Южная пристань

Зотов Иван Путь домой

— Вы меня разочаровали, Даген.

С виду Григорий Губинов был франт франтом. Эдакий светский лев, желанный гость на любом балу. Всегда в своей странной черной цилиндрической шляпе, с благородной проседью в бакенбардах. Он резко отличался от тех криволицых мясников, с которыми мне до сих пор приходилось иметь дело. Но эти внешняя приятность и благородство не могли обмануть мой опытный глаз.

Григорий по кличке «Живоглот» в душе был таким же мерзавцем по локоть в крови, как и все мои предыдущие работодатели. Если, конечно, у него была душа.

— Я дал вам карту, дал инструмент, рассказал, когда лучше провернуть это… — он покрутил левой рукой с тростью в воздухе, подбирая правильное слово, — это дело. А вы что сделали?

— Принес половину добычи, как договаривались, — прохрипел я с трудом.

Ребра все еще саднило после экзекуции, устроенной мне парнями Живоглота.

В свободной от трости руке Губинов сжимал черную рукоять, из которой на меня смотрела блестящая маслом трубка. Я не знал, чем он мне угрожает, но чувствовал опасность, исходящую от этой штуки. Двое громил держали меня под руки. В такой ситуации было не до шуток, но я шутить и не думал. Если что-то я и чтил в этой жизни, так это кодекс вора. А он предписывал соблюдать условия заказа.

— Если мне не изменяет память, я просил вас взять все деньги в доме.

Даже рассказал, где стоит сундук, набитый ассигнациями, — его слащавый голос вдруг сделался ядовитым, а потом сорвался на крик. — А вы изволили принести мне горсть медяков!

Губинов вынул из кармана и швырнул об пол кошель с добычей, который я ему отдал. Медные монеты разного размера со звоном покатились по дощатому полу. Ситуация сложилась скверная. Живоглот выходил из себя. И обвинить-то кроме себя было некого. Ведь сундук в доме городничего действительно был. И находился в указанном месте. Только набит он был не деньгами, а обрезками тонкого пергамента с незнакомыми мне рунами и чьими-то портретами. За такие бумажки у нас не дали бы ничего, если они, конечно, не были волшебными.

— Этот сукин сын, городничий задолжал мне кучу денег. Много я потратил на разработку плана, а вы все испортили, значит, должны компенсировать мне убытки. Я понятно изъясняюсь?

Чего уж не понять? Плати или умри. Ростовщиками не становятся, а рождаются.

— А поскольку вам, насколько мне известно, нечем расплатиться…

— А что если есть? — перебил я.

Живоглот явно не ожидал этого и потребовал показать. Меня отпустили, и тогда я извлек из потайного кармана этот странный медальон — мою предыдущую добычу.

Уж не знаю, на что прошлому заказчику была нужна эта безделица — граненый камень размером с миндальный орех был похож на рубин, но им не являлся, и заказчик не мог этого не знать. Висел он на дешевой медной цепочке.

Конечно, за него можно было бы получить пару серебряников, но не более того. И из-за этой безделицы на меня натравили всю стражу Хакиля.

Я снова вспомнил самую страшную погоню в моей жизни и свистящие стрелы, несущие смерть на остриях, и боль в спине, и падение в ледяную воду залива, мгновенно побагровевшую. И то, как вода вдруг стала теплой, и как я вынырнул уже не в Хакиле, а в совсем другом городе. И не было больше стражи, не было погони, не было даже раны.

Моего заказчика в этом мире тоже не было. И, насколько я успел заметить, люди здесь намного хуже разбирались в драгоценностях. Так что, вдруг ставший не нужным мне медальон теперь мог спасти мою шкуру.

Губинов выхватил медальон и оценивающе посмотрел на свет. Довольно хмыкнув, сказал, что с таким молодым человеком как я всегда приятно иметь дело и приказал своим шакалам меня вышвырнуть.

