Глава седьмая ЗИФИК

В течение двух дней Даго и Херим медленно и осторожно продвигались по огромному пространству трясин и болот, сотворенному рекою, которую местные жители называли Нотецью. Сама река была небольшой, но иногда разветвлялась на десятки малых речушек и ручьев; весной и осенью она заливала обширные пространства, которые даже в жаркие месяцы оставались подмокшими. Могло показаться, что вся эта местность творит одну громадную ловушку на человека — необозримые луга, поросшие высокой, по пояс человеку травой, поддавались копытам лошадей, и снизу раздавалось зловещее бульканье черной жижи. Кусты лоз вырастали на тонюсеньком слое земли, скрывающем бездны смрадного ила. То тут, то там, затянутые камышовой шубой, недвижно глядели в небо окна гигантских разливов вонючей воды с роящимися над ними тучами комаров. По ночам на болотах светились огоньки, манящие к себе смельчаков, но пугающие тех, у кого на совести лежало какое-нибудь преступление. Херим раз за разом осенял себя крестным знамением, утверждая, что это людские души горят в огне преисподней, но Даго, будучи родом из края спалов, в котором полно было трясин и болот, только иронично усмехался и спокойнехонько засыпал. Если бы не Даго, не его знание подобных этой местности земель, никогда бы они не перешли Нотець, сотню раз поглотила бы их черная пропасть, скрытая под зеленью трав и кустарника. Но Даго безошибочно направлял своего Виндоса, обходя предательские места. Какой-то чудесный инстинкт — так называл это Херим — заставлял его вести коня по твердой почве, пускай даже и похожей на болото. Ему всегда удавалось обходить разливы смердящей воды, находить сухие возвышенности и кочки, пусть даже и приходилось при этом добавлять пути, прежде чем хоть немного продвинуться вперед.

— Теперь-то мне ясно, почему Пепельноволосые и их держава так никогда и не вошли в историю, — сказал Даго. — Этот край от беспокойных и подвижных северных народов защищен болотами, Здесь живется безопасней, чем за Великими Стенами, Но все же, Херим, реки должны людей не разделять, но объединять. По этой реке когда-нибудь поплывем мы, чтобы взять в свое владение Свободных Людей и пырысян, а еще народы севера. Ведь чего стоит страна без того безбрежия вод, что зовется океаном? Она будет словно человек, что ходит на одной только ноге.

— Я никогда не видал океана, — честно признался Херим. — Но меня учили, что с океана приходит всяческое зло: норманны, юты, англы, аскоманны

— Но ведь океан дает и богатство! И силу! Потому-то все обитающие возле океана народы и сильны.

— Рома лежит близко от моря, но не на самом берегу. А есть ли держава могущественней Ромы?

— Но разве не ведаешь ты о Новой Роме за Великими Стенами? Тот, кто видел град Бизиса, уже никогда не станет восхищаться городами франков. Очень много слыхал я и об удивительнейшей красоте городов Омайядов и Аббасидов, народов, которые сами себя называют «поддаными». Так что самое время разбудить спящего великана, и он сотворит удивительнейшие вещи. — А потом Даго прибавил следующее: — А знаешь ли ты, что я на самом деле думаю про Старую Рому, про папу и ее народе? В этом городе лежал я больным, но встречался со многими проживающими там людьми. И никогда не приходилось мне встречать людей столь самоуверенных и переполненных гордыней, думающих только лишь о себе самих, считающих, будто они и есть наследники великого прошлого — древние ромеи. На самом же деле — это выродки вандалов и лангобардов, гуннов и готов. Они говорят на своем ужасном языке, называемом латынью, понятия не имея о чудном и звучном языке греков. Величие кроется только лишь в Новой Роме. Но таким же великим и чудесным сделаем мы спящего великана.

Херим не отвечал. Где были все эти спящие великаны, если они с Даго тащились уже два дня по этой практически безлюдной стране болот и трясин? Они пересекли уже бесчисленное множество речушек и ручьев, а может и саму Нотець, но все равно новые и новые реки и болотистые разливы становились преградой на их пути. Да и вправду ли где-то далеко отсюда существовала страна лендицов и король Пепельноволосый, равно как и край спалов, куда так упрямо стремился Даго? А вдруг Даго ошибся? Ведь учили же Херима, что на Восходе проживают пожирающие человеческую плоть андрофаги, лысоголовые агрипаи и одетые только в черное меленхлайны — все это народы дикие и варварские, не избирающие себе правителей и не создавшие никаких, даже для самих себя, законов. Старые книги ничего не говорили о лендицах и королях Пепельноволосых или каких-то там спалах. Ведь что случится, если встретится им спящий великан, они разбудят его, а тот схватит их своими пальцами и раздавит будто мошек? Может история и правильно поступала. заставляя восточных великанов находиться во сне. Кто знает, не приведут ли эти болота, по которым бредут они сейчас, к упомянутому в истории громадному озеру, откуда вытекает одна река, называемая Гипанисом, а вокруг озера скачут дикие белые кони подобные Виндосу? В книгах говорилось, что как раз это озеро отделяет мир от края скифов и невров — людей, что раз в году превращаются в волков.

И неожиданно Херим придержал коня.

— Давай повернем назад, господин, — умоляюще попросил он. — Давай вернемся в край Свободных Людей, где дали тебе титул Пестователя. Я боюсь великанов, о которых ты говоришь, что они спят за болотами.

Даго сжал пальцы на рукояти меча. Губы его были сжаты, и до Херима дошло, что через мгновение его голова упадет в то болото, которое уже давно месили копыта их лошадей.

— Я знал, что путь в край спалов преградят мне пущи и реки, и что буду я слышать мольбы о том, что лучше бы повернуть назад. Только я считал, что это будут сладкие голоски обнаженных женщин, но не твой, скриба несчастный.

