Я надену чёрное

Глава 12 Смертный грех

Солома оказалась вполне сносной. В небольших домиках обычно не бывает свободных комнат, так что ведьме при исполнении, например, принимающей роды, часто приходится довольствоваться ночлегом в хлеву рядом с коровой. И это ещё если повезёт. Порой там даже лучше пахнет, и не одна только Тиффани считала, что дыхание коровы, тепло, смешанное с запахом травы само по себе является лекарством.

Впрочем, темничные козы были почти так же уютны. Они мирно лежали, вновь и вновь пережевывая свой ужин, ни на секунду не сводя с девушки своих пристальных взглядов, словно ожидая, что она вот-вот начнет жонглировать или споёт и спляшет.

Её последняя мысль перед тем, как провалиться в сон была о том, что кто-то приходил их покормить, и должен был обнаружить пропажу единственного заключённого. В этом случае у неё были крупные неприятности, хотя неизвестно, как неприятности могут быть еще крупнее тех, что уже есть. А может и не такие крупные, как поглядеть, поскольку, когда она вновь проснулась — спустя час или около того — некто заботливо укутал её одеялом. Что происходит?

Она выяснила это, когда на пороге объявился Престон с завтраком на подносе — яйца с беконом, который был немного приправлен пролившимся кофе во время длительного спуска по каменной лестнице.

— Его милость велел передать это с его извинениями и добрыми пожеланиями, — пояснил, улыбаясь Престон, — а от себя добавлю, что если желаешь, то он смог бы устроить для тебя горячую ванну в черно-белой гостиной. А когда ты закончишь, Барон… который новый, хотел бы увидеть тебя в своем кабинете.

Мысль о принятии ванны была восхитительна, однако Тиффани знала, что на неё нет времени, да и кроме того, даже самое простенькое купание означало, что каким-то бедным горничным пришлось бы таскать тяжелые ведра с водой четыре-пять лестничных пролётов. С нее будет достаточно просто ополоснуться из таза, когда представится возможность[38]. А вот к яйцам и бекону она точно готова.

Сметя начисто содержимое тарелки, она мысленно отметила, что если это будет «неплохой день для Тиффани», то, так и быть, она станет и дальше помогать.

Ведьмам нравится получать благодарность, пока она ещё «теплая». Спустя день или два люди становятся забывчивыми. Престон наблюдал за происходящим с выражением мальчишки, который на завтрак ел соленую овсянку, и едва она закончила, осторожно спросил:

— Ну что, пойдешь проведать Барона?

«Он за меня беспокоится», — смекнула Тиффани.

— Сперва я бы хотела пойти проведать старого Барона, — ответила она.

— Он все такой же мертвый, — предположил Престон, выглядевший встревоженным.

— Что ж, хоть что-то обнадеживающее, — сказала Тиффани. — Представь себе переполох, если бы было наоборот. — Она улыбнулась, увидев его замешательство. — Завтра его похороны, поэтому, Престон, мне нужно навестить его сегодня. Прямо сейчас. Хорошо? Сейчас же. Он важнее сына.

По пути в крипту в сопровождении Престона, который едва не бежал, чтобы поспевать за нею, и с грохотом скатился вниз по ступенькам, Тиффани спиной чувствовала многочисленные провожавшие её взгляды. Ей было даже жаль парня — он был всегда мил с нею и очень обходителен, но её вовсе не хотелось, чтобы окружающим взбрела хоть одна мысль о том, что её «ведут» под стражей. И так довольно всего. Те взгляды, что на неё бросали окружающие были скорее боязливыми, чем неприязненными, и она не имела ни малейшего понятия — к добру это или совсем наоборот.

Внизу лестницы она остановилась перевести дух. Тут пахло как в обычной крипте — прохладой со слабым намеком на запах картошки. Она слегка улыбнулась себе улыбкой победителя. Вот он Барон — мирно лежит себе в точности так, каким она его оставила, сложив руки на груди, и кажется, словно он просто спит.

— Они считают, что я тут занимаюсь колдовством, не так ли, Престон?

— Да, были кое-какие слухи, мисс.

— Что ж, так и есть. Твоя бабуля, верно, научила тебя ухаживать за умершими? Так что тебе должно быть известно, что мертвым не пристало надолго задерживаться в мире живых. Погода сейчас теплая, а лето было жарким, поэтому камни, которые должны быть ледяными как в могиле вовсе не такие уж холодные. Поэтому, Престон, пожалуйста, отправляйся-ка и принеси мне два ведра воды. — Он умчался прочь, а она тихо присела подле каменной плиты.

Соль, земля и пара медяков для перевозчика, вот и всё, что мы даем мертвым, и остается только сидеть и прислушиваться, словно мать у колыбели новорожденного…

Престон быстро вернулся с двумя и, что было отрадно осознавать, почти полными ведрами. Он быстро поставил их на пол и развернулся, собираясь уйти.

— Нет, Престон, останься, — приказала она. — Мне хочется, чтобы ты посмотрел, что я буду делать. И если тебя кто-нибудь спросит, ты сможешь открыть правду.

Юный стражник молча кивнул. Она была впечатлена. Тиффани поставила одно ведро рядом с плитой, присела рядом, опустила одну руку в ледяную воду, а вторую — положила на каменную плиту, прошептав про себя: «Равновесие во всём».

Здесь помог гнев. Поразительно, насколько он бывает полезен, если приберечь его для чего-нибудь стоящего, в точности, как она поведала Летиции. Она услышала пораженный возглас стража, когда от воды в ведре сперва начал идти пар, а потом она закипела.

Он вскочил на ноги.

— Теперь я понял, мисс! Я мигом унесу нагретую воду и принесу ещё холодной воды, так?

Понадобилось сменить три вскипевших ведра, пока воздух в крипте не стал снова ледяным, словно морозной зимой. Едва попадая зубом о зуб, Тиффани поднялась по ступеням наверх.

— Моей бабуле бы пригодилось, будь она способна на что-нибудь подобное, — прошептал Престон. — Она всегда повторяла, что мертвые не любят жары. Значит, вы перенесли холод в камень, верно?

— Вообще-то, я перенесла тепло из каменной плиты и воздуха в ведро с водой, — ответила Тиффани. — Это не совсем колдовство. Это такой… трюк. Но всё равно, чтобы им воспользоваться нужно быть ведьмой.

Престон вздохнул.

— Я лечил бабусиных цыплят от зоба. Приходилось вскрывать его и вычищать, а затем снова зашивать. Ни один не подох. А когда мамин пёс попал под телегу, я его вымыл, сложил всё кусочки вместе, за исключением задней лапы, которую мне спасти не удалось. Пришлось кожаными ремнями приделать деревяшку, и он всё равно потом ещё долго гонялся за телегами!

Тиффани постаралась избавиться от недоверчивого выражения на лице.

— Вскрытие цыплёнка вряд ли поможет от зоба, — сказала она. — Я знакома с одной поросячьей ведьмой, которая так же при необходимости лечит кур. Так вот она утверждает, что её это ни разу не помогло.

— А, так может ей не известно про «искривляющий корень», — с довольным видом откликнулся Престон. — Если смешать его с болотной мятой, то они вместе очень хорошо заживляют раны. Моя бабуля знала всё травы в округе и передала эти знания мне.