Итак, я оказался на пыльной улице незнакомого и странного города под названием «Южная Пристань». В кармане лежала горсть медных монет, которые, как оказалось, не многого здесь стоят. Мое нынешнее положение отличалось от положения трехдневной давности только тем, что я лишился бесполезной стекляшки и, что беспокоило меня намного больше, почти всего снаряжения. Грязный ростовщик оставил себе мой кинжал, набор дротиков для арбалета и коробку «ампул» с заклятьями, за которые я выложил в свое время (и в своем мире, конечно) огромные деньги. К счастью, громилы Живоглота обыскивали меня не слишком тщательно, можно сказать, порядка ради, и у меня остался нож в сапоге, набор бесполезных отмычек от наших хакильских замков, новые отмычки, полученные от Губинова, мини-дротострел «Шелест» и «кошка» к нему, специальная одежда и особый сюрприз на крайний случай.

В этом городе, в этом мире, за три дня я видел много чудес, о которых в

Хакиле не слыхивали слыхом. Я видел железные корабли без парусов и висящие в воздухе пузыри, поднимающие людей в корзинах, слышал гром среди ясного неба, по которому горожане сверяют часы, видел мир двойников, начинающийся за многочисленными стеклами в доме городничего, и видел себя по ту сторону стекла. При этом здесь было трудно найти приличную лавку алхимика или купить заговоренное оружие. Но как бы ни различались наши миры, в главном они были схожи, и этим главным были люди. Там и тут одинаковые мерзавцы. Я понял это на примере Живоглота. Не стоило, конечно, наниматься на работу не разведав обстановку, но когда ты оказываешься один в чужом мире… тут уж не до разведок. Каждый делает то, что умеет и имеет с этого свой навар. Я умел воровать, а моим наваром стал урок.

Пошатавшись по городу, сливаясь с толпой, я, наконец, нашел, что искал. Вычурная надпись над невзрачной дверью гласила: «Магия Марфы». Разумеется, сейчас у меня не было денег на новые заклинания, но ПОКУПАТЬ я ничего и не собирался. Каждый делает то, что умеет.

В лавке, наполненной ароматами благовоний, за столом сидела старая цыганка в разноцветных одеждах, обвешанная бусами и браслетами, что ель на день святого Маниша. Приопустив тяжелые веки она, покачивалась в такт слышимой ей одной музыке.

Я осмотрелся. На магическую лавку помещение похоже не было. Хотя и висели на стенах различные обереги, но было все какое-то показное. Письмена, не нужные знаки и узоры, аляповатые полотнища и вуали. В нашем мире за заклинание говорили его качества, а не красота оформления. Возможно, здесь было не так. И тут я заметил ЭТО. Дыхание от неожиданности сбилось, и ноги на несколько мгновений потеряли способность двигаться. В углу на сафьяновых подушках возлежал сам Отэри — призрак ночи в обличии огромной черной собаки. Видимо, он спал, но мой приход его разбудил. Пес приоткрыл один глаз, загоревшийся красной звездой, и тихо утробно зарычал.

— Тихо, Друг, дай ему шанс, — обратилась женщина к псу, и тот послушно замолк. — Садись, Даген, садись. Давно жду, — произнесла колдунья, не удостоив меня взглядом.

От неожиданности я действительно сел прямо на ковер.

— Можешь не озираться в поисках поживы. Я не колдунья, а гадалка, — сообщила она будничным тоном. — Хорошего колдуна в нашем мире днем с огнем не сыскать, не то что в вашем. Хотя, есть тут один средней руки ворожей. Он в своем мире был из худших, может, поэтому сюда и перебрался.

Здесь-то процветает на простеньких заклятьях. Конкуренцию мне наводит.

Я, было, раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но гадалка Марфа подняла руку.

— Не перебивай старших. Зовут его ПарапЕтус, запомни — пригодится.

Теперь о главном. Домой хочешь?

Я ошарашено покивал головой.

— Можно. Но не просто. Отдал ты свой путь домой. Понял?

Я все так же удивленно головой помотал.

— Амулет, дурень. Путевой амулет отдал. Теперь обратный путь только заслужить можно.

«Путевой амулет», — пронеслось в моей голове. Как будто щелкнул под отмычкой самый хитрый замок Чаакских мастеров, и все встало на свои места.

Заказ на эту безделушку, страшная погоня и мое здесь появление. Яснее ясного, но ведь сам не догадался!

— Его нужно вернуть, — задумчиво произнес я, теребя нижнюю губу. А в голове уже вертелись варианты возвращения честно украденного мной амулета.

— Ты что, меня не слушал?

«Купить? Но на что?».