Хериму казалось, что в последний раз глядит он на заходящее солнце, он даже перестал чувствовать зуд от укусов комаров, облепивших все его лицо и проникших в лошадиную шерсть.

— Прости меня, господин! — испуганно взмолился он.

И может быть — Херим так до конца и не был уверен — был бы он убит, если бы не чей-то отчаянный голос, отвлекший внимание Даго. Из недалеких ивовых зарослей на краю заросшего камышами болота кто-то звал на помощь. Это был зов на языке спалов, и он пронзил сердце Даго болью и радостью одновременно. Сын Бозы ударил коня шпорами, но уже через мгновение сдержал его, так как здесь каждый неосторожный шаг грозил смертью в болотной бездне.

Тогда он спрыгнул с седла и, ведя Виндоса под уздцы, со всей осторожностью направился к ивовым зарослям, потом остановился, так как земля под ногами, как показалось, начала дрожать и проваливаться. В пяти шагах от себя Даго увидал воина с конем, засосанным трясиной по самый живот. Конь ужасно храпел, каждое движение погружало его в болото все глубже. На воине же был панцирь, за спиной висел щит, стеснявшие движения. По-видимому он опасался того, что если сойдет с коня, то и сам завязнет в предательской трясине.

— О господин, спаси меня, — попросил он высоким, молодым голосом.

Его лицо опухло от комариных укусов, панцирь из серебряных чешуй кроваво поблескивал в свете заходящего солнца. Багрово отсвечивал и округлый, покрытый серебром шлем, закрывающий нос молодого воина.

— Подожди немного, говорящий на языке спалов! — крикнул ему Даго.

Боевым топором, что был привязан к седлу Виндоса, нарубил он ивовых ветвей и набросал их перед собою на болотистую почву, затем вытащил из вьюков веревку и по настилу из веток приблизился к плененному в болоте коню.

— Брось мне поводья, — приказал он.

Привязав поводья к веревке, Даго вернулся к Виндосу, вскочил на него и пустил того шагом, вытаскивая одновременно и лошадь с всадником. Попавший в болото конь храпел все громче. но постепенно передние его копыта выбирались на более твердый грунт. Трясина как бы с неохотой отдавала свою добычу, шипя засосанным ранее воздухом воздухом. Еще одно усилие коня, еще один всхрап, и плененный конь вырвался. Весь облепленный черной, густой грязью, на подламывающихся ногах встал он на земле.

— Благодарю тебя, господин, — сказал юноша, соскочив с седла. — Ты спас мне жизнь.

Тут подъехал Херим, удивленно разглядывая спасенного, его одежду и вооружение.

Юноша носил высокие сапоги из тонкой кожи, из такой же кожи были сшиты штаны, поверх кожаной же куртки был надет панцирь из серебряной чешуи, на голове — посеребренный шлем, а на спине — продолговатый щит, тоже покрытый серебряными пластинами. На поясе у него висел меч с длинным и тонким клинком, на плече же был лук с блестящими оковками. Позади инкрустированного серебром седла видна была привязанная накидка из бобровых шкурок, которой всадник, видимо, укрывался по ночам. Воин, судя по голосу, был очень молод, но опухлости от укусов и грязь на лице не позволяли определить его возраст точно. Был он высок и худощав. Его конь, с черной шерстью и длинными ногами, показался Даго красавцем.

— Кто ты, человек, говорящий на языке спалов? — спросил Даго.

Воин указал рукой на уста, давая понять, что не хватает ему воздуха, и ему надо передохнуть. Тяжело дыша, он уселся на траву.

— Господин, я знаю, кто он такой, — вмешался Херим. — В книгах читал я, что за рекой Висулой проживают аргараспиды, носящие серебряные щиты. И погляди, господин, у него как раз серебряный щит. Это именно они когда-то прогнали знаменитого Александра Македонского, так что пришлось александритам отступить к югу и искать добычи в иных краях.

— Помолчи, — поморщился Даго. — Я хочу услыхать от него. Спутай наших лошадей и приготовь хворост для костра. Ночевать будем здесь.

Что-то в молодом воине заставляло Даго задуматься. Он чувствовал на себе его быстрые взгляды, но шлем чужака прикрывал его глаза. Он вроде бы отдыхал, но все его тело выдавало крайнюю подозрительность. Может хотел он удостовериться, что имеет дело не с врагами? Ведь не случайно же он очутился один среди болот. Кто-то или что-то загнало его в этот дикий край.

Херим расседлал лошадей, в том числе и черного коня спасенного воина. Он спутал им ноги, пустил пастись, затем насобирал хвороста и разжег костер. Сделалось темно, но молодой воин все еще не двигался с места, только и того, что снял с плеча свой лук и едва заметным движением вынул из колчана стрелу. Язык тела этого человека, казалось, говорил, что он боится спасших ему жизнь, и что в любой момент готов он сразиться.

Даго опустился на колени и поцеловал болотистую землю, на которой предстояло им спать.

— Что ты делаешь, господин? — изумился Херим.

— Я целую мать, что родила меня и вскормила. Земля может дать или же отобрать у человека силу. Кто проявляет к ней уважение и любовь, тот имеет право считать, что ночь проведет спокойно.

— Но ведь это чары, мой господин.

— Мне ведомо искусство чар, Херим, и, вполне возможно, когда-нибудь я научу тебя ему.

Стало уже совсем темно, и Херим вежливым жестом указал воину место у костра. Он подал ему ломоть ржаного хлеба и разделил на три части остатки имевшейся у них еды — кусок вяленой свинины.

