свои на серпы, не поднимет народ меча и не будет больше учиться воевать». Ричард Никсон немного подумал, потом сказал: «Если бы я не верил, то в столь знаменательный день и для меня, и для всего американского народа, я бы никогда не посмел обратиться к пророку Исайе». И далее продолжил: «Мы живем в такое время, что если не последуют все люди, живущие на Земле, мудрому изречению пророка Исайи, то не пройдет и сотни лет, все человечество упрется в тупик самоуничтожения».

Второй вопрос был для Никсона непростым, я его специально задал после того как вся планета услышала позывные летящего вокруг земли первого искусственного спутника Земли, запущенного в 1957 г. в СССР. «Господин Президент, вас не как президента, а как простого американца, не мучает совесть за бомбардировку атомными бомбами Японии по указанию Трумэна»? Никсон глянул на меня со смешинкой в глазах и ответил: «За всякое варварство главы государства бывает стыдно каждому простому человеку и не только в США».

Третий вопрос задал Трофим Нестеренко: «Господин Президент, по Америке ходят слухи среди людей, что ястребы США, такие как Эйзенхауэр и Трумэн, хотят внезапно напасть с ядерным оружием на Советский Союз. Вам что-нибудь известно об этом?» Ричард Никсон, немного подумав, сказал: «Пока я Президент США, никаких ядерных нападений ни на какую страну не будет. Что же касается Советского Союза, тем более. Я каждый день слышу из космоса позывные искусственного спутника Земли, запущенного СССР в 1957 г. Он шлет позывные всем ястребам — любителям авантюр, из космоса: «ку-ку, где вы? А я уже здесь, ястребы, над вашими головами». Расстояние и время доставки ядерного оружия для Советов на любое расстояние не проблема. Я твердо уверен, что в ядерный век альтернативы, кроме переговоров, нет. И я все сделаю, что от меня зависит, как от Президента США, чтобы ядерное оружие со временем перестало существовать на всей Земле, в том числе и в США».

Кто был связан с США в то время, в 1968–1974 гг., наверное, помнят, сколько было сделано миролюбивых посылов всему миру со стороны Никсона и его команды. Даже Форд не сразу свернул с курса Никсона и продолжал идти навстречу предложениям Советского Союза. Мы же, советские люди, вправе гордиться тем, что мы, люди, жившие в Советском Союзе, рожденном Великой Октябрьской социалистической революцией, всегда держали в своих руках пальму первенства упрочения мира на Земле для всех народов планеты. Мы, контрразведчики СССР, гордились своим народом и каждым человеком, особенно дипломатами и корреспондентами СССР, которые приезжали в разные страны, в том числе и в США, но были верны своей Родине — СССР и делу мира во всем мире.

Однако недолго народы радовались оттепели и мирным инициативам Никсона на Земле. Преемник Никсона — Форд недолго продержался в колее миролюбивых начинаний Никсона. В период предвыборной гонки он заблудился даже в своих словах, чем моментально воспользовались ястребы, которые уже раскручивали на президентское кресло бесцветного, и видом, и интеллектом, Джимми Картера, как его тогда называли — «земляной орех».

Так своеобразно сложилась история США, что эта страна, со дня своего создания, сразу была захвачена морскими пиратами, которые хорошо освоили разбой¬ ничьи приемы и навыки на грабежах морских судов с VI по IX век нашей эры. Вот эти люди, нравы и судьба которых складывалась в прямой зависимости от их жестокости, смелости, изворотливости и коварства, то есть от тех самых черт характера, что необходимы разбойникам с большой дороги, эти люди и стояли у основания создания государства США. Эти были и испанские конкистадоры, и англосаксы, и всевозможные воинственные семитские племена. Впоследствии этот сборный народ укрепился в Америке, подавив и практически поработив хозяев страны — доверчивых и благородных американских индейцев. И сегодня потомки тех самых морских разбойников-завоевателей владеют в США всеми финансами и крупнейшими капиталистическими монополиями. Хотя и повлияло время и цивилизация на нравы и психологию нынешних властителей США, но агрессия и жадность морских пиратов постоянно проглядывает в их делах, в их политике, в их отношениях к другим народам и государствам.

В их внутригосударственных делах порой царит коварство и жестокость, подкуп и предательство. Не случайно в США чаще, чем во всех других государствах мира, убивают своих президентов. Нередко и войны для американских правителей становились даром судьбы, они на крови людей приумножали свои капиталы.

Еще при президентстве Ричарда Никсона наша контрразведка проникала на тайные масонские сборища и все принятые ими подрывные материалы против Никсона и Форда умело передавала в печать США, а также правящей элите США, вернее в президентскую канцелярию. При Джимми Картере ядовитый, зловредный и агрессивный политик Збигнев Бжезинский чувствовал себя как рыба в воде, чего он только не придумывал. В своей роли помощника президента по национальной безопасности он практически делал вреда больше для США, чем для СССР.

С его помощью пошел полный разлад в спецслужбах США, как в ЦРУ, так и в ФБР.

Этот неумный ястреб Бжезинский даже добрался до военной разведки США, отку¬ да едва унес ноги в 1978 г. Бжезинский своим безрассудством и политической слепотой сбивал с толку и так бестолкового от природы президента Картера (не без нашей, признаюсь, помощи). Картер же спал и видел переизбрание его на второй срок Президентом США, хотя дела его администрации шли неважно. Выбравшись из одной политической ямы, его команда тотчас попадала в другую ухабину, мы же «помогали» в этом «деле» всюду, где только было возможно, используя «наставничество» Бжезинского.

А тут как гром грянул среди ясного неба: в Тегеране сторонники теократического государственного строя во главе с религиозным лидером Хомейни свергли шахиншаха Ирана Мохаммеда Реза Пехлеви. Шах верно служил правящей верхушке Соединенных Штатов и считался их опорой в азиатском регионе, и вдруг такой удар. Спецслужбы США явно переоценили влияние шаха в его стране и «прохлопали» государственный переворот в Иране.

Уже тогда умные аналитики поставили жирный крест на политической карьере Джимми Картера. На смену Картеру в Белый дом пришел недоверчивый и агрессивный политик Рональд Рейган, калифорнийский губернатор. Посредственный голливудский актер в прошлом, этот человек имел неудовлетворенные амбиции, отсюда комплекс неполноценности и негативное, высокомерное отношение к другим народам и государствам.

С какими бы мирными предложениями не выходил СССР к США, все они блокировались. Рейган, кроме как на конфронтацию с Советским Союзом и наращивание ядерного потенциала США, больше ни на что не направлял свою энергию.

Когда же Рейган был избран на второй срок президентства, он вместе со своей женой предстал перед своими избирателями в одном из фешенебельных отелей Лос-Анджелеса и воскликнул с победным жестом: «Вы еще ничего не видели, все только начинается».

Мы-то хорошо понимали, о чем говорил этот агрессивный политик. Мы хорошо знали его ястребов из мозгового треста «Хертидж Фаундейшн». Этот мозговой трест был подобран Рейгану под стать, из наиболее «бешеных» политиков и аналитиков. 24 ноября 1984 г. мы встретились в Советском посольстве с А.А.Громыко. Я спросил его:

— Андрей Андреевич, какое ваше мнение по поводу последних выборов в США и победы Рейгана?

С присущей Андрею Андреевичу неторопливостью, он мне ответил вопросом:

— Игорь Васильевич, вы что, прочитали мой вопрос, который я хотел задать вам, и опередили меня?

Я немного помолчал и говорю:

— Ребята наши, то есть сотрудники СВПК СССР, докладывают, что пиршества по случаю победы Рейгана начались дней 10 назад, его сторонники уже знали исход выборов.

— А разве вы не так думали? — спросил меня Громыко.

К сожалению, я понимал, что агрессивный милитаризм закрепился у власти в США еще на 4 года. 26 ноября 1984 года я вылетел в Москву, попутчиком моим оказался (запамятовал фамилию) корреспондент «Правды». Я видел его настроение, как и он мое, поэтому беседы у нас не получилось, хотя я и он понимали, что думаем об одном и том же. В США к власти пришла, и надолго, группа милитаристов, обладающая ядерным, химическим, биологическим и бактериологическим оружием, группа, имеющая единственную цель — завоевание мирового господства любым путем и методом.