— Тебе выпало испытание.

«Напасть? У Живоглота охрана. Слишком мало шансов».

— Дорогу домой можно только заслужить.

«Остается украсть. В конце концов, каждый делает то, что умеет».

Я вскочил на ноги и бесшумной тенью метнулся из лавки гадалки. Предстояло найти Губинова, пока тот не перепродал амулет и подождать, пока перепродаст и уж тогда…

Я снова занимался любимым делом. В огромном людном городе я прятался у всех на виду. С будничным выражением лица я плыл по улицам, уворачиваясь от слуг с тяжелыми тюками и улыбаясь редковстречаемым красавицам. И никто никогда не заподозрил бы, что я на самом деле преследую разодетого господина с двумя охранниками.

Губинов, как и следовало ожидать, отправился к ближайшему ювелиру.

По крайней мере, на деревянной вывеске был изображен неприлично огромный изумруд. Амбалы остались сторожить вход. Но на легкий путь я и не рассчитывал. Украсть камень из ювелирного магазина хоть и сложно, но наверняка проще, чем вытащить его из-за пазухи Живоглота. Особенно после нашего с ним сердечного расставания.

Я обошел дом сзади. Прохаживаясь по бульвару, люди не обращали на меня внимания. Их больше привлекали наполняющие воздух свежестью фонтаны, тянущиеся вдоль проспекта. За домом было далеко не так красиво, зато безлюдно. Только несколько котов пировали в мусорной куче. Плана трехэтажного дома со странной наклонной крышей у меня не было. Да и откуда ему взяться? Но я должен узреть передачу амулета. Пришлось действовать наудачу.

Отвернув рукав, скрывающий мой верный мини-дротострел, я зарядил его «кошкой» с веревкой и запустил ее на крышу. Перчатки с кожаными накладками были специально предназначены для влезания по веревке. Форму приходилось поддерживать соответствующую. Такая уж профессия. В общем, скоро я оказался на покатой крыше. Световой люк, как и следовало ожидать, был закрыт решеткой. Правда, с замком, висящим на решетке, справился бы и карманный воришка с хакильского базара, будь у него отмычка. У меня она, спасибо Живоглоту, была. Я оказался на пыльном чердаке, заваленном старыми наждачными камнями, и стал бесшумно, насколько это было возможно, искать спуск.

Я превратился в тень, бесшумную и чуткую тень, крадущуюся по чужому дому. Тень, которую можно увидеть только боковым зрением, а потом она исчезает, и ты думаешь, не показалось ли тебе? Вот кто-то процокал через соседнюю комнату, еле слышно скрипнула дверь. Подождать четыре секунды и входить. Кто-то спускается по лестнице. Кто-то ругается этажом ниже. Губинова с ювелиром стало слышно за несколько комнат. Они уже о чем-то спорили.

Я огляделся и понял, что нахожусь в мастерской, о чем говорили приборы на верстаках и наваленный кучей инструмент. Скорее всего, разговор произойдет именно здесь. Из помещения вело три двери. Через одну вот-вот войдет хозяин. Вторая была железная с семью замками. И как бы я хотел попасть за эту дверь на пять минут, больше не надо, но времени на это не было. Через последнюю дверь я вошел и теперь поспешил выйти обратно, но плотно ее не закрыл — надлежало все увидеть и услышать.

Живоглот спорил с ювелиром о цене, но не моего амулета, а каких-то украшений, проданных до этого. Ростовщик грозился найти другого сбытчика.

Потом Губинов достал амулет и отдал ювелиру. Тот долго и придирчиво рассматривал его через трубку со стекляшкой, затем повернулся к Губинову.

— Шутить изволите-с? — слащаво пропел он.

— Какие шутки? Вот товар, сколько даешь?

— Нисколько-с. Это подделка-с. — Сказав это, ювелир бросил амулет на пол, да так, что он откатился почти к самой двери, за которой скрывался я.

Живоглот побагровел от злости. Он бросился в соседнюю комнату и оттуда, не стесняясь в выражениях, проорал в окно приказ своим шакалам найти меня и утопить в заливе.