— Ты, господин, спас мне жизнь, — наконец заговорил воин. — Так что тебе должен я первые свои слова. Да, это правда, что родом я из племени аргараспидов, что проживает за рекой Висулой. Меня выслали в посольство к королю Голубу Пепельноволосому, ибо на нас нападают марды, и нам требуется помощь. Но в стране Голуба не признают никаких законов, всех моих людей перебили, меня же загнали на эти болота. Говорят, будто сам Голуб Пепельноволосый заключен в башню, правит же его сын Аслак и воины из Юмно. Когда-то мы оказали помощь отцу Голуба, теперь сами нуждаемся в ней. К сожалению, на наше посольство напали лестки, и значит это, что в стране лендицов нет уже порядка, и никто не почитает закон. Меня же, господин, зовут Зификом.

— Ты говоришь на языке спалов, — отозвался Даго.

Воин пожал плечами.

— Видно, ты издалека, раз вспомнил о спалах. Они живут только в старинных песнях. Языком же, который ты называешь языком спалов, владеют здесь все племена и народы: лендицы, гопеляне, мазовяне, лендзяне и мы, аргараспиды, а на юге — висуляне. На этом же языке разговаривают у князя Гедании и на всем севере, хотя более гортанно и твердо.

И сказал тогда Даго:

— Я сын великана Бозы, рожденный от обыкновенной женщины. Пять лет тому назад погибла воспитавшая меня великанша Зелы. Тогда же заболел я хворью, называемой Жаждой Деяний, и ушел в широкий свет. Та же самая болезнь заставила меня вернуться сюда, чтобы свершить великие подвиги, а ты говоришь, будто страна спалов сохранилась лишь в старинных песнях? Меня зовут Даго, но называют меня и Пестователем. Того же человека, что пришел со мною, зовут Херимом, и он разговаривает на языке склавинов, только в наречии сорбов.

— Если все земли, где разговаривают на твоем языке, господин, ты называешь краем спалов, то ты ныне в своей стране, хотя сами спалы обитают лишь в старых песнях, — ответил воин. — Болота скоро закончатся, и ты войдешь в край лендицов. По левую руку у тебя будет край гопелян, а за Висулой — аргараспидов и мазовян. Нигде не встретишь ты великанов, скоре, людей малых. Но во многих людях, подобно тебе, течет кровь спалов.

— Ты хочешь, Зифик, сказать, будто я человек без отчизны? — гневно воскликнул Даго.

— А что такое отчизна? — спросил его Зифик. — Если и правда, что ты сын великана Бозы, что воспитала тебя великанша Зелы, тогда — весь этот край твоя отчизна. Только вначале ты должен стать ее хозяином. Даже у Голуба отобрали владения его отца, и теперь там правит его последняя жена по имени Хельгунда, дочь Хока, хотя на словах правит сын его, Аслак. Только ведь Аслак еще дитя, господин.

— Носит ли Голуб Пепельноволосый на своей голове зачарованную повязку, называемую Андалой? — спросил Даго.

— Носит. Потому-то и не был он убит, а только заключен в башню. Андалу невозможно забрать силой или через кровопролитие.

— Тогда, согласно воле богов, он до сих пор все еще остается правителем, — заявил Даго.

— Говорят, будто камень Андалы помутнел. Голуб утратил разум свой и власть.

— Носящий Андалу всегда остается повелителем, — акцентируя каждое слово, сказал Даго.

— В таком случае, господин, не знаю я, каким образом хочешь ты вернуть свою родину. Что касается меня, господин, то позволь мне возвратиться в страну аргараспидов, ибо лук мой и стрелы могут пригодиться в войне против мардов. Согласишься ли ты на то, что какое-то время я стану сопровождать тебя? Втроем легче избегать опасностей.

— Ты говорил, будто вам необходима помощь против мардов. Почему ты не обратился за нею к Хельгунде?

— Да как же это сделать, если священная Андала все еще на голове Голуба? Аргараспиды не признают власти Хельгунды.

— Тогда поступай по собственной воле, — сказал Даго.

Он поднялся от костра и ушел в темноту, павшую на болота.

— Кто ты для него? — спросил Зифик у Херима. — Слуга или друг?

— Не знаю, — ответил тот честно. — Он спас мне жизнь, равно как и тебе. Я сопровождаю его, как и ты хочешь сопровождать его. Он говорит, будто родился властелином.

Ни о чем больше не спрашивал Зифик, накрылся своей бобровой накидкой и сразу же заснул, ибо спасший его жизнь Даго немедленно пробудил в нем удивительное чувство спокойствия.

