Ярый Рай (СИ)

Глава 4 Четвертый жилец: как заболеть хронической неуклюжестью

В жизни Рональда было много ярких событий.

Первое случилось в возрасте десяти лет, когда надзиратели накалывали ему традиционную татуировку-паутину на лице. И они приметили особенность маленького невольника — глаза необычного синего цвета — и тут же донесли о нем хозяевам.

Хозяева заинтересовались и возжелали лично посмотреть, что за чудо родилось у них на полях. Они с умилением разглядывали Рона, то и дело перебрасываясь восторженными репликами: «Какой светленький!», «Какие глазки!», и решили, что ему всенепременно нужно прислуживать в доме.

Так Рональд переехал в особняк, где качество жизни было несоизмеримо выше, чем в полевых бараках. Ему предоставили кровать в общей комнате, кормили хорошо, усиленно обучали манерам и правилам поведения в доме. Нагружали работой, как и всех детей, черновой: чистить овощи, мыть посуду, драить полы и выносить горшки, выполнять другие мелкие поручения. Перестроиться получилось не сразу. Рон был довольно общительным ребенком, любил возиться с младшими детьми, пока взрослые работали на поле; привык, что на него внимания не обращают вообще, а по новым правилам полагалось молчать, быть все время на виду, безукоризненно себя вести и раскрывать рот только тогда, когда это необходимо, например, чтобы ответить на вопрос, что у него не всегда получалось. Приходилось все время контролировать поведение. Иногда Рон забывался, и после того, как он на кухне долго что-то рассказывал поварам и отвлекал их от работы, его услышал дворецкий.

Показательная порка навсегда отбила желание раскрывать рот тогда, когда не надо.

Второй случай произошел в двенадцать лет. Он назубок выучил все возможные правила и этикета, и поведения, и ему впервые доверили подать ужин к хозяйскому столу. Как он волновался! Руки дрожали, ноги стали как деревянные, все, что могло вспотеть, вспотело. Рон с трудом придал лицу безучастное выражение, потому что, по правилам, невольникам не разрешалось показывать эмоции; и пошел, с тяжелым подносом в руках, на котором стояло большое блюдо с запеченным гусем.

Дошел до стола. Осталось просто переложить блюдо и уйти, но руки так тряслись, а сердце так колотилось, что отдавалось эхом в ушах — и непонятно, как так вышло, но гусь вместе с тарелкой скатился с накренившегося подноса и упал на пол. Посуда разбилась, еда пришла в негодность. Хозяева соскочили с мест и закричали. Выражение их лиц он навсегда запомнил. Они были злы, очень злы, а Рональду хотелось умереть тут же, на месте.

Наказывали плеткой. Дворецкий так разошелся, что кожа на спине лопнула в нескольких местах, и Рональд с месяц не мог ни ходить нормально, ни спать. Потом шрамы зарубцевались. На коже. На душе так и остались, свежие.

И с тех пор Рональд впал в немилость. К нему приклеилась слава неуклюжего, и что самое странное, чем чаще его так называли, тем сильнее он убеждался, что так оно и есть. Из рук все валилось. Он постоянно резался ножом во время чистки или нарезки овощей, стал спотыкаться на ровном месте, быстро пачкался. Одновременно всплыла проблема номер два: Рональд плохо рос. На фоне других смотрелся почти что карликом. Хозяева констатировали, что приводить Рона в дом было большой ошибкой, и вынесли вердикт, что он ни на что не годен. На поля его не вернули, благоразумно решив, что настолько убогий невольник загнется от тяжелой работы, из жалости оставили в доме. И отныне жизнь для него ограничилась кухней, общей комнатой и двором, где он иногда помогал садовнику.

