Ярмо Господне

ГЛАВА VIII ДВОЙНЫЕ ПАСХАЛИИ В ДВУХ ПОЛУШАРИЯХ

— Чуть полдень миновал, и мне она звонит, — Филипп Ирнеев сразу ответил на простой, хотя и кодированный, вызов Вероники Триконич. — Слушаю вас, моя любезнейшая Вероника Афанасьевна.

— Ты, милок, невежда, у нас уж полночь близится. Мог бы и некоей докторше Вере брякнуть, звякнуть, невежа. Как ни глянь, Анфискина задница и мне не чужая. Он, видите ли, одного лишь Павла Семеновича Булавина порадовал.

Не сочти за упрек, понимаю и прощаю великодушно. На радости такой примите и мои поздравления, сударь мой Филипп Олегович.

Но позвольте спросить, барышню-неофитку Анфису Сергеевну вы на мое попечение оставляете или пускай ее американский доктор Суончер отнынь пользует?

— По идее еще недельку-другую док Патрик за ней присмотрит, потом же некто арматор Вероника примется обихаживать организм нового члена орденского звена.

— Когда это ты успел утрясти, братец Фил?

— Всего-навсего предполагаю в рациональной реальности.

— В ответ честь имею реально просить пожаловать сеньора и сеньору Бланко-Рейес-и-Альберини к пасхальному воскресному обеду около двух пополудни в моих городских апартаментах. Их благородие барон Руперт Ирлихт-Коринт весьма надеются на ваше милостивое согласие, идальго. Уж не откажите нам в любезности.

— Неужель пришла любовь, вновь расцветают помидоры?

— Примерно так, братец Фил. Всякой нормальной бабе яички дороги не только на Христов день… А вы, сударь, ей-ей, грубиян и сквернослов.

— От кого слышу?..

Филипп клятвенно заверил собеседницу в том, что он с супругой «всенепременно пожалует за океан» к обеду барона и баронессы Ирлихт-Коринт, и подивился чуткости Вероники, какими бы ни были ее арматорские речи и манеры. Ему-то самому и в голову не приходило устроить для жены пасхальные каникулы. И сама Настя о том его не смеет попросить, как он тотчас же сообразил, дав отбой связи.

«Старею, наверное, впадаю в хамство стариковское, память слабеет… Болван чванный, мог бы, олух царя небесного, и Нике первым позвонить и девок от физкультуры освободить…

Помнить надобно: конец апреля, во вторник у Настены тезоименитство, в среду ее день рождения… Кое-какие подарки для нее готовы, но можно и дополнить…

Страстной Четверг на дворе, милостивый государь. Пасха на носу. Притом в Старом Свете она раньше наступит. Куличами пора бы озаботиться, экологически чистой провизией в Америке запастись, специями, пряностями, творогом, миндалем…

Неравно свежих дрожжей там на Таракановском рынке или еще где в той Белорашке не найду? Ох мне… Транспорт опять же, средства доставки… Ладненько, будем действовать по плану…»

Выделим с красной строки и пробелом. Ведь к Светлому Воскресенью Христову у нашего главного героя имеется особо специальное отношение. Притом в разных и мало совпадающих ипостасях этого принципиального религиозного празднества для всех верующих и не очень верующих.

Начнем все излагать, изъяснять в относительном порядке, если не жестко хронологически, то в произвольной хронографии. Вот и Великий пост Филипп Ирнеев издавна стремится блюсти по мере возможности и желательности. Однако же на Пальмовое Воскресенье, то есть на двунадесятый праздник Входа Господня в Иерусалим он никогда не носил в церковь прутики вербы, обломанные ветки прочих кустарников и деревьев, произрастающих в средней полосе.

«Ибо сие для истово верующих в православии суть полуязыческое непотребство, неуместное потакание материалистическим суевериям. Надо ж такую метонимию выдумать, Вербное воскресенье, скажите на милость! Во где приспособленчество простодырое…»

Простонародному обычаю красить скорлупу куриных яиц или модернизировано клеить на нее переводные картинки он ни под каким видом не следует. Хотя никого прилюдно и гласно не осуждает, не порицает за подражательное исполнение околоцерковных обрядности, «хоть как-то, пусть им раз в году приближающих слабоверующих к истинной религиозности и к Храму Божьему».

Никто не сомневается в том, что ни разу в жизни он не таскал святить в церковь торбу-мешок сваренных вкрутую крашеных яиц. «Еще чего, яйца катать! Во где анафема мараната!»

Филипп также рассматривает как излишнее, чтобы его изготовления ароматную миндальную пасху из фигурной деревянной формы или пышные куличи «ХВ» с изюмом окропили как бы святой водой сомнительного происхождения. «Сие не прибавляет святости и хорошего вкуса пище телесной».

Тем не менее освященными куличами вкусной монастырской выпечки Филипп не забывал запланировано запастись. «Ибо с молитвой и в благочестии иноческом душевно произведены в монастыре Петропавловском».

Со всякими малознакомыми встречными-поперечными он публично не христосовался. Но троекратно расцеловать на Пасху немногих особенно ближних считал вполне уместным. «В радости и веселии! Воистину воскресе!»

Пасхальные церковные службы и крестный ход Филипп Ирнеев и подавно не мог пропустить. Заранее предвкушал благоволение праздничного настроения и вдохновенных религиозных чувств.

После же утром в Светлое Воскресенье он когда-то давал себе блаженное послабление, отдохновение и не вскакивал с постели спозаранку. «Пасха, она раз в год бывает, уместно и разговеться в праздности, братия и сестры…»

С предпасхальными праздничными пожеланиями брата Фила незамедлительно согласился лорд Патрик, припомнив, как он сам-перст во времена оны подвизался русским сиятельным вельможей, в придворных чинах хаживал. И сей же час предложил Филиппу Олегычу и Настасье Ярославне отправиться сей же день ко всенощной в Нью-Йорк, не позабыв об Анфисе Сергеевне во благости.

— …А мы с Марь Вячеславной, с вашего позволения, тут-ка по соседству помолимся в методистской церковке для светских приличий ради достопочтенного доктора Суончера.

Ежели вас не затруднит, Филипп Олегыч, то извольте поведать нашим милейшим и благороднейшим воспитанницам об изменении планового распорядка.

В спортзале тотчас раздался радостный девчоночий визг, писк, едва Филипп притворно серьезным тоном распорядился:

— Ну-ка, голозадые, все в душ, быстренько оделись без макияжа и ко мне на инструктаж.

Взрыв восторга мигом последовал, едва только рыцарь Филипп сообщил дамам-неофитам, какие, собственно, инструкции он имел в виду. Настя тоненько заверещала и в тигрином прыжке бросилась к нему на шею, повисла, болтая ногами. Мария с Анфисой схватились за руки и принялись с дикими вакхическими воплями скакать вокруг них.

— Настена, чего это вы так бурно веселитесь?

— Ты бы знал, Фил!!! Ведь Патрик запустил новую систему нейрофизиологической обратной связи и стимуляции боевых рефлексов. Во где жесть! Грозился сегодня же нас к ней дистанционно подключить через корсетные пояса, и все такое.

— Понятненько.

Рыцарь Филипп снял с шеи даму-неофита Анастасию, поставил ее на пол, принял рассеянный вид и точь-в-точь с невозмутимыми интонациями лорда Патрика сделал всем замечание:

— Не забывайте, пожалуйста, об осанке и достоинстве, юные леди.

Теперь уже все трое на нем повисли, едва-едва не свалили с ног, но одна за одной спелым урожаем попадали на тартановое покрытие спортзала не в силах удержаться от хохота…

После повечерия в православном храме Настя с Филиппом проводили Анфису Столешникову к Павлу Семеновичу Булавину, а сами вернулись в Филадельфию. В такси она положила ему голову на плечо и призналась:

— Ой, Фил, ты уж меня прости, но мне подчас кажется, наши девочки тебя любят побольше, чем я. Когда ты вчера с нами разминался, потом в зале остался, нам физкультура намного легче давалась.

Анфиска голую задницу неприлично оттопыривала, чтоб тебе понравится. Манька краем глаза тоже на тебя засматривалась, вся подбоченилась, плечами и стоячими сосками потрясала… Патрик им обеим внушение сделал насчет достоинства и осанки, как только ты ушел с Пал Семенычем в онлайне поговорить.

— Ох мне женщины… На Великий пост, особливо на Страстную вроде как плотское воздержание предписано. А вы опять о том же, шуры-муры, строить куры.

Вот-таки недостаточно вас дедушка Патрикей Еремеич воспитывает, греховодниц…

— Нет достаточно. Тут другое, не так ретрибутивно, как у Ники с тобой. Маша с Анфисой тебя от полноты разумной души любят, не от плоти преходящей.

Все же ты прав, женщинам нужна чувственная мужская любовь, нежная близость… Физиологически… И не только…

Я знаю и понимаю: Патрик меня, Машу, теперь Анфису обучает, воспитывает в единстве духа и плоти, в нераздельности духовной принадлежности женского начала и мужского, дополняющих друг друга, становясь сообща синергически неизмеримо большим, чем в разделении.

Вот и я иной раз ревную сама к себе. Потому что ты — мой любимый, единственный, нераздельный, единосущный, предержащий муж мой…

Любящий по-настоящему мужчина всегда отдает любимой женщине больше, чем она берет от него. И сверх того, что она может ему дать. У нас с тобой так же, любимый.

Я, наверное, мало тебя люблю и беру от тебя меньше, потому что твое тело принадлежит лишь мне одной. Я им владею и распоряжаюсь, как мне благоугодно…

Помолчав, Настя продолжила:

— Ты, Фил, в вышних благословен мне в мужьях, и я хочу стать тебе такой же в женах. Мы оба чудотворно повенчаны пред Всевышним…

Давай я тебе немножко исповедуюсь не как орденскому рыцарю-инквизитору, а просто, как мужняя жена и твоя любящая женщина.

Я раньше, до тебя, Фил, редко в церковь заходила. Молилась сама по себе, наедине. Чаще всего выпрашивала у Бога хорошие оценки в школе, чтоб родители меньше приставали и обижали. Прощения у Бога просила за то, что совсем мало их почитаю и уважаю…

Ты же, Фил, меня истинно воцерквил, теперь ты для меня, словно храм Божий. Не икона, не кумир, потому как ты здесь, и будешь мой навеки, чего бы там с нами ни стряслось.

Я раньше очень боялась тебя потерять. Но сейчас знаю — ты мой навсегда, любимый и нераздельный со мной.

Мне кажется, словно бы мы с тобой когда-то прожили долгую-долгую жизнь, умерли в один день и воскресли, вознеслись в заоблачный город на вершине горы, а там, в Граде Божьем, единосущно возродились к новой жизни…

«Патер ностер! Настя-то в пятом круге, еще до наступления Светлого Воскресенья. Все-таки я задолжал доку Патрику его серебряный доллар.

Сейчас сказать? Иль не надо? Ладненько, пусть он ей единолично об этом после поведает, как прецептор и арматор.

М-да… воздержание, послушание, аскеза, эндорфины и эстрогены… Гремучая смесь, надо сказать…»

— Вот, муж мой, я тебе капельку исповедалась. Только ты ментальный контакт не прерывай. И за применение ясновидения меня не ругай, пожалуйста.

— Отчего ж? Здесь можно, машина экранирована. Надежный субалтерн сэр Квентин за рулем. Валяйте, миссис Нэнси.

— Тогда скажи, правда, ведь хорошо, если Патрик мне снова половое созревание открыл? Месячные у меня теперь в начале мая… К лету я немножко выше ростом стану, костяк окрепнет…

— Он — арматор, ему виднее. Если не вымахаешь наподобие Никиной секретарши Ксюши, то я согласен.

— Между прочим, я боялась, как бы от кучи женских гормонов мне грудь не расперло. Но Патрик говорит: это мне не грозит, ни левая, ни правая форму не потеряют. Если, конечно, заниматься калокагатией по его методике. Ничего, я уж привыкла…

А я, Фил, вижу и знаю, твоей драгоценной андрологии сейчас совсем даже не повредит интенсивная брачная жизнь. Скорее, наоборот, сударь муж мой… Ubi penis, ibi vulva.

— Mulier formosa superne…

— Не только сверху прекрасная женщина, но и снизу. Показать?

— До дома дотерпишь, Иезавель, дщерь Евина?

— Завет и свидетельство, жена да прилепится к мужу и дому своему!

После филадельфийского ужина Филипп с Настей попрощались с Патриком и Марией. Нагрузившись покупками и американскими сувенирами, Ирнеевы отправились в раннее утро в Старом Свете.

— …Наша Мэри, как и обещала, уговорила Патрика на пасхальную поездку в Рим. Вы же, скептический мистер Фил Ирнив, мне не верили.

— Так это я для суеверия, absit omen, сказал, чтоб не накаркать, не сглазить, миссис Нэнси.

— Это шутка, мистер Фил?

— Нет, я серьезно. Патрик, может статься, и передумает насчет Пасхи в Европе. Вдруг ему захочется там еще в Америке с утреца поработать над нейрофизиологией мисс Мэри?

— Ой, не захочется. Я вас мужчин насквозь вижу и чувствую, как будущий арматор.

— В таком случае скажи, чего мне сей минут нужно от любимой жены?

— Как чего? Чтобы я встала, и принесла тебе чашечку кофе.

— А еще?

— Остальное потом, включая смиренную уборку нашей квартиры и подсобные работы на кухне. Видишь, угадала без предзнания и прогностики.

— Они у тебя неотделимы от общего понимания, Настена.

— Я вошла в пятый круг, рыцарь?

— И де мой кофе, дама-неофит?..

Настя принесла им обоим кофе, присела на край кровати.

— Фил, скажи, если можно. Анфиса будет стажироваться у Патрика?

— Пожалуй, да. Но после того, как успешно пополнит новым отпрыском фамилию Булавиных-Луница.

— Тогда она ему заменит правнучку Жюли. Анфиска на нее чуточку похожа лицом и фигурой.

Мне Патрика порой до слез бывает жалко. Потому он и меня с Манькой нещадно гоняет. За нас беспокоится. Втроем-то нам будет не так тяжело на боевой подготовке.

— Ты так думаешь?

— Спроси чего-нибудь полегче.

— Как Манька с тобой собирается рассчитываться за пиво и сигареты, которые ты ей тайком таскала с помощью Квентина?

— А вот и не скажу! Это маленький женский секрет.

— Понимаю, коммерческая тайна…

Да не оскудеет рука дающего, действующего в пределах сметы ситуативных дамских расходов. Тем самым в виде пасхального презента у некоей миссис Нэнси Ирнив банковский счет пополнился 250 тысячами в долларах США. Карточка на десять штук внутри яичка. Не Фаберже, но все-таки…

Филипп сунул руку под подушку и добыл оттуда разукрашенное пасхальное яйцо с сюрпризом.

— Ой, какая прелесть! Я тебя люблю, Фил!

— Сколько тебе добавит прецептор Патрик за великопостное послушание, воздержание от низменных потребительских интересов, за пиво и сигареты, не знаю. Но пасхальные суммы свыше шести тысяч гринов тратить будешь с его согласия и позволения.

Как сейчас помню, твоя несравненная матильда, в медленном танце, тесно навалившись животом и грудью на любимого зятя, эдак прозрачно намекала ему на пятьдесят штук единовременного брачного пособия для супруги киллера. И что-то еще насчет страховки…

— Ой, не говори, домашние человека — враги его. Кроме тебя, конечно, и тети Агнессы.

За пасхальный подарок я сейчас тебя крепко-крепко поцелую, и все такое, что тебе за это причитается… Жене суперкиллера давно уж впору обзавестись в Америке какой-нибудь приличной тачкой…

— …Вставай, лежебока голозадый! Все в душ!

Потом будешь меня учить православные куличи печь, пасху стряпать с глазурью, холодец варить для дедушки Патрикея Еремеича из поросячьих ножек, купленных в Нью-Йорке. Кабы не Квентин, не дотащила бы коромысло диавольско до транспортала.

— Бедная баба из сил выбивается, рой субалтернов за ней увивается, старому мужу рога наставляются.

— И поделом ему, дряхлому, лысому, толстому маразматику…

Фил, можно мне сегодня или завтра утречком в Париж смотаться, только на пару часиков, может, чуточку больше? Я миленькое платьице присмотрела в онлайне у одного начинающего кутюрье.

— По-моему, я завтра с утра на вокзале встречаю некую Анастасию Ирнееву, прибывающую на пасхальные каникулы из Филадельфии через Москву проездом.

— Фил, это аноптически, на то у нас есть группа секулярного обеспечения. Реально же мне стопудово в Париж за весенними шмотками.

Фил, ну можно? Мне здесь на Пасху надеть нечего, чтоб ты знал, муж мой! В чем я барону Ирлихту покажусь? В джинсиках и в маечке, сиськи в растопырку, голой, в трусиках и в лифчике?..

В джинсы и футболку Настя облачилась, когда приступила к пятничным домашним хлопотам и практическому освоению моющего пылесоса. Филипп тем временем вдумчиво разделывал сырье для русского холодца и растирал хрен в кухонном комбайне. «Свинячая и слезоточивая работенка, из рака ноги, и тертый хрен кому-то в задницу…»

Затем к Филиппу пришла Настя учиться практически быстрому творению дрожжевого теста для куличей первого вида. К тому часу тесто для второй рецептурной разновидности должным образом созревало в тепле и в темноте.

Оба старинных пасхальных рецепта Филипп модернизировал, исходя из технологических пекарных возможностей XXI века, современного разнообразия ингредиентов и нынешних утонченных вкусов, о каких ведать не ведали недоразвитые предки, мучавшиеся с дровяными печами и медной кухонной утварью.

«Пал Семеныч Булавин — столбовой дворянин, не хухры-мухры, все до тонкости помнит, чем, как и когда трапезничал и каким манером стряпали в старину, лишь бы пожирнее и послаще. Одно переваренное варенье в медных тазах чего стоит. Во где пакость и мерзость!»

— Понимай, Настена, сахар и жир суть несамодостаточные сырьевые технологические элементы в кулинарии. Не доложишь — тесто плохо созреет. Переложишь — вообще не поднимется, останется резина резиной.

Такой горе-кулич после выпечки обязательно превратится в сдобную безвкусную несуразицу, в деревяшку, в кусок пенопласта, покрытого сахарной глазурью или шоколадом. Черствеет по мере остывания, а не наоборот, как ему положено.

Кулинарные технологические принципы каноничны и догматичны, подобно символу веры. Отступить от них можно, но выйдет ересь, съедобная лишь еретикам-извращенцам. Истово верующим их изуверство, кощунство и профанацию не разжевать, не проглотить, потому что богопротивно и богомерзостно.

Любые технологии неопровержимы и требуют неукоснительной исполнительской дисциплины. Они как символ веры и алгоритмизация действий в теургическом ритуале.

Либо кардинально меняй систему религиозной догматики, либо технологично исполняй то, чего от тебя требуется. Иначе возможны искажение, извращение качественных характеристик продукции на выходе. Такая вера становится ложной, мнимой и тщетной, преходящей политической доктриной от века и мира сего.

Так качество вероисповедания заключается во благолепии и приверженности историческим традициям, преданиям истины, идущим из прошлого в будущее. Ибо они досконально отработаны, канонизированы авторитетами, учителями и отцами церкви. Но отнюдь не самородком и самоучкой Васей Пупкиным, додумавшимся заменить пальмовую ветвь вербой или приделывать наклейки на яичную скорлупу.

Казалось, присобачили языческие поверия к церковной обрядности и в ус себе не дуют. Как бы не так! По усам-то течет, и в рот всякая дрянь у них попадает.

Кулинария и гастрономия тако же не приемлют подражательных простонародных обычаев. Потому как людишкам малого поваренного разумения лишь бы набить брюхо чем-чем ни попадя. Куда попало, в два горла сожрут, не подавятся, паленой водкой-рыгаловкой из опилок зальют, не поперхнутся жирным холестерином в крашеной скорлупе…

Тут следует непременно отметить авторской ремаркой и пробельной строкой вкусы, о которых спорят веками и тысячелетиями. Вот и наш герой Филипп Олегович Ирнеев совершенно не превозносит куриное мясо, яйца за отвратительный запах при их кулинарной обработке. И пребывает в предубеждении относительно одомашненных кур, полагая их животными более грязными и зловонными, нежели свиньи.

Со всем тем на куриные сырьевые продукты Филипп Олегович вовсе не налагает каких-либо огульных кулинарных табу и запретов, наподобие существующих у иудеев или магометан на употребление огромнейшего разнообразия изысканных гастрономических блюд, колбас, ветчины, буженины, бекона, корейки, рульки и прочая, аппетитно приготовляемых из свинины или на свином жире.

И куры и куриные яйца у Филиппа Ирнеева идут в ход, в употребление, в пищу. Само собой, после необходимой кулинарной переработки, отбивающей мерзостный вид, запах и вкус натурального птичьего сырья.

— …Согласись, Настена, вареные вкрутую куриные яйца оченно нехорошо и сортирно пованивают. Но их нам никто не запретит пустить в благое дело, скажем, как манную крупу.

Кто-то пускай ему давится мерзкой манной кашей с комками, а мы пасхальные яйца, облагородив специями, будем традиционно фаршировать по древнеримскому патрицианскому обыкновению. Но не сегодня, а завтра пополудни, чтоб вовремя доспели в холодильнике ко Светлому Воскресенью Христову.

— Красить-то мы их будем?

— Всенепременно. На то у нас найдутся пищевые красители, кисточки, фигурные ножи. Чтоб яйца, нафаршированные нашей вкусной мясной, овощной начинкой, выглядели почти как игрушки для рождественской елки…

Сегодня же мы озаботимся пирожными в той же яичной форме для песочного теста. Заполним их взбитыми сливками с грецкими орехами, покроем шоколадной расписной глазурью. Ух, разгуляемся и разговеемся…

Пожалуй, и бисквитный тортик-бланманже с мороженым и свежей южноафриканской земляникой надобно к вечеру в холодильник поставить. Зря, что ли, из-за морей-океанов мы ее сюда перли?

— Фил, а прорву творога для пасхи?

— Ее, родимую, мы сей момент спроворим со сливочным маслицем из Америки, рубленым испанским миндалем и веточкой африканской ванили заправим, белой сахарной глазурью тончайше укроем. Второй вариант у нас пойдет с арахисовой американской пастой, с узбекским изюмом и шоколадной глазурью с рельефными пасхальными картинками…

Настоящая многослойная пасха, Настасья моя Ярославна, не есть вульгарная комковатая творожная мешанина. Пасху должно резать ножом как суфле, а не черпать ложкой. Потому и готовится она заблаговременно на желейно-пектиновой основе в обеих наших ипостасях…

Для первого варианта у нас имеется в кухонных закромах деревянная пирамидальная форма из четырех фигурных резных дощечек, изготовленная по стародавнему русскому православному образцу. А вот вторая вариация пасхи предполагает использование печатных рельефов с металлических форм, не столь уж давно приобретенных вашим искусным кондитером в Антверпене. Как-никак, Настя, сверху-то слой именно голландского шоколада…

Для куличей, заметим по ходу кондитерского процесса, Филипп Ирнеев много лет тому назад обзавелся соответствующими пекарными приспособлениями и формообразующей утварью, позволяющей выпекать буквы «Х. В.»

— …Без них, Настена, можно было бы и обойтись. Но какой же тогда получится пасхальный кулич «Христос-Воскресе»? Заурядный пирожок-колобок-кекс-булка с изюмом да и только…

Бери-ка вон тот жутко приторный молочный кисель и в темпе взбивай крем для нашего клубнично-земляничного тортика…

— …Фил, я всего сладкого так уж напробовалась, мне и обедать ни капельки не хочется.

— Сеньора Анастасиа Бланко-Рейес намекает на деловой визит в Париж? Извольте.

Субалтерн Вадим составит тебе и Анфисе компанию. Позвонишь ему, когда соберешься. Групповой транспортал я вам троим открыл в ритуале.

Но к семи вечера, сеньора, чтоб была дома как штык, когда Ваньку заберут после урока. Твое место на кухне, женщина.

— Си, сеньор Фелипе, маридо мио.

Официально для деканата и прочих дальних студент Филипп Ирнеев страдал многими сердечными заболеваниями. Тем не менее неофициально все его ближние знали: Филька вон Ирнеев всю Страстную неделю и Пасху благочестиво проводит всегда в монастыре. А в городе официозно появляется лишь изредка по делам, из которых обязательными являются его языковые занятия с Ваней Рульниковым.

— …Фил Олегыч, мамой с папой хотят в субботу поехать на крестный ход в Петропавловский монастырь…

— И тебя, конечно, не берут? Спать обещают уложить в режимном порядке?

— Почему же? Берут. Маме и Гореванычу в монастыре служба понравилась, то есть ваше венчание с Настей. Спрашивают, как она там в Америке?

— Вроде ничего, американскому уму-разуму учится. Чего и нам желает.

Завтра приедет на каникулы, тезоименитство и день рождения справлять. Во вторник на ее день ангела мы вместе в войнушку поиграем. Там ее и поздравим на свежем воздухе.

Давай-ка, брат ты мой, воротимся к английским синонимам и антонимам в диалоге.

Работай, ниггер, солнце еще высоко, — вернулся к английскому языку учитель и одобрил коммуникативную реплику ученика.

— Так говорить нельзя, сэр, это неуважительно и невежливо по отношению к афроамериканцам…

Настя предстала на кухне к назначенному вечернему часу, принаряженная в новые бирюзовые брючки и черный свитер. О прочих своих реплецированных парижских туалетах от кутюр и так далее она скромно умолчала, — надо понимать, не время и не место, — но мужа одарила двумя модными галстуками, рубашкой и бутылкой «мартеля».

— Докладываю: Анфису встретил Пал Семеныч, а неофитка Настя к наряду по кухне готова, рыцарь. Что делать прикажите?

— Садись, сначала покормлю.

— Фил, а ты завтра со мной к Агнессе поедешь?

— Обязательно. Я к нашей любимой тетушке несколько раз заезжал, два раза твою Мими выгуливал.

— Я без них в Филадельфии немножко скучала. И в Париже мне без тебя вдруг одиноко стало.

Еще год назад мы друг друга не знали… Машину мне на 18 лет отец с матерью подарили, ты на вишневой «восьмерке» ездил. Помнишь, мы на стоянке познакомились?..

Я, когда в школе училась, все время мечтала, представляла, вот однажды встречу и полюблю не мальчика, но мужа… Такого как ты, умного и сильного…

Фил, скажи, если можно. Зачем мне и Анфисе сопровождение, если и она и я неуклюжего субалтерна Вадика в полтора счета заделаем без всяких дивинаций?

— Прецептор Патрик настоял. Он Франции не доверяет из-за гибели Жюли. Упрекнул дорогого брата Фила за беспечность, ротозейство и шапкозакидательские настроения.

Пришлось бронированный шкаф запрячь, он же субалтерн Вадим. За ним двум таким как ты спрятаться можно, Настасья моя Ярославна.

Ему, увальню, и в радость и в новинку, если в Париж по срочному орденскому делу с двумя дамами-неофитами. И нам с Патриком спокойнее без лишнего шуму, потому что, в отличку от рыцарей и кавалерственных дам, всяческие сверхрациональные перемещения субалтернов между конгрегациями держатся под жестким контролем. Заодно и моих неофитов под опеку взяли.

Не забывайте также об апостатах, дама-неофит. Угроза с их стороны нашему орденскому звену по-прежнему остается, висит над нами, будь она неладна.

Когда-то рыцарь Павел распатронил и распотрошил их фамильяров в большевистской Москве, потом твой рыцарь Филипп, помнишь, упразднил тут в Дожинске парочку античных оглоедов сотоварищи…

Понятное дело, ты у меня хорошо упакована: Вальтер Вальс, Солнцеворот Мниха Феодора, Двойной Мелькит. Но вот с кем-либо, работающим на уровне адепта, тебе, моя маленькая, Боже упаси, свидеться в одиночку. Вспомни хотя бы нашего рыцаря-адепта Патрика в «Маковой соломке»…

Учиться, вам неофиты, и учиться… Через неделю в субботу вечером, кстати, надобно умиротворить майскую групповуху волхователей-природников и далее по плану. Вальпургиева ночь по-славянски, из рака ноги. Поучаствовать в операции желаете, дама-неофит?

— Он спрашивает! Стопудово подписываюсь!

— Вот что, Настена, по гамбургскому счету мы с кондитерскими и кухмистерскими делами покончили на пятничное время. Поехали-ка ко всенощной в монастырь. Там и заночуем благопристойно в гостевых кельях у отца Евлампия. Архидьякон Ферапонтий звонил, спрашивал, как оно драгоценнейшее здоровье у твоего мужа.

Собирайся, мужняя жена моя. Заутро, дважды помолясь во благости, к тете Агнессе секулярно подъедем с твоими гостинцами из Америки…

В Петропавловском монастыре, заметим, Филипп Ирнеев литургически отмечал Светлое Воскресенье со старших классов гимназии. На первом курсе он в монастырском спокойствии благостно провел всю Страстную неделю. «Буди поодаль от домашнего безбожия и ближнего бесчинства».

Впоследствии он дважды благочинно выезжал в монастырь к Страстному Четвергу, возвращаясь к обыденной жизни лишь в понедельник. «Господи, опять в пед и бред тащиться… Какой же поганый атеист придумал, будто подвести человека под монастырь, это плохо?»

По этой же секулярной причине или же по иному личному поводу, тем не менее, Филипп твердо решил устроить и себе и Насте полнозначные и заслуженные пасхальные каникулы. Оно и неплохо, и вполне по-человечески. «Ибо обретаем отдохновение во благах телесных по малой мере ревностного служения духовного. Гипостазировано, милостивые государи и государыни…»

По выезде из города Настя, до той поры молчаливо сидевшая за рулем, разогнала джип на пустынном Северном шоссе и начала разговор:

— Фил, если мне пока нельзя этого знать, то не отвечай. Скажи, почему Пал Семеныч мне ясновидение сдерживает, а ты никогда так не делаешь? Ника и Анфиса также пытаются меня ограничить, хотя у них ничего путного не выходит.

— Спрашиваешь, отчего я внезапно учинил неофитам трехдневные пасхальные празднества, а тебе выбил у Патрика разрешение на каникулы, аж на целую неделю?

— В общем и в частном виде примерно так.

— Если в частности, то вам троим не помешает душевный отдых от мощного воздействия адепта Патрика, по мнению инквизитора-коадьютора благочинного округа сего. Не без влияния адепта Патрика вы ощущаете себя чересчур глупенькими и несмышлеными девчонками. Сие же для моих трех неофиток чревато непорядками, бардаком и пожаром с потопом в их хорошеньких головках.

Относительно же вашего ясновидения, моя дама-неофит Анастасия, то знать вам надобно из «Теории ритуальной теургии»: рыцари-зелоты, будучи в лике и сане инквизиторском, ясновидческому прорицанию фундаментально не подвержены. И никак в общем-то иначе.

Почему оно так, сама узнаешь, если соизволишь оный талмуд поизучать где-нибудь и как-нибудь на досуге. Иные же мои лики твоей ясновидческой апперцепции в открытом виде доступны.

Закрыться я от тебя, Настя, могу не хуже Пал Семеныча. Ритуал прост как грабли. Но зачем? Ежели аз есмь таков Филипп сын Олегов и протчая в перечислении моих эктометрических данных, эзотерических чинов, титулов…

— Фил, я тебя люблю! А поцелую крепко-крепко потом, когда приедем.

Только ответь мне без уверток. Если ты или Патрик заставляете неофиток беспрекословно вам подчиняться, то тем самым вы оба берете на себя нашу ретрибутивность? Так ведь? Поэтому мы вас любим?

— Отчасти, Настя, в самоотвержении, соразмерно тому, что нам дозволяет дидактическое дарование…

— Нет, Фил, все твои женщины, любимый, тебя очень ценят и любят совсем не за это. Но потому как безгрешно отдаемся тебе во всей полноте и глубине разумной души. Правда, каждая по-особому, в той мере, в какой мы близки тебе…

Тетушку Агнессу страшно огорчала дальняя разлука Филиппа и Насти. «Вот тебе и на! Только-только поженились…»

Старая дева едва не заплакала, рассматривая подарки и сувениры, прилетевшие из Америки. Стало быть, накормив обоих молодоженов завтраком, она без промедления выпроводила их домой.

Агнесса Дмитриевна даже взяла с них клятвенное обещание ни в коем разе не сообщать о приезде Насти невестке Стефе в Астану. Чего доброго той еще вздумается приехать повидаться с дочерью и помешать семейному счастью.

«Ах вы мои голубки! Совет вам да любовь в постельке. Коли мне, старухе, Бог такого мужчинку не дал, пускай Настенька, моя голубушка, будет с ним счастлива… Христос с вами в Светлое Воскресение…»

Христос воскресе! Воистину воскресе! И пасхальные торжества без малого тысячу семьсот лет со времен Никейского вселенского собора, утвердившего символ веры христианской, планетарно, глобально, экуменически, организованно празднуют верующие и не совсем верующие во Христа Спасителя.

Будь то сознательно в истовой вере Христовой или же не осознавая того, стереотипно повинуясь стадным социальным чувствам, подражательной обрядности или политической конъюнктурности, Светлое Воскресение Христово отмечает мировая христианская цивилизация в ознаменование очистительного самопожертвования Сына человеческого, телесной смертью смерть поправшего, вечную духовную жизнь утвердившего.

В подтверждение, в знак признательности душевного спасения рода людского в чаянии веков будущих была, есть и да пребудет Пасха Христова в первое воскресенье, следующее за полнолунием, совпадающим с весенним равноденствием или будучи после него.

Иногда Пасха становится поистине экуменическим христианским празднеством, когда даты в григорианских и юлианских пасхалиях совпадают. Как бы ни хотелось кому-то по идеологическим и политическим мотивам кощунственно выдумывать, святотатственно противопоставлять наособицу некую православную, католическую, протестантскую пасхальность, основополагающий христианский праздник был и останется всеобъемлющим торжеством для истинно верующих, сумевших отделить себя от государства и века сего.

Христос воскресе, смертью смерть поправ. И роду людскому, живущему с Богом, живот даровал в чаянии времен грядущих. Ныне и присно и во веки веков. На земли и на небеси.

В святых православных молениях без печали и нужды во властях и князьях преходящих от мира сего истово правят иеромонахи пасхальную службу в Петропавловском монастыре. В противоположность митрополичьему экзархальному собору, здесь верующие избавлены, слава Богу, от поздравительных узко политических речей постоянного президента Лыченко. «И власть поимевших от мира сего богомерзких православных атеистов бюрократическим чином помельче тут не так чтобы очень много бывает на Светлое Воскресенье».

Отметив присутствие в храме Утоли моя печали нескольких видных чиновников городской мэрии, рыцарь Филипп не затруднился благословить их, присовокупив другие присные власти и мирское воинство в церкви стоящее. «Прости им, Господи, суетность людскую и греховность тварную».

«Кесарям — кесарева дань, первосвященникам — рыбий статир. Возьмите и отвяжитесь. А верующим — святая молитва и во веки веков благодарность Христу Спасителю», — тем не менее выразил свое отношение Филипп Ирнеев к властям предержащим да преходящим.

Горе имамы сердцы, братия и сестринство! Зане Христос воскресе, смертию смерть поправ. Сущим во гробех живот даровал…

Филипп отвел Настю к семейству Рульниковых, сам же благоговейно взялся за хоругвь с ликом Спасителя. Он ее уже во второй раз несет во благочинии на крестный ход в Петропавловском монастыре.

Христос воскресе!

Воистину воскресе!…

По пути домой Филипп и Настя молчали. Он вел машину, она устроилась на заднем сиденье с компьютером на коленях.

При въезде в город Настя невесомо положила ему на плечи руки и тихо попросила:

— Фил, отвези, пожалуйста, нас к тому месту, где мы познакомились. Помнишь?

— Спрашиваешь!

Они припарковались на пустынной ночной улице, без слов обнялись. Затем прошли под арку, исчезли во тьме между колонн и рука об руку вошли в асилум рыцаря Филиппа под узорчатым фонарем с желтым огоньком, невидимым посторонним.

— Добро пожаловать, кавалерственная дама-неофит, в наше «Убежище для разумных». Мой базовый вход отныне к вашим услугам в сверхрациональной топологии.

В притворе часовни Пресвятой Троицы они совместно перекрестились, вошли в святилище, опустились на колени у алебастрового распятия и погрузились в молитвенную медитацию. Просветленной метанойи рыцарь и его дама достигли в пространстве-времени, непостижном приземленному и земнородному рассудку, пребывая вне рациональной действительности, оставшейся за порогом абсолютного санктуария не от мира и не от века сего.

Постепенно за стрельчатыми окнами начал брезжить рассвет Светлого Воскресенья, церковное убранство понемногу озарилось мягким бестеневым освещением непостижимо встретившихся восхода и заката. Раздался колокольный благовест и по прошествии недолгого времени прекратился, лишь только рассвело. Тогда они поднялись с колен и осенили друг друга крестным знамением.

— Христос воскресе, сестра и жена моя!

— Воистину воскресе, брат мой и муж мой!

На улице действительно светало, когда они никем не замеченные и не увиденные вышли из асилума, отворив незримую дубовую дверь с блестящим латунным кольцом. Прощаясь с ними, за их спиной тихо-тихо еле различимую мелодию пасхального гимна сыграла гирлянда серебряных и золотых колокольчиков над входом в убежище не от века и не от мира сего.

Едва они отъехали, Настя требовательно вспомнила:

— Фил!!! Мы с тобой забыли троекратно поцеловаться!

— А кто меня губной помадой на паперти измазал?

— Вот еще! Я губы красила и тени накладывала уже за монастырской оградой, чтоб ты знал.

— Понял, стоп, машина. Христос воскресе, женушка!

— Воистину воскресе, муж мой!

Фил, мне спать после асилума ни капельки не хочется, но я ужасно проголодалась.

— Я тоже. Ух, разговеемся пасхальными яствами. С чего начнем?

— Со сладенького. Но не с куличей и пасхи и не с пирожных…

— Понятненько…

Пасхальный завтрак супружеской четы Ирнеевых состоялся без особых церемоний в неглиже за кухонным столом, пусть и застеленным белой накрахмаленной скатертью с букетом золотистых тюльпанов в хрустальной вазе. Филипп отменно сервировал застолье, пока Настя блаженно нежилась в постели.

«Хорошо иметь каникулы на Пасху…»

— …Ой, Фил, съем еще кусочек вкусненькой пасхи с изюмом и довольно… Раскормишь ты меня, любить перестанешь…

Пошли, поможешь настроить тренажер на мои параметры.

— Понятное дело, женская красота требует неисчислимых жертв. Хотя вчера-позавчера кто-то случайно позабыл о массажном насисьнике от доктора Патрика.

— Неправда, вибронагрудник я позавчера и вчера утром носила. И с пыточным эспандером в пятницу трудилась. Куда ж мне без них, с моим-то хозяйством?

Патрик сказал: в течение года пекторальные мышечные упражнения не реже чем через день, миссис Нэнси, пл-и-и-з…

Пойдем разминаться, дивный мистер Фил, мне еще надо тебе и себе одежду подготовить для званого обеда у Ники…

Упражнялась Настя не более часа, вернулась из ванной и озабоченно поинтересовалась, нахмурив лоб:

— Фил, скажи, пожалуйста, сколько лет рыцарю Руперту?

— Обычно не больше 25 в психофизиологии харизматика, каким ты его уж видела на Гаити. Ну, а по календарю — 124 года.

— Значит, он точно не старикашка из позапрошлого века и мой вечерний туалет способен оценить правильно.

— Ну-ну, в прошлом веке барон Ирлихт был одно время стареньким таким лютеранским пастором.

— Так то в миру, у секуляров краткоживущих. Будь Руперт стариком, наша Ника никогда б за него замуж не вышла.

Помнишь, после нашей свадьбы я тебя и потом Пал Семеныча со своим видением знакомила? Нику и Руперта я там вдвоем видела.

Господи, помилуй нас, грешных! Ой Фил, не будем досуже толковать о том, что толкованию не подлежит.

Сейчас я поглажу тебе брюки и рубашку с пластроном. После займусь с чувством и толком моим тряпьем…

Из спальни принаряженная Настя вышла походкой модельной дивы. Как по линеечке прошлась туда и назад к балконному дверям, на каблучках-шпильках изящно развернулась в струящемся воздушном палевом вечернем платье, настолько смелом и откровенном, что Филипп пораженно ахнул:

«Мадре миа! Надо ж посметь соорудить такое! С шиком и блеском на Настиной фигурке…»

А после принялся созерцать в подробностях произведение искусства от кутюр, живописующего в изысканных полупрозрачных и призрачных тканях дамское изящество и красоту.

«М-да… Ни дать ни взять храбрый портняжка гениален… Если этот начинающий кутюрье Анри захотел раздеть мою жену на пять тысяч евро, то у него, надо сказать, эт-то куда как успешно и эротично получилось.

Декольте снизу в пол-лобка до бедер, поясок и сверху две гофрированные чашечки, только-только соски и кружочки прикрыть. Плечи обнажены. И сзади, патер ностер, еще одно декольте в полспины на две округлости. Ну дела..!»

Меж тем Настя, весьма удовольствовавшись первым впечатлением, произведенным ею на восхищенную публику, пустилась в дальнейшие комментарии:

— Анри — голубой без примеси. Поэтому к женщинам не испытывает ничего, кроме эстетических чувств.

Анфиска меня на него вывела. Сказала: мальчик из провинившихся субалтернов-харизматиков, на него теургические узы наложили за то, что гомик и пацифист. Но сам он жизнью доволен, если живет, как ему нравится, между орденом и секулярами.

Мне он, кстати, скидку сделал на три тысячи за совершенство фигуры и за форму груди. Мальчик и не думал, что кому-то его абстрактный дизайн в палевых тонах подойдет, а живая женская грудь чисто конкретно удержит всю конструкцию лучше, чем на манекене.

Сам знаешь, Фил, мне давящий бюстгальтер теперь не нужен, и так ничего бабского не провисает…

Мне в таком платье и танго можно и акробатику в рок-н-ролле. Ни одна сиська наружу не вывалится. И трусики на мне есть, чтоб ты знал, только коротенькие, к ним чулки на резинках сбоку пристегиваются.

Сзади шлейф могу подобрать, спереди — мини до середины бедер…

Красивая и соблазнительная у тебя жена, правда?

— Нет слов, сударыня. Я восхищен и поражен. Мужчин вы сразите непременно, а женщины несомненно скончаются от ревности.

— Чтобы никто преждевременно не умер, к этому бальному платью длинная пелеринка прилагается, Фил. Благопристойно запахивается сверху и снизу, получается древнегреческий пеплос.

— Архонтесса, примите мое восхищение.

— Ах вы мне льстите, сударь муж мой…

У Дома масонов на заднее сиденье лимузина к сквайру Константину плюхнулась студенческого вида парочка в курточках и джинсах, а у парадного подъезда госпожи Триконич вышли молодая дама в длинном бурнусе под руку с неизвестным представительным господином в кашемировом пальто. Как положено, ничему не удивляясь и не интересуясь лишним, сквайр поехал к групповому орденскому транспорталу ожидать прибытия других гостей кавалерственной дамы-зелота Вероники.

— …Положим, я тебя, братец Фил, не зря зазвала пораньше, — Ника по-свойски принимала гостей, подсократив куртуазную церемонию приветствия.

— Герр Филипп, герр Руперт, извольте познакомиться покороче.

Пойдем-ка, Настена, поделишься женскими секретами, поплачешься в плечико, как вам, несчастным неофиткам, злодей Патрик ниппеля обрывает с тройным загибом матки…

Матерый рыцарь-адепт Руперт не изменил привычному образу 25-летнего слегка франтоватого молодого человека. Тогда как рыцарь-зелот Филипп немного добавил импозантности и возраста самодеятельному секулярному облику для удобства общения с выдающимся орденским комбатантом, бесстрашным охотником на оборотней-альтеронов.

— Тебе, брат Филипп, следовало бы без стеснения позвать меня на охоту за демоницей Моникой Шпанглер. В 1929 году в Гамбурге она обвела меня вокруг пальца, ускакала свинская жаба за несколько секунд до появления ягд-команды, которую мне доверили первый раз в жизни.

— Я тоже, брат Руперт, не так-то был уверен в ее способности к перемещениям в дискретной телепортации. Решил не дать ей ни единого шанса.

Мой округ — мои проблемы.

— И непреложные прерогативы, договаривай, брат Филипп. Потому и прошу: на случай если заявится ваш архонт-апостат, заранее в отложенном ритуале открой мне индивидуальный канал в твою зону. Сумеешь, брат?

— Несомненно. Твое предложение с благодарностью принимается, брат Руперт.

— Защита дамы-зелота Вероники есть также моя проблема, брат.

— Благодарю за откровенность, брат Руперт. Наши женщины в нас неизменно нуждаются.

— Прежде всего, если дамы, заблуждаясь, переоценивают их слабые возможности и силы. Вы понимаете, о чем идет речь, рыцарь Филипп. Вероника уговорила меня на сомнительную хиротонию дамы-неофита Анфисы. Вышло никуда не годно, о чем я до сих пор сожалею.

Я благодарен тебе, брат Филипп. Ты добросердечно исправил мою непростительную ошибку.

— Неофит Анфиса есть также наша женщина, брат Руперт.

— Это так, брат Филипп.

Церемонно пожав руки, рыцари отвесили друг другу короткий поклон.

Немного спустя, когда рыцари Руперт и Филипп угощались в гостиной аперитивами, прибыли сэр Патрик и леди Мэри. Вслед за ними пожаловали господин Павел Булавин и госпожа Анфиса Столешникова.

— Христос воскресе, барышня Анфиса Сергевна!

— Воистину воскресе, барин мой Филипп Олегыч!

«Ах, Пал Семеныч, Пал Семеныч, вертопрах и ловелас, меняет женщин как перчатки…»

— Дорогие гости, кушать подано. Прошу пожаловать к моему незатейливому пасхальному угощению, — пригласила к столу рыцарей и дам Вероника Триконич.

Филипп повел в обеденный зал барышню Анфису, попутно убедившись, что ее длинное облегающее черное платье без какого-либо сомнения происходит от дизайнерских изысков парижского голубого месье Анри.

«Спина открыта. Декольте на две задние округлости у нее куда глубже, чем у Насти, дамскому белью и в помине нет места ни снизу, ни сверху, ежели наружу смотрят обе нижние половинки груди и чуточку от кружочков.

Стигматом инквизитора-дознавателя Анфиска точно гордится, будто знаком отличия. Исполать тебе, крестная дщерь моя возлюбленная…

Манька троекратно облобызалась с Пал Семенычем по-христиански и по-родственному. Ну и ладненько.

Платьице на ней коротенькое, серебристое, прямо скажем, символическое, снизу и сверху одно искушение. Серебро, золото и платина…

Ника сегодня вся в чем-то испанском, бело-розовом, кратком, полупрозрачном и соблазнительном, гипюровая мантилья на плечах. Пал Семеныч ее торжественно ведет.

Настена — скромница, в пелеринке. Под ручку с бароном. Пожалуй, она себя еще покажет…»

Как и предполагал Филипп, за обеденным столом Настя не разоблачалась посередь оживленных разговоров, речей, тостов, терпеливо и молчком дожидаясь музыки и бальных танцев. Ее время настало, когда рыцарь Руперт куртуазно испросил у рыцаря Филиппа разрешения пригласить даму его сердца на тур вальса.

«Бонвиван, селадон и наследственный барон Священной Римской империи его милость Руперт Фердинанд из рыцарской фамилии Ирлихт фон Коринт…

Кавалерственная дама Анастасиа Бланко-Рейес-и-Альберини, урожденная Заварзина, малороссийская шляхтянка в девятом колене…

Господи Боже мой, похожи друг на друга, словно единокровные брат и сестра. Оба белокурые и кареглазые, сходная пластика движений, та же посадка головы…

Калокагатия дока Патрика в них обоих безусловно чувствуется…»

Вероника не замедлила прервать благодушные эстетические наблюдения Филиппа, в такт мановением руки сменив музыкальное сопровождение на аргентинское танго. Наверное, не без толики ревности решила испытать на прочность и благопристойность Настино экстравагантное бальное одеяние.

Танго наряд от кутюр отлично выдержал. Не менее достойно партнеры справились с чарльстоном и рок-н-роллом. Непристойного беспорядка в бальном туалете Насти не случилось.

В продолжение танцевального марафона Настя нет-нет да и посматривала на Филиппа. Ну что, видишь, как хороша?

«Господи, спаси и сохрани люди твоя. Воистину воскресе…»

Лорд Патрик отпустил Насте и ее туалету длиннейший витиеватый комплимент. Засим внес лапидарное предложение продлить пасхальное празднество за океаном в Южной Калифорнии на мексиканском побережье моря Кортеса.

Вечерний экспромт общество одобрило. Последовали короткие сборы, и менее чем через двадцать минут, понадобившихся, чтобы достичь группового транспортала под Круглой площадью на лимузине под водительством Вероники, они оказались в транзитной зоне аэропорта Сан-Диего. Оттуда же напрямую добрались до резервной орденской резиденции, какую на неделю запросил рыцарь-адепт Патрик в прецепторских целях.

«Утро — не вечер».

Пасхальное яйцо с климатическим сюрпризом, предназначенным двум дамам-неофитам, вышло на славу. Да и даме-зелоту Веронике оно пришлось по душе.

— Опаньки, братец Фил! С добрым утром! У меня в здешних местах душевно веселенькая миссия давным-давно была.

— Христос воскресе, Вероника свет Афанасьевна!

— Воистину воскресе, бесценный мой Филипп Олегович! Предлагаю страстно облобызаться, покуда барон не видит… Ах ты мой сладенький!

Когда куличами и пасхой будешь меня потчевать?

— Завтра, фройляйн Ника, завтра по восточно-европейскому обеденному времени.

— Я покедова с Анфиской и Манькой о дамском посекретничаю. Ты же за порядком тут присмотри, не позволяй им долго разоряться, нашим джентльменам философствующим. Чуть рыжая леди в пляжном дезабилье придет к сэру Патрику, айн момент выпроваживай ко мне на песочек сэра Пола Саймона Булава. Я его, высокочтимого, по-арматорски загоню нагишом в воду к голозадой мисс Столешниковой.

А там, мистер Фил, действуем по обстановке, сэр. Проникся, усек, врубился?

— Йес, мэм.

После переодевания в утренние пляжные наряды Вероника сей же час увела Анфису и Марию купаться. Зато Настю доктор Патрик настоятельно призвал воздержаться от морских соленых купаний и солнечных ультрафиолетовых ванн.

Она умоляюще взглянула на Патрика, потом на Филиппа и безмолвно присела к мужу поближе на краешек дивана, печально вздохнув и сложив руки на коленях. Призыву и настоянию сэра Патрика миссис Нэнси вняла, но переодеваться не ушла, оставшись в вечернем туалете, невзирая на солнечное калифорнийское воскресное утро.

«Ага, нашей леди Нэнси и так хорошо… Продувает, поддувает и сверху и снизу без пелеринки…»

В белые тропические костюмы, благодаря предусмотрительной любезности лорда Патрика, джентльмены переоблачились нимало не медля и возобновили дискуссию, начатую в восточном полушарии. Дискутировали в основном Павел Булавин с Патриком Суончером.

Время от времени Филипп Ирнеев поддерживал репликами наставника, а Руперт Ирлихт вступал и выступал в поддержку своего единомышленника в практике и теории техногнозиса.

— …Высокочтимый сэр Пол Булав, я принципиально возражаю против вашего ноогностического утверждения антагонизма первичных архемифов об изначальном Абсолютном Зле и Абсолютном Добре. Так как оба общечеловеческих архемифа в сущности амбивалентны, полковник Булав, сэр…

— При всем моем уважении к вам, сэр Патрик, ни стоит играть словами и значениями, — рыцарь Филипп пришел на помощь прецептору Павлу, собиравшемуся с мыслями. — Ваша многозначная семиотика, сэр, грешит синонимами, плеоназмами и звучит не совсем убедительно и удобоваримо без опоры на исходные принципы.

«Если хочешь утихомирить страсти или сбить с толку оппонента, заставь его аргументировано плясать от кухонной печки, от первичного яйца, ab ovo. А там выйдет либо жареная курица, либо опять космогоническое яйцо, потому что по греческому Новому Завету раньше не было ничего, кроме Бога, и без Него ничто не начало быть… Ветхозаветное сакраментальное «берешит», леди и джентльмены…»

Лорд Патрик, несколько разгоряченный дискуссией, попался в немудрящую ловушку Филиппа и начал с нулевой точки отсчета системы общих координат:

— Что ж, извольте, леди и джентльмены. Начнем аппетита ради ab ovo usquo ad mala, от яйца до яблок, употреблявшихся древними римлянами на обед, то есть от закуски до десерта.

Мы все согласны, отчего наша Вселенная за 15 миллиардов солнечных лет до нашей христианской эры началась с Большого Взрыва, уничтожившего первоначальное горчичное зерно Творения. Иными словами, в аллегориях Апокалипсиса Творения за авторством Филона Иудея, Вседержитель подверг бесконечному и безграничному разрушению маюскульный Первородный Грех, как неразумное созидание, совершенное либо вопреки Его воле, либо в силу Предопределения Его.

Так оно было или не так, выразить невозможно в рациональных понятиях и смыслах без словесных спекулятивных метафор и метонимий. Результат нам известен, и мы астрономически наблюдаем взрывное расширение Вселенной, согласно второму началу термодинамики.

Все же таки, дорогие леди и джентльмены, всеблагие цели и конкретные мотивы трансцендентного Всевышнего, положившего начало всему духовному или же все материальное подвергнувшего бесконечному, быть может, конечному уничтожению в пространстве-времени, нам апофатически неизвестны. И непостижимы нашему разуму вне сверхрационального откровения в осознании бытия.

Задавать себе и другим финальные и окончательные онтологические вопросы бессмысленно и греховно, казуистически доискиваясь будущего неведомого Абсолюта Господня. Ибо субъективные человеческие ответы на них, априорно невежественные, сиюминутные, индуктивно ограниченные в пространстве-времени, объективно не угодны Господу Богу нашему.

Вряд ли кто-нибудь возьмется оспаривать дедуктивную посылку о неполноте и поверхностности человеческого знания, озадаченного общими вопросами бытия, пытливо ищущего частные ответы в окружающем нас микро- и макрокосмосе. Данную архитектонику нам стоит понимать антонимически, ибо кажущийся упорядоченным онтологический космос на деле есть бесформенный хаос бытия, стремящегося к естественному энтропийному самоубийственному концу.

Так, мы можем сделать простейший эпистемологический вывод, что пространство-время, материя, излучения, поля, вещества, вся природа, всякое естественное состояние, неразумные бездушные биологические формы представляют собой феноменологию Абсолютного Зла. Потому как они по форме и содержанию подвержены изначальному перманентному разрушению и обречены на неминуемое уничтожение. Само их смертное существование допустимо лишь при ограниченных, заранее предписанных условиях по воле Божьей.

Греховная природа, плоть, тварное естество, противостоящие Богу, для нас метонимично, условно равнозначны Дьяволу в религиозной мотивации нашей жизнедеятельности. Потому нам нет нужды метафорически полагать Бога, умаляя, уничижая имя Его, мелочным и ничтожным творцом-демиургом, создателем микроскопического минускульного зла, наподобие кишечных паразитов, возбудителей венерических болезней или вируса иммунодефицита человека. Тем временем все зло макрокосмоса, идущее во вред нашей духовности, мы интеллигибельно и умозрительно, эмпирически и практически возлагаем на дьявольскую вещественную природу и сатанинское материальное естество.

Дух есть аналогия Абсолютного Добра, материя — аналогия Абсолютного Зла, не так ли, досточтимые леди и джентльмены?..

Если нет катафатических возражений и никто апофатически не оспаривает главное, то позвольте подступиться к нашим принципиальным разногласиям, джентльмены из фракции ноогностиков и техноскептиков, глубокоуважаемые сэр Пол и сэр Филипп.

Вы, джентльмены, не отрицаете созидательную эволюцию, интеллектуальный прогресс, но признаете их всего лишь эпифеноменом, побочным эффектом процессов разрушения материи и промежуточным, ограниченным в пространстве-времени естественным этапом универсальной энтропии. Мы же, техногностики, полагаем эволюционный прогресс от нынешнего первозданного темного хаоса к будущему просветленному миропорядку предопределенным деянием, одухотворенным силой Господней и непосредственным рациональным доказательством бытия Божия.

Нам неведомо, какие цели преследовал Господь, наделяя разумной душой представителей рода людского, подчеркиваю, не древних обезьян из отряда приматов, существующих вплоть до нашего времени в персистентности, и не вымерших ископаемых человекообразных, так именуемых пaлеoгоминидов. Последние, как вам известно, имеют с настоящими людьми менее фенотипического и геномного сходства, нежели генетически различные китообразные дельфины с ластоногими тюленями.

