Глава вторая. В кутузке

Не успели мы отойти и на треть квартала, как подъехала машина с мигалкой, нас схватили дюжие полицейские и, сопровождая тумаками, погрузили в задний зарешёченный отсек. Дон Кристобаль не оказал никакого сопротивления. В тот момент мне казалось, что водка окончательно затуманила его мозг, и он не отдавал отчёта происходящему.

Несколько минут тряски на жёстком полу отсека, поворот налево, поворот направо, и машина остановилась. Снаружи послышался крепкий матерок, дверца распахнулась, и было велено выходить. Нас провели в отделение полиции, и в итоге мы оказались в довольно просторной слабо освещённой камере без окон.

Испанец повалился на деревянный топчан и мгновенно уснул. Временами он всхлипывал, издавал неясные звуки и называл какие-то имена. Наконец он ясно произнёс: «Наташа, милая, прости!.. Ой, мамочки, да за что же меня так?»

Я сидел на другом топчане и размышлял над превратностями судьбы. Сначала меня били, потом я разделывался с вкусной едой в роскошном по ольмапольским меркам ресторане, теперь вот оказался в изоляторе или камере предварительного содержания – я не знал, как такие помещения правильно называются.

Не очень-то кайфово оказаться в кутузке, но почти вся моя жизнь проходила под минорные аккорды, потому и сейчас я не слишком унывал, а больше думал о том, как бы выбраться из неблагоприятной ситуации с наименьшими потерями. Хотелось бы обойтись без очередных побоев, оскорблений и тому подобного.

Прошёл час или больше, прежде чем за дверью послышалась грубая речь, заскрежетал замок, и в камеру вошли три полисмена с дубинками.

– А ну, подъём! – рявкнул старший из них с широкими лычками на погонах.

Словно подброшенный, я сорвался с топчана и встал, вытянувшись в струнку.

Мой же сосед по камере лишь зашевелился, неразборчиво пробормотал два-три слова и повернулся на другой бок лицом к стене.

– Я кому сказал – подъём! – ещё яростней крикнул сержант.

– О господи, да когда же дадут поспать! – теперь уже отчётливо проговорил испанец и поворочал боками, устраиваясь поудобнее.

– Ах ты, сука! – вскричал блюститель порядка, выведенный из себя поведением задержанного, и что есть силы огрел его резиновой дубинкой.

Такой удар должен был если не убить, то серьёзно покалечить, но дон Кристобаль лишь привстал, сел, спустив ноги с топчана на пол, и почесал ушибленное плечо.

– Вы не очень-то приветливы, мой друг, – вежливо сказал он сержанту. И вслед за этим понёс несусветное: – Почему вы так раздражительны? Может быть, оттого, что далеко не полностью удовлетворяете свою жену, и она каждый день пилит вас за это и то и дело поглядывает на сторону?

Ой, что тут началось! Окончательно взбешённый сержант принялся резиновой дубинкой наносить удар за ударом. Свалив заключённого на пол, он продолжил избиение, пуская в ход попеременно и дубинку, и ноги. К нему присоединились его товарищи, и уже втроём они начали втаптывать несчастного в деревянный настил.

Закрыв лицо руками и дрожа от страха, я вжался в угол камеры и боялся посмотреть на происходящее. Одно мне было ясно: у меня на глазах совершается жестокое убийство.

Не помню, сколько времени это продолжалось, должно быть, немало, но наступила минута, когда истязатели устали и в изнеможении присели на топчаны. Тело, распростёртое на полу, походило на кусок окровавленного мяса.

Достав дрожащими руками сигарету, сержант сплюнул, закурил и, немного заикаясь, проговорил:

– Так, этого в мешок и – на свалку.

Тяжёлый взгляд его как бы случайно остановился на мне. Мгновения размышлений, и он продолжил:

– Второго оглушить и – в реку.

От ужаса волосы зашевелились у меня на голове.

Младшие полицейские уже привстали было, чтобы приступить к исполнению приказания, как вдруг испанец судорожно вдохнул, кашлянул, повернулся, сел, опираясь руками о пол, тряхнул головой и поднялся на ноги.

– Не будем спешить, друзья, – невозмутимо, как ни в чём не бывало, проговорил он слегка дребезжащим голосом. – Зачем торопиться с мешками? Может быть, нам удастся договориться?

– Что за чертовщина? – недоумённо проговорил один из полицейских. – Мы же его в месиво превратили.

– Я умею хорошо расслабляться, – всё так же невозмутимо пояснил испанец. – Потому ваши удары не нанесли мне особого вреда. Ну так как, будем договариваться?