И сад оставил одно из самых ярких впечатлений в жизни Рональда. Он обо всем забывал, когда возился в земле, обильно засаженной клумбами с самыми разными цветами. Замирал от восхищения, когда очередной бутон вдруг распускался, открывая взору сокрытую красоту. Буйство красок, совершенные формы, благоухающий аромат — все завораживало его. Он бесконечно долго мог сидеть на земле и смотреть на цветы, восхищаясь ими, поливать их, ухаживать за ними, обрезать лишние веточки, высаживать, пересаживать, и, конечно же, собирать прекрасные букеты, которые украшали спальню самой хозяйки. И иногда ему казалось, что мир не может быть плохим, потому что в нем существуют настолько прекрасные создания, как сочноствольные герберы, самые любимые цветы Рона. Он любил разговаривать с ними. Чаще всего мысленно. А бывало, что и вслух. Цветы покачивались на ветру и никогда ничего не отвечали, но ему все равно казалось, что они, конечно же, все-все понимают, просто не могут ничего сказать.

Сад стал единственной радостью, поддерживающей в Роне слабый огонек самости, не позволяющей полностью сломаться. Он как будто выдергивался из серости и на некоторое время попадал в светлую, освежающую сказку.

И так продолжалось до четырнадцати лет, когда в жизни Рона случилось, пожалуй, самое значимое событие за всю жизнь. Тот день намертво впечатался в его память. Хозяйка слегла с тяжелой болезнью, и хозяин привез лучшего доктора в Райтоне, с неизменным спутником. И Рон не знал, что за спутник там такой, но все, и слуги, и невольники тихо переговаривались и строили страшные лица, и даже дворецкий, заглянувший на кухню, выглядел напуганным.

Рон чистил картофель к ужину и, в целом, суета в доме его не особо заботила. Он не был любопытным. Точнее, был когда-то, но со временем прошло.

Дворецкий посмотрел по сторонам, задержался взглядом на Роне, недобро улыбнулся и направился прямиком к нему. Громким голосом велел немедленно подать спутнику доктора все, что осталось от обеда. Рональд растерялся, вскочил на ноги, вымыл руки, взял подготовленный другими работниками кухни поднос, и, почему-то под сочувственные взгляды, пошел в гостиную.

Он ничего не понимал. Растерялся. Ведь хозяева говорили, что близко не подпустят Рона к обслуживанию стола, вообще запретили появляться в общей части дома, чтобы не позориться перед гостями — так почему дворецкий выбрал именно его? Но как только Рон вошел в гостиную, так сразу все понял.

Спутник доктора оказался настолько ужасным, мерзким и отвратительным, что такому не жалко подослать и худшего из невольников. Рональда, например. Черные глаза существа уставились на Рона, в упор, и под их пристальным, пронизывающим взглядом он с опаской приблизился. Приказ есть приказ. Назад не убежишь. Поставил поднос на стол. Не уронил. Всхлипнул.

Ему казалось, что спутник доктора уже мертвый. Он не верил, что подобные существа могут существовать. С кожей его было что-то не то. Она как будто гнила изнутри, пузырилась, бугрилась. Темная. Лицо, как камень. Ни тени выражения. В глазах пустота. А еще он был огромный, потому что и в сидящем положении монстр смотрел на Рона сверху вниз.

Рональд терпеливо ждал, когда чудовище подаст знак, что можно уходить, так, как положено по правилам, но оно просто начало есть. Оно ело и не сводило с Рона глаз, не произнося ни слова. Рональд потел, холодел, ему казалось, что оно заглядывает в душу, что щупает ее и пробует на зуб, что издевается и специально мучает вот так, ядовитым взглядом. Ему захотелось плакать, захотелось убежать, но тело как свинцом налили, а ноги словно в пол вросли.

Когда на лестнице послышался голос владельца, которого Рон обычно боялся до смерти, он обрадовался. С надеждой посмотрел вперед, с облегчением увидел, что хозяин идет в гостиную, с каким-то человеком, доктором, наверное. Рональд надеялся, что владелец отправит его назад, на кухню, и пытка кончится.

— Спасибо вам большое! — беспрерывно благодарил хозяин доктора, пожилого человека. — Сколько я вам должен? Просите, что угодно, после того, что вы сделали, я вечный ваш должник!

Рональд никогда не видел хозяина таким счастливым. А после, когда мужчины приблизились, он заметил, что монстр перестал на него смотреть и перевел взгляд на доктора. И не только перевел, но и едва заметно кивнул головой. В сторону Рона.

