Яростный свет

Глава 38

Амелия

— Мы можем поговорить? — Спросил Габриэль.

Амелия сидела на верхней ступеньке мраморной лестницы Капитолия и смотрела на пышную зелень площади Единства. Наступила первая неделя марта, и снег уже почти растаял. Несколько детей гонялись друг за другом вокруг ухоженных живых изгородей, окаймляющих площадь.

С трудом верилось, что всего несколько недель назад снег и трава обагрились кровью бойцов Сопротивления и солдат Коалиции. Сейчас казалось невероятным, что они с Габриэлем стояли здесь под дулами автоматов, а президент Слоан требовала их убить.

Еще труднее было поверить, что все наконец закончилось.

Амелия перевела взгляд на видневшиеся вдалеке валы у плазменной стены. Она все еще не решалась подняться на место, где Сайлас отдал свою жизнь. Скоро. Но не сейчас.

— Он умер героем, — хрипло сказал Габриэль.

Она кивнула, не в силах ответить.

— Я не хотел уходить, не попрощавшись, — проговорил Габриэль через мгновение.

Ее взгляд метнулся к нему, сердце застучало сильнее. Амелия не хотела прощаться с ним, никогда. Но и говорить такое она не имела права.

— Габриэль…

— Я не жду от тебя никаких ответных слов. Просто хочу, чтобы ты знала, я люблю тебя.

У любви множество сторон, она глубока, как океан, и многогранна как бриллиант. Любовь может ранить. Она может причинять нестерпимую боль.

Иногда любовь бывает токсичной. А порой можно любить кого-то и в глубине души понимать, что эта любовь не самая лучшая для тебя, что ты предназначен для чего-то другого.

Можно искренне любить человека, но не выбрать его.

Глядя на Габриэля, Амелия осознала правду. Она не могла его выбрать. Потому что теперь она стала сильнее. Бывает, понимание того, что лучше для тебя, гораздо важнее собственных чувств.

Габриэль оставил на ее сердце не один шрам. Есть вещи, которые не может исправить даже прощение.

Между ними все так запуталось. Но в глубине души Амелия понимала, что вернуться к Габриэлю будет предательством по отношению к самой себе.

А этого она не могла сделать.

— Я понимаю, — заверил он. — Тебе не нужно мне ничего объяснять. Я вижу все по твоим глазам.

Она не стала извиняться. Ей не за что было просить прощения.

И все же Амелии горько видеть боль в его глазах, боль, отразившуюся в ее собственном сердце. С грустью она осознавала все то, что могло бы у них быть, но не сложилось, и уже никогда не произойдет.

Но Амелию это устраивало.

— Я никогда не перестану любить тебя, — хриплым голосом сказал Габриэль. — Но Мика подходит тебе больше. Он гораздо лучше меня.

Сердце Амелии наполнилось теплотой. Габриэль по-прежнему был ей очень дорог. И всегда будет. Дружба — это еще одна форма любви. Не меньшая, но другая. Она так же реальна, так же сильна.

— Я никогда не думала, что ты изменишься. Но ты доказал, что я ошибалась. Ты хороший человек, Габриэль.

Он печально улыбнулся ей.

— Друзья?

Амелия улыбнулась в ответ.

— Уже давно.

Вечером после ужина Амелия отправилась на прогулку по площади. На ней были удобные джинсы и футболка. Воздух все еще оставался прохладным, особенно ночью, но она наслаждалась свежим ветром на голой коже. Он пробуждал ее чувства, заставлял снова поверить в то, что она жива.

Хотя комендантский час официально отменили, большинство людей к моменту появления звезд не выходили из дома. Где-то лаяла собака, жужжали насекомые, какое-то маленькое существо шелестело в живой изгороди рядом с ней. Впрочем, на улице по большей части было тихо.

Луна серебрилась в небе цвета индиго, а звезды сверкали как блестки. Они были такими яркими, такими близкими, что Амелия почти могла протянуть руку и коснуться их. Она нуждалась в этом. Ее разбитое сердце жаждало этого, хотело знать, что в мире еще есть красота, которая только и ждет, чтобы она ее увидела.

Она прошла всего четверть пути, когда ее нашел Мика.

— У меня есть кое-что для тебя, — нерешительно проговорил он. Мика что-то прятал за спиной.

Амелия повернулась к нему лицом. В сгущающихся сумерках она все еще могла различить его хорошо знакомые черты. Уютный свет из окон озарял площадь по всему периметру. Горы казались едва заметными тенями, превратившись в огромные фигуры, заслоняющие часть неба.

Мика протянул ей книгу. Это была тонкая печатная брошюра с надписью на лицевой стороне «Судзуки для начинающих, книга первая». Амелия на мгновение затаила дыхание от нахлынувшего на нее горя, бесконечного, как волны на берегу.

— Я же говорила тебе, Мика. Я больше не могу играть.

Его улыбка дрогнула, но лишь слегка. Он не опустил руки.

— Здесь есть женщина, она работает на гидропонных фермах. Ее зовут Дейзи Брэдшоу. Ей уже около семидесяти. Раньше она играла на скрипке. Тридцать лет назад она выступала с Чикагским симфоническим оркестром.

Амелия уставилась на него, все еще не уверенная, к чему Мика клонит.

— Когда она вышла на пенсию, то стала заниматься с детьми, чьи родители хотели, чтобы дети учились настоящей музыке и настоящей страсти к ней. Она сказала, что может поработать с тобой, поискать способ играть даже с тремором. Пусть не идеально, но хоть что-то. Она научит тебя с самого начала. Нота за нотой.