Тем временем, я приоткрыл дверь и нашел глазами амулет. Оставалось только протянуть руку, схватить и бежать отсюда в свой мир. Но тут камень, что висел на цепочке, засиял розовым ярче, чем самый дорогой рубин под солнечным светом. Ювелир не мог этого не заметить. Он медленно повернулся и охнул. Ворвался все еще разъяренный Губинов и застыл с открытым ртом. Они оба осторожно подошли к моему амулету и опасливо склонились над ним. Я отпрянул от двери, чтобы меня не заметили, но им было совсем не до того. Дальше я мог только слушать.

— Здесь надписи, — не своим голосом выдавил из себя Губинов.

— Он волшебный-с, — пролепетал ювелир.

— Без тебя, дурень, вижу, — Живоглот быстро пришел в себя. — А ведь чуть не продал за бесценок.

— Но что он делает-с?

— Не твоего ума дело. Твое дело — стекляшки продавать, лапоть.

— Повежливей-с.

— Простите великодушно. Где мои манеры? — Розовое свечение, струящееся из-под двери, вдруг иссякло. — Всего доброго, сударь. С этим я пойду к специалисту.

Мурлыча что-то под нос, Губинов удалился восвояси. И я понял, что мне тоже пора. Уходя я услышал, как ювелир, взвыв от злости, чем-то грохнул по столу.

Я снова преследовал Живоглота по пятам. Слежка завела на рыночную площадь. Здесь и маскироваться не приходилось. Идешь себе, проталкиваясь через пеструю галдящую кричащую толпу. Главное — не отстать.

Продавали в основном морских животных во всевозможных видах: от живых до жаренных. А так же рыболовные снасти и заморские сласти. Торговали и чем-то экзотическим и редким. Возле таких лавок скапливались целые толпы зевак, и рассматривать, что там, мне было недосуг. На рынке пахло свежей и тухлой рыбой, навозом и морем. В общем-то, морем тут пропах весь город.

Я вспомнил, как сам начинал свою блестящую воровскую карьеру на такой вот площади среди таких вот толп на хакильском базаре. Захотелось вспомнить молодость и пройтись по карманам зевак. Как вдруг я почувствовал, что у меня в кармане рука, и эта рука не моя. Ловким движением я схватил воришку за запястье и резко обернулся. Молодая, тонкая как тростинка девушкаоборванка чуть не взвизгнула, но вовремя прикусила пухлые губки. Смуглая кожа, черные витые волосы, огромные зеленые глаза и медные серьги-кольца в ушах. Девушка-цыганка, вынужденная воровать из крайней нищеты. Я видел это в ее, наполнившихся слезами, глазищах. Иногда взгляд может сказать больше, чем слова.

Разумеется, сдавать цыганку страже я не собирался — сам не безгрешен, да и времени нет. Поэтому я состроил серьезный взгляд, говорящий: «что же ты делаешь, девочка? С таким умением болтаться тебе на виселице в ближайшее время» — по крайней мере, я надеялся, что мой суровый взгляд именно это говорил — сопроводил его запрещающим жестом указательного пальца и отпустил ее с миром. Она еще несколько секунд смотрела в мои глаза, затем понимающе кивнула и исчезла в толпе. А когда я вспомнил, что собственно здесь делаю, было уже поздно — Живоглот скрылся.

Сначала я поддался панике, что в моей профессии абсолютно недопустимо, и, выбрав одну из улиц наугад, побежал по ней в надежде снова напасть на след. Но никаких признаков Губинова не было, и тогда я, наконец, включил голову. Если человек нашел неизвестный ему механизм он идет к кузнецумастеру, если он нашел волшебный амулет — идет к магу. Само собой всплыло из пучин памяти единственное известное мне имя здешнего мага — ПарапЕтус. Шансы что гадалка увидела в будущем переплетение наших с ним судеб и потому назвала это имя, я бы сравнил с шансом прямо здесь и сейчас увидеть

Второе Божье Сошествие. Но тот факт, что в этом мире мало магов, а этот парень — маг, давал мне слабую надежду.