Даго же тем временем стоял в темноте, на самом краю трясины, в шаге от наполненной болотной жижей бездны. Он видел на болотах перемещавшиеся будто живые существа голубоватые огоньки, слышал подобную рокоту утихшего моря музыку мириадов комаров. Из за низко висящих туч он не мог увидать звезд, по которым издавна человек привык выискивать предсказания своей судьбы — и хотелось ему выплеснуться в крике жалости, огромного разочарования, охватившего его. То, что в течение множества лет он всего лишь предчувствовал, о чем только догадывался — теперь, похоже, стало действительностью. Спалы жили только лишь в старинных песнях. Возможно, понял он, как очутившийся в стране своего детства человек, что все, бывшее ранее громадным, высоким и далеким, стало теперь малым и близким. Так и семилетнему ребенку женщина по имени Зелы казалась великаншей, теперь же самой обычной. Он рос с уверенностью, что живет вместе с великаншей, обладая нечеловеческой силой, а по сути своей был лишь немногим сильнее других, ростом равняясь чуть более высоким мужчинам. Спалы жили только лишь в старинных песнях — а может и не существовало никогда никакого края спалов; дорога Даго к власти и на свою родину оказалась никому не нужной. Не было в нем крови великанов, не родился он повелителем. Единственной реальностью оставалась в нем лишь хворь, называемая Жаждой или же Горячкой Деяний, желание пробудить спящего на востоке великана. И не было у него никаких прав на правление этим кусочком земли, поскольку была это земля гопелянов, лендицов и других племен. Того же, кто имел право на владение, Голуба Пепельноволосого, пытались его лишить какие-то чужаки. Но один только Голуб мог передать ему свою силу, свое право на власть, в противном же случае — а более всего, в собственном мнении — он сам будет всего лишь захватчиком чужого имения и чужой отчизны. Но почему же слушался Даго ужасный Тирфинг, срубая головы с плеч его врагов? Да и чем по сути своей была эта сила власти? Разве не научился он у ромеев и франков, что руку за властью протянуть мог всякий, имеющий силу, ловкость, богатство и успевающий крикнуть «Я властелин!», различными путями навязывая свою волю другим — страхом, жестокостью, преступлением, нарушенной присягой? Почему не должен верить он Василию, Великому Конюшему ромеев, который с первой же встречи распознал в нем повелителя всех народов к востоку от Вядуи? Да и разве вся жизнь Василия не была подтверждением того, что следует верить не святыням, но собственной силе и разуму? «Андала? — смеялся Василий, пируя один на один с Даго, ибо полюбил он юношу, видя в нем отражение самого себя, ту же силу, что сравнима с Жаждой Деяний. — Одни лишь глупцы верят, что власть можно добыть, не пролив крови. Ибо, что есть Андала? Самое главное — венец! Когда вернешься в страну спалов, вонзи кинжал в сердце Голуба и одень на голову себе золотой венец, корону. И ты сам убедишься, Даго, что никакой Сварог не ударит тебя громом, народ тебя полюбит, а ты, с помощью Ростислава, выступишь против франков.»

Только ничто не могло стереть из памяти Даго предостережений и уроков Зелы: «Тирфинг и Андала станут твоей силой, только Андалу ты должен получить, не проливая крови.»

«Спалы живут лишь в старинных песнях», — сказал Зифик. Значило ли это, будто он, Даго, обязательно родился в малом роду Землинов, что не зачал его никакой великан, ибо великанов на земле уже не стало?

— Нет! Нет! — крикнул он в темноту ночи и продолжил размышлять дальше.

— Я сын великана, так как совершил уже деяния, за которые другие опасались браться. Я стану повелителем огромной державы, ибо лишь это может стать доказательством того, что во мне течет кровь великанов. Временами во мне говорит кровь карликов, и тогда, как и теперь, меня одолевают сомнения, и я чувствую страх и неуверенность. Но чего во мне больше? Крови карликов или великанов? Но даже если спалы живут только лишь в старинных песнях, я воскрешу их своими деяниями. И тогда народ сам признает меня великаном.»

Даго вернулся к догасающему костру и, укрывшись накидкой, лег рядом с Херимом и Зификом. Когда же он проснулся рано утром, Зифик уже возвращался от болота, где, видимо, нашел какую-то лужу. Его кожаные штаны и сапоги были старательно очищены от грязи, он умылся, а чтобы снять опухоль от комариных укусов, натерся листьями мяты. Даго увидал нежное, совершенно еще без следов растительности смуглое лицо шестнадцатилетки и с волнением подумал, что как раз в таком возрасте и он сам заболел Жаждой Деяний и попал в Друзо. Зифик был без шлема. Легкий ветерок, разгоняя утренний туман над болотами, поднял с плеч его длинные черные волосы.

Юноша внимательно пригляделся к Даго, который не успел побриться и потому казался на пару лет старше своего возраста.

— Вчера я видел тебя другим, господин, — приветствовал Даго Зифик. Тогда твое лицо было спокойным, сегодня же тебя будто гложет какая-то боль.

Зифик отметил и необыкновенные, густые, длинные и удивительно светлые волосы у Даго. Он подумал, что вот Даго белый, а сам он, Зифик — черный; у Даго конь белый, а у него, у Зифика — черный. Добрым или злым было такое совпадение?

— Сядь, — приказал юноше Даго, — и дай сюда свою руку.

Зифик недоверчиво остался стоять. Только показать свое замешательство ему не хотелось, тогда он присел возле Даго на корточки и, глядя ему в глаза, подал в его широкие, сильные руки свои маленькие, юношеские.

Даго молча, с огромным вниманием глядел в темные глаза юноши, пока тот не спрятал их за веками и не вырвал своих рук из ладоней спасителя.

— Не люблю я колдовства, господин…

Не промолвив ни слова, Даго поднялся и пошел в том же направлении, откуда пришел молодой человек. Там он обнаружил лужу с относительно чистой водой, умылся, смочил щетину на лице и сбрил ее своим острым ножом. Когда он вернулся, Херим все еще спал, Зифик же сидел рядом с ним, внимательно следя за каждым движением Даго. Сейчас рядом с ним лежали серебряный щит, меч, лук и стрелы.

— Сегодня ты не такой как вчера, господин. Почему? — опять спросил Зифик.

— Не задавай мне никаких вопросов, парень, пока я сам того не разрешу, — презрительно ответил Даго. — Ведь если их начну задавать я, у тебя не будет времени на то, чтобы успевать придумывать всякие враки.

Зифик вскочил с земли. Очень быстрым движением, практически незаметно для глаза, он положил стрелу на тетиву лука.

— Ты хочешь сказать, господин, будто я лгу, — возмутился он. — Но ведь я же сказал правду, что ехал с посольством от аргараспидов, но на нас напали и перебили всех моих людей. Еще я сказал правду о том, что Голуб пленен, власть у его сына Аслака, и от его имени правит жена Голуба женщина из Юмно со своими воинами. А еще я сказал правду про то, что спалы живут лишь в старинных песнях.

Даго успокаивающим жестом поднял правую руку.

— Отложи-ка лук, парень, ибо ты имеешь дело с мужчиной, меч которого не оставлял живых врагов. Вчера я поверил тебе, равно как верю и сейчас. Только помимо языка слов ведомы мне и языки тела и глаз. Поэтому, без моего на то разрешения, не задавай мне никаких вопросов, чтобы мне не пришлось задавать их тебе.

