За горизонтом сна

ГЛАВА IV

Когда в темноте со скрежетом опустился подъемный мост, очкарик чуть в штаны не наложил. А там, похоже, просто сработала система противовесов, только и всего. Но откуда очкарику знать — он за всю жизнь, наверное, жалкой отвертки в руках не держал. Какого черта он вообще сюда сунулся, хренов очкарик?.. Фрэнку почему-то очень нравилось это слово — хотя в принципе можно было пришпилить к долговязому Джерри ругательство и похлеще.

Правда, Фрэнк и сам помедлил, прежде чем ступить на ветхие доски… но он проявил осторожность, а это совсем не одно и то же. Чернильная тьма не только наводила жуть — она мешала разобраться что к чему: к примеру, на каких соплях держится этот чертов мост. Звук был такой, будто цепи и блоки не смазывали лет сто, а то и больше. Под конец их заклинило, и мост завис, примерно на метр-полтора не доходя до земли. Час от часу не легче. Здешнее хозяйство могло давным-давно проржаветь ко всем…

— Сюда, — звонко сказала Лили.

Он хотел схватить ее за руку, но поймал только воздух с какими-то мошками. А она уже оперлась ладонями о край моста — он доходил ей до груди, даже выше, — ловко подтянулась и в одну секунду оказалась там, наверху. И сразу же побежала вперед. Доски заскрипели на удивление громко и мерзко — и это под Лили, которая и сухую траву не способна примять как следует. Определенно не стоило туда лезть, успел подумать Фрэнк… но что оставалось?!

Влезая на мост, он ухитрился вогнать под кожу пару заноз — вытащить их получится разве что утром, и то если повезет. Дерево под ногами гнулось и пружинило, от него несло пылью и плесенью. По обе стороны от моста зияла черная пропасть; на самом-то деле там вряд ли глубже, чем пара метров… но все равно жуть.

С полдороги пришлось возвратиться: очкарику, разумеется, оказалось слабо подтянуться и взобраться сюда самому. Выругавшись, Фрэнк протянул ему руку; Джерри помедлил, а потом все-таки вцепился в нее — почему-то левой, к тому же холодной и потной, — втаскивать его наверх было страх как несподручно. Ружье зацепилось прикладом за край доски — нет бы заранее снять его?! Мост ходил ходуном, и Фрэнк, сквозь зубы матеря очкарика, даже успокоился: если эта махина не обвалилась сейчас, она что хочешь выдержит за милую душу.

А Лили успела уйти далеко вперед.

— Спасибо, — выдохнул Джерри, выпрямляясь и поправляя ружье на плече.

Фрэнк взбесился. Пошел бы ты с этими пай-мальчиковыми штучками знаешь куда?!. От злости перехватило дыхание, и нужные адреса остались неозвученными.

В паузу вкралась тишина — полная и гулкая. Ни скрипа старых досок, ни лязга ржавых цепей. Ничего похожего на удаляющиеся шаги. Вообще ни единого звука.

— Где ее теперь искать?! — наконец взорвался Фрэнк. — Из-за тебя… Она ушла, понимаешь, ты?!!

— Она знает, куда идти, — совсем не в тему ответил очкарик.

— А ты — знаешь?!

— А ты боишься?

Двинуть между глаз. Или под дых — между глаз высоковато, облом подпрыгивать, да и неохота руки об стекла разбивать. Чтоб знал, кто тут боится!!! Чтоб заткнулся себе в тряпочку, а еще лучше проваливал назад, к маме с бабушкой! Чтоб…

Лили.

Фрэнк прикусил губу и несколько раз глубоко вдохнул, понемногу разжимая кулаки. Врезать очкарику нельзя, как бы ни хотелось. Потому что Лили. Потому что, когда она узнает, у нее станет такое лицо… Дрожащее, несчастное, а главное — совсем-совсем чужое. Он уже пробовал, он знает. Давно, года три назад: Лили и Джерри вдвоем шли из школы, и очкарик размахивал двумя сумками, и трепался о чем-то, и солнце отражалось от стекол… Фрэнк пришел один, без ребят— все по-честному. А он, очкарик, уже тогда был выше него на две головы!.. Как он потом смешно лазил по земле, собирая свои чертовы тетрадки, и очки были заляпаны грязью, обхохочешься! — А Лили… Девчонки вообще ничего не понимают. Лили, конечно, не такая, как все девчонки… но и она не понимает тоже.

Джерри развернулся и пошел по мосту. Доски задрожали так, как если бы по ним топал целый взвод солдат, а не один тощий пацан. Фрэнк сплюнул в бездонную черноту, расправил лямки рюкзака и направился следом.

Мост кончился. Земля под ногами оказалась неровной — теплая пыль вперемежку с камнями брусчатки, — Фрэнк сразу же споткнулся, чуть было не растянувшись во весь рост. И все равно почувствовал себя гораздо увереннее: земля — это не столетние доски на цепях. Темень становилась непрогляднее с каждой минутой. Он всё же попытался осмотреться по сторонам: высоченные стены, черные провалы между ними — не то улицы, не то коридоры. Запрокинул голову; в небе на единственное освещение — луну и крупные звезды — наползали седые клочья облаков. Лучше бы днем затянуло, подумал Фрэнк, не так жарко было бы идти.

— Смотри!

Он чуть было не вздрогнул: гулкие стены совершенно изменили голос очкарика. Джерри тоже стоял, задрав острый подбородок к небу. Поднял руку с вытянутым указательным пальцем и повторил:

— Смотри.

Фрэнк посмотрел. В рваную дыру между облаками вынырнул край луны; на очках Джерри блеснули тусклые блики. А мимо лунного бока медленно плыла яркая, без мерцания, звездочка. Нырнула в облака; снова показалась в соседнем небесном окне; еще пару секунд посветилась сквозь тонкий облачный слой и скрылась.

— Что это? — задумчиво спросил очкарик скорее у себя самого, чем у Фрэнка. — На метеор не похоже… Может, из столицы спутник запустили?

— Чего?

— Искусственный спутник Земли, — пояснил,Джерри. — Для космических исследований.

Его манера вставлять между делом дико умные словечки выводила из себя — но на этот раз очкарик просчитался. Что такое «спутник», Фрэнк знал: все, что касалось техники, интересовало его с детства, и он неплохо в ней разбирался — для этого вовсе не обязательно просиживать штаны в школе. Другое дело, что ежику известно: их, спутники, перестали запускать лет сто назад. Из столицы, как же! Ну, можно быть таким идиотом?..

Фрэнк опустил голову и огляделся по сторонам.

Тьма. Тишина.

…и торчать с задранной к небу физиономией, когда Лили убежала неизвестно куда и с ней черт знает что может случиться!.. А он, кретин, звездочки разглядывает!

— Ты у нас умный, — процедил Фрэнк сквозь зубы. — Так что давай думай. Куда она могла пойти?

— …А может, космический корабль?.. — Очкарик протормозил, не сразу услышав вопрос. — Что?

— Не что, а кто. Лили!!! Надо ее догнать, до тебя не доходит? Джерри поправил очки на носу и сверху вниз глянул на

Фрэнка.

— Не кричи.

Он определенно напрашивался на то, чтоб ему врезали, — и пришлось прикусить губу, про себя повторяя, что нельзя, нельзя!.. А в результате получилось, что он, Фрэнк, действительно притих, и очкарик мог теперь вообразить…

— Сам заткнись, — запоздало огрызнулся он. — Ну, так что будем делать?.. Давай рассказывай!

Получилось не особенно логично; Фрэнк заметил это, но решил, что по фиг.

— Сейчас, в темноте, мы ее не найдем, — заговорил Джерри. — Лили здесь хорошо ориентируется, она уже была тут во СНЕ… а мы с тобой только вконец заблудимся: Так что лучше найти какое-нибудь укромное место под крышей и лечь спать, а утром… Там, в рюкзаке, фонарик лежит, достань.

Нет, ну надо же! Такого тормоза еще поискать. Фрэнк присел на карточки, распустил завязки рюкзака и запустил туда руку по локоть. Он, видите ли, запасливый, фонарик захватил. И какого хрена, спрашивается, было до сих пор ныкаться в темнотище? Могли запросто загреметь с того моста. А ведь можно было бы и посветить под ноги, и систему противовесов проверить… И, кстати, при свете Лили не убежала бы далеко… Кретин. Очкарик чертов!

Фонарь никак не попадался под руку, хотя Фрэнк уже перебрал все пакеты и консервные банки. Чертовщина, блин, какая-то!

— Подожди, — вдруг вспомнил он, — а как же эти… ненормальные явления?

— Аномальные.

Идиотская поправка проскочила мимо ушей.

— Вдруг Лили напорется на них еще ночью, а?.. А я тут буду дрыхнуть рядом с тобой! Что тогда?!

Очкарику, понятно, крыть было нечем; он тупо молчал. Фрэнк наконец нащупал то, что искал, и вытянул из рюкзака тонкую несерьезную трубочку с одной батарейкой. Да и та находилась на последнем издыхании — световой кружок вышел совсем тусклым и квелым. Заскользил по стене крупной неровной кладки: пористые булыжники, клочья мха в трещинах между ними. Вдруг — чернота; слабый лучик утонул, растворился в провале. А затем блеснул на чем-то выпуклом и гладком. Фрэнк шагнул вперед.

Вот это да! В проеме стены неподвижной фигурой стояли настоящие рыцарские доспехи! Он ни капельки не испугался — в отличие от героев старых фильмов, которые вечно принимали такие вот доспехи за живых стражников. Фонарик осветил полукруглый латный наплечник, скользнул ниже, задержался на локтевом щитке, а потом вспрыгнул вверх, к островерхому шлему с ребристым забралом. Супер!.. Фрэнк подошел вплотную и побарабанил пальцами по латам; металл был теплый, основательно нагретый за день солнцем, а загудел он так, что стало и вправду жутковато…

— Нет, — наложился на этот гул очкариков голос. — Лили знала, куда идет. С ней тут ничего не может произойти… ничего плохого. Она просто заснет и увидит еще один СОН — это и есть аномальное явление. А утром мы разыщем ее. Мы ведь тоже примерно знаем… парк, беседка…

— Ага.

Как ни крути, приходилось признать, что Джерри прав. Если б он еще не был таким тормозом… то с ним, наверное, можно было бы иметь дело — неожиданно для себя подумал Фрэнк. И позвал:

— Гляди, что тут есть! Очкарик подошел ближе.

Фрэнк посветил фонариком прямо в забрало и дружески хлопнул железного рыцаря по плечу. Снова загудело, лязгнуло; круглые глаза Джерри расширились за стеклами очков. Пару секунд Фрэнк наслаждался ужасом замершего на месте очкарика — а потом повернул голову…

От сотрясения забрало отвалилось, повисло на одном креплении. В шлеме белело лицо. Молодое, одутловатое человеческое лицо с закрытыми глазами,

— По-твоему, он живой?

Под ярким утренним солнцем доспехи казались просто грудой основательно проржавевшего железа. Совсем не страшно. Впрочем — Фрэнк упрямо прикусил губу, — он и вчера не струсил. Ни на секунду!

Ребристый щиток забрала совсем отвалился и откатился под стену. Физиономия стражника — вся в дырочку, словно парень недавно парился в бане, но при этом грязноватого серо-желтого цвета, — выглядывала из квадратной рамки шлема, и верхний его край, будто козырек кепки, бросал тень на по-прежнему закрытые глаза.

И, слава Богу, что закрытые.

Джерри протянул было руку к стражницкому лицу, но отдернул ее, не донеся на несколько сантиметров. Потом все-таки коснулся — шлема.

— Он не может быть мертвым. Он давно бы разложился или хотя бы мумифицировался. Смотри, металл кое-где насквозь корродировал.

Никогда не кончит выпендриваться, вздохнул Фрэнк. Ну и по фиг.

— А как же?..

Очкарик пригладил волосы — со сна они торчали во все бароны, как перья. Поправил на носу перегородку между стеклами. Наверное, думает, что так он выглядит умнее. Долго молчал и наконец сподвигся на ответ: — Мне кажется, он спит.

— Спит?!

— Мистер Шлегель говорил, что этот объект неофициально называют Замком спящей красавицы. Я думал, название чисто условное, но теперь начинаю понимать. Была такая сказка, где…

— Без тебя знаю, — огрызнулся Фрэнк.

У пария в шлеме были толстые щеки, рыжеватая щетина на подбородке и большущий носяра в угрях. Такой дядя должен во сне храпеть, как паровоз… а он, кажется, вообще не дышит. Чтобы выяснить это точно, надо поднести к его рту зеркальце — но ничего похожего у них с собой не было. Может, у Лили?

Лили.

— Пошли отсюда, — бросил Фрэнк очкарику. — Спит — и спит, сколько можно на него пялиться? Нам надо найти Лили — забыл?

Джерри обернулся и зыркнул с высоты так, будто надеялся припечатать его на месте своими стекляшками. Тоже мне — тормозить надо меньше!

Посовещавшись, они решили пойти в обход каменной стены, которая закруглялась вдали. Правда, очкарик попробовал вякнуть что-то насчет коридоров, проложенных напрямую, — дескать, судя по звуку, именно по одному из них убежала вчера Лили… И по какому именно, интересно? Этого Джерри, понятно, не знал; а не знаешь — молчи. Лично его, Фрэнка, ни капельки не тянуло в затхлую темноту, где можно заблудиться за здорово живешь и, чего доброго, вообще не выбраться. Лили рассказывала про парк — а парки, насколько он понимает, обычно находятся на свежем воздухе. Съел?

Джерри больше не вякал. Сбегал в закуток под крышей, где они спали на каменном полу, по-братски завернувшись в одно одеяло — черт, и острые же у очкарика локти и колени! — и через десять минут, пыхтя, приволок рюкзак и ружье. Фрэнк великодушно предложил обменяться ношей: громадное ружье по-любому было потяжелее, чем рюкзачок, в котором после вчерашнего ужина еще и убавилась банка консервов. Джерри молча помотал головой. Ну и тащи эту бандуру на себе; пользы-то ноль, стрелять все равно не умеешь…

А Лили небось замерзла за ночь, думал Фрэнк, расправляя лямки на плечах. И проголодалась… А какого черта было убегать? Эти девчонки, они иногда как отмочат…

Ночью ему приснилась Минни. Вот так всегда: некоторым СНЫ, а ему — та дурочка, глаза б ее не видели. Хуже всего, что очкарик дрыхнул рядом, и его костлявые коленки, кажется, как раз попались под руку, блин… Но если бы он проснулся, непременно ржал бы теперь по этому поводу. Сам Фрэнк на его месте уж точно не удержался бы, поприкалывался на всю катушку. Значит, не почувствовал. Сопел, как сурок.

