Зачарованный мир

Глава 4 ПРИЗРАЧНОЕ ЦАРСТВО

Дракон по имени Длиннозубый, размеренно помахивая крыльями, плавно несся на высоте тысячи локтей над гирканскими волнами. Бесновавшийся накануне шторм утихомирился, и море из свинцового снова сделалось бирюзовым и приветливым. Далеко внизу оставались корабли, острова, вулканы, стада осетров, хастано-атарпаданские войны. Отлетев от берега за пределы видимости, Сумукдиар решительно повернул на север, поскольку отнюдь не собирался трое суток кружить над Гирканом. Возить яйца над волнами в надежде, что полудохлая гужевая порода превратится в свирепого дракона-бойца, – что может быть вздорнее!

Сказочку о благотворном влиянии морских круизов придумали два года назад армейские маги и высшие чины мухабарата, а суеверные глупцы привычно поверили в этот нехитрый вымысел, освященный авторитетом старших джадугяров. Отныне Сумук и другие настоящие волшебники получили легальную возможность время от времени покидать на несколько дней эмират, а затем возвращаться с почти созревшими яйцами боевых драконов. В действительности привозимые яйца поставлялись из почти бездонных арсеналов Великой Белой Рыси – иерархи Царедара и Древлеборска понимали, что армии Средиморья следует подпитывать – в расчете на будущее – современным магическим оружием.

Обогнув покрытые вечными снегами вершины Гирдыманских гор, агабек погнал Длиннозубого на северо-запад, и вскоре под крыльями показались неровно разделенные межевыми линиями поля и сады, мелькали крепости, хаты, терема. Здесь было больше рек, озер и лесов, чем в Средиморье, да и сам воздух был чище и свежее – и не только из-за отсутствия пустыни.

Кое-где на полях можно было увидеть запряженную в соху клячу, кто-то копошился на огородах. Одетые в лохмотья крестьяне работали явно нехотя, в четверть силы. Поневоле Сумукдиар вспомнил, как поутру купец-венед говорил, мол, мужики вконец обленились. Пролетая над очередной унылой деревушкой, он имел возможность наблюдать, как на площади княжеская дружина порола нагайками меланхолично стонавшего парня. Односельчане взирали на эту картину с привычным равнодушием и оживились только на миг, когда какой-то мальчишка восторженно закричал: «Дракон летит!» Впрочем, и огромный крылатый зверь привлек общее внимание ненадолго – нагляделись, видать, и на ящеров.

Потом впереди заголубела широкая речная лента, на изгибе которой тонули в зелени белокаменные и кирпично-красные строения. Приближалась цель полета – Волчьегорск. Повинуясь натяжению поводьев, дракон обогнул город со стороны дальних лугов и пошел на снижение. Сели они с драконом на обширном поле возле небольшой крепости.

Здесь Сумукдиара ждали. Едва спрыгнув со спины Длиннозубого, гирканец оказался в объятиях Златогора, младшего воеводы из приказа Тайных Дел, с которым они подружились в Шайтанде и вместе прошли страшную Сарыкарскую долину. Пока старые друзья вспоминали добрые минувшие деньки, солдаты сноровисто загнали дракона в заранее подготовленное стойло, а молчаливые молодцы, несомненно состоявшие в тайной службе, отнесли в неведомом направлении корзину с яйцами.

Разговор продолжался в уютном теремке для почетных гостей за столом, ломившимся от даров скатерти-самобранки. Печеного гуся и заливного поросенка запивали красненьким гирканским, а ледяная горилка превосходно шла под балычок, икру и маринованные бадымджаны, фаршированные чесноком и острейшим перцем. Снеди было по-рысскому обычаю слишком много, так что борщ и каша гречневая остались почти нетронутыми, но Сумукдиар пообещал, что на ужин приготовит настоящий атарпаданский плов с хурушами.

Чуть позже, когда прибравшая пустую посуду и свернувшаяся в походный рулон самобранка отправилась на буфетную полку, а на столе появились две серебряные кружки и бочонок кваса, Златогор сделался серьезным и осведомился:

– Как ты оцениваешь то, что творится?

Свое отношение к происходящему Сумук выразил короткой, но многоэтажно-содержательной и по-солдатски красочной фразой, после чего добавил:

– Думаю, ты со мной согласен.

– Ох, не скажи. И хотелось бы, чтоб ты ошибался, да вынужден согласиться.

– Стало быть, надлежит кумекать, как из этой выгребной ямы выбираться. По моему разумению, выход только один.

– Единый бог?

– Конечно. Отцы вспоминают прежнее время с таким восторгом и умилением, что трудно им не поверить.

– Так-то оно, конечно, так, да только… Вот погляди: ваши соседи Парфия и Месопотамия – приняли Единого, а покоя-то нет. Который год сражаются… Как там, кстати, дела на фронте?

– Похоже, парфяне разбиты.

Последние вести с боевых полей указывали, что война близится к концу. Месопотамский халиф Аббас-аль-Гуссейн хитроумно заманил в болота и полностью истребил парфянскую армию. Впрочем, силенок для завершающего удара по вражеской столице у халифа тоже не оставалось, а потому начались мирные переговоры. Сумукдиар полагал, что дельта спорной реки Шат, из-за которой разгорелся весь сыр-бор, достанется Месопотамии. К тому же парфян подталкивала к примирению новая угроза с востока – Орда сюэней.

– Вот видишь, – сказал Златогор. – Поклонение Единому богу еще не означает мира и спокойствия.

– Само собой. – Джадугяр скорчил невеселую улыбочку. – Порядок должны навести мы сами. Богу – богово, а сам не плошай!