— Не называй меня парнем, — с тем же запалом заявил Зифик.

Даго пожал плечами.

— Пока ты не начал бриться как взрослый мужчина, для меня ты останешься мальчишкой, в лучшем случае — парнем. Отложи лук, я не привык драться с сосунками.

Возбужденные голоса разбудили Херима. Позевывая, он сказал:

— И вправду, отложи лук, Зифик. Я видел, как Даго убил Змея по имени Щек. Меч Даго всегда отрубает головы его врагам.

— Так ведь я же не враг ему! — воскликнул Зифик.

Херим, все еще зевая, разминал кости.

— Ясное дело, Зифик, что ты не враг ему. В противном случае, ты бы давно уже не жил. — А потом, чтобы перебить возникший меж этими двоими настрой враждебности, он заявил: — А знаете ли вы, что у нас уже нечего есть? Я же голоден. Еще мне хочется пить, но болотную воду пить нельзя. И что хуже всего — ночью мне снилась прекрасная, пахнущая благовониями женщина…

— Я могу в любой момент подстрелить утку, — предложил Зифик. — Только вот кто полезет за нею в болото?

— В путь, — решил Даго и направился к Виндосу.

Они собрали свои пожитки, оседлали лошадей и двинулись по естественной дамбе между двумя заболоченными впадинами. Ночной туман уже разошелся, солнце поднялось довольно высоко, и вдали стала видна темная полоска леса а значит, там была и твердая, сухая земля. Только им еще предстояло переправиться через илистую мелкую речку и обширное заболоченное пространство, поросшее молоденьким ивняком. Даго ехал первым, осторожно направляя Виндоса, и знания о болотах, полученные в детстве от Зелы, позволяли ему избегать ловушек, приготовленных толстым покрывалом ряски, пучками камышей и едва укоренившимися в трясине кустами. Херим с Зификом ехали стремя в стремя, сразу же за Даго.

— Сегодня, Зифик, мне снилась женщина, — рассказывал Херим. — Мой Господин и Пестователь Даго говорил мне, будто слаще всего — это власть. Только для меня нет ничего слаще молоденькой девахи. Имел ли ты когда-нибудь женщину, Зифик?

— Ясное дело, ведь мне уже шестнадцать, — похвастался тот.

— И снилось мне, Зифик, сто у меня была красавица — нагая, полненькая, пахнущая благовониями. Только кто-то все время мешал ее поиметь и насытить свое желание. Потому желудок мой болит от голода, но еще большую боль испытываю я от неуспокоенного влечения. О господин мой, Даго Пестователь! Ведь сколько дней едем мы вместе, но ни разу, ни ты, ни я, не имели мы женщин. В стране Свободных Людей, где ты убил Змея, было много красивых женщин. А как соблазнительно глядели они на нас… Ну почему мы не задержались там, господин, чтобы поиметь какую-нибудь? Неужели ты сделан из железа и никогда не испытываешь желания?

Он не услыхал ответа от Даго и вновь обратился к Зифику:

— Расскажи, какая у тебя была женщина, и что ты с нею делал.

— Мне стыдно, господин, — отвечал на это тот. — И вообще я не люблю говорить о подобных вещах. неужели, Херим, ты так страдаешь от телесного вожделения?

— Так сильно, что когда мы садились на лошадей, и я прикоснулся к твоим ягодицам, Зифик, упругим и небольшим будто у девушки, то подумал, что ведь и мужчины могут наслаждаться друг с другом. Так часто поступали в монастыре в Фульде, где я был монахом. Что ты думаешь об этом, Даго господин? Или ты видишь в этом нечто непристойное?

— Заткнись, — не поворачивая головы, отвечал на это тот. — От подобных вещей меня тянет на рвоту.

При этом Зифик несколько делано рассмеялся.

— Ты говоришь по-сорбски, Херим, так что не каждое слово было мне понятно. Но если бы я все понял, то воткнул бы тебе в спину нож.

Херим не обиделся, лишь тяжко вздохнул, Он молчал какое-то время, но телесные страдания не давали ему покоя.

— Когда доберемся до леса, может там подстрелим какую-нибудь птицу или зверя. После этого я наполню желудок едой и напьюсь воды из источника. Только вот где и когда успокою я другое свое желание, раз не беспокоит оно моего господина Даго? Он размышляет лишь о власти. Она для него и наслаждение, и любовница.

— Херим, давай-ка я расскажу тебе кое-что, — весело рассмеялся Зифик. — Говорят, будто на востоке имеется Страна Квен. Это страна женщин. Подумай только, Херим — десятки, сотни женщин! Отправляйся туда, и можешь наслаждаться с ними, сколько душе угодно.

— И я читал об этом в ученых книгах, — кивнул Херим. — Только ведь это не настоящие женщины, а воины. Они великолепно скачут на лошадях и метко стреляют из луков. Еще знамениты они своей жестокостью. Испытав наслаждение с мужчиной, они его убивают. Дважды в год женщины этой страны устраивают на мужчин охоты, отлавливают их, наслаждаются и убивают. Им не ведомо, что такое любовь, Своих детей женщины Квен отдают на воспитание евнухам только мальчиков убивают, а из девочек делают воинов. Так что не хотелось бы мне попасться к ним в руки и заниматься любовью. А ты, Даго, Господин мой и Пестователь, как ты думаешь об этих женщинах?

— Отвратительно, — бросил тот через плечо.

— Похоже, ты вообще ненавидишь женщин, — заметил Зифик.

