Я

День третий

Я не шёл, я бежал длинным пустым улицам к РОГу. Мои мысли путались. Эти три женщины вдруг стали мне необычайно дороги. Я боялся, что если остановлюсь, то больше не найду в себе сил покинуть этот мир.

Вот вот показалась площадь с огромной, закрученной спиралью воронкой, которая неприятно гудела. Странно, подходить к ней было опасно, но никто не догадался огородить это сооружение. Лишь маленькая табличка с предупреждением была поставлена у его края.

Я подошёл и шагнул в воронку. Меня что-то толкнуло в спину и поволокло вниз по спиральной трубе, периодически ударяя о стенки. Тут я вспомнил, что в первый переход на мне был шлем. и его мне сейчас очень не хватало. Меня дважды приложило головой, и второй раз был особенно ощутим. Возможно, я даже потерял сознание, так как не помню, как оказался на каменных плитах. Тело ныло, в голове что-то продолжало усиленно гудеть.

В довершение всего меня мутило, поэтому я осторожно сел, глубоко дыша, и начал оглядываться. Белым остриём на тёмном фоне светился белый обелиск. От него расходились три плохо освещённые улицы. А над моей головой тускло поблёскивал барельеф сторонников увеличения рождаемости. Я был дома.

Не помню, сколько времени я просидел на площади. Ночной сумрак уже начал уходить. Тело у меня ещё побаливало, но сил явно прибавилось. Я встал и пошёл к базе «Контроля». Уже показались ворота служебного гаража, когда я услышал знакомый скрип. Ну вот откуда взялась эта сущность и на кой ляд прицепилась ко мне? Я мог поклясться, что его не было в нашем урбане до смерти Элли.

Скрип всё приближался, а с ним и этот странный недочеловек. Он брёл мне наперерез. А я не хотел получить от него очередную мозговыворачивающую фразочку. Мне видеть его не хотелось, поэтому я специально отошёл в сторону.

Фигура с тачкой прошла мимо меня. Но метров через сорок остановилась и крикнула:

— Мы сами выбираем себе дорогу. Мы не можем решать за других.

От злобы у меня свело скулы. Я и так смертельно устал, а тут этот горе-оракул ляпнул одному ему понятную хрень. Я злился на него. Но разгадывать его идиотские шарады мне было некогда.

На базе было тихо, до пересменки оставалось полтора часа. Даже дежурные офицеры куда-то рассосались. Мне, собственно, был нужен только транспорт, поэтому я заглянул в лётный ангар. На моё удивление, там был наш патрульный механик. Он перебирал инструменты, чистил и раскладывал их по местам.

— Здоров, Птаха! Не рановато на службу?

Светловолосая голова обернулась на мой голос. На лице читался немой вопрос: «Какого…?»

— Не ожидал?

— Ну тип того. Вахнер сказал, что ты тогось… Велел твой летун для Азика готовить.

— Перебьётся Азик. Где мой зверь?

— Вона, он так побит был, я даж поверил, что это… Ну я это… Сомневался, ты не… не это, не дурень. Но всё бывает.

Сказать Птахе правду я не мог. Он бы не понял. А если бы и понял, то всем бы разболтал. Меня такой вариант не устраивал. Пришлось придумывать на ходу.

— Меня банда Белых прижала, прямо с мотолёта взяли.

— То-то даже следов твоих не нашли.

— Да, мне повезло Птаха. Сбежать смог. Вот только узнал, что у них теперь генератор, который энергию с ядра Земли берёт. И что придумал его один чел с нашего урбана, с «грязного» района. Прикинь, если у них такая штука, то они нас порвут на раз-два. С нашими-то зарядками.

— Дак это, давай до того умника сгоняем, пусть нам это… Такой же ставит?

Я не планировал кого-то брать с собой. Но райончик был ещё тот. Прикинув возможные варианты, я согласился. Мы быстро собрались и успели вылететь как раз до пересменки. По дороге Птаха рассказал, что жена психанула и выгнала его. Вот он и тусовал в гараже, прикрываясь работой. Поэтому с радостью свалил со мной, чтобы не палиться перед остальными. Он ещё много чего говорил, но я слушал вполуха.

Когда всё время живёшь в одном месте, то перестаёшь адекватно оценивать окружающий мир. После возвращения мне в глаза стали бросаться вещи, которых я раньше не замечал. Всё вокруг несло отпечаток какой-то обречённости и абсолютного безразличия. Как мне казалось, я знал причину происходящего. От мысли об этом мою душу начинали кромсать тупым ножом. Мне было больно видеть родной мир таким. Я почувствовал, как ком злобы распирает мне грудь и крикнул, что было мочи, напугав Птаху.