Воевода закивал и сказал:

– Нас больше всего беспокоят два обстоятельства: растущая смута внутри Рыси и нашествие сюэней.

– Это одно и то же, – сказал Сумукдиар, – вернее, две разные стороны одной монеты. Внутренние разлады в странах Востока вызваны чарами колдунов Магриба… – Он запнулся, пытаясь вспомнить, в который раз за последние дни повторяет эти объяснения. – Враги надеются, что, занятые своими склоками, мы не сможем дать отпор Орде и Восток почти без сопротивления попадет под владычество Запада.

– Звучит правдоподобно… – задумавшись, Златогор сделал паузу. – Признаюсь, кое-кто из наших тоже подозревает такую связь. Например, Верховный Волхв Светобор, великий князь царедарский Ваньша Ползун, князь белоярский Саня Пушок, главный воевода Охрим Огарыш… Но многие думают по-другому. Ты сможешь отстоять свои убеждения?

– Запросто!

– Тогда… В любой момент может быть созвано Княжье Вече. Я попытаюсь уговорить владык, чтобы тебе разрешили присутствовать. Ведь твой титул почти равен княжескому.

Княжье Вече? Гирканец понял, что вплотную приблизился к одной из важнейших и тщательно оберегаемых тайн Белой Рыси. Считалось, что все княжества сколотое и венедов совершенно самостоятельны и связаны лишь общим языком. Однако ходили упорные слухи, что политика всех карликовых уделов: Царедара, Змиева, Турова, Белоярска, Владиграда и других, – тщательно координируется, и в самые тяжелые времена рысские князья на очередном Вече выбирают царя и главного воеводу, которым вручаются все бразды правления. Похоже, слухи эти не были злостной выдумкой магрибцев.

А Златогор между тем продолжал:

– …Но если с бунтовщиками-раскольниками внутри Рыси мы можем управиться собственными силами, то проблему сюэней придется решать в тесном боевом союзе с соседними государствами.

– Согласен. – Сумук тряхнул головой. – Каракызское и Алпамышское ханства уже захвачены Ордой, Парфия и Месопотамия истощены девятилетней войной, а на ляхов, франков, кельтов и даже на варягов надежды немного. Слишком уж далеки от Итиля и Гиркана их земли. Стало быть, мы должны любой ценой объединить – хотя бы на время – Белую Рысь, Великую Будинию, Бикестан, Средиморье, страны Северного Гирдымана и, неплохо бы, сарматов. Сильный получится союз.

– Получится ли? Народы Средиморья с таким остервенением увлеклись взаимоистреблением… Хотя, конечно, осознание общей опасности помогло бы забыть старые распри.

Со стуком поставив на стол тяжелую кружку, гирканец твердо выговорил:

– Я не мыслю будущего Средиморья вне Великой Белой Рыси. И таких, как я, много. Больше, чем вы тут полагаете.

– Рад слышать. Хотя по долгу тайной службы я знаю немало, в том числе и о настроениях в вашем краю. Только ведь ты должен понимать: решать будешь не ты. Надо, чтобы правители Средиморья или хотя бы старейшины главных племен сами попросили нас о помощи либо предложили свою подмогу – как им больше по нраву.

Презрительно фыркнув, Сумукдиар сообщил о предложении Салгонадада. Златобор явно обрадовался, но потом снова загрустил и проговорил меланхолично:

– А все-таки, чтобы победить Тангри-Хана, придется – ой как придется! – пупок надорвать. Даже все вместе можем не выдюжить!

Горилка погасила обычную сдержанность Сумукдиара, природный темперамент взял свое, и волшебник запальчиво выкрикнул:

– Не о том думаешь! Тангри-Хан должен быть нашей первой, самой ближней заботой! Даже если мы отбросим Орду – а мы ее отбросим, не сомневаюсь, – все равно предстоит битва с главными силами Магриба. Вот к чему надлежит готовиться уже сегодня!

– Не спеши, – мягко прервал его Златогор. – Дай пока с Ордой разобраться. Они ж, псы поганые, ловко воюют, всех соседей одного за другим на колени поставили.

– Кто же спорит! – Агабек встал, шумно толкнув резной стул. – Они применяют великолепную тактику, идеально подходящую к их вооружению и организации ордынских туменов. Но и к их манере ведения войны можно подобрать противоядие. Я недавно специально принял командование армией в Арзуане, чтобы проверить кое-какие свои задумки. Поверь, победить сюэней непросто, но вполне возможно. Согласованные удары пехоты, конницы, боевых драконов, поддержанные обстрелом метательных машин и магическими ударами, производят ошеломляющий эффект.

Молодой венедский воевода заметил: дескать, имел в виду не только тактику. В горах Хималая, сказал он, сюэни захватили немало волшебного оружия, так что разгромить Орду удастся лишь в том случае, если армия Белой Рыси будет оснащена равноценными средствами поражения и защиты.

Сумукдиар невольно усмехнулся: он и сам в последнее время только что во сне об этом не думал. И вот теперь ту же тему поднимает Златогор. А ежели идея носится в воздухе, значит, она созрела и стала остро актуальной.

– В войне с каракызами, – продолжал воевода, – сюэни использовали какое-то новое оружие, которое годом раньше не применяли против алпамышей. Благодаря этому колдовскому средству они перебили всех летающих драконов, которых у каракызского хана имелось в избытке. Мы с Охримом полагаем, что этой весной, в перерыве между двумя кампаниями, Тангри-Хан наконец-то разобрался в некоторых видах магического оружия, которое он добыл в Хималаях.

