Настоящее время
Каирин
Утро начинается как обычно, встаю сегодня чуть раньше. В планах посетить барак, поговорить с сыном Кимоса. Надеюсь, что ребенок выслушает, попробую убедить с проживанием в нашем шатре. Конструкция позволяет увеличить его на пару квадратных метров, так что один маленький жилец — не проблема. Знаю, что Кивар не будет против, ведь знает, как тяжело быть беспризорным. Сами прошли через такое.
Какая-то тревога на сердце после странного сна. Авис. Он же оставил кольцо, зачем? Мотаю головой, что с ним делать? Вбил себе в извилину, что я его пара, а может наплел со звездой? Что только не сделают мужчины ради желанного тела! Видела однажды, как Флеки уговаривал одну официантку поехать с ней в шатер, обещал, что увезет в Асмарию, подарит модные тряпки. Он, мол, только оттуда. Согласилась же, уши развесила!
Попив кофе, надев спортивную одежду, взяв клинки, покидаю жилье. На улице перед входом стоит некогда мой автоцил. Сразу вспоминаю вчерашний день. Столько всего было. Закрываю глаза и вспоминаю полет в обнимку с Ипоратеем. Самые яркие впечатления, ни с чем не сравнимые. А потом его губы на моем теле… Запретила мозгу думать о мужчине, но как приказать сердцу? Оно непрестанно трепещет в предвкушении желанной встречи, требует увидеть любимое до каждой клеточки лицо.
В планах не встречаться с боссом вообще, лучше забыть минуты с ним, запереть в далеком углу сознания. Как и про убийства пиратов. Ведь их ты забываешь быстро, так ведь Каирин? Кто-то делает зарубки на столе в бункерах под своей буквой, только моих нигде нет. Они в голове, разложены по ящичкам, когда надо — достаю и бесчувственно анализирую ошибки противников, свои недочеты. Каждый анализ привносит изменения в мои навыки. Я неуклонно развиваюсь в искусстве убийцы, желающего продлить хотя бы на короткое время свою жизнь.
После разминки закрываю глаза, вытаскиваю клинки и делаю резкие движения, такие, как вчерашним вечером. Представляю троих за спиной и двоих спереди. Сегодня пятеро, Кайрин? Отлично! Делаю сальто и мысленно разрезаю живот двум противникам, ногой пинаю третьего. Встаю на колено и закидываю один клинок в его голову, который приходится ронять в песок.
Воображение рисует двоих, оставшихся теперь за спиной. Резким наклоном достаю воткнутый кинжал и теперь крестом рублю горловины налетевших. Через секунду отпрыгиваю от мнимого лазерного выстрела.
Теперь пробежка, отжимания, рубля мечом. Еще полчаса выжимки, и я иду в душ. Надо же, час не думала об ухажерах, только мысли о выживании, воспоминаниях последних девяти лет. Они отрезвляют, заставляют включать логику.
Логика — основа науки, а наука — это скет, джет, и полет домой, как говорил Кивар. Если что-то нелогично, значит, не нужно. Не нужен чужой мужчина, даже самый красивый и желанный, он вне науки.
Выхожу, натягивая куртку, сажусь на автоцил и на размеренной скорости достигаю четвертого барака. Вокруг него роится жизнь. Одни рабочие выходят на секторы, другие возвращаются, кто-то кашляет, смеется, плачет. Но в основной массе люди приглушенно ведут беседы. Уставшие, обветренные лица, пыльная одежда, захудалая обувь — основная атрибутика местных обитателей. Благо с водой проблем нет, подземные скважины достают влагу на глубине за километр. Каждый может позволить стирку вещей, помывку и обильное, чистое питье. Только этот факт удерживает здешних «песочников» в рядах дешевой рабочей силы.
На Оровире куда хуже — вечная сырость, грязь, а чистая вода не так обильна за счет постоянного попадания специфических бактерий от корней ядовитых растений. Конечно, концентрация в ряде секторов небольшая, но даже в таком виде яд потихоньку отравляет местное население, оттого кожа людей сереет и отслаивается. Песок не так уж и вреден, оказывается.
Просачиваюсь в барак, ловлю удивленные взгляды засыпающих на ходу работников. Я знаю, что Кимос занял 10-ю комнату, об этом вчера было написано в его контракте на столе у босса. Я внимательная, стараюсь, ловить каждую мелочь, может пригодиться.