Даго остановил Виндоса и сказал, не повернув головы:

— Когда я был мальчишкой, та женщина, которой я доверился, подала мне яд. От него издох огромный рыжий бык. С того времени я поклялся не брать из женских рук даже воды, если перед тем она сама ее не попробует. Месяц назад подобная предосторожность спасла мне жизнь. Точно с такой же осторожностью я беру от женщины и наслаждение.

Тогда Зифик спросил у него:

— А от меня, как ты называешь, парня, примешь ли, господин, немного воды с мятой? Она очень хорошо утоляет жажду.

Говоря это, Зифик вынул из седельной сумки тыквенную баклажку и подал ее Даго. Тот же взял ее и стал жадно пить.

— Спасибо тебе, Зифик, так как отгадал ты мое желание попить, а болотную воду употреблять нельзя. Я принял от тебя воду, поскольку ты всего лишь застенчивый юноша, а не женщина.

Херим допил баклажку.

— Вода с мятой — штука хорошая, — объявил он. — Теперь я понимаю, Зифик, почему ты так приятно пахнешь мятой. Еще вчера почувствовал я от тебя этот запах, может потому мне и снилась пахнущая благовониями женщина.

Зифик же обратился к Даго:

— Господин, ты принял от меня воду с мятой, и это значит, что ты на меня уже не сердишься. Можно ли мне кое о чем тебя спросить?

— Спрашивай.

— Ты говорил, будто не веришь ни единой женщине. Женщины страны Квен, вроде бы, тоже не верят в любовь.

— Я любил воспитавшую меня Зелы. Вот ей я верил безгранично. Это от нее узнал я, что такое власть, и понял, что в ней нет места для истинной любви.

— Почему же?

— Если кто отдается во власть любви — тот не настоящий правитель. Если ты любишь какую-нибудь женщину, значит становишься ее подданным. Но нельзя быть одновременно и властелином, и чьим-то подданным.

— Господин, ты говоришь то же, что и женщины из страны Квен. Они не отдаются мужчинам, а захватывают их, пользуются ими, а затем выбрасывают в грязь. Они правят сами собой.

На это Даго презрительно ответил:

— У них только тела женские, но души мужские. Такие же как я берут не только тело, но и душу женщины. Если бы мне пришлось испытывать наслаждение с какой-нибудь женщиной из страны Квен, то мне казалось бы, что я занимаюсь этим с мужчиной, но подобное мне глубоко противно. Теперь тебе известен мой ответ, что думаю я про женщин страны Квен. Они мне противны.

И Даго двинулся дальше, а за ним Зифик с Херимом, которого подобные разговоры совершенно не трогали. Он чувствовал в себе вожделение и думал лишь про обнаженные женские телеса. Причем, это могла быть даже и не женщина из его сна, она могла даже и не пахнуть благовониями — лишь бы у нее было женское естество. Ибо ведь не с душой облегчаешь вожделение, но с телом…

До самого полудня они двигались зигзагами меж болотами и мокрыми распадками, прежде чем достигли луга, за которым уже начинался подмокший лес. Зифик не раз удалялся от товарищей, вспугивал в зарослях диких уток и с необыкновенной меткостью поражал их стрелами из своего лука. Вспугнутые утки чаще всего улетали в сторону болот, но две упали на луговую траву, и Зифик приторочил их к своему седлу. Стрелы он старательно извлек и спрятал к себе в колчан.

— Да, юноша, стреляешь ты очень метко, — с уважением заметил Херим. Впрочем, и лук у тебя превосходный — с бронзовыми оковками. Никогда я такого не видал.

— Сам лук новый, но оковки на нем старинные, — гордо сообщил Зифик. Только ты, господин, не отличаешь золота от бронзы. Оковки эти из золота. Это золотой лук князя аланов, давным-давно исчезнувшего племени, с которым мой народ победно воевал.

— Я слыхал про аланов, будто бы они подчинялись ужасным гуннам, сказал Херим.

— Об этом мне неизвестно, только были они храбрецами доезжали конными своими ордами до самой Мазовии. Там-то они и понесли поражение от моих предков. Старинные песни рассказывают, что плечом к плечу с моими предками на бой вышли и спалы.

Даго лишь пожал плечами и горько заметил:

— Чего стоят старинные песни, говорящие лишь о вымерших народах и племенах, о давным-давно отгремевших битвах. Я знаю много песен о спалах. Это они стеною своих тел заградили дорогу скифам, а потом и сарматам. Это благодаря им край гопелян, лендицов и мазовян никогда не познал рабства. Ты считаешь, что старинные песни говорят правду? А если и так, то имею ли я право, раз уж течет во мне кровь спалов, создать здесь собственную державу, которое когда-нибудь станет угрозой для вероломных тевтонов?

— Ты, господин. желаешь создать здесь собственную державу? — удивился Зифик. — Кто ты, князь или изгнанный откуда-то король?

— Великий Цесарь ромеев дал мне власть над всеми народами к востоку от Вядуи. Король Людовик Тевтонский предложил мне титул графа и кубок с ядом. Потому я презрел то, что не добыл сам. Я убил Змея по имени Щек, и меня назвали Пестователем. Вот это для меня ценно, ибо этот титул я получил от Свободных Людей. Меня назвали Пестователем, и это означает, что я беру кого-нибудь под свою защиту, подобно тому, как отец защищает и опекает собственное дитя. И решил я многие народы взять в свое пестование. Ты поймешь это, Зифик, поскольку и сам ты родом из правителей.

Зифик обеспокоился:

— С чего это пришло тебе в голову, господин, будто я родом из правителей?