С этими словами он вынул из кармана толстую пачку тысячерублёвок и, не спеша, начал отсчитывать одну бумажку за другой.

– Их что, не обшмонали, когда брали? – недоумённо проговорил сержант.

– Как же не проверяли, обязательно, – тоже недоумённо и сбивчиво сказал другой полицейский. – Без этого нельзя.

Не вдаваясь в дальнейшие рассуждения, сержант выхватил деньги у дона Кристобаля, секунду подержал на ладони, как бы прикидывая на вес, и сунул себе в карман.

– Руки! – грозно произнёс он. – Руки за голову, падаль!

Испанец послушно завёл руки за голову, и страж правопорядка удивительно быстро ощупал его одежду. На свет появилось ещё несколько пачек тысячерублёвок, золотой портсигар, золотая зажигалка и длинная цепь, состоящая из толстоватых звеньев – на неё вполне можно было посадить какого-нибудь премогучего ротвейлера, – пригоршня колец и серёжек, мобильный телефон, инкрустированный драгоценными камнями.

– Проверьте и второго, – задыхаясь от волнения, проговорил сержант и кивнул на меня.

Всего за минуту до этого, кроме упомянутых уже полутора рублей, в карманах у меня была одна лишь пустота. Тем не менее подручный сержанта извлёк из потайных мест моей одежды ещё несколько пачек тысячерублёвых и пачку стодолларовых купюр, тяжёлую золотую зажигалку, выполненную в виде пистолета системы «вальтер», дорогой телефон, обложенный по краям золотым ободком и золотые же часы с массивным платиновым браслетом. Под конец полицейский вытащил из правого кармана моих штанов двойную стопку золотых червонцев царской чеканки в целлофановой упаковке.

Я чуть не свалился в обморок от удивления. Наши тюремщики тоже были словно в лихорадке.

– Откуда у них столько? – выговаривал сержант, подрагивая губами и завороженно глядя на купюры и золото. – Тот-то, – он повёл глазами на испанца, – ещё куда ни шло, а эта-то шантрапа!.. – взгляд на меня. – Ограбили они, что ли, кого? Ладно, пусть пока побудут у нас. Скоро Жора с Алексом должны подъехать, поквитаются с ними за ресторан… Посмотрите-ка на этого ублюдка, глазёнками-то как зыркает! – Он пребольно ткнул мне дубинкой в живот. – Вложите и ему.

Последовало ещё несколько ударов «демократизаторами», и я растянулся у ног мучителей.

Когда мы остались одни, дон Кристобаль погладил меня по спине, и вновь его животворящая сила влилась в моё тело. Покряхтывая от боли, я поднялся и сел на топчан.

– Знаешь, Аркадий, – сказал товарищ по несчастью, – мне эта лавочка начинает надоедать. Кроме новых побоев, нам здесь ничего не светит. Посему немедленно убираемся.

Он посмотрел на дверь, и та, скребнув замком, тихо отворилась.

Миновав коридор, мы оказались перед окошком, за которым сидел дежурный.

– Вы куда?! – в изумлении поднял брови полицейский.

– Да вот решили прогуляться, – негромко ответил испанец. – Вы ведь не будете возражать?

Дежурный сразу успокоился и, зевнув, проговорил:

– Конечно, прогуляйтесь. Говорят, полезно для здоровья.

– Фу, какой негостеприимный город! – воскликнул дон Кристобаль, оказавшись вне стен мрачного заведения. Лицо его нервно передёрнулось. Послышались голоса, шаги, и он посторонился, уступая дорогу нескольким прохожим, испуганно взглянувшим на него. Вынув платок, он обтёр лицо и шею, и ни следа побоев не осталось. – Здорово нам вломили. И это при том, что ничего криминального за нами не было, максимум, что мы делали, – защищались, причём совершенно не применяя физическую силу! Какого же приходится тем, кого подозревают в серьёзных правонарушениях?! А ведь среди них могут оказаться и абсолютно невиновные!

Слушая дона Кристобаля, я всё никак не мог изгнать из глаз банкноты и изящные предметы, украшенные золотом. На какую сумму там было всего? В голове не переставали мельтешить числа с большими нулями; я пытался их упорядочить, но они непременно ускользали, никак не желая приходить в соответствие с окончательным знаменателем.

– Не жалко было оставлять полицаям такое богатство? – спросил я, не вытерпев.

– Не жалко. И вы не жалейте, Аркадий. Банкноты, оказавшиеся в руках достославных полицейских, не настоящие. И золотые безделушки – тоже не более чем дурилово. Не успеют наши новые знакомцы поделить эти финтифлюшки, как те превратятся в пыль, мусор, мышиный помёт, словом, во всякую дрянь.

Загрузка...