Что же делала наша контрразведка СВПК СССР? Мы, все сотрудники СВПК, работали с тройной, а порой с десятикратной нагрузкой, но дела наши уходили, как вода, в песок. В 1974 году скончался Георгий Константинович Жуков, я даже не смог его похоронить, так как был в это время в США, Канаде и Мексике. Когда я вернулся в Москву, то мне казалось, что мир опустел, и мне совершенно стало не с кем посоветоваться и выработать даже собственную морально-силовую устойчивость. С появлением атомной бомбы в распоряжении США ястребы практически могли развязать в любой момент ядерную войну против Советского Союза. И так как наши сотрудники проникли во все службы Пентагона, ЦРУ и ФБР, то мы были всегда готовы доложить руководству СССР время ядерной атаки, объекты, на которые нацелены удары. Мы были уверены, что по нашей информации наши ракетчики не будут ждать команды из Кремля, в крайнем случае, этот вопрос был нами, еще при жизни Г.К.Жукова, согласован и с Министерством обороны и непосредственно с командованием ракетных войск. Казалось, в этом плане наша совесть была чиста, но наши контрразведчики все делали, чтобы эту войну погасить на месте, то есть в США. Наши контрразведчики своевременно доводили до сведения реально мыслящих кругов США и СМИ США о ядерном зуде ястребов. Мы не могли спокойно себя чувствовать и работать внутри собственной страны, где мы наблюдали во всех структурах власти какую-то праздность и самоуспокоенность, начиная от ЦК.

Практически Г.К.Жуков по состоянию здоровья с 1972 г. не мог работать так, как он умел, но все же для меня он был основной опорой. Я в любое время мог с ним посоветоваться и принять правильное решение как внутри СССР, так и за рубежом.

Я не подавал вида, что мне стало очень тяжело без Г.К.Жукова. Тем не менее как Ахромеев, Пуго, Келдыш, Скрябин, Быстренко, Садыков, Литовченко, так и другие, видя это положение, всячески стремились во всем оказывать мне помощь в моей работе. Особенно в мое положение входили с неоценимой помощью Андропов Ю.В., Щелоков Н.А., Гришин В.В., а также Шульженко А.С., который вместе с Аликом Садыковым, Талгатом Аблязевым, Евгением Пиваловым и Хачиком Агабабяном — полностью взяли на свои плечи всю зарубежную сеть контрразведки, что позволило мне больше решать вопросы по СССР.

В 1976 г. я окончательно перебрался в Москву, оставив первую свою семью в Пущино, так как жена не согласилась уезжать, ответив: «Мне надоела цыганская жизнь. Я стариков (своих родителей) на тебя не променяю». Доказывать ей ее неправоту я был не в состоянии, так как не имел права раскрывать себя и свою работу — основную работу — подробно. На то, что просил ее понять, что я чекист и мне надобно жить в Москве, она отвечала по-своему: «Брось ты мне голову морочить». На этом наши отношения полностью прервались. В 1977 г. я вступил в новый брак. Одному проблемы двух фронтов одолевать было тяжеловато. А если учесть отвратительные отношения с Брежневым, то трудности в сто крат увеличивались.

Семейный разлад я пережил болезненно, однако основная работа требовала много времени и сил, поэтому все личное уходило в сторону. Ведь служба в контрразведке рядовым исполнителем требует времени, здоровья и терпения, но я же возглавлял Специальную военно-политическую контрразведку с 1972 г. и одновременно, как и прежде, под прикрытием гражданской работы. В Москве в этом деле мне оказывал неоценимую помощь тов. Гришин Виктор Васильевич — Первый секретарь МГК КПСС, член Политбюро ЦК КПСС. Договорившись с ним, я 12 июня 1977 г. вылетел в кругосветное путешествие. В Канаде собрались группы Стальнова, Ситникова, Вахрушева, Данилюка, Савченко, Саблина, Садыкова, Агабабяна, Аблязева и других, проанализировали ситуацию в мире и особенно на Ближнем Востоке, в Карибском бассейне. Я ознакомился с копиями переписки Израиля и США, США и Англии, с копиями документов по переговорам ЦРУ с Мосадом и МИ-6. Из этих документов были отчетливо видны захватнические цели агрессивных милитаристских кругов США, Великобритании и Израиля. В этих документах высветилась деятельность против Советского Союза Яковлева, Собчака, Кагановича, Енина (Ельцина), Горби (Горбачева). Обличалась слабость руководства Брежнева и разложение КПСС и особенно ее верхушки. Писалось прямо, что Брежнев не способен руководить страной, но он никого и близко не подпускает к своим громадным полномочиям. Дней 5 мы поколесили по США, побывали как в Пентагоне и ЦРУ, так и на некоторых военных базах. И где бы мы ни побывали, везде сквозили напряженность, милитаризм, агрессия. Поприсутствовали мы с Агабабяном в «святая святых» США — на Совете всемирной масонской ложи. Ораторы, выступавшие на этом дьявольском соборе, говорили такие слова, что было очевидно, что они ненавидят людей, человечество, все живое на земле, может быть, даже самих себя. Казалось, с языка того или иного оратора время от времени капал смертельный яд, и пол возле трибуны начинал дымиться. Они предлагали разные варианты уничтожения, разложения, подавления и закабаления разных государств. Это было поистине сборище дьявола. 28 июня я вернулся в Москву, а 29 вышел, как все порядочные люди, на работу.

Созвонившись с В.В.Гришиным, Ю.В.Андроповым, Н.А.Щелоковым, договорились встретиться у Гришина В. В. в 19.00. В горком мы съехались все почти одновремен¬ но, и, к моему счастью, Андропов пригласил Устинова и Ахромеева. Просидели мы до 3-х часов ночи. Я все рассказывал ребятам, что слышал и видел в этой «самой демократической» стране мира — США. Ознакомил с некоторыми документами всех присутствующих, но так как время было уже позднее, мы решили продолжить наше совещание 30.06.77 г. в этом же месте, в МГК КПСС.

Тридцатого мы собрались также в 19 часов, вполне по-дружески, не перебивая друг друга, начали высказывать свои предложения для выработки общего решения в довольно непростой ситуации в стране, дремлющей под руководством дряхлеющих Брежнева и Суслова.

Где-то часам к двум ночи пришли к общему мнению. Предложение было таковым: пойти к Брежневу, объяснив ему все, что происходит в стране и в мире, попросить Брежнева и Суслова уйти в отставку. Пойти же к Брежневу предлагалось мне, так как я только что вернулся из США и есть веское документальное основание повести этот непростой разговор с Леонидом Ильичем и Михаилом Андреевичем 12 августа 1977 г.

Я попросился на прием к Брежневу, который 14 августа меня принял и пригласил Суслова. Когда я их ознакомил с нашим решением и показал фотокопии отзывов в США о положении дел в СССР под руководством Брежнева и Суслова, то Михаил Андреевич, сразу не раздумывая, согласился уйти в отставку. Но Леонид Ильич впал в истерику и назвал меня чуть ли не фашистом. «Подождите», — говорит, «как вы запоете без меня». Несмотря на то что даже Суслов стал Брежнева уговаривать уйти в отставку, Леонид Ильич никаких доводов положительно не воспринимал. «Я еще вас всех переживу», — высказал он мне в лицо с укоризной.

Потерял я полтора часа на уговоры и доводы, но так ни с чем и ушел.

На второй день 15 августа 1977 г., где-то перед обедом мне на гражданскую работу позвонил Ю. В.Андропов и попросил в 15.00 встретиться в «высотке» Ясенево, я подтвердил свое согласие. Когда же я подъехал к «высотке», то увидел Андропова и Щелокова, Гришина и Келдыша. Выйдя из автомобиля, я сразу подошел к ним.

Как обычно поздоровались, я им рассказ о беседе с Брежневым и Сусловым. Не скрыл и того, что Брежнев назвал меня чуть ли не фашистом и почти выдворил из кабинета. Что касается Суслова, то он, наоборот, одобрил наше решение и тоже помогал мне уговорить Брежнева об отставке, по своей отставке он сразу дал согласие.

Мы прогулялись по лесу, и тогда мне начали рассказывать Андропов и Щелоков, что в тот же день, 14 августа 1977 г., когда я ушел от Брежнева, тот пригласил их к себе и начал настоятельно требовать, чтобы они меня арестовали и поместили в институт Склифосовского, как буйно помешанного. Эту цель Брежнева я знал и раньше, но чтобы он отдал приказ на мое уничтожение, это я слышал впервые.

Тогда я спросил: «И что же мы будем делать?» Прошли еще 50 метров молча, потом Келдыш произнес: «Придется терпеть капризы этого болвана».

Контрразведка работала в своем прежнем режиме, мы знали, кого к нам готовят для переправки из США, Англии, Германии, Бельгии и даже из Люксембурга. Всех мы гостеприимно встречали и проводили с ними «братские» беседы. Некоторые возвращались обратно к себе с «дэзой», а некоторые — особенно надменно вели себя ЦРУшники — а потому с ними редко расходились по человечески. Даже перевербовывать эту дрянь было неприятно.

С Брежневым я прекратил всякие контакты, а он моей персоной и не особенно интересовался, даже Андропову по моему поводу высказывался так: «Кума с возу — кобыле легче». Но уже шел 1978 год, и наши ребята сфотографировали М.С.Горбачева в Англии в сопровождении начальника ПГУ КГБ В.Я. Крючкова. Там же была установлена встреча Горбачева с Маргарет Тэтчер. Встреча и основные переговоры проводились в особо закрытом режиме.