— Что ж, если ты сумел зашить горло цыплят, — сказала Тиффани, — значит, тебе по силам исцелить разбитое сердце. Послушай, Престон, а почему бы тебе не попробовать стать учеником доктора?

Они уже дошли до дверей баронского кабинета. Престон постучал и открыл её перед Тиффани:

— Это всё из-за букв, которые они ставят после своего имени, — прошептал он. — Эти буковки очень и очень дорогие! Стать ведьмой ничего не стоит, мисс, но если тебе нужны такие буквы, ух! Тут потребуются огромные деньжищи!

Когда Тиффани вошла, Роланд стоял лицом к двери с большим количеством задумок, которые роились в его голове, но не были произнесены. Всё, что он сумел выдавить из себя было:

— Э, мисс Болит… я хотел сказать, Тиффани. Моя невеста уверила меня, что все мы оказались жертвами колдовского заговора, направленного на ваше доброе имя. Я горячо надеюсь, что вы простите любое недопонимание с нашей стороны, а так же я верю, что мы не причинили вам большого неудобства, и хочу, если позволите, добавить, что я принял во внимание тот факт, что вы в любой момент могли сбежать из нашей скромной темницы. Вот…

Тиффани хотелось накричать: «Роланд, ты разве забыл, как мы впервые встретились, когда тебе было семь, а мне всего четыре, и мы возились в пыли в одних сорочках? Ты нравился мне больше, когда не выражался словно закоренелый юрист с палкой в заднице. Тебя послушать, так ты сейчас словно обращаешься к присяжным».

Однако, вместо этого она сказала:

— Летиция все тебе рассказала?

Роланд выглядел покорным.

— Полагаю, что не все, Тиффани. Но она была довольно прямолинейна. И я бы даже пошел дальше, и сказал, что она была настроена решительно. — Тиффани с трудом сдержалась, чтобы не улыбнуться. Он выглядел человеком, до которого постепенно начал доходить смысл семейной жизни. Он покашлял. — Она сказала, что мы оказались жертвами какой-то наведенной колдовством болезни, которая сейчас заперта в книге, хранящейся в библиотеке Сюрприз Холла? — Эта фраза прозвучала как вопрос, и она не была удивлена, что он озадачен.

— Да, всё верно.

— И… вероятно, теперь всё будет хорошо, потому что она вынула твою голову из ведра с песком. — В этом месте, казалось, он полностью утратил суть, и Тиффани не могла его за это винить.

— Думаю, некоторая часть рассказа получилась немного несуразной, — дипломатично пояснила она.

— И еще она сказала, что собирается стать ведьмой. — Тут он стал совсем несчастным. Тиффани было его искренне жаль, хотя и не очень сильно.

— Что ж, полагаю, в ней есть талант. И только от неё зависит, насколько она захочет его развить.

— Не знаю, что на это скажет её мать.

Тиффани расхохоталась:

— Ну, можешь передать Герцогине, что Королева Маграт из Ланкра тоже ведьма. И это ни для кого не секрет. Конечно, прежде всего она королева, но когда речь заходит до всяких снадобий, то она одна из лучших.

— Правда? — переспросил Роланд. — Потому что король с королевой милостиво приняли мое приглашение приехать на свадьбу. — Тиффани легко читала, как работает его ум. В странной игре под названием «титулованное дворянство» настоящие королевы кроют почти всех козырей, что означает, что Герцогине придется кланяться до скрипа в спине. Ей удалось уловить его задумки: «Это было бы, конечно, весьма прискорбно». Роланд даже в собственных мыслях был очень осторожен, хотя не удержался от легкой улыбки.

— Твой отец отдал мне пятнадцать анкморпоркских долларов золотом. Это был подарок. Ты мне веришь?

Он заметил выражение её глаз, поэтому немедленно ответил:

— Да!

— Хорошо, — сказала Тиффани. — Тогда узнай, куда делась сиделка.

Похоже какая-то часть палки все ещё торчала из его зада, раз он произнес:

— Думаешь, мой отец осознавал, какой именно он сделал тебе подарок?

— Его разум до самого конца был ясен, словно проточная вода, и тебе это известно не хуже меня. Можешь ему верить, так же, как и мне. А мне ты можешь верить, потому что я тебе говорю: «Я выйду за тебя замуж».

Её рука закрыла рот, но было поздно. Откуда это взялось? Он был потрясен не меньше её самой.

Он заговорил первым, громко и уверенно, чтобы отогнать повисшую тишину:

— Я не расслышал, что ты сказала, Тиффани… Полагаю, напряженная работа, над которой ты трудилась всё последнее время повлияла на твои чувства. Думаю, всем нам станет лучше, если ты хорошенько отдохнешь. Я… ты же знаешь, люблю Летицию. Она может и не очень, ну, умна, зато я готов ради неё на всё. Когда она счастлива, то и я тоже счастлив. И говоря по правде, мне не очень удается быть счастливым. — Она заметила скатившуюся по его щеке слезинку, и не в силах сдержаться, подала ему относительно чистый платок. Он принял его и попытался высморкаться, смеясь и плача одновременно. — А к тебе, Тиффани, я в самом деле отношусь… отношусь… ну, словно у тебя есть наготове платок для всего окружающего мира. Ты очень умна. Нет, не отрицай. Ты умна. Помню, как однажды, когда мы были моложе, ты была впечатлена словом «ономатопея»[39]. Как получаются имена или слова из звуков, вроде «кукушка», «сверчок», или…

— Раздор? — вставила Тиффани, не сдержавшись.

— Верно, и я помню, что ты сказала, что слово «депрессия» это звук, порождаемый скукой, потому что оно звучит словно уставшая муха, бьющаяся о закрытое окно в ветхой комнате в жаркий солнечный день. И я тогда ещё подумал, что сам бы не догадался! Для меня оно не имело смысла, но я знал, что ты умнее меня и для тебя оно что-то значит. Думаю, для того, чтобы понимать подобные вещи требуется особая голова. И особый ум. У меня ничего подобного нет.

— А как звучит «доброта»? — спросила Тиффани.

— Я знаю, что такое доброта, но даже не представляю, что она способна звучать. Ну вот, снова! У меня просто нет такой головы, которая была бы способна существовать в мире, в котором у доброты есть собственный звук. Моя же голова живет в мире, где два и два — четыре. Должно быть это очень интересно, и я смертельно тебе завидую. Но полагаю, что мне понятна Летиция. Она не заумна, если ты понимаешь, что я имею в виду…

«Эта девушка походя, словно делая уборку по дому, изгнала привидение из туалета, — подумала про себя Тиффани. — Ну-ну. Удачи с нею, сэр».

Но в слух она ответила:

— Думаю, ты выбрал себе отличную пару, Роланд. — К её собственному удивлению её показалось, что он вздохнул с облегчением, и зашёл за стол, словно солдат, прячущийся за укреплениями.

— Сегодня вечером на завтрашние похороны начнут прибывать некоторые из живущих вдали гостей, и, скорее всего, часть из них останется на свадьбу. По счастливой случайности… — «Ну вот, снова та же палка в заднице…» — Пастор Шланг делал обход своей паствы, и милостиво согласился произнести несколько слов в память об отце, и он погостит, чтобы засвидетельствовать нашу свадьбу. Он член новой омнианской секты. Моя будущая теща придерживается омнианства, однако, к несчастью, не этой секты. Поэтому возможна небольшая напряженность. — Он закатил глаза. — Кроме того, как я понимаю, он только что из города, а как тебе известно, городские проповедники здесь не всегда приживаются[40]. Я бы счел огромной удачей, если бы ты, Тиффани, помогла в ближайшие несколько дней предотвратить любые мелкие неприятности и возмущения, особенно оккультной природы. Прошу. И так уже вокруг расползлось достаточно разных историй.