– Не Тангри-Хан научился пользоваться этим оружием, а магрибцы обучили его, – уточнил агабек. – Чем сейчас занята Орда?

Златогор ответил, что весной, то есть после захвата Каракызского ханства, Тангри-Хан пытался продолжить завоевание Загирканья. Небольшие отряды сюэней вторглись в Бикестан, нанесли тамошним кочевникам серьезное поражение, но в глубь страны не пошли. Видимо, Тангри-Хан не желает сражаться во время летнего зноя, а потому решил дать своим солдатам отдых. Следует ожидать, что осенью Орда снова двинется к берегам Гирканского моря и, несомненно, захватит весь Бикестан.

– По нашим сведениям, бикестанцы добыли какие-то интересные трофеи, – сказал венед. – Я имею в виду образцы оружия, в том числе были захвачены даже те штуковины, коими сюэни сбивают драконов. Хотелось бы, конечно, поближе поглядеть, что это такое.

– Не дают?

– Наотрез отказались.

– Может, я попробую? – предложил Сумук. – Слетаю и разведаю. Или уговорами добуду через друзей, или подкупом.

– Попытка не пытка, как говаривал батюшка Джуга-Шах. – Златогор с трудом выдавил унылую улыбку. – Только сначала сделай здесь чего обещал.

– Сделаем…

Солнце – тоже, между прочим, демон из свиты Ахурамазды – неуклонно клонилось к закату, поэтому джадугяр решил заняться делом безотлагательно. Хозяева не стали перечить и предоставили в полное его распоряжение просторную чистую келью, где было достаточно темно Для предстоящего разгула колдовских материй.

Разложив на столе необходимые ингредиенты и пять пар яиц из тех, что привез с собой, Сумукдиар выставил зрителей за дверь и прикрыл глаза, погружаясь в медитацию. Над столом засветилась, наливаясь лазурной голубизной, материализованная субстанция говве-а-джаду.

Даже все сведущий сарханг мухабарата понятия не имел о том, какой именно груз повезет на север его друг. Шамшиадад был уверен, что в корзине лежат заготовленные им яйца ползающих драконов. Какое умилительное простодушие! На кой ляд, спрашивается, нужны венедам эти неповоротливые огнедышащие ящерицы, если Великая Белая Рысь обладает самым большим в мире парком чудищ такого класса? Разумеется, Сумукдиар доставил в Волчьегорск более ценные образцы.

Это были уникальные яйца золотистых драконов, отличавшихся мощными крыльями, невероятной дальностью полета. Однако были у них и недостатки: хрупкий панцирь, слабые клыки и когти, а также неспособность к огнеметанию, что делало золотистых малопригодными для войны. Требовалось скрестить их с другими породами, чтобы посыльно-прогулочный ящер превратился в грозного боевого зверюгу. Армия Белой Рыси располагала несколькими сотнями легких крылатых драконов для завоевания господства в воздушном сражении, но почти не имела крупных летучих ящеров, предназначенных для нанесения неотразимых ударов в глубину. Если повезет – через полгода такие звери вылупятся…

Яйца – десяток привезенных и столько же местных – повисли в воздухе, поддерживаемые магической силой. Уплотнив джаман в тончайшее лезвие, Сумукдиар осторожно, чтобы не повредить содержимого, надрезал скорлупу и развел в разные стороны верхние и нижние половинки. Его взору предстали плавающие в желтке скрюченные зародыши. Беспрерывно бормоча могущественные заклинания, он, нежно прикасаясь тонкими отростками джамана, поочередно перенес крохотные комки белка «золотистых» в яйца «серых», а белок «бойцовых серых» – в яйца «золотистых дальнелетучих». Эти манипуляции изрядно утомили гирканца, поэтому он, не переставая произносить нараспев магические формулы, позволил себе небольшую передышку.

Затем Сумукдиар предельно осторожно добавил в раскрытые половинки истолченные до порошкообразного состояния клыки пещерного медведя, саблезубого тигра и гигантского северного волка, а также драгоценную пудру засушенной и протертой огнетворной железы Крылатого Пламени – самого страшного дракона-великана Парфянских гор. Напряжение говве-а-джаду превысило, казалось, все мыслимые и немыслимые пределы. Заполнявшие келью флюиды чар грозили вырваться из подчинения, по углам неотвратимо обретали материальность ужасные демоны, порожденные преисподней в самом начале времен и с тех самых пор не возвращавшиеся на землю Среднего Мира.

Отступать, однако, было поздно и просто некуда, а потому гирканец, углубившись в мрачный экстаз, все громче выкрикивал чудовищные заклятия, сверхъестественно сохранившиеся от тех незапамятных эпох, когда миром владели исполинские твари, напоминавшие нынешних драконов. Беззвучно сверкали, набирая силу, призрачные – пока! – молнии, разливался пьянящий аромат грозовой свежести. В тесной каморке гулко звенели таинственные звуки колдовских фраз, а в скорлупных половинках завершался безумный по дерзости замысел. Цвет содержимого яиц беспрерывно изменялся, эмбрионы из бурых и желтоватых сделались розовыми, а белково-желтковая кашица бесследно всосала и растворила в себе засыпанные порошки…

Буквально прорычав заключительные магические приказы, Сумукдиар возвратил на место отсеченные полушария скорлупы, зарастил надрезы, плавно опустил яйца на расстеленный по столу бархат и, окончательно обессилев, грузно сел, почти упал на лавку.

Голубое свечение джамана медленно угасло, и освобожденные от неодолимо зовущей силы обитатели потусторонних миров охотно вернулись восвояси. В каменной коробке снова стало темно.