В Господнем созидании геном человека разумного несоизмеримо далек от животных, которых антропологи-материалисты именуют гоминидами, спекулятивно и антинаучно причисляя к предкам и предтечам биологического вида homo sapiens sapiens.

Ставить современных приматов и вымерших человекообразных гоминидов на вершину биологической эволюции довольно глупо, как и метафорически полагать льва царем и кесарем всех зверей. Соответственно, гипотеза о человеке разумном как венце естественного творения соотносится с научной эмпирикой не больше, чем наличие в небесах, в атмосфере, в околоземном безвоздушном пространстве порхающих, машущих крылышками человекоподобных херувимов и серафимов.

Я не хочу здесь упрекнуть вас, джентльмены, в теологической метафоризации бытия, в тезисах и антитезисах, выдвинутых полторы тысячи лет назад вашим ноогностическим единомышленником Дионисием Ареопагитом. Его доктринальные заслуги в разработке апофатической теологии, при осмыслении теории эзотерической орденской догматики и практики теургических ритуалов несомненны и значительны.

Тем не менее, не могу не упомянуть об одном упрямом факте. Я имею в виду бездарную обезьянью гипотезу о происхождении человека, запущенную в оборот средневековыми ноогностиками, пытавшимися из приматов сотворить псевдоразумных гомункулюсов. Напрасно полагали они возможным создание орденских слуг по человеческому интеллектуальному образцу, фенотипическому образу и квазианатомическому подобию…

— Думается, коллеги, нам здесь не пристало поминать три темных века возрождения языческой гуманерии, нашествия апостатов и обескураженности ордена, — миролюбиво предложил сэр Пол Булав, признавая, что и ноогностики не без греха, незачем, надо понимать, лишний раз бросать в них камнями. — Увы, друзья мои, искушение материалистическими аналогиями велико есть.

Тогда как превратно истолкованная секулярами катафатическая теология повлияла на средневековых ноогностиков далеко не лучшим образом. Полагаю, не менее, нежели естественно-научный материализм смутил разум и чувства техногностиков XIX века, без содействия которых не смогли бы получить масс-коммуникативного развития чудовищные гуманистические лжеучения коммунизма и нацизма.

— Досточтимый сэр Пол, ваш покорный слуга в грехе распространения сословно-классового гуманизма ни в коей мере не повинен. Наша конгрегация не без моего скромного влияния не допустила на здешних территориях к северу от Панамского канала свободной пропаганды большевистской псевдорелигиозной мистики и нацистского чернокнижия, погрязшего в богомерзости. Не говоря уж о безусловной превентивной ликвидации каких-либо попыток воздействовать на политику и экономику США средствами натуральной магии.

Павел Булавин признавал неоспоримые антикоммунистические и антифашистские заслуги Северо-Американской конгрегации и лично Патрика Суончера. Поэтому он широко развел руками в знак согласия и не противился сэру Патрику вернуться на круги своя, к основной теме дискуссии о теоретических и практических противоречиях между двумя качественно и количественно влиятельными идейными фракциями ордена.

— Благодарю вас, сэр Пол, если вы не пробуете мне противоречить, прибегая к бесплодной риторике за отсутствием серьезной аргументации. Тем более, сэр, мы оба не оспариваем факт определенного сходства естественного неупорядоченного непроизвольного развития социальных структур и хаотической натуральной регрессивной энтропии.

Однако вы напрасно смешиваете общие процессы открытого эволюционного движения с частными случаями тупикового регресса. Так как диалектический процесс разрушения старого количества невозможен без созидания нового качества. В каждом разрушительном действии создается нечто инновационное, по форме и содержанию конструктивно и реконструктивно пригодное в иных целях в изменившихся, обновленных условиях.

Так из прошлого возникает будущее, леди и джентльмены.

Настоящее время постоянно разрушает, отрицает, отменяет в диалектике развития прошлое, а будущее обязательно уничтожит, отбросит, отринет прочь довольно многое из привычной нам продолженной современности. Меняются формы бытия, претерпевает изменения и его содержание.

Если мы взглянем на процессы данной онтологической трансформации как в исторической ретроспективе, так и с учетом наиболее вероятных перспектив будущего, то становится возможным определить целый ряд констант и постоянно действующих факторов эволюционного прогресса, как движения изнутри от нулевой точки вовне, неограниченно развивающегося по всем координатным осям. Причем это развитие происходит отнюдь не материально-технологически, но всецело пребывает в духовной сфере, распространяющейся в пространстве-времени.

Принципиальным фактором развития разумной души человеческой, константой данного когнитивного процесса предстает количественная и качественная прогрессивная интеллектуальная эволюция. Будучи рациональным феноменом, она призвана определить сверхрациональные методы и пути, какими предопределенно действовало, продолжает влиять Божественное Провидение, готовя наши разумные души к вероятному будущему Второму Искуплению и Боговоплощению.

В целостном интеллектуальном познании путей и методов Всевышнего, мы доказываем бытие Божие своей рациональной деятельностью, исправляя по мере наших сил и знаний Первородный Грех Творения. Тем самым мы возносим хвалу Господу и выражаем наши чувства признательности Ему за спасение и освобождение наших разумных душ от тягот бытия в беспросветном материальном рабстве у нечестивой природы и неразумно сотворенного естества. Мы — преданные и разумные служители Его.

Я не исключаю и того, что интеллектуальный прогресс человека разумного есть результат Божественного Предопределения или непосредственного вмешательства Господа, неустанно спасающего души и тела праведных, верных слуг Своих от дьявольского ига природной зависимости. Ибо Господь десятки тысяч лет оберегает, хранит и спасает существование рода людского во враждебных развивающемуся разуму условиях материального бытия и мало приспособленной для человеческого развития стихийной внешней среды, бездарно хаотически сотворенной дьявольским образом без смысла, порядка и гармонии.

Если материальное созидание, вещественное творчество, приспособление враждебной природы к нуждам человека, научно-технологическое информационное производство — являются орудиями Дьявола, как утверждают особенно ретивые джентльмены ноогностики, то долг рыцарей Благодати Господней состоит в умении воспользоваться оружием врага.

Отнять и победить! Роду людскому необходима конечная победа любой ценой, оправдывающей какими бы то они ни были: выбор оружия, целей, применяемых сил и средств. Поскольку этой абсолютной ценой предстает долговременное выживание человека разумного во враждебной или совершенно безразличной к нему материальной Вселенной.

Ради этой благородной цели, леди и джентльмены, мы можем постулировать рабочую гипотезу о происхождении плоти человека, подчеркиваю, не его разума, от первичного набора аминокислот и стохастического естественного отбора.

Рассуждать здесь о мистификациях по поводу обломков костей сказочных гоминидов или о мифических доисторических обезьянах — праматерях и праотцах человечества — лишено адекватного смысла и научной релевантности. Тем более, если речь идет о комплексном изучении геологических эпох, охватывающих миллиарды лет управляемой эволюции органического мира.

По моему мнению, из всех секулярных лженаук материалистическая антропология представляется наиболее лживой с ее понятийным и терминологическим аппаратом и методологиями, менее достоверными и релевантными, нежели квазирационалистические гадания астрологов или предметная ворожба простолюдинов, понятия не имеющих о реальных колдовских обрядах.

Материалистические суеверия первичны и адекватно доказывают нам тезис о первородстве вещественной субстанциональной скверны, изначально подверженной гниению, распаду, тлению, энтропии. Отсюда и проистекает вульгарная аналогия движения от рождения к смерти, произведя на свет басню о первоначальном благе, затем ставшую архемифом об изначальном Добре и добреньких работящих божествах. То есть о творцах-демиургах, чье ремесло — творить всякой твари по паре, создавать хрустальные небеса, сажать там райские сады кроной или корнями вниз, громоздить снизу плоские земли, шатко балансирующие на трех китах с черепахой.

Баланс материалистических архемифов об изначальном Добре или же первозданном Зле амбивалентен. Тогда как невежественные, идущие от материального бытия аналогии бездуховны, в какие бы псевдорелигиозные одеяния они ни рядились. Будь то ублюдочные анимистические поверия вырождавшихся троглодитов или лукаво мудрствующий пантеизм недоразвитых натурфилософов от античности и средневековья до слабоумных зеленых апологетов буколического образа жизни в наши дни…

Полемический задор и красноречие сэра Патрика слегка истощились и поиссякли. И сэр Пол было приготовился дать ему достойный ответ, в пух, прах и перья разгромить, вдребезги разнести клочки по закоулочкам, разделать под орех, под мореный дуб, под птичий глаз или же сотворить из своего оппонента нечто еще более невообразимое и ужасное. Но тут леди Мэри нежданно внесла на веранду поднос с легким калифорнийским вином, предложив джентльменам освежиться.

«Ага, наша Мэри пришла, холодненького винца принесла… вырядилась в коротенький халатик, сияет, голой попкой улыбается, греховодница.

Мимо сэра Пола фривольно продефилировала с бутылками и фужерами. Бедняга закашлялся, с мысли сбился, сконфузился.

Знато бы дело, Пал Семеныч: все они тут техногностики, сговорились, друг дружке помогают, подыгрывают…

Ах, Пал Семеныч, Пал Семеныч, ловелас и вертопрах… К барышне Анфисе пожалте и поскорее…»

Рыцарь Филипп благожелательно пришел на помощь рыцарю Павлу, весьма к месту припомнив об арматорских указаниях кавалерственной дамы Вероники. Павел Булавин возвел очи горе, обреченно развел руками: уж не взыщите, арматорам нельзя не подчиняться. И, раскланиваясь, высказал надежду на продолжение взаимополезнейшей дискуссии.

Рыцарь Патрик тоже неожиданно вспомнил об арматорских и прецепторских обязанностях, отправив разом опечалившуюся даму-неофита Марию в гостиную ждать его дальнейших взыскательных распоряжений.

Между тем дама-неофит Анастасия сокровенно просигналила рыцарю Филиппу тактильным кодом:

«Манька — дура голозадая. Патрик ее сегодня и не собирается воспитывать, прорабатывать насчет осанки и достоинства…

Руперт в бассейн в саду под тентом нас приглашает, если мне на солнце нельзя. Пойдем?

Ника, конечно же, с нами, а Патрик с Манькой сами по себе».

Перед тем, как покинуть веранду, прецептор Патрик присел на диван к Насте и Филиппу, невозмутимо поздравил даму-неофита Нэнси с пятым кругом орденского посвящения, посоветовал ей не смешивать ясновидческую апперцепцию с интуитивной схемотехникой предзнания. Затем он скрипучим стариковским голосом потребовал у Филиппа:

— Молодой мистер Фил! Где мой серебряный доллар?

ГЛАВА IX СВЕТЛЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК И ПАСХАЛЬНАЯ СЕДМИЦА

— …Фил, скажи, если можно. О каком серебряном долларе тебя спрашивал Патрик?

— Не могу, дал слово джентльмена, что буду нем как могила.

— Ну и не говори! Сама догадаюсь, если подумаю.

— Прорицать историю, ты пока у меня не умеешь.

— Ничего, вскоре научусь и все-все про вас двоих узнаю.

— Ну-ну…

Ладненько, Настена, в мексиканскую сиесту отоспались и заспались. Пора и нам готовиться к приему званых да избранных гостей…

Перебираемся из воскресенья в понедельник. Он у нас нонеча Светлый, потому что от Пасхи до Пятидесятницы православная седмица начинается в воскресенье и заканчивается в субботу…

Патер ностер, хорошо-то как иметь пасхальные каникулы, ежели вся нечисть, осанна Господи, затихает, притухает. Уровень фонового непроизвольного колдовства снижается у нас, Настя, чуть ли не до среднеевропейских показателей… Кроме мелкого бытового хулиганства на магической почве пять-шесть дней до и после Пасхи Христовой обычно не случается чего-нибудь зловредительного и смертоубийственного.

Разве только в городе и окрестностях какие-нибудь еретики-сектанты залетные эдак резко объявятся? Но это вряд ли…

Переместившись с запада, из калифорнийских субтропиков в умеренные восточно-европейские широты Ирнеевы поспешили домой, забежав по дороге в парочку продвинутых продовольственных магазинов.

— Мне, Настена, наш дедушка граф Патрикей Еремеич наказал селянку из квашеной капусты сготовить и киселя овсяного сварить. Овес — не манка. Это мы могем.

И расстегаев я ему тако же спроворю, его лордству и сиятельству. А рябчиков мы по быструхе в микроволновку с грилем засунем. Тебе салатами заниматься с места в карьер. Овощи и грибы я вчера отварил. Яйца фаршированные в самый смак доспели…

— Сто пудов, Фил, сделаем красивенько и вкусненько.

— Ух, мы их накормим в широте душевной!

Ника у нас из-за стола не встанет без чудодейства. Ишь ты, грозилась меня объесть. Не на того напали, барышня из серебряного века!

Десертов, Настя, нам на три дня хватит с монастырскими куличами. Вдобавок для Гореваныча с Ванькой я завтра американских пончиков нажарю. Они их любят.

— Зато я люблю тебя, Фил. Ты мой самый вкусненький, сладенький, красивенький.

И жена у тебя красивая. Руперт вчера в куртуазных комплиментах рассыпался насчет моей внешности, и сверху и снизу. Словно у тевтонской девы-воительницы, сказал, пока Ника на тебе каталась от бортика до бортика. А я тебя к ней взревновала по-женски.

Помнишь: я думала, будто вы родные сын с матерью. Ничегошеньки не понимала, глупенькая. Но теперь вижу и знаю, почему мы с Рупертом похожи словно брат и сестра. Правда, ведь?

Хочу опять в теплый бассейн, Фил. Чтоб ты меня на спинке покатал. Знаешь, мне очень-очень понравилось на тебе верхом, прижавшись, и все такое.

— Иезавель — дщерь Евина.

— Жена да прилепится к мужу своему, если ей никто больше на свете не нужен. Мы здесь, и нас нет ни для кого.

Смотри, Фил, в городе тоже весна, кажется, чуть-чуть потеплело. В Америке вечер, тут утро.

— Христос воскресе, жена моя!

— Воистину воскресе, муж мой!

Целуй меня скорее и побежали. Нам еще в жесть сколько нужно успеть сделать к обеду. И ритуал настройки, и гимнастику, и кормежку… Чтобы Патрику семь верст киселя хлебать…

Мне надо хорошо подумать, в какое платье нарядиться. Может, построже, в то узкое шелковое, красное с черным?

— Скажешь тоже! — засомневался Филипп. — Оно у тебя супермини, чуток короче задницы.

— Колготки ажурные… — Настя полностью погрузилась в разрешение извечного дамского вопроса. — К ним, наверное, красные туфельки… Ты, Фил, их пока не видел…

— Посмотрим…

«Не иначе, как сговорились», — умозаключил гостеприимец Филипп Ирнеев, открывая дверь, встречая и ухаживая по прибытии в прихожей за дамами.

В самом-то деле, отчего-то его гостьи, им созванные, избранные для домашнего пасхального пиршества, все как одна предпочли минимальные обеденные наряды с обилием драгоценностей. При этом, как обычных, так и весьма далеких от ювелирного ширпотреба.

«Батюшки-светы! Анфиса-то в мини, разрезы на бедрах и на лифе! Вся в изумрудах, серьги-апотропей с топазами «око прознатчика»…

Ах, Пал Семеныч, Пал Семеныч… Поздравить, что ли, с прибавлением семейства? Или же пока рановато, через три-то дня?»

— Братец Фил, чего я те скажу на ушко, — заговорщицки шепнула ему Вероника в прихожей. — Ты, милок, не поверишь…

— Верю, потому что вижу.

— И-и-и… все-то он знает, всюду он побывал… А я так хотела по-бабьему посплетничать у папаши и мамаши Булавиных за спиной.

И-эх ладно… Что в лобок, что по лбу, если они оба ни фига не догадываются. Смотри не проговорись, я сама им скажу, когда прекращать миловаться и любиться до упора в шейку матки.

— Баронесса, я буду нем как могила, слово джентльмена.

«Ника в белом платьице, совсем скромном, кабы не его краткость, точеные ножки и не отделка жемчугом. Впрочем, сверху бриллиантов на госпоже баронессе немеряно и несчитано…»

Мария, Патрик и Руперт появились позднее всех, притащив с собой полутораметровую тушу тунца в здоровенном холодильном мешке с ручками.

— Брат Филипп, таков есть охотничий трофей от нашего стола вашему столу. Я и брат Патрик эту рыбу добыли вчера после заката, загарпунили двумя меткими выстрелами…

Тунца из моря Кортеса Филипп нашел превосходной добычей и достойным продуктом для именинного стола фрау Ирнифф.

«И фройляйн наша Мария в розовом мини с двумя ленточками, очевидно, чтоб розовые кружочки слегка прикрыть…

И сговариваться нашим леди без надобности, коль скоро им требуется искушать и обольщать философствующих джентльменов… Ох мне, леди и джентльмены.

Выходит, Настя права. Оказывается, она строже всех дам оделась, как истая хозяйка дома гостей принимающая.

Эх, накормлю… До отвала, кабы дискутировать и философствовать неповадно было…»

Богатым домашним изобилием мясных, рыбных, овощных и прочих блюд Филипп с Настей отличились весьма и весьма. На разные прихотливые вкусы и пристрастия пищи телесной хватило в достатке.

Павел Семенович и Патрикей Еремеевич навалились на селянку, обмениваясь старинным вкусовыми впечатлениями от середины XIX века, когда, где, в каких городах и трактирах они едали подобное блюдо, не забыв вознести хвалу его даровитому творцу и зиждителю. Позднее и овсяный кисель так же восторженно пошел впрок.

Руперт Фердинандович и Вероника Афанасьевна ухватились за восхитительное насыщение свиными жареными колбасками. Мария Вячеславовна с Анфисой Сергеевной в пищеварительном благоволении духа налегли на рябчиков.

— Фил, мне кажется, мы раньше никого так вкусно не кормили.

— У нас вдобавок форель с артишоками в духовом шкафу доспевает. Я потому и салатами не увлекался.

Сытные закуски, Настена, навроде холодца и мясных рулетиков с грибами для того и нужны, чтоб гости не могли осилить основные блюда. Тогда и хозяевам кое-что перепадет, и на следующий день останется от гостевого обжорства.

— А десертом мы их добьем с концами, сто пудов, Фил…

Настя и Филипп по доброте душевной, отдаваясь хозяйскому радушию, немного ошиблись. Не те у них нынче гости, чтобы так запросто сдаваться на милость заурядного и голодного чревоугодия, не способного оценить кулинарные изыски и предаваться сладостным восторгам истых гурманов.

Достопочтенных Патрика Джеремию Суончера и Павла Семеновича Булавина продвинутым многоядением тоже оказалось возможным соблазнить. Причем собственный метаболизм они могут регулировать не хуже молодежи.

Чего уж тут жаловаться на отсутствие насыщенного гастрономического аппетита у тех, кто помоложе?

— Барон Руперт, всенепременно отведайте каждого вида русской пасхи и православных куличей. В противном случае вы очень огорчите сударя Филиппа и сударыню Анастасию.

— Баронесса Вероника, за этим несравненным и беспримерным столом не может быть печальных лиц. У меня тост в честь хозяев, задающих лукуллов пир…

На кухне Настя с восторгом поведала Филиппу, извлекавшему из холодильника земляничный торт:

— Мы их таки употчевали, Фил! Ника объелась, еле дышит, печень себе массирует. Руперт отяжелел, пуговку на брюках незаметно расстегнул, дыхательную гимнастику применяет.

Патрик на монастырские куличи смотрит сожалеючи. Мол, оку завидущему неймется, да брюхо не впускает.

Манька второй раз сигнумом лечится и в туалет несется, как оглашенная, личинку откладывать, опорожняться, облегчаться.

Анфиска, я слышала, Пал Семеныча баней искушает и ночным купанием в озере…

— Ничего у нее, искусительницы не выйдет. Как только кофием себя ублаготворят, два наших дедушки за дебаты возьмутся. Или партию в бридж затеят…

Торту-бланманже гости, право же, уделили восторженное внимание, должное почтение, размещение и помещение…

С той же непреложностью нельзя избежать и продолжения вчерашней дискуссии в двух полушариях.

«Без пищи духовной нам никак не обойтись, высокочтимые леди и джентльмены…»

— …Мы не станем размещать Бога где-нибудь скалярно между букв греческого алфавита, так как сие сводит имя Его к пустопорожней словесности, судари мои, — предпочел русский язык Патрик Джеремия Суончер, развернувший интеллектуальные дебаты.

Меж тем женщины удалились на кухню. Надо все-таки помочь хозяйке дома управиться с посудомоечной машиной и перемыть косточки мужчинам. Пусть вам и не в алфавитном порядке.

— Господь наш Вседержитель в равной степени не может пребывать альфой материального мироздания или его конечной омегой. Ибо всякое пространство-время, любая форма материи необходимо имеют имманентные ограниченные условия существования и безусловные пределы.

— Богу положительно нет нужды и необходимости входить предельной составной частью в сей материальный универсум от века и мира сего, — в главном не стал противоречить оппоненту Павел Семенович Булавин, прекраснодушно попыхивая сигарой. Однако, усыпив бдительность противника, он перешел в контрнаступление.

— Мы в состоянии всего лишь ограниченно предполагать, какими свойствами и возможностями располагает трансцендентный Господь наш в неисповедимости и непостижимости событийных путей и методов, разрушая в созидании или же, созидая в разрушении, в деяниях, равнозначных по абсолютной величине…

Таким образом, мой достопочтеннейший сэр Патрик, техногностический эволюционный прогресс есть не более, нежели апроксимационная аналогия бытия в катафатических метафорах приблизительных и малодостоверных. В сверхрациональном понимании общечеловеческой истории, в неизреченных истинах Промысла Божия ваши доводы не выдерживают ни малейшей критики…

— Э-э-э, Пал Семеныч, мы же договорились ограничиться рациональной аргументацией, — укоризненно прервал оппонента Патрик Суончер. — Мы не настолько удалены от секуляров, чтобы высокомерно отвергать их несомненные интеллектуальные достижения.

Отбив малоподготовленную атаку, сэр Патрик взялся наносить поражение противнику мощными рассекающими ударами, глубоко вклиниваясь в его расположение и оборонительные порядки:

— Нам, милостивый государь Павел Семенович, неизреченно повезло со случайным набором хромосом, способных воспринимать Благодать Господню как в духовном спасении, так и в телесном воплощении и приложении харизматических дарований. Дух облагораживает тело и сам пребывает в непрерывном состоянии самосовершенствования и репродукции.

Не это ли есть доказательство репродуктивной милости Божьей, дамы и господа?

И в ту же минуту Настя и Мария внесли свежезаваренную очередную партию чая и кофе на разные вкусы. Чем-чем, а этим и не преминул воспользоваться хитроумный рационалист и техногностик доктор Патрик, распорядившись, как прецептор, удачно подвернувшимися на глаза наглядными пособиями:

— Дамы-неофиты, прошу не покидать нас некоторое время. Встаньте, пожалуйста, сюда, дабы мы вас могли разглядеть получше.

Каверзной задумке дока Патрика благорасположившийся на софе Филипп потворствовал. И очень подсобил. Дотянувшись до универсального пульта дистанционного управления, наш персонаж сделал освещение в гостиной поярче:

«Бысть арматорским подмастерьям, красным девицам и женам животрепещущим доказательством и ярким свидетельством эволюционного репродуктивного прогресса. Вот вам и миниплатьица выше некуда и декольте — сиськи настежь в оттопырку…»

— Наши женщины несомненно умеют одеваться так, чтобы мужское эротическое воображение делало их наглядно обнаженными в телесной красоте и совершенстве фигуры, — назидательно приступил к аргументации на английском языке доктор Патрик. — Они обе во многом прекрасны и совершенны в изобилии женственных форм и выражений откровенной ярчайшей гендерности.

И дело тут не в эстетических канонах, современных вкусах и не в наших с вами, джентльмены, индивидуальных мужских либидозных предпочтениях. Но в усредненных физио-биологических групповых параметрах, формирующих общепринятое и стереотипическое модальное восприятие оптимального репродуктивного эталона.

Вспомните, пожалуйста, какими анатомическими статьями наделяли натуралистические женские изваяния-портреты, в частности Скопас, Фидий, Пракситель, чьи сохранившиеся реалистические скульптурные работы беспочвенно и безосновательно зачислили в идеальные изображения богинь невежественные искусствоведы-дилетанты псевдо-Возрождения XIV–XVII веков.

Узкие плечи, скудные, слишком высоко или слишком низко посаженные груди, утолщенное жировое опоясывание, слабые недоразвитые брюшные мышцы, способные к легкому растяжению, дряблые раздутые ягодицы и как можно обширнее раздвинутые передние тазовые кости с целью облегчить прохождение плода и обеспечить разрешение родов физически несовершенной женской особи — таков был стереотипический образец либидозной востребованности, эталон модной красоты времен древнегреческих полисов и римского принципата. Тому свидетельство многие изображения всяческих версий кумиров Афродиты, Афины, Дианы, Венеры, Цереры и так далее, дошедшие до нашей эпохи.

Весь этот уродливый анахроничный классицизм предметного реалистического искусства нам неопровержимо свидетельствует — именно таков был в древности социальный заказ, идеологическое политизированное требование на сотворение идолищ языческих богинь и богов по человекообразному тождеству и подобию. Не так ли, сэр Пол?

— Не могу с вами не согласиться, сэр Патрик. Античные ваятели-идолопоклонники в виде богинь реалистично воплощали в мраморе нагие тела современных им конкретных женщин. Скажу больше, всем известная Венера Милосская есть отнюдь не культовое изображение, но близкая к светскому оригиналу копия скульптурного портрета некогда знаменитой афинской гетеры.

Вместе с тем наряду с приземленными материалистическими преференциями в древности также существовали истинно идеальные представления о божественной красоте, превосходящие убогую действительность.

При этом мы остаемся на почве рационализма, досточтимый сэр Патрик. Так как, припомнив иные, менее реалистичные изображения языческих богинь, райских дев, различных небожительниц Запада и Востока, мы можем сопоставить малоприглядную конкретику древних греков, римлян, индусов с абстрактным идеалом божественной женской красоты, включавшим в себя изобильную грудь, тонкую талию, изящные удлиненные бедра.

— Вы абсолютно правы, сэр Пол. Три или две с половиной тысячи лет тому назад обеих наших дам никто бы не счел принадлежащими к роду людскому. Возможно, их бы восприняли как неведомых подлинных богинь, во плоти низошедших с Олимпа к простым смертным или же посчитали настоящими представительницами племени богоравных титанов и гигантов.

Потому как с тех пор высота скелета женщин и мужчин в среднем увеличилась в полтора раза. Притом генетический потенциал равно харизматиков и секуляров заставляет предполагать увеличение в недалеком будущем среднего роста мужчин до двух метров восьмидесяти сантиметров, а у женщин — до двух пятидесяти.

Изменились к нашему времени и другие антропометрические, а также физиологические показатели человека разумного. Сообразно диахроническим данным и наблюдениям гильдии арматоров, в среднем объем груди у нерожавших женщин сегодня в два раза превышает античные показатели, какие мы имеем в медицинской статистике и в предметном искусстве.

По сути факта, древнейший женский фенотип, эквивалентный уродливому телу Афродиты в исполнении и понимании Праксителя, зачастую можно встретить по сей день, но он уже не предстает статистически преобладающим. Сверх того, данный образчик античного языческого натурализма концептуально не совпадает с эстетическими и масс-коммуникативными требованиями XXI века нашей христианской цивилизации.

Сегодня миссис Нэнси и мисс Мэри достоверно больше соответствуют современному восприятию оптимальной сексапильности и либидозной аттрактивности, не так ли, леди и джентльмены?

Очень прошу вас присесть, кавалерственные дамы, и не лишать нас вашего замечательного общества…

Удостоверившись, что юные леди пристойно сидят с должным достоинством и почтительно ему внимают, а Филипп вновь приглушил свет, лорд Патрик возобновил дискурс.

— Примечательно, обращаю ваше внимание, леди и джентльмены, в античности и раннем средневековье все же фенотипически наличествовали крупные молочные железы, стройные бедра и талии, отчасти приближавшиеся к современным эталонным типоразмерам. Безусловно, до красоты и совершенства женских форм леди Нэнси и леди Мэри античным и средневековым гипотетическим победительницам на конкурсе «Мисс Вселенная» было еще крайне далеко. Совершенно иначе дело обстоит в наши дни.

Объяснить же актуальный феномен столь значительного изменения массовых стереотипов возможно посредством сравнения приоритетных показателей женской и мужской анатомии, в особенности репродуктивной физиологии, приняв за основу гипотезу о прогрессивной биологической эволюции человека разумного вследствие Провидения Господня.

Показательно мы берем весьма краткий срок, охватывающий всего два с половиной тысячелетия исторической жизнедеятельности языческих и христианских харизматиков, анализируя антропометрическую статистику в наблюдениях гильдии арматоров и наших предшественников, глубокоуважаемых мною медиков-ноогностиков…

«Ага, грешит многословием док Патрик. Тем не менее, свой дидактический дар запустил на всю мощь. Окучивает неофиток, к будущим тренировкам готовит. Ох и будет же им вскорости и дудка, и свисток, и дистанционный контроль от доброго дедушки Патрикей Еремеича. Корсетные пояса и всяко прочее….

Пал Семеныч и Руперт ему одобрительно, согласительно кивают. Понятное дело, воспитательному процессу мешать не след…»

На кухне Филипп Ирнеев застал в согласном уюте дамское чаепитие, дым коромыслом и мило воркующих Веронику Триконич с Анфисой Столешниковой.

— Вон Филипп наш любимый Олегыч не даст соврать, — обрадовалась новому собеседнику Вероника. — Церковка в Петропавловском монастыре самое то для харизматического венчания.

В епархиальном соборе Кающейся Марии Магдалины, знамо дело, убранство побогаче будет. Но певческое сопровождение там любительское, писклявое, бабское. Ты сама, Анфис свет Сергевна, его слыхала. Бывает там, между прочим, и хуже.

А секулярная публика туда захаживает, что в лобок что по лбу, местная интеллигенция, — полторы книжки прочли, про все остальное из телевизора узнали, — сплошь да рядом политически озабоченные диссиденты. Правильно я говорю, Фил?

С образной характеристикой тамошних прихожан Фил Ирнеев согласился, угостился предложенной сигаретой и рассказал, как и где он, не чинясь, расписался с Настей в девичестве Заварзиной без пошлого атеизма, нудного бюрократизма и демографической политики. Затем вернулся к остальным гостям, занятым смежной тематикой. Если, конечно же, брать семейно-брачные отношения в междисциплинарном аспекте.

Гинекологические и андрологические выкладки Патрика Суончера, насколько и почему прогрессивно изменились внешние и внутренние репродуктивные органы мужчин и женщин от прототипов Венеры Милосской и Аполлона Бельведерского до наших современников и современниц, Филипп пропустил. Хотя обязал себя позднее ознакомиться с трудами дока Патрика в этой области сравнительно-исторической анатомии, оформленными в текстовом виде.

«Патрик у нас голова, ума палата, не глас, всуе вопиющий в пустыне. Если говорит, значит, уже написал или вскоре опубликует».

— …Многодетные семьи, я имею в виду более 5–6 единокровных отпрысков от одной матери, в античности и раннем средневековье наблюдаются довольно редко, — провозглашал Патрик Суончер. — Детская смертность была ужасающе высока, а рождаемость невообразимо низка.

Поверьте, леди и джентльмены, мне на слово, чтобы не утомлять вас статистикой по различным культурам древности.

Поэтому развитие изощренной сексуальной техники древнего Китая и Индии помимо магических обрядовых извращенных аномалий преследовало прежде всего утилитарную цель — поднять процент удачных оплодотворений. В то время как сегодня здоровой женщине фертильного возраста, находящейся в оптимальной стадии менструального цикла, достаточно разового полового акта, чтобы успешно зачать и выносить плод.

Средняя способность к зачатию современных женщин, физиология их репродуктивных органов и молочных желез позволяет им без вреда для здоровья рожать, вынашивать и вскармливать от 6 до 16–18 младенцев в течение фертильного периода жизни от полового созревания до менопаузы.

Хотя в ближайшем обозримом будущем перенаселение цивилизованному человечеству не угрожает по многим параметрам социальной антропологии. В основном в силу жесткой, различного рода бихевиориальной ответственности, накладываемой обществом на семьи или индивидуумов, обзаводящихся потомством.

Той же ситуативной репертуарной социализации подвержены и сегодняшние масс-коммуникативные требования к эталонам мужской и женской либидозности, невзирая на фенотипическую вариативность человеческих особей. Так, в XX веке пышная женская грудь предстала таким же эротическим общераспространенным символом как фетишизация фаллоса и ктеиса в античности.

В определенной степени актуальное массовое сознание восприняло антропологические трансформации как социальную норму, которой следует придерживаться в поисках полового партнера. Среди них не последнюю роль играют анатомические стандарты фигуры как мужчин, так и женщин.

Среди всего прочего, я отлично припоминаю те времена, когда вошли в усредненные биологические нормативы прогрессивное уменьшение размеров желудка, печени, сокращение длины тонкого и толстого кишечника. Иначе говоря, для преобладающего большинства нормально сложенных женщин стало в порядке вещей иметь подтянутый живот и тонкую талию.

Тогда корпулентные дамы, не адекватные соматическому модельному эталону, принялись болезненно затягивать торс в жесткие корсеты, несмотря на фенотипическую конституцию, им доставшуюся с древнейших времен.

К тому времени, а именно к середине XVIII века, женские ягодицы, живот, поясница перестали быть физиологическим депо для резервных жировых отложений на случай голода, недоедания, субалиментации во время беременности, как оно было стандартом в примитивной древности. Последним натуральным обстоятельством во многом объясняются, на наш ретроспективный взгляд, образцовые гипертрофированные зады и чресла античных красоток в мраморе или жирная мясная масляная живопись псевдо-Возрождения.

Поэтому в викторианскую эпоху чопорные молодые англичанки, немыслимо изгибаясь, старались ходить так, чтобы, не дай Бог, у них не выделялись под платьем ягодицы, если мода на безразмерные фижмы, кринолины, турнюры безвозвратно канула в Лету…

Сравните-ка тех носительниц корсетов с нынешними дамами и девицами, синхронично посещающими церковную службу в брючных костюмах, в шароварах, в лосинах, в обтягивающих джинсах без малейшего стеснения…

«То-то наша Манька при Патрике всегда без штанов, то бишь в юбке или в платье… или с голым задом… Вон скромненько, целомудренно сидит, млеет, внемлет наставнику…

Настя как присела на краешек кресла, стройно выпрямившись, будто в корсете, так и не теряет осанки вкупе с достоинством. Бедра вместе, ручки на коленках, только лодыжки скрестила скромница наша в ажурных колготках, сравнимая с юной леди из викторианского периода…»

— …О сравнительных диахронических показателях силы и выносливости покуда судить не берусь, леди и джентльмены, — научно и эмпирически аргументировал биологическую прогрессивную эволюцию человека разумного доктор Патрик Суончер. — К примеру, физиологические реконструкции мускулатуры мумий египетских воинов и костяков античных атлетов в моих исследованиях не совсем точны, отличаясь широким диапазоном неустойчивых параметров и погрешностей. Вы понимаете: рост, вес, мышечная сила — отнюдь не все в вооруженной схватке, в реальном состязании или на поединке врукопашную.

Но вот, — в чем я полностью уверен и подтвердил это путем компьютерного моделирования, — миссис Нэнси с ее скелетным ростом, мышечной массой, начальной боевой подготовкой реально могла бы стать победительницей на рыцарском турнире где-нибудь в XII–XIII веках от Рождества Христова. На моей виртуальной модели она тупым турнирным копьем легко вышибает из седла симуляцию короля Фридриха I Барбароссы. Точнее, одного за другим многих воинов его комплекции и боевой тренированности. Притом, не прибегая к дивинациям, в чисто секулярной ипостаси.

Не правда ли, барон Руперт?

— Я был бы рад превознести подобным романтическим образом, в красивом вымысле, грациознейшую воительницу кавалерственную даму Анастасию, Ї соорудил для Насти неуклюжий германский комплимент барон Ирлихт фон Коринт. Ї Но ее реальные физические возможности не более чем заурядный факт диахронического постижения боевых искусств.

Для вас, гнедиге фрау Анастасия, средневековые железные болваны — посильный противник. Натурально, если играть по правилам тогдашних турниров у рыцарей-секуляров.

— В здравом прекрасном теле живет и здравствует разумная душа, тысячу сто лет тому назад провозгласили отцы-основатели гильдии арматоров, — Патрик Суончер вернулся на круги своя в дидактической рацее, какой на время обернулась дискуссия о разногласиях между техногностиками и ноогностиками. — С тех пор арматорский девиз основательно подзабыли, особенно после появления института орденских прецепторов, не так ли, сэр Пол?

«Ага, неужто наш диспут обещает возобновиться? Аты-баты шли дебаты…»

— Специализация и универсализация суть аверс и реверс одной монеты, мой дорогой коллега, если учитывать прогресс в наставничестве, образовании и обучении, — обходительно ответил Павел Булавин, давая понять, что не прочь подискутировать, лишь только его досточтимый оппонент закончит запланированный урок…

Немного послушав рассуждения Патрика Суончера об истории арматорства, Филипп вышел на кухню вслед за Рупертом.

«Так-так-так… наши гости разъезжаются…»

Вероника и Руперт принялись раскланиваться, прощаясь с Филиппом и Анфисой, договариваясь, как и где продолжить совместные пасхальные празднества. «Почему бы и не посетить барона и баронессу фон Коринт в фамильном замке?»

К тому времени сэр Патрик Суончер, благожелательно улыбаясь, попросил дам-неофитов Марию и Анастасию быть непринужденнее, не забывая об осанке и достоинстве молодых леди.

Настя и Мария чинно, но без промедления, двинулись в коридор. Плотно притворив за собой дверь, Мария с наслаждением закурила и на выдохе сладостно потянулась. Тем временем Настя встала на руки, прошла несколько шагов, медленно согнула корпус, опустила носки туфелек и начала отжиматься от пола.

— Машка, половая жизнь для здоровья полезней, физиологически. В жесть бросай дымом травиться. С концами. Не то Патрик тебе пост и воздержание устроит.

— Так точно, ректально выйдет и не войдет со смазкой и лаской. Хотя я от него все что угодно вынесу и курить вагинально брошу, может, со следующей недели…

Конгенитально, Настена! Голой вульвой клянусь, прямо с понедельника, Пресвятая Дева поможет.

— Неделя в Америке с воскресенья начинается…

После куртуазных проводов Вероники с Рупертом в спальне Настя прыгнула к Филиппу на колени и взялась жарко шептать ему на ухо:

— Фил! я их люблю, всех-всех! наших рыцарей и дам, но тебя больше всего!

Когда мы их проводим, ты ведь правда будешь любить меня нежно и близко? Можно в мою комнатку-убежище заглянуть ненадолго. Мне скоро будет нельзя, сам понимаешь, женское нездоровье, и все такое…

— Дщерь Евина с пещерой зело грешной и паки отверстой.

— Эт-то точно. Патрик сказал: вагина у меня прогрессивно длиннее Манькиной на полтора сантиметра. И талия у меня тоньше, и грудь больше, соски крупнее…

— Считай уговорила, улестила, соблазнила собственного мужа. Зайдем к тебе в асилум, грешница вагинальная. Мыслю, благословясь, вернемся через полчаса в линейном реал-тайме…

…Пошли, соблазнительница. О том о сем, об эволюционном прогрессе послушаем, за благочинием присмотрим, моя дама-неофит Анастасия.

— Да, мой рыцарь. Неофитка Настя вас слушается и беспрекословно повинуется.

— Ты еще скажи, что я твой повелитель.

— А как же, мой повелитель! И я, и Манька, и Анфиса, и Ника тебе бесперечь повинуемся. Потому что мы — твои любимые женщины, о повелитель. Каждая по-особому, и каждой — свое, особое. Но мне больше…

— Это, как посмотреть…

В гостиной Филипп с Настей увидали и услыхали жаркую схватку между Павлом Булавиным и Патриком Суончером. Само собою осмотрительно, она проходила словесно, вежливо, без сверхрациональных доводов орденских рыцарей или рационализма стародавних французских королей, громом артиллерии ультимативно убеждавших противников в своей правоте.

Все же было нечто сходное с театром военных действий и не похожее на обычную невозмутимость лорда Патрика, когда он язвительно и раскатисто громыхнул:

— Нет и тысячу раз нет, дражайший сэр Пол!!! Ваш довод: творение не выше творца грешит катафатичностью, взятой в ложной аналогии!

Вспомните бездну, разделяющую прилежащие поколения, разрыв между отцами и детьми!

— Это результат вульгарной социализации, мой дорогой сэр Патрик! Но отнюдь не имманентных отношений производителя-творца с продукцией его собственного изготовления.

По моему убеждению, ученик не выше учителя, каким бы эктометрическим трюизмом вам ни представлялся этот евангельский логий…

— Позвольте, позвольте, мой дорогой сэр Пол, не согласиться и с этим вашим образчиком катафатического суемудрия и буквоедства, отрицающих духовный рост и неоправданно распространяющих абсолют на недостойных. Так как диалектическая связь времен предполагает отрицание отрицания, сэр!

«Патер ностер, сейчас наш Пал Семеныч замутил дидактический дар! Манька и Анфиска теургический кайф ловят, разинув рты сидят. В то же время Патрик от него ловко закрылся и коварно подыгрывает…

И в чем же старички убедить пытаются один одного?»

— …Вам, дорогой коллега, меня ни за что не разубедить образным сравнением, будто мы камнем катимся с горы и подпрыгиваем на неровностях почвы, принимая эти прыжки за движение вперед и вверх.

— Скажу больше, сэр Патрик. Мы не в силах однозначно утверждать, расширяется или сжимается ваша модель универсального прогресса. Может статься, то, что вы принимаете за центробежную эволюцию, на самом деле есть инволюция, центростремительно движущаяся к нулевой точке начала координат, являющейся концом всего и вся.

Нам следует брать по модулю не количественные критерии, подверженные всяческим трансформациям, пертурбациям, но обратить внимание на сугубо качественные изменения или же их отсутствие, рационально и резонно выделив неизменные постоянства в человечестве, какие мы индуктивно в состоянии обнаружить за два тысячелетия нашей христианской эры.

— Извольте, сэр Пол. Вот вам довольно рассудочные и рациональные аргументы. От индукции к дедукции.

Самым ярким примером убогого постоянства, на мой взгляд, фигурирует низменное бытие безграмотных простолюдинов и благородных невежд. Оба этих сословия в состоянии влачить свое жалкое существование тысячелетиями на протяжении сотен тысяч миль вне актуального и пластичного пространства-времени. Им безразлично, где, в какой эпохе добывать хлеб насущный, насыщаться, испражняться, размножаться…

Дворнику, взятому из подлого сословия триста лет назад, можно всучить ту же метлу и вменить в обязанность мести не булыжную мостовую, но асфальтовые и бетонные покрытия. С неизменным успехом или в прежней ленивой одури он примется махать ему привычным орудием труда.

Тогда как благородному, но скудоумному вояке тех далеких лет вместо кавалерийского палаша и кремневого мушкета мы сунем в руки автоматическую винтовку. Так и быть, покажем ему, обалдую, как целиться, снимать оружие с предохранителя и менять магазин. Если дурака не убьют в первом же бою, сам воевать научится в современных условиях. Когда б на то Господня воля, наличие здравого смысла и приземленного рассудка.

Продолжая рассуждать в рациональном ключе, возьмем, леди и джентльмены, в качестве противоположного примера секулярную интеллектуальную элиту, чьими умственными трудами, научно-технологическими достижениями, идеологическими глупостями, философскими заблуждениями, политическими пристрастиями, движим как количественно, так и качественно материальный и духовный эволюционный прогресс.

Скажите, пожалуйста, досточтимый сэр Пол, кто из наших современников того самого Века Просвещения, кто из тех блестящих умов, смог бы занять подобающее ему место не в энциклопедическом словаре, а в реальной жизни первой четверти XXI века? Уж не тот ли, знакомый вам и мне салонный недоумок, тупо повторявший вслед за Бернардом Шартрским, будто ученые потомки есть карлики, сидящие на плечах гигантов?

Весьма показательно, как безграмотные противники прогресса любят приписывать эту сентенцию тем или иным видным ученым. Тот наш парижский обормот не исключение.

Неужто мы с вами, сэр Пол, сидим на плечах маркиза Кондорсе, высказавшего нам обоим, помните, туманное эскизное предположение о прогрессе человеческого разума?

Мне представляется, они оба, те два парижанина, один знаменитый, другой безвестный, нынче похожи на мелких букашек, где-то там внизу копошащихся у основания пирамиды общечеловеческого знания, рационально воздвигнутой за триста лет. И точно так же с высоты прожитых человечеством лет на нас будут сверху вниз взирать наши потомки, видящие дальше и больше. Подразумевается, если они превзойдут нас силой и качеством духа в научно-технологических и культурных достижениях.

С давних пор неотступно прогрессирующее человечество взрослеет и с каждым годом становится мудрее. В отличие от пресловутого Века Просвещения, роду людскому теперь ясно, куда развиваться; в какую сторону нам предопределено двигаться, исполняя предназначение человека разумного.

Мы с вами известно повзрослели и постарели, сэр Пол, за эти три эволюционных столетия. Тогда как наши былые современники остались навеки детьми, не освоившими нашего с вами духовного опыта, не имеющие наших общих прогрессивных знаний, интеллектуального багажа.

Дети всегда становятся старше своих родителей, если им суждено выжить и пережить тех, кто дал им жизнь телесную, воспитал, образовал…

Станут ли умнее и образованнее отцов-матерей их сыновья-дочери? На то нужна лишь добрая воля самих наших последователей и наследников…

— Если, разумеется, прогресс не обернется регрессом, сэр Патрик. И вам, коллега, дано откровение свыше постичь истинную мудрость в чаянии будущих веков.

Анфис Сергевна, матушка, Марь Вячеславна, друг мой! — перешел на русский язык Павел Семенович. — Давайте же возблагодарим наших изумительных гостеприимцев Фил Олегыча и Настасью Ярославну.

У меня имеются прекрасный тост и добрые пасхальные пожелания. Убедительно прошу подать шампанского, друзья мои! Во благо и за здравие…

Во вторник пасхальных каникул Настя Ирнеева с утра блаженствовала в относительном безделье и уединении. Филиппа она не ждала раньше трех часов пополудни. Торжественно поздравив жену с днем ангела, он отправился в Киев по орденской надобности.

Всем ежеутренним делам и обязанностям Настя уделила необходимое внимание, время, чтобы затем снова залезть под одеяло и полистать, почитать несколько книжек. С экрана планшетного компьютера она читает сейчас так же быстро, как и Филипп, и в состоянии попутно размышлять на ассоциативные темы в контексте и в подтексте прочитанного.

«…Филька, я люблю тебя! Больше всего за то, что ты взял меня замуж, мой сладенький и красивенький. И жена у тебя красивая, и грудь у нее такая красивая, что Ника с Манькой зеленеют от зависти».

Настя выскользнула из-под одеяла и сызнова давай примерять гранатовое ожерелье, какое ей на рассвете подарил Филипп. Покрасовавшись перед трюмо и рассмотрев себя со всех сторон, она показала язык собственному зеркальному отражению:

«Ну что, Анастасия в Зазеркалье, подходят гранаты к твоим прямостоящим сиськам? Сударыня, вы чудо как хороша, нечего сказать. И к уроку английского, ать-два, голозадая, шагом марш готовиться…»

Уходя, Филипп поручил ей после ланча провести с Ваней Рульниковым свободную беседу на литературные темы, в то время как он будет на кухне занят пончиками с орехово-ананасовой начинкой в сахарной пудре.

«Ой, вкусненько! Филька, я тебя люблю! Причем не только за твои пончики, орешки-шарики и все такое по-английски…

У, бесстыжая греховодница и дщерь Евина блудлива…»

Показав кулак своему отражению, Настя вернулась к компьютеру и к научно-фантастической беллетристике. Именно ей ученик Филиппа отдает пальму первенства перед всеми прочими литературными жанрами.

«Почему я, дура, в детстве фантастику не читала? Теперь нет смысла читать всех и вся без разбора как Ванька, но раньше было самое то.

Патрик и Филипп, даже Ника, в один голос советуют читать фантастику детям и взрослым. Глупую, чтоб посмеяться, мозги от философской и научной зауми освободить, а умную — для того, чтобы самой соображать научиться.

Не все тебе, Ирнеева, влагалищем думать, надо и мозгами шевелить, как Ника говорит. Кровь из промежности — извилины на просушку…

Ничего, месячные переживем — перетерпим. Дело житейское, физиологическое… Как беременность у женщины…

К полудню Анфиска подъедет. Что в пятницу надеть, обсудим. Надо опять уесть Нику с Манькой, как в воскресенье…

Фил мне на тезоименитство еще бабок подкинул. Стопудово на бирюзовое платьице с отворотиками хватит, которое у Анри в дизайн-проекте… Гранатики завтра надену к плотной белой блузке с вырезом, юбку потемнее, лучше бордовую…»

— …Анфиска, ты не волнуйся и не дергайся. Фил у нас ничего резко не обещает, но всегда сделает для своих ближних все что угодно. Если ему твоя попка и ножки с первого взгляда приглянулись…

— Я в длинной юбке была, когда Булавин нас ним познакомил.

— Чтоб ты знала! Фил женщин одним нежным взглядом раздевает снизу доверху. Я тоже в длинном была, собаку выгуливала и попалась ему на глаза. Он тогда с Пал Семенычем мимо нас по парку шел.

Увидала я его, красавчика, остолбенела будто дура, стою и себя ругаю, почему мини не надела покороче. На сиськи мои он в первый раз вроде бы и не глянул, а щиколотки рассмотрел. Потом я ему снова на глаза подвернулась на автостоянке у Дома масонов. Он мимо меня не глядя пролетел и в тачку прыгнул. Зато в третий раз он меня увидел и розу из асилума подарил, которая цвета меняет.

— Ух ты! Эмпатический медиатор, верно? Круто! Я о таких артефактах читала в одном орденском апокрифе.

— Скинешь файлик? Или мне нельзя?

— Тебе, Настена, все можно, как ученице сэра Патрика. Он несуеверен и ты тоже. Да и в командном тандеме тебе нечего бояться всяких глупых убежищных шуток.

Вот послушай. Один раз, я тогда во втором круге была дурной неофиткой в Баку, неохота стало выходить ввечеру в жару на улицу. Только в машине опомнилась, что разделась в убежище догола и прошла сквозь ораву секуляров в наведенной апперцепции на три часа раньше, чем зашла.

Завернулась в чехлы, сижу с голым задом в своих «жигулях» и реву в три ручья. Возвращаться за шмотками в асилум страшно, ехать куда-то совсем ужас, если в прошлое нелегкая занесла. Теургию применять боюсь. Мобильник разряжен. Четыре часа просидела, покуда не стемнело.

В другой раз уже в Харькове зашла к себе в убежище на десять минут туалетом воспользоваться, вышла через сутки. Чуть мочевой пузырь не разорвало, так вдруг приперло.

Еле доплелась за угол, занавесилась, присела на клумбе, а из меня ни капли. Хоть смейся, хоть плачь.

У меня убежище часто спортзалом оборачивается. Так там посреди унитаз стоит серебряный с крышкой вызолоченной, стульчак из теплой пластмассы… Меня на нем бывает видениями как поносом прохватывает…

— Анфиса, скажи, если можно, а ты в твоих видениях мужчиной была? Ну, снизу там, и все такое?

— А как же! И не раз. Один раз оказалась бойцом на ринге без правил и без трусов в дамском клубе. С ведьмаком дралась. Пропустила удар по самые помидоры — брюхо, дура, прикрывала. От боли едва не окочурилась…

— Ой, Анфиса! Меня сегодня с утра, чуть в асилуме прилегла, так сразу в древнегреческий гимнасий занесло в голом мужском облике архонта. Теперь вот стыдно Патрику и Филиппу показывать, как я там голозадая разминалась с прищепкой-фибулой на конце.

Вокруг мужчины-атлеты смотрят на меня украдкой, мошонки у них поджимаются, потому что у меня пенис большущий такой… Я потом на него, как на удочку, злокозненного жреца-мага богини Астарты приманивала, тот еще гомик был…

— Имеешь полное право, Настена, ничего постыдного нашим рыцарям не говорить и не показывать. Прерогативы кавалерственной дамы-неофита пятого круга посвящения.

— Все-таки я Филу эту эйдетику покажу, а дальше, что он скажет.

— Правильно думаешь. У рыцаря-зелота Филиппа уровень покруче, чем у многих адептов…

Он мне прямой канал в мое убежище открыл в навороченном ноогностическом ритуале. Первый раз в жизни оно санктуарием мне предстало, в образе домовой церкви… Истинно Благодать Господня!

Представь, низкая такая горница, на полу наборный паркет, во всю стену золотой деисус, лампадки, антиминс свернутый на столике… Благостный нерукотворный лик Богоматери, какого я нигде и никогда в жизни не видела…

Поверь мне, Настена, я в иконописи вмале понимаю. Великим богомазом себя мнить мне нет резона, но кое-чего изобразить умею…

Грех и гордыня, конечно, так заноситься. Однако Богоматерь в моем убежище немного похожа на меня саму…

Не знаю, стоит ли с молитвой ее на большой доске намалевать. Филиппу Олеговичу Ирнееву, быть может, в дар преподнести?

— Ой, Анфиса! Если сможешь, то сделай. Хорошо бы по канону «Утоли моя печали».

У нас старые Филькины детские иконы только в спальне. Новых он почему-то не завел.

Свою Богоматерь-Троеручицу я к себе в убежище отнесла. Оно у меня как моя старая комната в родительской квартире…

Домой к Ирнеевым Ваню Рульникова привезли вовремя, в урочный час, но Филипп припозднился. Поэтому леди Нэнси по плану сразу взялась за игровую учебную ситуацию и обеспечила достойный прием явившемуся к ней с визитом и с букетом тюльпанов юному джентльмену Джону по поводу тезоименитства досточтимой хозяйки дома.

Чаем с куличами она его напоила и троекратно расцеловала. Последнее состоялось не совсем в ситуативном аккорде с плановым заданием урока английского языка и страноведения.

Сэр Филипп Ирнив объявился спустя сорок минут, извинился за опоздание и отправился в свою поварню-кухарню кулинарить, ту китчен. Миссис Нэнси Ирнив и мистер Джон Рульникофф ничего не имели против американских пончиков с ананасами, орехами и единодушно постановили на том, чтобы урок английского стал непринужденной светской беседой о погоде тут и там, за океаном, о людских привычках и обычаях в Старом и Новом Свете, о литературных новинках в жанре научной и боевой фантастики.

Поговорили и о политике, потому как ее не миновать в светском разговоре, коль скоро на свете водятся несостоятельные, невежественные американофобы и поганые пацифисты, не признающие, не уважающие право народа иметь и хранить оружие.

Носитель этого народного права, сэр Айгор Смолич приехал позднее, поздоровался на кухне с мистером Филом. Потом в гостиной состоятельно поддержал разговор на английском и уважительно одобрил членство молодой миссис Нэнси Ирнив в Национальной ружейной ассоциации, объединяющей в США частных владельцев огнестрельного нарезного оружия.

Отведав с пылу с жару посыпанных сахарной пудрой пончиков колечками по-американски, вся компания, как и было запланировано, выехала за город в пейнтбольный клуб играть в войнушку с пятнашками. В бескомпромиссном двухчасовом сражении убедительную победу одержали Настя и Ваня, наголову разгромив, посрамив и запятнав позором деда Гореваныча и Фил Олегыча.

На прощание радостная Настя расцеловала Гореваныча и, помахав у подъезда дома отъезжающим на вороном «лексусе» соратникам, внесла предложение:

— Фил! На орденской даче нашей Анфисе одной скучно. Пал Семеныч на совещание ее с собой не взял. Ника с Рупертом на Канарах.

Айда к Анфиске, нагрянем, сообща постреляем в тире из нормального, не игрушечного оружия. Потом в баньке попаримся.

— Анфиса свет Сергеевна, небось, меня ждет с трепетом душевным?

— Вообще-то да. Если у тебя для нее хорошие новости.

— После поимки свинской фрау Моники твой благоверный супружник в большом авторитете. Хотя с утра мне так или иначе опять в Киев…

В принципе перевод к нам кавалерственной дамы Анфисы согласован. Коль скоро — так сразу.

— Фил, я тебя люблю!

— А я тебя с наступающим праздничком поздравляю. Завтра накормлю и закормлю. Задница у тя вырастет вот такенная… не меньше, чем у Венеры Медицейской, размером с колесо Никиного «порше»…

— Ой не надо!..

В среду пасхальной седмицы около полудня Анфиса Столешникова заехала на «рейнджровере» за Настей Ирнеевой. По пути за город завернули в цветочный магазин, купили рассаду цветов, не требующих частого полива, и отправились на кладбище.

— …Анфиска, ой-ой, ты у нас в джинсах. А вот Ника говорит, будто ты штанов и подштанников отродясь не носила.