Тиффани всё ещё не отошла от смущения за свою вспышку. Она кивнула и сумела выдавить:

— Послушай, о том, что я только что сказала. Я не хотела…

Она осеклась, потому что Роланд поднял руку.

— Все мы сейчас сбиты с толку. Именно в этом причина иррационального поведения. Из-за одновременных похорон и свадьбы все участники находятся под огромным стрессом, за исключением главного лица, или можно сказать «героя», — ответил он. — Давай просто успокоимся и будем осторожны. Я рад, что ты понравилась Летиции. Не думаю, что у неё много друзей. А теперь, если позволишь, мне ещё нужно сделать кучу приготовлений.

По пути обратно в голове Тиффани не унималось эхо собственных слов. Чего ради она заговорила про свадьбу? Правда, она всегда думала, что так оно и будет. Что ж, верно, когда она была чуть младше, она думала, что так и будет, но всё уже в прошлом, не так ли? Да, в прошлом! И закончилось так глупо и слезливо, что просто неловко.

Так, а куда это она направляется? У нее же много работы, как и всегда. Мечтам не будет конца.

Она была посредине главного зала, когда её догнала нервничающая горничная и передала, что её в своих покоях хочет видеть мисс Летиция.

Девушка сидела на постели, крутя платок. К удовольствию Тиффани — чистый. Летиция выглядела встревоженной, что значит тревожнее, чем обычно — такое обычно бывает у хомячка, если колесо, в котором он бежит, вдруг останавливается.

— Спасибо, что пришла, Тиффани. Можно с тобой побеседовать с глазу на глаз? — Тиффани оглянулась. Кроме них тут никого больше не было. — Конфиденциально, — пояснила Летиция, и сильнее скрутила платок в руках.

«Видимо, у нее совсем нет подруг её собственного возраста, — решила Тиффани. — Бьюсь об заклад, ей не позволяли играть с деревенскими детишками. Не очень искушенная, и через пару дней выходит замуж. Батюшки! Тут не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о причинах. Даже черепаха с вывихнутыми лапами сумела бы допрыгнуть. А с другой стороны Роланд: был похищен королевой Фей в сказочную страну, в которой провёл, не повзрослев, несколько лет; имеет родных тёток, которые его вечно шпыняли; сильно переживал из-за болезни престарелого отца; и ведет себя так, словно он на двадцать лет старше реального возраста. Батюшки!»

— Чем могу помочь? — открыто спросила она.

Летиция прочистила горло.

— После свадьбы у нас будет медовый месяц, — начала она, и её лицо залил румянец смущения. — Что именно должно будет происходить? — последняя фраза, как отметила Тиффани, была произнесена невнятно и быстро.

— У тебя есть… родные тётки? — спросила она у девушки. Тётки в такого рода вещах обычно очень полезны.

Летиция покачала головой.

— А ты не пыталась поговорить на эту тему с матерью? — попыталась увильнуть Тиффани, и лицо Летиции стало пунцовым, словно у варенного рака.

— Ты бы стала беседовать с моей матерью о подобных вещах?

— Проблема ясна. Ну, говоря прямо, я не могу являться экспертом в данном вопросе… — Хотя и была[41]. Ничего не поделаешь, ведьмы поневоле становятся экспертами в способах появления людей на свет. Уже к двенадцати годам старшие ведьмы доверили ей самостоятельно принимать роды.

Кроме того, даже совсем ребенком она уже помогала при рождении ягнят. Это вышло, как сказала бы Нянюшка Ягг, само собой, хотя и не настолько само, как вы могли бы подумать. Она вспомнила как супруги Короб — довольно пристойная пара — уже ждавшие третьего ребёнка по счету, только тогда догадались, в чем же причина их появления на свет. С той поры она старалась проводить беседы с деревенскими девушками определенного возраста, просто на всякий случай.

Летиция выслушала всё, словно прилежная ученица, которая собирается тут же законспектировать лекцию, иначе она рискует провалиться на пятничном зачёте. Она не задавала вопросов ровно до середины рассказа, когда она спросила:

— Ты уверена?

— Да. Определенно.

— Что ж, э, выглядит довольно просто. Ну, полагаю, парням-то всё известно о том, что требуется делать… Почему ты смеешься?

— Да, как посмотреть, — ответила Тиффани.

«О, вот я тебя и увидел. Я вижу тебя, ты грязная, дрянная, назойливая мерзость!»

Тиффани посмотрела в огромное, окруженное толстенькими золотыми херувимчиками, которые умерли от передозировки золотом, зеркало Летиции. В нём было отражение Летиции и ещё — почти незаметное, но всё же различимое — безглазое лицо Лукавца. Черты его лица начали обретать четкость. Тиффани знала, что в её лице ничто не изменилось. Знала и всё. «Я не стану ему отвечать, — решила она. — Я почти о нём позабыла. Не отвечать. Не дать ему себя захватить!»

Она умудрилась выдавить улыбку Летиции, пока копалась в сундуках и коробках, которые называла своим приданным, где, по мнению Тиффани, хранились все мировые запасы кружев. Она постаралась сосредоточиться на них, позволить кружевам заполнить свой разум и вытеснить с их помощью сочащиеся из него слова. Те, что она понимала были ужасно оскорбительны, а те, что не понимала — ещё хуже. Но, несмотря на все уловки, его хриплый, прерывистый голос пронзал насквозь: «Думаешь, тебе везет, ведьма. Надеешься, тебе повезет вновь. Тебе нужно спать. Придется поспать, но я никогда не сплю. Тебе твоя удача понадобится раз за разом, а мне должно повезти всего раз. Всего лишь раз… и ты сгоришь». Последнее слово было произнесено тихо, и после хриплых, шершавых и лающих слов, почти ласково. Это было хуже всего.

— Знаешь, произнесла Летиция, задумчиво глядя на предмет одежды, который Тиффани не стала бы надевать ни за что на свете. — Раз уж я действительно собираюсь стать хозяйкой этого замка, скажу тебе прямо, дренажная система тут ни к чёрту ни годится. На самом деле, от неё воняет словно её ни разу не чистили с момента сотворения мира. Честно говоря, мне кажется, что в него ходили ещё доисторические монстры.

«Значит, она его чувствует, — решила Тиффани. — Она точно ведьма. Ведьма, которая нуждается в обучении, поскольку без него она представляет угрозу для окружающих, и в большей степени для себя самой». Летиция продолжала лепетать, другого слова для этого нет. А Тиффани пыталась силой воли изгнать голос Лукавца из головы. Вслух она произнесла:

— Почему?

— О, да потому, что на мой взгляд завязки выглядят намного привлекательнее пуговиц, — объяснила Летиция, держа в руках ослепительно красивую ночную сорочку — ещё раз напоминая Тиффани, что у ведьм никогда не бывает денег.

«Ты уже горела раньше, как и я сам! — прохрипел голос в голове, — но на сей раз, тебе меня не взять! Это я схвачу тебя и твою злую братию!»