— Поскольку у тебя имеется золотой лук аланов, равно как у меня есть меч, прозванный Тирфингом. На этом мече заклятие северного бога Одина, и заключается оно в том, что если вынуть его из ножен для сражения, обязательно кто-то должен пасть мертвым. Только, если в ком нет крови правителей, гибнет он, а не его противник. Точно так же, как мне кажется, обстоит дело и с золотым луком аланов. Лишь в твоих руках, Зифик, стреляет он так метко. Лишь бы кого с посольством не высылают. Все твои товарищи погибли, а ты спасся, хотя тебе всего лишь шестнадцать лет, и большим боевым опытом ты еще не обладаешь. И, как я понимаю, спутники защищали тебя в бою и погибли, лишь бы ты смог уйти. Но ты будешь и дальше в безопасности, если отдашься в мое пестование.

— Слишком уж ты проницателен, господин! — крикнул Зифик и ударил своего коня шпорами.

Он ускакал галопом и через мгновение уже скрылся в подмокшем лесу.

— Кажется, открыл ты правду, господин, — объявил Херим. — Этот Зифик с первого же взгляда произвел на меня странное впечатление. Может, следовало бы взять его в плен, чтобы потом получить за него выкуп? Жаль, что ты не сделал так, господин, но сообщил все, что о нем догадываешься. К тому же, он забрал с собой двух уток. Придется искать, чего бы поесть.

В лесу росли, в основном, березы и ольхи, лишь на сухих пригорках еще встречались дубы и сосны. Ничего не говорило о том, чтобы где-то поблизости было какое-нибудь селение или град, где можно было бы поесть. Слишком уж мокрым был этот лес, чтобы здесь селились люди. Наконец, когда солнце уже клонилось к закату, им встретилось озеро, узкой, извилистой лентой вонзавшееся в пущу. Даго с Херимом напоили лошадей, потом и сами утолили жажду. Даго с беспокойством поглядел на конские животы — те вздулись от плохой травы, которую лошадям приходилось есть на болотах. Нужно было дать им какое-то время на поправку. Даго приказал Хериму разводить костер, а сам с луком отправился вдоль зарослей тростника по берегу озера. Как и Зифик он собирался подстрелить утку. Он поднял на крыло нескольких, но ни одной не удалось сбить. Стрельбой из лука Даго занимался еще на подворье у Зелы, но потом как-то забросил это занятие, упражняясь только лишь во владении мечом. Рассердившись на самого себя, он возвратился к Хериму и увидал поджаривающихся на жару, уже ощипанных птиц. Рядом с их с Херимом лошадьми пасся черный жеребец, а у костра сидел Зифик.

— Нет, господин, не отдамся я в твое пестование, — сказал юноша. — У меня другой план. Как ты и угадал, я из рода повелителей. Я самый младший сын королевы Айтвар. Не я унаследую власть и королевство, но если доведешь меня до матери живым и здоровым, ты, господин, получишь много золота, а Херим поимеет столько женщин, сколько ему только захочется. Ты согласен?

И ответил ему Даго:

— Я Пестователь, а не наемный воин. Я провожу тебя в край аргараспидов только лишь, если ты отдашься мне в пестование и поклянешься в этом.

Зифик не дал ответа, лишь сказал злорадно:

— Я видел, господин, как ты пытался попасть из лука в утку. Что-то тебе не удалось это.

— Ты, Зифик, уток стреляешь прекрасно, — без тени улыбки отвечал Даго. — Но я привык убивать не уток, но людей.

Тогда спросил его Херим:

— А почему сегодня ты не поцеловал землю, на которой мы решили остановиться на ночлег? Или ты, господин, уже не веришь в свои чары?

— Поначалу я должен убедиться, эта ли земля мать моя и отец. Вот тогда я и проявлю к ней свое сыновнее почтение и любовь.

До самого вечера Даго не отозвался ни словом. Прежде, чем утки были готовы, он сбросил с себя кольчугу, разделся донага и, намылив свое тело, выкупался в озере.

— А ты, Зифик, не любишь чистоты, как мой господин? — спросил у юноши Херим.

— Я помылся, перед тем как вернуться к вам. Я тоже люблю быть чистым. Но вот ты, Херим, воды как будто боишься.

— Да, это так, не люблю я воды. Но мой господин, Даго, терпеть не может вонючек. Только ведь кто-то должен сторожить вещи на берегу, так как мы находимся в чужой земле.

— А разве меня недостаточно?

— Ты всего лишь метко стреляющий из лука юнец, — ответил на это Херим и стал поворачивать уток, насаженных на вертелах из веток.

Херим уловил стыдливый, но полный восхищения и интереса взгляд Зифика, направленный им на Даго, когда тот, обнаженный, выходил из озера. Второй раз увидал Херим тело Даго и понял, что в первый раз ошибался: Даго не был атлетом. У него были узкие бедра и не слишком-то широкие плечи, какие обычно бывают у силачей. Но под кожей трепетали канаты мышц, и это как раз они говорили о силе. Это тело было гибким и ловким, мышцы на правой и на левой руках казались развитыми одинаково, что должно быть весьма полезным в бою, так как давало способность перебросить меч из одной руки в другую.

Все сели кушать. Даго принес вынутый из вьюков маленький мешочек с солью и отсыпал каждому по щепотке.

— Из-за этого серого праха и гибнут здесь люди, — сказал Зифик. Соляными залежами владеют гопеляне, потому-то Пепельноволосые и подчинили их, а затем выстроили свое Гнездо, чтобы стеречь соль и держать ее на своих складах. Если кто им неприятель, тот соли не получит и должен везти ее из самого Города, что на Берегу Моря. Множество лендицов обогатилось на торговле солью. Именно они-то и проявили Голубу свою покорность. Моей стране тоже нужна соль, потому мы всегда жили с Пепельноволосыми в мире. Не знаю, откуда теперь возьмем мы соль. Но когда-нибудь между аргараспидами и Хельгундой, что правит теперь от имени Аслака, сына Пепельноволосого, случится война.

— А Хельгунда сильна? — спросил Даго.

— У нее есть сотня воинов из Юмно, полученных ею в приданое. Но ее ненавидят могущественные роды гопелян и лендицов — Повалы, Лебеди, Землины и Дунины.