С трудом ворочая языком, джадугяр позвал Златогора. Осторожно приоткрыв дверь, воевода оглядел келью и махнул рукой. Вошедшие молодцы из тайного приказа бережно укутали яйца квадратами мягкой ткани и, уложив в корзину, вышли.

– Завтра вторую партию обработаю, – пообещал Сумук слабым голосом. – Сейчас мочи нет.

– Не надо, – весело ответил венед. – Хватит и этого. Остальные под драконих положим, пусть высиживают. Нам и такие ящеры очень даже пригодятся.

– Ну, как знаете.

Гирканец расслабленно встал, делая плечами резкие движения, чтобы размять непослушные мускулы. Златогор осведомился:

– Здесь заночуешь или в город поедешь?

– Давай в город. Я уже больше месяца по-солдатски сплю, надоели мне эти гарнизоны…

На дворе уже подступили сумерки, в небе загорались первые, самые яркие звезды: Муштери, которую северяне прозвали именем ромейского бога-громовержца Юпитера, и Венера – или, по-парфянски, Нахид. Над горизонтом с медлительной величавостью огромным розовым диском всплывал Бедр – Луна. Умиротворенно развалившись в бричке, Сумукдиар ударился в лирику, сентиментально любуясь грандиозной картиной Вселенского миропорядка. Звезды, светила, планеты – устремиться бы в эти скопления небесных костров, прикоснуться к сверкающим бриллиантам огней…

Неожиданно для себя он погрузился в забытье, продремал всю дорогу до самого Волчьегорска и, очнувшись у постоялого двора – так здесь именовали караван-сарай, – почувствовал, что сон пропал бесследно. Сопровождавший его сотник укатил обратно в крепость, на сердце гуляли неясные, но явно шальные побуждения, и впридачу к прочим заботам агабек испытывал зверский голод. Истощенный магическими упражнениями организм повелительно требовал срочного восстановления сил. По счастью время было не слишком позднее, и в ближайшем трактире еще принимали гостей.

Всего за два серебряных дирхема Сумук получил огромное блюдо отличнейшей снеди и пузатый – в четверть – кувшин кваса, который поспешил ополовинить. Затем, вооружившись кинжалом, он взялся за паровую белугу, и на душе сделалось совсем хорошо… Хотя рыба, надо признать, оказалась жестковата. Не севрюга, мать ее так.

Когда от белужьего бока осталась лишь аккуратная горка хрящей, гирканец позволил себе немного передохнуть и тут ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Машинально нащупав сабельную рукоятку, он украдкой осмотрелся и увидел широкую ухмылку сидевшего через два стола взъерошенного рыжебородого мужичка в потрепанной одеже солдатского покроя. Впрочем, магическое зрение без труда различило под кафтаном защитного цвета добротную кольчугу, да и меч на поясе соседа был отличный, какие рядовым ратникам по чину не положены. Продолжая скалиться, рыжий подошел, сказав добродушно:

– Здоров ты, однако, провиант перемалывать… Кызылбаш?

Не скрывая удивления, Сумукдиар поднял брови: странный мужик неплохо разбирался в чужаках. Для простого северянина все средиморцы – что алан, что хозарин, что саспир – были на одно лицо, а этот почти угадал с первого взгляда. Кызылбашами, то есть «красноголовыми», на юго-востоке называли парфян, а гирканцы с парфянами, как известно, близкие родичи. Если не родные братья, то двоюродные.

– Гирканец, – уточнил он и добавил приветливо: – Присаживайтесь.

– Благодарствую. – Рыжебородый охотно опустился на скамью. – Что же вы там не поделили с хастанцами? Все режете, режете друг дружку – пора бы угомониться.

– Долгая история… – Сумукдиар вздохнул. – И не мы одни в этой треклятой бойне повинны… С кем, кстати, имею удовольствие?

– Пушком величают. – Собеседник снова ухмыльнулся. – Князь я из Белоярска. Не слыхал часом?

– Как не слыхать… – Агабек судорожно сглотнул. – Давно искал случая познакомиться.

– Ну то-то, – назидательно молвил полулегендарный Саня Пушок. – А ты кто?

Оказалось, что новый белоярский властелин уже знал понаслышке о ганлыбельском агабеке, так что подружились они просто стремительно. На столе появились отбивные из медвежатины, бутыли «огненной воды», и веселье разгорелось с новой силой. Попутно выяснилось, что оба – единомышленники в политике, горячо осуждают мерзопакостные нынешние поветрия и ратуют за расширение Белой Рыси до границ прежнего царства. Оба видели угрозу ордынского нашествия и понимали, что без единения невозможно будет дать отпор насылаемым из-за кордонов темным силам, а тем паче не удастся достичь процветания родственных племен, населявших простор от Варяжского моря до Гирканского и дальше – до рубежей Хиндустана и берегов Ханьского моря. И еще Сумукдиар не без некоторой оторопи осознал, что злокозненные дела, творящиеся в Средиморье, полностью повторяются и в Великой Белой Рыси.

– …Гады они паршивые, – возбужденно шипел Пушок по поводу соотчичей. – Цепляются, как проклятые, за трухлявых языческих идолов. А все почему? Понимают же: коли на небе – Единый бог, стало быть, и на земле должен быть один царь. А им этого страсть как неохота. Потому как, ежели страна расколота на два десятка мелких княжеских уделов, то и порядка не будет, и безобразничать можно сколько влезет…

– И магрибцам того же надо, – подхватил гирканец. – Два десятка княжеств легко будет передавить поодиночке, а единое царство может вовсе не по зубам оказаться. Вот и вопят продажные твари на каждом перекрестке: дескать, поклоняться возможно лишь старым богам, а кто за Единого голос поднимет – тот, мол, враг нашего народа.