Тиффани показалось, что она даже увидела наяву восклицательные знаки. Они кричали вместо него, даже когда он говорил тихо. Они подпрыгивали и врезались в произнесенные им слова. Она видела контур его лица и крохотные клочья пены вокруг рта, вместе с грозящим пальцем — от зеркала по воздуху словно сочилось жидкое безумие.

Какое счастье для Летиции, что она пока не может его слышать, и пока что её разум заполнен кружевами, свадебными колокольчиками, рисовыми зернами и перспективой оказаться в самом центре свадебной церемонии.

Тиффани сумела выдавить:

— Нет, тебе это не идёт, — и в качестве повторяющегося заклинания про себя: «Нет глаз, нет глаз. Две дыры в голове».

— Да, думаю, ты права. Тогда, возможно, лиловый будет смотреться получше, — сказала Летиция, — хотя мне всегда говорили, что мой цвет «о’де Нил»[42]. А, кстати, могу ли я как-то загладить свою вину, предложив тебе стать подружкой невесты? Конечно, у меня есть куча дальних родственниц и кузин, которые последние две недели старательно примеряют платья подружек.

Тиффани по-прежнему пялилась в пространство, или скорее в два темных отверстия. В это мгновение они были важнее всего на свете, и довольно противными без упоминания всяких там кузин.

— Не думаю, что ведьмы бывают подружками невесты, но все равно спасибо, — ответила она.

«Подружка невесты? На свадьбе?»

Сердце Тиффани ёкнуло. И с этим ничего нельзя было поделать. Она выбежала прочь из комнаты, пока тварь не догадалась о чём-нибудь ещё. Как же он её находит? Чего именно он ищёт?

Не подали ли они ему только что некую подсказку? Она помчалась прямо в темницу, которая теперь была единственным убежищем.

Тут находилась подаренная Летицией книга. Она раскрыла её и принялась читать. В горах учатся читать очень быстро, раз единственные книги, которые можно прочесть находятся в странствующей библиотеке и за просрочку приходится платить лишний пенни, что очень накладно, когда твоей единственной разменной монетой является старый башмак.

В книге велась история об окнах. Но не об обычных окнах, хотя некоторые таковыми выглядели.

А позади них располагались… всякие штуки — и иногда чудища. Иногда иллюстрация на странице, а порой и лужа в нужном месте — все они могли являться окнами. Она в который раз припомнила ужасного гоблина на картинке из книги со сказками: порой он смеялся, а иногда только скалился — в этом она была твердо уверена. Разница была небольшая, но всё же разница была. И всегда приходилось гадать: а что было в прошлый раз? Может я неверно запомнила?

Книга зашуршала под пальцами Тиффани, словно голодная белка, спешащая взобраться на дерево, на котором полно спелых орехов. Её автором был волшебник, довольно нудно излагавший вопрос, однако книга всё равно вышла увлекательной. В ней были иллюстрации, на которых люди входили в картину, и выходили обратно. Окна были вратами, ведущими из одного мира в другой, и всё на свете могло оказаться таким окном, и всё на свете могло быть миром. Ей доводилось слышать, что признаком отличного портрета было то, что он следит за твоими перемещениями по комнате, но согласно книге он может проследить за вами до вашего дома и до самой постели — и подобная идея отнюдь её не вдохновляла развивать её дальше. Будучи волшебником, автор книги постарался объяснить всё с помощью графиков и диаграмм, но это всё равно не помогло.

Лукавец мчался к ней сквозь книгу, и она захлопнула её до того, как он вырвался наружу. Она уже видела его пальцы, когда на книгу обрушился пресс. Но его нельзя раздавить в книге, потому что он вовсе не в ней, разве что каким-то особым волшебством, и умеет находить её иным способом. Но как? Внезапно весь этот напряженный образ жизни по уходу за сломанными ногами, больными животами и вросшими ногтями показался весьма привлекательным. Она всегда повторяла, что именно в этом и заключается секрет ведовства, и это было правдой, до тех пор, пока на свет не выпрыгнет что-нибудь по истине пугающее. Тогда никакие припарки не помогут.

Сверху слетел и опустился прямо на книгу пук соломы.

— Всё спокойно, можете вылезать, — сказала Тиффани.

И прямо над ухом чей-то голос сказал:

— Ага, мы ужо туточки. — Они появились из-под соломы, паутины, полок с яблоками, из-под коз и друг из-под друга.

— Ты разве не Двинутый Крошка Артур?

— Айе, мисс, точняк. Должон сказать, что к моему глубочайшему смещению, Роб Всякограб доверил мне огромное доверие, поскольку я полицаседский, а Роб, знаешь, считает, что раз уж приходится иметь дела с верзилами, то полицаседские помогут нагнать на них побольше страху. И, кроме того, я имею право говорить с верзилами! Роб, знаешь, теперича все больше времени проводит в кургане. Он не доверяет младшому Барону, вдруг он сам припрётся туда с лопатой.

— Я прослежу, чтобы этого не случилось, — твердо пообещала Тиффани. — Это было недоразумение.

Ей не удалось убедить Чокнутого Крошку Артура.

— Рад то от тебя слышать, мисс, и Большой тож будет рад, потому что я так скажу — если хотя б единая лопата коснётся кургана — в тутошнем замке не останется никогошеньки в живых, и великуч по земле будет стояти стон и вопль женский, не поминая присутствующих. — Со стороны остальных Фиглов послышался гул голосов, в которых основной темой были кровожадные подробности расправы над тем, кто посмеет тронуть хоть пальцем их курган, и как каждый из них лично будет сожалеть о том, что ему придется сделать с потенциальным потерпевшим.

— Всему виной штаны, — заявил Слегка-худее-Джок-чем-толстый-Джок. — Едва Фигл попадает к человеку в штаны — тут-то и зачинается времечко скорби и спытаний.

— О, айе. Тут для них зачинается великучее время «прыг-скоков» и «шлепков», а так же «топотаний», — поддакнул Крошка Джок Белоголовый.

Тиффани была поражена:

— И когда же у Фиглов в последний раз была война с верзилами?

После продолжительного обсуждения среди Фиглов, было объявлено, что это была Битва у Навозных куч, в которой, если верить Крошке Джоку Белоголовому: «Стоял никогда прежде еще невиданный вой и грохот, и топотание ног по земле, а так же жалобные рыдания, которых тоже никто прежде не слыхивал, наряду с громким женским хохотом, поскольку мужчины стремились побыстрее избавиться от штанов, которые внезапно перестали быть их наипервейшими друзьями, если вы понимаете, в чём тут соль».

Тиффани, которая выслушала вольный пересказ баллады с открытым ртом, сумела наконец его закрыть, и тут же открыть, чтобы спросить:

— Так Фиглы когда-то убивали людей?

Этот вопрос вызвал мгновенный разрыв зрительного контакта, многочисленные пошаркивания ножками и почесывания затылков, что в свою очередь привело к массовому выпадению осадков в виде жуков, запасов пищи, забавных камешков и прочих непроизносимых предметов. Наконец Двинутый Крошка Артур произнес:

— От своей личины, мисс, которая только недавно прознала, что она не честный сапожник, а Фигл, я вовсе без тени гордости скажу, и то истинная правда, я потолковал с моими новыми братками и прознал, что некогда те проживали в отдаленных горах, и там им приходилось драться с человеками, которые являлися, чтобы накопать фейского злата. Имело место ужас-сающее сражение и, верно то, что те бандюки были слишком тупы для того, чтобы смыться по добру, по здорову, от чего и померли. — Он кашлянул. — Однако, в защиту моих новых братков, я должон пометить, что они завсегда соблюдали честный баланс сил, не больше одного Фигла супротив десятка человеков. Честнее не бывает. И тут не их вина, что некоторые человеки предпочли покончить свои жизни самовбивством.