Выяснить, где обитает ПарапЕтус, не составило труда — об этом знал первый подвернувшийся бродяга. А обитал он на окраине города. Его причудливая семиэтажная башня с обсерваторией на крыше возвышалась над простыми сельскими домиками. Либо маг не любил городскую суету, либо ему просто не дали разрешение на строительство в центре столь выделяющегося из городского ландшафта здания. Мои подозрения подтвердили дежурящие у входа бугаи. Забраться в щель для телескопа, наверное, можно был бы, будь у меня вдвое больше веревки и штук на пять меньше свечей в именинном пироге. Пришлось искать другой путь. Путем оказался подвал. Я страшно рисковал, проникая в жилище мага без специальных оберегов. Все, на что я мог надеяться, чтобы избежать волшебных ловушек — это невзрачный браслет на запястии, нагревающийся в присутствии магии и собственная воровская интуиция — то самое шестое чувство, благодаря которому профессионалы вроде меня умудряются ужами выскальзывать из расставленных ловушек и иногда доживать до глубоких седин.

Пока я взламывал замок на подвальной двери, не в пример более сложный, чем на крыше ювелирной мастерской, браслет оставался обжигающе холодным, но интуиция била тревогу. При возникновении таких несоответствий, разные воры поступают по-разному. Я предпочитал слушать интуицию. А потому, как только замок был взломан, совершил удививший даже меня самого прыжок от двери вдаль и в сторону. Дверь со скрипом отварилась внутрь, я прикрыл голову руками, ожидая, что из черного провала вырвутся языки испепеляющего пламени, но этого не произошло. Просто что-то щелкнуло, вжикнуло, раздался звук бьющегося стекла. Я поднял голову и увидел разбитое окно соседнего здания, к счастью, видимо, пустого сейчас, иначе на меня уже смотрели бы любопытствующие соседские физиономии. А в черном провале, прикрепленный к стене, торчал элементарный разряженный арбалет-самострел, срабатывающий при открытии двери от простой бечевки. Вот так неожиданно начался мой визит в башню мага ПарапЕтуса.

А в башне не было никого, кто мог бы помешать моим изысканиям. Здесь не горели факелы: ни магические, ни даже обычные, что не мешало мне находить дорогу в слабом свете, струящемся из узких зарешеченных окошек. Поднимаясь по лестнице, я нашел еще одну ловушку — натянутую на уровне ног леску. Проверять, что будет, если за нее дернуть, мне не было никакой нужды.

Присутствия магии амулет не показывал. На этом сюрпризы кончились. Размышлять, что за маг не охраняет свое жилище охранными чарами, не было ни времени, ни желания.

Зато амулет разогрелся, когда я проходил мимо обитой узорной решеткой двери на пятом этаже. Что бы за ней не находилось, оно было волшебным.

И тут же, спускаясь сверху, с лестницы послышались голоса и не стройные шаги.

— Да вы даже не понимаете, что держите в руках, — гнусавил, видимо, маг.

— Как вам это досталось?

— Не ваше дело, ПарапЕтус. Лучше скажете, как его использовать.

Я нырнул в темноту ближайшего дверного проема и затаился.

— Первое — меня зовут ПарАпетус, второе — вы его использовать однозначно не будете. Он останется у меня.

Коридор озарился неверным светом заключенной в высокую стеклянную колбу свечи, и с лестничного проема завернули Губинов и ПарапЕтус. Насколько я успел заметить, прежде чем спрятал свою любопытную физиономию за дверным косяком, маг был на две головы выше Живоглота, но при этом вдвое уже. Хилость фигуры частично скрывало нелепое пурпурное с золотом платье и волочащийся по земле узорчатый плащ.

— Может быть, если в цене сойдемся, — прохрипел Живоглот.

— Я не собираюсь платить какому-то грязному… — взвился было маг, но что-то щелкнуло и он резко сменил тон. — Хотя всегда можно договориться на взаимовыгодных условиях.

Я не смог удержаться, чтобы не посмотреть, что же так напугало великого мага. Они оба стояли у зарешеченной двери, и Губинов держал перед носом

ПарапЕтуса ту самую рукоятку с трубкой, которой угрожал мне.

— И что же вы мне дадите за него?

— Выберешь несколько зачарованных предметов на свой вкус. — Сказав это, ПарапЕтус щелкнул длинными пальцами, и зарешеченная дверь со скрипом отворилась.