И доктор тоже разглядел жест. Потому что следующими его словами стало:

— Что угодно? — с издевательской, задорной интонацией.

— Абсолютно!

— Тогда, в качестве оплаты я бы хотел попросить у вас вот этого молодого человека, — и указал на Рона.

Земля качнулась под ногами. Если до сего момента что-то живое в нем и теплилось, то сейчас оно умерло. Совсем. Только страх и остался.

— Вот этого?.. Выбирайте любого, мне для вас ничего не жалко. Он ущербный, не растет почти, да и топорный к тому же. Нет, если хотите, то берите, конечно, и этого, но я хочу сразу вас предупредить, что толку от него мало. Хотите, я других вам покажу? — хозяин брезгливо глянул на монстра, и не менее брезгливо — на Рональда.

— Нет-нет, по-моему, он замечательный. Знаете, мы ведь вдвоем с Ярым живем, и я, честно говоря, со всеми делами уже не справляюсь. Давно задумываюсь о помощнике, — наигранно ответил доктор и натянуто улыбнулся.

— Дело ваше, — пожал плечами хозяин и обратился к Рону, с совсем другой интонацией, резкой и твердой. — Бегом переоделся в уличное, и к карете. Не заставляй нас ждать, — и уже гораздо мягче добавил: — Идемте, доктор. Оформим на невольника бумаги, потребуется ваша печать.

Рональд пулей убежал из гостиной. Спустился в общую комнату. Снял домашнюю одежду, переоделся в уличное. Трясло. Слезы текли не переставая, особенно сейчас, когда его никто не видел. Но медлить было нельзя, он утер глаза рукавом, вдохнул, выдохнул, обвел взглядом комнату с кроватями в два яруса, вдруг понял, что никогда больше сюда не вернется, и разревелся опять.

Минуту спустя, с трудом придав себе спокойный вид, Рональд быстрым шагом пошел во двор. Окинул взглядом любимые герберы, мысленно со всеми попрощался. Подошел к новому хозяину, с которым стоял хозяин прежний и растекался в радостной улыбке:

— Спасибо вам еще раз! Вы наш спаситель. Если что-то понадобится, обращайтесь, обязательно. Не думайте даже, мы вам всегда рады. До свидания! Извините, мне, пожалуй, пора к Мари. Спасибо вам за нее, не представляю, что бы мы без вас делали!..

— Я понимаю. Всего вам доброго, — пожал ему руку доктор, и прежний хозяин поспешно ушел в дом.

Рональд опустил глаза и сцепил руки за спиной. Монстра не было видно, наверное, он ждал в карете, и они с новым, пугающим владельцем остались наедине.

— У тебя нет никаких вещей? Ты с собой ничего не возьмешь? — как будто бы удивился доктор.

Рон на секунду задумался, как бы так ответить, чтобы произвести хорошее впечатление, но сказать ничего не успел.

— Куда это ты собрался, маленький бездельник? — некстати раздался за спиной громовой голос садовника, и у Рональда одежда мигом пропиталась потом — худшего развития событий он и вообразить не мог. Мужчина всегда отличался беспринципностью, но чтобы так!..

— Я… мне… меня… — залепетал Рональд, переводя испуганный взгляд с садовника на нового хозяина и обратно. Доктор нахмурился.

— А розы кто сажать будет? А луковицы новые я зачем принес? — сердито спросил мужчина.

— Я… — Рональд вконец расстроился и опустил голову. Он очень хотел посадить новые ростки роз. Потому что они были не красные, не розовые, а белые, очень редкие в их краях. Хотел увидеть, как они вырастут. Как распустятся. Он много чего хотел. А теперь из-за этих роз ему влетит. А теперь он стоит, сгорает от стыда и мечтает провалиться сквозь землю. Потому что он задерживает владельца бессмысленными разговорами и наверняка злит его!

Садовнику же, казалось, было все равно и на внутренние терзания Рона, и на свое неуместное вторжение.