— Язык у нее, что твое помело, мелет, мелет невесть что. Без похабства ни полслова, и вся любовь к двум помидорам…

Должна тебе сказать, Булавину не слишком импонирует, если женщина в брюках. Без нижнего белья, пожалуйста, а в штанах не моги, если они не под платьем или юбкой.

Одеваемся мы с тобой, сестренка, чаще всего для-ради мужей. Для них же и раздеваемся.

— В бане?

— Баня — это святое, Настена. В ней ни мужчин, ни женщин, ни пениса, ни вульвы. Чистый легкий пар и дух березовый, дубовый…

— Наверное, ты права. После бани, распарившись, как-то уже не очень и хочется, снизу и сверху трали-вали.

— А я чё тебе говорю? Вот если бы еще в проруби окунуться, в снегу поваляться… Эх, люблю зиму, Рождество, Новый год…

Какая баба замуж зимой выходит, той и летом счастье.

— А осенью?

— Осенью всем плохо. У меня родители в октябре погибли в авиакатастрофе, мужа в ноябре столкнули под электричку по пьяной лавочке. Дочка в сентябре умерла от идиотского гриппа в годовщину нашей свадьбы.

Думала руки на себя наложить, но Бог спас. До того я почти неверующей была, пускай и крещеной. Взмолилась, кабы Бог дал мне мщение несправедливому миру и веку проклятому. Он и услыхал мою молитву праведную.

До конца дней моих буду жестоко мстить миру всему в оскверненном естестве его и в нечестивом творении. От мира я не уйду, пусть он от меня в страхе бежит.

— И воздаяние тебя не пугает?

— Блаженна жена бояйся Господа. Остального мне пугаться отсель невместно в шестом круге орденского посвящения под началом у благословенного Филиппа Ирнеева и велемудрого Патрика Суончера.

Скажу тебе как на духу, Настена. Я таких могучих рыцарей раньше не встречала. Поверь мне, всяких-разных видала. На рупь амбиции, на копейку амуниции…

Павел мне очень дорог. Но он в принципе не воин, а книжник, ученый клерот, ноогностик и модератор.

Зато Патрик и Филипп… Нет слов, Настя. Лики ангельских воителей с них писать и молиться им о даровании победы над земнородными супостатами…

— Я на Филиппа по-настоящему молюсь, Анфиса.

— За то тебе и благо, дама Анастасия, коли ты его жена пред Богом венчанная…

И подарок тебе от меня именинный, сокровенный, сестра моя. Я по византийскому канону маленький такой образок расписала с малой толикой портретного сходства Божьего витязя Филиппа яко архистратига и предводителя воинства духовного…

На кладбище Настя и Анфиса достали из багажника джипа расфасованную цветочную землю, рассаду, инструменты. С помощью предупредительного кладбищенского служителя донесли мешки и пакеты до четырех беломраморных стел. Ему же и заплатили вперед, кабы поливал настурции и бархатцы, рассаженные в керамические чаши у подножия памятников родным и близким Филиппа Ирнеева.

Закончив поминальную работу, Настя Ирнеева и Анфиса Столешникова молча помолились за добрый ответ душам усопших на страшном судилище Господнем. Во имя Отца, Сына и Святого Духа.

Предельно неважно веровали покойные во Христа Спасителя или нет. Господь всемилостив, если царствие Его не от мира сего бренного и тленного.

Да свершится истинно!

К празднованию собственного дня рождения Настя Ирнеева относилась с прохладцей и не испытывала особого пиетета к очередному календарному свершению. Потому как с детства пребывает в твердом убеждении: о ее тезоименитстве и дате рождения должны, дескать, помнить сначала те, кто любит ее, а потом, как получится.

Маленькой она самозабвенно радовалась любым подаркам на день рождения. Повзрослев, стала воспринимать их как обычай, никого ничему не обязывающий. «Отдарились, и Бог с ними… Главное, кабы не забыли».

— …Уж не обессудь, Настена, гостей на твой день рождения под номером девятнадцать я загодя зазывал, предупреждал… Остальные же, кто вспомнит, пущай звонят иже приидут на совет благочестивых. Вкусной и благочестной пищи телесной у нас на всех достанет.

Из тунца здоровенную печенку достану, добавлю для жирной благости печень трески в большой банке и наготовлю слоеных пирожков с начинкой.

Эх, накормлю, и будет номер! — пообещал вчера Филипп и слово свое поваренное сдержал. Настя и Анфиса застали его в поварне во всеоружии с разделочным ножом в расписном желтом фартуке, расшитом красными петухами.

Не обинуясь и не чинясь, обе женщины подключились к мужским провиантским хлопотам и кухмистерским заботам, раздевшись и вымыв руки.

«Мадре миа! Анфиска-то в черных джинсиках в облипочку. Голубенькая блузочка-безрукавка, символический черный бюстгальтер… Наперсный рубиновый крест дамы-инквизитора, вороненая «гюрза» на кожаном ремне. Ритуальным ножичком волосы заколола в узел. Крутая девочка!

Надо полагать, в длинную юбку облачится попозже… Пал Семеныч и его благородство обязывают, оне дамский пол в брюках не оченно одобряют-с…»

— …Фил, по существу у нас чуть ли не все готово. Наша Анфиска подкрасила губки, переоделась в маленькое трикотажное платьице, хочет, чтобы ты его заценил и похвалил.

Ты иди, передохни немножко. За лобстерами я присмотрю…

В спальне у рыцаря Филиппа состоялась беседа с кавалерственной дамой-неофитом Анфисой вовсе не о ее черно-голубом наряде.

— Рыцарь-зелот, во исполнение полученного приказания в разряде вашего секулярного окружения мною обнаружены множественные аномалии. Докладывать в деталях с эйдетикой?

— Лучше изустно, дама-неофит, выделяя принципиальные моменты. Текстовый рапорт вы протокольно предоставите в порядке текущего расследования внутренней инквизиции.

— Ваши прерогативы непреложны, отец инквизитор.

Итак, по степени угрозы обращаю ваше внимание на Раймонду Рульникову. Несмотря на то, что объект был подвергнут неизвестным мне адептом щадящему ритуалу купирования ведьмовского естества, он представляет собой серьезную опасность для окружающих.

В случае принудительной либо добровольной магической инициации данный ведьмовской объект подлежит немедленному упразднению, в соответствии с типовыми орденскими регламентациями. Тогда как уставной превентивный порядок ликвидации секулярных угроз предписывает обязательное прелиминарное удаление аналогичных объектов из ближнего круга орденского звена.

На второй позиции — Игорь Смолич, латентный довольно сильный ведьмак с неопределенным потенциалом. Станет подобным же образом опасен при условии обрядовой магической инициации.

— О Раймонде Рульниковой мне известно, кавалерственная дама. Я сам ее заглушил в бытность мою неофитом. Очевидно, не слишком обстоятельно.

Игорь Смолич также находится под моим личным контролем. Его ведьмаческое естество, жестко привязанное к военному опыту, персонализировано и ситуативно опосредовано рациональными требованиями обороны и нападения.

Что вы скажете о ребенке Иване Рульникове, дама-неофит?

— Вероятно, потенциальный харизматик, неизвестной мне предрасположенности и спецификации. Ответственно рекомендую провести его доскональное арматорское изучение.

Мои рекомендации инквизитора-дознавателя также относятся к вашему сэнсэю Кану Тендо, рыцарь. Он пригоден для посвящения в субалтерны, невзирая на возраст. Однако, формально заявляю, предварительные арматорские исследования столь же необходимы в его случае.

Последнее, помимо того, касается Екатерины Делендюк, отец инквизитор. Ее женская связь c Петром Гаротником обоснована минимумом природной магии у этого мужчины…

Петру, заявившемуся прежде всех на званый ужин, тоже потребовалось тет-а-тет укромно поговорить с Филиппом Ирнеевым. Отправив Катю поздравлять Настю, целовать и прижимать ее к груди, они присели на лавочку у подъезда, по случаю оказавшуюся пустынной и никем не занятой в теплый апрельский вечер.

«Ага, мой «лендровер» опять разогнал помоечных котов и скамеечные посиделки. Так их, нечестивых пенсюков, за старческое похоронное естество, ведьмовство и сглаз зложелательный…»

— Фил, ты в курсе насчет Джованни Сквирелли и Софии Жинович? — немного помолчав, спросил Петр.

— Дед Гореваныч поведал. Ему по долгу службы положено курировать гебуху и отслеживать контакты ближнего окружения босса.

— А мне Катька доложила. У нее связи среди гебистов… Так-то вот и живем, ничего не зная о ближних своих.

— Таковски оно лучше, Петь.

— Всем там нашим говорить, наверное, не будем?

— Зачем? Молча в кухне выпьем за помин душ невинно убиенных рабов Божьих.

— Прости их, Господи, и прими в царствии Твоем, инде несть гнева, печали и нужды… Так-то вот, апостол Филипп… Кто-то уходит, иные приходят…

В тот вечер библейское общество, собравшееся отметить именины и день рождения благоверной жены Анастасии, пополнилось новыми членами.

Сначала приняли как свою Настину двоюродную сестру Анфису Столешникову, по семейным обстоятельствам недавно переехавшую из Питера в Дожинск. Очень красивая стройная длинноногая черноволосая девушка оказалась ровесницей Петра Гаротника, и возраста своего не скрывала, хотя ей никто не давал 27 лет.

Затем наступил черед представляться новым подружкам Андрея и Матвея, двум милым и симпатичным сестрам-шатенкам — Вере и Надежде Сосонок.

Андрея Жмудского нисколько не смущало, что Вера старше его почти на два года. Не больно-то подумав, он лихо отпустил комплимент в ее честь, заявив:

— Истинной вере без малого две тысячи лет, а я как был, так и остался перед ней сущим мальчонкой.

Вера на Андрея нимало не обиделась. Она сама истово верующая и взаправду в него влюблена. Притом вовсе не принимает его за мальчишку студента, напротив, уважает, как хорошо обеспеченного и самостоятельного молодого мужчину, совладельца компьютерной фирмы.

Она же и младшую сестру, студентку истфака Надю, познакомила с Матвеем Кургузкиным, партнером Андрея по бизнесу. Ей же принадлежит прекрасная идея от всего библейского общества, о каком ей столько говорили Андрей с Матвеем, подарить имениннице большую икону Неупиваемая чаша.

Петр Гаротник, услыхав о концепции именинного подарка, много смеялся, поминая девочку Настю, которая табака не курит и спиртного не пьет. Но мысль Веры одобрил в качестве «геморройно-незабвенного и приснопамятного презента», рассказав ей, как друзья одарили Филиппа на новоселье кухонным телевизором.

— …В который Филька никогда не смотрит, ибо на кухне всегда делом занят.

Нику Триконич и Павла Булавина дорогой иконописный подарок от друзей привел в искреннее восхищение. Они внесли свою долю, а от себя присовокупили богато посеребренный оклад и для комплекта серебряную лампадку на трех изящных цепочках с кронштейном.

Званых гостей, включая Веронику Афанасьевну и Павла Семеновича, Филипп и Настя ублажили, ублаготворили многими экзотическими и деликатесными яствами, подкрепленными заокеанскими спиртными напитками.

«Хеннеси» хорошо пошел, с понятием…»

Филипп, понятное дело, позаботился и о кондитерских изысках с уклоном в пасхальную седмицу, достославно попотчевав библейское общество куличами и своего изготовления из собственной духовки, и монастырской выпечкой:

— …Ибо с молитвой, в благочестии иноческом духовно произведены в монастыре Петропавловском, братия и сестринство.

Христос воскресе!

— Воистину воскресе! — единомысленно грянули в ответ хозяину гости.

Ника Триконич, отведав окропленного святой водой продукта, расчувствовалась, расцеловалась с Филиппом, с Настей. Окончательно же встав из-за пиршественного стола, она во всеуслышание предложила Настиной сестрице Анфисе секретарскую работу в «Триконе-В» с очень привлекательным окладом и многозначительными премиальными. Засим потребовала, чтоб не фанфары и не аплодисменты, но гром аккордов раздавался.

Рок-музыкой и крутыми децибелами в тот вечер Настя с Никой весь четырехэтажный дом слишком уж не сотрясали, но гостиную в танц-пол быстро преобразовали, отправив в кухню тех, кому требуется задушевно поговорить.

— …Мой глубокоуважаемый Фил Алегыч! Я не в силах выразить, насколько чувствительно я вам благодарен за сердечное участие, тонкую деликатность и душевную чуткость.

— Пал Семеныч, не скажу, как если бы мое посильное внимание к психологическим нуждам нашего орденского звена не стоило вашей откровенной благодарности. Ибо сие предстало бы лицемерным ханжеством.

Мой округ — мои проблемы в ипостасях различных, не всегда совпадающих и противоречивых, откровенно говоря.

— Ваши прерогативы непреложны, рыцарь Филипп. Невзирая на то, количество наших проблем отнюдь не отменяет ваши душевные качества, мой друг.

То, что достойно вашего звания рыцаря-инквизитора, то и праведно есть.

Скажу начистоту, мне не пришлось по душе обращение дамы-неофита Анфисы в ранг и дарование инквизитора-дознавателя. Все же я в смиренномудрии склоняюсь перед вашим решением, рыцарь Филипп, каким бы шокирующим оно ни казалось многим клеротам конгрегаций Востока и Запада.

При всем при том я великолепно понимаю: ежели не сей факт, то моей Анфисе вряд ли б позволили надолго остаться под вашим началом и руководством. Тогда бы и я с ней оказался разделен расстояниями и служебными заботами…

— Когда под венец думаете, Пал Семеныч?

— По здравом размышлении… хорошо бы нам оный церемониал приурочить к Троице.

— Хороший срок, Пал Семеныч. К Пятидесятнице подготовимся в лучшем виде. И свадьбу широко сыграем!

— Это, пожалуй, уж лишнее, мой друг.

— Это, как Анфиса Сергеевна Столешникова скажет, Павел Семенович. Ей решать: быть иль не быть свадебным торжествам, колоколам, в каком таком масштабе, в количестве и качестве гостей, участников венчальной церемонии…

— Согласен.

— Пал Семеныч, у меня к вам просьба. Не могли бы завтра во второй половине дня сопроводить Настю и Анфису в Париж? Дамские прихоти, знаете ли…

— Почту за честь, как скоро нашим дамам необходимо принарядиться к светскому приему у барона и баронессы Ирлихт.

— Вот и ладненько…

Сказав последним гостям до свидания, Настя на кухне присела к Филиппу на колени.

— Фил, спасибо тебе за день рождения. Я такая счастливая, будто снова маленькой девочкой радуюсь подаркам.

— Завтра я с утра, благословясь, твою икону в красном углу гостиной размещу. Лампадку мы вместе, помолясь, возжигать будем. Чем ее заправить у нас найдется. До Фоминой недели пускай горит.

К нашей тетушке Агнессе надо б заехать. Она мне звонила, просила тебя поздравить.

— Ой, я только эсэмэски принимаю, секулярные звонки в роуминге отключила.

— Пошли, Настена, скроемся от мира сего в асилуме. Предвосхищаю: у него тоже есть для тебя подарок.

— Шкура белого медведя у камина?

— Увидим. Твою белую сумочку прихвати и пойдем…

В асилуме, принявшем облик и убранство маленькой городской кофейни, Настя прижалась к Филиппу:

— Ой, Фил, на стойке пусто!

— Выкладывай на нее оружие.

— А ты?

— Я тоже. И нам направо, сквозь занавес из блестящих ленточек…

Огромный бассейн, украшенный тропическими растениями, Настю ошеломил. С минуту она растерянно и оторопело оглядывалась вокруг. Опустилась на колени, протянула руку к воде и тут же отдернула:

— Ой, Фил, она теплая-теплая… Можно мне сорвать вон тот красненький банан?

— Причащайся и мне парочку сорви. Что, Анфиска суевериями заразила?

— Ну да… Как-то боязно…

Патрик мне плавать не рекомендует. Говорит, форму груди могу испортить…

— Ох мне женщины. Пойдем назад?

— Ну нет! Сейчас я съем банан, потом, потом…

Помниться, кто-то обещал меня на спинке покатать от бортика до бортика. После же… Ты поплывешь на спине, а я на тебе!

— Дщерь Евина в райском саду в срамные игры играша.

— Потом опять будьте вместе, дабы не искушал вас Сатана воздержанием вашим!

Нут-ка смотри и не отворачивайся скромненько! Раздеваюсь снизу…

Медленно и грациозно…

Кабы муж мой мог созерцать, восторгаться, какая же красивая и соблазнительная у него жена…

В четверг утром молодожены Ирнеевы накоротке заехали к Агнессе Дмитриевне Заварзиной до того, как та уедет на дачу. Позавтракали по-родственному, пообщались.

Тетушка Агнесса нашла Настю пополневшей, посвежевшей и расцветающим бутончиком. Не то что приехавшей из Америки, какой-то измученной, отощавшей…

«Сейчас совсем другое дело. Похорошела, поправилась моя Настенька… Вот что мужняя ласка с женщиной делает! Не абы как… Ах вы мои голубки..!»

Вечер четверга на пасхальной Светлой седмице Филипп и Настя Ирнеевы провели только вдвоем.

— …Вот я и дома! Муж не властен над своим телом, хотелось бы вам напомнить, сударь мой.

— А жена над своим, сударыня. Ежели оно принадлежит одеянию от кутюр.

— Фил, говорю тебе, его снимать-то быстро, зато одевать долго. Вот увидишь, я тебе завтра в нем покажусь, — пообещала Настя и не демонстрировала мужу новое парижское платье из весенне-летней коллекции месье Анри Дюваля. — Беличий палантин, который ты мне подарил, к нему самое то.

— Взглянем и оценим, во что обходится мне молодая супруга.

— Ой дорого! Сей же час ты, мой дорогой, будешь меня вкусненько кормить. Анфиса и Пал Семеныч звали в ресторан, а я не захотела, домой спешила, к любимому мужу.

— Разогреть и накормить? Эт-то мы могем. Кабы любимой жене скульптурную античную задницу отрастить. Припоминаю, видел я как-то раз музейную Ниобу, дочь славного царя Тантала.

— Не испугаете, сударь. Фенотип и генотип не позволят растолстеть вашей супруге. Ибо здравый дух живет и здравствует в ее телесном совершенстве!

ГЛАВА X ПАСХАЛЬНАЯ НЕДЕЛЯ КОНЧАЕТСЯ В СУББОТУ

Большую часть дня в Светлую пятницу Настя и Филипп оставались дома. Занимались они не одним лишь супружеским домохозяйством.

— …Фил, мне с тобой очень легко переключаться от секулярной обыденности в харизматическую ипостась. У тебя все так просто, приятно и органично выходит.

Настя включила утюг, вдумчиво установила терморегулятор, продолжая рассуждать:

— Патрик и Пал Семеныч меня в маленькую девочку превращают, но вот с тобой я всегда чувствую себя истинно кавалерственной дамой. Одновременно я тебя почитаю и преклоняюсь перед тобой во всей глубине и полноте моей разумной души.

Ты ведешь меня, совершенствуешь, начальствуешь и руководительствуешь мной.

— Жена да не сотворит кумира из мужа и начальства своего! — отозвался Филипп, доставая отжатую скатерть из стиральной машины.

— Это, Фил, скорей, к нашей Маньке относится. Она Патрика боготворит. Представь, курить ради него бросает.

— Будто?

— Ей-ей, по-простому с абстинентным синдромом, безо всякого орфического очищения…

Фил, знаешь что, у меня позавчера было видение. Я хочу, чтоб ты его посмотрел. Только ты потом не смейся надо мной, пожалуйста, я там была… Ну в общем, сам увидишь…

— Кончай глажку. Пойдем, приляжешь ко мне на колени. Привязка на твой сигнум, крутанешь его обсолонь…

Оправившись, Настя сделала маленький глоток коньяка из рюмки, поднесенной широко улыбающимся Филиппом, поперхнулась и обиженно произнесла:

— Ну вот, я же говорила, смеяться будешь.

— А как же! У, ты какой развратный мальчишка… Мужества тебе не занимать стать, Настена. Этакое выдающееся естество с фибулой-заколкой на конце.

— У тебя оно больше.

— Пожалуй… тебе со стороны виднее. Но вот двойная секирка в храме меня поболе заинтересовала… нежели твое трехчленное мужество, жена моя.

— Издеваешься?

— Нет, размышляю. Видение твое однозначно прелиминарное и прелюбопытное, сдвоенное. И каким же боком бронзовый наперсный крест-лаброс рыцаря-адепта Рандольфо вас касается, дама-неофит Анастасия?

Да и сюжетец видения вовсе не ваш, неофит, но из богатого теургического опыта нашего дорогого дедули. Недаром же у вас, Настасья моя Ярославна уже имеется один апотропей из его наследства.

Александрийский Мелькит подвергнут рыцарем Рандольфо сложнейшему ритуалу дивульгации, моя дама-неофит. Возможно, адепт сработал в сопряженном комплексе с крестом-лабросом.

— Секирка-лабрасса мне вместо клинка, рыцарь?

— Эт-то получше будет, дама-неофит Анастасия. Ибо из Святой земли артефакт вывезен… Был метательный языческий топорик — стал крестом, быть может, животворящим или возвращающимся в руку оружием Гнева Господня…

Хорошо б с Патриком и Пал Семенычем посоветоваться касательно потенциального ритуала активации. Возможно… оченно возможно, старички что-нибудь дельное подскажут…

— Фил, прошу, пожалуйста, не надо! Мне стыдно. Как же им в таком мужском виде показываться?!!

— Зачем? Я им отдельно ту сцену в микенском дворце в упрощенной трансляции сам передам. И мужество твое продолговатое, гимнософистическое, жена моя, гарантирую, они не увидят.

Ой, чую, неспроста голубой месье Анри на мою жену глаз положил.

— Ах вы так, муж мой! В таком случае шагом марш в кухарню столовое белье утюжить, старательно и смиренно.

Я же тем часом начну приводить себя в порядок, в новое платье переодеваться… Чтоб ты удостоверился, муж мой, что жена у тебя прекраснейшая молодая женщина, а не мужеподобное существо непонятной ориентации…

По истечении двух с лишним часов необходимых приготовлений вся сияющая и сверкающая Настя вошла к Филиппу в гостиную при всем параде приготовлений лица, волос, фигуры к светскому приему у барона и баронессы Ирлихт. Вышла она в бриллиантах и бирюзовом вечернем платье в бальных жемчужных туфельках с беличьим палантином на обнаженных плечах и груди. Сделала несколько шагов по комнате, повернулась к свету, сбросила серо-голубые меха и гордо замерла перед мужем в ожидании вердикта самого главного своего ценителя, единственного и любимого.

Филипп же с комментариями не спешил.

«М-да… любопытственно…

Старый лорд Патрик зрит в самую суть женской привлекательности. Достоинство и осанка прежде всего, когда одеваясь, женщина не скрывает, но единовременно обнажает ослепительное совершенство телесных форм…

Так-так-так… Мне понятен ваш замысел, сударыня. Хотите предстать пред избранным и званым обществом зрелой статной женщиной? Что ж, дерзайте, у вас сие вне всяких сомнений получится в эдаком великолепии пышных женских прелестей и статей…

Такой же непостижимой кавалерственной дамой-зелотом ее наверняка видит и молоденький субалтерн, постаравшийся блеснуть дизайнерским искусством.

Блестящие лацканы-крылья заходят на предплечья, открывая обе половинки до краешков ареол, посреди большой бриллиантовый крест, от чашелистиков лифа сужается вырез до нижней искусительной женственности. Талия и ягодицы подчеркнуты, от лодыжек два разреза спереди и сзади, нарочито открывающих и скрывающих соблазнительные бедра…»

— Анастасия свет Ярославна, вы блистательно и неописуемо прекрасны. Вашему супругу не найти слов, сударыня, способных пусть в самой малой толике выразить его восхищение вами и вашим дивным образом в этом наряде.

Удовлетворившись произведенным впечатлением и комплиментом, Настя приступила к объяснению секретов женской красоты и одеяния от кутюр:

— Стопудово, Фил! Этот дизайн-проект Анри переработал специально для моей фигуры. Видишь, меня это платье выше ростом делает.

Правда ведь мило, если оно длинное, с отворотиками-крылышками и разрезиками?

К моему платьицу еще прилагаются перчатки без пальцев выше локтя, шарфик на талию и прозрачная приталенная жемчужная сорочка. Но я решила их сегодня не надевать.

Лиф сидит плотно, ничего не вывалится, если обойтись без акробатики в резких танцах. Хотя, как видишь, коротенькие кружевные трусики «бирюзовый туман» и чулки на широкой резинке на мне есть. Смотри!

Раньше я и помыслить не могла об открытых платьях, когда мое женское хозяйство приходилось всю дорогу объемным лифчиком подтягивать, на весу бретельками держать. А без него такое открытое нипочем не надеть, обязательно свалиться, если у меня тогда обе груди чуть ли не киселем бабским тряслись, расплывались, безобразно так провисали.

Кошмарно вспомнить!

Чуть наклонишься, сразу тяжесть обеих сисек чувствуешь. Ляжешь — все раз и уплывает под мышки, а от груди только два бугорка и соски торчат.

Ты же помнишь, Фил, я своих половых признаков очень стеснялась. О женских мышцах, о фитнес-поддержке я в то время, дурында, маломальского понятия не имела.

Спасибо тебе и Нике, гонять меня начали до упада и до упора. Смотри!

Она исполнила низкий изящный реверанс и продолжила:

— Сэр Патрик сказал: вы ничего не испортили, и он может продлить и закрепить хорошо начатое. Вот погляди на результат наших совместных трудов!

Настя грациозно прошлась по гостиной, поправила платиновую диадему, подхватила со стола ридикюль и требовательно вопросила:

— Ценишь твою жену, муж мой любимый?

— Ценю.

— По сердцу ли она тебе?

— Еще как!

— Если вы готовы, сударь мой, извольте оторваться от кресла, дабы я могла взять вас под руку. Ваша драгоценная супруга изъявляет сердечное желание осмотреть старинный фамильный замок барона Руперта Фердинанда Ирлихта фон Коринта.

Сию же минуту они направили стопы своя в Австрию, в горную тирольскую местность, расположенную не очень далеко от Боденского озера. Об их появлении Настя заблаговременно предупредила хозяев, и рыцарь Руперт гостеприимно открыл им прямой транспортальный канал на верхнюю смотровую площадку восточной башни исторического орденского замка Коринт.

«Мадре миа и тодос сантос! Нас встречает барышня Анфиса в модельном аквамариновом платье и в манто из чернобурок. Интересно, ушлый портняжка месье Анри ее тоже со скидкой обшивает для-ради глубокого пышного декольте сзади? Ох, греховодницы…»

Быстро повернувшись к Насте и Филиппу, Анфиса присела в куртуазном реверансе и велеречиво объяснила свое присутствие просьбой Вероники и Руперта немного поработать гидом-экскурсоводом для ранних гостей.

— …Мне в Коринте все знакомо. Я здесь целых два года училась боевым искусствам.

Восточная стена и башня предназначены для неофитов, на западе кельи и классы для сквайров. Северная башня-донжон, часть стены, сад за часовней — приватные апартаменты барона Руперта. А вся долина — орденская академия боевых искусств, которую он возглавляет вот уже 15 лет.

В миру Коринт и окрестности — территория закрытого военно-исторического рыцарского клуба. Секуляры в долине появляются только во время шоу, да еще с девяти утра до трех пополудни сюда ежедневно привозят туристов в музей холодного и огнестрельного оружия. Вон туда в южную башню подле кордегардии.

Желающие могут облачиться в полный доспех или аутентичные средневековые кольчуги и себе в удовольствие помахать тупыми железяками. Можно и с копьем на коне подергаться на турнирном поле. За отдельную плату прокат бронированных лошадей. Но конюшни, видите, вон в той фольклорной деревне по соседству с разноцветными шатрами полевого лагеря.

Большое рыцарское турнирное шоу, кстати, намечается в воскресенье 1 мая после Вальпургиевой ночи. Чтоб их впросак порвало, любителей нечестивой природы!

Как-то раз группа недоумков, — рыцарь Руперт их специально сюда приманил в дидактических целях, — учинила весеннее вальпургическое волхование у стен замка на севере. А ведь донжон северной башни — древний асилум, наподобие известного группового орденского транспортала в Лотарингии, в готическом соборе.

Асилум им и устроил кузькину мать, как рак на горе свистнул. Трех людишек, затеявших волховской богомерзкий обряд, он лихо в небытие отправил, остальных нечестивцев свезли поутру в психушку с тяжелыми алкогольными психозами. Туда им и дорога, натуропатам и психопатам.

Прошу пожаловать за мной в транспортал, судари мои. Начнем нашу экскурсию с верхней площадки обозрения, она же командно-наблюдательный пункт на вершине вон той горы Вальдберг…

Пока Анфиса в общих чертах знакомила их с окрестностями, Филипп не отрывал взора от самого Коринта. Историческая альпийская твердыня Западно-Европейской конгрегации ему пришлась по душе с первого же предъявления.

Архаичные крепостные стены из тесаного гранита вполне очевидно перестроены, модернизированы, став жилыми и служебными помещениями. Внутри деревянные галереи вдоль оштукатуренных стен застеклены. Вокруг замкового колодца с мраморным бассейном разбит розовый сад; среди розария готического стиля часовня Святого Варфоломея из красного полированного кирпича. Во дворе отмытая до блеска ребристая базальтовая брусчатка.

Главная северная башня — многоэтажное баронское жилище — тоже блещет новенькой гранитной облицовкой и модерновыми оконными переплетами из нержавеющей стали. Тогда как предмостные укрепления из дикого камня у облагороженного рва и заросшего травой вала тут сохранили в стародавней простоте.

«Эдакое малоприглядное средневековое безобразие из здоровенных нетесаных булыжников на въезде в Коринт, там где у них автостоянка с харчевней-кафетерием…

Патер ностер, в общем довольно любопытное сочетание средневековой готики и хайтековской архитектуры конца прошлого века. Но в совокупности выглядит, пожалуй, органично с уместной эклектикой старины и современности.

Жить тут-ка доволе уютно, эргономично, надо полагать, даже красиво и гламурно. Очень, заметим, подходящий антураж для блистательной княжны Ники Триконич. Зачем, скажите, пожалуйста, ей втемяшилось с бароном Рупертом разводиться? Или же нашей кавалерственной даме-зелоту как-то не по нраву житье-бытье в сем орденском учебном заведении?..»

Филипп оставил на потом поверхностное ясновидение и последующий инквизиторский анализ, включая экскурсы в запутанные семейно-брачные связи Вероники и Руперта, вернувшись к пояснениям Анфисы, со знанием дела увлеченно объясняющей, показывающей окрестные баронские владения замка Коринт.

— …Орденская ферма-полигон тоже является составной частью экскурсионно-туристического комплекса, — добросовестно объясняла Анфиса. — На стрельбище вон там с востока внизу в ущелье позволяется практически опробовать различные образцы старинного стрелкового ручного оружия на соломенных мишенях. Помимо того за особую плату испытать огнестрелы на аутентичных имитациях средневекового защитного снаряжения: кирасах, кольчугах и тому подобных.

В целях безопасности туристов-секуляров огнестрельное оружие давних времен изготовлено из новых конструкционных материалов. Но его традиционные тактико-технические характеристики: вес, эффективная дальность стрельбы и так далее — бережно сохраняются.

Порох у нас используется лишь дымный черный, произведенный по оригинальным архаическим технологиям. Так что зверская отдача у аркебуз, кулеврин, сарбуканов, мушкетов, фузей, кремневых ружей взаправду чувствительна. Будь здоров и уноси готовенького.

Слабосильных остолопов, бывает, буквально валит с ног. К тому же без натуральных синяков и шишек не обходится. Удальцов-туристов об этом возможном членовредительстве заранее подобающе предупреждают под роспись. Кто инструкции читает, тот к мушкетам и аркебузам напропалую не лезет. Благоразумные секуляры ограничиваются практической стрельбой по мишеням из расписных кремневых дуэльных пистолетов. Кстати, их можно купить в оружейной сувенирной лавке, размещенной в кордегардии…

С вершины горы Вальдберг, густо поросшей на склонах елями и соснами, лежащий в зеленеющей долине замок Коринт предстал Филиппу чем-то похожим на изукрашенный драгоценными камнями эфес старинного холодного оружия.

«Главная башня прямо-таки сверкает стрельчатыми зеркальными окнами и очень напоминает рукоять гигантского меча, погруженного в землю по самую гарду. Доставай, добрый молодец, оный могучий кладенец и руби, коли от души природных супостатов, если силушкой богатырской Бог тебя не обидел…

М-да… как посмотреть, давние традиции и кой-какая почти современность…»

— …Если пожелаете, можете отсюда глянуть в мощную оптику на отдельные пункты в долине или далеко на северо-западе осмотреть берег Боденского озера. На западе от нас видно княжество Лихтенштейн, — Анфиса хорошо вошла в роль и функции заправского экскурсовода. — Теперь непосредственно приступим к осмотру музейных экспозиций замка Коринт.

Секуляров там уж нет, и все залы в нашем распоряжении, — Анфиса пренебрежительно указала рукой на отъезжающий прочь двухэтажный экскурсионный автобус. — Фил, Настя, прошу в транспортал.

Между прочим, локальная сеть в Коринте для посвященных пятого круга и выше действует по умолчанию в заурядном ритуале перемещения, сопряженного с минимальной коэрцетивностью. Доступ безусловно ограничен в личные покои барона и баронессы Ирлихт в северной башне…

В южной музейной башне Анфису Столешникову, Филиппа и Настю Ирнеевых не совсем, отметим, неожиданно встретил Павел Булавин. В незатейливом предзнании они предвидели эту встречу и поздоровались как ни в чем не бывало.

Предупредительно кавалерственные дамы оставили рыцарей тет-а-тет для доверительной беседы в зале, где экспонируется эволюция доспехов и защитных вооружений от ранней античности до позднего средневековья.

«Почему бы и не поговорить доверительно, покамест Настя под водительством Анфисы будет оригинальные колющие и рубящие железки разглядывать? Авось чего-нибудь углядит себе функционально полезное, раз ей еще предстоит кавалерственный клинок отыскать…»

— …Я тщательно поразмыслю, мой друг, насчет дивульгации креста-лаброса для Настасьи Ярославны. Возможно, свяжем ее с этим апотропеем в целесообразном ритуале…

Ежели сие мог предписать рыцарь Рандольфо в собственном сверхрациональном предвидении, мы взаимосвязь выявим. Видение, осенившее вашу супругу, несомненно из дивинативной реальности досточтимого синьора Рандольфо Альберини.

Однако же, мне думается, личным холодным оружием дамы-неофита Анастасии оному древнегреческому топорику не бывать. У него давно уж несколько иные боевые свойства, кои нам непосредственно предстоит распознать в должном и доскональном ноогностическом исследовании.

Касаемо же вашего, рыцарь-зелот Филипп, целевого участия в особой ягд-команде рыцаря-адепта Микеле, то лично у меня и ранее не имелось каких-либо прекословий неразумных. Отныне с моей скромной помощью сняты последние препоны, воздвигнутые некоторыми членами малого синедриона Восточно-Европейской конгрегации импликативно в силу превратно истолкованных соображений политической пользы.

Признаться, мне пришлось слегка покривить душой, настоятельно указав кое-кому из моих коллег-клеротов на ваше, друг мой, эвентуальное желание в ближайшее время решительно оставить Восточную Европу ради орденского служения на западе континента. Рыцарское право и фамильные основания для того у вас имеются. Пусть, что мне отлично известно, тому бишь ситуативных намерений и планов вы доселе не вынашиваете. Иной коленкор, ежели кто-то с благими бюрократическими намерениями или же по причине неуместной ревности, политической соревновательности покушается на вашу персональную свободу конфессиональной воли…

Ваш прецептор даве имел честь выслушать горячую личную благодарность синьора Микеле Гвельфи. Полагаю, сегодня на традиционном пятничном пасхальном балу у барона фон Коринта или немного ранее вы сможете лицезреть в полном составе вашу несравненную экуменическую ягд-команду по упразднению отвратных богомерзостных альтеронов, издавна знаменитую в ордене Благодати Господней решительными и непреложными действиями…

И точно, полутора часами позднее Микеле Гвельфи церемонно, официально и торжествующе представлял Филиппа Ирнеева давним членам той именитой ягд-команды:

— Мне исключительно приятно сообщить вам о выдающемся и, подчеркиваю, знаменательном пополнении наших рядов рыцарем Филиппом из харизматической фамилии Бланко-Рейес-и-Альберини…

«Ба-ба-ба… приятные все лица и особы…»

Помимо Руперта Ирлихта и Патрика Суончера в число соратников спецкоманды входят старые русские знакомцы Филиппа в прежних миссиях — князь Василий Олсуфьев и его единокровная дочь, воинствующая и необычайная княжна Прасковья. Рыцарь Филипп был весьма рад вновь свидеться с ней вне служебных и духовных обязанностей.

Рыцарь-адепт Василий и кавалерственная дама-зелот Прасковья прибыли из Дальневосточной конгрегации. А прекрасно знакомый Филиппу граф Питер Нардик, пребывающий в ранге рыцаря-адепта, служит в Южно-Американской конгрегации. Еще один член ягд-команды, Аурелио Иньигес, находится на службе в Северо-Африканской конгрегации.

В отличие от других экуменических соратников рыцаря-адепта Микеле, до этой поры рыцарь Филипп никоим образом не был знаком и нисколько не сталкивался с рыцарем-зелотом Аурелио, прямым чистокровным потомком древних королей Наварры, ныне разделенной между Испанией и Францией. Зимой в Александрии он разминулся с ним и его женой, действовавшим в то время в другой африканской местности.

Теперь же за столом в узком кругу сеньор Фелипе и сеньора Анастасиа Ирневе познакомились с супругой сеньора Аурелио. Сеньора Умба Иньигес, урожденная Килинди, оказалась дамой явно пиренейской внешности. «Невзирая на то, что она родная дочь былого правителя восточно-африканского царства-государства Самбала, судари мои…»

Званый обед с дамами избранных рыцарей ягд-команды Микеле Гвельфе завершился вскоре после заката. Тогда как пасхальный орденский бал в тирольском замке Коринт открылся ровно в девять часов вечера.

Ни рыцарь-зелот Филипп, ни кавалерственная дама-зелот Умба не вызывали какого-либо чрезвычайного светского интереса у полутора сотен разнообразных гостей барона и баронессы Ирлихт.

Некто танзанийская Иньигес-Килинда, некий Фелипе, то ли славянский Ирнеев, то ли испанский Бланко-Рейес. Оба так-сяк, средненького пошиба экзотики из недоразвитой периферии. На балу и без них хватает харизматиков особенных, высшей марки. Сплошь яркие экстравагантные или же скандальные личности из многих мировых конгрегаций аноптического ордена Благодати Господней.

Действуют харизматики пусть вам и не от мира сего, но все ж таки вживе естественным мирским слабостям, обычаям отчасти подвержены и привержены. Паки и паки. Наипаче, если ведут речи о ком-либо в благонамеренных досужих пересудах. Таковы орденские великосветские изустные новости, какие перемежаются интереснейшими слухами, молвой о публичных скандалах, о прочих сенсациях.

По обыкновению, всякого рода сенсационные сведения и свидетельства оживленно обсуждаются, осуждаются чаще всего кулуарно да келейно, чревовещательным шепотом; поодаль от ушей и глаз тех самых персонажей, невыразимо и невыносимо интригующих, эпатирующих почтеннейшую публику.

Естественно, в протагонисты Љ 1, то есть в главные герои нынешнего пасхального приема в Коринте, любители животрепещущих пикантных новостей единомысленно и единогласно записали эксцентричного лорда Патрика Суончера.

В свое время он громогласно отказался от всех административных полномочий и непреложной власти клерота тайного капитула Северо-Американской конгрегации. Говорят, в связи с глобальным несогласием с интерсекулярной политикой Великого Синедриона. Нынче же всегда из ряда вон выходящий адепт Патрик, — вы только подумайте! — самовластно возвел в чин дьякониссы-инквизитора вон ту, посмотрите-ка, даму-неофита. Вон она самая, некая Энтеа Столешникофф, высокая брюнетка с декольтированной патетической задницей.

А вон там впереди обе сиськи высокопарно задирает, гляньте, в жемчужно-розовом, натурально рыжая девица. Мэри Казимеж есть его новая молоденькая пассия, начинающая неофитка из медицинского колледжа всего-то навсего двадцати одного года от роду…

Вторым по значимости объектом великосветского сенсуалистического интереса пребывала сама харизматическая хозяйка бала баронесса Вероника Ирлихт.

Сегодня она, смотрите, вся в серебристо-пурпурном. Заблудшая супруга, воротившаяся на супружеское ложе, вы помните, после скандальнейшего развода трехгодичной давности…

Насчитывались среди бального общества друг за другом и третьи, четвертые, пятые и так далее прочие эпатажные персоналии, отличающиеся возмутительными качествами, чрезвычайными похождениями, эскападами.

Хотя бы взять эту самую княжну Праскоф Олсуфьефф. Бог мой, ни имя, ни фамилию произнести невозможно, дорогие леди и джентльмены. Вон она в длинном и лиловом, очень пристойно бодибилдинг свой прячет…

На фоне прочих леди и джентльменов молодая семейная пара, Филипп с Анастасией нисколько не выделялись. Они сам-друг, конечно же, представляли определенный публичный интерес, но как второстепенные персонажи. В основном постольку, поскольку по службе и дружбе тесно связаны со феноменально выдающимися персонами Вероники Триконич и Патрика Суончера.

Впрочем, настоящих героев нашего протяженного романа вышеупомянутые личные скромность и непритязательность вполне устраивают. По мнению Филиппа, в его должности, звании и тройственном возрасте ему вовсе ни к чему выставляться в харизматические лица общественной значимости. В то время как Насте от души захотелось танцевать на балу в образе зрелой тридцатилетней женщины, отрешенно от забот и хлопот наслаждающейся в танце собственным совершенным телом, движением, музыкой…

Уже дома поздним утром в пасхальную субботу Настя поинтересовалась у Филиппа:

— Фил, скажи, если мне можно. По-твоему почему Патрик чрезвычайно ушел из капитула североамериканских клеротов? Анфиса говорит: ретрибутивностью его тогда до самых печенок прихватило после трагедии с Жюли.

— Я Патрика о личном, понятное дело, не спрашивал, но малость прорицал и вникал по долгу службы, — рыцарь Филипп прежде подумал и отнюдь не с кондачка взялся отвечать на вопрос дамы-неофита Анастасии. — Тут вся история с политикой, как утверждает прецептор Павел с подачи отца ноогностика Рейнхольда.

Я в принципе солидарен с Пал Семенычем в данном вопросе. Личная историография и общественная история довольно сверхрационально перемешаны у нашего сугубого рационалиста и достопримечательного арматора-техногностика Патрика Суончера. Как-никак он у нас — один из видных отнюдь не всем аноптических промоутеров и спонсоров научно-технологического прогресса прошлого и позапрошлого столетий…

Более полутора веков техногностики заправляли всеми политическими делами в конгрегациях Запада и Востока, до тех пор покуда ноогностики не приобрели больше влияния и круто не оттеснили их от руководящих орденских постов… — опять задумался Филипп.

Настя воспользовалась заминкой в дискурсе и вставила недоуменную фразу. Либо же ей захотелось войти с Филиппом в плотный ментальный контакт:

— Фил, может, я чего-нибудь недопонимаю, но по-моему между техногностиками и ноогностиками по существу нет разницы, если они все строго придерживаются орденского символа веры.

— Различие между ними, Настасья моя Ярославна, так-таки есть, и оно политическое, точнее, идеологическое. Откровенно говоря, я и сам об этом продолжаю размышлять.

Давай-ка вернемся к замечательной личности твоего прецептора, если на его примере я попробую объяснить тебе сии нюансы и романсы. Тем более в букварях неофита о них не прочесть, а сэр Патрик как-то раз вскользь намекнул мне, кабы я при случае кое-что тебе растолковал во благовремении и нужной пропорции.

Пойдем, как говорится в простонародной банальности, в охотку плясать от печки…

Филипп охотно взялся за дидактическую теургию и принялся подробно и многословно объяснять. Он сейчас и сам-то не против адекватно обстоятельствам настроить Настю на необходимое восприятие абстрактного и конкретного в текущей орденской жизнедеятельности.

«Вечером-то волховская маевка, Первомай, ведьмовская Вальпургиева ночка, из рака ноги… Летуны, летуньи, промеж ног две дырки… Тю-тю пасхальная неделя, адью каникулы, работа начинается…Оно тебе не во сне абстрактно и по быструхе привиделось…»

— Согласно символу веры и преданию истины ордена Благодати Господней, у нас есть конкретные функции и общая цель, дама-неофит Анастасия.

Наша конкретная задача — сдерживать по мере сил и возможностей зловредительную магию, зложелательное колдовство, злонамеренное ведовство и прочая, а глобальная наша цель — хранить род людской вплоть до Второго пришествия Спасителя в чаянии грядущего Боговоплощения.

Если в текущей сиюминутной конкретике каких-либо разногласий в рыцарских конгрегациях мы не наблюдаем, то в отношении глобальной долговременности общего плана исторические противоречия налицо. Так оно было во внутренней орденской политике и так, вероятно, будет и впредь.

Идеологическое противостояние техногностиков типа рыцаря Патрика и ноогностиков, подобных рыцарю Павлу, началось давным-давно на исходе XVIII века нашей христианской эры. В ту пору, то же самое и по сей день, они не могли договориться между собой, как так понимать цель сохранения человечества и какими способами его нужно предохранять от эвентуальных пертурбаций, передряг, переделок, перестроек. Да и вообще, что и почему следует записать в перечень глобальных экуменических угроз.

Насколько при этом допустимо косвенное опосредованное вмешательство в духовную, политическую, экономическую жизнедеятельность мирян-секуляров? Под каким видом наставлять, направлять ли ордену отдельных индивидов, те или иные человеческие сообщества? И руководить ли хоть как-то всемирной политэкономической историей?

В последнем вопросе техногностики-рационалисты с их идеей неуклонного божественного познавательного, едва ли не христологического, эволюционного прогресса разумной души, никогда не испытывали сомнений.

В свой черед техноскептики, указуя на несомненную иррациональность общечеловеческой истории, определенно высказывали целый ряд благоразумных опасений. Они издавна призывают не форсировать развитие рода людского по пути приоритетного предпочтения принципа Техне, заложенного в религиозно-философских мистериях античных Архонтов Харизмы за полтысячи лет до Рождества Христова.

До первой четверти XX века харизматики, сомневающиеся в благодетельности и благодеяниях научно-технологического сциентистского прогресса, недвусмысленно себя именовали только техноскептиками. Но к середине прошлого века присвоили именование ноогностиков, а именно знатоков разума. Хотя раньше так исключительно называлась орденская прикладная специальность по разработке, внедрению новых ритуалов и обновлению старых теургических методик и приемов. Она и сейчас так называется, как вам известно.

Поговаривают о том, как бы восстановить профессиональную гильдию ноогностиков, самораспустившуюся в 1928 году от Рождества Христова. Тогда я уж не знаю, как прозовут себя ноогностики-идеологи. Наверняка чего-нибудь придумают, если ноогностический профсиндикат возобновит общественную деятельность благодаря заново набирающим политическое влияние приверженцам идеологической доктрины техногнозиса.

Меньше всего котировались ставки техногностиков к середине XX века, когда оппоненты их обвинили в пособничестве глобальному загрязнению окружающей среды, чрезмерно агрессивной индустриализации и в создании реальной угрозы гарантированного уничтожения человеческой цивилизации в результате возможного стратегического применения средств массового поражения в эвентуальной третьей планетарной войне. Навешали в те годы на техногностиков каких только можно собак. Нашли у них кучу скелетов в шкафах, заклеймив как неразумных и безумных поджигателей 1-й мировой войны вкупе со 2-й. Объявили их пособниками коммунизма и нацизма, представили полоумными апологетами холодной войны, глобального противоборства коммунистического тоталитаризма и либерально-капиталистической демократии.

В знак протеста и с далеко идущими планами в 1955 году Патрик Суончер громко хлопнул дверью своей добровольной отставкой со всех орденских постов. Не желая, как он публично заявил, разделять ответственность за бездумное и бездарное потворство материалистическим животным страстям секуляров, ведомых «псевдогностиками — слепыми поводырями слепых».

Именно этот евангельский ярлык, цитирую дословно, рыцарь-адепт Патрик им и подвесил напоследок, уходя с поста действительного члена тайного капитула Северо-Американской конгрегации. Заодно огорошил и огорчил идеологических недоброжелателей миной замедленного действия в форме неизреченного пророчества на сотню лет вперед.

Пять лет тому назад он его в подобающем и релевантном ритуале, — мол, не могу больше молчать, — злорадно и коварно извлек на свет Божий. Со скандалом и сенсацией, замечу вам, дама-неофит Анастасия.

Тут-то и развернулась в ордене давно назревшая внутрицерковная слаженная катавасия. С левого и правого клироса в лад грянули голоса умеренных, — то бишь модераторов, как они обозначились на сетевой манер, — в обеих доселе противостоящих идеологических фракциях. Притом осуждение звучит истинно соборне в резонанс — как со стороны оптиматов Техне, так и его пессимистических критиков.

Излишне заидеологизированным дамам и господам радикальным ноогностикам врезали, скажем по-арматорски, очень больно по мужественным яичкам и женственным яичникам. Солоно и горько скушали!

Ох сполна им досталось официально и официозно за пособничество неумеренному скотскому пацифизму, проповедующему телесную бездуховность! Ввалили им и за предводительство, потакание вечнозеленому плотскому экологизму, требующему поклоняться твари, а не Творцу.

В действительности, со второй половины XX века от Рождества Христова нооогностики-идеологи были глубоко скрытыми закоперщиками и коноводами так нареченной борьбы за мир. Они закулисно и успешно манипулировали пацифистами, повсеместно возбуждая иррациональные страхи подданных и власть имущих перед ядерным оружием, перспективными военными и гражданскими технологиями.

Очень невкусно этим самым псевдогностикам выписали за обскурантизм, преднамеренное искусственное торможение научно-технологического прогресса, подпольно провоцирующее либо напрямую создающее угрожающие условия для наступления обвального неукротимого глобального индустриального кризиса с непредсказуемыми политическими последствиями в планетарном масштабе ввиду неуклонной дестабилизации мировой либеральной рыночной экономики.

Последнее обвинение, достаточно обосновано выдвинутое модераторами, в конгрегациях Востока и Запада вызвало наибольшее широкое возмущение близорукой политикой клеротов, упорно придерживающихся устарелой ноогностической идеологии образца прошлого столетия. Как ни крути, подрыв экономического благосостояния планетарного размаха неминуемо отразиться не только на секулярах, но и на харизматиках.

Как ни глянуть, рационально либо сверхрационально, мировой индустриальный армагеддон и финансовый конец света никого не прельщают и сравнимы по своим разрушительными последствиям с планетарной войной всех против всех. Пускай она и будет ограничена в имманентности обычными вооружениями и оперативно-тактическими ядерными зарядами. Никому в таком естественном случае мало не покажется, и в убежищах никто сверхъестественно не отсидится.

Какая бы она ни была, что бы ее ни провоцировало, под этой глобальной экономической угрозой находятся ведущие страны нашей христианской цивилизации. Существенный подрыв индустриально-технологического процветания цивилизованного золотого миллиарда секуляров есть вероятность общепланетной катастрофы для всех: богатых и бедных, образованных и невежественных, культурных и диких слоев, различных социальных групп, каких-либо демографических структур земной популяции homo sapiens sapiens…

Филипп не стал особо углубляться в катастрофические дебри, популярно и глобально объясняя для невежд, каков есть на данный момент реестр грозных симптомов возможного мирового финансово-экономического светопреставления. То есть лавинообразного краха, неудержимо, тотально затрагивающего всё и вся.

Настя и так понимает либо сообразит, если мозгами пораскинет. В то время как растолковывать сие подслеповатым профанам и дилетантам в зелено-розовых очках — все равно что кряхтя толкать в гору камень в сообществе с Сизифом. Или гуманно помогать данаидам наполнять бездонную бочку.

Потому наш герой вербально ограничился в эйдетической трансляции для Насти оригинальным текстом апокалиптического пророчества, составленного в начале пятидесятых годов прошлого века Патриком Суончером и Рейнхольдом Нибуром.

От ошеломительной эйдетики дама Анастасия едва ли не мгновенно оправилась. Тем временем рыцарь Филипп прекратил теургическое воздействие и ослабил ментальный контакт.

— Прошу отметить, дама-неофит Анастасия, рыцарь-зелот Рейнхольд был и остается истовым идейным ноогностиком, но это обстоятельство ничуть не помешало ему провести сверхрациональное футурологическое истолкование пророчества совместно с рыцарем-адептом Патриком. Как видите, научный интерес и академическую свободу они поставили превыше идейно-политических преференций.

Коль скоро рыцарь Рейнхольд надолго, — хотелось бы верить не навсегда, — затворился в асилуме, рыцарь Патрик мог бы не спешить с обнародованием их совместного прорицания будущего, подождать пару десятилетий XXI века, покуда многим не станет абсолютно ясно, куда идет, сползает, рушится мировая финансово-экономическая система, основанная на либеральных принципах и случайном безмозглом дирижизме властей преходящих от мира сего. Тогда бы он мог с блеском предъявить неопровержимое свидетельство собственной проницательности, прозорливости и политически уничтожить оппонентов, вернуться во власть в полной силе.

Однако рыцарь Патрик почел за благо заранее дезавуировать сверхнеблагоприятные глобальные предсказания, поступив доблестно и благородно. Притом нерационально, без малейшей политической выгоды для себя самого, в противоположность естественным нуждам фракционной борьбы.

Тем самым он фактически уступил место у кормила орденской власти быстро сплотившейся политической группировке бюрократов-модераторов, чего ему никогда не простят коллеги техногностики и нипочем не забудут записные неприятели из числа кондовых ноогностиков.

Полутонов идеологизированная спектральная политика не терпит. Белое и черное, свет и тьму по социальному модулю не взять, когда они уравновешивают друг друга на концах Коромысла Дьявола.

Поэтому открыто критиковать и порицать рыцаря Патрика никто не смеет. Он четко следует духу и букве орденского символа веры, выполняя свой долг и рыцарское предназначение.

Вместе с тем, перефразируя советского классика-юмориста Михаила Зощенко, отметим: против Патрика Суончера очень многие благородные дамы харизматички и господа харизматики затаили в душе некоторую грубость и кое-какое простонародное пейзанское хамство.

Камень за пазухой политкорректно полагается держать втихомолку и никому в деревне не показывать. И ни в коем разе не доставать его преждевременно, Настасья моя Ярославна.

Вам сие ясно, ежели за нашей деревенской околицей беленькое чернеется, а черненькое белеется, сударыня-барыня?

— Это шутка, сударь мой?

— Более или менее. В особенности, если учесть, что в большинстве поступков рыцаря-адепта Патрика я вижу чисто религиозную мотивацию. Участие в сиюминутных скоропортящихся политических игрищах он нынь рассматривает как недопустимый грех.

Коли согрешил, допустим, бес попутал — кайся, пока не поздно. Авось грехи замолить удастся.

Правильно однажды сказал рыцарь-зелот Павел: если где-то когда-то двое собираются не во имя Божье, но одной политики ради, то третьим к ним идейно присоединяется сам Дьявол.

Основной вопрос всякой идеологии есть политическое соотношение дьявольского материала и духовных божественных основ. Иначе говоря, насколько, каким образом в каждом конкретном случае соотносятся степень и мера применения субстанционального и спиритуального к объективной реальности.

Тождественным методом уровень разумности, приближающей того или иного человеческого субъекта к трансцендентному апофатическому Богу, мы в состоянии определить по шкале, простирающейся от абсолютной духовной веры до относительного материального безверия, взятого в аналогиях катафатического богословия…

…В нашем сверхрациональном понимании Бог не есть антропоморфное существо, личность, особа. Но основополагающая сущность, первопричина, начало всяческих начал как духовных, так и материальных, что составляют в людях истинный образ Господень…

Рыцарь Филипп, уделив должную минуту теургической паузе-цезуре, подумал немного и решил не перегружать в эйдетическом восприятии даму-неофита Анастасию концепцией религиозной социально-политической инженерии, выдвинутой рыцарем Павлом. Вместо этого он обратился к рациональным и риторическим аргументам, доводам, силлогизмам, столь любимым ее прецептором рыцарем Патриком:

— …Всякая политика, моя кавалерственная дама, как сфера социального взаимодействия, оформленная организацией государственного управления, по-всячески страдает конъюнктурностью, оппортунизмом и гуманистичностью. В политическом понимании благо может быть лишь материалистическим явлением, но отнюдь не духовной идеальной составляющей многозначного и многообразного бытия рода людского.

Любая политика, политические веяния, деяния, авторитарные повеления правителей либо демократически принятые законы скоротечны, преходящи в обыденной суете сует и всяческой суете. Политика апостериорно создается людьми и систематически направлена на удовлетворение их материальных потребностей. От того скоропалительные людские политические идеи, экономические помыслы, управленческие замыслы априорно по существу материальны и бездуховны.