Во взгляде Двинутого Крошки Артура промелькнула озорная искра, которая вынудила Тиффани уточнить:

— И как именно они покончили жизнь «самовбивством»?

Полицейский Фигл пожал крохотными, но широкими плечами:

— Они приперли к кургану Фиглов лопаты, мисс. Я человек закона, мисс, и ни разу не видал курганов, пока не повстречал тех милых джентльменов, но даже моя кровинушка вскипает, мисс. Кипит мой разум возмущенный, мисс, и в смертный бой, как говорится, идтить готов. Сердце стукает, пульс несется вприпрыжку, а в глотке всё жжёт, точно дыхалка у дракона — при единой мысли об том, как яркая сталь лопаты врезается в глину над курганом Фиглов, режет и всё крушит. И я бы точно пришиб того человека, мисс. Пришиб бы до самой до смерти, и гнался бы за ним до следующей жизни, чтобы прибить его снова и снова, потому как то самый смертный грех из всех грехов — загубить цельный народ, и в этом смысле, одной смертью того греха не скупить. Однако ж, как я уже помянул, я человек закона, и очень надеюся, что энто неразумение можно уладить без резни и массового кровопускания, криков, воплей и прибивания разных частей человеков к деревьям, как уже было ранее, то ясно? — Двинутый Крошка Артур поднял свой полноразмерный полицейский значок словно щит и уставился на Тиффани с одновременным выражением легкого шока и вызова.

Тиффани была ведьмой.

— Должна сказать тебе одну вещь, Двинутый Крошка Артур, а ты должен понять мои слова правильно. Добро пожаловать домой, Артур.

Щит выпал из его руки.

— Айе, мисс. Теперича я то осознал. Полицаседским не к лицу говорить о сказаннутых вещах. Им нужно законить или жюрить, тюряжить или предложить, и они б сказали, что не можно брать правосуд в свои руки. Потому, точняк, в руки я возьму значок, и встану в ряд со своим народом, у которого, должон отметить, нестрогие стандарты гигиены.

Это вызвало гром оваций у собравшихся Фиглов, хотя Тиффани не была уверена, что все понимают концепцию гигиены или, на худой конец, служения закону.

— Даю слово, — сказала она, — никто к кургану и пальцем больше не прикоснётся. Я прослежу, ясно?

— Ух, что ж, — печально произнес Двинутый Крошка Артур, — то возможно и будет хорошо, мисс, но вдруг что стрясется за твоей спиной, кады ты усвистишь по своим наиважнецким делам в горах? Что тада?

Все взгляды, даже находившихся поблизости коз, обратились к Тиффани. Она никогда такого не делала, потому что знала, что это плохой тон, однако взяла Двинутого Крошку Артура за тело и поднесла к глазам.

— Я карга этих холмов, — произнесла она. — И я клянусь тебе и другим Фиглам, что их дому никогда впредь не будут угрожать железом. И такого никогда не случится за моей спиной, потому что я всегда буду за ним присматривать. И покуда это так, ни один живой человек его не тронет, если хочет и дальше остаться живым. И если я вдруг подведу в этом Фиглов, пусть меня протащат через семь адов на метле, сделанной из железных гвоздей.

Честно говоря, про себя Тиффани отметила, что в основном это пустые угрозы, но Фиглы не считают клятву клятвой, если в ней не содержится достаточное количество громов и молний, бахвальства и обещания кровопролития. Последнее, каким-то образом, в их глазах придавало клятвам официальный статус. «Но я и правда прослежу, чтобы к кургану больше не прикасались, — решила она. — Теперь Роланд мне не сможет отказать. Кроме того, теперь у меня есть секретное оружие. Со мной подружилась одна юная леди, которая скоро станет его супругой. В подобных обстоятельствах у мужчины нет шансов».

Получивший столь громогласные заверения Двинутый Крошка Артур просиял:

— Отлично сказано, госпожа, и ежели позволите от личин моих новых друганов и родственников поблагодарить тя за сказ про женительно-свадебные дела. Он был весьма познаваемым для тех из нас, кто был мало знаком с подобными вещами. И тут некоторые антересуются — нельзя ли уточнить?

Уже от подобного вступления она пришла в ужас, а при мысли о Нак Мак Фиглах, задающих вопросы о фактах из жизни женатых стало ещё хуже. И никакого смысла разъяснять им почему она не станет им объяснять не было. Поэтому Тиффани просто стальным тоном сказала «нет», и осторожно поставила его обратно на пол. Потом она добавила:

— Вам не следовало подслушивать.

— Почему? — уточнил Вулли Валенок.

— Просто не следовало! И я не собираюсь это объяснять. Просто не следовало. А теперь, джентльмены, я бы хотела некоторое время посвятить себе, и вам бы тоже не помешало.

Некоторые, она была уверена, все равно пойдут следом. По обыкновению. Она вернулась обратно в зал и села как можно ближе к огню в камине. Даже сейчас, поздним летом, в зале было холодно. Для защиты от холодных стен он весь был увешан гобеленами. Сюжет был типичным: люди в доспехах размахивающие мечами, топорами и луками напротив других вооруженных людей.

Учитывая, что битвы обычно скоротечны и шумны, им наверняка приходилось останавливать схватку на пару-другую минут, чтобы вышивальщицы успели запечатлеть самые лучшие моменты.

Лучше всего Тиффани была знакома с гобеленом возле камина. Как и всё дети, выросшие в замке.

Так учат историю здешних мест, если поблизости есть кто-то из старших, способный объяснить, что именно изображено. Хотя, когда она была девчонкой гораздо интереснее было самой придумывать истории о разных рыцарях. К примеру о том, что отчаянно гонится за сбежавшей лошадью, или о том, кого собственная лошадь сбросила, и он теперь торчит из земли вверх тормашками, воткнувшись острым концом шлема, что — и это даже детишкам понятно — не особо хорошая позиция на поле боя. Они были словно старые друзья, застывшие посреди древней битвы, название которой никто на Мелу уже и не помнил.

И вдруг… среди них оказался еще один, которого здесь никогда не было прежде. Он бежал сквозь битву по направлению к Тиффани. Она уставилась на эту фигуру. Её тело настойчиво требовало прилечь спать прямо здесь и сейчас, а каждая крупица мозга, еще способная мыслить, умоляла сделать что-нибудь. Где-то посредине между ними её рука схватила головню, лежавшую с краю очага, и поднесла её прямо к гобелену.

За прошедшие века ткань высохла и могла вспыхнуть как прошлогоднее сено.

Теперь фигура стала приближаться осторожнее. Её ещё не удавалось разглядеть детали, но её и не хотелось. Рыцари были вытканы без учета перспективы, они были абсолютно плоскими словно детский рисунок.