— Я сказал, что ты розы посадишь, значит, ты их и посадишь, — непреклонным голосом сказал он. — Поэтому, забирай их с собой, — и в руки легла грязная, влажная тряпка, в которую были завернуты и луковицы, и хрупкие побеги. — Там еще кое-что есть. Ты разберешься. А вы, — теперь садовник угрожающе подступил к новому владельцу. — Обращайтесь с малым хорошо.

— Всенепременно, — растерянно ответил тот.

— А ты смотри мне, — мужчина опять повернулся к Рональду лицом и свел брови вместе. — Чтобы у тебя хорошо все было. Понятно?

После садовник похлопал его по плечу, еще раз проворчал что-то про бездельников, которые чего только не придумают, лишь бы не работать, и ушел грузной походкой. Тронутый до глубины души Рон бережно прижал к груди ростки и с тоской посмотрел ему вослед.

— Ну что, идем? — поторопил доктор.

Рональд вздохнул, с опаской влез в карету, вжался в самый дальний угол, вцепился в подарок и опустил глаза. Куда-то уезжать не хотелось до слез. Неизвестность пугала. Пугало сидящее чудовище напротив. Оно по-прежнему внимательно смотрело на Рона леденящим взглядом. Руки опять затряслись.

Карета покачнулась и поехала.

— Не бойся Ярого, — доктор сел рядом, хотя места на сидении оставалось достаточно. — Он не опасный. Не опаснее вашего садовника. Впрочем, ты сам скоро это поймешь. А пока просто поверь мне на слово. Хорошо?

Рон робко кивнул в ответ.

— К тому же он не живет в моем доме. Мы будем жить вдвоем. Как тебя зовут?

— Рональд.

— А меня Грэгор. Он Ярый. Впрочем, это не настоящее его имя, настоящее даже я не знаю. Поэтому условно называем Ярым. Он не против.

Рону на миг показалось, что хозяин над ним издевается. Он посмотрел на доктора, но нет, тот оставался серьезным. В глазах ясно читался живой интерес и любопытство.

— И меня тоже не бойся, — непринужденно продолжил Грэгор. — Сколько тебе лет?

— Четырнадцать. Скоро уже пятнадцать, — как можно более учтиво ответил Рон, а сам лихорадочно соображал — действительно ли новый хозяин такой добрый, как кажется? Вроде бы, бестактность садовника и задержка отъезда не разозлили его. А чудовище? Правда ли оно безопасное?

Кто из них главнее?

Как много работы придется выполнять?

Разрешат ли они посадить побеги и ухаживать за ними? Слишком смело было бы на такое надеяться, потому что на сад уходит много времени, ну а вдруг?..

— Молодой еще совсем. Хотя выглядишь еще моложе… — Грэгор ненадолго задумался, разглядывая Рона, и продолжил: — Рональд, мне очень жаль, что мы забрали тебя из дома. Не расстраивайся так, — услышал Рон совершенно невероятные слова, и ему опять показалось, что над ним издеваются.

— Я не расстроился, спасибо, — на всякий случай соврал он.

— Расстроился, я же вижу. На тебе же лица нет. Я очень постараюсь сделать так, чтобы тебе у меня было хорошо. Думаю, мы хорошо поладим.

Рон так осмелел, что задержался взглядом на лице владельца на несколько секунд. Слишком уж тот странно с ним разговаривал. Доверительно, что ли.

— Я не доставлю хлопот, — заверил он Грэгора.

— Доставишь. Так не бывает, чтобы новые люди хлопот не доставляли. Главное, чтобы они, хлопоты, были приятными. А что у тебя тут? Что за луковицы? — доктор кивнул на сверток, который Рон по-прежнему прижимал к груди.

— Это… — от пламенной речи владельца он совсем растерялся. — Это… побеги. Розы. И семена. А луковицы — тюльпаны. Цветы…

— Цветы? Это очень хорошо! Знаешь, двор у нас совсем скучный, было бы прекрасно, если бы ты усеял там все цветами. Сразу стало бы красиво.

— Правда?.. — дрожащим голосом переспросил Рон. — Вы правда разрешите?