В район мы влетели уже засветло. Здешние обитатели как раз расходились с попоек или заканчивали свою работу. Народу было много, но, по большей части, люд был уставший, плохо стоящий на ногах. Каждый, на кого я смотрел, старался отвести взгляд. Никто не хотел проблем.

Нужный мне дом находился рядом с болотом, точнее, когда-то это было озерцо. Сейчас оно почти полностью заросло и было прилично присыпано по краям кучами запчастей и механизмов. Весь этот хлам валялся тут давно и уже зарос серыми деревьями.

Да, на новой Земле в моём мире всё казалось серым, размытым, мрачным… Шёл дождь.

Птаха остался с мотолётами. Я же пошёл на поиски «профессора» Никсона. Согласно городским данным, он проживал в этом корпусе, в ячейке номер шестнадцать. Ещё с лестницы я увидел открытую дверь в нужное мне помещение и торчащие из проёма ноги, подошёл, заглянул внутрь. Там всё было крайне скромно, даже по моим меркам, но очень чисто. Отражение именно этой комнаты я видел в чашке, когда мы с Норой были у профессора.

Людей, кто не переносит нашу реальность и употребляет вещества, уносящие сознание, у нас называют «глюкометры». Вот один такой сейчас перегородил мне проход в нужную ячейку. Я взял его за шиворот и затащил внутрь. Дверь с радостным писком заехала на положенное ей место.

Человек не подавал признаков жизни. Я встряхнул его пару раз, но безрезультатно. Мой сенсор подтвердил, что это обросшее и небритое существо — «профессор» Никсон. Точнее, в моём мире он был обычным чистильщиком. Человеком, в чьи обязанности входило проверять работу отводных коммуникаций тауна.

Я набрал воды в мойку, схватил тело за космы и отправил его голову поплавать. Глюкометр был настолько глубоко в отрубе, что первые два раза мне самому пришлось вытаскивать его из воды. Но организм начал просыпаться, и я дважды услышал стоны и мычание разной тональности. Наконец, на пятый раз я даже услышал обрывки связной речи. На этом наше купание закончилось. Кинув очнувшегося лжепрофессора в угол, я пододвинул табурет и сел напротив него.

Никсон смотрел на меня испуганными глазами, явно пытаясь вспомнить, что же он такое натворил, что сегодня его прессует контролёр.

— Чистильщик Никсон ИН АМВ4576КО0971?

— Так точно, начальник.

— Ты из себя осуждённого не изображай, у тебя криминальных приводов нет. Будешь играть — поедешь на спецработы за периметр.

Никсон задрожал мелкой дрожью. Возвращение глюкометра в реальный мир всегда сопровождалось физической болью. Было глупо этим не воспользоваться.

— Можно мне это… Я добьюсь, а то меня сейчас скрутит совсем, худо мне.

— Расскажешь, что нужно, и валяй.

— А можно наоборот?

Я уже потратил кучу времени, чтобы восстановить этого товарища. У Птахи будут вопросы, если ещё тут возиться. Я поймал себя на том, что злюсь, но останавливаться не стал. Опустив ботинок на кисть Никсона, я слегка наклонился к несостоявшемуся профессору. Глюкометр взвыл от боли, но на все мои вопросы о роге отнекивался. Я же пододвигался всё ближе, шипы подошвы всё глубже входили в руку моей жертвы. Наконец боль победила скромность:

— Ну, было-было. Но это ещё в учебке было. Я тогда курс энергетики проходил. Мне пришло в голову, что эмоции — это тоже энергия, которую можно собирать и использовать. Я накидал варианты устройства и даже сделал некоторые расчёты. На этом всё! Клянусь!

— Один умник узнал о твоих разработках и создал такую штуку. Она сосёт из нас энергию. Это нужно прекратить. Как её разрушить?

— Разрушить? Она что, ещё и межпространственная?

Я оторопел. Как он догадался об этом?

— С чего ты взял?

— Ну ты так спросил. Если бы она вся тут была, ты бы её уничтожил. А так изнутри рушить собираешься.

— Отлично, что ты ещё соображаешь. Не все мозги сглючил. Говори, как, и может быть, я тебя отпущу.

Никсон презрительно улыбнулся:

— Если эта штука представляет собой воронку с извергающейся энергией, то остановить её почти невозможно, можно лишь использовать генерируемую ей энергию. А вот если ты видишь только основание воронки, то всё не так плохо. Тебе придётся уничтожить так называемый «якорь».

— Якорь?