Но черный человек, который вначале появился в виде черной точки, по мере приближения становился всё больше и теперь… Она смогла разглядеть его лицо и пустые глазницы, которые даже теперь меняли цвета, когда он миновал одного за другим рыцарей в раскрашенных доспехах. Вдруг он побежал и стремительно стал увеличиваться в размерах. И она вновь ощутила удушливую вонь…

Сколько может стоить этот гобелен? Есть ли у неё право его уничтожать? Учитывая тварь, которая собирается из него вылезти? О да, да!

Как было бы здорово быть волшебником и позвать этих рыцарей на их последний бой!

Как было бы здорово быть ведьмой, которая живет далеко-далеко отсюда! Она поднесла потрескавшую головешку ближе и взглянула в пустые дыры на том месте, где должны были быть глаза. Ведьме нужно быть готовой встретить «не присутствующий» взгляд, потому что каким-то образом ты всегда чувствуешь, что он может высосать из глазниц твои собственные глаза.

Эти туннели в черепе были завораживающими, и он начал словно змея медленно двигаться из стороны в сторону.

— Пожалуйста, не надо.

Этого она не ожидала, голос был резкий и в тоже время дружеский. Он принадлежал Эскарине Смит.

Ветер был холодным и серебристым.

Тиффани лежала на спине, уставившись в белое небо. Краем глаза она видела, как колышется на ветру и шуршит высохшая трава, но, к удивлению, за пределами этого клочка природы, по прежнему находился огромный камин и гобелен с дерущимися рыцарями.

— Очень важно, чтобы ты лежала неподвижно, — произнес тот же голос откуда-то сзади. — То место, где ты сейчас находишься, было так сказать, смётано на скорую руку только ради этого разговора. Оно никогда не существовало до твоего появления в нём, и моментально распадётся, как только ты его покинешь. Строго говоря, по канонам всех философских учений, о его существовании речи вообще не идет.

— Значит, это волшебное место, не так ли? Вроде Ирреального Поместья?

— Довольно здравое рассуждение, — произнес голос Эскарины. — Те из нас, кто понимает суть, называют его «блуждающим настоящим». Оно очень удобно для того, чтобы переброситься с тобой парой слов приватно. Когда оно схлопнется, ты останешься там же, где и была, и ни одной секундой позже. Ясно?

— Нет!

Эскарина присела рядом на травку.

— Хвала богам, что это так. Иначе был бы большой конфуз. Ты, знаешь ли, довольно необычная ведьма. Насколько я могу судить, у тебя природный дар сыроварения, и как обычно бывает с талантами — он полезный. Миру нужны сыровары. Хороший сыровар ценится на вес… э, сыра. Однако, родилась ты без таланта к ведовству.

Тиффани открыла рот в ответ прежде, чем у неё родилась хоть одна идея о том, что сказать, но среди людей это обычное явление. Первое, чему удалось пробиться на язык было:

— Постойте-ка, я же держала горящую головню. А сейчас я очутилась тут, где бы это тут ни оказалось. Что стряслось? — она посмотрела на огонь. Пламя застыло на месте. — Меня заметят, — продолжила она, и потом, осознав всю странность происходящего, добавила: — Верно?

— Ответ «нет», а причина довольно запутана. «Блуждающее настоящее» это… приручённое время. Такое время находится на твоей стороне. Поверь, бывают в жизни вещи куда более странные. А сейчас, Тиффани, мы и вправду живем взаймы.

Пламя оставалось неподвижным. Тиффани чувствовала, что оно должно быть холодным, однако чувствовала тепло. И у неё было время подумать.

— А когда я вернусь?

— Ничего не изменится, — ответила Эскарина, — за исключением содержимого твоей головы, которое, в настоящий момент, очень важно.

— Значит, вы проделали все эти сложности только ради того, чтобы сообщить мне, что у меня нет природного таланта к ведовству? Очень мило с вашей стороны, — ровным голосом произнесла Тиффани.

Эскарина рассмеялась. Это был очень юный, задорный смех, который выглядел очень странно на покрытом морщинками лице. Тиффани еще ни разу не встречала столь молодо выглядящую пожилую личность.

— Я сказала, что ты родилась без этого дара. Он не дается просто так. Ты его заслужила, потому что упорно трудилась и страстно его желала. Ты вынудила мир дать его тебе, не взирая на цену. А цена есть и всегда была, очень высокой. Приходилось слышать присказку: «Награда за рытьё больших ям — ещё большая лопата»?

— Да, — ответила Тиффани. — Однажды об этом упоминала Матушка Ветровоск.

— Именно она её и придумала. Еще люди говорят — не ты обретаешь дар, а дар обретает тебя. Однако, тут вышло наоборот — ты обрела дар, даже если порой ты не знаешь, что именно за дар ты нашла, однако ты схватила его за костлявую шею и заставила работать на себя.

— Все это очень… интересно, — сказала Тиффани, — однако у меня еще много дел.

— Только не в блуждающем настоящем, — твердо заверила её Эскарина. — Послушай, Лукавец тебя снова нашёл.

— Я полагаю, он прячется в книгах и картинах, — предположила Тиффани. — И еще в гобеленах. — Она вздрогнула.

— И еще в зеркалах, — подсказала Эскарина, — и в лужах, и в луче света, отраженном от осколка стекла, и в сверкании ножа. Сколько вариантов ты способна придумать? Насколько ты готова испугаться?

— Я собираюсь с ним сразиться, — ответила Тиффани. — Думаю, я знаю, что нужно делать. Кажется он не тот, от кого можно сбежать. Он вроде бандита, так? Он нападает только тогда, когда считает себя сильнее, поэтому нужно найти способ стать сильнее его. Думаю, я сумею что-нибудь придумать, и, в конце концов, он чем-то похож на роителя. А с ним было справиться довольно просто.

Эскарина не раскричалась. Наоборот, она говорила очень тихо и каким-то образом показалось, что её слова прозвучали громче вопля: — Ты продолжаешь настойчиво не замечать, насколько он важен, Тиффани-сыровар? У тебя есть шанс расправиться с Лукавцем, но если ты не справишься, с тобою вместе не справится ведовство, и погибнет вместе с тобой. Он захватит твое тело, твои знания, твой талант и твою душу. И для твоего же блага, и блага окружающих, твои сестры-ведьмы, уладив разногласия, пока вы не натворили чего дурного, отправят вас обоих в вечность. Теперь понимаешь? Это — важно! Ты должна себе помочь!

— Ведьмы меня убьют? — охнула Тиффани.

— Конечно. Ты же ведьма, и ты хорошо знаешь, что всегда повторяет Матушка Ветровоск: «мы не занимаемся благотворительностью, мы делаем то, что должны». Либо он, либо ты, Тиффани Болит. Проигравший умирает. В его случае, я с горечью должна сообщить, что мы увидим его снова через несколько столетий. А на твоем, предлагаю не останавливаться.

— Постой-ка, — сказала Тиффани, — если они собираются сражаться с ним и со мной, почему бы нам не собраться вместе и не дать ему отпор?

— Ага, конечно. Ты будешь им рада? Чего ты хочешь на самом деле, Тиффани Болит? Здесь и сейчас? Выбор твой. Мнение прочих ведьм о тебе, я уверена, не станет хуже. — Эскарина какое-то время помедлила, а затем добавила: — Что ж, думаю, они будут снисходительны.