Приоткрываю дверь, мальчишка в потрепанных штанах без носков сидит у окна на тонком одеяле и держит в руках старый треснутый скет. Он смотрит то на экран, то в окно, растерянный взгляд секунду блуждает по комнате. Видимо набирает отца. Никто не решился сказать? От этой картины ком встал в горле. Как ему объяснить, что отца больше нет?! Как такое вообще можно говорить маленькому мальчику, второй год живущему воспоминаниями о матери?
— Хэй, привет, я Каирин, как твои дела? — тихо говорю я, подходя к кровати.
Мальчик, увидев меня, прищуривает глаза, из которых начинают капать слезы. Догадался, смышленый ведь.
— Не плачь, хочешь прогуляться? Можем поехать в город, куплю тебе печенья, м? — медленно продолжаю, немного опешив. Придумать успокоение для мальчика в такой момент дается с трудом. Печенье… Ты променяешь тоску по папе на печенье, Каирин?
— Скажи, кто его убил? Пиратам ведь нужен только песок! — захлебывается в рыданиях мальчик.
— Я… не хочу тебе говорить. Это было непреднамеренно, тот человек вряд ли виноват, — опускаю голову, как же трудно дается откровенный разговор.
— Но ты-ы ви-и-дела же? Ты-ы же была там, да-а? А то бы не прие-е-хала?! — детский надрывный плач вызывает во мне отчаяние. Не зная, как успокоить, обнимаю мальчишку и притягиваю к себе.
— Не плачь, слышишь?! Ты не один, хочешь, я заберу тебя? Буду сестрой или мамой, у меня уже есть старший брат, ты будешь младшим! — пытаюсь говорить, чтобы подавить свой нарастающий ком, глаза щиплет, но я держусь. Мальчик не вырывается, уже хорошо. Трясется от плача, похож на маленького воющего зверька, оставшегося без защиты. Ребра катаются под кожей, совсем худой, с немного обросшей головой. — Все будет хорошо, вот увидишь, ты справишься…
Еще слова, они льются из меня. Все, что хотела сказать Кивару, когда он был в коме, говорю теперь пацану. Хрупкий. Одинокий на всей планете ребенок, без родственников и близких — это жестоко. На Арадугане нет детских домов, всех беспризорников увозят на Исадар, если официально оформляют. Но делается это весьма редко. Рождаемость на планете катастрофически падает. Многие рады забрать детей себе, но часто те оказываются в качестве прислуги, неофициальных рабов. Поэтому здесь процветает незаконная ловля и продажа детей.
Мы сидим так около получаса, немного покачиваясь на кровати. Он плачет уже тихо, одинокие всхлипы постепенно затухают.
— А ты научишь меня драться, Каирин? — утирает красный нос мальчишка, осторожно доставая из-под моих объятий свою руку, как-будто боится, что я отстранюсь, — я видел, как ты дерешься, папа говорил, что ты молодец, не дашь себя никому в обиду.
Я обнимаю его крепче и заверяю, что начну тренировки прямо сегодня, если он захочет.
— Кстати, как тебя зовут, малыш? — вдруг вспоминаю, что не знаю имени мальчика.
— Фрэд, — отвечает ребенок.
— Какое редкое у тебя имя, я такое не слышала, — честно говорю я.
— Это имя моего деда, он был с Земли, планета в Млечном пути, — говорит Фрэд.
— Подожди, это же недалеко от нашей Малисанты (М32), — вспоминаю спиралевидную галактику, которую видела в голомире, — как твой дед попал сюда?
— Его выкрали пираты еще ребенком, продали в рабство на Оровире, отец уже перебрался на Арадуган, — с тоской говорит мальчик.
Вот так. Счастье ребенка украли еще, когда он не был в утробе. Говорят, во Млечном Пути хорошие условия, рабство отменено. Вряд ли его дед жил бы так плохо, как на Оровире, постоянно гнув спину к сырой земле.
— Моего папу сожгли? У меня остались его старые часы, наследство от деда. И все, — старается подавить очередные слезы. Мне нужно сменить пластинку, мои также на выкате.
— Теперь ты не будешь работать тяжело, как твой отец, станешь наемником, а потом улетишь на Землю, — подбадриваю ребенка, как могу.
Малыш слабо улыбается, вдыхает и встает с кровати. Лицо его стало вдруг серьезным. Идет к небольшому шкафу, достает и надевает одежду, обувается в ботинки.
— Я готов, можем идти, — решительно заявляет Фрэд.