— Ну да-да. Это место в пространстве, где находится основание воронки. Формируется она точно над предметом, на котором заякорилась. Нужно это место уничтожить. Надёжнее всего взрывом: жахнешь, чтобы радиус поболее был, ну, чтобы воронка внутри эпицентра взрыва оказалась — и всё.

— Эм… Там воронка с площадь Рожениц, ты что такое говоришь?

Никсон вопросительно на меня посмотрел. Я в ответ кивнул.

— Ёбик да ёбик… Это когда он её создал… Это похоже не моё… Я тут не советчик.

— Ты мамке отнекивайся! А мне правду говори! Что не так? — И я снова надавил ботинком на руку.

Лжепрофессор засопел от боли и продолжил:

— Воронка, когда зарождается, тоньше волоска. Её размер растёт в геометрической прогрессии. Если она такого размера, то её лет тридцать пять — сорок назад создали. Я ещё тогда учился. Это явно кто-то другой… А, ну и понятно! С более развитого мира… Вот оно что! Моя идея была верна. Это нужно отметить. Это нужно глюкануть.

Глазки Никсона забегали по ячейке в поисках чего-то. Я отвесил ему леща. Он испуганно схватился за щёку.

— Это ты сделал в том, другом мире. Я тебя там видел.

Сидящий передо мной глюканутый замотал головой. Даже когда я показал ему запись с моего регистратора, веры у него больше не стало. Но он хотя бы сосредоточился и продолжил достаточно внятно рассказывать:

— Якорь состоит из двух частей. Ну, если это так, как я планировал… О первой я тебе уже сказал… А вот вторая… Вторая — это живой организм. Для первой затяжки нужен сильный эмоциональный скачок. Ты закидываешь заряд для установления цепи. И вот этот заряд… Он как молния идёт, выбирает место с самым высоким потенциалом. И бьёт туда… Жах туда… Раз воронка над площадью, то, скорее всего, тебе нужно искать человека, не зверя. Нужно его убить и кинуть в воронку, тогда она сама схлопнется. Но мы ничего не почувствуем ещё долго. Поток энергии восстанавливается медленно. А вот мир на том конце погибнет.

Лжепрофессор не останавливался. Он говорил много страшных вещей. Глаза Никсона становились все хитрее и наливались кровью. Мой электронный анализатор реакции подсказывал, что человек напротив меня лжёт. Я и сам это понимал, но мне было непонятно, где именно. И пока ни один из предложенных им вариантов мне не нравился:

— Так, я понял, что если ничего не делать, то энергия в один момент просто закончится. Значит, тот мир погибнет, так?

— Так, но и мы погибнем. Будет что-то наподобие чёрной дыры у нас во Вселенной и там. Получится переход, этакие ворота «не для всех» из одного мира в другой. Ведь не все могут, как ты, через чёрные дыры ходить.

Говоря это, Никсон аж прищурился. Я показательно ругнулся на него и потребовал объяснений.

— Ну, ты же был уже в том мире. Значит, ты часть якоря.

Никсон заржал. Я ухмыльнулся ему в ответ:

— Чё, думаешь, у меня кишка тонка отдать жизнь за спасение миллионов людей? Дурак ты, Никсон. Глюккер ты ничтожный.

Информации мне показалось достаточно, чтобы решить проблему. Не прощаясь, я развернулся и вышел.

Время близилось к обеду, шёл дождь. Я уже приготовился отвечать на недовольные вопросы Птахи, которому пришлось тут проторчать пару часов. Но вместо этого он на меня наехал за моё неожиданное появление. Птаха трепался с какой-то девицей. Я просканировал её на всякий случай. Это оказалась Люсь-Люсь с жёлтым ИНом. У нас чип с таким цветом означал, что его хозяйка или хозяин оказывает интимные услуги. А рассматривая фото, прикреплённое к индикационной карте, я сделал для себя открытие. Рядом с Птахой стояла жена профессора Никсона. Я тут же вспомнил, насколько она была красива и аппетитна в обстановке другого мира.

— Этот Никсон не при делах. Сказанул, что нужно убить человека, чтобы генератор у тех сдох.

Мы полетели в контору. Птаха больше вопросов не задавал.

Вторую половину дня я был занят отчётами о том, где был и что делал. На удивление, в моей служебной истории появилась запись о моём пребывании в госпитале. Это для меня послужило лишним доказательством, что я и есть якорь.

Можно много к чему готовиться, составлять планы. Но никогда нельзя быть готовым отдать жизнь ради какой-то цели. Можно много говорить, но быть готовым нельзя. Мой мозг разделился на две части. Одна ежесекундно долбила, что я должен. Вторая умоляла всё забыть и вернуться к Норе.