– То-то. А где они, старые-то боги? Сгинули бесследно и ничем нам нынче подсобить не могут. А новый Господь, Единый-то, он живо кому надо мозги вправит, тогда и дела на лад пойдут! Согласен?

– Целиком и полностью, – охотно подтвердил агабек. – Только я, грешным делом, полагаю, что Единый– суть один из прежних богов, сумевший оттеснить прочих родственничков. Случается такое, знаешь ли, в больших недружных царских семьях.

– Занятно… – у Пушка загорелись глаза. – Кто же это по-твоему? Не Зевс и не Перун – это наверняка.

– Нет, не громовержец, конечно. А кто? Знать бы! Думаю, кто-то из олимпийской верхушки, наименее запачканный в Зевсовых оргиях. Может быть, Аполлон или Посейдон… Ладно, давай об этом в другой раз – чай, не в последний раз видимся. Твое здоровье, дружище.

Они звонко соприкоснулись кубками, похрустели малосольными огурчиками (Сумукдиар мельком подумал, что живущие на гирдыманских отрогах леги маринуют закуски покруче) и вяло обратили усилия на остывшее мясо. Есть уже не хотелось, да и политические беседы обещали куда большее удовольствие.

Решительно отодвинув тарелку, джадугяр поинтересовался, имеется ли среди рыссов достаточно влиятельный и уважаемый вождь, которого народ охотно признал бы Царем. По его разумению, на монаршие атрибуты могли бы претендовать князь Иван Ползун, Великий Волхв Святобор и главный воевода Охрим Огарыш. Но, поскольку полководца и волшебника князья навряд ли осмелятся избрать, оставался великий князь Царедарский. Неплохая в общем-то кандидатура – мужчина степенный, рассудительный, суровый и, говорят, только с виду простоватым кажется. Сумукдиар подумал, хоть и не стал говорить вслух, что Саня, которому Ползун даровал Белоярск, должен отныне чуть не молиться на старика и следовать за ним через огонь, воду и частокол копий.

Оказалось, что он ошибался.

– Хороший дядька, – саркастически изрек Пушок. – Только вот беда, характером больно мягкий. Редко когда осмелится на серьезное решение. – Неожиданно он захихикал и поведал доверительно: – Как пошла дружба у Ваньши со мной, один белоярский рифмоплетишка эпиграммой разродился:

– Повесил? – меланхолично осведомился Сумукдиар.

– Жаль было веревку марать. Мы уж по-простому – всыпали полста горячих.

Хозяин заведения, робко приблизившись, косноязычно намекнул: дескать, пора уважаемым восвояси. Расплатившись, они вышли, покачиваясь, на улицу. На столбах тускло светили фонари.

– Освежиться не мешает, – сообщил Пушок. – Айда к реке. Или предпочитаешь нежное общество?

– Предпочитаю, но лучше в другой раз. Я сегодня успел вымотаться, как…

Уточнять он не стал, рассудив, что не стоит нарываться на нежелательные встречные вопросы. Перебрасываясь малозначащими репликами, приятели спустились по склону к набережной Итиля. Великая река неторопливо струилась в темноте, тихонько плескаясь волной. Где-то невдалеке прополз против течения грузный баркас, скудно освещенный габаритными факелами.

Присев на лавочку, Пушок принялся задевать проходящих молодиц, а потом вдруг поведал, что полвека назад на этом самом месте была роскошная мраморная лестница, которая вела от набережной к установленному на вершине холма памятнику Джуга-Шаху. Когда сносили монумент, заодно разрушили лестницу и Храм Двух Святителей, а на холме вновь воздвигли языческих истуканов. Кроме того, разобрали по камушкам и другую историческую реликвию – древнюю крепость, за стенами которой войско Джуга-Шаха отражало натиск сарматских наемников в год Большой Междоусобицы. Отбив три штурма, будущий царь перешел в наступление и гнал врага до самого Сарматского Вала, что отделяет от материка Скифский полуостров. Та победа вывела Джуга-Шаха в число виднейших сподвижников ярла Асвильда и открыла впоследствии дорогу к царским атрибутам.

Тут неожиданно выяснилось, что Пушок вовсе не разделяет сумукдиаровского почтения к личности последнего царя Белой Рыси. Оказывается, прадед нынешнего белоярского князя состоял в дружине того самого Красного Атамана, который в союзе с сарматами рвался к Итилю, выступая против утверждения новой веры. Но, с другой стороны, сам Пушок ныне ратовал за низвержение обессилевших древних идолов, за Единого бога и за восстановление сильной царской власти. Воистину, чудны дела Твои, как говорится в Каноне!

Гирканец вновь попытался объяснить свое понимание той борьбы, что велась в Верхнем Мире, где обитают божества. Старые боги сошли со сцены, а потому нам, то есть людям, надлежит наконец решить: кому будем поклоняться.

– Единый жесток, я согласен, – сказал он не слишком уверенно, ибо и сам еще не разобрался до конца в своих чувствах и стремлениях. – Он требует безоговорочного послушания, соблюдения определенных заповедей и к тому же карает отступников…

– Разумные, между прочим, заповеди, – сварливо вставил Пушок. – Не убивай, не воруй, не поклоняйся идолам…

Подмигнув, Сумукдиар полюбопытствовал:

– А как насчет запрета прелюбодействовать?

– Ну вот, то-то, – вздохнул князь.

– И я о том же. Мы слишком привыкли к многобожию, когда не обязательно было чересчур заботиться о нравственности своих поступков – какой-нибудь из богов да простит. Единый же такого бедлама не потерпит.

