Часть 2
Глава 4
Шестое полнолуние, 351
– Дели Илона, неужели и ты ослепла? Ладно Сергей: он совсем очумел от любви. Но ты-то не можешь не замечать очевидной глупости этого поступка?
– Права Татьяна или нет, время покажет. Но твоя реакция очень огорчила и ее и Сергея. И как раз накануне их свадьбы.
Мне сразу расхотелось продолжать наш разговор.
– Так поди и утешь их, если они расстроились. Однако я предпочел бы, чтобы свою энергию ты переключила на подготовку предстоящей церемонии. Думаю, тебе найдется чем заняться.
– Я не забыла о своих обязанностях, повелитель, – ответила она сухо.
Опять эти ее интонации. Я все чаще слышал их и каждый раз они все сильнее резали слух. Я ненавидел звук этого голоса и, да помогут мне боги, начинал ненавидеть его источник. Однако она выдержала мой взгляд, даже не моргнув. Черт возьми, мало кто из придворных мог позволить себе такое.
– Ты что, действительно хочешь, чтобы я оставался в стороне и сквозь пальцы смотрел на все, что творится в моем собственном доме? – спросил я в конце концов.
– Девочка просто старалась быть щедрой…
– У нее нет никакого права бросать драгоценности к ногам свиньи. Боги, и именно те, которые я ей подарил!
– Подарил – значит разрешил ей распоряжаться ими по ее усмотрению.
– Я доверил ей беречь их и хранить как часть семейного богатства. Их носила моя мать, а до нее – ее мать и так далее. Татьяна, может, и не догадывалась об их настоящей цене, но Сергей-то знал. Однако он не только не остановил ее, я наоборот, публично одобрил ее действия. Это отродье даже не подозревает, что за дверь он оставил открытой.
– Я уверена, их можно вернуть обратно…
– Конечно, можно. Не в этом дело. Она не должна была так унижаться, особенно перед этими свиньями. Ей теперь даже за порог нельзя ступить без того, чтобы какой-нибудь вонючий попрошайка не принялся ползать у ее ног. Конечно, все образуется, все уладится, но я-то уж позабочусь, чтобы с негодяя, осмелившегося протянуть к ней руки, кожу живьем содрали.
– Это было не большее, чем ребячество, детская игра… – Когда ее будут хватать за руки и бить головой о заплеванный пол в какой-нибудь грязной таверне, ей уже будет не до игр, и она поймет, что дарить подарки – не лучший способ избавиться от беспородного зверья.
– Но прежде чем она осознает это, как ты думаешь, что она почувствует, узнав о происшествии с ее старым приятелем? Ты думаешь, ей понравятся такие новости? И будет ли она тебя уважать за причиненные тобой страдания, тогда как она надеялась облегчить чужую боль?
Мои пальцы сжались в кулаки и мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы не пустить их в ход. Боги, как мне хотелось разбить что-нибудь, что угодно или чей угодно нос прямо сейчас. Вместо этого я отступил назад и заставил себя распрямить пальцы.
– Прекрасно, – сказал я немного тише. – Я пошлю кого-нибудь выкупить ее драгоценности и прикажу не трогать того… того человека.
Разжав губы, она приготовилась отпустить еще какое-то замечание, но вовремя закрыла рот. Он знала, когда ее заносило слишком далеко.
Когда она удалилась, я бросился в кресло и очень долгое время просидел, уставясь в пустоту. Злость, горячей и яростней которой я не знал прежде, пожирала меня изнутри и рвалась наружу. Я чувствовал, что если я проведу в этом кресле еще несколько минут, вцепившись в его ручки, то они воспламенятся от жара, исходившего от меня. Несмотря на то, что я любил Татьяну больше жизни, сегодня она вывела меня из терпения, отдав свои драгоценности попрошайке, валявшемуся в грязи на тропинке, по которой ей случилось идти. Мошенник начал сравнивать ее чудесную судьбу со своей горькой долей и, породив в ней чувство вины, умело его использовал. Она без раздумий подарила ему все, что имела при себе. Самый идиотский и безответственный поступок, о котором я когда-либо слыхал; но леди Илона была права. Наказав крестьянина, я ничего хорошего не добьюсь. Ущерб уже нанесен.
И все же я злился.
Я мог бы поговорить с ней, но интуиция посоветовала мне не делать этого. Утром она так и искрилась от счастья, что помогла «старому приятелю», и почти не слышала моих слов. Да и сейчас она вряд ли захочет отвечать на мои упреки. Она слишком неопытна и совсем не знакома с жестокой реальностью, а поэтому ей пока не понять, почему я пришел в ярость, узнав о ее поступке.
Татьяне нужен кто-то… сильнее и мудрее ее. Сергей же не подходил на роль ее наставника. Из моих разговоров с ним я заключил, что он не осознавал той опасной ответственности, которую должен был принять на себя за свою ненужную щедрость. Ему на роду было написано стать священником, и откажись он от мирской суеты во имя дела богов, и тогда любимую им благотворительность сдерживала бы проверенная временем система контроля и надзора. Теперь же доходы от его собственных земель постоянно уменьшались, и я уже отчетливо представлял себе то время, когда он сам будет жить на подачках.
Моих подачках.
Конечно, я его не брошу. Мои враги, безусловно, обрадовались бы, увидев одного из фон Заровичей в обносках, и попытались бы обратить его лохмотья в оружие против меня. Пока что Сергей верен мне и достаточно умен, чтобы пойти на откровенное предательство, но существовало множество других остроумных способов превратить человека в предателя. Он был набожен и чужд искусству обмана. Как гласила народная мудрость, он был овцой, готовой отправиться в пасть первому же волку, нацепившему маску друга.
А Татьяна… о боги, если Сергей попадется в ловушку замедленного действия, то что случится с ней?
После свадьбы они собирались поехать в наше родовое имение, чтобы познакомить Татьяну с семьей. Я не мог положиться на своего брата Стурма. Его письма подтвердили мои опасения: он считал Сергея абсолютно безобидным. Но самой невыносимой была мысль о том, что Татьяна уедет и, возможно, уже никогда не вернется обратно.
О, я мог бы легко убедить их остаться. При их любви ко мне требовалось только вовремя обронить пару нужных слов. Но будет ли мне лучше? До сих пор я еле сдерживался, видя их вместе, иногда мне удавалось на мгновение забыть о Сергее и вообразить, что она любила меня одного. Но после свадьбы… зная, что завтрашнюю ночь она проведет в его постели, получая удовольствие от прикосновения его неумелых пальцев… от этой мысли меня тошнило и бросало в дрожь. Как долго мог я скрывать от нее правду?
Недолго.
Но мне придется хранить мою тайну, может быть, всю жизнь.
Как поражение, так и черное отчаяние стали моими вечными спутниками. Теперь я был знаком и с тем и с другим так же хорошо, как со своим собственным лицом, глядевшим на меня каждый день из зеркала.
* * * * *
Солнце давным-давно скрылось за горизонтом и в моей спальне было темно и душно. Открыв окна, я мерил комнату шагами, ища и не находя глотка свежего воздуха. С этой стороны гор Гакис почти никогда не переставал дуть ветер, и такое затишье предвещало приближающуюся грозу. Я вышел на балкон и уставился на небо, но туч не заметил.
В замке и его окрестностях все было тихо. В темноте я различил тени стражников у западной стены. Им практически нечего было делать в эти дни. Замок Равенлофт был очень удачно расположен и славился своей неприступностью. Алек не уставал повторять, что взять его можно только изнутри, а пока он командовал стражей, это было не так-то просто, чем он очень гордился и имел на это полное право.
Он вернулся из своего последнего путешествия в дальние земли и занялся своим привычным делом, наблюдая за приготовлениями к свадьбе. Его раздражала толпа гостей, прибывших и прибывающих в замок за последнюю неделю. Ему так и не удалось разведать и разнюхать ничего подозрительного ни об одной из знатных семей, и он считал это своей личной неудачей. Со своей стороны, я был доволен, что Алек здесь, ибо заговорщики, замышляющие недоброе, вряд ли решатся что-нибудь предпринять, зная, что Алек начеку и готов к нападению.
На улице нечем было дышать и я вернулся в спальню и зажег несколько свечей. Книги, которые Алек привез шесть лун назад, оказались на редкость необычными и невероятно сложными. Многого я не понимал, а значение того, что я мог прочитать, было… темным. Я подозревал, что автор книг участвовал в каких-то нехороших делах, на которые многие одаренные магической силой смотрели с неодобрением. Некоторые рисунки, ингредиенты и даже звук волшебных слов приводили меня в трепет и мне становилось не по себе. Но сами заклинания завораживали.
И приносили мне только разочарование. В течение этого времени я экспериментировал с самыми легкими из них и каждый раз все кончалось полным моим провалом. К наиболее запутанным заклинаниям я не притрагивался, так как не мог перевести даже названия: мне просто не хватало моего запаса слов. Автор, очевидно, стремился отбить у чересчур рьяных чудаков всякую охоту заниматься магией и тем самым не дать им навлечь на себя беду раньше, чем ей суждено случиться. Недаром пользовалась такой популярностью история об одном ученике волшебника, помешанном на разных магических фокусах, который попытался вызвать невидимого слугу. Слуга получился невидимым… и очень голодным. Достаточно сказать, что ученик волшебника прожил ровно столько, чтобы успеть горько пожалеть о своем легкомыслии.
Свечи почти догорели и оплыли. Язычки пламени боролись с наплывающих на них воском и на стенах прыгали тени. Еще одна ночь уходила в никуда. Моя последняя ночь. Моя последняя надежда завоевать ее любовь. Темнота нахлынула на меня волной и затмила на несколько мгновений мое сознание. Это происходило со мной все чаще и чаще и напоминало болезнь, но потом я понял, что это было частью моего растущего отчаяния. Темень сгущалась где-то в укромном уголке моей души, готовясь в любой момент вылиться наружу, и грызла меня изнутри, как проголодавшееся чудовище. Эта была с трудом подавляемая ненависть к Сергею, к моей жизни, поймавшей меня в свою западню, к жизни вообще.
Содрогнувшись, я отбросил эти мысли. Слишком мало у меня времени. Нельзя тратить и секунды на бесполезное самобичевание.
Я нагнулся над книгой, еще раз пытаясь понять значение заколдованных знаков.
Две свечи захлебнулись жидким воском и погасли именно тогда, когда в голове у меня начало что-то проясняться. Я нетерпеливо схватил книгу и поднес ее поближе к свету. Страницы слиплись: наверное на них попала случайная капля воска. Я разлепил их. Очень осторожно. Слова, неожиданно приняв отчетливую форму, сразу же бросились мне в глаза:
Заклинание: «Исполнение Заветного Желания».
О боги, почему я не мог прочесть это минуту назад? Я пролистывал эти книги сотни раз подряд. Возможно, для понимания требовалось непрерывное повторение одного и того же механического действия. Возможно, только теперь мой мозг был готов впитывать в себя знания магии. И это заклинание… я потратил уйму времени, чтобы найти его. От открывшихся мне возможностей мое сердце забилось так сильно, что заболела грудь.
Я пробежал глазами список ингредиентов, так как без них нет смысла начинать. Шерсть летучей мыши, растертый в порошок рог единорога… да, да, это у меня есть.
Язычки пламени вздрогнули и дымок от одной из свечей попал мне в глаза. Я проморгался и принялся читать дальше.
Шерсть летучей мыши, растертый в порошок коготь морского чудовища…
Черт возьми. Я начал сначала.
Шкурка крысы, растертый в порошок коготь морского чудовища…
На четвертый раз я понял тщетность всех моих попыток. Магическая защита заклинания была слишком сильной, чтобы я мог преодолеть ее. Последние язычки пламени, исполнив танец смерти, мигнули и пропали. Я очутился в полнейшей темноте, но не потрудился снова зажечь свечи. Зачем?
Заветное Желание. Разбитое сердце. Безнадежно. Решение моих проблем, прекращение моих мучений лежало у меня перед носом, но я не мог ничего сделать. Мне нужно было еще учиться и учиться, а потом…
Безнадежно. Безнадежно. Безнадежно. Я потерял контроль над собой, кинулся к столу и изо всех сил стукнул по бесполезной книге. Мне хотелось разбить, сломать, разорвать что-нибудь, разрушить сам замок и прежде всего мою дурацкую коллекцию колдовских книг.
На ощупь я подобрался к обидевшему меня тому. Я начну с него.
– Это очень старая книга. Ты должен более осторожно обращаться с ней, – раздалось вдруг отовсюду и ниоткуда, и я похолодел. Волосы встали дыбом на моей голове, но мои инстинкты солдата, отточенные за время долгих тренировок, сработали моментально и помогли мне справиться с первоначальным шоком. Раньше, чем прозвучали последние слова, я припал к земле, зажав в руке кинжал и приготовившись к атаке.
– Кто здесь? – Я подумал, это мог бы быть голос Алека: только у него хватило бы мужества выкинуть такое, но я не был уверен.
– Ты должен знать. – Голос Татьяны, ее и не ее. Он послышался сзади меня, нет, где-то впереди. – Ты звал меня, – продолжала она то из одного угла комнаты, то из другого. – Я чувствую твою ненависть. Я здесь, чтобы исполнилось твое Заветное Желание.
– Стой спокойно! – грубо заорал я, слишком грубо. Я ни за что не стал бы говорить с ней таким тоном, даже когда внутри у меня все бурлило от гнева. А вот ее слова…
– Татьяна? Покажись!
Засмеялся Сергей. Раньше я не слышал, чтобы он так смеялся.
– Тебе не понравится то, что ты увидишь.
Только теперь од меня дошло, что это было всего лишь галлюцинацией, порожденной магией. Кто бы или что бы со мной не разговаривало, оно использовало их голоса, чтобы испугать меня их сходством. Но я-то не маленький ребенок, трясущийся от страха. Я…
Смех звучал все громче, разрастаясь и заполняя собой комнату, мою голову. Я зажал уши руками. Кинжал я уронил на пол. Кто бы или что бы там ни находилось вместе со мной в спальне, его не уничтожить таким несерьезным оружием.
Я столкнулся с чем-то выше моего разумения, однако моего опыта было достаточно, чтобы понять, чем это мне грозило. Тем не менее оно бы не явилось сюда против моей воли, а значит, я имел над ним определенную власть. Выгнать его не составит труда: я хорошо представлял себе, как это сделать, если потребуется.
– Страд, – на сей раз говорила Илона шепотом. – Ты звал меня. Разве ты не хочешь, чтобы исполнилось твое Заветное Желание?
– Разве ты не хочешь, чтобы исполнилось твое Заветное Желание? – ласково вторила ей Татьяна.
– Или ты отдашь ее своему брату? – спросил Сергей.
– Ты отдашь меня своему брату? – скорбно вопрошала Татьяна.
О боги, оно в точности знало, что сказать мне.
– Ты позволишь ей уйти? – задал вопрос Алек.
– Нет… она будет моей, – мысленно прошептал я. Не подумал, а именно прошептал. Они услышали меня. И засмеялись. – Что ты сделаешь, чтобы получить ее? – Алек опять.
Я старался не отвечать, но где-то в подсознании вопрос всплыл сам собой: а что от меня требуется?
– Ничего сверх твоих возможностей и способностей, Страд.
Я мог поклясться, что это был голос Алека, но раньше я никогда не замечал в его манере обращаться со мной ничего, даже отдаленно напоминающего то презрение, которое я слышал теперь в его словах. – Начнем?
Чтобы выиграть время и подумать немного, я неопределенным жестом указал на стол.
– Но ритуал… Я не…
– Ничего сверх твоих возможностей или способностей, – сказала Татьяна тем тоном, который только из уст очень опытной куртизанки не прозвучал бы как оскорбление. Я почувствовал, как ее рука или что-то вроде ее руки, нежное и мягкое словно перышко, погладило меня по щеке. Я даже учуял запах ее духов.
– Ничего сверх твоих возможностей или способностей, – усмехнулся Сергей, его рука протянулась ко мне и схватила меня за горло. Она была больше и от нее пахло солдатским потом, кровью и просмоленной кожей.
Я не успел оторвать ее от себя. Она исчезла, как будто ее и не было.
– Что ты?
Голоса слились воедино и рассыпались на мелкие кусочки надо мной, вокруг, внутри меня. Не имея реального воплощения, они вдруг как будто потяжелели и навалились на меня. Громко… и с трудом стучало мое сердце. Кровь замерзала и затвердевала в моих жилах, и я закричал от ужаса, протестуя, защищаясь. Голоса засмеялись над моей болью, и от этого звука они приняли единую, гигантскую форму.
Я находился в полнейшей темноте. Призрак был еще темнее.
Он кривлялся, и извивался, и неритмично пульсировал, – наслаждаясь моими страданиями, страдая от чрезмерного наслаждения, – и шептал о вещах еще более страшных, чем он сам; о том, что я знал и чего не знал; о том, о чем нельзя говорить, но о чем уже было сказано. И с каждым словом он рос, становясь все больше и больше, заполняя собой всю комнату. Его присутствие давило на меня своей черной массой, давило так, что колени мои подогнулись и я рухнул как подкошенный, распластался на полу, чувствуя на себе тяжесть тьмы и не находя в себе сил кричать, даже мысленно.
Потом все кончилось.
Я перевернулся на спину, царапая ногтями грудь, которую, как мне казалось, стягивали железные цепи, но ничего не ощутил. Ни сломанных ребер, ни выжженного сердца…
Пока что нет. В следующий раз. Оно вернется и согнет меня в…
Я знал это. Я знал, что это было. Мы были старые, старые приятели.
Сама Смерть пришла ко мне в гости.
Мое сердце билось все тише, слабея от собственной инертности. Оно выбивалось из сил, колотя о кости. Пустая трата времени перед лицом неизбежного. Смерть разлилась вокруг меня, как океанский прилив.
Я открывал и закрывал рот, будучи не в состоянии ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Смерть зашевелилась… и отступила. На мгновение.
– Ты явилась за мной? Если так, то забирай меня и будь ты проклята.
Молчание. Я ждал, слушая наводящие на меня ужас, медленные удары моего сердца. Затем:
– Я пришла… чтобы помочь, – ответила она сразу всеми голосами.
Последний ее фокус. Последняя подковырка перед тем, как утащить меня в ад.
– Ты хорошо кормил меня, – продолжала она.
Боги, а она права: все эти нескончаемые годы войны. Скольких я убил? И какое это имеет значение теперь?
– Ты заслуживаешь награды.
«Да, – подумал я печально. – Еще одна смерть ради Смерти. Когда не с кем воевать, у погрязшего в крови воина нет другого выбора».
– Особой награды, Страд фон Зарович, – настаивала она.
Какая награда?
Тогда в ее голосах появились таинственные нотки:
– Ты мечтаешь о невесте брата, о своей потерянной молодости. Я уберу соперника с твоей дороги и ты перестанешь стареть…
Избавиться от Сергея, приостановить течение времени, признаться в любви Татьяне – не это ли я видел в своих снах тысячи раз? Мое Заветное Желание. Ложь. Наверное. Могла ли Смерть лгать? Почему бы и нет? Ей-то какое дело? Для нее я не более чем смертный, обреченный сгинуть в ее ненасытной утробе.
– …если ты выполнишь все, о чем я тебе скажу.
Вот оно. Переговоры, торговля, заключение сделки. Чего она хочет? Чего она вообще может хотеть от меня?
– Ничего сверх твоих возможностей или способностей, – отчетливо произнесла Татьяна.
Железные оковы перестали сдавливать мне грудь. Я сглотнул и закашлялся. Тьма отступила, но не ушла. Она ждала моего ответа. И я не знал, как долго она здесь пробудет.
Недолго.
Она ждала. Молча. Я слышал только свое затрудненное дыхание и тихий скрип суставов, когда я выпрямился и сел на полу.
Она ждала. Минуту. Две. Я вытер пот со лба, кожа моя была холоднее льда.
Она ждала… потом начала удаляться. Я чувствовал, как она уходит. Уходит, отнимая у меня последнюю надежду. Мою последнюю надежду.
Татьяна.
Уходит.
– Что я должен сделать? – прошептал я. Она остановилась.
Повернулась ко мне.
И захохотала.
* * * * *
Мои пальцы потеряли чувствительность и тряслись, но все же я умудрился, ударив кремнем о железную болванку, высечь первую слабую искру и зажечь свечу, а от нее все остальное. В спальне ничего не изменилось. В воздухе не ощущалось ничего необычного. Нигде и намека, что кто-то здесь был вместе со мной. Призрак испарился; но я чувствовал – или воображал, – что он притаился где-то поблизости, как кто-то, подслушивающий из соседней комнаты.
Дрожь унялась после того, как я влил в себя порядочную порцию «Туики». Так как она крепче, чем обычное вино, она быстро согрела мои внутренности и успокоила нервы. Несмотря на то, что я недолюбливал жителей Баровии, я не мог не отдать им должное и не признать, что они готовили отличное бренди.
При зажженных свечах и вернувшейся способности видеть события, в которых я оказался замешанным, должны были бы стереться в памяти, как сон после пробуждения, но только не на этот раз. Это случилось, и я выслушал мою гостью, дрожа от нетерпения.
Иногда ее слова не имели никакого смысла, но в колдовских делах очень часто приходилось выполнять обряды, не задумываясь над их объяснениями. И только глупец игнорировал их или недооценивал их значение.
Это была черная магия. Мне оставалось сделать всего шаг, чтобы встретиться лицом к лицу с настоящей некромантией. Но относился я к этому на удивление спокойно, как если бы кто-то другой должен был совершить за меня этот переход, как если бы мне предстояло собирать урожай, а кому-то другому платить по счетам.
Цена уже назначена. Ни одна сделка не обходилась без определенной цены. Но я знал, что смогу заплатить. И покрыть расходы. Недомолвки, двусмысленности, обман, неприкрытая ложь – все это мало отличалось от моего любимого стиля управлять государством и общаться с другими коронованными особами.
Ну, а награда… Перестать стареть – одно, но называть Татьяну своей… Она для меня дороже всего на свете. Если бы Смерть захотела мою душу, я бы ее отдал. Зато моя возлюбленная обернется ко мне и улыбнется улыбкой, предназначенной только для меня. В ней жила весна и плакало лето, полыхала огнем осень и спала не тронутая никем зима. И завтра ночью она будет моей.
Резкий скрежет металла о камень вырвал меня из моих любовных грез. Где-то рядом. Из другой спальни. Нет, с улицы. Я заметил тень мужчины, крадущегося мимо открытых окон.
Один из моих мечей висел над кроватью. Я снял его со стены и выпрыгнул в окно. Как раз вовремя. Оно отошел в сторону не более, чем на пять ярдов и, услышав, как я выскочил наружу, остановился и повернулся ко мне лицом.
Алек Гуилем.
Поднялся ветер, гонец надвигающегося шторма. Он дул со склонов гор Гакис и Алек боролся с ним изо всех сил. В руках он сжимал меч, наклонив его под углом, как будто опасаясь атаки. Кончиком меча он, наверное, задел о стену, когда бродил мимо моих окон, и испугал меня. Тучи начали набегать на звезды, но все же было еще достаточно светло, чтобы я увидел на его лице странное выражение сдержанного ожидания.
– Повелитель? – В его голосе послышалась новая нотка осторожного сомнения. – Прости, но я здесь, чтобы доложить…
Я приблизился к нему, держа меч наготове.
– Что?
Он вздрогнул. Я никогда раньше, за все восемнадцать лет, в течение которых мы вместе воевали, не видел его таким. Испуганным. Он знал. Он все слышал.
И он собирается говорить.
Как если бы кто-то другой управлял моей рукой, пока я стоял в нерешительности, я сделал быстрый выпад вперед и ранил его в голову.
Он также быстро отпарировал мой удар и отскочил назад.
– Нет, Страд! Не надо…
Еще один выпад. Еще одна увертка.
– Страд… – Губы его шевелились, но слова до меня не долетали. Ветер усилился и его рев перекрывал лязг металла о металл. Никто из часовых не услышал бы и не увидел бы нас в темноте. Мы с таким же успехом могли бы драться в пустыне, в том смысле, что ни ему, ни мне не приходилось рассчитывать на помощь со стороны.
Я опять атаковал. Алек отступал. Он пятился к угловой башенке. Кто-нибудь обязательно там будет. Я попытался обмануть его, зашел сбоку, не давая ему уйти.
– Не делай этого…
Конец фразы я не понял, но уловил самую суть. Он не желал драться со мной. Не важно. У нас нет выбора. По крайней мере, так я себе тогда внушал.
Он отбил мою следующую атаку и нанес встречный удар. Все это уже мало напоминало поединки на мечах с тупыми концами, когда можно было остановиться в любую минуту. Мы устроили самую настоящую, смертельную битву, не хуже тех, в которых нам довелось принимать участие раньше.
Молнии сверкали над верхушками гор Гакис, грохотал гром. Этот звук эхом отдавался в моих костях, подгоняя кровь, учащая дыхание, укрепляя мускулы и заставляя их быстрее сокращаться. Мною овладела лихорадка сражения и я с радостью дикаря впитывал ее жар.
Алек распознал первые признаки моего возбуждения и оно передалось и ему тоже.
На этот раз он не стал дожидаться моей атаки. Он кинулся вперед, толкнул меня, а когда мы расцепились, в его руке блеснул кинжал.
Я сделал выпад в сторону его головы. Он блокировал удар мечом. Я попробовал ударить ниже. Он пустил в ход меч и кинжал, направив кинжал мне в живот. Я отбросил его руку с кинжалом. Ранил его в ногу. Блокировал удар кинжалом. Ударил его по руке. Блокировал удар мечом.
Небо освещали молнии. Тучи нерешительно уронили на землю первые крупные капли дождя. Не встретив сопротивления, капли стали падать все чаще и скоро хлынул ливень. Вода попала мне в глаза, но я успел вскинуть руку и отбить удар. Меч скользил в моем мокром от пота и дождя кулаке. Ноги в кожаных ботинках разъезжались на осклизлых камнях. Алек тоже еле стоял на ногах, но у него было преимущество передо мной: его рука в перчатке крепче держала меч, чем моя.
Он воспользовался этим преимуществом и сделал резкий выпад, попытавшись выбить у меня из рук оружие. Я замешкался и раскрылся, и Алек своего шанса не прозевал. Со всего размаху он вонзил в меня кинжал.
Я не почувствовал его. Вернее, не сразу. Только как что-то потянувшее меня за одежду. Не больше. Но при следующей вспышке молнии я заметил на моей белой рубашке неровную красную полосу. Я не надел кольчугу: в ней не было нужды, когда я находился в своей комнате.
«Ты пустишь мне кровь, командир?»
«Всего лишь каплю или две», – ответил он тогда.
Не капля и не две вытекли из моей раны, а намного больше. Куда больше. И тело мое, как в огне, горело от боли.
Он отступил назад, глядя на меня, как в шоке. Не то чтобы он боялся крови, но он ранил своего господина, которому клялся служить верой и правдой. Того, кто предал его, смертью платя за верность.
И теперь умирал сам.
Нет.
Но никакое «нет» не могло ни залечить, ни приостановить убегающую от меня жизнь. Колени мои тряслись, меня то знобило, то бросало в жар. Рана была нехорошей, хуже всех предыдущих, полученных мною в сражениях. И для меня она была последней. Я знал симптомы, я сотни раз видел, как умирали другие. Теперь умирал я.
Алек колебался и я нанес еще один удар. Это был нечестный ход, просто-напросто месть. На меня нашла ужасная слабость, взор затуманился, рука двигалась, как во сне, но каким-то образом мой меч наткнулся на чужую плоть. Алек закричал и, выпустив из рук кинжал, схватился за живот. Сегодня он тоже не надел кольчугу. Силы быстро покидали меня, но я собрал волю в кулак, надавил всем телом на меч и вырвал его из тела Алека. Мои скрюченные пальцы отпустили его, и он упал с глухим стуком рядом с кинжалом командира.
Он промычал что-то, задыхаясь, и осел на землю, все еще держа меч. Он мог бы прикончить меня, но даже не пошевелился. Он отбросил в сторону оружие и повалился на стену, как будто укладываясь спать в собственной постели.
Острая боль не давала мне потерять сознание. Дышал я с трудом, ноги мои отнялись и я лежал, свернувшись клубком на камнях, чувствуя, как их острые клыки режут мою кожу.
– Разве ты не хочешь жить, Страд?
Это был Алек. Голос совершенно ясно прозвучал в моей голове, перекрыв шум дождя и ветра, но не Алек говорил со мной. Он, однако, тоже его услышал. Я видел, как он вздрогнул.
– Разве ты не хочешь жить? – спросила Татьяна.
– Жить? – Сергей.
– Жить? – Илона.
– Да… черт возьми…
Голоса засмеялись все сразу.
– Ты знаешь, что делать.
И да, будь я проклят, я знал.
Ноги отказывались мне повиноваться, но я полз, подтягиваясь на руках. Дождь хлестал меня по лицу и по спине через тонкую ткань моей рубашки. Я промок насквозь, окоченел от холода и был на полпути в ад… приближаясь к смерти все быстрее, но между мной и вечной тьмой лежал Алек, и в нем теплилась моя единственная надежда.
Его дыхание еле угадывалось, кожа приобрела желтовато-зеленый трупный оттенок. Его глаза были обращены на меня. Тонкая струйка крови струилась из полуоткрытого рта по подбородку.
– Не надо было, повелитель, – пробормотал он.
Я промолчал.
– Я бы все равно тебе помог… не важно. Это… не должно было… случиться.
– Боюсь, ты не прав.
Он поперхнулся, закашлялся и в конце концов произнес:
– Лучше бы ты дал мне умереть там… в горах… Избавил бы меня от этого…
– Алек…
Его рука поднялась и вцепилась в мой рукав. Он ловил ртом живительный свежий воздух. Кровь потекла сильнее, не давая ему говорить.
– Предатель… в лагере…
Упрек мне? Или его угасающая память обратилась к делам давно минувших дней?
– Баал'Верзи…
Что он хочет сказать?
– …спать, – пальцы его разжались, тело обмякло и он погрузился в небытие. Жить ему осталось недолго.
Что он… впрочем, у меня нет времени размышлять о его предсмертном бреде. С каждым ударом сердца я слабел все больше. Я нащупал его второй кинжал и вытащил его из ножен. Он все еще дышал, но был уже далеко и не почувствовал, как я твердой рукой перерезал ему горло. Кровь. Целый фонтан крови. Жизнь. Если я посмею взять ее.
Моя жизнь потухала и я не посмел не взять чужую.
Я начал пить. Большими жадными глотками.
И ожил… снова.
* * * * *
Ливень уничтожил все улики, которые могли бы вызвать странные вопросы и страшные догадки у окружающих. Галлоны свежей холодной воды низвергались с небес, смывая кровавые пятна с камней, очищая двор, унося с собой по трубам, в пропасть, подальше от замка воспоминания о резне.
Я стоял, подставив лицо дождю, чтобы он слизал со лба и пригладил мои волосы. Это было изумительно. Моя смертельная рана зажила. Осталась только дырка на рубашке. И все.
Алек Гуилем, храбрый солдат, прекрасный офицер, верный мой спутник – и единственный настоящий друг в течение этих восемнадцати беспокойных лет – погиб от моей руки, но я был не в состоянии ни жалеть о его смерти, ни скорбеть по этому поводу. В эту ночь мне было не до таких простых земных переживаний.
Я начал платить по счетам. На первой странице договора поставили печать. Сделка состоялась. Болеутоляющий и исцеляющий эффект крови Алека подтвердил это. Я чувствовал себя… другим. Сердце стучало изо всех сил, но я не ощущал усталости. Как раз наоборот.
Я чувствовал себя опять молодым.
Оставив Алека, я побежал в спальню, взял свечу и уставился на свое отражение в зеркале. В моем лице ничего не изменилось. Время не повернулось вспять. Я чуть было не выругался от отчаяния, но вдруг вспомнил: голоса обещали только, что я перестану стареть. Ладно, хоть старость перестала маячить впереди. Мужчина в полном расцвете сил, я теперь намеревался взять от жизни все, что она мне задолжала.
Свеча придала моей коже золотистый оттенок, но я мог бы с уверенностью сказать, что очень бледен и даже кажусь больным. Но это нездоровое выражение, видимо, очень скоро пройдет.
Однако мне еще надо было уладить одно маленькое дельце.
Без всякого напряжения я втащил Алека в комнату и самым постыдным образом затолкал его в стенной шкаф. Потом я несколько раз проверил, чтобы дверцы, особенно те, которые вели в мою личную столовую, были хорошенько заперты. Завтра здесь будет маленькая семейная вечеринка по случаю свадьбы, и слугам придется бегать взад-вперед весь день. Алек заслуживал большего, но ничего не поделаешь. Потом я сочиню какую-нибудь историю в оправдание его смерти, но сейчас мне не хотелось об этом думать. Как голодный пускает слюни при виде еды, я с волнением предвкушал то, что должно случиться, и я не мог ни сосредоточиться, ни размышлять над чем-то одним, чувствуя только радостное возбуждение во всем теле.
Я не сомневался, что доведу начатое до конца. Через несколько часов Татьяна будет моей.
* * * * *
На следующее утро я проснулся очень поздно, весь какой-то затвердевший и отекший, и не только потому, что мой слуга взял на себя смелость растолкать меня. Мое протестующее рычание было встречено робкими извинениями; он боялся, что я нездоров. Когда несколько позже я посмотрел на себя в зеркало, принесенное парикмахером, я понял, почему он пришел к такому заключению. При ярком свете дня я был похож на привидение, а поэтому приказал задвинуть шторы. Солнце резвилось на небосклоне, как будто вчера и шторма-то никакого не было, и угнетающе действовало мне на нервы. Остальные, похоже, ничего против него и жары не имели, и их веселое расположение духа по случаю хорошей погоды раздражало меня сверх всякой меры. Я не выходил из своих комнат, с трудом доползая от кровати до кресла. После вчерашнего потрясения я совсем выдохся. Только к полудню я немного пришел в себя и даже нашел в себе силы принять нескольких нужных посетителей.
Рейнхольд Дилисния, Виктор Вочтер, Айван Бучвольд и другие офицеры, ушедшие в отставку, явились один за другим, чтобы выказать мне свое почтение. Я следил за Айваном, но после скандала с его братом Ильей ничего, кажется, не изменилось. Конечно, он постарел. Все они стали старше.