Минни приснилась в своем красном платьице, которое ни черта не закрывало, — точь-в-точь, как в тот вечер. Фрэнку было четырнадцать, Лили уже год как поджимала губы при встрече, помня о той несчастной драке… а еще он тогда впервые попробовал травку, привезенную из города одним крутяком, бывшим дружком полоумного Берта Уэльси. Наутро Фрэнк сообразил, какая это гадость, и больше не тратил на нее честно заработанные или спертые у бати бабки… а вечером понравилось.

Все вокруг было яркое и чуточку замедленное — а что, прикольно! — и девчонка в красном плыла среди пацанов. Он не помнил, как ее зовут, но из-под коротенького подола торчали потрясные ноги… а потом она села рядом, и запах духов разом перебил сладковатый душок травки. Фрэнк сгреб девчонку в охапку и принялся гнать хохмы по-взрослому, как настоящий мужик! — она хихикала, и физиономия у нее становилась под цвет платья… И вдруг оказалось, что никакого платья на ней и близко нет, и пацаны тоже куда-то делись, только окурки косяков валялись по земле… И было классно. Так классно, что и не опишешь.

А проснулся он совсем один — если не считать облезлой кошки, которая приткнулась погреться между ним и забором и завопила диким голосом, когда Фрэнк, повернувшись, прижал ей хвост. Голова раскалывалась, во рту набралась мерзкая горькая слюна — но он все-все помнил. Надо было во что бы то ни стало разыскать свою женщину, и через десять минут он уже знал, что ее зовут Минни, а пацаны — что малышу Фрэнку пришла пора выставлять всей компании. Да ладно, выставил бы, не пожлобился…

Но Минни, бледная, мятая и совсем некрасивая, заявила, что он сопляк, грубиян, слабак, импотент, громила и шкаф, а потому пошел бы… Она не стеснялась в выражениях и не заботилась, чтоб они хотя бы не противоречили друг другу: а зачем, если рядом торчал длинный рыжий шкет с Восьмого переулка? Слава Фрэнка-боксера тогда еще не распространилась на весь Порт-Селин. Вот рыжий как раз и донес ее до своего долбаного переулка — вместе с двумя фонарями и расквашенным носом.

Конечно, теперь Фрэнк точно знал, что он не импотент и не шкаф, а настоящий мужчина. Так говорили все: и маленькая веселая Дэзи-Клякса, и блондинка Мэг — девушка самого Рашпиля, и дочка доктора, которой было целых двадцать лет, и даже иностранка Анна-Лиза из подпольного заведения на окраине. Все они сговариваться и врать не стали бы, это ясно. А та дура в красном платье… ну ее.

Он самый что ни на есть настоящий мужчина, и Лили… она должна была…

Она так ничего и не сказала. Она только заплакала тогда — и можно было сколько угодно твердить себе, что это ничего, что девчонки вообще постоянно ревут… Лили плакала — а значит, он сделал что-то не так. Настолько не так, что, кажется, уже не поправить… Сколько ни крой себя последними словами, каких не сочинить дурочке Минни.

А потом Лили увидела СОН. И стала совсем далекой.

— Я же говорил, — раздался голос очкарика. — Они все здесь спят.

Парочка в подворотне по-новой напомнила Фрэнку тот вечер, когда они с Минни… какого черта, спрашивается?!.

Спящая девчонка прислонилась спиной к стене и держалась там непонятно каким макаром — ноги у нее подогнулись в коленях и выпирали под полуистлевшим, когда-то красным длиннющим платьем. Сверху оно было уже как следует приспущено — сиськи почти целиком наружу, бледные и пористые, как морда у того стражника. Лицо закрывали распущенные волосы, рыжие и пыльные; между прядями проглядывали острый носик и один закрытый глаз. Парень, тоже одетый чудно, по-старинному, валялся ничком на земле; рук не было видно, но они явно возились с поясом. Как если бы чувак обкурился сверх нормы и отключился прямо в процессе…

Долго смотреть на них не хотелось. Фрэнк отвернулся и зашагал дальше. Очкарик поплелся за ним.

Шагов через десять они чуть не споткнулись о спящего поперек дороги мальчишку в лохмотьях: может быть, он так и заснул в эдакой рванине, а может, тогда это была нормальная одежда…

— Как ты думаешь, давно они… того?.. — спросил Фрэнк. Очкарик вздрогнул, споткнулся и чуть не упал. Вряд ли у него до сих пор сухие штаны, злорадно подумал Фрэнк… смешно почему-то не было.

— Не знаю, — заговорил Джерри. — Судя по архитектуре… по костюмам… Они жили, то есть бодрствовали, за много столетий до ЭВС. Но столько никакая одежда не сохранилась бы, тем более под открытым небом. Металл еще туда-сюда… скорость коррозии зависит от многих факторов. Я уже не говорю про самих людей… Может быть, анабиоз?..

— Как это? — неосторожно спросил Фрэнк.

И тут же понял, что вляпался. Очкарик только того и ждал: он с удовольствием пустился в пространные объяснения, в которых словечки вроде «процессы жизнедеятельности» или «тактильная чувствительность» были еще цветочками. Но на этот раз Фрэнк решил принять бой; напряженно вслушиваясь в развесистые умствования, он в конце концов сообразил: речь всего-то о том, что этих гавриков кто-то заморозил. Как говядину в рефрижераторе.

— Гонишь, — перебил он. — В такую жару!

У стены, нелепо скособочившись, сидя спала толстая девка с высоченной башней парика на голове. Фрэнк бесстрашно подошел вплотную…

Бр-р-р!..

…и недрогнувшей рукой коснулся девкиной рыхлой щеки.

— Теплая, — снисходительно бросил он.

— Тогда не знаю, — со вздохом сознался Джерри. То-то. Сильно ученый выискался!

Настроение, изрядно подпорченное сном с Минни, жуткими спящими и невеселыми мыслями о Лили, начало потихоньку подниматься. Фрэнк чувствовал себя не только в десять раз умнее понтового очкарика, но и до чертиков отважным парнем. Подумать только — проник на засекреченный объект, за здорово живешь обставив охранников Кордона! Каланчу Джерри, если б тот пошел один, замели бы через пять шагов — если не подстрелили бы, как фонарный столб с мишенью. Однозначно.

И вот сейчас он, Фрэнк, запросто шагает, может быть, по тому самому месту, откуда пять лет назад смывался, не разбирая дороги и разбрасываясь последними мозгами, такой крутяк, как Берт Уэльси! Пацаны в Порт-Селине закачаются, когда узнают. Надо будет прихватить с собой какую-нибудь здешнюю прикольную вещицу, вроде стражницкого шлема, — на память и в доказательство. И еще на обратном пути отодрать номера с Бертова грузовика…

Он отвлекся и уже почти не обращал внимания на спящих, то и дело попадавшихся по дороге — по одному, по двое-трое, а то и немаленькими компаниями. В одном месте они лежали прямо друг на друге — этакая куча мала, — наверное, тут когда-то собралась толпа да так и заснула вповалку. Старинная одежда на ком висела клочьями, а на ком и неплохо сохранилась; кое-где даже поблескивали золотые и серебряные тряпки; хватало и всяких украшений. Похоже, народ позасыпал сразу весь, в одну секунду: иначе ловкие ребята за милую душу поснимали бы со спящих барышень все эти брошки-сережки…

Фрэнк и Джерри завернули еще за один угол — и увидели наконец парк.

Здоровенный кусок сплошной зелени. Если там, снаружи, трава была выжжена солнцем до состояния сена, здесь она поднималась полуметровой стеной — мощной, сочной, усыпанной каплями росы. Деревья — старые, буйные, разросшиеся в дикие джунгли — свешивали ветки сквозь прутья чугунной решетки. Впрочем, «решетки» — это слабовато сказано: из земли поднимались конкретные черные столбы, густо пересеченные поперечной арматурой. Что самое неприятное, вверху они оканчивались частоколом острых пик — их было втрое больше, чем столбов: по две маленькие между гигантскими основными. Сам Фрэнк, конечно, все равно сумел бы перелезть на ту сторону. Но ведь очкарик, блин, по-любому напорется тощим пузом на острие, как рыба на острогу!

— Эклектика какая-то, — пробормотал Джерри.

Фрэнк бы выразился похлеще хотя кто его знает, очкарика, с его словечками… Снова разводить его на объяснения — нет уж, пусть обломается.

Неподалеку на страже парка стоял охранник в еще более ржавых доспехах, чем у первого: все-таки тот прятался под крышей. Фрэнк не стал заглядывать под забрало — просто дал стражнику щелбана, подняв облачко рыжей пыли, и скомандовал:

— Ищем дырку.

О том, что дыра в заборе должна быть, заявлял весь его шестнадцатилетний опыт. Тем более в заборе, который вот уже… как там говорил очкарик?., черт-те сколько столетий до ЭВС охраняют только спящие стражники.

Таковых по пути вдоль бесконечной ограды попалось еще немало: некоторые стояли навытяжку, подпертые железом, а другие без церемоний развалились на земле в окружении развалившихся же доспехов. Но решетка оказалась крепче, чем здраво предполагал Фрэнк. Он начал сомневаться. А вдруг туда, в парк, можно попасть только изнутри, из помещения — как это сделала, наверное, Лили? Может, надо было послушаться очкарика и рискнуть сунуться в черный коридор?..

За дремучими деревьями забелела стена. Фрэнк и Джерри прошли еще пару сотен шагов — и стало ясно, что это дворец.

Точь-в-точь такой, как рассказывала Лили.

Еще тогда, в детстве.

— Высокие-высокие беломраморные стены…

— Беломраморные — это как?

— Это очень красиво. Широкая-широкая лестница, дверь полукругом, а вокруг колонны. И башенки по краям крыши, а посередине круглое окошко с каменными цветами…

— Каменных цветков не бывает.

— Во СНЕ бывает. Не перебивай! А еще на стенах такие как бы окна, только из них выглядывают не настоящие люди, а статуи…

— Чего?..

— Не перебивай, я сказала! А еще там вокруг много-много деревьев, парк…

По желтоватой, в серых прожилках, стене пробегала извилистая трещина, похожая на детский рисунок моря. В неглубокой нише стоял почти раздетый мужик — не настоящий, статуя. Его открытые слепые глаза мало чем отличались от опущенных век спящих. Носа у него не было, а на левой руке не хватало двух пальцев. В ногах мужика вилась каменная ленточка с непонятной надписью, усыпанная мелкими каменными же цветами.

— Жуткая эклектика, — повторил Джерри. Фрэнк поморщился.

— Кончай ругаться.

Очкарик скосил на него взгляд и, кажется, ухмыльнулся. А потом как ни в чем не бывало принялся объяснять:

— Эклектика — это значит смешение стилей. Вот смотри: там, где мы входили сюда, в Замок спящей красавицы…

Подъемный мост, каменная кладка, бойницы — чистое Средневековье, ранняя готика. Я уже тогда удивился — Лили ведь говорила про парк, а парковая культура появилась намного позже… А здесь не то барокко, не то классицизм — даже сложно разобраться, настолько оно перемешано, эклектично. Странно, правда?

— Смотри. — Кивать, как идиот, в знак согласия Фрэнк не собирался, а требовать новых разъяснений обошлось бы себе дороже, поэтому он перешел прямо к делу. — Вон там, где забор примыкает к стене, щель довольно большая. Пролезешь?

Джерри подошел к указанной щели, снял очки, попробовал просунуть голову. Как же, это у него единственная широкая часть, мстительно заметил Фрэнк. Голова прошла, и очкарик, недолго думая, втиснул между стеной и решеткой свое тощее тело; задница чуть было не застряла — и кто бы мог подумать?

— Готово, — сказал Джерри, напяливая очки. По его ободранному левому уху стекала струйка крови.

В принципе он, Фрэнк, наверное, тоже мог бы тут протиснуться… Хотя кто знает: за последний год он нарастил такие классные грудные мышцы, да и дельты ничего… Он покрепче взялся за чугунные столбы и по-обезьяньи полез вверх по витым поперечинам. Осторожно миновал пики — черт, и вправду ведь острые! — потом повис на руках и спружинил вниз.

— И вся эклектика, — браво заявил он, выпрямляясь. — Потопали, что ли.

Одичавший парк больше смахивал на лес — никаких лесов в окрестностях Порт-Селина отродясь не росло, но Фрэнк видел их в фильме. Джерри предложил пройти к фасаду — да, так и выразился! — дворца и уже оттуда выйти на главную парковую аллею. Трепаться легко; колючие кусты подступали к самым стенам, и добраться до этого самого «фасада» оказалось труднее, чем просто ломиться в глубь парка наобум лазаря — как Фрэнк и поступил, не вступая в длинные переговоры. Очкарику ничего не оставалось, как лезть следом, путаясь в мокрой траве и регулярно получая по морде отпущенными Фрэнком ветками.

Только в одном месте они напоролись на спящего: парень в белой когда-то рубахе лежал на спине, раскинув руки среди переплетения ветвей. Сквозь ветхую ткань просторной одежды густо прорастали травинки. Подходить к нему близко Фрэнк и Джерри не стали.

А потом неожиданно выбрались на милую сердцу очкарика «аллею».

Когда-то это была конкретная дорога — метра три в ширину, — потому и не заросла совсем, но все к тому шло. Деревья тянули ветки с обеих сторон, трава почти полностью заглушила песок, виднеющийся кое-где жалкими островками. Из-под земли вылез кривой корень; можно было спокойно переступить через него, но Джерри, разумеется, споткнулся и чуть было не загремел прямо на Фрэнка. Разуй глаза, очкарик!!! Фрэнк крутнулся на пятках с уже полуоткрытым для всего хорошего ртом… и замер, так и позабыв его закрыть.

Могли запросто пройти мимо. Главная аллея, как же! Так и протопали бы весь парк от ограды до ограды — а толку? Вот что значит развесить уши и слушать советы разных понтовых умников, блин!..

Слева за Джерриной спиной деревья росли не так густо — похоже, за ними пряталась довольно большая поляна. Сквозь стволы просвечивало блестящее зеркало воды. И еще какое-то маленькое строение. Беседка, не иначе.