Живоглот вошел внутрь и еще полчаса я слышал его возгласы: «А это что?» и негодования мага: «Нет, только не это. Эта астролябия досталась мне от бабушки. Да и не к чему она тебе». Я все надеялся, что маг с ростовщиком не сойдутся в цене и один другого удавит, а я уж со своим эффектом неожиданности выйду на победителя. Но этого не случилось. Покупатель и продавец договорились и даже скрепили сделку звонким рукопожатием. Из сокровищницы мага потянуло сладковатым дурманящим дымом. Раздались уже куда более спокойные голоса:

— Так теперь, уважаемый ПарапЕтус, может быть расскажете, что это за штука.

— ПарАпетус.

— Прошу прощения.

Я навострил уши. Живоглот задал правильный вопрос.

— Ничего. Это, друг мой, как бы вам объяснить? Основная проблема при путешествии по мирам, коих великое множество, заключается в сложности расчета правильного направления пути. И не каждый маг сможет попасть в нужный ему мир с первой же попытки. Но у каждого мира есть свой камень —

Камень Мира, Сердце Мира, как не называй. А это, помещенный в грубую оправу его осколок.

Губинов тихо присвистнул.

— Молчите, — оборвал его маг. — Каждый осколок стремится вернуться к

Камню Мира, при этом ему не важно, к какому именно. Понимаете, что это значит?

— Ну-у-у, — простонал Губинов.

— Ничего вы не понимаете. Камень мира — это маяк, к которому может найти дорогу любой, у кого есть Путевой амулет как этот. Владелец амулета может свободно путешествовать между мирами, в которых есть маяк. Представляете, какие открываются перспективы для торговли!

— Или для разбоя, — вставил Губинов.

«Или для воровства», — подумал я.

— Разумеется, им нужно уметь пользоваться, — быстро добавил ПарапЕтус, поняв свою ошибку. — Для вас он бесполезен. А я, наконец, смогу вернуться в родной Ашхорим. И нечего так скалиться, меня изгнали по ошибке.

Я понял, что пришла пора решительных действий. Маг мог в любую секунду раствориться в воздухе, унеся мой обратный билет в свой родной Ашхорим. Я заглянул в магическое хранилище всего на секунду, рискуя быть замеченным. И за эту секунду мой натренированный взгляд успел найти амулет, (маг болтал им, висящим на пальце, другой рукой потягивая из пузатого и блестящего кальяна), место положения лампы (она стояла на стопке толстых фолиантов, громоздящихся на резной деревянной полке) и то, что руки Губинова были заняты какими-то предметами, наподобие хрустальных графинов. Я закрыл глаза, давая им привыкнуть к темноте, достал из сапога маленький нож и совершил прыжок. Это был прыжок боевой пантеры, сильной и грациозной. Не раскрывая глаз, я метнул нож в лампу и, продолжая движение, оказался за спиной мага. Едва послышался звон разлетающегося в дребезги стекла, я разожмурился. Теперь на несколько секунд я был единственным, кто что-то видел в мрачном каземате без окон. Секунда и амулет оказался у меня, а я развернулся на пятках и дал деру. За спиной яростно по-медвежьи взревел Живоглот, маг ПарапЕтус слабым и возмущенным голосом вопросил: «Что происходит?» Я вылетел на лестницу и бросился вниз, когда над головой что-то грохнуло и разлетелось тысячей осколков, брызнула во все стороны зеленая жижа

— Губинов швырнул в меня то, что держал в руках. Сзади зашипело и запузырилось, но я был уже недосягаем.

Следующие несколько дней прошли как в тумане. Убежав из обители мага, я думал, что победу отпраздную уже в родном городе, в родном мире, в любимой забегаловке. Но… Всегда бывает какое-то «но». Крепко сжав амулет, я даже заставил его светиться, на гранях розового камня проступили непонятные мне символы. И я даже научился переставлять их местами, проводя пальцем по граням камня. Но что толку? Путевой амулет превратился в хитрую головоломку. Несколько дней я почти не ел и не спал, пытаясь разгадать ее, подобрать ключ. Все было тщетно, ведь я даже не знал, что должно получиться.

Кроме того, Губинов спустил на меня всех своих псов. Искали меня не только его головорезы, но и стража, армия, какие-то «казаки» и каждый уличный бродяга. По крайней мере, мне так казалось. Весь город был обклеен портретами

Дагена с обещанием приличной, по местным меркам, награды. К счастью, я отощал и оброс, что делало меня куда менее узнаваемым.