Отцы семейств привезли с собой жен и детей, и по очереди представляли мне их, как будто мне действительно было интересно. Один Рейнхольд достаточно хорошо понимал меня и оставил семью дома. Потирая вечно ноющий живот, он всем своим видом показывал, что предпочел бы играть со своими детками, а не тащиться в такую даль.
Его брат Лео уехал из замка, так он мне доложил. Молодой человек заболел и попросил разрешения покинуть дворец, что мне показалось довольно подозрительным. Когда кому-то не по себе, ему не до дальних путешествий. Тем более Лео отлично было известно, что имеющая репутацию прекрасной целительницы леди Илона – здесь и готова лечить всевозможные недуги.
Опять странно.
Может быть, это связано с присутствием в замке Айвана. Ему, должно быть, неуютно находиться рядом с человеком, брата которого он убил, и он решил уехать.
«Извини меня, но я пришел, чтобы сообщить…»
Избегая смотреть в сторону стенного шкафа, я подумал о том, что Алек не успел сказать мне. Почему, вместо того чтобы войти в дверь, как обычно, он тайком пробирался мимо моих окон?
Теперь уже не угадаешь. Возможно, позже, когда выдастся свободная минутка, я расставлю точки над "i". Беспокойство стало овладевать моими мыслями, путая их и не давая мне сконцентрироваться хотя бы на одной из них.
Я был голоден, но ни в кухне, ни в подвальчиках не обнаружил ничего, что выглядело или пахло бы достаточно аппетитно, за исключением привычного напитка из бычьей крови. Я выпил целую кружку и ограничился этим. Но вместо того, чтобы усилиться, моя слабость улетучилась, как только солнце начало спускаться за горные вершины.
Моим последним посетителем был Гунтер Коско, и если бы я мог проглотить хотя бы кусочек чего-нибудь, мы бы позабавились, как в старые добрые времена, испытывая друг друга на прочность за обеденным столом. Несколько лет бездействия и покоя не до конца размыли правильные черты его лица, но время и вино сделали свое черное дело. Кожа его обвисла и я заметил, что он не снимал шляпы, пряча под ней редеющие волосы и коричневые пятна, выступившие на лбу. Он служил напоминанием о том, что все это могло бы ожидать и меня, если бы я дрогнул и испугался. Но очень скоро я завершу обряд и избавлюсь от старости навсегда.
Гости разошлись кто куда: одни отправились вниз, другие – в часовню. Я отпустил слуг и решил приодеться. Открыв одну из дверок стенного шкафа, чтобы достать парадный костюм, я вдруг замер, пораженный до глубины души, как вчера кинжалом почти в самое сердце.
Тело Алека исчезло.
У меня перехватило дыхание. Я стал шарить в других отсеках шкафа и даже дважды проверил замки. Они были целы и невредимы. Слуге я ключи от шкафа не доверял. Не то чтобы я считал его способным на воровство, но все же не стоило допускать его до драгоценностей и прочих семейных реликвий, которые я здесь хранил. Во дворце только два человека знали, в каком порядке следовало отпирать замки. Я… да Алек Гуилем…
Где– то вдали и в то же время совсем близко раздался смех знакомых голосов. Он был среди них.
Возможно, его смерть тоже входила в нашу сделку, была той ее частью, которую я так и не понял. Я пытался вытряхнуть голоса из головы, удивляясь, что еще я мог проглядеть во время…
Время…
Нечего тратить его впустую. Я отбросил от себя эту проблему, как нечто, не заслуживающее особого внимания, и начал одеваться, выбрав для такого торжественного случая белую шелковую рубашку, красный галстук, черные брюки и плащ. К груди я приколол рубин фон Заровичей. Остальные появятся, разодетые в пух и прах, как павлины, и будут хвастаться друг перед другом, кто богаче. Я никогда не разделял их любви к ярким тряпкам и не собирался уподобляться им и теперь. Тем более зная, что должно случиться, я бы сказал, их наряды… придутся не ко времени.
Из той же массивной шкатулки, где у меня лежал рубин, я достал небольшой предмет, завернутый в расшитый причудливыми узорами платок, и засунул его в карман плаща. Сверток, похоже, был невесомым, как перышко. Но, несмотря на то, что нас разделяли несколько слоев ткани и накрученных ниток, я все равно чувствовал, как пульсировало холодное черное зло, словно оно касалось моей обнаженной кожи.
* * * * *
Сергей нарядился в роскошный военный мундир, хотя ему так и не довелось повоевать. Но, по крайней мере, он не нацепил всех этих украшений и значков, как некоторые обивающиеся при дворе пижоны. Другие господа одаривали своих слуг такими погремушками. Я же считал, что их нужно заслужить, а не получить в виде взяток и подачек.
Единственной безделушкой, которую Сергей повесил себе на грудь, был талисман Верховного жреца. Согласно существующим традициям ему предстояло отдать его при входе в церковь.
Он приветствовал меня широкой улыбкой и бросился меня обнимать, с готовностью принимая извинения, которые я заготовил специально для него. Как же легко лилась моя речь, с какой же радостью он проглотил все, что я ему наговорил. Вчерашний инцидент с Татьяной и потерянными драгоценностями был забыт, я прощен. Он так ничего и не понял. Неважно.
Я вел себя подобающим случаю образом, не забывая произносить какие-то правильные слова. Сергей бормотал что-то в ответ, нервничал по поводу своей свадьбы. Я наблюдал за ним и искал в своем сердце по отношению к нему хотя бы каплю теплого чувства. И не находил. Нас связывало только общее происхождение, в наших жилах текла одна кровь, а в остальном он мало чем отличался от круглых дураков, которых я достаточно повидал на своем веку. За исключением того, что он вот-вот женится на женщине, которую я любил, которую смог полюбить впервые в жизни.
– Как бы я хотел, чтобы у тебя была такая же чудесная жена, как Татьяна, – выпалил Сергей.
О, не беспокойся. Так и будет.
Я вытащил из кармана маленький сверток.
– А у меня сюрприз для новобрачного, – сказал я, протягивая ему подарок. – Нечто волшебное и очень старое. Прекрасно соответствует сегодняшнему дню.
Улыбка Сергея потухла, как только расписанная красным, черным и золотым рукоятка небольшого ножа показалась из-под вороха тряпок. При виде этой вещички он остолбенел.
Да, Сергей был не более, чем овца, готовая отправиться в пасть волку, нацепившему маску друга.
– Я вижу, ты узнал этот предмет, – продолжал я. – Временем проверенное оружие наемного убийцы Баал'Верзи. Ножны сделаны из человеческой кожи; как правило, они шьются из кожи первой жертвы убийцы. Эти закорючки на рукоятке – заколдованные слова магического заклинания.
Поменяйся мы ролями и предложи мне Сергей такой подарочек, я бы уже с мечом в руках отступал к двери, призывая слуг на помощь. Он же только глядел на меня расширенными от ужаса глазами.
Нож нельзя долго держать в ножнах, иначе ржавчина испортит и изъест сталь. Этот нож я не доставал с той самой ночи, когда отобрал его у Ильи, но его острое, острее бриты, лезвие искрилось и блестело как зеркало, отражая свет свечей. Колдовские руны на его рукоятке стали выпуклыми от прилившей к ним дьявольской силы.
– Легенда гласит, что эти ножи можно вынимать из ножен только для того, чтобы напоить их кровью, – говорил я.
Сергей приоткрыл рот, но не смог придумать, что сказать. Для этого у него не хватало жизненного опыта.
Баал'Верзи.
Обман был их главным оружием. Твой лучший друг, твой преданнейший слуга, господи, да даже твоя мать могли оказаться одним из Баал'Верзи. Даже твой брат…
Я улыбнулся беззлобно.
– Вообще-то я не суеверный, но на этот раз я думаю, не стоит искушать судьбу. Согласен?
Не дав ему опомниться и опережая ход его мыслей, я изо всех сил всадил нож ему прямо в сердце.
Никто сразу не умирает. Он прожил, как мне показалось, очень долго, встретив с болезненным изумлением мою горячую радость, а потом медленно-медленно согнулся и молча повалился на меня. Я подхватил его, чувствуя, как в течение нескольких секунд в нем все еще билась жизнь, а затем… затем она покинула его.
Я уложил обмякшее тело на пол и вытащил нож.
– Выпей кровь, сначала с лезвия, а потом из раны.
Такие я получил указания.
После вчерашней ночи это не составило особого труда. Осторожно, чтобы не поранить самого себя, я слизал одну за другой капли крови с кинжала, вытер его и оставил на полу. Затем я расстегнул мундир Сергея. Я увидел ранку, на удивление маленькую, если принять во внимание, сколько крови вылилось из нее наружу. С остановкой сердца она загустела, но продолжала течь. Я припал к ранке губами и начал пить.
Кровь Алека была лекарством, кровь Сергея – неотделимой частью ритуала, но вкус у нее был… приятный. Алек оживил меня, Сергей утолил голод, как острое блюдо, приберегаемое напоследок после пресного обеда. В его холодеющей жизни я нашел какое-то непонятное теплое удовлетворение. И эта теплота взбодрила мое тело и дух, пробежав по венам, подобно шаровой молнии, и я почувствовал небывалый прилив сил.
По ту сторону закрытых дверей раздавался смех гостей и перебранка слуг, шорох длинных юбок и постукивание каблуков; по эту сторону дверей я слышал только глухие удары моего сердца. Мои пальцы касались мундира Сергея, я вдыхал запах его любимого мыла и слабый на чистой коже запах пота, а также учился различать запах свежей крови, запах крови засохшей. Как будто я всю жизнь провел, запеленатый в бинты, невосприимчивый к свету, не знакомый с разнообразными вкусовыми ощущениями, и только теперь с меня сняли эти бинты, отпустили на свободу, позволив вдыхать всевозможные запахи и трогать вещи.
Свобода.
Но сначала еще кое-что. Недомолвки, ложь, обман…
Я вскочил на ноги, наклонился к Сергею и обхватил его тело руками. Не замечая его тяжести, я приподнял его на одной вытянутой руке и замер на секунду, а затем сбросил его вниз. Он упал с неприятным стуком, распластавшись на ковре самым естественным и подходящим образом.
Я заметил, что его глаза открыты. Они были такие же голубые, как его мундир, как глаза нашей матери…
Свобода.
Я встал на колени и закрыл их.
– Ты хотел быть священником, – прошептал я. – Почему же ты не выполнил волю своих богов?
Громкий шум, который я устроил, привлек к себе внимание и явился личный слуга Сергея. Но я вовремя услышал его шаги и принял позу сломленного горем человека. Покачивая головой и имитируя свой собственный гневный голос, я поведал ему печальные новости. Как и Сергей, он только стоял и глазел на меня, пока мои приказы наконец-то не проникли в его голову, и он не осознал, чего я от него хотел. Тогда он развернулся и рванулся вон из комнаты за помощью.
Легко. Очень легко.
Я чувствовал вкус крови на губах и внезапно меня обеспокоил вопрос: а что успел увидеть слуга? Он был в шоке от ужаса, но что потом…
Зеркало. Оно висело на стене. Сергей прихорашивался перед ним, когда я вошел в его спальню.
Да, мой рот, мое лицо были испачканы кровью. Плохо, но если я умоюсь, то никто не поверит и единому слову слуги, решив, что рассудок его помутился от горя. Ложь и обман…
На столике рядом стоял тазик с водой. Я оттер кровь со щек и пальцев, вытерся и посмотрел в зеркало.
Чист. Нет нужды бояться…
Я был очень бледен. Как мел. Белее. Пока я разглядывал себя в зеркале, мое отражение стало постепенно исчезать. Последнее, что я уловил и как себя запомнил, было изображение мужчины чрезвычайно смешного и идиотского вида с вытаращенными от удивления глазами и разинутым ртом.
Мое я, Страд фон Заровия… начало растворяться в воздухе…
И растворилось…
Пропало.
Шестое полнолуние, 351
– Дели Илона, неужели и ты ослепла? Ладно Сергей: он совсем очумел от любви. Но ты-то не можешь не замечать очевидной глупости этого поступка?
– Права Татьяна или нет, время покажет. Но твоя реакция очень огорчила и ее и Сергея. И как раз накануне их свадьбы.
Мне сразу расхотелось продолжать наш разговор.
– Так поди и утешь их, если они расстроились. Однако я предпочел бы, чтобы свою энергию ты переключила на подготовку предстоящей церемонии. Думаю, тебе найдется чем заняться.
– Я не забыла о своих обязанностях, повелитель, – ответила она сухо.
Опять эти ее интонации. Я все чаще слышал их и каждый раз они все сильнее резали слух. Я ненавидел звук этого голоса и, да помогут мне боги, начинал ненавидеть его источник. Однако она выдержала мой взгляд, даже не моргнув. Черт возьми, мало кто из придворных мог позволить себе такое.
– Ты что, действительно хочешь, чтобы я оставался в стороне и сквозь пальцы смотрел на все, что творится в моем собственном доме? – спросил я в конце концов.
– Девочка просто старалась быть щедрой…
– У нее нет никакого права бросать драгоценности к ногам свиньи. Боги, и именно те, которые я ей подарил!
– Подарил – значит разрешил ей распоряжаться ими по ее усмотрению.
– Я доверил ей беречь их и хранить как часть семейного богатства. Их носила моя мать, а до нее – ее мать и так далее. Татьяна, может, и не догадывалась об их настоящей цене, но Сергей-то знал. Однако он не только не остановил ее, я наоборот, публично одобрил ее действия. Это отродье даже не подозревает, что за дверь он оставил открытой.
– Я уверена, их можно вернуть обратно…
– Конечно, можно. Не в этом дело. Она не должна была так унижаться, особенно перед этими свиньями. Ей теперь даже за порог нельзя ступить без того, чтобы какой-нибудь вонючий попрошайка не принялся ползать у ее ног. Конечно, все образуется, все уладится, но я-то уж позабочусь, чтобы с негодяя, осмелившегося протянуть к ней руки, кожу живьем содрали.
– Это было не большее, чем ребячество, детская игра… – Когда ее будут хватать за руки и бить головой о заплеванный пол в какой-нибудь грязной таверне, ей уже будет не до игр, и она поймет, что дарить подарки – не лучший способ избавиться от беспородного зверья.
– Но прежде чем она осознает это, как ты думаешь, что она почувствует, узнав о происшествии с ее старым приятелем? Ты думаешь, ей понравятся такие новости? И будет ли она тебя уважать за причиненные тобой страдания, тогда как она надеялась облегчить чужую боль?
Мои пальцы сжались в кулаки и мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы не пустить их в ход. Боги, как мне хотелось разбить что-нибудь, что угодно или чей угодно нос прямо сейчас. Вместо этого я отступил назад и заставил себя распрямить пальцы.
– Прекрасно, – сказал я немного тише. – Я пошлю кого-нибудь выкупить ее драгоценности и прикажу не трогать того… того человека.
Разжав губы, она приготовилась отпустить еще какое-то замечание, но вовремя закрыла рот. Он знала, когда ее заносило слишком далеко.
Когда она удалилась, я бросился в кресло и очень долгое время просидел, уставясь в пустоту. Злость, горячей и яростней которой я не знал прежде, пожирала меня изнутри и рвалась наружу. Я чувствовал, что если я проведу в этом кресле еще несколько минут, вцепившись в его ручки, то они воспламенятся от жара, исходившего от меня. Несмотря на то, что я любил Татьяну больше жизни, сегодня она вывела меня из терпения, отдав свои драгоценности попрошайке, валявшемуся в грязи на тропинке, по которой ей случилось идти. Мошенник начал сравнивать ее чудесную судьбу со своей горькой долей и, породив в ней чувство вины, умело его использовал. Она без раздумий подарила ему все, что имела при себе. Самый идиотский и безответственный поступок, о котором я когда-либо слыхал; но леди Илона была права. Наказав крестьянина, я ничего хорошего не добьюсь. Ущерб уже нанесен.
И все же я злился.
Я мог бы поговорить с ней, но интуиция посоветовала мне не делать этого. Утром она так и искрилась от счастья, что помогла «старому приятелю», и почти не слышала моих слов. Да и сейчас она вряд ли захочет отвечать на мои упреки. Она слишком неопытна и совсем не знакома с жестокой реальностью, а поэтому ей пока не понять, почему я пришел в ярость, узнав о ее поступке.
Татьяне нужен кто-то… сильнее и мудрее ее. Сергей же не подходил на роль ее наставника. Из моих разговоров с ним я заключил, что он не осознавал той опасной ответственности, которую должен был принять на себя за свою ненужную щедрость. Ему на роду было написано стать священником, и откажись он от мирской суеты во имя дела богов, и тогда любимую им благотворительность сдерживала бы проверенная временем система контроля и надзора. Теперь же доходы от его собственных земель постоянно уменьшались, и я уже отчетливо представлял себе то время, когда он сам будет жить на подачках.
Моих подачках.
Конечно, я его не брошу. Мои враги, безусловно, обрадовались бы, увидев одного из фон Заровичей в обносках, и попытались бы обратить его лохмотья в оружие против меня. Пока что Сергей верен мне и достаточно умен, чтобы пойти на откровенное предательство, но существовало множество других остроумных способов превратить человека в предателя. Он был набожен и чужд искусству обмана. Как гласила народная мудрость, он был овцой, готовой отправиться в пасть первому же волку, нацепившему маску друга.
А Татьяна… о боги, если Сергей попадется в ловушку замедленного действия, то что случится с ней?
После свадьбы они собирались поехать в наше родовое имение, чтобы познакомить Татьяну с семьей. Я не мог положиться на своего брата Стурма. Его письма подтвердили мои опасения: он считал Сергея абсолютно безобидным. Но самой невыносимой была мысль о том, что Татьяна уедет и, возможно, уже никогда не вернется обратно.
О, я мог бы легко убедить их остаться. При их любви ко мне требовалось только вовремя обронить пару нужных слов. Но будет ли мне лучше? До сих пор я еле сдерживался, видя их вместе, иногда мне удавалось на мгновение забыть о Сергее и вообразить, что она любила меня одного. Но после свадьбы… зная, что завтрашнюю ночь она проведет в его постели, получая удовольствие от прикосновения его неумелых пальцев… от этой мысли меня тошнило и бросало в дрожь. Как долго мог я скрывать от нее правду?
Недолго.
Но мне придется хранить мою тайну, может быть, всю жизнь.
Как поражение, так и черное отчаяние стали моими вечными спутниками. Теперь я был знаком и с тем и с другим так же хорошо, как со своим собственным лицом, глядевшим на меня каждый день из зеркала.
Солнце давным-давно скрылось за горизонтом и в моей спальне было темно и душно. Открыв окна, я мерил комнату шагами, ища и не находя глотка свежего воздуха. С этой стороны гор Гакис почти никогда не переставал дуть ветер, и такое затишье предвещало приближающуюся грозу. Я вышел на балкон и уставился на небо, но туч не заметил.
В замке и его окрестностях все было тихо. В темноте я различил тени стражников у западной стены. Им практически нечего было делать в эти дни. Замок Равенлофт был очень удачно расположен и славился своей неприступностью. Алек не уставал повторять, что взять его можно только изнутри, а пока он командовал стражей, это было не так-то просто, чем он очень гордился и имел на это полное право.
Он вернулся из своего последнего путешествия в дальние земли и занялся своим привычным делом, наблюдая за приготовлениями к свадьбе. Его раздражала толпа гостей, прибывших и прибывающих в замок за последнюю неделю. Ему так и не удалось разведать и разнюхать ничего подозрительного ни об одной из знатных семей, и он считал это своей личной неудачей. Со своей стороны, я был доволен, что Алек здесь, ибо заговорщики, замышляющие недоброе, вряд ли решатся что-нибудь предпринять, зная, что Алек начеку и готов к нападению.
На улице нечем было дышать и я вернулся в спальню и зажег несколько свечей. Книги, которые Алек привез шесть лун назад, оказались на редкость необычными и невероятно сложными. Многого я не понимал, а значение того, что я мог прочитать, было… темным. Я подозревал, что автор книг участвовал в каких-то нехороших делах, на которые многие одаренные магической силой смотрели с неодобрением. Некоторые рисунки, ингредиенты и даже звук волшебных слов приводили меня в трепет и мне становилось не по себе. Но сами заклинания завораживали.
И приносили мне только разочарование. В течение этого времени я экспериментировал с самыми легкими из них и каждый раз все кончалось полным моим провалом. К наиболее запутанным заклинаниям я не притрагивался, так как не мог перевести даже названия: мне просто не хватало моего запаса слов. Автор, очевидно, стремился отбить у чересчур рьяных чудаков всякую охоту заниматься магией и тем самым не дать им навлечь на себя беду раньше, чем ей суждено случиться. Недаром пользовалась такой популярностью история об одном ученике волшебника, помешанном на разных магических фокусах, который попытался вызвать невидимого слугу. Слуга получился невидимым… и очень голодным. Достаточно сказать, что ученик волшебника прожил ровно столько, чтобы успеть горько пожалеть о своем легкомыслии.
Свечи почти догорели и оплыли. Язычки пламени боролись с наплывающих на них воском и на стенах прыгали тени. Еще одна ночь уходила в никуда. Моя последняя ночь. Моя последняя надежда завоевать ее любовь. Темнота нахлынула на меня волной и затмила на несколько мгновений мое сознание. Это происходило со мной все чаще и чаще и напоминало болезнь, но потом я понял, что это было частью моего растущего отчаяния. Темень сгущалась где-то в укромном уголке моей души, готовясь в любой момент вылиться наружу, и грызла меня изнутри, как проголодавшееся чудовище. Эта была с трудом подавляемая ненависть к Сергею, к моей жизни, поймавшей меня в свою западню, к жизни вообще.
Содрогнувшись, я отбросил эти мысли. Слишком мало у меня времени. Нельзя тратить и секунды на бесполезное самобичевание.
Я нагнулся над книгой, еще раз пытаясь понять значение заколдованных знаков.
Две свечи захлебнулись жидким воском и погасли именно тогда, когда в голове у меня начало что-то проясняться. Я нетерпеливо схватил книгу и поднес ее поближе к свету. Страницы слиплись: наверное на них попала случайная капля воска. Я разлепил их. Очень осторожно. Слова, неожиданно приняв отчетливую форму, сразу же бросились мне в глаза:
Заклинание: «Исполнение Заветного Желания».
О боги, почему я не мог прочесть это минуту назад? Я пролистывал эти книги сотни раз подряд. Возможно, для понимания требовалось непрерывное повторение одного и того же механического действия. Возможно, только теперь мой мозг был готов впитывать в себя знания магии. И это заклинание… я потратил уйму времени, чтобы найти его. От открывшихся мне возможностей мое сердце забилось так сильно, что заболела грудь.
Я пробежал глазами список ингредиентов, так как без них нет смысла начинать. Шерсть летучей мыши, растертый в порошок рог единорога… да, да, это у меня есть.
Язычки пламени вздрогнули и дымок от одной из свечей попал мне в глаза. Я проморгался и принялся читать дальше.
Шерсть летучей мыши, растертый в порошок коготь морского чудовища…
Черт возьми. Я начал сначала.
Шкурка крысы, растертый в порошок коготь морского чудовища…
На четвертый раз я понял тщетность всех моих попыток. Магическая защита заклинания была слишком сильной, чтобы я мог преодолеть ее. Последние язычки пламени, исполнив танец смерти, мигнули и пропали. Я очутился в полнейшей темноте, но не потрудился снова зажечь свечи. Зачем?
Заветное Желание. Разбитое сердце. Безнадежно. Решение моих проблем, прекращение моих мучений лежало у меня перед носом, но я не мог ничего сделать. Мне нужно было еще учиться и учиться, а потом…
Безнадежно. Безнадежно. Безнадежно. Я потерял контроль над собой, кинулся к столу и изо всех сил стукнул по бесполезной книге. Мне хотелось разбить, сломать, разорвать что-нибудь, разрушить сам замок и прежде всего мою дурацкую коллекцию колдовских книг.
На ощупь я подобрался к обидевшему меня тому. Я начну с него.
– Это очень старая книга. Ты должен более осторожно обращаться с ней, – раздалось вдруг отовсюду и ниоткуда, и я похолодел. Волосы встали дыбом на моей голове, но мои инстинкты солдата, отточенные за время долгих тренировок, сработали моментально и помогли мне справиться с первоначальным шоком. Раньше, чем прозвучали последние слова, я припал к земле, зажав в руке кинжал и приготовившись к атаке.
– Кто здесь? – Я подумал, это мог бы быть голос Алека: только у него хватило бы мужества выкинуть такое, но я не был уверен.
– Ты должен знать. – Голос Татьяны, ее и не ее. Он послышался сзади меня, нет, где-то впереди. – Ты звал меня, – продолжала она то из одного угла комнаты, то из другого. – Я чувствую твою ненависть. Я здесь, чтобы исполнилось твое Заветное Желание.
– Стой спокойно! – грубо заорал я, слишком грубо. Я ни за что не стал бы говорить с ней таким тоном, даже когда внутри у меня все бурлило от гнева. А вот ее слова…
– Татьяна? Покажись!
Засмеялся Сергей. Раньше я не слышал, чтобы он так смеялся.
– Тебе не понравится то, что ты увидишь.
Только теперь од меня дошло, что это было всего лишь галлюцинацией, порожденной магией. Кто бы или что бы со мной не разговаривало, оно использовало их голоса, чтобы испугать меня их сходством. Но я-то не маленький ребенок, трясущийся от страха. Я…
Смех звучал все громче, разрастаясь и заполняя собой комнату, мою голову. Я зажал уши руками. Кинжал я уронил на пол. Кто бы или что бы там ни находилось вместе со мной в спальне, его не уничтожить таким несерьезным оружием.
Я столкнулся с чем-то выше моего разумения, однако моего опыта было достаточно, чтобы понять, чем это мне грозило. Тем не менее оно бы не явилось сюда против моей воли, а значит, я имел над ним определенную власть. Выгнать его не составит труда: я хорошо представлял себе, как это сделать, если потребуется.
– Страд, – на сей раз говорила Илона шепотом. – Ты звал меня. Разве ты не хочешь, чтобы исполнилось твое Заветное Желание?
– Разве ты не хочешь, чтобы исполнилось твое Заветное Желание? – ласково вторила ей Татьяна.
– Или ты отдашь ее своему брату? – спросил Сергей.
– Ты отдашь меня своему брату? – скорбно вопрошала Татьяна.
О боги, оно в точности знало, что сказать мне.
– Ты позволишь ей уйти? – задал вопрос Алек.
– Нет… она будет моей, – мысленно прошептал я. Не подумал, а именно прошептал. Они услышали меня. И засмеялись. – Что ты сделаешь, чтобы получить ее? – Алек опять.
Я старался не отвечать, но где-то в подсознании вопрос всплыл сам собой: а что от меня требуется?
– Ничего сверх твоих возможностей и способностей, Страд.
Я мог поклясться, что это был голос Алека, но раньше я никогда не замечал в его манере обращаться со мной ничего, даже отдаленно напоминающего то презрение, которое я слышал теперь в его словах. – Начнем?
Чтобы выиграть время и подумать немного, я неопределенным жестом указал на стол.
– Но ритуал… Я не…
– Ничего сверх твоих возможностей или способностей, – сказала Татьяна тем тоном, который только из уст очень опытной куртизанки не прозвучал бы как оскорбление. Я почувствовал, как ее рука или что-то вроде ее руки, нежное и мягкое словно перышко, погладило меня по щеке. Я даже учуял запах ее духов.
– Ничего сверх твоих возможностей или способностей, – усмехнулся Сергей, его рука протянулась ко мне и схватила меня за горло. Она была больше и от нее пахло солдатским потом, кровью и просмоленной кожей.
Я не успел оторвать ее от себя. Она исчезла, как будто ее и не было.
– Что ты?
Голоса слились воедино и рассыпались на мелкие кусочки надо мной, вокруг, внутри меня. Не имея реального воплощения, они вдруг как будто потяжелели и навалились на меня. Громко… и с трудом стучало мое сердце. Кровь замерзала и затвердевала в моих жилах, и я закричал от ужаса, протестуя, защищаясь. Голоса засмеялись над моей болью, и от этого звука они приняли единую, гигантскую форму.
Я находился в полнейшей темноте. Призрак был еще темнее.
Он кривлялся, и извивался, и неритмично пульсировал, – наслаждаясь моими страданиями, страдая от чрезмерного наслаждения, – и шептал о вещах еще более страшных, чем он сам; о том, что я знал и чего не знал; о том, о чем нельзя говорить, но о чем уже было сказано. И с каждым словом он рос, становясь все больше и больше, заполняя собой всю комнату. Его присутствие давило на меня своей черной массой, давило так, что колени мои подогнулись и я рухнул как подкошенный, распластался на полу, чувствуя на себе тяжесть тьмы и не находя в себе сил кричать, даже мысленно.
Потом все кончилось.
Я перевернулся на спину, царапая ногтями грудь, которую, как мне казалось, стягивали железные цепи, но ничего не ощутил. Ни сломанных ребер, ни выжженного сердца…
Пока что нет. В следующий раз. Оно вернется и согнет меня в…
Я знал это. Я знал, что это было. Мы были старые, старые приятели.
Сама Смерть пришла ко мне в гости.
Мое сердце билось все тише, слабея от собственной инертности. Оно выбивалось из сил, колотя о кости. Пустая трата времени перед лицом неизбежного. Смерть разлилась вокруг меня, как океанский прилив.
Я открывал и закрывал рот, будучи не в состоянии ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Смерть зашевелилась… и отступила. На мгновение.
– Ты явилась за мной? Если так, то забирай меня и будь ты проклята.
Молчание. Я ждал, слушая наводящие на меня ужас, медленные удары моего сердца. Затем:
– Я пришла… чтобы помочь, – ответила она сразу всеми голосами.
Последний ее фокус. Последняя подковырка перед тем, как утащить меня в ад.
– Ты хорошо кормил меня, – продолжала она.
Боги, а она права: все эти нескончаемые годы войны. Скольких я убил? И какое это имеет значение теперь?
– Ты заслуживаешь награды.
«Да, – подумал я печально. – Еще одна смерть ради Смерти. Когда не с кем воевать, у погрязшего в крови воина нет другого выбора».
– Особой награды, Страд фон Зарович, – настаивала она.
Какая награда?
Тогда в ее голосах появились таинственные нотки:
– Ты мечтаешь о невесте брата, о своей потерянной молодости. Я уберу соперника с твоей дороги и ты перестанешь стареть…
Избавиться от Сергея, приостановить течение времени, признаться в любви Татьяне – не это ли я видел в своих снах тысячи раз? Мое Заветное Желание. Ложь. Наверное. Могла ли Смерть лгать? Почему бы и нет? Ей-то какое дело? Для нее я не более чем смертный, обреченный сгинуть в ее ненасытной утробе.
– …если ты выполнишь все, о чем я тебе скажу.
Вот оно. Переговоры, торговля, заключение сделки. Чего она хочет? Чего она вообще может хотеть от меня?
– Ничего сверх твоих возможностей или способностей, – отчетливо произнесла Татьяна.
Железные оковы перестали сдавливать мне грудь. Я сглотнул и закашлялся. Тьма отступила, но не ушла. Она ждала моего ответа. И я не знал, как долго она здесь пробудет.
Недолго.
Она ждала. Молча. Я слышал только свое затрудненное дыхание и тихий скрип суставов, когда я выпрямился и сел на полу.
Она ждала. Минуту. Две. Я вытер пот со лба, кожа моя была холоднее льда.
Она ждала… потом начала удаляться. Я чувствовал, как она уходит. Уходит, отнимая у меня последнюю надежду. Мою последнюю надежду.
Татьяна.
Уходит.
– Что я должен сделать? – прошептал я. Она остановилась.
Повернулась ко мне.
И захохотала.
Мои пальцы потеряли чувствительность и тряслись, но все же я умудрился, ударив кремнем о железную болванку, высечь первую слабую искру и зажечь свечу, а от нее все остальное. В спальне ничего не изменилось. В воздухе не ощущалось ничего необычного. Нигде и намека, что кто-то здесь был вместе со мной. Призрак испарился; но я чувствовал – или воображал, – что он притаился где-то поблизости, как кто-то, подслушивающий из соседней комнаты.
Дрожь унялась после того, как я влил в себя порядочную порцию «Туики». Так как она крепче, чем обычное вино, она быстро согрела мои внутренности и успокоила нервы. Несмотря на то, что я недолюбливал жителей Баровии, я не мог не отдать им должное и не признать, что они готовили отличное бренди.
При зажженных свечах и вернувшейся способности видеть события, в которых я оказался замешанным, должны были бы стереться в памяти, как сон после пробуждения, но только не на этот раз. Это случилось, и я выслушал мою гостью, дрожа от нетерпения.
Иногда ее слова не имели никакого смысла, но в колдовских делах очень часто приходилось выполнять обряды, не задумываясь над их объяснениями. И только глупец игнорировал их или недооценивал их значение.
Это была черная магия. Мне оставалось сделать всего шаг, чтобы встретиться лицом к лицу с настоящей некромантией. Но относился я к этому на удивление спокойно, как если бы кто-то другой должен был совершить за меня этот переход, как если бы мне предстояло собирать урожай, а кому-то другому платить по счетам.
Цена уже назначена. Ни одна сделка не обходилась без определенной цены. Но я знал, что смогу заплатить. И покрыть расходы. Недомолвки, двусмысленности, обман, неприкрытая ложь – все это мало отличалось от моего любимого стиля управлять государством и общаться с другими коронованными особами.
Ну, а награда… Перестать стареть – одно, но называть Татьяну своей… Она для меня дороже всего на свете. Если бы Смерть захотела мою душу, я бы ее отдал. Зато моя возлюбленная обернется ко мне и улыбнется улыбкой, предназначенной только для меня. В ней жила весна и плакало лето, полыхала огнем осень и спала не тронутая никем зима. И завтра ночью она будет моей.
Резкий скрежет металла о камень вырвал меня из моих любовных грез. Где-то рядом. Из другой спальни. Нет, с улицы. Я заметил тень мужчины, крадущегося мимо открытых окон.
Один из моих мечей висел над кроватью. Я снял его со стены и выпрыгнул в окно. Как раз вовремя. Оно отошел в сторону не более, чем на пять ярдов и, услышав, как я выскочил наружу, остановился и повернулся ко мне лицом.
