Забыть завтра

Глава 8

Жесткое пластиковое кресло стояло в центре комнаты, наклоненное почти горизонтально. Похоже на кресло стоматолога, но хуже из-за тысячи разных проводков, идущих подобно змеиным кольцам из подлокотников к машинам, находящимся поблизости. И в кресле стоматолога в опасности только мои зубы. Эти маленькие провода могут проскользнуть в самые глубокие области моего мозга.

Мужчина, предположительно Доктор Беллоуз, сидел за столом рядом с креслом, его руки стремительно двигались по сферической клавиатуре. Его волосы и борода черны, как не успевший застыть клейкий асфальт, а за ухо заложен маленький желтый стержень.

Карандаш. Никто больше не использует карандаши. Я бы, возможно, даже не узнала его, если бы мой отец не сделал что-то подобное.

Воспоминание словно ударило меня под дых.

Я залезла к отцу на колени. Меня окружил запах протирочного спирта, а его щетина, подобная наждачной бумаге, заколола мою щеку. Быстрая, как колибри, я совершила бросок и выхватила приз у него из-за уха.

— Что это? — в своих руках я кручу желтый цилиндр.

— Карандаш. Инструмент, который использовали наши предки для ведения записи, — мой отец накрывает своей ладонью мою и показывает, как царапать буквы, которые я вижу на своем настольном экране.

— Мы окружены самыми современными технологиями, которые может предложить цивилизация. Но лучшим изобретениям нет нужды быть сложными.

Он кладет ладонь на грудь.

— Они идут прямо отсюда. Из сердца.

— Поэтому ты нацепил карандаш? Чтобы не забыть?

— Нет, — миндалевидные глаза моего отца вспыхивают. — Я ношу его, поэтому я помню.

Тогда я была слишком маленькой, чтобы понять, в чем может быть разница. А к тому времени, когда стала достаточно взрослой, чтобы спросить, его уже давно не было.

Беллоуз отвернулся от своего стола, взмахом приказал моему охраннику покинуть комнату и отрывисто указал большим пальцем на кишащее проводами кресло.

— Садись.

Я поплелась к креслу, меня била дрожь. У Доктора Беллоуза может быть та же профессия, что и у моего отсутствующего отца, но это не значит, что я ему доверяю. Собственно, как раз наоборот.

Он оглядел меня и цокнул языком.

— Что они с тобой сделали?

— Несколько ударов электрическим кнутом.

Он вздохнул, словно сильно обеспокоен из-за моей боли.

— Они знают, что мне нужны пациенты, находящиеся в наилучшей физической форме. В этом случае препарат работает лучше. Ну да неважно. Мы попробуем. Если не сработает, мы повторим через пару дней. Хорошо, что повреждения от электрического кнута непродолжительные. Ты придешь в норму за считанные часы.

— Попробуем что?

Он застегнул три толстых ремня поверх моего тела.

— Я понял, что черный чип, записавший твое воспоминание о будущем, был… утерян?

Я кивнула.

— Ну, твое воспоминание о будущем не пропало. Оно сохранено в части твоего мозга, называемой гиппокампом, — он постучал сбоку по голове. — Я собираюсь покопаться у тебя в мозгу и спровоцировать воспоминание. Позволить тебе снова пережить его, чтобы дать нам вторую возможность его записать.

Воздух застрял у меня в горле.

— Что вы имеете в виду?

Он заморгал, словно являлся камерой, делающей последовательные снимки.

— Воспоминание придет к тебе снова. Как в первый раз. Только на этот раз мы убедимся, что черный чип не потеряется.

Нет. Нет. В будущем Джесса окажется во власти АпИТ. В тот момент, когда Беллоуз увидит мое настоящее воспоминание, он узнает коридоры и табличку. Он поймет, что моя сестра будет подопытной в этих лабораториях.

Мое воспоминание даст им доказательство того, что им нужно арестовать Джессу сейчас, в настоящем.

Я не могу этого допустить. В будущем я уже собралась предать мою сестру. Я отказываюсь вдобавок делать это в настоящем.

— Будет больно? — спросила я, пытаясь увильнуть.

— Только если будешь сопротивляться.

То есть сопротивление возможно. Но как?

Он нанес гель на овальные сенсоры длиною с мой большой палец и закрепил их всюду у меня на голове. Кожей черепа я ощущала, что гель холодный и липкий.

Он прикрепил провода, торчащие из кресла, к каждому сенсору.

— Открой свой разум, как делала раньше. Воспоминание придет к тебе, — он наклонил мое кресло и вышел из комнаты.

Мне не требовалось открывать свое сознание. Я могла вызвать воспоминание в любой момент, и оно проиграется у меня в голове, словно фильм. Я могла остановиться на кадре и приблизить изображение. Я могу делать все, по крайней мере, настолько же хорошо, как его записывающее устройство.

Легкое шипение наполнило мои уши, и через отверстия, расположенные на потолке, в комнату пошел газ. Дымок тотчас же пропал, но в воздухе, окружающем меня, я чувствовала запах химического вещества.