Вспомним хотя бы руководящую гуманерию великогерманского нацизма о жизненном пространстве для немецкого народа, этнически противопоставленного прочим человеческим сообществам. В том же ряду располагалась гуманистическая забота правящей коммунистической камарильи СССР о неуклонном росте благосостояния советских людей, являвших собой отдельную административно-политическую общность. Сюда присовокупим же бездуховную гуманитарную идею североамериканских демократических президентов о США как об уникальном государстве всеобщего благоденствия, ведущего внутреннюю войну с бедностью, в то время как остальной внешний мир пусть вам проваливается в тартарары.

А возьмем раздающиеся тысячелетиями вроде бы духовно-религиозные, но на самом деле циничные политические призывы раздавать частное имущество бедным. В тенденциозно отредактированных евангельских логиях и в эктометрической религиозности этот идеологический тезис нашел отражение в материалистическом противопоставлении будто бы греховного богатства и якобы добродетельной бедности. Причем на практике из него политически следует и весьма логично воздается хвала не только материальной уравнительной скудости, но и превозносятся духовная нищета, безграмотность, поскудоумие, невежество, огульно, бездумно порицающее, уничижающее книжную и письменную премудрость.

Как видим, политика вездесуща и настырно проникает в различные уголки людского бытия, поскольку выявляется естественным природным сатанинским способом сопряжения всего индивидуального и коллективного, частного и общего, отдельного и группового.

Какая-либо политика всегда есть спорадически, стохастически складывающаяся организационная форма материальных взаимоотношений между людьми в группе, становясь бездуховным содержанием рода людского. Например, содержимое помыслов еретиков милленариев о тысячелетнем царстве на земле, кощунственно названного ими божьим, равнозначно злодейским замыслам нацистов о тысячелетнем рейхе.

В Первородном Грехе Творения политическая власть и политика всегда от Дьявола, но не от Бога. Ибо людям — мирское, Богу — богово.

Человек есть животное политическое, dzoon politikon, некогда провозгласил Аристотель Стагирит, тем самым любомудро определив, что люди живут в обособленном городе-полисе подобно стаду животных, озабоченных лишь проблемами плоти, но не духа в обществе себе подобных.

Аристотель и языческие философы не усматривали различий между политическим и социальным, то есть общественным. Они ставили знак равенства между обществом и государством, если граждане населяют города-полисы, владеющие окрестными землями.

Политика для них была государственной системой urbi et orbi, то бишь общественных взаимоотношений в городе и мире, а общество скреплялось естественными политическими установками. Как, впрочем, и поныне, глобально и локально, в общем и в частном.

Мораль в частности регулирует поведенческие, точнее, бихевиориальные взаимоотношения между отдельными людьми в малой социальной группе. Но когда речь идет о реальном взаимодействии в большой социальной группе, между сословиями, классами, нациями, племенами и народностями, то люди на свою беду никак не могут обойтись без политики. Какая бы она ни есть по дьявольской природе материалистичная, грязная, скверно пахнущая, аморальная, бездуховная, коснеющая во всевозможных натуральных грехах…

Политика в онтогенезе движима властолюбием правителей людских, их тщеславием, похотью, стремлением к материальному комфорту отдельных представителей власть имущих. Филогенетически она также зиждется на оппортунистическом удовлетворении животных побуждений и потребностей верноподданных властям преходящим в организации общественного коллективного бытия.

Всякая групповая власть, не признающая верховенства Божьего Предопределения, и материалистическое господство над людьми идут не от духа человека, один на один имеющего дело с Богом, но от коллективизированной плоти.

Безбожная бездуховная власть в людском стаде формализовано проистекает от природы, от человеческого тварного естества. Она не от Бога, но от Дьявола, каковой есть в том же евангельском определении верховный князь мира сего.

В совокупности определенных греховных поступков, желаний, вожделений мирская политика образует и организует людской свальный грех, каковой способен провоцировать групповое, общественное воздаяние и отмщение. Таковы библейские аллегории социальной гибели античных городов-полисов Содома и Гоморры, всемирного потопа, ниспосланного Богом за коллективные грехи человеческие.

Спасти душу и плоть свою в мире сем греховном может лишь тот человек, кто оставляет без сожаления общество ему подобных, построив себе ковчег спасения. Или же уходя от мира сего не глядя, не оборачиваясь вспять, не взирая на гибнущих соплеменников и сородичей.

Не оборачивайся на них, человече, иначе застынешь замертво стоять соляным столпом, оборотившись камнем!

В ковчеге спасительном места на все какое ни есть человечество никоим образом на всех не хватит, моя кавалерственная дама. Таков смысл предупреждения Господня жене Лота и патриарху Ною. И в том же духе нам позволительно трактовать ветхозаветное предание о государственном имперском строительстве Вавилонской башни в аллегории общественного, коллективного, политического деяния, как есть неугодного Вседержителю…

Поэтому-то рыцарь-адепт Патрик почел за истинное духовное благо загодя предупредить орденских братьев и сестер о катастрофическом безусловном пророчестве. Таким образом неизреченные сверхрациональные истины он отчасти облегчил, превратив в малоприятный, но поддающийся рациональному воздействию футурологический прогноз, взятый в качестве условного, идущего из прошлого в будущего исторического тренда, рассматриваемого в логических терминах и понятиях политических наук.

В теории массовых коммуникаций любая изреченная, опубликованная, обнародованная истина становится инструментом, знанием, силой, оружием тех, кто способен понять ее и технологически применить на практике к объективной реальности. Тем самым человек, перфектно изменяя пластичное настоящее, способен воздействовать на неопределенное имперфектное будущее в границах предопределенности, предписанной роду людскому Вседержителем нашим, дама-неофит Анастасия.

Лишь Промысл Божий истинно диктует нам оптимальные методы пресуществления частного в общее. Ему располагать, каким образом личное знание сделать предметом общественного достояния, масс-коммуникативно доступного всем и каждому… Несмотря на политические различия, разногласия, разноголосицу людских мнений, представлений, мировоззрений…

Настя во многом разделяла взгляды Филиппа на конъюнктурную политику. Рационально и сверхрационально. Только что изложенная аполитическая инвектива, а также филиппики, катилинарии, иеремиады, диатрибы и прочая риторика, в том же синонимическом ряду подвергающие суровой критике материалистические общественные взаимоотношения и политическую конъюнктуру, ей близки по духу.

Хотя нельзя безапелляционным тоном утверждать, будто бы она разноцветную и разнообразную политику на дух не переносит, будучи женой инквизитора-коадьютора, занимающего опять-таки, стоит признать, политический пост в орденской иерархии. Критика, она и есть самокритика, если касается диалектических противоречий людского бытия, необъятно простирающегося между духовным и материальным, между отрицанием и утверждением.

— Фил, ответь начистоту, если откровенность в данном случае дозволительна, — свой главный вопрос Настя долго готовила и задала его по частям. — Дама-зелот Прасковья вчера в разговоре со мной назвала тебя и призом и трофеем, за обладание которым нынче борются техногностики, модераторы и ноогностики. Ты-то лично себя к какому лагерю относишь, муж мой, если взять оные идейные нюансы и романсы чисто политически или же предвзято аполитично?

— Мой глубокоуважаемый прецептор Пал Семеныч Булавин спит и видит, как бы меня продвинуть в орденские клероты, записав в убежденные модераторы-ноогностики. Твой высокочтимый Патрикей Еремеич Суончер знай себе зазывает на сторону техногностиков эдакими прозрачными намеками.

Меж тем я остаюсь самим собой и уповаю на Бога таковым индивидуумом пребывать во веки отпущенных мне календарных веков. Особливо, ежели иметь в виду, что оба идеологических варианта аноптического вмешательства ордена в секулярную политику мне решительно не по душе.

Наши общественные задачи по удержанию в допустимых Господних рамках магии и волшебства испокон веков определены и утверждены. В то же время умножать зловонные политические сущности сверх необходимого едва ли пристало…

Ох мне политика грех наших ради. Иди-ка ты, Настасья свет Ярославна, свари любимому мужу чашечку ароматного кофе. Так сказать, политически.

— Сию минуту, мой повелитель, — весьма политично повиновалась Настя.

Едва Настя вышла на кухню, как на Филиппа тут же накатило, навалилось ретрибутивное видение.

«Ох мне воздаяние за дидактическое многоглаголание», — подумал он в гаснущем пограничном сознании, все-таки успев засечь текущее время на коммуникаторе.

От неизреченного сюжета ночного к сюжету утреннему… Да спасется присноверующий в милость Господню!..»

К периодическим провалам в немыслимые видения Филипп Ирнеев давно уж относится с некоторой меланхолией, но с долей флегматичности, полагая визионерство неизбежной тягостью харизматического бытия, обремененного неминуемым искуплением за каждодневное использование сверхъестественных дарований. «Таково неизбывное Ярмо Господне. Всуе или же для пользы дела употреблены Дары Святого Духа, отвечать за все про все так или иначе предстоит в неизбежности».

В противоположность пошлым и заурядным сновидениям, сверхрациональная визионика представляется чрезвычайно реальной, чтобы походить на рациональную обыденную действительность. Будь то во сне или наяву, таких ядовито ярких красок, отчетливых полутонов, рубленых цветных теней, резких запахов, чересчур пронзительных звуков по логике человеческого психофизиологического мягкого восприятия не может быть.

«Но они так-таки есть, из рака ноги. Дебита ностра, и куда ж меня нонеча занесло и шарахнуло?..»

Несколько малоприятных минут Филипп пытался упорядочить собственное осознание действительности, обескуражено метавшееся между видом от первого лица каждого из трех персонажей, пребывающих в роскошно убранном помещении богатого дома. Совсем не в один момент бессмысленные обрывки впечатлений, чувств и прочего недомыслия сменились восприятием сверхчеткой и контрастной картины происходящего…

«Похоже, наблюдается мебель, паркет, обои в духе барокко. Возможно, первая половина XVIII века?..»

Наконец сознательная ипостась инквизитора Филиппа одержала верх и остановилась на отстраненном виде от третьего лица, определив место, время действия, а также действующих лиц, функционально расположившихся в сверхрациональном сценарии видения из прошлого, ставшего непосредственным настоящим для безучастного зрителя из XXI века от Рождества Христова.

«Было в лета Господня 1740-ое… Санкт-Петербург, за час до полудня, палаты Артемия Волынского, кабинет-министра императрицы Анны Иоанновны.

В теургическом действе участвуют сам хозяин, рыцарь-адепт Михаил и рыцарь-неофит Павел. Объектные данные обоих — князя Курбского и дворянского сына Булавина — исповедимы в соответствующем инквизиторском прорицании…»

Ускорив восприятие, рыцарь-инквизитор Филипп неторопливо оглядел помещение, как если бы некто посторонний протокольно, под видеозапись обозревает происходящее с удобного ему ракурса, перемещая точку обзора по мере надобности. «Слава Тебе, Господи, за силы и знания, применимые рационально и сверхрационально!»

В то время сюжет видения нисколько не препятствовал нашему отрешенному наблюдателю вчуже осмотреться, поскольку немой сценой кругом владела теургическая пауза. «Ибо таков непреложный ход ритуала, который реально применяет многоопытный адепт».

Сперва Филиппа заинтересовали небольшого размера слюдяные окошки с частыми переплетами, сделанными из голубых шелковых шнуров.

«М-да… оригинально работали в русскую старину. Смотрится превосходно, не хуже витражей. Кабы не мухи…»

Златотканые салфетки на подоконниках не привлекли его внимания. Зато не очень высокий лепной потолок, барельефно расписанный лазоревыми и розовато-зелеными травами, задержал взгляд обозревателя. Оценил он и качество обширного красно-коричневого хорасанского ковра, застилающего покои, оставляя у стен небольшие желтые и палевые участки наборного ясеневого паркета.

«Стены красиво обиты изысканной голубой штофной тканью, но в начищенных бронзовых шандалах вонючие сальные огарки. И потухшая лампадка у Николая Угодника заправлена прогорклым конопляным маслом. Над киотом мухи жужжат отвратительно…»

Мимоходом глянув на длинное мутноватое зеркало, закрепленное в золоченой раме на стене, осмотрев две низкие оттоманки, застланные красными атласными покрывалами, инкрустированный слоновой костью ломберный столик с колодой гадательных карт Таро, инквизитор Филипп внимательно исследовал высокую конторку красного дерева, хрустальную чернильницу… Потрогал белые гусиные перья, папку-бювар красного сафьяна, прикоснулся к листу желтоватой бумаги. Также телекинетически он взвесил мраморное пресс-папье, переложил с места на место позолоченный перочинный ножик.

Его дистанционные манипуляции остались незамеченными тремя другими участниками видения. «Так как меня для них не существует в осознании телесного бытия. Однако же они для меня есть обстоятельная действительность в ощущениях видимого и осязаемого».

Ознакомившись с обстановкой, рыцарь Филипп перешел к виду от первого лица и заинтересованному наблюдению за развертыванием сюжета. Он удобно присел в уголке на маленькое креслице с гнутыми ножками, подтянул на коленях домашние брюки, одернул свитер, закинул ногу за ногу.

Рыцарь Михаил и рыцарь Павел замерли в боевой готовности. Оба облачены в черные орденские рясы старомодного фасона. «Нынь такое у нас не носят, по-монашески расшитое серебряными черепами и свастиками».

Их нынешний объект — Артемий Волынский тоже стоял, хотя и существенно ограничен в телодвижениях. Его икры и предплечья пронзают четыре ритуальных кинжала, пригвоздив тело к стене до полной неподвижности. Кровь в ранах уже запеклась и подсохла на белой рубашке с кружевными манжетами.

«Стародавний надежный ритуал иммобилизации на крови. В наши человеколюбивые времена повсеместно запрещен по причине изуверства…»

Конечности объекта находились аккуратно расправленными по четырем сторонам андреевского креста, чьи полупрозрачные контуры слегка проступали на штофной стене. Нейтрализованному объекту лишь дозволялось безвредно шевелить пальцами в потугах колдовских пассов и ненавидяще зыркать из-под нахлобученного белого парика на тех, кто его намертво прикрепил к стене и теургическому кресту.

«Круто и сурово работает адепт. Крест трассировал в сверхрациональной топологии. Ритуал на крови — лихая штука, из рака ноги…»

Между тем рыцарь-адепт Михаил завершил ритуальную цезуру и, нарушив молчание, приступил к судейским обязанностям. По всем канонам должен непременно прозвучать обвинительный монолог судьи. И, возможно, последует апология обвиняемого, если на то будет дано ему дозволение от вершителя орденской справедливости.

— Ты, боярин Артемий сын Петров, ныне и присно с потрохами в моей несуперечной власти подлежащей. Как тебя, нечестивца, казнить, как миловать суть мое непреложное право и волеизъявление. Аз есмь твой строгий судия и палач беспощадный.

Отец Мардарий тебя по-хорошему предостерегал, увещал… А ты пастыря убогого упразднил, скверно подвел, подмел, душу его с телом разлучил… Иерея к святым праотец безвременно приобщил, обаяник нечестивый. В оном деле ведовском мне, многогрешному исправителю колдовской порчи, глаза отвел. Замест себя облыжно глупую девку-демоницу в подвох сунул, мудрован.

Эх грехи наши тяжкие недомыслия да поскудоумия! Все беды человеческие от скверны невежества и недоразумения исходят…

Зазря великий государь Петр Алексеич тебя не повесил в Астрахани. За мздоимство, казнодейство палку изломал на твоих боках в сердцах, ан простил. Отходчив был Петр Алексеич и многоразумных, доволе письменных да книжных людишек ин жаловал.

В ту пору, в Астрахани, ты еще обаяником не бывал стать. И отвести взор царю ничем не умел. Одначе в книгочействе ты от многих прочих и тогдаж отличен был, поелику просвещение признаешь.

Энто уж ты опосля на воеводстве казанском в чернокнижие мерзопакостное вдарился. Ведьмовской розыск по слову и делу завел. Секреты чародейные у заподозренных в ведовстве и зелейничестве выпытывал в застенке. Соломенным жгутом ведьмам срам опаливал яко свиньям, похотник и детородные воротца каленым железом прижигал, сосцы и ногти с мясом рвал, изверг…

Отрешенные герметические писания везде выискивал от разумников лжеименных. Словеса простонародные заговорные да заклятые собирал.

Особливо волшебная власть над скотами тебя привлекала. Коней ты навыучился понимать, пользовать их от скотьих хворей, псов к порядку приручал.

Складно это у тебя выходило, обаятельно. Понеже Бог скотине разумной души не дал и замест ее у тварей бессловесных один пар, сиречь инстинкты в науке именуется.

Вот бы тебе на том умении да имении и остановиться, Артемий Петрович, коли достигал ты волшбой приязни у животных неразумных. Блажен муж, иже скоты милует.

Ан нет, ловцом не зверей, но человеков ты в себе возомнил. Людским обаяником обернулся. Власти немеряной взалкал, случись то над слабыми альбо над сильными мира сего.

От того ты на императрицу Анну Иоанновну бесчестный приворот наслал с заклятием обаятельным. Царицына полюбовника Бирона лиходейным мороком охмурил. На вице-канцлера графа Остермана срамную французскую болесть навел сиречь люэс в медицине именуется.

Набольшего сановного чина ты достиг, ворожей. Но власть министерская твоя не от Бога, но от Дьявола проистекает, от пронырства и пройдошества сатанинского.

Здоровую девку-калмычку изуродовал ты богомерзостной волшбой, в карлицу сократил, государыне ее подсунул яко шутиху Буженинову. Вот они обеи для тебя и стараются, не выходя из твоей воли, обаяник нечестивый.

Дворовую крестьянскую бабу во зверя-сатира чародейно обратил — бедняга вся диким волосом заросла с бровей до самых пят. Ты и ее в царские шутихи намечаешь, колдунец-поганец, яко уродицу с волосатыми грудями…

Рыцарь-адепт немного помолчал, печально вздохнул, глянул на помощника.

— Павлуша, птенчик мой, приступай с Богом. Крутани его, сукина сына, справа налево Солнцеворотом достославного мниха Феодора.

— Достойно ли, Михайла Андреич? — усомнился неофит в столь экстраординарном воздействии на колдуна.

— Достойно и праведно есть, Павлуша. Поелику справедливой муки сей богомерзкий колдунец покуда не чует, заклял он себя пронырливо от малой боли, — снизошел до объяснений прецептор и подкрепил свои доводы беспрекословной конъюрацией. — Верти-верти твой сигнум сиречь знак и зрак, вьюнош.

Крути покруче! Гони прочь бесов волхования! Изыди, Сатано!

Незамедлительно комнату озарила багровая вспышка, и под хруст костей концы призрачного андреевского креста немилосердно изогнулись свастикой против часовой стрелки, с мерзким звуком переломав колдуну голени и предплечья.

Адепт живо приблизился к телу, корчащемуся от нестерпимой боли, и неуловимым зигзагообразным движением кривой татарской сабли глубоко и высоко вскрыл торс чародея. Извивающиеся кишечные внутренности тут же обрушились на пол, увлекая за собой печень, почки и сокращающийся желудок.

— И зловонное нутро у него расселося, — невозмутимо прокомментировал рыцарь-адепт Михаил. — Ощути и осознай, волхователь, плотскую смерть предателя Иуды из Кариота-городка.

Мука сия тебе, бывый обаяник, в назидание и поучение. Дабы не смел ты на дыбе в тайной канцелярии предать, лживо оговорить кого из твоих знакомцев и конфидентов по разговорцам политицким. Предательство и доношение суть бесчестье и мерзость во все времена у всех народов мирских.

Подобным чревосечением на дальних Ниппонских островах сгубившие честь воины, яко именуемые самураи, живота себя лишают, издыхая в муках и зловонии блевотном… Гной яси и кал яси тела тварные в нутре своем…

Облегчи телесные страдания сиречь мнимую ниппонскую сэппуку бесчестного грешника, Павлуша. Зрю в ясности: он кое-чего осознал и тягостью положения своего проникся…

Команда старшего по чину и званию была моментально принята к исполнению. Даже с виду очень холодный голубой луч, вырвавшийся из перстня рыцаря-неофита Павла, проникновенно и прочно заморозил распахнутые настежь внутренности колдуна до заиндевелого состояния. Тем не менее благоухания и полной антисептики в закрытом помещении не получилось.

«Патер ностер! запашок как на мясохладобойне. Зато мухи, мухи-то на кишках утихомирились и заледенели», — дал собственный довольно предвзятый комментарий происходящему у него в ощущениях рыцарь Филипп.

— У потомков, замерзелых в говенном материализме, в свойстве забывать о былых пороках, телесных да тварных, — тем временем вновь обратился к назидательным увещеваниям рыцарь Михаил, сообразно ритуалу очищения и экзорцизма. — Тебя будут не говном, а добром поминать люди, иже безвинну жертву гнусного временщика Бирона.

Ан страдания твои плотския, Артемий Петрович, и потуги политицкие въяве токмо видимость бездуховная. О душе тебе след озаботиться, о духовном миропонимании вечного, а не прожекты малограмотные кропать, бесов честолюбия тешить.

Сие к слову ритуальному. Нынь инда поздненько. Соглядатаи и вестовщики генералишки Ушакова у твоего забора, у ворот ошиваются, шарятся, топчутся, слонов слоняют, караула ждут из Измайловского полка, каб тебя под белы руки да на цугундер, на пытошный промысел.

Укрепися духом, Артемий Петрович. О бессмертии души размысли, о жизни вечной и нетленной в чаянии века будущего.

Дозволяю ответствовать мне, боярин Волынский! — легким манием руки рыцарь Михаил освободил колдуна от уз безмолвия.

— Кончай меня поскорее, архонт византийский! Ты, князь Курбский, не архангел, душу не вынешь. Что тебе до моей души, каковой, быть может, и нет?

Ни буква твоего ритуала не убивает, ни дух не животворит, но мой дух есть жизнь, а жизнь есть тело. Ибо кто может сказать, что жизнь, дух и тело — это три, а не одно? Ибо кто видел дух без тела? Или кто видел тело без жизни, но с душой? И потому три есть одно, но одно не есть три.

— Вижу, гоэт нечестивый, поднаторел ты в ересях гуманистических. Недоверок ты смердячий, твари клонившись, одначе не Творцу…

Ан бысть по-твоему. Получай в знамение раздел. Вольно тебе взирать на твое живое и скорбное тело яко чужинец…

Не вотще я тебе молвил — ты во власти моей незыблемой… от дурнопахнущих потрохов до тончайших эфирных фибров разумной души твоя и твоих. Отсутствуя болезным телом, присутствуй здравым духом в изгнании бесов естества колдовского из плоти твоей, кобяк, калухан богопротивный!

Рубиновое распятие на груди у рыцаря-инквизитора Михаила единым мигом озарило яркой вспышкой помещение на четыре стороны, пронзив углы и закоулки. Тени исчезли, как от солнца в зените.

Но от изломанного и распотрошенного тела Волынского единственной на месте действия тенью отделился туманный светящийся абрис и недоуменной сгорбленной фигурой застыл посреди комнаты, повернувшись к длинному венецианскому зеркалу на стене.

— Виждь и внемли, человече! — гулко раскатился по комнате глубокий баритон рыцаря-адепта Михаила. — Душу людскую, сходную с образом Божьим, доподлинно узреть никому не дадено, и оттого не имеется ее отражения в зерцале, яко видишь сие.

Ты, колдунец, яси тень твоей разумной души и оттого материальной тени не отбрасываешь. Ибо душа человеческая есть вечный свет…

Павлуша, птенчик мой, — прецептор Михаил повернулся к ученику, — сию минуту твоя забота.

Соблаговоли запустить посолонь твой сигнум. Разогревай, вьюнош, сию бренную, покамест живую неразумную плоть, извлекая из нее магическую скверну и естественную порчу богоспасаемым чела движителем.

На сей раз багровый луч малой интенсивности принялся плавно скользить слева направо челночными движениями по материальному телу колдуна Волынского и его прочим анатомическим комплектующим…

— Таперича, неофит, собирай, зашивай кабинет-министерскую требуху до степени телесной целости и сохранности, — распорядился адепт.

Засим рыцарское напутствие и духовное благословение получил светящийся силуэт, все так же столбеневший в неподвижности:

— Благословен Бог наш, изволивый тако. Артемий Волынский! Силою Господа нашего предаю тебя Сатане во измождение плоти, дабы дух твой был спасен в День Гнева Господня.

Тебя ждут в тайной канцелярии ея императорского величества дьяволицы Анны Иоанновны. Караул прибыл. Да будет воля Божья яко на небесех такожде на землех!..

Из теургического видения рыцаря Филиппа выбросило одним рывком в иную, более для него привлекательную реальность пространства-времени.

«Что есть плоть и что есть дух, если реалистичное действительно, а действительность реальна? Рационально и сверхрационально. Патер ностер, пять минут линейного обыденного времени сравнялись с сорока или пятьюдесятью минутами ретрибутивного видения, недоступного полнозначному истолкованию.

Чашечка кофе с коньяком сейчас ох как не помешает. С чувством и с толком. Во рту пересохло после всех этих анатомических извращений, тошнотно вонючих кишечных вивисекций.

М-да, в самом-то деле, по-гречески словцо «анатомия» означает «рассечение», из рака ноги…»

В неудержимом стремлении поскорее добраться до кофе с французским «мартелем» Филипп резво отправился на кухню. Там Настя ритуально и технологично занималась приготовлением кофейного удовольствия, что не воспрепятствовало ей с ходу определить душевное состояние мужа.

— Видением шандарахнуло? Чувствую, ей-ей, со мной оно как-то связано.

— Не совсем, Настена. Но визионику мне навеял твой бесподобный сигнум. Могучая штука, надо сказать, Солнцеворот Мниха Феодора, подаренный тебе Пал Семенычем на свадьбу.

Мыслится мне, в подобающем ритуале этот артефакт действует как экстрактор магии. Скорее всего, через отраженный луч, как оно случилось в моем видении, он вряд ли сработает, но вот в прямом контакте, думается, ему по силам вытянуть из плоти магическое непотребство и бесчиние.

Имелся еще там прелюбопытный персонаж некто князь Михайла Курбский, сын того самого корреспондента царя Иван Василича по прозвищу Грозный.

— Фил, — укоризненно заметила Настя, — наши видения релевантной исторической интерпретации не поддаются.

— Да у меня и мысли не было его логически истолковывать в стиле ветхозаветной герменевтики корифея всех античных наук Аристотеля Стагирита. Я всего-навсего оное видение прорицал метаноэтически по ходу дела.

Читайте и изучайте «Основы ритуальной теургии», дама-неофит Анастасия. Там много чего интересного о том, о сем написано, напечатано, реально и виртуально введено черным шрифтом по белому экрану…

Воспользовавшись случаем в контексте и в тексте, Филипп вновь взялся за образование и просвещение Насти, на время прерванные видением и кухмистерской заминкой с приготовлением кофе.

Как заведено (не им и не нами), в тех дидактических рацеях наставник не гнушался повторением прописных истин, избитых банальностей и потрепанных трюизмов. Знает ли, помнит их или запамятовал ученик не имеет критериальной важности. Повторение пройденного, изученного, хорошо знакомого не повредит. Так как в комплексе со старым и давно известным гораздо легче усваивается принципиально новое, согласно одному из основополагающих постулатов древнейшей науки обучать, наставлять и просвещать.

— Ничто мирское из ничего мирского, Анастасия моя Ярославна, точно само собой разумеющееся, автоматически, как утверждают глупцы, естественным путем никогда и нигде не происходит. Тому подобную мистическую чепуху, оккультную чушь, антинаучную герметику, ложную эзотерику могут допускать лишь суеверные и безбожные материалисты.

Якобы самозарождение, самодвижение материи и духа на самом деле не способны непроизвольно состояться нигде и никогда. Каждое трансцендентное следствие имеет имманентную причину. Таково граничное условие теистической эпистемологии. Надеюсь, эту терминологию тебе не надо объяснять…

Дождавшись понятливого кивка Насти, Филипп возобновил дискурс, как и раньше без скидок на малограмотность и неподготовленность аудитории:

«На то у пытливых неофитов завсегда найдутся словари и буквари для самоподготовки».

— Для нас с тобой первопричиной всего и вся есть апофатический Господь. Его мы стремимся понять, приблизиться к Нему по малой мере нашей истовой веры, пытаясь постичь пути Господни посредством наших всегда скудных, недостаточных знаний и слабых сил в сравнении с Его всемогуществом и всеведением.

В орденской интеллектуальной философской традиции, которой положили начало отцы ноогностики в X–XI веках, мы имеем дело с двумя категориями мышления. А именно ментальности, взятой в сознательной реализации человеческого духа.

Первый тип мыслительной активности орденских харизматиков носит название ортонойи. Иными словами, это — рационалистическая рассудочная строго логическая познавательная деятельность.

Второй тип именуется метанойя. Он предполагает интуитивное постижение действительности путем откровения, просветления, озарения, вдохновения. Лично я предпочитаю конкретный латинизированный термин «инспирация», как внушение искомой мысли свыше. Или же возможно рассматривать метанойю в типологии инсайта, если брать понятия гештальтпсихологии.

Именно метанойя лежит в основе принятых в ордене методик прорицания действительности прошлой, настоящей и будущей. И тем же метаноэтическим способом мы приходим к истинной вере в Бога Вседержителя, апофатически определяемого нами в объектности трансцендентного источника всего сущего в нулевой точке системы четырехмерных координат материального универсума.

Метанойя есть универсальное средство, наш метод перехода от духа к материи. Поэтому мы можем эффективно прорицать имманентно духовные явления и релевантно вписывать их в картину материального мироздания.

Мое недавнее видение я инспирационно подверг прорицанию и на его основе пришел к необходимой интерпретации, адекватной действительности. Словом, я сейчас вдохновенно убежден в необходимости разработки ритуала экстракции магии для твоего кавалерственного сигнума.

Вот тут-то мы и прибегаем к ортонойе в апробированной жесткой системе догматического и технологического преобразования абстрактно духовного в конкретно материальное.

В это прекрасно знаете, кавалерственная дама-неофит. Каждый теургический ритуал в методологической основе имеет какое-либо рациональное доказательство бытия Божьего.

Пусть и не требует сверхрациональная вера логического подтверждения существования Бога, таково наше двойственное и парадоксальное мышление.

Так и многие верующие секуляры озабочены системой доказательств бытия Божьего не для себя самих, ничуть не сомневающихся в собственном вероисповедании. Но усердствуют они ради опровержения атеизма, агностицизма и привлечения к истинной вере людей, не стойких в религиозных чувствах.

По той же причине для харизматиков, как и для секуляров, чувственная вера без дел мертва. Поэтому орденские теургические ритуалы рыцарей и кавалерственных дам ордена Благодати Господней призваны доказывать нашу апостолическую правоту окружающему мирозданию.

В основную группу непреложных свидетельств бытия Божьего мы прежде всего относим онтологические доказательства. Так, великолепный Онтологический Аргумент последователей Святого Августина Гиппонского не удалось аподиктически опровергнуть либо подвергнуть значительному сомнению ни Святому Фоме Аквинскому, ни Иммануилу Канту.

Верую, чтобы понимать. Credo, ut intelligam, где из правильно построенного понятия о Боге рационально вытекает присущее Ему качество существования. Поскольку оно уже истинно содержится в самом понятии.

Бог есть то, более чего и превыше чего нельзя помыслить и выдумать. Исходя из того, что сущее в действительности превосходит существующее только в мысли, то в существовании Бога не приходится сомневаться.

Пусть себе лукавые критики вопиют о подмене понятий или заявляют, что материальная сущность апофатического Бога нам неизвестна. Бог ведь не существо, не предмет и не вещь, но абсолютная идея в Его вечной сущности по Гегелю.

При всем том наши разумные души мыслят, идеально осознают себя в Боге. Следовательно существуют, согласно замечательному фидеистическому афоризму Декарта.

На основании чего следует: исторически у всех более-менее цивилизованных народов наличествует развитая религия. В то же время присутствие в психологии человека религиозных чувств не может не быть вызвано внешней причиной.

Таким же онтологическим доказательством в нашем фидеизме предстает антропологическое свидетельство, где разумная душа, вложенная в человека Богом, означает: Господь существует как реальность, данная нам в ощущениях.

Группы космологических и телеологических доказательств бытия Божьего в ордене редко используют в качестве рациональной первоосновы теургических ритуалов. Потому что подобные свидетельства, как правило, исходят из катафатических аналогий бытия тварного мироздания.

По этой же причине почти все производные от них ритуалы относятся к классу батальной теургии — грубому и разрушительному массированному воздействию духа на материю.

Тут достаточно вспомнить о первопричине Большого Взрыва, положившего и начало нашему универсуму, так и его уничтожению вследствие Первородного Греха Творения и непокорства воле Господней. Или же не забывать о не подлежащем обжалованию конечном смертном приговоре материальной Вселенной в силу дьявольского второго начала термодинамики и вечного проклятия неудержимой энтропии.

Все же здесь имеется одно значительное исключение. Потому как, в соответствии с официальной орденской историей, появлением наших сверхъестественных убежищ-санктуариев мы обязаны разработкой именно телеологического доказательства бытия Божьего, которое неожиданно и повсюду перешло в разряд абсолюта и универсального самодовлеющего ритуала. Воистину свершилось диво дивное Господне и не прекращается, вершится оно по сей день.

Кроме того, мы имеем разношерстную группу этических доказательств бытия Божия, где философски главенствует категорический императив кенигсбергского мыслителя Иммануила Канта. Сюда же относятся ветхозаветные десять заповедей пророка Моисея и золотое правило нравственного взаимодействия, освященное в благовестии Христа Спасителя. Ибо в этом закон и пророки.

В ордене Благодати Господней подобного рода моральные аргументы чаще всего используются с целью воплощения теургических ритуалов закономерного контроля и воздействия на сознание человека. Мораль на то и существует, чтобы промывать мозги человеческие от всяческой природной сатанинской скверны и естественной порчи.

Я думаю, для реализации нового ритуала извлечения из человеческой плоти естественного колдовства обеспечить сопряжение Солнцеворота Мниха Феодора с телеологической аргументацией и законом причинности.

Вот над этим я и хочу сей же час законно подумать, пока буду ланч готовить. Надобно ведь нам оприходовать свежемороженые остатки тунца, загарпуненного рыцарем Рупертом.

Вас же, дама Анастасия, тем часом ждет не дождется здоровенный волюмен «Основ ритуальной теургии».

Шагом марш, ать-два, кроком рушь работать над собой, неофит! Может, и мне чего-нибудь дельное подскажешь.

— Да, рыцарь.

За ланчем задумчивая Настя попросила Филиппа передать ей в упрощенной эйдетике его давешнее видение. Филипп по-рыцарски не отказал в просьбе даме, и она не замедлила поделиться с ним своим мнением:

— Фил, я тут просмотрела ссылки в орденском онлайне и кое-что вытащила из анналов. Князь Курбский Михаил Андреевич действительно состоял прецептором для нашего Пал Семеныча в бытность свою, как тогда выражались, служилым исправником супротив колдовской порчи от Санкт-Петербургской консистории. Кстати, рыцаря Михаила на этом посту сменил лорд Патрик Суончер.

По поводу же кабинет-министра Волынского толковать нечего. Никаким магом и колдуном он не значился, наведенной апперцепцией не владел. Какую-либо акцию против него орденская инквизиция не планировала и не устраивала.

Домыслы и слухи о его якобы чародействе и лошадином волшебстве ни капельки не соответствуют действительности. Мне кажется, это стандартная диффамация и надуманный компромат против известного политического деятеля. Артемий Волынский в объективной истории числится вольнодумцем, материалистом, агностиком, но не более того.

Колдовство, магия, волшба испокон веков считались деяниями предосудительными. Вспомним хотя бы древнеримские законы XII таблиц, карающие смертной казнью злокозненную волшбу. Поэтому политические противники полоцкого князя Всеслава клеветнически некогда приклеили тому кличку Чародей. Безосновательно обвиняли в том, будто он оборотень.

Я это попутно выяснила. Орден вообще-то темной и одиозной личностью этого князя из Рюриковичей плотно не занимался. Проверили раба Божия и отпустили его душу на покаяние.

Политика, государственная власть и углубленные занятия магией, профессиональное ведовство малосовместимы. Всякая подозрительная аномалия она и есть опасная аномалия. Нормальные люди всевозможные угрожающие паранормальности не терпят. Паранормальным образом к политической власти никому и никогда прорваться еще не удавалось.

Орден и обычные секуляры за этим бдят очень строго, сударь мой, — менторским голосом подытожила Настя. — Всем известно: магия есть природное зло. Тогда как добропорядочные волшебники и добросердечные феи бывают лишь в сказочных ублюдочных писаниях яйцеголовых извращенцев. Легитимный по происхождению фольклор добрых магических существ и благожелательных волшебных созданий по существу не знает. Могу привести тому множество примеров.

— Похвально, неофит, весьма похвально, — одобрил Настины сетевые изыскания Филипп. — Могу лишь добавить: зачастую в массовой культуре прославляемые магия и волшба суть продукты чрезмерного блудословного вольномыслия и антагонистичности легитимной религиозности.

— Конечно, для мирского обывателя магия первична, потому что идет от его сатанинской природы. Человеческая же религия вторична, поскольку онтологически проистекает от Бога. Так ведь? — не очень уверенно спросила Настя.

— Это не совсем так, дама-неофит Анастасия. Магия, волшба, колдовство, волхование и тому подобные синонимы паранормальности являются извращенными вторичными производными от религии, ересью, отклонением, изуверством в исходном теологическом смысле этого слова.

В паранормальности, в магических извращениях мы действительно не находим чего-либо сверхъестественного. Исключение из правила не отменяет самого правила. Потому любые магические проявления нисколько не противоречат фундаментальным законам природы и материального универсума.

Первичным же, на мой взгляд, предстает материализм как мировоззрение и примитивное недоразвитое постижение реального бытия. Тогда как идеализм вторичен, являя собой более высокую и развитую методу познания. Сначала было тело, и лишь затем в него была вложена разумная душа. Поэтому методом наименьшего сопротивления недоразвитому человеческому самосознанию намного проще объяснять материалистически окружающее его мироздание.

Этот первичный первобытный материализм мы и в фольклоре находим. Среди прочего, народные поговорки очень даже справедливо уверяют нас: под лежачий камень вода не течет, а катящиеся камни мохом не обрастают.

В первом ограниченном единомоментном приближении к реальности это вроде бы так. Но едва ли такой примитивный материализм соответствует реальности в пространстве-времени, достаточно протяженном и сложном. И вода подмывает камни, и разная микрофлора нередко присутствует на камнях, катящихся с горы.

Так для простодушных доисторических материалистов, уверенных в том, будто бы земля плоская, линия горизонта становилась суеверной мистической чертой, но отнюдь не эмпирическим свидетельством кривизны земной поверхности. Или же элементарный здравый смысл диктовал нашим славянским пращурам не углубляться в непостижные уму сложности и по-простому этимологически прозрачно назвать видимое пространство окоемом.

Гораздо проще изначальным материалистам казалось объяснять мироздание с помощью набора вещественных аналогий. Таким нехитрым логическим способом радуга превращалась в небесный мост, дивные ворота, невзирая на тождественное явление радужного свечения атмосферного воздуха у водопадов. Если солнце им представлялось движущимся по небосводу, то, значит, некое горнее существо катит там наверху на сверкающей колеснице либо плывет себе с востока на запад на золотой ладье. А ветер возникает из-за того, что-де колоссальная птица Гаруда машет километровыми крыльями.

Любое порядком сложное и малопонятное приземленному здравому смыслу явление природы материалистам свойственно схематично объяснять предметными аналогиями бытия. Стало быть, развивавшиеся в примитивной форме как бы естественных религий языческие суеверия, близкие к ним волховские заблуждения и более ранний шаманизм — суть комбинации произвольных катафатических аналогий, исходящих из вульгарного материализма. Они опираются лишь на прямое восприятие ограниченных органов чувств человека, убогий рассудок, не далеко ушедший от животного, и легкое скольжение ума по поверхности сложнейших явлений, доселе остающихся малопознаваемыми в наши времена довольно продвинувшихся естествознания, техногностики и теологии.

Я в какой-то мере солидарен с техногностиками, утверждающими, что Господь Вседержитель вкладывал разумные души в неразумные тела человекообразных с целью подвигнуть одушевленных Им гоминидов на путь интеллектуального когнитивного прогресса и ментальной гносеологической эволюции. Так как познавая расширяющуюся Вселенную, какая бы энтропия ей ни угрожала, человек разумный познает Бога с большой буквы.

Возможно, познание путей Господних и методов контроля Его над всем сущим, — духовным и материальным, — предопределены постулированным сходством разумных душ наших с идеальным всеблагим апокалиптическим образом Божьим.

Невзирая на то, reservatio mentalis, для истинно верующих апокалипсис есть не более, чем благодатное откровение, ниспосланное свыше. А упомянутое нами духовное сходство и, вероятно, генетическое сродство человека с Богом вовсе не предполагает непременное наделение Его человекообразным телом, если не идет речь о Христе Спасителе и трансцендентном таинстве Боговоплощения в кенозисе.

Истинная вера, — вам, дама-неофит, должно быть это известно из античных «Мистерий Эпигнозиса», — зарождалась и развивалась наряду с натуралистическими языческими верованиями. Причем возникли последние отнюдь не из-за животного ужаса перед непознанными и устрашающими грозными явлениями земной природы, как лжеименно веками проповедуют атеисты и агностики, выдавая свою боязнь собственную, иррациональную и суеверную, за всеобщее явление от ветхого Адама до наших дней.

Достаточно сказать, что древние греки ничуть не боялись Зевса с его молниями. Да и римляне не впадали в массовую панику по случаю обыкновенной весенней грозы. Тот же XII римский легион почти пять столетий носил почетное звание Fulminata, а именно — облагодетельствованный молнией.

Толпы индусов не валились как снопы ниц, не тряслись от ужаса, слыша громовые раскаты ваджры бога Индры. Викинги нисколько не страшились громовержца Тора и его молота. Не теряли чувств от страха и наши с вами славянские пращуры, отождествляя молнию с идолищем Перуном.

Природных божеств в пантеоне натуралистических религий, включая и обожествленных животных, древние люди нисколько не пугались до дрожи в коленках. Суеверно опасались их, не без того, но не паниковали. Об этом свидетельствуют как мифологические и литературные античные источники, так и прорицания наскальной живописи, сделанной в виде писаниц, петроглифов в более ранние палеолитические эпохи.

Ну не боялись троглодиты своей, как многие из них думали, благой матери-природы, и все тут! Иначе бы неоткуда у дикого пещерного человека взяться концепции-архе об изначальном природном Добре. Напротив, громы и молнии они прагматически принимали как благостыню свыше в виде небесного огня, затем бережно поддерживаемого для защиты от диких саблезубых зверей, обогрева пещеры и приготовления вкусной и здоровой пищи.

Божественный дар с небес есть благо, а не проклятье в упрощенном понимании материалистов и прагматиков.

Истинного страха Божия и в сравнительно цивилизованной античности знать не знали. Не ведали о нем по большому счету и ветхозаветные язычники-иудеи, поклонявшиеся языческому храму царя Соломона вкупе с неизреченным тетраграмматоном Яхве.

Нынешний догматический тезис «блажен муж, бояйся Господа» обрел религиозное обоснование спустя многие века вследствие воздействия эсхатологической пропагандистской литературы, будучи интеллектуальным продуктом намного более развитой катафатической теологии в христианстве, а также ее заимствовании в средневековых канонах иудаизма и мусульманства, разработанных как теистические религиозные доктрины.

Хотя, как вы знаете, страх перед гневом неведомого неизреченного божества впервые проявился у наших предтеч — языческих Архонтов Харизмы, когда перед ними встала кошмарная дилемма обретения разумного соотношения естественного и сверхъестественного, рационального и сверхрационального. До обращения в христианство эти страшные дихотомические апории разделения и объединения сущего для них оставались онтологически неразрешимы в рамках примитивного орфизма…

…Задолго до античных харизматиков дала о себе знать дихотомия религии и магии. Примерно за семь тысячелетий до нашей христианской эры от первобытных материалистических верований начали понемногу отпочковываться собственно магия и колдовство. Кое-где они вылезли из первобытного шаманизма и поганского волховства позднего каменного века у недоразвитых или одичавших народностей.

В античных цивилизациях сначала оформился развитой политеизм, обрели кодификацию языческие верования в высшие силы, якобы обладающие полным контролем над явлениями природы, какой бы мнимой и тщетной ни была эта вера. Только затем из словесных религиозных формул, гадательных обрядов, пророческих ритуалов, интуитивных свершений жрецов и оракулов мало-помалу выделились магические изуверства в недоброкачественном виде ересей и сектантства.

При этом маги, колдуны, знахари, ведуны и прочая нечисть целенаправленно отделяли тщетные суеверия по обычаю, в силу случайно сложившихся традиций, которые открыто исповедовали официальные жрецы, родовые волхвы, племенные шаманы, от действительно вредоносных тайных эффективных инвокаций, заговоров, заклятий. Потому как наряду с материалистическими суеверными установками в языческих религиях мы находим несомненные эпигностические мистериальные элементы, истинные тайные знания о божественном, доступные лишь немногим посвященным. По преимуществу магические обряды происходят из исковерканных, безграмотно приспособленных к злонамеренным нуждам таинств древних полутеистических вероисповеданий.

Во многом магия и колдовство, распространившиеся подобно чуме в раннем средневековье и сверх того в период псевдо-Возрождения, представляют собой извращенное теоретическое наследие, искаженную практику натуралистических древних полурелигий, языческих мистерий, шаманских и волховских таинств. Достоименно, против зловредительных пережитков прошлого организационно противовосстали христианские рыцари Благодати Господней в девятом столетии нашей христианской эры. Во имя Отца, Сына и Святого Духа…

К дидактической теургии рыцарь Филипп не прибегал, а свободно рассуждал, — как ему представлялось, не слишком занудно и напыщенно, — на заданную тему. Почувствовав, что без нужды сотрясает воздух и ломится в открытую дверь, он замолчал, собираясь с дальнейшими мудрыми мыслями.

«Банальнейшая эрудиция, из рака ноги!..»

Даме Анастасии прописные исторические истины из «Обращения Архонтов Харизмы» и «Ритуалов Продиптиха» отлично известны, на зубах тривиально навязли, в мозги трюизмами въелись за несколько месяцев неофитского ученичества. Наверное, поэтому она и пошутила, ввернув расхожую цитату из юмористической классики прошлого века за авторством Михаила Жванецкого:

— Фил, я слушаю тебя, раскрыв рот. Если ты сейчас скажешь: закрой рот, дура, я уже все сказал, — то я очень обижусь.

— Обижать тебя, Настена, я не хочу, но рот ты все-таки закрой, — подхватил старинную шутку Филипп. — Сказать тебе я еще много чего могу, покуда Ваньку нам не привезут на очередной урок английского.

— Тогда расскажи, растолкуй своими русскими словами, как ты понимаешь орденскую догматику и схоластику апофатической теологии. Только давай, пожалуйста, без любомудрой зауми и докторальной тягомотины, — далеко не глупая ученица предъявила собственные дидактические требования умному учителю, аргументируя их соответствующим лестным образом.

— Женщины — существа конкретные, сударь мой. Мы плохо воспринимаем философские абстракции и отвлеченные понятия. Да и мыслим, соображаем сплошь да рядом циклически, точнее, менструально и гормонально с помощью гигиенических тампонов и прокладок в трусиках.

У меня как раз такой критический период со дня на день наступит.

Чтоб ты знал, гормоны и эмоции ни в коем разе не мешают женским мозгам логически и рационально мыслить. Ортоноэтически, сударь мой! Басни о кривой женской логике выдумали мужские шовинисты и сексисты-извращенцы.

Встречаются, конечно, среди нас в немалом числе дуры бестолковые, недалекие и неисповедимые. Но если женщина способна стрелять без промаха, умеет мастерски водить автомобиль, лихо управляться со штурвалом или джойстиками летательных аппаратов, толково программирует софт, четко собирает железо в системном блоке, — то в рационализме ей нельзя отказать.

Единственно, чего женскому интеллекту отчаянно недостает, так это мужской догматичности и таксономии. На нашу беду не хватает нам, беспутным непутевым бабам, умений и способностей все систематизировать, классифицировать, организовать, схоластически разложить по полочкам, как это делают умные-разумные мужи, дивно и дедуктивно превращающие абстрактное в конкретное, а всякую отвлеченность в осязаемые явления материи и духа.

— Дивно и дедуктивно, говоришь? Эт-то мы могем. Для мужского таксономичного интеллекта оно запросто. Все путем апофатически. Отсекаем, обрезаем, отрицаем, удаляем лишние тварные сущности. Раз, два, три, малость редукции, и метаноэтически готова апофатическая теология, теургически реализующая воздействие духа на материю.

Чтобы нам ни говорило, этимологически и узуально, в обыденном ущербном словоупотреблении наше словесное стереотипическое мышление, в отрицательном богословии нет ничего плохого.

Отрицательно заряженная элементарная частица ничем не хуже частицы, несущий положительный заряд. Анион нипочем не уступает катиону. И минус в электрической цепи так же хорош, как и плюс.

Плюсовые и минусовые значения по модулю могут быть равны. А отрицание есть утверждение, если мы ведем речь о нулевой точке системы координат в апофатическом, то есть в переводе с греческого отрицательном богословии, противоположном в самом миролюбивом смысле и в добром согласии положительной или опять же по-гречески катафатической теологии, по идее разумно ее дополняющей.

Подобным же образом северный магнитный полюс положительно не должен воевать с южным в диалектическом отрицании отрицания.

Первым долгом апофатическая теология удаляет, отрицает, обрезает, как семиты крайнюю плоть, тварные, то бишь сотворенные атрибуты, с доисторических времен приписываемые по недомыслию или недоразумению человеком Богу.

Признавая Господа нашего триединой никем и ничем не сотворенной, вечной, изначальной, бесконечной, беспредельной и безграничной сущностью, мы помещаем Его вне пространства-времени материального универсума. В силу этого мы утверждаем трансцендентность Его и непознаваемость средствами ограниченного естественными условиями заведомо и зазнамо недоразвитого, неполноценного, слабосильного, во многом ущербно материалистического человеческого мышления.

Именно в отрицании априорно дефективных материальных атрибутов состоит основной метод апофатической теологии как формы познания бытия Божия, Промысла Господня, путей и методов Его, места и роли истинно верующего человека в предначертаниях Бога и в целом познавательной активности разумных душ человеческих в духовной и материальной жизнедеятельности на отпущенном им свыше пространстве-времени.

Первым долгом в орденской догматике апофатическая теология устраняет, отрицает земнородные антропоморфные человекообразные свойства, коими напрасно и всуе тщетно наделяет Бога приземленное людское религиозное сознание с приснопамятных времен. Трансцендентный Бог в вышних не может быть человекообразным и человекоподобным. В христианском Боговоплощении не человек восходит к Богу, но Бог по великой милости Своей дивно и таинственно снисходит в кенозисе к человеку.

Тайна сия велика есть, если Слово-Логос становится плотью и обитает среди людей, полное истины и благодати, попытался донести идею кенозиса до истово верующих Иоанн Евангелист из Патмоса. Она суть великое чудо и доказательство бытия Иисуса Христа, Сына всечеловеческого, ставшее методологией нескольких могучих теургических ритуалов рыцарей Благодати Господней, исправляющих грешное естество силой, знанием и нисходящей объединенной духовностью Пресвятой Троицы.

Как раз в должном отрицании мнимой величины, — антропоморфности или антропологичности так или иначе определяемого Всевышнего, — состоит основное отличие современного христианства, ислама, иудаизма, в какой-то мере и буддизма от чисто языческих религий.

Всякое языческое божество, не исключая и ветхозаветного Яхве-Адонаи, есть модель человеческой личности, слегка усиленная и утрированная гиперболизированная версия биологического гоминида. Не более того.

Пусть составителям теогонических трудов, первобытным делателям богов иногда очень хотелось наделить их всемогуществом и всеведением, сотворить нечто большее, нежели вовсе не идеальные сверхчеловеки, ничего подобного у них не вышло. Не дотягивают до божественного потенциала по современным творческим меркам и эстетическим канонам истинно христианского искусства легендарные, литературные, скульптурные и живописные портреты мифологических персонажей античности.

Условность условности как гусь свинье бывает совсем не товарищ. Символы, атрибуты, свойства вроде бы функционально те же, но на деле в сфере духа они не такие, как в древности. И дело тут не столько в иной храмовой архитектуре и в другом церковном убранстве.

Вот в сегодняшнем эктометрическом христианстве вне тавматургии иконописные изображения Бога-отца, Бога-сына, Пресвятой Троицы, просфоры, елей, ладан, жертвенные свечи, святая вода, прочая церковная атрибутика, будучи правопреемным обрядовым наследием язычества, играют роль условных знаков, дорожной разметки, символов, служащих для удобства отправления культа клиром и мирянами.

В положении точно такой же служебной условности, допущения, подлежащего отрицанию, в апофатической теологии находится и тезис о телесном богоподобии тварного человека. В то время как то, что конкретно в нас есть Бог, надлежит познавать в духовном плане путем прозрения и откровения, но вне предметной действительности.

Отрицательное богословие также постулирует невозможность дать исчерпывающее определение понятия трансцендентного Бога. Любая словарная дефиниция истинно божественного начала оказывается неполной, ущербной, противоречивой или даже кощунственной, умаляющей и уничижающей имя Его.

Нерождённый и несотворенный Вседержитель, Бог-Отец не имеет какой-либо материальной вещественной природы. Он превыше всего и вся. Он вне человеческого разумения бытия, принципиально гласит догматика апофатической теологии.

Бог есть то, о чем мы никогда достоверно не узнаем, не сможем релевантно представить, во веки веков не сумеем адекватно предположить. Об истинном Боге в апофатической теологии нельзя положительно утверждать ни то, что Он есть, ни того, что Его семантически не существует в едином термине, обозначающем все и ничего.

Отрицательное богословие не нуждается в рациональных и логичных доказательствах бытия Божия. Разумеется, если не возникает необходимость в разработке и применении алгоритмов конкретных теургических орденских ритуалов, исходящих из парадигматики и синтагматики прикладной теологии.

Между тем в приложении к действительности весьма просто эмпирически, рационально, аподиктически доказать несуществование в боговоплощенной объектности и субъектности одушевленных и олицетворенных всякого рода языческих кумиров. Потому как предполагаемая предметная телесность персоналий ложных богов древности какого-нибудь Энки, Тота, Зевеса без труда опровергается сравнительно-историческими изысканиями, логическими доводами, экспериментальными данными когнитивной психологии.

Для этого эмпирического опровержения даже не стоит прибегать к чудодейственному и благодатному прорицанию давно прошедших времен. Иначе говоря, вершить когнитивный харизматический ритуал в модальности и парадигматике плюсквамперфекта языкового человеческого мышления…

Остановившись, чтобы перевести дух и глотнуть кофе, Филипп заметил, как Настя мысленно завязала узелок на память, дав себе самой твердое обещание вплотную разобраться с методологией прорицания минувшего и подготовиться должным образом к овладению этим изумительным дарованием.

— В действенных религиозных мистериях прошлого, определяемых нами как тавматургия, особо посвященные даровитые жрецы-адепты все же достигли многого, — вернулся к теологическим экзерсисам рыцарь Филипп. — Так, им удалось в метанойе дать эффективные имена собственные теогонической номенклатуре богов и богинь, оперируя всего лишь символами и образами аналогий сущего бытия человека.

Абстрактные аллегории у языческих священнослужителей стали персоналиями-посредниками при тавматургических действиях в концепциях Слова-Глагола-Логоса. По наитию действуя на тонкой грани, отделяющей религию от магии и волшебства, они безусловно могли исцелять безнадежно больных, дезинфицировать поселения при моровых поветриях, передвигать и укреплять тяжелые монолиты при строительстве культовых сооружений, разрушать крепостные стены, достоверно предсказывать грядущее и совершать многое другое самым сверхъественным образом.

Со всем тем действенность практики вовсе не каждый раз определяется истинностью и верностью теоретических посылок. Потому-то мы и называем языческих кумиров, идолов ложными богами, если на деле их не было. Тогда как принятые за божества обрядовые символы и аллегории определенных аспектов сугубо человеческой жизнедеятельности, а также суеверная материалистическая персонификация явлений неразумной природы — имманентно ограничены биологической природой человека, людской социально-экономической средой.

Ярчайшая особенность языческих вероисповеданий состоит в намеренном или непроизвольном ограничении потенциала объектов поклонения. Слабосильные и полуграмотные языческие божки не должны слишком уж превышать уровень среднего человека. Иначе невозможен прозелитизм и близость к богоравным людям, как высокомерно и гуманистично декламировали античные рапсоды, аэды и теогонисты.