Алек Гуилем.
Поднялся ветер, гонец надвигающегося шторма. Он дул со склонов гор Гакис и Алек боролся с ним изо всех сил. В руках он сжимал меч, наклонив его под углом, как будто опасаясь атаки. Кончиком меча он, наверное, задел о стену, когда бродил мимо моих окон, и испугал меня. Тучи начали набегать на звезды, но все же было еще достаточно светло, чтобы я увидел на его лице странное выражение сдержанного ожидания.
– Повелитель? – В его голосе послышалась новая нотка осторожного сомнения. – Прости, но я здесь, чтобы доложить…
Я приблизился к нему, держа меч наготове.
– Что?
Он вздрогнул. Я никогда раньше, за все восемнадцать лет, в течение которых мы вместе воевали, не видел его таким. Испуганным. Он знал. Он все слышал.
И он собирается говорить.
Как если бы кто-то другой управлял моей рукой, пока я стоял в нерешительности, я сделал быстрый выпад вперед и ранил его в голову.
Он также быстро отпарировал мой удар и отскочил назад.
– Нет, Страд! Не надо…
Еще один выпад. Еще одна увертка.
– Страд… – Губы его шевелились, но слова до меня не долетали. Ветер усилился и его рев перекрывал лязг металла о металл. Никто из часовых не услышал бы и не увидел бы нас в темноте. Мы с таким же успехом могли бы драться в пустыне, в том смысле, что ни ему, ни мне не приходилось рассчитывать на помощь со стороны.
Я опять атаковал. Алек отступал. Он пятился к угловой башенке. Кто-нибудь обязательно там будет. Я попытался обмануть его, зашел сбоку, не давая ему уйти.
– Не делай этого…
Конец фразы я не понял, но уловил самую суть. Он не желал драться со мной. Не важно. У нас нет выбора. По крайней мере, так я себе тогда внушал.
Он отбил мою следующую атаку и нанес встречный удар. Все это уже мало напоминало поединки на мечах с тупыми концами, когда можно было остановиться в любую минуту. Мы устроили самую настоящую, смертельную битву, не хуже тех, в которых нам довелось принимать участие раньше.
Молнии сверкали над верхушками гор Гакис, грохотал гром. Этот звук эхом отдавался в моих костях, подгоняя кровь, учащая дыхание, укрепляя мускулы и заставляя их быстрее сокращаться. Мною овладела лихорадка сражения и я с радостью дикаря впитывал ее жар.
Алек распознал первые признаки моего возбуждения и оно передалось и ему тоже.
На этот раз он не стал дожидаться моей атаки. Он кинулся вперед, толкнул меня, а когда мы расцепились, в его руке блеснул кинжал.
Я сделал выпад в сторону его головы. Он блокировал удар мечом. Я попробовал ударить ниже. Он пустил в ход меч и кинжал, направив кинжал мне в живот. Я отбросил его руку с кинжалом. Ранил его в ногу. Блокировал удар кинжалом. Ударил его по руке. Блокировал удар мечом.
Небо освещали молнии. Тучи нерешительно уронили на землю первые крупные капли дождя. Не встретив сопротивления, капли стали падать все чаще и скоро хлынул ливень. Вода попала мне в глаза, но я успел вскинуть руку и отбить удар. Меч скользил в моем мокром от пота и дождя кулаке. Ноги в кожаных ботинках разъезжались на осклизлых камнях. Алек тоже еле стоял на ногах, но у него было преимущество передо мной: его рука в перчатке крепче держала меч, чем моя.
Он воспользовался этим преимуществом и сделал резкий выпад, попытавшись выбить у меня из рук оружие. Я замешкался и раскрылся, и Алек своего шанса не прозевал. Со всего размаху он вонзил в меня кинжал.
Я не почувствовал его. Вернее, не сразу. Только как что-то потянувшее меня за одежду. Не больше. Но при следующей вспышке молнии я заметил на моей белой рубашке неровную красную полосу. Я не надел кольчугу: в ней не было нужды, когда я находился в своей комнате.
«Ты пустишь мне кровь, командир?»
«Всего лишь каплю или две», – ответил он тогда.
Не капля и не две вытекли из моей раны, а намного больше. Куда больше. И тело мое, как в огне, горело от боли.
Он отступил назад, глядя на меня, как в шоке. Не то чтобы он боялся крови, но он ранил своего господина, которому клялся служить верой и правдой. Того, кто предал его, смертью платя за верность.
И теперь умирал сам.
Нет.
Но никакое «нет» не могло ни залечить, ни приостановить убегающую от меня жизнь. Колени мои тряслись, меня то знобило, то бросало в жар. Рана была нехорошей, хуже всех предыдущих, полученных мною в сражениях. И для меня она была последней. Я знал симптомы, я сотни раз видел, как умирали другие. Теперь умирал я.
Алек колебался и я нанес еще один удар. Это был нечестный ход, просто-напросто месть. На меня нашла ужасная слабость, взор затуманился, рука двигалась, как во сне, но каким-то образом мой меч наткнулся на чужую плоть. Алек закричал и, выпустив из рук кинжал, схватился за живот. Сегодня он тоже не надел кольчугу. Силы быстро покидали меня, но я собрал волю в кулак, надавил всем телом на меч и вырвал его из тела Алека. Мои скрюченные пальцы отпустили его, и он упал с глухим стуком рядом с кинжалом командира.
Он промычал что-то, задыхаясь, и осел на землю, все еще держа меч. Он мог бы прикончить меня, но даже не пошевелился. Он отбросил в сторону оружие и повалился на стену, как будто укладываясь спать в собственной постели.
Острая боль не давала мне потерять сознание. Дышал я с трудом, ноги мои отнялись и я лежал, свернувшись клубком на камнях, чувствуя, как их острые клыки режут мою кожу.
– Разве ты не хочешь жить, Страд?
Это был Алек. Голос совершенно ясно прозвучал в моей голове, перекрыв шум дождя и ветра, но не Алек говорил со мной. Он, однако, тоже его услышал. Я видел, как он вздрогнул.
– Разве ты не хочешь жить? – спросила Татьяна.
– Жить? – Сергей.
– Жить? – Илона.
– Да… черт возьми…
Голоса засмеялись все сразу.
– Ты знаешь, что делать.
И да, будь я проклят, я знал.
Ноги отказывались мне повиноваться, но я полз, подтягиваясь на руках. Дождь хлестал меня по лицу и по спине через тонкую ткань моей рубашки. Я промок насквозь, окоченел от холода и был на полпути в ад… приближаясь к смерти все быстрее, но между мной и вечной тьмой лежал Алек, и в нем теплилась моя единственная надежда.
Его дыхание еле угадывалось, кожа приобрела желтовато-зеленый трупный оттенок. Его глаза были обращены на меня. Тонкая струйка крови струилась из полуоткрытого рта по подбородку.
– Не надо было, повелитель, – пробормотал он.
Я промолчал.
– Я бы все равно тебе помог… не важно. Это… не должно было… случиться.
– Боюсь, ты не прав.
Он поперхнулся, закашлялся и в конце концов произнес:
– Лучше бы ты дал мне умереть там… в горах… Избавил бы меня от этого…
– Алек…
Его рука поднялась и вцепилась в мой рукав. Он ловил ртом живительный свежий воздух. Кровь потекла сильнее, не давая ему говорить.
– Предатель… в лагере…
Упрек мне? Или его угасающая память обратилась к делам давно минувших дней?
– Баал'Верзи…
Что он хочет сказать?
– …спать, – пальцы его разжались, тело обмякло и он погрузился в небытие. Жить ему осталось недолго.
Что он… впрочем, у меня нет времени размышлять о его предсмертном бреде. С каждым ударом сердца я слабел все больше. Я нащупал его второй кинжал и вытащил его из ножен. Он все еще дышал, но был уже далеко и не почувствовал, как я твердой рукой перерезал ему горло. Кровь. Целый фонтан крови. Жизнь. Если я посмею взять ее.
Моя жизнь потухала и я не посмел не взять чужую.
Я начал пить. Большими жадными глотками.
И ожил… снова.
Ливень уничтожил все улики, которые могли бы вызвать странные вопросы и страшные догадки у окружающих. Галлоны свежей холодной воды низвергались с небес, смывая кровавые пятна с камней, очищая двор, унося с собой по трубам, в пропасть, подальше от замка воспоминания о резне.
Я стоял, подставив лицо дождю, чтобы он слизал со лба и пригладил мои волосы. Это было изумительно. Моя смертельная рана зажила. Осталась только дырка на рубашке. И все.
Алек Гуилем, храбрый солдат, прекрасный офицер, верный мой спутник – и единственный настоящий друг в течение этих восемнадцати беспокойных лет – погиб от моей руки, но я был не в состоянии ни жалеть о его смерти, ни скорбеть по этому поводу. В эту ночь мне было не до таких простых земных переживаний.
Я начал платить по счетам. На первой странице договора поставили печать. Сделка состоялась. Болеутоляющий и исцеляющий эффект крови Алека подтвердил это. Я чувствовал себя… другим. Сердце стучало изо всех сил, но я не ощущал усталости. Как раз наоборот.
Я чувствовал себя опять молодым.
Оставив Алека, я побежал в спальню, взял свечу и уставился на свое отражение в зеркале. В моем лице ничего не изменилось. Время не повернулось вспять. Я чуть было не выругался от отчаяния, но вдруг вспомнил: голоса обещали только, что я перестану стареть. Ладно, хоть старость перестала маячить впереди. Мужчина в полном расцвете сил, я теперь намеревался взять от жизни все, что она мне задолжала.
Свеча придала моей коже золотистый оттенок, но я мог бы с уверенностью сказать, что очень бледен и даже кажусь больным. Но это нездоровое выражение, видимо, очень скоро пройдет.
Однако мне еще надо было уладить одно маленькое дельце.
Без всякого напряжения я втащил Алека в комнату и самым постыдным образом затолкал его в стенной шкаф. Потом я несколько раз проверил, чтобы дверцы, особенно те, которые вели в мою личную столовую, были хорошенько заперты. Завтра здесь будет маленькая семейная вечеринка по случаю свадьбы, и слугам придется бегать взад-вперед весь день. Алек заслуживал большего, но ничего не поделаешь. Потом я сочиню какую-нибудь историю в оправдание его смерти, но сейчас мне не хотелось об этом думать. Как голодный пускает слюни при виде еды, я с волнением предвкушал то, что должно случиться, и я не мог ни сосредоточиться, ни размышлять над чем-то одним, чувствуя только радостное возбуждение во всем теле.
Я не сомневался, что доведу начатое до конца. Через несколько часов Татьяна будет моей.
На следующее утро я проснулся очень поздно, весь какой-то затвердевший и отекший, и не только потому, что мой слуга взял на себя смелость растолкать меня. Мое протестующее рычание было встречено робкими извинениями; он боялся, что я нездоров. Когда несколько позже я посмотрел на себя в зеркало, принесенное парикмахером, я понял, почему он пришел к такому заключению. При ярком свете дня я был похож на привидение, а поэтому приказал задвинуть шторы. Солнце резвилось на небосклоне, как будто вчера и шторма-то никакого не было, и угнетающе действовало мне на нервы. Остальные, похоже, ничего против него и жары не имели, и их веселое расположение духа по случаю хорошей погоды раздражало меня сверх всякой меры. Я не выходил из своих комнат, с трудом доползая от кровати до кресла. После вчерашнего потрясения я совсем выдохся. Только к полудню я немного пришел в себя и даже нашел в себе силы принять нескольких нужных посетителей.
Рейнхольд Дилисния, Виктор Вочтер, Айван Бучвольд и другие офицеры, ушедшие в отставку, явились один за другим, чтобы выказать мне свое почтение. Я следил за Айваном, но после скандала с его братом Ильей ничего, кажется, не изменилось. Конечно, он постарел. Все они стали старше.
Отцы семейств привезли с собой жен и детей, и по очереди представляли мне их, как будто мне действительно было интересно. Один Рейнхольд достаточно хорошо понимал меня и оставил семью дома. Потирая вечно ноющий живот, он всем своим видом показывал, что предпочел бы играть со своими детками, а не тащиться в такую даль.
Его брат Лео уехал из замка, так он мне доложил. Молодой человек заболел и попросил разрешения покинуть дворец, что мне показалось довольно подозрительным. Когда кому-то не по себе, ему не до дальних путешествий. Тем более Лео отлично было известно, что имеющая репутацию прекрасной целительницы леди Илона – здесь и готова лечить всевозможные недуги.
Опять странно.
Может быть, это связано с присутствием в замке Айвана. Ему, должно быть, неуютно находиться рядом с человеком, брата которого он убил, и он решил уехать.
«Извини меня, но я пришел, чтобы сообщить…»
Избегая смотреть в сторону стенного шкафа, я подумал о том, что Алек не успел сказать мне. Почему, вместо того чтобы войти в дверь, как обычно, он тайком пробирался мимо моих окон?
Теперь уже не угадаешь. Возможно, позже, когда выдастся свободная минутка, я расставлю точки над "i". Беспокойство стало овладевать моими мыслями, путая их и не давая мне сконцентрироваться хотя бы на одной из них.
Я был голоден, но ни в кухне, ни в подвальчиках не обнаружил ничего, что выглядело или пахло бы достаточно аппетитно, за исключением привычного напитка из бычьей крови. Я выпил целую кружку и ограничился этим. Но вместо того, чтобы усилиться, моя слабость улетучилась, как только солнце начало спускаться за горные вершины.
Моим последним посетителем был Гунтер Коско, и если бы я мог проглотить хотя бы кусочек чего-нибудь, мы бы позабавились, как в старые добрые времена, испытывая друг друга на прочность за обеденным столом. Несколько лет бездействия и покоя не до конца размыли правильные черты его лица, но время и вино сделали свое черное дело. Кожа его обвисла и я заметил, что он не снимал шляпы, пряча под ней редеющие волосы и коричневые пятна, выступившие на лбу. Он служил напоминанием о том, что все это могло бы ожидать и меня, если бы я дрогнул и испугался. Но очень скоро я завершу обряд и избавлюсь от старости навсегда.
Гости разошлись кто куда: одни отправились вниз, другие – в часовню. Я отпустил слуг и решил приодеться. Открыв одну из дверок стенного шкафа, чтобы достать парадный костюм, я вдруг замер, пораженный до глубины души, как вчера кинжалом почти в самое сердце.
Тело Алека исчезло.
У меня перехватило дыхание. Я стал шарить в других отсеках шкафа и даже дважды проверил замки. Они были целы и невредимы. Слуге я ключи от шкафа не доверял. Не то чтобы я считал его способным на воровство, но все же не стоило допускать его до драгоценностей и прочих семейных реликвий, которые я здесь хранил. Во дворце только два человека знали, в каком порядке следовало отпирать замки. Я… да Алек Гуилем…
Где– то вдали и в то же время совсем близко раздался смех знакомых голосов. Он был среди них.
Возможно, его смерть тоже входила в нашу сделку, была той ее частью, которую я так и не понял. Я пытался вытряхнуть голоса из головы, удивляясь, что еще я мог проглядеть во время…
Время…
Нечего тратить его впустую. Я отбросил от себя эту проблему, как нечто, не заслуживающее особого внимания, и начал одеваться, выбрав для такого торжественного случая белую шелковую рубашку, красный галстук, черные брюки и плащ. К груди я приколол рубин фон Заровичей. Остальные появятся, разодетые в пух и прах, как павлины, и будут хвастаться друг перед другом, кто богаче. Я никогда не разделял их любви к ярким тряпкам и не собирался уподобляться им и теперь. Тем более зная, что должно случиться, я бы сказал, их наряды… придутся не ко времени.
Из той же массивной шкатулки, где у меня лежал рубин, я достал небольшой предмет, завернутый в расшитый причудливыми узорами платок, и засунул его в карман плаща. Сверток, похоже, был невесомым, как перышко. Но, несмотря на то, что нас разделяли несколько слоев ткани и накрученных ниток, я все равно чувствовал, как пульсировало холодное черное зло, словно оно касалось моей обнаженной кожи.
Сергей нарядился в роскошный военный мундир, хотя ему так и не довелось повоевать. Но, по крайней мере, он не нацепил всех этих украшений и значков, как некоторые обивающиеся при дворе пижоны. Другие господа одаривали своих слуг такими погремушками. Я же считал, что их нужно заслужить, а не получить в виде взяток и подачек.
Единственной безделушкой, которую Сергей повесил себе на грудь, был талисман Верховного жреца. Согласно существующим традициям ему предстояло отдать его при входе в церковь.
Он приветствовал меня широкой улыбкой и бросился меня обнимать, с готовностью принимая извинения, которые я заготовил специально для него. Как же легко лилась моя речь, с какой же радостью он проглотил все, что я ему наговорил. Вчерашний инцидент с Татьяной и потерянными драгоценностями был забыт, я прощен. Он так ничего и не понял. Неважно.
Я вел себя подобающим случаю образом, не забывая произносить какие-то правильные слова. Сергей бормотал что-то в ответ, нервничал по поводу своей свадьбы. Я наблюдал за ним и искал в своем сердце по отношению к нему хотя бы каплю теплого чувства. И не находил. Нас связывало только общее происхождение, в наших жилах текла одна кровь, а в остальном он мало чем отличался от круглых дураков, которых я достаточно повидал на своем веку. За исключением того, что он вот-вот женится на женщине, которую я любил, которую смог полюбить впервые в жизни.
– Как бы я хотел, чтобы у тебя была такая же чудесная жена, как Татьяна, – выпалил Сергей.
О, не беспокойся. Так и будет.
Я вытащил из кармана маленький сверток.
– А у меня сюрприз для новобрачного, – сказал я, протягивая ему подарок. – Нечто волшебное и очень старое. Прекрасно соответствует сегодняшнему дню.
Улыбка Сергея потухла, как только расписанная красным, черным и золотым рукоятка небольшого ножа показалась из-под вороха тряпок. При виде этой вещички он остолбенел.
Да, Сергей был не более, чем овца, готовая отправиться в пасть волку, нацепившему маску друга.
– Я вижу, ты узнал этот предмет, – продолжал я. – Временем проверенное оружие наемного убийцы Баал'Верзи. Ножны сделаны из человеческой кожи; как правило, они шьются из кожи первой жертвы убийцы. Эти закорючки на рукоятке – заколдованные слова магического заклинания.
Поменяйся мы ролями и предложи мне Сергей такой подарочек, я бы уже с мечом в руках отступал к двери, призывая слуг на помощь. Он же только глядел на меня расширенными от ужаса глазами.
Нож нельзя долго держать в ножнах, иначе ржавчина испортит и изъест сталь. Этот нож я не доставал с той самой ночи, когда отобрал его у Ильи, но его острое, острее бриты, лезвие искрилось и блестело как зеркало, отражая свет свечей. Колдовские руны на его рукоятке стали выпуклыми от прилившей к ним дьявольской силы.
– Легенда гласит, что эти ножи можно вынимать из ножен только для того, чтобы напоить их кровью, – говорил я.
Сергей приоткрыл рот, но не смог придумать, что сказать. Для этого у него не хватало жизненного опыта.
Баал'Верзи.
Обман был их главным оружием. Твой лучший друг, твой преданнейший слуга, господи, да даже твоя мать могли оказаться одним из Баал'Верзи. Даже твой брат…
Я улыбнулся беззлобно.
– Вообще-то я не суеверный, но на этот раз я думаю, не стоит искушать судьбу. Согласен?
Не дав ему опомниться и опережая ход его мыслей, я изо всех сил всадил нож ему прямо в сердце.
Никто сразу не умирает. Он прожил, как мне показалось, очень долго, встретив с болезненным изумлением мою горячую радость, а потом медленно-медленно согнулся и молча повалился на меня. Я подхватил его, чувствуя, как в течение нескольких секунд в нем все еще билась жизнь, а затем… затем она покинула его.
Я уложил обмякшее тело на пол и вытащил нож.
– Выпей кровь, сначала с лезвия, а потом из раны.
Такие я получил указания.
После вчерашней ночи это не составило особого труда. Осторожно, чтобы не поранить самого себя, я слизал одну за другой капли крови с кинжала, вытер его и оставил на полу. Затем я расстегнул мундир Сергея. Я увидел ранку, на удивление маленькую, если принять во внимание, сколько крови вылилось из нее наружу. С остановкой сердца она загустела, но продолжала течь. Я припал к ранке губами и начал пить.
Кровь Алека была лекарством, кровь Сергея – неотделимой частью ритуала, но вкус у нее был… приятный. Алек оживил меня, Сергей утолил голод, как острое блюдо, приберегаемое напоследок после пресного обеда. В его холодеющей жизни я нашел какое-то непонятное теплое удовлетворение. И эта теплота взбодрила мое тело и дух, пробежав по венам, подобно шаровой молнии, и я почувствовал небывалый прилив сил.
По ту сторону закрытых дверей раздавался смех гостей и перебранка слуг, шорох длинных юбок и постукивание каблуков; по эту сторону дверей я слышал только глухие удары моего сердца. Мои пальцы касались мундира Сергея, я вдыхал запах его любимого мыла и слабый на чистой коже запах пота, а также учился различать запах свежей крови, запах крови засохшей. Как будто я всю жизнь провел, запеленатый в бинты, невосприимчивый к свету, не знакомый с разнообразными вкусовыми ощущениями, и только теперь с меня сняли эти бинты, отпустили на свободу, позволив вдыхать всевозможные запахи и трогать вещи.
Свобода.
Но сначала еще кое-что. Недомолвки, ложь, обман…
Я вскочил на ноги, наклонился к Сергею и обхватил его тело руками. Не замечая его тяжести, я приподнял его на одной вытянутой руке и замер на секунду, а затем сбросил его вниз. Он упал с неприятным стуком, распластавшись на ковре самым естественным и подходящим образом.
Я заметил, что его глаза открыты. Они были такие же голубые, как его мундир, как глаза нашей матери…
Свобода.
Я встал на колени и закрыл их.
– Ты хотел быть священником, – прошептал я. – Почему же ты не выполнил волю своих богов?
Громкий шум, который я устроил, привлек к себе внимание и явился личный слуга Сергея. Но я вовремя услышал его шаги и принял позу сломленного горем человека. Покачивая головой и имитируя свой собственный гневный голос, я поведал ему печальные новости. Как и Сергей, он только стоял и глазел на меня, пока мои приказы наконец-то не проникли в его голову, и он не осознал, чего я от него хотел. Тогда он развернулся и рванулся вон из комнаты за помощью.
Легко. Очень легко.
Я чувствовал вкус крови на губах и внезапно меня обеспокоил вопрос: а что успел увидеть слуга? Он был в шоке от ужаса, но что потом…
Зеркало. Оно висело на стене. Сергей прихорашивался перед ним, когда я вошел в его спальню.
Да, мой рот, мое лицо были испачканы кровью. Плохо, но если я умоюсь, то никто не поверит и единому слову слуги, решив, что рассудок его помутился от горя. Ложь и обман…
На столике рядом стоял тазик с водой. Я оттер кровь со щек и пальцев, вытерся и посмотрел в зеркало.
Чист. Нет нужды бояться…
Я был очень бледен. Как мел. Белее. Пока я разглядывал себя в зеркале, мое отражение стало постепенно исчезать. Последнее, что я уловил и как себя запомнил, было изображение мужчины чрезвычайно смешного и идиотского вида с вытаращенными от удивления глазами и разинутым ртом.
Мое я, Страд фон Заровия… начало растворяться в воздухе…
И растворилось…
Пропало.
Глава 5
Шестое полнолуние, 351
– Лорд Страд?
Нет его.
– Господин?
Только тень. Я дотронулся до поверхности зеркала, оставляя на нем отпечатки своих пальцев.
– Лорд Страд!
Я обернулся на назойливый голос. Татра, лейтенант, и несколько солдат стояли в дверном проеме. По случаю праздника они надели парадные мундиры, начистили до блеска сапоги и мечи. Мечи они теперь держали наготове, с хмурым видом переводя глаза с меня на Сергея.
– Где командир Гуилем? – спросил я потрясенно. На этот раз мне не надо было притворяться.
Понимая, что мне может не понравиться его ответ, Татра вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь:
– Никто его сегодня не видел, повелитель.
– Найди его. Ему поручено охранять замок. Я хочу знать, как это он допустил во дворец Баал'Верзи. – Я показал на нож, лежащий рядом с телом моего брата. Татра и остальные признали в нем дьявольское оружие и поспешно сплюнули через левое плечо. Их реакция возымела на меня странное действие. Я отшатнулся от них, внутри у меня стало как-то муторно. Впрочем, ничего страшного. А то я слишком близко находился от зеркала, а они не должны были заметить…
– Но, повелитель, нож… – Татра перехватил мой взгляд и предпочел замолчать.
– Ты что же думаешь, вся эта грязная шайка пользуется одним и тем же ножом? Тот, что я отобрал у Ильи Бучвольда, спрятан в надежном месте, за семью замками. А это… это. – Я уставился на него так, словно мне на ум пришла гениальная мысль. – Разыщите Айвана Бучвольда.
Татра не был лишен смекалки, иначе Алек никогда бы не повысил его в звании и не назначил бы своим первым помощником. Как я и предполагал, он быстро провел параллель между смертью Ильи и убийством Сергея: брат за брата. Лицо его вытянулось, он кивнул двум солдатам и те послушно выскользнули из комнаты. Привычка отдавать приказы вернула мне самообладание и способность думать. Мне многое предстояло сделать. Меньше чем через минуту я уже почувствовал себя хозяином положения и гонял своих солдат взад-вперед. Если мне повезет, то я воспользуюсь естественным переполохом и найду кого-нибудь, кто не сможет вразумительно объяснить, где он был во время убийства. Айван Бучвольд – просто идеальный вариант, но если с ним не получится, сойдет и Алек Гуилем.
Когда все ушли, я опять взглянул в зеркало.
Ничего. Пусто.
Я отодвинулся подальше от его холодного мерцания. Оно давило на меня, как яркий солнечный свет. Что я с собой сделал? Наверное, за Татьяну я расплатился собственной душой.
И тут я услышал ее голос, прорвавшийся сквозь каменные стены, ее крик, вопль неверия и отчаяния. Он проник в самое мое сердце. Кто-то рассказал ей обо всем. Да. Ей тоже придется пройти через адское пламя, но она справится. Со временем она осознает, что ее любовь к Сергею была не более, чем детской привязанностью к красивой игрушке. Со временем я заставлю ее забыть его. Но пока…
Я оставил двух часовых около дверей комнаты Сергея и направился к часовне. Гости толпились у меня на пути, мешая пройти. Их лица, перекошенные от беспокойства, страха и любопытства, уже даже не раздражали меня. Я был так же далек от них, как птица, летящая над землей.
У входа в часовню мне сообщили, что Татьяна убежала в сад. Я обрадовался этому, так как где-то на уровне подсознания знал, что не смогу войти в это святое строение.
Тьма боится света.
Я изменился.
Но не жалел ни о чем. Она ждала меня.
Скоро…
Жара сменилась вечерним холодом и от сырой земли поднимался туман, колыхаясь, как неугомонные тени мертвых. Это не было всего лишь моей фантазией, я на самом деле чувствовал, как вокруг меня что-то… собирается… волнуется и дышит…
Волшебство.
Черная магия.
Сегодня я не только убил брата и выпил его кровь. Со мной приключилось нечто, не упомянутое в нашем договоре. Этот фокус с зеркалом показал, что назначенная мне цена была намного выше той, о которой упоминалось.
Нет. Не совсем так. Я пропустил что-то мимо ушей. В такого рода сделках всегда пользуются очень точными терминами и определениями. Если бы тогда я получше владел собой и был менее заинтересован получить все, что мне обещали, я бы обязательно задал необходимые вопросы и получил бы на них ответы.
Теперь уже поздно. Когда я подошел к калитке, ведущей в сад, там крутилась одна из нянек Татьяны. Она была бледна, но спокойна, и с виноватой улыбкой объяснила, что Татьяна никого к себе не подпускает.
– Ко мне это не относится. Где леди Илона?
– Заболел лорд Дилисния. Какое-то время назад ее позвали, чтобы она позаботилась о нем.
– Приведи ее сюда.
Она ушла и я медленно приблизился к Татьяне. В церкви горели свечи, отбрасывая через витражи на землю сада разноцветные полосы света. Татьяна сидела под одним из окон и ее подвенечное платье переливалось зеленым, голубым, золотым и… красным. Я посмотрел на нее сверху вниз. Если бы мне приказали убить дюжину моих братьев и вылакать целую реку их крови, я бы так и сделал.
Она не шевелилась, вы вытирала слез, оставлявших соленые следы на ее щеках, на ее шее…
Я присел рядом с ней, протянул к ней руки и испытал всепоглощающую радость, когда она наконец-то оказалась в моих объятиях. У меня никогда не хватало терпения на чужие рыдания и причитания, но теперь, когда она припала к моей груди и дала волю горю, царившему в ее юном сердечке, я с нежностью отнесся к ее боли. Она нуждалась в ком-то, кому можно было поплакаться в жилетку, и я радовался, что выбор пал на меня. На своем веку я повидал немало крови и трупов, она же была еще ребенком, невинной маленькой девочкой. Может быть, между этими двумя нашими крайностями мы и найдем какие-то точки соприкосновения – укромное местечко для нашей любви. Моя сила, мой опыт, моя страсть – я готов был предложить ей все, что имел, чтобы она могла опереться на меня и довериться мне.
– Почему, Страд? – прошептала она.
Сбывается. Она в первый раз назвала меня по имени.
– Почему? Как это случилось? Кто…?
Она сильнее прижалась ко мне, сгибаясь под тяжестью своего горя. Если бы в моих силах было избавить ее от него, я бы избавил. Ее рыдания, казалось, вот-вот разорвут ее пополам, но я пока ничем не мог ей помочь.
– Я не знаю, – пробормотал я, сомневаясь, что она понимала смысл произнесенных мною словосочетаний, но монотонный звук знакомого голоса должен был успокоить ее. – Кто бы это ни сделал, он заплатит. – Уже заплатил. – Я обещаю тебе.
Кроме ее плача, я слышал шум ураганных ветров, бушевавших внутри меня. Они путали мои мысли, силясь вырвать меня из моего блаженного состояния. Я игнорировал их. Плевать я хотел и на них, и на густеющий туман. Вдруг Татьяна выпрямилась и отбросила мои руки. Она подняла голову. Из-за облаков показались на мгновение звезды.
– Почему? – закричала она небу. – Почему это случилось? Зачем ты это совершил?
Она обращалась не ко мне, а к своим богам. Я попытался снова обнять ее, но она оттолкнула меня и вскочила на ноги. – Неужели так плохо любить? Да? Зачем ты позволил нам влюбиться друг в друга, а затем сделал это?
– Татьяна… – Я приблизился к ней и вздрогнул, почувствовав, как все ее тело сотрясается, как в агонии. – Мы не должны подвергать сомнению правильность решения богов в таких вопросах.
– Да? Неужели? – оборвала она меня. Она увернулась от меня и, простирая руки к небесам, бегала по кругу, не спуская глаз со звезд.
– Скажи мне! Как ты допустил такое? Скажи мне!
Затем вспышка гнева прошла и она опустилась на колени на землю. Я приблизился к ней и легко ее обнял.
– Скажи мне, – пролепетал она.
– Ш-ш-ш, – сказал я, баюкая ее. Она замерла на несколько минут, потом рванулась в сторону.
– Леди Илона. – Ее глаза лихорадочно блестели. – Я должна найти ее.
– Я уже послал за ней.
– Она обязательно… обязательно вернет его обратно.
Я похолодел.
– Что ты такое говоришь?
– Она искусная целительница. И я слышала, что иногда… О Страд, она должна хотя бы попытаться. Она должна вернуть его. Это было испытанием нашей веры. Он вернется! Я знаю теперь!
Я тоже знал. Даже слишком хорошо. Илона вполне может оживить его, но я этого не допущу.
– Татьяна… – Я взял ее лицо в ладони и заглянул ей в глаза. Несмотря на то, что боль исказила ее прелестные черты, она все равно была само совершенство, все равно она была самой красивой женщиной, которую я когда-либо видел или увижу в своей жизни.
– Татьяна, пожалуйста, не поддавайся на собственный обман. Леди Илона, конечно, постарается, но имей в виду, что чуда может и не произойти. Я уже забыл, когда в последний раз ее хлопоты увенчались успехом. – Но теперь она сможет. Я знаю, она сможет.
– Нет, ты ничего не знаешь. Ни ты, ни я, мы ничего не знаем. Помнишь, они хотели вернуть обратно его величество Верховного жреца Кира? Он умер, и оказалось, что они напрасно старались, потому что сами боги пожелали его смерти. Никто не мог вернуть его обратно.
– Нет! Сергей – совсем другое дело! Он был убит рукой смертного, а не по воле божества. Леди Илона должна попытаться. Иначе я последую за ним. Я не хочу жить без него… и не буду.
– Татьяна!
Она перестала метаться и ее глаза встретились с моими. – Послушай меня, золотко. Послушай.
Мой голос упал до ласкового шепота, который в конце концов дошел до ее ушей и сознания, заставив ее прислушаться к моим словам.
– Сергей умер. Его нет. Ни леди Илона, ни ее многочисленные помощники ничего не изменят. Ты должны смириться с этим.
– Но… – Смирись!
Ее огромные глаза затуманились надолго, но я чувствовал, что на этот раз между нами образовалась тонкая, но осязаемая связующая нить. Я дотронулся до нее, по-другому ощущая ее присутствие.
– Его нет, но я здесь. Я всегда буду рядом с тобой. Ты полюбишь меня и будешь любима мною.
Она сощурилась, от удивления сдвинув брови к переносице.
– Страд?
Да…
Ее рука поднялась кверху. Таким же движением меня искушали в ту ночь, но только теперь меня ласкали живые теплые пальцы. Как подтверждение реальности того, что было обещано.
Заветное Желание.
О да… о боже, да…
Взор ее прояснился и в глазах ее загорелось понимание.
– Страд. – Она по-новому произнесла мое имя, так, как любовники обращаются друг к другу.
– Я здесь. Я всегда буду рядом.
Заветное…
Я помог ей подняться на ноги. Ее лицо приблизилось к моему. И, как я и делал сотни раз в своих снах, я припал губами к ее рту.
…Желание.
Она ответила на мой поцелуй.
Желание…
Она обвила мою шею руками, прижавшись к моему телу грудью и бедрами.