После возвращения Горбачева из Англии, мы зашли к Брежневу и доложили о факте встречи Горбачева с Тэтчер. Попросили разрешения у Брежнева арестовать как Горбачева, так и Крючкова. Такая была установка, что секретарей ЦК и начальников Управлений КГБ подвергать аресту без разрешения Брежнева запрещалось. Брежнев долго жевал свои вставные зубы, убеждая нас, что они ничего противозаконного не совершили. Сказал и то, что в Англию он направлял их лично. Когда я его спросил: «Почему такие поездки не согласованы с КГБ?», то он вызывающе ответил: «Я посчитал эту процедуру необязательной». Мы долго перетягивали канат законности и доказывали правоту каждого из нас, но Брежнев пригласил медиков и уехал в «Кремлевку» на лечение. Разумеется, он был по-настоящему больным человеком, и ему требовалось это лечение на постоянной основе, но на этот раз он легко и демонстративно избавился при помощи медицины от нашего визита и наших вопросов.

Разумеется, через две недели нам уже было известно все о визите Горбачева к Тэтчер. Первое: Брежнев его послал на показ к английскому премьеру и для знакомства Тэтчер с его, Брежнева, преемником. Второе: Горбачев знал, зачем он ехал, и уже тогда пообещал Тэтчер: «Когда я возглавлю СССР, то через годполтора перед вами предстанет совсем другая страна».

В больницу к Брежневу мы не поехали, когда же Андропов пригласил к себе Крючкова и спросил, почему последний нарушил инструкцию при выезде за рубеж, то Крючков ответил: «Я выполнял приказ и установку Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Брежнева». Вот перед таким тупиком мы были поставлены Брежневым, как руководство КГБ, так и руководство СВПК СССР.

Пошли мы посоветоваться к М.А.Суслову, но застали его в таком состоянии, что говорить с ним о таких серьезных вопросах просто нельзя было — это все равно, что выстрелить в него этим вопросом. Мы знали, как он болезненно переживал подобные вещи. Поэтому мы поговорили кое о чем, пожелали выздоровления и ушли.

Практически власть в Советском Союзе в 1988–1989 гг. оставалась ничьей.

Косыгина сменил Тихонов. ЦК КПСС возглавляли два больных старика, а по республикам ютились их «шестерки». Как КГБ, так и СВПК работали с полной нагрузкой. Внутриполитическая ситуация в СССР постепенно, но верно обострялась. Западные спецслужбы умело использовали ситуацию, всюду велась, почти в открытую, пропаганда антисоветизма и антикоммунизма. Произвол и анархия наполняли все пространство Советского Союза. 19 марта 1981 г. я не выдержал и пошел к Брежневу, принял он меня без особой радости, но и без ненависти. Я ему начал докладывать обо всей анархии, которая творится на всем пространстве Советского Союза, однако Брежнев сидел и что-то бурчал себе под нос. Но наконец, он проговорил:

— Посмотрите, что без меня будет еще хуже в сто раз.

В Госснабе и его отделениях взятки и поборы превратились в повседневность и повсеместность. Госплан и его отделения работали спустя рукава, почти не анализируя темпы роста или спада производства и производительности труда в народном хозяйстве СССР. Трудовая и производственная дисциплины резко разваливались, пожалуй, за исключением ВПК, хотя и здесь уже шло какое-то тихое разложение. По НИИ АН СССР антисоветизм и антикоммунизм распространялся по нарастающей.

В марте 1979 г., по договоренности с В.В. Гришиным, я под видом командировки во Владивосток, вылетел в КНР, США, Германию, Кубу и потом Канаду, чтобы прозондировать и услышать от своих ребят из СВПК, как за рубежом на данный момент относятся к нам и с каких позиций. Всюду информация о творящемся беспределе в СССР, даже в ФРГ, воспринималась с тревогой и сожалением. Зато агрессивный империализм торжествовал! Глуповатый Рейган едва уже не считал себя владыкой всей Вселенной.

Вернулся я в Москву в июле 1979 г. Мне никого не хотелось ни видеть, ни слышать! Мне казалось даже и то, что Ахромеев, Андропов, Щелоков и Гришин со мной не откровенны, а ведут двойную игру между мной и Брежневым.

Навестил я в палате «Кремлевки» Суслова М.А. Он выглядел совсем плохо, руки его были холодные, подбородок дрожал, и он едва выговорил:

— Простите меня, генерал, за мою черствость к вам, в одно время я ошибался, а сейчас сочувствую вам и вижу, как вам тяжело.

Больше он ничего не смог выговорить, зарыдал и залился слезами. Я пожал ему руку и ушел, едва сдерживая слезы сам. Поехал к Андропову и застал их там всех: Андропова, Гришина, Щелокова и Ахромеева, они почти в один голос проговорили: «Знаем, что в Москве, но никак не найдем». Я попросил по рюмашке коньяка или еще, что есть. Быстро все это организовали, опрокинули по одной, и я стал им обо всем рассказывать: где о нашем бедламе в СССР кто и как думает. Рассказал, что навестил Суслова в больнице и как он разрыдался, увидев меня, и как просил прощения за предыдущие годы. Поговорили обо всем, решили выехать в Архангельское и решить, что предпринять.

Приехали в Архангельское, уединившись от посторонних глаз и ушей, про¬ сидели и проговорили до 21.00, но решения так и не приняли никакого. Когда собрались уезжать, я сказал:

— Товарищи, давайте завтра с утра в субботу опять соберемся здесь, надо принимать решение или сложить с себя полномочия и сдать партийные билеты. Придет время — за эту нашу бездеятельность нас проклянет советский народ! 22 или 23 июля, в субботу, мы собрались снова в Архангельском, к нам присоединились Пуго и Огарков. Стали снова сообща искать выход из сложившегося положения в стране, и все упиралось в Брежнева. Эта «чернобровая сударыня» стоял на пути у всего советского народа, как гнилой пень: не свалить его, не объехать! Тогда решили еще раз пойти к нему и уговорить письменно подать в отставку. Уполномоченными назначили Виктора Васильевича Гришина и Николая Анисимовича Щелокова. Решили так: на второй день, как только Брежнев выпишется из ЦКБ, они к нему заедут с этим предложением. Я же у всего нашего коллектива отпросился съездить к маме в деревню Лукьяново Серпуховского района. О моих мыслях и делах никто из моих родных ничего не знал, не знали они и о моей основной работе начальника СВПК СССР.

Но меня терзала всюду общесоюзная обстановка и как отделаться от гнилого пня — Брежнева, и чем быстрей, тем лучше. Пробыли мы у мамы сутки, но мечта моя ото¬ спаться не осуществилась, так как мысли одна мрачней другой застилали мой мозг и терзали до боли сердце.

По выходу Брежнева из больницы, как ни странно, он пригласил первым меня, встретил дружелюбно и попросил усаживаться поудобней, есть тема разговора. Так мы уселись за гостевым столиком, и Леонид Ильич сообщил мне:

— Михаил Андреевич попросился в отставку, говорит, здоровье не позволяет дальше работать. Я подумал, — добавил Брежнев, — и в самом деле Суслов уже не тянет своих обязанностей, часто болеет, нервы его покинули совершенно. Вот я и хотел посоветоваться насчет кандидатуры на место Суслова.

Немного подумал я и говорю:

— Да вы уже, наверное, сами подобрали кандидатуру?

— И да и нет, — проговорил Леонид Ильич.

— А можно узнать, это живое существо под знаком и да и нет?

— Да, небось, сам догадываешься, на Горбачева Михаила Сергеевича как ты смотришь?

Я ответил, что отрицательно, и сказал:

— Его ведь за работу на Ставрополье надо было судить, но вы его вытащили.

— А кого бы ты думал? — спросил меня Леонид Ильич.

— Кроме Андропова на сегодняшний день нет никого!

— А почему тебе Черненко не нравится?

— Черненко астматик тяжелой формы, из него нет работника на его нынешнем посту, а на посту второго человека в стране, учитывая состояние вашего здоровья, становится еще сложней. Как хотите, Леонид Ильич, но на сегодняшний день и даже на завтрашний день лучше Юрия Владимировича кандидатуры нет.

На этом мы закончили, пришли так сказать к обоюдному согласию. Как нам всем известно, в 1979 г. вместо ушедшего на пенсию Михаила Андреевича Суслова вторым человеком в СССР стал Юрий Владимирович Андропов. А председателем КГБ был назначен Федорчук. Что я должен сказать: Андропов Ю.В. не сразу начал работать на новом месте так, как от него ожидали, и вина в этом не Андропова. Л.И.Брежнев ревностно начал «опекать» всю деятельность Юрия Владимировича. И дело дошло до того, что в марте 1980 г. мы едва уговорили Андропова не уходить отставку.

После майских праздников мы всей своей компанией напросились на прием к Брежневу и в жесткой форме предупредили, что если Леонид Ильич не прекратит мешать в работе Андропову, то мы в этот процесс вмешаемся силовым путем. Брежнев здорово струсил и спросил:

— Что, военный переворот?