«К ведьме, которой бросили вызов, и которая сбежала? — подумала Тиффани. — Они будут к ней снисходительны потому, что знают, она никуда не годится. А если ты сама себя считаешь никуда не годной, значит — ты не ведьма». Вслух она произнесла:

— Да лучше я умру, оставаясь ведьмой, чем буду девчонкой, к которой они отнесутся со снисхождением.

— Мисс Болит, вы проявляете почти греховную самонадеянность, ошеломительную гордыню и самоуверенность, и должна сказать, от ведьмы я ничего иного и не ожидала.

Окружающий мир слегка задрожал и вдруг изменился. Эскарина исчезла, хотя её слова глубоко засели в голове Тиффани. Гобелен вновь был прямо перед глазами, а в руке горящая головешка, но в этот раз она держала её уже уверенно. Такое ощущение, будто её распирал изнутри воздух, приподнимая над землей. Мир стал странным, но, по крайней мере, в одном она была твердо уверена, что от малейшего прикосновения сухой гобелен вспыхнет словно трут.

— Поверьте, мистер, я в мгновение ока спалю это древнее полотно. Отправляйтесь-ка обратно, откуда пришли!

К её облегчению черная фигура удалилась. Послышалось мгновенное шипение, и Тиффани почувствовала, как пропадает навалившаяся тяжесть, унося с собою и вонь.

— Это было чрезвычайно интересно, — Тиффани обернулась и обнаружила стоящего за спиной улыбающегося Престона. — Знаешь, — продолжил он, — я начал было по настоящему беспокоиться, когда ты на какое-то мгновение застыла неподвижно. Я даже подумал, не умерла ли ты. Когда я дотронулся до твоей руки — со всем уважением, без всяких там шуры-муры — она была такой, какой бывает воздух в грозовую погоду. И вот я решил, что это ведьминские дела, и с тебя нельзя спускать глаз, а тут ты вдруг начинаешь угрожать головней ни в чём не повинному гобелену!

Она заглянула словно в зеркало в глаза юноши. «Огонь, — пронеслась мысль. — Когда-то огонь его убил, и он это помнит. Ему не хочется приближаться к огню. Огонь — вот секрет. Зайчиха прыгает в огонь. Хммм».

— Вообще-то мне нравится огонь, — продолжил Престон. — Не думаю, что он мне враг.

— Что? — переспросила Тиффани.

— Боюсь, ты шептала вслух, — ответил Престон. — Даже не хочу знать, о чём это. Моя бабуля говорила мне: «Не суйся в ведьминские дела, потому что можешь получить по уху».

Тиффани уставилась на него и приняла решение.

— Ты умеешь хранить тайны?

Престон кивнул:

— Конечно да! Например, я никому не рассказывал, что сержант пишет стихи.

— Престон! Ты только что рассказал об этом мне!

Престон улыбнулся.

— А, так ведьма же не кто попало! Моя бабуля говорила, что открыть тайну ведьме, все равно, что рассказать её стене.

— Ну, в общем да. — начала было говорить Тиффани, но вдруг остановилась. — А как ты узнал, что он пишет стихи?

— Да уж было трудно не узнать-то, — сказал Престон. — Видишь ли, он пишет их в журнале смен в караулке, скорее всего, когда он дежурит по ночам. Он тщательно вырывает исписанные страницы, и так ловко, что трудно догадаться, что они там были. Однако, когда пишет, он так сильно нажимает на карандаш, что на следующей странице можно с легкостью все прочесть по отпечатку.

— И конечно и другие тоже догадались?

Престон покачал головой, что вызвало значительные колебания несоразмерно большой каски.

— Ох, нет, мисс. Вы же их знаете — они считают, что чтение это для девчонок. В любом случае, если я появляюсь там раньше других, я уничтожаю страницу с отпечатком, чтобы остальные над ним не смеялись. Должен сказать, для самородка у него довольно неплохие стихи — и хорошее чувство на метафоры. Все стихи он посвящает некой Милли.

— Это его невеста, — ответила Тиффани. — Ты мог встречать её в деревне — у нее больше веснушек, чем у кого бы то ни было. И этим фактом она очень смущена.

Престон кивнул.

— Это объясняет почему в его последнем четверостишье он пишет: «что хорошего в небе без звезд»?

— Никогда бы не подумал ничего подобного впервые его увидев, правда?

Престон на мгновение задумался.

— Прости, Тиффани, — ответил он, — но мне не нравится, как ты выглядишь. На самом деле, только без обид, ты выглядишь ужасно. Если бы ты была кем-то другим и увидела саму себя, то ты точно бы сказала, что ты выглядишь больной. И не похоже, чтобы ты сегодня ночью ложилась.

— Не правда, я проспала целый час. И покемарила днем раньше! — заявила Тиффани.

— Правда? — вдруг становясь жестким, спросил Престон. — А, за исключением утреннего завтрака, когда в последний раз ты нормально питалась?

По какой-то причине Тиффани по-прежнему чувствовала себя наполненной воздухом.

— Думаю, что позавчера чем-то перекусывала…

— О, правда? Перекусывала и кемарила? Так люди не живут, так они умирают!

Он был прав. Она знала, что прав. Но от этого становилось только хуже.

— Послушай, меня преследует чудовищная тварь, которая может полностью кем-нибудь овладеть, и моя задача с нею разобраться!

Престон с интересом огляделся по сторонам.

— Что, может овладеть даже мною?

«Зло идет туда, где ему рады, — подумала Тиффани. — Спасибо тебе за эту мудрость, миссис Прост».

— Нет, не думаю. Напротив, ты должен оказаться подходящим человеком, или точнее неподходящим человеком. Таким, знаешь, некто, в ком есть зло.

Впервые Престон выглядел встревоженным.

— К моему прискорбью, я совершил в жизни несколько плохих поступков.

Несмотря на внезапно нахлынувшую усталость, Тиффани улыбнулась в ответ:

— И что же из них было самым наихудшим?

— Однажды я стащил из лавки пакет с цветными карандашами. — Он с вызовом посмотрел ей в лицо, словно ожидал, что она тотчас начнет вопить «держи вора!» и показывать на него пальцем.

Вместо этого, она покачала головой и произнесла:

— И сколько тогда тебе было лет?

— Шесть.

— Престон, боюсь эта тварь даже не сможет найти лазейку к тебе в голову. Помимо всего прочего, она слишком забита и чрезвычайно сложна для моего понимания.

— Мисс Тиффани, вам нужно отдохнуть, и в нормальной кровати. Что толку от ведьмы, которая присматривает за всеми подряд, но не в состоянии уследить за собой? Куис кустодиет ипсос кустодес[43]? Что означает, кто присмотрит за тобой? — продолжил Престон. — Так кто ведьмит самих ведьм? Кто ухаживает за теми, кто ухаживает за остальными? В данный момент, похоже эта участь выпала мне.

Она сдалась.

Городской туман, плотный как занавес, скрывал спешащую сквозь темноту к неясному силуэту Танти миссис Прост, но послушно расступался и впереди и схлопывался за её спиной.

Тюремщик поджидал у главных ворот с фонарем в руке.