…изголодавшегося сердца.
Она отпрянула от меня в ту же секунду, когда я оторвался от ее мягких губ. Она – чтобы взглянуть на меня, привести в порядок мысли и чувства. Я – чтобы отдышаться. Сердце мое колотилось так, что казалось вот-вот выпрыгнет из груди. Но несмотря на всю радость обладания, затмившую все остальное, я ощущал, как вокруг нас работали какие-то таинственные силы. Туман поднялся до небес и скрыл звезды. Я еще различал деревья сада, но не более того. Стены часовни пропали из виду.
И появились снова.
Туман отступал ярд за ярдом каким-то неестественным образом, извиваясь и подрагивая, как будто нас засасывало в самый центр серого, бешеного водоворота. – Страд. – Притягивая с себе мою голову, она требовала моего внимания, моего поцелуя.
Откинув фату, я играл ее пышными рыжими волосами. Сегодня я стану ее мужем, она – моей женой. Эта ночь будет первой в бесконечной веренице счастливых лет. Этой ночью я научу ее любить так, как ей и не снилось и не мечталось. Любить так, как не может любить ни одна женщина на Земле…
Мои губы целовали ее рот, щеки, подбородок и наконец коснулись горячего шелка ее шеи. Мое прикосновение доставило ей истинное наслаждение и она тихо охнула с удивлением только что проснувшегося в ней, не знакомого ранее чувства; дыхание ее участилось.
– Лорд Страд! – Кто-то звал меня из-за калитки, но туман смягчал и приглушал его голос.
Не теперь, не сейчас…
Ее тело было так близко от меня, она откинула голову назад. Я с легкостью ее поддерживал. Она весила не больше, чем лебедь, плывущий среди своих собственных отражений, скользящих по поверхности озера.
– Лорд Страд, идите сюда!
Татра напрасно старался разлучить меня с той, ради которой я отдал все на свете, душу продал дьяволу…
– Убийство, Страд!
…ради которой я убил брата. Я не обращал на него внимания. Сердце Татьяны билось так же быстро, как и мое. Я слышал его удары, напоминающие мне грохот грома летней порой.
– Измена!
Он бродил вокруг нас в тумане. «Черт бы тебя побрал», – мысленно заорал я.
Татьяна в моих руках съежилась от страха, тело ее напряглось.
– Страд? Что?…
– Ш-ш-ш, он уйдет. Я прикажу ему уйти.
Она стала сопротивляться. Я освободил ее и она отступила на шаг назад, восстанавливая потерянное равновесие. Воздух с хрипом вырывался из ее груди, как у пробежавшего дистанцию бегуна. Ее пальцы вцепились в шею, куда секунду назад я так страстно ее целовал.
– Старейший, что?… – Она встряхнула головой, как будто отгоняя от себя какое-то наваждение. – Нет, мы не должны делать этого. Я поднял руку ладонью вверх.
– Все в порядке. Это судьба.
Она боролась с желанием взять мою руку и нахлынувшими на нее воспоминаниями о потерянной любви.
– Но Сергей…
– Он умер. Ты смиришься с этим и полюбишь меня.
– Старейший, он мертв! Как ты смеешь говорить мне такое?
– Ты свободна. Мы оба свободны. Татьяна, возлюбленная моя, я дам тебе…
Но как только она внезапно вспомнила Сергея, лицо ее сморщилось.
– Нет!
Ее горе должно изжить само себя. Теперь я это понимал. Любое давление с моей стороны только все испортит. Понадобится время, чтобы она пришла в себя. Но у меня есть время. У меня больше времени, чем у любого, живущего на земле.
Я могу подождать. И я буду ждать.
– Страд!
Мое имя выкрикивали уже несколько голосов, рыча, как в экстазе на поле боя три года назад. На этот раз вопли вперемешку с визгом и плачем женщин и детей, а также стуком и лязгом металла неслись из часовни.
Да что, черт бы их всех побрал, там происходит?
Из завитка тумана неожиданно вынырнул Татра. Его парадный мундир был разорван в клочья и забрызган кровью, от меча осталась только половина.
– Измена, повелитель, – выдохнул он. – Предатели Дилисния убивают всех подряд.
– Где мои воины? – За каждым гостем наблюдали два солдата моей армии.
– Без сознания. Отравлены, я думаю. Люди Дилисния рубят им головы. Некоторые из нас выбрались наружу. Они не смогут найти нас в такой темнотище. Одно из окон часовни распахнулось и осколки стекла посыпались вниз. Кто-то стулом пытался пробить себе дорогу на улицу. Мы пригнулись к земле, прячась от света. Мои пальцы вцепились в рукоятку меча, но Татра остановил меня.
– Поздно, повелитель. Они все хорошо продумали и подготовили. Спасайтесь, пока возможно.
В ответ я прохрипел что-то о трусости и недостойности такого предложения, но посмотрел на Татьяну. Я должен был уберечь ее от опасности.
– Конюшни не заняты?
– Не знаю.
– Разузнай. Давай, шевелись. Собери всех, кого найдешь. Если конюшни закрыты, мы будем пробираться к воротам.
– Да, повелитель. – Он убежал.
– Пойдем, Татьяна. – Я схватил ее за руку.
– Нет! – Она оттолкнула меня. – Я остаюсь здесь, с Сергеем.
Неподходящий момент, чтобы валять дурака. Я сжал ее пальцы и потащил ее прочь, подальше от часовни. Туман рассеялся и стали видны стены замка и звезды. Их серебристый свет, почти такой же яркий, как и дневной, освещал дорогу, но Татьяна то и дело спотыкалась, как будто плохо видела.
– Нет, Старейший. – Она упиралась и старалась освободить руку. – Я остаюсь с ним.
– Как долго? Ты думаешь, они разрешат тебе жить?
– Я надеюсь, они этого не сделают.
Она вырвалась от меня. Я ринулся, чтобы не дать ей уйти. Но она отпрыгнула в сторону и побежала. Я закричал ее имя. Она, похоже, меня не слышала. Она устремилась к низким воротцам, ведущим на смотровую площадку.
Нет…
– Татьяна!
Я почти что догнал ее, но она мчалась со скоростью молодого оленя. Я схватил развевающийся шлейф ее платья, но она оторвала его без колебаний и перемахнула через низкую стену.
Один прыжок и нет ее. Я перегнулся вниз, но поймал только воздух.
Нет ее.
В долине клубился сошедший с гор туман. Хрупкая фигурка Татьяны, крутясь и переворачиваясь, летела ему навстречу, и из его лохмотий к ней с жадностью тянулись белые скрюченные пальцы, руки. Она неслась головой вниз прямо в их объятия.
Она не переставала пронзительно кричать.
Имя Сергея. Мое имя. Ни то ни другое. Я не мог сказать. Я даже не слышал своего собственного крика. Он отскакивал от стен замка и туман, в котором сгинула моя любовь, с готовностью пожирал его.
Потом… тишина.
Потом… хохот.
Этот хохот. Всеми голосами сразу. Ее голосом.
Колотя руками по ушам, я завопил, чтобы заглушить их, но они прочно засели у меня в голове и ничто не могло их остановить. Я отпрянул от стены и упал на колени.
Тьма, ужасней той, что была прежде, снизошла на меня, на мир, укрывая все и вся без исключения. Навсегда. Я еще не был знаком с настоящим отчаянием. Тяжелее, чем гора, оно навалилось на меня, придавило к земле, растерло в пыль.
– Этот червяк похож на одного из фон Заровичей, – произнес кто-то с издевкой.
Нет. При чем тут фон Зарович? Я – просто несчастный, который все потерял, у которого ничего не осталось. Ничего. Человек, убитый горем, которого не высказать словами.
Мои мучения были так велики, что я даже не почувствовал, как в меня вонзилась первая стрела.
Вторая воткнулась в спину и я растянулся на земле. С трудом встав на ноги, я уставился невидящим взглядом на башенки. У маленьких окошек стояли лучники с колчанами, полными стрел, и целились в меня.
Несколько человек выбежали на смотровую площадку. Все одеты в цвета Дилисния. Все готовились стрелять.
И один за другим они выпустили в меня стрелы. Я взял себя в руки и не уклонился от них, приветствуя их. Меня охватило то же безумие, которое уволокло в бездну Татьяну. Скоро это кончится. Я заплачу этой незначительной болью за забвение. Даже ад не сможет изобрести для меня пытки хуже той, которой я подвергся сегодняшней ночью. Стрелы, стрелы. Они были ничто по сравнению с тем отчаянием, которое раздирало мое сердце. Но смерть почему-то не торопилась мне навстречу, я должен заставить ее поспешить. Схватив одну из стрел, я вырвал ее из тела. Меня как будто ошпарили кипятком и я закричал. Из дыры хлынула кровь, но не так сильно, как я ожидал. Я вырвал еще одну стрелу. Некоторые попятились. Те, кто посмелее, остались на месте и опять прицелились. Я смотрел им в лицо, поощрял их и одну за другой вытаскивал из себя их стрелы. И ломал их на две половинки. Я был похож на зверя в ловушке, который отгрызает себе лапу, чтобы обрести свободу.
Наконец…
…я стал ослабевать… Ты перестанешь стареть. Отлично. Дай мне умереть.
Я опустился на колени. Лучники осторожно приблизились ко мне. Слабее…
Руки и колени. Земля и камни были залиты моей кровью… кровью Сергея… Алека.
В меня выпустили столько стрел, что можно было бы прикончить дюжину здоровых мужиков, но я выжил. Неправильно… Противоестественно…
Нет.
Хохот над моим безумием.
Ты перестанешь стареть.
Мне не суждено умереть. Ни теперь, ни потом.
Хохот над моей болью. Бесконечные ночи, нескончаемые годы.
Без нее.
В одиночку.
Хохот.
Один из мерзавцев ударил меня и я опрокинулся на спину. Я беспомощно разглядывал их ухмыляющиеся рожи. Как они посмели? Как они вообще посмели? Я был одним из фон Заровичей. Но для них я всего-навсего очередная жертва – может, более непокорная, более строптива, чем остальные, но мое упрямство только придало остроты их ощущениям. Они смеялись надо мной и их голоса смешались с теми, другими в моей голове.
Хохот… над всколыхнувшейся во мне яростью.
Я смотрел на эти живые трупы. Я не мог умереть, погибнут они. Не пройдет и часа, как я отправлю их прямиком в ад. Всех до одного. Всех, кроме самого главного предателя. Для него я приготовлю кое-что особое. Кто?… Тот, кто ударил меня, передал лук стоящему рядом и снял шлем.
Лео Дилисния.
* * * * *
Несмотря на то, что бледные мраморные стены столовой были испачканы и заляпаны кровью, а на длинном столе царил непривычный беспорядок, в помещении по-прежнему чувствовалось праздничное настроение. В люстрах, высекая искры из хрусталя, горели свечи. Лежа на холодном полу, я глядел на язычки пламени и изучал их великолепие. Иллюзия. В мире не осталось ничего красивого. Красота умерла, когда она…
Перед тем, как приволочь меня сюда, чьи-то грубые руки выдрали из меня все стрелы. Дотронувшись до ран, покрывающих мою грудь и живот, я невольно застонал. Мои пальцы обожгло, как будто я случайно наткнулся на угли, выброшенные из костра. Но раны перестали кровоточить. Пока что никто этого не заметил.
Одному негодяю было приказано стеречь меня. Еще несколько человек пасли остальных пленников: Айвана Бучвольда, брата его жены Виктора Вочтера и его девятилетнюю дочку Ловину. Потрясенная до глубины души, девочка прилипла к своему отцу, как моллюск к днищу корабля. На лицах мужчин застыло такое же испуганное выражение – на них было жалко смотреть. Их праздничная одежда промокла от крови и пота, а значит, они тоже принимали участие в битве.
Которая, кажется, произошла столетия назад. Во всем замке не было слышно ни шороха. Дворец замер, как поле боя после того, как сражение окончено. Двойные двери с южной стороны столовой отворились и часовые впихнули леди Илону и Рейнхольда Дилисния. Илона устояла, а Рейнхольд, с серым от боли лицом, рухнул на пол, поджав под себя ноги, как бездомный пес. Илона присела около него, держа руки над его трясущимся телом, и зашептала молитву, склонив голову набок.
Я отвернулся и заскрежетал зубами, чтобы не заорать. Когда я снова взглянул на него, он, казалось, уже спал.
– Лорд Страд? – Илона стояла около меня на коленях. Сегодняшней ночью на ее лице выступили все прожитые ею годы, и я подивился, сколько же раз она встречалась со смертью и как ужасны были эти встречи. Она потянулась ко мне.
– Не тронь меня! – прохрипел я.
Она отдернула руку.
– Повелитель? – Она повнимательнее посмотрела на меня. Если кому и были заметны перемены, происшедшие внутри меня, так это ей. За этот короткий, страшный промежуток времени она увидела и поняла. Голова ее поникла.
– Оставь это для других.
– О Страд, что же ты наделал? – Она каким-то образом догадалась, что я не жертва, а виновник случившегося со мной.
– Все и ничего.
Я никогда раньше не видел ее слез. И они должны были бы пробудить во мне нечто большее, чем то презрение, которое я чувствовал.
– Нужно лучше контролировать свои эмоции, леди, – пробормотал я, передразнивая ее собственные слова. Мне это показалось очень забавным и, несмотря на боль, я засмеялся.
Она перевела взгляд на мой раскрытый рот.
Я знал, на что она смотрела – мой язык постоянно задевал за их острые края.
– Если я могу тебе помочь, я это сделаю, – прошептала она.
Как будто меня действительно могло заинтересовать ее предложение, тогда как я продал душу дьяволу.
– Скажи мне… что тут творится.
Она колебалась. Правильно. Учитывая, кем я стал, осторожность ей не помешает.
– Где Лео Дилисния?
Она колебалась. Конечно, Лео был вдохновителем сегодняшней резни, но он ничем не отличался от нее – от других грешников, – в то время как меня уже нельзя назвать человеком.
Я обвел взглядом пленников.
– Скажи и я спасу их.
Да. Это было ее слабое место. Она тоже это знала. Илона не сомневалась в моей способности преуспеть в таком практически невыполнимом деле.
– Дай мне слово, Страд фон Зарович.
– Думаешь, я его сдержу?
– Поклянись своей честью. Ты ведь еще не забыл, что это такое, верно?
– А вот мы и проверим.
Этого было достаточно, чтобы отбить у нее всякую охоту сидеть рядом со мной. Она сдержанно кивнула. – Я не знаю, где Лео, но он скоро придет. Часовые так говорили.
– Что с моими придворными?
– Убиты или смертельно отравлены. Гости… все мертвы… во всяком случае те, которые сохранили верность тебе. Где Сергей? Где Татьяна?
Я засмеялся, потому что разучился плакать.
Илона передернула плечами и подняла руку.
– Не смей!
Она окаменела.
– Мне жалко тебя, Страд.
– Оставь свою жалость для тех, кто в ней нуждается.
Она очень долго смотрела на меня. Жалость, ужас, сострадание и отвращение боролись на ее лице. Мне было наплевать. Я показал глазами на остальных. – Держи язык за зубами, леди.
Кивок головы, шорох юбок, когда она поднялась, и я освободился от ее гнетущего присутствия. Ко мне возвратилась часть моей былой силы. Но в горле у меня пересохло… Мне хотелось выпить.
В комнате витал запах крови, исходивший от стен и пола. Она высыхала и сводила меня с ума. Часовой рядом со мной… он подслушал наш разговор с Илоной и теперь держался от меня на расстоянии. Рейнхольд был ближе всех. Но от него шел какой-то душок. Как от испорченного мяса.
Опять Лео. Все эти годы болезни Рейнхольда получили прекрасное объяснение. Как долго Лео вынашивал свой план? Как долго он с завидным терпением травил своего брата?
Неважно. Сегодняшняя ночь положит этому конец.
Двери раскрылись и в столовую ввалился Гунтер Коско. Он потерял свою шляпу и пряди его редеющих волос разлохматились и торчали в разные стороны, как у клоуна. Он был так же бледен, как и Рейнхольд, его некогда красивое лицо пересекала красная полоса. Это была опасная рана – и вряд ли он уже доживет до того момента, когда она зарубцуется.
Стражники, похоже, не видели в нем угрозы и оставили его в покое. Он побрел в нашу сторону, избегая смотреть нам в глаза и ничего не говоря.
Появился окруженный своими людьми Лео Дилисния. Он так и не сменил своего темно-коричневого одеяния лучника, зато повесил себе на шею вызывающую золотую цепь. Ею, а также своим особым дорогим мечом в причудливо разукрашенных ножнах, он как бы отгородился от остальных. Стражники вытянулись по стойке «смирно», Виктор и Айван встали. Он, однако, не обратил ни на них, ни на Гунтера никакого внимания и прошествовал к тому месту, где лежал я.
– Здравствуй, Страд, правитель Баровии, – сказал он негромко, почти дружелюбно. – Судя по твоему лицу, недолго тебе осталось. Я уж думал, ты помер. Чего ты ждешь?
Покашливая, как умирающий, я пробормотал:
– Объяснения.
– Я удивлен, что ты до сих пор не получил его от Рейнхольда. О да. Он не в состоянии ворочать языком, не правда ли? – Он наподдал Рейнхольду носком сапога, но тот никак не отреагировал. – Выглядит лучше, чем раньше. Твоя работа, леди?
Илона не ответила. Они сидела у стены и обнимала Ловину.
Айван Бучвольд, разрываясь между горьким равнодушием ко всему и безумным горем, спросил:
– Почему, Лео? Моя бедная Гертруда не сделала тебе ничего плохого… наши дети… Как ты мог? – По его щекам потекли слезы. – Как ты мог?
– А моя Олека, – добавил Виктор. – Наши дети. Твои родные сестры, Лео.
– Сестры наполовину, – оборвал его Лео. Он ждал их ответа, но ответом ему было только удивленное молчание. Он опять пнул Рейнхольда. – Брат наполовину, между прочим.
– Что ты имеешь в виду? – поинтересовалась Илона.
Лео покосился на Гунтера, который стоял, устало облокотившись о стол.
– Почему бы тебе самому не сказать им? Мне же ты, черт побери, не поленился все рассказать.
– И не думай, что я раскаиваюсь в этом, – ответил тот угрюмо.
Лео захохотал.
– Ты полагаешь, тогда бы ничего не было? Твое «великое откровение» о тебе и моей матери не имело для меня никакого значения, приятель. Оно только послужило мне дополнительным стимулом, чтобы разделаться со всей этой компанией. Я работал над своими планами с тех пор, как окончилась война.
– Баал'Верзи, – прошептал я, но он услышал.
Он оскалился и подошел ко мне, покачиваясь на носках.
– Так ты понял! Долго же ты соображал.
Предсмертные слова Алека обрели смысл. Даже когда он лежал, умирая от моего меча, он пытался предупредить меня: Баал'Верзи спали все эти три года – спали в ожидании подходящего момента, чтобы напасть снова.
– Ты должен был умереть в ту первую ночь, которую мы здесь провели, – сказал Лео. – Тогда Рейнхольд сел бы на трон. Через какое-то время он умер бы от несварения желудка и я бы занял его место, на что имел полное право. Если бы этот мерзавец Гуилем не объявился не вовремя, очень многие были бы еще живы. Где он?
– Не знаю, – ответил я честно.
– Мы его найдем. Помнишь, как ловко я обманул и тебя и его, разыграв сцену верности великому и благородному Страду. Хотел бы я, чтобы вы видели свои собственные лица. Мне только и надо было, что позаботиться о молчании бедного Ильи, пустить пару слез для убедительности, а вы все и проглотили. Может, теперь он успокоится в своей могиле – о, простите – наемных убийц сжигают, а прах рассеивают в воздухе. Вот что Страд сделал с телом, не правда ли, Айван?
Айван раскачивался всем телом из стороны в сторону, как безумный, а потом вдруг бросился на Лео. Сцепившись, они покатились к моим ногам. Айван оказался сверху, его пальцы сжимали горло Лео. Воины кинулись вперед и в конце концов растащили их. Айван был вне себя от ярости. Он стоял с открытым ртом, как будто собираясь кричать, но из его глотки вырывался только хриплый, злобный рык. Вены на висках вздулись и оттопырились, как голубые веревки. Шесть человек с трудом удерживали его.
Недолго. Лео тошнило, он кашлял и задыхался, но очень скоро очухался и, достав из ножен меч, приблизился к Айвану, сверкая глазами. Илона закрыла лицо Ловине, чтобы она не видела.
Айван испустил дух, издав длинный звериный вопль. Лео вырвал меч из его тела и вытер лезвие о его штаны. Потирая шею, он кивнул солдатам, чтобы они убрали труп. По комнате разлился пряный запах крови, слаще которого я еще не знал. Я раскрыл рот и вдохнул плывущий в воздухе аромат. Недостаточно Меня мучил голод, меня мучила жажда. Я желал только одного и мое желание затмило все остальные. И пока я его не удовлетворю, ничто не будет иметь для меня смысла. Не обращая внимание на горячее покалывание во всем теле, я перевернулся набок.
Оттолкнулся от пола.
Встал.
Несмотря на мое бесспорно немощное состояние, мой охранник забеспокоился и направился ко мне поближе. Любой другой человек с таким количеством ран был бы уже мертв. А не на ногах. Шаг за шагом приближаясь к нему с улыбкой на лице.
Зрачки его расширились, он приготовился атаковать. Я выбил оружие у него из рук. Меч отлетел к стене, где, съежившись, сидели Илона и Ловина. Виктор, солдат до конца жизни, пригнулся, схватил меч и припал к земле, заняв оборонительную позицию. Воины отреагировали на шум простым поворотом головы. Если бы мой охранник был посообразительнее и менее испуган, ему бы удалось спастись бегством. Я двигался не так уж и быстро. Но он остолбенел. Я вплотную подошел к нему, сжал его плечо и, развернув его к себе спиной, смял, как тряпичную куклу. Я разорвал зубами его воротник. От него пахло ржавым железом, мокрой кожей и застоявшимся потом. Не важно. Когда умираешь с голоду, не откажешься и от гнилого хлеба. Он сучил ногами, царапая ногтями мои руки, силясь ослабить их хватку, но с таким же успехом он мог бы бороться и с деревом. Он визжал, но я ничего не слышал, оглушенный ревом хлещущей крови. Остальные крики, возгласы ужаса и ненависти казались мне не более чем назойливым жужжанием мух.
Я высосал из него все, что смог, как пчела, пьющая цветочный нектар. Его судорожные движения стали затихать и наконец он безвольно повис в моих руках.
Я заморил червячка, но голод по-прежнему сводил меня с ума.
Затишье на поле боя уступило место молчанию ожидания. Страх сковал по рукам и ногам половину находящихся в столовой, другие с радостным возбуждением предвкушали дальнейшие события. Подручные Лео замерли на месте, не спуская с меня глаз. Это были безжалостные, бессердечные люди, выбранные им как раз за то, что они могли без особых колебаний перерезать надоевших им детей, была бы охота.
И теперь их ждала расплата за их черную работу.
Я поднял покойника высоко над собой и швырнул его в сторону маленькой кучки негодяев. Некоторые из них уклонились от удара, другие повалились на пол да так и остались лежать.
Один из лучников вытряхнул из колчана стрелу, зарядил лук и выстрелил так спокойно, как будто тренировался. Острый наконечник вонзился в мою грудь. Когда я восстановил потерянное равновесие, он выпустил вторую стрелу и она впилась в мое тело чуть пониже первой. Он прошел хорошую подготовку и прекрасно владел собой, как и подобает хорошему лучнику. Он опять прицелился, но я настиг его. Не чувствуя на этот раз боли, я выдрал из себя стрелы и со всего размаху всадил их в него с такой же легкостью, как будто они вылетели из моего собственного лука. Он содрогнулся и сник.
Бандиты разбежались по всей столовой. Некоторые прошмыгнули к дверям, ища временного спасения. Временного. Я дал слово, что никто из них не доживет до следующего утра и я сдержу его.
Неистово отбиваясь от двух нападающих и постоянно атакуя, Виктор, как призыв к нападению, выкрикивал мое имя. Им овладела лихорадка сражения и он превратился в дьявола с мечом. Он мстил за убитую жену и детей и защищал единственного оставшегося в живых ребенка. Илона тоже звала меня, но по другой причине. Она была позади Виктора, пытаясь оттащить Ловину от греха подальше, но у нее ничего не получалось. Мерзавцы преградили ей дорогу.
Виктор ранил одного воина и тот отпрыгнул в сторону. Я был тут как тут и схватил его. Как тонкую лучину для растопки, я сломал его хребет, бросил его и кинулся между Илоной и солдатом, сжимая в руках меч убитого изменника.
И как раз вовремя. Еще один бандюга, ростом с добрую ломовую лошадь, надвигался на нас. У него то ли нервов не было, то ли мозгов. Через секунду его башка покатилась вслед за его приятелями.
Это послужило им сигналом к немедленному отступлению. Единицы успели выскочить наружу, остальные столпились в дверях и устроили давку, вдогонку им несся мой смех.
Я повернулся к оставшимся в столовой. Виктор добил второго противника и, сгорбившись, ловил ртом воздух. Он взглянул на меня, на валявшиеся повсюду трупы и особенно на тот, с разорванным горлом, но не вымолвил ни слова и не двинулся с места.
– Иди сюда, Виктор, – произнес я.
Держа меч концом вниз и слегка отставив его от себя, он пошел ко мне. Его ноги скользили на залитом кровью полу, но он обходил кровавые лужи так же легко, как и дождевые, и смотрел мне прямо в глаза.
Он был напуган, но не давал страху парализовать свою волю. Как и Илона, он не заблуждался в отношении того, кем я стал, но для него я по-прежнему был его господином, его командиром.
– Я хочу, чтобы ты здесь дождался моего возвращения, – сказал я ему.
Он кивнул:
– Да, повелитель.
– Хорошо. Запри за мной дверь.
* * * * *
Следуя по пятам за охваченными паникой солдатами, я очутился в центральном дворике. Двое часовых у ворот уже пронюхали, что в плане их хозяина произошел сбой, но подробности им были неизвестны. Они дрались со мной, как будто я – обычный человек вроде них, и как простые смертные они погибли. Одного я размазал по стене, из второго выжал все соки, как из спелого фрукта.
Те их приятели, которые замешкались, чтобы понаблюдать за схваткой, бросились наутек, направляясь к воротам или конюшням. Если кто из верных моих подданных и выжил, то я их нигде не видел. Мой взгляд то и дело натыкался на мертвых: стражники, одетые в мои цвета, гости в испачканных кровью шелковых платьях и бархатных камзолах, свернувшиеся на земле калачиком или растянувшиеся в полный рост, зарезанные или заколотые, когда они пытались убежать, или лежали беспомощно, отравленные Лео.
Сам он не показывался. Но я мельком увидел, как через мост галопом скакали несколько всадников. Я не разглядел, был ли среди них Лео, но если он и затесался в их компанию, черт с ним. Ему не спрятаться от меня, и нет на земле такого места, которое могло бы стать его прибежищем. Рано или поздно я его разыщу. Теперь же мне надо было покончить с его слугами. Он крови, которую я выпил, я получил такую силу, о которой даже и не мечтал, и ее было достаточно, чтобы вызвать из глубины моего сознания тьму и воспользоваться ее черной энергией.
Что– то во мне настаивало, что я не мог этого сделать, что не в моих силах колдовать. Но я изменился. Все прежние ограничения были сняты.
Замедлив шаги, я наклонился и зачерпнул пригоршню песка и пыли, крепко сжав пальцы.
Я Страд, Повелитель земли.
Стряхнув с ладони комочек грязи, я произнес заклинание и решетки с грохотом опустились вниз, закрыв ходы и выходы из замка. Еще слово и я разрушил башенки, поддерживающие подъемные механизмы.
Все изменники оказались в ловушке.
Кое– кто мог бы, конечно, попытаться выскользнуть наружу, но такой возможности у них не будет.
Разгуливая по замку, я вылавливал их по одному или сразу по двое, по трое. Мое занятие напоминало занятие рыбака. Я не расставался с мечом, который взял у своего охранника, и меч не знал отдыха в моей руке. Они набрасывались на меня, визжали и дохли, как мухи. Их мечи, коля и режа, проходили сквозь меня, как будто я – бесплотный дух. Одно это заставляло их бежать без оглядки и искать обманчивого спасения во дворе замка на открытом пространстве. Они кружили на маленьком пятачке, как стадо овец, держась от меня на расстоянии и боясь отойти друг от друга. Небольшие группы отделялись от общей кучи и мчались обратно в замок, надеясь найти там укромное местечко. Как и их хозяину, не будет им прибежища в моем дворце, так как я знал здесь каждый камень, каждый потайной уголок. Это был мой дом.
Мой дом… и их могила.
* * * * *
Прошло три часа, однако далеко не все предатели понесли заслуженное наказание. Гонимые страхом, они попрятались, как тараканы в норах, и не высовывались из своих укрытий. Многие забаррикадировались в комнатах, чередуя отборную ругань с молитвами о помощи. Как будто после того, как они поработали, словно мясники, среди гостей, хоть какой-нибудь бог сочтет нужным выслушать их отчаянную просьбу о помиловании.
Я оставил их и направился в столовую. И тут из алькова поднялась фигурка смертельно уставшего человека и рухнула к моим ногам. Это был Гунтер Коско.
– Простите меня, повелитель, – прошептал он.
Оружия при нем не оказалось. Я взял свой меч под мышку, наклонился и поднял его легко, как ребенка. Весил он не больше младенца. Около дверей я позвал Виктора. Он отпер замок и впустил меня вовнутрь.
В столовой ничего не изменилось: реки крови, трупы, витающий под потолком запах ужаса и смерти. Ловина спала в углу; Илона стояла возле неподвижного Рейнхольда. Я осторожно уложил свою ношу на пол и отступил на несколько шагов назад. Настороженно взглянув на меня, Илона подошла к Гунтеру.
Последовала минута напряженного молчания. Виктор взглянул на мою с головы до ног забрызганную кровью фигуру и разорванную одежду. Он оценил это и принял как должное. Как воин он прекрасно был знаком с грязным делом убийства.
– Все было тихо, повелитель, – доложил он. – Но лорд Рейнхольд…
– Умер?
– Леди Илона сделала что могла. Он так и не проснулся.
Я кивнул и стал наблюдать, как она колдует над Гунтером. Она очень устала. Через какое-то время она поднялась на ноги и отошла в сторону, махнув мне рукой.
Кто– то вспорол ему живот, но не потрудился его добить, и теперь он медленно умирал.
– Прости меня, – сказал он опять.
– За что? За сына?
– Да. Если бы я только мог начать заново…
Я хотел было согласиться с ним, но Илона перехватила мой взгляд и мотнула головой.
Зануда.
– Неважно, Гунтер. Это не твоя вина.
Трясущейся рукой он показывал на рану.
– Один из его слуг сцапал меня. Мог бы сразу меня убить, но он хотел, чтобы я истек кровью. Сказал, что ты сам меня прикончишь. Он не знает тебя так хорошо, как я.
На это у меня не нашлось ответа.
– Он сбежал? – спросил он.
– Да. Я найду его. Я поклялся. Глаза его влажно блестели.
– Отлично, – произнес он.
И умер.
* * * * *
Выяснилось, что Татра и восемь его помощников все-таки добрались до конюшен. Из верных мне стражников выжили только они. Я обнаружил их во время охоты и приказал им снаряжать повозку и седлать лошадей. Когда я появился в сопровождении других оставшихся в живых, они уже, нервничая, ждали меня во дворе.
Татра приготовил большой экипаж, принадлежащий семье Дилисния. Сойдет. Только не знаю, будет ли он им защитой или маскировкой, если учесть, что Лео все еще болтался где-то на свободе. Я отвел Татру и Виктора в сторону.
– Я официально освобождаю тебя и твоих людей от несения службы, – сказал я Татре.
Это удивило и, похоже, обидело его.
– Но, мой повелитель… – начал он.
– Твой командир теперь – лорд Виктор. Я прошу тебя защищать его и служить ему так же преданно, как и мне.
Он взглянул на Виктора, который смотрел на меня с грустным понимающим видом. – Прекрасно, лорд Страд.
Я отдал последние приказы, на сей раз оформив их в вежливую просьбу, и отослал его.
Через несколько минут он и двое солдат вышли из замка, неся тела Рейнхольда, Гунтера и Айвана. Они положили их в углу двора. Виктор прикрыл глаза, борясь с навалившимся на него горем.
– Олека…
– Глупости, – произнес я отрывисто. – Завтра в полночь можешь начинать читать молитвы за упокой души погибших. – К этому времени я собирался вынести все трупы на улицу, сложить гору из дров и залить все океаном масла. Погребальный костер будет виден за мили от замка.
– Ты не едешь с нами, нет? – поинтересовался он.
– Нужно еще многое сделать. Никто из вас не должен оставаться здесь, не то вас тоже затянет в ловушку. Этой ночью вы должны скакать как можно быстрее и как можно дальше отъехать от дворца. Ни за что не останавливайтесь, и если вам дорога ваша жизнь и душа, никогда сюда не возвращайтесь.
Он не нуждался в дальнейших объяснениях. – Да, повелитель.
– Скажи леди Илоне, что я попрощался… и что я надеюсь, я ее больше не увижу.
Он кивнул.
– С этой минуты я перестаю быть твоим командиром.
Несмотря на то, что он предвидел это, мои слова потрясли его, как физический удар. Однако ни он, ни я ничего не могли изменить. Он протянул мне руку.
Я долго смотрел на нее, раздумывая, потом покачал головой.
– Нет.
Кажется. Он знал, почему я предпочел не дотрагиваться до него. Будучи тактичным человеком, он также не предложил мне ни своей жалости, ни соболезнований.
– Как и леди Илоне, тебе не нужно ничего говорить. – Мои глаза блуждали по замку и его окрестностям. – Но, мой по… лорд Страд…
– Ничего. Убирайтесь… пока еще возможно…
Он и его новые подчиненные вскочили на лошадей и поскакали к воротам, за ними ехала повозка. Одно слово, одно движение, и решетки поднялись ровно настолько, чтобы пропустить их наружу, а потом опять рухнули вниз, закрыв меня вместе с мертвецами…
…и теми, кому уже не суждено было встретить рассвет.
Шестое полнолуние, 351
– Лорд Страд?