За всех ответил я:

— Нет, не переворот, а наведение порядка в стране, которую вы почти развалили.

Разумеется, после такой задушевной беседы Леонид Ильич попал в больницу "опека" Андропова прекратилась.

Андропову сразу пришлось разгребать десятилетние завалы в стране, которые образовались по беспечности и праздности Брежнева. Дела в стране медленно, но начали налаживаться, наводился порядок по поднятию трудовой и производственной дисциплины, пресекались незаконные командировки за государственный счёт некоторых чинуш как союзного, так и республиканских уровней. Налаживалась, а вернее, обновлялась работа организационных отделов, от ЦК КПСС до райкомов. Повсеместно стали поднимать вопрос о качестве рядов КПСС, начиная от приема w КПСС. По нашей просьбе Келдыш и Скрябин привлекли ученых АН СССР к анализу всего производственного комплекса страны. Сколько средств улетает на ветер по нерадивости руководителей всех уровней? Почему преподаватели во всех учебных заведениях получают маленькую зарплату, как и медицинский персонал? И так далее. Попросили мы Скрябина Г.К., чтобы ученые представили нам всю картину, хотя бы месяца через три. Но, к нашему удивлению, экономисты АН СССР и течение десяти дней предоставили нам такие данные, что мы сами не рады были, что поторопили ученых.

Из краткого ознакомления с представленным анализом было видно, что только от наведения порядка всем педагогам, медикам, молодым специалистам можно увеличить зарплату в 6 раз. Если же прекратить растранжиривание средств по строительным материалам — бетону, железобетонным изделиям, сантехнике, трубам, то 1/3 госбюджета на год останется свободной. Если поднять производительность труда и ликвидировать все приписки, то рабочий день придется сократить на 1,5–2 часа, н все равно зарплату можно увеличить в 16 раз!

Мы поблагодарили ученых, но все же попросили еще раз все пересчитать и уточнить в реальном исчислении рост зарплаты и экономию от наведения порядка. Однако Георгий Константинович Скрябин сказал нам, что давно болит душа за этот бедлам.

— Вот только посмотрите: строится дом в Москве, да и не только дом, любой объект, — до 30 процентов всех железобетонных конструкций под разными предлогами закапываются рядом и списываются на этот объект. То же самое происходит с сантехникой, вентиляцией и трубами, не говоря уже о пиломатериалах, окнах и дверях. Вместо того чтобы установить строгие сроки строителям, им дают большие премиальные, но не за честный труд, а за обман государства. А мы вправе считать народом тех же преподавателей, медперсонал и молодых специалистов.

Хотя вы опытные зубры, но тем не менее я вам скажу, что под весь этот бедлам подведена политическая черта о несостоятельности социализма — вот в чем вопрос! Вы не успели шевельнуть пальцем, а послушайте, как взвыла антисоветская пропаганда на Западе. Они уже спали и видели, как разваливается Советский Союз, как они гребут отовсюду для своей бездонной утробы все подряд, а что грести, они уже давно приглядели.

Юрий Владимирович собрал большое совещание с участием Госплана и Госснаба, Комитета по ценам, организационных отделов партийных органов и предъявил им претензии по всем вопросам, поднятым учеными. И предупредил, что если в дальнейшем будет продолжаться этот бедлам, то лица, участвующие в нем, будут строго при¬ влекаться не только к партийной, но и обязательно к уголовной ответственности.

— Давайте запомним этот год и день, — подчеркнул Юрий Владимирович, — 26 марта 1981 г., — с этого времени прекращается разгильдяйство и бесхозяйственность.

Госплану и Госснабу, Госстрою обратить особое внимание на сельское хозяйство, чтобы сельский труженик ни в чем не имел нужды — ни в жилплощади, ни в транспорте, ни в обеспечении продуктами питания, одеждой, обувью, в каждом колхозе и совхозе, в любых селах. Давайте повернемся к нуждам народа лицом. Ведь это сверхбезобразие — самая богатая страна в мире, а народ живет как в послевоенной разрухе.

Мы проезжали с товарищами Тульскую, Липецкую, Рязанскую и другие области — это же позор всем нам. Сельский труженик живет нередко под соломенной крышей, села — без водопровода и без газа. Если есть связь, то 2 телефона на все село, и те установлены у руководства; рядовой труженик лишен всего и это тогда, когда для нашей страны все по силам и по плечу. Каждый год 30 процентов бюджета не используется. Необходимо отбросить черствость душ руководителям всех уровней. Всюду крепить трудовую и производственную дисциплину, начиная с себя. Должен серьезно предупредить всех, — продолжал Юрий Владимирович, — кто привык жить за государственный счет, обворовывая свой народ. За взяточничество, приписки будет строгая ответственность. Кто будет в этом замечен, того не спасут ни связи, ни партийный билет. Чем выше государственный пост, тем суровей будет наказание. Каждый должен понять, что в сложившейся ситуации общество не может дальше развиваться. Куда ни пойдешь, то натыкаешься на бесхозяйственность, граничащую с явным вредительством. Как-то Леонид Ильич провозгласил: «Экономика должна быть экономной», но где она эта экономная экономика? Повсюду введен в ранг государственной политики «План любым путем!» Но кто из Госплана задумался над этим призывом? Уверен, никто! Вы только посмотрите на анализ наших ученых, что они преподали, страшно читать: план металлолома дается предприятиям не исходя из их возможностей и, главное, бережливости, а просто расписали всем подряд «план», например, по сдаче металлолома как аксиому, которую невозможно пересмотреть и исправить. Поэтому пошли в этот «план» не использованные, но порезанные швеллеры, уголок, двутавровая балка и все подряд, что потяжелее. Институты и лаборатории, как академические, так и вузовские, выбрасывают приборы на улицу лишь только потому, что запланировано установить новые на определенную сумму и отчитаться. Мы со Скрябиным проехали три научных центра, и он мне не даст соврать, что валяются под ногами снятые из лабораторий приборы и выброшены совершенно не использованные в работе, а на их место установлены такие же приборы, но из склада. Такое мы видели в Черноголовке, в Пущино, Протвино и даже в Новосибирском отделении АН СССР. Где наша социалистическая логика? Выбрасывали миллионные по стоимости приборы в грязь, и вместе с тем, большинство сотрудников этих институтов получают зарплату 120–150 рублей. Такой руководитель с партбилетом в кармане сравним разве что с грабителем в крупном размере. Но он, в отличие от грабителя, сидит в номенклатурном списке либо райкома, либо горкома, либо обкома, а порой и ЦК КПСС, в прекрасно обставленном и оборудованном кабинете, прикрыв свою никчемность портретами В.И.Ленина и Ф.Э.Дзержинского, да, да, это так. Этот горе-руководитель не слышит шепота этих лиц с портретов и их намек ему, чтобы он спустился на производство хотя бы раз в месяц и посмотрел, в каких условиях трудятся его рабочие, да хорошо бы задумался о том, что рабочие это не подневольные капиталистических стран, а советский рабочий класс, который своим трудом содержит на своих плечах всю ораву управленцев.

Мне Леонид Ильич строго поручил разобраться, — продолжал Юрий Владимирович, — не только с Госпланом и Госснабом, но серьезно поговорить о такой составляющей, а вернее о становом хребте Советского Союза, о качестве рядов КПСС.

Ведь скоро партийная организация СССР достигнет 20 ООО ООО человек! Вы вдумайтесь в эту цифру и задумайтесь, столько у нас строителей коммунизма, но почему же тогда куда ни глянь такой беспорядок и бедлам? Партийные организации, именуемые ныне нами авангардом рабочего класса! Но давайте задумаемся над тем, участвует или нет рабочий класс в выдвижении и формировании этого «своего» авангарда? Да конечно, нет! Владельцы партийных билетов редко нам встречаются у станков, машин, на тракторах и комбайнах, на молочно-товарных фермах и так далее. Нет их там, а если найдется, он затеряется, как иголка в стогу сена. Пора изменить порядок приема в ряды КПСС, ибо то положение, в котором мы находимся, заведет нас в такой тупик, из которого без крови вряд ли удастся выйти. Я не открою вам секрета в том, что в ряды партии рвутся более всего карьеристы и бездельники. Но, к великому сожалению, подобные «авангардисты» любым путем проходят не только в ряды КПСС, но и на руководящие должности вплоть до Совета Министров СССР и ЦК КПСС. Мне Леонид Ильич перед нашим совещанием твердо поручил поставить всех в известность и, особенно, орготделы всех уровней КПСС, в корне пересмотреть свою работу по подбору кандидатов в ряды КПСС, а также по воспитанию и расстановке кадров членов КПСС. Пока мы с ним не со¬ всем определились, но мне кажется, что придем к общему мнению, которое позволит рабочему классу выдвигать из своей среды свой авангард, кандидатов в члены КПСС, как и руководителей всех уровней. Дано личное поручение Леонидом Ильичем партийной комиссии при ЦК КПСС подготовить изменения в Устав КПСС и программу к следующему съезду ЦК КПСС. Я считаю, пора прекратить необузданную опеку Советов всех уровней партийными организациями всех уровней от райкома до ЦК. Власть Советов должна быть повседневной и жизнедеятельной, но не существовать никчемным пунктом в Конституции. Чаще всего председатели Советов всех уровней члены КПСС, а нередко и члены бюро райкома, обкома и так далее.