Ни слова не говоря, Фрэнк сорвался с места. Пусть очкарик догоняет — или не догоняет, по фиг! Раздвигать ветки было некогда, и они то и дело хлестали по лицу; он зажмурился и сослепу влетел в заросли крапивы — но и тут не остановился. Тряся обожженными пальцами, вломился в заросли кустарника, оставив на них клочья футболки, пулей вылетел на поляну и сумел затормозить только у самой кромки пруда.

По темной стоячей воде, местами затянутой зернышками ряски, скользили водомерки. Из глубины поднимались и лопались пузыри, как будто на дне кто-то дышал через трубочку. Наполовину погрузившись в воду, у берега лежало поваленное дерево; тоненькая веточка, растущая прямо из толстенного ствола, пустила бахрому белых подслеповатых корешков.

А по ту сторону пруда, по-детски свернувшись калачиком, спала Лили.

— Не надо, не буди, — прерывисто выдохнул над головой очкарик.

Поздно. Фрэнк уже коснулся ее плеча — легонько, несмело: трясти и расталкивать ее он бы ни в жизнь не решился… Но выпуклые, словно перевернутые блюдца, веки Лили дрогнули изнутри; она зашевелилась, резким движением села и открыла глаза.

Травинки и веточки в растрепанных волосах, хлопающие заспанные ресницы. Она мечтательно смотрела куда-то вверх, на верхушки деревьев. Зевнула, прикрыв рот веером тонких пальцев, потянулась всем телом… Под голубым спортивным костюмом четко обрисовались маленькие груди; Фрэнк сглотнул.

Лили опустила еще слегка сонный взгляд.

— Ой, Фрэнк…

И улыбнулась — ему одному! Обломайся, очкарик: тебя она вообще не заметила. Хоть ты и вымахал, как…

— Джерри!..

Ну и ладно. Не слепая же она, в самом деле. А все-таки, прикусил губу Фрэнк, ему Лили обрадовалась больше. И раньше — на целую секунду…

— Лили… я так боялся, что мы тебя не найдем, — совсем не в тему забормотал очкарик. — Ты так быстро ушла, ничего не сказала… Ты не замерзла тут? Надо было хоть одеяло взять из рюкзака…

Идиот. Боялся он! Кому это интересно?.. Уж во всяком случае не Лили. Зачем, спрашивается, ей сейчас твое долбаное одеяло?! Каким дураком надо быть, чтобы не видеть, что она ждет не дождется одного-единственного вопроса…

Фрэнк поймал паузу в путаном базаре очкарика и спросил:

— Что тебе СНИлось? И Лили просияла.

Засветилась изнутри, как если бы в ней включили ослепительно яркий фонарик. Засверкали большущие светлые глаза, вспыхнули щеки — как зарево под тонкой кожей. Встала, тряхнула пушистой головой, улыбнулась, опустила ресницы, тихонечко вздохнула и снова прошептала:

— Ой, Фрэнк… Он был счастлив.

— Он ждал меня, — вполголоса начала Лили, — сидел вот тут под деревом и уснул немножко, поздно ведь, ночь… А потом вскочил и воскликнул: «Моя принцесса!» Эжан… у него на виске два рубчика от оспы… он такой красивый… Он меня все время ждал! Мы скоро поженимся. Он уже изъявил свою волю королеве в присутствии старшего советника Литовта и его сына кавалера Витаса… А слово наследного властителя Великой Сталлы и провинций на Юге и Востоке нерушимо!..

— Великой Сталлы? — пробормотал Джерри. — Подожди, что-то очень знакомое… я где-то читал… черт… Но я обязательно вспомню!.

Захотелось двинуть очкарика под ребро. Какого хрена он все время встревает?!. Какого хрена он вообще?., какого…

Что-то непонятное поднималось изнутри, стискивая горло. Лили по-прежнему сияла, но эта ее внутренняя лампочка вдруг стала резать глаза — нестерпимо, до щипа, чуть ли не до слез. Только что было счастье — и вот оно перекинулось во что-то другое, совсем-совсем другое, жгучее и обидное. То, что рассказывала Лили… СОН… Он, Фрэнк, с детства привык считать ее СНЫ красивой нездешней сказкой, чудом, мечтой… еще вчера он слушал ее рассказ именно так. А все оказалось совсем наоборот — осознание этого пришло внезапно, его словно ткнули мордой в стекло. Оно, стекло, было всегда; только полный кретин мог его не видеть…

И очкарик, если разобраться, тут вовсе ни при чем.

Лили. Она просто бегала ночью к какому-то пацану, только и всего. Смазливому придурку, который вешает ей лапшу на уши, гад, и напрашивается на то, чтоб ему дали как следует в рыло! — А вот этого как раз и не выйдет, потому что он спрятался, трус, в своем СНЕ… то есть в ее СНЕ… Все запуталось, и никак не разобраться… только обида, боль и ярость… Пр-р-рынц хренов!..

— И мы с ним всю ночь… ну, почти всю…

Она покраснела и умолкла — все с той же блуждающей улыбкой на губах.

Убью. Доберусь и убью. Ненавижу!!!

— …стояли тут у пруда… Ой!..

Улыбка сползла с ее лица. Выпуклые веки часто захлопали, а губы задрожали.

— Лили! — тревожно вякнул очкарик.

Тонкой рукой она указывала на пруд. Фрэнк посмотрел туда: ничего особенного. На черной воде поблескивали под солнцем пыль и ряска. Две водомерки встретились, постояли и разбежались в разные стороны. Вокруг деревянной колоды скопилась серо-белесая пена.

— Тут, — голос Лили зазвенел, она чуть не плакала, — тут рыбки были… золотые и красные… Я хотела днем на них посмотреть. Эжан говорил, каждый камешек видно… такая прозрачная вода. Дура, неожиданно для себя вскипел Фрэнк. Дура, дура, дура!!! Рыбок ей, видите ли, подавай!..

— Врал он все, твой Эжан, — буркнул он.

И осекся. Губы Лили перестали дрожать, ее лицо вдруг стало неподвижным и совершенно чужим. И голос — тихий-тихий; но от него вниз по шее побежали, перебирая цепкими лапками, холодные мурашки:

— Не врал.

— Лили, — заговорил Джерри, и на этот раз Фрэнк даже обрадовался его вмешательству. — Помнишь, я говорил, что это место называют Замком спящей красавицы? Ты шла сюда ночью, без фонарика, и не видела, наверное… Здесь все спят. Все жители. Тут все пришло в полное запустение: и дворец, и парк. Я не знаю, может быть, когда-то раньше здесь жил этот твой принц… Возможно, информация о нем записалась каким-то образом, и ты ее считываешь через свои СНЫ.

Лили слушала и отрицательно покачивала головой в такт словам очкарика. Но ее лицо чуть-чуть смягчилось; Фрэнк перевел дыхание.

— А может, он тоже здесь, среди спящих, — предположил Джерри.

Она вздрогнула и вскинула подбородок. Глазищи — шасть-шасть из стороны в сторону, как будто Лили надеялась прямо здесь и сейчас увидеть своего спящего принца… тьфу ты! Повернулась спиной — и вдруг побежала.

— К беседке, — выдохнул очкарик, срываясь следом.

От так называемой беседки осталась покосившаяся дугообразная стенка-решетка, почти сплошь заплетенная плющом, да пара низких лавочек. Сквозь просветы в решетке совершенно отчетливо просматривалось темное пятно: какой-то человек сидел на скамейке, прислонившись к стенке из плюща и ржавого железа.

Спал.

Когда Фрэнк догнал Лили, она молча стояла над спящим. Немолодым мужиком с коротко стриженными седоватыми волосами, морщинистым, худым. В балахонистой драной рубахе, темных штанах и высоких сапогах, сплошь в трещинах, забитых землей. Одну его руку плющ примотал к стенке, прорастая между длинными пальцами, другая лежала на коленях. Тускло поблескивал перстень с красным камнем.

Шумно, как паровоз, переводя дыхание, подбежал очкарик.

— Джерри, — не оборачиваясь, сказала Лили. — Это его учитель. Тот маг, помнишь?

— Я же го… ворю… — Говорить у очкарика после пробежки получалось не очень. — Они… очень давно… спят. А твои СНЫ… аномальное явление… память предков…

По щеке учителя-мага — такой же дырчатой, как и у всех здешних спящих, — медленно полз большой бронзово-зеленый жук. Лили тронула его пальцем; жук поджал лапки и скатился в траву. Спящий, конечно, не шевельнулся — но очкарика передернуло.

— Я сейчас, — бросил он и направился в кусты. Фрэнк усмехнулся.

— Этого не может быть, — заговорила Лили. — Когда я была маленькая и видела СНЫ, Эжан тоже был ребенком. На год старше меня. Теперь мы оба выросли и снова встретились. Если бы он на самом деле жил когда-то давно… если бы память предков… то как бы тогда?..

Он пожал плечами. Пусть очкарик делает свои дела, возвращается и треплется дальше. Ему, Фрэнку, рассуждать насчет ее пр-р-рынца хотелось меньше всего.

— Как ты думаешь, — спросила Лили, — Эжан тоже где-то здесь спит?

Стоп.

Фрэнк смотрел на плющ, оплетающий пальцы мага. Да, конечно. Разумеется.

И как он раньше не догадался?!

— Я сейчас, — проговорил он. И кинулся в кусты.

Дрыхнешь, да? Сколько б столетий ты не дрых — я тебя разбужу. Разбужу и дам по морде, чтоб знал, как обманывать чужих девчонок, пролезая, как воришка, в их сны… то есть СНЫ… Я давным-давно поклялся бить всех, кто посмеет ее обидеть!., мою Лили.

Фрэнк несся напрямик через кустарник: он всегда и везде хорошо ориентировался, и ему не надо было выбираться на «главную аллею», чтобы найти его. Того парня в расползающейся рубахе, сквозь которую прорастала трава. Разумеется, это он и есть — кому еще лазить в королевском парке, неподалеку от беседки, где уснул маг-учитель? Ученичок-то наверняка попросился у него выйти, чтобы отлить в кустах… далековато забрался, правда. Да так и откинул копыта на боковую. Интересно — тогда, по дороге, Фрэнк как-то не обратил внимания, — не приспущены ли у него штаны?

Да ладно, пускай подтянет. Можно дать ему на это пару секунд перед мордобитием.

Сквозь листву что-то забелело. Странно: вроде бы он валялся на земле, а не сидел… Неужели сам удосужился проснуться?

Фрэнк вломился в последние заросли на пути, выставив вперед локоть; все равно расцарапал щеку и, выругавшись, выбрался из кустов у самой головы спящего.

Который, конечно, и не думал просыпаться. Безмятежная рожа в дырочку, узкая, с длинным носом крючком и тонкими губами. Тоже мне красавец! Девчонок вообще трудно понять: что могла Лили найти в этой скелетине? Фрэнк скользнул взглядом дальше: грудь за воротником рубашки была сухая и жилистая, а в прорехи рукавов проглядывали такие же небольшие, но крепкие бицепсы. Черт, этот тип может и неплохо драться… по фиг!

На границе бокового зрения шелохнулся сидящий силуэт. Джерри. Он устроился у ног спящего, сосредоточенно разглядывая их. Фрэнк присвистнул, и очкарик поднял голову.

— Фрэнк, — сказал он, впервые за все время называя его по имени, — смотри.

Очень-очень серьезный голос. Почему-то сделалось жутко.

Подошел, присел на корточки и наклонился над тем, что показывал Джерри.

Левый сапог спящего, украшенный сзади причудливой звездочкой шпоры, спереди во всю глотку просил каши. Желтоватый палец с нестриженым ногтем выглядывал в конкретную дыру с рваными краями.

А из кончика этого пальца уходил в землю толстый, как шнур, корень.

Он не имел ни возможности, ни права поступить иначе.

Агатальфеус Отмеченный поднимался по широкой дворцовой лестнице. Косые полосы яркого солнца на ступеньках. В этой, парадной части дворца всегда много солнца… Слепящие лучи хорошо вытравливают следы любого преступления. Преступление? Но ведь он не мог отказаться. Ни права, ни возможности. Священный долг перед Орденом…

Не Орден потребовал от него исполнения этого долга!.. Орден мудр и милосерден — но он подчинен светским властям, и против этого ничего нельзя поделать.

Ни возможности. Ни права.

Лестница кончилась широким вестибюлем с лепниной на потолке и статуями вдоль стен. Высокие резные двери, ведущие в бальные залы с огромными окнами в парк и трапезные на тысячу гостей. Ее Величество Катания Луннорукая и сегодня дает какой-то пышный прием… почему бы и нет? Яркое солнце простит и выбелит все.

Стабильер подошел к противоположной стене — в арочном проеме за статуей обнаженного бога любезничали паж и фрейлина — и скрылся у них на глазах, не удосужившись отпереть потайную дверь.

Узкий проход вел напрямую в ту часть дворца, где располагались внутренние покои. Лабиринт коридоров, куда не так-то просто попасть всепрощающему солнцу… Только разноцветные отсветы на полу — от факелов за витражными окошками ниш для стражи. Ну и разве что иногда — вороватый лучик, пробравшийся в приоткрытую дверь чьей-то спальни. Здесь никогда не распахивают дверей широко. И тем более никогда не оставляют их надолго открытыми…

Где-то здесь, в переплетении полутемных коридоров, тот мальчик попытался бежать. Ему было нечего терять — он уже потерял все, вплоть до собственного имени. Ему, если разобраться, и спасать было нечего… Только жизнь — но его жизни ничего и не угрожало, он знал об этом… И все же перед очередным поворотом неожиданно рванулся вперед — обреченно, отчаянно. В пустом коридоре тут же выросли из ниоткуда стражники: много, больше десятка, Мальчик оказался прижат к стене; выхватил меч — астабильных не обезоруживают, зачем? — и занял глухую, непробиваемую оборону. Несколько долгих секунд он стоял один против целого ежа стражницких мечей, готовый к смертельной битве и к невероятной, но все же возможной победе. И маг Агатальфеус молчал. Дарил юноше эти секунды.

Потом самый вспыльчивый стражник не выдержал и сделал выпад; юноша отразил этот удар и град остальных, обрушившихся в следующий миг. Он мог продержаться какое-то время. Но если бы кому-нибудь из противников удалось нанести ему смертельную рану… Катаклизм, вызванный насильственной смертью астабильного, не в состоянии предотвратить даже самый сильный стабильер.

Хотя какой он, к дьяволу, астабильный…

Но он признался. И был осужден именем Ордена.

— Именем Ордена, — сказал тогда Агатальфеус, шагнув вперед. И стражники расступились, беспорядочно лязгая мечами, не желающими с первого раза попадать в ножны.