Нет его.
– Господин?
Только тень. Я дотронулся до поверхности зеркала, оставляя на нем отпечатки своих пальцев.
– Лорд Страд!
Я обернулся на назойливый голос. Татра, лейтенант, и несколько солдат стояли в дверном проеме. По случаю праздника они надели парадные мундиры, начистили до блеска сапоги и мечи. Мечи они теперь держали наготове, с хмурым видом переводя глаза с меня на Сергея.
– Где командир Гуилем? – спросил я потрясенно. На этот раз мне не надо было притворяться.
Понимая, что мне может не понравиться его ответ, Татра вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь:
– Никто его сегодня не видел, повелитель.
– Найди его. Ему поручено охранять замок. Я хочу знать, как это он допустил во дворец Баал'Верзи. – Я показал на нож, лежащий рядом с телом моего брата. Татра и остальные признали в нем дьявольское оружие и поспешно сплюнули через левое плечо. Их реакция возымела на меня странное действие. Я отшатнулся от них, внутри у меня стало как-то муторно. Впрочем, ничего страшного. А то я слишком близко находился от зеркала, а они не должны были заметить…
– Но, повелитель, нож… – Татра перехватил мой взгляд и предпочел замолчать.
– Ты что же думаешь, вся эта грязная шайка пользуется одним и тем же ножом? Тот, что я отобрал у Ильи Бучвольда, спрятан в надежном месте, за семью замками. А это… это. – Я уставился на него так, словно мне на ум пришла гениальная мысль. – Разыщите Айвана Бучвольда.
Татра не был лишен смекалки, иначе Алек никогда бы не повысил его в звании и не назначил бы своим первым помощником. Как я и предполагал, он быстро провел параллель между смертью Ильи и убийством Сергея: брат за брата. Лицо его вытянулось, он кивнул двум солдатам и те послушно выскользнули из комнаты. Привычка отдавать приказы вернула мне самообладание и способность думать. Мне многое предстояло сделать. Меньше чем через минуту я уже почувствовал себя хозяином положения и гонял своих солдат взад-вперед. Если мне повезет, то я воспользуюсь естественным переполохом и найду кого-нибудь, кто не сможет вразумительно объяснить, где он был во время убийства. Айван Бучвольд – просто идеальный вариант, но если с ним не получится, сойдет и Алек Гуилем.
Когда все ушли, я опять взглянул в зеркало.
Ничего. Пусто.
Я отодвинулся подальше от его холодного мерцания. Оно давило на меня, как яркий солнечный свет. Что я с собой сделал? Наверное, за Татьяну я расплатился собственной душой.
И тут я услышал ее голос, прорвавшийся сквозь каменные стены, ее крик, вопль неверия и отчаяния. Он проник в самое мое сердце. Кто-то рассказал ей обо всем. Да. Ей тоже придется пройти через адское пламя, но она справится. Со временем она осознает, что ее любовь к Сергею была не более, чем детской привязанностью к красивой игрушке. Со временем я заставлю ее забыть его. Но пока…
Я оставил двух часовых около дверей комнаты Сергея и направился к часовне. Гости толпились у меня на пути, мешая пройти. Их лица, перекошенные от беспокойства, страха и любопытства, уже даже не раздражали меня. Я был так же далек от них, как птица, летящая над землей.
У входа в часовню мне сообщили, что Татьяна убежала в сад. Я обрадовался этому, так как где-то на уровне подсознания знал, что не смогу войти в это святое строение.
Тьма боится света.
Я изменился.
Но не жалел ни о чем. Она ждала меня.
Скоро…
Жара сменилась вечерним холодом и от сырой земли поднимался туман, колыхаясь, как неугомонные тени мертвых. Это не было всего лишь моей фантазией, я на самом деле чувствовал, как вокруг меня что-то… собирается… волнуется и дышит…
Волшебство.
Черная магия.
Сегодня я не только убил брата и выпил его кровь. Со мной приключилось нечто, не упомянутое в нашем договоре. Этот фокус с зеркалом показал, что назначенная мне цена была намного выше той, о которой упоминалось.
Нет. Не совсем так. Я пропустил что-то мимо ушей. В такого рода сделках всегда пользуются очень точными терминами и определениями. Если бы тогда я получше владел собой и был менее заинтересован получить все, что мне обещали, я бы обязательно задал необходимые вопросы и получил бы на них ответы.
Теперь уже поздно. Когда я подошел к калитке, ведущей в сад, там крутилась одна из нянек Татьяны. Она была бледна, но спокойна, и с виноватой улыбкой объяснила, что Татьяна никого к себе не подпускает.
– Ко мне это не относится. Где леди Илона?
– Заболел лорд Дилисния. Какое-то время назад ее позвали, чтобы она позаботилась о нем.
– Приведи ее сюда.
Она ушла и я медленно приблизился к Татьяне. В церкви горели свечи, отбрасывая через витражи на землю сада разноцветные полосы света. Татьяна сидела под одним из окон и ее подвенечное платье переливалось зеленым, голубым, золотым и… красным. Я посмотрел на нее сверху вниз. Если бы мне приказали убить дюжину моих братьев и вылакать целую реку их крови, я бы так и сделал.
Она не шевелилась, вы вытирала слез, оставлявших соленые следы на ее щеках, на ее шее…
Я присел рядом с ней, протянул к ней руки и испытал всепоглощающую радость, когда она наконец-то оказалась в моих объятиях. У меня никогда не хватало терпения на чужие рыдания и причитания, но теперь, когда она припала к моей груди и дала волю горю, царившему в ее юном сердечке, я с нежностью отнесся к ее боли. Она нуждалась в ком-то, кому можно было поплакаться в жилетку, и я радовался, что выбор пал на меня. На своем веку я повидал немало крови и трупов, она же была еще ребенком, невинной маленькой девочкой. Может быть, между этими двумя нашими крайностями мы и найдем какие-то точки соприкосновения – укромное местечко для нашей любви. Моя сила, мой опыт, моя страсть – я готов был предложить ей все, что имел, чтобы она могла опереться на меня и довериться мне.
– Почему, Страд? – прошептала она.
Сбывается. Она в первый раз назвала меня по имени.
– Почему? Как это случилось? Кто…?
Она сильнее прижалась ко мне, сгибаясь под тяжестью своего горя. Если бы в моих силах было избавить ее от него, я бы избавил. Ее рыдания, казалось, вот-вот разорвут ее пополам, но я пока ничем не мог ей помочь.
– Я не знаю, – пробормотал я, сомневаясь, что она понимала смысл произнесенных мною словосочетаний, но монотонный звук знакомого голоса должен был успокоить ее. – Кто бы это ни сделал, он заплатит. – Уже заплатил. – Я обещаю тебе.
Кроме ее плача, я слышал шум ураганных ветров, бушевавших внутри меня. Они путали мои мысли, силясь вырвать меня из моего блаженного состояния. Я игнорировал их. Плевать я хотел и на них, и на густеющий туман. Вдруг Татьяна выпрямилась и отбросила мои руки. Она подняла голову. Из-за облаков показались на мгновение звезды.
– Почему? – закричала она небу. – Почему это случилось? Зачем ты это совершил?
Она обращалась не ко мне, а к своим богам. Я попытался снова обнять ее, но она оттолкнула меня и вскочила на ноги. – Неужели так плохо любить? Да? Зачем ты позволил нам влюбиться друг в друга, а затем сделал это?
– Татьяна… – Я приблизился к ней и вздрогнул, почувствовав, как все ее тело сотрясается, как в агонии. – Мы не должны подвергать сомнению правильность решения богов в таких вопросах.
– Да? Неужели? – оборвала она меня. Она увернулась от меня и, простирая руки к небесам, бегала по кругу, не спуская глаз со звезд.
– Скажи мне! Как ты допустил такое? Скажи мне!
Затем вспышка гнева прошла и она опустилась на колени на землю. Я приблизился к ней и легко ее обнял.
– Скажи мне, – пролепетал она.
– Ш-ш-ш, – сказал я, баюкая ее. Она замерла на несколько минут, потом рванулась в сторону.
– Леди Илона. – Ее глаза лихорадочно блестели. – Я должна найти ее.
– Я уже послал за ней.
– Она обязательно… обязательно вернет его обратно.
Я похолодел.
– Что ты такое говоришь?
– Она искусная целительница. И я слышала, что иногда… О Страд, она должна хотя бы попытаться. Она должна вернуть его. Это было испытанием нашей веры. Он вернется! Я знаю теперь!
Я тоже знал. Даже слишком хорошо. Илона вполне может оживить его, но я этого не допущу.
– Татьяна… – Я взял ее лицо в ладони и заглянул ей в глаза. Несмотря на то, что боль исказила ее прелестные черты, она все равно была само совершенство, все равно она была самой красивой женщиной, которую я когда-либо видел или увижу в своей жизни.
– Татьяна, пожалуйста, не поддавайся на собственный обман. Леди Илона, конечно, постарается, но имей в виду, что чуда может и не произойти. Я уже забыл, когда в последний раз ее хлопоты увенчались успехом. – Но теперь она сможет. Я знаю, она сможет.
– Нет, ты ничего не знаешь. Ни ты, ни я, мы ничего не знаем. Помнишь, они хотели вернуть обратно его величество Верховного жреца Кира? Он умер, и оказалось, что они напрасно старались, потому что сами боги пожелали его смерти. Никто не мог вернуть его обратно.
– Нет! Сергей – совсем другое дело! Он был убит рукой смертного, а не по воле божества. Леди Илона должна попытаться. Иначе я последую за ним. Я не хочу жить без него… и не буду.
– Татьяна!
Она перестала метаться и ее глаза встретились с моими. – Послушай меня, золотко. Послушай.
Мой голос упал до ласкового шепота, который в конце концов дошел до ее ушей и сознания, заставив ее прислушаться к моим словам.
– Сергей умер. Его нет. Ни леди Илона, ни ее многочисленные помощники ничего не изменят. Ты должны смириться с этим.
– Но… – Смирись!
Ее огромные глаза затуманились надолго, но я чувствовал, что на этот раз между нами образовалась тонкая, но осязаемая связующая нить. Я дотронулся до нее, по-другому ощущая ее присутствие.
– Его нет, но я здесь. Я всегда буду рядом с тобой. Ты полюбишь меня и будешь любима мною.
Она сощурилась, от удивления сдвинув брови к переносице.
– Страд?
Да…
Ее рука поднялась кверху. Таким же движением меня искушали в ту ночь, но только теперь меня ласкали живые теплые пальцы. Как подтверждение реальности того, что было обещано.
Заветное Желание.
О да… о боже, да…
Взор ее прояснился и в глазах ее загорелось понимание.
– Страд. – Она по-новому произнесла мое имя, так, как любовники обращаются друг к другу.
– Я здесь. Я всегда буду рядом.
Заветное…
Я помог ей подняться на ноги. Ее лицо приблизилось к моему. И, как я и делал сотни раз в своих снах, я припал губами к ее рту.
…Желание.
Она ответила на мой поцелуй.
Желание…
Она обвила мою шею руками, прижавшись к моему телу грудью и бедрами.
…изголодавшегося сердца.
Она отпрянула от меня в ту же секунду, когда я оторвался от ее мягких губ. Она – чтобы взглянуть на меня, привести в порядок мысли и чувства. Я – чтобы отдышаться. Сердце мое колотилось так, что казалось вот-вот выпрыгнет из груди. Но несмотря на всю радость обладания, затмившую все остальное, я ощущал, как вокруг нас работали какие-то таинственные силы. Туман поднялся до небес и скрыл звезды. Я еще различал деревья сада, но не более того. Стены часовни пропали из виду.
И появились снова.
Туман отступал ярд за ярдом каким-то неестественным образом, извиваясь и подрагивая, как будто нас засасывало в самый центр серого, бешеного водоворота. – Страд. – Притягивая с себе мою голову, она требовала моего внимания, моего поцелуя.
Откинув фату, я играл ее пышными рыжими волосами. Сегодня я стану ее мужем, она – моей женой. Эта ночь будет первой в бесконечной веренице счастливых лет. Этой ночью я научу ее любить так, как ей и не снилось и не мечталось. Любить так, как не может любить ни одна женщина на Земле…
Мои губы целовали ее рот, щеки, подбородок и наконец коснулись горячего шелка ее шеи. Мое прикосновение доставило ей истинное наслаждение и она тихо охнула с удивлением только что проснувшегося в ней, не знакомого ранее чувства; дыхание ее участилось.
– Лорд Страд! – Кто-то звал меня из-за калитки, но туман смягчал и приглушал его голос.
Не теперь, не сейчас…
Ее тело было так близко от меня, она откинула голову назад. Я с легкостью ее поддерживал. Она весила не больше, чем лебедь, плывущий среди своих собственных отражений, скользящих по поверхности озера.
– Лорд Страд, идите сюда!
Татра напрасно старался разлучить меня с той, ради которой я отдал все на свете, душу продал дьяволу…
– Убийство, Страд!
…ради которой я убил брата. Я не обращал на него внимания. Сердце Татьяны билось так же быстро, как и мое. Я слышал его удары, напоминающие мне грохот грома летней порой.
– Измена!
Он бродил вокруг нас в тумане. «Черт бы тебя побрал», – мысленно заорал я.
Татьяна в моих руках съежилась от страха, тело ее напряглось.
– Страд? Что?…
– Ш-ш-ш, он уйдет. Я прикажу ему уйти.
Она стала сопротивляться. Я освободил ее и она отступила на шаг назад, восстанавливая потерянное равновесие. Воздух с хрипом вырывался из ее груди, как у пробежавшего дистанцию бегуна. Ее пальцы вцепились в шею, куда секунду назад я так страстно ее целовал.
– Старейший, что?… – Она встряхнула головой, как будто отгоняя от себя какое-то наваждение. – Нет, мы не должны делать этого. Я поднял руку ладонью вверх.
– Все в порядке. Это судьба.
Она боролась с желанием взять мою руку и нахлынувшими на нее воспоминаниями о потерянной любви.
– Но Сергей…
– Он умер. Ты смиришься с этим и полюбишь меня.
– Старейший, он мертв! Как ты смеешь говорить мне такое?
– Ты свободна. Мы оба свободны. Татьяна, возлюбленная моя, я дам тебе…
Но как только она внезапно вспомнила Сергея, лицо ее сморщилось.
– Нет!
Ее горе должно изжить само себя. Теперь я это понимал. Любое давление с моей стороны только все испортит. Понадобится время, чтобы она пришла в себя. Но у меня есть время. У меня больше времени, чем у любого, живущего на земле.
Я могу подождать. И я буду ждать.
– Страд!
Мое имя выкрикивали уже несколько голосов, рыча, как в экстазе на поле боя три года назад. На этот раз вопли вперемешку с визгом и плачем женщин и детей, а также стуком и лязгом металла неслись из часовни.
Да что, черт бы их всех побрал, там происходит?
Из завитка тумана неожиданно вынырнул Татра. Его парадный мундир был разорван в клочья и забрызган кровью, от меча осталась только половина.
– Измена, повелитель, – выдохнул он. – Предатели Дилисния убивают всех подряд.
– Где мои воины? – За каждым гостем наблюдали два солдата моей армии.
– Без сознания. Отравлены, я думаю. Люди Дилисния рубят им головы. Некоторые из нас выбрались наружу. Они не смогут найти нас в такой темнотище. Одно из окон часовни распахнулось и осколки стекла посыпались вниз. Кто-то стулом пытался пробить себе дорогу на улицу. Мы пригнулись к земле, прячась от света. Мои пальцы вцепились в рукоятку меча, но Татра остановил меня.
– Поздно, повелитель. Они все хорошо продумали и подготовили. Спасайтесь, пока возможно.
В ответ я прохрипел что-то о трусости и недостойности такого предложения, но посмотрел на Татьяну. Я должен был уберечь ее от опасности.
– Конюшни не заняты?
– Не знаю.
– Разузнай. Давай, шевелись. Собери всех, кого найдешь. Если конюшни закрыты, мы будем пробираться к воротам.
– Да, повелитель. – Он убежал.
– Пойдем, Татьяна. – Я схватил ее за руку.
– Нет! – Она оттолкнула меня. – Я остаюсь здесь, с Сергеем.
Неподходящий момент, чтобы валять дурака. Я сжал ее пальцы и потащил ее прочь, подальше от часовни. Туман рассеялся и стали видны стены замка и звезды. Их серебристый свет, почти такой же яркий, как и дневной, освещал дорогу, но Татьяна то и дело спотыкалась, как будто плохо видела.
– Нет, Старейший. – Она упиралась и старалась освободить руку. – Я остаюсь с ним.
– Как долго? Ты думаешь, они разрешат тебе жить?
– Я надеюсь, они этого не сделают.
Она вырвалась от меня. Я ринулся, чтобы не дать ей уйти. Но она отпрыгнула в сторону и побежала. Я закричал ее имя. Она, похоже, меня не слышала. Она устремилась к низким воротцам, ведущим на смотровую площадку.
Нет…
– Татьяна!
Я почти что догнал ее, но она мчалась со скоростью молодого оленя. Я схватил развевающийся шлейф ее платья, но она оторвала его без колебаний и перемахнула через низкую стену.
Один прыжок и нет ее. Я перегнулся вниз, но поймал только воздух.
Нет ее.
В долине клубился сошедший с гор туман. Хрупкая фигурка Татьяны, крутясь и переворачиваясь, летела ему навстречу, и из его лохмотий к ней с жадностью тянулись белые скрюченные пальцы, руки. Она неслась головой вниз прямо в их объятия.
Она не переставала пронзительно кричать.
Имя Сергея. Мое имя. Ни то ни другое. Я не мог сказать. Я даже не слышал своего собственного крика. Он отскакивал от стен замка и туман, в котором сгинула моя любовь, с готовностью пожирал его.
Потом… тишина.
Потом… хохот.
Этот хохот. Всеми голосами сразу. Ее голосом.
Колотя руками по ушам, я завопил, чтобы заглушить их, но они прочно засели у меня в голове и ничто не могло их остановить. Я отпрянул от стены и упал на колени.
Тьма, ужасней той, что была прежде, снизошла на меня, на мир, укрывая все и вся без исключения. Навсегда. Я еще не был знаком с настоящим отчаянием. Тяжелее, чем гора, оно навалилось на меня, придавило к земле, растерло в пыль.
– Этот червяк похож на одного из фон Заровичей, – произнес кто-то с издевкой.
Нет. При чем тут фон Зарович? Я – просто несчастный, который все потерял, у которого ничего не осталось. Ничего. Человек, убитый горем, которого не высказать словами.
Мои мучения были так велики, что я даже не почувствовал, как в меня вонзилась первая стрела.
Вторая воткнулась в спину и я растянулся на земле. С трудом встав на ноги, я уставился невидящим взглядом на башенки. У маленьких окошек стояли лучники с колчанами, полными стрел, и целились в меня.
Несколько человек выбежали на смотровую площадку. Все одеты в цвета Дилисния. Все готовились стрелять.
И один за другим они выпустили в меня стрелы. Я взял себя в руки и не уклонился от них, приветствуя их. Меня охватило то же безумие, которое уволокло в бездну Татьяну. Скоро это кончится. Я заплачу этой незначительной болью за забвение. Даже ад не сможет изобрести для меня пытки хуже той, которой я подвергся сегодняшней ночью. Стрелы, стрелы. Они были ничто по сравнению с тем отчаянием, которое раздирало мое сердце. Но смерть почему-то не торопилась мне навстречу, я должен заставить ее поспешить. Схватив одну из стрел, я вырвал ее из тела. Меня как будто ошпарили кипятком и я закричал. Из дыры хлынула кровь, но не так сильно, как я ожидал. Я вырвал еще одну стрелу. Некоторые попятились. Те, кто посмелее, остались на месте и опять прицелились. Я смотрел им в лицо, поощрял их и одну за другой вытаскивал из себя их стрелы. И ломал их на две половинки. Я был похож на зверя в ловушке, который отгрызает себе лапу, чтобы обрести свободу.
Наконец…
…я стал ослабевать… Ты перестанешь стареть. Отлично. Дай мне умереть.
Я опустился на колени. Лучники осторожно приблизились ко мне. Слабее…
Руки и колени. Земля и камни были залиты моей кровью… кровью Сергея… Алека.
В меня выпустили столько стрел, что можно было бы прикончить дюжину здоровых мужиков, но я выжил. Неправильно… Противоестественно…
Нет.
Хохот над моим безумием.
Ты перестанешь стареть.
Мне не суждено умереть. Ни теперь, ни потом.
Хохот над моей болью. Бесконечные ночи, нескончаемые годы.
Без нее.
В одиночку.
Хохот.
Один из мерзавцев ударил меня и я опрокинулся на спину. Я беспомощно разглядывал их ухмыляющиеся рожи. Как они посмели? Как они вообще посмели? Я был одним из фон Заровичей. Но для них я всего-навсего очередная жертва – может, более непокорная, более строптива, чем остальные, но мое упрямство только придало остроты их ощущениям. Они смеялись надо мной и их голоса смешались с теми, другими в моей голове.
Хохот… над всколыхнувшейся во мне яростью.
Я смотрел на эти живые трупы. Я не мог умереть, погибнут они. Не пройдет и часа, как я отправлю их прямиком в ад. Всех до одного. Всех, кроме самого главного предателя. Для него я приготовлю кое-что особое. Кто?… Тот, кто ударил меня, передал лук стоящему рядом и снял шлем.
Лео Дилисния.
Несмотря на то, что бледные мраморные стены столовой были испачканы и заляпаны кровью, а на длинном столе царил непривычный беспорядок, в помещении по-прежнему чувствовалось праздничное настроение. В люстрах, высекая искры из хрусталя, горели свечи. Лежа на холодном полу, я глядел на язычки пламени и изучал их великолепие. Иллюзия. В мире не осталось ничего красивого. Красота умерла, когда она…
Перед тем, как приволочь меня сюда, чьи-то грубые руки выдрали из меня все стрелы. Дотронувшись до ран, покрывающих мою грудь и живот, я невольно застонал. Мои пальцы обожгло, как будто я случайно наткнулся на угли, выброшенные из костра. Но раны перестали кровоточить. Пока что никто этого не заметил.
Одному негодяю было приказано стеречь меня. Еще несколько человек пасли остальных пленников: Айвана Бучвольда, брата его жены Виктора Вочтера и его девятилетнюю дочку Ловину. Потрясенная до глубины души, девочка прилипла к своему отцу, как моллюск к днищу корабля. На лицах мужчин застыло такое же испуганное выражение – на них было жалко смотреть. Их праздничная одежда промокла от крови и пота, а значит, они тоже принимали участие в битве.
Которая, кажется, произошла столетия назад. Во всем замке не было слышно ни шороха. Дворец замер, как поле боя после того, как сражение окончено. Двойные двери с южной стороны столовой отворились и часовые впихнули леди Илону и Рейнхольда Дилисния. Илона устояла, а Рейнхольд, с серым от боли лицом, рухнул на пол, поджав под себя ноги, как бездомный пес. Илона присела около него, держа руки над его трясущимся телом, и зашептала молитву, склонив голову набок.
Я отвернулся и заскрежетал зубами, чтобы не заорать. Когда я снова взглянул на него, он, казалось, уже спал.
– Лорд Страд? – Илона стояла около меня на коленях. Сегодняшней ночью на ее лице выступили все прожитые ею годы, и я подивился, сколько же раз она встречалась со смертью и как ужасны были эти встречи. Она потянулась ко мне.
– Не тронь меня! – прохрипел я.
Она отдернула руку.
– Повелитель? – Она повнимательнее посмотрела на меня. Если кому и были заметны перемены, происшедшие внутри меня, так это ей. За этот короткий, страшный промежуток времени она увидела и поняла. Голова ее поникла.
– Оставь это для других.
– О Страд, что же ты наделал? – Она каким-то образом догадалась, что я не жертва, а виновник случившегося со мной.
– Все и ничего.
Я никогда раньше не видел ее слез. И они должны были бы пробудить во мне нечто большее, чем то презрение, которое я чувствовал.
– Нужно лучше контролировать свои эмоции, леди, – пробормотал я, передразнивая ее собственные слова. Мне это показалось очень забавным и, несмотря на боль, я засмеялся.
Она перевела взгляд на мой раскрытый рот.
Я знал, на что она смотрела – мой язык постоянно задевал за их острые края.
– Если я могу тебе помочь, я это сделаю, – прошептала она.
Как будто меня действительно могло заинтересовать ее предложение, тогда как я продал душу дьяволу.
– Скажи мне… что тут творится.
Она колебалась. Правильно. Учитывая, кем я стал, осторожность ей не помешает.
– Где Лео Дилисния?
Она колебалась. Конечно, Лео был вдохновителем сегодняшней резни, но он ничем не отличался от нее – от других грешников, – в то время как меня уже нельзя назвать человеком.
Я обвел взглядом пленников.
– Скажи и я спасу их.
Да. Это было ее слабое место. Она тоже это знала. Илона не сомневалась в моей способности преуспеть в таком практически невыполнимом деле.
– Дай мне слово, Страд фон Зарович.
– Думаешь, я его сдержу?
– Поклянись своей честью. Ты ведь еще не забыл, что это такое, верно?
– А вот мы и проверим.
Этого было достаточно, чтобы отбить у нее всякую охоту сидеть рядом со мной. Она сдержанно кивнула. – Я не знаю, где Лео, но он скоро придет. Часовые так говорили.
– Что с моими придворными?
– Убиты или смертельно отравлены. Гости… все мертвы… во всяком случае те, которые сохранили верность тебе. Где Сергей? Где Татьяна?
Я засмеялся, потому что разучился плакать.
Илона передернула плечами и подняла руку.
– Не смей!
Она окаменела.
– Мне жалко тебя, Страд.
– Оставь свою жалость для тех, кто в ней нуждается.
Она очень долго смотрела на меня. Жалость, ужас, сострадание и отвращение боролись на ее лице. Мне было наплевать. Я показал глазами на остальных. – Держи язык за зубами, леди.
Кивок головы, шорох юбок, когда она поднялась, и я освободился от ее гнетущего присутствия. Ко мне возвратилась часть моей былой силы. Но в горле у меня пересохло… Мне хотелось выпить.
В комнате витал запах крови, исходивший от стен и пола. Она высыхала и сводила меня с ума. Часовой рядом со мной… он подслушал наш разговор с Илоной и теперь держался от меня на расстоянии. Рейнхольд был ближе всех. Но от него шел какой-то душок. Как от испорченного мяса.
Опять Лео. Все эти годы болезни Рейнхольда получили прекрасное объяснение. Как долго Лео вынашивал свой план? Как долго он с завидным терпением травил своего брата?
Неважно. Сегодняшняя ночь положит этому конец.
Двери раскрылись и в столовую ввалился Гунтер Коско. Он потерял свою шляпу и пряди его редеющих волос разлохматились и торчали в разные стороны, как у клоуна. Он был так же бледен, как и Рейнхольд, его некогда красивое лицо пересекала красная полоса. Это была опасная рана – и вряд ли он уже доживет до того момента, когда она зарубцуется.
Стражники, похоже, не видели в нем угрозы и оставили его в покое. Он побрел в нашу сторону, избегая смотреть нам в глаза и ничего не говоря.
Появился окруженный своими людьми Лео Дилисния. Он так и не сменил своего темно-коричневого одеяния лучника, зато повесил себе на шею вызывающую золотую цепь. Ею, а также своим особым дорогим мечом в причудливо разукрашенных ножнах, он как бы отгородился от остальных. Стражники вытянулись по стойке «смирно», Виктор и Айван встали. Он, однако, не обратил ни на них, ни на Гунтера никакого внимания и прошествовал к тому месту, где лежал я.
– Здравствуй, Страд, правитель Баровии, – сказал он негромко, почти дружелюбно. – Судя по твоему лицу, недолго тебе осталось. Я уж думал, ты помер. Чего ты ждешь?
Покашливая, как умирающий, я пробормотал:
– Объяснения.
– Я удивлен, что ты до сих пор не получил его от Рейнхольда. О да. Он не в состоянии ворочать языком, не правда ли? – Он наподдал Рейнхольду носком сапога, но тот никак не отреагировал. – Выглядит лучше, чем раньше. Твоя работа, леди?
Илона не ответила. Они сидела у стены и обнимала Ловину.
Айван Бучвольд, разрываясь между горьким равнодушием ко всему и безумным горем, спросил:
– Почему, Лео? Моя бедная Гертруда не сделала тебе ничего плохого… наши дети… Как ты мог? – По его щекам потекли слезы. – Как ты мог?
– А моя Олека, – добавил Виктор. – Наши дети. Твои родные сестры, Лео.
– Сестры наполовину, – оборвал его Лео. Он ждал их ответа, но ответом ему было только удивленное молчание. Он опять пнул Рейнхольда. – Брат наполовину, между прочим.
– Что ты имеешь в виду? – поинтересовалась Илона.
Лео покосился на Гунтера, который стоял, устало облокотившись о стол.
– Почему бы тебе самому не сказать им? Мне же ты, черт побери, не поленился все рассказать.
– И не думай, что я раскаиваюсь в этом, – ответил тот угрюмо.
Лео захохотал.
– Ты полагаешь, тогда бы ничего не было? Твое «великое откровение» о тебе и моей матери не имело для меня никакого значения, приятель. Оно только послужило мне дополнительным стимулом, чтобы разделаться со всей этой компанией. Я работал над своими планами с тех пор, как окончилась война.
– Баал'Верзи, – прошептал я, но он услышал.
Он оскалился и подошел ко мне, покачиваясь на носках.
– Так ты понял! Долго же ты соображал.
Предсмертные слова Алека обрели смысл. Даже когда он лежал, умирая от моего меча, он пытался предупредить меня: Баал'Верзи спали все эти три года – спали в ожидании подходящего момента, чтобы напасть снова.
– Ты должен был умереть в ту первую ночь, которую мы здесь провели, – сказал Лео. – Тогда Рейнхольд сел бы на трон. Через какое-то время он умер бы от несварения желудка и я бы занял его место, на что имел полное право. Если бы этот мерзавец Гуилем не объявился не вовремя, очень многие были бы еще живы. Где он?
– Не знаю, – ответил я честно.
– Мы его найдем. Помнишь, как ловко я обманул и тебя и его, разыграв сцену верности великому и благородному Страду. Хотел бы я, чтобы вы видели свои собственные лица. Мне только и надо было, что позаботиться о молчании бедного Ильи, пустить пару слез для убедительности, а вы все и проглотили. Может, теперь он успокоится в своей могиле – о, простите – наемных убийц сжигают, а прах рассеивают в воздухе. Вот что Страд сделал с телом, не правда ли, Айван?
Айван раскачивался всем телом из стороны в сторону, как безумный, а потом вдруг бросился на Лео. Сцепившись, они покатились к моим ногам. Айван оказался сверху, его пальцы сжимали горло Лео. Воины кинулись вперед и в конце концов растащили их. Айван был вне себя от ярости. Он стоял с открытым ртом, как будто собираясь кричать, но из его глотки вырывался только хриплый, злобный рык. Вены на висках вздулись и оттопырились, как голубые веревки. Шесть человек с трудом удерживали его.
Недолго. Лео тошнило, он кашлял и задыхался, но очень скоро очухался и, достав из ножен меч, приблизился к Айвану, сверкая глазами. Илона закрыла лицо Ловине, чтобы она не видела.
Айван испустил дух, издав длинный звериный вопль. Лео вырвал меч из его тела и вытер лезвие о его штаны. Потирая шею, он кивнул солдатам, чтобы они убрали труп. По комнате разлился пряный запах крови, слаще которого я еще не знал. Я раскрыл рот и вдохнул плывущий в воздухе аромат. Недостаточно Меня мучил голод, меня мучила жажда. Я желал только одного и мое желание затмило все остальные. И пока я его не удовлетворю, ничто не будет иметь для меня смысла. Не обращая внимание на горячее покалывание во всем теле, я перевернулся набок.
Оттолкнулся от пола.
Встал.
Несмотря на мое бесспорно немощное состояние, мой охранник забеспокоился и направился ко мне поближе. Любой другой человек с таким количеством ран был бы уже мертв. А не на ногах. Шаг за шагом приближаясь к нему с улыбкой на лице.
Зрачки его расширились, он приготовился атаковать. Я выбил оружие у него из рук. Меч отлетел к стене, где, съежившись, сидели Илона и Ловина. Виктор, солдат до конца жизни, пригнулся, схватил меч и припал к земле, заняв оборонительную позицию. Воины отреагировали на шум простым поворотом головы. Если бы мой охранник был посообразительнее и менее испуган, ему бы удалось спастись бегством. Я двигался не так уж и быстро. Но он остолбенел. Я вплотную подошел к нему, сжал его плечо и, развернув его к себе спиной, смял, как тряпичную куклу. Я разорвал зубами его воротник. От него пахло ржавым железом, мокрой кожей и застоявшимся потом. Не важно. Когда умираешь с голоду, не откажешься и от гнилого хлеба. Он сучил ногами, царапая ногтями мои руки, силясь ослабить их хватку, но с таким же успехом он мог бы бороться и с деревом. Он визжал, но я ничего не слышал, оглушенный ревом хлещущей крови. Остальные крики, возгласы ужаса и ненависти казались мне не более чем назойливым жужжанием мух.
Я высосал из него все, что смог, как пчела, пьющая цветочный нектар. Его судорожные движения стали затихать и наконец он безвольно повис в моих руках.
Я заморил червячка, но голод по-прежнему сводил меня с ума.
Затишье на поле боя уступило место молчанию ожидания. Страх сковал по рукам и ногам половину находящихся в столовой, другие с радостным возбуждением предвкушали дальнейшие события. Подручные Лео замерли на месте, не спуская с меня глаз. Это были безжалостные, бессердечные люди, выбранные им как раз за то, что они могли без особых колебаний перерезать надоевших им детей, была бы охота.
И теперь их ждала расплата за их черную работу.
Я поднял покойника высоко над собой и швырнул его в сторону маленькой кучки негодяев. Некоторые из них уклонились от удара, другие повалились на пол да так и остались лежать.