Это совещание в один день не вместилось и перешло на второй день. Мы, сотрудники СВПК СССР, присутствовали на нем, как и все приглашенные. После первого дня и по окончании совещания на глаз было видно «демопаразитов» и истинных патриотов Родины, от которых чаще всего было слышно — наконец-то!

После совещания мы, то есть Андропов, Черненко, Гришин, Ахромеев, Усти¬ нов, Келдыш, Скрябин и я, остались посоветоваться, проанализировать ход совещания и заглянуть в итоги этого совещания. Андропов обратился ко мне и попросил:

— Георгий Петрович, у вас глаз наметан, что вы скажете по вопросу совещания?

Разумеется, я кратенько охарактеризовал как смысл самого совещания, так и реакцию сидящих в зале по тем или иным вопросам. Что сказать, шепотом прозвучало и такое: Ежовщина, Бериевщина. К сожалению, не рассмотрел, кто прошептал: «Пой, птичка, пой. Посмотрим, где ты окажешься». Потом я сказал:

— Лично я считаю, что лед тронулся! А это самое главное, теперь надобно закручивать гайки с осторожностью, дабы не сорвать резьбу. Вам, Юрий Владимирович, требуется быть предусмотрительным к собственной жизни. Первый бой — допрос вам предстоит выдержать с Брежневым и его шестерками. Второй — с ва¬ шей болячкой почек и с четвертым Управлением, да и с «Кремлевкой» вообще.

Слишком здесь много блатного хлама в этом «райском» уголке набралось.

Высказывались все присутствующие, и, к моему удовлетворению, наши слова не расходились ни по одному вопросу.

Время побежало быстрее обычного, приступил по-настоящему к своей обязанности народный контроль, зашевелились орготделы всех уровней, как и комиссия при ЦК КПСС. 4 апреля 1981 г. вышел из больницы Л.И.Брежнев и приступил к работе уже 5 апреля. Мы договорились зайти к Брежневу вчетвером: Андропов, Щелоков, Ахромеев и я. Принял нас Леонид Ильич дружелюбно и гостеприимно, как обычно подняли по 50 граммов за выздоровление Л.И.Брежнева. Юрий Владимирович стал докладывать о проведенном совещании и намеченных планах дальнейшей работы.

Леонид Ильич выслушал внимательно и сказал:

— Мне все докладывали ежечасно, и эти доклады и докладчики многое при¬ внесли в мои мысли. Совещание правильное, и я его целиком и полностью одобряю. Надобно намеченный путь отметить указателями, дабы не сбиться с пути. А что вы, Георгий Петрович, скажете о прошедшем совещании?

— Я целиком и полностью за и готов совместно с Юрием Владимировичем вы¬ таскивать этот застрявший воз из трясины бедлама и бесхозяйственности.

— Спасибо, — сказал Леонид Ильич.

Всем присутствующим Брежнев предоставил слово. После короткого совеща¬ ния он всех поблагодарил, справился о здоровье каждого из нас, заострил внимание на моей бледности.

— Железка не зашевелилась? — Это он имел в виду пулю в легком, которую я получил в Чехословакии и носил ее в левом легком с 1968 по 1982 год.

— Да иногда, — сказал я, — стала напоминать о себе.

Когда наше короткое совещание закончилось, то Брежнев попросил нас с Андроповым задержаться. Когда все ушли он, не долго думая, предложил:

— Как вы смотрите, Георгий Петрович, на то, чтобы возглавить КГБ? Пора подумать о себе и о своем будущем, я даже не представляю, как вам удается везде успевать, не гражданский, не военный, и, как мне рассказал Николай Анисимович, вы вынуждены даже от своих родственников скрывать свою основную работу.

Я поблагодарил Брежнева за доверие, но пока попросил оставить этот вопрос.

Надо сконцентрировать внимание на намеченной программе проведенного Ю.В. Андроповым совещания.

— Если возможно, то позвольте мне позже к вам подойти с этим вопросом, Леонид Ильич. — Я здесь же сказал, что мне в ближайшее время надо побывать в КНР, Индии, Пакистане, Афганистане и Иране. — Есть не очень хорошие намерения США по поводу Ливии, Ирака и Сирии. Поэтому я прошу разрешения на вылет.

Леонид Ильич обратился к Андропову:

— А что, разве появились какие-то ограничения для Георгия Петровича?

— Никаких ограничений нет, но, наверное, мы свои поездки должны с вами согласовывать? — сказал Юрий Владимирович.

— Знаете, признаюсь вам, что мое здоровье не ахти какое, — сказал Леонид Ильич, — поэтому прошу вас, решайте все вопросы, как вы считаете нужным. Вам верю, что вы сделаете для страны только пользу.

Я слушал Леонида Ильича и ушам своим не верил — тот ли это Брежнев, который из-за Чехословакии чуть меня не изгнал в тартарары и до 1981 г. пытался меня поселить в психушку на постоянной основе? Что же, — подумал я, — хорошо и то, что хотя с опозданием, но люди, наделенные громадной властью, понимают свои ошибки, а главное — то, что исправляют их в подходящее время.

После майских праздников я отправился в кругосветное путешествие. 19 мая я уже был в Пекине, встречи мои проходили в особенно теплом гостеприимстве.

Поездили мы по просторам Китая целых 16 суток. По договоренности с индийским правительством 6 июня я уже был в Дели, и также был очень тепло принят Индирой Ганди и ее правительством. Как в Китае, так и в Индии я ознакомил руководство страны с происками и разработками воинственно-разрушительного империализма США против Китая и Индии, как и против всего Востока. Побыл в гостях у Рерихов на Гималаях, мы объехали те места, население которых мы спасали в годы засухи по просьбе Джавахарлала Неру. Посетили почти все города Индии, в том числе и двухъярусные сады Бомбея. Планы перелететь из Индии в Пакистан были сорваны Пакистанской стороной, а потому я из Индии перелетел в Иран. Там я также был тепло встречен, по-мусульмански, в том числе у аятоллы Хомейни. Обговорили и обсудили все вопросы, которые, как Индия и Китай, были в разработке детей дьявола в США. Из Ирана я перелетел в Ливию, где также провел не без пользы дела 11 дней. Из Ливийской Джамахирии я вернулся в СССР в г. Ташкент.

Там в это время находились Андропов, Огарков и Ахромеев. В спокойной обстановке обсудили мою длительную командировку и вместе из Ташкента 12 сентября вылетели в Москву.

В самолете я спросил у Андропова:

— Как идут дела, не мешает ли в работе Брежнев?

— Нет, — сказал Юрий Владимирович и добавил: — Брежнев очень изменился и вел со мной разговоры насчет того, чтобы вам вернуть заслуженные награды за Венгрию и Чехословакию. А как вы сами на это смотрите, Георгий Петрович? — уточнил мое мнение Андропов.

Я чистосердечно сказал Юрию Владимировичу:

— После драки кулаками не машут, к тому же носить я их не ношу, лежат они и пусть лежат. Я откровенно толком и не знаю, сколько и каких там наград, да в принципе, разве в наградах дело? Я государственный человек, принадлежу стране социализма и советскому народу. Я без наград горд собой, что с 1948 г. — и вот уже к концу 1981 г. — я не совершил ни одного прокола в своей деятельности, а это для меня самая дорогая награда!

— Надо же, как мы с вами стали понимать друг друга, — проговорил Андропов, — я Леониду Ильичу почти слово в слово сказал то, что вы сейчас мне сказали.

За разговором мы не заметили, как объявили, что мы подлетаем к Домодедову, поступила команда «пристегнуть ремни». Из аэропорта мы поехали на разных автомобилях. Андропова и его спутников встречала охрана с автомобилями, я же как рядовой гражданин, несмотря на уговоры Андропова, уехал домой на обычном такси. 14 сентября я уже был на гражданской работе и, что бы ни говорили, а мне она нравилась и я просто отдыхал на ней и телом и душой. Позвонил я заместителю начальника Главка товарищу Сычеву В.К., говорю:

— Все, подлечился и приступил к работе.

— Ну и ну, — протянул Владимир Константинович, — по полгода курортничать.

Как здоровье? — спросил он.

— Как у младенца, — ответил я, — только успевай пеленки менять.

— Значит, не все в порядке? — переспросил Сычев.

— Да нет, все нормально, это я пошутил. Хотя откровенно сказать, чешская железка в левом легком нет, нет да заколет…

По капризам Брежнева я с 1962 г. по 1982 г. — до прихода Андропова на работу вместо Суслова — не повышался в звании и только в 1982 г. получил звание генерала армии.