— Моя мать была из Землинов. Это род малых людей, — презрительно заявил Даго. — У нее лопнул крестец, когда она рожала меня. Только ведь ты сам, Зифик, видишь, что я ек великан.

— Ты ведь сам говорил, что в тебе течет кровь великанов, — перебил его Херим.

— Спалы живут только лишь в песнях, — с печалью закончил Даго. — Я не знаю, как выглядел мой отец, Боза. Уверен я лишь в том, что воспитывающая меня, когда я подростал, казалась мне великаншей.

Херим один слопал одну из уток. Даго удовлетворился половинкой второй. Зифик же мяса едва коснулся. Он часто ходил на озеро и пил воду. Губы у него были спекшимися и потрескались. Даго задумчиво посматривал на него, а когда стало совсем темно, сказал ему:

— Если ты не доверишься мне, Зифик, тебе никогда не видать страны своей матери.

Пришла ночь, они сняли панцири и кольчуги и легли спать у догорающего костра. Налопавшийся Херим заснул первым, и вскоре послышался громкий храп. Даго стоял на страже и глядел в звездное небо, чтобы отыскать там свою, Звериную Звезду. Через какое-то время он почувствовал на своем плече осторожное прикосновение.

— О Даго, Господин и Пестователь, — овеяло его горячее дыхание Зифика. — Догадываюсь, что ты уже знаешь, кто я на самом деле. Когда я отъезжал от вас, низкая ветка в лесу сбросила меня с коня, и на спине открылась недавняя рана от стрелы. Я истекаю кровью, господин, и не могу перевязать ее. Тебе ведомы чары, так что останови кровь.

— Иди к озеру, — приказал Даго шепотом.

В своих запасах он отыскал мешочек с купленным когда-то в Регенсбурге чудесным порошком из тертого камня, который назывался алуном, и закрытую в деревянной коробочке мазь для ран, сделанную из целебных листьев чистотела и подорожника. Еще он порвал льняную нижнюю рубаху на длинные полосы и направился к озеру.

Рана на спине у Зифика и вправду кровоточила. Она была под правой лопаткой, и кровь из нее вдоль позвоночника стекала до самых ягодиц. Даго смочил льняной лоскут в озере и вытер спину Зифика, затем приказал ему приспустить штаны и стер запекшуюся кровь меж тугими, девичьими ягодицами.

У нее были торчащие вверх остроконечные маленькие грудки, а кожа на спине гладкая-гладкая, каким и бывает сладкое тело у молодой и красивой женщины.

На шее у Зифики Даго увидал ремешок, на котором меж грудями висела деревянная фигурка.

— Не помог тебе твой амулет, — заметил Даго.

— Потому что защищает он не от ран, а от власти мужчин.

Даго взял деревянную фигурку и был изумлен, увидав, что это резной мужской член.

— В Стране Квен, когда девочке исполняется семь лет, для нее вырезают такой вот член и ним лишают ее девственности, а после этого она носит его на своей груди. Наши законы говорят, что никакой мужчина не имеет права причинить боль женщине, оплодотворяя ее, не может он и хвастать, что вошел в нее первым.

Ничего не сказал на это Даго, так как научился уважать чужие законы и обычаи.

Он присыпал рану порошком, смазал мазью и полосой из льняной ткани обвязал грудную клетку, сделав узел под самой грудью.

— У тебя вытекло много крови, но уже послезавтра можно будет тронуться в путь, — сказал он, принеся из своих вьюков чистую рубаху.

Зифика набросила ее на свое девичье тело и спросила:

— Как мне высказать свою благодарность, господин? Примешь ли ты от меня золотой солид?

— Нет. Ведь это я делал не ради денег. Тебе всего лишь шестнадцать лет, и родом ты из Страны Квен, потому ты не настоящая женщина. Ибо женщина лишь единственным способом может проявить свою благодарность мужчине.

Ее гордость была уязвлена настолько, как будто Даго вложил ей палец в рану под лопаткой.

— А тебе ведомо, господин, что говорят наши законы? Если кто видел обнаженное тело женщины из Страны Квен, тот должен быть убит. Так что опасайся за свою жизнь.

Даго тихо рассмеялся.

— Да не видал я никакой обнаженной женщины, лишь парнишку по имени Зифик из края аргараспидов. Так было, и так будет.

— Хорошо, — кивнула она. — Пускай так и остается.

Они легли спать. Только Даго не мог сомкнуть глаз, поскольку, закрывая их, он снова видел крепкие груди девушки, чувствовал под пальцами ее гладкую кожу; вновь и вновь оживала в нем память о ее круглых и упругих ягодицах, в ноздри врывались запахи ее молодого тела. А когда он заснул, к нему пришел такой же, как вчера у Херима, сон — понапрасну желал он испытать наслаждение с пахнущей благовониями женщиной. И тогда он буквально застонал от вожделения. Зифика слышала этот стон, но считала, будто Даго плачет во сне, тоскуя по стране великанов. В его же сонном видении на лицо Зифики наложилось воспоминание о лице гордой княжны Пайоты, потом множества других женщин, которых он желал, которых имел, но так мало от них получил. И когда, время от времени, пробуждался он от подобных воспоминаний, Даго видел великаншу Зелы, и все в нем бунтовало против мысли, что спалы живут лишь в старинных песнях. Ведь разве он, Даго, не нес в себе крови спалов? Неужто всего лишь иллюзией были его воспоминания о счастье, которое познал он на дворище Зелы? А может, и вправду со смертью Зелы кончились великаны-спалы… Но ведь остался он, Даго, видимо, затем, чтобы исполнить какое-то предназначение. Мощью своих великих деяний и силой будущей своей власти введет он в историю неведомые до сих пор народы.

Загрузка...