Один из лучников вытряхнул из колчана стрелу, зарядил лук и выстрелил так спокойно, как будто тренировался. Острый наконечник вонзился в мою грудь. Когда я восстановил потерянное равновесие, он выпустил вторую стрелу и она впилась в мое тело чуть пониже первой. Он прошел хорошую подготовку и прекрасно владел собой, как и подобает хорошему лучнику. Он опять прицелился, но я настиг его. Не чувствуя на этот раз боли, я выдрал из себя стрелы и со всего размаху всадил их в него с такой же легкостью, как будто они вылетели из моего собственного лука. Он содрогнулся и сник.
Бандиты разбежались по всей столовой. Некоторые прошмыгнули к дверям, ища временного спасения. Временного. Я дал слово, что никто из них не доживет до следующего утра и я сдержу его.
Неистово отбиваясь от двух нападающих и постоянно атакуя, Виктор, как призыв к нападению, выкрикивал мое имя. Им овладела лихорадка сражения и он превратился в дьявола с мечом. Он мстил за убитую жену и детей и защищал единственного оставшегося в живых ребенка. Илона тоже звала меня, но по другой причине. Она была позади Виктора, пытаясь оттащить Ловину от греха подальше, но у нее ничего не получалось. Мерзавцы преградили ей дорогу.
Виктор ранил одного воина и тот отпрыгнул в сторону. Я был тут как тут и схватил его. Как тонкую лучину для растопки, я сломал его хребет, бросил его и кинулся между Илоной и солдатом, сжимая в руках меч убитого изменника.
И как раз вовремя. Еще один бандюга, ростом с добрую ломовую лошадь, надвигался на нас. У него то ли нервов не было, то ли мозгов. Через секунду его башка покатилась вслед за его приятелями.
Это послужило им сигналом к немедленному отступлению. Единицы успели выскочить наружу, остальные столпились в дверях и устроили давку, вдогонку им несся мой смех.
Я повернулся к оставшимся в столовой. Виктор добил второго противника и, сгорбившись, ловил ртом воздух. Он взглянул на меня, на валявшиеся повсюду трупы и особенно на тот, с разорванным горлом, но не вымолвил ни слова и не двинулся с места.
– Иди сюда, Виктор, – произнес я.
Держа меч концом вниз и слегка отставив его от себя, он пошел ко мне. Его ноги скользили на залитом кровью полу, но он обходил кровавые лужи так же легко, как и дождевые, и смотрел мне прямо в глаза.
Он был напуган, но не давал страху парализовать свою волю. Как и Илона, он не заблуждался в отношении того, кем я стал, но для него я по-прежнему был его господином, его командиром.
– Я хочу, чтобы ты здесь дождался моего возвращения, – сказал я ему.
Он кивнул:
– Да, повелитель.
– Хорошо. Запри за мной дверь.
Следуя по пятам за охваченными паникой солдатами, я очутился в центральном дворике. Двое часовых у ворот уже пронюхали, что в плане их хозяина произошел сбой, но подробности им были неизвестны. Они дрались со мной, как будто я – обычный человек вроде них, и как простые смертные они погибли. Одного я размазал по стене, из второго выжал все соки, как из спелого фрукта.
Те их приятели, которые замешкались, чтобы понаблюдать за схваткой, бросились наутек, направляясь к воротам или конюшням. Если кто из верных моих подданных и выжил, то я их нигде не видел. Мой взгляд то и дело натыкался на мертвых: стражники, одетые в мои цвета, гости в испачканных кровью шелковых платьях и бархатных камзолах, свернувшиеся на земле калачиком или растянувшиеся в полный рост, зарезанные или заколотые, когда они пытались убежать, или лежали беспомощно, отравленные Лео.
Сам он не показывался. Но я мельком увидел, как через мост галопом скакали несколько всадников. Я не разглядел, был ли среди них Лео, но если он и затесался в их компанию, черт с ним. Ему не спрятаться от меня, и нет на земле такого места, которое могло бы стать его прибежищем. Рано или поздно я его разыщу. Теперь же мне надо было покончить с его слугами. Он крови, которую я выпил, я получил такую силу, о которой даже и не мечтал, и ее было достаточно, чтобы вызвать из глубины моего сознания тьму и воспользоваться ее черной энергией.
Что– то во мне настаивало, что я не мог этого сделать, что не в моих силах колдовать. Но я изменился. Все прежние ограничения были сняты.
Замедлив шаги, я наклонился и зачерпнул пригоршню песка и пыли, крепко сжав пальцы.
Я Страд, Повелитель земли.
Стряхнув с ладони комочек грязи, я произнес заклинание и решетки с грохотом опустились вниз, закрыв ходы и выходы из замка. Еще слово и я разрушил башенки, поддерживающие подъемные механизмы.
Все изменники оказались в ловушке.
Кое– кто мог бы, конечно, попытаться выскользнуть наружу, но такой возможности у них не будет.
Разгуливая по замку, я вылавливал их по одному или сразу по двое, по трое. Мое занятие напоминало занятие рыбака. Я не расставался с мечом, который взял у своего охранника, и меч не знал отдыха в моей руке. Они набрасывались на меня, визжали и дохли, как мухи. Их мечи, коля и режа, проходили сквозь меня, как будто я – бесплотный дух. Одно это заставляло их бежать без оглядки и искать обманчивого спасения во дворе замка на открытом пространстве. Они кружили на маленьком пятачке, как стадо овец, держась от меня на расстоянии и боясь отойти друг от друга. Небольшие группы отделялись от общей кучи и мчались обратно в замок, надеясь найти там укромное местечко. Как и их хозяину, не будет им прибежища в моем дворце, так как я знал здесь каждый камень, каждый потайной уголок. Это был мой дом.
Мой дом… и их могила.
Прошло три часа, однако далеко не все предатели понесли заслуженное наказание. Гонимые страхом, они попрятались, как тараканы в норах, и не высовывались из своих укрытий. Многие забаррикадировались в комнатах, чередуя отборную ругань с молитвами о помощи. Как будто после того, как они поработали, словно мясники, среди гостей, хоть какой-нибудь бог сочтет нужным выслушать их отчаянную просьбу о помиловании.
Я оставил их и направился в столовую. И тут из алькова поднялась фигурка смертельно уставшего человека и рухнула к моим ногам. Это был Гунтер Коско.
– Простите меня, повелитель, – прошептал он.
Оружия при нем не оказалось. Я взял свой меч под мышку, наклонился и поднял его легко, как ребенка. Весил он не больше младенца. Около дверей я позвал Виктора. Он отпер замок и впустил меня вовнутрь.
В столовой ничего не изменилось: реки крови, трупы, витающий под потолком запах ужаса и смерти. Ловина спала в углу; Илона стояла возле неподвижного Рейнхольда. Я осторожно уложил свою ношу на пол и отступил на несколько шагов назад. Настороженно взглянув на меня, Илона подошла к Гунтеру.
Последовала минута напряженного молчания. Виктор взглянул на мою с головы до ног забрызганную кровью фигуру и разорванную одежду. Он оценил это и принял как должное. Как воин он прекрасно был знаком с грязным делом убийства.
– Все было тихо, повелитель, – доложил он. – Но лорд Рейнхольд…
– Умер?
– Леди Илона сделала что могла. Он так и не проснулся.
Я кивнул и стал наблюдать, как она колдует над Гунтером. Она очень устала. Через какое-то время она поднялась на ноги и отошла в сторону, махнув мне рукой.
Кто– то вспорол ему живот, но не потрудился его добить, и теперь он медленно умирал.
– Прости меня, – сказал он опять.
– За что? За сына?
– Да. Если бы я только мог начать заново…
Я хотел было согласиться с ним, но Илона перехватила мой взгляд и мотнула головой.
Зануда.
– Неважно, Гунтер. Это не твоя вина.
Трясущейся рукой он показывал на рану.
– Один из его слуг сцапал меня. Мог бы сразу меня убить, но он хотел, чтобы я истек кровью. Сказал, что ты сам меня прикончишь. Он не знает тебя так хорошо, как я.
На это у меня не нашлось ответа.
– Он сбежал? – спросил он.
– Да. Я найду его. Я поклялся. Глаза его влажно блестели.
– Отлично, – произнес он.
И умер.
Выяснилось, что Татра и восемь его помощников все-таки добрались до конюшен. Из верных мне стражников выжили только они. Я обнаружил их во время охоты и приказал им снаряжать повозку и седлать лошадей. Когда я появился в сопровождении других оставшихся в живых, они уже, нервничая, ждали меня во дворе.
Татра приготовил большой экипаж, принадлежащий семье Дилисния. Сойдет. Только не знаю, будет ли он им защитой или маскировкой, если учесть, что Лео все еще болтался где-то на свободе. Я отвел Татру и Виктора в сторону.
– Я официально освобождаю тебя и твоих людей от несения службы, – сказал я Татре.
Это удивило и, похоже, обидело его.
– Но, мой повелитель… – начал он.
– Твой командир теперь – лорд Виктор. Я прошу тебя защищать его и служить ему так же преданно, как и мне.
Он взглянул на Виктора, который смотрел на меня с грустным понимающим видом. – Прекрасно, лорд Страд.
Я отдал последние приказы, на сей раз оформив их в вежливую просьбу, и отослал его.
Через несколько минут он и двое солдат вышли из замка, неся тела Рейнхольда, Гунтера и Айвана. Они положили их в углу двора. Виктор прикрыл глаза, борясь с навалившимся на него горем.
– Олека…
– Глупости, – произнес я отрывисто. – Завтра в полночь можешь начинать читать молитвы за упокой души погибших. – К этому времени я собирался вынести все трупы на улицу, сложить гору из дров и залить все океаном масла. Погребальный костер будет виден за мили от замка.
– Ты не едешь с нами, нет? – поинтересовался он.
– Нужно еще многое сделать. Никто из вас не должен оставаться здесь, не то вас тоже затянет в ловушку. Этой ночью вы должны скакать как можно быстрее и как можно дальше отъехать от дворца. Ни за что не останавливайтесь, и если вам дорога ваша жизнь и душа, никогда сюда не возвращайтесь.
Он не нуждался в дальнейших объяснениях. – Да, повелитель.
– Скажи леди Илоне, что я попрощался… и что я надеюсь, я ее больше не увижу.
Он кивнул.
– С этой минуты я перестаю быть твоим командиром.
Несмотря на то, что он предвидел это, мои слова потрясли его, как физический удар. Однако ни он, ни я ничего не могли изменить. Он протянул мне руку.
Я долго смотрел на нее, раздумывая, потом покачал головой.
– Нет.
Кажется. Он знал, почему я предпочел не дотрагиваться до него. Будучи тактичным человеком, он также не предложил мне ни своей жалости, ни соболезнований.
– Как и леди Илоне, тебе не нужно ничего говорить. – Мои глаза блуждали по замку и его окрестностям. – Но, мой по… лорд Страд…
– Ничего. Убирайтесь… пока еще возможно…
Он и его новые подчиненные вскочили на лошадей и поскакали к воротам, за ними ехала повозка. Одно слово, одно движение, и решетки поднялись ровно настолько, чтобы пропустить их наружу, а потом опять рухнули вниз, закрыв меня вместе с мертвецами…
…и теми, кому уже не суждено было встретить рассвет.
Глава 6
Шестое полнолуние, 352
Опустив голову, я как паук снова и снова изучал каждый камешек, надеясь найти хоть какие-нибудь следы. На высоте тысячи футов надо мной висела над ущельем смотровая площадка замка. Там, где стоял я, тело Татьяны впервые коснулось земли.
Коснулось… и разбилось вдребезги.
Я вытряхнул эту мысль из головы. Она постоянно преследовала меня во время моих поисков. Я знал, чего ожидать. В моей прежней жизни я нередко сталкивался с ужасными последствиями смерти во всех ее бесчисленных проявлениях: разрубленные на куски, обугленные тела, разложившаяся плоть, скелеты и вздувшиеся утопленники. При всей моей любви к Татьяне я не мог обмануть самого себя тем, что естественные законы природы не властны над ней. К этому времени от нее скорее всего остались лишь кости с кое-где прилипшими к ним клочками шелкового подвенечного платья и остатками шикарных рыжих волос. Но я все равно должен был их найти, чтобы по крайней мере похоронить их по-человечески. Во мне сохранилось достаточно моего прежнего "Я", чтобы хотеть устроить для нее нечто вроде надгробия. Сделав это, я бы обрел наконец покой.
Я начал свои поиски на следующую после ее смерти ночь и с тех пор не прекращал их. Я облазил весь склон горы, обследовал каждый осколок скалы, каждую трещинку. Ничего. Совсем ничего.
Возможно, что бы там ни вытащило Алека Гуилема из запертого шкафа, проглотило и ее тоже. Я отказывался верить в невозможное, но эта мысль крутилась в моем мозгу, как легкая струйка ядовитого дыма. Пришла, набросив на землю холодные туманы, осень, но я продолжал свои ежедневные вылазки. Я спускался ниже по скале, к лесу. Я уже бывал там, но теперь, когда с деревьев и кустов слетели листья, я надеялся обнаружить что-нибудь, что мог не заметить раньше: шелковую нитку, жемчужину с ее рукава. И хотя луна и помогала мне исследовать землю, как и прежде мне… ничего не попадалось. Зима выдалась на редкость морозной. Снег и лед сделали тропинки опасными и непроходимыми даже для меня. Я заперся в своей библиотеке, возобновив эксперименты с магией, на этот раз с большим успехом. Результаты моей работы разгуливали теперь по замку Равенлофт. Нельзя сказать, что они могли составить кому-нибудь хорошую компанию, однако мне нужны были слуги, а не развлечения.
Наступила весна; ночи стали короче; зарядили дожди. Я значительно расширил границы поисков, выйдя за пределы склона горы и леса. Я вдруг подумал, что какой-нибудь зверь мог найти ее тело и уволочь его прочь. Я также допрашивал пастухов, осмелившихся пасти стада так близко от замка. Не видели ли они труп молодой женщины в белом? Нет, никто из них ничего подобного не находил. И они не врали. Я проверял их на честность одному мне известным хитроумным способом. Я теперь бродил по склонам гор, руками и подошвами сапог нащупывая зацепки на совершенно ровной поверхности скал – еще одно качество, полученное мною по «договору со Смертью», назовем это так. Давно уже я не слышал язвительных голосов, но не знал, как относиться к их отсутствию: то ли радоваться, то ли беспокоиться. Однако молчание редко по-настоящему тревожило меня. У меня было полно дел, которым следовало уделять внимание. Как например моя постоянная потребность в свежей крови.
В течение этого года ее отлично удовлетворяли слуги Лео Дилисния. Я выловил их поодиночке или целыми группками, обезумевшими от ужаса, и бросил в сырые подвалы. И многие еще были живы. Методом проб и ошибок я определил, сколько надо выпить, чтобы утолить жажду и не убить. Не то чтобы я затаил мысли о помиловании; смысл был в том, чтобы укрепить самодисциплину. Я мог бы высосать из них всю кровь без остатка и лишиться единственного источника питания, своего «винного погребка». Вместо этого я приучил себя делать перерыв до того, как станет слишком поздно. Конечно, когда я был очень голоден, я с трудом определял, когда нужно остановиться.
Слабея в заточении от потери крови, бандиты умирали. Многие свихнулись. Но во мне не было и капли жалости по отношению к ним. Не я ли своими собственными руками избавлялся от трупов их жертв? Как же ловко они замаскировались под моих гостей, теша себя мыслями о предстоящей щедрой награде из рук Лео. Многие даже не стали дожидаться этого веселого момента, а запросто обчищали карманы покойников. Я выяснил это, когда один из них надумал сплести из обрывков своей одежды веревку и свести счеты с жизнью. Из-за него мне пришлось отнять у них их лохмотья, и тогда-то и обнаружились похищенное золото и различные дорогие безделушки. Я оставил им их богатство, предоставив мерзавцам уникальную возможность поразмышлять о его истинном значении и цене.
Мои походы в темницу с едой и питьем для заключенных частенько заканчивались просьбой убрать еще одного мертвеца, что я и делал без всякого недовольства. Когда это случалось, я откладывал мои поиски на следующую ночь и принимался за дело в моей мастерской. Используя подробно описанные в моих книгах способы, я мог вдохнуть в умерших… что-то вроде новой жизни, скажем так. Одевшись в мои цвета, они занимали место зарезанных ими слуг и стражников, охраняя и защищая то, что они разорили.
Вполне справедливо.
Я взобрался на выдающийся уступ скалы и вдруг невдалеке сверкнуло что-то белое. Я быстро вскарабкался наверх, стараясь ни о чем не думать. Но меня ждало горькое разочарование. Это оказалось не жемчужиной и не бриллиантом, а кусочком простого кварца, на который упал лунный свет. Я выругался и хотел было наподдать его с досады, но в последнюю минуту передумал и засунул его в карман. Я не хотел, наткнувшись на него в следующий раз, опять понапрасну дать разыграться своего воображению.
Если я, конечно, сочту нужным продолжать.
Я целый год провел на четвереньках, ползая вверх-вниз по горам Гакис, как муравей. Неудивительно, что мои неудачи начали пересиливать желание обрести покой с самим собой. Мои опасения, что таинственные силы унесли ее вслед за Алеком, стали подтверждаться. И для ее возвращения, возможно, нужно было заключить еще один договор. Вопрос только в том, чем я мог пожертвовать? Я уже почти все потерял, по крайней мере все, чему обычные люди придают значение. Что я получил взамен… впрочем, без Татьяны ничто не имело никакого смысла. Где-то в потайных глубинах моего сознания, так глубоко, что мне даже с трудом верилось в возможность ее существования, зародилась мысль, что так как я определенным образом ускорил ее кончину, я последую за ней и стану ее мужем в смерти, если мне не пришлось быть им при жизни. Пробить себе череп поленом, отрубить голову, сгореть в лучах летнего рассвета – что-то же можно было придумать и устроить с чужой помощью или самостоятельно. Смерть не была недостижима, если бы только я пожелал дотянуться до нее.
Сегодняшняя ночь подходила к концу. Я унюхал в воздухе перемену. Развернувшись, я влез на верхушку скалы так же легко, как простой человек шагает по дороге. Пустяковая задача для меня теперь, но ненужная заминка, учитывая, что рассвет – близок, однако мне хотелось забраться повыше. Преодолев еще тридцать ярдов, я выпрямился и воспользовался своей новой способностью изменять форму тела. Я начал уменьшаться в размере; руки сложились, пальцы удлинились; одежда прилипла к коже, превращаясь в мягчайшую черную шкурку. Все проходило безболезненно, оставляя потрясающее ощущение свободы, и как только преобразование было завершено, я взмыл ввысь, взбалтывая воздух крыльями. Я ошибся в оценке скорости ветра и мое новое тело не справлялось с его нажимом на меня. Пальцы вытянулись до предела и я несколько раз изо всех сил взмахнул крыльями, борясь с потоком воздуха, несущимся на меня со склона горы. Вместе с телом изменилось и мое зрение. Видел я прекрасно, но мир становился бесцветным, к чему я еще не совсем привык. Однако это маленькое неудобство сглаживалось необыкновенным обострением слуха. Я теперь чувствовал предметы, находящиеся на любом, пусть даже незначительном расстоянии от меня.
Я кружил в небе, поворачиваясь лицом то к горным вершинам, то к спящей долине. Надо мной горели звезды, внизу царила холодная темень, и я парил где-то между ними, чувствуя себя хозяином всего необъятного пространства. Край смотровой площадки очутился на уровне моих глаз, но я полетел вверх в сторону центрального входа в замок. Над дверьми я пробил для себя маленькую незаметную лазейку. Через узкую щель я протиснулся внутрь и оказался в главном холле дворца. Не изменяя своего облика, я устремился к парадной лестнице и, перевернувшись, понесся вниз. Здесь было так темно, что мне приходилось полагаться только на мои уши, чтобы случайно что-нибудь не зацепить. Там, где кончались ступени, в каменной стене зияла небольшая дырка. Я нырнул в круглое отверстие.
Для существа моего размера я проделал довольно длинный путь, однако он был короче того, что вел через часового и дальше под лестницу высокой сторожевой башни. С тех пор как предатели осквернили святое место, церковь бездействовала и не представляла для меня никакой опасности, но я по-прежнему обходил ее стороной. В ней, вместе с запылившимися свадебными украшениями, сохранились воспоминания, которые мне не хотелось лишний раз воскрешать в памяти. Я оказался в огромном зале, в огромном склепе, где покоились тела тех, кто умер здесь до меня и во время моего правления. Но, несмотря на этих молчаливых соседей, тишина редко надолго воцарялась в этом месте. Спертый воздух был наполнен звуками и шебуршением тысячи летучих мышей, давным-давно основавших здесь свое поселение.
В прошлом один из инженеров однажды завел разговор об их уничтожении, но я запретил ему тревожить их. Баровия славилась разнообразием и количеством живущих на ее земле насекомых, и летучие мыши помогали кое-как справляться с их натиском, особенно поздней весной, когда начинали свирепствовать слепни и мухи.
Я сторонился сторожевой башни еще и потому, что это был любимый ход этих зверьков. Они, конечно, милые создания, но я предпочитал держаться подальше от их колонии и не принимать участия в той шумной веселой возне, которую они затевали, возвращаясь домой. Однажды я попробовал присоединиться к ним и я никогда не забуду, как я, протолкнувшись вместе с ними в окошко, то ли летел, то ли падал на землю с высоты четырехсот футов от самого карниза конусообразной крыши. Не могу сказать, что мне очень хотелось повторить этот трюк снова. Летучие мыши привыкли жить стаей, я – нет… тем не менее, я ничего не имел против их общества, а они – против моего.
Я покружил немного по потолком и, ощутив прилив внутренней энергии, снова принял человеческий облик. В склепе не было ни единого источника света, но я в нем и не нуждался. Я слышал пульс тысячи маленьких сердечек и их тепло помогало мне ориентироваться в темноте, пробираясь мимо мертвецов и куч грязи. Несколько зверьков узнали меня, признав во мне своего. Они спорхнули с перекладины и сели мне на плечи и руки, приветствуя меня дружелюбным щебетанием. Две летучие мышки согнали своих приятелей с моей ладони, разрешив мне погладить мизинцем их спинки. Их шерсть была такой мягкой, что я ее почти не чувствовал. Еще одна игриво настроенная парочка щекотала мне уши и дергала за волосы.
Но было уже слишком поздно. У меня не оставалось времени на общение с ними.
Легким кивком головы дав им понять, что им пора на место, я свернул направо и сошел на три ступеньки вниз… к моей могиле.
Если честно, то я не знаю, как это назвать по-другому. Моя спальня и библиотека находились несколькими этажами выше. Там я жил. Здесь умирал. В действительности я никогда не боялся смерти как таковой, питая отвращение только к ее спутнице-старости. Старость перестала мне угрожать, осталась одна смерть, да и та в малой дозировке, ограниченная недолгим промежутком дня от рассвета до заката. Я смирился и даже полюбил эти часы бесконечного спокойствия, размягчающие мое сознание и успокаивающие нервы. Это было даже лучше, чем сон. Никаких ночных кошмаров.
Вообще никаких видений и мыслей. Как и положено всякому, кто проводит часть своего времени в обнимку со смертью, у меня был гроб. Думаю, сгодилась бы и обычная кровать, но раз уж он стоял здесь в полной боевой готовности, жаль было бы, если бы он пустовал! Тем более он служил мне прекрасной защитой от незваных гостей из мира людей или откуда-либо еще. Даже если кто-нибудь и смог бы проникнуть сюда, что маловероятно, я знал, не много найдется охотников открыть гроб. А если и сыщется такой смельчак, то дальше этого дело не пойдет. Однако на всякий случай я принял все меры предосторожности, чтобы мне никто не докучал.
Но главным преимуществом гроба было то, что крышка его закрывалась и никакие болтающиеся без дела насекомые и любопытные грызуны не могли ко мне подобраться. Я командовал этими тварями и пользовался ими во время экспериментов, однако я не хотел, чтобы они ползали по мне, пока я отдыхал. Редкому ремесленнику понравится спать со своими инструментами.
Гробовщик создал из черного дерева настоящий шедевр. Его отполированную, начищенную воском поверхность портили только скобки из простого металла. Когда мастер получил на него заказ, я специально упомянул о том, чтобы они были сделаны из золота. Гробовщик пообещал, что исправит ошибку. С тех пор он больше не показывался. Я все ждал.
Гроб стоял прямо посреди куч грязи – еще одна проблема, которую уже некому решать. Специальный черный мрамор, закупленный для отделки склепа и моего пьедестала, застрял где-то по пути из-за неразберихи с дорожными пошлинами. Два года назад в очень вежливой форме хозяева склада, где осел мой мрамор, напомнили мне, что я должен выплатить традиционную сумму за хранение. Я послушно выслал им деньги вместе с записками о том, что я буду просто счастлив щедро вознаградить их за скорую отправку моего груза. Я так ничего и не дождался.
Возможно, кому-то покажется смешным, что человек вроде меня, люто ненавидящий напоминания о смерти (это пока я жил), так сильно беспокоился о захоронении своих останков. Дело в том, что иногда я вдруг становился на удивление практичным, и в эти короткие периоды я отдавал соответствующие указания, чувствуя себя более уверенно при мысли, что только я мог проследить, чтобы все было сделано правильно. Смерть, как я тысячи раз убеждался на войне, была чересчур легкой встречей для солдата или любого другого. Лучше уж приготовиться к худшему, а затем попытаться забыть о нем, чем откладывать все на потом и слишком поздно придти к выводу, что пережившие тебя только все испортили и перепутали.
Конечно, в то время я и представить не мог, что гроб станет для меня всего лишь непостоянным местом отдыха.
Солнце появилось над горизонтом. Проникание света сюда через выходящие на восток цветные стекла, находящиеся в противоположном углу склепа, было практически невозможно. Но я не собирался рисковать. Вот и третья причина иметь над собой толстую деревянную плиту: как защиту от солнечных лучей. Я приподнял крышку, шагнул вовнутрь, улегся поудобнее и убрал руку, укрывшись темнотой, как мягким одеялом, не дающим замерзнуть.
Тишина… забвение. Светило выкатилось на небосклон.
* * * * *
Год назад мои казначеи, не ведая об ужасной трагедии, разыгравшейся в замке Равенлофт, продолжали заниматься своим делом. Когда они прибыли с деньгами через несколько дней после известных событий, мост был поднят и никто не откликнулся на их приветственные крики. Это привело их в замешательство. В ту ночь ветер доносил до меня из-за стен приглушенные звуки из их лагеря.
Я забрался на одну из башенок, чтобы взглянуть на них, и ничуть не удивился, увидев, что они расположились около сторожки у ворот и стряпали ужин. Они были самой прозаической мыслью, которую, как мне казалось, я оставил далеко позади. Теперь я понял, что меня по-прежнему считали правителем Баровии, ожидая от меня выполнения обязательств и обязанностей. С некоторыми изменениями.
Необходимость командовать встряхнула меня и отвлекла меня от всех моих несчастий. Я быстро осознал, что их нельзя впустить вовнутрь. Солдаты в прошлом, они бы мигом распознали природу бурых пятен, покрывающих траву и землю. Это было довольно опасно, не говоря уже о том, что в одном углу двора были разбросаны остатки погребального костра, в котором сгорели мои зарезанные придворные и слуги. Они поймут, что произошло что-то серьезное и нехорошее, а не отвечать на их вопросы – значит подстрекать их строить еще более ужасные и, без сомнения, абсолютно ложные представления.
Тем не менее глупо было бы рассказать им всю правду. Я не имел ни малейшего желания дожидаться, когда кто-нибудь из них вернется обратно и начнет меня мучить молотком, столбом (Имеется в виду столб, к которому привязывали приговоренных к сожжению. – Примеч. Пер.) и святыми символами под предлогом того, что он оказывает мне величайшую услугу. Мое теперешнее существование не доставляло мне особой радости, но и расставаться с ним я пока не собирался. В моей голове крутились разные мысли, как поступить в такой ситуации. Не исключал я и возможность отправить их в подвал к слугам Лео. Это был план, не лишенный определенной привлекательности и изящности, но совершенно бесчестный. Они приняли присягу мне на верность, а я в свою очередь поклялся защищать их. Переход от жизни к не жизни не освобождал меня от данного мною обета.
После долгих раздумий я решил вообще не выходить к ним. Возвратившись в библиотеку, я составил для них инструкцию, согласно которой они должны были оставить деньги у ворот и считать себя с почетом освобожденными от несения службы. Им следовало искать покровительства у Виктора Вочтера, а их командиру разрешалось раздать своим подчиненным по двадцать золотых кусков каждому – двадцать пять он мог взять себе, – затем ему нужно было сделать соответствующие пометки в книге отчетов. Немного легкомысленно отдавать подобные приказы, однако эти люди достаточно у меня прослужили, чтобы всегда помнить о моем недостатке: нетерпимости к воровству и ворам. Запечатав послание моей гербовой печатью, я засунул его в карман и, став летучей мышью, перелетел через стену и приземлился среди деревьев рядом с их лагерем. Я подкрался к ним поближе уже в человеческом облике и, улучив момент, когда часовой отвернулся в сторону, швырнул в них свиток. Он ударил по лицу их командира и вызвал немалый переполох среди его подчиненных. Когда они наконец успокоились, прочитали мое послание и подробно его обсудили, прошло полночи. Но в конце концов они подчинились моему последнему приказу, хотя он и привел их в крайнее смущение. Однако для них так было лучше, знали они об этом или нет. Их беспокоила таинственность, но правда была бы намного опаснее.
Издание указов в письменной форме сработало отлично и я стал пользоваться пером и бумагой во всех случаях, решая государственные и личные вопросы. Это избавило меня от необходимости непосредственного общения с людьми, так как я еще не мог гарантировать им безопасность с моей стороны. Несмотря на мой «винный погребок», я не был уверен в своей способности контролировать мой новый аппетит. Случайная смерть одного из слуг Лео, когда я однажды забылся и перепил, доказала мое неумение сдерживать себя. Я обладал великой властью, но и до меня высокомерие и излишняя уверенность погубили многих. Пока я не научусь управлять самим собой, я буду сам себе главным врагом.
Но готов я или нет, а сегодняшнее первое после летнего солнцестояния полнолуние означало, что пора собирать налоги.
* * * * *
В письменной форме я уведомил всех бургомистров, что они должны отправлять деньги и прочее добро в деревню Баровию или в Валлаки, что ближе, а там уж позаботятся об их отправке в горы и в замок. Я своей собственной рукой несколько раз переписал этот приказ и скрепил копии печатями. Я не сомневался, что теперь никаких задержек и недоразумений просто быть не могло. Мой самый первый год правления с его пресловутыми справедливыми казнями в конце концов воспитал в людях такое качество, как честность.
Насколько я мог судить с расстояния, все шло гладко. Проснувшись на следующую ночь, я сразу отправился к восточной стене и увидел новые повозки и фургончики, запрудившие улицы деревушки, находящейся внизу. Большое количество огоньков говорило о временном увеличении численности населения. Купцы и хозяева гостиниц хорошо нагрели на этом руки; о своих доходах им придется отчитываться на следующий год, пока они просто радовались чистой прибыли.
Полная луна вовсю светила в ночном небе. Я посмотрел через западную стену и с одобрением отметил про себя, что мои приказы выполнялись безукоризненно. Несколько сундуков уже ждали, чтобы их забрали. Эту задачу я поручил моим молчаливым слугам. Собрав в себе колдовскую энергию, я опустил мост и поднял решетки, а затем мысленно вызвал призраков и велел им отправиться за моим золотом. Они медленно потащились вниз по склону горы. Мне захотелось понаблюдать за их действиями и я вышел на мост, чтобы оглядеться по сторонам. Как выяснилось позже, этой было очень удачной мыслью. Вопреки моей инструкции какой-то смертный не спешил домой.
Это и разозлило и заинтриговало меня. Люди не могли безнаказанно меня ослушаться. Забыв об опасности, кто-то нарушил мое уединение впервые за двенадцать месяцев и я воспринял это вторжение как интересное испытание моей силы воли, а также как шанс поговорить с кем-то живым и проверить, несколько заметны были происшедшие во мне перемены. Мнение негодяев в подвале не имело для меня значения. Смешно было скрывать мою истинную суть от моего «винного погребка», они и так все про меня знали.
Я замер посередине моста, изучая моих посетителей. Ими оказались горный пони, щиплющий траву у сторожевой будки, и его укутанный в дорожный плащ хозяин. Капюшон был низко надвинут на лицо моего гостя: так высоко в горах можно замерзнуть ночью даже летом. Мы уставились друг на друга и молчали несколько минут. Потом пони, видимо, учуял мой запах, голова его дернулась, он издал пронзительный крик тревоги и натянул веревку.
То же самое творилось и с лошадьми в моих конюшнях. Животные либо приспосабливались ко мне, либо нет. Тех, кто меня не терпел, я в конце концов отпустил на волю возле фермерских домиков в долине.
Пони, хотя и не чувствуя себя чересчур счастливым в моем присутствии, наконец успокоился… если можно так назвать его состояние – напряженные ноги, трясущееся тело, покрытая потом спина. Его хозяин обернулся ко мне, обнаружив, что я подошел уже достаточно близко.
Это была крупная женщина тридцати лет, одетая в черное. Общепринятая в этих краях традиция для женщин в течение пяти лет носить траур по умершим, даже самому дальнему родственнику, сделала их повседневную одежду мрачной и безрадостной. Моя гостья, видимо, недавно потеряла кого-то из близких, так как ее тряпки не успели полинять и выгореть на солнце, но ей шел черный цвет, чего нельзя сказать о многих ее приятельницах. Ее плащ был соткан из натуральной шерсти и застегнут у горла булавкой со стеклянной головкой. Не богата, но и не бедна, где-то между. Наверное, жительница деревни; она выглядела слишком чистой, чтобы быть женой фермера или пасти коров.
– Приветствую вас, сэр, – произнесла она, вполне удовлетворительно имитируя манеры придворных.
– Ты что, не слышала о приказах, полученных бургомистрами? – требовательно спросил я, забыв о всяком предисловии. – Ты не должна здесь находиться.
– Слышала, сэр, но ничего не могу поделать. – Ее акцент слегка отличался от местного, речь лилась ровно и легко. – Объясни. Что побудило тебя нарушить запрет лорда Страда?
– Я – Дагмар Олавная, хозяйка Иммола, деревушки в нескольких днях езды отсюда…
– Я знаю.
Мои манеры не испугали ее, она просто кивнула, что поняла: географические подробности меня не интересовали. Она скорее всего принимала меня за одного из слуг, за равного себе по рангу.