— Ну а почему нет? Козу главное прочно привязывать. Знаешь, она все подряд жует. Раз на огород зашла, мы без капусты остались. И ладно бы только без капусты!

— Коза?

— Ее Биззи зовут, — кивнул Грэгор. — И курицы еще у нас есть. Петухи крикливые, по утрам спать совсем не дают. Ах, ты же даже не знаешь, куда мы едем! — он забавно сморщился, и Рон непроизвольно улыбнулся. — Я за городом живу. Практически в лесу, рядом с озером. Свежий воздух и никакой суеты вокруг. Тебе там понравится, вот увидишь!

С раскрытым ртом Рональд слушал Грэгора, и неожиданно обнаружил, что нисколько не боится. Что напряжение пропало, и молча сидящий монстр напротив больше не вызывает дрожи. Сидит себе и сидит. Что доктор умело захватил все его внимание и расположил к себе, всего лишь несколькими, ничего не значащими, фразами. И вот тогда, еще в карете, он понял, что сегодня судьба преподнесла ему самый бесценный подарок — Грэгора и пропуск в новую, однозначно лучшую, жизнь.

Про Грэгора и Ярого по городу ходили самые разнообразные слухи, один хуже другого. Их боялись. За спиной — презирали. Не понимали. Обходили стороной. Но в случае беды обращались именно к ним. В Райтоне было много врачей, уникальность же Грэгора и его напарника заключалась в том, что они не только лечили, но и избавляли пациентов от боли. От любой. Никто не знал, как им это удается, но факт оставался фактом — после посещения доктора пациенты быстро шли на поправку, не испытывая ни малейшего дискомфорта. Ради того, чтобы избежать мучений, люди были готовы на все: и принять дома странного доктора с пугающим спутником, и заплатить приличные деньги, и даже мило улыбаться им в лицо.

Грэгор — приятной наружности пожилой человек. Одежду носил простую, не вычурную. В образ доктора отлично вписалось бы пенсне на серебряной цепочке, но зрение у мужчины было идеальным. В глазах всегда играл задорный юношеский блеск, из-за чего его лицо смотрелось моложе истинного возраста. Он умел находить подход к людям, умел окутывать обаянием, располагать к себе — и пациенты быстро смирялись с неизменным присутствием на процедурах монстра, который рядом с доктором смотрелся дико контрастно.

Существо неопределенного возраста. Неизвестного происхождения. Людей рядом с ним непроизвольно бросало в дрожь. С одной стороны, он выглядел, как человек, но было в его облике что-то звериное. В первую очередь, глаза. Слишком большие, раскосые, похожие на кошачьи. Черные, абсолютно. Острые черты лица. Очерченные скулы. Длинные, тонкие, как шелк, волосы. Безобразная смуглая кожа с красноватым оттенком. Хищные клыки. Огромный рост. При этом поджарое телосложение, черты лица и весь облик в целом создавали впечатление, что Ярый — очень подвижный человек, резкий, но, вопреки ожиданиям, он почти не шевелился. Как будто берег энергию. Когда он шел, то передвигались только ноги, руки безжизненно свисали по бокам. Глаза почти всегда смотрели в никуда и веки редко моргали. Лицо, как замершая маска. Он очень редко говорил.

Кто-то считал, что монстр наполовину мертвый. Кто-то — что тот живет во сне, как сомнамбула. Кто-то верил, что он — не человек, а демон. Другие думали, что Ярый — легендарный абориген со скалистых Черных островов. Ходило поверье, что там водились страшные существа, похожие по описанию на монстра, но их уничтожили больше века назад. А возможно, они и не существовали вовсе. Никто не знал наверняка.

И никто во всем городе не ведал, что существо связывает с Грэгором, почему они работают вдвоем и какую роль в лечении играет Ярый. На приеме монстр просто стоял рядом, молчал, и ничего не делал. Не трогал пациентов. Он появился в городе примерно с год назад. После трагедии в семье доктор покинул Райтон и путешествовал несколько лет, а в родные края вернулся с Ярым. И где он его нашел, зачем привез — то оставалось тайной.