— Прощения просим, миссис, однако же вам надоть взглянуть на это, пока оно не стало фициальным. Знаю, ведьмы не шибко популярны в последнее время, но мы-то всегда считали вас частью семьи, если вы понимаете, о чём я толкую. Все у нас помнят вашего папеньку. Такой искусник! Мог вздёрнуть человека всего за семь секунд с четвертью! Никто не смог побить его рекорд. Никогда уже у нас не будет никого похожего на него. — Произнес он печально. — И ежели позволите сказать, миссис, я надеюсь, что более не увижу ничего подобного тому, что сейчас увидите вы. Мы все содрогнулись, и тут не может быть ошибки. Подозреваю, это как раз по вашей части.

Миссис Прост стряхнула капли с плаща в тюремном кабинете и тут же почувствовала разлитый в воздухе страх. Слышалось отдаленное позвякивание и вскрики, которые всегда появляются, когда дела в тюрьме становятся хуже. В тюрьме, по определению, много скованных друг с другом людей и все страхи, ненависть, беспокойство, ужас и толки сидят друг у друга на голове, сражаясь за свободное местечко. Она повесила плащ на гвоздик в двери и потерла руки.

— Отправленный вами паренёк сказал, что у вас случился побег?

— Крыло «Д», — пояснил тюремщик. — Заключенный Макинтош. Помните его? Пробыл тут около года.

— А, да. Припоминаю, — ответила ведьма. — Пришлось отменить суд из-за того, что жюри постоянно брало самоотвод. Очень мерзкое дело. Но из крыла «Д», насколько помню, еще никому не удавалось бежать. Верно? Решетки на окнах там стальные?

— Погнуты, — сухо ответил тюремщик. — Лучше вам самой взглянуть. Не скрываю, нас просто холодная дрожь берёт при одной только мысли.

— Но Макинтош, насколько я помню, ведь не был здоровяком, — продолжила ведьма, спеша по темному коридору.

— Верно, миссис Прост. Он был маленьким и тощим. Как раз на той неделе собирались вздернуть.

Но он выдернул решетку, которую и крупный-то мужик не смог бы пошевелить и ломом, после чего сиганул с тридцати футовой высоты на землю. Это точно ненормально, что верно, то верно. Но, что еще хуже — боже мой, тошнит от одной мысли…

Снаружи камеру, ранее занимаемую заключенным Макинотошем, охранял другой тюремщик. По непонятной для миссис Прост причине, поскольку её бывший обитатель со всей очевидностью сбежал. Увидев её, тюремщик вежливо прикоснулся к шляпе.

— Доброе утро, миссис Прост, — произнёс он. — Позвольте сказать, для меня честь встретить дочь величайшего палача в истории. Пятьдесят один год у петли, и ни один клиент не сорвался. Господин Трупер, нынешний палач, прилежный малый, но у него клиенты иногда брыкаются, а это признак низкого профессионализма. И ваш отец не отказал бы мерзавцам в заслуженной петле из страха перед адским пеклом и ужасными демонами, которые будут преследовать его после. Помяните мое слово, он бы поймал их и вздернул и их тоже. Семь секунд с четвертью! Каков был джентльмен!

Но миссис Прост не слушала. Она смотрела на пол камеры.

— Как ужасно, что леди должна это видеть, — продолжил второй тюремщик.

Почти неосознанно миссис Прост ответила:

— Ведьмы не леди, если они явились по делу, Франк, — она понюхала воздух, и выругалась так, что Франк прослезился.

— Наверное гадаете, что же в него вселилось, не правда ли?

Миссис Прост выпрямилась.

— Мне не нужно гадать, парень, — хмуро ответила она. — Я это знаю.

Туман вжимался в стены зданий, словно в попытках скрыться с пути миссис Прост, когда она спешила обратно к улице Десяти Яиц, пробив в тумане туннель в точной форме миссис Прост.

Дерек спокойно пил какао, когда его мать прервала его идиллию с привычным громким пуканьем в открывшихся дверях. Он поднял глаза, вскинув брови.

— Тебе не кажется, что этот звук слишком похож на си-бемоль мажор? Мне лично так не кажется. — Он потянулся к ящику стола, где у него был спрятан камертон, но его мать промчалась мимо, не обращая на него внимания.

— Где моё помело?

Дерек вздохнул.

— Как обычно — в подвале, разве не помнишь? Когда в прошлом месяце гномы объявили тебе стоимость его ремонта, ты ответила, что они кучка долбанных украшений для лужаек, припоминаешь? Все равно, ты им не пользуешься.

— Мне срочно нужно в эту… в провинцию, — ответила миссис Прост, оглядывая загроможденные полки на случай, если там завалялось помело.

Её сын вытаращился в недоумении.

— Мама, ты уверена? Ты же всегда твердила, что это вредно для твоего здоровья.

— Вопрос жизни и смерти, — пробормотала миссис Прост. — А что на счет Длинно-Высоко-Коротко-Толстой Салли?

— Ох, мамочка, не стоит её так называть, — с упрёком в голосе откликнулся Дерек. — Она же не виновата, что у неё аллергия на приливы.

— Но у неё есть помело! Ага! Не одно, так другое. Не приготовишь ли мне сэндвичей?

— Это всё из-за той девчонки, которая была здесь на прошлой неделе? — подозрительно спросил Дерек. — Не думаю, что у неё есть чувство юмора.

Его мать не ответила, с чем-то возясь под прилавком, откуда появилась с огромной кожаной дубинкой. Мелкие предприниматели на улице Десяти Яиц работали с небольшой выгодой, которая нередко сопровождалась воровством из магазина.

— Что я делаю? В самом деле, не знаю, что делаю, — простонала она. — Я? Да чтобы в мои-то годы собираться сделать доброе дело? И мне ведь даже за это не заплатят! В самом деле, не знаю, что делаю. А потом стану исполнять по три желания. Дерек, если я начну это делать, стукни меня как следует по голове. — Она передала ему дубинку. — Я уезжаю, ты — за главного. Постарайся переставить куда-нибудь резиновый шоколад и поддельные вареные яйца, ладно? Наври посетителям, что это такие новые закладки для книг или что-нибудь подобное.

С этими словами миссис Прост выбежала в ночь. Ночные улицы и переулки города были очень опасны. В них прятались воры, грабители и прочие неприятности. Но при её появлении все они скрылись в тумане. Миссис Прост была плохим вестником, поэтому лучше было убраться с её пути и не мешаться под ногами, если хочешь, чтобы все кости в пальцах продолжали показывать верное направление.

Тело, которое некогда было заключенным Макинтошем, мчалось сквозь ночь. Оно было переполнено болью. Для призрака это не имело значения. Это была не его боль. Сухожилия тела вопили в агонии, но это была агония не призрака. Пальцы, вырвавшие стальную решётку из стены, кровоточили. Но это была кровь не призрака. Призраки не истекают кровью.

Он не помнил, каково это иметь настоящее тело. Телам было нужно есть и пить. Эта бренная особенность его сильно раздражала. Рано или поздно, но тела изнашиваются. И довольно часто, хотя это не имело никакого значения. Всегда находился кто-то — чей-то крохотный, жалкий умишка, погрязший в ненависти, зависти и обиде — который с радостью впустит призрака к себе. Но нужно быть осторожным и быстрым. Но, помимо всего прочего, нужно быть осторожным. Здесь, посреди пустынной дороги, будет сложно отыскать подходящий контейнер. К своему сожалению, он позволил телу сделать остановку и напиться мутной воды из пруда. Оказалось, что в нём полно лягушек. Но ведь телу ещё нужно питаться. Верно?