– Я ехала в деревню Баровию с золотом лорда Страда, когда на нас напали воры…
– Которые все и украли.
От нее не ускользнули тяжелые саркастические нотки в моем голосе.
– Только половину. Они бы взяли и вторую половину, если бы не мои братья. Оба были ранены, когда они попытались задержать мерзавцев. Если вы мне не верите, пошлите кого-нибудь в госпиталь в деревню. Старший все еще без сознания, а младший не в состоянии говорить из-за швов, но он может кивать головой, отвечая на ваши вопросы. Я вплотную приблизился к ней и заглянул ей в глаза. Она не сдвинулась с места и с достоинством выдержала мой взгляд, но через какое-то время уверенность ее покинула. Без всякого усилия коснулся ее сознания. Коснулся… и обрел над ним власть.
– Ты не лжешь, Дагмар Олавная?
– Нет, – прошептала она.
Она была миловидной женщиной, а я никогда не мог устоять перед красотой. Жаль было бы засечь ее плетьми, как некоего бургомистра, который поведал мне похожую историю. Приятно знать, что она не врунишка, вроде того несчастного.
Я убрал свое влияние, дав ей придти в себя. Она моргнула, а затем продолжила свой рассказ, как будто я ее и не прерывал.
– Я явилась сюда, чтобы лорду Страду стало известно о преступлении. Я также намерена просить его дать Иммолу отсрочку, чтобы восполнить недостающую половину в наших сборах.
– Почему бы не отнять деньги у тех, кто их стащил?
– Они убежали в леса. Даже армия не найдет их теперь, не то что я и двое раненых мужчин, которые в течение недели не смогут влезть на лошадь. Тем более я не очень хорошо умею обращаться с оружием.
– А если бы умела, то бы отправилась в погоню?
Она собралась что-то ответить, но только глубоко вздохнула.
Как солнечный зайчик, который то сверкнет, то пропадет в волне бурной речки, на ее лице заиграло легкое подобие улыбки, намек на то, что она вообще-то могла смеяться. – Может быть, но не в одиночку. Это было бы неразумно.
– Очень неразумно, – подтвердил я, растягивая губы, но осекся, пытаясь избавиться и от этой гримасы, и от той мысли, изображением которой она являлась. Я отступил от женщины на шаг в сторону. – Вы передадите лорду Страду мой рассказ? – спросила она.
– Он уже выслушал его.
Она быстро соображала. В то время как некоторые крестьяне да и немало дворян вытаращили бы глаза и потребовали бы объяснений, она сразу все поняла и поклонилась.
– Простите меня, повелитель, я вас не узнала.
Я махнул ей рукой, но она низко опустила голову и не заметила моего движения.
– Распрямись, бургомистр Олавная.
Она подняла глаза… и как раз в этот момент один из моих слуг вышел на мост. Я привык к их внешнему виду и к ужасной вони, которую они распространяли вокруг себя, но и то и другое поразило Дагмар, не готовую к подобной встрече, как сильный удар меж глаз. Она отскочила в сторону и навалилась на своего пони, раскрыв рот, как будто не в силах сдержать рвущийся из самого сердца крик, но не издала и звука. Похоже, она забыла, как кричать.
Ее пони орал за двоих. Он подался назад с почти человеческим воплем ужаса и из кожи вон лез, силясь разорвать веревку. Во мне проснулись инстинкты всадника и конюха, я шагнул к нему и практически машинально схватил его за уздечку. Если он сбежит, то еще до рассвета станет ужином волков. Я притянул к себе его голову и, особо не церемонясь и более грубо, чем его хозяйку, подчинил его своей воле. Он притих, но продолжал дрожать, как осиновый лист.
Дагмар спряталась за дерево, переводя глаза с меня на застывших в ожидании слуг. Если я правильно понял выражение ее лица, она пыталась решить, кто из нас ужаснее. Я мог бы успокоить ее, как и пони, но это был подходящий момент, чтобы раз и навсегда отбить у крестьян охоту приближаться к замку. Чрезвычайно пугливые и суеверные, они сюда больше не сунутся, много им не нужно.
– Они не обидят тебя, – сказал я, глядя из-за пони на Дагмар.
К ней вернулся дар речи, но голос прозвучал так тихо, что если бы я был человеком, я бы его не услышал:
– Что это?
– Мертвецы.
Теперь она не сводила с меня глаз, как будто приняла какое-то решение.
– Они служат тебе?
– Я – их хозяин, – подтвердил я.
Присущее ей самообладание вдруг оставило ее. Она перекрестилась, но за этим непроизвольным движением руки не чувствовалось настоящей веры, а без нее оно никак на меня не подействовало. В этом случае святая воля была слабой и легко преодолимой. Я беззвучно отдавал приказы призракам и они поднимали сундуки и заносили их а замок.
Она не шевелилась до тех пор, пока последний из них не исчез в воротах.
– Говорили, что вы – дьявол, – пробормотала она, провожая призраков глазами, ставшими в два раза больше обычного. От этого она казалась совсем юной.
– Может быть, так и есть. – Я встал спиной к ветру. Исходящий от нее запах страха дразнил и волновал меня.
– Что вы со мной сделаете?
– Ничего.
Если, конечно, ей очень, очень повезет. Сегодня я еще не ужинал; несмотря на разделяющее нас расстояние, я слышал шум ее крови. Меня мучил голод и несколько другого рода: прошло очень много времени с тех пор, как я в последний раз спал с женщиной. Мой аппетит изменил меня таким образом, что я теперь был более уязвим, чем мальчишка, у которого только-только выросла борода, и возбужден до неприличия. Мне приходилось контролировать себя, не то Дагмар волей-неволей придется утолить и жажду крови и сексуальный голод.
Отвернувшись от нее, я засунул руки поглубже в карманы. Мои пальцы нащупали кусок кварца, который я недавно подобрал в горах. Я крепко сжал его, так, чтобы его острые края поглубже вонзились в мою ладонь. Боль была приятной. Отвлекающей. Она также напомнила мне о Татьяне и о моих бесконечных поисках ее тела. Мне придется отложить их на завтра и заняться одним небольшим дельцем.
– Расскажи мне про воров, – сказал я хрипло. – Расскажи все, что помнишь, где и когда, сколько, вооружены они или нет… все.
Дагмар обладала немалым запасом мужества, иначе бы она не полезла в горы и не пришла бы к замку вопреки моему приказу. Она сосредоточилась и умудрилась дать вполне сносный отчет о постигшем ее несчастье.
– Они превзошли вас количеством. Твои братья, должно быть, дрались очень смело.
– Они были солдатами во время войны.
– Их командир?
– Лорд Маркус. Один из моих гостей, прибывших на свадьбу.
– Хороший человек.
И давным-давно мертв.
– Он многому их научил.
– И это сослужило им хорошую службу. – Я ходил взад-вперед, прикидывая и высчитывая время и расстояние, и я сделал вывод, что успею обернуться туда и обратно до рассвета. Я много размышлял о дальних путешествиях, но так ни разу ничего и не предпринял. Сегодняшняя вылазка была навязана мне чужой волей, но я понял, что с радостью отправлюсь в путь. Я слишком долго сидел взаперти и, знала она или нет, Дагмар заставила меня осознать это.
Закончив подсчеты, я остановился. Оставался пустяк.
– Я вынужден настаивать, чтобы ты переночевала в замке, – сказал я. – Когда темно, дороги слишком опасны, а возможности замка в настоящий момент ограничены. – Я вел себя осторожно и вежливо, опасаясь, что она не захочет спать в непосредственной близости от моих слуг.
– Мне будет достаточно лунного света. Я доберусь.
– Твой пони убежит от волков?
Она взглянула на трясущееся животное, потом на темный лес. Я припомнил, что в некоторых его частях даже яркое полуденное солнце редко проникало через спутанные кроны деревьев. Несмотря на то, что я мог приказать всем волкам в округе не приставать ни к ней, ни к ее пони, для нее будет лучше остаться здесь. При дневном свете и то рискованно лазить по горам Гакис, а в темноте она наверняка собьется с пути… упадет… Нет. Я не хочу, чтобы это случилось снова.
– Иди сюда. – Она последовала за мной. Я подвел ее к двери сторожевой будки и открыл ее. Внутри пахло пылью, мы спугнули нескольких птиц, построивших гнезда у самой крыши, но в целом здесь было сухо и безопасно.
– Тут хватит места и для тебя и для твоей лошадки. Волки в горах Гакис славятся своей жестокостью, но я еще не слышал, чтобы кто-нибудь из них прогрыз стену, сложенную из дубовых бревен. У тебя есть еда?
Она кивнула.
– И вода.
– Очень хорошо. Оставайся здесь. Может быть, я вернусь к утру, а может быть и нет. В любом случае ты будешь в деревне. – Опять-таки, если ей очень, очень повезет.
– Да, повелитель. – На ее лице можно было прочесть множество вопросов, но что-то внутри нее, видимо, предостерегло ее от необдуманных слов.
Она взяла своего пони за уздечку и втащила его в домик, а я поскорее пошел прочь, слившись с темнотой, прежде чем я мог забыться и превратить ее везение в ее беду.
Как только дорога свернула на север, я распрямил крылья, поднялся высоко над землей и помчался на восток по направлению к деревне, напрямик, срезая углы и игнорируя повороты, за минуту покрыв часы пешего путешествия. Я летел больше, как птица, а не как летучая мышь. Я расправил крылья и легко парил в воздухе.
Да, я слишком, слишком долго сидел взаперти. Ночь была ясной и холодной, дул слабый ветерок и я без усилий справлялся с его напором. Полет взбудоражил мое воображение, наполнив его разнообразными картинами того, что ждало меня впереди. Сегодня я буду танцевать вместе со звездами, завтра побегу наперегонки с моими братьями – волками или поплыву легким дымком в такие места, куда никогда не ступала нога человека. Чуть заметное беспокойство овладело мною; настало время отказаться от неподвижности и искать приключений.
* * * * *
Миновав деревню и древние ворота Баровии, я сконцентрировался на разнообразных природных указателях и опознавательных знаках. Умение летать еще не означало, что я хорошо знал местность. То, что кажется знакомым на земле, выглядит совсем иначе с высоты тысячи футов птичьего полета.
Замок все время маячил у меня за спиной, на него я буду ориентироваться по пути домой. А пока, внимание! Как бы не пропустить то место, где на Дагмар и ее братьев напали разбойники. За воротами старая Свалическая дорога и река Ивлис резко поворачивали на север, огибая один из уступов гор Гакис. Эта была такая же высокая скала, как и та, на которой стоял замок, и на ней тоже можно было бы построить прекрасную крепость. Честно говоря, однажды я поручил архитектору и целой команде инженеров проверить, как осуществить мой план, и узнал то, что знали предыдущие поколения: гора была слишком неустойчивой, чтобы выдержать какое-нибудь строение. Ее испещренная трещинами верхушка постоянно осыпалась, сбрасывая валуны в Ивлис.
Здесь, около реки, полдюжины мерзавцев, улюлюкая, выскочили из-под деревьев и атаковали маленькую экспедицию. Битва была жаркой, но короткой. Воришки, похоже, интересовались только деньгами… или браться Дагмар заставили их дважды подумать, прежде чем взять что-нибудь еще. Они убежали вниз по дороге, хотя не имели никакого права вообще ходить по моей земле.
Привлеченный запахом высохшей крови, я быстро нашел нужное место. Огромная лужа крови растекалась по пыльной дороге. Одному из братьев удалось убить вора. Тело убрали с дороги и закопали на скорую руку неподалеку. Как только Дагмар добралась до Баровии, бургомистр отправил своих людей на разведку. Они-то и произвели захоронение, впрочем, без всяких религиозных церемоний. Это меня вполне устраивало. Я опустился на землю и вновь оказался в человеческом облике. Могила была неглубокой и уже наполовину разрыта волками, которые с энтузиазмом скребли могильный холмик, предвкушая легкую добычу. Почуяв мое приближение, они оторвались от своего занятия и отступили назад. Я насчитал восемь или девять взрослых животных. Поджав хвосты, они жалобно заскулили, опасаясь моего гнева. Услышав мое приветствие, они приободрились и принялись ласкаться у моих ног, как свора гончих, умоляя почесать их за ушком. Я погладил кое-кого из них, а остальным приказал продолжать рыть землю. Когда они достигли тела, я велел им убираться. Захныкав, они подчинились, но с неохотой, обеспокоенные тем, что я собирался отобрать у них праздничное угощение.
Я вытащил мертвеца из ямы и уложил его на спину перед собой. Он был молод и жесткие черты его лица не разгладились даже под тяжестью земли. Но мне было наплевать на его внешность. Меня больше занимала та скрытая информация, которую он все еще мог мне предоставить. Для этого потребуется сила черной магии. Но я проделывал подобное сотни раз и носил с собой необходимые ингредиенты.
Капля крови… кусочек плоти… немного костей… все вместе с нужными словами, и он поднялся, как один из моих слуг, возвращенный обратно, чтобы выполнить особую задачу.
Как только он выпрямился, стеклянными глазами уставившись в пустоту, волки быстренько ретировались в лес. Как их хозяин, я мог в любой момент позвать их назад, но пока пусть слушаются своих инстинктов и идут себе с миром. Их помощь больше мне не требовалась.
– Ищи своих бывших товарищей, – сказал я призраку.
Двигался он довольно медленно, но и его дружки не слишком далеко ушли. Они разбили лагерь в миле от места преступления и даже не потрудились спрятаться от любопытных глаз. Напротив, они ничем не отличались от обычных путешественников – возможно, это и было их любимой маскировкой.
Во времена моего правления я подметил, что тот, кто в силу определенных обстоятельств или собственных наклонностей жил воровством или убийствами, от переизбытка мозгов не страдал. Бывали, конечно, исключения, и немало, но в основном разбойники думали только о жратве и удовлетворении очередной своей прихоти. Они были достаточно хитры, чтобы отточить и усовершенствовать необходимые для их профессии качества и спрятаться в лесу, среди скал или людей. Но, несмотря на это, мне они казались на удивление наивными. Они всегда ужасно удивлялись, когда результаты разбоя оборачивались против них же.
Вот и эти бандиты просто опешили от изумления. Тот факт, что их бывший товарищ мертв, самым поразительным образом повлиял на их реакцию.
Они выставили часового, пока остальные спали, и он, должно быть, наизнанку вывернулся, когда мой слуга выступил из темноты к их костру. Он подпрыгнул и замер, как будто задумавшись над тем, что видели его глаза. Но призрак не растворился в ночном небе, и мозг его окончательно проснулся. Он издал такой вопль, что от него встрепенулась вся долина. Остальными вскочили с мест и, не понимая еще что к чему, приготовились к драке. Мой слуга стоял среди них и я отлично повеселился, наблюдая за идиотами, когда они наконец-то обнаружили его присутствие.
Их первоначальное удивление сменилось отвращением, которое люди питают к мертвецам, особенно тем, которых оживили колдовством. Отреагировали они очень бурно, пустили в ход мечи и ножи. Их мишень шевелилась не так уж живо, но то, что безоружный призрак сделал с ними, было просто потрясающим. Он одним ударом снес голову первому напавшему на него, другому сломал руку. Разбойники стали осмотрительнее, но их обуял страх – верный признак, что они проиграли сражение.
Часовой не принимал участия в схватке. Я понял, что он намеревался рискнуть, предпочитая ужасы ночного леса этой угрозе. Он пятился к поляне, на в последнюю минуту я сбил его с ног и, размахнувшись, шмякнул о толстый ствол дерева.
Задав бандитам перцу, мой слуга почти исчерпал свои возможности. Из двух оставшихся бандитов один был то ли в отключке, то ли тяжело ранен и не в силах двигаться, а второй явно собирался дать деру, хотя и продолжал атаковать своего бывшего дружка. Он отрубил ему руку по плечо и остолбенел, увидев, что она ползет за ним вдогонку. Это перепугало его больше всего на свете.
Я мог бы еще долго развлекаться, глядя на его судорожные попытки убежать от нее, но ночь близилась к концу. Я отозвал волшебство, оживившее труп, и он опрокинулся на спину, погрузившись в свое обычное состояние неподвижности. Я шагнул вперед и временно дал заснуть единственному дееспособному разбойнику.
Позже, когда они пришли в себя, связанные по рукам и ногам и целиком в моей власти, я стоял над ними как верховный судья. И я проследил, чтобы они по полной программе ответили за все причиненные ими несчастья. В другие времена им бы грозило острое лезвие меча – обычное наказание для воров. Но как вершитель судеб на моей собственной земле я мог, когда и где нужно, вносить изменения в существующие порядки. Кроме того, я считал, что эти отбросы общества недостойны благородной смерти от меча. Поэтому я приподнял первого бьющегося в истерике бандита и с наслаждение разорвал ему горло.
И напился.
Его кровь с восхитительным привкусом страха и моей радости огненным смерчем промчались по моему телу, обдав его жаром, как горячая ярость сражения.
Когда я покончил с одним, я принялся за второго. Он визжал и вырывался, но я крепко держал его, пока в нем не осталось ни капли.
Не надо ограничивать себя, не надо стараться не убить. Сегодня я утолю свою жажду, добавив к своей мощи их силу.
* * * * *
Через какое-то время после пиршества я взялся за другую работу, испытывая незнакомое удовольствие от того, что раньше я бы поручил выполнять младшим чинам моей армии.
Я разыскал похищенное золото вместе с другим добром: эта банда, видимо, уже давно промышляла на дорогах. Я разбросал монеты рядом с покойниками, предоставив каким бы там ни было мусорщикам самим разобраться с ними.
Что касается денег, такое обращение могло показаться кому-то расточительным. Я потратил столько усилий, чтобы вернуть налоги Иммола, что, должно быть, создалось впечатление, что я позарез в них нуждался. Но это не так. Плевать я хотел на их жалкие гроши. Меня возмущало, что кто-то так бесстрашно посмел взять их, презрев мои приказы. Я лишился армии, которой командовал, но я-то по-прежнему здесь. И я сохраню законы, которые мы установили на этой земле. Я – и правитель и судья. И я не потерплю никаких вторжений со стороны и надругательства над порядком и законностью.
Эти воры, уже обезглавленные (их головы торчали на длинных деревянных шестах, подальше от волчьих зубов), послужат хорошим уроком всем, кто вдруг надумает заняться их ремеслом. Я проковырял в песке около дороги небольшие ямки и воткнул в них палки, затем на кожаной куртке, снятой с одного из бандитов, начертал кровью вместо чернил мое предупреждение. Очень скоро местный бургомистр получит соответствующие инструкции и установит здесь что-нибудь более долговечное, а пока сойдет и это.
Я повесил разбойничью одежку на перекладину между палками. На ней было написано:
«Воры, берегитесь! Я, Страд, иду за вами по земле».
Подойдя к берегу Ивлис, я смыл запах своей работы с лица и рук. Я вел себя осторожно, чтобы не упасть в смертоносный поток (из книг по черной магии я узнал, что вода перестала быть моим другом и могла нанести только вред, если я буду настолько глуп, что погружусь в нее по самое сердце). Я закончил омовение и взмыл ввысь, торопясь обратно в замок.
По пути домой Дагмар, возможно, будет здесь проезжать и содрогнется. А может быть и нет. Они познакомилась с моими стражниками во дворце, а смотреть на них куда страшнее, чем на эти безобидные останки. У нее был сильный характер.
Так как, когда мы распрощались, я пошел вниз по дороге, мне показалось разумным вернуться тем же путем на случай, если она подглядывала за мной. Но мне нечего было опасаться; дверь домика была заперта. Я приложил к ней ухо и услышал ровное дыхание крепко спящей женщины.
Ее пони – проклятое животное – опять учуял меня и его пыхтение и стук копыт разбудили ее. До меня донесся глухой тревожный вздох, затем шорох, когда она поднялась и подошла к двери. Я подумал о неком театральном представлении, когда актеры, разделенные перегородкой, непроизвольно повторяют движения друг друга.
Она приоткрыла дверь, в руке у нее блеснул нож. Женщина обладала не только мужеством, но и строптивым нравом.
– Повелитель побывал в какой-то переделке? – спросила она, убирая нож. Луна катилась к горизонту, но еще довольно высоко стояла в небе, и при ее свете Дагмар могла меня разглядеть. Моя одежда не была такой же чистой и аккуратной, как когда мы расстались. – Не совсем так. Я разыскал разбойников, отомстил за твоих братьев и забрал деньги Иммола.
– Так быстро? Но они были за сотни миль к востоку.
Я неопределенно пожал плечами.
– У меня свои дороги.
– Колдовство?
– Можно и так сказать.
Она хотела перекреститься, но на этот раз сдержала себя. Еще чуть-чуть и она бы рассмеялась. Жаль. Мне бы хотелось посмотреть на ее улыбку.
– Спасибо, повелитель. Все жители Иммола благодарят тебя.
– Всегда пожалуйста.
И в этот момент она наконец-то улыбнулась и не разочаровала меня. Как я и подозревал, ее улыбка была просто очаровательной.
– Слухи, которые ходят о моем повелителе, оказались правдой, – добавила она.
Я сощурился.
– Какие слухи? Деревенские сплетницы насчет меня особо не церемонились.
– О том, что вы храбрый защитник всех, кто попал в беду.
Да, возможно. Был им. Давным-давно. Ее лесть была чуть-чуть излишне заметной, но не чрезмерной. Однако тщеславие тут было не при чем. Я осознал, что определенно нравился Дагмар, иначе бы она попросила не мешать ей спать. Но когда я ей это предложил, она ответила, что сейчас меньше всего думала о сне.
«Так, так, – пронеслось у меня в голове. – Невзирая на разные истории, которые она, несомненно, слышала, и двуногих чудовищ, которых она видела собственными глазами, она не желала просто так попрощаться со мной. Женщины всегда поражали меня своей уникальной способностью не замечать недостатком мужчины, если только они находили его привлекательным. С другой стороны, и мужчины страдали от той же болезни. Но в случае Дагмар недостатков просто не было».
– Ты носишь траур, – заметил я. – По кому?
– По старшей сестре моей матери. Она умерла от лихорадки прошлым летом. – Печально. У тебя большая семья?
– Очень большая.
– Муж?
– Он умер восемь лет назад, – произнесла она тоном, сразу прояснившим наши отношения.
Я никогда не отказывал женщинам, а уж такой откровенной просьбе и подавно, тем более что в моих силах было удовлетворить ее. Я напился, так что с этой стороны ей ничто не грозило – по крайней мере, сегодня ночью. Но если я не ошибался, – а по-моему, я правильно понял, – одна ночь была всем, чего мы оба по-настоящему хотели.
Луна спряталась за вершину горы, укрывая нас тенью, как теплым бархатным одеялом.
Шестое полнолуние, 352
Опустив голову, я как паук снова и снова изучал каждый камешек, надеясь найти хоть какие-нибудь следы. На высоте тысячи футов надо мной висела над ущельем смотровая площадка замка. Там, где стоял я, тело Татьяны впервые коснулось земли.
Коснулось… и разбилось вдребезги.
Я вытряхнул эту мысль из головы. Она постоянно преследовала меня во время моих поисков. Я знал, чего ожидать. В моей прежней жизни я нередко сталкивался с ужасными последствиями смерти во всех ее бесчисленных проявлениях: разрубленные на куски, обугленные тела, разложившаяся плоть, скелеты и вздувшиеся утопленники. При всей моей любви к Татьяне я не мог обмануть самого себя тем, что естественные законы природы не властны над ней. К этому времени от нее скорее всего остались лишь кости с кое-где прилипшими к ним клочками шелкового подвенечного платья и остатками шикарных рыжих волос. Но я все равно должен был их найти, чтобы по крайней мере похоронить их по-человечески. Во мне сохранилось достаточно моего прежнего "Я", чтобы хотеть устроить для нее нечто вроде надгробия. Сделав это, я бы обрел наконец покой.
Я начал свои поиски на следующую после ее смерти ночь и с тех пор не прекращал их. Я облазил весь склон горы, обследовал каждый осколок скалы, каждую трещинку. Ничего. Совсем ничего.
Возможно, что бы там ни вытащило Алека Гуилема из запертого шкафа, проглотило и ее тоже. Я отказывался верить в невозможное, но эта мысль крутилась в моем мозгу, как легкая струйка ядовитого дыма. Пришла, набросив на землю холодные туманы, осень, но я продолжал свои ежедневные вылазки. Я спускался ниже по скале, к лесу. Я уже бывал там, но теперь, когда с деревьев и кустов слетели листья, я надеялся обнаружить что-нибудь, что мог не заметить раньше: шелковую нитку, жемчужину с ее рукава. И хотя луна и помогала мне исследовать землю, как и прежде мне… ничего не попадалось. Зима выдалась на редкость морозной. Снег и лед сделали тропинки опасными и непроходимыми даже для меня. Я заперся в своей библиотеке, возобновив эксперименты с магией, на этот раз с большим успехом. Результаты моей работы разгуливали теперь по замку Равенлофт. Нельзя сказать, что они могли составить кому-нибудь хорошую компанию, однако мне нужны были слуги, а не развлечения.
Наступила весна; ночи стали короче; зарядили дожди. Я значительно расширил границы поисков, выйдя за пределы склона горы и леса. Я вдруг подумал, что какой-нибудь зверь мог найти ее тело и уволочь его прочь. Я также допрашивал пастухов, осмелившихся пасти стада так близко от замка. Не видели ли они труп молодой женщины в белом? Нет, никто из них ничего подобного не находил. И они не врали. Я проверял их на честность одному мне известным хитроумным способом. Я теперь бродил по склонам гор, руками и подошвами сапог нащупывая зацепки на совершенно ровной поверхности скал – еще одно качество, полученное мною по «договору со Смертью», назовем это так. Давно уже я не слышал язвительных голосов, но не знал, как относиться к их отсутствию: то ли радоваться, то ли беспокоиться. Однако молчание редко по-настоящему тревожило меня. У меня было полно дел, которым следовало уделять внимание. Как например моя постоянная потребность в свежей крови.
В течение этого года ее отлично удовлетворяли слуги Лео Дилисния. Я выловил их поодиночке или целыми группками, обезумевшими от ужаса, и бросил в сырые подвалы. И многие еще были живы. Методом проб и ошибок я определил, сколько надо выпить, чтобы утолить жажду и не убить. Не то чтобы я затаил мысли о помиловании; смысл был в том, чтобы укрепить самодисциплину. Я мог бы высосать из них всю кровь без остатка и лишиться единственного источника питания, своего «винного погребка». Вместо этого я приучил себя делать перерыв до того, как станет слишком поздно. Конечно, когда я был очень голоден, я с трудом определял, когда нужно остановиться.
Слабея в заточении от потери крови, бандиты умирали. Многие свихнулись. Но во мне не было и капли жалости по отношению к ним. Не я ли своими собственными руками избавлялся от трупов их жертв? Как же ловко они замаскировались под моих гостей, теша себя мыслями о предстоящей щедрой награде из рук Лео. Многие даже не стали дожидаться этого веселого момента, а запросто обчищали карманы покойников. Я выяснил это, когда один из них надумал сплести из обрывков своей одежды веревку и свести счеты с жизнью. Из-за него мне пришлось отнять у них их лохмотья, и тогда-то и обнаружились похищенное золото и различные дорогие безделушки. Я оставил им их богатство, предоставив мерзавцам уникальную возможность поразмышлять о его истинном значении и цене.
Мои походы в темницу с едой и питьем для заключенных частенько заканчивались просьбой убрать еще одного мертвеца, что я и делал без всякого недовольства. Когда это случалось, я откладывал мои поиски на следующую ночь и принимался за дело в моей мастерской. Используя подробно описанные в моих книгах способы, я мог вдохнуть в умерших… что-то вроде новой жизни, скажем так. Одевшись в мои цвета, они занимали место зарезанных ими слуг и стражников, охраняя и защищая то, что они разорили.
Вполне справедливо.
Я взобрался на выдающийся уступ скалы и вдруг невдалеке сверкнуло что-то белое. Я быстро вскарабкался наверх, стараясь ни о чем не думать. Но меня ждало горькое разочарование. Это оказалось не жемчужиной и не бриллиантом, а кусочком простого кварца, на который упал лунный свет. Я выругался и хотел было наподдать его с досады, но в последнюю минуту передумал и засунул его в карман. Я не хотел, наткнувшись на него в следующий раз, опять понапрасну дать разыграться своего воображению.
Если я, конечно, сочту нужным продолжать.
Я целый год провел на четвереньках, ползая вверх-вниз по горам Гакис, как муравей. Неудивительно, что мои неудачи начали пересиливать желание обрести покой с самим собой. Мои опасения, что таинственные силы унесли ее вслед за Алеком, стали подтверждаться. И для ее возвращения, возможно, нужно было заключить еще один договор. Вопрос только в том, чем я мог пожертвовать? Я уже почти все потерял, по крайней мере все, чему обычные люди придают значение. Что я получил взамен… впрочем, без Татьяны ничто не имело никакого смысла. Где-то в потайных глубинах моего сознания, так глубоко, что мне даже с трудом верилось в возможность ее существования, зародилась мысль, что так как я определенным образом ускорил ее кончину, я последую за ней и стану ее мужем в смерти, если мне не пришлось быть им при жизни. Пробить себе череп поленом, отрубить голову, сгореть в лучах летнего рассвета – что-то же можно было придумать и устроить с чужой помощью или самостоятельно. Смерть не была недостижима, если бы только я пожелал дотянуться до нее.
Сегодняшняя ночь подходила к концу. Я унюхал в воздухе перемену. Развернувшись, я влез на верхушку скалы так же легко, как простой человек шагает по дороге. Пустяковая задача для меня теперь, но ненужная заминка, учитывая, что рассвет – близок, однако мне хотелось забраться повыше. Преодолев еще тридцать ярдов, я выпрямился и воспользовался своей новой способностью изменять форму тела. Я начал уменьшаться в размере; руки сложились, пальцы удлинились; одежда прилипла к коже, превращаясь в мягчайшую черную шкурку. Все проходило безболезненно, оставляя потрясающее ощущение свободы, и как только преобразование было завершено, я взмыл ввысь, взбалтывая воздух крыльями. Я ошибся в оценке скорости ветра и мое новое тело не справлялось с его нажимом на меня. Пальцы вытянулись до предела и я несколько раз изо всех сил взмахнул крыльями, борясь с потоком воздуха, несущимся на меня со склона горы. Вместе с телом изменилось и мое зрение. Видел я прекрасно, но мир становился бесцветным, к чему я еще не совсем привык. Однако это маленькое неудобство сглаживалось необыкновенным обострением слуха. Я теперь чувствовал предметы, находящиеся на любом, пусть даже незначительном расстоянии от меня.
Я кружил в небе, поворачиваясь лицом то к горным вершинам, то к спящей долине. Надо мной горели звезды, внизу царила холодная темень, и я парил где-то между ними, чувствуя себя хозяином всего необъятного пространства. Край смотровой площадки очутился на уровне моих глаз, но я полетел вверх в сторону центрального входа в замок. Над дверьми я пробил для себя маленькую незаметную лазейку. Через узкую щель я протиснулся внутрь и оказался в главном холле дворца. Не изменяя своего облика, я устремился к парадной лестнице и, перевернувшись, понесся вниз. Здесь было так темно, что мне приходилось полагаться только на мои уши, чтобы случайно что-нибудь не зацепить. Там, где кончались ступени, в каменной стене зияла небольшая дырка. Я нырнул в круглое отверстие.
Для существа моего размера я проделал довольно длинный путь, однако он был короче того, что вел через часового и дальше под лестницу высокой сторожевой башни. С тех пор как предатели осквернили святое место, церковь бездействовала и не представляла для меня никакой опасности, но я по-прежнему обходил ее стороной. В ней, вместе с запылившимися свадебными украшениями, сохранились воспоминания, которые мне не хотелось лишний раз воскрешать в памяти. Я оказался в огромном зале, в огромном склепе, где покоились тела тех, кто умер здесь до меня и во время моего правления. Но, несмотря на этих молчаливых соседей, тишина редко надолго воцарялась в этом месте. Спертый воздух был наполнен звуками и шебуршением тысячи летучих мышей, давным-давно основавших здесь свое поселение.
В прошлом один из инженеров однажды завел разговор об их уничтожении, но я запретил ему тревожить их. Баровия славилась разнообразием и количеством живущих на ее земле насекомых, и летучие мыши помогали кое-как справляться с их натиском, особенно поздней весной, когда начинали свирепствовать слепни и мухи.
Я сторонился сторожевой башни еще и потому, что это был любимый ход этих зверьков. Они, конечно, милые создания, но я предпочитал держаться подальше от их колонии и не принимать участия в той шумной веселой возне, которую они затевали, возвращаясь домой. Однажды я попробовал присоединиться к ним и я никогда не забуду, как я, протолкнувшись вместе с ними в окошко, то ли летел, то ли падал на землю с высоты четырехсот футов от самого карниза конусообразной крыши. Не могу сказать, что мне очень хотелось повторить этот трюк снова. Летучие мыши привыкли жить стаей, я – нет… тем не менее, я ничего не имел против их общества, а они – против моего.
Я покружил немного по потолком и, ощутив прилив внутренней энергии, снова принял человеческий облик. В склепе не было ни единого источника света, но я в нем и не нуждался. Я слышал пульс тысячи маленьких сердечек и их тепло помогало мне ориентироваться в темноте, пробираясь мимо мертвецов и куч грязи. Несколько зверьков узнали меня, признав во мне своего. Они спорхнули с перекладины и сели мне на плечи и руки, приветствуя меня дружелюбным щебетанием. Две летучие мышки согнали своих приятелей с моей ладони, разрешив мне погладить мизинцем их спинки. Их шерсть была такой мягкой, что я ее почти не чувствовал. Еще одна игриво настроенная парочка щекотала мне уши и дергала за волосы.
Но было уже слишком поздно. У меня не оставалось времени на общение с ними.
Легким кивком головы дав им понять, что им пора на место, я свернул направо и сошел на три ступеньки вниз… к моей могиле.
Если честно, то я не знаю, как это назвать по-другому. Моя спальня и библиотека находились несколькими этажами выше. Там я жил. Здесь умирал. В действительности я никогда не боялся смерти как таковой, питая отвращение только к ее спутнице-старости. Старость перестала мне угрожать, осталась одна смерть, да и та в малой дозировке, ограниченная недолгим промежутком дня от рассвета до заката. Я смирился и даже полюбил эти часы бесконечного спокойствия, размягчающие мое сознание и успокаивающие нервы. Это было даже лучше, чем сон. Никаких ночных кошмаров.