Грэгор вел затворнический образ жизни, гостей не принимал, и что происходит внутри имения, никто не знал. Не находилось смельчаков, которые не побоялись бы добровольно пересечь границу в виде хлипкого ограждения, чтобы удовлетворить любопытство. Потому пациенты ограничивались воротами и трезвонили в громкий колокольчик, пока доктор не выходил к ним сам.

Сам Грэгор любил шутить, что дурная слава — лучшая защита. В доме доктора не было замков, двери никогда не запирались, без уважительного повода никто его не беспокоил. Грэгора вполне устраивала спокойная, размеренная и уединенная жизнь.

До сего дня.

Потому что сейчас, в данный конкретный момент, селить в доме кого-то постороннего в его планы и близко не входило. Особенно — невольника с помеченным лицом. Тем более, мужского пола. Конечно, Грэгор не стал показывать и без того растерянному ребенку, что не рад его переезду. Поводил по дому, накормил, на ходу придумал обязанности, чтобы не вызвать подозрений, которые уложились в одну фразу: «Следи за домом и за огородом». Более того, Рональд еще в карете вызвал нежные чувства. Сидел, с зареванным лицом, прижимал к груди хилые росточки, хлопал ресницами и испуганно жался в угол кареты, но держался и старательно делал вид, что с ним все хорошо. Маленький и большеглазый. Не верилось, что мальчику почти пятнадцать лет. Он выглядел года на три моложе. Возможно, из-за небольшого роста.

Но что с ним делать, как уживаться в одном доме, не временно, а всю оставшуюся жизнь, Грэгор не представлял. Привести в дом человека — не зверушку завести. Это ответственно. Затратно. Особенно, когда не знаешь, что он за человек. Грэгор отроду невольников не приобретал, и не планировал ими обзаводиться, ни сейчас, ни когда-либо еще; он в принципе не мог себя представить в роли рабовладельца. Когда-то они с женой справлялись и вдвоем, с наемной домработницей, что приходила два-три раза на неделе; сейчас Грэгор прекрасно жил один. Но теперь, когда в праве собственности на Рональда стояло его имя, а сам ребенок, незнакомый и чужой, послушно ушел спать в наспех освобожденную от лишних вещей комнату, Грэгор не смог бы избавиться от него. Не смог бы подвести. Предать. Не Рон просился к ним, они сами его взяли. И по безукоризненному поведению ребенка, по тому, как он изумлялся обыденным вещам, как несколько раз подряд сказал «спасибо» после ужина (и тогда только Грэгор вспомнил, что там с невольниками не едят за одним столом), как робко отпросился выйти во двор посадить ростки, с каким восторгом его слушал — Грэгор видел, что Рональду уже здесь хорошо.

Но перед Грэгором стояла важная задача. Которой посторонние могли сильно навредить. И пользы от Рональда он, при всем желании, не видел. Обузу и помеху — да. Грэгор не знал, зачем Ярый выбрал Рона. И это озадачивало. Сильно. Он безоговорочно доверял другу и всегда незамедлительно делал то, что тот хотел, не размышляя, подыгрывал, как мог, но четвертого жильца они ни разу не обсуждали. Третьего — да. Но Рональд был не тот, кого они искали! И у Грэгора возникли к Ярому вопросы. Которые он не преминул задать. Собрал остатки ужина. Спустился в лес. Зашел вовнутрь, встал напротив друга, сложил руки на груди.

Ярый лежал на животе в ослепительно белом пространстве, приподнявшись на локтях. Сегодня он был молод. Лет двадцати, не меньше. А перед его лицом, как механические куклы, ходили крохотные копии двух человек — дворецкого и пациентки из особняка, в котором они взяли Рона. Ярый как будто бы не замечал, что Грэгор стоит рядом, и с любопытством наблюдал за человечками. Иногда брал их за головы, приподнимал, разворачивал — и они шли в другую сторону, широко размахивая руками.

Грэгор терпеливо ждал.

— Лекарь, как думаешь. Кто из них чернее? — не поворачивая головы, наконец заговорил Ярый.

— Дворецкий?