А он, загнанный в угол мальчишка, так и не опустил меч. Острие смотрело прямо в грудь стабильера, а глаза — в глаза. И клинок, размягчившись, тяжелыми каплями протек между пальцами, добела стиснутыми на рукояти.

Дешевый трюк. Впрочем, и любой другой показался бы дешевым, как фальшивая монета…

Кстати, скоро в стране начеканят монет с безбородым профилем короля Эжана.

Настоящих.

«…Лично я никого не отправлял в Лагерь, мой принц. Даже в молодости. А последние годы я ведь служу только тебе…»

Он, стабильер на королевской службе, не мог не явиться на зов Каталин Луннорукой. Не мог отказаться исполнить ее повеление — и не только потому, что она единая властительница Великой Сталлы и провинций. Она мать принца Эжана, и она его любит, а это предполагает, что действует она исключительно в его интересах. Возможно, так оно и есть. Возможно, для благополучия Эжана действительно необходимо, чтобы сгинул в Лагерях тот отчаянный безымянный юноша, почти его ровесник… Возможно.

«…Отвечаю за тебя. И как учитель, и как стабильер».

Как учитель.

Разве не он, учитель, будет виноват, если когда-нибудь в будущем Его Величество король Эжан, единый властитель Великой Сталлы и провинций на Юге и Востоке, тоже начнет избавляться от неугодных, провоцируя их на признание в астабильности? Избавляться руками Агатальфеуса Отмеченного, своего стабильера, — как это уже начала делать его королева-мать. Именем Ордена.

Орден мудр и справедлив. За двадцать лет он ни разу не потребовал от брата Агатальфеуса решиться на…

Миссия стабильера — сглаживать противоречия, возникающие в мире. Осуждение астабильных и препровождение их в Лагеря — только малая часть большой работы, и ее берут на себя те братья, которые чувствуют к этому призвание.

И речь всегда идет о настоящих астабильных.

…преступление.

Винтовая лестница уходила в темноту, и Агатальфеус поднял руку с рубиновым перстнем; камень вспыхнул изнутри, подсвечивая дорогу красноватым лучиком. Четыре пролета вниз и стена толстой каменной кладки без намека на дверь.

Впрочем, тем, кто ходит этим путем, никакие двери не нужны.

Стабильер Иринис Усердный шагнул навстречу. Факелы, освещавшие подземный зал с овальным столом посередине, бросали неровные отблески на его усталое, обрюзгшее лицо. И тем удивительнее и потустороннее показалась его широкая улыбка.

— Вы пришли, брат Агатальфеус, — сказал он. — Значит, вы с нами.

— Обстановка в королевстве накалилась сверх предела, который мы можем себе позволить. В дальних провинциях, где, увы, не задерживаются лучшие представители Ордена, наблюдается резкий всплеск природных явлений, связанных с неуправляемой астабильностыо. Доклад на эту тему подготовил брат Сербвилл, народный стабильер графства Бон, Восток. Просим вас, брат Сербвилл!

Из-за стола поднялся суетливый маленький человечек со свитком в руках. Видимо, его задел за живое намек брата Ириниса, что в провинциях остаются только самые слабые маги; не разворачивая свитка, он начал свою речь с панегирика во славу скромных подвижников — народных стабильеров.

А ведь действительно не такая уж плохая это должность, думал, глядя на него, Агатальфеус. Свежий воздух, тишина и спокойствие, деревенские жители с их нехитрыми страстями и щедрыми подношениями… Народный стабильер чувствует себя королем, если не божеством, среди этих простых людей. Затрачивая совсем небольшие усилия… но как раз последнее, похоже, резко изменилось теперь.

Восточный маг перешел к собственно докладу, но и в нем оказалось куда больше эмоций, нежели фактов. Красочно описывая последнее землетрясение, уничтожившее мельницу и два прилегающих строения в графстве, он вдруг начал всхлипывать и сел, заявив, что волнение не дает ему продолжать.

Брат Иринис дал слово хмурому и бледному столичному стабильеру, имя которого Агатальфеус прослушал. Этот, наоборот, был сух и предельно короток: только цифры и ничего кроме. Столько-то землетрясений, столько-то ураганов и смерчей, столько-то наводнений, столько-то разрушительных волн в приморских районах. И обратная сторона медали: столько-то братьев стали жертвами долга перед Орденом. Столько-то разрывов и остановок сердца, столько-то излияний крови в мозг… Слушать его было жутко.

И все же это тайное собрание в подземелье при свете факелов больше всего напоминало обычный ежегодный съезд представителей Ордена со всей Великой Сталлы. В самом начале своей карьеры Агатальфеус Отмеченный несколько раз бывал на таких съездах. Много говорится о трудностях, еще больше — о достижениях. Никто никого особенно не слушает, а потом все чинно расходятся-разъезжаются по домам — до следующего года.

Вот на что это было похоже. А вовсе не на то, во что несколько месяцев назад стабильер Иринис Усердный посвятил своего брата по Ордену — под обет строжайшей тайны. Не на то, от чего Агатальфеус сперва с ужасом отказался. Не на то, в чем он решился-таки принять участие — после нынешней ночи…

Не на заговор.

Итак, небывалое доселе обострение обстановки в обществе налицо. И бьет оно прежде всего по Ордену, — подвел итог выступлению докладчика брат Иринис. — Что лишь усугубляется действиями, предпринимаемыми для самозащиты светской властью. Да будет вам известно, братья, что мой сеньор, господин старший советник Литовт, за последний месяц вдвое увеличил число карательных отрядов, направленных на подавление возможных мятежей. Был составлен тайный указ, и Ее Величество его подписала. Я обращаюсь к вам: можно ли назвать это ходом дальновидного политика?

За столом зашумели, зароптали, кое-где и саркастически захихикали.

— Вместо того чтобы обратиться к нам, она тратится на солдат, — бросил кто-то. — Которые только и могут, что еще сильнее взвинтить астабильность.

— Куда уж сильнее!

— Наши силы тоже не беспредельны. Когда дойдет до того, что мы физически не сможем со всем этим справиться… а все к тому движется… Помогут ей эти карательные отряды, как же! Хотел бы я видеть…

— Да она просто…

Брат Иринис поднял руку, призывая к тишине.

— Если власть не считает более нужным опираться на Орден, то и Орден не обязан поддерживать такую власть, — отчеканил он. — Таков заглавный постулат нашего манифеста. Прошу проголосовать за него, братья.

Старый стабильер, сидящий рядом с Агатальфеусом, положил на стол сморщенную руку. Его перстень послал в потолок тонкий лиловый лучик. В следующую секунду вверху уже заплясала густая сетка красных, малиновых, розовых, бордовых и пурпурных лучей. Ни одного желтого или зеленого — единогласно. Точь-в-точь как на съездах, усмехнулся Отмеченный, машинально цепляясь двумя пальцами за край стола.

Его лучик уже готов был влиться в общее пятно, пульсирующее над головами всеми оттенками красного, — и вдруг Агатальфеус вздрогнул, как от холодного, хлесткого удара.

Они ведь не просто голосуют неизвестно за что, как это происходит на съездах.

Они голосуют за низложение Каталин Луннорукой.

«…Вы мне нужны. Повелеваю явиться в мои покои. Немедленно». Статная, ослепительная женщина в прозрачном кружевном капоте; Изгиб округлой шеи, завиток волос на великолепном плече. Усталый жест точеной руки, безупречной в лунном свете, словно созданном для ее красоты.

И мальчик, годящийся ей в сыновья. Плотно сжатые губы и смертельно испуганные глаза. Он ей больше не нужен.

«Он признался».

Никому не известно, как там, в Лагерях… даже самим стабильерам. Кто знает, может быть, там лучше, чем…

Агатальфеус Отмеченный положил руку на стол.

От рубинового перстня побежала к потолку тонкая алая нить.

— Единогласно. Именем Ордена.

— Я давно предсказывал, что это плохо кончится. С самого начала, как только эта женщина взошла на престол…

— Узурпировала престол, вы хотите сказать, брат Онт.

— Вы точно подобрали слово, брат Ильбур. Я начал присматриваться к ней задолго до того, как она осуществила свой план. Уверяю вас, братья, с первого же дня появления при дворе эта баронессочка принялась вить сети вокруг Его Величества, незабвенного Эммануэла Честного. Вы помните, его неожиданная кончина вскоре после женитьбы на этой авантюристке вызвала серьезный всплеск астабильности в королевстве…

— А я бы дерзнул заглянуть и дальше в прошлое, братья. Безвременная смерть первой супруги Его Величества, королевы Этелии Хрупкой, тоже, как я слышал, произошла при подозрительных обстоятельствах.

— Ну, это уж чересчур, брат Сербвилл. Баронесса дес Бланкен в то время еще и не помышляла о переезде в столицу.

— Позвольте мне лучше судить о том, что способна измыслить женщина Востока, брат. Наша провинция дала истории немало выдающихся фигур, и смею вас уверить, выдающимися их сделал вовсе не переезд, как вы изволили выразиться, в столицу. В свое время я мог называть баронессу Каталию соседкой, и уже тогда…

— Но если и это правда… Если она имела отношение и к смерти несчастной королевы Этелии… Какая страшная женщина пятнадцать лет сидела на троне нашего государства!

— А вам не кажется странным, братья, что все годы преступного регентства этой женщины не дали такого роста астабильности, какой наблюдается сейчас — когда она готовится передать корону законному наследнику?

— Вы меня удивляете, брат Брустес. Неужели вы на Юге настолько мало осведомлены? Да вся Великая Сталла знает, что мальчишка — бастард.

— Не может быть…

— Об этом сегодня болтают на каждой площади.

— Не может быть, чтобы мы, выступающие именем Ордена, опирались в своих действиях на досужие сплетни!

— Сожалею, если эта новость оказалась ударом для вас, брат Брустес. Но сей факт очевиден для каждого, кто знал в лицо покойного короля. Кроме того, насколько мне известно, данные сведения может подтвердить сам брат Иринис.

— Кстати, достопочтенный брат, не кажется ли вам, что настало время поведать истину в присутствии собравшихся здесь достойнейших братьев Ордена?

— Просим вас, брат Иринис!

— Вы вправе требовать от меня откровенности. Я сознаю, что нарушу сейчас обет хранить тайну, принесенный некогда мною моему сеньору. Но священный долг перед Орденом выше любых светских обетов, не так ли? Что ж, у меня есть все основания утверждать: юноша, именуемый принцем Эжаном, наследным властителем Великой Сталлы и провинций на Юге и Востоке, не имеет законного права на этот титул. Его отцом был некий астабильный, которого я лично препроводил в Лагерь восемнадцать лет назад. Между прочим, согласно повелению Ее Величества.

— Ничего себе!..

— Как вам это понравится, братья?

— Сынок астабильного и мелкопоместной баронессы — будущий король Великой Сталлы. Оригинально.

— Бедный король Эммануэл! Он-то считал пацаненка своим сыном…

— Кто знает, братья! Возможно, Его Величество и не питал иллюзий на этот счет. Вспомните, ведь и за двадцать лет счастливого супружества с королевой Этелией он так и не обзавелся наследником. Говорили, что бедняжка бесплодна — но в такой деликатной сфере никогда нельзя знать наверняка…

— Прошу вас, братья, мы отклонились от темы. Итак, если власть не считает более нужным опираться на Орден, то и Орден не обязан поддерживать такую власть. Каталия Луннорукая и ее сын Эжан должны отречься от престола. Если они откажутся сделать это добровольно, Орден со своей стороны отказывается от всякой деятельности, направленной на поддержание стабильности в государстве. И в таком случае…

— Вы шутите, брат Иринис? В таком случае на территории Великой Сталлы не останется ничего живого! В нынешней обстановке только усилия стабильеров предотвращают вселенскую катастрофу!.. Если бы видели развалины мельницы в графстве Бон…

— Успокойтесь, брат Сербвилл. Ее Величеству это известно не хуже, чем нам с вами. Брат Иринис прекрасно знает, что говорит. Наши условия будут приняты.

— Вы уверены в этом, брат Ильбур? А если она предпочтет отправить в тартарары всю страну и погибнуть сама, лишь бы не отдавать корону?

— Не забывайте, что вся страна — это еще и ее сын. Она согласится.

— Из этого следует, что мы пообещаем оставить ему жизнь?

— Не понимаю вас, брат Онт, По-моему, слово «пообещаем» тут в высшей степени неуместно. Не допускаете же вы, что слова стабильера могут расходиться с его деяниями?

— Разумеется, нет, брат Иринис. Я просто хотел уточнить…

— Вот именно. Точнее подбирайте выражения, брат. Но ваш интерес закономерен; попробую его удовлетворить. Да, мы оставляем жизнь и самой Каталин, и ее отпрыску-бастарду. Орден милосерден. Пускай поселятся в ее провинциальном поместье Бланкен на Востоке. Кстати, брат Сербвилл сможет вновь назвать баронессу своей соседкой…

— Но не слишком ли это опасно?

— Не слишком. Если вдруг баронесса — или ее сын, что более вероятно, — начнут лелеять планы возвращения на престол… хотя бы в мыслях… Вы понимаете, братья, каким словом поименуются подобные притязания.

— Астабильность…

— Астабильность! Потрясающе, брат Иринис!

— Провинциальное поместье или Лагерь — думаю, она не ошибется в выборе.

— Вряд ли. Но ей придется быть осторожной… даже в мыслях! Воистину, Орден мудр.

— Таким образом, братья, нам осталось лишь избрать того из нас, кто донесет волю Ордена до королевских ушей. Любой из нас с радостью примет эту миссию на себя, но мы должны исходить из соображений целесообразности. Я готов выслушать ваши предложения.

— Насколько мне известно, все указы, которые подписывает Каталия, кладет ей на стол старший советник Литовт — ваш сеньор, брат Иринис. Для вас не составит труда пересказать наши требования вашему сеньору.

— Вы наш вождь, брат Иринис. Мне кажется, мы не сделаем лучшего выбора.

— Я тоже так считаю.

— Присоединяюсь.

— Прошу тишины, братья! У вас будет возможность выразить свое мнение голосованием. Но прежде я должен поделиться сведениями, которыми вы, по-видимому, не располагаете. В последние месяцы — даже дни! — мой сеньор стремительно теряет влияние на королеву. Мне ли не чувствовать этого: кто, как не я, вынужден постоянно сглаживать противоречия между старшим советником и Каталией. Странные вещи происходят во дворце в преддверии коронации… Еще вчера Литовт был больше, чем королем, — завтра он может оказаться пешкой. Мне лестно ваше доверие, братья, но вы предлагаете не самый целесообразный вариант.