Пораскинув мозгами, я пришел к единственно возможному выводу — мне нужен маг. А единственным магом, которого я знал в этом мире, был ПарапЕтус. Страшно не хотелось возвращаться в его обитель, но подумав, что мы можем заключить взаимовыгодную сделку — амулет за возвращение домой, я решил пойти на риск.

Неизвестно, чем бы закончилась моя беседа с магом, но по дороге, на узкой ночной улочке сомнительного района, меня настигли люди Живоглота. Два мужика с фигурами бегемотов в самом расцвете сил схватили под руки и уволокли в глухой переулок, где ждал третий — еще толще. Он засучил рукава мятой куртки, надвинул на лоб плоскую кепку и ударил куда-то вниз. Куда, определить я не мог, потому что больно стало везде. Я согнулся и безвольно повис на руках двух мордоворотов. Третий нанес еще пару ударов, видимо, на всякий случай, но слабее. Или это мои нервы уже отказывались чувствовать боль.

Я уронил голову и закрыл глаза. Мужики, вероятно, решили, что я без сознания и расслабились, стали обсуждать, кто сколько получит от вознаграждения.

Тот, что стоял от меня справа, все время повторял, что нужно делить поровну.

Поддерживающий слева твердил, что он заметил и ему полагается больше.

Голос того, который бил, возвышался над остальными и говорил, что он — главарь, ему и барыш делить. У меня появилась слабая надежда, что троица передерется из-за добычи и позволит мне сбежать, но тут главный сказал странную фразу: «Хватит делить шкуру неубитого медведя», и двое других согласились. Мысленно я взмолился, чтобы под «медведем» они не подразумевали меня, а слово «убитого» было употреблено не буквально. Я очень не хотел, чтобы мою шкуру делили.

Сказав: «Понесли», тот, что был слева перехватил меня поудобнее, взяв за предплечье — так что моя левая рука оказалась почти свободна. На большее я и не рассчитывал. Изогнув руку в локте до хруста суставов, я запустил пальцы в волосы, туда, где в сплетении «конского хвоста» был спрятан маленький сюрприз. Распутывать не было времени, я рванул, выдирая из прически вместе с волосами, маленький хрустальный шарик — «ампулу» с заклинанием. Хрусталь треснул в руке, и ночь превратилась в день, рожденный магическим светом, всего на секунду, но достаточно, чтобы ослепить смотрящего на вспышку. К сожалению, на вспышку смотрел только я. Мир вдруг стал белым, потом зашелся цветными кругами. Но эффект оказался неожиданным. Амбалы отпустили меня и с криками «Он колдун!» бросились прочь. Что ж, в невежественном в магическом отношении мире, полном суеверий, это была вполне закономерная реакция. И только сейчас я почувствовал, как раскалился мой браслет под действием магии.

А потом кто-то закричал: «Вон он — вор! Караул!» И в начале улицы ктото нестройно и часто загрохал сапогами. И я, несмотря на пляшущие перед глазами пятна и не утихшую еще боль в животе, бросился бежать, не разбирая дороги, по улицам, переулкам и закоулкам, пока не выбежал на треугольную площадь, полную народа, несмотря на ночное время суток. Растворившись в толпе, я оказался в безопасности до тех пор, пока кто-нибудь не узнает лицо с плаката.

Причина собрания толпы оказалась банальна — на площади публично секли пойманного вора. Что ж, народ охоч до зрелищ в любом из миров. Чтобы не выделяться, я попытался пролезть поближе к центру площади, посмотреть на экзекуцию и посочувствовать невезучему коллеге. Пролез и оторопел. С эшафота прямо на меня большими зелеными полными мольбы глазами смотрела та самая цыганка-карманница, которая пыталась обворовать меня несколько дней назад. Палач деловито работал плетью, и девушка с каждым ударом открывала рот в беззвучном крике. А народ кричал: «Да вздернуть ее и дело с концом!», «Одним вором меньше!». А стража обходила толпу вокруг, вглядываясь в лица, ища меня.