Если объективно представить сверхъестественные, взятые по максимуму возможности богов древности, то ни один из них не выдерживает сравнения с Архонтами Харизмы высших классов посвящения. Более того, по нынешним теургическим меркам XXI века христианской эры сверхрациональные силы и знания рыцарей-неофитов и кавалерственных дам четвертого-пятого кругов посвящения в реальности превосходят баснословные потенции мифологических гоминидов в их якобы божественной персонификации. Аморальные боги и богини античности не дотягивают и до вредоносности демонов и демониц, инкубов и суккубов современности.

Прежние языческие боги происходили от человека. Он ими руководил, возводил кумиров на пьедестал, воскуривал фимиам… И низвергал их, буде сотворенные им идолы, истуканы ему не сумели угодить, потрафить..

Скажем, весьма зависит людская жизнь от полового размножения. Недаром издревле существует развитая социальная феноменология любви и чувственных взаимоотношений мужчин и женщин. Отсюда появились неисчислимые богини любви: греческая Афродита, римская Венера, финикийская Астарта, славянская Лада, скандинавская Фрейя, индостанская Лакшми и так далее в том же ряду. У каждого древнего народа-племени также имелись божественные сводни, свахи, повитухи, кормилицы. Все это сонмище каменных, мраморных, медных бабцов так или иначе отвечало за столь деликатную и важную сферу человеческого бытия.

Нельзя сказать, будто бы они слишком преуспели в ней. Святость и крепость брачных уз ничуть не укрепили. Коэффициент фертильности им поднять не удалось, как и снизить уровень младенческой смертности или же избавить женщин от тысячелетнего инфекционного проклятия родильной горячки.

А взять, к примеру, форменное тактическое бессилие и стратегическое невежество разнообразных богов и богинь войны на полях реальных сражений, о чем нам красноречиво повествует длинный ряд мифологических источников. Позор да и только! Не боги, а не Бог весть что — хуже тупоумных новобранцев.

Не лучшим образом выглядят в языческих первоисточниках и неумехи-небожители, ответственные за экономику, науку, ремесла, технологии. Вон Гермес, Меркурий и К№ не додумались, охломоны, до двойной бухгалтерии банковской системы.

Гефест, Вулкан, Тор и прочие кузнечных дел мастера ни в дебете, ни в кредите не смогли наделить своих подопечных секретом изготовления пороха, а в бронзовом веке не было литых бронзовых пушек, появившихся лишь спустя две тысячи лет. Всякую дребедень отливали еще древние греки и персы, необходимые технологии имелись, сырье валялось натурально под ногами, но соединить их вместе, чтобы получилось огнестрельное оружие языческие боги не сообразили. Не догадались они и помочь внедрению паровой машины Герона Александрийского.

Не стоит удивляться, если этаким тупоголовым и бесполезным кумирам-недоумкам предприимчивый и своекорыстный человеческий интеллект рационально отказал в легитимном божественном происхождении. Так вот в античности появилась материалистическая доктрина эвгемеризма, где языческие божки ведут свою родословную от легендарных царей и героев, дошедших монархическим недюжинным умом до постижения наук и ремесел, засим внедренных ими среди подданных и сопредельных народов.

Тем не менее, согласись, Настя, иметь в родоначальниках просто человека, какой бы героической, умнейшей личностью, всенародным любимцем, он ни был, истинному богу все же таки недостойно и неприлично.

Отсюда уж совсем недалеко до кощунства и профанации. Я имею в виду порочную и греховную практику прижизненного обожествления древнеримских принцепсов в утилитарных политических целях. Одна лишь личность полоумного бога-императора вселенной Гая Калигулы чего стоит!

Хотя из реальной истории мировых языческих религий мы знаем, собственно, только две эвгемерические персоналии — певца Орфея, позднее отождествленного с Дионисом, и Будду, царевича Сиддхаратхи Гаутаму. Оба удостоились экуменического апофеоза у миллионов мнимо, но искренне верующих.

Из Сына всечеловеческого Иисуса Галилеянина также неоднократно пытались кощунственно сотворить пошлого эвгемерического божка, ничтожного жиденыша Иешуа бен-Иосифа или, наоборот, беспримесно мифического бесплотного персонажа. Тому свидетельство яростная борьба в раннем христианстве с ересями монофизитства, докетизма, монофелитства, арианства, монархианства, авдианства и множества других мелких отклонений от кафолического вероисповедания, утвержденного первыми вселенскими соборами.

Отголоском идейного противодействия эвгемеризму в пустейшем, по нашему мнению, умозрительном вопросе пресловутого филиокве — о раздельном исхождении Святого Духа от Бога-отца и Бога-сына — стала тысячелетняя схизма римско-католической курии и ортодоксального византийского патриаршества.

Кстати, каких-либо расколов в среде секулярных сторонников отрицательной, апофатической теологии мы не наблюдаем. Все-таки неизреченные истины объединяют, тогда как изрекаемые понятия, оформленные неадекватно действительности, сродни лжи в разномыслии и предвзятом толковании. Каждый их на свой лад, салтык, аршин талдычит — и жук и жаба, конь с копытом и рак с клешней.

Вот и в положительном, катафатическом богословии пышным цветом веками цветут всяческие ереси, сектантство, разрозненная конфессиональность и антагонистическое противоборство противостоящих субъективных мнений.

Объясняется это очень просто. Какое ни возьми положительное знание, обретенное людьми, оно заведомо неполно, иногда недостоверно. Оно относительно, преходяще, насыщено противоречиями.

Напротив, отрицательные сведения и негативные данные чаще всего объективны, окончательны и абсолютны. Чего нет, того и не имеется в наличии. Что всегда отсутствует, то не присутствует почти никогда.

Отрицательный результат более результативен и релевантен, нежели приобретенное человеком опытное знание, положительное в какой-то момент, от сих до сих. Сокрушительный провал научного эксперимента порой для осмысления теории значит больше, чем кратковременный блестящий успех.

Не все то золото, что блестит и сверкает. Вовсе не напрасно в экспериментальной физике XX века был взят на вооружение, пускай не без сарказма, стародавний догмат апофатической теологии об отрицательном опыте. Он превосходно доказывает ее фидеистическое тождество с наукой как равноправной методологией познания действительности.

Это есть второй догмат отрицательной теологии, гласящий, что действительно истинная мудрость, — иначе говоря, эпигнозис, — не может противоречить исходящим из аналогий бытия ни естествознанию, ни положительному богословию. В то время как определенная несовместимость научных сведений и богословских истин, пресловутое противопоставление науки и религии относятся исключительно к несовпадению сциентизма и катафатической теологии, по-разному, предвзято, предубежденно, зачастую с диаметрально противоположных позиций, субъективно, в гуманистической аргументации «от человека» оценивающих положительное знание.

Исключительно в несовместимых и субъективных человеческих понятиях превратно, низменно истолкованной секулярами догматики катафатической теологии Бог становится малоубедительной гипотезой, в которой, мол, не нуждается естествознание.

Вот она где гордыня анафемская да сатанинская!

Естественно, и для остроумца-естествоиспытателя, сочинившего упомянутую нами апофегму, — наверняка всего лишь малодостоверный исторический анекдот, — и для невежественных катафатических богословов Бог есть гипотетическое существо, чье былое и предержащее присутствие, участие, вмешательство в функционирование универсума требуется конъюнктурно доказывать, неизменно подтверждать положительными преходящими фактами, взятыми из обыденной материальной действительности. Всегда обязательно за, никогда против.

Напротив того, один из догматов апофатической теологии исстари постулирует: Бог и бытие Его суть то, чью вездесущность и всемогущество люди принципиально не видят, не замечают, не ощущают и отторгают в слепой бесчувственной ползучей эмпирике. Ничтоже сумняся и ничтоже успеше.

Цитирую: «Ибо невидимое Его, вечная сила и Божество, от созидания мира чрез рассмотрение творений видимы, так что они безответны», — некогда получил в метаноэтическом откровении ответ свыше на терзавшие его онтологические вопросы Святой апостол Павел. И далее позвольте продлить цитирование и вынести порицание тем, кто «называя себя мудрыми, обезумели и славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам и четвероногим и пресмыкающимся…»

Филипп с дидактическим умыслом многозначительно умолк, и Настя, поняв все должным образом, завершила цитату:

— «Они заменили истину Божию ложью и поклонялись и служили твари вместо Творца…»

Ясное дело, Бог творит истинно, разрушая материальное зло. Созидание вечного есть разрушение преходящего, отрицаясь негодного пустословия и прекословий лжеименного знания. Так ведь?

— Не совсем, потому как перевод, но близко к исходным текстам на апостольском койне, — уточнил Филипп. — Глас речей облыжных и буква писаний ветхозаветных мертвят истину, но дух едино животворит ее в благовестии Нового Завета.

Вот здесь мы подошли в логическом развитии контекста к очередному апофатическому догмату, в истинной мудрости отрицающему пустопорожнюю словесность. Ибо все аналогии бытия в положительном богословии могут быть описаны лишь празднословным и лукавым человеческим языком, неточным, условным, многозначным, темным и вялым.

При этом катафатическая теология положительно и полисемично весьма приблизительно описывает Бога через его творения и деяния по необходимости образными риторическими средствами, с помощью аллегорий, метафор, метонимий и других тропов. Мысли облекаются в слова и фразы как в одеяние. И в большинстве случаев пышное, равно скудное, филологическое облачение не только затемняет и скрывает смысл, но и видоизменяет его текстуально.

В сакральных текстах мы аналогичным образом можем отыскать множество гипербол-преувеличений, литот-преуменьшений, а евангельские логии Христовы оформляются параболами-притчами. Таковы материализующее языковое мышление недостаточные, ущербные рукописание и словопечатание человеческие. Либо еще хуже, его озвучание речевое, бестолково воздуся сотрясающее.

Толковать нечто сакральное буквально и дословно, а именно: логически и рационалистически — часто означает впадать в грех твердолобого начетничества, талмудизма, доктринерства. Или того хуже — напрасного герменевтического умствования и дурного литературного критиканства.

Посему для истово верующих секуляров подлинно богодухновенной экзегезу Святого Писания делает лишь апофатическая теология, отвращаясь лжеименного филологического знания или узуального незнания…

Баста, Настена, домофон клокочет, иди, открывай Ваньке дорогу к знаниям… Полтора часика поучительствуем и выдвигаемся на службу, дебита ностра…

ГЛАВА XI ДОЛГАЯ НОЧЬ ПЕРВОМАЯ

В завершающий день апреля традиционный субботний обед в окружной орденской резиденции состоялся по расписанию в привычном порядке, без нарушений правил этикета и приличий. Несмотря на подготовку к серьезной и достаточно масштабной операции «Ночной первомай», присутствовать на обеде в затрапезном пятнистом камуфляже или в ином боевитом облачении никому не дозволено.

Дамы и рыцари, комильфо облаченные в вечерние платья и костюмы, вели чинные застольные беседы, тактично ни полусловом не обмолвились о предстоящем деле. Зато симфонично сетовали на холодную, вовсе не майскую погоду и на то, как же быстро пролетела праздничная пасхальная седмица, подразумевая, что за светлый отдых придется долго рассчитываться, отрабатывать его темной субботней ночью.

«От черной субботы к черному понедельнику…. По календарю живем вслед за секулярами, ох дебита ностра! Сплошняком чернуха, если Вальпургиева ночка нечасто попадает в масть чернейшего шабаша-саббата-субботы…»

«Напряг, однакось, сказывается», — определил внутренние мотивы собеседников рыцарь Филипп. «Иначе бы об орденских делах рассуждали, о духовном, а не об инфляции лыченковских рублей, будущем теоретическом курсе доллара, развале белоросского импорта. Вона как обсудили и единодушно осудили настоящую практическую невозможность купить в Дожинске детские памперсы-подгузники и дамские прокладки с крылышками типа «бег-бег-бег…»

М-да… удачно пошутил Пал Семеныч. Надо запомнить. Спросите, как достичь экономического процветания в одной отдельно взятой РБ? Просто поставьте телевизор в холодильник…»

Неизбежный финал досужим политэкономическим разговорам за чаепитием положил рыцарь Павел. Подчеркнуто озабоченно глянув на раскачивающийся маятник больших напольных часов в углу столовой залы, он пригласил коллег экипироваться в полевое обмундирование и засим проследовать на совещание в ореховую гостиную на нижнем уровне.

«Настена и Манька горят нетерпением поработать, но умело скрывают неофитское волнение. Ника руководительно нервничает, чуть ли не суеверно опасаясь, не упустила ли чего часом организовать и подготовить случаем…

Пал Семеныч обеспокоен неуравновешенно гневным настроением Анфисы — девочка внутренне напряжена и готова рвать, метать… Нещадно и беспощадно…»

Сам же рыцарь Филипп пребывал в незыблемо спокойном состоянии боевого духа. Ничего сверхъестественно сложного не намечалось и не назревало. Натуральных неожиданностей и случайностей в предстоящей его орденскому звену операции быть не должно и не могло произойти.

«Ночной первомай» готовился заблаговременно, за месяц до того. В имеющую место быть диспозицию вносились необходимые коррективы по мере поступления новых разведданных.

«Все по плану и календарю, патер ностер…»

К тому же рыцарь-зелот Филипп кое-что знает и понимает в намеченной операции несколько больше, чем иные ее участники. Наверное, ему одному покамест известно: сегодня поддержать их орденское звено намерен рыцарь-адепт Патрик, ранее отклонивший приглашение кавалерственной дамы-зелота Вероники.

Сверх того, ранним утром в субботу, когда рыцарь Филипп посетил асилум, там его накрыло, осенило довольно необычное пророческое видение. О нем он, ни Боже мой! не рассказывал даме-неофиту Анастасии. И не собирается кого-либо другого посвящать в его детали ни словесно, ни в эйдетической наглядной передаче.

Так как видение предсказало и показало ему весь ход операции «Ночной первомай» от начала до ее конца, о нем следует промолчать. Изреченное, обнародованное пророчество в неопределенной степени стохастически перестает соответствовать действительности, подверженной лабильным видоизменениям от состоявшегося прошлого через текущее настоящее по направлению к вероятному будущему.

«Время и реальность суть совсем не те штукенции, что о них думают люди в усредненном понимании нормальности и заурядности.

Патер ностер! 10 минут линейного обыденного времени, 2 часа по экрану смартфона в убежище и более 12 часов в последовательности событий видения от заката до рассвета, без малого до полудня. Несказанно, но очень реально и описуемо».

Неписаное харизматическое правило гласит: не переступать порога асилума перед намеченным теургическим мероприятием, чтобы, дескать, не увеличивать разброс вероятности. Но Филипп был бы кем-нибудь другим, если не отвергал и не опровергал суеверия наряду с предрассудками, якобы дурными приметами, предвзятыми мнениями, бездумно воспринятыми с чужого голоса. «Голословно, из рака ноги!»

Тем не менее ближним и дальним Филипп Ирнеев в основном не препятствовал оставаться суеверными людьми и суверенно предаваться ничего не значащим предзнаменованиям и предубеждениям. «Ибо что суть преходящие людские приметы, привычки, приличия, обычаи, традиции, установки, этикет как не пустые дополнительные суеверия, возведенные в степень правил поведения? Лишнее все это…»

К таким же суеверным излишествам Филипп относил и оперативные совещания в последний час и момент. Если все заранее запланировано, роли расписаны, задачи доведены до исполнителей, приказы отданы, получается, дамы и господа выступающие, докладывающие, рапортующие переливают из пустое в порожнее. А сообщающиеся сосуды обретаются в категории то ли наполовину пустых, то ли наполовину полных емкостей.

«У них это как у секуляров посидеть тупо на дорожку перед отправлением в путешествие дальнее. Может, чего забыли захватить с собой? Нет, чтоб помолиться…

У Пал Семеныча армейская закваска. Любит, кабы на совещаловке всяко было чин-чинарем, до оскомины общеизвестное. Вот Ника и пойдет категорически повторять план-диспозицию, вводные, из рака ноги… Яволь, оберст Булау-Моргенштерн, унзере колонне марширт…»

Тем временем видя, как все уселись и приготовились ему внимать, рыцарь-зелот Павел Булавин авторитетно и кафедрально объявил:

— С минуты на минуту к нам прибудет сэр рыцарь-адепт Патрик Суончер. Вероника Афанасьевна, покорнейше прошу встретить нашего досточтимого гостя.

Я же хочу напомнить глубокоуважаемому собранию о календарных соображениях, — не пожалел для коллег дидактической теургии рыцарь Павел. — Согласно древнему лунному календарю шумеро-аккадских и халдейских языческих жрецов, новый день в доселе уцелевшей традиционной религиозной обрядности начинается на закате. Следовательно, 1 мая, тезоименитый день Святой аббатисы Вальпургии уже наступил, не говоря уж о черном шабаше, приуроченном к этой несчастной дате в темные века раннего псевдо-Возрождения.

Той же неистребимой исторической приверженностью к ведьмовскому черному шабашу объясняется избрание богомерзкими нацистами и безбожными коммунистами первого майского дня для проведения манифестаций и факельных шествий.

Аналогичным образом кельтские друиды, инициированные и ведомые архонтами-апостатами, в ночь на 1 мая воздвигали фаллический символ — майский шест для изуверских обрядов. Вмешательство апостатов в отправление непотребных и непристойных волховских обрядов дикими племенами и народностями датируется IV веком от Рождества Христова, хотелось бы вам напомнить.

Как вам должно быть известно, апостаты противоестественно совокупили извращенные ими орфические мистерии с первобытным волхованием друидов и шаманов-анимистов. Вам же, милостивые государи и государыни, не позволительно путать доисторические волховские лжедивинации с ритуалами, профессированными жрецами полутеистических религий, наподобие дионисийского орфизма греков, вакхического эпигонства римлян или мистической практики индийского брахманизма, буддизма и тибетского ламаизма.

Язычество язычеству рознь в ноогностическом понимании…

В чем, на его взгляд ноогностика, кроется мнимое сходство и кардинальное различие обрядового волхования с дохристианскими мистериями Павел Семенович не успел распространиться — на совещании появились Вероника Триконич и Патрик Суончер.

Прекрасно зная, как адепт Патрик недолюбливает, по его словам, цветистые буколики, георгики, эклоги, весьма косвенно относящиеся к существу дела, дама Вероника остановилась на главных моментах в арматорском докладе:

— …Во всех трех зонах-фазисах нашего запланированного оперативного воздействия возможны с разной степенью вероятности крайне нежелательные эксцессы в форме магической инициации участников черного шабаша, которые могут трансформировать их латентный неосознанный магический потенциал в рассудочное пользование аномальными и паранормальными вредоносными способностями от сатанинской природы.

Менее всего вероятна магическая инициация во время проведения ежегодного майского фестиваля местного сообщества любителей хождения по водам на Чароньских озерах.

Наши ходунки-ходилы, магически натурально обходящиеся без плавательных приспособлений и спасательных средств, большей частью религиозно и эклектично мотивированы. Называют они этот шабаш подражанием Христу, сретеньем зимы и лета, начинают в потемках перед рассветом, в полдень избирают королеву мая, — дополнила информацию о вводных дама Вероника, заметив неподдельный интерес рыцаря Патрика. В дальнейшем она входила в подробности специально для него.

— Вторым все же довольно опасным в разбросе вероятностей обществом любителей магических первомайских празднеств на лоне дикой природы имеет быть «Свободный ковен белоросских левитаторов». По обычаю летающие ведьмы и ведьмаки в наших краях съезжаются и слетаются в Вальпургиеву ночь после полуночи на пригородный холм Игрище к северо-западу от Дожинска. Там когда-то располагалось капище языческого идола Белун локального славянского мифотворчества. На рассвете слет левитаторов обычно заканчивается беспорядочной оргией и свальным коллективным грехом.

Тутошних похотливых летунов и летуний орденское звено издавна держит под неослабным наблюдением. Осведомлены о них и деятели из так называемого «Смерка», то есть неформального клуба дилетантов, именующих себя антимагами и борцами с колдовством. Воздухоплавателей на метлах и вениках сморчки, как у них заведено, ежегодно пугают горящими крестами. Бывает, и сами сморчки принимают участие в колдовской групповухе.

В этом году, согласно нашим разведданным, в среду летающих развратников, извините за блатной жаргон, резко затусовался некто Вальтер Шумке, гражданин Германии, инвестор и предприниматель. Подвизается в президентском технопарке, сулит организовать инновационное производство микропроцессоров для мобильных телефонов.

Личность сего новатора, телефонизатора и махинатора нами установлена. Он отроду Валерий Шумкович, белоросс из дреговичей, крещен в русской православной обрядности, чернобыльский мутант, полнозначно инициирован как ведун и ведьмак пять лет назад.

Нынче активно вербует прозелитов среди белоросских летунов и летуний. Нарек себя германским нибелунгом и обещает верным последователям-обалдуям научить их отыскивать золотые клады.

О доминиканской инквизиции наслышан, но, возможно, с рассветом рискнет на проведение ритуала принудительной инициации с целью заполучить подвластных фамильяров с большим натуральным потенциалом.

Третьей, наиболее опасной и достаточно социопатической группой, коллективно отмечающей колдовской Первомай, нами квалифицируется неформальное объединение «Славянское волховское братство», постоянно занятое поиском оккультных книг, действенных обрядов, заклятий и заклинаний. При всем при том наши доморощенные волхвы-славяне не чураются и чужеземной интернациональной магии в совокуплении с колдовством разных народов. С инвокациями натуральной европейской демонологии они слишком близко знакомы.

В Вальпургиеву ночь они также устраивают ежегодный шабаш по соседству с бывшим капищем кривичей на востоке от города на Перуновом городище, в отдаленные советские времена подвергшемся варварским археологическим раскопкам с печальными последствиями. Трое безмозглых студентов-археологов погибли, неосторожно затронув источник натурального магического зла, позднее заглушенный орденской инквизицией.

По временам орденскому внушению и непреложному умиротворению подвергаются те или иные члены «Славянского волховского братства». До сего времени признавалось нецелесообразным тотально и брутально ликвидировать данное волховательское формирование. Но теперь, по всей видимости, с ним придется расправиться максимально жестко и бескомпромиссно.

Дело в том, что слишком уж бурную общественно-политическую активность развели славяне-волхователи. Документы на официальную регистрацию в городскую мэрию подали. Потому на секту дожинских волхвов вышли сморчки, то бишь активисты неформального городского объединения «Смерть колдунам».

Последние очень, скажем, опрометчиво вознамерились хорошенько пугнуть это колдовское братство-сестринство негласным привлечением сил и средств службы охраны президента Лыченко.

Опять же расстарался вхожий в правительственные кулуары тот самый Валера Шумкович, он же Вальтер Шумке. Во-первых, он — обидевшись, его не избрали в сопредседатели братства волхователей, не глядя на капитальный долларовый вклад в казну формирования, внесенный черным налом из рук в руки. Во-вторых, он у нас уповает, будто столь незамысловато переведя стрелки, ему удастся отвлечь внимание инквизиторов-доминиканцев от собственных махинаций на горе Игрище…

Дама Вероника со значением взглянула на рыцаря Филиппа, но тот от реплики безучастно воздержался.

«Кончать пора, хватит говорильни. Планерки, летучки, пятиминутки — непременно на полтора часа, будто тебе педсовет в школе на практике, из рака ноги».

Зато рыцарь Павел одобрительным кивком практически поощрил даму Веронику связно докладывать досточтимому гостю рыцарю Патрику по мере уважения и почтения.

«Яволь!»

— В связи с большим количеством заинтересованных сторон и действующих лиц нами заявлена и введена в действие продвинутая аноптическая методика «бедлам в бардаке» с целью заблаговременно упредить и купировать неизбежные осложнения в секулярной ситуации.

Положение осложняется тем, как нагло и беспардонно ведут себя нынешние лидеры «Славянского волховского братства». Только что мне сообщили: штатными функционерами братства похищена женщина с целью жертвоприношения на Вальпургиеву ночь.

Надо сказать, волхвы-славяне резко активизировали политическую и пропагандистскую деятельность с избранием в сопредседатели Вилены Лыхаим в марте месяце прошлого года. Нынче она и ее новый муж Борис Аркушеня фактически руководят данным общественным формированием.

Вилена — эдаким ленинским имечком ее наградили любящие родители Инесса и Владимир Жгуньчик 45 лет назад по случаю дня рождения 22 апреля. Объект — белоросска из радимичей, некрещеная, вероисповедание агностическое, образование высшее, финансово-экономическое советского образца.

Фамилия Лыхаим по первому мужу, им же инициирована 18 лет назад. Три года спустя боевой ведьмак Юрасик Лыхаим упразднен орденской инквизицией за серию наемных политических и экономических убийств.

После распада СССР состояла в активистках одной из белоросских компартий, раздобывала для партии деньги у российских товарищей и тамошних бизнесменов коммунистической ориентации. Ввиду несостоявшегося аншлюса Белороссии и вхождения республики в состав Российской Федерации на правах губернии шустро сменила политическую масть и взялась обхаживать национал-оппозиционеров.

Обещала им пойти магическим путем и гарантировано свергнуть президента Григория Лыченко при условии щедрого финансирования из-за рубежа. Выдвинула план, по ее терминологии, бульбяной революции и создания революционной ситуации посредством закидывания официальных лиц, правоохранителей мелким и гнилым белоросским картофелем-бульбой.

За бульбу и сексуальную активность приобрела партийную кличку Вульва Белорусская. Склонна к садомазохистскому сексу.

Магические способности минимальны. По-дилетантски владеет техникой наведенной апперцепции. Вместе с тем способна оказывать значительное политическое влияние на окружающих властными манерами, несокрушимым апломбом и непомерно раздутым самомнением.

В 1997–1998 годах в Москве заправляла элитарной общиной хлыстов-флагеллантов в чине богородицы-кормщицы до разгона секты спецслужбой воинов-монахов патриархии РПЦ по наводке российской ФСБ, точнее, ее подразделения, изучающего паранормальные явления.

В досье-диспозиции апостолической инквизиции благочинного округа сего Вилена Лыхаим проходит чернобыльским мутантом. Иными словами, ее незначительный магический потенциал активирован при получении чувствительной дозы облучения горячими радионуклидами в результате катастрофы на Чернобыльской АЭС в 1986 году.

Молодой муж Вилены, ранее упомянутый Борис Аркушеня, также является чернобыльским мутантом. Но облучился, будучи эмбрионом в материнской утробе, находившейся в зоне обязательного отселения после взрыва ядерного реактора на ЧАЭС.

Борис Аркушеня — сильный латентный ведьмак. Как маг однозначно не инициирован в обрядовом порядке. Предположительно, способен к мощной дискретной телепортации в комбинации с действенным телекинезом. Возможно, овладеет актуальным ясновидением и стохастическим предзнанием результативностью свыше 50 процентов.

Объекту полных 25 лет. Крещен в обрядности евангельских христиан-баптистов, вероисповедание языческое буддистское, образование высшее, музыкально-педагогическое, суверенного белоросского образца. Служит учителем музыки и пения в средней школе. До вхождения в братство обозначился в активистах экологического и антиглобалисткого движения, лично участвовал в двух акциях сатанистов из организации «Гриинписс»…

Насмешливо акцентировав по-английски долгое «i» и двойное «ss», Вероника взяла паузу. А лорд Патрик оценил ее крайне неприличный каламбур молча, хотя и одобрительно.

— Так и наш мальчик Боря дважды сексуален, что в анус, что к вагине, — она продолжила доклад по-арматорски. — Поэтому на Вальпургиеву ночь у «Славянского волховского братства» предполагается магическая инициация младшего бодхисатвы Бориса Аркушени посредством идоложертвенного радения и обрядового коитуса с телом жертвы.

Ранее роль блаженной, по их терминологии, жертвы предлагалась кому-либо из женщин или мужчин из числа рядовых членов организации. Секс-добровольцев не нашлось. Пришлось им, как я вам докладывала, похитить уличную проститутку со стометровки на проспекте у цирка.

«Славянское волховское братство» состоит из лиц, именующих себя вольномыслящими интеллигентами, и категорически отвергает уподобление их организации религиозной тоталитарной секте. Все их действия предварительно долго и нудно обсуждаются, ставятся на голосование. Принятое абсолютным большинством решение обязательно для всех, включая сопредседателей, по принципу партийно-советского демократического централизма.

Потому никто и не пожелал обрести статус блаженной жертвы, которую они наметили насадить вагиной или анусом на фаллос деревянного истукана, изображающего Перуна, похоже, в карикатурном стиле греческого столба-гермы. В братстве все знают, что потом, согласно якобы древнейшему славянскому обряду, бревно с насаженной жертвой требуется, периодически подбрасывая, носить по свежевспаханному полю с обрядовым возглашением «воздыбай, боже» под песнопения тропарей на церковнославянском в старообрядческой редакции. Только разогрев таким вот изуверским образом женское или мужское влагалище, оно должно быть предложено бодхисатве Борису, возжелавшему стать «величайшим тантрическим волхвом мирового славянства». Эпитеты процитированы дословно из постановления общего собрания от 26 апреля сего года.

Там же они постановили пахать плугом священное Велесово поле самостоятельно. Цитирую: «силами членов организации, не прибегая к помощи лошади, трактора, мотокультиватора либо другой техники». Затем они собираются посильно оросить пашню жертвенной спермой, менструациями и таким вот макаром оплодотворить.

На любом из этапов предстоящего бесчиния ведьма Вилена Лыхаим может приступить к массовой инициации участников волхования. Собственной ничтожной натуральной магии, чтобы послужить детонатором, ей безусловно хватит.

Тогда и нагрянет самая пора для нашего чудодейственного вмешательства. Работаем под «Смерк», внезапно ставший великим, ужасным и могучим, благодаря мощной поддержке из России. Оптически и аноптически длинная рука Москвы. Что в лобок, что по лбу от князя Юры Долгорукого…

— Рыцарь Филипп! Вы что-то хотели добавить, возразить?

— О нет, кавалерственная дама Вероника, я не имею каких-либо возражений против нами совместно выработанного плана действий.

— Рыцарь Патрик! В тактильном контакте могу передать вам эйдетику с нашими планами и подробной диспозицией сил и средств, задействованных в трех зонах операции «Ночной первомай».

— Благодарю вас, дама Вероника. В этом нет нужды. Рыцарь Филипп уже снарядил меня необходимой эйдетической информацией.

— В таком случае по коням, друзья мои, — закрыл совещание рыцарь Павел как старший по должности в прецептории и благочинии.

«И слава Богу!» — с долей раздражения мысленно отрезюмировал Филипп и тут же сам себя одернул. «Не дергайся без толку, олух царя небесного. Рутина есть рутина».

Оказывается, царящее вокруг напряжение перед началом непростой многоходовой операции беспокоит и его мирскую ипостась.

К своей зоне оперативного воздействия первая группа боевого контакта в составе дам-неофитов Анастасии и Марии, дамы-зелота Вероники, рыцаря-зелота Филиппа и рыцаря-адепта Патрика прибыла в плановом порядке по утвержденному маршруту выдвижения на двух арматорских внедорожниках. К тому времени поддерживающие их силы секулярного и харизматического обеспечения уже заняли скрытые позиции в районе немедленного вмешательства и эшелонированного прикрытия у Перунова городища.

Вторая группа боевого контакта в составе дамы-неофита Анфисы и рыцаря-зелота Павла так же скрытно достигла своей оперативной зоны в районе высоты Игрище. Их обеспечение из числа наемных спецназовцев и орденских субалтернов действует столь же компетентно и умело, надежно прикрыв возможные маршруты выдвижения от нежелательных секулярных элементов.

Обе группы и силы поддержки настроены на решительные и бескомпромиссные действия в случае необходимости. Ситуативные приказы доведены до сведения личного состава, спецвооружение получено.

«Аноптическая орденская методика «бедлам в бардаке» это вам не хухры-мухры. Чуть что, никому мало не покажется в ночной стрельбе на поражение с применением артефактов и приборов тотального наблюдения класса «зрак соглядатая».

До сих пор рыцарь Филипп не углядел каких-либо существенных отличий происходящего у него на глазах от пророческого сюжета, представленного ему асилумом. «Все как в видении, но без красочных и запаховых излишеств, просто и тускло по жизни».

Спешившись, сквозь редкий перелесок первая группа боевого контакта проследовала по возможности неслышно и невидимо. Сверхрациональная обстановка вполне позволяет выдвигаться с использованием аудиовизуальной маскировки.

Пять незримых фигур в камуфляже «сумеречный ангел» достигли опушки, вышли на край непаханого колхозного поля и непосредственно вошли в зону немедленного вмешательства. «На расстояние броска, патер ностер, если вдруг сценарий безобразия и бесчиния изменится, но это вряд ли…»

Далее за ходом событий наблюдал отрешенный от обыденности апостолический рыцарь-инквизитор в спокойном ожидании мгновения, когда следует прервать начавшуюся цепную реакцию взаимной массовой магической инициации собравшихся в Вальпургиеву ночь активных и пассивных членов «Славянского волховского братства».

«…Всего собравшихся 43 человека. Мужчины и женщины от 16 до 52 лет от роду. Преобладает 30-40-летний половозрелый возраст в различной психофизиологической форме с изобилием складчатых жировых отложений по причинам сидячего образа жизни и нездорового питания избыточным количеством животных белков», — протокольно заметил инквизитор, не так чтоб уж очень далеко пребывающий от мира сего в настоящей духовной ипостаси. И продолжил наблюдение.

Многие миряне, вполне очевидно живущие плотью, а не духом, ощущают себя несколько неуютно совсем без одежды на холодном ветру у заросших высокой сухой прошлогодней травой когда-то раскопанных ям Перунова городища, отмеченного столбиком с табличкой об охране государством этого памятника истории.

— Дорогие товарищи! Дамы и господа! — цепко взялась за аудиторию и мегафон всюду и всеми привычно распоряжающаяся Вилена Лыхаим. — Прохладная погода замечательно нам подходит для проведения святых славянских обрядов, с доисторических эонов, идущих от самой великой матери-природы.

О мать-сыра земля! О весна священная, други волхователи, отцы и матери, юноши и девушки!..

Господа мужчины, они же отцы-волхователи, в самом деле напрямую внимали природе и сезонному климату в большей мере, нежели госпоже руководительнице. От мала до велика по возрасту и размерам гениталий они некрасиво горбились, неловко жались к большому костру, держась за сморщившиеся половые признаки обеими скрещенными ладонями. То ли они так интеллигентно спасали свою мужественность от жара пламени, то ли от холода, то ли прикрывались от чьих-либо нескромных взглядов.

Товарищи женщины пребывали в более раскованных чувствах. Корпулентных дам среднего поколения погода и обнаженное состояние телес нимало не смущали при демонстрации собравшимся, какая у них имеется в наличии интимная женственность. Под светом автомобильных фар и прожекторов, установленных на микроавтобусе «форд», они подбоченивались фертом, картинно вставали на цыпочки, изображая изящество. Фланировали, позировали, с плохо скрываемым вожделением искоса посматривали друг на друга и на мужчин.

Не стесняло их и то, что одна из этих солидных дам предельного, даже запредельного бальзаковского возраста с ухватками профессионального телеоператора вела съемку цифровой видеокамерой. Она свободно и широко штативом расставила оплывшие колени и дебелые ляжки, хотя время от времени зябко поводила голыми лоснящимися плечами и грудью мелкого типоразмера.

«3 градуса по шведскому Цельсию. Согласно немцу Фаренгейту, 37, что типично для первых чисел мая», — нейтрально принял к сведению температуру окружающей среды инквизитор.

Сравнительно юные девушки нахальной камеры толстой тетки оператора явно избегали. От света фар, прожекторов и от мужчин они держались в сторонке и там тесной стайкой мелко подрагивали ягодицами и напрягшимися сосками. Наверное, от стыдливости и первомайских холодов.

К худосочным и малокровным девицам, — «в очках и без очков, с прыщавыми физиономиями и угреватыми грудями», — из интеллигентского общества славянских волхователей рыцарь-инквизитор Филипп не испытывал многих, по-человечески естественных чувств. Причем нет-нет, а прикидывал вполне безразлично: если бы те девы-волховательницы хоть немного знали, какое злосчастье им уготовано, то задрожали не мелкой, но очень крупной дрожью.

Тем не менее, девы-волховательницы заметно воспряли духом, на глазах оживились, возликовали, как только двое обмундированных в армейский камуфляж мускулистых и плечистых молодых людей приволокли со стороны дальнего микроавтобуса упирающуюся и протестующую голую проститутку. О недавнем стеснении обнаженные девы начисто забыли, встрепенулись, возбудились всем девичьим срамом снизу доверху. Иные юницы откуда-то умудрились достать мобилки с камерами, бросились поближе снимать крупным планом. Волнующий обряд наконец начался по сценарию матери-волховательницы Елены.

«Ведьмаки-бодигарды Вилены Лыхаим… В дальнейшем подлежат непреложной ликвидации и развоплощению», — тем временем по обстановке подтвердил уместность загодя составленного плана-диспозиции инквизитор.

— Боже наш, о Перун-Громовник! Прими о блаженную и оглашенную жертву! — как на оппозиционном митинге выдала в хрипящий от натуги мегафон мать-волховательница Елена, жестом отослав телохранителей наблюдать издали.

Едва ли блаженная, но весьма очевидно оглашенная жертва, участвовать в таком субботнике-жертвоприношении видимым образом наотрез отказывалась. Скованная дюралевыми наручниками, — руки за спиной для вящей надежности обряда, — она в бешенстве каталась по земле, изрыгала матерные вопли, грозила сектантам-извращенцам уголовными и ментовскими карами, всем интеллигентам понятно изъясняясь на блатном арго.

Тут же в действие вступили заматеревшие отцы-волхователи. Жертву, брошенную наземь, грубо ухватили, подняли, перехватили, крепко взяли за ноги, вшестером вознесли вверх к ночному небу и торжественно-ликующе повлекли к деревянному истукану, высившемуся неподалеку на бугорке. Сопротивление и протесты жрицы продажной любви, насильно привлеченной к волховскому действу, во внимание не принимались.

Проголосовали — выполнили. Полуночный обряд должен состояться при любой погоде.

До того рыцарь-инквизитор Филипп пристально не вглядывался в изображение языческого общеславянского божества. Оно ничем существенным не отличалось от представленного ему в видении. Теперь же он для эйдетического протокола окружной инквизиции указал на несомненную принадлежность кое-каких участников волхования к творческой интеллигенции и оценил искусность изображения Перуна-Громовника.

«Работа мастера-резчика Петруся Михневича в стиле древнеславянский примитивизм. 5 метров высотой, 40 сантиметров в диаметре. Верхний заостренный тесаный конец представляет собой голову и лоб идола. Нависающие хмурые надбровья, глубокие глазные впадины; обозначены темные провалы носа и рта. Барельефно вырезанные детализированные вызолоченные усы завитками спускаются к фаллосу, также украшенному сусальным золотом. Натуралистично исполненный фаллос на уровне полутора метров от земли расположен под острым углом вверх; 30 сантиметров длиной, 7 сантиметров в диаметре. Близко у земли неглубоко врытый истукан опирается на горизонтальный брус-перекладину, образуя перевернутый крест.

Даруй, Господи, прощение душам малых творцов от мира сего. Ибо они все ведают, когда творят идолов и кумиров поклонения ради…»

Идоложертвенная скульптура, возвращающая из небытия древнего поганского кумира, производила бы жуткое впечатление и днем. Тем более впечатляла она ночью, под лучами фар и прожекторов. Верно поэтому, до блаженной и оглашенной жертвы волхователей вовсе не идиоматически в конце концов дошло, какая такая благость и какой же толстый конец ее ожидают на секс-субботнике у сектантов.

Женщиной она оказалась неглупой, в немалых летах, малопочтенных при ее профессии, но наверняка с большим послужным списком всяческих несчастных случаев и грубых клиентов. Она сию же секунду прекратила вопли и ругань.

Орать тут нечего, надо терпеть, быть может, живой выпустят, суки, волхвы позорные… На деревянный сук в п… насаживают. Во где женское счастье привалило…

О последних молчаливых мыслях несчастной случайной жертвы рыцарю-инквизитору Филиппу нетрудно догадаться. Дальнейшая судьба некоей Жанны Бобович тоже в его распоряжении и доброй воле. Пока же вмешательство инквизиции не требуется, чтобы там ни происходило.

Жертву с ходу, с размаху, ухнув, безжалостно насадили влагалищем на золотой фаллос, по ее бедрам и по деревянному туловищу идола потекла кровь. Правда, за минуту до этого Вилена Лыхаим, обогнав процессию, брызнула чем-то на головку фаллоса из спринцовки-пульверизатора.

«Нечто нервно-паралитическое в смеси с миорелаксантом и анестезией», — определил инквизитор.

Он был прав при всех вариантах наблюдения: спустя примерно минуту тело Жанны Бобович, удерживаемое сектантами, безвольно обвисло, как только она потеряла сознание. Ее распяленные ноги тотчас завели за спину идолищу и закрепили в таком положении второй парой наручников на лодыжках.

Затем участники языческого обряда взялись за руки, — мужчины и женщины строго перемежаясь, — и образовали два хоровода лицом к Перуну. Во внутреннем, что поменьше, встало руководство, в том, что побольше, топтались рядовые члены «Славянского волховского братства».

Нечленораздельно завывая в пародии на церковный речитатив что-то до ужаса похожее на «возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке», славяне-волхователи совершили ровно семь оборотов по часовой стрелке. Засим по команде матери-волховательницы Елены с мегафоном внутренние и внешние хористы союзным образом обернулись и три круга, вихляя задами и ляжками, прошлись тем же приставным гусиным шагом в противоположном направлении.

По окончании славянского хоровода блаженно-оглашенную жертву на время оставили висеть в беспамятстве, а руководство ходом обряда по праву перехватил рыжеватый коренастый, кривоногий и мохноногий мужичок с крючковатым половым членом. Наверняка большой специалист по распашке и оплодотворению священных языческих полей.

Он со знанием гужевого пахотного дела принялся обстоятельно, степенно запрягать, засупонивать пятерых женщин в хомуты и постромки…

К тому времени волховательницы разогрелись, полностью включились в обряд, вошли во вкус и экстаз. Женщины-лошади вовсю приплясывали, сучили голыми ногами, егозили, приседали, встряхивая задом в нетерпении.

Особенно нетерпеливой представала гладкая вороная лошадь в очках. Она покрикивала на мохноногого мужичка сердитым учительским голосом и пыталась командовать процессом гужевания. В пахотной работной супряге она стояла правым коренником спереди.

Мужичок ее добродушно осаживал, прилаживал к ее трясущемуся бюсту кожаную сбрую и ласково оглаживал по крупу, успокаивая. Впрочем, норовистая лошадка с коричневатой бритой вульвой и плотным узлом вороных волос на затылке мигом присмирела, стоило ему лишь в натуре пригрозить ей настоящим кнутом.

«Действительно, женщина-лошадь — учительница физики и астрономии столичного художественного лицея Клавдия Руслицкая», — вник в ее объектные данные невозмутимый инквизитор. И обратился к информации о волхователе — знатоке сельских ремесел и деревенских семейных нравов: «Мужчина-пахарь — ее муж Фидель, в том же лицее учитель физкультуры, разорившийся фермер из интеллигентов во втором колене».

Присупонив благоверную супругу к гужам и дышлу, славянский волхв Фидель принялся за другого коренника самой натуральной саврасой масти. Толстая флегматичная светло-гнедая шатенка, непомерно долгогривая в черноволосом паху, более-менее спокойно дала себя запрячь и захомутать надлежащим сельскохозяйственным чином.

Двумя пристяжными в тройке сзади шли две нервные тонкогрудые поджарые кобылки на две трети буланого окраса. Обе девицы отличались местами бледно-желтой парикмахерской окраской причесок, но в промежности курчавились естественной густо вороной расцветкой. За коренника у них шла мосластая и грудастая кобыла стильной выделки чалой масти — хорошо раскормленная недокрашенная блондинка с короткой стрижкой, весьма натуральная в темно-гнедом паху.

«Буланые девицы — библиотекарь и провизор, чалая блондинка — старший налоговый инспектор, саврасая шатенка — ревизор-контролер железной дороги…», — внес информацию в эйдетический протокол инквизитор вместе с другими биографическими данными.

Обустроив пятерых дипломированных кобылиц, интеллигентный Фидель взялся за рукоятки плуга, с видимым усилием врезал в землю заточенный стальной лемех. С должным понуканием волхователь принялся наворачивать первую борозду. Пахал он, естественно, не по целине, а по незасеянному колхозному полю, остающемуся под паром.

Пробороздив саженей сорок, он умеючи развернул разномастную супрягу, навернул рядышком вторую борозду, затем третью, четвертую, пятую. На том он и остановился, устало оттер пот со лба, предоставив кобылкам самим выпутываться, распрягаться из мешанины вожжей, гужей, постромок.

Следом церемониальным шагом в парадном прохождении в поле вышла смешанная сельхозбригада с лопатами, тяпками, мотыгами, вилами, граблями. Отцы-волхователи и матери-волховательницы содружно и споро, как умели, взялись боронить, мотыжить пласты жирной земли, размельчать, разглаживать пахоту, окультуривая, устраивая священное земляное брачное ложе в любовном соитии и оплодотворении природы человеком. Точно к полуночи с поставленной обрядом задачей разгорячившиеся от физической работы на свежем воздухе пейзане-любители справились на «отлично» и на славянский «ять».

К оргиастической части обряда они тоже отличительно подготовились, вожделенно ее предвкушая, зная с кем и каким образом они возбужденно бросятся удобрять мать-сыру землю. Да и оплодотворять, страстно удовлетворять человечьей влагой древлеславянскую мать-природу…

Начальственным глазом на них взирало руководство. На тот момент Вилена Лыхаим отложила мегафон, взяла в правую руку хлыст.

Осмотром тех способов, какими достигалось природное довольство, мать-волховательница Елена осталась удовлетворена, в полной мере влажно возбудилась, глубоко задышала вислым бюстом и сановитым животом, засим самолично подключилась к обрядовой похоти.

Объективно сама Вилена Лыхаим смотрелась весьма непрезентабельно и неприхотливо. Хотя полупустые мешки ее грудей, утиные клювики уплощенных коричневых сосков, брюшные складки трехступенчатым зиккуратом спускавшиеся на массивный лобок — никого из участников языческого обряда не отвращали.

«Мать их, вульва белоросская, совсем не конфетка и не клубничка», — не удержался от комментария рыцарь Филипп, напрасно вышедший из ипостаси бесстрастного инквизитора.

Все же ее перезрелая морщинистая нижняя плоть, напротив, была желанной и вожделенной, судя по похотливым взглядам многих отцов-волхователей, жаждущим познать ее телесно и натурально.

Она грузно возлегла сверху, звучно вошла с хлюпающим причмокиванием в пожилого волхователя, однако все еще крепкого мужским телом и кряжистым детородством. Немедля к ней предельно возбужденно анально пристроился субтильный и дистрофичный юноша в узких очечках с овальными стеклышками без ободков.

«Верхний объект — Борис Аркушеня…», — инквизитор начал вести протокольное восприятие. Завершить его на месте бесовского свального волхования и коллективного сладострастия у него предопределенно не вышло.

Вилена Лыхаим быстро обрела желаемое в двойном размере. Экстатически завопив на всю округу, она непроизвольно, помимо воли запустила обвальную цепную реакцию ведьмовской инициации от естества и природы своей…

Инквизитор и экзорцист рыцарь-зелот Филипп отреагировал своевременно, на кратчайшую долю секунды упредив сорвавшиеся с цепи массовые чары взаимной сексуальной инициации двух натуральных чернобыльских мутантов-магиков. Так грянувший точно ниоткуда мощный холодно-голубой луч заморозил орудия волховского труда у всех троих сладострастников. Что куда у них вошло, там и осталось надолго, союзно, нерушимо и недвижимо.

Мгновением спустя три тела словно в никуда пропали, испарились с пашни, будто бы исчезли в сухой химической возгонке. Впрочем, дематериализоваться в безопасном отдалении им не удалось, хотя ведьмак Борис и мигом сообразил на троих. Он смог телепортировать не далее салона микроавтобуса это вот очень тесно сплоченное трио. Там этих сиамских тройняшек уж поджидали для дальнейших искупительных процедур.

Далее приспело время прямого теургического воздействия и вмешательства всего состава группы боевого контакта, рассредоточенной и нацеленной на узловые пункты оперативной зоны. Пришла пора активно поработать и группе секулярной поддержки. Настал час и для аудиовизуальных эффектов прикрытия.

Средь ясного ночного неба, усыпанного звездами, как вдруг грянул гром. Вторую фиолетовую молнию смогли увидеть все, кто находился на месте необычайных явлений природы и неопознанных метеорологических явлений.

Молния, ослепившая и оглушившая сектантов-волхователей у Перунова городища, сверхточно ударила в макушку деревянного идола с вызолоченными кучерявыми усами. Столб и женщина на нем, похоже, разом сгорели дотла, до выжженной пустой круглой ямки в земле. Одновременно сразу вспыхнули, разразились оранжево-красным пламенем три больших креста на опушке леса. Огонь странным образом разгорался и разгорался.

Рыцарю Филиппу на миг привиделось, что кресты бешено вращаются вокруг своей оси, превращаясь в три пламенных смерча, уходящих ввысь…

Другим же казалось: ярко пылающие огненные кресты увеличиваются в размерах, растут, достигая низко надвинувшихся грозовых облаков.

Сверхъестественные языки пламени отбрасывали отблески вверх и вниз. А потом и вовсе три креста зеркально отразились от ночного небосвода, разошлись в стороны и окатили ужасным красно-кровавым светом гурьбу голых мужчин и женщин, оторопело уставившихся на устрашающее знамение с небес. Исполинские кресты наклонились… Чудилось, они вот-вот с трех сторон обрушаться на землю. Стадо злосчастных волхователей в ужасе заголосило…

Потом же один за другим стали факелами вспыхивать автомобили собравшихся на первомайское радение сектантов. Не уцелел и микроавтобус с кинотеатральными прожекторами-юпитерами.

В довершение спецэффектов, предусмотренных арматорскими замыслами по методике «бедлам в бардаке», едва заново стемнело, в отдалении раздалась учащенная, суматошная стрельба из автоматического оружия. Но не туда, а от заполошной пальбы подальше на место уже произошедших событий расторопно выскочили с проблесковыми маячками и завыванием сирен два синих полицейских «уазика» и серый фургон-автозак из ближней районной уголовки…

Жанна Бобович очнулась ночью на холодном цементном полу женской камеры городского медвытрезвителя, задыхаясь от вони навороченного на ней грязнейшего тряпья — кучи рваных юбок, кофт, пиджаков, пропитанных суррогатным спиртным пойлом и рвотными массами. На скорую руку она сию же секунду убедилась, что находится в полном гинекологическом здравии…

Утром ее взашей вытолкали из вытрезвителя после кое-какой санобработки и в другом, сравнительно чистом рванье из гуманитарной помощи. Счет за обслуживание ей не предъявили, паспортными данными и отпечатками пальцев не озаботились.

Ну что с нее взять с этой грязной старухи-бомжихи? Дрянь, рвань, пьянь подзаборная, себя не помнит…

На работу, то есть на стометровку у цирка, Жанна в лучшем виде вышла в тот же вечер. Кое-что узнала от бригадира-сутенера и товарок по ремеслу. И очень благоразумно решила обо всем забыть, не знать, не вспоминать…

Двух ведьмаков, забравших Жанну Бобович прямо с рабочего места, задолго до похищения было решено упокоить стараниями дамы-неофита Анастасии. Фатально и летально двумя точными выстрелами в голову сработал Вальтер Вальс.

В решительный плановый распыл же их пустила дама-неофит Мария, для чего она результативно применила крис Саравак. Мелкодисперсная пыль, осевшая на сухой траве и на капоте ближайшего автомобиля, значащей идентификации средствами секуляров не подвержена. И двое телохранителей Вилены Лыхаим пропали без вести.

Тем временем рыцарь-адепт Патрик также действовал холодным оружием, если можно как таковое обозначить всем известный пламенный меч-бастард Престер. Адепт по очереди погружал его пылающее, но неопалимое острие в затылок предварительно обездвиженных, усыпленных Бориса Аркушени, Вилены Лыхаим и безымянного объекта мужского пола, служившего им подстилкой и постаментом.

По завершении внушительного ритуала полного и бескровного извлечения натуральной магии из трех окоченевших тел рыцарь-адепт вышел из микроавтобуса, устремил меч к опушке дальнего леса. Немедля ярко заполыхали три фантомных креста, предусмотренные в натуре планом купирования мирской ситуации у Перунова городища.

— Изыде зло и возвратися в землю своя. Спаси, Господи, души Твоя…

Тем самым адепт Патрик внес поправку в предварительные арматорские разработки по действиям группы секулярной поддержки. Достопочтенному адепту также пошли навстречу, когда он экспромтом предложил непререкаемым запредельным ритуалом психоделического устрашения лишить скопом всего натурального магического потенциала всех волхвов-природников и буде секуляров, каковые опрометчиво покажутся в первой зоне оперативного воздействия.

«М-да… Должно быть, когда-то славянские язычники-волхователи оченно в естестве досадили нашему сердобольному дедушке Патрикей Еремеичу», — решил Филипп и поддержал ритуал адепта собственным рыцарским клинком Регул.

«Будь что будет! Работаем сообразно предвидению, круто, по максиморуму и по старинке. Ритуал «крестоцветов-исправителей» прост как грабли, братия и сестринство.

Да свершится истинно! Аминь».

Таким сверхъестественным образом над Перуновым городищем возникли три знаменательных небесных креста. А два-три десятка мирян полностью или частично, на время или насовсем лишились чувств и рассудка.

Точное число патологически запаниковавших сектантов, впавших в кому или в реактивные психозы, в орденском звене никто и не собирался подсчитывать. Белоросской генпрокуратуре, комитету госбезопасности сполна хватит психически вменяемых подозреваемых и обвиняемых сограждан РБ на закрытом судебном процессе по делу о тоталитарной квазирелигиозной секте «Славянское волховское братство».

Кое-какие пояснения по поводу аноптической методики «бедлам в бардаке» применительно к локальным условиям дама Вероника дала рыцарю Патрику по дороге к следующему этапу теургического воздействия в рамках операции «Ночной первомай»:

— …Вилена Лыхаим, находясь за колючей проволокой в зоне усиленного режима, без какого-либо ведьмовства поневоле обратиться к праведной жизни политзечки и признанной мировой общественностью узницы совести. После нашей экстренной заморозки вагинизм ей на пару лет обеспечен при малейшем поползновении на садомазохистское удовлетворение.

Чуток труднее придется на зоне Борису Аркушене — из активного он станет пассивным педерастом. Импотенту, каким он с гарантией пребудет не менее полутора лет, по-другому никак нельзя. Но и этакие петушки в белоросских близких и отдаленных от приличного общества местах лишения свободы выживают и живут себе потихоньку от звонка до звонка, от посадки до амнистии.

Что в анус, что к вагине… Одно слово, п…братия славянская…

— Признаться, леди солдат Вера Нич, мэм, я иногда завидую тому, с какой легкостью экстраординарной и бесцеремонной грубостью вы здесь обходитесь с мирскими законами и здешними властями преходящими на развалинах советской империи, — с чувством произнес слегка укоризненную сентенцию Патрик Суончер. — В правовом и демократическом государстве у вас все так просто и незамысловато едва ли бы выходило. Свободы, данные разумным душам от Бога, и права человека, какими он наделен милостью Божьей, стоит уважать.

— И-и-и, лорд Патрик! А чего нам тут с ними, безбожниками, турусы на колесах разводить? — бесшабашно отозвалась по-русски Вероника Триконич. — Чай, не дворяне, люди-лошади, йяху по Свифту.

Осел останется скотом, хоть ты осыпь его крестами. Быдло остается быдлом, пусть и до власти дерьмократически дорвавшееся. Куда стадам дары свободы, паситесь мирные народы.

Они белороссы, мирные люди. Но строптивые, себе на уме, хоть и сидят в тихом своем говнеце.

По одному у них худо-бедно, но чистенько когда-никогда воевать получается. Зато вместе никак не выходит. Запор да и только. Из них почти невозможно сколотить боеспособную воинскую часть, подразделение, соединение… Потому как рыба тухнет и воняет с головы, армию же разлагают говенные инициативы командиров и некомпетентное главнокомандование. С буковкой «л» можно и опечатку допустить.

Вон мои спецназовцы четко отработали диверсионную классику. Инженерным способом заблокировали пути выдвижения президентской охранки, чаявшей взять с поличным тоталитарную секту. Аналогично канализировали дорожку для ментуры особого назначения из отряда «Диамант», двигающуюся туда же и с той же целью, согласно нашему аноптическому предписанию.

После мои орелики постреляли маленько в потемках и в тех и в других говнючков. Сами ушли тихой сапой, а оставшиеся при делах мусора из обеих госконтор развернулись в боевой порядок и взялись за тупую зачистку местности. Естественно, стрекулисты столкнулись и завязали промеж собой крутые разборки по ночному делу.

Пока у них суть да дело, матюки и матюгальники: мол, сдавайтесь, вы окружены, угрозы там, представления пофамильно и по должностям…

Вскорости столичные правоохранители удвоенными силами прибудут на место к шапочному разбору. Мне докладывают, что сельские менты почти всех сектантов-натуристов повязали, как смогли, ждут скорую психиатрическую помощь из республиканской психушки Старинки и просто медиков, дабы разъять нашу спазматически трахающуся тройку-бутербродик.