— А кого предложите вы, брат Иринис?

— Сегодня здесь присутствует потомственный стабильер королевской семьи — брат Агатальфеус Отмеченный. Брат Агатальфеус долго не решался примкнуть к нам, но он сделал свой выбор, и вот у него появилась возможность быть по-настоящему полезным Ордену. Брат Агатальфеус передаст нашу волю непосредственно королеве… пока еще… и ее сыну.

— Я…

— Братья! Прошу проголосовать за брата Агатальфеуса… Благодарю вас. Единогласно. Именем Ордена!

Он запрокинул голову — и тут же вновь ее опустил. Нелепо надеяться, что хоть кто-то проголосует против. Как нелепо было думать, что Иринис Усердный потратил столько времени и сил, чтобы привлечь к заговору одного-единственного человека, не имея на него совершенно конкретных, ближайших планов.

Красное зарево падало с потолка на лица сидящих за столом. Старые, молодые, красивые, отвратительные, знакомые, незнакомые…

Западня. Именем Ордена.

Впрочем, он понял это задолго до того, как прозвучало его имя.

Вы же маги! — крик давно и бессильно стучался изнутри в сомкнутые губы. Вы стабильеры: опора королевства, опора самой жизни. Вы обладаете силой, которая возносит вас над всеми прочими людьми. И вы — вы!., без отвращения и брезгливости — да что там, с азартом и упоением бывалых придворных сплетниц! — смакуете вещи, не имеющие никакого отношения к тому, ради чего мы, как уверял брат Иринис, здесь собрались! Досужие сплетни, как сказал наивный, «плохо осведомленный» стабильер с Юга.

Он, Агатальфеус Отмеченный, тоже был плохо осведомлен — иначе он ни за что не пришел бы сюда. Да, Каталия Луннорукая бросила стабильеров на произвол судьбы, усугубляя астабильность в государстве. Более того, она предала Орден, используя его в своих интересах, — и нынешней ночью, и — по словам Усердного — восемнадцать лет назад, и, наверное, тысячу раз за все эти годы. Каталия Луннорукая недостойна сидеть на престоле Великой Сталлы. Недостойна и занять пожизненное место королевы-матери, вечной советчицы юного, неопытного, чистого душой короля.

Но Эжан!..

Чем он провинился перед вами? Тем, что его лицо — не зеркальное отражение лица покойного короля? Да, это так: он, потомственный королевский маг, знал Эммануэла Честного лучше других, он заметил отсутствие фамильного сходства еще тогда, когда у всех вокруг маленький принц вызывал только умиление. Агатальфеус рылся в старых книгах, ища объяснение этой странности; книги утверждали, что такие случаи встречались в старину. Да, все могло быть — было? — куда более пошло и прозаично, он никогда не закрывал на это глаза…

Но дело же не в том, правда ли это. Дело в том, насколько это важно — для людей, для страны, для справедливости. Ведь цель нашего заговора — восстановление справедливости, не так ли?! Зачем же вы, ее поборники, вы, патриоты своей страны, стабильеры, наконец! — опускаете великое дело до уровня раскопок чужих альковных тайн?.. —

Эжан — кто бы ни был его настоящим отцом — способен стать хорошим королем Великой Сталлы, Учитель, воспитавший принца с семилетнего возраста, может ручаться в этом.

«Я отвечаю за тебя…»

Я тебя не предам.

— Я ценю ваше доверие, братья. Однако я здесь впервые, и для меня остался неясным момент, который, возможно, очевиден для всех остальных. Если это так, простите мне мое невежество…

Лицо Ириниса Усердного не изменилось. Впрочем, наивно полагать, что такой прожженный политик не заподозрил, что Агатальфеус Отмеченный зачинает собственную игру. Задача в том, чтобы ни вождь заговора, ни прочие мятежные стабильеры не сумели быстро — вовремя! — определить, какую именно.

Обычные люди уверены, что маги видят человеческие мысли насквозь. Если б это было действительно так, в жизни не осталось бы места подобным играм. Но к счастью — или наоборот? — маги бывают не менее слепы в чужих душах, чем обычные люди…

— Спрашивайте, брат Агатальфеус.

Его интерес действительно закономерен. Надо, чтобы в прямом, как лезвие меча, вопросе не прозвучало ничего похожего на подтекст:

— Кто, согласно нашим планам, займет опустевший престол Великой Сталлы?

На мгновение в зале воцарилась тишина. Хорошо, успел подумать он.

Затем поднялся неровный гул, ропот, маги зашевелились, начали оглядываться, перешептываться, оборачиваться друг к другу. Изумление, недоумение, внезапно пробудившееся любопытство. Хорошо. Гораздо лучше, чем можно было предположить.

— Я вижу, брат Иринис, этот вопрос волнует не только меня одного. •

Усердный встал, и стабильеры разом умолкли.

— Да, вы правы, брат Агатальфеус. Но, согласитесь, было бы нелогично говорить о преемнике престола раньше, чем мы приняли окончательное решение низложить правящую династию. Однако выбор не настолько сложен, как может показаться. Практически каждый дворянский род Великой Сталлы готов предоставить своего претендента. Наш критерий один — полное отсутствие астабильных притязаний. Кто бы ни занял трон, государством отныне будет править Орден.

Собравшиеся вновь зашумели — довольные, победные нотки. По потолку побежали отдельные красные лучи, хотя голосовать никто никого не просил. Агатальфеус усмехнулся. Какими же глупцами становятся люди, стоит им объединиться в толпу, ведомую вождем. Что ж, для его игры и это хорошо.

— Разумное решение. Но просчитали ли вы всплеск астабильности со стороны тех, кому не посчастливится быть избранными Орденом? А если население Великой Сталлы заподозрит узурпатора? Наш выбор должен стать абсолютно безупречным и убедительным для всех: и для аристократии, и для народа.

Небольшая пауза. Пусть все проникнутся.

— Поэтому меня удивляет ваше, мягко говоря, несерьезное отношение к такому важному моменту, брат Ири…

— У вас есть какие-то предложения? — раздраженно перебил вдохновитель заговора.

Агатальфеус даже удивился. Неужели он переоценил дальновидность и прозорливость Усердного? Так быстро потерять контроль над собой… Так запросто позволить втянуть себя в чужую игру… Стареете, брат Иринис. Слабеете столь же стремительно, как и ваш сеньор.

Если это не дипломатическая ловушка.

Не спешить.

— Я бы не счел возможным для себя примкнуть к уважаемому обществу, не будучи уверен, что привнесу в общее дело ощутимый вклад.

— У нас не было сомнений в этом, брат Агатальфеус. Маленькие глазки в красную сеточку, придавленные с обеих сторон припухшими веками. Вождь мятежных стабильеров смотрел на Отмеченного в упор. Все-таки вызов. Открой все карты, и я решу, стоит ли игра того, чтобы ее принять. Если же нет… Пути назад отрезаны; мы ведь понимаем друг друга.

— Прошу вашего внимания, братья. За нашим столом уже звучало… если не ошибаюсь, первым его произнес брат Сербвилл… имя покойной королевы Этелии Хрупкой.

Народный стабильер из восточной провинции вздрогнул, видимо, почувствовав, что становится песчинкой, попавшей между двумя мощными жерновами. Наверное, клянет себя последними словами за длинный язык и буйную фантазию, бедняга. На самом деле ему-то как раз ничего не грозит.

— Продолжайте, брат.

— Как уже было упомянуто, — неторопливо заговорил он, — долгий брак нашего незабвенного короля Эммануэла Честного с королевой Этелией так и не увенчался появлением на свет наследника… Об этом известно всем.

Противно, но ничего не поделаешь. Если хочешь, чтобы игра завладела умами, ее правила должны быть близки и понятны каждому. В общем-то это ваши же правила, братья, вы сами установили их — узнаете?

Разумеется. Жадные глаза и полуоткрытые рты. Агатальфеус Отмеченный молчал. Такие сведения сообщают только тем, кто хорошо попросит.

Иринис Усердный молчал тоже.

Первым не выдержал южанин, брат Брустес, — а ведь казался самым порядочным человеком здесь… Жаль.

— Вам, потомственному стабильеру королевской семьи, известно нечто иное?

После его вопроса зависла такая тишина, что с закрытыми глазами никто — из не-магов — не заподозрил бы присутствия здесь нескольких десятков людей. Брат Брустес начал нервно крутить перстень на пальце — послышался отчетливый звук трения металла о сухую кожу. Кашлянул брат Сербвилл — и тут же замер с ужасом смертника в глазах. Лицо брата Ириниса оставалось неподвижным; обрюзгшие щеки чуть-чуть побагровели.

Пауза достигла высшей точки, и Агатальфеус Отмеченный отчеканил:

— У королевы Этелии осталась дочь. Происхождение девушки не вызывает сомнений.

Перевел дыхание.

— Ее зовут принцесса Лилиан.

Стена, в которой нету даже потайной двери. Четыре винтовых пролета вверх. Узкий коридор, цветные пятна тусклого света. Поворот налево, и еще, и еще, потом направо, потом в тупиковый отросток лабиринта, сквозь стену в чьи-то пустые покои, сквозь дверь — снова в полутемный коридор. Кажется, теперь он, мятежный маг Агатальфеус Отмеченный, — один.

Получилось.

Большинство заглотили наживку безоговорочно и сразу; более расчетливые начали интересоваться подробностями. Он был краток. Разумеется, принцесса незаконнорожденная; но сей факт легко скрыть, придумав ей душещипательную биографию с похищением и детством вдали от скорбящих родителей. Мы имеем дело с наследственностью по женской линии: это многое упрощает. Сохранилось немало подлинных изображений Этелии Хрупкой, их нетрудно сделать всеобщим достоянием. Покойную королеву любили в народе, что опять-таки на пользу Ордену. Если мы будем действовать достаточно разумно и гибко, наследница взойдет на престол, не вызвав ни малейшего подъема астабильности в стране.

Что же касается самой принцессы… Юная неопытная душа; романтические идеалы и скромность, привитая воспитанием вдали от света. Ничего похожего на властные притязания. Она будет послушным орудием Ордена, братья.

Как? Неужели вам нужны доказательства, что принцесса Лилиан действительно существует?

Слово стабильера!

Не вам, лучшим братьям Ордена, сомневаться в его нерушимости.

Иринис Усердный — если даже и поверил — так и не отважился на какое-либо определенное решение. Но он захотел увидеть принцессу — «думаю, присутствующие братья разделяют это естественное желание», — а значит, принял навязанную ему игру. А главное — призвал до следующего тайного собрания, дату и час которого донесут до ведома каждого брата отдельно, воздержаться от любых действий согласно плану, одобренному нынешним голосованием.

Был тихий ропот, слабо возмутился внезапно осмелевший Сербвилл: «Как мы можем откладывать, братья, когда мельница в графстве Бон…» Но Иринис пресек лишние звуки движением руки. Именем Ордена!

Орден мудр — но и его можно-таки переиграть. Пока что настоящий выигрыш только один: передышка. Сегодня стабильеру Агатальфеусу Отмеченному не придется входить к королеве с роковой вестью. Сегодня Каталия Луннорукая не посмотрит ему в глаза с холодной яростью, постепенно переходящей в бессильное презрение. Вы, кого я считала учителем моего сына… вы предали его… вы.

Завтра или послезавтра она сможет говорить все, что захочет. Ее слова останутся только словами — они уже не будут жгучей правдой.

У тебя есть время, Эжан. У тебя и у девочки, пришедшей из таких далеких мест, что даже Лагеря в сравнении с ними близки, как соседний Аталорр. Из мест, о существовании которых известно не каждому стабильеру… мне самому мало что известно. Да это и не важно. У вас есть время — совсем немного, но достаточно, чтобы окрепла и расцвела ваша первая юная любовь.

Да, пришлось пойти на мелкую, недостойную стабильера, но такую уместную в нынешнем собрании досужих сплетников… все-таки подлость, и никак иначе. Оговорить, осквернить память маленькой женщины, которая за всю жизнь никому не сделала ничего плохого… Она вообще мало что успела сделать за свою недлинную жизнь. Скромно сидела на краешке трона, прячась в тени своего супруга — которому, конечно, не изменяла даже в предутренних снах. Вышивала золотом и разводила рыбок в пруду. Не могла иметь детей… Ее именовали Хрупкой за отсутствием прочих ярких черт. И, понятное дело, все ее любили — не за что было не любить. Она умерла почти двадцать пять лет назад…

У шестнадцатилетней девочки Лилиан — ее лицо.

Старые книги говорят, что и такие случаи бывали в прошлом. Но люди — и даже маги — предпочитают верить собственным глазам, а не простой арифметике и старым книгам.

Королева Лилиан взойдет на престол, поддерживаемая мощной силой Ордена. И Ордену придется смириться с тем, что рядом с ней займет место на троне король Эжан Бастард. Маги не сумеют и не станут протестовать: ведь силы, несущей в мир больше стабильности, чем истинная любовь, — не существует.

Двое чистых, романтичных, благородных детей во главе Великой Сталлы.

И немолодой учитель-стабильер, который добавит разума к их наивным и честным порывам, оградит от подлости и предательства, защитит их любовь и поможет им привести страну к счастью и процветанию.

Так будет.

— Повелеваю явиться в мой кабинет, брат Агатальфеус.

Голос возник в мозгу без всяких интонаций, естественный, словно собственная мысль, — как всегда. Широкий вестибюль с анфиладой парадной части дворца освещали длинные лучи совсем уже низкого солнца. Маг привычно повернул на зов королевы; тут даже не было нужды проходить сквозь стены.

Королевы?..

Так странно. Каталию Луннорукую низложили, а она по-прежнему властно призывает стабильера. И он, Агатальфеус, вынужден поспешить к ней, выслушать, выполнить любой приказ с железной маской равнодушия на лице: именем Ордена. Должен скрывать истинные мысли и чувства, ибо момент пока не наступил. Обязан быть предельно осторожным, чтоб не посеять раньше времени ни малейших подозрений… Значит, он самый настоящий заговорщик и мятежник.

А она — все еще королева.

…Каталия сидела за письменным столом спиной к огромному — во всю стену — трехстворчатому окну. Ее темный силуэт, увенчанный высокой прической, напоминал декоративную вазу — вроде тех, что украшали углы кабинета. Вечернее солнце подсвечивало сзади сеточку золотого шарфа на плечах королевы, локон у шеи, жемчужину в сережке… Лицо оставалось затененным и немым.