– Так ты за Единого или против? – нахмурился в недоумении Саня. – Чегой-то я не уразумею.

– Я и сам не смогу толком ответить. И хочется, и боязно. Только события торопят: я слишком хорошо вижу, как настырно пытаются покорить нас злые силы, а старые боги не шибко от натиска Тьмы обороняют. Похоже, придется и без желания крест принимать, никуда не денемся.

– То-то, – назидательно протянул Пушок.

Их содержательную беседу прервала колоритная сценка из местной жизни. Молоденький казачок, на верхней губе и подбородке которого едва пробивались короткие реденькие волоски, ожесточенно щупал у всех на виду столь же сопливую девчонку. Сумукдиар подумал было, что наблюдает пример легендарного венедского падения нравов, однако, как выяснилось, мальчишка отнюдь не намеревался предаваться греховной страсти.

– Ну дай деньгу, – настойчиво шептал юнец. – Чего жмешься. Хоть гривенник дай, хоть пятачок. Ужасть до чего выпить хотца.

– Нету денег, – плаксиво оправдывалась девица.

– А чего на улицу вышла, коли денег нетути?

– Да маманя через дорогу к тетке послала. За нитками.

– Может, тетка алтын даст?

– Не-а, не даст. И не нальет – я ее знаю.

Сплюнув, парнишка отпустил подругу и, опустив плечи, потащился в сторону кабака. Вероятно, надеялся надраться на халяву.

– Видал, до чего народ довели?! – с яростным презрением в голосе осведомился Пушок. – Знаешь, какие у нас прежде мужики были? То-то. А нынче каждый второй готов за пятак с крыши на борону сигануть. Все потому, что человек без бога в душе – уже не человек!

Скептически присвистнув, Сумукдиар признал: армия, состоящая из подобных слабаков, не то что разгромить Орду не способна, но и задержать надолго сюэней не сможет. Против полчищ Тангри-Хана требуется выставить крепкое, сильное духом и телом войско, нужны опытные закаленные бойцы, в совершенстве владеющие сложным современным оружием…

– Да, оружие нынче не то, какое полвека назад было, – признал Саня. – Раньше от солдата требовалось что? Саблю с копьем освоить, да с коня не падать… Самое многое – лук правильно натягивать. А теперь? Арбалеты, катапульты, огнебойные машины, да вдобавок – драконы, молнии, прочая магия… Слушай, ты должен знать – чего там сюэни в Хиндустане намародерствовали, какое оружие своровали?

– Много чего могли добыть, – пожав плечами, Сумук шумно вздохнул. – Например, непробиваемые золотые доспехи Индры, всепробивающий лук Рудры, неотвратимо поражающую булаву бога смерти Ямы.

Они долго вспоминали известное из древних манускриптов оружие могучих богов Хималая. Небесные колесницы и сокрушительные огненосные стрелы громовержца Индры, его же таинственное оружие, известное под названием ваджра, о котором ведомо лишь, что оно «сверкало, как солнце», а по форме напоминало то ли диск, то ли крест. Были также слухи о петле бога океана, судьи и вершителя людских грехов Варуны – петле, в которой враг гибнет, теряя силы, а также упоминался всепроникающий и усыпляющий взгляд Куберы – повелителя северных стран, бога богатства и горных духов якшей.

Неожиданно Пушок звучно шлепнул себя по колену и сказал:

– Чего об этом зазря трепаться! Этих чудес нам уже не видать – надо думать о том чародейском оружии, до коего мы еще способны дотянуться.

– Например, стрелы Геракла, – хмыкнул гирканец.

Хотя это и не афишировалось, но среди специалистов ходил упорный слух: дескать, Пушок непонятным образом сумел вывезти из Эллады пропитанные ядом лернейской гидры сокрушительные стрелы, принадлежавшие прежде могучему сыну Зевса и Алкмены. Оружие, как мыслилось, обещало быть страшным, ибо с равным успехом поражало как смертных, так и сверхъестественных бойцов.

Хмуро шевельнув бровями, сколотский князь процедил в ответ:

– А у кого-то, кажись, меч Ареса дома хранится…

– И не только меч, а даже полный доспех, – не удержавшись, похвастался Сумукдиар, хотя в глубине души он иногда сомневался, богу ли войны принадлежали в прошлом эти латы. – Но, в общем, ты конечно же прав. Необходимо искать оружие древних богов – к примеру, молнии Зевса, золотые стрелы Аполлона и, главное, голову Медузы горгоны.

Пушок отвечал в том духе: мол, насчет стрел и молний он подробностей не знает, а вот голова Медузы, взгляд которой даже после смерти сохранил ужасающую способность обращать в камень все живое, то…

– Голову вроде бы Афина Паллада у Персея отобрала, – напомнил князь. – И прикрепила себе на грудь, то есть к нагруднику панциря. Или на щит.

– Говорят еще – на эгиду, – уточнил Сумук.

– А это что за зверь?

– Эгида? Кто ж ее знает… Нигде нет ответа. Известно лишь, что какое-то защитное устройство. Слыхал, говорится: «под эгидой», то бишь «под защитой».

– Ладно, пес с ней, с эгидой. Еще про какое оружие богов мы знаем?

Средиморский волшебник посоветовал новому своему другу не спешить. Допустим даже, сказал он, что голова Медузы горгоны утрачена бесповоротно. Однако у Медузы было две сестрички, причем взгляды обеих обладали столь же смертоносным действием.

– Ну, Единый тебе в помощь, ищи… – неуверенно покачивая головой, проговорил Пушок. – Только… Помнишь небось, что сестры Медузы… коих звали… в общем, обе сестры бессмертны и поразить их невозможно.