Послезавтра в понедельник начнутся междоусобный разбор нонешних ночных полетов на министерском уровне, потом форменный бедлам в бардаке на заседании Совбеза. Облажавшимся стражам закона ничего не останется лучшего, как списать оные безалаберные рукоблудие и междоусобие на хитроумные маневры и спецоперацию подразделений российских ФСБ и МЧС по борьбе с паранормальными явлениями.

Дескать, белороссы храбро спугнули трусливых россиян. Те бежали без оглядки ажно до Смоленска, яко от коронного гетмана Острожского под Оршей.

Занимательную детскую историографию батька-президент у нас любит. И внутриведомственные аналитические структуры по изучению паранормальностей в Москве имеются. Здешним обалдуям это известно. Почему бы и не быть силовикам того же профиля? Что в лобок, что по лбу…

К тому же некая Вилена Владимировна Лыхаим-Аркушеня, в девичестве Жгуньчик фигурирует гражданкой России и находится в федеральном розыске под именем и фамилией Елена Балякина, полученными от фиктивного брака для московской регистрации. Официально подозревается в банковском мошенничестве с использованием гипноза и медикаментозных наркотических средств.

Немалую толику деньжат тутошним сморчкам, то бишь любителям-антимагам из местного общества «Смерть колдунам», мы подкинули. Денежки конкретно из Москвы — битком набитый кейс с русскими рублями в пятитысячных купюрах. А сморчки с недавних пор на примете у здешней гебухи как агенты российского влияния. Знамо дело, с нашего ведома и согласия.

— Эхе-хе-хе… политика неразумных грех наших ради, — элегически вздохнул лорд Патрик, перейдя на русский язык. — Всюду планы стратегические, комплоты, военные хитрости, каверзы, ковы, козни, коварство…

— Отнюдь, ваше сиятельство, — дама-зелот Вероника заново набралась храбрости возразить рыцарю-адепту Патрику. — Вовсе не всегда, граф, и не во всем политика у нас идет на первом плане.

Вот, например, там, куда мы направляемся, на горе Игрище можно в принципе действовать без политики, бесхитростно и прямодушно. Могли б, как обычно, обойтись патрулем из субалтернов и секулярами из обеспечения, кабы не хитрожопый ведьмак Валера Шумкович.

А ну как ему, колдунцу поганому, взбредет в дурную башку завернуть на себя ведьмовской импринтинг в результате групповой инициации? Ей-ей, никто ведь не может ажник прорицать неизреченно, каким бесовством такие штучки-дрючки в групповухе кончаются.

Хотя белоросские летающие ведьмаки и ведьмы — народец в общем-то безвредный и принципиально аполитичный. Для человеческого мирового сообщества и планетарного равновесия природных аномальных сил безопасный. Левитируют субчики-голубчики себе в удовольствие, сами перетасовываются, будто карты в колоде, перепихиваются между собой, ну и коромысло диавольско с ними.

Была, правда, среди них небезызвестная в уголовной полиции Люся Форточница. Залетала сия голубица на верхние этажи в окна и балконные двери дюже зажиточных квартир, отключала изнутри сигнализацию и отворяла вход сообщникам.

Менты на нее давненько зубы точили, имея от стукачей точные агентурные сведения, но доказать ничего не могли. Люди — не птицы-соколы, не летают-де оне.

Да и сама Люська — девка не трали-вали, спуску подельникам не давала и шайку свою держала под каблуком. На дело шла только после тщательной подготовки.

Ан дудки! Однажды соколихе Люське крупно не повезло. Наводчик лоханулся и не выяснил, что хозяева элитной квартиры домашнего бультерьера наказали и не взяли в тот день на пикничок на пленэре. Прыгучий пес ее и достал в полете под потолком. Дочиста оттяпал левую девичью грудку вместе с бюстгальтером и одежей.

На ее счастье привередливый барбос текстилем-синтетикой подавился и бабскую красу не сожрал в один присест. Я в «Триконе-В» потом арестованной гражданке Клопотовой Л. В. благотворительность оказывала по линии МВД за счет заокеанских филантропов. Любо-дорого на прежнее место ее женственность второго номера назад пришила, которую милосердные мужички-менты как вещдок оприходовали, в хозяйском серебряном ведерке для шампанского бережно льдом обложили и в холодильничке придержали.

Шрамики ей аккуратные я на добрую память оставила. А иеромонах Евстафий, трудящийся на орден втемную по методике «заочные истины», карой Божьей ее залет объяснил увещевательно, душу спасая, заблудшую в чужую квартиру.

Люська душещипательно прониклась, раскаялась, повинилась. Менты-следаки обрадовались, дельце о квартирных кражах со многими эпизодами ей скоросшивателем быстренько выправили. Скроили неладно, но сшили крепко по чистосердечному признанию подозреваемой. А судья ей радостно припаял восемь лет припухать на нарах в зоне строгого режима по совокупности: за руководство преступными действиями в группе и в сумме украденного.

В декабре прошлого года Люся Форточница на волю вышла, условно-досрочно по президентской амнистии по случаю выборов. Теперь о левитации или об уголовщине и думать не смеет. Риэлтерскую фирму организовала, хорошими квартирками торгует, ей-ей, все по закону. Ну почти, если точнее.

Кстати, у того бультерьера-маммолога, что ее обкорнал, кличка Симаргл была, как у крылатого псиного божества древних славян. Потому у благочестивой госпожи Людмилы Клопотовой нонеча лихая идиосинкразия на все славянское и языческое. Ясное дело, той самой поганке Вилене Лыхаим она с матерной руганью отказалась помещение под офис и молельный дом сдавать, едва дознавшись, кто его снимать намылился, разбежался…

Филипп ясно видел и понимал: нехитрая арматорская история, рассказанная Вероникой, и время в дороге помогала скоротать и адепта Патрика привела в благодушное настроение. Тот мог бы сам поведать коллегам несколько дюжин ей подобных из своего богатого харизматического опыта в разные времена у разных народов.

Сейчас можно не опасаться непредвиденного, как если бы яростный адепт неудержимо вмешался в разработанные планы. Хуже того: мог бы внести малопредсказуемые и малоприятные неожиданные изменения в предусмотренный видением рыцаря Филиппа ход событий в операции «Ночной первомай».

«Достаточно нам, как сердито дед Патрикей уконтропупил всем табуном хевру голозадых славян-волхователей. Летуны и летуньи на горе Игрище такого внимания явно не заслуживают. Не стоит из ядерной гаубицы по воробьям-то палить…»

Между тем арматор Вероника, продолжая развлекать грозного адепта, взялась рассказывать о «Свободном ковене белоросских левитаторов»:

— …У них только название эдакое громкое, республиканское. На самом деле никакой организации у местечковых летунов и летуний не существует. Собрать их гамузом, объединив политически, еще никому не удавалось.

Да и орден этого ни в коем разе не позволит. Тем более, колдунцу-хитрованцу Валере Шумковичу.

Так вот, сэр Патрик. По всей стране у нас приблизительно насчитывается около восьми сотен любителей и любительниц ночных полетов, в основном на метлах и вениках. Иных воздухоплавателей уж нет, царствие им небесное, но много тех, кто летать уж не может, будучи рожденным ползать и пресмыкаться.

Магия — вещь, как водится, стохастическая, вероятностная. Сегодня ведьма аномально способна к высшему пилотажу в ночных, очень редко, в дневных небесах. А послезавтра, глядишь, едва от пола на пару-тройку сантиметров еле-еле сумеет оторваться, вульгарно и паранормально добавив каких-то полдюйма в объеме талии и бедер…

Адепт Патрик, очевидно, окончательно пришел в миролюбивое расположение духа, прежде предельно раздраженный множеством магических эманаций, витавших над городом Дожинском и его окрестностями в Вальпургиеву первомайскую ночь.

Рыцарь-инквизитор Филипп тоже немного расслабился и удовлетворенно отметил, что несокрушимый и гневный адепт ощутил себя благонамеренным мудрым всепонимающим наставником-прецептором. Патрик Суончер даже малость помог Веронике Триконич дидактической теургией для связности и научности ее изложения сопутствующих обстоятельств второго этапа операции «Ночной первомай» от благочинного округа сего.

— Да будет вам известно, судари мои, здешние летуны и летуньи точь такие же, как и везде, людишки от мира сего и естества человеческого, — взяла менторский тон Вероника с милостивого соизволения благосклонных слушателей.

Филипп даже пожалел, что отправил неофитов на другой машине, подальше от не совсем предсказуемого ментального воздействия адепта. Насте с Марией этак бы не помешало послушать арматорскую лекцию.

— …Повсюду левитаторы слепо следуют нелепым предрассудкам, безумно верят в глупейшие суеверия, невротически подвержены навязчивым состояниям, которые принимают за дурные приметы. Чрезмерно они доверяют и полагаются на общее мнение их референтной группы, объединенной паранормальными способностями и склонностью к бездумному злоупотреблению аномальными проявлениями закономерностей природы. Все это определенным образом сказывается на их субъективных умениях и навыках левитировать, концентрируя натуральные флуктуации, создавая дополнительные частные случаи-исключения в применении объективных законов аэродинамики, метеорологии, всемирного тяготения.

Само существование и образ жизни летающих ведьм и ведьмаков нам преотлично доказывают, что магия, колдовство, волшба, кобь, знахарство, ворожба не способны стать полноценным и самодостаточным ремеслом, индустрией или наукой, представляя собой случайные хаотические комбинации иррегулярных аномальных явлений, которые исключают трансцендентную неукоснительную догматику, неуклонную метафизическую таксономию и безусловную схоластичную технологизацию.

Первая и главная объективная закономерность, какую мы можем обнаружить в магии, колдовстве и в тому подобных бесчинствах состоит в их хаотичности, неупорядоченности, нерегулярности.

С какой бы степенью вероятности мы не сталкивались, имея дело с аномальными и паранормальными проявлениями человеческой натуры, вторая и дополнительная также объективная закономерность, по моему опыту и наблюдениям, есть категорическая корреляция с мирской социализацией всего феноменологического комплекса, что принято понимать под магией, колдовством, чародейством, чернокнижием и так далее и тому подобное.

Синонимы и феномены перечислять не буду, потому что надоело, — Вероника долго не смогла выдержать сухой тон научной схоластики и почти перешла к излюбленной медицинско-арматорской профессиональной стилистике. — Чтоб вы знали, судари мои, успешность реализации магии и тэ-дэ и тэ-пэ целиком и полностью предопределяется случайными социальными факторами. Прикладная магия находится в прямой зависимости от социальных стереотипов и социальных ролей индивидуумов, упражняющихся в аномальных способах воздействия на материальную среду и взаимодействия с физической реальностью. Что в анус, что к вагине.

Таким вот естественным образом и левитация в виде рефлексов, умений, навыков эффективного перемещения в атмосфере человеческого тела принципиально базируется на социальных стереотипах. Ими же концептуально обусловлена. И критериально контролируется индивидуальными психологическими установками-аттитюдами. Что в лобок, что по лбу.

Все это, ясен перец, относится и к зловредительной, злонамеренной магии. Но гораздо в большей степени касается ее безобидных и толерантных разновидностей в форме аномальных полетов в воздушном пространстве или хождения по водам, тоже зачастую основывающимся на низкоуровневой левитации.

Стихия есть стихия, будь то в древнейших натурфилософских умозрительных верованиях и построениях: вода, воздух, земля, огонь, пустота.

Маги и магички стихийно ищут и находят вовсе не впустую материальные связи, взаимоотношения там, где в неодушевленной инертной природе подобных зависимостей в первом приближении нет и быть не может. Но зато имеются случайно сложившиеся социальные стандарты, бихевиориальные матрицы, определяющие систему взаимодействия человека и окружающего его мироздания.

Таким образом ложные умозрительные стихийно воспроизводящиеся естественные верования оказывают производительное психологическое воздействие на физическую реальность.

О вышеизложенных мною теоретических посылках вы, милостивые государи мои, надеюсь, были осведомлены и ранее в той или иной форме, иными словами, быть может, в несколько иной терминологии. Также сие было вдохновенно и пророчески ведомо, метаноэтически интуитивно осознано нашими предтечами — Архонтами Харизмы, рационально использовавшими социально-психологические механизмы воздействия магии на физическую реальность с целью дискредитации самой магической практики и последовательной дезинформации человеческих особей ее практикующих.

Следовательно, местные летуны и летуньи, как и повсюду, категорически привязаны к условным искусственным датам и временным циклам, воспринимаемым как абсолют и табу, коим требуется строго подчиняться. Иначе-де полет невозможен или сопряжен со значительными трудностями и опасностями.

У нас никто не летает в ночь с воскресенья на понедельник, потому что день тяжелый настает. Тот, кто нарушает понедельничное табу, отчаянно рискует с последним воплем гробануться с высоты, врасплох утратив способность к полету.

Легче всего им летается в полнолуние и в последней фазе луны. Намного труднее даются полеты в новолуние. Большей частью несчастные случаи и увечья происходят у них именно в этот период лунного месяца.

На христианскую Пасху и на Троицу, равно по григорианским либо юлианским пасхалиям, полеты у них под тотальным запретом. Немногие строптивые ослушники неминуемо разбиваются насмерть. Или непоправимо для секулярной медицины калечатся на всю жизнь, получив травмы позвоночника и конечностей.

Более суеверных людей, чем летуны и летуньи, поистине невозможно вообразить. Исторически навязанное орденом церковно-календарное стереотипное суеверие срабатывает безукоризненно. Даже нарушившие его по неведению, узнав о том, непременно утрачивают на какое-то время, чаще всего до очередной Вальпургиевой ночи, способность мало-мальски левитировать.

На праздничное и карнавальное для левитаторов время от полуночи до рассвета 1 мая ни психосоматическое влияние фаз луны, ни пасхальное табуирование исторически не распространяется. Лучше всего им летается в ночь на день памяти по римско-католическому календарю канонизированной настоятельницы женского монастыря Вальпургии. А некоторые из религиозно мотивированных левитаторов, найдутся здесь и такие, зачислили ее в святые покровительницы магических полетов.

Успешно левитировать кое-какие из местных ведьм и ведьмаков могут и днем. Но очень берегутся сглаза и недоброжелательных взоров с земли в прямой видимости.

По ночам здесь в них, как правило, не стреляют — на сов и других ночных птиц никакие идиоты не охотятся. Но в дневное время суток всякое бывает в сельской местности, где водится гладкоствольное оружие у граждан с охотничьими билетами-лицензиями.

В западных и северо-западных приграничных районах можно и очередь из крупнокалиберного зенитного пулемета схлопотать, если солдатики примут за беспилотный летательный аппарат, нарушивший границу со шпионскими намерениями. Такие реальные стрельбы по низколетящим медленным целям несколько раз случались и днем и ночью с их радарной или инфракрасной подсветкой.

И это не пустое суеверие-страшилка, а факты, чего нельзя сказать о стереотипной привязанности наших летунов и летуний к инструментарию промеж ног… Как то: дворницкое помело или метла, веник, швабра, щетка с длинной ручкой и тэ-дэ и тэ-пэ.

Преобладающее большинство, примерно 70 процентов, здешних летунов и летуний может подниматься в воздух, лишь оседлав домохозяйственную утварь. Левитировать и пилотировать как-нибудь иначе они попросту боятся во избежание травм и увечий.

Аналогично чуть ли не все они наистрожайше обязаны следовать полуночному суеверию. К обряду помазания тела магическими эликсирами, колдовскими снадобьями, знахарскими зельями они стереотипно обязаны приступать за девять либо за пять минут до полуночи. Только после схождения стрелок аналоговых часов, появления четырех нулей на цифровом табло они разрешают себе немного приподняться в воздух. Тогда им позволяется произносить различные заклинания, пробовать садиться мошонкой, вульвой на помело или швабру.

Засим они до последнего закуточка умащают тело колдовским полетным снадобьем. Рецептура передается по наследству, нередко ей обмениваются с близкими друзьями и партнерами по летучему сексу.

Почти всегда снадобье содержит растительные алкалоиды, однозначно воздействующие на эрогенные зоны. Ежели ведьма или ведьмак возбуждены, словно перед коитусом, то к полету, естественно, готовы, как юный советский пионер к борьбе за дело коммунистической партии.

Все же этой партийности маловато будет. Должна еще быть в наличии предварительная обрядовая социально стандартизированная готовность тела к левитации. Пусть оно наедине или на людях, среди себе подобных, тело непременно должно соответствовать полетным стандартам в общепринятых параметрах летающих ведьм и ведьмаков.

Прежде всего никаких одеяний. Только нагишом, со всеми бабскими или мужицкими причиндалами наружу. В противном случае неизбежны травмы и увечья от неожиданных столкновений с чем угодно. Случалось, минимум пляжной одежды лишал левитаторов присущей им аварийной возможности безопасно спускаться с большой высоты.

Второй стандартный параметр требует жесткого ограничения не столько полетного веса, сколько отсутствия излишних жировых отложений на ягодицах и на пояснице, угрожающих смещением центра тяжести в состоянии левитации. Развитая мускулатура и тренированный вестибулярный аппарат приветствуются.

Причем ведьмы глубокого климактерического возраста, беременные, лица, страдающие патологическим ожирением, — к публичным полетам и к сексу на горе Игрище императивно не допускаются. Летать, если получиться, и трахаться они могут где-нибудь в другом месте на свой страх и риск.

Поэтому многие летуны и летуньи ведут достаточно активный и физкультурный образ жизни. Они — завсегдатаи косметологических салонов, фитнес-центров, клубов здоровья. Занимаются и каланетикой и хатха-йогой, но старательно избегают силовых видов спорта. Фанаты боевых искусств составляют редчайшие аберрации общего стереотипа.

Синяки и шишки, то есть гематомы, растяжения, ссадины на коже полетам не благоприятствуют. Борются летуны и летуньи большей частью с собственным задом мягкими средствами и сами обламывают себе бока.

Отдельные летающие ведьмы Дожинска сидят на жесткой вегетарианской диете и амфетаминах, морят себя голодом двенадцать месяцев только для того, чтобы раз в году рисоваться на Вальпургиеву ночь на Игрище, круги нарезать там на воздусях, всласть трахаться в разнообразных позах невесомого парения. А поутрянке с устатку, в приятной истоме возвернуться в город не на метле, а за рулем — полетный инвентарь в багажнике или в салоне.

Очень редко на гору Игрище кто-нибудь осмеливается прилететь прямиком и голышом из города верхом на помеле. Рассекать в поднебесье 40 верст с гаком далеко не каждой ведьме и ведьмаку под силу.

Зачастую туда съезжаются в одной-двух тачках старыми проверенными компаниями, с кем сообща варят колдовское полетное зелье и тренируются в спортзалах. Умащают тело тоже в основном в комфортных домашних условиях, пробуют левитировать перед зеркалом. Потом набрасывают какую-нибудь одежонку подлиннее и катят возбужденно на слет летунов и летуний потрясать на публике длинным и толстым мужеством, пухлой женственностью, какая у кого есть, скажем, сись-пись в натуре.

Но и тут имеется один серьезный телесный запрет в суеверном социальном стереотипе, служащим гарантией, как им кажется, безаварийных полетов. У здешних летунов и летуний бытует неодолимое табу на бритье растительности, то бишь вторичных половых признаков, на лобке и в промежности. Не говоря уж о чистой депиляции. Чем длиннее и гуще заросли в паху, тем безопаснее им представляется высотная левитация.

Конечно, оно выходит зверски негигиенично справлять малую, большую нужду. Но терпимо, если по-человечески регулярно подмываться и цивилизованно принимать душ по утрам и вечерам. Впрочем, лобковые вши — твари приставучие…

…Могу перечислить еще хренову гору и чертову дюжину эпидемических социальных стереотипов, диких табу, заразных поверий, навязчивых примет, какие свято и ригористично блюдут левитаторы, но это, думаю, излишне. Как бы они их ни тщились неукоснительно исполнять на сто с лишним процентов, в любом раскладе магия по природе своей пребывает явлением стохастическим, вероятностным.

По арматорской статистике в этой нашей РБ каждый год десяток-другой летающих ведьм и ведьмаков огребает свое от закона всемирного тяготения, получая от столкновения с земной поверхностью травмы, совсем не совместимые с жизнью. Или же по счастливой случайности свободное падение оканчивается повреждениями организма чуть меньшей степени тяжести.

Какие там ни будь исключения не отменяют навсегда самого правила. Разве лишь раз в год на горе Игрище, полагают местечковые летуны и летуньи, не случается чего-нибудь в натуре фатального и летального. Но тут они очень заблуждаются, выдавая субъективно желаемое за объективно действительное, и суеверно запрещают себе поминать, вспоминать о несчастных случаях прошлых лет. Как бы беду на себя самих не накликать…

Все приехали, судари мои. Вон булавинская тачка на приколе стоит, а в ней сам Пал Семеныч сиднем сидит, по диспозиции тылы и зады обеспечивает. Глаза б его не глядели на голое бесчиние и непотребство любострастное!

На первый взгляд постороннего зрителя, непривычного к неподобающим ведьмовским зрелищам, съезд и слет «Свободного ковена белоросских левитаторов» поражал, изумлял непристойностью и заразительным весельем карнавальной ночи. По всей горе Игрище, ярко освещенной десятками костров, совокуплялись, копошились, бродили, перемещались под горой, на горе, кружились, кувыркались, парили над ней более трех сотен обнаженных женских и мужских тел.

«308 душ мужеска и женска полу, от 13 до 66 календарных лет», — незамедлительно подсчитал тщательный и невозмутимый инквизитор Филипп. «Соотношение мужчин и женщин два к трем, в соответствии с общераспространенной пропорцией гендерной склонности рода людского к натуральной магии и естественному колдовству».

Справедливости ради он так же протокольно отметил:

«Действительные магическая скверна и ведовская порча в злоумышляющем и зловредительном наличии не присутствуют. Буде в зачине, токмо не в почине.

Летательные мирские блудники и блудницы не подсудны экзекутивной юрисдикции инквизитора-коадьютора благочинного округа сего. Понеже искусительно пребывают в ограниченном едином колдовском свойстве невесомо перемещаться, яко управляемые физические телеса в деятельном воспарении.

Ведьмаками и ведьмами подобных секулярных особ впредь именовать условно, необстоятельно, общо и предполагательно, иже от первородного греховного естества людского».

Все же инквизитор внес в протокол подтверждение о присутствии в зоне оперативного вмешательства двух инициированных знахарей, подпольно подвизающихся народными целителями-костоправами, и частно практикующей ведуньи-зелейщицы с фальшивым дипломом врача-фармацевта. Согласно разведданным, эти трое жителей Дожинска наняты по контракту злонамеренным деловитым ведьмаком Валерием Шумковичем через его иностранное предприятие «Белтон».

Как следует поступить с белтоновскими контрактниками, конкретно расписано в арматорском плане-диспозиции. К ним троим ускоренно двинулась боевая контактная группа под командованием дамы-зелота Вероники в составе дам-неофитов Марии и Анастасии.

У остального личного состава орденского звена и приданных сил тоже имелись предусмотренные цели и задачи. К слову, Патрик Суончер с Павлом Булавиным с марша в бой открыли на заднем сиденье «рейнджровера» жаркую полемику на тему сходства и различий примитивных форм волхования с первобытными упражнениями в анимизме, фетишизме и шаманстве.

Впрочем и между прочим, за развитием обстановки оба полемических рыцаря неотрывно следили посредством эмпатической сети, не упуская из ментального соприкосновения ни контактную группу, ни дьякониссу-инквизитора Анфису, действующую автономно во включенном наблюдении лазутчика под прикрытием.

«Все при делах, патер ностер…»

К той же роли полевого наблюдателя предопределенно готовился и рыцарь Филипп в полном соответствии с орденским планом-диспозицией и ходом операции «Ночной первомай», предреченным в его теургическом видении. Твердо убедившись, что никто и ничто не собираются нарушать предписанные планы и замыслы, он покинул ипостась инквизитора и комфортабельный салон арматорского джипа «порше».

«Ох дебита ностра, все похоже на видение в асилуме, но не так чувствительно по нервам бьет. Словно бы опять в заведении фрау Моники. К счастью, без мирских физиологических неудобств… Господи, помилуй и спаси…»

На тот момент рыцарь Филипп прочувствовал себя абсолютно квиетически отрешенным, незыблемо отстраненным от всего происходящего под его проницательным взором, будто и не выходил никуда из ипостаси непоколебимого инквизитора. Тому в немалой иерархии способствовала безупречно задействованная им старинная ритуальная маскировка рыцарей-адептов «массированный протей».

В этом ритуале экипированный в орденскую полевую форму из новомодного светопоглощающего материала «блэкхоул-фрииз» Филипп Ирнеев представал для мирского окружения кем благоугодно его вообразить, но только не теневым силуэтом, различимым в движении и то лишь на контрастном фоне. Кто-то визуально принимал его за давнего как-то, где-то знакомого пожилого мужчину, кому-то он казался обыкновенной женщиной средних лет с незапоминающимися внешними данными, иным мельком виделся мальчиком, быть может, девочкой-подростком, не заслуживающими какого-либо внимания или интереса окружающих.

Кажется, он или она везде и всюду свои, вовсе не чужие. Они едва-едва чем-нибудь приметны эти люди-тени, и потому никого и никогда не заинтересуют подобные типажи из обыденной социальной среды. В реальной жизни их выделяют, различают менее, чем театральных статистов, статисток на оперной сцене или киношную массовку на заднем панорамном плане.

Такие заурядности всегда в массе, чаще всего в центре, бывает, вне его, в эпицентре толпы, растворяясь и сливаясь с ней, чтобы ни происходило поблизости и поодаль от них. Как бы ни были разодеты на улице, совсем раздеты людские толпища на пляже, в аквапарке, на карнавале в Вальпургиеву ночь, зауряды и есть людская масса, безличный и безъязычный антураж.

«Неуловимы, потому что на фиг никому не нужны, язычники. И слава Богу», — оценил Филипп Ирнеев несомненное социальное удобство и тактические преимущества, какие предоставляет ритуал «массированный протей» в приемлемой ретрибутивности.

«Бог даст, асилум кое-какую прелиминарность дополнительно обеспечит».

Сейчас рыцарь Филипп вживе и вчуже лицезреет всех и вся, пребывая обманчиво незримым для всего, включая артефакты класса «око прознатчика». «Я не я, и меня для вас нет».

Он издали оглядел общую панораму горы Игрище и окрестностей, автобусы, автомобили, припаркованные по обочинам трех проселочных дорог, там и сям мельтешение нагих тел на земле и в воздухе. Затем неторопливо зашагал к подножию горы туда, где усилиями и финансовыми вливаниями президента корпорации «Белтон» Вальтера Шумке в ночные забавы малоорганизованных диких белоросских левитаторов привнесена немалая доля цивилизованности.

«Ага, понятненько… Завтра после полудня у этого германо-белоросского подданного здесь «Травень-фест» намечается, по-русски говоря, маевка для служащих и местного персонала из Дожинска. Сей прохвост нибелунг бахвалится устроить публичное отыскание золота, которое-де недовез Наполеон из Москвы в Париж зимой 1812-го года, надорвался дорогой и утопил, скрепя зубами и сердцем, туточки в окрестных болотах.

Вон и часть тутошних летающих ведьмаков и ведьм тоже затесалась в золотоискатели, из рака ноги. Естественно, в пешем строю.

Зато колхозане из ближних селений всем миром немецкому олигарху не верят, боятся. Мол, нечистое тут дело. Ни золота, ни евро им не надобно. Свое бы добро сохранить.

Паки и паки белоросских пейзан за четыреста лет летучего бесовства приучили не соваться на Игрище, некогда капище кривичского идола деда Белуна. Тем паче в первомайскую ночь, когда любопытствующего хлопца как подхватят голые кикиморы, как поднимут в небо не на ковре-самолете, не на воздушном шаре… Так и хлоп его на землю без парашюта и без каких-либо первичных признаков мужеской красы и достояния в подштанниках…»

Вспоминая вводные и арматорскую дорожную лекцию Вероники, Филипп, посмеиваясь, приблизился к приметам цивилизации, по-немецки обустроенной герром Шумке-Шумковичем. Да и шел туда рыцарь по насыпной дороге, уставленной легковыми автомобилями, по которой недавно определенно прошлись грейдером, укатали, заровняли ямы и колдобины.

У дороги в поле стояла передвижная дизель-электростанция современного армейского происхождения на грузовике-кунге в пятнистой камуфляжной расцветке. От инженерной машины шли толстые питающие кабели к двум зенитным прожекторам, вразнобой шарившим в звездном небе.

Очевидно, с помощью военной техники ПВО, арендованной в запасниках госмузея Великой Отечественной войны советского народа 1941–1945 годов, левитаторы XXI века отпугивают ночных хищных птиц и заблудившиеся самолеты с вертолетами. Тогда как регулярных воздушных трасс гражданской авиации в районе Игрища принципиально не прокладывают. Летчики и авиадиспетчеры — народ суеверный не меньше магических летунов и летуний.

А может, все они одно и того же непутевого рода-племени. Кто их разберет, отчаянных экстремалов?

Попутно Филипп заметил, как некоторые, две-три не больше, особо рисковые летучие ведьмы и один ведьмак, крепко зажмурив глаза, время от времени осмеливаются сверкающими болидами пересекать устремленные в зенит плотные световые столбы ветхозаветных прожекторов.

Большинство же на этакое экстремальное безумство далеко и высоко в небе ничуточки не решается. Наоборот, кое-кто посматривает вверх осуждающе, с неудовольствием.

«Понятное дело, левитаторам-белороссам полагается летать тихенько, низенько… Не выпендриваться принародно и быть такими, как все соплеменники Ї опасливыми оппортунистами и сторожкими приспособленцами».

Осторожничала летающая публика и при выборе магических снадобий, знахарского зелья для полетов. На медпункте у надувной армейской палатки натовского дизайна под белым штандартом с красным крестом и полумесяцем, где заправляла зелейница-фармацевт, никто шумно не толпился, не толкался оживленно, очередь за даровщинкой не занимал.

Контрактница Вальтера Шумке одна-одинешенька томится в тихом уединении. Выложенные на круглом столике жестяные баночки с разноцветными волшебными летучими мазями никого не привлекают. Никто также не рвется бесплатно опробовать свежее полетное, согревающее кожу зелье, рядышком кипящее в медной кастрюльке над спиртовкой.

«Постоянная температура кипения колдовского состава 37,5 градусов по Цельсию, 100 градусов по Фаренгейту. Подогрев поддерживается пламенем в алхимическом аркануме», — определил инквизитор и внес очередную протокольную запись.

«Объект частным образом практикующая зелейщица под видом гомеопата-фармацевта Фаина Квель лишена магического естества и способности к чародеятельской порче в результате успешных аноптических действий контактной группы во второй оперативной зоне орденского вмешательства.

Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь».

Бывшая магичка-алхимичка еще не поняла в чем дело — чародейных задатков у нее было кот наплакал. Пусть несомненный холодок майской ночи и поздней весны чуть-чуть ощутила. Варившееся на спиртовке согревательное зелье странным для нее образом утратило действенность, и она хорошо приложилась к предусмотрительно захваченной с собой емкой округлой фляге с коньяком.

Рыцарь Филипп пригляделся и, не прибегая к дарованию инквизитора, пришел к немудрящему выводу: к последнему способу согревания организма, обретения раскрепощенности и свободы от социальных условностей Фаина Абрамовна Квель неоднократно обращалась и ранее.

«Ага, тридцатилетней незамужней врачихе-гомеопатке и властной чародейке непривычно и неуютно перед пациентами в белом распашном халатике с висячими бледными сиськами настежь. По-видимому, в гигиенических целях понизу подбрита женственность, тоже никогда не знавшая загара. Вот она так в голом неглиже отсвечивает. Потому и киряет по немалому глоточку сорок раз по разу…

М-да… Чего ни сделаешь по хозяйскому приказу, ежели платят тебе в евро на кредитку в иностранческом банке либо наличкой без подоходного налога, чистоганом?»

Удостоверившись в наличии цивилизованного немецкого порядка на медпункте, богато оснащенном средствами экстренной помощи медицины катастроф, выяснив состояние двух бывших знахарей, дремлющих в палатке, проницательный и педантичный инквизитор взглянул на благопристойное отхожее место, обустроенное неподалеку. Оно включало семь серо-зеленых кабинок биотуалетов и три рукомойника. По соседству еще размещены две закрытых душевых кабинки с электроподогревом воды.

«Надо же!», — по-человечески удивился Филипп Ирнеев. «Походно-полевая санитария исправно по-европейски функционирует. Вода из автоцистерн подается. Туалетная бумага, жидкое мыло — пожалуйста. Электрические лампочки горят. Чистота и лепота. Наверняка, какой-то настоящий немец из совета директоров «Белтона» озаботился на «Травень-фест», патер ностер…»

Душем и бесплатными туалетами левитаторы пользовались, — Филипп это видел, — но вот к раздаче даровой, навалом, в ящиках, белоросской водки от человеколюбия герра Шумке они отнеслись настороженно. Раз-два и обчелся, кто халявкой на шару затарился…

Разобрали лишь пиво — по две-три бутылки дожинского брандахлыста «Боливария» на душу из фургона с фирменной символикой.

«Эт-то правильно», — без раздумий одобрил Филипп Ирнеев трезвый образ жизни белоросских левитаторов. «Поддатым рулить и метлой и веником негоже. Боливару не снести двоих, ежели оба накирявшись…»

Однако его ипостась инквизитора пришла к иному умозаключению. Вон-таки спортивный режим они дружно нарушают на Вальпургиеву ночь, а некоторые левитирующие особы частенько себе наливают, подливают вовсе не символически по поводу и без повода круглый год.

Но в данном случае условные маги и магички, практикующие исключительно левитацию и не знакомые с другими паранормальными вероятностями, например, с ясновидением и алхимической аналитикой, опасаются иного. Так как в осмотрительной простоте вульгарного здравого смысла они страшатся заполучить отравление далеко не пищевым этиловым спиртом и отравить собственный праздник суррогатным пойлом.

Воистину здесь стоит внести авторскую ремарку, отступ и пробельную строку, если в наши времена недоразвитого госкапитализма гораздо проще отравиться фабричной водкой, нежели килькой в томатном соусе из стратегических запасов гражданской обороны былого СССР. Если жестянка не вздулась, рыбка не пованивает, не горчит, то можно по идее закусывать этакими консервами и презервами, не взирая привередливо на запредельный срок хранения.

С водкой так просто не разобраться без сверхъестественных талантов или лабораторного анализа. Кристально чиста она на вид, иногда и на вкус по органолептическим показателям. А красивая звучная этикетка нисколько не свидетельствует об отравляющих веществах, разведенных дистиллированной водой, или о качестве сего токсичного продукта, сфабрикованного на каком-либо государственном унитарном предприятии, которое унитарно контролирует то же самое государство.

Травитесь, верноподданные, на здоровье!

Если вам везет, и ни разу в жизни не выпал несчастный жребий хорошенько глотнуть разбавленного метанола из водочной бутылки, то это как у банальной веревочки с одним концом. Вьется она, вьется, а вопрос лишь в частоте и постоянстве потребления спиртосодержащей гадости.

Очень часто можно испытать действие и не столь пагубной отравы, какая надежно валит с ног, с концами отправляет в больницу, в морг и на кладбище. Ведь в наших-то краях после обильного праздничного веселья мало кто из умеренно пьющих гадкую водку мужчин и женщин не страдал наутро, а то и день-другой кряду, от тяжкого и горестного неизбывного похмелья в итоге общего отравления синтетическим этанолом, начисто не годящимся для пищевых целей и употребления внутрь.

У кого где получится вовремя притормозить, удержаться от продолжения банкета, пирушки, попойки, пьянки и других синонимов алкогольного разгула, тем и благо. Но, бывает, можно основательно пострадать и от небольшого превышения минимальной физиологической дозы этилового спирта, тех самых 40 граммов на 60–80 килограммов живого веса. Потому что проще простого болезненно отравиться миллиграммами сивушных масел и прочей химии из длинного списка опасных молекулярных соединений и элементов, постоянно присутствующих в 40-градусном спиртоводочном зелье казенной белоросской фабрикации и фальсификации.

Кто не рискует, тот первую, попавшуюся на глаза водку не пьет в государстве белоросском. Хотя пьющим полушампанское игристое вино дожинского розлива порой тоже выпадает верный шанс пострадать от жуткой изжоги и знаменательного расстройства желудка. Но это поправимо и не смертельно.

Ergo bibamus. Следовательно, выпьем.

За наше и ваше здоровье, мои благосклонные читатели! Ибо с Божьей помощью, о диво дивное! мы сумели перевалить за середину нашего с вами длиннейшего повествования.

Нашего героя сколь-нибудь не удивило равнодушие летающих ведьм и ведьмаков к дармовой выпивке из сомнительных источников. Он сам довольно пристрастно относится ко всему, чем жив человек: полезному и вредному, съедобному и условно съедобному, духовному и материальному. Рационально и сверхрационально, естественно и сверхъестественно, пребывая в каком-нибудь из гипостазированных ликов, дарованных ему свыше во благо или во искушение.

Искусительными в собственной естественности для Филиппа Ирнеева были и волнующие запахи, доносившиеся от двух полевых кухонь защитного цвета, состоявших где-то на вооружении в непобедимой и легендарной Советской Армии, сгинувшей в одночасье вместе с советским гражданством и союзом советских республик.

Со старорежимными кухмистерскими двуколками ловко и сноровисто управлялись несколько пожилых ведьм и ведьмаков в замызганных белых фартуках и колпаках. Кашевары явно не допущены строгой общественностью к полетам по причинам излишнего возраста и недостаточности физической формы. Точнее, их телесный переизбыток обратился нехваткой необходимой волшбы и соответствия мирским приличиям, чтобы ни понимать под этими выражениями.

«Зато они совсем не чужие на ведьмовском карнавале, как и те старички, что там, у зенитных прожекторов со станковым пулеметом ДШК службу бдительно несут… Ишь как вкусно орудуют, поваренные служители! С березовым дымком каша гречневая рассыпчатая, подливочка мясная, луковая…. На нижних противнях свиные котлетки жаром пышут, жирком стреляют, потрескивают…

Вон целый котел картофельного пюре натолкли, сливками развели, бутылкой вкусного оливкового маслица заправили, кулинары голозадые, в естестве, спереди и сзади…»

Естественно, если лично Филиппу Ирнееву захотелось отведать ведьмовской стряпни, то уж у самих летающих ведьм и ведьмаков полевые кухни пользовались повышенным спросом. Но не дефицитом. В очереди не стояли. Раз за разом поджарые ведьмы подлетали с одноразовой столовой посудой в обеих руках. Подняв колени, они пилотажной горкой уносились ввысь, в гору к своим компаниям с горячими порциями духовитой каши, ароматных котлет, запашистой картошечки.

«Ох мне соблазн… с перышками зеленого лучка его, с укропчиком… Приятного вам аппетита, дорогие сограждане…»

По соседству две компашки летунов и летуний устроились аппетитно и шумно пировать за деревянными столами и скамьями, поставленными на козлы. Между ними и полевыми кухнями на лотках изобильным фуршетом лежали свежая пахучая парниковая зелень, помидоры, огурцы…

И с горы-то доносился шашлычно-уксусно-луковый аромат. Кое-где дымились мангалы, вкусно шипел мясной сок, скатываясь на рдеющие угли…

Наверху вовсе не фигурально шел пир горой. А под гору волнами катились людской шум, гам, вопли, крики, писк музыкальных мобильников, нестройное пение, гнусавили дудки, гармошки…

«Карнавал суть люди и музыка, из рака ноги. Господи, помилуй и спаси…»

На покатых склонах горы Игрище рыцарь Филипп не обнаружил для себя каких-нибудь соблазнительных вещей, вновь став бесстрастным наблюдателем карнавальных проявлений человеческой натуры. «Ибо от первородного греховного естества тварная плоть исходит».

Никогда ранее апостолический рыцарь-инквизитор не встречал, да и харизматическая память прошлого не предоставляла ему тому подобных сведений о столь буйной гендерной волосатости, единовременно собранной в одном месте. «То ли атавизмы, то ли тупиковая ветвь натуральной обезьяньей эволюции, однако…»

Однако в первом представлении он обратил беспристрастное внимание на сухощавый спортивный вид многозначительного большинства летающих ведьм и ведьмаков, празднующих карнавальную Вальпургиеву ночь. Повсюду обнаженные стройные тела, подтянутые животы, прямые спины, ядреные икроножные и бедренные мускулы, выразительные бицепсы, трицепсы, дельтовидные мышцы…

«М-да… магическое искусство ночных полетов постоянно и неустанно требует пищеварительных жертв, изнурительных тренировок и возрастных ограничений для типичных представителей летучей публики. Социальная стандартизация и стереотипность, куда ни обернись…»

Путешествуя, пробираясь между кострами и веселыми группками, на земле и в воздухе Филипп углядел немало сухопарых плоскогрудых ведьм с выпирающими наружу костлявыми ребрами и грудиной — непременно сказывались последствия регулярного диетического недоедания. Не налегали они на жирную пищу телесную и во время шабаша, предпочитая налегке проноситься над головами соплеменников, отмечающих колдовской первомай по народному обычаю неизменно обильной выпивкой и плотной закуской.

«У них с собой много чего было в сумках, в корзинках…»

В сумме редкие бесшабашные ведьмы и ведьмаки упоительно летали выше и круче высоты птичьего полета над горой. Основная же масса летунов и летуний эшелонировано бороздила воздушное пространство на высотах от 5 до 30 метров.

В основном их полетные приспособления не отличались значительным своеобразием по форме и исполнению. Самодельные метлы из березовых прутьев, кустарные просяные веники, деревянные швабры-крестовины, щетки для мытья полов и чистки ковров, иногда совки на длинной ручке — служили им для пилотирования и маневрирования.

Воздушные акробаты и акробатки помоложе отдавали предпочтение технологичным веревочным швабрам с пластмассовой рукоятью. Они гордо и плавно совершали пируэты и синхронные вращения в верхних эшелонах, с презрением посматривая на тех, кто летает понизу.

Ну а мастера и мастерицы высшего пилотажа были вне пределов видимости и досягаемости большинства, за исключением тех случаев, когда они, пронзительно завывая, из темноты стремительно пикировали к огням на земле. Экстремалов, сжимающих в промежности гимнастические палки, брусья, бамбуковые шесты, теннисные ракетки, летучий народишко побаивался, боязливо уступая им воздушные коридоры на любой высоте.

Вот домохозяйка на маневровой трубе со шлангом от пылесоса насилу увернулась от рыболова-спортсмена на пластиковом спиннинге, который с утробным турбореактивным ревом свалился на нее с неба. Тем не менее такой смелый ухажер и его сексуальная готовность ей приглянулись. У земли она к нему согласно пристыковалась.

Какой-то сановитый дядя с залысинами, с сединой в паху и мышцами потомственного культуриста устойчиво рулил на совковой лопате. Он было собрался сделать воздушному хулигану строгое внушение, подлетел поближе, но раздумал, увидя совет да любовь.

Генеральный директор полугосударственного треста «Спецстроймонтаж» Авенир Тарасович Карпеко, неформальный лидер и давний спонсор левитаторов Дожинска, наряду с другими тоже попал в протокольное восприятие рыцаря-инквизитора.

Обнаружил рыцарь Филипп и 13-летнюю половозрелых форм нимфетку Сусанну Агабекову, кружившую на детском марлевом сачке для ловли бабочек. Вернее, она сама его увидела.

«Ох мне ясновидица в потенциале…»

Юная восточная гурия игриво облетела показавшегося ей симпатичным мальчика на крутом вираже, зазывно улыбнулась, полуобернувшись. В едином порыве слету выдернула ручку сачка, приземлилась, нагнулась, просунула голову между ног, показала мальчику язык, обиделась на невнимание к ее чернявой взрослой курчавости. И умчалась вниз по склону, гибко лавируя узкими бедрами, опять оседлав свою набоковскую рампетку.

Ее экстремальные мама с папой, Илона и Артур Агабековы, также оказались в протоколе благочинной инквизиции. Они образовали спарку в анальном коитусе и мастерски пилотировали на серьезной высоте лакированную деревянную линейку-метр, вне всяких сомнений, из набора школьных пособий по геометрии. Секулярные данные, протокольно и бесстрастно зафиксированные инквизитором Филиппом, идентифицировали супругов-левитаторов как учительницу начальной школы и преподавателя бухгалтерского учета в техникуме.

Инквизитор в общем виде констатировал технические, образовательные и социальные склонности воздухоплавателей при выборе средства перемещения. С его точки зрения, магам и магичкам, упражняющимся в левитации, в целях управляемого полета наиболее свойственно использовать округлого сечения продолговатый предмет, удерживаемый между ног. «В силу фаллических аналогий и продолговатости мужеского естества его полетные свойства…»

Здесь инквизитор оборвал нить досужих рассуждений. Он методично удалил из эйдетического протокола все этнографические заметки и скороспелые индуктивные обобщения о племени левитирующих дикарей.

«Ибо не пристало предаваться антропологическим спекуляциям мирских ученых эволюционеров, что из фрагментарных частных наблюдений за недоразвитыми сиречь деградировавшими народностями, безосновательно выносят глобальные суждения об истории и происхождении общемировой цивилизации.

Род-племя летательных как бы ведьм и ведьмаков исторически неподсудны исправлению либо упразднению благочинной инквизицией».

Все же Филипп был вынужден в рыцарской ипостаси, — «воленс-ноленс, из рака ноги», — вести разрозненные своего рода этнологические наблюдения. Обратиться к реальности незащищенным мирским ликом он и помыслить не смел, глядя на творящийся вокруг него натуральный шабаш.

«Вон та чалая ведьмочка в качестве летательного аппарата приспособила в промежности букет живых красных гвоздик с длинными стеблями. Одиннадцать штучек, цветок к цветку…

А тот мозглявый ведьмачок-брюнетик оседлал нечто похожее на длинный обритый кактус. Цветовод, патер ностер…»

Таким вот манером Адам Имшевич, биолог-любитель, чиновник районной управы из западной провинции, угодил в файлы инквизиции за нательный крест и секулярную эклектичную набожность, с какими он и не подумал расстаться на время первомайского шабаша.

«Атрибут не освящен должным чином. Сработано в худшей разновидности опус оператум, без малейшей церковной тавматургии», — выяснил инквизитор для принятия в ближайшем будущем действенных мер по искоренению профанаций в греко-католической епархии.«…Во имя вящей славы Господней. Аминь».

Тождественным образом инквизитор не преминул выявить летающих и нелетающих ведьм, сияющих на шабаше золотыми православными крестами, и так же непреложно определился с методами устранения мелких кощунств среди белоросских иереев, подведомственных Московской патриархии.

Между тем рыцарь Филипп приметил: на обыкновенные ширпотребовские изделия из золота и серебра специфические табу и суеверия левитаторов зачастую не имеют распространения. «Летают с рыжьем на шее и вниз никто не загремит. Прости им, Господи…»

Филипп имел в виду приблатненного ворсистого типа, кому увесистая золотая цепь ничуть не мешала пилотировать партнершу по сексу. Тот упоенно манипулировал ее стоячими сосками-джойстиками, направляя движение их тел вправо-влево и меняя высоту полета.

Сходной техникой левитации воспользовалась встретившаяся рыцарю Филиппу нетипично дородная ведьма с немалым размашистым бюстом. На высоте около полутора метров от земли, интимно сев на партнера задом наперед и ритмично подскакивая, она цепко ухватилась за его мошонку. С административным выражением лица чиновно-сановной начальницы она четко и бесперебойно руководила совместным сексуальным полетом, огибая рельеф местности и препятствия, наподобие веселящихся компанейцев у костров на склонах горы Игрище.

«М-да, милсудари и милсударыни, тот-то типчик — прокурор, а эта — судья, и оба сверху, и обе парочки обходятся одним и тем же аппаратным вариантом продолговатого предмета для удержания в воздушном пространстве своих тел, кои значительно тяжелее воздуха…», — все ж таки прибавил рыцарь Филипп к этнографическим и натуралистическим заметкам о родоплеменных нравах и обычаях летающих ведьм и ведьмаков.

Одновременно в воздухе, разнообразно левитируя с партнерами или самостоятельно, находилось не более трети из дееспособных представителей и представительниц «Свободного ковена белоросских левитаторов», съехавшихся, слетевшихся на Вальпургиеву ночь. Остальные едва ли не все время не оставляли привязанности к земной тверди. Некоторые на горе даже сексом забавлялись вне полетной магии, по-простецки, лежа и сидя.

Стоя и прохаживаясь по твердой земле, летуны и летуньи предпочтительно носили спортивную обувь. Чаще кроссовки, теннисные туфли, реже гимнастические чешки и балетные тапочки.

Шею и подбородок кое-кто повязывал шарфиком, платком, распущенные волосы прихватывали разноцветными ленточками, банданами. Волосы и лица они прикрывали только приземлившись. Надевали на земле и тирольские шляпы, пользовавшиеся определенной популярностью у лиц обоих полов.

Но больше всего имелось карнавальных полумасок-очков на женщинах. Изредка, исключительно на мужчинах, встречались резиновые личины чертей-сатиров и кинг-конгов.

«Люди как люди», — то ли булгаковской, то ли довлатовской косвенной цитатой обобщил Филипп. «Но женщин вопросы летательных суеверий так-таки подпортили. Сплошь воздушные небожительницы, так сказать…»

Очутившись на земной поверхности, летучие небесные создания резко и разом теряли в его глазах воздушность, привлекательность и грациозность. В этих женских свойствах он по-мужски не мог им отказать, видя их в воздухе, в полете, пусть и усевшихся верхом на ту или иную продолговатую бытовую утварь. Иное дело в приземленном состоянии…

Как у него повелось от поры подросткового созревания, Филипп Ирнеев привык осматривать девушек и женщин снизу вверх, а не свысока, если желал познакомиться поближе. Сначала лодыжки, колени, бедра, талия…

Если особа, вызвавшая его откровенный мужской интерес выдерживала первый этап отборочного конкурса, осмотру подвергались руки, лицо, прическа, грудь… Они тоже должны соответствовать прекрасной нижней половине дамской фигуры.

Карты, лошади и женщины различаются по мастям, — некогда в поздней юности итожил свои жизненные наблюдения наш герой. Но о подлинной неокрашенной женской масти надо еще догадаться и не ошибиться с раскладом. К натуральным блондинкам один подход, к брюнеткам подходи иначе.

Сей же час на Вальпургиеву ночь дамская раздача ему совершенно ясна, понятна и видна получше, нежели белым днем на городской улице, засветло в парке или на солнечном пляжном лежбище.

Вокруг него на горе Игрище сейчас летали, ходили, приподнимаясь по-гимнастически на носки, дефилировали модельно, словно на подиуме, призывно покачивали бедрами и грудью женщины пестрых мастей сверху и снизу.

Чисто вороная масть не доходила примерно до четверти от общего количества летающих ведьм. «Дамы пик, ясное дело, вороного окраса».

Но основные, без малого три четвертых, составляли летуньи чалой и пегой мастей, хотя встречались и буланые. «Не червы, не трефы и не бубны, а невесть что».

Квалифицированное Филиппом большинство представляло собой недокрашенных полублондинок, имевших сугубо иную цветовую гамму у корней волос или под верхними прядями. Снизу все как одна попадали в натуральную масть, пребывая в женской интимной реальности вороными, гнедыми, караковыми. Что они и демонстрировали открыто, обнаженно, дико и вовсе не загадочно в пику второй аристотелевской натуре цивилизованного человека.

То-то же привычный для нашего героя мужской обзор вызывал у него довольно смешанные чувства.

Хуже того: его взгляд реально натыкался на заросшие диким волосом голени, не ведающие о бритвенных дамских лезвиях и горячем воске. Далее снизу вверх у летучих ведьм между бедер неизменно следовали столь же девственные заросли, но гораздо гуще, словно в чаще леса, мрачного, дремучего и буреломного. Весьма изредка среди всей этой глухомани ему попадались на глаза хорошо ухоженные и возделанные интим-прически: кудри, локоны, мелкие африканские косички. Ну а заканчивались же всякие их признаки гормональной женской зрелости и перезрелости жутко кудрявыми, кустистыми некультурными темными подмышками, а порой и усиками под носом и одичалыми волосатыми бородавками на подбородке у тех, кто постарше.

А у одной молоденькой летуньи из левого розового соска в общем-то симпатичной округлой груди враздрай торчали несколько черных волосин, жестких, как стальная проволока.

«Сказал бы кто, не поверил, а теперь сам дважды узрел. Во где мрак! Не девочка и не виденье мимолетное… Господи, помилуй!»

На состоявшееся предвидение, отпущенное ему асилумом, Филипп Ирнеев, право же, старался не роптать возмущенно и Богу молитвенных жалоб-доносов на него не посылать. Как есть, так есть. Чему быть, того не миновать в предопределении, доставляющему каждому по-всякому.

«По мере веры каждого и тяжести Ярма Господня воздаяние, искупление и благодеяние свыше воспоследуют…»

Этнографические заметки или непрошеные мимолетные мысли отнюдь не препятствовали Филиппу наблюдать для протокола, следовать предначертанным планам и замыслам в извилистом путешествии к ровной площадке на макушке горы. График намеченного выдвижения рыцарь-инквизитор выдерживал до минуты по жидкокристаллическому дисплею смартфона. Время неумолимо приближалось к окончанию карнавальной ночи свободных белоросских левитаторов.

Поблизости от предполагаемого узлового момента второго фазиса операции «Ночной первомай» рыцарь Филипп заметил трех «сумеречных ангелов» группы боевого контакта. Кавалерственные дамы расположились на расстоянии броска на более-менее свободном пятачке у колючего шиповника, с трудом избегая столкновений с ведьмами и ведьмаками, снующими повсюду.

Несколько хуже приходится двум субалтернам, назначенным в непосредственное прикрытие и тесное сопровождение инквизитора-дознавателя дамы Анфисы. Им необходимо все время уворачиваться, только успевай, от секуляров, так и норовивших наткнуться на незримые силы в маскировочных плащ-накидках СУА-10.

К тому же субалтерны под «сумеречными ангелами» с разрешения арматора и инквизитора горделиво экипировались в модернизированную рыцарскую боевую броню «херувим-серпоносец». С ног до головы их покрывают хромированные металлические гибкие чешуйчатые доспехи с остроконечными шлемами и грозно опущенными забралами дифракционных решеток на суровых лицах, чуть что готовых круто ломить, давить, крушить, резать.

За спиной у них сложенные металлические диафрагменные крылья обратной стреловидности. Их центроплан крепится от поясницы и поднимается выше к кольчужной бармице. В реактивном полете, благодаря ритуалу, предоставленному им рыцарем Павлом, крылья разворачиваются в трехметрового размаха серпы, устремленные вперед, остро отточенные в угол воздушной атаки.

«М-да, две летающие блестящие мясорубки… И охота же молодежи выделываться, форсить, если их некому увидеть. Наверное, это у молодых для предержащего самоутверждения и вящего подтверждения уставных прерогатив титулованных спецов-сквайров третьего круга посвящения…»

В контраст к этому грозному сопровождению дама-неофит Анфиса не имела иной маскировки, кроме полумаски на лице, арматорского термобальзама на теле и небольшого вороного паричка в нижней части живота. Она ничем не выделялась на фоне других обнаженных карнавальных тел, кишмя кишевших вокруг нее, будто на переполненном дикими курортниками черноморском побережье.

Скрытым для секулярного окружения образом дьяконисса сосредоточенно и неотрывно следила за ведьмаком Валерием Шумковичем и его свитой.

«Патер ностер, Анфиса потрясающе контрастирует в банно-физкультурном виде… Сиськи растопырила, попку в сторону сквайров презрительно отставила… мохнатая, спереди и сзади. На талии, — кому видимо, кому невидимо, — пистоль «гюрза» Перфолит на боевом взводе… стоит.

Разгоревшийся на правой груди аноптический стигмат инквизитора ручонкой прикрывает напрасно. «Око прознатчика» и «зрак соглядатая» его не засекают…»

Поболе, нежели боевые свойства и женственные стати дамы Анфисы, проницательный взгляд инквизитора Филиппа привлек мускулистый и жилистый эскорт Вальтера Шумке, всюду следовавший за дорогим иностранным гостем в пешем порядке с летательным деревянным мечом-бокеном за спиной. «Ибо достойный внимания образчик левитатора сия особа есть…»

Президента корпорации «Белтон» плотно эскортировала сумрачная девица левитатор, формально прикрепленная к нему для почета, но больше для присмотра, как бы чего не вышло нехорошего со стороны тороватого и навязчивого спонсора Вальпургиевой ночи в сем году от мира того-сего.

Ведьма-то была редкой для стереотипических собратьев и сестер натуральной соловой масти: желто-песочные распущенные волосы, прихваченные черной шелковой лентой и столь же светлая от природы не очень густая растительность в паху, стильно распрямленная и расчесанная.