— Присаживайтесь, брат Агатальфеус.

Ее настоящий голос был так же бесстрастен, как и мысленное повеление, переданное посредством магического амулета. Стабильер заметил продолговатый камень на серебряной цепочке: он лежал у самого края стола, посверкивая алой искоркой, — а должен был покоиться на королевской груди; магия хиреет без тепла человеческого тела… Еще одно доказательство пренебрежения, с каким властительница Великой Сталлы относится к Ордену.

— Как успехи принца в науках?

Вопрос прозвучал неожиданно; Агатальфеус едва не вздрогнул. Не мешало бы выяснить, ради чего Ее Величество его призвала — на самом деле. Все-таки стабильеры умеют иногда читать в чужих душах… впрочем, как и многие из обычных людей.

Каталия подалась вперед чуть сильнее, чем предполагал высказанный ею интерес. Солнце обозначило мягкую ложбинку на ее роскошной груди. На столе перед королевой лежал лист пергамента. Она накрутила его край на палец, вытянула палец из образовавшейся трубочки, вновь накрутила…

— Последнее время мой ученик не так внимателен, как хотелось бы. — На вопросы относительно Эжана маг привык отвечать откровенно, без всякой лести. — Точные дисциплины, как вы знаете, всегда давались ему с трудом. Слабая память на цифры мешает и в истории… хотя в целом как гуманитарий принц очень силен… Трубочка из пергамента. Распрямляющийся завиток.

Ей неинтересно, с удивлением понял Агатальфеус. Он рассказывает об Эжане, о ее единственном сыне и наследнике, — а ей совсем, совсем неинтересно!: Странно.

— Мне нужно написать дипломатические послания властителям Ильмии и Аталорра, — сказала королева. — Поэтому мы с вами беседуем в такой… м-м… официальной обстановке. Дело же, ради которого я вас призвала, носит скорее… личный характер.

Она поднялась из-за стола и стала еще больше похожа на вазу — крутой изгиб бедер, плавная линия талии, покатые плечи и округлые изящные руки. Пергамент с шелестом спланировал на пол; стабильер двинулся было поднять его — но королева уже была рядом, она опустилась на низкую софу и жестом остановила мага.

— Речь об Эжане.

Каталия сидела так близко, что он отчетливо ощущал запах ее духов — слишком тонких и романтичных для такой властной жестокой женщины. Слишком глубокое декольте для дневного делового платья… Слишком — самое точное определение для нее. Снова вспомнилась вчерашняя ночь. Ее лунная кожа сквозь слишком — слишком! — прозрачное кружево… «Вы нужны мне».

— Я нуждаюсь в вашей помощи, брат Агатальфеус. Взять себя в руки, сосредоточиться. В конце концов, он стабильер. Он говорит со своей королевой…

Он заговорщик. И говорит с низложенной королевой — только она еще не знает об этом.

— Я тоже заметила, что мальчик последнее время невнимателен, рассеян. И связываю это… В его возрасте у всех юношей появляются определенные желания, сомнения… не правда ли, брат Агатальфеус?

Стабильер кивнул. Желания и сомнения… да.

— С вами я могу быть откровенной. — В ее голосе зазвучал привычный металл. — Эжану пора становиться мужчиной. Чем быстрее это произойдет, тем лучше не только, для него, но и для страны, во главе которой он вскоре встанет. Вы его наставник. Я рассчитываю на вас.

Он вскинул голову. Высказав главное, Каталин мгновенно справилась со смущением. Она смотрела прямо и спокойно, словно поручала ему обыденнейшую вещь вроде обучения принца основам прикладной астрологии. Если б учитель начал отказываться, она не то чтобы разгневалась — просто не поняла бы его. Женщина, совсем недавно переломившая, словно тростинку, жизнь юного мальчика, своего любовника… Нелепо было бы надеяться, что для нее имеет какую-то ценность чистота ее собственного сына.

Эжан…

Двое детей, держащихся за руки. Будущее Великой Сталлы.

Впрочем, все, что она сейчас говорит, — не более чем колебание воздуха. Он может соглашаться на все что угодно, без малейшего риска. Совсем недавно по потолку тайного подземного зала метались красные огни: она уже не королева.

— Да, Ваше Величество.

Каталия встала.

— Хорошо, что вы согласны со мной, брат Агатальфеус. В таком деле нельзя доверяться слепому случаю. Позвольте представить вам…

На последних словах королева направилась в дальний угол кабинета: там, за вазой, так похожей на нее, прятался потайной выход. Маг вздохнул; воздух еще не успел растворить запах ее духов.

И вдруг он все понял.

Она знает про Лилиан! Порученное ему совращение Эжана — только первый шаг, предпринятый королевой для уничтожения этой девочки. Не подозревая — откуда? — о заговоре стабильеров и тем более о его, Агатальфеуса, личной игре, Каталия Луннорукая безошибочно отследила свою главную соперницу.

И передышки, которую ему удалось выиграть у заговорщиков Ириниса Усердного, вполне может хватить этой безжалостной женщине, чтобы растоптать, сровнять под корень нарождающуюся юную любовь.

Щелчок замка. Шепот, шуршание юбок.

— Девица Аннелис дес Краунт. Из хорошей семьи, образованна, играет на лютне. Лекарь осматривал ее, но и вы, если сочтете нужным, брат Агатальфеус…

Девушка присела в реверансе, стрельнула глазами в сторону стабильера…

Высокая, стройная, яркая. Ослепительная, иначе и не скажешь.

…отбросила за спину массу медно-каштановых волос и неудержимо рассмеялась низким негромким смехом.

«№ 368. Пол — женский. Условный возраст — моложе среднего. Положение тела — горизонтальное, вниз лицом. Кожные покровы бледные, с ярко выраженным расширением пор. Корневая система — мочковатая…»

Александр Нортон приподнял руку спящей девушки: белые нитевидные корешки, прорастая сквозь рукав, густо цеплялись за землю и уходили в щели между камнями брусчатки. Да, мочковатая — как и у большинства спящих лежа.

«„.корни сосредоточены главным образом в области конечностей», — дописал он в электронный лабораторный дневник.

Идем дальше.

«№ 369. Пол — мужской. Условный возраст — моложе среднего. Положение тела — вертикальное, опора на стену и оружие. Кожные покровы на открытых участках сероватые, пористые. Корневая система — стержневая, диаметр основного корня — полтора-два сантиметра».

Эта работа даже начинала ему нравиться.

Вообще неплохая традиция — сложилась она давным-давно, еще в Ближних, — привлекать к исследованиям членов технического состава экипажа в качестве лаборантов, ассистентов, подсобных рабочих. Не делая исключения и для командира корабля: все равно после посадки властные полномочия переходят к начальнику экспедиции.

Наконец-то.

Самодостаточная навигационная система не подвела. Небольшие накладки — вроде выхода на орбиту во время сеанса связи с Землей или начала посадочных маневров за пару часов до завершения предварзондов — не в счет. Система справилась с задачей куда лучше любого самого высококлассного командира.

Вот она, обитаемая планета. Вот он, очаг цивилизации.

Спящей цивилизации?.. Цивилизации спящих? Спящих, пустивших в землю самые настоящие корни?!.

Ярлык «Замок спящей красавицы» намертво приклеился к объекту после первой же разведки на местности — и это фальшиво-слащавое название уже почти перестало резать ухо. Какая разница? Главное, что четырнадцатимесячный перелет достиг-таки цели. Люди преобразились, столкнувшись лицом к лицу с такой грандиозной загадкой. Воспрял Стен Брюни, на плечи которого легли теперь — неподдельные! — ответственность и власть. А он, бывший командир Нортон, тоже получил возможность заняться делом. Стать вполне самодостаточным ассистентом экспедиции.

Александр запрокинул голову: в полоске неба между крепостными стенами перекаленным металлом сверкало солнце. Прищурил заслезившиеся глаза; негативное отображение стен и неба заплясало под веками. Полдень. До чего же здорово снова определять время по солнцу… Что ж, для ровного счета опишем еще одного, и можно двигаться к лагерю на обед.

Он отыскал взглядом следующего спящего, подошел к нему вплотную и присел на корточки.

«№ 370. Пол — мужской. Условный возраст — средний. Положение тела…»

— Командир Нортон!

Он узнал голос и пару секунд не мог заставить себя обернуться. Корневая система бородача, косо сидевшего у стены, кажется, все-таки стержневая… а, черт!..

Через плечо:

—Да, Феликс?

— Прикусил губу. Какого дьявола?! Бели проклятая Самодостаточная врубила внутреннюю синхронку как, раз в тот момент, когда молодой Ли собирался заговорить со своей девушкой, это не значит, что ты должен чувствовать себя по гроб жизни виноватым перед ним. К черту сантименты и псевдоотеческие интонации! Если тебе неприятно Встречаться с этим парнем — попросту пошли его подальше.

Нортон встал.

— Что вам, инженер Ли?

— Я окончил опись, — сказал юноша. — То есть не совсем… но обедать пора. Вы же тоже пешком, без катера? Я подумал… нам ведь по пути.

— Сначала было жутковато с ними. — Ли сорвал на ходу длинный стебель злака и принялся покусывать его. — Как будто описываешь трупы. Но они ведь живые. Они просто Спят… или все-таки растут? Как вы думаете, командир Нортон?

Он уже умудрился загореть, а кончик носа стал малиновым и слегка шелушился. Значит, работал в другой части объекта, механически отметил Нортон. Там, где вместо узких улочек и каменных стен, до полудня скрывающих солнце, простираются обширные площади и парки с полянами и беседками. Где много воздуха и неба.

Хорошо, когда этого много. Как, например, здесь, посреди бескрайних полей, выжженных солнцем. Командир усмехнулся. Эйфория открытого пространства — вот как это называется. В Ближних такое бывало редко — разве что уже после возвращения, на Земле. А сейчас радуешься даже тому, что громадина «Атланта» и мобильный лагерь скрыты куполом оптической невидимости, особым образом преломляющим солнечные лучи: ничто не загораживает далекий и ровный, как ниточка, горизонт…

— Александр обернулся: за спиной на ярко-голубом фоне вычерчивались контуры крепостной стены, башен, двускатных крыш, шпилей и флюгеров. Замок спящей красавицы, пускай. Название как название, и кому-то оно, наверное, напоминает о Земле. Тем более что здесь почти земная архитектура… И почти земные люди — только вросшие в землю корнями.

Да, парень о чем-то спрашивал. Кажется, о них, о спящих.

— Что?.. Биолог Брюни, наверное, уже пришел к каким-то выводам на этот счет. Расспроси его, если тебе интересно.

Феликс энергично кивнул, словно совет был неожиданным и крайне дельным.

— Можно предположить, что это такая форма жизни, — продолжал он. — Люди-растения, почему бы и нет? Растут, получая питательные вещества и влагу из земли корнями, а из воздуха — через поры на коже. Размножаются какими-нибудь семенами… Я и детей тут видел — немного, правда… больше подростков. А стариков вообще только пару человек… Ну ладно, допустим. Но ведь кто-то построил этот город. Люди построили. И скорее всего… то есть мне так кажется… эти же самые люди. Или их предки. То есть, по-моему, раньше они были просто людьми, без всяких корней.

Он отбросил в сторону колосок и тут же сорвал новый. И трава тут, как на Земле, подумал Александр. Это пырей, а вон то похоже на мятлик… Конечно, Селестен найдет массу существенных отличий этих злаков от земных — Вселенная не терпит идентичности — и переназовет все здешние травки по праву первооткрывателя. Рутинная, однако, работа — давать имя каждому колоску…

— Вы слушаете, командир Нортон? Это могло быть что-то вроде болезни, эпидемии. Но тогда — представляете, какой был бы ужас, какая паника: у людей вдруг начинают лезть отовсюду корни?! А они спят… мирно, что ли. На площади, где я работал… двести человек переписал, кстати… Так вот, там куча народу спит вповалку — но сразу видно, что они просто гуляли. Не было ни давки, ни драки. И я представляю себе…

Он представляет себе… Командир прикусил нарождающуюся усмешку; зачем обижать мальчика? Загадочный очаг цивилизации на далекой планете — наилучшее место для лета безудержной фантазии. Если, конечно, ты не серьезный ученый из научного состава экспедиции, а парень-технарь, допущенный к подсобным работам… Пусть.

— Я представляю это так: город жил своей обычной жизнью. И внезапно — ну совершенно внезапно! — все люди заснули. Все! И надолго. Можно сказать, навсегда. По идее, они должны были умереть во сне — но вместо этого их организмы приспособились, что ли… получать все необходимое для жизни из окружающей среды… Бред, скажете? Ненаучно?

Нортон все-таки улыбнулся.

— Я не берусь об этом говорить, тем более с точки зрения науки. Образование не позволяет, я ведь всего лишь навигатор. Спроси у Стена… то есть у биолога Брюни.

Феликс не прочел уничижительного подтекста — как там насчет твоего образования, парень? — кивнул и продолжал с еще большим энтузиазмом:

— Тут самое главное — определить причину. Почему вдруг, среди бела дня, в один момент отключились столько человек? Все-таки болезнь? Или какое-нибудь космическое излучение? Или вражеская диверсия? Или…

— Проклятие колдуньи, — безмятежно бросил Александр. — Как в сказке о Спящей красавице. Единственная загвоздка: мы с тобой сейчас находимся за тысячи парсеков от всех земных сказок.

Вот теперь парень потупился. Нервно куснул свой колосок и выплюнул изрядную часть откушенного стебля. Оглянулся в сторону Замка, крепостная стена которого казалась отсюда куцей и низкой, как дорожная бровка.

— Идиотское название мы ему дали, — проговорил он. — Если оно еще и пойдет на все звездные карты… Прилепили первое, что взбрело в голову, — едва взглянув. Никто не попробовал представить, как здесь было раньше… до того, как они заснули.

Так вот чем занимался сегодня полдня молодой Ли. Понятно, почему на многолюдной площади успел он переписать чуть ли не вдвое меньше спящих, чем сам Нортон в лабиринтах улочек среди каменных стен. Ну да ладно. Вряд ли это роковым образом повлияет на ход исследований.

— Придумал название получше? Феликс чуть покраснел.

—Да нет, я и не старался.,. Просто, если уж брать литературные ассоциации, оно гораздо больше похоже на Великую Сталлу, Ну, вы должны были хотя бы слышать… «Хроники Великой Сталлы» Исаака Лейсберга. Сейчас ими все зачитываются, повально… в основном, конечно, Молодежь.