Я стиснула зубы. Газ предназначен для того, чтобы мое воспоминание всплыло на поверхность помимо моей воли. Я не могу допустить, чтобы это произошло.

Ремни удерживали меня в кресле. Думай! Я не в состоянии освободить себя. Как я могу не впустить воспоминание? Беллоуз сказал открыть мой разум. Может, вместо этого мне нужно закрыть его.

Я больше не могла задерживать дыхание. Я сделала глоток воздуха, но, как только я сделала один вздох, мне захотелось больше. Воздух сделал меня спокойной, расслабленной. Внезапно кресло больше не казалось таким жестким. Пластик прохладный и манящий, на такой поверхности хочется растянуться и вздремнуть.

Нет. Это говорят пары, не я. Мне нужно закрыть свой разум. Закрыть его. Я подумала о двери, сделанной из толстого, крепкого дерева. Повесила на нее дюжину замков и перекрыла ее засовом. Сделала дверь водонепроницаемой. Добавила изоляцию. Усилила ее бетоном. Положила слой за слоем другие материалы — золото, серебро, платину, медь. А затем повторила процесс снова.

Тысяча крохотных мечей вонзилась в дверь, пытаясь проделать дыру в моем черепе. Каждый момент по отдельности был терпим. Но мечи никогда не останавливались. Они продолжали протыкать и колоть, резать и кусать в поисках окошка, где я ослабила защиту.

Это причиняло боль. И не имело конца. Непрекращающиеся удары мечей убивали меня. Мне нужна была лишь секунда. Только крохотная секунда без боли, мгновение на то, чтобы перевести дух и собраться с силами.

Я иду по вестибюлю. Пол покрыт зеленым линолеумом, компьютерные мониторы вмонтированы в плитку. Осветительные стены светятся так ярко, что я могу разобрать одинокий след от обуви на полу.

Нет! Я кусала себя за губу, пока мой рот не наполнил металлический привкус крови. Мечи вернулись. На этот раз они были острее. Они кромсали и кромсали мой самоконтроль. Но я не могла сдаться. Это все, что у меня осталось. Последнее, что я могу сделать для моей сестры.

Я закричала у себя в голове. Я царапалась и рвала, и резала. Я дралась и толкалась, и пихалась. Но я не пропустила их.

Наконец-то, наконец-то это прекратилось. Мечи убрали, и я растеклась по креслу с откинутой спинкой. Я должна бы быть благодарна. Я должна бы чувствовать облегчение. Но я настолько устала, что не была способна ни на то, ни на другое.

Беллоуз вошел в комнату в сопровождении другого охранника. Ученый тряс головой.

— Я знал это. Препарат не сработал с наивысшей эффективностью из-за твоих травм.

Моя голова откинулась назад, и я уставилась на потолок. Это не была наивысшая эффективность? Я не хочу столкнуться с этими мечами, будучи здоровой. Я попыталась ответить, но не смогла открыть рот. Все, что я могла делать — это наблюдать, как из газовых отверстий на потолке строится вода и проливается на нас дождем.

Хорошо, «дождь» в значении яростных летних штормов, которые затопляют наш реки. На полу даже стала скапливаться вода.

Спинка моего кресла поднималась, пока в поле моего зрения не попал Беллоуз. Лужа воды достигала его щиколоток, и его борода вымокла до состояния запутанного мха.

— Не волнуйся. Препарат прорвется к твоему воспоминанию рано или поздно.

Мы уставились друг на друга. Вода добралась до его колен, его тонкая хлопковая рубашка прилипла к коже мокрыми, непривлекательными клочками. Он даже не вздрогнул.

Вода добралась до моих ног, с каждой секундой поднимаясь выше, и я с трудом разжала челюсти.

— Хм… не должны ли мы выйти отсюда? Через минуту мы утонем.

Беллоуз вздохнул и ущипнул себя за переносицу. Он надавил на кнопку, и ремни исчезли с моего тела, освободив меня.

— Верните ее в камеру, — сказал он новому охраннику. Она молода и довольно милая, и у нее вдоль обеих бровей идет ряд пирсинга. — Я поговорю с ней позже, когда выветрится газ.

— Но, сэр? — она наблюдала, как я забралась на подголовник и уселась там. — С ней все будет нормально?

— Она будет в порядке, — сказал Беллоуз. — У нее галлюцинации, вот и все. Это побочный эффект препарата.

Галлюцинации. Это не по-настоящему. Теперь, когда я подумала об этом, вода не ощущалась мокрой. Или холодной. По правде говоря, я вообще ее не ощущала. Я посмотрела на Беллоуза и охранницу. Потоп уже поднялся выше их ртов, но они продолжали говорить, словно звуковым волнам не препятствовала жидкость.

Я догадалась, что в моей галлюцинации так и было, потому что я услышала следующие слова Беллоуза громко и отчетливо.

— Мы дадим ей пару дней, чтобы восстановиться, а потом попробуем снова. Мы будем продолжать попытки, пока она не даст нам это воспоминание. Пока она не надышится препаратом так сильно, что забудет, что реально, а что — нет.

Охранница помогла мне слезть с моего насеста, и мы вместе поплыли к выходу.