Вечером, помня, что в том мире мой отец погиб, я решил проведать своих родителей. Почему-то тогда я даже не думал, что это будет наша последняя встреча, и как они примут мою смерть.

Ещё на подъезде к дому я услышал, как ругались мама с сестрой. Заходить в отчий дом мне расхотелось. Я сидел на мотолёте, не решаясь зайти, когда меня окликнул отец. Он тоже решил переждать бурю снаружи.

— Зря ты приехал. Мать еще злится на тебя за брата.

Я выругался. Моему брату было тридцать, когда он умер. Двадцать пять из них я за ним присматривал. Но последнее время он начал творить полную дичь. Его поступки могли отразится на моей службе, и я отстранился от него. Наверное, зря, но кто же мог знать, что его найдут с пробитой головой в канаве за моим домом? С тех пор мама на меня злилась.

— Чего они делят?

— Твои деньги. Прошёл слух, что ты пропал. Вот они и стали считать, сколько контора за твою жизнь заплатит. Чуки, мне плевать на деньги. Я хочу, чтобы ты жил.

На последних словах голос отца дрогнул. Он у меня всегда был очень спокойным. Мама называла его камнем. А мне его поведение придавало уверенности. Поэтому дрожь в его голосе меня ранила.

Впервые я разглядел, насколько старым стал мой папа. Его глаза поблекли, под ними появились синие круги, а из их уголков расползлась во все стороны паутинка морщин. Он стоял рядом, положив руку мне на здоровое плечо, такой сутулый и печальный. Лишь его куртка выделялась новизной.

— Теплая? Выглядит солидно, — я постарался сменить тему.

— Ты о куртке? Так она твоя. Её тебе кто-то подарил. Мамка-то тебя родила на площади. Ей приспичило тогда, посмотреть казнь. Но ты в этот момент решил появится. Вот она тебя в фургоне охраны и родила. А кто-то куртку эту дал тебя закутать.

— Я не знал этой истории. Почему раньше не носил её?

— Так на ней нашивки были, с тремя кругами. Вот недавно только отодрал их. Теперь ношу.

Опять три круга появились у меня на пути. Я подумал, а не могут быть связаны эти символы в моем мире, с кругами в мире Норы? Может, наши миры связаны теснее, чем я думаю?

— Пап, а чем тебе не нравятся круги?

— Дак это же символ этих тварей из ордена «Матерей». Ты глянь на сестру, у нее эти круги на шее выбиты. Ходят, подслушивают и подсматривают, а потом своим маткам доносы строчат.

Я начал объяснять, что сестра и ее соратницы помогают поддерживать порядок. Но отец меня не слушал.

— Они поклеп сами напишут. Человека лишать всего, на принудительные работы за границы города отправят. А эти твари все его имущество растащат по своим халупам.

— Пап, это моя сестра и твоя дочь. Давай… — Я не успел договорить. Отец махнул рукой и, обиженный, пошел к морю.

— Пап, постой! Я тут уеду на какое-то время, — крикнул я и добавил: — По делам! Ты за Черным пригляди, ладно!

— Присмотрю! Ты только не дай себя поймать! Живи! Только живи! — последние его слова меня смутили. Уточнить, кто меня должен поймать, я не успел. Как собственно и спросить, почему папа забросил разработку своего морехода. Ругань мамы и сестры стала громче. Они подходили к дверям. Общаться с ними мне не захотелось. Я нажал на гашетку и полетел прочь.

Уже за полночь я пришёл в ту ячейку, что мы с Элли когда-то занимали. Казалось, что в прошлой жизни. Я смотрел на знакомые вещи, на её вещи, и не верил, что моей Элли не стало всего несколько дней назад.

Мы так всё время торопились куда-то, что давно перестали замечать какие-то недоделки в ремонте или недостатки у вещей, которыми мы пользовались. Вот я не доклеил кусок покрытия на двери. Вот излив, с вечно подтекающей водой. Вот посуда с отбитыми краями. Вот накиданы брюки и кофты, которые не влезают в стандартный узел хранения.

Я подошёл к куче одежды и вытащил чёрную рабочую водолазку Эли, поднёс её к лицу и почувствовал запах любимой. На меня моментально накинулась невыносимая боль потери. Слёзы сами потекли из глаз. Я пытался их сдержать, но в конце концов разрыдался, уткнувшись лицом в мягкую ткань. Ноги ослабли, и я оказался на полу. Я не просто рыдал, я выл, стуча кулаком об пол. Чем дальше, тем громче и безнадежнее, пока в какой-то момент я не отключился.