Что-то знакомое, припомнил Нортон. Что-то далекое… и даже родное.

Тина, дочка, учась в институте, как-то начала приносить домой стопки толстых томов с принцессами и рыцарями на обложках — и, помнится, оскорбилась, когда Лиза позволила себе усомниться в художественной ценности подобной литературы. «Это не „подобная литература“, мама. Это „Хроники“ Лейсберга!» Тина читала те книжки запоем; она даже заказала в ателье стариннообразное платье с кринолином и по выходным ездила в нем на сборища таких же костюмированных и начитанных ребят, привозя оттуда все новые тома… Это было еще до ее знакомства с самонадеянным ничтожеством по имени Вэл… честное слово, лучше бы она и дальше сидела над книжками!

— Слышал, — вздохнул он. — И чем именно похоже? Юноша сделал неопределенный жест…

— Трудно объяснить. Он так пишет… что все видишь. И когда я представил себе: все дома как новенькие, деревья в парке подстрижены, подъемные мосты работают, витражи целые… а главное, конечно; люди не спят… В общем, получилось точь-в-точь. — Он смущенно улыбнулся. — Я понимаю: мы находимся за тысячи парсеков от всех земных писателей.

В воздухе перед ними пробежала волна мелких мерцающих огоньков — в солнечную погоду купол оптической невидимости всегда дает побочные световые эффекты. Вот и пришли. В принципе можно было разбить лагерь поближе к исследуемому объекту… но кто мог знать заранее, что мы столкнемся с цивилизацией, настолько равнодушной и к ним самим, и к нашим мерам предосторожности? Впрочем, мобильный лагерь никогда не поздно перенести, и вовсе не обязательно теперь прятать его под купол вместе с «Атлантом». Надо будет прямо сейчас предложить Селеетену…

— Вообще-то я читал только один том, — донесся голос Феликса. — Не было времени на такое чтиво. С точки зрения истории там масса ошибок, анахронизмов и так далее… Но захватывает с головой! Если б я прочел еще пару книжек, точно бы втянулся. Ланни…

Он запнулся и скомканно закончил:

— Моей девушке очень нравилось. Черт!..

Надо что-то сказать ему, хмуро твердил себе Александр, уставившись под ноги; с шелестом и хрустом ломались сухие колоски. Извини. Так получилось. Я не хотел… Свежо и проникновенно, как же. Вот только с каких это пор командир корабля делает что-то против желания? Правда, здесь ты никакой не командир. Да, но тогда, на экране синхронки, ты все-таки был — считался — командиром, и тебе еще предстоит играть, эту роль на обратном пути. А может, под честное слово рассказать парню про Самодостаточную навигационную систему?.. Тоже неплохая идейка.

Он заставил себя взглянуть прямо в глаза Феликсу. Усмехнулся.

— Моей дочери тоже.

— Однако жарища тут! — Голый до пояса механик Брэд Кертис вытер тыльной стороной кисти толстую складку на затылке. Сверкнули слипшиеся волосы в подмышке. — Пивка бы…

— Поднимись на борт, — посоветовал Коста Димич. — Я только что с «Атланта», и там, можешь поверить, ничуть не жарко.

— Верю, — согласился Кертис и загоготал во вею глотку.

— Передайте мне горчицы, — попросил Нортон.

Механик осекся и умолк, по привычке реагируя на голос недавнего командира. Люди расслабляются на ярком солнце, расползаются, словно кусок масла… в сущности, это нормально. Правда, в Ближних не доходило до такой степени… Впрочем, ни в одной из Ближних условия окружающей среды на планете не позволяли отказаться от скафандра, в лучшем случае облегченного.

Дежурным по лагерю сегодня был связист Ланский, и это ему принадлежала идея организовать обед на свежем воздухе, за длинным столом, перенесенным из отсека кают-компании «Атланта», который все время перелета был наглухо задраен за ненадобностью. На борту завтраки, обеды и ужины автоматически доставлялись каждому в каюту, но не подниматься же на борт каждый раз, когда захочется перекусить! Вероятно, новшество Олега приживется. Если, конечно, не дождь…

Солнце стояло в зените; короткая тень от межзвездного корабля нелепо обрывалась на куполе оптической невидимости, а тени от мобильных строений и палаток были и вовсе незаметны — как и от обедающих людей. Состав экспедиции уже здесь, за столом, четко и зримо разделился: ближе к куполу разместились ученые, кучкуясь вокруг Селестена Брюни, а у противоположного края, спиной к «Атланту», сидели технари — за исключением Олега, трогательно хлопотавшего по хозяйству, и до сих пор не вернувшегося с вахты, на борту программиста Марка Олсена.

Командир сел рядом с членами экипажа, но с таким расчетом, чтобы, чуть подвинувшись, можно было прислушиваться к разговорам на другом конце стола.

— …материал для комплексного статистического анализа, считайте, собран. По результатам восстановим демографическую картину очага…

— …условный возраст подавляющего большинства — моложе среднего. Хотя встречаются и визуально пожилые люди: версия об отсутствии у данной расы феномена старости как такового несостоятельна…

— …изотропные исследования на абсолютный возраст, физик Корн?

— …в среднем лет сто — сто двадцать. Для деревьев вполне нормально, не так ли, биолог Брюни?.. Вы уже определились с дефинициями; обозначаем их как растения или все-таки как людей?..

— …поручить медику Димичу рентгеновское обследование и сканирование… и нужна полная картина биохимического состава корней, химик Чакра…

— …к сожалению, моментально разлагаются при соприкосновении с воздухом. Будем пробовать другие методы…

— …совместно с планетологом Растелли планируем исследовать происхождение материалов строений… есть одна гипотеза…

— …большие сомнения в автохтонности, которые высказывал и контактолог Шюн…

— …версия о колонизации объясняет присутствие на планете единственного цивилизационного очага. Опять-таки, и сон, и укоренение можно рассматривать как патологическую реакцию на чужеродное…

— …средневековая архитектура — и космические полеты?.. Из научного состава ближе всех к Нортону сидел хмурый желтолицый Габриэл Караджани. Участия в общем разговоре он не принимал. Сразу после посадки Александр краем уха слышал о чем-то вроде отстранения Караджани от исследовательской деятельности чуть ли не на весь период работ… Стен, понятно, погорячился. Некрасивая история зачисления Габриэла в состав экспедиции осталась в прошлом, на Земле. Мы имеем дело с антропоморфной расой; как знать возможно, именно специалист из новой, экзотической области нео-антропсихофизиологии способен дать ответ на многие вопросы, ставящие нас в тупик. Стен определенно неправ. Сразу после обеда надо будет с ним поговорить…

Сосредоточенно глядя в стол, неоантропсихофизиолог Караджани намазывал на ломоть брикетного мяса толстый слой горчицы, Буркнул что-то неразборчивое себе под нос; Нортон не расслышал.

— А и в самом деле, — задумчиво протянул Олег Ланекий. Он присел рядом, заслонив собой Габриэла и отрезав от Нортона звуки ученых речей. — Почему бы не попробовать разбудить кого-то одного? Просто разбудить?

— Ты ведь еще не был в Замке. — Здоровенный навигатор Поль Дере покосился на полуголого Брэда Кертиса и тоже расстегнул молнию комбинезона. — Дохлый номер. Не проснутся они, это я тебе говорю. Спящие… да какие они, к черту… Ты бы их видел.

— Точно-точно! — громогласно подтвердил Брэд. — Я уже пробовал добудиться. Там была одна такая цыпочка. — Захохотав, он капнул соусом на свое объёмистое пузо, собрал каплю на палец и без всякого смущения отправил в рот.

— Насчет цыпочек я бы не советовал, — сказал с набитым ртом Коста Димич. — До медицинской резолюции.

— Да ладно…

— Брэд, нам пора приступать к лабораторным работам. Давай побыстрее, — вклинился серьезный мальчишеский голос Феликса Ли.

Юноша сидел напротив командира. Ускоренно поглощал обед, тщетно пытался расслышать хоть что-нибудь из разговоров научного состава — и одновременно отчаянно краснел. За Кертиса, с удивлением понял Нортон. Да, ведь за время перелета они, кажется, подружились… во всяком случае, играли вместе в этот идиотский покер. Парень по молодости не понимает, что за сальной бравадой механика стоит то же самое чувство, которое заставляет его самого нагромождать одно на другое фантастические объяснения загадки Замка…

Смущение и робость перед неизведанным… даже страх.

Ты и сам испытываешь нечто подобное. И, пожалуй, именно поэтому так много размышляешь о взаимоотношениях в команде и о своей утраченной — слава Богу? — власти.

— Механик Кертис, — неожиданно для себя жестко приказал Нортон. — Оденьтесь.

— Нет, переносить лагерь мы не будем, — бросил Селестен Брюни, не глядя на Александра. — Можно организовать что-то вроде мобильной кухни или продуктового пункта непосредственно в Замке. Ты и займись, Алекс. Химик Чакра, возьмите катер с портативной аппаратурой и по возможности сделайте анализ корней в полевых условиях. Навигатор Дёре поведет катер и будет вашим ассистентом. Медик Димич, полетите с группой и проведете предварительный осмотр спящих по выборке, но непосредственных исследований пока не начинать. Контактолог Шюн, обработаете статистические результаты и сразу ко мне. Физик Корн и планетолог Растелли, к вечеру мне нужен подробный отчет о ваших опытах, там решим, имеет ли смысл продолжать их в том же направлении. Технаря дать не могу, как-нибудь сами. Связист Ланский — дежурный по лагерю, механик Кертис и инженер Ли — в лаборатории. Программист; Олсен…

— Он еще обедает, — сказал Олег Ланский. — Только что с борта.

— Хорошо, если подождете, возьмете Олсена. Навигатор Нортон, вы еще здесь? Что вам?

Александр усмехнулся. Стен, как всегда, перегибает палку, напуская на себя официоз и неприступность рафинированного руководителя. Это только на первое время; уже через пару дней — он помнил по Ближним — биолог Брюни забудет об уставных обращениях и командном тоне. К тому времени жизнь экспедиции втянется в нормальный ритм, она сама будет диктовать им задания. А пока эту функцию героически берет на себя Стен, любитель двенадцатитоновой музыки, интраверт; пусть.

— Ты, кажется, забыл озадачить неоантропсихофизиолога Караджани.

Селестен желчно ухмыльнулся и на мгновение стал похож на себя.

— Ты умеешь это выговаривать? Вот и возьми его с собой, пусть поможет организовать пункт питания на месте.

— Стен, он все-таки ученый.

— Ученый!

Из всех знакомых Нортона вложить столько сарказма в коротенькое словцо был способен один Селестен Брюни. И еще, пожалуй, его брат Арчибальд.

Солнце сместилось чуть ниже к горизонту, но жарило ничуть не слабее прежнего. Из-за корпуса «Атланта» взлетел катер, его каплеобразный силуэт преломился и вспыхнул гроздью огоньков, проходя сквозь купол. Пора бы трогать, нагрузив катер консервами, вакуумным пайком и витаминными напитками. Вообще забавно; кем только ты не перебывал в Ближних экспедициях — а интендантом до сих пор не доводилось. Ничего, попробуем. Кто-то тронул его за рукав.

— Командир Нортон, можно вас ненадолго?

Он обернулся. Марк Олсен переминался с ноги на ногу, щуря на солнце воспаленные глаза. Его лицо резко выделялось среди остальных нездоровой желтоватой белизной — словно герань, выросшую в шкафу, поставили на подоконник рядом с нормальными растениями. А ведь он впервые покинул борт «Атланта» каких-нибудь четверть часа назад, изумился Александр. В то время как все, включая напарника Олсена по вахте Косту Димича, сразу же после посадки стремительно рванулись на волю, будто пузырьки воздуха из-под чашки, опущенной в воду. Получается, притяжение компьютера таки сильнее… надо же.

— Да, программист Олсен?

— Программист Олсен! — прогремел глуховатый голос Селестена. — Вы назначаетесь ассистентом в рабочую группу физика Корна и планетолога Растелли. Немедленно отправляйтесь с группой в Замок, вы и так уже всех задержали.

Нортон усмехнулся в очередной раз. Нет, Стен просто неисправим.

— Что-то срочное, Марк?

Компьютерщик пожал плечами, косясь на грозного начальника экспедиции.

— Да, в общем… наверное, нет. Я и сам еще не уверен… Я еще раз перепроверю сеть, и, если вдруг подтвердится… хотя чепуха. Не берите в голову, командир Нортон. — Он развернулся на пятках, бросился прочь и скрылся за корпусом корабля.

— Даже не поел как следует, — с материнской укоризной сказал Олег.

Селестен Брюни прищурился вслед удаляющимся катерам. Александр только сейчас заметил, что лысина биолога сплошь усеяна бисером пота; прям-таки хотелось промакнуть ее носог вым платком. А ведь, пожалуй, толстый Кертис где-то прав: надо переходить на более легкую форму одежды. Интересно, припасена ли таковая на складах «Атланта»? Возможно; даже скорее всего. Те, кто устанавливал на корабле Самодостаточную навигационную систему, наверняка предусмотрели абсолютно все.

И эту планету тоже?.. И Замок спящей красавицы?., и людей со стержневой или мочковатой корневой системой? Разумеется, нет; не впадай в крайности, граничащие с маразмом.

Но проблема, с которой подходил к тебе Марк Олсен, до сих пор не покидавший борта, явно касается «Атланта» и ничего кроме. Уж ее-то они не могли не предусмотреть. Так что волноваться нечего.

— Навигатор Нортон, — вклинился в раздумья голос Селестена, — поторопитесь. Вопрос с питанием на месте надо решить сегодня, иначе эти обеденные посиделки войдут в привычку и перетянут на себя половину рабочего времени. Берите Караджани и летите. Связист Ланский, помогите навигатору Нортону загрузить катер.

— Слушаюсь, коман… — Олег молодцевато вскинул подбородок и вдруг беззвучно, по-кошачьи чихнул в рыжие усы.

— Будьте здоровы, — машинально, по-человечески отозвался Стен.

И Александр, отвечая на приказ произнес синхронно с Олегом:

— Слушаюсь, командир Брюни.