– Управимся…

У него уже дозревал, обрастая последними черточками и детальками, план операции на острове, где обитали крылатые змеедевы с каменящими взглядами. План был сложный, многоступенчатый, очень рискованный, однако другие варианты представлялись просто неосуществимыми. «Придется попробовать», – решительно подумал Сумукдиар и демонстративно широко зевнул.

– Спать пора, пожалуй, – сказал он, потягиваясь. – Скоро полночь.

– Да погоди ты, детское же время, – возмутился Пушок, но тоже встал. – Я вот еще о чем думаю…

Он бегло перечислил средства вразумления, к которым эпизодически прибегали варяжские, кельтские, олимпийские, склавенские и прочие боги, после чего, хитренько подмигивая, напомнил, что и Единый явился в Средний Мир отнюдь не с пустыми руками – не мир послал Он, но меч вручал. Впрочем, ясно было, что слово «меч» в этом контексте употреблялось иносказательно, что в действительности речь идет о куда более грозных диковинах сверхъестественного происхождения. К сожалению, фаластынский трактат не сообщал наиболее существенных деталей, но встречались намеки, будто Единый поражает своих врагов не молниями, как Перун, Зевс, Индра или Доннер, но – льющимся с неба огнем. Именно таким сильнодействующим средством были перевоспитаны эпицентры халдейского разврата Содом и Гоморра.

Тут Сумукдиар встал как вкопанный и, уставив на собеседника ошалелый взгляд, прошептал:

– А ты знаешь, дружище… По моим сведениям, Джуга-Шах пытался овладеть силой небесного огня, и, говорят, алхимики даже наварили ему несколько амфор какой-то кошмарной субстанции! Однако большой войны с Магрибом тогда не случилось, и кувшины эти вслед за царем канули в Джеханнам, то есть в преисподнюю.

– Похоже на правду, я тоже слыхал, будто знаменитый ныне алхимик-правдолюб Андис получил что-то такое… – Пушок равнодушно пожал плечами и продолжил подъем по склону. – А правда ли, что ты возвысился до постижения собственной тени?

– Естественно, что собственной. Чьей же еще!

Гирканец не скрывал раздражения: ну, допустим, не почитаешь ты прежнего царя, но зачем же отвергать с порога все, что с его именем связано! Агабек Хашбази прекрасно понимал, что в изнуряющей битве за престол Джуга-Шах натворил множество мрачных дел, пролив совершенно безобразные реки невинной крови. Однако при всем при том о ратном деле саспирский тиран заботился неустанно и немало на этом поприще преуспел. Нет, неправ был повелитель Белоярска, не придавая значения раскрытому в то время секрету Огня Небесного…

– Между прочим, я на днях, наверное, увижу Андиса, – сказал вдруг Пушок. – Только ни хрена мы от него не узнаем – старик совсем из ума выжил.

Неожиданно ночную тишину разорвал истошный крик – истерично вопила какая-то женщина. Поначалу слов разобрать было почти невозможно, однако постепенно Сумукдиар уразумел, что женщина жалуется – на все и всех: и муж у нее – пьянь, и сыновья – лоботрясы, и дочери – суки неблагодарные, и снохи – гулены подзаборные, и зятья – кобели, и огород не родит, и корова не доится, и солнце с луной неправильно светят, и еще много чего – не так, как надо. Во всех этих бедах крикунья винила всех подряд, исключая почему-то самое себя: и князя местного, и волхва, и соседа-ведьмака, и куму-вертихвостку, и чернозадых средиморцев, и купцов-грабителей, и околоточного пристава, и городских дьяков, и прежних правителей, и бродячих скоморохов, и заучившихся книгочеев.

– …а еще расплодилась нынче погань всякая, – причитала она, срываясь на визг, – нашептывают: дескать, надобно отринуть исконных наших идолов да призвать из пустынь фаластынских злобного Яхаву-кровопивца… У-у-у, ироды окаянные!.. Они ж, падлы, хочут волхвов опять плетьми посечь, а нам на выю попов посадить… Опять воспретят нам Купалу да русалии праздновать… Не надо нам бога вашего Единого, мы Перуна с Белесом почитаем!

Кто-то, также скрытый сумраком, грозно произнес обозленным голосом: заткнись, мол, дура-баба, пока осиновый кол в глотку не вколотили. И без того дикие вопли истерички превратились в нечленораздельный вой, быстро слабеющий вдали, словно кричавшая убегала сломя голову.

Иронически улыбаясь, гирканец спросил:

– Неужели все ваши противники Джуга-Шаха и Единого бога – такие вот психи? Как у вас таких называют– одержимыми?

– Кликушами… Вот скажи мне, колдун, с чего они так орут?

– И не так еще заорешь, коли в тебя бес вселится!

Они подходили к забору постоялого двора, где обосновался Сумукдиар. Похлопав на прощание друга по плечу, Пушок осведомился, чем тот намерен заняться на следующий день, но, пропустив мимо слуха неопределенный ответ, тут же сказал:

– Я тебя завтра найду, свожу в одну компанию. Образованные, мать их перетак, собираются…

– Да я вообще-то… – начал было Сумук, помнивший, что ему светил полет в Бикестан.

– Не возникай, – строго оборвал Саня. – Нехорошее завтра число, так что не советую одному в городе болтаться, особливо под вечер… Ну, бывай здоров.