— Ха. Неверно. Оба одинаковы черны, — слишком уж довольно ответил Ярый и щелкнул пальцами по фигуркам — они заплакали, как дети, и исчезли. Он резко сел. — Мерзкий дом. Он оказался хуже, чем тот особняк. Где мы были. На прошлой неделе. А мне казалось, что хуже быть не может. Ваш мир умеет удивлять.

— Это все замечательно. Но, может, ты все-таки объяснишь?

— А что тебе не понятно? Я же сказал. Дом был ужасен.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Зачем нам это чудо? Ты понимаешь, что поставил меня в ужасную ситуацию? Я врал и изворачивался, выпросил ребенка и привел домой, провозился с ним весь день, понятия не имея, зачем мне это надо!

— Ш-ш-ш, лекарь, не злись. Как он устроился?

— Ярый, не увиливай от ответа. Мне слабо верится, что ты обеспокоился чистотой полов в моем доме. Так зачем?

— Он тебе не понравился?

— Причем здесь понравился или нет?

— Ты не справишься один. А он тебе поможет.

— Он не похож на того, кто сможет мне помочь. Ну он же еще совсем ребенок, маленький, наивный!

— Ха. А ведь он тебе понравился.

— Понравился, — сдался Грэгор. — И что с того?

— И возиться с ним тебе понравится. А повозиться придется, и много. Не недооценивай его. Он очень редкий для вашего мира человек, и польза от него будет огромна. Если ты вылечишь его, — перешел Ярый на серьезный тон, повзрослев лет на двадцать.

— Он еще и болен?

— Не в этом смысле. Тебе нужно подлечить его так, чтобы он смог возненавидеть меня, когда придет время. Он пока не может. А надо, чтобы смог. Сможет ненавидеть, сможет и многое другое.

— У тебя это быстрее получится. Почему я?

— Мне нельзя с ним сближаться. Я тебе еще раз говорю. Он должен суметь возненавидеть меня. Как он сможет это сделать, если мы начнем сближаться? И потом, лекарь здесь ты. Это твое призвание. Ты и лечи. Введи его в курс дела, но без подробностей. И принеси завтра кровь сломанного, мне нужно на него настроиться. Он ничего не должен знать.

— И как же мне взять у него кровь, не вызывая подозрений?

— Завтра узнаешь.

— С ним что-то случится? — разволновался Грэгор.

— Не знаю, что именно случится. Но знаю точно, что вкус у крови будет такой же, как у тебя, в день нашей первой встречи.

— Погоди-погоди. Ты хочешь сказать, что он, с виду тихий и образцовый мальчик, проберется завтра в подпол и напьется вусмерть? — нахмурился Грэгор. — Кого ты мне подбросил?

— Ш-ш-ш, не злись, лекарь. Я не знаю точно, что произойдет. Вариантов много. А вкус у крови по итогу один. Мерзкий.

— То есть, ты полностью уверен, что он не навредит?

— Иначе бы его здесь не было. Не навредит. Но и сильно поможет. Он — наша козырная карта. Кстати. Ты ничего не замечаешь?

— Нет. А что… — запнулся Грэгор и быстро обернулся. Посмотрел по сторонам. Привстал на цыпочки. — Где она?!

— Ты от нее отвлекся. Она вон там, — махнул Ярый на крохотную точку далеко впереди, которая на фоне ослепительной белизны почти не выделялась. Но, стоило Грэгору на нее посмотреть, как точка быстро поползла навстречу, увеличиваясь в размере и приобретая болотно-зеленый цвет, пока не остановилась у его ног и не потянула к телу подвижные щупальца с присосками на концах.

— Ну вот зачем?.. — вздохнул Грэгор, отталкивая бесформенное существо ногой.

— Не думай о ней. Теперь тебе есть на кого отвлечься, — Ярый вырастил в пространстве высокую траву, чтобы существо не стало видно. — Задание понятно?

— Да понял уж. Лечить, — смирился Грэгор.

— Все верно. А теперь — выйди. Ты зол, мне трудно удерживать тебя. Я от тебя устал.

И в ту же секунду Грэгор исчез.