Он снизился и повел катер на сверхмалой высоте, едва не задевая за верхушки деревьев. Парк был огромен и дик; пожалуй, правильнее было бы назвать его лесом. Ветерок прогонял по буйной кучерявой зелени легкие волны, похожие на морскую рябь. Смотреть вниз было так спокойно и мягко; почему-то вспомнилось, как давным-давно по вечерам Лиза клала на его воспаленные глаза примочки из крепкого чая…

Но организовывать стоянку в этой глуши, разумеется, нет никакого смысла. Александр с сожалением выполнил разворот над зеленым морем и полетел к опушке, то бишь краю парка. Нужно подобрать что-то вроде поляны, где бы мог опуститься катер и где хотя бы в радиусе пары десятков метров не было бы спящих. Понятно, поближе к месту, где ведутся основные работы… хотя последнее — величина в высшей степени непостоянная. И стоит поторопиться: солнце уже низко, а собирать мобильную кухню придется одному.

Габриэла Караджани Нортон перед вылетом не нашел — правда, положа руку на сердце, не очень-то и искал. Пару раз окинул взглядом лагерь, между прочий спросил у Олега, не видел ли тот неоантропсихофизиолога. Можно было разумеется, просто набрать код передатчика Караджани, но этого Александр делать уже не стал. Допустим, не было времени…

И вообще ученый высокого ранга и уникальной специальности, волевым — самолурским — решением начальника экспедиции низведенный до роли помощника интенданта, — не самая приятная компания для полета над спокойными темно-зелеными волнами.

Далеко впереди поднималась — стена; Нортон прибавил высоты. Парк оборвался резкой неровной линией, дальше пестрели серые, охристые и красно-коричневые лоскутья крыш. Александр немного покружил над ними. В узенькой щели улицы копошились две фигурки: он узнал физика Корна и планетолога Растелли. Программиста Олсена видно не было. Ученые собирали какую-то установку, сверху похожую на стрекозу с растопыренными крыльями. Тень от катера упала на ее серебристые перепонки, но ни Йожеф, ни Джино не подняли голов.

Вернувшись к парку, Александр только сейчас заметил, что его территория с этой стороны окружена высокой чугунной решеткой — черный штрихпунктир, просвечивающий сквозь зелень. Придется вырезать в ней проход, и не один. Вот тебе и первое посягательство на архитектуру древнего памятника иной цивилизации… А если эта ограда — и не ограда вовсе, а, скажем, передатчик сигналов в космос, нацеленный в небо пиками антенн? Он усмехнулся. Идейка, достойная мальчишеской фантазии Феликса Ли.

В поисках подходящей площадки пришлось улететь довольно далеко от места, где работали Растелли и Корн. Что ж, будем надеяться, что вторая группа ученых расположилась где-нибудь поближе. Уже приземляясь, Александр вдруг увидел прямо под собой муравейник — и меньше чем в полутора метрах над землей резко бросил катер в сторону. Едва не врезался в дерево и шумно перевел дыхание. С мягкой посадкой, навигатор Нортон!

Муравейник оказался высоким, чуть ли не по пояс. Насекомые деловито текли вверх и вниз непрерывными ручейками, покачивая, как на волнах, щепки и сухие травинки. Муравьи? Или биолог Брюни, описав этот вид, назовет его как-нибудь по-другому? Например, букашками Нортона. Имеешь право — ты их первооткрыватель и спаситель…

Надо бы осмотреть местность вокруг на предмет спящих. Если кто-нибудь укоренился по соседству, это вряд ли поднимет команде аппетит. А вообще, наверное, самое подходящее место для такого вот сна — парк. Лежишь ничком в траве, и густая крона защищает тебя от дождя, а корни твои свободно переплетаются с корнями дерева… Он передернул плечами. Нет, в самом деле. У тех; кто спит на улицах, корни порой извиваются немыслимым образом, чтобы проникнуть в щели между камнями брусчатки. А в помещениях, особенно на верхних этажах? Сегодня утром Нортон видел девушку, один-единственный корень которой, вырастая из мизинца, тонюсенькой лозой спускался с балкона — там было метров семь-восемь, не меньше. А если кто-нибудь — да хотя бы те же муравьи — оборвут, перегрызут эту тоненькую нить? Что будет тогда со спящей девушкой?

Неизвестно. Мы еще ничего не знаем о них: ни об их физиологии, ни об истории, ни о возможном разуме. Не знаем даже, патология или норма их растительный сон.

Скоро узнаем?..

Внезапно он уловил в кустах перед собой движение. Не шорох, не шелест листьев и не треск ветвей — но уверенность, что там кто-то есть, свалилась на голову, словно кирпич: в его реальности сомневаться не станешь.

Александр помедлил. Если тут есть муравьи, то могут водиться и звери покрупнее. Медведи, например. А почему бы и нет, в диком, как джунгли, бывшем парке? Правда, в десятке метров отсюда решетка, дома и улицы… тоже дикие и, по сути, безлюдные уже очень много лет.

И никакого оружия при себе. Стен, видите ли, не счел нужным выдать каждому по бластеру со складов «Атланта», поскольку, как ему казалось, в Замке спящей красавицы в принципе не может встретиться ничего такого, что бы…

Да прекрати ты паниковать! Стыдно.

Он раздвинул ветки и шагнуя вперед.

Сидевший на корточках Габриэл Караджани не обернулся.

Увидев его, Александр почти обрадовался — так бывает, когда тебе на улице попадается человек, которому у тебя уже неделю никак не доходят руки позвонить. И как он добрался сюда — пешком? Вполне возможно: ученый исчез сразу же после обеда, а ты беседовал со Стеном и потом еще совершил довольно долгую воздушную прогулку над парком.

Может быть, но какого черта? Если члены экспедиции, независимо от того, как складываются их отношения с начальством, будут позволять себе самовольно…

— Неоантропсихофизиолог Караджани!

Пока он выговаривал длинное уставное обращение — разумеется, надо быть попроще с людьми, но это не тот случай! — Габриэл закончил то, чем так сосредоточенно занимался, и не торопливо поднял голову навстречу Нортону. Скучное недовольное лицо; малиновые пятна загара на скулах не победили его нездоровую желтизну.

— Что вам, навигатор Нортон?

Главный аккорд скрежета в его скрипучем голосе пришелся на слово «навигатор». В переводе с дипломатического жаргона — «кто ты такой?». Александр не ошибся: поруганное достоинство ученого прям-таки клокотало в Караджани. Несерьезно, конечно, но его можно понять. Во всяком случае, гневом и апелляцией к Уставу ты ничего не добьешься.

Проговорил как можно доброжелательнее:

— Я искал вас. Но вы, кажется, заняты?

Тонкие губы неоантропсихофизиолога изогнулись; зубы оказались неожиданно сияюще-белыми.

— Я, кажется, занят, — передразнил он. — Предлагаете свои услуги в качестве ассистента? Нет? Тогда идите, навигатор Нортон. Не мешайте мне производить опыт.

Опыт?!.

Александр сделал несколько шагов вперед — и только тут увидел спящего.

Вернее, только голову. Тело юноши — как и большинство «населения» Замка, парень был совсем молод, — скрывалось под плакучими ветвями кустарника. Впрочем, и туда тянулись несколько разноцветных проводков, толстым жгутом вылезавших из нескольких коробок какой-то сложной аппаратуры у ног Караджани. Два из них кончались черными присосками на висках спящего, еще два крепились у основания шеи.

— Какой опыт?

Габриэл, снова склонившийся было над приборами, покосился на бывшего командира с уничижительнейшим презрением.

— Я сказал, не мешайте.

Стен не мог дать ему разрешения ни на какой опыт. Значит, самодеятельность, незаконная и, возможно, преступная. И что теперь делать? Ты не имеешь над ним формальной власти. Тебе остается разве что силой отшвырнуть ученого в сторону и оборвать провода с несчастного спящего…

Ты уверен в своем моральном праве на подобное? Или ты убежден в непогрешимости Селестена Брюни? И можешь присягнуть, что Габриэл Караджани действительно годен только выгружать из катера ящики с консервами?..

А если именно он, Неоантропсихофизиолог, способен проникнуть в загадку спящих? Если опыты Караджани дадут результат — разве будет иметь значение, санкционировал ли их начальник экспедиции? Да много ли открытий в истории науки совершались по приказу или хотя бы с благословения начальства?..

Но так или иначе, ты не можешь оставить его здесь одного.

— Неоантропсихофизиолог Караджани, — выговаривай четко и уважительно, — я хотел бы… Вы предложили мне быть вашим ассистентом.

Намек на изумление в круглых, как у совы, темных глазах. Секунда размышления; мелкий кивок.

— Хорошо.

В следующую секунду Габриэл Караджани уже отдавал указания — коротко, точно, сухо. Нортон обрезал ветки, закрывавшие спящего, белой краской из аэрографа очертил на траве его силуэт, красной отметил места сосредоточения корней: у парня рос отчетливый стержневой корень из локтя, не небольшие мочковатые корешки пришпиливали к земле практически все его тело. Проверил на прочность присоски на щиколотках и запястьях: одна отпала, выпустив на волю помятого муравья.

Караджани несколько раз пощелкал пальцами по шкале на черной коробке — как показалось Александру, это был некий суеверный ритуал.

— На свет, звук и прикосновение, в том числе болевое, не реагирует, — пробормотал он, не особенно обращаясь к ассистенту. — Но с разрядом должно получиться. Иначе я пас.

— Так что вы… — рискнул подать голос Александр, — то есть мы… собираемся делать?

Габриэл вздрогнул и едва не подскочил на месте, как если бы ему в темной комнате с размаху положили руку на плечо. Но мгновенно овладел собой и снисходительно бросил:

— Разбудим его. Следите за объектом, навигатор Нортон! Я контролирую показания приборов и могу что-то пропустить. Следите внимательно за объектом!

Александр облизнул пересохшие губы. Черт!

Ты еще можешь все это прекратить. Сорвать провода с висков и тонких запястий «объекта» — мальчишки, лет на пять моложе Феликса Ли! — взять за шкирку щуплого Караджани и волоком дотащить его до катера. Начальник экспедиции признает твои действия правомерными, можешь не сомневаться.

— Приготовьтесь!

У парня темные волнистые полосы и выпуклые веки с короткой щеточкой ресниц. Пацан, совсем пацан… А если с ним что-то случится?

Ты еще можешь прекратить.

Ты еще мо…

— Начали!!!

Резкий щелчок рычага или кнопки — ты не видишь, ты следишь за объектом! — и тело спящего дернулось, изогнулось мостом, натягивая разноцветные провода…

Методично, один за другим, жуткими хлопками лопаются корни.

…и рухнуло — нет, просто нелепо шлепнулось назад на траву.

— Есть!!! — не своим голосом заорал Караджани. — Пульс… давление… дыхательный ритм… Он просыпается!!!

Веки с черной щеточкой. Александр не мог оторвать от них взгляда — так ли следят за объектами? — он видел только веки, выпуклые, бледные и чуть-чуть пористые. Кажется, движение… легкий тремор… прижмурились, сразу потеряв выпуклость… раскрылись.

Серые непонимающие глаза.

И внезапно парень сел. Рывком, как обычно и поднимаются с постели молодые, полные сил ребята. На его лице стремительно проявлялся румянец — и одновременно на глазах стягивались поры, кожа становилась здоровой и гладкой. Приглушенно зевнул, почти не открывая рта, а затем развел руки в стороны и широко, со вкусом потянулся. Треснула и расползлась под мышками древняя рубаха; парень удивленно уставился на лохмотья.

— Всего-то, — возбужденно заговорил Караджани. — Вы не знаете, Нортон, где Ляо Шюн? В замке или в лагере? Думаю, ему интересно было бы побеседовать… сейчас вызову.

Он снял с пояса портативный передатчик и принялся набирать код.

Тем временем разбуженный юноша смотрел на них в упор, переводя взгляд с одного на другого. То ли испуганно, то ли просто растерянно…

— Привет, — сказал Александр. — Как спалось? Глупо, конечно; понять он тебя никак не может, и вообще все попытки контакта должен предпринимать специалист — тут Караджани совершенно прав. Но, в конце концов, разбудил же он спящего — они оба разбудили, пусть самовольно, без санкции начальника экспедиции и без присутствия контакголога!.. И раз уж так получилось… парень должен услышать доброжелательные слова и увидеть улыбку. Должен осознать: с ним общаются, как с человеком, а не исследуют, как «объект».

Юноша вдруг заметил провода на своих запястьях и судорожно сорвал их. В его глазах появился настоящий ужас.

— Однако ты, судя по всему, разоспался как следует. Лет сто, не меньше. И что тебе снилось?

Парень хлопнул ресницами.

— Корни, — бросил через плечо Габриэл. — Посмотрите, как дела с его корнями, навигатор Нортон… Контактолог Шюн! Почему так долго… ладно, слушайте меня. Немедленно…

Разбуженный стянул с висков присоски. Держа их в горсти, втупился вниз. Его щеки все сильнее наливались кровью. Он беспомощно выставил вперед согнутый локоть, словно пытался защититься неизвестно от чего…

Локоть. Стержневой корень рос из локтя: надо бы и вправду взглянуть, что там осталось — отросток, рана?.. Хотя к черту. Пусть прилетает Ляо Шюн, или Стен, или…

Лицо юноши стало совсем багровым.

— Немного не по себе, правда?

И вдруг парень шевельнул губами, будто надумал что-то сказать — но вместо этого несколько раз по-рыбьи беззвучно открыл рот, задышав часто и надрывно. Его глаза раскрылись так широко, что целиком обнажились радужные оболочки — сплошные расширенные зрачки. Почерневшие щеки. Испарина на лбу. Скрюченные пальцы у висков — и протянувшиеся от них два тонких провода, красный и голубой…

Нортон рванул из рук Караджани портативный передатчик. Код. Черт возьми, код…

— Медик Димич!!!..

…Когда он сумел наконец все объяснить, когда Коста, оказавшийся, как назло, на другом конце Замка, равнодушно втолковал, что ничего не может поделать, так как химик Чакра десять минут назад улетел куда-то на катере группы…

Из кустарника послышался оглушительный треск, брызнули обрывки листьев, и Сингх Чакра, страшный, задыхающийся, с мокрыми слипшимися волосами, не замечая Нортона и Караджани, рванулся к бывшему спящему. И остановился, поняв, что все равно опоздал.

Глаза кричащие из окоченевших орбит.

Надо их закрыть…

Неоантропсихофизиолог Караджани тяжело вздохнул и положил руку на плечо Нортона. Кажется, он и в самом деле искренне хотел утешить ассистента неудавшегося опыта:

— Зато теперь мы сможем произвести вскрытие.