Мне бы ускользнуть, раствориться, как предрассветный туман. Улучить момент, проскользнуть мимо стражи, и только меня и видели. Но ноги как будто возымели свою волю и понесли меня вперед. Мотыльком я вспорхнул на эшафот, пнул палача под коленку и, пока он падал под собственным весом, выхватил кинжал у него из-за пояса. Толпа только сейчас поняла, что происходит и многоголосо взревела, потянула к нам руки, полезла на помост. Одним движением кинжала я освободил девушку, ради которой так глупо подставился. Бежать было некуда, толпа грозила разорвать нас на части. И вдруг, все вокруг заволокло черным дымом. Народ испуганно взвыл. «Беги», — раздался над ухом молодой девичий голос. Я последовал совету, хотя не видел даже собственных ног. Сделав несколько неуверенных шагов, я упал с края эшафота, больно ушибив локоть, мгновенно поднялся и побежал.

Через несколько метров дым рассеялся. Суеверный люд пятился от странного дыма, а то и вовсе бежал со всех ног. Только стража была хладнокровна, стояла на местах, наблюдая за дымом и, конечно, заметила мою скромную персону, выбегающую из дымки. Мне крикнули: «Стой!» А останавливаться я не собирался, и снова понеслись мимо улочки и переулки.

Сзади кричали и крики эти будили весь город. Казалось, что за мной гонится вся стража этого чуждого мне мира. И что-то ужасающе бабахнуло, подражая небесному грому, а потом еще и еще. Брызнула фонтанчиком пыли ближайшая стена, разлетелось в дребезги оконное стекло, что-то вжикнуло совсем рядом. Что это такое, я не понимал, знал только одно, остановка — смерть.

Я был быстр и ловок. Я перебирался через стены и перепрыгивал через телеги. Голоса преследователей становились все тише и дальше. И я уже решил, что еще один-два поворота, и скроюсь. Ужом выскользну из костлявых лап смерти, как выскальзывал уже не единожды. Но снова грохнуло и что-то ударило в спину. Плащ быстро увлажнился и потяжелел, стал липким. По инерции я еще бежал, а глаза заволакивало багровой пеленой, и собственное тяжелое дыхание слышно было четче, чем крики преследователей. Я еще бежал, но сознание покидало меня.

Два раза наступало просветление. Во время первого я так и не смог открыть глаза, только почувствовал, что лежу на твердом и холодном, под руками что-то склизкое, пахнуло помоями, а где-то сбоку грохотали сапоги. Быстро, бегом. Прогрохотали и стихли, удаляясь. Я снова забылся, а когда пришел в себя второй раз — рядом кто-то был. Я услышал неторопливые шаги и пособачьи частое дыхание.

— Даген, — позвал звонкий голос, и я поднял веки.

Я лежал на спине. Было утро, и свет больно резал глаза. Надомной стояла девушка — спасенная мной цыганка. У ее ног лежал странно знакомый черный пес. Цыганка лукаво глядела на меня. В руке она держала амулет. Мой

Путевой амулет! Я открыл рот и что-то прохрипел, пытаясь потребовать свое обратно.

— Ну-ну. Не волнуйся. Я только посмотреть взяла, — прожурчала цыганка.

Амулет в ее руке зарделся розовым, и она стала быстро тыкать его большим пальцем.

— Я же тебе говорила — путь домой надо заслужить.

Потом она склонилась надо мной, источая запах сладких духов, и надела амулет мне на шею. Все вокруг заволокло густым розоватым туманом, и я почувствовал, что покидаю этот мир. А вслед мне летели последние слова гадалки: «Вот ты и заслужил».

Ночь приняла меня в свои объятья, густая, чернильная ночь. Тишина опустилась невидимым пологом. Но не просто тишина, своя, родная хакильская тишина. Я узнал ее, не абсолютную, насыщенную далекими перепалками, шуршанием помойных крыс, тихим гулом главной башни хакильской магической академии.

— Ты что тут делаешь? Это мое место! — надо мной склонился небритый, с подбитыми глазами бродяга. — Пшел вон!

Наверное, я выглядел не лучше, раз он принял меня за своего. Я встал легко и непринужденно и только после этого вспомнил, что был ранен. Раны не было и в помине. Не было ни дыры в плаще, ни следов крови.

— Ищи себе другой ночлег! — гнал меня бродяга.

— Заткни свой грязный рот, убогий, — огрызнулся я. И пошел вниз по знакомой улице знакомого города мимо знакомых домов и знакомых людей. Я был дома, черт возьми. Я был дома!