До Нового года я оставался в Москве и никуда далеко не уезжал. Информация шла со всей планеты, и среди всей информации был очень неприятен неудержимый и непрерывный воинственный зуд западных «активистов». Шпионы как лезли, так и лезут как тараканы в любую оставленную нами для них щель. А дальше, как говорится, дело техники.

Леонид Ильич с каждым днем дряхлел и мало что порой соображал, но за кресло держался цепко — не оторвать! Но мы уже и не обращали на этот феномен внимания. Начали наводить порядок во всех сферах обитания советского человека, и особенно в Москве. Фактов из рук вон выходящих было везде полно! Например, в кинотеатре «Октябрь» на Калининском проспекте в рабочее время наши люди обнаружили четырех министров республиканского уровня, приехавших в Москву «в командировку» вместе с семьями за государственный счет сроком от 10 до 15 дней.

Шестнадцать заместителей министров по тому же методу и форме. 74 директора предприятий разных размеров также с семьями все в ту же «командировку», сроком от 10 до 25 дней за государственный счет. 2 министра с пенсиями союзного значения, 19 работников Госплана и 34 работника Госснаба. О прогулах рабочих, смотревших дневные фильмы, в основном это были москвичи, я уж и не упоминаю. И таких безобразий было полно.

Был установлен контроль за «черными» ходами в крупные магазины, куда «начальство» или их жены протоптали постоянную дорожку. Разумеется, эти меры не всем были по душе, особенно работникам ЦК КПСС, Совмина, Госплана и Госснаба. Именно те люди особенно возмущались, от которых зависели все негативные явления социалистического государства! Взвыли диссиденты и прочие дезорганизаторы. «Ежовщина, Бериевщина», — вопили они, но мы не обращали внимания на этот гвалт, а намеченные и подсказанные нам учеными меры мы неукоснительно выполняли! В районах новостроек раскапывали «могильники» железобетонных конструкций, сантехнических изделий и других материалов, которые гнили в земле, но были списаны на строительные объекты. 27 февраля 1982 года мы пресекли первое покушение на Ю.В.Андропова, покушавшиеся на его жизнь три болвана были на месте уничтожены. Западная про¬ паганда из кожи вон лезла, говоря о нарушении свободы в Советском Союзе.

Откровенно признаюсь, мы тогда по сравнению с некоторыми нынешними высшими чиновниками России (горе-руководителями) анализировали результаты наших действий по реакции наших противников из США и Англии. По принципу: за что нас склоняют, значит, это мы делаем правильно! Если же появлялись нотки похвалы с голоса «друзей», мы сразу искали ошибки и поправляли их, быстро обнаруживались наши недоработки.

13. ЧТО НАС ЖДЕТ В НЕВЕДОМОМ ПРОСТРАНСТВЕ?

27 июня 1982 г. я отправился в путешествие, с заездом, в том числе и в гнездо ядовитых пауков США. Встретились мы там с Иваном Прониным, Евгением Литовченко, Ирисматом Кадыровым и другими товарищами. Обсудили нашу дальнейшую работу, но менять в ней что-либо не было никакой необходимости. В голове каждого контрразведчика порой вмещались мысли и выводы целого боевого полка, в сердце, при любых обстоятельствах, как и в душе, было одно: Советский Союз, советский народ и его интересы!

Прокатался я два с половиной месяца и, по-видимому, постоянная смена климата взбудоражила мою железку в левом легком, из-за боли в котором я не всегда мог заснуть. 12 сентября я вернулся в Москву и сразу попал на больничную койку. Перед операцией, когда мой вес опустился до 64 кг, Рауль Кастро и Фимани Гонсалес приехали с предложением полететь мне на Кубу: сделать там операцию и избавиться от инородного тела.

Врачи все предпринимали, чтобы обойтись без операции, но оказалось, что к железке пристроился рак. И в октябре, не помню какого числа, но выбросили из меня чешскую железку вместе с половиной легкого. Чем могу гордиться, так это тем, что сразу бросил курить, и вот уже 21 год не брал сигарету даже в руки. Знаю одно, что под великий праздник 7 ноября 1982 г. я был дома, где-то числа 5-го или 6-го. Но так случилось, что меня отыскал Леонид Ильич и очень попросил подъехать к нему в день праздника Великой Октябрьской революции. Как мне ни трудно было после операции, я все же решил к нему поехать, но не на площадь, а в кабинет. И если бы я знал, что будет такая встреча, я бы никогда на нее не поехал.

Леонид Ильич встретил меня с такой радостью, что я просто не ожидал, он с первых минут начал просить прощения и у меня, и через меня у Г.К.Жукова, которого уже не было. И все это через слезы и всхлипы. Я почувствовал себя на грани инфаркта и увидел почти безжизненные глаза Леонида Ильича, нажал зеленую кнопку вызова медиков и почти без сознания уехал домой. Помню, что мне сделали два укола в левую руку. Как оказалось, это была моя последняя встреча с Леонидом Ильичем. Через 3 или 4 дня он скончался.

Я же лежал пластом и не мог его проводить в последний путь, здоровье мое осложнилось, и я две недели провалялся дома в постели. И все время я думаю об этой последней встрече, как поздно мы, вероятно, осознаем свои ошибки. Нельзя не задуматься над тем, что есть в природе такая сила, которая заставляет перед смертью снять, хотя бы частично, несправедливость и ненависть к другим со своей души. Ужель, в самом деле, есть для нас где-то там, в неведомом пространстве, другая жизнь вне Земли? А здесь, на Земле, мы все проходим так называемую практику: на добро и зло — кто будет в раю, кто в аду?

В связи с состоянием здоровья, я никуда не отъезжал до половины 1983 года.

Данные шли со всего мира, разумеется, меня больше всего интересовала агрессивная верхушка Соединенных Штатов, где глуповатый Рейган, ведомый ястребами и всемирной масонской ложей, рвал и метал стрелы зла в сторону Советского Союза. Мы все чаще стали встречаться с Андроповым и Щелоковым. Решили поднять все преступные уголовные дела, спрятанные в свое время за плечами Брежнева, и навести порядок в собственном доме. Щелоков с огоньком взялся за эту работу, так как мы договорились: все дела перевернуть и виновных привлечь к уголовной ответственности, не обращая внимания на занимаемый пост и партийную принадлежность. Как говорится, шило в мешке не утаишь, так получилось и у нас. Казалось бы, сверхсекретный разговор не должен кроме нас троих знать никто. Но по действиям и распоряжениям Николая Анисимовича многие стали догадываться, что дело пахнет керосином как для прокуратуры, так и для тех, кто привык путать собственный карман с государственным. Зашипели, как змеи, между собой всех мастей коррупционеры и воры разного калибра.

Пошли разные сптетни, но Николай Анисимович не останавливался ни перед чем. Доковырялся до 1966–1967 годов и, как он говорил нам, сам не ожидал, по такого развилось ворьё всех мастей период правления Л.И.Брежнева принялся подшучивать над Юрием Владимировичем — «мол, когда я всех воров прищучу не с кем будет ни Политбюро, ни пленумы проводить.

У каждого работа, а поэтому я собирался выехать на «лечение» месяца на 1,5–2, проанализировать поближе пропагандистскую шумиху Рейгана и его приспешников. Пошел к врачам на профосмотр — все, сказали, нормально, но больше набирать вес опасно. Поскольку, избавившись от железки и рака, бросив курить, я полнел не по дням, а по часам. Если перед операцией я имел бараний вес 64 кг, то к сентябрю 1983 г. я уже весил 92 кг. Собравшись вместе, Андропов, Ахромеев, Щелоков, мы решили сфотографироваться, но когда принесли мою форму, то я не мог натянуть свой, до этого дважды ушитый, китель. Поэтому в спешке по команде Ахромеева принесли другой китель генерал-полковника, прицепили регалии и звездочки и сфотографировались. Однако, когда проявили фотографии, то обнаружили, что награды на кителе были совсем другими.

Посмеялись над своей спешкой, но времени не было что-то переделывать, так как на второй день я уже улетел на «отдых» в гражданской, как всегда, одежде. 21 сентября я под фамилией Найденова Алексея Ивановича приземлился в аэропорту им. Кеннеди. Меня встретили на двух «такси», и мы сразу из аэропорта отчалили в штат Калифорнию, где мы назначили встречу со всеми товарищами, работающими в США, Мексике, Бразилии, Аргентине и Канаде. Всюду милитаристы США под «руководством» Рейгана, а точнее всемирной масонской ложи, нагнетали обстановку. Воинственный психоз пронизывал всю внутреннюю и внешнюю политику администрации Рейгана и всевозможных ангажированных СМИ, радио и телевидения. В работе сотрудников специальной военно-политической контрразведки мелочей не бывало и не бывает во все времена. Мы учитывали все плюсы и минусы в нашей работе, а главное, мы разведали — через кого ЦРУ мечтает провести свои убийственные авантюры против СССР. Кто же подвизался в наемники к милитаристам и объединенным спецслужбам Запада?