Амелия склонила голову. Посмотрела на свои пальцы, на неизгладимые вмятины — напоминание о целой жизни, посвященной музыке, которую она больше не могла исполнить. Пальцы выглядели нормально, пока она не попыталась ими воспользоваться. Она сжала ладони в кулаки, и по рукам пробежала странная дрожь. Глубокое, всепоглощающее чувство утраты волной прокатилось по телу.

Мика сделал шаг к ней. Его глаза горели надеждой и решимостью, и Амелии показалось, что ее сердце расколется на еще большее количество осколков.

— Твоя музыка в твоем сердце, в твоей голове, в твоей душе. Ты сможешь найти дорогу назад.

— Ты думаешь, это возможно? — прошептала она.

— Да. Ты сможешь. Мы сможем. Нота за нотой. Шаг за шагом. Кирпичик за кирпичиком. Так мы учимся ходить, доверять, любить. Так мы перестраиваем наш мир.

Ее щеки увлажнились. Амелия не знала, когда это случилось.

— Спасибо.

Сумерки сменились ночью. Автоматические фонарные столбы Убежища включились, окутав их обоих мягкой желтой дымкой. Мика стоял неподвижно, держа в одной руке книгу, а другую подняв вверх, в нескольких дюймах от ее лица. Она ощущала расстояние между ними, как статическое электричество.

— Однажды я пообещал, что не прикоснусь к тебе без твоего разрешения, помнишь?

— Это было до фермы Свит-Крик, — напомнила Амелия, — до всего.

— Я люблю тебя, — выпалил Мика. — Я хотел сказать тебе, но не думал… Я бы никогда не обидел Габриэля, но брат сказал… сказал, что я должен, что он хочет, чтобы мы были вместе, если ты конечно этого тоже хочешь…

Амелия уставилась на Мику, на мгновение лишившись дара речи. Ее сердце стучало в ушах, в горле, в кончиках пальцев.

Он по-прежнему оставался милым, спокойным, надежным Микой — опорой, на которую она всегда могла опереться, но внезапно стал чем-то большим. Он смотрел на нее теплыми темными глазами, окаймленными длинными ресницами, его рот был слегка приоткрыт. Непокорные волосы завивались над ушами. В мягком свете фонарей его кожа была безупречного бронзового цвета.

Ее сердце переполняло столько эмоций, что Амелия едва могла разобраться во всех них: тепло, благодарность, привязанность, томление. Любовь.

Потребовалось время, чтобы понять, какая это на самом деле любовь — драгоценная дружба, перерастающая в нечто большее. За те несколько недель, что они провели в разлуке, Амелия скучала по нему каждой клеточкой своего тела.

Она любила Мику. Все это время она любила его. Многое мешало — например, попытки выжить, — но под всем этим, как ровное сердцебиение, Амелия любила Мику.

Может быть, иногда сердцу требуется разлука, чтобы осознать все то, чего ему не хватает.

— Я хотел сказать тебе, — тихо произнес он хриплым голосом, — так много раз.

В ней промелькнула тень того давнего страха. Амелия напряглась.

— Я не цельная, — призналась она. — Некоторые вещи мне еще очень тяжело даются. Я сломлена, изранена. Я не идеальна. Я не…

— У Леонарда Коэна есть такая строчка, — нежно сказал Мика. — «Во всем есть трещина, именно через нее проникает свет».

Мика понимал ее. Он всегда понимал. Он понимал ее боль, страх, но также и ее силу, ее музыку, ее страсть. И поскольку он понимал, то ждал.

Он никогда не пытался отнять у нее этот выбор или любой другой.

Он обеспокоенно сдвинулся с места.

— Я никогда не хотел, чтобы ты чувствовала…

Амелия приподнялась на цыпочки и поцеловала его.

На мгновение Мика напрягся, словно опасаясь, что стоит ему пошевелиться, и она бросится наутек. Но Амелия не собиралась бежать.

Книга Судзуки упала на землю, всеми забытая. Мика обхватил голову Амелии руками и нежно притянул к себе. Он мягко ответил на поцелуй, касаясь ее рта своими полными и сладкими губами.

Каждый нерв в ее теле покалывало. В животе запорхали бабочки. Она прильнула к Мике, обвила руками его шею и запустила пальцы в волнистые волосы. От него пахло ванилью и старыми книгами, но ей нравился его запах, он пьянил Амелию.

Мика стал целовать ее крепче, настойчивее, притягивая к себе так близко, как только мог. Обхватил ее руками и прижал к себе так, словно надеялся никогда больше не отпускать. Его объятия казались ей самым уютным местом. Она льнула к нему, а он — к ней.

Они стояли в круге света, окруженные темнотой, но вместе им было тепло и безопасно. Что бы ни случилось дальше, что бы ни таила в себе тьма, горе, борьба и боль, которые могли их ждать, Амелия больше не боялась.

Она в одиночку справлялась с самыми серьезными угрозами; знала, что способна на это, знала, что выдержит, справится. Но ей больше не нужно было делать это в одиночку. И это многое значило.

Амелия чувствовала биение его сердца у своей груди, их сердца бились в одном ритме. Так звучал мир. С Микой она чувствовала себя дома.

Словно летела, взмывала в чистое голубое небо, но без страха, а с восторгом, счастьем и покоем. Как будто Амелия наконец-то оказалась там, где должна быть. Там, где ей всегда было место.