Ее можно было бы счесть гиперсексуальной куколкой-блондинкой, кабы не соляризация темно-оливкового загара и гипертрофированная рельефность мускулатуры по всему телу. Снизу доверху сплошь тугие вздувающиеся мышцы, — даже на выпуклом лобке и уплотненной груди с незаметными сосками, — обезжиренные и обезвоженные искусным бодибилдингом в сочетании с упорными многолетними занятиями боевыми искусствами и наукой убивать голыми руками.

«…Условная ведьма Виктория Ристальская не далее, чем два с половиной часа перед тем разделалась с тремя активистами общества «Смерк», пытавшимся возжечь крест. Нанесла им множественные ушибленные раны головы и яичек, но не доводила дело до летального исхода. Пяти другим членам «Смерка» позволила присоединиться к шабашу.

Двоюродная племянница Авенира Карпеко. Служит у него инженером по технике безопасности и личным телохранителем.

Объект обладает экстрасенсорной апперцепцией природных аномалий с вероятностью детектирования свыше 70 процентов. Практикует спорадическое ясновидение.

Параноидально ненавидит вредоносную магию и зловредительное колдовство. Конвоирует ведьмака Валерия Шумковича с целью предотвратить эвентуальную групповую инициацию участников вальпургического шабаша.

Субсексуальна и фригидна. Уважает и ценит родственные связи и мужскую дружбу без домогательств к ее женскому естеству…»

Рыцарь Филипп уважительно оглядел заточку композитных наращений на ногтях рук и ног воительницы и по достоинству оценил ее отнюдь не выставленную напоказ воинскую боеспособность и быстроту рефлексов по текучей плавной манере передвигаться:

«Если что не так, способна за полторы-две секунды вскрыть подконвойному ведьмаку Шумковичу брюшину или отсечь гениталии. Подчистую…»

Филипп Ирнеев проводил долгим мужским взглядом ландшафтные мышцы спины и ягодиц Вики Ристальской, покидавшей сцену карнавала и сценарий видения, и решил, что было бы неплохо пригласить ее как-нибудь секулярно поразмяться в школу выживания сэнсэя Тендо. «Эдакой арматурной и фактурной спарринг-партнерши у меня еще не бывало. Ни спереди, ни сзади…»

На макушке горы Игрище рыцарь-инквизитор Филипп мельком глянул на вкопанное в землю бревнышко с грубо вырезанной личиной языческого деда Белуна. Гораздо внимательнее он всмотрелся в бумажную иконку Святой Вальпургии, пришпиленную к идолу. Теперь и у клира римско-католической диоцезии будут кое-какие духовные неприятности в соответствии с исправительной орденской методикой «заочные истины».

Находясь на высшей точке горы Игрище, инквизитор безразлично огляделся и панорамировал на триста шестьдесят градусов эйдетическое восприятие для протокола. Затем, непротокольно вздохнув, подвел черту под увиденным:

«Полетали и будя. Карнавальный вальпургический блуд подлежит нечаянному посрамлению и негаданному поношению, иже предначертанному…»

К тому времени Валерий Шумкович, Виктория Ристальская и все прочие зримо и незримо сопровождающие их лица успели довольно далеко спуститься с горы.

Рыцарь Филипп предприимчиво всех обогнал, прибегнув к многофункциональной маскировке «массированный протей». Ее транспозиционная мимикрия включала и левитирование и некоторые другие внешние свойства имитируемых объектов.

Для ускоренного полета с горы Филипп без зазрения совести, не чинясь, позаимствовал у какой-то буйствующей в любовном экстазе парочки бледно-зеленую пластмассовую выбивалку-колотушку для ковров.

«Пылесос пылесосом, а коврик-то у меня в спальне от стены до стены не мешало бы и выбить… Эту обтерханную выколотку заброшу в «БМВ» ее законного владельца, — как его там, Сергун, что ли? — а себе на днях куплю новую в хозмаге на Таракановском рынке…»

Внизу у трех арматорских джипов кавалерственная дама-зелот Вероника внесла реконструктивное предложение:

— Полетали и будя. Думаю, братец Фил, пора бы им прекращать карнавал.

Наш неприкаянный ведьмак Валера ужо выезжает в оперативном направлении Чароньские озера, спешно. И несолоно хлебавши. Ни фига ему туточки не обломилось.

Небось видел, зверь-девку дядюшка Авенир к нему приставил — мышца на мышце и алмазные когти.

Ой, что будет! — Вероника Триконич в притворном ужасе схватилась за голову. — Птички божьи не жнут, не сеют, но гадят исправно сверху вниз. Бывает, на себя и под себя сходят, справят нужду на землице.

Поехали, братец Фил, поехали, не то и нам перепадет, сверзится на шабалку какой-никакой окаянный подарочек с неба. Ибо на место ведовского деда Белуна вот-вот придет медицинский дед Дрыстос.

Поторопись, дрысь-дрысь, приободрись, пись-пись, — докторской присказкой арматор Вероника отогнала прочь и двух девиц-субалтернов в «херувимах» из прикрытия инквизитора-дознавателя Анфисы. — Вы чё тут вылупились, фефелы? Голой бабы-мочалки никогда в жизни не видели? Марш к себе в тачку, яйцерезки хромированные!

А ты, халда голозадая, чё тут ниппеля выставила? Примчало промеж ног мочало! — арматор Вероника по-сержантски напустилась на Анфису. — Вали-ка, сестренка, в машину волосню с мандовошками отклеивать. Не то я поутряни тебе такой гинекологический прошмандец заделаю, профилактически в п… углубленно. Как положено, после серьезной и опасной миссии…

Вероника несколько преувеличила опасность падения чего-либо или кого-либо им на головы. Они все-таки находились вдали от скоплений левитаторов, врасплох узревших враз ярко-ярко заполыхавший огромный пламенный крест в темном поле. Вослед вырвавшийся из креста исполинский слепящий огненный столп уперся в небо и стал неотвратимо опускаться, тяжко рушиться на гору Игрище тяжелым монолитом… И вдруг мгновенно исчез, будто луч отключенного лазерного устройства. В ту же секунду отчего-то погасли оба зенитных прожектора из музея; кое-где необъяснимо и пугающе потухли костры.

Невыносимые последствия всеустрашающего, неизъяснимого знамения поспешно и успешно настигли мастеров и мастериц высшего пилотажа, рванувшихся из темноты и высоты птичьего полета панически пикировать в сторону цивилизованного отхожего места с биотуалетами.

Мало у кого хватило выдержки. Многие не успели и опорожнялись по-птичьи, конфузливо совершали посадку и ковыляли к нужникам, к воде пешком ввиду полной неспособности к левитации.

Подобные же нестерпимые симптомы ураганного расстройства желудка, кишечника, несносного переполнения мочевого пузыря немедля ощутили и те, кто летал пониже, и те, кто находился на земле. Приземлялись, стайками присаживались на корточки, трескуче облегчались, прудили, журчали напористо летающие ведьмы и ведьмаки куда попало, как пришлось, где кому невтерпеж, коли неудержимо приспичило…

Спустя 10–15 минут масса левитаторов на своих двоих медленно и уныло потянулась долой с всецело обгаженной и подмокшей горы. Шли они к резервам сухой туалетной бумаги, бумажных полотенец, мыла и к проточной воде… У рукомойников и душевых кабинок выстроились длинные очереди порой крайне взвинченных, скандальных, но в целом очень по-человечески смущенных ведьм и ведьмаков.

Карнавал ознаменовался огромным конфузом и досрочным окончанием Вальпургиевой ночи. По всему видать: цельное соблюдение чистоплотности у левитаторов есть такое же нерушимое табу, как и запрет ночных полетов с воскресенья на понедельник.

Больше всех оказался доволен внезапным и категорическим поношением в корневом смысле оголтелого магического разгула, аномально сотрясавшего всю округу, рыцарь-адепт Патрик. В дороге на третьем этапе субботне-воскресного рейдирования в окрестностях белоросского Дожинска он благодушно внимал устным пояснениям кавалерственной дамы-зелота Вероники. Пусть себе и был адепт эйдетически ознакомлен с планом-диспозицией. Ему все интересно. Xотя он и дополнительно введен в курс дела рыцарем-зелотом Патриком, аргументировавшим свои воззрения на фетишизм и табу, существовавших или по сю пору имеющих место быть у диковатых племен, ссылкой на арматорскую задумку, опирающуюся на привычки и социальные стереотипы местных левитаторов.

— …Исходя от противного, меньше всего наши местечковые летуны и летуньи желают уподобляться животным, — с удовольствием рассуждала арматор Вероника, автор идеи массового оперативного воздействия на участников ведьмовского атмосферного шабаша.

— Не любят они и сравнивать себя с птицами. Встретить в воздухе на расстоянии протянутой руки ночную птицу или летучую мышь у них считается плохой приметой, потому что летающие животные — грязные существа, непрерывно гадящие в полете…

Не такие уж наши левитаторы дикари, чтобы тварным тотемам поклоняться.

Тут-то мы их и подловили на бинарную эпиклезию, промеж ног две дырки. Я давненько ее разработала как очистительный врачующий ритуал. Очень, кстати, помогает при оптимизации метаболизма, изгоняет шлаки, лечит запоры, недостаточную перистальтику кишечника.

Необходимые фармакологические ингредиенты летателям добавили в пиво «Боливария» и в кормежку. А визуальный знак оптимально активировал и разрядил отложенный дивинативный ритуал, скажем, знаменательно.

Пускай в арматорской практике, чтоб сработало, я сверхрационально использую тактильную эйдетику, суеверным летунам и летуньям много не надо. Увидали неведомое небесное знамение-явление, ну и пронесло их, подражательно. Косяком, стайно обделались больше со страху…

Все в говнех, но живы и здоровы!

Рационально, известное дело, мы подкинем Авениру Карпеко дезу. Мол, опустили, траванули их кодлу злой германский колдун Вальтер Шумке и его ведунья-зелейщица жидовка Фаина Квель. Лекарский сбор слабительных травок в котлы полевых кухонь мы, вестимо, подбросили уликой на анализ…

На безответного и ничегошеньки не соображающего Валеру Шумковича, он же немчура Вальтер Шумке, и переводим стрелки. Дойчлянд юбер алес, и но пасаран. Вот оно как и почему нечаянно-негаданно приключилось со «Свободным ковеном белоросских левитаторов» во время, так скажем, карнавальной ночки…

ГЛАВА XII АНТИПАСХА ЗДЕСЬ, САФАРИ ТАМ

По пути к третьему, завершающему фазису операции «Ночной первомай», призванному обеспечить должное благочиние при хождении мирян по водам озера Чаронь, рыцарь-адепт Патрик откровенно благодушествовал. Ночь подходила к концу, и он с видимым удовольствием вместе со всеми совершил предрассветный молитвенный ритуал рыцарской настройки на предстоящее и неминуемое светлое время суток.

Негаданных импровизаций, раздраженных корректировок вдумчиво и скрупулезно разработанных планов орденского звена адепт Патрик больше не предпринимал. Судя по тому, как согласовано он собирается принять посильное участие в мероприятиях, какие намечены в третьей зоне оперативного воздействия, от предвидения асилума рыцаря Филиппа отступать адепт не намерен.

«Ни на гран, ни на йоту и кавалерственная дама Вероника не отходит от расписанной и предписанной ей роли… развлекает спутников дорожными арматорскими историями…

Побаивается барышня Ника сурового дедушку Патрикей Еремеича. Видать, круто ее прецептор Патрик в пампасах во времечко оно обломал, взнуздал, по-ковбойски кобылку выезжал, объезжал, к орденскому порядку привел…

Живьем, понятное дело, он ей сиськи не предлагал резать, сокращать на предмет избавления от отягощений спереди. Докторские басни есть вымысел, пускай и не без малой толики объективной информации. Кому надо, тот поймет, что к чему, где ложь, а где намек и урок…

Ишь как складно выводит, повествует о первомайском фестивале «Озерная гладь» бегунков-ходунков поверх текучих вод…»

— …Что в лобок, что по лбу охломонам. Гегемонам, ежели не к рукам, и вагина не лукошко…

Так вот, — Вероника вернулась к основному сюжету ее повествования, — в прошлом веке эта маевка проходила на соседнем Большом Чароньском озере на летней турбазе рядом с круглогодичным пионерским лагерем «Бобренок».

Официально нарекли ее парусно-гребной спортивно-туристической регатой «Бегущие по волнам».

На Чарони далеко под парусом не убежишь, поэтому, как водится, больше занимались греблей и… этой самой. По пьяному делу, но поддача за свой счет, плюс бесплатная раздача презервативов спортсменам мужчинам и противозачаточных таблеток спортсменкам женщинам. Под парусом, под градусом… Гребля и еще раз… она самая.

Вероника подобрав в рифму неподцензурное русское словцо к гребным и парусным видам водного спорта, пустилась в былинный рассказ о том, как недолговечные советские власти обустраивали и чем обставляли физкультурно-массовые оздоровительные мероприятия, спартакиады народов СССР, партийные конференции и съезды.

«Понятненько, бывалоче оне при царе Генсеке, краткий курс истории БССР для американского мистера Суончера. Миссис Нэнси Ирнив, урожденной Заварзиной, тоже полезно послушать. В учебниках сказочной хистори, так называемой недоумками новейшей, о таком-сяком не прочтешь.

Во времена неизбежного краха обанкротившегося антихристианского коммунизма Настя была лишь концептуально запроектирована ее будущей матильдой. Стефа Позвонюк еще школьницей постановила обзавестись от жениха ребенком по быструхе, спихнуть залог любви и счастливого брака украинским сродственникам, а самой без помех и средостений сесть за учебу и приступить к управлению малым торговым бизнесом…»

Филипп сосредоточился за рулем джипа, идя на обгон длинномерной фуры, и не слишком вслушивался в исторические реминисценции Вероники, вольготно усевшейся на правом переднем сиденье «порше-магнума». Как она объяснила, пребывая, в командном месторасположении малых, там, больших совковых военачальников или же партийных бонз той приснопамятной эпохи. Дамы-неофиты Мария и Анастасия удобно поместились сзади, составив лицеприятную компанию прецептору Патрику, расщедрившемуся на дидактическую теургию для всех трех милых воспитанниц, не исключая и ту, что ораторствовала и жестикулировала, полуобернувшись назад.

Между тем от дней, вовсе минувших и канувших в Лету, мало чего достоверного оставивших в коллективной памяти бывшего советского народонаселения, сподобившегося нового гражданства по титульному национальному признаку, Вероника перешла к актуальной истории, где свершившееся недавнее прошлое неразрывно связано с продолжающимся настоящим временем, определяя многие его параметры и характеристики. И зачастую оно присно сохраняет невразумительные пережитки, нелепые рудименты или парадоксально обновленные анахронизмы.

— …Таким вот атавистическим способом недомыслия и недоразумения, — назидала аудиторию Вероника, — дебильно фальсифицированную историю ВОВ умники-разумники белороссы ввели отдельной вузовской и школьной дисциплиной. А затхлые руины Западного укрепрайона на советско-польской границе 1939 года, мимо которой мы сейчас проезжаем, превратились у них в мифическую линию Сталина — объект государственной идеологии и экологического туризма… Вот эту контрафактную гнилую военную историю они и не велят переписывать…

«Так-так… судари мои, иногда на даме-зелоте Веронике глубокомысленно сказывается ее харизматический возраст. Особенно, если так угодно рыцарю-адепту Патрику, желающему пробудить добрые чувства и помыслы между ней и дамой-неофитом Марией.

М-да… недолго Маньке еще слушать Нику, раскрыв рот, кайф ловить в теургии от Патрика. Подъезжаем…

Пора бы Нике перейти к арматорским хохмам о ходильниках-бродильниках по озерной глади Малой Чарони, где, как во всяком глубокоуважаемом тихом омуте, обязаны водиться реликтовые доисторические черти…»

— …Ей-ей, дамы и господа, так оно у них и случилось страшное в Чароньском яхт-клубе, — Вероника дошла до промежуточного финиша в озерных сказаниях. — После того богатые яхтсмены-ходилы вразброд перебрались на теплые заграничные воды, а малоимущие осели в грязной луже, на столичном водохранилище, именуемом Дожинское море. Чтоб им век моря видать!

Семнадцать-шестнадцать лет назад, к слову, после избрания неизбывного белоросского президента Григория Лыченко, паломничество первомайских ходунков на озеро Чаронь понемногу возобновилось. Там им намного проще шнырять по воде по причине существования аномальной природной зоны на меньшем озерце.

Но какой-либо организации у них с тех пор как не было, так и в помине нет. Постоянных спонсоров найти не могут. Достоимущих господ из их водной среды не вышло, чем может воспользоваться колдунец-хитрованец Валера Шумкович.

Ему все едино: прыгать, плыть, летать над водой или над землей. Человек-амфибия есть жаба — живет, жрет, срет на суше и на море…

Первомайский шест друидов наши водоходящие по-прежнему ставят, но не дубовый, а березовый. Обрубают на молодой березке сучья, оставляя на ней несколько веточек на верхушке. Однакось обрядовых радений и камланий с бубнами вокруг березы поныне не устраивают ни ночью, ни днем.

В конце прошлого века ходунцы и ходуньи пробовали ввести в обычай избирать голого майского короля вкупе и влюбе с майской голой королевой. Тогда их на Малой Чарони кучковалось намного больше, чем теперь. Человек по 500–600 участников и зевак-туристов наезжало с палатками. Нынче же примерно полсотни организмов оккупируют с вечера мотель и к рассвету или уже засветло подкатывают еще каких-нибудь сотни полторы, разбивают туристический лагерь на лесном берегу.

Так вот, в ту пору первомайские ходунцы были гораздо отвязнее по сравнению с тем, какие они сейчас. Веселились водоходящие, как могли. Например, ходили не только по воде, но и по горящим углям.

Мужчины отдельно от женщин в своем кругу избирали голую королеву из числа страстно желающих претенденток. Строгое мужское жюри у них досконально вымеряло стереометрию молочных желез: высоту конуса, длину окружности основания, толщину сосков, диаметр ареол… Очень точно измеряли расстояние между пупком и половыми губами, затем меряли просачный промежуток от ануса до вагины… От промежности до колена вычисляли длину бедер. Результаты интимных исчислений немедля объявлялись и сравнивались под аплодисменты и овации, браво-брависсимо…

Потом женщины и девушки потребовали публичного равноправия и эмансипации, что и обрели, начав избирать голого короля независимо в чисто женском обществе. Надо сказать, бравых кандидатов в голые короли нашлось немало.

Естественно, исключительно женское жюри публично, действуя штангенциркулем и портновским метром, измеряло длину и диаметр полового члена, размер головки, угол возвышения у добровольцев в разных состояниях возбуждения. Скажем, интимно исследовали они оную мужественность в духе заветов безбожного еврейского докторишки Зигги Фрейда, как известно, делавшего из размеров и применения гениталий глобальные выводы о подсознательных мотивах социальной психологии человека разумного. Пошли они, правда, несколько дальше комплексного дедули Фрейда, потому как обязательно взвешивали безменом тяжесть яичек в мошонке у всех претендентов на титул майского короля…

Все бы ничего, но через пару-тройку лет основной конкурс-аттракцион неформального фестиваля «Озерная гладь» испортили геи и лесбиянки. Права сексуальных меньшинств демократичные по природе ходунцы уважили и допустили голубых к избранию голого короля, к измерению его мужества в женском обществе, а розовым позволили заодно с мужчинами выбирать красивую сись-пись у кандидаток в голые королевы. Тут же куда-то запропастилось, сгинуло и схлынуло все очарование и непринужденность конкурса, став обыкновенным похабством…

И назвали-то они свой аттракцион иронично и умно, а вышло так, что майский король, увенчанный весенними цветами, каких и царь Соломон не носил во дни славы своей, оказался просто голым мужиком с большим хуху. А королева — вульгарной голой бабой с большущей пипи…

Год за годом нравы у ходунцов и ходуний по озерным водам становились совсем пуританскими. Сейчас королеву мая избирают, на глаз издаля прикидывая увесистость содержимого ее бикини.

Выставлять на публике нагишом собственные женственность и мужество у них нынче, как правило, не принято. У пляжников строго тряпочки на чреслах, редкие пляжницы сотрясают голыми сиськами, дойками, буферами. И то не во время хождения по водам, а только на бережке…

На рассвете семь «сумеречных ангелов», — невесомо скользящие над землей клочья предутреннего тумана, — в предписанном планом-диспозицией порядке рассредоточились на берегах озера Малая Чаронь в районе протоки, соединяющей его с Большой Чаронью. Оперативная группа теургического воздействия выжидала лишь необходимого момента, когда потребуется ее экстренное вмешательство в прогнозируемое развитие обстановки.

«По мере веры каждого и тягости Ярма Господня воздаяние, искупление и соучастие свыше воспоследуют…»

Рыцарь-инквизитор Филипп безучастно наблюдал, как две дюжины мужчин и женщин, одетых в длинные белые рубахи до лодыжек, трижды молча обошли вокруг майского шеста и торжественно гуськом спустились на уровень озера. Близ гладкого уреза спокойной воды они разбрелись по влажному песку в терпеливом ожидании первых лучей восходящего солнца.

Кое-кто набожно перекрестился, два человека опустились на колени, воздев руки к небу и обратившись на восход. Все ожидали, когда самым краешком солнечного диска озарит лесные вершины, и по воде к ним протянется сверкающая дорожка.

На заре каждый вступал сам по себе на озерное зеркало и перемещался соответственно своим аномальным возможностям.

Одни скользят над самой водой, словно конькобежцы на ледяном катке, помогая движению отмашкой руки и ничуть не возмущая водной глади. Другие осторожно, не сгибая коленей, раскинув крестом руки, переступают по воде, словно бы шествуют поверх туго натянутой ткани; водяная поверхность под ними видимым образом чуть-чуть прогибается, пружинит, а от их ступней по озеру расходятся небольшие круги.

Третьи шлепают довольно небрежно, поднимая брызги, на мелководье в прибрежном лягушатнике. Здесь расположились в основном женщины.

Одна из них весьма популярной на Белой Руси чалой масти кокетничает в тонкой сорочке-пеньюаре чуть выше колен, высвечивая темный растительный треугольник снизу и розовеющие окружности сверху. На легкомысленную кокотку с песчаного откоса неодобрительно посматривает тучная матрона, тоже частично белогривая, в суровой полотняной рубахе до пят, с косой-шиньоном, прихотливо уложенным на темечке в форме кучки какашек.

Отдельная группка ходила, бродила в тихой мутной заводи, как по топкому болоту. И впрямь от их сторожких, опасливых, мнительных шажков озерная вода трясинно колебалась и булькала пузырями с тухлятиной.

С рассветом мало-помалу пробудились и прочие ходунцы, усыпавшие пляж белыми рубахами. Но отнюдь не всякий белорубашечник рисковал на утренней зорьке вот так с ходу, с бухты-барахты пуститься пешком по холоднющей воде. Разожгли костры, потащили по песку лодки-плоскодонки, четырехвесельные ялики, байдарки, каноэ…

Дредноутом отчалила от пристани автотурбазы «Чаронь» шестивесельная ладья, — «настоящая флотская спасательная шлюпка «Ял-6», из рака ноги!» — с Валерием Шумковичем на борту.

На то время три десятка первопроходцев и присоединившиеся к ним растрепанного вида ходилы, видать, с похмелья проспавшие зарю, прекрасно освоились на блестящем озерном просторе, забрели далеко и глубоко. Они подходили друг к другу, останавливались, общались, закуривали, вели степенные разговоры вдвоем-втроем, легко опираясь ступнями ног на пружинящую водную площадь или вовсе ее не касаясь.

К ним-то, по всей видимости непревзойденным мастерам и мастерицам спортивной ходьбы по водам, и приказал править многовесельное флотское судно Валерий Шумкович туда, на середину озера. Дюжие гребцы дружно взмахнули веслами и быстро вынесли адмиралтейский ял к узловой точке третьего фазиса субботне-воскресного рейда орденского звена от благочинного округа сего.

Президент корпорации «Белтон» Вальтер Шумке совсем было приготовился обратиться с приветственной речью к собравшимся и прогуливавшимся в центре озера. Он встал, одернул сзади непривычный белый балахон, взмахнул рукой, прищелкнул пальцами, откашлялся внушительно… Но вдруг обмер, застыл, оцепенел, обомлел, побледнел и ни полслова так и не проронил…

Очевидцы, находившиеся на воде и на берегу, о произошедшем рассказывали впоследствии очень даже противоречиво и весьма по-разному. Далеко не все сошлись на том, что сначала легкие белые перистые облака над озером сгустились, потемнели, собрались в круг, закрыли восходящее солнце, отяжелели, приобрели какую-то весомую, будто каменную барельефность, и стали очень напоминать слепую глазницу мраморной античной статуи-колосса.

Внезапно колоссальный глаз в небе ожил, раскрылся, в ярости и возмущении глянул вниз. По его темно-зеленой радужной оболочке засверкали, зазмеились бесчисленные оранжевые сполохи-зарницы…

Гром не гремел, но берега озера неожиданно содрогнулись, зыбко покачнулись. Под сильным порывом ветра согнулись верхушки деревьев, зловеще зашумел лес, смолкли лесные птахи. На озерной глади вспенились мелкие волны… И все ходунцы и ходуньи вдруг словно провалились сквозь воду, канули в нее.

Ушли под воду они не глубоко, тотчас же стали выныривать, отфыркиваясь, отплевываясь и громко матерясь неприличными словами. Ходилы, не умеющие плавать, начали тонуть, кричать, звать на помощь. К ним на рефлексах, без малейших колебаний прыгнули на подмогу сразу семеро матросов-спасателей из отборного интернационального экипажа. В суматохе молодцы сгоряча опрокинули вверх килем свою шестивесельную шлюпку.

После подоспели лодки от берега. Из воды благополучно выловили всех булькающих, тонущих и неумело барахтающихся на поверхности. Иные пловцы, явно из-за колдовских козней проклятого немца Шумке утратившие способность всяко ходить по воде, от спасательных мер и средств злобно и матерно отказывались. Они ожесточенно, работая руками, ногами, вплавь своим ходом добрались до твердой земли.

Только на берегу спасатели не досчитались того самого олигарха, немца Шумке. Рванулись назад, искать, спасать, а их принялись уговаривать этого ни в коем случае не делать. Дескать, Боже вас упаси, мужики…

От берега картина сверхъестественного происшествия и внезапного позора, нежданно постигшего завзятых ходоков-спортсменов, смотрелась несколько иначе, намного страшнее. Дрожь земли, шквалистый порыв ветра на суше, конечно же, почувствовали, но какого-либо метеорологического глаза в небе над лесом столпившиеся на пляже ходуны, ходуньи и просто зеваки не приметили.

Зато с берега многие в страхе и ужасе сумели рассмотреть, как из самой глубины озера реально высунулась страшная зубастая голова, похожая на лошадиную, если б не длинная морщинистая шея, раскачивающаяся на высоте нескольких метров над водой. Чудище какие-то мгновенья высматривало, кто дерзнул нарушить его покой, и, углядев размахивающего руками немецкого олигарха, выдернуло того из шлюпки, подцепив клыками за белую рубаху.

Только их и видели! Бултых, мол, его в воду и на дно богатенькой немчурой питаться.

Другие же убежденно утверждали, как собственными своими глазами узрели иное. По их очень палеонтологической версии, разбуженный локальным сейсмическим явлением, спавший в анабиозе миллионы лет ихтиозавр, может, плезиозавр горбатой спиной перевернул спросонок, нечаянно шлюпку спасателей, а голову над водой поднял лишь потом. И никого питающийся исключительно рыбной мелочевкой реликтовый ящер не хватал, а тут же унырнул вглубь, убоявшись множества народу в воде и на берегу.

Хоть поверьте, хоть проверьте, люди. Будет и у белороссов в озерной пучине дороженькая Несси…

Спасатели в чудище озерное людское белоросское, разумеется, не поверили. Двое храбрых французских матросов из контрактников Вальтера Шумке бесстрашно бросились за аквалангами, как положено, с заправленными баллонами, имевшимися в багажнике их машины. Вооружившись гидрокостюмами, гарпунными ружьями, ножами, — мало ли что там может оказаться? — аккуратно погрузились в темную бездну вод озера Малая Чаронь. И спустя полчаса отыскали, нашли-таки храбрецы тело босса среди водорослей в омуте на малой двадцатиметровой глубине.

Реанимировать бездыханный организм грамотный бельгийский врач-спасатель из интернациональной команды Вальтера Шумке все же смог. Но вот привести его в сознание и восстановить все функции мозгового кровообращения ни в полевых условиях, ни в клинике современная медицина не в силах после столь длительного нахождения на озерном дне, если бронхи и легкие заполнены водой до последней альвеолы.

— …Безнадежного и безответного коматозника Валеру санитарным самолетом отправят в Германию, — предрешила судьбу белоросско-германского дельца Вальтера Шумке арматор Вероника. — А там бренные и тленные останки нашего бесталанного колдунца как-нибудь втихую отключат от аппаратуры жизнеобеспечения… в силу судебно-медицинского заключения, которое обеспечит совет директоров «Белтона». Если до того зверь-девка летунья Ристальская с ним не разберется по-свойски.

Что скажешь, братец Фил?

— Прорицать не стану, но смею рационально предположить: арматурная красотка Вика успеет получить доступ к телу чуток раньше, чем совет директоров «Белтона» изберет временно исполняющего обязанности президента компании. Своего поношения и конфуза она герру Шумке ни за что не простит и на бесовское ночное Игрище не будет летать из города несколько лет подряд, покамест общинное недержание испражнений напрочь не забудется.

— Ей-ей, а я о чем тебе, рыцарь, толковала? Покуда у секуляров свежо в памяти предание-говнецо, подбрасываем местечковым криптозоологам и желтой полугосударственной прессе парашу о ящере диплодоке в Малой Чарони, о комплексе подводных пещер вблизи устья речки Чаронка, которая в него впадает. Дескать, французы-водолазы пещеры-то тамотка зырили, но сразу не сказали, гады-лягушатники.

Сюда же плюсуем гигантского угря-мутанта, напугавшего до смерти яхтсменов в начале 90-х годов прошлого века. Мол, то был чароньский длинношеий диплодок собственной персоной.

— Пожалуй, вы правы, дама Вероника. Я снимаю мои прежние возражения.

Оперативный «бедлам в бардаке» пусть несколько продлится стратегически и масс-коммуникативно, если поможет нам отвадить хотя бы часть ходунцов от озера Чаронь. У некоторых из них, знаете ли, значительный аномальный потенциал…

К машинам, находившимся под охраной десантно-штурмовой маневренной группы сквайров и ударно-разведывательного взвода секуляров-спецназовцев из оперативного резерва, рыцарь Филипп и дама Вероника подошли вдвоем. Успешно завершенная первомайская операция сворачивалась четко по плану-диспозиции.

«Ничего-либо непредвиденного и непредусмотренного на лоне дикой природы, кудесничающие дамы и господа кудесники, не правда ли..?»

Патрик Джеремия Суончер оправдал ожидания Филиппа Олеговича Ирнеева, хотя высказался рыцарь-адепт еще более витиевато на русском языке первой четверти XIX века. Но дальше на блаженно расслабившегося в неспешной ходьбе рыцаря-зелота Филиппа не совсем приятными сюрпризами, потоком хлынули нестыковки со вчерашним пророческим видением.

Поначалу дама Вероника непредвиденно вдруг ушла в жуткую ретрибутивную визионику, прислонившись к дверце джипа с остекленевшим взглядом, отрывисто помертвев и постарев.

«Лет на сто, из рака ноги, не меньше… Поразительно, патер ностер, вразрез предвидению от асилума…»

Но это логично и объяснимо недавним нервным перенапряжением дамы-зелота и ее женской физиологией, — определил по-инквизиторски рыцарь Филипп. «К успешному зачатию плода готовится плоть ее тварная…»

Затем пришлось, — «с чего бы это?», — поджидать запоздавших Павла Семеновича Булавина и Анфису Сергеевну Столешникову, по истечении более получаса объявившихся со смущенными лицами и конфузливыми извинениями.

«Ай-ай-ай! Право слово, будто молоденькие, не стерпели, не в кущах и не под кустом, а на озерном песочке резво безобразничали, как скоро барышня Анфиса омовения в холодных водах немыслимо возжелала…»

Усадив даму Веронику уже без какого-либо визионерства покойно дремать на командирском сиденье «порше», рыцарь Филипп отдал распоряжение сквайру Константину доставить ее в бережении в загородную орденскую резиденцию. Ну а чудесный доктор Патрик оперативно помог этой психоневрологической пациентке фармакопеей из тревожного алюминиевого чемоданчика после кратковременного помрачения чувств и рассудка.

Помимо того, Патрик Суончер по-арматорски, пусть и под непроницаемым аудиовизуальным занавесом, основательно смутил Марию и Анастасию тем же емким докторским чемоданчиком, инъекциями внутримышечно, экспресс-диагностикой и бесцеремонным медосмотром в походно-полевых условиях.

«Скажи люминь. Так их, телочек, пожалте бриться в промежности… Нечего тут в радостное головокружение от успеха впадать…

Однакося, патер ностер, в моем видении оного пассажа с медицинским дедом Патрикей Еремеичем и психосоматического расстройства у двух неофиток навроде как бы и не было…

Барышне Анфисе он только пальцем издали погрозил. Но ей и того довольно, коль скоро в Филадельфии американским утром по атлантическому времени он начнет пользовать ее несчастный организм. Углубленно, дебита ностра… Хотя это так-таки у нас заблаговременно намечалось в воскресный день до полудня на Антипасху о Фоминой седмице в совпадающих пасхалиях…»

Несовпадения с видением из убежища рыцаря Филиппа не прекращались и в дороге по возвращении кавалькады джипов в орденскую резиденцию. Филипп, вместо предвкушаемой веселой поездки на арматорском «порше-магнуме» и забавных рассказов, пояснений Вероники Триконич для досточтимого Патрика Суончера, непредусмотрено оказался на заднем сиденье собственного «лендровера» побок с непредсказуемым и невозмутимым адептом Патриком, печальной дамой-неофитом Анастасией за рулем и грустной дамой-неофитом Марией подле нее.

Вскоре и Филипп своемысленно опечалился, озадачился и загрустил, неожиданно услыхав от англоязычного попутчика:

— Видите ли, брат Фил, вам сегодня не стоит рассчитывать на заслуженный отдых ввиду окончания успешной операции по устранению натуральных перверзий и пертурбаций Вальпургиевой ночи. Кстати, примите мои поздравления, коллега.

— Благодарю вас, сэр. Но прошу вас немного прояснить ваше туманное пророчество.

— О нет, сэр Фил, я не прорицаю, но всего лишь официально приглашаю вас от имени рыцаря Микеле на охоту за богомерзким апостатом-евгеником в Африку. Сбор и брифинг дополнительных сил задачи в Кении в Найроби именно сегодня за два часа до полудня по тамошнему времени, совпадающему с московским.

Простите, сэр. Ранее не посмел вам сообщать, уж не знаю как сказать, приятное или же пренеприятное известие, не желая вас отвлекать посторонними мыслями о грядущем от текущей операции «Ночной первомай».

«Вот тебе и сюрпризец от дедушки Патрикея! А я-то варежку разинул на отдохновение от трудов праведных, ночных и бессонных. Собирался, олух, к обедне в монастырскую церковку. Потом с хорошей книженцией на диванчике закемарить…

Как же, как же, разбежался! Едва успею принять душ, позавтракать, перехватить чего-нибудь у Ники… Аллюр три креста, из рака ноги…»

— Кроме того, рыцарь-адепт Микеле просил меня практически выяснить, в какой вы находитесь форме и благорасположении к высокой теургии, — просвещал соратника лорд Патрик. Смотрел он на утренние поля и перелески, мелькавшие за окном во весь опор мчавшегося внедорожника, но не во весь дух на максимально дозволенной скорости. Какого-либо мирского внимания огорошенному и озадаченному виду Филиппа адепт не уделял.

— Смею заверить его и вас, брат Фил, проявленные вами благословенные дарования и ваша духовная боеготовность превосходят мои самые прекраснодушные ожидания.

«Души прекрасные порывы… Как же, как же, слыхали, лучше давить их в зародыше или в колыбели… Ох мне, дебита ностра… Объехал, обошел-таки адепт мое чудное видение в убежище…»

— Для меня большая честь, брат Фил, что вы не закрываетесь от моего ясновидения. Потому настоятельно рекомендую вплоть до формального завершения миссии ягд-команды оставить всякие мысли о посещении вашего асилума, — заявил адепт Патрик все тем же ровным и спокойным тоном как и ранее.

— Равным образом и я буду с вами столь же искренним и открытым, дорогой сэр Филипп. Однажды накануне довольно серьезной миссии я испытал в моем убежище-санктуарии аналогичное вашему пророческое видение, несовместимое с предзнанием и прогностикой.

То, что ненароком вторгаюсь в неизреченное пророчество, я все же предчувствовал на первом этапе операции, пытаясь прощупать источник натурального магического зла, скрытый глубоко под слоем торфа, песка, глины и водяной линзой. Едва я начал определять проекцию его топологии на территории бывшего языческого капища, мой меч положительно вошел в резонанс с вашим бесподобным рыцарским оружием, брат Фил. И ритуал, который я предпринял, и мой клинок обладают определенными свойствами оракула.

Признаюсь, мне тогда по-мальчишески захотелось похвастаться и бесповоротно нейтрализовать стародавнее волховское зло, сопряженное с земнородной скверной на Перуновом капище, посредством непреложного очистительного ритуала. Предчувствиям я не внял, продолжал, к сожалению, упорствовать, чтобы продемонстрировать вам, сэр, и нашим воспитанницам на днях реконструированный мною алгоритм эпигностической мистерии Архонтов Харизмы.

С этой целью я давным-давно в надежде на положительный результат моих исследований теургически перековал и переименовал мой меч-бастард. До того он у меня значился на немудрящей кухонной латыни Фламмабилисом…

— А стал греческим Престеросом, пламенным вихрем, — охотно откликнулся Филипп, поддержав беседу. — Если мне не изменяет память, об оном метеорологическом явлении, доселе неопознанном продвинутым секулярным естествознанием, упоминают Аристотель и Гераклит. Хотя на испанском так теперь называют смерч или торнадо…

С нечаянным вояжем в Африку рыцарь Филипп благонамеренно смирился, прежние воскресные планы отложил на потом.

«И вообще, православная духовная неделя начинается с воскресенья. Соблюдай молитвами святыми, если празднество Антипасхи на дворе. Это вам не антоним и не аллегорическое мирское обыденное зло, олицетворенное в Антихристе…

Ага, сейчас понятненько, отчего наш Патрикей Еремеич так осерчал на себя самого и на голозадых волхователей взбеленился. Насилу неотработанный толком ритуал сдерживал и направлял. Манипуляции с древней батальной теургией не хухры-мухры и для адептов, дебита ностра.

А мой Регул и его Престер своя своих познаша от античной эпохи во многая мудрости и печали….»

— Насколько я понимаю, сэр Патрик, вы предприняли обширное ноогностическое исследование в области прикладной теологии касательно парадигматики телеологических и этических доказательств бытия Божия.

— Вы правы, мой проницательный мистер Фил Ирнив. И вы, конечно же, рассчитываете дознаться о моих синтагмах, несколько касающихся физической сущности престера как атмосферного оружия Гнева Господня, не так ли?

— Безусловно, сэр Патрик, безусловно.

Филипп пришел в отменное настроение духа и даже посочувствовал Насте с Марией, отделенных аудиозащитой, недоуменно и хмуро гадающих о чем таком секретном он беседует тет-а-тет с адептом Патриком. Уж не о том ли, чтобы вскорости усилить, усугубить интенсивность их тренировок и занятий?

«Невдомек нашим грустным девочкам, как опростоволосился и обмишурился знаменитый адепт. Наверняка повеселились втихаря меж собой, кабы смогли сообразить что к чему. Отнюдь не само собой умиротворяя славянских волхователей, их непререкаемый и досточтимый прецептор авторитетно размахался с ломом и кувалдой там, где следовало тонко и умно действовать хирургическим скальпелем.

Вот уж точно, по-простецки махнул, толком не подумавши, из ядерной гаубицы по воробьям. Потому и местность оба раза пришлось тотально дезактивировать… Во избежание будущего, чреватого нехорошими чреватостями…»

В очередной раз удостоверившись, что на всякого мудреца довольно простоты в меру поговорочных тривиальностей, подтверждаемых речевыми трюизмами, смиренномудрый брат Филипп приготовился исповедовать кроткого брата Патрика. «В языковом человеческом измышлении без эпитетов, плеоназмов, тавтологий и неоднократных челночных ретроспектив ну никак не обойдешься…»

— …Каюсь, брат Фил, моя тогдашняя самонадеянность сослужила мне плохую службу, — откровенно выложил рыцарь Патрик, завершив исповедь. — К моему величайшему нынешнему сожалению, вынужден признать: ваши три немудрящих «крестоцвета-исправителя» в зеркальном отражении над Перуновым городищем я не просто усилил, но крайне необдуманно подменил четырехмерным престеросом.

После же над озером, когда мы кооперировано раскрыли «глаз Пигмалиона» в целях нейтрализации магии, я окончательно разрядил мой ритуал. Увы, брат Фил, его неизбежного воздействия с лихвой хватило на всех, кроме тебя, защищенного пророчеством асилума, и меня, недостойного теурга, опрометчиво манипулировавшего запредельными сверхрациональными силами и знаниями.

— В рациональной метрике эвклидова пространства престерос выглядит как флерон-крестоцвет? — не замедлил поинтересоваться Филипп.

— О да, коллега, — не изменил собственной невозмутимости лорд Патрик, приступив к научной аналитике.

«Раскаяться-то наш адепт раскаялся и покаялся, но как истый техногностик отступать от намеченного плана экспериментальных исследований вовсе не намерен. Отрицательный результат есть тоже результат, учитывая хренову гору и чертову дюжину побочных эффектов, а также постэффектов…»

— Рационально, мой дорогой сэр Фил, престер представляет собой тот же крестоцвет-флерон в секущей плоскости. Фактически он и есть вращающаяся вокруг своей оси винтовая поверхность крестоцвета, ритуально освоенного рыцарями Благодати Господней в начале XI века.

Отсюда, по сути факта, происходит архитектурный декор, украшающий шпили многих готических соборов. Секуляры не могли не заметить применение ритуала и потому посчитали флерон благословенным знаком, отвращающим в окрестностях зловредительную магию и злонамеренное колдовство, и кроме того, защищающим от обычных грозовых разрядов.

Аналогично древние греки время от времени замечали ряд эффектов от использования престероса Архонтами Харизмы в качестве небесного оружия, непостижимым для мирян образом разрушавшего культовые сооружения, мегалиты, кромлехи, анимистические кумирни, если, по мнению античных харизматиков, там происходили извращенные мистерии и волхования. Иногда наши языческие предтечи прибегали к престеросу и в смертельных схватках между собой.

Когда в тысячелетней харизматической войне архонты высших градаций посвящения тотально истребили друг друга, алгоритм мистерии оказался утраченным. Их ученики-эпигоны смогли лишь восстановить плоскостную парадигму крестоцвета, откуда позднее возник средневековый ритуал положительного умиротворения «arceo vulgus profanum», то есть массового поражения магии и колдовства в метафизической диалектике отрицания отрицания.

Я так же исходил из данного диалектического ритуала, хотя разрабатывал принципиально отрицательный телеологический аргумент, поскольку спиритуально и субстанционально престер должен представлять собой неограниченно расширяющийся геликоид, сходящий на конус в точке приложения силы, спираль, сворачивающую вокруг себя релятивистское пространство-время.

В физической реальности престерос Архонтов Харизмы был аналогом плазменного веретенообразного импульсного вихря. Несмотря на то, в большинстве случаев это физическое явление принимает относительно стабильную гравитационную форму шаровой молнии-файербола. И то и другое суть варианты применения грубой силы к материальной действительности, захватывая большую площадь поражения.

В отличительном сравнении с нашими не слишком образованными предшественниками, мы действуем значительно изощреннее, я бы сказал, изящнее, более изысканно, щепетильнее, обладая новыми и старыми силами, прежними и современными знаниями, расширенным обновленным верифицированным опытом минувших поколений исследователей и ученых, какие внесли неоспоримый вклад в эволюцию познания. Так, в разработанном мною ритуале, в переосмысленной эпигностике старый добрый пламенный вихрь престерос оптически и аноптически может принимать иные формы, модели ограниченных криволинейными поверхностями стереометрических тел, зачастую воспринимаемых адекватно привычным невооруженному глазу катафатическим аналогиям бытия.

Уверяю вас, там, во время третьего фазиса, на озере Чаронь ни один из секуляров не смог различить с берега старинный орденский масс-нейтрализатор магии — «глаз Пигмалиона». Солнце для них оставалось обычнейшим восходящим небесным телом, никуда оно у них не скрывалось за облаками во время сейсмического удара.

В идеале мой «престер Суончера», — это рабочее название, сэр, — в силу своих тактико-технических характеристик предстает высокоточным дистанционным харизматическим оружием, обладающим избирательным духовным и материальным воздействием…

«Ага… Как же, как же! Так молотил по площадям, никому мало не показалось: ни волхвам-сектантам, ни ходунцам с ходуньям. Досталось на отличку и Нике, и Маньке с Настеной справа-слева по голове и по яичникам, больно…

Чувствительно саданул и по Анфиске с Пал Семенычем. Пускай рыцарь-зелот Павел по старой бюрократической привычке клерота от всего излишне сверхрационального прикрывается, неустанно…»

— Рационально, по сути факта, коллега, следует всегда учитывать классическое оптимальное соотношение рентабельности цели и выбора средств поражения. Мне кажется, сегодня я несколько пренебрег воинской классикой, но, думается, это в какой-то мере допустимо в практике боевых испытаний.

Между прочим, коллега Филипп, я ритуально зарядил «престером Суончера» еще один рубин-апотропей. Предполагал при случае активировать его во второй зоне орденского воздействия на горе Игрище, но не решился непрошено вторгаться в телеологическое пророчество вашего асилума, которое к тому времени отчасти утратило статус неизреченности, тогда как область значений горизонта событий в сверхрациональной неопределенности значительно расширилась.

Не желаете ли и вы как-нибудь определенно испытать мой новый ритуал, сэр?

— Благодарю вас, мой дорогой лорд Патрик, — дипломатично не стал прекословить и отказываться от предлагаемой ему чести рыцарь Филипп. — Я всенепременно поразмыслю над вашим великодушным предложением и определюсь, как мне быть на моем уровне владения силами и знаниям рыцаря-зелота.

— Определяйтесь, сэр рыцарь, определяйтесь. В настоящее время, полагаю, мое предзнание мне показывает: ваш наследственный клинок Регул, некогда принадлежавший достославному харизматическому архонту Гаю Юнию Альберинусу, определенно знаком с боевым применением древнегреческого престероса…

С публикацией моих экспериментальных данных я не спешу. Так что подумайте, брат Фил, о великолепной возможности внести собственный немаловажный вклад в развитие прикладной теологии и орденской теургии…

Рыцарь-адепт Патрик испытующе глянул на собеседника и вторично предупредил его тем же ровным голосом:

— Дорогой сэр Фил, как бы вам того ни хотелось, вам незачем ни сегодня, ни завтра заходить в убежище и смущать вашего сверхрационального партнера-симбионта воспоминаниями о дезавуированном пророчестве.

Увы, такова печальная судьба любого прорицания будущего.

Изрекая, мы не прорекаем, государь мой батюшка Филипп Олегович. Но вносим сумбур и суетность в систему распределения фрактально ветвящихся вероятностей, — прибавил лорд Патрик по-русски. — Обособленный временной интервал вашего пророческого видения еще отнюдь не исчерпан, но предвиденные ранее ход и сцепление эвентуальностей уже существенно разнятся с деепричастной модальностью, вами воспринимаемой достойно и с пониманием.

Желаете возразить, сэр?

— Отчего же мне возражать, лорд Патрик? С рыцарским предназначением не спорят, его стараются понять.

— Славно сказано, брат Фил. А ваш афоризм позвольте и мне взять на вооружение без ссылок на авторство.

— Почему бы и нет, мой дорогой лорд Патрик?

«Еще бы! с убежищем-то он меня походя уел. И дело тут не в суевериях пустословных, потому как во времечко оно дед Патрикей был неслабым инквизитором, в придворных чинах хаживал с ключом камергера двора его императорского величества Александра I Благословенного.

А несколькими десятилетиями ранее с Павлушей Булавиным чуть на дуэли не задрался, едва-едва помирили гордецов. Эх, молодость, молодость… Порой поздновато взрослеют милостивые государи харизматики…

Хоть вам и банально, но лучше поздно, чем никогда. Потому и предупредил насчет асилума перед веселеньким африканским сафари. И не грузит подробностями, покамест срок моего видения не истек…

Вот что, сменим-ка мы предмет разговора, и спрошу я нашего достославного адепта о ритуале экстракции магии для Настиного сигнума…»

Прежде всех по прибытии в орденскую резиденцию рыцарь Филипп поставил в известность о неотложной командировке в Найроби не даму-неофита Анастасию, а кавалерственную даму-зелота Веронику. Так положено. Арматору о таком сообщают в первую очередь, если информация о предстоящей миссии еще не поступила по ее каналам.

— …Труба зовет, Вероника моя Афанасьевна. Распорядись-ка домохозяйственно перекусить чем-нибудь двум странствующим рыцарям на дорожку.

В ответ Филипп услыхал от Вероники вовсе уж нечто несообразное должностным обязанностям арматора и тому, что предвидел его асилум. Она нахмурилась, помрачнела и решительно заявила:

— Я могу запретить тебе, Фил, эту долбо… дебильную миссию по непреложным арматорским соображениям, и никто не посмеет нарушить мои прерогативы. Ни в анус, ни к вагине…

Однако ж препятствовать тебе я не буду, вали в эту… дьявольскую Африку, рассадник глобальных вирусных пандемий и бактериальной экзотики. Но потом, только держись, милок, тетя доктор твой организм обиходит в должном благочинии…

Филька, я страшно боюсь за тебя. И плевать мне на суеверия…

Если с тобой что-нибудь случится, знай, я буду рожать от тебя и Насти мальчика. Ее яйцеклетки и твои живчики у меня наготове для экстракорпорального зачатия.

И без того для Руперта одного такого отпрыска собралась выносить. Где один эмбрион, там и двое у меня поместятся — невелика разница двуяйцовых близнецов вынашивать, выращивать по арматорскому обычаю. Что для одного фетуса, — тяжкое брюхо таскать, тянуть, матку толкать, растягивать, дойки напрягать, царские врата распахивать, — что для двух. Не в лобок, так по лбу…

На столь неожиданное заявление Филипп сразу не нашелся, чего бы ему просто по-человечески ответить, он только попросил:

— Угости сигареткой, сестрица арматор.

— «Мальборо» натощак из красной пачки устроит, братец Фил? Я-то курить уж бросила.

«Господи, помилуй и спаси! Она не шутит! Поразительно, патер ностер…»

Тем воскресным ранним утром окончательно сразила рыцаря Филиппа и опровергла пророчество от асилума настоятельная просьба рыцаря Патрика пригласить для поддержки ягд-команды инквизитора-дознавателя кавалерственную даму Анфису.

— …Уверяю вас, сэр. Мисс Энфи в Кении нам пригодится более, чем кто-либо из орденских логистиков и группы транспортного обеспечения нашей спецкоманды.

Тем не менее миссис Нэнси и мисс Мэри вовсе не вразрез с пророчеством беспрекословно откомандированы в Филадельфию с пожеланием спокойной ночи, приятных сновидений и с подробным технологическим планом-распорядком занятий по самоподготовке на три дня вперед и далее.

— …Впредь до коммуникативного уведомления, дорогие леди. Кто-нибудь желает мне возразить в комплекс-обджект?

Желающих в комплекте воспротивиться прецептору Патрику, как обычно, не нашлось.

— …Бери шинель, шурши домой, новобраницы, промеж ног две дырки, — по-русски душевно попрощалась с дорогими леди арматор Вероника. — Какие-нибудь там экзотические африканские сафари на альтеронов лет сто или двести будут не для вас… Если выживете…

Иных дополнительных сведений и животрепещущих подробностей о разворачивающейся миссии ягд-команды рыцаря-адепта Микеле несказанно огорченным, даже обиженным дамам-неофитам Марии и Анастасии не сообщили как рыцарь Патрик, так и рыцарь Филипп.

До сведения рыцаря-зелота Павла рыцарь-адепт Патрик вкратце довел ситуацию о происходящем в настоящее время рейде-поиске и блокировании объекта преследования ягд-команды под началом рыцаря-адепта Микеле. Просьбу всемерно поддержать ее усилия рыцарь Павел встретил с пониманием и предложил персональные комплементарные услуги в Кении, каковые и были заранее приняты с благодарностью.

Покончив с неизбежными орденским формальными церемониями и рыцарскими любезностями, дополняющие силы ягд-команды отправились в фешенебельный «Найроби-Хилтон». Но прежде им пришлось переместиться на ухоженную лужайку Ухуру-парка неподалеку от комплекса зданий кенийского парламента с башней, очень напомнившей Филиппу лондонский Биг Бен.

«Ага… Когда-то англичане и немцы Восточную Африку, совместно отнятую у арабских работорговцев, делили между собой. Англичане оттягали кусочек побольше…

Так-так-так… здесь на субэкваториальном плоскогорье не так чтобы очень жарко, по календарю сухая осень, скоро зима и муссонные дожди…»

В кондиционированной стерильности отеля им пожелал доброго утра штаб-координатор исполняемой миссии рыцарь-зелот Аурелио. Если судить по измятому лицу и костюму, измученному и озабоченному виду сеньора Аурелио Иньигиса, хорошими известиями он их порадовать сколь-нибудь не мог при всем своем желании.

— …Видит Бог, эрманос и эрманас, мы делаем все, что в наших возможностях. Как всегда орденских слабых сил и ограниченных средств критически не хватает. А тут еще, пуэрка мадонья, примеро де майо ноктурно…

После Вальпургиевой ночи в Европе я подтянул две ягд-команды для организации блокады района поиска в ньиках и отрогах заповедника Масаи-Мара. Но оборотень, мьерда де дьос, от них ушел, дернул, виолентаменте, через кенийскую границу, сожрав пограничный патруль секуляров. И на текущее время приблизительно локализован, санта сингада, в танзанийском национальном парке Серенгети…

— Брат Аурелио, я бы попросил вас успокоиться и не богохульствовать суесловно, — непререкаемо вмешался рыцарь-адепт Патрик в темпераментные экспрессии сеньора координатора, — честь и достоинство джентльмена, потомка славных королей Наварры, сэр, вас обязывают, мой высокочтимый сеньор Аурелио Иньигес.

Прохладного замечания невозмутимого адепта хватило с избытком, чтобы зелот обрел самообладание. Сеньор Иньигес сдержал природный гасконский темперамент и от горячего африканского пиджин-инглиша с непристойными вкраплениями по-испански перешел к довольно правильному, пусть и несколько формалистичному, русскому языку, тактично учитывая происхождение присутствующих на брифинге.

— Дамы и господа из Восточно-Европейской конгрегации, сэр Патрик! — Аурелио Иньегес исполнительно отвесил четкий офицерский поклон. Только что каблуками не щелкнул, на караул и под козырек не взял в сторону Патрика Суончера, благожелательно по-генеральски ему кивнувшего.

— В нашем распоряжении не более часа на брифинг и экипировку. Ваша эксперт-пилотесса, дама-зелот Умба, окажет вам всевозможное техническое содействие в логистике, — как-нибудь иначе представлять супругу, скромно притулившуюся в уголке зала оперативных совещаний с тактическим компьютером на коленях, сеньор Аурелио не пожелал.

— Кавалерственная дама Умба доставит вас в базовый лагерь объединенных экспедиционных сил на горе Субуго, введет в конкретные диспозиционные детали поиска и в дальнейшем исполняет аэромобильное обеспечение вашего подразделения. В базовом лагере вы поступаете в распоряжение рыцаря-адепта Микеле, осуществляющего общее командование операцией под кодовым обозначением «Львиный бог Апедемак». Поскольку впервые объект, — предположительно, апостат-евгеник высокого круга посвящения, — появился около месяца тому назад на развалинах одноименного мероитского культового сооружения в Наге, современный Судан, некогда Нубия.

Далее относительно свежий нубийский след, согласно прорицанию актуального прошлого, ведет к развалинам аналогичного языческого храма, южнее 5-го нильского порога. Оттуда объект посредством античного перехода-дромоса оказался в древней Кирене в Малом храме Диониса.

Согласно углубленным прорицаниям прошлого, искомый объект в III–IV веках неоднократно пытался играть роль воскресшего львиного бога Апедемака среди нубийских племен. Установить подлинное имя объекта, его когномен, филию или эрану, по сю пору не представляется возможным ввиду нарочито проведенного им ритуала сокрытия в извращенной эпигностике Архонтов Харизмы.