Серьезную пропагандистскую кампанию и поддержку пропаганде западных спецслужб провели люди, большинство из которых были прямо заинтересованы материально в разделе имущества СССР при его развале. Это такие известные личности, как Ельцин, Кравчук, Шушкевич, Горбачев, Гавриил Попов, Чубайс.

Березовский, Авен, Фридман, Геращенко, Бурбулис и другие. Немалую отрица¬ тельную роль в пропаганде идей развала СССР сыграла и Елена Боннэр, частично подтянув к этим делам и академика Сахарова.

Главное, что мне удалось тогда узнать, это то. что Андропова любым путем решили устранить. Вся разработка этой операции шла по сценарию Аллена Дал леса, Трумэна и Эйзенхауэра.

В конце года я вернулся и узнал о перво неожиданнее ударе по всем нам ~ это было самоубийство Щелокова. Ра имеется, как только я вернулся из США. то сразу мы встретились с Андроповым и Ахромесвым. Я все рассказал, пофамильно назвал всех фигурантов, пе скрыл и о главном, что первый улар но Советскому Союзу будет нанесен устранением Андронова Ю.8. и чем быстрей. тем лучше. Тэтчер спешила водрузить, на место Аилоопояа своего «любимцаа» М… Горбачева.

Я поинтересовался, как получилось, что Щёлоков наложил на себя руки. Мне ответил Ахромеев что трагедия случилась, когда завершалась работа по выводу казнокрадов на поверхность. Уже проходило согласование порядка работы судов по тем, кто долго прятался за ширму Брежнева. Но нежданно и негаданно все эти воровские папки были при помощи, а скорее всего, при участии генеральной прокуратуры вывезены на автомобиле КАМАЗ, свалены недалеко от дачи Щелокова Н.А. и подожжены с использованием дизтоплива. Но какой-то «доброжелатель» позвонил Щелокову Н.А. и сообщил, что горит его дача. Николай Анисимович поспешил туда, но когда подъехал, то увидел, что горят все дела, которые он кропотливо собирал для расчистки всевозможного, порой случайного, мусора в ЦК КПСС, в Совмине, Госплане, Госснабе и их структурах на местах.

Я хорошо знал Щелокова и хочу заверить читателя в том, что он был не трусливого десятка человек. Но не смог он перенести массового заговора против СССР, организованного самой верхушкой, возглавляющей Союз. Прикрыв свой хищный нрав и мелочные души партийными билетами, эти люди организовали разгром и уничтожение дел по наведению порядка, по разоблачению взяточников, воров и предателей своей страны. Н.А.Щелоков был в отчаянии, и в таком отчаянном состоянии он, видимо, не подумал и очень поторопился. Пустил себе пулю в висок, хотя все можно было бы восстановить, и начатое дело довести до конца. А может быть, просто очень устал… Дело, которое он мечтал довести до конца, касалось всех «перестройщиков-демократов» первой волны, а значит, воры получили бы по заслугам и не рядились бы ныне в лицемерное убранство «демократов».

Каких только сплетен не придумали противники и наши ненавистники по по¬ воду гибели Николая Анисимовича и Юрия Владимировича. Говорили, что Андропова застрелила жена Щелокова, а Щелоков от испуга перед ответственностью выстрелил в себя потому, что его обвинили в строительстве шикарной дачи и так далее и тому подобное. Все это чистая клевета.

Уход из жизни Николая Анисимовича 13 декабря 1983 года — это была большая потеря для всех нас и прежде всего для наведения порядка в СССР после той расхлябанности, которая творилась в последние годы (1976–1982 гг.) Л.И.Брежневым. Мы хорошо понимали, какие цели поставила перед собой воинственно-разрушительная система США, Англии и их союзников. Создание НАТО, вопреки ООН, и это уже было очевидно всему миру, означало, что наиболее агрессивные милитаристы, давно уже объединенные в единую систему, откровенно начали милитаристский психоз, направленный против Советского Союза и других стран. Против государств, приступивших к строительству социально справедливых обществ для своих народов. Но кучка агрессоров, которая привыкла грабить все народы мира, не смогла с этим смириться и сразу после окончания Второй мировой войны перешла к ухищренному методу грабежа и обмана всего человечества на Земле. Военный психоз США заставил вооружаться СССР и другие страны, затрачивая огромный человеческий и финансовый потенциал не на повышение благосостояния своих народов, а на наращивание вооружений, для обороны.

В январе 1984 г. в наши сети попало «безвинное» дитя — Яцек Фридман, под личиной «корреспондента газеты Нью-Йорк Таймс». Но он малость опростоволосился, так как пленки из фотоаппарата своевременно не припрятал. А на пленках оказались все поездки Андропова со 2 января по 28 января 1984 г. Все эти пленки оказались при «корреспонденте». Там были запечатлены и переезды Андропова по Москве во все времена суток. Знакомы мы были с этим «корреспондентом» еще с вьетнамской войны, но, как ни странно, при нашей встрече он меня не опознал. А когда восстановилась память, то он решил дать деру, но капитан Данилов хорошо стрелял по бегущим мишеням. Плохо только то, что этот убийца-«корреспондент» унес с собой на тот свет данные о его соучастниках в Москве и о тех, кто его направлял в Москву. Само же задание его было отснято на пленках. Это был первый сигнал по физическому устранению Ю.В.Андропова.

Посовещавшись без присутствия Андропова, мы усилили его охрану. Плотнее наши контрразведчики стали работать с «активистами» США, ЦРУ и ФБР.

В январе спецслужбами США был разработан план убийства Андропова при помощи медицины. Здоровье Юрия Владимировича было на уровне его возраста, однако левая почка в любую минуту могла уложить его на больничную койку. 1 февраля мы: Ахромеев, Андропов, Пуго, Быстренко, Сенельников и я встретились на природе в Архангельском и провели неплановое совещание с проявленными пленками, изъятыми у Фридмана. Просмотрели, какие же моменты езды и остановок на этих пленках зафиксированы. В основном, этот «корреспондент» фиксировал замедленный ход автомобилей при повороте, а также когда Юрий Владимирович садился в автомобиль и выходил из него. Это мы тщательно проанализировали, внесли коррективы во все, что особенно фиксировал этот «корреспондент». Разумеется, меры, как нам казалось, были приняты максимальные, в том числе и на случай болезни. 6 февраля 1984 года по службе мне было необходимо вылететь на 5–7 дней в Италию, в Милан, где мы должны были провести совещание с нашими резидентами европейских стран, северных и южных стран Америки, в том числе и США. Время у нас, у всех оставшихся в карауле по ликвидации брежневской распущенности, было на вес золота. Уезжать на месяц или на два я просто не имел возможности. После смерти Щелокова место министра внутренних дел оставалось не совсем прикрытым, как это было при Щелокове. Спецслужбы США через свою агентуру все более беззастенчиво вмешивались во внутреннюю политику СССР.

Вылетая 06.02.1984 г. из аэропорта, откуда меня провожали Андропов и Ахромеев, я попросил Юрия Владимировича об одном: если скрутят почки или еще что, то ни в коем случае не использовать кремлевскую медицину. К проискам цепных псов из ЦРУ США надо отнестись серьезно, поэтому в случае обострения болезни срочно позвонить Ахромееву и выехать в Тулу, Рязань, Там¬ бов, в любой областной центр, где окажут медицинскую услугу профессионально, без ущерба здоровью. А ваше здоровье — это здоровье страны, здоровье всего советского народа и народов социалистических стран. Так, пожав друг другу руки, мы разошлись, и я направился к трапу самолета.

Не успели мы собраться в намеченном месте 7 февраля, как вдруг прибегает Нестеренко Иван Лукич, дежуривший у телефона на связи, и сообщает, что Андропова забирают в больницу по поводу операции на почках. Пробыв часа 34 в Милане, я в ночь на восьмое вылетел в Москву. И что же я увидел вместо смелого, рационального всегда и во всем Ю.В.Андропова? Я увидел Юрия Владимировича, сидящего на койке, подключенного к искусственной почке в реанимации, трясущегося и вовсе беспомощного. Когда я взял его руку, она была холодной, а на лице появились синие пятна (заражение крови). Я же не показал виду и, дабы поддержать дух Юрия Владимировича, сказал:

— Потерпите, сейчас примем меры и, если потребуется, то придется произвести пересадку почек.

Когда же уходил, то уже осознавал, что Юрию Владимировичу пришел конец.