Вообще никаких видений и мыслей. Как и положено всякому, кто проводит часть своего времени в обнимку со смертью, у меня был гроб. Думаю, сгодилась бы и обычная кровать, но раз уж он стоял здесь в полной боевой готовности, жаль было бы, если бы он пустовал! Тем более он служил мне прекрасной защитой от незваных гостей из мира людей или откуда-либо еще. Даже если кто-нибудь и смог бы проникнуть сюда, что маловероятно, я знал, не много найдется охотников открыть гроб. А если и сыщется такой смельчак, то дальше этого дело не пойдет. Однако на всякий случай я принял все меры предосторожности, чтобы мне никто не докучал.
Но главным преимуществом гроба было то, что крышка его закрывалась и никакие болтающиеся без дела насекомые и любопытные грызуны не могли ко мне подобраться. Я командовал этими тварями и пользовался ими во время экспериментов, однако я не хотел, чтобы они ползали по мне, пока я отдыхал. Редкому ремесленнику понравится спать со своими инструментами.
Гробовщик создал из черного дерева настоящий шедевр. Его отполированную, начищенную воском поверхность портили только скобки из простого металла. Когда мастер получил на него заказ, я специально упомянул о том, чтобы они были сделаны из золота. Гробовщик пообещал, что исправит ошибку. С тех пор он больше не показывался. Я все ждал.
Гроб стоял прямо посреди куч грязи – еще одна проблема, которую уже некому решать. Специальный черный мрамор, закупленный для отделки склепа и моего пьедестала, застрял где-то по пути из-за неразберихи с дорожными пошлинами. Два года назад в очень вежливой форме хозяева склада, где осел мой мрамор, напомнили мне, что я должен выплатить традиционную сумму за хранение. Я послушно выслал им деньги вместе с записками о том, что я буду просто счастлив щедро вознаградить их за скорую отправку моего груза. Я так ничего и не дождался.
Возможно, кому-то покажется смешным, что человек вроде меня, люто ненавидящий напоминания о смерти (это пока я жил), так сильно беспокоился о захоронении своих останков. Дело в том, что иногда я вдруг становился на удивление практичным, и в эти короткие периоды я отдавал соответствующие указания, чувствуя себя более уверенно при мысли, что только я мог проследить, чтобы все было сделано правильно. Смерть, как я тысячи раз убеждался на войне, была чересчур легкой встречей для солдата или любого другого. Лучше уж приготовиться к худшему, а затем попытаться забыть о нем, чем откладывать все на потом и слишком поздно придти к выводу, что пережившие тебя только все испортили и перепутали.
Конечно, в то время я и представить не мог, что гроб станет для меня всего лишь непостоянным местом отдыха.
Солнце появилось над горизонтом. Проникание света сюда через выходящие на восток цветные стекла, находящиеся в противоположном углу склепа, было практически невозможно. Но я не собирался рисковать. Вот и третья причина иметь над собой толстую деревянную плиту: как защиту от солнечных лучей. Я приподнял крышку, шагнул вовнутрь, улегся поудобнее и убрал руку, укрывшись темнотой, как мягким одеялом, не дающим замерзнуть.
Тишина… забвение. Светило выкатилось на небосклон.
Год назад мои казначеи, не ведая об ужасной трагедии, разыгравшейся в замке Равенлофт, продолжали заниматься своим делом. Когда они прибыли с деньгами через несколько дней после известных событий, мост был поднят и никто не откликнулся на их приветственные крики. Это привело их в замешательство. В ту ночь ветер доносил до меня из-за стен приглушенные звуки из их лагеря.
Я забрался на одну из башенок, чтобы взглянуть на них, и ничуть не удивился, увидев, что они расположились около сторожки у ворот и стряпали ужин. Они были самой прозаической мыслью, которую, как мне казалось, я оставил далеко позади. Теперь я понял, что меня по-прежнему считали правителем Баровии, ожидая от меня выполнения обязательств и обязанностей. С некоторыми изменениями.
Необходимость командовать встряхнула меня и отвлекла меня от всех моих несчастий. Я быстро осознал, что их нельзя впустить вовнутрь. Солдаты в прошлом, они бы мигом распознали природу бурых пятен, покрывающих траву и землю. Это было довольно опасно, не говоря уже о том, что в одном углу двора были разбросаны остатки погребального костра, в котором сгорели мои зарезанные придворные и слуги. Они поймут, что произошло что-то серьезное и нехорошее, а не отвечать на их вопросы – значит подстрекать их строить еще более ужасные и, без сомнения, абсолютно ложные представления.
Тем не менее глупо было бы рассказать им всю правду. Я не имел ни малейшего желания дожидаться, когда кто-нибудь из них вернется обратно и начнет меня мучить молотком, столбом (Имеется в виду столб, к которому привязывали приговоренных к сожжению. – Примеч. Пер.) и святыми символами под предлогом того, что он оказывает мне величайшую услугу. Мое теперешнее существование не доставляло мне особой радости, но и расставаться с ним я пока не собирался. В моей голове крутились разные мысли, как поступить в такой ситуации. Не исключал я и возможность отправить их в подвал к слугам Лео. Это был план, не лишенный определенной привлекательности и изящности, но совершенно бесчестный. Они приняли присягу мне на верность, а я в свою очередь поклялся защищать их. Переход от жизни к не жизни не освобождал меня от данного мною обета.
После долгих раздумий я решил вообще не выходить к ним. Возвратившись в библиотеку, я составил для них инструкцию, согласно которой они должны были оставить деньги у ворот и считать себя с почетом освобожденными от несения службы. Им следовало искать покровительства у Виктора Вочтера, а их командиру разрешалось раздать своим подчиненным по двадцать золотых кусков каждому – двадцать пять он мог взять себе, – затем ему нужно было сделать соответствующие пометки в книге отчетов. Немного легкомысленно отдавать подобные приказы, однако эти люди достаточно у меня прослужили, чтобы всегда помнить о моем недостатке: нетерпимости к воровству и ворам. Запечатав послание моей гербовой печатью, я засунул его в карман и, став летучей мышью, перелетел через стену и приземлился среди деревьев рядом с их лагерем. Я подкрался к ним поближе уже в человеческом облике и, улучив момент, когда часовой отвернулся в сторону, швырнул в них свиток. Он ударил по лицу их командира и вызвал немалый переполох среди его подчиненных. Когда они наконец успокоились, прочитали мое послание и подробно его обсудили, прошло полночи. Но в конце концов они подчинились моему последнему приказу, хотя он и привел их в крайнее смущение. Однако для них так было лучше, знали они об этом или нет. Их беспокоила таинственность, но правда была бы намного опаснее.
Издание указов в письменной форме сработало отлично и я стал пользоваться пером и бумагой во всех случаях, решая государственные и личные вопросы. Это избавило меня от необходимости непосредственного общения с людьми, так как я еще не мог гарантировать им безопасность с моей стороны. Несмотря на мой «винный погребок», я не был уверен в своей способности контролировать мой новый аппетит. Случайная смерть одного из слуг Лео, когда я однажды забылся и перепил, доказала мое неумение сдерживать себя. Я обладал великой властью, но и до меня высокомерие и излишняя уверенность погубили многих. Пока я не научусь управлять самим собой, я буду сам себе главным врагом.
Но готов я или нет, а сегодняшнее первое после летнего солнцестояния полнолуние означало, что пора собирать налоги.
В письменной форме я уведомил всех бургомистров, что они должны отправлять деньги и прочее добро в деревню Баровию или в Валлаки, что ближе, а там уж позаботятся об их отправке в горы и в замок. Я своей собственной рукой несколько раз переписал этот приказ и скрепил копии печатями. Я не сомневался, что теперь никаких задержек и недоразумений просто быть не могло. Мой самый первый год правления с его пресловутыми справедливыми казнями в конце концов воспитал в людях такое качество, как честность.
Насколько я мог судить с расстояния, все шло гладко. Проснувшись на следующую ночь, я сразу отправился к восточной стене и увидел новые повозки и фургончики, запрудившие улицы деревушки, находящейся внизу. Большое количество огоньков говорило о временном увеличении численности населения. Купцы и хозяева гостиниц хорошо нагрели на этом руки; о своих доходах им придется отчитываться на следующий год, пока они просто радовались чистой прибыли.
Полная луна вовсю светила в ночном небе. Я посмотрел через западную стену и с одобрением отметил про себя, что мои приказы выполнялись безукоризненно. Несколько сундуков уже ждали, чтобы их забрали. Эту задачу я поручил моим молчаливым слугам. Собрав в себе колдовскую энергию, я опустил мост и поднял решетки, а затем мысленно вызвал призраков и велел им отправиться за моим золотом. Они медленно потащились вниз по склону горы. Мне захотелось понаблюдать за их действиями и я вышел на мост, чтобы оглядеться по сторонам. Как выяснилось позже, этой было очень удачной мыслью. Вопреки моей инструкции какой-то смертный не спешил домой.
Это и разозлило и заинтриговало меня. Люди не могли безнаказанно меня ослушаться. Забыв об опасности, кто-то нарушил мое уединение впервые за двенадцать месяцев и я воспринял это вторжение как интересное испытание моей силы воли, а также как шанс поговорить с кем-то живым и проверить, несколько заметны были происшедшие во мне перемены. Мнение негодяев в подвале не имело для меня значения. Смешно было скрывать мою истинную суть от моего «винного погребка», они и так все про меня знали.
Я замер посередине моста, изучая моих посетителей. Ими оказались горный пони, щиплющий траву у сторожевой будки, и его укутанный в дорожный плащ хозяин. Капюшон был низко надвинут на лицо моего гостя: так высоко в горах можно замерзнуть ночью даже летом. Мы уставились друг на друга и молчали несколько минут. Потом пони, видимо, учуял мой запах, голова его дернулась, он издал пронзительный крик тревоги и натянул веревку.
То же самое творилось и с лошадьми в моих конюшнях. Животные либо приспосабливались ко мне, либо нет. Тех, кто меня не терпел, я в конце концов отпустил на волю возле фермерских домиков в долине.
Пони, хотя и не чувствуя себя чересчур счастливым в моем присутствии, наконец успокоился… если можно так назвать его состояние – напряженные ноги, трясущееся тело, покрытая потом спина. Его хозяин обернулся ко мне, обнаружив, что я подошел уже достаточно близко.
Это была крупная женщина тридцати лет, одетая в черное. Общепринятая в этих краях традиция для женщин в течение пяти лет носить траур по умершим, даже самому дальнему родственнику, сделала их повседневную одежду мрачной и безрадостной. Моя гостья, видимо, недавно потеряла кого-то из близких, так как ее тряпки не успели полинять и выгореть на солнце, но ей шел черный цвет, чего нельзя сказать о многих ее приятельницах. Ее плащ был соткан из натуральной шерсти и застегнут у горла булавкой со стеклянной головкой. Не богата, но и не бедна, где-то между. Наверное, жительница деревни; она выглядела слишком чистой, чтобы быть женой фермера или пасти коров.
– Приветствую вас, сэр, – произнесла она, вполне удовлетворительно имитируя манеры придворных.
– Ты что, не слышала о приказах, полученных бургомистрами? – требовательно спросил я, забыв о всяком предисловии. – Ты не должна здесь находиться.
– Слышала, сэр, но ничего не могу поделать. – Ее акцент слегка отличался от местного, речь лилась ровно и легко. – Объясни. Что побудило тебя нарушить запрет лорда Страда?
– Я – Дагмар Олавная, хозяйка Иммола, деревушки в нескольких днях езды отсюда…
– Я знаю.
Мои манеры не испугали ее, она просто кивнула, что поняла: географические подробности меня не интересовали. Она скорее всего принимала меня за одного из слуг, за равного себе по рангу.
– Я ехала в деревню Баровию с золотом лорда Страда, когда на нас напали воры…
– Которые все и украли.
От нее не ускользнули тяжелые саркастические нотки в моем голосе.
– Только половину. Они бы взяли и вторую половину, если бы не мои братья. Оба были ранены, когда они попытались задержать мерзавцев. Если вы мне не верите, пошлите кого-нибудь в госпиталь в деревню. Старший все еще без сознания, а младший не в состоянии говорить из-за швов, но он может кивать головой, отвечая на ваши вопросы. Я вплотную приблизился к ней и заглянул ей в глаза. Она не сдвинулась с места и с достоинством выдержала мой взгляд, но через какое-то время уверенность ее покинула. Без всякого усилия коснулся ее сознания. Коснулся… и обрел над ним власть.
– Ты не лжешь, Дагмар Олавная?
– Нет, – прошептала она.
Она была миловидной женщиной, а я никогда не мог устоять перед красотой. Жаль было бы засечь ее плетьми, как некоего бургомистра, который поведал мне похожую историю. Приятно знать, что она не врунишка, вроде того несчастного.
Я убрал свое влияние, дав ей придти в себя. Она моргнула, а затем продолжила свой рассказ, как будто я ее и не прерывал.
– Я явилась сюда, чтобы лорду Страду стало известно о преступлении. Я также намерена просить его дать Иммолу отсрочку, чтобы восполнить недостающую половину в наших сборах.
– Почему бы не отнять деньги у тех, кто их стащил?
– Они убежали в леса. Даже армия не найдет их теперь, не то что я и двое раненых мужчин, которые в течение недели не смогут влезть на лошадь. Тем более я не очень хорошо умею обращаться с оружием.
– А если бы умела, то бы отправилась в погоню?
Она собралась что-то ответить, но только глубоко вздохнула.
Как солнечный зайчик, который то сверкнет, то пропадет в волне бурной речки, на ее лице заиграло легкое подобие улыбки, намек на то, что она вообще-то могла смеяться. – Может быть, но не в одиночку. Это было бы неразумно.
– Очень неразумно, – подтвердил я, растягивая губы, но осекся, пытаясь избавиться и от этой гримасы, и от той мысли, изображением которой она являлась. Я отступил от женщины на шаг в сторону. – Вы передадите лорду Страду мой рассказ? – спросила она.
– Он уже выслушал его.
Она быстро соображала. В то время как некоторые крестьяне да и немало дворян вытаращили бы глаза и потребовали бы объяснений, она сразу все поняла и поклонилась.
– Простите меня, повелитель, я вас не узнала.
Я махнул ей рукой, но она низко опустила голову и не заметила моего движения.
– Распрямись, бургомистр Олавная.
Она подняла глаза… и как раз в этот момент один из моих слуг вышел на мост. Я привык к их внешнему виду и к ужасной вони, которую они распространяли вокруг себя, но и то и другое поразило Дагмар, не готовую к подобной встрече, как сильный удар меж глаз. Она отскочила в сторону и навалилась на своего пони, раскрыв рот, как будто не в силах сдержать рвущийся из самого сердца крик, но не издала и звука. Похоже, она забыла, как кричать.
Ее пони орал за двоих. Он подался назад с почти человеческим воплем ужаса и из кожи вон лез, силясь разорвать веревку. Во мне проснулись инстинкты всадника и конюха, я шагнул к нему и практически машинально схватил его за уздечку. Если он сбежит, то еще до рассвета станет ужином волков. Я притянул к себе его голову и, особо не церемонясь и более грубо, чем его хозяйку, подчинил его своей воле. Он притих, но продолжал дрожать, как осиновый лист.
Дагмар спряталась за дерево, переводя глаза с меня на застывших в ожидании слуг. Если я правильно понял выражение ее лица, она пыталась решить, кто из нас ужаснее. Я мог бы успокоить ее, как и пони, но это был подходящий момент, чтобы раз и навсегда отбить у крестьян охоту приближаться к замку. Чрезвычайно пугливые и суеверные, они сюда больше не сунутся, много им не нужно.
– Они не обидят тебя, – сказал я, глядя из-за пони на Дагмар.
К ней вернулся дар речи, но голос прозвучал так тихо, что если бы я был человеком, я бы его не услышал:
– Что это?
– Мертвецы.
Теперь она не сводила с меня глаз, как будто приняла какое-то решение.
– Они служат тебе?
– Я – их хозяин, – подтвердил я.
Присущее ей самообладание вдруг оставило ее. Она перекрестилась, но за этим непроизвольным движением руки не чувствовалось настоящей веры, а без нее оно никак на меня не подействовало. В этом случае святая воля была слабой и легко преодолимой. Я беззвучно отдавал приказы призракам и они поднимали сундуки и заносили их а замок.
Она не шевелилась до тех пор, пока последний из них не исчез в воротах.
– Говорили, что вы – дьявол, – пробормотала она, провожая призраков глазами, ставшими в два раза больше обычного. От этого она казалась совсем юной.
– Может быть, так и есть. – Я встал спиной к ветру. Исходящий от нее запах страха дразнил и волновал меня.
– Что вы со мной сделаете?
– Ничего.
Если, конечно, ей очень, очень повезет. Сегодня я еще не ужинал; несмотря на разделяющее нас расстояние, я слышал шум ее крови. Меня мучил голод и несколько другого рода: прошло очень много времени с тех пор, как я в последний раз спал с женщиной. Мой аппетит изменил меня таким образом, что я теперь был более уязвим, чем мальчишка, у которого только-только выросла борода, и возбужден до неприличия. Мне приходилось контролировать себя, не то Дагмар волей-неволей придется утолить и жажду крови и сексуальный голод.
Отвернувшись от нее, я засунул руки поглубже в карманы. Мои пальцы нащупали кусок кварца, который я недавно подобрал в горах. Я крепко сжал его, так, чтобы его острые края поглубже вонзились в мою ладонь. Боль была приятной. Отвлекающей. Она также напомнила мне о Татьяне и о моих бесконечных поисках ее тела. Мне придется отложить их на завтра и заняться одним небольшим дельцем.
– Расскажи мне про воров, – сказал я хрипло. – Расскажи все, что помнишь, где и когда, сколько, вооружены они или нет… все.
Дагмар обладала немалым запасом мужества, иначе бы она не полезла в горы и не пришла бы к замку вопреки моему приказу. Она сосредоточилась и умудрилась дать вполне сносный отчет о постигшем ее несчастье.
– Они превзошли вас количеством. Твои братья, должно быть, дрались очень смело.
– Они были солдатами во время войны.
– Их командир?
– Лорд Маркус. Один из моих гостей, прибывших на свадьбу.
– Хороший человек.
И давным-давно мертв.
– Он многому их научил.
– И это сослужило им хорошую службу. – Я ходил взад-вперед, прикидывая и высчитывая время и расстояние, и я сделал вывод, что успею обернуться туда и обратно до рассвета. Я много размышлял о дальних путешествиях, но так ни разу ничего и не предпринял. Сегодняшняя вылазка была навязана мне чужой волей, но я понял, что с радостью отправлюсь в путь. Я слишком долго сидел взаперти и, знала она или нет, Дагмар заставила меня осознать это.
Закончив подсчеты, я остановился. Оставался пустяк.
– Я вынужден настаивать, чтобы ты переночевала в замке, – сказал я. – Когда темно, дороги слишком опасны, а возможности замка в настоящий момент ограничены. – Я вел себя осторожно и вежливо, опасаясь, что она не захочет спать в непосредственной близости от моих слуг.
– Мне будет достаточно лунного света. Я доберусь.
– Твой пони убежит от волков?
Она взглянула на трясущееся животное, потом на темный лес. Я припомнил, что в некоторых его частях даже яркое полуденное солнце редко проникало через спутанные кроны деревьев. Несмотря на то, что я мог приказать всем волкам в округе не приставать ни к ней, ни к ее пони, для нее будет лучше остаться здесь. При дневном свете и то рискованно лазить по горам Гакис, а в темноте она наверняка собьется с пути… упадет… Нет. Я не хочу, чтобы это случилось снова.
– Иди сюда. – Она последовала за мной. Я подвел ее к двери сторожевой будки и открыл ее. Внутри пахло пылью, мы спугнули нескольких птиц, построивших гнезда у самой крыши, но в целом здесь было сухо и безопасно.
– Тут хватит места и для тебя и для твоей лошадки. Волки в горах Гакис славятся своей жестокостью, но я еще не слышал, чтобы кто-нибудь из них прогрыз стену, сложенную из дубовых бревен. У тебя есть еда?
Она кивнула.
– И вода.
– Очень хорошо. Оставайся здесь. Может быть, я вернусь к утру, а может быть и нет. В любом случае ты будешь в деревне. – Опять-таки, если ей очень, очень повезет.
– Да, повелитель. – На ее лице можно было прочесть множество вопросов, но что-то внутри нее, видимо, предостерегло ее от необдуманных слов.
Она взяла своего пони за уздечку и втащила его в домик, а я поскорее пошел прочь, слившись с темнотой, прежде чем я мог забыться и превратить ее везение в ее беду.
Как только дорога свернула на север, я распрямил крылья, поднялся высоко над землей и помчался на восток по направлению к деревне, напрямик, срезая углы и игнорируя повороты, за минуту покрыв часы пешего путешествия. Я летел больше, как птица, а не как летучая мышь. Я расправил крылья и легко парил в воздухе.
Да, я слишком, слишком долго сидел взаперти. Ночь была ясной и холодной, дул слабый ветерок и я без усилий справлялся с его напором. Полет взбудоражил мое воображение, наполнив его разнообразными картинами того, что ждало меня впереди. Сегодня я буду танцевать вместе со звездами, завтра побегу наперегонки с моими братьями – волками или поплыву легким дымком в такие места, куда никогда не ступала нога человека. Чуть заметное беспокойство овладело мною; настало время отказаться от неподвижности и искать приключений.
Миновав деревню и древние ворота Баровии, я сконцентрировался на разнообразных природных указателях и опознавательных знаках. Умение летать еще не означало, что я хорошо знал местность. То, что кажется знакомым на земле, выглядит совсем иначе с высоты тысячи футов птичьего полета.
Замок все время маячил у меня за спиной, на него я буду ориентироваться по пути домой. А пока, внимание! Как бы не пропустить то место, где на Дагмар и ее братьев напали разбойники. За воротами старая Свалическая дорога и река Ивлис резко поворачивали на север, огибая один из уступов гор Гакис. Эта была такая же высокая скала, как и та, на которой стоял замок, и на ней тоже можно было бы построить прекрасную крепость. Честно говоря, однажды я поручил архитектору и целой команде инженеров проверить, как осуществить мой план, и узнал то, что знали предыдущие поколения: гора была слишком неустойчивой, чтобы выдержать какое-нибудь строение. Ее испещренная трещинами верхушка постоянно осыпалась, сбрасывая валуны в Ивлис.
Здесь, около реки, полдюжины мерзавцев, улюлюкая, выскочили из-под деревьев и атаковали маленькую экспедицию. Битва была жаркой, но короткой. Воришки, похоже, интересовались только деньгами… или браться Дагмар заставили их дважды подумать, прежде чем взять что-нибудь еще. Они убежали вниз по дороге, хотя не имели никакого права вообще ходить по моей земле.
Привлеченный запахом высохшей крови, я быстро нашел нужное место. Огромная лужа крови растекалась по пыльной дороге. Одному из братьев удалось убить вора. Тело убрали с дороги и закопали на скорую руку неподалеку. Как только Дагмар добралась до Баровии, бургомистр отправил своих людей на разведку. Они-то и произвели захоронение, впрочем, без всяких религиозных церемоний. Это меня вполне устраивало. Я опустился на землю и вновь оказался в человеческом облике. Могила была неглубокой и уже наполовину разрыта волками, которые с энтузиазмом скребли могильный холмик, предвкушая легкую добычу. Почуяв мое приближение, они оторвались от своего занятия и отступили назад. Я насчитал восемь или девять взрослых животных. Поджав хвосты, они жалобно заскулили, опасаясь моего гнева. Услышав мое приветствие, они приободрились и принялись ласкаться у моих ног, как свора гончих, умоляя почесать их за ушком. Я погладил кое-кого из них, а остальным приказал продолжать рыть землю. Когда они достигли тела, я велел им убираться. Захныкав, они подчинились, но с неохотой, обеспокоенные тем, что я собирался отобрать у них праздничное угощение.
Я вытащил мертвеца из ямы и уложил его на спину перед собой. Он был молод и жесткие черты его лица не разгладились даже под тяжестью земли. Но мне было наплевать на его внешность. Меня больше занимала та скрытая информация, которую он все еще мог мне предоставить. Для этого потребуется сила черной магии. Но я проделывал подобное сотни раз и носил с собой необходимые ингредиенты.
Капля крови… кусочек плоти… немного костей… все вместе с нужными словами, и он поднялся, как один из моих слуг, возвращенный обратно, чтобы выполнить особую задачу.
Как только он выпрямился, стеклянными глазами уставившись в пустоту, волки быстренько ретировались в лес. Как их хозяин, я мог в любой момент позвать их назад, но пока пусть слушаются своих инстинктов и идут себе с миром. Их помощь больше мне не требовалась.
– Ищи своих бывших товарищей, – сказал я призраку.
Двигался он довольно медленно, но и его дружки не слишком далеко ушли. Они разбили лагерь в миле от места преступления и даже не потрудились спрятаться от любопытных глаз. Напротив, они ничем не отличались от обычных путешественников – возможно, это и было их любимой маскировкой.
Во времена моего правления я подметил, что тот, кто в силу определенных обстоятельств или собственных наклонностей жил воровством или убийствами, от переизбытка мозгов не страдал. Бывали, конечно, исключения, и немало, но в основном разбойники думали только о жратве и удовлетворении очередной своей прихоти. Они были достаточно хитры, чтобы отточить и усовершенствовать необходимые для их профессии качества и спрятаться в лесу, среди скал или людей. Но, несмотря на это, мне они казались на удивление наивными. Они всегда ужасно удивлялись, когда результаты разбоя оборачивались против них же.
Вот и эти бандиты просто опешили от изумления. Тот факт, что их бывший товарищ мертв, самым поразительным образом повлиял на их реакцию.
Они выставили часового, пока остальные спали, и он, должно быть, наизнанку вывернулся, когда мой слуга выступил из темноты к их костру. Он подпрыгнул и замер, как будто задумавшись над тем, что видели его глаза. Но призрак не растворился в ночном небе, и мозг его окончательно проснулся. Он издал такой вопль, что от него встрепенулась вся долина. Остальными вскочили с мест и, не понимая еще что к чему, приготовились к драке. Мой слуга стоял среди них и я отлично повеселился, наблюдая за идиотами, когда они наконец-то обнаружили его присутствие.
Их первоначальное удивление сменилось отвращением, которое люди питают к мертвецам, особенно тем, которых оживили колдовством. Отреагировали они очень бурно, пустили в ход мечи и ножи. Их мишень шевелилась не так уж живо, но то, что безоружный призрак сделал с ними, было просто потрясающим. Он одним ударом снес голову первому напавшему на него, другому сломал руку. Разбойники стали осмотрительнее, но их обуял страх – верный признак, что они проиграли сражение.
Часовой не принимал участия в схватке. Я понял, что он намеревался рискнуть, предпочитая ужасы ночного леса этой угрозе. Он пятился к поляне, на в последнюю минуту я сбил его с ног и, размахнувшись, шмякнул о толстый ствол дерева.
Задав бандитам перцу, мой слуга почти исчерпал свои возможности. Из двух оставшихся бандитов один был то ли в отключке, то ли тяжело ранен и не в силах двигаться, а второй явно собирался дать деру, хотя и продолжал атаковать своего бывшего дружка. Он отрубил ему руку по плечо и остолбенел, увидев, что она ползет за ним вдогонку. Это перепугало его больше всего на свете.
Я мог бы еще долго развлекаться, глядя на его судорожные попытки убежать от нее, но ночь близилась к концу. Я отозвал волшебство, оживившее труп, и он опрокинулся на спину, погрузившись в свое обычное состояние неподвижности. Я шагнул вперед и временно дал заснуть единственному дееспособному разбойнику.
Позже, когда они пришли в себя, связанные по рукам и ногам и целиком в моей власти, я стоял над ними как верховный судья. И я проследил, чтобы они по полной программе ответили за все причиненные ими несчастья. В другие времена им бы грозило острое лезвие меча – обычное наказание для воров. Но как вершитель судеб на моей собственной земле я мог, когда и где нужно, вносить изменения в существующие порядки. Кроме того, я считал, что эти отбросы общества недостойны благородной смерти от меча. Поэтому я приподнял первого бьющегося в истерике бандита и с наслаждение разорвал ему горло.
И напился.
Его кровь с восхитительным привкусом страха и моей радости огненным смерчем промчались по моему телу, обдав его жаром, как горячая ярость сражения.
Когда я покончил с одним, я принялся за второго. Он визжал и вырывался, но я крепко держал его, пока в нем не осталось ни капли.
Не надо ограничивать себя, не надо стараться не убить. Сегодня я утолю свою жажду, добавив к своей мощи их силу.
Через какое-то время после пиршества я взялся за другую работу, испытывая незнакомое удовольствие от того, что раньше я бы поручил выполнять младшим чинам моей армии.
Я разыскал похищенное золото вместе с другим добром: эта банда, видимо, уже давно промышляла на дорогах. Я разбросал монеты рядом с покойниками, предоставив каким бы там ни было мусорщикам самим разобраться с ними.
Что касается денег, такое обращение могло показаться кому-то расточительным. Я потратил столько усилий, чтобы вернуть налоги Иммола, что, должно быть, создалось впечатление, что я позарез в них нуждался. Но это не так. Плевать я хотел на их жалкие гроши. Меня возмущало, что кто-то так бесстрашно посмел взять их, презрев мои приказы. Я лишился армии, которой командовал, но я-то по-прежнему здесь. И я сохраню законы, которые мы установили на этой земле. Я – и правитель и судья. И я не потерплю никаких вторжений со стороны и надругательства над порядком и законностью.
Эти воры, уже обезглавленные (их головы торчали на длинных деревянных шестах, подальше от волчьих зубов), послужат хорошим уроком всем, кто вдруг надумает заняться их ремеслом. Я проковырял в песке около дороги небольшие ямки и воткнул в них палки, затем на кожаной куртке, снятой с одного из бандитов, начертал кровью вместо чернил мое предупреждение. Очень скоро местный бургомистр получит соответствующие инструкции и установит здесь что-нибудь более долговечное, а пока сойдет и это.
Я повесил разбойничью одежку на перекладину между палками. На ней было написано:
«Воры, берегитесь! Я, Страд, иду за вами по земле».
Подойдя к берегу Ивлис, я смыл запах своей работы с лица и рук. Я вел себя осторожно, чтобы не упасть в смертоносный поток (из книг по черной магии я узнал, что вода перестала быть моим другом и могла нанести только вред, если я буду настолько глуп, что погружусь в нее по самое сердце). Я закончил омовение и взмыл ввысь, торопясь обратно в замок.
По пути домой Дагмар, возможно, будет здесь проезжать и содрогнется. А может быть и нет. Они познакомилась с моими стражниками во дворце, а смотреть на них куда страшнее, чем на эти безобидные останки. У нее был сильный характер.
Так как, когда мы распрощались, я пошел вниз по дороге, мне показалось разумным вернуться тем же путем на случай, если она подглядывала за мной. Но мне нечего было опасаться; дверь домика была заперта. Я приложил к ней ухо и услышал ровное дыхание крепко спящей женщины.
Ее пони – проклятое животное – опять учуял меня и его пыхтение и стук копыт разбудили ее. До меня донесся глухой тревожный вздох, затем шорох, когда она поднялась и подошла к двери. Я подумал о неком театральном представлении, когда актеры, разделенные перегородкой, непроизвольно повторяют движения друг друга.
Она приоткрыла дверь, в руке у нее блеснул нож. Женщина обладала не только мужеством, но и строптивым нравом.
– Повелитель побывал в какой-то переделке? – спросила она, убирая нож. Луна катилась к горизонту, но еще довольно высоко стояла в небе, и при ее свете Дагмар могла меня разглядеть. Моя одежда не была такой же чистой и аккуратной, как когда мы расстались. – Не совсем так. Я разыскал разбойников, отомстил за твоих братьев и забрал деньги Иммола.
– Так быстро? Но они были за сотни миль к востоку.
Я неопределенно пожал плечами.
– У меня свои дороги.
– Колдовство?
– Можно и так сказать.
Она хотела перекреститься, но на этот раз сдержала себя. Еще чуть-чуть и она бы рассмеялась. Жаль. Мне бы хотелось посмотреть на ее улыбку.
– Спасибо, повелитель. Все жители Иммола благодарят тебя.
– Всегда пожалуйста.
И в этот момент она наконец-то улыбнулась и не разочаровала меня. Как я и подозревал, ее улыбка была просто очаровательной.
– Слухи, которые ходят о моем повелителе, оказались правдой, – добавила она.
Я сощурился.
– Какие слухи? Деревенские сплетницы насчет меня особо не церемонились.
– О том, что вы храбрый защитник всех, кто попал в беду.
Да, возможно. Был им. Давным-давно. Ее лесть была чуть-чуть излишне заметной, но не чрезмерной. Однако тщеславие тут было не при чем. Я осознал, что определенно нравился Дагмар, иначе бы она попросила не мешать ей спать. Но когда я ей это предложил, она ответила, что сейчас меньше всего думала о сне.
«Так, так, – пронеслось у меня в голове. – Невзирая на разные истории, которые она, несомненно, слышала, и двуногих чудовищ, которых она видела собственными глазами, она не желала просто так попрощаться со мной. Женщины всегда поражали меня своей уникальной способностью не замечать недостатком мужчины, если только они находили его привлекательным. С другой стороны, и мужчины страдали от той же болезни. Но в случае Дагмар недостатков просто не было».
– Ты носишь траур, – заметил я. – По кому?
– По старшей сестре моей матери. Она умерла от лихорадки прошлым летом. – Печально. У тебя большая семья?
– Очень большая.
– Муж?
– Он умер восемь лет назад, – произнесла она тоном, сразу прояснившим наши отношения.
Я никогда не отказывал женщинам, а уж такой откровенной просьбе и подавно, тем более что в моих силах было удовлетворить ее. Я напился, так что с этой стороны ей ничто не грозило – по крайней мере, сегодня ночью. Но если я не ошибался, – а по-моему, я правильно понял, – одна ночь была всем, чего мы оба по-настоящему хотели.
Луна спряталась за вершину горы, укрывая нас тенью, как теплым бархатным одеялом.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