Поднимаясь по лестнице в свою комнату, Сумукдиар, с трудом отгоняя хмельную сонливость, пытался сообразить, что за «нехорошее число» будет завтра. Вроде бы сейчас, в середине лета, подходила к концу русальная неделя, последняя ночь которой посвящается буйному празднованию Ивана Купалы. Ну пляшут, ну распутничают – чего тут бояться? С милой душой предадимся тем же развлечениям, чтобы не выделяться из народа…

Он криво усмехнулся: принять участие в такой оргии было заманчиво, только вот проспаться надо, чтобы не выглядеть бледно грядущей ночью. Кое-как раздевшись, он отхлебнул из ковша огуречного рассола, прямо в сапогах повалился на кровать и погрузился в тягучую дремоту.

Пробуждение оказалось болезненным. Открыв глаза, еще не отойдя от привидившегося кошмара, гирканец лежал, глядя в потолок и пытаясь понять, что же происходит. Окружающий мир неуловимо изменялся, образы предметов, скрытых тьмой, но ясно видимых магическим зрением, расплывались, искажались и ломались, принимая совершенно немыслимые причудливые очертания.

Внезапно он понял и резко встал, отбросив одеяло. Набирая мощь, накатывались волнами колебания волшебных сил. Словно десятки, а то и сотни исключительно сильных чародеев одновременно творили согласованный колдовской штурм, пытаясь совместными усилиями совершить нечто чрезвычайно важное.

Приблизившись к окну, Сумукдиар увидел в неверном голубоватом полумраке сверхъестественного мира, как на бегущем к реке склоне появились призрачные, полупрозрачные силуэты разрушенных много десятилетий назад лестничных пролетов, обрамленных перилами и колоннадой, а на окрестных холмах трепетали, неуклонно наливаясь материальностью, контуры крепостных стен, фортов, теремов, монументов и храмов. Все стало предельно ясно, ибо происходящее вполне отвечало его собственным устремлениям, и гирканский джадугяр осторожно, чтобы не помешать остальным, включил в общие усилия немалый напор своего говве-а-джаду. Не оставалось сомнений, что в эти мгновения на всем колоссальном пространстве лесов и степей Великой Белой Рыси вырастают призраки былых твердынь.

Обычно чародеи пользуются запасами собственной волшебной силы, могуществом своего хварно, полученного при рождении, многократно приумноженного за годы учения и упражнений. Но в некоторых случаях, когда приобретенного говве-а-джаду недостаточно и требуется применить куда большие масштабы магических субстанций, колдуны вовлекают в сверхъестественный процесс волю и зачаточные хварно окружающих. Легче всего сделать это ночью, когда люди спят, а тайные их помыслы отпущены на волю и стремятся к объектам мечтаний. В предрассветные часы несложно собрать воедино мысленную силу тех, кто желает того же, что и те, кто устроил этот колдовской приступ, равно как тех, кто не слишком возражает против этой идеи.

В данном случае идея была проста и понятна – возрождение Великой Белой Рыси. Разумеется, далеко не каждый из жителей венедских и сколотских княжеств горячо мечтал о новом слиянии этих карликовых государств в могучее царство. Но таких людей было немало, а многие другие, пусть и не думая о царстве, жаждали мира, спокойствия и достатка, которые возможны только в большой сильной стране. И вот над Рысью запульсировала невидимая обычным глазом густая сеть, вытканная из жгутов волшебной силы и впитывающая невысказанные пожелания простых смертных.

Сумукдиар мягко и аккуратно вплел собственную нить в узор этого необъятного невода. В едином строю с остальными, которых он не знал и, возможно, никогда не узнает, агабек Хашбази Ганлы отдавал всю энергию своего джамана во имя Белой Рыси, Атарпадана, Средиморья, во имя всех стран и народов Востока, и усилия эти, помноженные на помощь сотен других волшебников, мало-помалу приносили плоды. Магический узор становился все более сложным и четким, совместная воля бесчисленных волхвов, джадугяров, магов, ведунов, чародеев, обращаясь давлением колдовских волн, непреклонно создавали новую сущность. Чародейский штурм уже не просто использовал желания единомыслящей части населения, но и давил прочих, кто не разделял этих устремлений. Твердо и безжалостно решалась едва ли не самая сложная колдовская задача: изменение убеждений, внушение желаемых взглядов. Такая тонкая работа могла совершаться лишь при безукоризненной координации, при безусловном подчинении каждого участника строго выверенному плану совместных действий.

Безусловного подчинения, впрочем, не было и в помине. Сумуку даже казалось, что магическая сеть составлена из двух плохо связанных половинок, причем одна половина настроена решительно и воинственно, тогда как другая – чем дальше, тем больше боится продолжать начатое дело и готова в любой момент пойти на попятную.

Тем не менее несметная армия чародеев была чудовищно близка к триумфу: еще немного – и цель была бы достигнута. Неожиданно Сумукдиар почувствовал, что их натиск захлебывается, словно почти неодолимая сила магии натолкнулась на отлично организованный отпор. Сплетенная с таким трудом сеть начала рваться, и на месте лопавшихся узелков стремительно набухали отвратительно-бесформенные пятна густого непроницаемого мрака. Тьмы было не слишком много, но силы Зла давно и прочно утвердились на решающих участках, а потому теперь легко и просто отразили сумбурную атаку разбросанных по всей стране чародеев. Тем более что между волхвами Светлых Сил не было, видимо, прочной договоренности…

По разодранному узору волшебных струн пробежали искры – и сеть распалась окончательно. Призраки древних твердынь нехотя растаяли. Зло – пусть временно, пускай ненадолго – победило.

Не чувствуя от усталости собственного тела, невероятно переживая это – в общем-то закономерное – поражение, Сумукдиар кое-как доковылял до кровати, рухнул лицом на подушку, моментально уснул и проспал почти до полудня.