Когда я вышел из палаты, то мне женщина — то ли медсестра, то ли врач — сунула в карман бумажку. Из той бумажки я вычитал, что Андропову посредством катетера ввели трупный крысиный яд в здоровую почку. Этот врач-убийца в аэропорту, улетает в США. Я быстро дал команду Ахромееву, Быстренко, Литовченко и Курбатову: не дать улететь бандиту, живым либо мертвым доставить его на Лубянку. Убийцей оказался ранее судимый врач, некий Груздман, который, при попытке к бегству, был застрелен, как бешеный пес. Главное, что после Брежнева, мы получили второй тягчайший удар. 9 февраля 1984 года скончался Юрий Владимирович Андропов. Я четко понимал, в какую пропасть нас бросил воинственно-разрушительный империализм США со своей активно работающей агентурой в СССР. И 12 февраля мы встретились — Черненко, Громыко, Ахромеев и я. Мы знали, что на место Андропова готовили очень больного астматика Черненко. Проговорили мы до двух часов ночи. Черненко дал согласие сделать на Пленуме самоотвод, а Громыко А.А. предложит кандидатуру Гришина Виктора Васильевича на пост Генерального секретаря ЦК КПСС. Однако 13 февраля 1984 г. Черненко забыл о данном слове на самоотвод и согласился стать Генеральным секретарем ЦК КПСС, но работать он, как и Брежнев в последние годы, был не способен. Торжествовали ястребы и масоны, торжествовали агрессивные милитаристские группы всех мастей, не только в США, Великобритании, Израиле, но и им сочувствующие в СССР.

Как мы хорошо помним, Черненко едва доработал до 10 марта 1985 года и тоже скончался.

Мои переговоры не прекращались ни на один день почти со всеми членами Политбюро ЦК КПСС. Чтобы после Черненко избрать Генеральным секретарем ЦК КПСС Гришина В.В., дали мне общее поручение тот же Громыко и Кунаев, Шелест и другие. Все видели, что Черненко день «работает», месяц болеет, астма его просто додавливала.

Посетил я его в ЦКБ и откровенно сказал:

— Костя, ты видишь, в каком положении находится страна, и понимаешь, что здоровье тебе не позволит работать. Собери Политбюро и подай в отставку, и здесь же выдвини товарища Гришина на этот пост.

Разумеется, Черненко до своего конца слова не сдержал.

После смерти Черненко мы снова собрались: Ахромеев, Громыко и я, перебра¬ ли все кандидатуры и, казалось бы, сошлись на том, что Громыко предложит Гришина Виктора Васильевича. Но, как все мы помним, избрали Генеральным секретарем ЦК КПСС разрушителя Советского государства Михаила Горбачева, а он, соответственно, под стать себе, собрал противников социализма и в Кремль, и в республики. Но он рассчитывал, что его-то не скинут. Просчитался. Разума не хватило. Его соратники предали его так же, как он предал идеи социализма.

Я не объяснил причину создания нашей контрразведки — ныне именуемой СВПК СССР. Прародителем контрразведки 22 декабря 1918 года был Дзержинский Феликс Эдмундович.

Все мы знаем, что ВЧК была создана 20 декабря 1918 г. решением СНК РСФСР № 1014

1918 год был не простым годом для становления советской власти в России, где враги, «друзья» и истинные патриоты были перемешаны в одной колоде. Однако старые «друзья» и нынешние «новые друзья» — демократы, как были сторонниками растащиловки и развала государства тогда, такими они остались и на сегодняшний день.

Дзержинский, истинный революционер-коммунист, не приступил к исполнению возложенных на него обязанностей председателя ВЧК с 20 декабря 1918 г., он 2 дня потратил на анализ ситуации в послереволюционной стране РСФСР. После тщательных выводов из своих аналитических двух суток 22 декабря 1918 года он явился к Ленину. В это же время в рабочем кабинете у Владимира Ильича находились М.В. Фрунзе и В.К. Блюхер. Поздоровавшись со всеми присутствующими, Дзержинский обратился к Ленину с необычными вопросами:

— Я очень благодарен вам, Владимир Ильич, за величайшее доверие, за назначение меня на должность председателя ВЧК, но должен прямо сказать о том, что если я не получу от вас ответа на два, как я считаю, важнейших вопроса, я не смогу исполнять обязанности председателя ВЧК РСФСР.

Первое: я часто путаюсь и недопонимаю, какое мы государство строим, проливая кровь порой невинных людей, и для кого мы строим это государство. В любом государстве дети и пожилые, беспомощные люди, должны иметь приоритет перед остальными. У нас же детей, отцы и матери которых отдали свои жизни за дело революции, бросили на произвол судьбы. Они, эти дети, умирают от голода, холода, их бьют и давят все и всюду… в общем, я в тупике нахожусь, глядя на положение детей, в котором они оказались.

После короткого замешательства В.И. Ленин ответил:

— Вы тысячу раз правы, дорогой Феликс Эдмундович! Признаться откровенно, то я сам готов взяться за дело детоустройства, но, к сожалению, нет времени ни минуты.

Я уже двоим товарищам предлагал и даже просил каждого из них заняться немедленно делами детей, но они как один, так и другой, на следующий день, извиняясь, отказались от этой работы. Третий же кандидат вот уже вторую неделю не появляется с от¬ ветом.

— Всех троих надо отстранить от работы с тех тепленьких мест, на которых они, видать, уже пригрелись, — перебил Ленина Дзержинский, — детоустройство поручите мне, я буду совмещать эти две должности и сделаю все от меня зависящее для будущих граждан нашей страны Советов!

Первый вопрос был решен, и все — В.И. Ленин, В.М. Фрунзе и В.К. Блюхер поздравили Дзержинского с успешным решением первого вопроса.

— А что заключается в вашем втором вопросе? — спросил Ленин.

— Второй вопрос не легче первого, а возможно, и посложней, но тем не менее я его обязан поставить для всеобщей пользы советского народа. Я не скрывал и не скрываю своей национальности, — продолжал Дзержинский, — я польский еврей. В.И. Ленин тут же вмешался:

— А что, кто-то предъявил к вам претензии по национальности?

— Да нет, — ответил Дзержинский, — но когда рассматривал свою работу со всех сторон, мне пришлось обратить внимание и на национальный вопрос, а главное — на пропорциональное представление того или другого народа во властных структурах и, к сожалению, я нашел в этом вопросе много негативного, а именно в составе СНК РСФСР русских 8 процентов, при том что от общей численности населения РСФСР русских 86 процентов. Украинцев в составе СНК — 5 процентов, грузин — 4 процента, а вот евреев в Совете народных комиссаров — 83 процента. При том, что от общей численности населения РСФСР евреи составляют 0,72 процента. Это не¬ справедливо. Необходимо в течение какого-то времени изменить состав Совета Народных Комиссаров РСФСР и привести его национальный состав в пропорциональное соответствие населению страны. Это я привел один из примеров несоответствия порядку и истине, которые сегодня существуют. Но проблем много. И политических, и национальных, и других. Человеку свойственно не только быть добрым и хорошим. Он еще бывает жадным, вороватым, жестоким и подлым. К сожалению. Тем более, страна наводнена сторонниками контрреволюции, агентами вражеских разведок. И со всеми тонкостями и нюансами службе ВЧК одной не справиться. Учитывая все нюансы и сложности, которые нас ожидают впереди, я уверен, что сегодня же нам необходимо создать особо секретную службу, аналитическую и оперативную, мобильную и всеобъемлющую. Службу, которая будет реально помогать высшему руководству нашей страны поддерживать в государстве порядок. Да и тайно и незаметно, но надежно защищать высших руководителей РСФСР от физических посягательств. Я предлагаю и прошу создать дополнительно к ВЧК, точнее, наоборот — и над ВЧК, как над всеми органами РСФСР, «специальную военно-политическую контрразведку». И есть свободный и честный человек, который возглавит эту структуру.

Я надеюсь, что тов. Блюхер Василий Константинович меня поймет и от моего предложения не откажется.

«Специальная военно-политическая контрразведка РСФСР» была создана Решением СНК РСФСР № 1017 от 22 декабря 1918 года. Пишу это со слов Егорушкина Степана Даниловича, первого заместителя начальника контрразведки по зарубежью, к сожалению, умершего в Аргентине в 1954 году.

По рассказам Г.К. Жукова, как я уже описывал ранее, благодаря троцкистам Ягоде, Ежову, Берии и им подобным перед Второй мировой войной наша контрразведка была разгромлена и из 16 ООО человек оставалось всего 14 человек. Восстановление контрразведки произошло только в мае 1942 года, и возглавил ее Георгий Константинович Жуков, который, используя свой кипучий потенциал и находчивость, к концу 1942 г. укомплектовал контрразведку, разумеется, не без потерь, до 23 648 человек.

С 7 мая 1942 г. она стала называться «Специальная военно-политическая контрразведка СССР». Георгий Константинович Жуков, несмотря на все препятствия со стороны Брежнева, руководил СВПК с 1942 до 1972 гг. И мы все можем гордиться Г. К. Жуковым. Он твердо верил в добро и братство всех народов на земле.

Это мое первое повествование. «Заговор Сатаны» — только начало. Продолжение следует.