Эквивалентным ритуалом объект пользуется при сокрытии его недавних следов и текущего месторасположения. Тем не менее на данный момент всякое возмущение им топологической сверхрациональности мы оперативно, в режиме реального времени, фиксируем в приблизительной зоне площадью 25–30 квадратных километров.

Обосноваться в ливийской Киренаике объекту не удалось, так же, как и внедриться в орденскую сеть транспорталов. Очевидно, его вспугнула активность апостолической инквизиции Северо-Африканской конгрегации, осуществлявшей в то время масштабную акцию по умиротворению вредоносной завии исламских дервишей-сенуситов. Вследствие чего объект двинулся к югу через Сахару.

По-видимому, в тот период апостат начал необратимо терять контроль над своими сверхрациональными способностями, потому как из львиной метаморфы он с тех пор вряд ли выходил. Заклятье оборотня стало его проклятием.

В текущей миссии, направленной на его умиротворение, объект получил условную кличку Верлеон из Бенуэ после его обнаружения на севере Камеруна пять дней назад, где он около двух недель целенаправленно охотился на туземных шаманов. Первоначально его приняли за незначительную локальную паранормаль, неудачное шаманство кого-то из племенных колдунов котоко, практикующих транспозиционный анимистический метаморфизм.

Прорицание апостолической инквизиции помогло установить истину, хотя и значительно позднее. В среду Верлеон из Бенуэ скрылся от моего орденского звена, предприняв целый ряд хитроумных магических трюков. Тогда я и предположил, что мы столкнулись с магом-экзотом европейского генезиса, если он предпочел выдвижение на юго-восток во влажные экваториальные леса, которых, как правило, избегают мигрирующие львы-одинцы.

На сегодня объект мы называем Апедемаком. Контакт с асилумом, топологически спроецированным на руины языческого Храма Львиного бога в нубийском Наге, он, вероятно, утратил. Либо не рискует появляться поблизости от убежища в неподобающей и богомерзостной звериной метаморфе. Ибо она весьма далека от того шаманского маскарадного камуфляжа, каким он в давно прошедшие времена совращал древних язычников.

Насколько Апедемак ныне владеет собой, собственными харизматическими возможностями, методами сверхрационального воздействия на физическую реальность, в какой мере утратил человеческий разум, столь долго пребывая в анималистической метаморфе — мы можем лишь предполагать с неопределенной степенью достоверности.

В данной связи мы весьма рассчитываем на содействие рыцарей и дамы из Восточно-Европейской конгрегации, непосредственно имевших дело и с апостатами, и с заклятьем «оборотень-фамильяр», которым воспользовался Апедемак для придания себе львиной метаморфы.

После Камеруна лев-оборотень метался ускоренными марш-бросками по экваториальной Африке, забирая в основном к востоку. Специально избирал труднодоступные участки местности, где редко встречаются признаки цивилизации. В то же время располагаются места его передвижений и изуверской жизнедеятельности большей частью в аномальных природных зонах.

С большей или меньшей степенью идентификации за Апедемаком тянется немало кровавых следов. Всюду он пытался реализовать транспозиционный колдовской обряд с жертвоприношением секуляров, который, предположительно, способен вернуть ему биологическую метаморфу гоминида. На это он, вероятно, все еще питает определенные надежды.

В настоящее время, по всей видимости, метаморфированный апостат стремится спрятаться среди львиных прайдов. Либо того требует уже не человеческая и не харизматическая, а его звериная сущность прислужника Дьявола.

Надеяться на то, будто бы Апедемак в ближайшее время положительно лишится рассудка и трансформируется в неразумного альтерона или в обыкновенное магическое животное, мы не вправе, кавалерственные дамы и господа рыцари.

Братья и сестры! Наш общий долг — найти и устранить злодействующего апостата. Мы обязаны непреложно упразднить Апедемака, как у вас в Восточной Европе принято называть неотвратимое орденское воздействие на тех, кто имеет пребывать носителями богомерзостной скверны и сатанинской порчи. Отыскать мерзавца и отменить его существование!

Однако действовать во имя Добра мы должны строго в пределах разумной достаточности и осмотрительности, ситуативно избегая политических, демографических, гуманитарных и экологических осложнений в зоне орденского вмешательства. От всех нас неукоснительно требуется соблюдение аноптического образа действий и следование регламентированному порядку предотвращения непредсказуемого развития секулярных эвентуальностей.

У меня все, досточтимые дамы и господа. Убедительно прошу вас проследовать за сеньорой Умбой в арсенал и на склад вещевого довольствия…

«Комемьерда куадрадо! — так нелицеприятно и неприязненно в мыслях по-испански не раз обозвал сеньора штаб-координатора Аурелио рыцарь Филипп в продолжение брифинга.

Ника бы дословно перевела: говноед квадратный, ни в анус, ни к вагине напыщенного остолопа не приспособить. Столько говорить и ничего не сказать. Клерот-ноогностик, из рака ноги…

Как его только Умба терпит, эдакого олуха кичливого! Как же, как же, королевских кровей супружник…

Спрашивается, отчего кофе у них здесь отвратный, а крекеры не угрызешь и львиными зубами..?»

Вопросов по окончании брифинга сеньору Аурелио Иньигису никто не задавал, если на деле командует ягд-командой синьор Микеле Гвельфи.

«Великий инквизитор Западно-Европейской конгрегации это вам не фунт африканских фиников…»

— …Дон Микеле просил меня ввести вас в курс дела, народ, пока снаряжаемся, заправляемся, летим, садимся, — приступила к выполнению приказа старшего в чине и должности дама Умба. — Штабной брифинг и прогулка пешком в «Хилтон» это вам для быстрой акклиматизации в южном полушарии, не более того.

Сэр Патрик, дон Микеле велел обязательно спросить у вас, не желаете ли заменить моего мужа на посту штаб-координатора ягд-команды?

— О нет, леди Умба. Мистер Аурелио Иньигес вполне на своем месте в «Найроби-Хилтон»…

Скажите, леди Умба, тактически потенциал Апедемака приравнен к рангу рыцаря-адепта?

— Да, сэр. Лучше перебздеть, чем недобдеть, сэр, — по-солдатски прояснила тактическую обстановку орденская эксперт-пилотесса, почтительно помогая адепту облачаться в полевую форму одежды. И далее мадам Иньигес-Килинди предпочла не отступать от своего нарочито разбитного и разухабистого пилотского стиля.

— …По мне бы оптимальнее накрыть локализованного и блокированного противника огнем по площадям, — непринужденно вводила соратников в конкретные детали и нюансы поиска дама Умба. — Если кто-нибудь или что-нибудь живое выползет из зоны сплошного поражения, следовательно, это и есть наш искомый неприятель. Вали его тогда, народ, кучно и прицельно, теургическими альтерон-зарядами…

Мы реально могли бы по методике «камнепад» арендовать у окрестных генералов, хоть в моей родимой Танзании, дивизион реактивных систем залпового огня.

Или же еще лучше — душевно садануть в предполагаемую точку местонахождения апостата одним-другим маломощным тактическим ядерным боеприпасом ракетами «воздух — земля». Как раз такие управляемые подарки на консолях моей колымаги подвешены, правда, с обычными фугасными боеголовками противокорабельного назначения.

Пошли бы и плутониевые и нейтронные точнехонько в цель за милую душу.

Гасить гадов надо по-черному. Африка это Африка, сплошная чернуха. Из-за Черного Континента мировых войн секуляры никогда не затевали и пробовать не станут.

Взрывы, какие ни есть, все равно бы списали на испытания исламскими террористами портативного ядерного оружия. А со слишком активизировавшимися магиками: людьми и животными — мы бы справились не хуже, чем когда-то политически купировали секулярную ситуацию в Чернобыле и Тримайлайленде, в Хиросиме и Нагасаки.

Какое там! Клероты ни в какую.

Лучшее — враг хорошего, сплошь и рядом прописную глупость слыхали. Тронуть не моги заповедные и священные для туземцев земли Масаи-Мара. Людской, мол, и животный мир экологически неприкосновенны. Жрать, резать и стрелять друг в дружку, сколько их неразумным душам угодно, им можно. А вот нам, представьте себе, нельзя по-простому, не извращаясь сверхъестественно, дикую местность зачистить, прибегнув к простой как грабли, веками отработанной тактике выжженной земли и подсечного земледелия. Так и мои царственные предки всегда поступали со времен великого Мбеге. Я сама, хочу вам доложить, урожденная самбаалийская львица-симбва, что равнозначно русской великой княжне из дома Романовых. Мне вдвойне, за мой народ и за державу обидно, если извращенец верлеон в моих родных краях кружит…

Не такие уж мы, возьмем на круг, дикари, чтобы тварным звериным личинам да тотемам поклоняться… Чай, души крещеные, христианские…

«Ага, изъясняется по-русски танзанийская принцесса-львица не в пример свободнее ее благоверного Аурелио. Явно сказываются пять лет учебы в московском Университете дружбы с африканскими и азиатскими народами. Универ Патриса Лумумбы не хухры-мухры, его выпускница с красным дипломом ученого агронома с дерева ужо не упадет, хвост себе не сломает…

Не вам фига мадам Килинди, но большая ооновская шишка из ФАО в дикой Африке…»

В тот момент Филипп столь же неприязненно, нелицеприятно и очень даже самокритично подумал о себе самом, ловко примериваясь к модернизированной снайперско-штурмовой магазинной винтовке «снарл», а именно Ї «SАR-12»:

«И чего ты, демофоб недоношенный, на всех людей ополчился? Сам среди белых негров обретаешься… И Аурелио тебе не так доносит, докладывает, и Умба с атомной бомбой не эдак выступает… Красивенькую девочку, шоколадку молочную, черномазой обезьяной окрестил, славного рыцаря в тягомотные дерьмократы записал. Оба ведь боятся до усрачки, психуют до недержания речи в мочевом пузыре, в очко жим-жим играют, но хорохорятся… И ты туда же?

Глянь-ка лучше на достопочтенного рыцаря-адепта Патрика. Спокоен и непоколебим как скала, mole sua stat, накануне очередного натурного испытания «престера Суончера», из рака ноги, экспериментатор хренов…»

— …Вы не подумайте обо мне чего-нибудь плохого, народ, — приговаривала Умба, выкладывая перед Анфисой снаряженные магазины для проверки. — Я не какая-нибудь кровожадная дикарка из джунглей.

К живым тварям очень по-человечески отношусь. Едва-едва удержалась и не заплакала, когда узнала, что поганец Апедемак в клочья разорвал последнего реликтового диплодока, обитавшего в Ликвальских болотах в Конго.

Мой народ таких зверей мбилинту называет. Когда-то они у нас здесь водились на островах озера Виктория-Ньянза, но их нубийские звероловы свели на нет. Диплодоков нубийцы продавали фараонам и жрецам Верхнего Нила.

— Мбилинту, говорите, почтеннейшая? — заинтересовался до того молчаливый рыцарь-зелот Павел. — Я, кстати, сударыня Умба, в незапамятные времена батюшку вашего знавал, его величество симбву-на-муэне сиречь небесного льва.

Вас же, прошу простить старика великодушно, что-то не припомню в младенчестве. Уж больно много жен и детишек у вашего достохвального родителя имелось.

— У меня было 246 братьев и сестер, Пал Семеныч, — с нескрываемой гордостью уточнила Умба.

От предложенного ему орденского образца магазинной винтовки «снарл» Павел Булавин мягко, но решительно уклонился. Зато убедительно попросил по пути к базовому лагерю на горе Субуго его и барышню Анфису, на славу экипированную, вооруженную для охоты на крупного зверя, доставить к орденскому транспорталу в Ухуру-парке. А там подождать их с полчасика, зависнув неслышно и незримо поблизости, или же наскоро облететь достопримечательные архитектурные красоты Найроби.

— Здорово! — обрадовалась Умба. — Господа достославные рыцари, честь имею вам показать мечеть Ага-Хана, Летающую тарелку Ноствика, она же Вигвам или Хижина дяди Джомо, а также европейские центральные кварталы кенийской столицы с высоты птичьего полета и ниже.

Время в запасе у нас есть, Пал Семеныч, можете не торопиться. Дон Микеле велел забросить вашу группу на Субуго до трех часов пополудни.

Ну полетели, голуби и голубицы…

Футуристический обтекаемой формы летательный аппарат продвинутого орденского дизайна ничем не напоминал «летающую тарелку» — продукт убогого воображения самопровозглашенных уфологов и малограмотной книжно-журнальной писанины, не ведающей об инерции и гравитации. Скорее, он походит с виду и отчасти внутри на заурядный армейский вертолет огневой поддержки, — некогда в неофитах убедился Филипп Ирнеев, на практике осваивая тактические приемы аэромобильных спецопераций ордена.

«Геликоптер С-6/8 типа «серафим» есть аппарат тяжелее воздуха с несущим движителем. И летает он в соответствии с принципами аэродинамики, как ему положено, на дозвуковых скоростях, какие позволяют мощность трех водородных турбин, сопротивление воздуха и непреложные требования к аудиовизуальной, инфракрасной и антирадарной защищенности…

Сверхзвуковой реактивный полет «серафима» возможен там и тогда, когда его можно замаскировать под естественное атмосферное явление, происходящее от природы либо от человека и его самолетов-драндулетов…»

Воздушная колымага, как эксперт-пилотесса Умба запанибрата поименовала своего высокотехнологичного орденского «серафима» с шестью несущими и направляющими геликоидальными роторами вариабельной ориентации, оснащена стандартной конструкции автопилотом и компьютерным курсопрокладчиком системы глобального позиционирования. Поэтому, выставив необходимые параметры маршрута, Умба перешла в транспортное отделение к пассажирам, ознакомила их с подробной диспозицией ягд-команды рыцаря Микеле, включая поддерживающие, а также приданные силы и средства.

С тактическим планшетным компьютером кавалерственная дама Умба ни на секунду не расставалась, контролируя условия полета и отслеживая в онлайне оперативную обстановку по всей зоне вмешательства ордена. Где-то на середине пути к пункту назначения она обрадовано воскликнула:

— Народ, на ловца и зверьки бегут!

Слева по курсу не очень далеко мелкое бандформирование сепаратистов баньоро из Уганды, партизанят последыши свергнутого диктатора Иди Амина. Они у нас что-то вроде руандийских голосеменных из хуту. Как всегда, у тех и других самцов два ржавых китайских «АК-47» и одни рваные штаны на троих-четверых.

Далековато аминовские гаденыши забрались, обычно они шарятся западнее. Ужас, какие эти бесштанные недобитки надоедливые и упертые…

Т-а-а-к… Пускаю колымагу в тактическую штурм-петлю на автопилоте и разделываемся с туземными бандитами. Поверьте, народ, их жалкие жизни у нас ценятся намного меньше благополучия прочих узконосых обезьян-гоминидов.

Ружьишки, между прочим, свои опробуете учебно-тренировочными боеприпасами, пристреляете оружие маленечко по нормальным мишеням, поохотимся в кружок на диких голых обезьян в ньиках…

Рыцари Патрик и Павел от участия в круговой охоте с воздуха холодно воздержались. Остальные же, две дамы и рыцарь, не горячась, круглым счетом уложили в высокой траве незадачливое бандформирование, чем-то не угодившее невидимым могучим духам огня и неба. Всех, кто их прогневил, они бесшумно, снайперски поразили с чистых голубых небес унитарными выстрелами калибром 12,7 миллиметра.

«Сафари в ньиках, судари мои…»

В прошлом году рыцарь-неофит Филипп точно так же тренировался в Чечне, упраздняя партизан-исламистов. «Аллах им судья, ваххабитам, а я Нике и Пал Семенычу успешно сдал зачет по снайперской стрельбе. И нынче в Кении охулки на руку не положил с тепловизионным прицелом…»

Для рыцаря Филиппа не составляло секрета, что в течение перелета от Найроби до Субуго его прецептор погрузился в прорицание и осмысление далекого прошлого, мало обращая внимания на мелькающие внизу африканские пейзажи и рельефы, которые огибал автопилот «серафима» на предельно низкой высоте над поверхностью земли. Незадолго до посадки рыцарь Павел поделился полученными сведениями с коллегами.

— …Таким вот модусом, друзья мои, мы с барышней Анфисой галопом по дромосам античных харизматиков посетили мероитскую Алву и древнеримскую Апполонию… Вернее, их сегодняшние жалкие останки от былого и живого великолепия…

Увы-увы, время прожорливо, но человек еще прожорливее, не правда ли, Филипп Олегыч?

— По-латыни оно звучит благозвучнее, Пал Семеныч, — деликатно отозвался Филипп, давая наставнику необходимое время, чтобы точнее высказаться, сформулировав пророчество из будущего в прошлое. — Tempus edax, homo edacior.

Энтропию еще в античности натурфилософски приметили. Среди прочих, тот же Овидий о всепожирающем времени…

— Даром что наш Апедемак, хм, omnia morte, поэтическому оракульству не внял, за это и поплатился утратой доступа к асилуму. В Алве арка кирпичного Львиного храма, что располагается между южным некрополисом и железной дорогой, для него закрыта. Он ее не ощущает в сверхрациональной топологии.

Из моего прорицания на местности не могу заключить, насколько он нынче силен, знающ и боеспособен, но дороги назад в прошлое у него определенно нет.

Разве что попытаться ему, оному извергу, проникнуть в какую-либо зону древнего зла. Хотя этого обстоятельства изгой Апедемак не знает, не понимает и, в очевидности, не додумается, не вспомнит в анималистической метаморфе о темпоральной мистерии Архонтов Харизмы.

На всякий непредвиденный случай никоим образом и подобием нельзя подпускать Апедемака к затопленному острову Филе — к тамошним руинам между храмовыми постройками капища Исиды и «Киоском Траяна» у первой Асуанской плотины. Это ближняя отсюда зона сверхрационального зла, доставшегося нам в наследие от тысячелетней войны античных харизматиков.

Да-да, друзья мои… Нубийское прозвище Апедемак ему подходит, но все ж таки он родом из Нумидии и принадлежал к филии дионисийских интерзиционистов «Либер Патер» в киренском городе Лептис Магна. Звали его в ту пору римским именем Клувий, когномен Лео Югуртул.

Исчез архонт-неофит Клувий в достопамятном 127 году от Рождества Христова, внове объявился в 343-м. Возможно, примкнул к цизальпинским апостатам-евгеникам и подвергся их ритуалу сокрытия прозелитов.

Не могу утверждать достоверно: в моем, хм, не слишком определенном прорицании в период существования ордена из убежища он, пожалуй, не выходил… Или же оно его не выпускало.

Одно могу сказать точно на основании его модус оператум… На моем веку, в мое новое время сего типуса Клувия Апедемака Югуртула не было…

«…И Пал Семеныч сильно нервничает… какой-то он сегодня косноязычный, из рака ноги. В мыслях заикается… Всех достал апостат поганый…», — сделал вывод Филипп.

Последнее известие об оперативной обстановке перед самой посадкой предоставила соратникам пилотесса Умба. Ее смуглая матовая кожа на лице и на руках внезапно нехорошо покраснела и побледнела какими-то серыми пятнами, словно бурые угли подернувшиеся пеплом, а черные глаза посветлели от еле сдерживаемого бешенства. Она с большим усилием выговорила:

— Не могу поверить… Только что передали… Апедемак, гаденыш нумидийский… неизвестно как взял «серафим» в воздухе. Погиб пилот… субалтерн третьего круга Вазис Макама из Занзибара. Рыцарь-адепт Питер Нардик тяжело ранен…

Рыцаря Микеле члены группы усиления во главе рыцарем Патриком в базовом лагере не застали. Командующий операцией «Львиный бог Апедемак» по тревоге вылетел в полевую ставку, развернутую в национальном танзанийском парке Серенгети. На борту «серафима» дон Микеле Гвельфи отдал приказание вновь прибывшим устраиваться на бивак и ситуативно адаптироваться к африканскому театру военных действий:

— …Многоуважаемым синьорам и синьорине из пополнения отдыхать и акклиматизироваться впредь до прояснения ситуации…

На обед, отдых и сон непреклонный рыцарь Руперт выделил пополнению малым-мало лишь два часа. Сыграв подъем, он отправил всех на стрелковые адаптационные тренировки со снайперским автоматическим оружием. Для миролюбиво настроенных достопочтенных зелотов и адептов начальник орденской академии боевых искусств барон Ирлихт исключения не сделал.

Под личным руководством неутомимого адепта Руперта все они упражнялись в стрельбе по движущимся и замаскированным мишеням, имитирующим четвероногие и двуногие теплокровные существа. Притом сами тренировались в движении, в полной полевой экипировке для боевых действий в условиях экваториальных и тропических климатических поясов, будь то в горной или равнинной местности.

«Орденская рутина и есть рутина, соблюдай молитвами святыми уставы и наставления по спецоперациям. Часами, месяцами, годами, весь свой век корячишься, Ярмо Господне тащишь…

…Обычные армейские подразделения всю жизнь готовятся, чтобы никогда не воевать, ни разу не выстрелить в реального противника, а спецназ — чтобы всегда действовать, помнится, наставлял студента Фильку майор Гореваныч…»

Рыцарь Филипп ничего не имел против интенсивных тренировок. Надо так надо, боевые рефлексы требуется подкреплять. «Постоянно и неустанно…»

«…Можно и в черно-зеленый камуфляж упаковаться, став эдаким призрачным бестеневым силуэтом с нечеткими контурами. Шлем, перчатки, ботинки также типа импрегнированного «блэкхоул-фрииз» с переменным коэффициентом поглощения и рассеивания инфракрасной, видимой и ультрафиолетовой частей спектра. Такая же маска на лицо с дыхательными антибактериальными и антивирусными фильтрами, дифракционные решетки на глазницах…

Контактная прицельная оптика на слизистой… Мух цеце очень удобно отстреливать из «снарла» 45-го калибра…

…Никоим образом и подобием нельзя утверждать заранее, какое ни есть рациональное или что сверхрациональное, может особенно сгодиться в чисто конкретной обстановке… При всем нашем предзнании и прогностике… Ох, дебита ностра…»

К горному климату в Кении рыцарь Филипп особых претензий тоже не предъявлял. По его личному ощущению, погода на Субуго ничуть не лучше и не хуже, чем на Игрище, если правильно одеться.

«…Дьявольская природа всегда и везде против незащищенного и невооруженного человека. В ней неизменно что-то не так — здесь на сафари в Африке или там, в охотничьих заказниках Европы. В городе чуток пристойнее, в сельской местности посвежее…

…Климат повсюду на земле не благодать, а проклятье человеческое. На природе только неразумной скотине хорошо, да и то не всегда и не везде. Если от болезней и бескормицы не сдохнет, то хищники слопают или человек подстрелит и тоже сожрет…

…Запах приятный, но одуряющий тут в горах от длинных можжевеловых деревьев…»

Натурфилософские настроения и вроде бы малосовместимые с воинским ремеслом мысли ни в коей мере не отвлекали Филиппа Ирнеева от оценки общей или частной обстановки. Или как-нибудь дурно влияли на его рефлекторные действия во время рутинных военных занятий.

«…Упал, отжался, перекатился, на спусковой крючок легонько нажал…

…На рекогносцировку по всему плато Серенгети не помешало бы засветло слетать, проветриться, осмотреться в саваннах на плоскогорье…

…Неплохо бы еще нашу супер-пупер ягд-команду в чувство привести. Наши деды-вояки: Павел Семенович и Патрикей Еремеевич, — что-то мне показывает, — придерживаются того же мнения…»

Немного позднее бригадный генерал Патрик Суончер, ветеран англо-бурской и 1-й мировой войн, а также полковник Павел Булавин, на своем веку начавший воевать безусым юнцом под Полтавой в 1709 году, предложение молодого волонтера Фила Ирнива поддержали, воплотили и развили. Его превосходительство генерал Микеле Гвельфи проведению молниеносного ударно-разведывательного рейда не воспротивился, несмотря на резонные возражения оберштурмбаннфюрера Руперта фон Коринта.

Блицкриг усиленной ягд-команды в ущелье Олдувай, а оттуда прямиком в глубокую кальдеру потухшего вулкана Нгоронгоро, где Апедемак материализовал файербол в пилотской кабине «серафима», устроив объемный взрыв, закончился ничем. «Вовсе не фигурально угодили в самый просак между двумя срамными женскими дырьями, судари мои…»

Метаноэтическое предвидение рыцаря-адепта Патрика и рыцаря-зелота Павла в совокуплении с их достоименной полководческой интуицией не увенчалось не только триумфом, но и сколь-нибудь положительными поисковыми результатами. «Что называется, совокупились с природой и на природе…»

Снайперски усыпили нарколептическими зарядами двух обычнейших львов-самцов, пополудни бесстыдно доминировавших в подозрительно многочисленных прайдах. Впустую проверили и одного молодого льва, странно и неблагонамеренно в одиночку рыскавшего неподалеку у зарослей колючих акаций.

Проследили за шайкой откровенных браконьеров на плоской щитовой вершине Нгорнгоро. Надеялись: Апедемак соблазнится и ритуально отобедает негодяями, по античному обыкновению сначала учинив гадание по внутренним органам человеческой жертвы, а затем на месте пожирая идоложертвенную плоть. Иногда львиный божок, видимо, зверски проголодавшись, сразу закусывает трепещущими легкими и парным сердцем.

«Как бы не так! Надежды юности питают порой и в старческом маразме…»

Браконьеры нагрузились добычей, состоявшей из разных звериных, большей частью леопардовых шкур, и счастливо, благополучно тронулись в путь. Канальи и не догадывались, какая зверская опасность им угрожала.

Хотя потом им чуточку не подфартило. В заповедной зоне их грузовичок перехватили егеря, своевременно и мобильно предупрежденные ужасно бдительными американскими туристами-экологами из группы секулярной логистики сверхособой ягд-команды рыцаря Микеле…

Отчужденный от треволнений и сумятицы мира сего отец инквизитор Филипп пребывал столь же отрешенно и от ироничной рыцарской ипостаси. «Доволе ерничать и шпынять лжесловесно братьев и сестер наших, иже в мыслях невместных…

Ибо в смущении разумное бытие братии и сестринства. Многая исходяще от глубочайшей бездны сокровенной волшбы, яко порчу наводящего от земнородства звериного и человечьего паки средь почвы и каменьев несмысленых в изначальной скверне обретающихся…»

Инквизитор, наполовину выйдя из медитации, посмотрел на альтиметр, а затем с высоты 10 000 метров над уровнем моря устремил испытующий взор на пеструю земную поверхность, простиравшуюся глубоко внизу под стреловидными консолями «серафима». Сидевшая за штурвалом дама-зелот Прасковья это заметила и высказалась созвучно его раздумьям, не отрывая взгляда от приборов управления полетом и сопровождения воздушно-наземных целей в обеих полусферах:

— Как геолог и геофизик тебе говорю, братец Фил. Назови меня Парашей, но под нами северная часть Танганьикского архейского массива, почти сплошь зона природных аномалий в гранитоидах и в недрах мигматито-гнейсового комплекса. И к западу от нас — система сбросовых впадин Восточно-Африканской рифтовой системы. Тоже не подарок, позвольте заметить, сударь…

Извините за речевую банальность девку глупую, похотливую, до сафари этого говенного охочую…

С дозволения адепта Микеле на рекогносцировку, какую он задумал несколько часов назад, Филипп Ирнеев взял одну лишь Прасковью Олсуфьеву. Прочие могли только помешать его рациональным замыслам и в непознаваемой глубине души истинно метаноэтической мыслительной работе. Для одиночества вдвоем высоко над земной суетой в пилотской кабине «серафима» Филипп ее избрал наиболее подходящей напарницей.

— Сбрасывай-ка высоту и обороты, дева Параскева моя Пятница. Лети нам, голубка, как говорится, тихенько, низенько, на крейсерской скорости, не выше морды щита Нгоронгоро, но ниже тупоголовой башки Килиманджаро, встречь закатному африканскому солнышку. Кружись по квадратикам.

— Не извольте беспокоиться, сударь. Искренне ваша дева Параскева, назови меня Парашей, о квадратуре круга слыхала от одного очень жгучего брюнета, ее учителя геометрии в женской гимназии Саратова.

И я была девушкой юной, чесалось мое естество, — ерничая, промурлыкала пилотесса, плавно отжала штурвал и дополнила биографические воспоминания интимными подробностями. — Сохнуть по нему я не сохла, но, помню, на его уроках хлопала длинными ресницами, упорно молчала и неуютно хлюпала месячными в тряпочки-марлечки, напиханные в беленькие панталончики под коричневым платьицем и черным фартучком гимназисточки. О дамских прокладках и тампонах в ту пору не ведали несчастные люди-дикари.

— Галактического звездного календаря они доселе не ведают, — отозвался Филипп. — И нам из-за них завтрашний лунный понедельник ни за что не отменить ни на Западе, ни на Востоке, которые сходятся гораздо чаще, чем гора с горой в зонах рифтовых разломов. Не так ли, моя кавалерственная дама?..

Дама Прасковья, особый чистильщик Дальневосточной конгрегации, как никто другой способствовала углубленным раздумьям и медитациям рыцаря-инквизитора Филиппа. Она это знала и охотно согласилась ему помочь:

— …Принято к исполнению, братец Фил. Водички дистиллированной в баки зальем и полетели на твою рекогносцировку. На дозаправке водяным паром в активном разведывательном режиме на разных высотах много не налетаешь.

Осмотришься на местности, мыслью растечешься по горам и долам, мозги проветришь в полете. А я буду тебе исповедоваться духом и телом, бла-бла-бла и тра-ля-ля, вроде как тогда в Дагестане, над Каспием.

На воздусях доложу тебе по-сестрински в кривой девчачьей логике о здешней обстановочке. Назови меня Парашей, она — говно из говна. Думали, как обычно, отметелить ногами лежачего. Ан нет, не лезет толстая говняшка, хоть стой, хоть падай, ничего не выходит…

Без стеснения начав откровенничать и секретничать на земле, Прасковья и в воздухе не прекращала выкладывать все, чего у нее наболело. Время от времени она чутко умолкала, когда инквизитор погружался в углубленную медитацию, чуждый доступу внешней информации.

Лишь таким изощренным и парадоксальным способом он мог прийти к истинному пониманию происходящего и отыскать решение непростой задачи, стоявшей перед ягд-командой рыцаря Микеле. «Господи, направь и укрепи люди Твоя…»

— …Братец Фил, скажу тебе, отцы-командиры оченно уповают в неизреченных помыслах на чудо-рыцаря Филиппа православного, тако же вооруженного Вещим Прознатчиком меченосным.

Мой батяня князь Василь Василич молвил: экселенц Михелаус эрла Патрикуса особо за тобой отрядил в Европу, наказал без тебя не вертаться. Буде не доставит уникального дона Фелипе, интердиктом грозил от команды отлучить, из ножа зарезать, пистолетом застрелить. Мол, благолепней нам всем в убежищах отшельничать, нежели срам-говно имать от миссионерства провального средь земель и языцев поганских в афедроне африканском…

…Назови меня Парашей, братец Фил, но мы все тут неприличным голым задом дикобраза ищем, не боюсь повториться. Истинно древнеримский анус профундий.

Экселенц света Божьего не видит в конце прямой кишки. Барон, унзере юберменш, без шприца в задницу заснуть не может. Наваррский-растабарский король в «Хилтоне» в штаны наклал, подтереться забыл, уж пятую ягд-команду на подмогу зовет.

А у нас и без того людишек не протолкнуться, и никто знать не ведает, чё деется.

Близко к Апедемаку поганому не подойти, далеко от него не уйти. Мы его не видим, и коромысло диавольско его знает, чует ли он нас. И где оно то самое расстояние удара в квадратике пять на пять верст по долам и по горам?

Батюшка мой тако же растерялся и потерялся. Клинку своему Святогору родимец не доверяет. Хотя князь Василий им нехилого тигра-оборотня в Маньчжурии развоплотил двойным крестовым сечением. Барон Руперт не уверен, возьмут ли Апедемака наши альтерон-заряды. И чем этот львиный божок защищен, если духовидец наш, отец ноогностик Павел прорицает, как если б на поганце висит не меньше трех ритуалов сокрытия.

Скажу тебе, может, Апедемак и в звериной метаморфе, и соображает туго, и на чердаке у него не все дома… Но, назови меня Парашей, поганец неуязвим среди львов! С виду он ведь зверь как зверь, не больше и не меньше.

В кенийском Масаи-Мара мы, не бей лежачего, маркировали всех самцов. 283 особи технологично помечены радиоизотопами уже в заказниках и резерватах Серенгети, Нгоронгоро, Масвы… Причем объявляются неизвестные нам рыжие кошаки с запада, юга и севера…

Вникаешь в обстановочку, идальго Фелипе, назови меня Парашей? Быть может, пока мы тут рассекаем, рассуждаем, размышляем глубокомысленно, Апедемак уже на юге Африке в заповедник Крюгера забился?

— Он здесь, княжна Параскева, — оторвался от раздумий Филипп, — и ему от нас не уйти.

Мы для него, — не знаю, не убежден, — осознанно или нет, представляем собой притягательный источник харизмы, нечто вроде сирены маяка-ревуна в сплошном тумане или же проблеска дуговой лампы, отблеска на облаках. Притягивает и отталкивает, предупреждая об опасных рифах и мелях.

Не знаю, как выразить, потому что катафатические симулякры суть неуместны…

Однако же язычник Апедемак явно чувствителен к носителям Даров Святого Духа… Так же, как и мы, прорицая, приблизительно определяем местопребывание его харизмы и следы прохождения тела пост фактум, ретроспективно.

Его влечет к нашей христианской харизматике. Она для него подобна тайне, какая должна оборотиться явью в силу предопределения свыше. И она же его от себя отчуждает.

— Жаль, плакала, значит, моя гениальная идея ловить львиного божка на живца. Я-то думала хватануть втемную за рифтовыми озерами на западе десяток сильных практикующих колдунов и неслабых колдуний-знахарок. Засадить им в поганое брюхо, скажем, в мочевой пузырь по высокотехнологичному маячку и отпустить с Богом до дому, до хаты тащиться в ихнюю Уганду-Руанду. Мол, всесильные духи предков над вами, козлами и козлицами, смилостивились…

Авось и клюнул бы Апедемак на их козлиную волшбу и шаманство по пути. Совсем было б хорошо, если кто-нибудь из черножопой погани обернулся бы в дороге четвероногой тварью для легкости бега. Именно этакими львиный божок продовольствовался в Камеруне и в Конго…

— А потом перестал, посему как учуял идоложертвенное мясцо гораздо вкуснее. К примеру, твои аппетитные для особей мужского пола девичьи окорочка, филейчики и всяко прочее, аттрактивное, снизу и сверху.

— Со мной этот номер не пройдет, отец инквизитор. Сегодня поутру я на мои сексапильности монашеский обет воздержания наложила. От мужчин себя отторгла на год, до Пасхи Христовой. Только бы проклятого Апедемака изловить, истребить!

— Не клянись суеверно и ложных клятв не давай, дщерь Евина. Ибо чревато чреватостями, предупреждаю нешутейно.

— У меня без суеверий, отец Филипп. Кавалерственное обетование «рерум экстернарум» есть благороднейшая и святая орденская традиция поста и воздержания, идальго.

— И она близка к суевериям, княжна Прасковья. Станет невмоготу, обратишься ко мне, я разрешу тебя от строгостей обета по случаю празднеств и скоромных дней. Но на период Филиппова поста и на Великий пост ты уж, будь добра, крепись, приснодева Параскева. А я уж помолюсь за благоутробие твое и крепость затворенну.

— Оп-ля! Истинно метанойя просветленна. Сказал и душу мне неизреченно облегчил.

Фил! Твоим женщинам всегда уютно и приятно поверять тебе дамские тайны от всей полноты и глубины их разумных душ. Так бы и рассекала с тобой сам-друже в небесах до скончания века.

Возьми меня к себе в орденское звено, братец Фил. Будет у тебя еще одна духовная дочь рядышком, я тебе спинку в душе буду тереть после спарринга, на кухарне помогать, ежели дозволишь…

Ну что тебе стоит? Клерот Павел с моим переводом к вам поможет, он нынь ух какой большой босс у модераторов.

— Не могу, Прасковья, у меня в звене уже перебор с женщинами. Вторую даму-зелота мне политически никто не позволит — ни Восток, ни Запад.

— Ну как знаешь, идальго Фелипе, тебе видней свысока…

Между прочим, лорд Патрик просил меня ему подсобить с тренингом ваших неофиток и с моими говна-пирога клеротами договорился.

— Адепту Патрику все можно. Он — птица высокого и свободного полета, не нам чета.

— Не прибедняйся, братец Фил. Негоже и непригоже тебе сиротой казанской прикидываться.

Ты и Патрик — здесь, в этой африканской заднице, единственные, кто чувствует уверенность в своих силах и знаниях. Вы знаете, зачем вы тут и что вам делать.

Не могу сказать, насколько правильно вы оба покамест действуете в этой говенной обстановочке. Однако ж, назови меня Парашей, твой Регул и его Престер дорогого стоят, и вы умеете обращаться с вашим рыцарским оружием.

И ты и он уверены, что непреложно достанете Апедемака здесь и сейчас, не так, так эдак, не мытьем, так катаньем. И шкурку его на просушку! Может, поганец тушкой пойдет или чучелом в кунсткамеру.

Ничтоже сумняся что-то такое эдакое мне шепчет моя женская интуиция, извилинами крутит бабская логика, намекает предвосхищение… Предположим, не дуром и недаром я себе ритуально и духовно женственность запечатала…

О положительных результатах рекогносцировки на плато Серенгети дама Прасковья не спрашивала рыцаря Филиппа. Пожелает — сам о том уведомит.

Филипп и осведомил ее, с одной стороны, выразившись неопределенно и параболически, а с другой, поставил четкие задачи.

— …Невыразимое прорицание паче выразительного предзнания. Отрицательное каузальное знание изрядно существеннее позитивных эффектов и следствий.

Однажды, Прасковь свет Васильевна, мне посчастливилось отыскать потерянный в темноте серебряный доллар, лишь выйдя на свет яркого уличного фонаря. Следственно, подальше утратишь вчера — поближе найдешь сегодня. Ищите и обрящете то, чего не упускали из виду… Между отрицанием и утверждением…

Возвращаемся в полевую ставку ягд-команды, кавалерственная дама Прасковья. Отдыхайте и готовьте технику до наступления ночи. Как стемнеет, вылетаем на всенощную охоту.

— Да, рыцарь.

Рыцарь Микеле план ночного изучения магического фона на плато Серенгети благосклонно утвердил. Но счел его второстепенным и маловажным по сравнению с организацией блокирования периметра новой зоны обнаружения Апедемака к юго-западу от полевой ставки.

Затем Филипп связался по орденской сети с Павлом Булавиным, находившимся в базовом лагере. Рыцарь Павел принял к сведению привлечение к ночной разведке дамы-неофита Анфисы, рекомендовал не предпринимать каких-либо опрометчивых акций на земле в темное время суток. А после добрых пожеланий добавил:

— Не уверен, Фил Алегыч, понадобятся ли нам эти осведомления. Тем не менее, в руинах храма Львиного бога в Алве искомый Клувий весьма и весьма любопытствовал касаемо обряда кушитских жрецов укрощения звериной силы с последующим ее аккумулированием и распределением среди посвященных участников мистерии.

Для оного действа древние язычники стравливали слона с диплодоком. Последнего они именовали «мбилинту» на суахили и так же называли обряд.

Не знаю почему, случайно или нет, — но в ликвальских болотных джунглях искомый нами Апедемак изничтожил-таки реликтового диплодока.

Было бы любопытственно эдак поизучать природную магию диплодока на живом экземпляре… Джошуа Маконде, координатор от Юго-Африканской конгрегации, утверждает: в Заире, в местности Бомонго тамошние пигмеи обитают бок о бок с двумя небольшими травоядными звероящерами-диплодоками.

«Ага… Кое-что с моим субботним пророчеством так-таки сходится. Из мухи цеце делаем слона, мамонта, динозавра, сфинкса…

Помню, это Пал Семеныч предложил напугать ходунцов-водопроходцев фантомной башкой диплодока. Я же думал рыло ихтиозавра приспособить…

Об апостатах же мне асилум ненавязчиво напомнил в несостоявшемся предвидении воскресного утра. Точнее, видоизменилась форма, но не содержание. Завтра с утреца завалюсь на койку читать, отдыхать…

Так все-таки днем или ночью сыграем поднебесную музычку для Апедемака? Видали мы таких львиных богов-динозавров! Не сфинкс, а кошак смердячий, из рака ноги…»

Полуночный патрульный поиск не принес видимых позитивных результатов, несмотря на то, что адепт Патрик решительно потребовал своего участия в барражировании на малой высоте над рядом районов на северо-востоке плато Серенгети. Три инквизитора точное местонахождение Апедемака не выявили.

В ночь с воскресенья на понедельник львиный бог на охоту явно не выходил.

В продолжение прочесывания местности с воздуха Филипп не покидал пилотскую кабину, пристроившись в штурманском кресле, в то время как Анфиса и Патрик заняли огневые позиции со «снарлами» на изготовку у раскрытых люков десантно-транспортной секции «серафима».

— …Назови меня Парашей, но не по душе мне эта ваша с Патриком свежеиспеченная дьяконисса, братец Фил, — исповедально призналась пилотесса Прасковья ближе к рассвету. — Анфиска Сергевна бабец, конечно, в добром теле, талия и задница с п…щей у нее пафосные, выразительные, предметные… Бей ногами лежачего, хватай руками стоячего, покуда не упал…

Все же баба-инквизитор — это извращение. Женщина, исповедуясь в голых мыслях ее изреченных, должна раздеваться лишь перед мужчиной-инквизитором. Тогда и бабский стыд, и срам у нее наружу, и сладостное лона томление… Будь она самой что ни на есть заядлой эксгибиционисткой, что-либо душевное и плотское женщина завсегда скрывает от мужчины. И смущается, тушуется, конфузится…

Анфиске же исповедоваться, как в кресле гинекологическом ляжки перед арматором раздвигать, интим и таинство ему предъявлять к досмотру. И он и ты, вы оба знаете: никакого очищающего катарсиса и эстетического сопереживания от этого процесса не испытаете.

Мужчин исповедовать и наставлять на путь истинный у нее тоже нипочем не выйдет, оттого как им свойственно неизреченно гордиться всем интимным и сокровенным, какое оно там душевное или плотское. Они только и ждут момента откровения, кабы пустить его в напряг и употребление.

В момент истины между мужчиной и женщиной, назови меня Парашей…

Инквизитор внезапно, словно он наносит неотвратимый удар из будущего в прошлое, кинжальным взором пронзил женщину в пилотском кресле. Она вздрогнула, того не заметив, продолжая что-то говорить.

«Ее срамными нижними устами глаголет истина. Ибо последняя истинно сокрыта средь мнимо первых… Verum enim vero…»

После завтрака Филипп Ирнеев, как и намеревался, открыто о том заявив, завалился отдыхать в надувную палатку. Они с Патриком Суончером ее непритязательно делили на двоих в спартанских условиях африканского сафари. «Ну и что, если она оснащена герметичным тамбуром, воздушными фильтрами и системой климат-контроля?»

Долго наслаждаться отдыхом и блаженно сибаритствовать после ночных полетов Филиппу не довелось. Потому как заявился док Патрик и безотлагательно извлек из-под койки знаменитый и непременный ребристый алюминиевый чемоданчик.

«Чтоб его, арматора хренова! Понедельник — день тяжелый… Благослови, Господи, докторов и всю кротость их…

…Оба-на!!! Вот и фонарь в тумане светит, а там и полновесный серебряный доллар валяется… размерчиком с канализационный люк…»

— …Льщу себя надеждой, док, у моего золотого организма все в норме? — чуть погодя поинтересовался Филипп.

— Тикает, стучит нечто внутри, но функционирует исправнее, чем рубины швейцарского хронометра, мистер африканский пациент. Но прошу не обольщаться, сэр — ворчливо и скрипуче предупредил доктор Патрик и без перехода сменил ернический тон на сдержанные интонации британского лорда.

— Брат Фил, дальше от тела — ближе к духу, не так ли? Я положительно уверен: вы трижды отметили резонанс, в какой входили наши клинки Престер и Регул над озером Магади-Нгоронгоро, занимающего часть старого первичного кратера.

— Мы прибегли к одному и тому же ритуалу, брат Патрик. До положительной уверенности нам еще далековато, но серебряный доллар под фонарем мы вместе вполне возможно сумеем отыскать…

Откройте, пожалуйста, ментальный контакт, рыцарь. Моя эйдетика к вашим услугам, сэр…

Рыцарю-адепту не понадобились долгие минуты, чтобы понять откровение от рыцаря-зелота. Да и своеобычной сдержанности лорд Патрик ни на гран, ни на фартинг не изменил:

— Ваше прорицание смотрится на 24 карата, сэр, но покамест не выглядит на миллион долларов. Когда предполагаете начать действовать, сегодня на закате либо завтра на рассвете?

— По-русски клин клином вышибают, хотя подобное лечится подобным исключительно в медицинских суевериях секуляров. Апедемака берем по заходящему солнцу, но план следует тщательно проработать.

— Положительно с вами согласен, мой дорогой сэр Фил Ирнив.

Можно было бы не торопиться. Тем не менее психофизиологическое состояние наших коллег, расстроенных серией неудач и асимптотической неопределенностью оперативной ситуации, внушает мне серьезнейшее беспокойство. Более всех — сам брат Микеле, который не в силах забыть о предателях-апостатах: даме Франческе и субалтерне Абдале, вами совместно раскрытых и распознанных, брат Фил…

— Положим, ритуал распознавания умов непосредственно осуществляла сестра Энтеа. Тогда как брат Микеле наблюдал и в ее действия напрямую не вмешивался.

— Тем хуже для него, брат Фил. Мне бы не хотелось, чтобы рыцарь Микеле надолго лишился твердости духа. Сейчас у него отличная возможность реабилитировать себя в собственных глазах.

— А мы ее ему преподнесем нежданным приятным сюрпризом, сэр Патрик! Пусть действует на острие атаки как инквизитор-дознаватель, беспощадно искореняя скверну!

— Абсолютно верно, сэр. И Апедемак все еще представляет неопределенную опасность в этой дистрибутивной метаморфе. По всей вероятности, львиный бог все же способен на спорадическую концентрацию. Право же он — отличительно метаморфированный архонт…

— И безразлично разбрасывать древнейшую харизму, какая бы она там ни была, неуместно среди кошачьих, — подхватил Филипп.

В отличие от невозмутимого Патрика Суончера, его поистине распирало от гордости. Потому что ясное, логичное, рациональное понимание и великолепное решение проблемы он единым духом обрел, едва завидев неприятный докторский чемоданчик с аппаратурой полевой диагностики.

— Ах да, сэр! Прошу простить, я на радостях пренебрег учтивостью, мистер Фил Ирнив. Примите мои искренние поздравления с найденным решением проблемы маскировки Апедемака.

Признаться, я ни под каким видом не думал, что архонт Клувий или чего там сохранилось от его первородного сознания, воспользуется сходной с нашим «массированным протеем» мистерией «доминус и сервы», распределив собственную личность между двумя десятками львов и львиц. Если не ошибаюсь, так как невесть сколько не открывал этот почтенный фолиант, в «Основах ритуальной теургии» ее аналоги именуются «последний среди первых» и «хозяин-призрак меж рабов своих».

Однако раб не в силах превратиться в мистера хозяина и не может овладеть безнаказанно хозяйской собственностью. Телепортировав у большого кратера плазменный файербол, распределенный Апедемак ослабил маскировку. После того ночью охарактеризованный раб, его сервоэффектор, присоединился к прайду, оказавшись львицей, не так ли, коллега Филипп?

— Вы правы, коллега Патрик. Характерно, сэр Питер Нардик непроизвольно спровоцировал Апедемака на открытие огня, когда в досаде на здешний натуральный магический фон, рыцарь прибег к ритуалу дезактивации, какой им используется в южноамериканской сельве.

Но я предлагаю провокационные действия несколько иного плана. Скажем, разведку боем на морде щита Нгоронгоро и распознавание выявленных умов, если таковыми считать распределенные частицы сознания Апедемака.

— Вынужденная конъюгация сегментированных партикул, сэр Фил?

— Истинно так, сэр Патрик!

Рыцарь-адепт Патрик и рыцарь-зелот Филипп с чувством исполненного долга торжествующе пожали друг другу руки. Позитивные итоги операции «Львиный бог Апедемак» оба рыцаря отныне сомнениям не подвергали. Далее всенепременно должны сработать их предзнание и прогностика, подкрепленные эффективной тактикой действий особой ягд-команды рыцаря-адепта Микеле.

Усвоив развернутую эйдетику от лорда Патрика Суончера, дон Микеле Гвельфи дал волю своему апеннинскому вулканическому характеру. Он по-католически осенил себя крестным знамением, поцеловал наперсное распятие, прослезился, рассмеялся и со слезами на глазах бросился темпераментно трясти руки соратникам.

«Ныне отпущаещи раба Твоего, Господи… Nunc dimittis, Domine…»

Отныне и впредь умудренный опытом адепт Микеле, некогда в миру умнейший генерал ордена иезуитов, сколь-нибудь не ставил под вопрос успешное завершение дотоле злополучной африканской миссии. Под впечатлением накативших чувств он, недолго думая, бесшабашно одобрил отважные предложения рыцаря Филиппа и согласился на рискованный натурный эксперимент рыцаря Патрика.

Скрупулезного и осмотрительного германского рыцаря Руперта, как второго по должностному старшинству члена ягд-команды, они втроем не без труда сумели убедить в осуществимости предлагаемых тактических планов. Оставалось, — «всего-то делов, патер ностер», — победить Апедемака на закате второго майского дня на плато Серенгети в Восточной Африке.

Африканское закатное солнце неспешно опустилось вровень со сглаженной, похожей на большой круглый щит, вершиной всегда бездействовавшего на памяти людской вулкана Нгоронгоро, полого вздымающегося на высоту более двух тысяч трехсот метров. По всему вулканиту, давно-предавно ставшему естественным обиталищем растительного и животного мира саванны, распростерлись длинные изломанные тени выветренных скал и деревьев, нимало не пугавшие довольно значительные стада антилоп гну и газелей Гранта. Вечерние тени и подавно не обеспокоили два средней численности львиных прайда или безмятежно пасшееся небольшое стадо белых носорогов на берегах кратерного озера Магади-Нгоронгоро. Не стала для животных предметом беспокойства и необычная веретенообразная тень, поначалу звуконепроницаемо выросшая вдалеке у глубокого провала главного кратера вулкана Нгоронгоро. Из его молодой по геологическим меркам кальдеры стремительно поднялся, возрос черно-серый пыльный и дымный воздушный вихрь-торнадо.

Вихрь темнел с каждым оборотом, вырастал в высоту, расширялся, яростно закручивался вокруг своей оси… И еще больше ускорился, когда его темное острие оторвалось от земли. С каждой секундой черный смерч вращался все быстрее и быстрее, вот он достиг сверхзвуковой скорости. Тогда и грянул устрашающий гром, сотрясший небо и землю, панически переполошивший травоядную и плотоядную фауну в округе.

К той минуте внутреннее строение вихря потемнело до угольной черноты, непроницаемой для изжелта-фиолетовых молний, сверкающих на его винтовой поверхности. Молнии били все чаще и чаще. Плазменные разряды свивались в тугие жгуты, опоясывали вихрь, становились толще и толще. Они посветлели до зеленовато-голубоватого оттенка, постепенно, исподволь вкруговую перешедшего в оранжево-красные тона растянутого градиента. Красно-черный пламенеющий вихрь все рос и рос, уходя ввысь расширяющейся необъятной аспидно-черной воронкой-раструбом, сверхъестественно обнажавшей среди ясного белого дня ночное звездное небо…

Так в безоблачных небесах над вулканом Нгорнгоро, подавляя земную гору немыслимой громадной величиной, вознесся многокилометровый исполинский престерос Архонтов Харизмы. Казалось, это небесная гора разразилась вулканическим извержением, и ее колеблющаяся вершина-острие, из стратосферных высот угрожающе устремленная вниз, неумолимо нащупывает цель на земной поверхности…

Устремившийся в заданную точку теургический «престер Суончера» собравшийся в духовное целое Апедемак отклонил от своих составляющих, парировав циклопической шаровой молнией во встречном ударе. Тотчас же все животные, пребывающие под заклятьем — звериные рабы-сервы Апедемака — взревели, завыли, завизжали от невыносимой боли, когда на берегу озера Магади-Нгоронгоро трое инквизиторов-дознавателей активировали страшный разрушающий ритуал распознавания умов.

Львиный бог Апедемак смог ответить на тройственную дивинативную атаку лишь соединенной метаморфой, вынужденно обратившись в гигантского пятиметрового в холке льва-сфинкса. Древней мистерией «мбилинту» выходец из глубокого прошлого вот-таки сумел воспользоваться и даже обрести некое подобие лица человека.

Огромными прыжками Клувий Лео Югуртул в зверском облике сфинкса ринулся к черной размытой фигуре человека, недвижимой десятиметровой скалой высившейся на его пути к озеру…

Несокрушимые скалы на бой со зверьми не спешат. Тогда как вошедший под левую лопатку львиной метаморфы меч Регул вышел сверкающим четырехгранным острием из груди сфинкса. Неотвратимым ударом, нанесенным из будущего в прошлое, меченосный Вещий Прознатчик пронзил звериное сердце и упразднил сверхъестественное существование Апедемака.

Львиный бог умер, оставив после себя корчиться в предсмертной агонии обычного молодого самца вовсе не крупных размеров. Малый зверь-раб, наконец, получил свободу, чтобы мучительно распроститься с жизнью.

Огненный меч Престер милосердно прекратил предсмертные муки и судороги магического зверя, бескровно отделив голову от туши. Не промедлив и мгновеньем, рыцарь-адепт Патрик вонзил клинок в берег озера, свершив последнее ритуальное действо орденского неодолимого вмешательства в строгих и выверенных рамках операции «Львиный бог Апедемак».

«Изыде дух и возвратися в землю своя, и погибнут все помышления его…»

На рассвете Нгоронгоро, испокон веков спавший на памяти поколений людских, снова проснулся. Его исполинский щит опять дрогнул, грузно осел, сызнова содрогнулся; раздался грозный подземный гул. Озеро Магади, заполнявшее часть третьего, самого древнейшего кратера, внезапно вскипело от края до края. На том все и окончилось. Невзадолге облака пара растаяли без следа в жарком сухом воздухе, ил на дне озера высох и окаменел, а старый потухший вулкан вновь спокойно заснул.

Таковы суть предопределенность и окончание земной судьбы древнего языческого архонта-апостата Клувия Лео Югуртула, милостью Господней навсегда оставившего пределы мира сего.

Ягд-команда рыцаря Микеле, поддерживающие и приданные ей орденские силы не задержались и часа лишнего ни в Танзании, ни в Кении. Отмечать победу и пировать на поле недавнего сражения у рыцарей Благодати Господней не в правилах и не в традициях. Государственных наград, триумфальных шествий и оваций, всенародной пустословной благодарности им не от кого ожидать.

«Да и без нужды нам мирские преходящие почести и слава. Semper transit gloria mundi. Рыцари и кавалерственные дамы живут и действуют в мире, но они для него незримы и неощутимы, ибо в рациональной действительности такого не может быть никогда…

Два раза громогласно просыпавшийся вулкан Нгоронгоро не в счет, если неопровержимо работает орденская аноптическая методика… Геология, вулканология, «бедлам в бардаке» задействован, да и только, судари мои…»

Филипп Ирнеев действительно и парадоксально испытал немыслимую радостную усталость, счастливую блаженную опустошенность в Филадельфии, в арматорской резиденции Патрика Суончера после полуденного обильного ланча и хереса с сигарой, выкуренной в одиночестве. Мисс Мэри и миссис Нэнси прецептор Патрик безоговорочно отправил на физподготовку, а мисс Энфи погрузил в гипносон для тщательного лабораторного обследования в тех самых научно-медицинских владениях на третьем, самом нижнем уровне.

— Ох нам сахар с солью, дебита ностра…

Сиеста, однако, и мне не помешает, как и заход в асилум после обалденного вулканического сафари, из рака ноги, — высказался вслух Филипп Ирнеев и тут же позвонил Веронике Триконич. «О моем любимом арматоре тоже забывать не след, пускай от Руперта ей все наверняка известно».

В спальне для гостей Филипп не сразу улегся в постель.

«Понедельник — день длинный. Настену, что ли, от тягостей физкультуры мужней властью освободить? И Маньку за компанию… Патрик долго мучить Анфису не станет…»

Во вторник утром после тяжелой и продолжительной болезни студент выпускного курса педуниверситета Филипп Ирнеев скорбно пришел на первую пару занятий. В нагрудном кармане у сердца он бережно хранил медицинское свидетельство от частного врача-кардиолога.

«Патер ностер, опять пед и бред, педагогия, из рака ноги…

Ох мне ярмо совсем даже не Господне. Учись, учись, студиозус… Соблюдай молитвами святыми аноптический образ жизни… Fiat voluntas Dei.

Отче наш, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли… Твоя Твоих Тебе приносящих…»